Атаульф и другие, Готский для всех

Елена ХАЕЦКАЯ

АТАУЛЬФ И ДРУГИЕ. ГОТСКИЙ ДЛЯ ВСЕХ

МОЯ СЕМЬЯ

Моя семья большая. Мы из рода Вельсунгов. Моего дедушку зовут Рагнарис. Он язычник. Он молится богам Вотану, Доннару и Бальдру. Дедушкины боги стоят дома. Бабушку звали Мидьо. Семь зим назад бабушка умерла в родах. Дедушка взял наложницу. Ее зовут Ильдихо.

Моего отца зовут Тарасмунд. Мою мать зовут Гизела. Папа и мама веруют в Бога Единого. У меня было семь братьев и три сестры. Четверо братьев умерли от чумы.

Старшего брата зовут Гизульф. Среднего брата зовут Мунд. Мунд калека. Его искалечил бык. Мой брат Ахма - дурачок. Отец отдавал его добрым пастырям, но те вернули Ахму назад. Я четвертый. Меня зовут Атаульф.

Моих сестер зовут Сванхильда, Галесвинта и Хильдегунда. Хильдегунда самая старшая. Хильдегунда не живет с нами, она живет с мужем в его доме в десяти днях пути. Муж Хильдегунды Велемуд не гот. Он вандал. Он добрый, но не такой, как мы. Иногда он присылает моим родителям и деду подарки.

Дедушка считает, что Велемуд никудышный человек. У Велемуда и Хильдегунды есть сын. Его назвали Стилихон. Велемуд говорит, что Стилихон был великий полководец вандалов. Рагнарис говорит, что чужая кровь - это чужая кровь.

Велемуд из большого рода, но я не знаю его родичей.

У моего отца есть два младших брата. Одного зовут Агигульф. Другого зовут Ульф. Жену Ульфа зовут Гото. Сына Ульфа и Гото зовут Вульфила.

У дяди Ульфа один глаз. Другой глаз ему выбили герулы.

Дядя Агигульф язычник. Мне он люб больше других родичей. Он ходит в походы.

Когда отец с Теобадом идет в набег, дядя идет с ними.

Раньше у меня был еще один дядя. Звали его Храмнезинд. Дедушка Рагнарис прижил его с альдией. Дядя Храмнезинд был такой же храбрый, как дядя Агигульф, хотя его мать была из неизвестного рода.

Когда дядя Агигульф предложил увести у лангобардов коней, они пошли за конями. В бою один лангобард, по имени Лиутпранд, отрубил дяде Храмнезинду голову. Голову привезли домой в кожаном мешке. Лиутпранд платил вергельд. Потом Лиутпранд спас жизнь дяде Агигульфу. Агигульф побратался с Лиутпрандом. Потом Лиутпранд гостил у нас, и мы много пировали.

Дедушка Рагнарис помирился с Лиутпрандом, так как Лиутпранд стал братом Агигульфа и заменил Храмнезинда. Лиутпранд подарил дедушке коней.

Лиутпранд был большой, толстый. Он был веселый. С ним было весело. Потом Лиутпранд ушел с герулами бить ромеев и не пришел назад. Моя сестра Галесвинта плакала.

ВОПРОСЫ К ТЕКСТУ "МОЯ СЕМЬЯ"

1. Каким богам молится дедушка Рагнарис?

2. Как зовут наложницу дедушки?

3. Как зовут родителей Атаульфа?

4. Сколько братьев Атаульфа умерли от чумы?

5. Какие братья Атаульфа остались в живых?

6. Почему дедушка и отец не любят Велемуда?

7. Кто выбил глаз дяде ульфу?

8. Какого родича Атаульф любит больше всех?

9. Кто отрубил голову дяде Храмнезинду?

10. Почему дедушка Рагнарис помирился с Лиутпрандом?

11. Куда ушел Лиутпранд?

ПЕРЕВЕДИТЕ НА ГОТСКИЙ

Я гот.

Он не гот.

Кто он?

Он вандал.

Готы свои.

Вандалы чужие.

Франки враги.

Анты тоже враги.

ДИАЛОГ

- Чего ты хочешь?

- Я голоден.

Я не буду пить воды. Дай мне вина или пива.

Дай мне мяса и репы.

Еще мне нужна наложница.

МОЙ ДЕДУШКА

Мой дедушка Рагнарис - глава семьи. Он старший. У него длинные волосы, длинные усы и длинная борода. Он очень храбрый. Он ругает Теодобада. В доме он ругает служанок, свою наложницу Ильдихо и моих сестер, а когда выпьет - то отца и его братьев, если они не в походе. Мои сестры Галесвинта и Сванхильда и все служанки очень боятся дедушку. Когда они проходят мимо, он ловко щиплет их.

Когда мы все садимся за стол, он запускает руку в котел и выбирает оттуда кусок мяса побольше. Иногда он кладет мясо мне. Я его любимец, когда дяди Агигульфа нет дома. Когда же дядя Агигульф дома, то он любимец дедушки. Дедушка часто говорит, что Агигульф - любимец богов. Ему об этом сказали его боги.

Дедушка очень храбрый. Когда мой отец Тарасмунд и дядя Храмнезинд были в походе, к нашему дому приблизились добрые пастыри. Дедушка схватил свой большой щит и большую палку и бил палкой по умбону. Моя мать плакала. Дедушка терпеть не может добрых пастырей.

Щит у дедушки сверху обгрызен. Щит обрыз ему, когда мой отец был такой, как я, храбрец-берсерк Арбр. Он его обрыз в священной ярости. Дедушка часто вспоминает Арбра. Дедушка был тогда очень сильный. Он убил Арбра. Из черепа Арбра дедушка сделал кубок. Он сердится, если моя мать дает ему вино не в этом кубке, а в другом. Когда Ильдихо варит свое особое темное пиво, дедушка смотрит в череп на пиво и плачет.

Дедушка часто ругает Теодобада. Теодобад - наш военный вождь. Дедушка часто с ним не согласен. Еще дедушка ругает Алариха. Аларих тоже был военным вождем. С Аларихом дедушка ходил в походы.

Иногда дедушка ходит на курган Алариха и там пьет из черепа Арбра. Когда дедушка напивается, к нему приходят Аларих и Арбр. Дедушка спорит с Аларихом.

Однажды мы с братом Гизульфом подсматривали за дедушкой. Нам хотелось увидеть, как дедушка спорит с Аларихом. Ведь мы никогда не видели Алариха, но много слышали о нем.

Алариха мы не увидели, потому что дедушка поймал нас и бил палкой.

У дедушки есть шлем с турьими рогами. По праздникам дедушка любит, надев шлем, гоняться и бодать женщин. На прошлую Пасху с нами был дядя Агигульф. Дедушка пытался забодать дядю Агигульфа. Дядя ударил обухом топора по шлему между рогов. Дедушка три дня не вставал с постели.

Еще у дедушки есть коготь дракона. Дедушка говорит, что мы, Вельсунги, родичи богов. Папа с этим не согласен. Папа говорит, что он раб Божий. Дедушка спорит с папой. Он говорит, что Вельсунги никогда не были рабами. После споров с дедушкой моя мать Гизела лечит папу целебными травами. Но папа все равно с ним спорит.

У нас дома стоят боги. Иногда дедушка выгоняет всех из дома и разговаривает с богами. Дедушка говорит, что боги многому его научили. Бог Локи научил дедушку готовить волшебный порошок из сушеных мухоморов. Никто в нашем селе не умеет приготавливать этот порошок, а дедушка умеет. Когда дядя Агигульф отправляется в поход, дедушка дает ему с собой этот порошок. Отцу моему Тарасмунду дедушка тоже дает порошок, но Тарасмунд не берет. У Тарасмунда волшебный крест, полученный от доброго пастыря. Отец мой Тарасмунд носит этот крест на щите.

Однажды дедушка выпил темного пива и впал в священную ярость. Он сказал, что Теодобад никудышный военный вождь. Дедушка должен сам защитить свою семью. Дедушка сварил кровь дракона. Он всех заставил выпить. От крови дракона человек делается неуязвимым. Мой отец не хотел пить, но дядя Агигульф и дядя Лиутпранд заставили его выпить.

Я люблю моего дедушку.

ВОПРОСЫ К ТЕКСТУ "МОЙ ДЕДУШКА"

1. Кого ругает дедушка?

2. Кто любимец дедушки?

3. Кто любимец богов?

4. Кого не любит дедушка?

5. Кто обгрыз дедушкин щит?

6. Кто приходит к дедушке на курган?

7. Как дедушка веселится на праздниках? Кто остановил дедушкино веселье на прошлой Пасхе? Каким образом?

8. О чем спорят папа с дедушкой?

9. Как вы думаете, были эти дискуссии спокойными или бурными? Почему? Обоснуйте свое мнение.

10. Зачем дедушке порошок из толченых мухоморов?

11. Как вы думаете, заботится ли дедушка о своей семье? Почему?

ПЕРЕВЕДИТЕ НА ГОТСКИЙ

Хаты воюют пешими.

Маркоманы воюют конными.

Саксы могучи и несокрушимы.

Герулы хорошие лучники.

Вандалов часто побеждают.

У квадов странные обычаи.

У хеврусков черные щиты. Они любят нападать ночью.

Лангобарды - любимцы Фрейи.

Вандалы - любимцы Вотана.

Франки и лангобарды хитрые.

Анты и скловены многочисленны.

Гунны свирепы и безобразны.

Готы пришли с севера. Есть грейтунги, народ скал, и тервинги, народ смолистых дерев.

Остроготы - значит, сияющие богатыри.

Везеготы - значит, премудрые воители.

Готы - великий народ.

АФОРИЗМЫ

Око за око, зуб за зуб.

Не мир Я принес, но меч.

Никто не наливает молодое вино в старые мехи.

Враги человека ближние его.

По плодам их узнаете их.

Что вельху смерть, то готу лекарство.

КАК МЫ ПРОВЕЛИ ПАСХУ

Пасха - самый большой праздник у нас, тех, кто верит в Бога Единого. Мама умыла лица моим братьям Гизульфу, Мунду, Ахме-дурачку и мне. Мама дала нам чистые одежды. Мы пошли в Божий храм. Там мы молимся и слушаем богаря Винитара. Богарь, иначе годья - наш добрый пастырь. Он знает все о Боге Едином. Мама говорит, что если я буду слушать богаря, то тоже буду все знать о Боге Едином.

Добрые пастыри бывают разные - богари и святые. Раньше я думал, что наш годья - святой. А брат мой Гизульф говорил, что он просто богарь. Тогда я пошел и спросил нашего годью, свят ли он. Годья же ответил: "Нет, не свят. Те, кто служат Богу в Его доме как слуги, - те богари. Те же, кто творит чудеса, например, воскрешают мертвых, как блаженный Гупта из соседнего селения, - те святые".

Я хотел попросить годью воскресить из мертвых берсерка Арбра, чтобы порадовать дедушку, но годья отказался. Сказал, нужно ждать, пока Гупта придет.

Я спросил, когда же Гупта придет. Но годья сказал, что ему это неведомо. Никому не ведомо, когда Гупта придет. Может, и вовсе не придет.

Храм стоит в середине нашей деревни, сразу за домом Агигульфа, но не нашего дяди Агигульфа, а другого. Того Агигульфа, который верует в Бога Единого и у которого одноглазая дочь на выданье. Ее зовут Фрумо.

Я очень хотел есть, потому что перед Пасхой нас почти не кормили. Дедушка это одобряет. Он говорит, что воинам нужны испытания.

Перед литургией годья обратился к нам с рассказом. Это было очень интересно. Почти так же, как слушать дедушку. Очень давно, сказал годья, мы, готы, были язычниками и приносили жертвы богам. И вот подступили к нам, готам, гунны - племя кровожадное и свирепое.

Как порождены были эти гунны? Нетрудно рассказать. Некогда изгнал король еее готский из своего племени зловредных колдуний, называемых ...руннами. Блуждали ...рунны по болотам и лесам. Там приняли их в свои объятия демоны. От демонов и колдуний начали свой род эти гунны.

Увидев гуннов, испугались мы, готы, и обратились к рексу ромеев, чтобы он позволил нам, готам, пойти жить под его руку. И согласился рекс ромеев, только при условии, что примем мы, готы, веру в Бога Единого. И согласились мы, готы, принять веру в Бога Единого, только при условии, что пришлет он к нам добрых пастырей, говорящих на нашем языке. И согласился рекс ромеев.

Но потом пришел голод в семьи готские, когда сели они на новом месте. Сперва поменяли золото на хлеб, потом поменяли рабов своих на хлеб, потом и детей своих поменяли на хлеб. А когда кончилось и то, и другое, и третье перебили мы, готы, ромеев, и на том закончились беды наши и начались беды ромеев.

Потом была литургия. Она была долго. Я думал о еде. Я был готов моего брата Мунда поменять на хлеб. Но его бы никто не взял, ведь Мунд - калека. Что до Гизульфа, то он старший, он сам бы меня поменял.

Дедушка, дядя Агигульф и наложница дедушки Ильдихо с нами не ходили. Они были дома.

Когда мы шли домой, всходило солнце.

Придя домой, мы разговелись. Дедушка и дядя Агигульф разговелись с нами.

На следующий день у нас в доме был пир, потому что была Пасха. К нам пришел сосед Валамир и с ним Одвульф. Одвульф был расстроен. Он был пьян, и годья выгнал его из храма. Одвульф обычно помогает годье, но только не в этот раз. Валамир наш родич, а Одвульф родич Валамира.

Одвульф верует в Бога Единого. Одвульф очень хочет стать святым, как Гупта из соседнего селения. Я тоже хочу, чтобы Одвульф стал святым, потому что тогда он сможет воскресить Арбра для дедушки. Пойдет Одвульф на охоту - всегда отдаст половину добычи годье. Он очень хочет стать святым.

Одвульф умеет читать. Он хотел читать Евангелие на память, чтобы все послушали. Отец мой Тарасмунд и мать Гизела хотели слушать, как Одвульф читает Евангелие на память. Одвульф прочитал, как Авраам родил Исаака, Исаак родил Иакова, Иаков родил Иуду и братьев его.

Тогда дедушка Рагнарис и дядя Агигульф, которые тоже были пьяны, стали говорить всякие богохульства, а потом стали петь родословие славнейшего готского рода Амалов:

"Гапт родил Хулмула, Хулмул родил Авгиса, Авгис родил Амала, Амал родил Хисарну, Хисарна родил Остроготу, Острогота родил Хунуила, Хунуил родил Атала, Атал родил Агиульфа и Одвульфа, Агиульф родил Ансилу и Эдиульфа, Вультвульфа и Герменериха, а Вультвульф родил Винитария..."

При каждом имени они стучали кружками о стол и громко смеялись.

Одвульф, чье имя и означает "Бешеный Волк", обиделся за своего Бога. На него снизошла священная ярость. С тем он бросился в битву и сильно помял дядю Агигульфа. Но тут на него насели дед мой Рагнарис и отец мой Тарасмунд, который хоть и не одобрял агигульфовы богохульства, но все же любил его братской любовью. Валамир же в битву вмешиваться остерегался, ибо был как родичем Одвульфа, так и нашим родичем.

Столы были опрокинуты, питье разлито, кувшины разбиты. Дурачок Ахма стал на сторону Одвульфа в этой битве. Добрые пастыри научили его, что единоверцы заменяют всех родичей. И стало быть, Одвульф ему и отец, и мать. Но брат мой Гизульф, который, конечно, тоже верит в Бога Единого, убедил брата моего Ахму-дурачка в обратном. С тех пор Ахма стал еще глупее.

На другой день мы бегали смотреть, как Одвульф винится перед годьей Винитаром. Одвульф громко выл и посыпал себя прахом и был как седой волк. Годья Винитар сказал Одвульфу, что никогда не быть ему святым, как Гупта. Не стать волку овцой.

Отец мой Тарасмунд ругался в доме с дядей Агигульфом. Дедушка ушел разговаривать с Аларихом и Арбром. Мы не видели его два дня. Ильдихо носила на курганы еду и питье.

Валамир ладил нам новый стол. Было интересно.

1. Как называется главный праздник верующих в Бога Единого?

2. В чем разница между богарем и святым? Кем был годья Винитар святым или богарем?

3. Почему Атаульф хотел, чтобы годья был святым?

4. Как были порождены гунны?

5. О чем договорились готы и рекс ромеев?

6. На чем закончились страдания готов и начались страдания ромеев?

7. О чем думал Атаульф во время литургии? Как вы думаете, о чем думал его старший брат Гизульф?

8. Кто не ходил в храм?

9. Кто пришел в гости на следующий день?

10. О чем мечтает Одвульф?

11. Что пел Одвульф и что пели дедушка Рагнарис с дядей Агигульфом?

12. Кого родил Острогота?

13. На чьей стороне был Тарасмунд? Почему?

14. На чьей стороне был дурачок Ахма? Почему? Кто был с ним не согласен?

ПЕРЕВЕДИТЕ НА ГОТСКИЙ:

Мой брат Ахма - дурачок.

Он не хочет быть святым.

Одвульф хочет быть святым.

Я хочу, чтобы Одвульф стал святым.

Гупта из соседнего села свят. Так говорит годья. Годья знает все о Боге и святых.

Я хочу, чтобы какой-нибудь святой воскресил Арбра.

Я хочу посмотреть, как Арбр грызет щит дедушки Рагнариса.

Еще я хочу посмотреть, как дедушка Рагнарис снова убьет Арбра.

Дедушке Рагнарису не хватает Арбра и Алариха.

Од - пастух.

Он пасет овец.

У него есть две собаки. Их зовут Айно и Твизо. Они помогают Оду пасти овец.

Айно младше Твизо, но загрызла больше волков.

Од любит Айно и Твизо.

ТАРАСМУНД, ВЕЛЕМУД И БОГ ЕДИНЫЙ

О ком пойдет речь.

Тарасмунд, сын Рагнариса, из рода Вельсунгов, храбрый воин, - мой отец.

Велемуд, сын Вильзиса, из народа вандалов, мой родич, женатый на сестре моей Хильдегунде, тоже храбрый воин.

Бог Единый - Бог остроготов и везеготов, многих ромеев и императора ромеев. Это сильный Бог. Однажды я спросил отца моего Тарасмунда: "Если бы Бог Единый пошел на дедушкиного Вотана, кто бы победил?" Отец рассердился и побил меня, но не ответил. Я думаю, что победил бы дедушка.

Было же так.

Отец мой Тарасмунд пошел с Теодобадом на восток в поход на герулов. Герулы - давние наши враги, хоть и сходны с нами языком. Высокомерны они, в битвы вертки и подвижны. И потому мы, готы, часто с ними воюем.

У вандалов же в то время, как говорят, был мир. И вот к Теодобаду присоединяется отряд вандальских храбрецов. Искали же те славы и воинских утех, скучая среди мира.

Истинно, то были храбрецы, говорит Тарасмунд, ибо когда дошло до сражения, ничем не уступали готам и соревновались с ними в доблести, так что даже забылось, что это вандалы.

Обликом и языком эти вандалы очень сходны с нами, готами; обычаи же у них иные. Вандал мечтаниями уносится за тридевять земель, а того, что под самым носом у него, не замечает. Во всем ищет вандал примет. Увидит, к примеру, что ветви дерева скрестились сходно с руной наутиц - шагу в ту сторону не ступят. И потому многие думают, что вандалы трусы.

Когда воинство Теодобадово схватилось с герулами, великая была сеча. Дружину вандальскую Теодобад первой двинул в бой, и почти все полегли вандалы. Герулы же дрогнули и обратились в бегство.

Готы бросились их преследовать. Быстры герулы, ушли они от погони. Горстка же готов, в том числе отец мой Тарасмунд, и с ними вандал Велемуд, отбились от своих, ибо оказались в местности незнакомой. И заблудились они.

Герулы же, коварные и хитрые по природе, остереглись встретиться в открытом бою с сильным войском Теодобадовым. Они окружили вместо того горстку храбрецов и атаковали.

Бились готы, как львы, под сенью великого дуба на поляне, от крови красной, и как трусливые гиены, наседали на них герулы.

И вот когда погибель казалась неизбежной, хитроумный Велемуд (который сам был, как и все прочие, язычником) предложил отцу моему Тарасмунду посвятить себя Богу Единому и просить у него помощи для себя и всех сотоварищей своих. Ибо слышал некогда Велемуд от добрых пастырей, что этот Бог Единый ради одного своего спасает целые города, населенные чужими.

И согласился отец мой отдать себя этому Богу Единому, чтобы спаслись все его товарищи. И дал обет.

Не успел договорить последнее слово обета, как свершилось чудо: показалось войско Теодобадово. И ударил Теодобад в спину герулам и рассеял их, как осенние листья.

Так хитроумие Велемуда и самоотверженность Тарасмунда спасли всех.

Возвратясь домой с богатой добычай, отец мой обет свой исполнил: пошел к богарю и совершил обряд крещения над собой и всеми, над кем имел власть, кроме дочери своей старшей, Хильдегунды, которую обещал в жены Велемуду. Ибо Велемуд остался верен старым богам.

Хитроумный вандал этот Велемуд говорил потом, что, возможно, спаслись они потому, что стояли под дубом, древом Вотана. Неясно, говорил Велемуд, который из богов совершил то чудо, что вовремя подоспел Теодобад. И пусть, говорил он, Тарасмунд отдаст дань Богу Единому, а уж он, Велемуд, отдаст дань Вотану. Так вернее всего спасутся они от злой погибели и в дальнейшем.

Дедушка же Рагнарис за то на Велемуда страшно взъярился, что заставил он Тарасмунда пойти на поклон к добрым пастырям. Куда вандал пролезет, там уж добра больше не жди, говорил дедушка Рагнарис.

Дяди Агигульфа же с нами тогда не было. Он ушел биться с гепидами.

АФОРИЗМЫ

Богу Богово, а кесарю кесарево.

Связался гот с вандалом.

КАК У НАС ГОСТИЛ ВЕЛЕМУД

Люди говорили, что Фрумо, дочь Агигульфа (но не нашего Агигульфа, а того, другого, чей дом в центре села у храма Бога Единого) вряд ли когда выйдет замуж. Мало что одноглазая, как наш дядя Ульф. Нынешней весной ее еще и обесчестили.

Случилось же так.

Эта Фрумо была в кустах и по нужде обнажена, чем и воспользовался некий бессовестный, у кого нет совести и сострадания.

Агигульф, отец Фрумо, обвинил в этом нашего дядю Агигульфа, сказав, что закон языческий от зла не удержит. (А тот, другой Агигульф, верил в Бога Единого, а в Вотана не верил). И говорил это тот Агигульф, придя в наш дом.

Наш же дядя Агигульф все сказанное им отрицал. Поначалу терпел обвинения из уважения к правилам гостеприимства, но потом Агигульфа-соседа вышвырнул и при том хотел побить.

Агигульф, отец Фрумо, бежит домой, хватает меч, щит, шлем и в таком виде возвращается в наш двор и вызывает дядю Агигульфа на смертный бой. Дядя Агигульф хватает топор и выходит ему навстречу.

Так стоят два Агигульфа, оба овеяны доблестью, равные друг другу силой. Наш дядя Агигульф славен битвами с племенем лангобардов, а сосед с гепидами. Агигульф-сосед ходил на гепидов не с Теодобадом, нашим вождем, а с Лиутаром, сыном Эрзариха.

Быть бы тут славной сече. Мы с братом Гизульфом вышли поглядеть, Мунд-калека приковылял, даже Ахма-дурачок вылез, рот раскрыл от любопытства, изо рта слюна течет.

И Агигульфовы сыновья, Брунья и Тиудегезил, пришли.

Нам с братом Гизульфом не терпелось увидеть, как наш дядя Агигульф убьет Агигульфа-соседа.

Вот-вот начаться битве, как из дома в полном боевом облачении выходит дедушка Рагнарис, в рогатом своем шлеме, в кольчуге. Потрясая обгрызанным щитом, громогласно взывает он к справедливости. И разогнал дедушка Рагнарис двух могучих героев, как щенков, не допустив кровопролития у себя в доме. И предложил он Агигульфу-соседу решить дело о бесчестии дочери его Фрумо на сельском тинге. С тем и разошлись.

Через восемь дней к нам приехали сестра моя Хильдегунда с семьей: мужем Велемудом, сыном Вильзиса, из вандалов, и сыном их, малолетним Стилихоном.

Велемуд привез всем дары. Мне подарил живого дятла. Через два дня дятел отвязался и улетел.

Минуло еще три дня, луна стала полной, и собрались на тинг.

Хильдегунда была беременная, злая, и на лице у нее были красные пятна.

Стилихон, Велемудов сын, всюду проникал, хватал все руками. Он трогал богов, колупал пальцами - это легко видно было по светлым пятнам на закопченном лице Доннара. Под конец Стилихон сронил со стены дедушкин щит прямо на Ильдихо, которая спала на лавке под щитом. Ильдихо оттаскала Стилихона за волосы. На вопли Стилихона прибежал Велемуд и хотел бить дедушкину наложницу, но тут вмешался дедушка и пуще прежнего взъярился на Велемуда.

"Вандал - он что коровья лепешка, - сказал дедушка Рагнарис. - Пока на дороге лежит - тебе до нее и дела нет, а как вступишь - так только о ней и думаешь".

Велемуд, чтобы сделать приятное дедушке, Стилихона высек.

Дедушка смягчился сердцем своим и взял Велемуда с собой на тинг.

А этот Велемуд все говорил деду и отцу моему, Тарасмунду, как нужно делать то-то и то-то и замучил их советами. Вот дедушка и сказал этому Велемуду, что полезно вандалу увидеть правильный обычай, как готы судят дело о бесчестии.

Брат мой Гизульф уже взрослый и потому пошел на тинг с ними.

На тинге Агигульф, отец Фрумо, рассказал всем про то, какая беда постигла его дочь Фрумо, говоря, что она была обнажена по нужде, а вовсе не с целью завлечь мужчину.

И этим, так сказал он, воспользовался Агигульф, сын Рагнариса, то есть, наш дядя Агигульф.

Нашего дядю Агигульфа держали за руки двое могучих воинов, Теодегаст и Гизарна, чтобы тот, ежели случится ему впасть в священную ярость, никого не убил и не покалечил на тинге.

Тогда Хродомер, старейшина, спросил нашего Агигульфа, было ли все это так, как рассказал Агигульф, отец Фрумо. В ответ наш дядя Агигульф только рычал, роняя пену с усов. Тогда Агигульф, отец Фрумо, закричал, что это означает "да". И поддержали его родичи его, Ардасп и Одвульф, родич Велемира.

Рагнарис сказал, что Одвульф орет на тинге, как беременная баба, буде ниспошлет ей Вотан, смеха ради, священную ярость.

Тарасмунд и Гизульф, сын его, закричали, что рычанье Агигульфово означает "нет". Сам же дядя Агигульф ничего не говорил, а только тряс головою.

Тогда Хродомер обратился к отцу Фрумо с вопросом, каким бы он довольствовался выкупом. Агигульф же, отец Фрумо, сказал, что ему довольно было бы видеть дочь свою замужем за тем, кто лишил ее чести.

Тогда Велемуд, который только и ждал, чтобы вставить словцо, сказал, что отец Фрумо все подстроил для того, чтобы навязать славному роду невестку кривую и придурковатую. И если дочери Агигульфа и родичей его, Одвульфа и Аргаспа, валяются по кустам в чем мать родила, то во всем селе не хватит воинов укрыть их позор в тени своей доблести. Воистину, так сказал Велемуд, сын Вильзиса, вандал, перед лицом горделивых готов.

Того не стерпела гордость готская. Старейшина Хродомер бросил в лицо дедушке Рагнарису упрек - что тот привечает всякий чужеродный сброд. Такого не стерпел дедушка Рагнарис. Ибо хоть и не любил он Велемуда, но считал того за родича. Хоть и дурным, как говорил Рагнарис, советом, а все же спас хитроумный вандал жизнь Тарасмунду.

И потому вступился дедушка Рагнарис за Велемуда. "За Велемудом внучка моя, Хильдегунда. Она благородных кровей и родила Велемуду сына. И сам Велемуд, хоть он и из вандалов, но среди них, вандалов, известного рода". Такими словами вступился дедушка Рагнарис за Велемуда.

Тогда Хродомер предложил обоим Агигульфам решить дело честным поединком. На что дедушка Рагнарис справедливо возразил: буде наш Агигульф убьет Агигульфа, отца Фрумо, придется нам брать Фрумо в дом сиротой, так что победа обернется тем же поражением.

Брат мой Гизульф хотел было предложить, чтобы Фрумо выдали замуж за Ахму-дурачка, но отец наш Тарасмунд взял его за ухо и не дал сказать.

Тут Аргасп и Одвульф закричали на Велемуда, что дочь Одвульфа честная девица и нигде не валялась. На это Велемуд возразил, что хоть он здесь и три дня, но уже немало наслышан о дочерях Аргаспа и Одвульфа и их вольном нраве. Тут Аргасп, у которого не было дочери, не стерпел и напал на Велемуда, обнажив меч.

Отец мой Тарасмунд, дед мой Рагнарис и брат мой Гизульф вступились за Велемуда как за родича, а другие удерживали Аргаспа от смертоубийства.

И так, сохраняя боевой порядок, родичи мои отступили к дому.

В доме же дедушка увидел, что Стилихон нахлобучил себе на голову Арбра вместо шлема. Сестра же моя Сванхильда пожаловалась, что Стилихон дерется.

Так все бранились между собой, а женщины ворчали. Потому что из-за Велемуда поссорились со всем селом. Хильдегунду, по беременности ее, стошнило.

Тут брат мой Гизульф сказал дедушке, что женили бы на кривой Фрумо Ахму-дурачка - и вышло бы замирение. Дедушка похвалил Гизульфа за догадливость и спросил, давно ли такое придумал. Гизульф сказал: "Да, давно". Нахмурился тут дедушка Рагнарис и спросил, почему же на тинге смолчал Гизульф, когда едва до кровавой сечи не дошло. Гизульф же признался тут, что отец наш держал его за ухо и говорить не давал. Тогда дедушка Рагнарис, по отцовскому праву, дал Тарасмунду затрещину и тотчас поспешил к Агигульфу, отцу Фрумо.

Вскоре туда пришли Хродомер, и они долго толковали.

Через день Агигульф-сосед пригнал к нам на двор корову, а Ахму-дурачка увел с собой. Дедушка Рагнарис был очень доволен и говорил, что от Ахмы пользы не было никакой, а от коровы очень большая.

Назавтра мы с Гизульфом, вызвав Ахму-дурачка из дома Агигульфова (ибо он жил теперь при тесте своем), допытывались, хорошо ли быть женатым. Ахма молчал и только слюну изо рта пускал.

Агигульф же стал теперь нашим родичем, и родичи его, Одвульф и Аргасп, стали нашими родичами, стало быть, и велемудовыми тоже. И отец мой Тарасмунд сказал об этом Велемуду, когда устраивал пир для всех наших новых родичей.

И пошли они на охоту за мясом для пира. А Велемуд еще говорил, что у него, Велемуда, на доме оленьи рога, и нам тоже нужно такими рогами украсить дом, и что он, Велемуд, берется такого оленя добыть.

И действительно, добыл Велемуд могучего оленя. Этот Велемуд обвязался искусно зелеными ветками и затаился у водопоя. Все вандалы - искусные охотники. Велемуд сам укрепил на нашей крыше оленьи рога и сказал, что теперь наш дом - как его дом.

На пиру все захмелели. И Одвульф с Аргаспом стали говорить, что готы - лучшие воины, чем вандалы, ибо даже столицу ромеев взяли под водительством славного Алариха. И разграбили.

На это Велемуд, у которого на все найдется ответ, возразил, что вандалы тоже столицу ромейскую брали под водительством наиславнейшего Гензериха и разграбили ее куда более гораздо. И затем прилюдно стал хвалиться вандальским умением незаметно подобраться к любой дичи и взять ее. Или же к врагу, чтобы убить его. Ибо всем известно, что вандалы любимцы Вотана.

На это дедушка Рагнарис, также захмелев, отвечал, что любимцы Вотана так горазды дубами прикинуться - вам Вотан не отличит. Больше прячутся они, чем воюют. Да и мечи и шлемы потому оставляют ржавыми, чтобы на солнце не блестели.

Велемуд на дедушку смертно обиделся.

С тем и отбыл, увезя с собой брюхатую Хильдегунду и несносного Стилихона.

Без Стилихона и сестры моей Хильдегунды было хорошо, а без Велемуда скучно.

РАЗМЫШЛЕНИЕ

Моя сестра Хильдегунда ворчлива и ее все время тошнит, так что она все блюет втихую по углам. У нее красные пятна на лице и большой живот. Мать моя Гизела говорит, что Хильдегунда родит Велемуду дочь. Стилихон хоть и мальчик, а противный. Дедушка Рагнарис говорит: "вандалья кровь". И жалеет его.

Я никогда не женюсь. Я буду ходить в походы, как дядя Агигульф.

Брат мой Гизульф говорит то же самое.

КАК ДЯДЯ АГИГУЛЬФ ПРОИГРАЛСЯ В КОСТИ

Истинным готам положено любить играть в кости. Все воины это любят. Я тоже буду любить игру в кости, когда вырасту.

Наш дядя Агигульф любит играть в кости. Обычно ему везет при игре. Недаром дедушка Рагнарис говорит, что Агигульф - любимец богов.

Сам дедушка Рагнарис в кости не играет. Он говорит, что седые волосы не позволяют ему играть. Я не понимаю, как волосы могут мешать в таком деле. Но дедушка так говорит.

Отец мой Тарасмунд говорит, что дедушка раньше тоже играл в кости. Раньше у дедушки был шлем ромейской работы. Отец мой помнил этот шлем. Дедушка проиграл этот шлем в кости и с тех пор у него больше нет такого шлема.

После шлема дедушка еще проиграл корову, и тогда отец дедушки прогнал дедушку от себя вместе с его женой, Мидьо, и отцом моим Тарасмундом, тогда еще мальчиком. До того, как прадедушка прогнал дедушку, дедушка жил у него в доме, в другом селении. Том, где сейчас живет святой Гупта. Я очень жалею, что мы не живем сейчас в том селении и нам нужно ждать, когда Гупта придет.

Недавно дяде Агигульфу не повезло в игре.

Зазвал его к себе Аргасп, коварный, посулив добрую медовуху от антов - отбитую в набеге. Наш дядя Агигульф и пошел.

Правду говорят: питьем вражеским не соблазняйся! Анты - враги наши, ничего доброго для готов с того берега Реки не придет.

Так и вышло.

Собрались Аргасп, Одвульф, Валамир и наш дядя Агигульф. Агигульф же отец Фрумо не пришел, хотя родич его, Аргасп, и зазывал его к себе. Разумен Агигульф, отец Фрумо.

Поначалу пировали герои. Потом в воинских умениях состязались и покалечили аргаспову собаку. Потом снова пировать сели. От пира незаметно к игре перешли.

Наш Агигульф в себя пришел оттого, что холодно ему. Хвать! Рубахи на нем нет, штаны сняты, ноги босы на земляном полу мерзнут. В бороде солома и мелкие косточки (птицу ели). Вокруг чресел тряпица обвита, а остальная одежда снята.

Прояснилось в голове у него и вспомнилось: все проиграл коварному Аргаспу. Тут и остальные пробудились от хмельного сна. Аргасп и говорит нашему Агигульфу, что не только одежду проиграл он, но и корову, которую мы за Ахму-дурачка выручили. Собаку, так сказал он, я тебе прощу, потому как тут все повеселились, а корову приведи.

Дядя Агигульф пытался говорить ему, что не припоминает, чтобы на корову играл. Но остальные сотрапезники клялись - кто Богом Единым, кто Вотаном, хранителем клятв, что истинно так все и было - проиграл Агигульф корову.

Пуще прежнего опечалился Агигульф. Домой идти не захотел. Вспомнилась ему расправа, что учинил прадедушка над дедушкой Рагнарисом. Тяжким камнем легло воспоминание это на душу агигульфову.

Подался к Валамиру, родичу своему, и там вдвоем уже говорили между собой: куда дальше идти Агигульфу, когда из дома выгонят. Вспоминали, кто из вождей дружинников набирает - Теодобад ли наш, Лиутар ли, сын Эрзариха.

По слухам, Ардагаст, антский вождь, набирает воинов - гепидов хочет идти воевать. Но совсем немилы были анты нашему Агигульфу после антской медовухи, которая и ввела его в эту пагубу, что корову проиграл. Да и анты неизвестно еще, как после набега примут. Медовуха-то не за деньги Аргаспу досталась. Запросто могут за ноги к двум деревьям привязать - и поминай как звали.

Нет, вовсе не хотелось Агигульфу к антам.

Так сидел в доме валамировом наш Агигульф, на голых плечах овчина, что Валамир ссудил по добросердечию, и горе свое водой запивал.

И тут нежданно открылась дверь плетеная, и ступил в камору, бряцая железом, Рагнарис - и с ним, плечом к плечу, Арбр-берсерк, в шрамах по голому телу, с мечом-скрамасаксом (глядеть страшно!), и Аларих, теодобадов отец, в полном вооружении, а сам седой, как лунь. Пылью и полынью пахнуло от них, как на курганах пахнет.

Воздел Рагнарис руку к потолку, потряс трижды щитом и прокричал страшным голосом: "Корову не отдадим!" С тем и пропало все; потерял сознание Агигульф, а очнулся уже дома, битый смертным боем.

Об этом нам с братом Гизульфом дядя Агигульф сам рассказывал, на ложе простертый. Мы же с братом исполнились зависти к дяде Агигульфу, ибо дано ему было видеть Арбра и Алариха, а нам не дано.

Когда я вырасту, обязательно буду любить игру в кости.

Как же с Аргаспом насчет коровы сладилось - про то нам с братом ничего не ведомо. С ним дедушка разговаривал.

Агигульф же, когда мы его спросили, отвечать не стал. Сказал только, что ежели мы с братом про это дело начнем других расспрашивать, то он нас размечет конями. И еще наказал ничему, что Аргасп говорить про него станет, не верить.

И схватил нас дядя Агигульф за волосы и заставил клясться Богом нашим Единым, что сделаем, как он велит.

Дело это с проигрышем так удачно обернулось для дяди Агигульфа потому, что был он любимцем богов.

Другой же наш дядя, Ульф, второй из сыновей Рагнариса, не был столь удачлив, ибо не был он любимцем богов.

Три года тому назад думал он, что бросает кости, а на самом деле бросал себя и семью свою к тяжкой доле.

Так говорит отец наш Тарасмунд, который из братьев своих больше любил Ульфа.

С дядей Ульфом так случилось.

Дядя Ульф тоже любил играть в кости. Был он тогда с Теодобадом, в его дружине. Отважен он был и доблестен, играл же с самим Теодобадом, военным вождем.

И проиграл.

Теодобад - не Аргасп, его Аларихом и Арбром не испугаешь. Аларих тот отец Теодобада, против сына бы не пошел. Да и таких, как Арбр, у самого Теодобада не один и не два.

Долг, стало быть, Теодобаду нужно было платить.

А проиграл много, не одна, а две коровы бы понадобились. А не было у нас тогда двух коров. Потому и ушел той порой дядя Агигульф в набег на лангобардов, что не было у нас коров.

Ульф с женой и сыном жил в доме на большом дедовом дворе, за общим забором. Сам Ульф дом этот построил, сам добром наполнил.

Судил это дело о проигрыше старейшина Хродомер по старинному обычаю. Судил же так. Вышел должник, то есть наш дядя Ульф, в одной рубахе, без штанов, как полагается. Вызвал Хродомер нас, его родных. И встали посреди каморы отец мой Тарасмунд, Гото, жена Ульфа, и Вульфила, ульфов сын. Мы же в дверях толпились и смотрели.

Наскребывал Ульф земли по четырем углам каморы с пола земляного и, не оборотясь, бросал через плечо в своих родных.

После, по обычаю, из дома пошел и без штанов через изгородь перескочил.

Издревле и готы, и гепиды, и франки (хоть и не похожи они на нас другими обычаями) так показывают, что иной собственности, кроме отмеченной, у них нет. Про то дядя Агигульф нам рассказывал.

Хродомер с дружинниками теодобадовыми долго судили-рядили, все вещи в доме перетрогали. А потом решили: нет, не хватает добра ульфова за долг расплатиться.

Дедушка наш Рагнарис, который все это время молчал и супился, тут заговорил. Предложил отдать в добавление к выкупу меч свой скрамасакс и Ильдихо-наложницу.

Ульф же, от природы угрюмый, только поглядел на него зло своим единственным глазом и брать не стал. А призвав в свидетели Хродомера и дружинников Теодобадовых с семьей в рабство к Теодобаду предался. И срок определили ему - четыре года.

В дом же Ульфов дедушка Рагнарис никого не пускал, чтобы хозяина дождался в неприкосновенности. Дверь жердиной забил, чтобы не лазили.

Мы с братом Гизульфом потом стращали Ахму-дурачка, говоря, что в пустом доме живут альрунны, зловредные ведьмы.

КАК УБИЛИ КАБАНА

Наш дядя Агигульф - младший из троих сыновей Рагнариса, что живы и поныне.

Старший среди детей Рагнариса - мой отец, Тарасмунд. Дедушка Рагнарис заботится о продолжении своего рода. Он заставил Тарасмунда рано жениться и продолжать его род.

Из нас, детей Тарасмунда, плодить детей придется Гизульфу, ибо Гизульф - старший.

Гизульф завидует мне, потому что я могу не брать себе жены.

Я боюсь, что Гизульф умрет, потому что тогда мне придется брать жену и рожать с ней детей, ибо на Мунда-калеку и Ахму-дурачка надежды мало.

Недавно Гизульф чуть не погиб.

Наш дядя Агигульф после истории с игрой в кости, когда он чуть не проиграл корову, данную отцом Фрумо за Ахму, очень подружился с Валамиром. Много времени проводили они вместе, вместе ели, вместе спали.

Вместе и на охоту пошли. И брата моего Гизульфа с собой взяли тайком от отца и дедушки. Гизульф очень просился с ними. Агигульф обещал взять и Тарасмунду не сказал.

Я услышал, как они собираются, и тоже попросился с ними, но они не захотели меня брать. Тогда я пригрозил, что расскажу отцу и деду, ибо они не хотели, чтобы Рагнарис и Тарасмунд узнали. Тогда Гизульф сказал: "Хорошо".

Он сказал, чтобы я молчал и шел за ним. А сам замыслил в душе своей подлое предательство. Но я не знал о том.

Гизульф сказал, что в ульфовом доме осталась от Ульфа рогатина. "Тебе, - так он сказал, - все равно охотиться нечем. Вот и возьми от Ульфа. Да бери ту, что поменьше, на большую не замахивайся".

Я не хотел идти, но Гизульф сказал, что так старшие велели - Агигульф с Валамиром. И прибавил, чтоб тайно от деда сделал.

Дед спал еще, когда мы с дверей дома ульфова жердину сняли. Я вошел в ульфово жилье. А когда я вошел, Гизульф наказа мне пошевеливаться, ибо рогатину еще чистить надо. И снасмешничал: "Альрунн не боишься ли?" Темно там было и пахло плесенью, в ульфовом жилье.

И тут услыхал я, что за моей спиной Гизульф дверь закрывает и жердиной припирает. Так и попал я в ловушку. Сидел и боялся, к стыду своему, тех самых альрунн, которых мы с Гизульфом выдумали, чтобы Ахму-дурачка пугать.

Только с восходом солнца ушли страхи, и тогда дал я великую клятву отомстить Гизульфу за коварство его.

На мои крики пришла Ильдихо. Она побранила меня, что запрет нарушил, и выпустила.

Я пошел жаловаться отцу моему, Тарасмунду. Отец взял меня за ухо и потащил к Рагнарису - зачем жердину сняли, зачем запрет нарушили, зачем в дом ульфов проникли, покой отсутствующего потревожили? Вдруг Ульфу от этого что-нибудь дурное сделается на чужбине?

Дедушка же в рассказ мой вник, допросил своим чередом, кто и как меня запер; после затрещину дал и с тем отпустил, наказав привести к нему Гизульфа, как только явится.

Только под вечер возвратились охотники - в крови, в грязи до подмышек, дымом пахнут. У Агигульфа рогатина сломана, идет, хромает. За ним Гизульф - именинником. На меня и не смотрит, нос кверху дерет. А я из-за дедушкиной спины выглядываю и жду, пока дедушка всю компанию чехвостить начнет.

Дедушка и начал. Без единого слова вытянул палкой Агигульфа по хребтине.

"Attila, duh e slahis?! - вскричал Агигульф жалобно. - Батюшка, зачем бьете?"

"Я тебе покажу, пес шелудивый, за что!" - заревел Рагнарис и кровью весь налился.

Агигульф сообразил, что дело худо, в дверь кинулся. Дед за ним, палку занеся.

И встал дед.

Мы замерли, любопытствуя, что там он увидел, во дворе. А дед рявкнул: "Ильдихо! Света дай!"

Ильдихо подскочила, головню из очага выхватила и деду посветила. А посветив, ахнула, чуть головню не выронила, потому как из темноты глянула на нее морда страшная окровавленная.

Тут и мы все подошли, обступили.

Агигульф, спину потирая, начал рассказ. Как пошли на охоту. Как он, Агигульф, предчувствуя опасность охоты, загодя велел от мальца (то есть, от меня) избавиться.

С Атаульфом, продолжал Агигульф, так вышло. Когда он, Агигульф, проведал, что за Гизульфом меньшой брат (то есть, я) увязаться хочет, велел Гизульфу избавиться от обузы. "Какой ты гот, ежели от противника уйти не можешь" - такими словами пристыдил Гизульфа. И добавил, что ждать будет с остальными у брода до первого света, а там без Гизульфа уйдет кабана брать. И какими путями Гизульф поручение дядино выполнил, то ему, Агигульфу, неведомо. Ибо кабанья охота - дело нешуточное.

За дубовой рощей, продолжал Агигульф, в Сыром Логе вепрь на охотников вышел. Прямо на Агигульфа и выскочил. Тот его на рогатину и возьми. Секач же был тяжелый, да еще в низине почва под ногами склизлая. Грянулся он, Агигульф, оземь, рогатина возьми и сломись. Агигульф лежит. И добро бы просто так лежал. Так кабан на нем лежит, как мужик на бабе, и его, Агигульфа погубить хочет.

Валамир пока соображал, пока поспевал да разворачивался, Гизульф первым подскочил и ножом кабана прикончил. Под лопатку вонзил. Так на Агигульфе кабан и сдох.

Охотники, радуясь удаче, кабану кровь пустили, в миску собрали (у Валамира с собой была); тут же огонь разложили, кровь зажарили и вместе съели - побратались.

Первым Гизульф крови кабаньей отведал. И сердце вепря ему досталось.

Потом вепря разделили; заднюю часть Валамир забрал, а прочее - вот оно, во дворе лежит, баб стращает.

Тут уж не до сна всем было, хоть и время позднее, нужно кабана палить.

Пятачок веприй Гизульф сам отрубил, сам прокоптил, к стене прибил в каморе над лавкой, где спал. Клыки же потом в заветное дерево в лесу вживил.

Гизульф рассказывал мне потом, что вепрь тот был не простой кабан, а волшебный. Посланный к стого света.

Я же рассказал, как до рассвета с альруннами бился и только заветный нож Ульфа от беды оборонил.

И видел я, что брат старший не верит, но сомневается; однако же лезть в дом и вторично дедов запрет нарушать Гизульф так и не решился.

На том замирение вышло мое с братом Гизульфом.

На другой день Валамир пир устроил в честь удачной охоты. Чан пива поставил. Собрались воины холостые, не женатые. Даже Ода-пастуха позвали. И было на том пире решено Гизульфа к рабыням вести.

Но о том следующий сказ.

(О ВЕПРЯХ)

Сказывают, что вепри - животные мертвых. Один охотник, увлекшись, пошел за вепрем и так забрел в царство мертвых, откуда нет возврата. Так нашему дедушке рассказывал его дедушка, когда наш дедушка был таким, как я.

Иных же вепрь водит по лесу, и они становятся как Ахма-дурачок.

Дядя Агигульф говорит, что вепрь шарит по лесу широким зигзагом. Тут главное - на дороге у него не замешкаться, когда вепрь идет впереди выводка. Если в сторону отступить, мимо пройдет, не заметит. Хитрые вандалы так и делают и либо сбоку его бьют, либо на выводок посягают.

Гепиды же через тугоумие свое немало от вепрей страдают.

Что же до нас, готов, то раз на раз не приходится.

Дядя Агигульф тоже чуть было от вепря не пострадал. Отец мой Тарасмунд говорит, что дядя Агигульф иной раз почище гепида.

Дядя Агигульф говорит, что брат мой Гизульф будет хороший охотник.

Я завидую моему брату Гизульфу.

КАК СЪЕЛИ КАБАНА

Валамир - наш сосед и родич. У Валамира нет жены. Агигульф, наш дядя, очень дружен с Валамиром. После охоты на кабана устроил Валамир большой пир. Призвал на свой пир таких же, как он сам: удальцов, молодых да неженатых.

Собрались.

Аргасп, Теодегаст, Гизарна пришли. Агигульф, конечно, пришел, друг Валамиров. И с Агигульфом Гизульф явился, брат мой, который кабана взял.

Од, пастух, еще был. Он Гизульфа на три года старше. И собаки с ним пришли, Айно и Твизо, под столом сидели, кости грызли.

Валамир у кабана загодя его кабаньи стати срезал, сидел за столом, собак ими дразнил, потешался. Собаки же зубами лязгали и морды умильные строили. Все очень смеялись. Больше всех - Аргасп и Гизарна. Потом бороться затеяли, собаки рядом вертелись, их за ноги ухватить норовили.

Валамир же борцов подзуживал: дескать, берегите стати свои мужские от собак, ибо Айно и Твизо до статей этих весьма охочи.

Агигульф хохотал и все кричал Оду, допытывался: сам-то пастух как с этими суками управляется?

Дулся за это Од; чуть праздник не испортил.

Аргасп между тем изловчился и Гизарну бросил; прямо в Айно и попал. Тут веселье еще пуще разгулялось.

Тут Од встал и Агигульфу предложил бороться. Очень обиделся он за своих собак.

Валамир же, хоть и пьян был, предложил идти во двор бороться, на свежем воздухе.

Агигульф сказал: "Пусть сначала Гизульф с Одом борется; мне, мужу зрелому, зазорно бороться со столь молодым противником".

Од Гизульфа победил и синяк ему под глазом поставил и нос разбил.

Тогда Агигульф за родича вступился, заревел страшно, набросился на Ода и поборол его.

Тут Валамир изрядную шутку придумал - стати кабаньи к себе пониже живота привязал, на четвереньки стал и, хрюкая, по двору ходить начал.

Другие же, преисполнившись зависти к остроумию и находчивости Валамира, подражать ему начали, и скоро все богатыри уже ходили по двору зверообразно и громко хрюкали.

Так Валамир вепрем ходил, прочие - выводком кабаньим; последним по малолетству своему Гизульф ходил.

Только Од с ними не ходил - псов удерживал, поскольку Айно и Твизо бесились в бессильной ярости.

И злился Од, что не участвовать ему в столь знатной потехе.

Заметил это Валамир, хоть и пьян был, и как учтивый хозяин муди Оду отдал - веселись, Од!

Теперь Од кабаном стал, а Агигульф охотником. И чуть не убил Од-кабан Агигульфа. И опять Гизульф Агигульфа спас, сверху прыгнул на Ода-кабана. Собаки же, Айно и Твизо, Гизульфа не тронули, потому что Гизульф заговоренный - его никогда собаки не трогают.

Тут утомились удальцы и снова пошли в дом бражничать. Там и решено было Гизульфа к бабам свести. Гизульф не хотел к бабам идти, но дядя Агигульф настоял, сказав: "Не бойся, я с тобой пойду".

Валамир жил без жены, поэтому у него были рабы, старый дядька с женой, еще от отца достались, и несколько женщин - в походах сам Валамир добыл.

Среди валамировых домочадцев была одна рабыня, девка-замарашка.

Валамир, еще большую потеху предвкушая, сам и предложил ее для Гизульфа.

Удальцы-холостяки ржали, как кони. Даже мрачный Од смеялся.

Привели девицу. Сонная была, в волосах солома, глаза на свет щурит. Валамир ее с сеновала вытащил - спала она там.

Валамир ее в спину подтолкнул к Гизульфу. "Вот жених твой". Все хохочут, девица озирается, Гизульф красный стоит.

Тут дядя Агигульф, видя смятение родича своего, встал, взял за руки девицу и племянника своего и повел за собой, сказав: "Идемте, покажу, что делать надо". И ушли втроем на сеновал. А что там произошло, никому не ведомо. И никто из троих про то не рассказывал, но, по виду судя, никто в обиде не остался.

МОЙ БРАТ МУНД И ОД-ПАСТУХ

Когда бык покалечил Мунда, было Мунду лет семь. В том же году умерли от чумы мои братья, голод подступал. Беды обрушивались одна за другой на семя Рагнариса. Потом беды отступили, но Мунд остался кривобоким и сухоруким. Не мог держать меч в правой руке.

С той поры Мунд начал сторониться людей. Мать наша Гизела, потеряв своих детей, больше всех полюбила Мунда и отдавала ему и ласки, и любовь, которую могла бы разделить на нас четверых. И потому мы с братом Гизульфом (Ахма мало что понимал) невзлюбили Мунда. Особенно я его невзлюбил, ибо был тогда мал. Я завидовал моему брату Мунду, потому что он был болен и мать часто просиживала с ним, наделяя его лучшими кусками из скудных наших запасов еды, а мне не перепадало и доброго слова, ибо я был на диво здоров.

Чтобы привлечь внимание матери, я проказил и портил вещи; раз она сказала в сердцах: "И чума-то его не берет". После этого я еще больше возненавидел Мунда.

Поэтому-то, когда я начал мечтать о чуде, я не стал думать об исцелении моего брата Мунда. Нет, вместо этого я грезил о воскрешении берсерка Арбра и о поединке с ним нашего дедушки Рагнариса.

Один раз, слушая годью в храме Бога Единого, я подумал об этом и устыдился.

Но стыдился я своего жестокосердия недолго, ибо по выходе из храма сцепился с Мундом и тот преобидно обругал меня.

Для всех нас было большим облегчением, когда Мунд подался в пастухи, к Оду и его собакам, Айно и Твизо. Од его сманил, посулив одиночество и покой от людей, которые Мунда не жаловали.

И Ода у нас в селе не жаловали, ибо норов у него был мрачный и нелюдимый.

Од сирота; мать его была аланка, и Эвервульф, который женился на ней, взял ее уже беременной.

В тот год, когда чума уносила одного за другим детей тарасмундовых, наш дядя Ульф пошел воевать с герулами и попал к ним в плен. Эвервульф, друг его близкий, в плен не хотел сдаваться и дал себя убить герулам; как ежа, истыкали его стрелами, ибо боялись герулы схватиться с ним в рукопашной схватке. И казнился Ульф, что не сумел друга спасти или что не пал рядом с ним, пронзенный теми же стрелами.

Добра после себя Эвервульф почти не оставил: хижина плетеная на краю села и жена с мальчишкой; рабов же не держал, ибо не к чему были ему лишние рты, коли жена была; рабочих же рук на малое его хозяйство хватало.

Аланка в том же году умерла от чумы. Много людей по всему селу умерли от этой чумы.

Так и остался Од сиротой. Старейшины же определили его скот пасти, чтобы не пропал.

С Ульфом же так вышло.

После того, как ушли они на герулов, долгое время не было от них вестей. Как-то раз на рассвете прибыли двое конных - чужие; посольство от герулов.

Так сказали они: "По миру неурожай и голод и чума. Ваши готы пришли к нам, и мы взяли ваших готов. Кормить их не будем. Дадите за них пшеницу отпустим домой. Не дадите за них пшеницу - убьем, ибо кормить их нечем".

Посовещались старейшины, и Хродомер объявил о согласии нашем. Несколько дней шел торг о цене, ибо опасались старейшины, как бы нам не умереть.

Потом уже мы с братом Гизульфом узнали про один разговор, бывший между дедом нашим Рагнарисом и отцом нашим, Тарасмундом. Рагнарис говорил, что в давние времена так делали - и делали правильно: когда подступал голод, отдавали богам всех неполноценных детей, чтобы не ели хлеб полноценных; и берется он, Рагнарис, Ахму-дурачка и Мунда-калеку, отвести в капище и предать Вотану, чтобы сохранить Гизульфа и Атаульфа, то есть меня.

Кроткий и всегда послушный отцу своему, волком набросился Тарасмунд на Рагнариса, обороняя потомство свое. Тогда Тарасмунд не приобщился еще к благодати Бога Единого, но был и тогда мягок сердцем и к справедливости склонен. И отстоял детей своих.

Десяток дней минул с того дня, как уехали посланные герулов, увозя с собой согласие. И вот появились снова и с ними пленные готы.

Впереди конный; позади конный; между ними бредут вереницей, руки связаны, головы опущены, глядеть и жутко, и жалко, и стыдно.

Так вернулся Ульф.

С той поры у Ульфа разлад пошел с отцом его. Тарасмунд же ни словом не попрекнул брата за безрассудство его; но и от Тарасмунда Ульф, брат его, с того времени отдалился.

Привечал у себя Ода-сироту и Мунда-калеку; нас же с Гизульфом не жаловал.

Несколько лет прожил Ульф в покое, и думали мы, что уж беды, которые преследовали Ульфа, отступились; но тут случилось проиграться Ульфу. И сказал в сердцах Рагнарис: "В несчастливый день зачал я Ульфа". И рассказал, в тяжком хмелю, перед тем, как уйти на курганы, что поссорился раз крепко с женой своей Мидьо, избил ее, а после повалил на пол и доказал ей свое мужское превосходство. Мидьо же прокляла его семя. И так был зачат Ульф.

Что после дивиться, если несчастья так и сыплются на Ульфа!

Од и Мунд не позабыли прежней их дружбы с Ульфом. Когда Ульфа в селе не стало, продолжали водить между собой знакомство.

Так и случилось, что Мунд ушел к Оду в подпаски.

АЙНО И ТВИЗО

Говорят, что Од-пастух понимает язык зверей. Мой брат Гизульф языка зверей не понимает, хотя собаки его никогда не трогают.

У Хродомера большое хозяйство. Хродомер говорит, что из помета одного щенка сука всегда съедает, ибо этот щенок, выросши, убьет всех прочих. Сука сразу видит, который из ее щенков убийца и убивает его, пока он еще слеп.

Такого-то щенка Хродомер не дал своей дворовой суке убить, отобрал и Оду-пастуху дал, чтобы вырастил.

Од со щенком-убийцей нянчился, как мать с младенцем. Так выросла Айно.

Айно сражалась с волками и убивала их, охраняя стадо. Подобно тому, как мы, готы, убивая наших врагов, берем иногда себе жен из вражеских народов, так и Айно понесла однажды от волка потомство.

Так родилась Твизо. Самая крупная была в помете; ее Од отобрал, а прочих утопил.

Эти две собаки - вся родня Ода. Ходят они за Одом, как Одвульф за годьей.

Твизо крупнее, чем Айно, лобастая, глаза у нее как у волка, одно ухо у Твизо порвано.

ДЯДЯ АГИГУЛЬФ - ОРАРЬ

Когда настала пора пахать землю, мы все радовались тому, что Тарасмунд дома. Вспоминали, как плохо было без него пахать. Больше же всех радовался дядя Агигульф.

Дядя Агигульф радовался больше всех потому, что когда отца моего Тарасмунда не было, ему, Агигульфу, пришлось все тяготы пахоты брать на себя.

Один раз только и случилось так, что Агигульф вместо Тарасмунда был. Тогда Теодобад пришел, звал людей с собой в поход. Поход же обещал много добра принести, хоть и уходили перед посевной. Из нашего села ушло немного воинов. Из нашего рода обычно всегда Агигульф в походы ходит, Теодобад его и звал. Агигульф же на этот раз пойти не мог. Он рыбу ловил на дальнем озере, на слабый лед ступил, провалился и сразили его огневица да трясовица. Тут как раз и явился в село человек теодобадов - в поход зовет. Как не пойти? Агигульф лежит, встать не может. Рагнарис зубами скрежещет, на Агигульфа ругается: не сын, а колода. Хродомер, старая лиса, вон, одних баб да рабов в хозяйстве оставил, всех прочих к Теодобаду отправил гепидов разорять (но не соседних, а дальних, тех, что на озерах сидят, соль варят). У тех гепидов вождь, по прозванию Афара, удачно сходил в поход и много взял скота. Алчность того Афару обуяла; только вернулся из похода и на нас войной двинулся. Недалеко от бурга гепиды спалили деревню. Ближние же гепиды клянутся, что не ходили они в ту деревню и не жгли ее. Стало быть, того, дальнего Афары, рук это дело.

Наш Теодобад сказал, что не книжник он премудрости эти распутывать, кто деревню спалил, собрал воинов и на гепидов пошел, и на ближних, и если повезет - то и на дальних.

Нашему селу теодобадова вражда с ближними гепидами ни к чему. Гепиды - они полгода думать будут, почему Теодобад на них ополчился, а потом вдруг сообразят, что это же на них войной пошли. И, конечно, после этого наше село первым пожгут. А уж гепид воевать начнет - его не остановишь. Останавливаются они еще медленнее, чем начинают, таково уж их племя.

Но дело обернулось к нашей удаче. Ближние гепиды вовремя смекнули, что к чему, присоединились к теодобадову войску и вместе с ним пошли на дальних гепидов. Ближних гепидов вождь Арка давно посматривал на соляные варницы - главное богатство Афары. Арка много лет неустанно мутил те роды гепидские, которые сидели под Афарой. Тут же удачный случай подвернулся Афару извести.

Так и вышло, что наши готы с ближними гепидами пошли вместе дальнего Афару бить.

А дядя Агигульф, наш воин, лежит в бессилии, слезы по бороде текут. Рагнарис волком по дому рыщет, злобится, разве что пена изо рта не идет. Такая добыча из рук уплывает.

Несколько дней так продолжалось; потом держал Рагнарис совет со старшим своим сыном, Тарасмундом. До посевной еще седмицы три, к тому времени Агигульф встанет с постели. А с Теодобадом Тарасмунду идти, больше некому.

Случилось же все это вскорости после того, как Ульфа в рабство забрали со всем семейством.

И снял со стены щит с волшебным крестом отец мой Тарасмунд и отправился с Теодобадом дальнего Афару бить.

Тарасмунд и другие, кто верит в Бога Единого, ходили в храм к годье, исповедались. Годья всех звал к себе в храм, обещал хорошую защиту со стороны Бога Единого. И многие воины пришли в храм и слушали богаря. Потом же немалое их число отправилось в капище Вотана. Рагнарис хотел, чтобы Тарасмунд тоже в капище пошел, но Тарасмунд как бык рогом в землю уперся и не пошел. Моя мать Гизела плакала.

Еще Агигульф плакал: хотел в капище, но с ложа встать не мог.

Брат мой Гизульф тоже готов был плакать. Ведь если бы дядя Агигульф в поход пошел, он, Гизульф, мог бы из дома сбежать и с Агигульфом пойти дальнего Афару бить. С Тарасмундом же в поход не пойдешь; прогонит его Тарасмунд. И потому ходил Гизульф мрачнее тучи.

С тем воинство из села и отправилось к Теодобаду. Одвульф все кричал годье, что принесет ему из похода большую добычу, чтобы было, чем украсить храм Бога Единого. Одвульф очень хочет стать святым.

Годья молчал и хмурился. Когда-то годья тоже был воином. Я думаю, ему тоже хотелось пойти в поход. Когда я вырасту, я тоже буду хотеть ходить в походы.

Время пахоты приближалось, а Агигульф все хворал. Все надеялся, что Тарасмунд вернется, подсчитывал, сколько воинству теодобадову до дальних гепидов идти, сколько воевать, да сколько времени на дорогу обратно уйдет - обратно ведь с добычей идти, не налегке.

Не лежала душа Агигульфа к пахоте. Однако деваться некуда: пришлось ему встать и браться за работу, воинскому сердцу ненавистную.

Дедушка Рагнарис за эту работу душой болеет. Когда идет работа, он всегда на пашне. Ведь поле весь год будет кормить всю нашу семью. Но сам дедушка не пашет. Он глава семьи и много знает. Дедушка Рагнарис следит за тем, чтобы все делалось по правилам. Он идет рядом с пахарем и следит, чтобы все делалось как нужно.

Как нужно пахать в этом году, дедушка узнает от своих богов. Перед началом пахоты дедушка Рагнарис выгнал всех из дома и стал говорить со своими богами. Он дал богам овцу. За это боги ему все рассказали.

Потом дедушка пошел к Хродомеру. Они долго ругались с Хродомером, потому что Хродомеру боги сказали совсем другое. Дедушка говорил, что боги нарочно сказали Хродомеру неправду, потому что Хродомер по скупости своей дал богам тощую курицу. А вот дедушке боги всегда говорят правду, потому что дедушка Рагнарис дает богам щедро.

Хродомер же пришел в ярость от слов дедушки Рагнариса и прилюдно показал шкуру овцы, которую подарил в этом году богам.

На это дедушка Рагнарис закричал, что помнит эту овцу, что это шкура от прошлогодней овцы. С тем и удалился с хродомерова подворья.

Так и вышло, что часть людей пахала по совету дедушки Рагнариса, а часть - по совету Хродомера. Рагнарис начал пахать за два дня до полнолуния; Хродомер же начал пахать в день полнолуния.

Дядя Агигульф первым вышел на поле. Наладился пахать. Рагнарис сам провел первую борозду, как велит наш обычай. Поставил у сохи дядю Агигульфа, а сам сбоку пошел, стал следить, чтобы по правилам все было. И все время ругал дядю Агигульфа: то сохой зря дергает, то борозду криво ведет. Пенял дяде Агигульфа: вот вывернула соха камень, нет чтобы с пашни его отбросить. Дядя Агигульф красен был, но молчал - уважал отца своего.

Тут иная напасть на Агигульфа. К полю Хродомер подошел и ну издеваться, обидные слова с края поля кричать. Тут Агигульф остановился, соху выпустил. Вол дальше пошел, соху за собой поволок. Вол - он как гепид: раз начав, с трудом останавливается.

Агигульф сказал, что хочет он Хродомера убить. Дедушка Рагнарис с видимой неохотой дядю Агигульфа остановил. Сказал, незачем священный праздник пахоты смертоубийством осквернять.

Тут соха перевернулась, запуталась в ременной упряжи.

Мы с братом Гизульфом бросили выбирать из борозды камни и сорняки, побежали вола останавливать, соху спасать.

Хродомер смеялся и пальцами на нас показывал. Дядя Агигульф дал торжественную клятву у Хродомера весь урожай сжечь. Дедушка Рагнарис крикнул Хродомеру, чтобы тот не позорил бороды своей седой. Хродомер плюнул и ушел.

Дедушка Рагнарис с Хродомером друзья, только всегда ругаются. Ведь именно Хродомер призвал дедушку Рагнариса к себе, когда дедушку Рагнариса выгнал из дома его отец.

И вот дедушка Рагнарис увидел, как вол наискось через паханое пошел. Да как понес бранить всех подряд: дядю Агигульфа за то, что соху бросил, нас с братом Гизульфом за то, что по вспаханному бегали, вола ловили, Теодобада - за то, что некстати поход затеял. Досталось и Алариху - за то, что умер: уж Аларих-то такой бы глупости не придумал, в поход перед посевной уходить.

Тут пришли мать моя Гизела и дедушкина наложница Ильдихо, принесли еды. На том споры и утихли.

Так дедушка Рагнарис всю посевную с Агигульфом и проходил.

Посевная закончилась; тут из похода возвратился отец мой Тарасмунд, герой героем. Как будто специально поджидал. Дядя Агигульф увидел, как отец мой Тарасмунд с добычей возвращается, и даже затрясся.

Из похода отец мой Тарасмунд принес много добычи и пригнал раба-гепида, который на плечах принес мешок соли. Прозвание же этому гепиду было Багмс.

Мать моя Гизела соли очень обрадовалась, а на раба посмотрела с сомнением. Ибо здоровенный был этот Багмс, сразу видно, что привык много жрать.

Был он широкоплеч, очень светловолос, глаза имел голубоватые, почти белые, водянистые. Шевелился и говорил как во сне. Мешок однако донес исправно; Тарасмунд и взял его ради того, чтобы мешок тащил.

БАГМС-ГЕПИД

Дедушке Рагнарису этот Багмс сразу не по душе пришелся. Едва только Багмса завидя и гепида в нем признав, дедушка Рагнарис громко плюнул, рукой махнул, повернулся и в дом пошел. Багмс-гепид то в спину дедушке Рагнарису посмотрит, то на Тарасмунда поглядит, но с места не трогается только белыми коровьими ресницами моргает. И губа у него удивленно отвисла.

Дядя Агигульф гепидов хорошо знал, потому что не раз сражался с ними. Он сказал, что такой вид означает - думает гепид.

Закончив думать, Багмс обратился к Тарасмунду и попросил еды.

Тогда мы еще не знали, как нового раба зовут. Странные имена у этих гепидов. "Багмс" по-нашему "дерево". Но не доброе смоляное, а лиственное, у которого древесина бросовая, быстро гниет.

Багмс сказал нам, что его отец Айрус. Мы думали, что это еще одно странное имя гепидов. По-нашему "айрус" означает "посланник".

Отец Багмса и вправду был посланником от очень дальних гепидов к дальним гепидам. А звали его как-то иначе. Как - того Багмс не сказал.

У очень дальних гепидов в их бурге был свой военный вождь. Звали его Эорих. Этот Эорих задумал идти на аланов. Но он не хотел один на аланов идти и послал своего человека к дальним гепидам, чтобы склонить тех вместе с ним на аланов идти. Только долго ждал ответа этот Эорих. Посланник пришел к дальним гепидам, сел на их землю. Пока этот посланник переговоры со старейшинами дальних гепидов вел, много времени прошло. Он себе дом срубил, взял жену, она нарожала ему детей. Так и остался жить среди дальних гепидов, а к своему вождю Эориху не вернулся. Дальние же гепиды звали его просто "Айрус", то есть "Посланник".

Так вот, наш Багмс и был сыном этого Айруса.

Когда Багмсу было уже года три или четыре, старейшины дали Айрусу свой ответ: отказались они идти с Эорихом на аланов. Аланы же к тому времени Эориха уже наголову разбили, так что и искать этого Эориха теперь бесполезно.

Ближние гепиды, как и мы, с аланами и вандалами в мире живут. А как дальние гепиды с аланами живут - того никто не знает. Дядя Агигульф хотел узнать это у Багмса, но Багмс не мог ему сказать, потому что не понимал.

Мои сестры, Сванхильда и Галесвинта, на Багмса смотреть не могли - со смеху мерли. Пошепчутся и трясутся от хохота.

На другой день, как отец мой Тарасмунд вернулся из похода, дедушка Рагнарис устроил пир в своем доме. В тот день по всему селу праздник был. Хродомеровы родичи тоже пришли с богатой добычей.

Я любовался дедушкой Рагнарисом. Рядом с дедушкой блекла слава героя - Тарасмунда. Отец мой Тарасмунд вообще не умеет о своих подвигах рассказывать. Не то что дядя Агигульф. Тот как начнет о своих походах рассказывать - заслушаешься. А Тарасмунда послушать - ничего интересного: дождь, слякоть, лошадь охромела...

Испив немало, дедушка лицом стал красен и голосом звучен. Когда Ильдихо снова подошла к нему и поднесла кувшин с пивом, дедушка Рагнарис отправил ее к Тарасмунду и вдогонку хлопнул пониже спины: поторопись, мол, к герою. Брат мой Гизульф было захохотал, но дядя Агигульф остановил его отеческой затрещиной.

А мать моя Гизела у Ильдихо кувшин отобрала, чтобы самой поднести Тарасмунду. Ильдихо же она в шею вытолкала, чтобы к погребу шла и еще пива несла.

Ильдихо хоть и выше ростом, чем моя мать, хоть и крепче ее, и на язык бойчее, и постоять за себя умеет лучше (а уж на расправу скорая - про это говорить не хочется), но все же стерпела.

Моя мать Гизела и дедушкина наложница не очень-то любят друг друга.

Тут дедушка Рагнарис встал и стал говорить речь в честь Тарасмунда победителя гепидов. Он долго говорил. Рассказал всю историю племени гепидов. У нас в доме любят слушать, как дедушка Рагнарис рассказывает предания.

Я всегда слушаю дедушку очень внимательно. А Гизульф почти не слушал, он шептался с дядей Агигульфом. Гизульф когда-нибудь станет главой большого рода - что он будет рассказывать на пирах, если не запомнит слова дедушки Рагнариса?

А дядя Агигульф - что с него взять? Хоть и старше нас годами, но из сыновей Рагнариса младший и старейшиной ему не быть.

Когда мы, готы, вышли на трех больших кораблях с острова Скандзы (рассказывал дедушка), ветер для всех трех кораблей был одинаковым. Но два корабля пристали к новому берегу раньше, чем третий. Замешкались на третьем, выказали нерасторопность. От трех этих кораблей три рода пошли: от одного остроготы, от другого везеготы, а от третьего, того, что запоздал, - гепиды.

Будучи умом не быстры, гепиды не сразу поняли, что они на суше, и потому свой корабль на себе понесли. Сперва те гепиды несли, что с острова Скандзы вышли; потом дети их несли; потом передали корабль внукам. А как дети внуков за корабль взялись и на плечи взвалили, распался корабль, ибо истлел. И тогда поняли гепиды, что на суше они.

Так говорил на пиру дедушка Рагнарис.

Я сидел на дальнем конце стола, недалеко от Багмса. Когда дедушка про гепидов рассказывал, все хохотали. Мои сестры, Сванхильда и Галесвинта, визжали и аж слюной брызгали, так смешно им было.

Я приметил, что они все носили и носили еду Багмсу. Я поймал Сванхильду за косу и спросил, что это она Багмсу еду носит. Вроде как еще не жена ему, чтобы так о нем печься. Неужто за раба-гепида замуж собралась?

Сванхильда меня по голове ударила и обозвала дураком. Обиделась.

А Галесвинта сказала: смеха ради носит, чтобы посмотреть, сколько этот гепид пожрать может. Ее, мол, всегда интересовало, сколько в гепида влезет, ежели ему препонов в том не чинить.

А Багмс знай себе жует репу с салом.

Я посмотрел на Багмса. И вдруг люб мне стал этот Багмс.

От обжорства в животе у Багмса так ревело, что заглушало речи дедушки Рагнариса.

Когда дело пошло к ночи, воины затеяли свои богатырские потехи, а женщин, детей (и меня в том числе) и Багмса отправили спать.

Я шел по двору рядом с Багмсом, чтобы показать тому, где ему спать. Багмс вдруг забормотал себе под нос, что предки-де корабль не потому несли, что в море себя воображали, а от бережливости. Вдруг да снова к морю выйдут? Думали предки: вот глупый вид у готов будет, когда снова к морю выйдут, а корабля и нет. Мыслимое ли дело - такой хороший корабль просто взять да бросить!

Так ворчал Багмс.

ЗА ЧТО ДЯДЯ АГИГУЛЬФ БАГМСА НЕВЗЛЮБИЛ

Багмс у нас совсем недолго прожил, не больше месяца. Когда Багмса у нас не стало, я об этом жалел, потому что хотел, чтобы Багмс сделал мне лук и научил стрелять. Известно, что гепиды хорошие лучники. У нас в селе тоже есть луки. Но наши луки только охотничьи, а настоящих стрелков у нас не встретишь. У гепидов же есть большие луки. Как-то раз Гизарна показывал моему брату Гизульфу и мне стрелу от гепидского лука. Это была большая стрела, локтя в три. Говорят, что их луки в человеческий рост.

Этот Багмс мне сразу полюбился, и моему отцу Тарасмунду, видать, тоже. А вот дядя Агигульф сразу невзлюбил этого Багмса-гепида.

И было ему за что.

Едва возвратившись домой, встав утром после пира, Тарасмунд отправился на поле - посмотреть на подвиг брата-ораря. Тарасмунду беспокойно было: как без него пахота прошла. Еще во время пира он то у дедушки Рагнариса, то у дяди Агигульфа допытывался. Еле утра дождался, чтобы идти.

С Тарасмундом пошел дядя Агигульф. Только пошли к полю, как появился Багмс и, не таясь, но и не приближаясь, следом поплелся.

Дядя Агигульф уже тогда зло на него посмотрел, но промолчал. Очень не любит дядя Агигульф гепидов.

Я тоже с отцом пошел.

Пришли на поле.

Тарасмунд поле осмотрел, прошелся (а на лице ухмылка); после молча дядю Агигульфа по плечу похлопал - тот и взбеленился.

А Багмс по дальнему краю поля пошел и все на борозды глядел. Дошел до того места, где вол наискось пошел, борозду скривил (это когда дядя Агигульф, разъярясь, соху бросил). Остановился Багмс и думать начал: рот приоткрыл, ресницами заморгал.

Отец к тому месту пошел - поглядеть, что там такое Багмс увидел. Я рядом с дядей Агигульфом остался, не пошел туда. И видел, как все мрачнее и мрачнее становится дядя Агигульф.

Я еще вчера подумал: хорошо бы гепид мне лук сделал. Глядя на дядю Агигульфа, как он стоит и зло на этого Багмса глядит, я подумал: не убил бы он этого гепида прежде, чем этот гепид мне лук сделает.

Дядя Агигульф не раз рассказывал, что коли уж разъярится он, не успокоится, пока жизнь у кого-нибудь не отнимет. В походах так не раз и не два бывало.

Однажды, рассказывал дядя Агигульф, когда он в очередной раз на гепидов пошел с Теодобадом (а гепиды в лесах живут), набрел дядя Агигульф на кабаний выводок. И так разозлил дядю Агигульфа секач, что дядя Агигульф этого секача голыми руками порвал и двух свиноматок сгубил. И тут же сырыми терзал и ел их на поляне. А волки поодаль сидели, ждали, покуда дядя Агигульф насытит свою ярость - подойти не решались. Так он рассказывал.

Таков дядя Агигульф в гневе. И потому я опасался за жизнь этого Багмса.

Дядя Агигульф говорит, что когда он в гневе, даже Теодобад его побаивается.

Я видел, как священная ярость нисходит на дядю Агигульфа и мутнеют его глаза. Там, на краю поля, мой отец Тарасмунд разговаривал с этим гепидом Багмсом. Багмс что-то говорил, а отец кивал, будто соглашался. Потом отец мой Тарасмунд засмеялся и хлопнул этого Багмса по спине, и они пошли прочь от поля.

Дядя Агигульф заскрежетал зубами. Потом дядя Агигульф прочь пошел, а мне стало интересно: на что там Багмс загляделся, и я подошел к тому месту на краю поля, где он с моим отцом стоял.

Пшеница уже проросла, и зеленые ростки хорошо означили порушенную борозду.

Вечером я спросил отца, что такого Багмс-раб сказал, что он, Тарасмунд, засмеялся. Тарасмунд сказал: Багмс говорит - орарь, должно быть, за девкой погнался.

Дядя Агигульф на отца моего обижался и все чаще проводил время то у Валамира, то у Гизарны.

КАК ТАРАСМУНД БАГМСА-ГЕПИДА В ИСТИННУЮ ВЕРУ ОБРАЩАЛ

Вскоре после того, как отец мой Тарасмунд с Багмсом из похода пришел, настало время покоса. Тут-то и показал себя Багмс. Обычно как покос - так по вечерам мы все от усталости с ног валимся. Надо успеть скосить, пока солнце еще траву не пожгло.

Мать моя Гизела даже простила Багмсу его прожорливость. Тем более, что отцов раб не просил еды, только глядел вечно голодными глазами и заглатывал все, что ему давали. А не давали - так и молчал.

Говорят, что гепиды в бою мечом безумствуют. А отцов Багмс на покосе косой умствовал. Даже дедушка Рагнарис им любовался, хотя виду не показывал.

Тарасмунд поглядел, как Багмс косит, подумал и поставил гепида самые неудобные участки обкашивать - послал его к Большому Камню и к Старой Балке. В другие годы нас с Гизульфом посылали эти места серпом обжинать, потому что отец не успевал везде поспеть, а дядя Агигульф - тот больше косу правил, чем косил. И на попреки ворчал, что он не златоделец.

В прошлом и позапрошлом году роду Рагнариса хорошие участки под покос давали. А в нынешнем сколько дедушка Рагнарис с Тарасмундом и Агигульфом на тинге глотку ни драли, а участок нам выделили такой, что все трое старших потом несколько дней между собой не разговаривали.

Хороший покос получил наш сосед Агигульф, что у храма Бога Единого живет, родич наш новый, что ныне Ахме-дурачку вместо отца. Так что на нашем старом покосе Агигульф - отец кривой Фрумо с Ахмой-дурачком хозяйничают.

Багмс - он был какой? Ему главное показать, что нужно делать, а дальше самое трудное - вовремя остановить Багмса. Отец меня посылал, чтобы я Багмса останавливал. Гизульф дразнил меня за это "гепидом".

Когда настал воскресный день, отец мой Тарасмунд с матерью моей Гизелой велел мне и моему брату Гизульфу омыть с себя грязь и идти в храм Бога Единого, а работать в этот день не велел. Сказал, что грех. За это я еще больше полюбил Бога Единого.

Дедушка Рагнарис с отцом долго ругался, но отец, как всегда, стоял на своем и нас с братом от работы отстоял.

Дядя Агигульф с отцом не разговаривал. Он стоял в стороне, поглядывал на отца моего Тарасмунда и на дедушку Рагнариса и прутик обстругивал злился. Поговорив еще немного с отцом моим, дедушка Рагнарис плюнул себе под ноги, прикрикнул на дядю Агигульфа и погнал его на покос. И сам пошел.

Отец сказал Багмсу, чтобы тот тоже шел косить.

Я подумал о том, что Багмс, хоть и гепид, хоть и раб, а люб мне стал за эти дни. Хорошо было бы обратить его к вере в Бога Единого, чтобы и Багмс мог по воскресеньям не работать, как мы. И сказал об этом отцу моему Тарасмунду.

Отец мой Тарасмунд на это сказал, что не для того обращаются к Богу Единому, чтобы по воскресеньям не работать, и дал мне затрещину.

Но я видел, что заронил в него семя мысли.

Годья в этот раз много говорил, так что я всего не запомнил. Похвалил нас за то, что в страду не побоялись оставить свои луга и прийти в храм Бога Единого. То есть, сказал годья, сменить повседневную суету Марфы на служение Марии. И нечего бояться нам, сказал годья, что останемся без сена. Ибо трудящийся достоин пропитания, так говорил Сын земной Бога Единого, и это настоящие Его слова, их годья видел в книге.

Годья взял эту книгу и некоторое время пел по ней, а Одвульф ему подпевал. Одвульф читать по-писаному не умеет, но знает все слова на память.

Одвульф, как обычно, протолкался в первый ряд, поближе к алтарю и годье. Так и ел его глазами.

Потом годья отложил книгу и заговорил о том, как благочестие даже посреди трудов не покидает мужей. Великий рекс готов Аларих, который взял столицу ромеев и разграбил ее, велел своим воинам не трогать святыни Бога Единого. И даже святыни язычников трогать не велел. И через это благочестие, проявленное среди ратного труда, был Аларих многократно умножен во славе. Такой пример привел годья.

Мы стояли в храме и уже переминались с ноги на ногу. Только отец мой Тарасмунд слушал очень внимательно, как всегда. Но хмур был.

Про Алариха дедушка Рагнарис куда интереснее рассказывает. Дедушку послушать - Аларих великий воитель, а годью послушать - был этот Аларих скучный.

Потом годья велел нам запомнить заповедь, оставленную Сыном земным Бога Единого. Он сказал, что эта заповедь должна вечно гореть в наших сердцах. И помолчав, возвысил голос и впечатал ее в наши сердца: "Armahairti a wiljau jah ni hunsl", то есть: "Милости хочу, а не жертвы".

Я почувствовал, как отец мой Тарасмунд вздрогнул, потому что стоял рядом с ним.

По выходе из храма отец мой был очень задумчив.

А вечером, после ужина, вышел во двор, кликнул Багмса и вместе с ним отправился к дому годьи.

Я догадался, что у отца на уме, и хотел идти с ними - послушать, как годья будет с гепидом разговаривать. Но отец велел мне оставаться дома.

Вернулись они поздно. Утром я не стал есть свой хлеб - сберег для Багмса. Я изнывал от любопытства, хотел узнать, что произошло вчера у годьи. Багмс сжевал мой хлеб, но ничего толком не рассказал. Отговорился работой и ушел.

Все-таки не зря дядя Агигульф гепидов не любит.

Вечером к нам неожиданно пришел Одвульф. Мы подумали было, что он к дяде Агигульфу пришел. Ан нет. Одвульф надел свой лучший пояс и новый плащ с ромейской золотой фалерой. Вид такой, будто свататься решил. Мои сестры, Сванхильда и Галесвинта, стали толкать друг друга локтями и хихикать.

Когда же Одвульф вместо сватовства, обратясь к Тарасмунду, попросил Багмса призвать, Галесвинта в голос захохотала, а Сванхильда покраснела и надулась.

Явился Багмс - сонный. Что-то жевал на ходу.

Тут дедушка Рагнарис спросил презрительно, какое дело у Бешеного Волка (ибо таков смысл имени "Одвульф") чистейших готских кровей к какому-то рабу-гепиду? И поинтересовался, ядовитый, как гриб мухомор: не захватил ли Тарасмунд часом знаменитого гепидского вождя?

Тарасмунд невозмутимо ответствовал, что захватил он Багмса в битве и вопросов не задавал - недосуг было.

Одвульф же усы свои вислые встопорщив, проговорил заносчиво, что в Царстве Божием, мол, нет ни гота, ни гепида, ни кочевника, ни земледельца, ни свободного, ни раба, а все сплошь рабы Божьи.

Дедушка Рагнарис сказал, что лучше удавиться, чем в такое царство попасть.

И дедушка Рагнарис, который до того на Багмса и глядеть не хотел, спросил у гепида: неужто тот и впрямь хочет в такое место попасть, где его посадят за один стол с болтливым и хвастливым вандалом?

Багмс подумал и головой помотал.

Дедушка не отступался: может, Багмсу милее с высокомерным герулом рядом сидеть?

Тут Багмс совсем растерялся и уставился на Тарасмунда.

Я подумал о том, что Багмс, может быть, не очень хорошо понимает по-готски.

И сказал об этом.

Тут Одвульф закричал, что Багмс все понимает не хуже гота, хоть и гепид.

А дедушка напустился на меня за то, что встреваю в разговор, и прочь из дома выгнал. А заодно и сестер моих, Галесвинту и Сванхильду.

Я сел на колоду посреди двора. Из дома нашего доносились яростные крики. Медведем зычно ревел дедушка Рагнарис; матерым волком вторил ему Одвульф. А Тарасмунд и Багмс молчали.

Потом откинулась дверь, во двор выскочил Одвульф. Чуть не налетел на меня и скрылся в темноте. В спину ему полетел из раскрытой двери кувшин. Дедушка Рагнарис продолжал выкрикивать угрозы.

Я понял, что Одвульфу снова не удалось достичь святости.

А сестрам моим, Сванхильде и Галесвинте, все хиханьки да хаханьки.

КАК ТАРАСМУНД К ТЕОДОБАДУ ОТПРАВИЛСЯ

Вскоре после покоса это было. Я услышал, как Хродомер говорит дедушке Рагнарису: "Нет ничего доброго в том, чтобы готы из-за какого-то гепида между собой ссорились". Дедушка покраснел и набычился. Я понял, что Хродомер это про нашу семью говорит.

Потому что дядя Агигульф затаил злобу на Багмса-гепида и говорил Тарасмунду, что в доме полно молодых девок и нечего всяких скамаров в дом пускать.

Тарасмунд на это возражал, что взял Багмса как военную добычу и что от Багмса в хозяйстве польза. А вот он, Агигульф, только и горазд в походах, что бабам юбки задирать, а об умножении богатств родовых ему, Агигульфу, думать и некогда.

На что Агигульф справедливо возражал, что не тащить же всех этих баб, которым он в походах юбки задирает, в родовое гнездо.

И добавил, что вот, в стойле конь стоит - а кем, интересно, упряжь богатая коню добыта?

С другого бока Тарасмунда клевал дедушка Рагнарис. Хоть и не люб был дедушке Рагнарису гепид, но оценил он его хозяйственную хватку. Да и здоров был этот гепид, как бык. Так что цена ему была большая. Хватит, чтобы Ульфа с семейством выкупить. Потому что хотя дедушка Рагнарис об этом никогда и не говорил, его постоянно жгла мысль о том, что Ульф и его семья не дома, у Теодобада маются.

И Ильдихо тоже подливала масла в огонь. Девки совсем дурные стали, не уследишь за ними - и что тогда будет? Особенно Галесвинта шустрая. Сейчас смешки, а как гепидыша в подоле принесет, не снести ей, Ильдихо, головы за недогляд. Тарасмунд первый ей голову и оторвет.

Как-то вечером дедушка Рагнарис крупно повздорил по этому поводу с Тарасмундом и ушел на курганы.

Отец же мой Тарасмунд, вместо того, чтобы дожидаться, пока дедушка избудет свою ярость на курганах, пошел за ним следом. Я сказал моему брату Гизульфу: "Раз ты теперь воин, то скрытно пойди за ними следом и посмотри, что там произойдет. И если случится беда, приди на помощь нашему отцу Тарасмунду". Сам же я не пошел, потому что боялся, только не стал говорить об этом.

Гизульф тоже боялся, я видел это, но пошел. Я ждал его долго и незаметно уснул.

Брат мой Гизульф разбудил меня посреди ночи. Вывел меня во двор, чтобы не всполошилась наша мать Гизела.

Мы сели на колоду, что посреди двора была, и Гизульф сказал: "Я их видел!"

Я сперва не понял, о чем он говорит, и переспросил: "Дедушку с отцом?"

Но Гизульф покачал головой и сказал, сердясь на мою непонятливость: "Да нет же, Арбра и Алариха".

И стал рассказывать, как подкрался незаметно к курганам и вдруг был оглушен звуком как бы от битвы сотен всадников. И земля вокруг курганов гудела. На вершинах курганов горели призрачные огни, как если бы скрытно жгли там костры, прячась от врагов.

Когда он, Гизульф, высунулся из своего укрытия, трепеща, как бы его не обнаружили, то увидел Алариха, по левую руку от Алариха стоял Арбр, а по правую - дедушка Рагнарис. И за их спинами стояло молчаливое воинство. Аларих был в тяжелых аланских доспехах, с большим копьем-ангоном, в позолоченном шлеме, из-под козыря шлема было видно страшное лицо Алариха. Арбр же был наг. Лицо его было оскалено улыбкой, и зубы Арбра сверкали в свете луны. А глаза у него были такие, что лучше было бы не смотреть в них никогда. То были глаза вутьи-одержимого, которому уже не место среди людей. Сам Вотан смотрел его глазами.

И все они с угрозой надвигались на отца нашего Тарасмунда.

Тут Гизульф сделал паузу и попросил, чтобы я ему воды из колодца принес. Потому что он натерпелся страху там, на курганах, в горле у него пересохло, и дальше рассказывать он не может.

Я встал, пошел к колодцу, принес воды моему брату Гизульфу; потом ждал, пока он напьется.

