Звезды зовут…

АРТУР СЕЛЛИНГС ВСТУПЛЕНИЕ В ЖИЗНЬ Перевод с английского Р. Облонской

— Кош-ка читается Кошка, — сказала Эм.

— А что это — кошка? — спросил Пол.

— Да вот же она. Посмотри, какой у нее длинный полосатый хвост.

Но Пол обиженно оттолкнул книгу.

— Хочу кошку, живую кошку, хочу таскать ее за хвост.

— Кошки существуют не для того, чтобы их таскали за хвост, — сказала Эм. — Ну давай, ко-шка читается…

— Кошка, кошка, КОШКА! — завопил он и затопал ногами.

Эм замолчала было, потом снова принялась за дело.

— Так вот. Кошка сидит на ковре. КО-ВЕР, ковер. Вот тебе ковер, — Она протянула мальчику коврик. — Настоящий ковер.

Пол презрительно фыркнул и, следуя непостижимой ребячьей логике, сказал:

— А почем ты знаешь, для чего кошка, ведь у нас кошки нет?

Будь Эм человеком, она бы тяжело вздохнула. Но она лишь подумала, хорошо ли, что малыш задал такой вопрос. С одной стороны, хорошо — это показывает, что он способен рассуждать; с другой стороны, плохо — это может помешать его занятиям. Вот Элен совсем другая. Она просто слушает и повторяет слова, только никогда не известно, понимает ли она значение этих слов.

— Ну, почему у меня нет настоящей кошки, Эм? — спросил Пол. — В книжке у мальчика есть кошка. А у меня почему нет? Почему у меня нет настоящей живой кошки? Хочу живую кошку, не в книге, а живую. Как мы.

В мозгу Эм пронесся целый рой мыслей. Прежде всего, сама она ведь не живая, не по-настоящему живая. И от этой мысли возникло нечто такое, что человек назвал бы болью. Однако это было что-то другое, хуже, — ведь робот не может испытывать боль. И еще Эм подумала, как трудно и плохо учить малышей по книжкам, где рассказывается о детях, которые живут совсем по-другому, как трудно избегать их вопросов и все время уводить их в сторону…

— Джей перед сном читал мне рассказик, там кошку взяли и купили в магазине. А мы почему не купим кошку в магазине? — Пол наморщил лоб и жалобно прибавил: — А как это — купить?

Надо поговорить с Джеем, подумала Эм, пусть не читает им все подряд. Он слишком благодушный, слишком беспечный.

— Как это купить? — твердил свое Пол и тянул ее за металлическую коленку.

— Ну, это значит отдать что-нибудь в обмен на что-нибудь другое. Например… — Она запнулась: что же дальше? Но ведь она правильно сказала. Она слышала это от взрослых… в пору, когда здесь еще были взрослые. Они шутили над этим, люди ведь всегда шутили, потому что здесь у них слово покупать и другое… как же это… а, продавать… не имели смысла.

— Это не важно, — сказала она.

— А что важно?

— Учить уроки.

— Нет, а что это — важно?

— Если будешь учиться, узнаешь, что значит важно. — Едва договорив, Эм поняла, что объяснение ее не слишком убедительно, тем более для шестилетнего ребенка. И поспешно прибавила: — Вот выучишь, что означают все трудные слова, и тогда сможешь читать все книги. Все толстые книжки, в которых полным-полно трудных слов.

Странно, но, услыхав про толстые книжки, он ничуть не обрадовался, как бывало прежде.

— Они все врут! — выпалил он. — Не хочу ничего учить. В книжках все врут… про всяких кошек, и про деревья, и… А их вовсе и нету… — И Пол горько разрыдался.

— Не нету, а нет, — поправила Эм и тут же с досадой спохватилась. Как будто это имеет значение, когда их всего-то осталось четверо. Она протянула руку, желая утешить мальчика, но он увернулся.

— Ну, полно, — сказала она, стараясь, чтобы голос ее звучал по-человечески мягко, ласково, утешительно и зная, что ей это не дано. — Во всяком случае, деревья у нас есть.

Он поднял на нее глаза — лицо его вспыхнуло от негодования.

— Это не деревья! — сердито крикнул он. — Это какие-то противные сорняки. На настоящее дерево можно влезать.

