Авгур

Глава 3

Если перейти заплатанную асфальтовую дорогу, где машины осторожно пробираются среди ям, потом прошагать по детской площадке с покосившейся шведской стенкой, поднырнуть под проволокой, на которой обвисли покрытые пылью пододеяльники, поморщиться от резкого ветра, что рвется в просвет между двумя восьмиэтажными глыбами, миновать шеренгу приплюснутых гаражей, где по утрам в выходные дни разливают пиво и копаются в недрах раздолбанных «жигулей», и, наконец, подняться по бетонным ступенькам между кустов сирени, то можно выйти прямо к школе номер четыре. А если обернуться и посмотреть на юг, то в ясную погоду будут видны далекие синеватые горы…

Сейчас с юго-запада приближался грозовой фронт, и по его гранитно-серой стене пробегали трещины молний. Солнце застыло над краем наползающей тьмы, не решаясь оставить город в такой момент, но свет его уже потускнел, и было понятно, что оранжевый диск вот-вот сорвется за горизонт. Тени деревьев болезненно удлинились, подбираясь к зданию школы, и в окнах спортзала сверкал закатный огонь. Ветер гнал по асфальту пыль и высохшие травинки.

Андрей пришел на полчаса раньше, потому что так попросила завуч Наталья Викторовна. Надо было переставить столы и занести припасы в классную комнату, где все соберутся после вручения аттестатов. Его, наверное, уже ждали, но Андрей продолжал стоять, повернувшись спиной к горячему ветру. Он думал о конверте, который так и не вскрыл. Тогда в квартире он уже хотел надорвать бумагу, но тут позвонила мама и сказала, что немного задержится. Положив трубку, Андрей вернулся к письму, но вспомнил, что надо еще погладить рубашку. Потом пошел в душ, а когда вылез, времени уже не было. И сейчас нераспечатанное послание лежало на книжной полке — рядом с разбуженной Горючей Слезой…

Перебирая в памяти странности последних часов, Андрей разглядывал надписи на стенах котельной, которая приткнулась между школой и ближайшей многоэтажкой. Бросались в глаза двухметровые литеры ДДТ, хронологические отметки вроде «11-Б, выпуск 1998» и, наконец, интеллигентное пожелание: «Банду Ельцина под суд!» Еще была неожиданная сентенция: «Зеленые — лохи!» Кому здесь могли досадить экологи, Андрей не имел понятия. Ну, разве что, в гаражах завелось нефтяное лобби… Андрей пожал плечами и зашагал к крыльцу.

Там уже стояли двое пацанов из параллельного класса и демонстративно курили, не желая уходить за угол. В костюмах они смотрелись солидно и непривычно. Андрей пожал им руки и спросил:

— Ну, чё там?

— Да ничё пока, — сказал один, выпуская дым.

— Народ уже подтянулся?

— Да вроде. Таскают чё-то.

— А вы чё стоите?

— А х… делать?

Поучаствовав в этом содержательном диалоге, Андрей шагнул в вестибюль. На первом этаже царила пыльная тишина, но сверху доносились приглушенные возгласы. Потом что-то загрохотало и рассыпалось по полу. Возгласы стали громче. Андрей подошел к зеркалу на колонне и полюбовался собственным отражением. В целом, неплохо — пиджак не слишком болтается, на морде заметны проблески интеллекта. Галстук Андрей надевать ее стал. Ну ее нафиг, эту удавку — и без нее душно. Со второго этажа спустились трое одноклассников и физрук, лицо которого светилось в ожидании пьянки.

— А, Сорокин, — констатировал он. — Давай с нами.

Они прошли по гулкому коридору, из окон которого открывался вид на внутренний двор, потом свернули в «аппендикс» и оказались возле столовой. Там была еще одна дверь на улицу — нечто вроде черного хода, возле которого сейчас стояла ободранная «газель». Физрук заглянул в салон, удовлетворенно кивнул и скомандовал:

— Так, парни, в темпе — взяли по ящику и вперед. Но аккуратно, не уроните!

Андрей потащил наружу ящик с шампанским (тяжелый, сволочь!). Дальше стояла водка и сухое вино. Вадик Фоменко восхищенно заметил:

— Ни фига себе! Это все нам, что ли? Тут целый месяц можно бухать.

— На месяц не хватит, — со знанием дела сказал физрук. — И про родителей не забудь.

— И про педагогический коллектив, — уточнил Андрей.