Гизульф напился воды, но не спешил продолжать. Тогда я сказал: "Если ты не расскажешь, что было дальше, то я закричу, и весь дом узнает, как ты за дедом на курганы бегал".

Тогда Гизульф сказал шепотом, что отец наш Тарасмунд стоял перед ними неподвижно и только крест в круге чертил перед собой. Богарь наш говорил, это лучшее оружие в незримой брани. И еще, говорил богарь, когда что умом постигнуть не можешь, делай так. А Тарасмунд, отец наш, всегда очень внимательно слушает богаря.

Я потихоньку тоже начертил перед собой крест в круге и мне стало спокойнее.

"А дальше что было?" - спросил я моего брата Гизульфа.

"Дальше я ушел", - сказал Гизульф.

Мы вместе вознесли молитву за нашего отца Тарасмунда, чтобы легче было ему отражать натиск неведомых сил, и отправились спать.

Утром мы проснулись от того, что в доме была суета. Женщины суетились, собирали вещи и еду, Тарасмунд седлал коня. Сперва мы подумали, что отец наш Тарасмунд опять в поход собирается.

Я спросил отца, куда он хочет пойти. Отец сказал: "В бург, к Теодобаду". Я просил его взять меня с собой. Дедушка Рагнарис не хотел, чтобы отец брал меня с собой. Гизульф тоже просился с ним, но отец велел ему оставаться с дядей Агигульфом и помогать ему.

Моя сестра Галесвинта ходила надутая, будто у нее любимую игрушку отбирают.

Так оно и было.

Отец кликнул Багмса и сказал ему, чтобы шел с ним в бург к Теодобаду. Что хочет его на своего брата Ульфа сменять.

Багмс ему на это ничего не сказал.

На Багмса навьючили припасы. Отец мой сказал, что верхом поедет. Тут дядя Агигульф разволновался и стал говорить насчет коня. Может быть, осенью случится ему, Агигульфу, в поход идти. А как что с конем стрясется? На чем он, дядя Агигульф в поход пойдет? А пешим ходить - благодарю покорно, это значит к шапочному разбору поспевать. И что ему, дяде Агигульфу, ведомо, что есть у Теодобада задумка кое-кого из соседей по осени от излишков избавить. И неплохо бы, кстати, Тарасмунду насчет этого все в бурге вызнать, раз уж собрался. Да, и с конем поласковей да поосторожней. Как бы чего не вышло.

Дедушка Рагнарис на дядю Агигульфа цыкнул. Мол, идет Тарасмунд в бург по важному делу и вид должен иметь подобающий, а не как последний скамар. И на Агигульфа напустился: на себя бы поглядел, только и знает, что с Гизарной и Валамиром бражничать, живот отрастил и забыл, небось, с какой стороны на лошадь садятся. Только и помнит, с какой стороны на бабу залезать.

Тут Тарасмунд, который под эти крики спокойно седлал коня, сказал, что он уходит.

И пошли. Впереди отец мой Тарасмунд верхом; за ним Багмс с припасами на плечах.

ВОЗВРАЩЕНИЕ ТАРАСМУНДА

Возвращения отца моего Тарасмунда все мы ждали с нетерпением. Особенно дедушка Рагнарис его ждал. И так волновался дедушка Рагнарис, что замучил всех домашних придирками и попреками, зачастую несправедливыми. Так что под конец все мы уже ждали не могли дождаться, когда же возвратится Тарасмунд из бурга.

На седьмой день, как отец мой Тарасмунд в бург уехал, солнце уже садилось, все люди от работ своих в дома возвратились. Гизульф на околицу ходил; вот он вбегает в дом и кричит, что Тарасмунд возвращается.

Дедушка Рагнарис на Гизульфа рявкнул: зачем, дескать, кричать, будоражить? И что тут особенного в том, что Тарасмунд возвращается? Не пристало готскому воину суетиться. Ибо иное заповедовали нам предки. Дал Гизульфу оплеуху, а сам поскорее на двор выскочил.

И мы все вслед за ним вышли.

Тут и Тарасмунд на коне на двор въезжает. Едва завидев его, дедушка Рагнарис понес браниться: сам, дескать, верхом едет, как рекс, а брат с семьей, значит, сзади пешком плетутся?

И отвернулся от Тарасмунда.

Тарасмунд же, на эти попреки не отвечая, с коня слез, поводья Гизульфу бросил. И сказал дедушке Рагнарису, что один приехал.

Дедушка словно дар речи потерял - замолчал и только яростно своей палкой в землю бил.

Потом у дедушки снова голос прорезался, и он зарычал: "Почему, мол, один пришел?"

А Тарасмунд, отец мой, только и ответил коротко: Ульф-де сам так решил. И в дом вошел.

Гизела его усадила ужинать (все уже отужинали), потчевать стала. Дедушка Рагнарис в дверях стоял, во двор смотрел, безмолвной яростью наливался. Когда же услышал, что Тарасмунд завершил трапезу, пожелал продолжить разговор.

Все мы делали вид, что очень заняты своими делами; сами же изо всех сил прислушивались к этому разговору.

Когда в бург приехали, рассказывал Тарасмунд, Теодобада не было - на охоте был Теодобад и только на другой день вернулся. Теодобад Тарасмунда приветил и за стол пригласил. Вспоминали, как в походы вместе ходили, Агигульфа вспоминал добрым словом. Рагнарису же кланяться велел за то, что добрых воинов вырастил.

Услышав это, Рагнарис рыкнул на Тарасмунда, чтобы тот о деле говорил.

Тарасмунд же о деле говорить не спешил, все еще вел рассказ: как жил в дружинных хоромах; перечислил всех приближенных к Теодобаду дружинников; упомянул о тех, кто сложил голову, рассказал, как это было.

Рагнарис опять на него прикрикнул, чтобы быстрее рассказывал. Тарасмунд же возразил отцу своему, что говорит все по порядку и иначе тут невозможно.

Тарасмунду нрав теодобадов хорошо известен и как найти подход к военному вождю - то ему тоже ведомо. И поступил Тарасмунд следующим образом. На четвертый день житья своего в бурге привел Багмса к Теодобаду, чтобы дружинникам показать. Захотели они силой помериться с гепидом. Долго злили его, чтобы в раж воинский вошел. Трудно сделать это было, говорил Тарасмунд, ибо Багмс был занят трапезой. Наконец удалось воинам добиться задуманного. Самые искушенные в войнах с гепидами сумели поднять Багмса на дыбы - знали они слова нужные. Здоров же гепид, как бык, с наскока его не свалишь. Только вдвоем навалившись, одолели Багмса дружинники - Рикимир и Арнульф.

Тут дядя Агигульф, который неподалеку уздечку плел, голову поднял и, обратясь к Тарасмунду, спросил, не тот ли это Арнульф, что Снутрсу приемным сыном приходится? И про Рикимера: не тот ли Рикимер, у которого шрам через все лицо? И что если это те самые, то он, Агигульф, их хорошо знает. Столько у него, Агигульфа, с ними вместе прожито-выпито!..

Тарасмунд же подтвердил: да, те самые. И Агигульфа они поминали и чают с ним свидеться, ибо по осени действительно поход намечается.

Тут дедушка Рагнарис изловчился и Агигульфа палкой достал. Велел Тарасмунду про Ульфа рассказывать.

Тарасмунд сказал, что Теодобад и дружинники гепида высоко оценили. Тогда Тарасмунд предложил Теодобаду: Багмса в обмен на Ульфа отдать.

Теодобад не сразу дал ответ. Дождался, пока ему пива принесут, Тарасмунду велел поднести, сам выпил, только после этого заговорил. Раб, сказал он, у Тарасмунда отменный. И род Рагнариса он, Теодобад, очень чтит. И обменял бы он Ульфа на этого Багмса, будь Ульф один. Но всю семью ульфову за одного гепида отдать - собственная дружина его, Теодобада, на смех поднимет.

И еще пива велел принести. И всю дружину велел обнести. И все выпили. Обтерев же усы, Теодобад речь свою продолжил.

Велик и почетен род Рагнариса. И Аларих, отец теодобадов, Рагнариса чтил, слушал его совета. И он, Теодобад, в том с отцом своим согласен. И об Ульфе сказал: мало знавал воинов, с Ульфом сравнимых. Он же, Теодобад, не какой-нибудь ромейских торгаш. И потому перед дружиной своей заявляет теперь, что свободен Ульф с семьей.

И повелел, чтобы Ульфа привели.

Ульф на брата своего Тарасмунда и глядеть не захотел. Сказал, что долги свои сам отдавать привык, а братними руками золу своих поступков разгребать не хочет. Ибо вдвоем с Теодобадом они судьбу пытали и получили ответ. И по этому ответу все пусть и будет.

Теодобад же разъярился и сказал Ульфу: что тебе сказано, то и делай.

Дружина же, на все это глядя, хохотала.

Тут дядя Ульф еще злее стал и сказал, что ежели брат сравнял его в цене с тупым гепидом, то незачем ему, Ульфу, такой брат. А ежели он, Тарасмунд, приехал на его, ульфовы, несчастья любоваться, то пусть любуется.

И в пол уставился своим единственным глазом.

Тут отец мой Тарасмунд, потеряв самообладание, вскочил и на Ульфа кричать стал. А что кричал - того не помнит.

Тут все кричать стали - у каждого свое мнение нашлось. Теодобад же грохнул кулаком по столу и так заревел, что все голоса прочие своим ревом перекрыл: слово было сказано, и Ульф больше не раб. "Пошел вон, Ульф!"

Ульф и ушел.

Дедушка Рагнарис спросил, куда ушел Ульф. Тарасмунд же ответил, что Ульфа не нашел.

Высидев положенное на пиру (ибо не мог Тарасмунд, не оскорбив Теодобада, сразу же вскочить и следом за братом бежать), Тарасмунд отправился искать Ульфа и его семью, но не нашел. Видать, сильно не хотел Ульф, чтобы его нашли.

У ворот же бурга сказали, что Ульф с семейством прочь подались.

Тарасмунд на коне бросился Ульфа по степи искать, но и в степи Ульфа не нашел. Под утро только возвратился в бург, дождался, пока ворота откроются и забрал Багмса. Поблагодарил Теодобада за гостеприимство, спросил насчет похода.

Тут дядя Агигульф спросил, на кого поход. Тарасмунд ответил, что не решено пока, в какую сторону идти, но поход непременно будет. Дружина к рексу подступает с жалобами: одежда пообносилась, вещи поистрепались, давно обновы не было, пьют из горстей, чтобы в чаше отражения своего не видеть, ибо убоги стали, точно скамары распоследние. Так что непременно по осени поход будет. Ибо Теодобад - муж честный, и голос воинов слышен для него.

С тем и покинул отец мой Тарасмунд Теодобада. И Багмс с ним ушел.

Тут дедушка Рагнарис спросил: гепид где?

Тарасмунд коротко ответил, что отпустил, мол, гепида на все четыре стороны.

Дедушка Рагнарис на ноги поднялся, долго, тяжким взором глядел на моего отца. Потом молвил, как обрубил: "Дурак!" Повернулся и прочь пошел, палкой стуча.

НАШЕ СЕЛО

Наше село большое. В нашем селе четырнадцать дворов.

В нашем селе живут дедушка Рагнарис и вся наша семья; Хродомер и его семья (наша семья больше хродомеровой, но хродомерова старше). Хродомер первым пришел на эту землю и сел здесь.

Кроме того, здесь живет Агигульф, отец Фрумо. Отец Агигульфа пришел сюда за Хродомером. Сейчас отец Агигульфа уже умер. Раньше же агигульфова семья жила в бурге. Но у них с Аларихом, отцом Теодобада, вышла ссора, вот они и ушли. Отец Агигульфа был у Алариха один из лучших дружинников, но нрав имел строптивый. Сейчас этот Агигульф наш родич, потому что мой брат Ахма женат на его дочери, кривой Фрумо.

Много зим назад в нашем селе был один мудрый человек (аланы его потом зарезали). Агигульф его приветил. Агигульф верит в Бога Единого. И еще он верит, что накормив чужого человека, кормит тем самым Бога Единого. Агигульф часто опечален тем, что в нашем селе редко бывают незнакомые люди и ему не удается накормить Бога Единого так, как хотелось бы.

(Наш дядя Агигульф советует этому Агигульфу кормить Бога Единого так, как предки наши делали: убить быка, устроить пир. Но тот Агигульф только печалится и говорит, что Бога Единого так не накормишь.)

Тот мудрый человек предсказал Агигульфу, что от потомства агигульфова родится муж, который превзойдет и отца агигульфова, и Алариха, и Теодобада. Случилось это в те годы, когда наш дядя Агигульф был таким же, как я теперь. И теперь Агигульф-сосед все посматривает на дочь свою Фрумо - не брюхата ли.

Наш дядя Агигульф, выпив пива, говорил, что в такой сосуд, как кривая Фрумо, великого мужа вложить, - тут не Ахма-дурачок нужен, а самое малое Тор-молотобоец. И то сомнительно.

Еще в нашем селе живут молодые воины - Валамир, Гизарна и Теодагаст. Эти одной ногой только на земле стоят, а другой ногой - в стремени, в ожидании теодобадова зова.

У Валамира и Гизарны всю родню чума выкосила. Спаслись же они только тем, что в походе были в то время, как у нас чума была. У Гизарны остался только родительский дом, а рабов он потом привел, чтобы было, кому на хозяйстве работать.

У Валамира чума обошла двух старых рабов, которые его самого еще ребенком помнят.

Гизарна пришел в наше село не очень давно - незадолго до чумы. Раньше он и его семья жили в другом селе, но то село пожгли гепиды. Братьев гизарновых перебили, а сестер гепиды с собой увели. Отец же Гизарны пошел с другими мстить за сестер своих сыновей и не вернулся.

Гизарна со своей матерью и домочадцами, которые от гепидов спаслись, подались к Теодобаду в бург. Дорога же в бург лежала через наше село. Так они и остались в нашем селе.

Валамир - ближайший друг нашего дяди Агигульфа. Отец валамиров давно уже погиб, Валамир был еще мальчиком, младше, чем я сейчас. Тогда под отцом Валамира конь понес; отец Валамира грянулся с коня об землю и сломал себе шею. Мать же Валамира жила после этого долго, но детей больше не рожала, а когда чума была в селе, от чумы умерла. Валамир вернулся из похода в село и тоже занедужил, но потом поправился.

Ардасп, родич Агигульфа, отца Фрумо

НАШЕ СЕЛО

Наше село большое. Наше село стоит на холме. Внизу течет речка. Через речку есть брод. Все деревенские знают, где этот брод.

К северу и югу от села низина. Туда Од-пастух и мой брат Мунд гоняют деревенское стадо пастись.

На закат от села, по склону холма и за холмом - пахотные земли.

Берег у речки с нашей стороны высокий, а со стороны курганов берег низкий. Сколько на низком берегу насыпано курганов - не разобрать, потому что иные курганы почти стерлись, и сейчас никто не скажет, курган это или холм. Дедушка Рагнарис говорит, что курганов семь. Последним насыпали курган Алариха.

Аларих бился с аланами, когда те приходили на эту землю, и побоище было великое. Наши готы перебили тогда всех аланов, но за то заплатили большую цену - жизнь вождя. Ибо в том бою был смертельно ранен Аларих. Его хотели в бург везти, но Аларих повелел, чтобы здесь его погребли, на земле, за которую умер.

Здесь, сказал он, место, где достиг он высшей славы.