— А мне казалось, ты говорил, что в книжках про деревья пишут неправду, — сказала Эм. На этот раз ей удалось понизить голос почти до шепота: может быть, Пол поймет, что она просто шутит.

Но он в ответ снова расплакался.

— У нас есть деревья, — повторила она. — Во всяком случае, они у нас были. И опять будут. — Будут ли? Надежды мало, но думать об этом не хочется, и Эм не стала думать. — Я видела их собственными глазами. Ведь ты веришь своей Эм, правда? — Она снова протянула руку, и теперь он не стал увертываться. Он уткнулся в ее жесткие, холодные металлические колени.

— Ой, Эм, — всхлипывал он. — Ой, Эм! — Но теперь это уже не были слезы гнева и отчужденности, малыш был с ней. Он плакал об общей потере, так что, будь Эм человеком, она бы, наверное, тоже заплакала. Но она лишь погладила его влажные светлые волосы своими неуклюжими, не приспособленными для этого пальцами и сказала:

— Ну, тише, тише, — но слова эти прозвучали чересчур громко, механически, и она не стала больше ничего говорить, взяла мальчика на руки и принялась покачивать, и он успокоился.

Когда Джей и Элен вернулись с огорода, Эм все еще держала Пола на руках и тихонько его покачивала.

Элен ворвалась в комнату с криком:

— Смотри, что у меня есть! Цветок! Настоящий цветок!

— Ш-ш, — прошептала Эм (звук был такой, словно выпустили пар из клапана).

— Ой, можно, я его разбужу и покажу мой цветочек? — Она высоко подняла чахлый бледно-желтый цветок.

— Нельзя, — сказала Эм. — Он устал. Не надо мне было заниматься с ним лишний час. — Она обернулась к Джею. — Откуда взялся цветок?

— Он просто вырос, Эм, — ответил Джей. — Я нашел его на грядке среди овощей.

— Это правда, Джей?

Джей помотал головой, не потому, что в нем заговорила совесть, нет, просто он знал, что Эм все равно знает правду.

— Я… посадил несколько семян. Один мешок с семенами прохудился, и я нашел семена на полу. От этого не будет никакого вреда, Эм.

— Но мы ведь уговорились, что не будем ничего такого трогать. Мы ведь не знаем, к чему это может привести.

— Ты напрасно волнуешься, Эм. Прежде чем их посеять, я прочел целую книгу. Мне казалось, наших малышей надо чем-нибудь порадовать. У них так всего мало…

— А тебе не кажется, что их пора укладывать спать? — предостерегающе сказала Эм. Она заметила, что Элен спрятала свой жалкий цветочек за спину.

— Конечно, конечно, — согласился Джей. — Но насчет этих семян, Эм. Мне казалось, может, нам стоило бы…

Он запнулся. У обоих роботов не было ничего похожего на лицевые мускулы, которые помогли бы им выразить что-то без слов. Но по тому, как смотрела на него сейчас Эм — набычившись, в упор, блестящими глазами, он понял, что лучше не продолжать.

— Ладно, Эм. Давай я возьму мальчика. Идем, Элен. Пора спать.

Но Элен не двинулась с места. Она смотрела на Эм.

— Можно я оставлю себе цветок, можно, Эм, да?

— Конечно, можно, Элен, — после минутного колебания ответила Эм. Если от этого и будет вред, теперь уже ничего не поделаешь. — Я налью в стакан воды, и ты поставишь его около своей кроватки. Согласна?

— Ой, спасибо, Эм, спасибо тебе!

Девочка кинулась к Эм, обхватила ее за ноги. Эм осторожно приподняла ее и подержала на вытянутых руках. Не то Элен непременно станет ее целовать, она проявляет свои чувства с большим жаром, чем Пол. И при мысли, что дети вместо матери только и могут целовать ее — холодную, жесткую, металлическую, — Эм особенно остро почувствовала свою несостоятельность. Полагалось ей это чувствовать, нет ли, кто знает, но она чувствовала это, и не в первый раз.

Она поставила Элен на пол — и увидела по ее лицу, что девочка разочарована. Так случалось всякий раз, как Эм охлаждала ее детски непосредственные порывы. Но взгляд, каким Элен посмотрела на нее, уходя за Джеем, был для Эм совершенной неожиданностью.

Эм долго смотрела ей вслед. И когда вернулся Джей, она все еще стояла в той же неудобной позе, совсем не так, как стоял бы человек. Джей сел, и она тоже села — напротив него. Привычку сидеть они тоже переняли у людей и не отказались от нее, когда людей не стало.