Физрук одобрительно посмотрел на него, прикрыл дверцу, и они, кряхтя, потащили драгоценную ношу. В классе уже царила веселая суета. Столы сдвигали к стене и ставили по периметру — так чтобы середина оставалась свободной. Чья-то мама громко распоряжалась. Андрей с пацанами сгрузили ящики в угол, и их сразу погнали в очередной рейс. Всего пришлось сходить к фургону три раза. За это время народу в классе прибавилось. Женская часть родительского актива стелила скатерти и расставляла тарелки. Отцы в это время разглядывали бутылки. Из угла доносилось:

— А водка левоватая, точно. Видите, клей размазан? Надо было с завода брать.

— Самый умный, да? Вот и съездил бы на завод.

— У меня машина сломалась.

— Вот и починил бы…

В классе уже было не протолкнуться. Андрей пытался сообразить, каким образом все разместятся за столами, но потом ему объяснили, что родители будут сидеть в другом помещении. Часть спиртного уже перетащили туда. Нарядные люди входили и выходили, хихикали и ржали здоровым смехом. Староста Галя, которая с новой прической стала еще страшнее, пыталась кем-то командовать, но на нее не обращали внимания. Андрей хотел заранее застолбить место рядом с Оксаной, но та еще не пришла. Тогда он выбрался в коридор и присоединился к компании пацанов, которые, стоя на площадке третьего этажа, разглядывали прибывающих одноклассниц. Девчонки поднимались по лестнице с таким видом, словно шли по красной дорожке в Каннах, и облегающие наряды волновали воображение. Кто-то заметил, что снизу смотреть еще интереснее. С этим никто не спорил. Из актового зала доносилось: «Раз-раз, проверка. Раз-раз…» Андрей стоял, опершись на перила локтями, и краем уха ловил случайные разговоры:

— …да, если серебряная медаль, то тоже один экзамен…

— …это ей сейчас семнадцать исполнилось, а этому козлу уже сорок…

— …говорил, на рельсы ляжет. И чё не лег? С документами он работает…

— …два угловых в добавленное время — две банки, ты такое видел вообще?..

— …алюминиевая подвеска, и что? Ездит вроде, не жалуется…

— …мелирование вообще не идет, и платье, кстати, отстойное…

— …доллар сегодня 24,22 — утром передавали…

— …да какой там, нафиг, зеленый? Синий будет, я думаю…

Заинтересовавшись последней фразой, Андрей обернулся, но два мужика уже удалялись, и дальнейшего разговора было не разобрать. Андрей опять стал выискивать взглядом Ксюху. Почему-то он не подумал, что она может подняться по другой лестнице. И только в последний момент заметил, что Оксана входит в актовый зал. Рядом с ней, как всегда, маячил Руслан, и Андрей досадливо сморщился. Тут появился Пашка в сопровождении бати — оба в безупречных костюмах и белоснежных рубашках.

— Ну что, молодые люди, готовы к переходу в новую жизнь? — бодро поинтересовался Альберт Викторович.

— Усегда готовы! — гаркнул Фоменко.

Пашкин отец благосклонно кивнул и хотел сказать еще что-то, но в коридоре показался директор школы. Звезда Героя ярко блестела на пиджаке.

— Товарищи! — возвестил директор, пригладив седые волосы. — Прошу всех в зал.

Народ зашумел и заволновался, но обошлось без давки. В этом году было всего три выпускных класса — А, Б и В. Больше не набралось. Четвертая школа считалась не самой лучшей, а многие прямо говорили: «Отстой». Все хотели в двенадцатую, где есть огромная спортплощадка, навороченные компьютеры и крутая дискотека по пятницам. А здесь что? В спортзале от одной стены до другой доплюнешь, если хорошо постараешься. Про компьютерный класс вообще рассказать стыдно, такие там гробы установлены. Информатику ведет физик, которому уже почти семьдесят — он еще, наверно, арифмометры видел. Но ничего — сидит, копается в микросхемах. Набор инструментов у него подходящий — отвертка крестовая и ключ 19 на 22. Пашка, когда в первый раз увидел, чуть в осадок не выпал…

— Слышь, Андрюха, — сказал Фоменко вполголоса. — А пошли, пока они там рассядутся, по пятьдесят вмажем?

— Да ну, — сказал Андрей. — Что, потерпеть не можешь? Сейчас, аттестаты выдадут — потом хоть по четыреста пятьдесят. Вся ночь еще впереди…

Он прервался и помахал рукой маме, которая шла с другими родителями. Она посмотрела на него вопросительно. Андрей сделал успокаивающий жест — сейчас, мол, тоже иду. Мама улыбнулась и шагнула в актовый зал.

— Да ладно тебе, — продолжал Фоменко. — Это бодяга часа на полтора, а то и на два. Ну, ты прикинь — директор речь толкнет, потом кто-нибудь из учителей, потом еще из родителей. Запаришься ждать. И вообще, не знаю как ты, я а чего-то слегка стремаюсь…

Последний аргумент убедил Андрея. Сам от тоже почувствовал, что по мере того, как коридоры пустеют, его охватывает странное, но неприятное чувство. Казалось, кто-то неотрывно смотрит ему в затылок. Андрей оглянулся, но ничего, естественно, не увидел. Снизу по лестнице поднимались несколько опоздавших в сопровождении завуча.

— Ладно, — решился он, — тогда пошли быстро в класс, а то завучиха выцепит.

Их классная комната была рядом, и Андрей с Фоменко спустя пять секунд были уже внутри. Опоздавшие прошли мимо них. Было слышно, как Наталья Викторовна отвечает кому-то: «К началу грозы успеют». Дверь в актовый зал открылась, потом захлопнулась снова, и стало неестественно тихо.

Окна в классе были распахнуты на восток. Небо здесь было чистое, и даже не верилось, что с другой стороны на город идет гроза. Снаружи сгущались сумерки, и загорались первые звезды. Из окон просматривался глухой закуток двора, кусты сирени и дикие абрикосы. Сквозь эти заросли была видна спортплощадка, посреди которой торчал высокий железный столб. По идее, он предназначался для поднятия флага, но Андрей эту процедуру ни разу не наблюдал. Там даже веревки не было. Зато однажды в процессе нудных беговых упражнений он, о чем-то задумавшись, врезался в проклятую мачту лбом. Столб обиженно загудел, а между глаз разлился фингал. Физрук тогда успокоил: «Ничего, Сорокин, пятнадцать сантиметров лобной кости тебя спасли»…

— Знаешь, Андрюха, — сказал Фоменко, — шутки шутками, а бухла тут реально много. Я думал, родители всю водяру к себе утащат, а нифига. Целый ящик у нас остался — это не считая вина и всякого там шампанского. О, даже коньяк стоит. А у нас всего десять пацанов в классе. Откуда такая щедрость? Я, честно говоря, думал, придется в ларек бежать…

— Видишь, как тебя удивили… А, вот уже открытая. Это, по ходу, мужики приложились, которые за качество спорили. Решили лично проверить…

— Жалко, хавчик заранее не поставили. Чем закусим?

— Вон конфеты стоят.

— С орехами есть?

— Гурман, бляха… Может, свет включим?

— Да не, нормально. Рюмку мимо не пронесешь.

— Уговорил, красноречивый. Ну, за выпускной, что ли?

— Ну, дык…

Водка была прохладная и бодро ухнула в пищевод. Андрей закусил конфетой, прошелся из угла в угол и заглянул в шкафчик возле двери. Там хранились чертежные принадлежности — циклопический циркуль, транспортир и линейка в метр длиной. На другой полке лежали пособия для рисования с натуры — деревянные пирамидки, кубики, параллелепипеды и еще какая-то хрень более сложной формы. Шар отсутствовал — наверное, укатился.

— А ты куда поступаешь, Вадик?

— Да фиг его знает, не решил еще.

— О, коллега…

— Ну что, давай еще по одной?

— Не, я, пожалуй, пас. Пошли послушаем, что наш аксакал вещает.

— Ты иди, если хочешь, а я еще посижу. Неохота туда переться. Даже если аттестаты начнут вручать, я все равно в конце алфавита…

Андрей слегка удивился — раздолбай Фоменко обычно вел себя по-другому. Ну, в такой вечер каждый сходит с ума по-своему. Андрей открыл дверь. От сквозняка оконная рама хлопнула, и стекла опасно задребезжали.

— Ого, — сказал Фоменко, — надо остальные окна закрыть.

И когда он поворачивал створку, по стеклу мелькнул отраженный свет. Словно в полумраке среди ветвей горел карманный фонарик. Или светился чей-то голодный глаз…

— Ладно, Вадик, — сказал Андрей, — как надумаешь, подходи.

Он выбрался в коридор и прислушался. В актовом зале бубнил директор. Андрей осторожно заглянул внутрь и сразу заметил свободный стул — у стенки, недалеко от входа. Он тихо вошел и сел, потом оглядел собравшихся. На появление Андрея никто не отреагировал. Все завороженно смотрели на сцену, где стояла маленькая трибуна. Народ не шушукался и не отвлекал соседей, не было даже хихиканья на галерке. Слушали так, словно директор делился мистическим откровением или оглашал призовые номера в «Спортлото». Андрей удивился и тоже начал внимать:

— …кто-то скажет, что это нечестный выбор. Кто-то посетует на судьбу. Но, как сказал в свое время Козьма Прутков: «Всякий необходимо приносит пользу, употребленный на своем месте». Задумайтесь — армия не может состоять из одних только элитных бойцов или героических летчиков. Есть еще танкисты, мотопехота, артиллеристы. Есть, наконец, интенданты и обслуживающий персонал на аэродромах. На шахматной доске действуют не только ферзи. Короля защищают ладьи и кони, слоны и пешки. Да-да, те самые пешки, о которых многие склонны думать пренебрежительно. Но вспомните — даже пешка, проявив целеустремленность, может дойти до края, обретя там новое качество. Так же и человек способен перерасти себя. Перст судьбы — это не приговор, а только ожидаемый вектор…

Во дает, подумал Андрей. Это он на целине нахватался? С такими метафорами надо войска в поход посылать, а не аттестаты подписывать. Или я что-то важное пропустил?

Он отыскал глазами Оксану. Та сидела возле окна — задумчивая и неправдоподобно красивая. Тоненькие плечи были открыты, глаза распахнуты, и пушистые волосы рассыпались по спине — Ксюха не стала изобретать для выпускного экзотическую прическу. И правильно сделала — лучше, чем сейчас, придумать было нельзя…

Андрей больше не слышал, о чем говорит директор, и все, кроме девушки у окна, исчезли из его восприятия. Он забыл про табель с оценками и про поступление в институт, про Горючие Слезы и про дурацкие конверты с глазами, про все намеки и недомолвки последних дней. Он просто смотрел на Ксюху и никак не мог наглядеться. А когда директор замолк, и все задвигались и оживленно загомонили, он даже не сразу вспомнил, ради чего собрался народ.

Завуч выскочила на сцену и пропищала:

— Спасибо, Иван Петрович! Замечательно вы сказали: «Обретая новое качество»… Ну что ж, дорогие выпускники, а теперь ваш новый статус получит первое материальное подтверждение — аттестат о среднем образовании. И начнем мы с самых достойных — с наших золотых и серебряных медалистов…

Медалистов было немного — человек пять. Они по очереди подходили к столу, принимали из рук директора корочки и выслушивали напутствия. Им желали удачно поступить в институт, достичь карьерных вершин, но при этом не зазнаваться и чего-то там достойно нести. Медалисты заученно улыбались, обещали нести и не уронить, и, наконец, возвращались на свое место. Поначалу им хлопали, но потом народ соскучился, разговоры становились все громче, а в углу периодически ржали. Отоварив всех медалистов, директор присел за стол, а его место на раздаче заняла завуч. Дело пошло быстрее. Хорошисты и троечники ничего не обещали, а просто хватали корочки и сваливали с чувством выполненного долга. Родители щелкали «мыльницами», а один папаша метался вокруг стола, держа профессиональную камеру с телескопическим объективом. Многие из тех, кто уже свое получил, выходили из зала — сначала на цыпочках, чтобы не привлекать внимания, а потом чуть ли не вприпрыжку.

В глубине зала освобождались места, и Андрей пересел поближе к своим. Было жарко и душно. Многие парни сбросили пиджаки, а барышни томно обмахивались раскрытыми аттестатами. Андрей, увлекшись разговорами ни о чем, даже не сразу услышал, как завуч называет его фамилию. Спотыкаясь о чьи-то ноги, он подобрался к сцене.

— Поздравляю, Андрей, — сказала Наталья Викторовна. — Без единой тройки закончил. А если бы старался, мог бы, наверно, и медаль получить.

— Ага, — промямлил он, — буду иметь в виду.

Повертел в руках невзрачную корочку, вспомнил подслушанный разговор и, неизвестно зачем, спросил:

— Так что, Наталья Викторовна, к началу грозы успеем?

Завуч взглянула на него с удивлением, а потом рассмеялась:

— Иди, Сорокин. И не волнуйся. Никто еще не опаздывал…

…За столом рассаживались со смехом и прибаутками. Руслан, наконец-то, свалил в свой параллельный класс, но места рядом с Ксюхой уже оказались заняты. Соседкой Андрея стала Анька Смирнова — бойкая девица с подчеркнуто спортивным телосложением. Однажды на физре она буквально поразила Андрея, три раза присев на одной ноге. Для него это было нечто из области олимпийских рекордов. Впрочем, девчонка она была неплохая и в выпускном платье смотрелась довольно мило. Как легкоатлетка из сборной, которая заняла на Олимпиаде первое место, а теперь прискакала в Кремль за обещанной премией. Там ведь среди них попадаются о-го-го! Мы не берем, естественно, метательниц молота и прочих, толкающих ядро в четыре кило на 22 метра. А вот, например, прыгуньи в длину — это уже другой разговор, и Анька им вполне соответствует…

Кто-то хлопнул пробкой из-под шампанского, барышни взвизгнули, а парни одобрительно зашумели. Двоечник Мухин, который за эти годы едва не свел в гроб классную руководительницу Веру Павловну, теперь, улыбаясь, подливал ей вина в бокал. Классная, судя по виду, была довольна. Андрей вспомнил заветы старших товарищей и, дабы не понижать градусы, решил употреблять водку. Аня подкладывала ему салат на тарелку и попутно объясняла своей соседке:

— Ты вот на французский пошла, а я на английском всегда с Андреем садилась. Я ни бум-бум, а он как выдаст чего-нибудь…

— Да ладно тебе, Анька, — сказал Андрей. — Что ты выдумываешь? Я по-английски только одну фразу и выучил без запинки: «My name is Andrew».

— Во, слышала?! — торжествующе воскликнула Анька, как будто он только что прочел Шекспира в оригинале. — И так на каждом уроке…

Справа от Андрея школьный панк (а под настроение — металлист) Илюха жаловался соседям: «Я в этом костюме чувствую себя как дебил». И, распахнув пиджак, демонстрировал свою борьбу с конформизмом — подкладка была утыкана огромными булавками, каждая в дециметр. Если специально не отгибать полу, булавки не бросались в глаза, но на интенсивность протеста это, видимо, не влияло.

— Дорогие мои, — сказала классная добрым голосом, сделавшись похожей на ведущую программы «Аншлаг». — Давайте выпьем за вас…

Андрей посмотрел на Ксюху и опрокину в себя вонючую бесцветную жидкость. Он успел повторить эту операцию еще три раза, прежде чем в актовом зале заревели динамики. Первым делом Андрей услышал: «Убили негра, убили…» Ага, подумал он с облегчением, значит все же не «Руки вверх». Но в ту же секунду певец про негров заткнулся, и динамки дружно рявкнули: «Крошка моя, я по тебе скучаю!» Панк Илюха сделал страдальческое лицо. Девчонки вылезали из-за столов и тащили пацанов за собой. Они, похоже, были готовы плясать под любую музыку — лишь бы погромче и побыстрее.

В актовом зале по потолку метались цветные блики, стулья были сдвинуты к стенам, а в центре уже скакали человек двадцать. Пашка дергался вокруг Танечки и даже, кажется, подпевал. Андрей кое-как отбился от Аньки, которая рвалась в круг, и подумал, что для восприятия такого репертуара надо выпить еще. Песня кончилась, но сразу началась другая их той же серии. Народ прибывал, пол под ногами ощутимо подрагивал. Ксюха подошла в сопровождении Русика. Тот хлопнул Андрея по плечу и спросил: «Ну что, Сорокин, как настроение?» Андрей показал ему большой палец, хотя было искушение показать средний. Начался медляк, и Руслан вывел Оксану в центр. Остальные расступались перед ними, как завороженные, словно желая позлить Андрея. Руслан улыбался, а хрупкая Ксюха глядела на него снизу вверх. «Самая красивая пара школы», — объясняли кому-то из подошедших родителей. Андрей чертыхнулся про себя и протолкался к выходу.

В коридоре тоже кипела жизнь. В дальнем углу целовались, не глядя на окружающих. Чуваки из параллельного класса разливали прямо на подоконнике. Ни учителя, ни родители не обращали внимания. Подивившись такому либерализму и перекинувшись парой слов с одной из шумных компаний, Андрей спустился по лестнице и вышел во двор. Несколько мужиков курили у входа и о чем-то лениво спорили. Среди них был Пашкин отец. Он поманил Андрея рукой и обратился к собравшимся:

— А давайте у нового поколения спросим. Оно у нас продвинутое — глядишь, и просветит стариков. Вот скажите нам, юноша, будет ли конец света?

— Обязательно, — ответил Андрей, чтобы побыстрей отвязаться. — В августе. Нострадамус предсказывал, я по телевизору слышал.

— По телевизору… — пробурчал усатый дядя с огромными кулаками. — Дурят головы людям, а эти уши развесили…

— Ну, — сказал еще кто-то, — насчет Нострадамуса я не знаю, но есть ведь объективные предпосылки…

— Это какие, например?

— Ну, скажем, компьютеры полетят. «Проблема 2000»…

— Херня это все! Я на компе дату менял искусственно, чтобы проверить — и ничего, нормально работает.

— А у нас, кстати, в городе баба есть по имени Конец Света.

— То есть?

— Ну, была она Света, например, Иванова. Вышла замуж, а у мужа фамилия такая — Конец. Короче, не повезло ей. В телефонной книге стоит.

— Да уж…

— А я вот иногда думаю, — сказал плюгавый мужик с лицом интеллигентного пьяницы, — что конец света уже настал. Нам только кажется, что мы до сих пор живые, ходим на работу и смотрим новости. А на самом деле давно все померли, а на Земле — пустыня. Это как, знаете, остаточное свечение…

Все ошарашенно замолчали, а усатый дядя показал жестами — этому больше не наливать. Андрей, про которого все забыли, отошел подальше за угол. Он стоял, наслаждаясь прохладным ветром, и боялся поверить, что именно так и выглядит взрослая жизнь — идиотские разговоры в промежутках между распитием водки и жалобы, что нас дурят по телевизору. И вот к этому нас готовили десять лет? Елки-палки, да я прямо сейчас аттестат верну и попрошусь остаться на второй год…

Наконец, стоять в одиночестве надоело. Прежде чем вернуться на третий этаж, где находился актовый зал, Андрей решил пройтись по второму. Народу здесь было гораздо меньше. Андрей прошагал мимо запертого спортзала, потом мимо кабинета обществоведения, в котором прежде размещался школьный музей (на одном из столов до сих пор стоял макет шалаша в Разливе; он давно выцвел и пожелтел, но выкинуть — руки не доходили). Кабинет физики, кабинет математики, кабинет географии. Из-за очередной двери донеслось хихиканье и звук сдвигаемой мебели. В конце коридора была спортивная раздевалка для пацанов, и Андрей зачем-то заглянул внутрь.

Раздевалка была пуста — крохотная комнатенка с подслеповатым окном, единственной лавочкой у стены и крючьями для одежды. Андрей вспомнил, какая толкотня здесь царила после возвращения с физкультуры — все задевают друг друга локтями, весело матерятся и пытаются найти свои вещи. Да, еще пикантный момент — школа построена буквой П, и женская раздевалка, располагаясь в другом крыле, выходит окнами непосредственно на мужскую. И вот однажды — года два или три назад — Фоменко, не поленившись, принес бинокль, и все по очереди пытались прикоснуться к прекрасному. Правда, ничего увидеть не удалось — у девчонок стекло было почти полностью закрыто картонкой. Но энтузиазм, можно сказать, зашкаливал…

Андрей вдруг вспомнил, что Фоменко сегодня так и не появился в актовом зале. И за столом его тоже не было. Вот блин, он вообще аттестат забрал? Вадик, конечно, выдающийся раздолбай, но не до такой же степени? Это что получается — он выпил с Андреем по пятьдесят, потом задержался в классе, выпил еще по маленькой и пошел куда-то гулять? Бред собачий…

— Андрей, ты что потерял? — спросили из коридора.

Он оглянулся. Анька-спортсменка смотрела на него, улыбаясь.

— А я тебя искала, — сообщила она.

— Правда? — Андрей несколько растерялся.

— Ага. Ты смылся куда-то, я с девками еще поскакала минут пятнадцать, а потом как-то скучно стало. Ди-джеи наши — это вообще атас. Ну вот, решила пройтись. А тут ты стоишь. Чего ищешь-то?

— Да Вадик куда-то делся.

— Какой Вадик?

— Ну, Фоменко. Других у нас, вроде, нету.

— Фоменко? — Анька наморщила лоб, словно пытаясь вспомнить. — Ладно, неважно. Ну-ка, что у вас тут?

Она вошла в раздевалку и огляделась. С интересом прочла надпись из трех букв на стене, провела пальцем по замызганному стеклу и сказала:

— А ничего, забавно. Интимно, можно сказать. И наши окна хорошо видно…

Андрей воздержался от комментариев. Анька села на лавочку и вытянула длинные спортивные ноги.

