Берегиня

Глава 3 Зверёныш

Он любил тишину, и тише всего в Башне было на верхних этажах. Микроскоп занимал лучшее и самое светлое место просторной, отделанной пластиковыми панелями лаборатории. Кощей достал из морозильной камеры образец, поместил круглый лоток с зелёной массой под объектив и прильнул к окулярам.

В свете направленного луча показалась плотная сеть растительных клеток. В морозильной камере все они должны были погибнуть. Кристаллики льда чётко виднелись под микроскопом, но быстро таяли, открывая взгляду вполне жизнеспособные биологические соединения. Вот клетки начали восстанавливаться, возобновился обмен веществ. Пробуждение жизни после долгих морозов не удивило Кощея. Такое можно было наблюдать где угодно, хоть прямо за окнами Башни, особенно если учесть, как сильно затянуло лесом городские окраины.

Кощей достал из центрифуги пробирку с бесцветной жидкостью, набрал небольшую дозу пипеткой и добавил капельку препарата на зелень. Растительные клетки начали быстро делиться.

Каждая хромосома в ядре делится на две половинки. Половинки расходятся в противоположные стороны внутри материнской клетки, образуются новые, дочерние ядра. Каждая хромосома достраивает недостающую половинку. В цитоплазме возникает перегородка, клетка делится на две новых, со своими ядрами. Весь процесс происходит за долю секунды, и скоро весь лоток заволакивает липкая зелень.

– Понятно, – сказал Кощей, оторвался от микроскопа и записал в журнале наблюдений:

«Интерфаза: G1 – после митоза. Увеличение цитоплазмы под воздействием выделенных X-частиц без примесей – минимум в шестнадцать раз, включая различные органеллы. В период S: увеличение генетического материала – сопоставимо с периодом G1. В период G2 формирование структур, непосредственно участвующих в митозе. При положительных температурах рост и деление клеток превышают допустимые значения. Необходимо нивелировать воздействие X-частиц, дабы остановить неконтролируемый рост и деление…»

Гавран громко закаркал на стальном шестке возле широкого плексигласового окна. Кощей оставил тетрадь, посмотрел на наручные часы и кивнул. Ворон никогда не ошибался на счёт распорядка, настало время обеда. Кощей убрал образец в морозильную камеру, подставил руку Гаврану и тот перебрался с шестка на запястье. Кощей набрал нужный код на электронном замке и вышел из лаборатории в тропический сад.

Температура и влажность в саду поддерживалась сложной климатической системой, журчали искусственные ручьи, вдоль гравийной дорожки раскинулись кустистые папоротники, карликовые пальмы и дурманящие южные цветы. В сердце сада журчал фонтан. Дорожка выводила к кольцу, за которым Кощей подошёл к новой двери. На её гладкой серой поверхности не было никакого намёка на ручку, также, как и кодового замка.

– Ирий, – сказал Кощей, и дверь отъехала в сторону. Здесь тропический сад обрывался, впереди тянулись коридоры небоскрёба с зеркальным паркетом и светло-серыми стенами. Одна из стен всегда была дымчатой и прозрачной, с видом на город. Кощей любил чистоту. За порядком следили похожие на плоские треугольники роботы, которые деловито жужжали и ползали по полу.

Гавран перебрался с запястья хозяина на плечо и нахохлился. Нужно было спуститься по лестнице на двадцать четыре этажа вниз, где находилась столовая, а заодно пригласить на обед ещё одного жильца Башни.

Признаться, Кощей всё ещё не привык, что их теперь трое, и часто забывал об этом третьем жильце. Пятнадцать лет Кощей вместе с Гавраном провели в Башне одни, за исключением тех редких дней, когда к ним заезжали гости. Теперь ещё приходилось заботиться о ребёнке, и ни Гавран, ни Кощей этого не умели. Во всяком случае, в полдень ребёнка полагалось отыскать и покормить. Ореолом детского обитания были три этажа пятидесяти-двухэтажной Башни – между двадцать пятым и двадцать восьмым. Личные апартаменты ребёнка находились на двадцать восьмом этаже, но, когда Кощей отпер дверь, он никого не увидел, только перевёрнутые стулья по комнатам, ободранную постель без матраса и скинутый на пол банный халат.

– Ну что, Гавран, будем искать… – с тоской обронил Кощей, и ворон громко с ним согласился. Хозяин и птица пошли по коридорам, заглянули в туалеты, в ванную комнату, уделили внимание лестнице. В коридоре двадцать пятого этажа, в том самом месте, где не было окон, отыскался шалаш… или палатка, а может быть логово из согнутого матраса, одеяла и простыней. Рядом опрокинута пальма в кадушке, земля густо рассыпалась по полу, в ней отпечатались следы босых ног. Роботы, прибывшие устранять беспорядок, попались в ловушку и были изловлены, перевёрнуты, и обкусаны – детские зубы изжевали резиновые колёсики.

– Ну что, наохотилась? – переступил Кощей землю. Из шалаша не ответили. Кощей присел перед входом. Никто не появился.

– Выходи. Выходи, или останешься без обеда. Настоящего. Если не выйдешь, я уйду, и снова придётся жевать листья с пальмы.

Кощей раздражённо вздохнул. Он считал себя рассудительным, холоднокровным, уравновешенным… но не мы создаём свой характер, а люди, особенно те, кто под нашей опекой.

Кощей сунул руку в шалаш, схватил что-то мягкое и живое, но тут же ему в руку впились мелкие зубки. Кощей вскрикнул, Гавран поддержал его громким карканьем. В конце концов ему удалось вырвать руку, но из большого пальца сочилась кровь.

– Зверёныш! – разъярился Кощей. Одеяло и простыни полетели на пол, матрас перевернулся. Из-под кучи тряпья Кощей выдернул рычащую девчонку лет десяти, подхватил её и потащил в столовую. Тёмные лохматые волосы девочки трепыхались, как у перепачканной куклы. Из одежды на маленькой разбойнице было только махровое полотенце, хитро перекрученное вокруг тела. Она дрыгала длинными худыми ногами, визжала и пыталась кусаться. Пока Кощей поднимался по лестнице на двадцать восьмой этаж, он не мог не вспомнить написанные на саркофаге слова.

«Ангел – куда там! "Тихий, светлый, покладистый" Ангел, как и все её братья и сёстры…»

Вот уже около полугода Кощей каждый день охотился на Зверёныша. Гавран её невзлюбил при первой же встрече, и сейчас улетел при первом же визге. Для Зверёныша чёрный и мудрый ворон был вполне что съедобной птицей.