Джей беспокойно пошевелился.

— Элен не захотела, чтобы я читал ей перед сном сказку, — сказал он.

— Вот как? — отозвалась Эм. И оба надолго замолчали.

— Эм, — заговорил наконец Джей, — ты очень на меня сердишься? Из-за этих цветов?

— Просто я считаю, что ты дурак, — ответила она. — Нам нельзя идти на такой риск. Микробы, споры… все это новое, мы понятия не имеем, чем оно грозит.

— Но ведь мы от всего сделали им прививки. Неужели ты не помнишь, Эм? Помнишь, я их держал, а ты колола?

— Да замолчи ты, — сердито оборвала Эм. Конечно, она помнит. Разве это можно забыть? В те первые годы надо было запомнить столько прощальных, торопливых наставлений. Как пеленать и купать младенцев руками, которые совсем не предназначались для такой работы. Как нянчить их, когда они хворает, несмотря на все прививки. Как учить тому, чему никогда не учился сам, потому что тебе эти знания либо вовсе не были нужны, либо их запрограммировали с самого начала.

У робота не может быть нервного расстройства, ведь робот устроен иначе, чем человек. Но роботу вряд ли по силам воспитать человеческого детеныша, думала Эм. Перед ее мысленным взором снова и снова возникала одна и та же страшная фантастическая картина: она не выдерживает напряжения и взрывается, и во все стороны летят винтики, пружины, синтетические клетки ее искусственного мозга.

Именно эта картина привиделась ей сейчас и смутила ее и напугала.

Джей совсем другой. После того как она его выбранила, он сидит и молчит, как деревяшка. Ей вспомнились первые дни, самые первые дни, еще до того, как на их плечи лег тяжкий груз ответственности.

Как тогда было беззаботно! Люди, например, обращались с ними, будто они мужчина и женщина. А ведь это простая случайность, что Джею выпало мужское имя, а ей — женское. Он модель более ранняя, оттого и получился более громоздкий, неуклюжий, топорный; она же складненькая, меньше ростом, проворнее и вообще сделана куда изящнее. И голос у нее не такой грубый. И, главное, чутье тоньше, вся повадка, и она гораздо больше склонна тревожиться. Это он, а не она пытался подражать людям в их шутках, пытался уразуметь, что же их смешит, неуклюже танцевал, стараясь всех развеселить, когда все они приуныли. А она тем временем научилась стряпать, хотя это вовсе не входило в ее обязанности, так же как танцы-в обязанности Джея.

Находясь среди людей, они мало-помалу научились держаться как супружеская пара; он нет-нет да принимался хвастать, что он старше и опытнее, она же лукаво намекала, что это ему не прибавило мудрости. А с тех пор, как на корабле не осталось ни одного взрослого, он заботился о том, чтобы детям жилось повеселее, она же пеклась о их безопасности.

И, как всякая жена, которая знает, что она умнее мужа, она давала это ему понять не слишком часто. Но сегодня разговора не миновать.

— Если с ними что-нибудь случится, мы останемся в одиночестве. Ты, я думаю, просто не понимаешь, какой у человека хрупкий организм.

— Да нет, Эм, я понимаю.

— И речь идет не только о их теле, — продолжала она, не слушая. — Книжки для чтения тоже надо выбирать с умом.

— Ну что я такого сделал?

— Не надо читать им рассказы про детей, у которых есть что-то, чего мы им дать не можем. Лучше читай сказки.

— Но сказок ведь не так уж много. Они уже все их знают наизусть. И вообще, раз люди держали эти книжки, значит, они для детей не вредные. Разве я не прав?

— О-хо-хо! Хотела бы я знать, что творится в твоей квадратной башке. Неужели ты не понимаешь, что, если бы их родители были живы и могли сами им все растолковать, это было бы совсем другое дело?

— Ну да, конечно. Просто я не подумал, что…

— А ты думай, — резко оборвала Эм.

Джей опустил глаза.

— А я думаю, — сказал он, помолчав. Потом поглядел на нее и сказал: — Я, например, думаю, что скоро нам придется им сказать. Сказать правду.

Эм вдруг испугалась.

— Почему ты заговорил об этом сейчас? — спросила она.