— А помнишь, как мы на спартакиаду ездили? — спросила она. — Третье место заняли в городе…

— Это вы третье, а мы среди пацанов — предпоследнее, — пробурчал Андрей, вспоминая свой позорный промах из-под кольца и красочные эпитеты, которыми его наградил физрук. Аня засмеялась и поправила платье. Ноги от этого оголились еще сильнее. Андрей скользнул по ним взглядом, потом посмотрел в окно и неожиданно для себя предложил:

— Слушай, Анька, а пошли во двор танцевать? Там места много, не то, что в зале.

— Интересное предложение, — она подошла и, прижавшись к нему плечом, тоже выглянула во двор. — А пошли!

— Шампанского захватить?

— А давай!

Они заскочили в класс, и Андрей схватил со стола почти полную бутылку с шипучим напитком. Классная Вера Павловна посмотрела на него снисходительно, но ни слова не возразила. Из актового зала доносился канкан и лихие взвизги. Андрей и Анька, глупо смеясь, скатились по лестнице. Кто-то крикнул им вдогонку: «Але, потише, баскетболисты!» Стало еще смешнее. Они выскочили из школы, свернули за угол и вышли на асфальтовую площадку, с трех сторон окруженную школьными корпусами. Музыка с третьего этажа гремела, и цветные блики вырывались из окон.

— Ну, к канкану я пока не готов, — признался Андрей. — Давай пока это самое?..

Она глотнула из горлышка и вернула ему бутылку. Андрей подумал, что без понижения градусов сегодня не обойтись, и эта мысль еще больше подняла ему настроение.

— Слушай, а кому это памятник? — Анька кивнула на каменный столб с бюстом Николая Островского. — Давно хотела спросить, только забываю все время.

— Стыдись, Смирнова. Ты что, не знаешь, в честь кого у нас школа названа?

— А она что, в честь кого-то названа?

— Двоечница ты, Анька.

— Ну, правда, Сорокин, кто это?

— Да Островский же, елки. Писатель.

— А, погоди, я помню, мы проходили. «Луч света в темном царстве», правильно?

— Нет, то другой был.

— А этот?

— А этот — «Как закалялась сталь».

Анька посмотрела на него с уважением и больше вопросов не задавала. Канкан, наконец, закончился, и после секундной паузы с третьего этажа донеслось: «Как упоительны в России вечера…» Да, неплохие, согласился Андрей. Он поставил бутылку на щербатый бордюр, а потом они с Анькой шагнули ближе друг к другу. Она была высокая и худая и, стоя на каблуках, почти не уступала Андрею в росте. Ему было достаточно немного наклонить голову, чтобы встретиться с ней губами. Он осторожно провел ладонью по ее узкой сильной спине, а она положила руки ему на плечи. С верхнего этажа кто-то одобрительно засвистел, но они не обратили внимания. Им было хорошо и легко, и они не желали знать, что над школой закручиваются в спираль тяжелые зеленоватые тучи.

На площадку подтягивался народ — видимо, идея понравилась. Все плясали в кругу, а потом, когда музыка замедлялась, снова разбивались на пары. Бутылок на бордюре прибавилось. Андрей не чувствовал себя пьяным, но музыка и сполохи света сливались в бесконечный калейдоскоп. Стоя у столба под бюстом Островского, он с кем-то говорил и смеялся, потом все клятвенно заверяли друг друга, что школьная дружба — это святое, и обещали не забывать, и диктовали номера телефонов, хотя записывать был нечем. И утверждали, что будут встречаться если не раз в неделю, то уж раз в месяц — это вообще железно. И обнимались, и хлопали друг друга по спинам…

Потом Андрей обнаружил, что сидит на стуле под деревом (откуда здесь стул вообще?), а Анька устроилась у него на коленях, и платье задралось почти до пупа. Они опять смеялись и целовались, и он объяснял ей, что с такими ногами, как у нее, надо не в длину прыгать и даже не в высоту, а сразу идти в модели. Она серьезно кивала и просила напомнить позже. Потом они зачем-то ушли за пределы школьной ограды, выбрались на улицу с редкими фонарями и стояли в обнимку, решив приветствовать проезжающие машины, но машин все не было, и тогда Андрей вспомнил, что дело идет к рассвету. И едва они обернулись к зданию школы, сверкнула розоватая молния, а небо над крышами взорвалось оглушительным громом.

И стало понятно, что время вышло.