Девочка успокоилась, только когда Кощей внёс её в залу с длинным чёрным столом. Эту комнату с пустыми углами и видом на город Зверёныш знала отлично – тут кормят. Толстая каменная крышка стола опиралась на овальную тумбу. Весь массивный стол казался выточенным из цельного куска обсидиана. Рядом стояли тонконогие металлические стулья, а во главе стола торчало кресло с высокой спинкой. Кощей отпустил девочку и отправился на своё место. Сквозь открытую дверь залетел Гавран и уселся на спинку кресла.

Стоило Кощею положить руки на стол, как в зеркальной каменной поверхности появилось зелёное светящееся меню. Кощей выбрал по пунктам, чем пообедать, и одобрил заявку нажатием иконки. Через минуту из крышки стола перед ним поднялась тарелка с горячей отбивной и стакан томатного сока. Кощей взял нож и вилку и начал есть. Он никогда не повторял своих уроков дважды, девочка давно должна была научиться, как обедать в столовой.

Зверёныш потопталась на тёплом полу и нехотя забралась на своё место за противоположным концом стола.

– Ноги, – предупредил Узник. Ей пришлось спустить ноги со стула. Только когда девочка уселась, как полагается, Кощей снова вызвал меню, быстро совместил светящиеся иконки и лёгким тычком пальца отправил их через весь стол к Зверёнышу. Когда квадратики света под тёмной поверхностью долетели, из столешницы выступила тарелка с горячим рисом и тефтельками и стакан молока. Вилки и ложки чуть запоздали, Зверёныш схватила горячие тефтельки, обожглась, но затолкала их в рот и начала чавкать.

– Ложку! – рявкнул с места Кощей, но Зверёныш продолжала ковыряться в еде руками, даже когда ложка и вилка появились на месте. Кощей резко встал, Гавран вспорхнул под самый потолок. Заметив угрозу, Зверёныш схватила стакан, в два присеста выпила половину молока, а остальное бросила расплёскиваться и катиться по чёрной столешнице. Кощею пришлось подхватить стакан, чтобы тот не разбился. Не то что бы он сильно жалел посуду, просто не хотел видеть осколки. Малышка соскочила со стула и бросилась наутёк.

– Радогост! – успел рявкнуть Кощей, и дверь столовой моментально закрылась. Беглянка развернулась на пятке и дала дёру мимо горе-учителя. Узник успел схватить её за полотенце, но оно осталось в руках. Сама девочка юркнула вниз, проползла под столом и вылезла возле окна. Бежать некуда, но это вовсе не значит, что Узник её поймал. Она схватила бедный стакан и запустила им в мечущегося Гаврана. В птицу стакан не попал, но разбился об стену на миллион мутных брызг. Под звон стекла и испуганное карканье птицы Зверёныш весело рассмеялась.

– Хорошо, Ксения, – успокоился Кощей. – Я вижу, ты не хочешь есть, любишь прятаться и шалить. Что ж, давай поиграем.

Он пошёл к выходу, повторил «Радогост!», дверь открылась. Гавран вылетел первым. Перед тем, как уйти самому, Кощей рубанул: «Дый!»

В тот же миг плексиглас окон почернел, в столовой стало темно, как в могиле, будто снаружи сгустилась ночь.

Дверь закрылась. Внутри застучал босоногий топоток, в заслонку забарабанили и в голос завыли. Кощей повернулся и пошёл от столовой, Гавран уселся к хозяину на плечо. Они возвращались в лабораторию, но не покинули этажа. Кощей остановился, задумался, послушал ребячьи слёзы и с тяжёлым вздохом вернулся к столовой. Чуть только заслонка открылась, на него налетела Ксюша с объятиями. Она вцепилась в Кощея, дрожала всем телом и всхлипывала. Полная темнота пугала её больше всего – должно быть после реанимации из саркофага.

Кощей никогда не готовился стать приёмным отцом, но саркофаг повредили, а загнанный бандитами Зверь наивно считал, что внутри спит обычный ребёнок. Зверь дотащил саркофаг почти к самой Башне и пожертвовал жизнью, а Кощей не дал скончаться вполне жизнеспособному объекту внутри саркофага – дело принципа. Осталось только решить, как быть дальше со Зверёнышем? Пока что она восстанавливалась, но затем он хотел отправить её в Арктиду.

Кощей присел рядом на корточки и вытер смешанные с молоком слёзы.

– С сегодняшнего дня ты будешь учиться. Неприятно тратить рабочее время на твоё воспитание, но в Арктиде мои друзья не привыкли, чтобы дикие девочки бегали у них по потолку. Какой из тебя вырастет толк, если ты даже не умеешь открыть дверь из столовой?.. И хватит молчать, тебе не два года. Ответь на человеческим, ты меня будешь слушаться?

Девочка закивала, лохматые космы затряслись.

– Говори языком, или ты вместе с тефтельками его проглотила?

– Буду… – сипло ответила Ксюша, поглядывая исподлобья.

– «Буду» что?

– Буду слушаться.

Кощей внимательно поглядел на неё, словно предвидел все будущие неприятности, но согласился.

– Хорошо, Ксюша. Только смотри, ты обещала.

*************

Сказать легко, но на деле сложнее. На следующий день после завтрака Ксюшу в столовой поджидали тетрадь, проигрыватель и ручка. Она с трудом вывела пару коротеньких слов, немного умела считать в пределах таблицы умножения, а большему перед гибернацией детей не учили. Сказать по правде, таких как Ксюша должны были учить другому. На вопросы о рунах она удивлённо хлопала глазами, архаичный язык не понимала, тесты на слух, обострённое восприятие и ночное зрение не прошла. Кощей серьёзно задумался, даже поднялся в лабораторию и опять проверил маркировку на саркофаге.

«Д10-02-345-700-054НО»

Буква Д означает «потомство», в саркофаге находятся дети. Число десять – полный возраст. Ноль два – пол женский. Триста сорок пять – номер серии. Семьсот – качество. Ноль пятьдесят четыре – происхождение генетического материала, по которому можно определить из какой семьи Ксюша, и кем были её браться и сёстры, если найдутся ещё саркофаги под номером ноль пятьдесят четыре. Наконец, буквы «НО». Впопыхах, перед реанимацией, Кощей принял «О» за ноль – брак. Потом решил, что это всё-таки маркировка «Навь», и только при повторном осмотре вдруг вспомнил, что за Навью особь в саркофаге отвечают литеры «НВ». А что же тогда «НО»? Новь? Нет, это «НВ3». Тогда получается, что «НО» – это генетический носитель из второго поколения. Девочка, почти без сверхъестественных сил и звериной выносливости, но далеко не совсем обычная…

– Не может быть, – прошёлся рукой по красному шифру Кощей. – Оказывается, ты из семьи Максима, ты и правда Ангел.

Весь остаток дня Кощей провёл рядом с Ксюшей и смотрел на неё совершенно по-новому. Ксюша немного робела. Ей приходилось носить нелюбимый махровый халат, вести себя тихо, и даже играть пустыми пластиковыми бутылочками из-под фруктового сиропа под чутким присмотром. На складах Башни много чего хранилось, только вот не игрушки и не одежда для маленьких девочек.