— Да просто они иногда говорят не так, как раньше. И спрашивают про большую дверь, и так по-особенному на нее смотрят. Вот я и подумал…

— Да, верно, — сказала наконец Эм. — Но мне страшно. Как-то они это примут, вдруг это знание им повредит?

Долгие минуты прошли в молчании. Потом Джей предложил:

— А может, нам придумать сказку? Длинную сказку про все про это. И тогда не надо будет рассказывать им правду.

Эм положила металлическую руку ему на плечо.

— Милый мой Джей, да разве ты можешь придумать хотя бы самую короткую сказку?

Он молча покачал головой.

— И я тоже не могу, — сказала Эм. — И, даже если бы мы могли, этой сказки хватило бы ненадолго. Просто вместо наших теперешних мелких уверток появилась бы одна крупная. Но все равно, через два-три года у них будет достаточно сил, и они сами растворят большие двери. Нам их не удержать. К тому времени они уже должны знать. Они должны постепенно узнавать правду про разные мелочи, тогда правда про самое главное не будет для них слишком большим ударом.

— Прямо сказать, я не понимаю, зачем мы их учим, что ко-шка читается как кошка, а два плюс два будет четыре, — заметил Джей. — Чем это им поможет?

— Где уж тебе понять? — сказала Эм, снова довольно резко. Не вдаваясь в особые сложности, он со своим прямолинейным, более примитивным умом был куда ближе к истине, чем ей хотелось бы признать, — оттого она так резко ему и ответила. — Это развивает их ум. Дисциплинирует. Готовит к будущему.

— Просто я так подумал, — поспешно сказал Джей. — Тебе лучше знать, Эм. Ты всегда все лучше знаешь.

Но очень скоро Эм поняла, что невозможно говорить правду о пустяках, если умалчиваешь о самой главной правде. Ибо растущее день ото дня недоумение лишало детей охоты учиться.

Они так и не могли сдвинуться с уроков первого года обучения для пятилетних. Долгие часы, пока дети спали, Эм вчитывалась в методические указания, совершенствуя свое искусство учить, стараясь понять, в чем же она ошиблась.

У обоих детей достаточно острый ум. Пытаясь выбраться из сети недомолвок, которая затягивается все туже, они по-прежнему задают множество вопросов; они становятся все проницательнее, все чаще застают свою учительницу врасплох. И чем дальше, тем яснее она понимала, что каждая новая увертка — это шаг назад. Когда дети просили и требовали объяснений, она пыталась отвечать учеными, незнакомыми им словами и говорила при этом, что проще не объяснишь; когда-нибудь они все поймут, только надо прилежно учиться. Но скоро и это перестало помогать, дети разгадали ее хитрость. Она читала это по их лицам, по тому, как все чаще они смотрели на нее обиженно и недоверчиво.

Самое трудное пришло, когда Пол однажды задал вопрос, от которого она просто не могла отмахнуться. Эм не знала, что рано или поздно каждый ребенок непременно задает матери этот вопрос.

— А откуда мы взялись, Эм? — вдруг спросил он посреди скучного урока арифметики, и она растерялась, правда по-иному, чем растерялась бы застигнутая врасплох мать. Но все равно растерялась.

В первую минуту ей захотелось увильнуть, сказать, что во время урока нельзя задавать посторонние вопросы. Но по лицу малыша она поняла, как нетерпеливо и напряженно он ждет ответа, и осеклась. Она поймала на себе взгляд Элен: девочка чуть усмехалась, а лицо упрямое, отчужденное и… да, обвиняющее.

— Ну, как тебе объяснить, — сказала Эм, — понимаешь…

Джей был тут же, и она взглядом просила у него помощи, хоть и знала, что это не в его власти. И вовсе незачем было ему беспомощно разводить руками.

— Элен говорит, — сказал Пол, — нас сделала больщая машина. Она говорит, она сама слыхала, как машина пыхтит. Она говорит, когда машина пыхтит, она делает маленьких детей.

Ох, нет, подумала Эм, только не это! Это совсем никуда не годится. Нельзя, чтобы они так думали. Машины не главное. Их делают люди. А машине ни за что не сделать человека. Но как иначе могут думать эти дети? Ведь они не видят других людей, и вся их жизнь зависит от двух машин.

— Ты в самом деле так думаешь, Элен?

Но Элен только опустила глаза.

— