Зюш

Ветер трепал боковины палатки, крыша провисла под тяжестью нанесённого из пустыни песка. У входа сидел юмянин в балахоне, положив локти на пустой прилавок. Левый рукав был закатан, и на запястье сиял фальшивый «Ролекс». Туземец оттягивал браслет из поддельного золота, ласково подкручивал колёсики и поворачивал кисть так и эдак, любуясь на искрящийся циферблат.

Я подошёл почти вплотную к прилавку, пытаясь разглядеть в тёмной глубине ларька выставленные на продажу артефакты. Туземец не обращал на меня внимания, и меня это задело. Я-то ожидал, что в такой варварской дыре меня будут хватать за руки и в цветистых выражениях навязывать свой товар. А я бы с достоинством отвечал, что пока просто смотрю и не нужно мне мешать.

Впрочем, торговцы пристают к туристам, потому что у них водятся деньги, а я на туриста не похож. Я раздобыл туземную одежду, принял двухнедельную языковую таблетку и отправился не на чистенький столичный рынок, где торгуют новоделом для профанов, а на самый что ни на есть настоящий местный базар в пустыне между Иром и Оряном. Говорят, туземцы тайком копают в мёртвом Оряне, и здесь можно купить подлинный инопланетный артефакт. Заодно увижу, как выглядит чужая культура изнутри — а не лубочные декорации, выстроенные вокруг космопорта.

Чтобы действительно понять чужих, нужно время, нешуточная жажда познания и крепкая психика. Представьте себе разумное существо, которое вздумало прочесть «Ромео и Джульетту», но не имеет представления о любви, потому что на его на планете размножаются делением. Ему придётся изучить эволюцию двуполых и земную экономику — и при этом не вздрагивать каждый раз от слова «индивидуум», у нас это не ругательство.

Ясное дело, никакое разумное существо не станет так напрягаться, если только оно не готовится к поступлению на ксенофак, а прилетело весело провести отпуск. За две недели приобщиться к чужой культуре нереально, как её ни адаптируй. Так что с культурой поступают радикальнее: литературные и мифологические сюжеты сортируют в порядке убывания популярности и сопоставляют по индексу. Такой перевод не сохраняет смысла, зато гарантирует, что трагедия Ромео и Джульетты — в чём бы она ни заключалась — не покажется чужим не стоящей выеденного яйца.

Я тоже в отпуске и не хочу напрягаться, но и потреблять эрзац не желаю. Поэтому я выбрал инопланетян, которых смогу понять. Юмяне — потомки земных колонистов. Найдётся на Юми и безвредная, простерилизованная временем экзотика: когда-то здесь обитали настоящие чужие, но давно вымерли. Комитет по защите прав разумных подозревает, что не без помощи первопоселенцев с Земли. Дело тёмное; может, чужих съели саблезубые тараканы, но они же неразумные твари, на них не подашь в межпланетный суд. Археологическая экспедиция в Оряне пока не обнаружила следов геноцида. Вообще, самому позднему найденному там костяку — вернее, экзоскелету — больше трёх тысяч лет, мы тогда ещё в космос не вышли. С другой стороны, шестьсот лет назад земная экспедиция застала на Юми процветающую цивилизацию чужих: населённые города с мощными стенами, работающие ветряные установки, вибродвигатели, которые обрушивают подземные ходы саблезубых тараканов. Жуткие монстры! Тоже практически вымерли, лицензия на отстрел стоит приличных денег.

Потом связь с колонией прервалась и наступили тёмные века. Теперь потомки поселенцев не могут объяснить, куда сгинули аборигены. Ладно, мне-то что. Куплю вот сувенир, посмотрю, как живут простые юмяне, и хватит с меня экзотики.

А продавец сидит и забавляется с часами, точно младенец с погремушкой, на меня даже не взглянул. Ничего удивительного, что юмяне никак не вылезут из бедности.

— Есть мяльза, — сказал вдруг туземец, не отрывая взгляда от часов. — Есть ещё кяголь, двадцать три куня за пару. Могу уступить три штуки за двадцать пять ланей.