Поджав ноги, Ксюша сидела в столовой перед окном. Она любила смотреть на город, и строила из пузатых бутылочек свою личную Башню. Кощей наблюдал за ней, в душе упрекая себя, что раньше был так к ней невнимателен. Говоря по чести, Ксюша очень мешала ему, Узник с волнением ждал, когда у неё сменятся зубы, начнётся половое созревание, и она начнёт бросаться на всё живое, хуже собаки. Но дикий характер оказался всего лишь детскими причудами. В конце концов, Кощей не был ей другом и товарищем в играх, разговаривал исключительно приказным тоном, и она в одиночестве дичала на этажах Башни.

– Ксюша, хочешь сказку?

Ксюша вскинула на кощея заинтригованные малахитовые глаза. Наверное, дети должны отвечать сразу: «Да!», или «нет», «не хочу», или «не знаю», но Ксюша задумалась. Кощей решил не дожидаться ответа и начал.

– Однажды Мать Земля упала с Бел-Горюч камня на лютого Змея Индрика. Индрик Змей обнял её и избил, и любил. Понесла Мать Сыра Земля от Змея Индрика и тринадцать лет носила ребёнка. Солнце спряталось за горами, ночь пришла в Явий мир, родился сын у Сырой Земли от Индрика – Волх, сын Змеевич. Как только стало ему полтора часа, заговорил Волх, будто гром взгремел: «Мать Сыра Земля! Не спелёнывай меня пеленой своей, пеленай меня в латы крепкие! Пусть скуёт Саврог булатную палицу, чтобы триста пудов весила! Зашвырну я ту палицу за горы, разбужу в норе Змея ползучего. После стану я Финистом Ясным Соколом, разбросаю я перья железные, упаду на Индрика Змея, раздеру когтями крепкими, отомщу за тебя!». В это же время в сырой норе говорят Индрик Змей со своей царицей Пераскеей Змеихой. «Индрик Змей», – говорит Пераскея. – «Мне ночью сон снился: с далёкого запада туча грозная поднимается, из-под тучи летит Финист Сокол Волх, а навстречу ему – чёрный ворон с востока. Сошлись они в чистом полюшке, биться начали. Сокол ворона выклевал, перья чёрные выщипал, пух пустил по ветру». «Ты спала, Змея, сон ты видела», – отвечает ей Индрик. – «Не видать на западе Сокола!». «Не видать, а он есть», – отвечает Змея. – «Чёрный ворон – это ты, подземельный царь, а Сокол – могучий Волх, сын твой от насилия». Рассердился Змей Индрик, схватил царицу-пророчицу, и ударил её о каменный пол. Тут влетел в окно ясный Сокол, обернулся добрым молодцем. Испугался тогда Индрик Змей, бросился за двери железные, заперся запорами медными, но ударил Волх палицей и погнулись запоры, и сломались все двери железные. Схватил Волх Змея Индрика, махнул палицей и разбил ему голову. И стал Волх владыкой подземного царства, над всеми Горынычами и Виичами, и женился на Змее-Пераскее.

Ксюша смотрела на Узника и молча кусала губы.

– Ну, как сказка?

– А как это он землю избил и любил?

– Согласен, не очень логично. Впрочем, как и медные запоры. Знаешь, в мире множество нелогичного. У разных людей одну и ту же сказку могут рассказывать по-другому. У одних людей герои будут хорошими, у других злыми. Одни скажут, что лучше борьба, другие, что лучше смирение. Одни и в доброте тьму отыщут, другие во тьме доброту. За стенами этой Башней каждый верит в свою, лучшую сказку, и к этой сказке относится очень серьёзно. Чтобы жить там, за окном… – Кощей указал на старый город за плексигласом, – надо хорошенько выучить все-все-все чужие сказки, и кто как их хочет слышать. Ты бы хотела познакомиться с людьми, кто живёт за окном, послушать их сказки?

– Не хочу, – замотала головой Ксюша. – Сказка про змей! Почему Волх убил Индрика? За то, что тот стукнул змею?

– Нет, Индрик обидел мать Волха, а тот, кто обижает мать, должен ответить, – объяснил Кощей. Но у Ксюши не было матери, также, как и не было отца. Она не могла проникнуться важностью кровной мести. Бессмысленно кивнув, Ксюша вернулась к пластиковым бутылочкам. Одним пинком она разрушила Башню и начала строить заново.

– Ну ладно, – вздохнул Кощей. – Мы с тобой выучим всех героев из этой сказки: кого как звали, кто откуда появился и чем прославился. После мы выучим других героев: Перуна, Велеса, Макошь, Семаргла, Стрибога, Даждьбога и Хорса. С кого бы тебе хотелось начать?

– Ни с кого!

– Может быть со Змеи-Пераскеи? Она умная.

– Она гадкая, – честно ответила Ксюша.

– Зато она умела предсказывать будущее и часто предупреждала своих мужей об опасности, и подталкивала их к подвигам. Только Пераскею часто не слушали, поступали по-своему, и за это расплачивались. Ты бы хотела быть самой умной?

– И самой красивой! – тут же добавила Ксюша.

– Вот и славно. Будешь самой умной и самой красивой – договорились, – улыбнулся Кощей. – Есть у змеи такое волшебное свойство, как только посмотрит в глаза, вмиг очарует.

Вдруг по окну что-то треснуло. На внешней стороне плексигласа появилось лучистое солнышко. Ксюша вскинула головку и подбежала к окну. Она потрогала трещину изнутри. В тот же миг где-то наверху зазвенело. От самой крыши к подножию Башни по рельсам скатились вниз две похожие на рогатых улиток турели. Среди соседних домов замелькали вспышки и оранжевые огоньки.

– Не бойся, это шальная, – подошёл к окну Узник. Трещина почти исчезла, плексиглас затягивался сам по себе. Ксюша старательно тёрла пальчиком солнце, представляя, наверное, что это она стирает его.

– Здесь побудь, я скоро, – отошёл Кощей. Он назвал перед дверью открывающее слово и вышел из столовой.

Одна из городских банд решила испытать удачу и напасть на волшебную Башню. Волшебную – для них. Для самого же Кощея это был дом, построенный руками людей, и оттого ещё более крепкий, чем если бы он был зачарованный. Все сокровища Башни охранялись от посягательств убийц, воров, насильников и прочих обитателей города надёжной охранной системой. Ещё никто не подходил к парадному входу без разрешения, и очень редко кто-то выходил из Башни во внешний мир.

*************

С тех пор они с Ксюшей взялись за учёбу. Ксюша исписывала толстые тетради угловатыми рунами, значение которых Кощей объяснял ей на примере сказок. Часто приходилось объяснять и сами сказки. Смысл и подтексты странных историй ничего не значили для девочки из саркофага.

Вначале истории о Сварожичах, о Тёмных и Светлых Богах, о всевозможных чудовищах, русалках и духах усваивались тяжело. Но потом Кощей открыл главную тайну: имена сказочных героев и названия сказочных мест совпадают с кодовыми словами для отпирания дверей по всем этажам Башни.

Конечно, всё своё время Кощей обучению Ксюши не посвящал. Это были только три обязательных дневных часа, оторванные от обычного рабочего графика. Всё остальное время Кощей проводил в лаборатории наверху, куда Ксюше категорически нельзя было соваться. Но остальные сорок семь этажей Башни, и ещё подвальные помещения, оказались в её полном распоряжении. Если, конечно, она догадается их открыть.

Кощей не подсказывал, какое слово какую дверь открывает, он только намекнул, что само предназначение комнат может быть связано со смыслом сказок. Например, Ксюша хорошо знала, что столовая отпирается именем покровителя гостеприимства и сытного угощения Радогоста, и в любой части Башни можно затенить окна, если назвать имя покровителя ночного неба Дыя.

С таким вот багажом знаний Ксюша и отправилась подбирать голосовые ключи от дверей. Башня превратилась для неё в одну сплошную многоэтажную загадку. Не все двери повиновались кодовым словам, некоторые были самыми обыкновенными, с ручками и замками, например, дверь на лестницу, или дверь в ванную, а ещё в туалет и в жилые апартаменты. В квартирах не было ничего интересного, только закрытая плёнкой мебель, ровно застланные постели, и чистые туалеты без пятнышка. В комнатах то и дело шуршали роботы-уборщики, словно это им был Ирийский сад за Рипейскими Горами.

Самые интересные двери были монотонно-серого цвета и без всяких ручек. Так выглядела дверь в столовую, значит следовало искать точно такие же. Ксюша нашла целых две, вернее будет сказать: о двух серых дверях она давно знала. На двадцать восьмом этаже, где была её комната, одна серая дверь перекрывала выход на двадцать девятый этаж, а на двадцать пятом этаже, ниже которого Ксюша никогда не спускалась, серая дверь перекрывала выход на двадцать четвёртый.

Целый день Ксюша пробилась перед запертыми дверями, выкрикивала имена героев из сказок, но ни на Волха, ни на Пераскею, ни на Индрика, ни на множество других имён двери не открывались. Ксюша охрипла от усердия и чуть ли не плакала от обиды. Кощей её обманул! Ничего эти дурацкие сказки не открывают!

Измученная Ксюша поднялась в свою комнату и залезла в шалаш из одеял и матраса. Перебирая в уме все услышанные на уроках Кощея сказки, она вдруг вспомнила ту, которую Узник рассказал ей совсем недавно.

За окнами хлестал дождь, небо загустело, как серый кисель, весь город, казалось, вот-вот растает под ливнем. Сказкой в столовой заканчивался каждый урок письменности и изучения рун.

– Давным-давно, в некотором царстве, в некотором государстве жил Иван-царевич. Было у Ивана-царевича три сестры. Отец и мать у них рано умерли, а перед смертью сыну сказали: «Кто первый за твоих сестёр посватается, за того и отдавай, долго при себе не держи». Похоронил царевич родителей и пошёл с горя с сёстрами в сад погулять. Вдруг находит на небо чёрная туча, начинается гроза страшная.

Ксюша покосилась на струи дождя и потоки воды за окном.

– Пойдёмте, сестрицы, домой! – рассказывал Кощей дальше. – Как только пришли во дворец, грянул гром, раздвоилась крыша, и влетели в горницу сокол, орёл и ворон, ударились об пол и сделались добрыми молодцами: «Здравствуй, Иван-царевич! Прежде ходили мы дорогими гостями, а теперь пришли свататься за твоих сестёр!». «Ну, коли полюбитесь сёстрам, так я им не запрещаю», – ответил царевич. Царевны обрадовались и согласились. Была пышная свадьба, а потом молодые улетели каждый в свой дом, в своё царство. Целый год Иван-царевич прожил один, скучно стало. «Пойду», – говорит, – «сестриц проведаю». Собрался, пошёл, и видит: лежит в поле войско побитое. «Есть тут кто живой, отзовись!» – крикнул царевич. Отозвался живой человек: «Всё это войско побила великая Марья-Моревна, прекрасная королевна!». Едет Иван-царевич дальше, видит белые шатры стоят, а из шатров выходит Марья-Моревна, прекрасная королевна. «Здравствуй, Иван-Царевич! Куда тебя путь ведёт? По воле, аль поневоле?». «Добрые молодцы поневоле не ездят!». «Ну, изволь тогда в шатрах у меня погостить». Иван-царевич обрадовался, две ночи в шатрах ночевал, влюбился в Марью-Моревну и женился на ней. Поехали жить в её дворец, в её царство. Пожили-пожили, вздумалось Марье-Моревне на новую войну собираться. Уезжает она, и Ивану-царевичу наказывает: «Везде ходи, за хозяйством смотри, только в чулан не заглядывай!». Чуть только уехала, Иван-царевич тут же в чулан побежал, а в чулане Кощей Бессмертный на двенадцати цепях висит…

– Ты висишь? – удивилась Ксюша.

– Да, на цепях, – не моргнул глазом Кощей. – «Кощей» ведь и значит: «Узник».

– Ты в Башне сидишь, потому что Марья-Моревна тебя заперла?

– Нет. Когда захочу, тогда из Башни и выйду. Просто мне некогда, из-за Марьи-Моревны.

Ксюша с сомнением закивала.

– Слушай дальше. Просит Кощей у Ивана-царевича: «Сжалься надо мной, дай напиться!». Царевич подал ему ведро воды, Кощей выпил всё сразу и ещё попросил. А как выпил третье ведро воды, стряхнул с себя все двенадцать цепей. «Вот удружил ты мне, Иван-царевич! За это я тебя сейчас не убью, но не видать тебе больше Марьи-Моревны!». Вырвался Кощей из чулана, догнал Марью-Маревну в дороге и унёс её в своё царство. Иван-царевич бросился за Кощеем в погоню. День гонится, два гонится, на третий день видит дворец, у дворца дуб стоит, на дубе сокол сидит. Слетел сокол с дуба, ударился оземь и оказался мужем его старшей сестры. Встретили Ивана-царевича, как родного, накормили, напоили, а царевич говорит: «Не могу долго гостить, иду жену свою Марью-Моревну спасать». «Оставь у нас серебряную ложечку. Будем на неё смотреть и о тебе думать». Оставил Иван-царевич серебряную ложечку и дальше пошёл. По дороге ещё два таких же дворца встретил, и возле каждого по дубу стоит, на дубах тех то орёл, то ворон сидят. Тоже обратились в добрых молодцев, отвели к сёстрам, накормили Ивана-царевича, напоили, опять он у них не погостил, только серебряную вилку и серебряную табакерку на память оставил. Добрался Иван-царевич до Марьи-Моревны, а Кощей в ту пору охотился. Бросилась Марья-Моревна к Ивану-царевичу на шею и стала плакать, что тот чулан отпер. Схватил Иван-царевич Марью-Моревну и поскакал прочь. Кощей к вечеру домой возвращается, конь под ним спотыкается. Спрашивает Кощей у коня: «Чего ты, кляча худая подо мной спотыкаешься?».