— Сорокин, мне страшно, — сказала Анька.

Он молча погладил ее по короткой стрижке. Еще одна молния расцарапала небо, и на школьном дворе кто-то истошно завопил: «Начинается!..»

— Пойдем, Смирнова, — он поймал ее взгляд. — Не бойся, ты же спортсменка…

Анька нервно хихикнула, вцепилась в него, и они побрели к воротам. Андрею казалось, что их кто-то толкает в спину — словно вокруг школы сжимается невидимое кольцо. Музыка в актовом зале смолкла, и люди выходили на улицу. Выпускники растерянно озирались, а кто-то из девчонок заплакал. Гром гремел почти непрерывно, в воздухе запахло озоном. Ветер терзал листву тополей, посаженных вдоль ограды.

Вчерашние школьники сгрудились на асфальтовом пятачке между кирпичными корпусами. Учителя и родители молча остановились поодаль. Молнии лупили прямо в центр площадки, игнорируя громоотводы на крышах, но не достигали земли — как будто над людьми появился прозрачный купол. Андрею почудилось, что он висит внутри воздушного пузыря, который затерялся в электрическом океане.

Очередной разряд заставил его зажмуриться, а, проморгавшись, Андрей увидел мурену.

Она скользила на высоте примерно двух метров, медленно извиваясь. Это не был полет — мурена плыла по воздуху, словно тот обрел невероятную плотность. Время тоже стало густым и вязким. Люди вокруг застыли в нелепых позах, как насекомые в капле люминофорной смолы. Андрей понял, что он единственный, кто воспринимает мурену, — для всех остальных секунды остановились. Зубастая тварь, ощерясь, подплывала к нему. Выпуклый глаз — такой же, как сегодня утром был на конверте, — таращился, отражая сполохи молний. Мурена вглядывалась в Андрея, словно пытаясь определить, верно ли сделан выбор.

Потом она распахнула пасть.

И в этот момент раскололся прозрачный купол, который сдерживал натиск электрической бури. Щупальца молний хищно потянулись к мурене, и в колодце двора заметался безумный вопль, который почти переходил в ультразвук.

Мурена корчилась в потоке огня, и вокруг распространялись волны нестерпимого жара. Андрей почувствовал, что сознание меркнет, и все исчезло в ослепительной вспышке.

Когда он пришел в себя, то понял, что стоит на коленях, опираясь руками на зернистый асфальт. Было неестественно тихо, гром прекратился, и молнии не сверкали. Андрей поднялся на ноги и отряхнул брюки. Люди задвигались, удивленно озираясь вокруг. Кто-то спросил: «Все, что ли?» Рядом облегченно вздохнули. Анька обернулась к Андрею и неуверенно улыбнулась. Он хотел сказать ей что-нибудь ободряющее, но взгляд упал на стоящую рядом старосту Галю, и фраза застряла в горле.

У Гали было что-то неладно с левой рукой. Сначала Андрей подумал, что между запястьем и локтем у девушки вздулись вены. Потом он понял, что это, скорее, напоминает татуировку, которая, разрастаясь, густо оплетает предплечье. Узор усложнялся с каждой секундой, тонкие линии удлинялись и пересекались друг с другом.

Галя взвизгнула и начала скрести руку, словно пытаясь стряхнуть налипшую паутину. Но узор не исчез — теперь он даже слегка светился. Цвет был песочно-желтый, с легким зеленоватым оттенком.

В дальнем углу площадки завизжал еще кто-то, и Андрей, завертев головой, увидел, что «татуировка» проступает у всех. У Аньки она оказалась лиловой с красным отливом. Руслан закатал рукав, обнажив ярко-синюю «паутину». У Ксюхи узор имел насыщенно-алый цвет с оранжевыми вкраплениями. Она хмурилась, но разглядывала руку без страха, и лицо ее казалось новым и незнакомым.

Андрей сообразил, что у него тоже зудит предплечье. Он торопливо задрал рукав и уставился на сложный узор, от которого зарябило в глазах — множество разноцветных блестящих нитей, переплетенных случайным образом. И, словно этого было мало, линии постоянно изменяли оттенки. Только иногда вся эта какофония прекращалась, «татуировка» на пару секунд бледнела и начинала отливать серебром — как будто руку обмотали елочным «дождиком».

Андрей заметил, что многие взрослые, столпившиеся у края площадки, уставились на него с испугом. И кто-то сказал негромко, но очень внятно:

— Мерцающий…

А потом на школьный двор обрушился ливень.