В тринадцати юмянских кунях — семнадцать ланей, отличная денежная система для жуликов. Я в уме прикинул и вышло, что два кяголя дороже трёх. Достал карманный компьютер, посчитал — так и есть. Что за надувательство! Или он сказал не «два», а «пара»? Наверно, этот кяголь — что-то вроде сапога, и пара ценнее, чем три разных.

Торговец посмотрел на мой компьютер и с осуждением произнёс:

— Это вам не нужно.

Мне стало неловко, будто я незаслуженно оскорбил недоверием честного человека. Нет, какого чёрта?!

— Почему не нужно? — с вызовом спросил я.

— Потому что вы похожи на землянина.

Интересно, на чём я погорел. Одет в такой же балахон, что и он — серый, потёртый и пыльный, и говорю, кажется, без акцента. Так почему он сходу меня раскусил? Из-за земного компьютера? Мало ли, откуда у меня компьютер. У него у самого вот часы. Не вижу логики.

— А я не землянин, — сказал я.

— Разумеется, — легко согласился он, пристально разглядывая меня с ног до головы. — В том и проблема. Вам нужен зюш. Да, зюш, только зюш вам поможет. К счастью, у меня есть зюш. Я сделаю вам скидку.

Ага! Похоже, зюш та самая штука, без которой не сойти за местного. Не уверен, что куплю, но взглянуть на неё стоит.

— Покажите, — потребовал я.

— «Покажите»! «Покажите», ой, не могу… — развеселился он. — Тут нету. Надо сходить на склад. Я быстро, буквально пятнадцать минут. А вы присмотрите за товаром. Присмотрите, ха-ха-ха! — он снова рассмеялся невесть чему. — Серьёзно, могу я вам доверить товар? — он встал из-за прилавка и окинул меня придирчивым взглядом. — Похоже, могу.

— Нет, — сказал я, — не нужно. То есть, я имею в виду…

— Пятнадцать минут, — выкрикнул торговец, оборачиваясь на бегу. — Я быстро!

Чёрт, как глупо вышло. Теперь придётся купить этот зюш, раз за ним бегали в такую даль, а то неудобно. Ладно, я всё равно собирался приобрести что-нибудь инопланетное, так почему бы и не зюш. А пока посмотрю вблизи на остальные штуковины. Даже хорошо, что хозяин ушёл: можно трогать руками и никто слова не скажет.

В палатке было темно, и я включил карманный компьютер в режиме фонарика.

Так, вон та металлическая дура (датчик, встроенный в компьютер, определил алюминий с примесью кремния) будет неплохо смотреться в гостиной. Похожа на базуку в стиле рококо, подойдёт к антикварной мебели. А кухня у меня в стиле модерн, на кухню поставлю эту полусферу с круглыми дырками. Будет фруктовницей. Ай, нет! Датчик показывает неизвестную органику. Ну её, вдруг что-то вредное. Интересно, а куда можно приспособить зюш?

Пора бы уже его принести. Пятнадцать минут прошли, даже двадцать. Этот юмянин вообще знает, что такое пятнадцать минут? Человек, который сегодня впервые увидел часы…

Я выглянул из палатки: в обе стороны тянутся бесконечные торговые ряды, бродят туземцы в выцветших балахонах, ветер лениво несёт песок и мусор. В палатке напротив сидит за пустым прилавком толстая угрюмая торговка и вяжет на спицах шарф.

— Простите, — обратился я к ней, — не подскажете, когда вернётся хозяин моей палатки?

— Откуда я знаю?

— Видите ли, в чём дело… Он сказал, что пойдёт на склад и придёт через пятнадцать минут…

— Ну так ждите.

— Да, но он что-то долго не возвращается.

— И чего вы хотите от меня?

— Может быть… Не могли бы вы присмотреть за товаром, а я пойду уже?

— Щас! Значит, за вашим товаром присмотрю, а мой пусть сопрут?

Ну что с неё взять! Продукт отсталой культуры. Я вернулся в свою палатку, сел за прилавок. Достал компьютер, открыл детективчик, но мне не читалось. На душе было неспокойно. Я то и дело вскидывал глаза и с подозрением вглядывался в проходящих мимо. А вдруг и правда что-то украдут, пока я тут караулю? Подбегут, схватят какую-нибудь мяльзу и наутёк. Что мне делать, догонять? Я побегу, а тем временем сообщники вынесут товар подчистую. Нет, нельзя уходить из палатки. Чёрт, вот влип! Если даже я буду безупречно бдителен, хозяин всё равно возьмёт и заявит, будто что-то пропало, и потребует компенсацию. Лучше заплатить, иначе придётся иметь дело с мафией. На отсталых планетах всегда бывает мафия.