– Кушала мало! – со смехом поняла Ксюша.

– Нет. Конь волшебный, он ему говорит: «Иван-царевич приходил, Марью-Моревну увёз». «А можно ли их догнать?». «Можно пшеницы насеять, дождаться пока взойдёт, сжать её, хлеба напечь, хлеб тот съесть, только затем в погоню ехать, и всё равно догоним!». Кощей поскакал на волшебном коне и догнал Ивана-царевича, но на первый раз простил его и только Марью-Моревну отнял. Иван не долго отчаивался и ещё дважды за женой ездил…

– Что, так и ездили?

Поскольку речь шла о Кощее, Ксюша во все глаза смотрела на своего воспитателя. Всё в нём казалось волшебным: и нос с горбинкой, и пёрышки в волосах, и блуждающий взгляд, который никогда не смотрел прямо на собеседника и всегда бегал по каким-то своим мыслям.

– Конечно, так и ездили, всё ведь из-за любви, – ответил Кощей. – Из-за особенных отношений между женщиной и мужчиной. Ради любви мы способны на самые непредсказуемые безрассудства. Иван ещё дважды украл жену у Кощея, а на третий раз Кощей изрубил Ивана на куски, в бочку засунул и в глубокое море выбросил.

– В какое ещё море?! – чуть не заплакала Ксюша. Спросить она конечно хотела: «Ты зачем его убил?!». Кощей осёкся, слёзы воспитанницы он терпеть не мог.

– Море – это там, где много синей воды. Если начнёшь реветь, конца сказки не будет.

Неясно, что испугало Ксюшу больше, что сказка будет без конца, или что сказке конца не будет, но Ксюша побледнела и не расплакалась, только боязливо оглянулась на окна. В темноте Кощей больше её не запрёт, она знала волшебное слово «Дый», но ведь может и другое наказание выдумать…

– Кощей изрубил Ивана-царевича на куски, засунул в бочку и бросил в синее море. Тотчас серебро во дворцах сокола, ворона и орла потемнело. Орёл полетел к морю, схватил бочку и вытащил на берег, сокол слетал за мёртвой водой, а ворон за живой. Разбили они бочку, сокол брызнул мёртвой водой на куски и тело срослось, ворон брызнул живой водой, и Иван-царевич поднялся, отряхнулся и говорит: «Как я долго спал!».

Ксюша робко заулыбалась.

– Пришёл Иван-царевич опять к Марье-Моревне, пока Кощея дома не было: «Разузнай у Кощея Бессмертного откуда он себе такого доброго коня достал, который всех может догнать». Когда вернулся Кощей с охоты, Марья-Моревна спросила, а Кощей и сознался: «За огненной рекой живёт Баба-Яга, у неё есть табун кобылиц, которые за день вокруг света облетают. Я три дня у Бабы-Яги пастухом работал, ни одной кобылицы не упустил, за это мне Баба-Яга подарила одного жеребёночка». «А как ты через огненную реку переправился?». «По Клиновому мосту». Марья-Моревна рассказала всё как есть Ивану-царевичу, переправился и он через огненную реку, и пошёл к Бабе-Яге.

– Кто такая Баба-Яга?

– Баба-Яга костяная нога – мёртвая наполовину, наполовину живая. Живёт в мире мёртвых, но связана с миром живых. Огненная река – граница между мирами. Баба-Яга похожа на чудовище. Иван-царевич поехал к чудовищу.

Ксюша сжалась и опять побледнела.

– Долго Иван-царевич скитался, не пил и не ел. Попалась ему заморская птица с маленькими птенцами. «Съем-ка я одного птенчика».

Ксюша всхлипнула.

– Заморская птица взмолилась, чтобы Иван-царевич не ел её птенчика: «Я пригожусь тебе!» – говорит. Пошёл Иван-царевич голодный. Вдруг видит пчелиный улей. «Возьму-ка я мёда из улья!». Пчелиная матка взмолилась, чтобы Иван-царевич мёда не брал: «Я пригожусь тебе!» – говорит. Пошёл Иван-царевич дальше, наткнулся на львицу со львёнком. «Съем-ка я хоть этого львёночка!».

Ксюша сбежала со стула и бросилась из столовой. Сказку она так и не дослушала. Сейчас, сидя в своём шалаше, она вспоминала жуткую историю, где поля завалены мертвецами, пленников мучают на цепях, людей на куски рубят, реки огненные, а волшебных кобылиц сторожат чудовищные старухи. Страшная сказка Ксюше совсем-совсем не понравилась, но больше всего пугал сам Кощей.

В отличие от сказочного Кощея, этот Кощей сидел в Башне и носа на улицу не высовывал, по крайней мере Ксюша не видела, чтобы он выходил. Цепей, вроде, не было, но Марья-Моревна заперла его в Башне, а вместе с ним попала в неволю и Ксюша. Ксюша задумалась: «А Кощей ей кто?». Он был рядом с первого дня, как только она пробудилась в медпункте, опутанная трубками и проводами, даже глубоко в горло была засунута трубка. Но Кощей не родной отец Ксюше. Кто он тогда? Воспитатель? Учитель? А может быть Кощей просто украл её, как Марью-Моревну, и где-то сейчас скачет Иван-царевич, и Кощей изрубит его на куски, только царевич подойдёт за Ксюшей ко входу, а потом…

Надо было дослушать сказку, чтобы знать своё будущее. Ксюша выбралась из шалаша, побежала по освещённым лампами коридорам к лестнице и спустилась на двадцать пятый этаж. Серая дверь – конец её мира. Каждый уголок на своих трёх этажах Ксюша давно изучила, каждую комнату проверила, иные местечки хорошо обжила, кругом завела тайники недоеденных корок, острых осколков, которыми можно резать диваны и кресла, частей сломанных роботов, тетрадок с чёртиками. Но за серой дверью ждал другой мир – целых двадцать пять этажей вниз.

– Узник! – сказала она, и серая дверь отъехала в сторону. Перед Ксюшей открылась новая лестница, по которой она ещё никогда не ходила. Босоногая узница медленно покралась вниз.