Ибо долго воевал он с этими аланами и наконец взял верх и больше нечего желать ему от жизни.

Когда же умер славный Аларих - так рассказывает на пирах дедушка Рагнарис - хотели сперва похоронить его в русле речки. Думали, отвести речку из ее прежнего ложа, создать на дне могилу, а после вновь пустить воды в их прежнее русло, чтобы под водой лежал славный Аларих. И не добрались бы тогда до него нечистые руки грабителей. Ибо издавна велся такой обычай среди нашего народа - погребать таким образом великих рексов.

Но потом решили иначе и учинили над телом знатную страву. Слово это от старых времен ведется и иным молодым уже непонятно, но дедушка Рагнарис объясняет, что означает оно - погребальный костер, на котором мертвец простирается.

И был пир великий, и убили на том пиру множество пленных аланов. Были те аланы храбрые воины, и великую честь им оказали, отправив их сопровождать нашего рекса. Ибо негоже было столь доблестного врага, выказав ему презрение, оставлять в живых для жалкой участи рабской. Так говорит дедушка Рагнарис. Мой отец Тарасмунд с ним не согласен.

Другие же курганы насыпаны были еще прежде, чем пришли на эту землю мы, готы, и кто там покоится, неведомо. Но дедушка Рагнарис говорит, и Хродомер с ним согласен, что курганы над доблестными лишь воинами насыпают, так что и Алариху нашему не зазорно среди них лежать. Недаром он сам это место для погребения себе выбрал.

На берегу, где курганы, земля хорошая и покосы знатные, но эти земли никто не трогает. Боятся, что если скотина траву на этих землях поест, то из курганов за скотиной потом придут.

Если дальше от реки за курганы идти, начинается степь.

С юга подступает лес. От кромки леса до курганов семь полетов стрелы.

Если перейти речку вброд и взять на юг и идти, покуда на противоположном берегу не окажется южный выпас, после же войти в лес, то выходишь на тропу. Идти по ней, держа на юго-восток, можно выйти на старую ромейскую дорогу.

МИР, В КОТОРОМ МЫ ЖИВЕМ

На землях, где мы живем, наш народ живет очень давно. Дедушка Рагнарис говорит, что сюда привел нас Аттила-батюшка. И многих других он сюда привел. Раньше здесь гунны были, и наши роды, и другие, в том числе вандальские и гепидские, сидели под народом гуннов. И власть гуннскую с радостью над собой принимали. Когда же умер король их, Аттила, то оставил по себе сыновей столько, что из одних только сынов его могло бы составиться целое большое племя.

Сыны же Аттилы величия отцовского не имели. То, что Богом Единым, одному Аттиле отпущено было, после его смерти распылилось на всех его сыновей, всем поровну. Как говорил дедушка Рагнарис, все эти сыны были поэтому людьми жалкими, мелкими и ничтожными, ибо досталось им по крохе от Аттилы. Когда приступили к наследию аттилову, нами, вернейшими союзниками батюшки, помыкать стали, как рабами последними. Чуть не в кости разыгрывать начали, как дядя Агигульф корову нашу однажды разыграл.

Тогда восстали люди нашего языка и не только наши готские рода поднялись, но даже и гепиды поднялись, столь великие мерзости дети аттиловы учиняли.

В том, что неповоротливое племя гепидское поднялось, удивительного мало, ведь при жизни Аттилы славнейший вождь более всего именно к гепидам склонялся и благоволил им; и вожди и жены гепидские чаще иных в шатре батюшкином ночевали. И лучшие угодья владыка гуннский гепидским вождям дарил.

Дети же аттиловы, по скудости ума своего, замахнулись у гепидов это отнять. Известное дело, пустое занятие - отнимать у гепида то, к чему он, гепид, душой прикипел.

Разозлить гепида долго; но разозлив - беги скорей, ибо в ярости гепиды страшны. Никакой из вождей нашего языка не может похвастаться, что под началом у него столько одержимых - вутьев - как у гепидов. На вутьях постоянно пребывает благословенная священная ярость Вотана.

И была великая сеча между людьми нашего языка и племенем детей аттиловых. Гепидские пешие ратники стояли в центре наших войск и главный удар на себя приняли. Волна за волной налетала на них гуннская конница, и ничего поделать не могла. Как скалы, недвижимо стояли гепиды - горой встали за свое добро. И отстояли. А как дрогнули дети аттиловы и в бегство обратились, мы кинулись их преследовать и гнали до самого моря. Гепиды же в то время, пока мы за детьми аттиловыми по степи гонялись, на лучшие угодья сели; а мы, вернувшись, разобрали то, что осталось.

С тех пор и не стало приязни между родами нашими и гепидскими, хотя языки наши сходны. А раньше приязни было больше. Так дедушка Рагнарис говорит.

Старейшина Хродомер ему в том вторит. Хродомер сам в той битве участвовал. Дедушка Рагнарис же в той битве не участвовал. И вутья Арбр тоже. Ибо единоборствовали в то время дедушка наш Рагнарис с Арбром. Когда богатырь с богатырем сходятся, тут пусть хоть битва народов - ничего не замечают, кроме друг друга, точно любовники на ложе страсти.

Хродомер же со времен той битвы гепидов страсть как не любит. Говорит, что в ночь перед сражением гепиды у него уздечку стащили. И до сих пор вспоминает, какая знатная уздечка была. Уздечка была работы дивной, по всему видно, что вандальской, ибо украшена была бляхами и на каждой бляхе по оперенной свастике, а кто еще оперенные свастики высекает, как не вандалы?

Однако то не те вандалы, что родичи велемудовы (Хродомер говорит, что в том селе одни горлопаны живут), а другие, те, что далеко к югу обосновались и к нам не заходят.

Если идти от села на заходящее солнце, то выйдешь к озеру. Если на рассвете из дома выйти, к полудню как раз до цели доберешься. За этим озером еще одно озеро есть, за тем другое; всего же озер там шесть. Места эти низинные, топкие. Речка, что мимо нашего села течет, меж холмов петляет и среди озер в камышовых зарослях теряется.

Этот озерный край лесистый, там растут деревья. И охота там знатная. В тех землях-то как раз и сели гепидские рода, начиная с третьего от нас озера.

Ближе к нам живут ближние гепиды, а за ними - дальние гепиды.

Озеро, что ближе к нам, и следующее за ним, на той земле, где никто не живет. И мы там бьем рыбу и зверя, и гепиды тоже. Без обиды и нам, и гепидам; однако же без нужды стараемся там между собой не встречаться.

Странные там места, в одиночку не пойдешь. Отец наш Тарасмунд рассказывал, что еще в те годы, когда был таким, как сейчас Гизульф, может быть, чуть постарше, ходил с Рагнарисом, отцом своим, на озеро и заблудился там в камышах. Любопытство его тогда обуяло. Пока Рагнарис улов на прутья ивовые нанизывал, бродить в округе пошел и тут же потерялся. Будто кто за руку его водил, с тропы сбивал, крики глушил, так что и не слышал его Рагнарис. Долго по камышам блуждал и к воде, наконец, вышел. Водой вдоль берега пошел. Думал, что к знакомому мыску идет, на самом же деле в обратную сторону шел. И все казалось ему, что в спину ему кто-то смотрит, а как обернешься - нет никого. Только камыш на ветру покачивается.

Брел Тарасмунд-мальчик в тумане, как слепец. Над этим озером часто густые туманы. Вдруг почудилось ему, будто в этом тумане какие-то великаны показались - неподвижные, присевшие в воде на толстенных ногах. Превозмогая себя, пошел Тарасмунд к этим великанам, ибо вздумай они погнаться за ним, все равно бы не убежал. А дедушка Рагнарис говорит, что опасность меньше, если смело ей навстречу идти, и Тарасмунд помнил об этом.

Подойдя ближе, увидел Тарасмунд, что не великаны то вовсе были, а пустая деревня. И много лет она, видать, пустовала, потому что многие сваи завалились, а те, что стояли, заросли зеленью и прогнили - по всему видно было, что недолго им еще стоять. Крыши прогнили и провалились внутрь хижин. Перед одной из хижин на покосившемся столбе еще висели обклеванные птицами черепа мертвых голов, подвешенных через ушные отверстия. Черепа страшно скалились в тумане.

Но что больше всего напугало Тарасмунда - у одного из черепов из глазницы вьюн вырос.

Тут утратил самообладание Тарасмунд-мальчик - и так уже больше храбрости проявил, чем от мальчишки ждать можно было! - закричал благим матом и бросился бежать. Бежал по воде к камышу, что-то за ноги его хватало, бежать не давало. В камыш вбежал, в камыше запутался. И кричал, кричал, что было мочи.

Вдруг схватили его руки сильные и грубые, из камыша протянувшиеся, и начали больно бить. Тарасмунд вырывался, пока хватало сил. После только понял, что это отец его, Рагнарис, нашел его и страх свой за дитятю побоями выместил.

Тут отец наш Тарасмунд заметил, что тогда дедушка Рагнарис нравом куда круче был против теперешнего, ибо сил в нем было больше. Но брань, которую дедушка тогда изрыгал, и побои дедушкины успокоили тогда Тарасмунда, ибо из всего этого явствовало, что Рагнарис галиурунн совершенно не боялся.

Мы с братом Гизульфом этот рассказ нашего отца Тарасмунда выслушали и долго потом друг перед другом похвалялись - как бы мы храбро на великанов ополчились, а после как бы отважно с этими черепами расправились и галиурунн бы не устрашились, которые в пустых домах, безусловно, таились, морок наводя. Ахма-дурачок половины из всего этого не понял, но слушал, как мы похваляемся, завидовал нам и слюни пускал.

Я потом спрашивал у отца, чья это была брошенная деревня - гепидская, что ли. Отец отвечал, что раньше, еще до нас, готов, на этих землях другой народ жил, иного языка. Видать, от того народа и осталась.

Озеро преисполнено коварства. Не раз случалось, пойдет туда человек и сгинет бесследно.

Давно, еще до чумы, когда только Хродомер и Рагнарис сели на этих землях, один человек пошел на озеро рыбу ловить - богатая в этом озере рыба, а урожаев тогда хороших еще не снимали - и пропал, не вернулся. Искали его, но не очень усердно, ибо страда была, некогда было по болотам шастать. Да и одинокий он был человек, воин, из тех, кто в селе осели вскоре после того, как Хродомер, а за ним и Рагнарис в эти края пришли. Кому тогда искать было? Отец наш Тарасмунд говорит, что в те времена людей в нашем селе было раз-два и обчелся.

Решили тогда, что воин тот к Алариху, в бург, подался. Он уходя никому толком не объяснял, куда идет. Может, за рыбой пошел, а может, вообще из села вон пошел. Не до того было, чтобы разбираться. Слишком трудно жили тогда, не то, что сейчас. Да и страда была.

И позабылся тот случай. Ходили на озеро, брали там рыбу. Выручала рыба, когда урожай не задавался.

Несколько же лет тому назад, уже на нашей с Гизульфом памяти, вот что приключилось. Вскоре после чумы это было. Был у Гизарны один раб, родом мез, великий искусник рыбу добывать и коптить. А Гизарна страсть как любит рыбу копченую, потому и ценил раба своего меза, а прозвание ему дал Фискскалкс, то есть Рыбораб. Гизарна великий умелец прозвища придумывать. У нас в селе никто так больше не может.

Любил Гизарна про Вальхаллу слушать. И решил как-то раз у себя дома Вальхаллу устроить. Правда, котла, чтобы пиво в нем само варилось, у Гизарны не было, зато были у него двое рабов и одна рабыня, тощая, злющая и черная, как головешка. Ее Гизарна в бурге в кости выиграл. По-нашему еле говорила, да и то больше бранилась, не щадя никого, а менее всех - хозяина своего, ибо Гизарна молод, а она стара и ничего не боялась.

Ценил ее Гизарна. Когда Гизарна ее в кости выиграл, она варить пива не умела. Откуда родом была, неведомо. Тогда еще Мидьо, бабушка наша, жива была. Гизарна к дедушке Рагнарису приходил и слезно просил, чтобы позволил тот жене своей, Мидьо, его черную головешку обучила доброе пиво варить. И подарки богатые принес.

Дедушка Рагнарис подарки взял и жене своей Мидьо повелел бабу ту научить искусству варить пиво.

Боялись дедушка рагнарис и Гизарна, что не сумеет Мидьо объясниться с черной старухой. Гизарна боялся потому, что пива ему хотелось домашнего, а побираться и просить у соседей надоело. Дедушка же Рагнарис боялся, что если жена его не справится, то Гизарна подарки назад заберет.

Но что-то в бабах такое есть, что будь хоть рабыня, хоть хозяйка дома, хоть черная, хоть белая, как молоко, а между собой всегда находят общий язык. Вот и Мидьо с той рабыней объяснилась, даже слов не понадобилось. И что это такое в женщинах, от чего они друг друга без слов понимают, то великая тайна и нам, мужчинам, она непостижима.

Так дедушка Рагнарис говорит, так отец наш Тарасмунд говорит, так дядя Агигульф говорит и так брат мой Гизульф следом за ними повторяет.

Так или иначе, обучила бабушка наша Мидьо гизарнову рабыню пиво варить. И зажил Гизарна припеваючи. Половину времени он по походам таскался. Когда с добычей приходил, а когда и голодранцем, спасибо, что жив остался. Уходя же в походы, Гизарна делянку свою соседям отдавал за малую толику урожая. Так и жил: Рыбораб рыбу ему ловил, а злющая баба пива варила немеряно.

И вот с такими-то подручными задумал Гизарна Вальхаллу у себя в дому наладить.

Пива наварить велел, а меза Рыбораба на озеро погнал с острогой. Вот уже и пиво поспело, вот уж и гости собрались и изрядно пива того отведали, а Рыбораба с уловом нет как нет. До ночи ждали. Еле ночь пересидели, дивному напитку дань отдавая и друг другу на раба премерзкого жалуясь, казни ему придумывая. Разъярился на раба Гизарна - как это ему, Гизарне, перечить вздумали, Вальхаллу ему порушить осмелились! И собрал воинство свое - Валамира и дядю нашего Агигульфа. Отправились чуть свет на озеро беглого раба ловить.

Священный напиток вотанов, по крови богатырей наших разлившись, удвоил силы их и сдобрил их усилия священной яростью. Так и бродили по камышам, но меза не нашли. Решили сперва, что сбежал мез - хотя зачем ему от Гизарны бегать? Плохо ему, мезу, что ли у Гизарны жилось? Следы беглеца искали, но не нашли. Сетовали, что собак с собой не взяли. Гизарна же на меза обижался и казнить его хотел. Валамир с Агигульфом Гизарну утешали, как могли, и обещались помочь с казнью.

Совсем уже было отступились от поисков, но тут увидал Валамир портки. Гизарну кликнули. И опознал Гизарна портки - точно, те самые. Мез в них из дома уходил. Гизарна сам эти портки носил до меза, после рабу отдал, чтобы донашивал.

Поняли тут, что беда какая-то с мезом приключилась. Ибо как бы ни был дерзок человек, а не сбежал бы, портки бросив.

Начал тут Гизарна жалеть меза и вспоминать, какой усердный он был и преданный. И так, горюя, вернулись богатыри к Гизарне домой и пиво допили.

Давно это было. С той поры и бабушка наша Мидьо Богу душу отдала, и та рабыня померла, иноплеменная да злющая.

На озеро же за рыбой продолжают из нашего села ходить, однако ходят с оглядкой.