Боковым зрением я увидел два цветных пятна. Поднял глаза — и не смог удержаться от счастливой улыбки. Туристы, земляне, родные мои! Райский островок в океане враждебной серости… Мужчина мазнул по мне безразличным взглядом и отвернулся. В одной руке у него была банка пива, другой он придерживал закинутую на плечо объёмную сумку. Я не в обиде, я понимаю — этот шопинг тебе надоел хуже горькой редьки. А вот женщина улыбнулась мне в ответ, но как-то… свысока. Да, конечно, я сижу за прилавком на этом варварском базаре, на мне убогая туземная одежда, но неужели не видно, что я свой?!

— Почём убяр? — спросила она.

— Видите ли, я не продавец. Я сам жду продавца, он отошёл на пятнадцать минут, а я…

— Зайка, — вздохнул её спутник, — зачем тебе убяр? Давай пойдём в ресторан или на вертолёте покатаемся, а? Слетаем на острова, постреляем саблезубых тараканов…

— Котик! В ресторан мы с тобой сходим на Земле. А с Юми нам сам бог велел привезти убяр, — туристка обернулась ко мне. — Сколько? Но не вздумайте заломить цену, я прекрасно разбираюсь в орянских артефактах.

— Послушайте, я не знаю! Говорю же вам: я не продавец.

— Зайка, а отчего мы не купили убяр в предыдущем ларьке? Вместе с остальными штуковинами, а?

— Котик, ты не понимаешь. Здесь убяр с изогнутыми поперечинами, а там был с прямыми. Так почём, говорите, ваш убяр?

— Сто шесть куней и три ланя, — сказал я.

Сто куней — это сумма, которую бы я не выложил ни за какой убяр. А шесть куней и три ланя я добавил из вежливости. Просто «сто куней» звучит как «отстаньте, подите прочь», а так цена выглядит солидно, словно её вычислили по формуле.

— Зайка, в той лавке было в четыре раза дешевле.

— Дешевле, потому что дешёвка. А тут качество!

— И что, здесь в четыре раза лучше? — котик с несчастным видом достал кошелёк. — До ста не скинете, а?

Я промолчал — он расценил это как согласие.

— А до девяноста?

— Семьдесят! — хищно вклинилась зайка. — Семьдесят — и мы его берём.

А не сделать ли маленький бизнес? Продать им этот убяр, а потом купить в другом ларьке точно такой же, но дешевле. Нет, мне нельзя отлучаться, я должен стеречь товар. И потом — как я продам им убяр, если не знаю, как он выглядит?

Зайка, заметив мои колебания, решила меня дожать:

— Пятьдесят. Там боковина поцарапана.

— Ну… — протянул я, пытаясь вспомнить, у какой инопланетной штуки были поперечины и боковина.

Котик воодушевился:

— А давайте за двадцать пять? Нет, за двадцать.

— Гм, — сказал я. Становится невыгодно.

— А может, до десяти скинете?

Я пожал плечами. Интересно, на чём они остановятся.

— Пять, — прошептал котик, враз охрипнув от алчности.

— Два — или мы уходим, — зайка подхватила его под руку и повлекла прочь.

Ну наконец-то!

Она обернулась и вопросительно на меня посмотрела.

— Нет, — сказал я, — за эту цену я вам убяр не отдам.

— Ладно, давайте за пять, — согласилась зайка. Ещё бы! Какой смысл идти на принцип из-за мелочи, когда есть возможность отхватить убяр в четыре раза лучше и в пять раз дешевле?

— И за пять не отдам.

— Значит, за десять? — встревожилась она.

Я покачал головой.

— Тогда за двадцать пять?

— Гм, — сказал я. Какое смешное предложение!

— Пятьдесят? Семьдесят? Семьдесят — и мы его берём.

Я непреклонно молчал.

— Сто! — взмолился котик. — У меня больше нет, смотрите!

И он обнажил передо мной свой кошелёк. Фу! Так унижаться перед туземцем… Глаза б мои не видели. Я отвернулся и принялся поправлять и перекладывать артефакты.

Какой из них убяр, я так и не понял. Зато вычислил кяголь — кувшин с железным кольцом, продетым сквозь носик. Таких нашлось пять штук, а среди прочих предметов я не встретил более двух одинаковых.

— Мне нужна хурчатка. Пожалуйста…

Я резко обернулся; подозрительный тип в залатанном балахоне отшатнулся от прилавка, прижимая руки к груди. Глаза жадные и тревожные, как у наркомана или у голодного пса.

— Нету! — бросил я. — А ну проваливай.

— Как же нету? — жалобно сказал он и, привстав на цыпочки, попытался заглянуть мне через плечо. — Она там! Мне бы посмотреть поближе…

И он бочком, бочком стал протискиваться мимо прилавка в палатку. Ой, что-то мне это не нравится. Хотя… пусть уж лучше будет внутри, под присмотром. Я сделал приглашающий жест — и заблокировал выход своим телом.

— Да, я только посмотрю… — бормотал юмянин, радостно и суетливо оглядываясь по сторонам. — Ведь не убудет, если я посмотрю… и чуть-чуть потрогаю…

Он метнулся в угол, схватил фруктовницу и запустил пальцы в дырки, чуть не вывернув суставы. Благоговейно прошептал:

— Хурчатка.

А сам всё обшаривал взглядом палатку.

— Можно ещё? Только мяльзу — и пойду. Можно?

Почему бы нет? Пускай хоть всё тут перетрогает — зато буду знать, чем торгую.

— На здоровье, — великодушно разрешил я.

Туземец бережно поставил хурчатку, подбежал к базуке и потёрся о неё щекой. Лицо выражало муку и блаженство. Он закрыл глаза, замер — и кулём повалился на пол.

— Эй! — закричал я. — Мы так не договаривались.

Я бросился возле него на колени, схватил за плечи и яростно встряхнул.

— Что за дурацкие шутки? Не надо меня разыгрывать! Эй, ну хватит, а? Слышишь, я тут не работаю, хозяин отошёл на пятнадцать минут… Да я вообще ничего не понимаю!

Его голова моталась, словно из шеи вынули позвонки. Я в ужасе отпустил его, прижал ухо к груди. Сердце билось, дыхание прослушивалось. Уф!

В палатке напротив толстая торговка распускала шарф и аккуратно сматывала нитку в клубок.

— Помогите! Там человеку плохо!

— Где там?

— Да в моей палатке! Упал и лежит.

— А чего же вы ждали? — сказала толстая Пенелопа и погрузилась в своё занятие.

— По-вашему, это нормально, да?

— Неприятно, — флегматично согласилась она. — Но лучше в палатке, чем рядом.

— И что мне теперь делать?

— Накройте его, и никто не увидит.

Я нашёл в углу потёртый кусок материи и накинул на туземца. Кусок оказался короток, из-под него торчали сапоги. Лучше пусть сапоги, а не голова. Потом я сел за прилавок, включил компьютер и сделал вид, будто читаю. Проходите мимо, дорогие покупатели!

Перед палаткой остановился землянин. Он переоделся в туземный балахон, но его выдавало лицо. Такое кислое и самодовольное, будто все кругом ему должны. Я уткнулся в экран. Он прокашлялся. Вежливо и ядовито произнёс:

— Не могли бы вы уделить мне минуту вашего времени?

— У меня перерыв, — буркнул я.

— Вы рискуете упустить покупателя, — попенял он. — А ведь у вас много конкурентов, то есть ларьков, где торгуют сходным товаром. Я понятно выражаюсь? К слову, а что именно вы продаёте?

Понятия не имею.

— Орянские артефакты, — сказал я. И добавил, чтобы он отвязался: — Поддельные.

— Что ж, по крайней мере, честно, — сказал он с удовлетворением. — Для вас не всё потеряно. Так и быть, я взгляну на ваш товар.

И не успел я рта раскрыть, как он очутился внутри палатки. Прошёлся, потыкал пальцем, поцарапал ногтем, как дикарь. Его взгляд бесцельно перескакивал с одного незнакомого предмета на другой — и вдруг уткнулся в прикрытое тряпьём тело. У меня сердце ухнуло. А он оживился:

— В какую цену сапоги?