*************

– Родимый, не бросай! Отпустите его, люди добрые, да что сделал он вам! Купец ведь он, торговал по общинам, и только! И только! – заливалась слезами простоволосая баба, хваталась за локти дружинников и волочилась за ними по двору на коленях. Боец в обшитом чешуёй бронежилете отцепил её и оттолкнул прочь в дворовую пыль.

– Пшла отсель, курва! Купец, мать его в сраку, на петлю себе наторговали!

Ворота повалены, застреленная собака протянула лапы у будки, по двору на глазах у семьи ведут прочь отца в одних портках и рубахе. Жену за волосы оттаскивают, двух маленьких сыновей за шиворот держат. Вся дворня по углам жмётся, у управляющего под глазом алабыш раздулся: а не лезь, пёс борзой, под руку дружинникам, пока не по твою душу пришли!

Руки у купца связаны, соседи из окон смотрят, как Говзу из ворот дома выводят. Пропадает Говза! У каждого дружинника на рукаве белая лента повязана – от Берегини. Вчера ночью тряхнули Вановых думцев-советников и воевод, а сегодня с утра за торговый люд взялись. И ведь смотаться Говза хотел, вот и добром телега нагружена, в стойле машина фарами светит – редкость и для богатого. Кому Говза в долг давал, те, конечно, рады-радёшеньки, а иные прикидывают, не удастся ли чего утянуть, когда купчиху с наследничками да слугами со двора выставят, да из Китежа выметут.

Дружинник плохо старшего мальчишку держал. Вырвался малец и мимом мамки через весь двор к отцу кинулся.

– Батя, куды они тя?! Батя беги! Я подсоблю, беги! – вцепился он в тех, кто вёл отца за ворота.

– Ах ты, упырёнок! Куды! – хватил его шедший с отцом дружинник. Мальчонка упал, кровь из носа хлынула, мать в голос заорала. Говза дёрнулся, попёр на дружинников, а его прикладами по лицу и в живот.

– А ну, осади! – крикнул голос, не терпящий неподчинения. Дружинники остановили побои. Малец прорвался к отцу и крепко обнял за пояс. Во двор вступила сама Владычица: по плечам и спине серебряная чешуя горит, венец серебряный под солнцем сверкает, белая машина у ворот дожидается.

– Мальчишку не тронь.

Не только купец, но и каждый, кто был во дворе, затаили дыхание. Явилась сама, Берегиня, за каким-то торговцем, зачем он ей сдался?

– Берегинюшка, смилуйся! – запричитала жена Говзы. – Ничего он худого не сделал ни тебе, ни людям! Отпусти его, Предки видят, не обижай за зря!

– Неужто я за зря кого забираю? Неужто, по-твоему, могу ошибиться? – поглядела на женщину в пыли Ксения и наклонилась к мальчишке. – Вот какой у нас храбрый защитник растёт, отрада всему Поднебесью. Только не с теми воюешь. Семья и род Земле Родной служат, я над всей Землёй Родной по справедливости править поставлена, моей рукой Боги судят. Отдашь мне папу поговорить?

Мальчик во все глаза смотрел на Берегиню, личико его было испачкано кровью, но он сильнее прижимался к отцу. Тогда Берегиня оторвала серебряную чешуйку от платья, взяла его за руку и вложила чешуйку в ладонь.

– Вот тебе от Прибогини залог, что и за вами, и за отцом твоим пригляжу. Не возьмёшь – обидишь меня, а меня обижать – идти против Правды. Раз ты такой смелый, что на дружинника безоружным напал, так наберись смелости своего отца отпустить, чтобы прошёл по пути, который давным-давно Макошь ему выткала.

– Пусти, Златко, – просипел Говза сыну. – К мамке беги, к брату, заботься о них… а я сам с этой Змеюкой пойду.

– Батя, я с тобой! – заплакал мальчишка и вжался в отца.

– А ну, иди от меня! Что не слушаешься, щенок? Выпорю, ну! За добром нашим следи, к дядьке Бажеку в Чудь поезжайте! Пшёл, Златко! – дёрнулся отец в его хватке, будто хотел сбросить сына. Малец испугался и отпустил отца. Дружинники подхватили Говзу и поволокли в ворота.

– Скажи, что вернётся! Пообещай! – закричал мальчик. Берегиня молча повернулась к машине.

– Обещай, что батя вернётся! – кричал ей вслед Златко, сжимая серебряную чешуйку.

– Хорошая у тебя семья, – обронила Ксения в машине. Купец молчал, и не говорил до самого берега озера, куда его отвезли. Вместе с ними высадились трое дружинников, на берегу поджидало ещё двое бойцов и дознаватель из казематов. Говзу поставили на прибрежные камни под высокое дерево. Место безлюдное, рыбаки к этому краю озера не подплывали. Дознаватель в длинной кольчуге и с лысой как яйцо головой подступился к торговцу, но Берегиня остановила его жестом руки.

– Я обещала за ним сама приглядеть. Сама и допрошу.

– Чего тебе допрашивать? – буркнул Говза. – Кубышек нигде не закапывал, ключей вам не надо, и так все замки на складах поломаете, расчётные книги, остаток товара, что надо – берите! Я за новую власть!

– За новую власть, и товаром прикрылся? – рассмеялась Ксения, но потом взглянула в упор. – Знать бы твоё настоящее имя, Говза, да этот товарец можешь оставить себе. Ты между шестью городами с обозами ездил и приказы нужным людям передавал. Вот теперь назови мне имена тех людей, и жена твоя с детишками целы будут.

Говза хмуро свёл брови.

– Что-то не помню я никаких-таких «нужных людей». Не купеческое это дело с приказами на цырлах бегать, товара они не прибавят.

– Вот как, назвался купцом? А я Богов внучка, чистая Совестью. А это, наверное, оберег здешний? – показала она медальон солнца с двенадцатью кривыми лучами. – Что, узнаёшь метку хозяйскую? Тебе, мелкой сошке, они не помогут, сам как-то выкручивайся, спасай свою жизнь, Говза. Скажи, кому приказы передавал, кто против меня чего в Поднебесье задумал?

– Пошла ты лесом, Пераскея! – выругался купец. Дружинники рядом с ним весело ухнули, предчувствуя наказание.

– Что же, Родной, тёмному делу служишь, по Кривде пошёл, Марью зря занимаешься, я таких просвещаю, – сделала Ксения знак дружинникам. Те обвязали купца верёвкой подмышками, свободный конец перекинули через сук и потянули наверх.

– Что же вы, криворукие, толком повесить не можете? За шею надо, за шею! – начал смеяться Говза и запел во всё горло.

Ксюша, Ксюшечка, Ксюшок,

Дай пощупать за задок!

Дай пощупать за задок!

А потом за передок!