— Не продаются, — сказал я сквозь зубы.

Он недовольно нахмурился и продолжил осмотр.

— А почём это решето?

— Это не решето, а хурчатка.

Он поджал губы:

— Знаете, почему ваша планета неспособна преодолеть экономическую отсталость? Рост экономики немыслим без торговли, а главный показатель эффективности торговли — это её оборот. То есть, чем больше продавать, тем больше прибыль, я понятно выражаюсь? Вот вы — вы хотите заработать побольше денег?

— Ну… да.

— Значит, вы должны стремиться больше продавать. Итак, вы хотите мне что-нибудь продать?

И он уставился на меня с видом Сократа, ожидающего рождения истины.

— Нет, не хочу, — сказал я.

Он плюнул и зашагал прочь.

— Постойте, — окликнул его я.

«Вы правы, я хочу вам кое-что продать. Зюш. Да, вам нужен зюш. Только надо сбегать за ним на склад. Это недолго, какие-то пятнадцать минут. А вы присмотрите за палаткой, пока я не вернусь, ладно?»

— Ну, что ещё? — сердито поторопил он.

— Нет, ничего, — сказал я.

И он ушёл, бормоча себе под нос, что пока такие как я торгуют на рынке, не видать этой планете экономического процветания.

В воздухе пахло нагретой на солнце пылью. Тысячи голосов шелестели, как песок на ветру. Я уже не читал и не смотрел по сторонам, я опустил голову на сложенные руки и прикрыл глаза.

— Эй, — кто-то дотронулся до моего плеча.

Я поднял тяжёлую голову. Очередной юмянин.

— Закрыто, — сказал я. — Ничего не продаётся.

— Мне ничего не нужно. И у меня есть кое-что для вас.

Я встрепенулся. Неужели хозяин моей лавчонки обо мне вспомнил? Сам не пришёл — ну хотя бы прислал подручного.

— Вы принесли зюш?

Он засмеялся:

— Нет! Зачем вам зюш? Разве вам мало вашей коллекции? — он стрельнул глазами мне через плечо и тут же отвёл взгляд. — Продаю вещи с Земли, недорого.

— Не интересует.

— Недорого, честное слово!

— Честное слово — не интересует.

— Как можно! У вас тут столько орянских артефактов… — он понизил голос. — Нехорошо пренебрегать собственной безопасностью.

Ах, ну понятно. Вот и мафия пожаловала. Лучше не спорить и откупиться.

— Что вы предлагаете? — спросил я ровным тоном.

— Купите одну землянскую вещицу и постоянно держите на виду. Этого достаточно, чтобы избежать неприятностей.

Он распахнул балахон; на подкладку были нашиты карманы, карманчики и газыри, набитые разнообразными предметами: расчёсками, карандашами, консервными ножами, зубными щётками… Юмянин вытащил ножницы, вдел пальцы в кольца и пощёлкал в воздухе лезвиями.

— Серьёзная штука, скажу вам, вроде хурчатки. Пятьдесят куней.

— Это почему — вроде хурчатки? — изумился я. — Потому что с дырками?

— Ну да, не очень похоже, — согласился он. Убрал ножницы, достал перчатку, надел на руку и медленно пошевелил пальцами. — Вот это ближе.

Господи, а тут по какому принципу уподобление? Потому что в рифму, «хурчатка-перчатка»? Ладно, соберу побольше информации, и станет ясно.

— А какой землянский предмет похож на мяльзу? — спросил я.

Он продемонстрировал мне ложку. Понятно: они обе, ложка и мяльза, силуминовые. Я скептически улыбнулся:

— Да ну?

— Точно вам говорю! — он зажал ручку в кулаке и зачерпнул воображаемый суп. — Это штука для рта. Смотрите: ам-ам!

— А есть что-нибудь вроде убяра?

Он извлёк носовой платок, обстоятельно высморкался и протянул мне:

— Берите. Сделаю скидку.

— Спасибо, не надо. А как насчёт кяголя?

Он достал горсть батареек, с сомнением перевёл взгляд на меня:

— Слабовато будет. Нужно что-нибудь посильнее…

— Вроде зюша? — предположил я.

— О! Точно, вроде зюша.

Он с видом фокусника вынул из кармана компьютер, положил передо мной и включил. Открыл браузер и стал щёлкать по баннерам, рекламирующим всё подряд — от наноэпилятора до престижного антиграва.

— Ну как, впечатляет? Землянские вещи на все случаи жизни. Внутри этой штуки они не совсем настоящие, зато их много, очень много. Посмотрите и представьте, будто они ваши и вы их используете… Вот очки — надеваются на уши и на нос, и сквозь них смотрят глазами. А это прибор ночного видения, чтобы ночью ничего не видеть.

Я фыркнул; туземец бросил на меня сердитый взгляд и продолжал:

— Вот спортивный скафандр, принимает форму тела. Нет, не то. О! Ботинки, левый и правый, для обувания ног. Но сначала не забудьте брюки. Крем от загара «Белоснежка» — и ваша кожа станет белой.

Мне надоело слушать эту чушь, и я выложил на прилавок свой собственный компьютер.

— Что вы молчали? — рассердился юмянин. — Впредь держите эту штуку перед собой, ради вашего же блага!

Обошлось. Выкрутился. На этот раз пронесло. Кстати, а как там мой болезный покупатель?

Кожа посерела и пошла зелёными пятнами. Волосы, брови и ресницы выпали. Неестественно вывернутая рука лежала вверх ладонью, на которой вздулись бурые наросты. Я с опаской дотронулся до тела — оно было жёстким и холодным.

— А вот и я! — раздался за моей спиной бодрый запыхавшийся голос. — Немного опоздал.

Я подскочил, набросил на тело покрывало и приветливо оскалился:

— Пустяки. Однако мне пора.

— Постойте, а зюш? — торговец протянул мне маленькую картонную коробочку, в каких дарят безделушки. — Для вас — всего двадцать девять ланей. Нет, нет, не открывайте! — он замахал на меня руками. — Понимаю, вам не терпится, но… не здесь.

Я сунул коробочку в карман и заплатил не торгуясь. В конце концов, справедливо: его тоже ожидает сюрприз.

И всё же, отчего тот бедняга отбросил копыта? Какая-то местная болезнь? Я не боялся заразиться: сразу после посадки мне вкололи прививку от всех юмянских инфекций. Но необъяснимая тревога не отпускала меня, пока я возвращался в Ир. Где-то я видел что-то похожее… Но где?

Уже в Ире, сидя в кресле в гостиничном номере, я изучал статьи о местных болезнях и вдруг вспомнил… Не там ищу. Я открыл отчёт первой экспедиции на Юмь и уставился на снимок аборигена — холоднокровного, покрытого жёстким панцирем, серым в зелёных пятнах. Ну вылитый мой покупатель.

Ничего себе! Человек буквально у меня на глазах превратился в чужого. И как его угораздило? Поглазел на артефакты, потрогал мяльзу и хурчатку. Но я тоже смотрел и прикасался… Боже помоги мне! Я впился взглядом в свои руки. Уф. Руки, а не лапки. Встал перед зеркалом, задрал рубашку — никаких зелёных пятен. Орянские артефакты на меня не действуют.

А почему действуют на них? Нет, ну как вообще можно превратиться из человека в чужого, потрогав какие-то штуковины? Мистика. Разве что… Разве что юмяне — не люди. Они принимают облик людей, пользуясь человеческими вещами, а потом превращаются обратно в чужих с помощью инопланетных артефактов. Например, надевают перчатку — и у них вырастает пять пальцев на руке, подносят к лицу ложку — и образуется рот. Они носят брюки, чтобы ходить на двух ногах, и ботинки, чтобы одна из них была правой, а другая левой. Зато спортивный скафандр, принимающий форму тела, для юмян бесполезен. Юмяне включают прибор ночного видения и утрачивают ночное зрение за ненадобностью. Они мажутся кремом от загара, и их кожа становится белой — в кои-то веки реклама не врёт.