Подняли его метров на десять, а потом отпустили верёвку, и Говза с криком упал на камни. Расшибся он сильно, но не головой, а ногами, отбил пятки, переломал лодыжки и повредил таз.

– Так чего же ты замолчал? – спрашивала Прибогиня. – Что на счёт надёжных людей, купец?

Говза только выл через зубы.

– Нет, не понял ещё, – сложила чистые ручки на талии Берегиня. – Сызнова подымайте!

И снова купца потянули наверх. Когда сломанные ноги двинулись, Говза замычал, но сквозь болезненный стон опять засмеялся.

Хорошо, едрёна мать,

Всё про всё на свете знать

Плохо в этом лишь одно –

Жить хреново всё равно!

Отпустили верёвку, купец полетел на камни, ещё сильней отбил ноги и спину, и заорал во всю глотку. Чуть только затих, Ксения снова спросила.

– Имена предателей в Поднебесье – говори, я ведь всё равно найду, только коротко или долго. Семью свою сохрани, Говза. Сынку твоему я ведь пообещала за всеми ними приглядывать, и ведь глаз не спущу.

– А зенки-то у тебя змеиные, Матушка, – трясся от плача и смеха Говза. По жесту Владычицы его опять потянули наверх.

Как у Берегини жопа,

Лучше не отыщется!

Стоит вечером похлопать –

До утра колышется!

Из последних сил запел он. Отпущенная верёвка зашипела о сук, купец в третий раз расшибся о камни. На белые ручки и платье Ксении угодила кровь. Говза кричать больше не мог, только мешком рухнул под деревом. Из раздробленных ног торчали обломки жёлтых костей. Берегиня расшитым платком вытерла кровь с руки.

– Сызнова подымать? – спросил дознаватель.

– Обожди малость, – велела Ксения и наклонилась к торговцу.

– Морозишься, гнида, стояк за пацанов держишь? – шепнула она. – У тебя мозгов не хватит даже жопу намазать, я кентов твоих, как тебя прищемлю. Отвечай, сука, или насмерть переломаю.

– Заигралась ты, деточка, – сквозь боль улыбнулся Говза. – Но не на той стороне, не получится выиграть. Города под нож пустят, человечество вырежут, моими сломанными ногами ты себе спасение не купишь. Меня никто не спасёт, но и за тобой не прилетят. Дай и себе срок, никто не поможет.

Он уткнулся вспотевшим от боли лицом в холодные камни и завыл в голос:

– Помилуй, Матушка! Не обессудь, не знаю я, о каких-таких «нужных людях» ты спрашиваешь! Ради Богов, пощади деток моих и жену горемычную!

Ксения выпрямилась и подошла к дознавателю.

– Решайте его.

– Сказал он что, Матушка?

– А мне слов и не надо, я от Богов через Сердце всё знаю. Это ему надо было открыться при жизни, чтобы Мост Калиновый перейти. Теперь свалится купец Говза в Пекло, как на верёвке летал, от Круга до Круга, от века до века очищения ждать будет.

– Что с семьёй его сделать?

– Да, с семьёй… – Ксения задумалась, тёрла руку платком, но вспоминала как будто совсем не о мальчике. – Отправьте куда хотят, только подальше из Китежа. За мальцом пусть особо приглядывают, кровники мне не нужны. Чуть только к оружию потянется, или… – она загадочно улыбнулась, – чешуйку мою потеряет, тогда и решайте.

*************

– Попросил Велес у Сварога выковать ему волшебный плуг, а к плугу железного коня. Коваль Небесный выковал и плуг, и коня. Спустился Велес на землю и стал учить людей землепашеству, как сеять и жать. Если кто из людей ленился учиться, тех Велес наказывал. Начали лентяи потихоньку на Велеса другим Богам жаловаться, и Сварожичи его пожурили. Не понравилось это Велесу, бросил он плуг, собрал дружину и устроил пир в человеческом селе. Долго гуляли дружинники, а потом начали как на тризне силой меряться: сначала в шутку, а как разошлись, всё село погромили. Хотел Велес разнять драчунов, но не вышло. Рассердился тогда Корович, созвал новую дружину из лешаков, волколаков и прочих лесных обитателей, и пошёл бить всех, кто под руку попадётся. Мужики такое увидели и снова побежали к Сварожичам жаловаться, те послали утихомирить Велеса его друга Перуна. Прилетел Перун к Велесу и увёл его на Сварожий суд в Правь, а Сварожичи запретили Велесу на землю спускаться. Дружинники его остались без князя, пошли теснить лешаков и зверей, так что чуть весь дух из лесных созданий не вышибли. Увидел это Перун, и решил тайком отпустить Велеса. Спрыгнул Велес на землю, вырвал с корнями столетний вяз и побежал на помощь лесным чудам-юдам. Увидели князя дружинники, перепугалась и подчинилась. Принесли люди Велесу золото и серебро, чтобы больше не буйствовал и разным полезным делам их учил. Взял Велес золото и серебро, отлил монеты и стал людей торговому делу учить. Всякому купцу теперь Велес товарищ.

Вот какую сказку про Велеса рассказал Ксюше Кощей. После сказки Ксюшу заставили хорошенько запомнить руну покровителя всех купцов и богатства, лесных духов и животных, мудрости и волхвов, мужа Ягини и стража между Навьим и Явьим миром. Руна Велеса была похожа на перевёрнутую букву «А», или на голову коровы, как показывал корову на голограммах проигрывателя Кощей.

Ксюша научилась открывать словом «Узник» серые двери на двадцать четвёртый и двадцать девятый этаж, и теперь могла ходить где угодно. Ну, почти, кроме самых верхних этажей. Радость быстро закончилась. На двадцать четвёртом этаже оказалось также пустынно, как и на двадцать пятом. Даже ещё пустыннее, потому что люди на нижних этажах не жили очень давно. Когда Ксюша рыскала по коридорам, лампы перед ней загорались, а за спиной сразу гасли. В апартаментах дремала всё та же мебель под чехлами, скучали светло-серые стены, висели безликие картины в металлических рамах, даже растений в кадушках не было, и маленькие роботы не ездили по делам.

Ксюша оббежала столько комнат, сколько смогла, нарочно попрыгала на чисто заправленной кровати, сбросила подушки, вдребезги разбила вазу, сцапала осколок и дождалась первого робота-уборщика. Не пуганный робот двадцать четвёртого этажа лениво поплёлся к мусору, тут же был схвачен и перевёрнут и лишился всех трёх резиночек на колёсиках. После охоты на роботов Ксюша с видом победительницы выбежала из квартиры, ещё побегала по коридорам и уселась на застланный плёнкой диван. Здесь она широкенько зевнула и потёрла глаза. За окнами барабанил скучный осенний дождь, тусклый день превращался в унылый вечер. Маленькая разведчица Башни почти что задремала, но тут заметила в коридоре серую дверь с перевёрнутой буквой «А».