Способность менять форму сама по себе не удивительна. Мы тоже проделываем это в материнской утробе, если на то пошло. А лягушки и насекомые — несколько раз в течение жизни. Нет ничего необычного и в управляемой трансформации. Земные муравьи воздействуют на свои личинки феромонами или кормят их специальной пищей, чтобы вырастить особь определённой касты. А юмяне пользуются вещами, что практически то же самое. Просто муравьи передают информацию с помощью химических сигналов, а у юмян лучше развито зрение.

Удивительно вот что. Число форм в пределах вида может быть велико, например, у земных муравьёв их бывает более десятка, но всегда конечно. Каждая из форм — это приспособление к определённым условиям, выработанное естественным отбором. Эволюция скупа в средствах; она еле сводит концы с концами и не откладывает на будущее. Как же могла возникнуть адаптация к любым, заранее неизвестным условиям? По-моему, эта способность столь же универсальна и неисчерпаема, как разум.

И главное, зачем она существам, у которых есть техника? Один биологический вид мог развить либо то, либо другое. Или… на Юми обитали два разных вида? А ведь это многое объясняет. Артефакты и экзоскелеты, найденные археологами в Оряне, остались от первого вида — назовём его «орянцы». А те существа, которых мы приняли за потомков землян, относятся ко второму виду — назовём его «ирцы». Оба вида существовали на Юми в симбиозе и развивались параллельно. Орянцы создавали орудия труда, а ирцы их использовали. У орянцев возник разум, а у ирцев — аналог разума.

Три тысячи лет назад орянцы вымерли. Ирцы скоро последовали бы за ними или одичали, но тут прилетели колонисты с Земли и вступили с ними в контакт. Или, как посмотреть, в симбиоз. Лазерные винтовки оказались эффективней против саблезубых тараканов, чем вибродвигатели. Орянские орудия были отвергнуты ради земных — а вместе с ними прежний облик.

Спросите, зачем тогда ирцы покупают орянские вещи, если земные лучше? Ну, если они альтернативно разумны, то встречаются среди них, должно быть, альтернативные безумцы. Меня занесло в лавочку для чокнутых.

Примерно вот так я изложил в своей статье — не в той, которую мы с академиком Беловым написали уже потом, а в самой первой, с которой всё началось, — и послал в «Вопросы ксенологии». А они знаете что ответили? Что моя гипотеза нелепа, потому что у меня нет ксенологического образования, не говоря уж о печатных работах по юмянской проблеме. Мол, не смешно ли: археологи двадцать лет копали не выкопали, светлые умы думали не додумались, опубликованы сотни статей и защищены десятки диссертаций, а тут пришёл человек посторонний, не имеющий научной репутации, и за две недели сделал открытие?

А я разозлился и написал им, что в том-то и дело, что десятки диссертаций защищены и сотни статей опубликованы, и ещё сотни диссертаций защитят и тысячи статей опубликуют. С раскопками тоже всё ясно, стоит лишь посмотреть, кто их финансирует. Комитет по защите прав разумных. Они ведь не истину ищут, а свидетельства геноцида. Ну вот и будут искать, пока не кончатся деньги.

Два дня и три ночи я сочинял эту филиппику, доводил до блеска, но в редакцию так и не отправил. Потом остыл ещё на градус и даже решил последовать их совету. Они просили меня не расстраиваться, мол, «Вестник ксенологии» — журнал для специалистов, распространяется исключительно по научным библиотекам, а тираж у него всего две с половиной тысячи. Не лучше ли мне будет попытать счастья в «Тайнах галактики»? Продаётся на каждом углу, и тираж почти триллион экземпляров.

Действительно, почему бы нет? Взял я и послал статью в «Тайны галактики». А дальше вы знаете. Вышел номер, в нём моя статья, а на передовице — трёхмерная фотография зюша. Совсем не похоже на компьютер, но тоже сильная штука, как оказалось. По всей галактике люди и другие существа падали прямо на улицах и покрывались зелёными пятнами.

Ненавижу, когда говорят, будто я раскрыл заговор. Нет никакого заговора. Юмяне не умеют планировать — они же альтернативно разумные. И неужто вы на полном серьёзе боитесь, что они займут ваше место? Отнимут вашу работу и заработают ваши деньги? Ну, если у вас такая работа, с которой может справиться юмянин, тогда оставьте её юмянину — и найдите себе дело, достойное Человека Разумного.