Сон мигом слетел. Ксюша бросилась к двери и несколько раз прокричала:

– Велес! Велес! Велес!

На первом же слове дверь отъехала в сторону. Ксюша влетела в темноту, но потом на потолке по цепочке зажглись все до единой лампы, и Ксюша увидела огромную комнату с длинными как дорога стеллажами и полками. На полках выстроились коробки, на каждой горел синий огонёк. Ксюша осторожно пошла по узкому проходу. Ряды полок над ней тянулись до самого потолка. Поджимая босые ноги на холодном полу, Ксюша подошла к коробкам, подцепила пальчиком крышку, но та не открылась. Тогда Ксюша потёрла синенький огонёк, тот нажался и покраснел, крышка с коротким шипением приподнялась. Ксюша откинула её наверх, внутри коробки теснились хорошо уложенные серебристые пакеты с наклейками. Ксюша взяла один пакет и понюхала – ничем не пахнет, но пакет тяжёлый и внутри что-то пересыпается. Не читая наклейку, Ксюша сразу попробовала разорвать, но пакет оказался непрост и вскрыть его не получилось. Ксюша бросила пакет обратно в коробку, но сколько бы не возилась, крышку на место так и не защёлкнула, красный огонёк не посинел. На всякий случай Ксюша открыла ещё пять коробок, чтобы проверить, не посинеют ли их огоньки. В одной коробке попались хорошо известные Ксюше пластиковые бутылочки с фруктовым сиропом – штук двадцать! Ксюша выцепила бутылочку, свинтила крышку и начала жадно пить. Сладкий сироп потёк по подбородку, потянулся липкими нитями на пыльный халат и закапал на озябшие ноги. Дело было вовсе не в том, что Ксюша очень любила сироп, просто она пила его не в столовой и не в положенное время! Обычно стакан молочного коктейля с сиропом она получала после обеда и ужина!

И тогда до Ксюши дошло, где она оказалась. Это было то самое место, откуда продукты попадают на стол! Недопив сироп, Ксюша бросила бутылку на пол, где тут же образовалась липкая лужица. Ксюша побежала назад к серебряному пакету и вскрыла его осколком. Пакет выпустил из себя дробно стучащие по полу печеньки. Ксюша вгрызлась в них, надкусила две-три, а остальное бросила. Следом настал черёд шоколадных вафель из серебристо-белой коробки с коричневой наклейкой. Надкусив первую вафлю, Ксюша схватила блестящий мешок с нижней полки. Тот оказался ей в буквальном смысле не по зубам. На наклейке крупными буквами было отпечатано слово «МУКА». Ксюша в помине не знала, что такое мука, осколок вонзился в мешок, с треском надрезал ткань и вокруг завихрилась метель. Белый невкусный порошок засорил лохматые волосы Ксюши, лицо, налип на халат и на руки с ногами. Ксюше пришлось долго отплёвываться, а потом бежать за сиропом. За один вечер разбоя, Ксюша разделила все найденные продукты на три важных сорта: «съедобные» и «вообще не съедобные», а ещё «пить».

Рано утром, когда дверь на склад снова открылась и лампы зажглись, Кощей без труда отыскал свою воспитанницу по следу разгрома. Ксюша сжалась комочком на нижней полке, предварительно вытолкнув оттуда коробку с конфетами. К себе она прижимала недопитую двухлитровую бутылку земляничной газировки. Некогда белый халатик украсился грязными разводами и цветастыми пятнами, волосы слиплись от муки, сахара и маринада.

На первый взгляд она рассыпала и испортила припасов на целый месяц. Любой вскрытый хронобокс приговаривал пищу к медленному протуханию. До этого запасы пролежали в неприкосновенности более полувека. Кощей не стал будить воровку и наказывать её за содеянное, ведь наказание ждало впереди, когда живот схватит из-за обжорства. Приготовленная кухонным автоматом еда была значительно вкуснее и полезнее, но это Ксюша поймёт со временем, а сейчас…

…Сейчас мама вела девочку по овальному залу вдоль белых шкафов с узкими оконцами. Каждый шкаф стоял на подставке с проводами и трубами, вокруг завивался барашками пар. Половина шкафов была заперта, узкие оконца запотели, так что не разглядеть, кто там внутри. На каждой крышке тянулись длинные красные номера. Девочка ёжилась от холода и дрожала, потому что дым и запах лекарств напоминали ей медкабинет с уколами. Мама подвела её к одному из открытых шкафов, стянула рубашку и помогла забраться на мягкое ложе. Над головой зажглась лампочка.

– Вот так, – сказала мама, перетягивая руки и ноги малышки ремнями.

– Холодно!

– Ничего, скоро станет тепло. Тут ты поспишь.

– А как же в кроватке?

– В кроватке нельзя долго спать, а здесь можно. Ты проснёшься такой же молодой и здоровой, такой же маленькой. Очень долгий счастливый сон – называется гибернация.

– Я не хочу спать! Я не люблю спать!

– Не бойся, всё будет замечательно, – погладила её мама. – Я закрою дверку, внутрь потечёт водичка. Вдохни её, не бойся, и ты сразу уснёшь. Мама плохого не сделает. Ты ведь любишь меня?

– Люблю – сильно-сильно!

– Тогда не бойся. Лежи смирно и засыпай. Хорошо?

– Мне страшно…

Но мама отступила от шкафа и помахала ей на прощание рукой. Девочка хотела помахать в ответ, но руки были крепко прицеплены. Крышка закрылась, стало темно, только узкая полоска окна осталась перед глазами. Под пятками что-то забулькало, зашипело. Вверх по щиколоткам поползла вода, ещё сильнее запахло лекарством. Вода поднялась до коленок, но девочка смотрела только на маму. Пока она видела её, не так сильно боялась. Снаружи к маме подошёл человек в белом халате с планшетом в руках и отвлёк её.

– Мама! – позвала девочка. Вода добралась ей до пояса. Мама с человеком отвернулись и пошли прочь от шкафа.

– Мама, вернись! Вернись, мамочка! Я не хочу спать! Мамочка, не уходи! Выпусти меня, мама!

Девочка задёргалась в тесных креплениях, вода поднялась до груди, сквозь запотелую полоску ничего не было видно. Вода прибывала. Девочка задрала голову и попыталась привстать в шкафу, но скоро поверхность сомкнулась над носом и пузырьки воздуха зажурчали к золотистому свету. Лампа в шкафу погасла, осталась только глухая давящая темнота. В этой чёрной, смоляной темноте девочка до последней минуты крепилась, но потом выдохнула шумные пузыри и вдохнула тёплую терпкую воду.

Больше Ксюша ничего не помнила о той девочке. Кошмарный сон кончился.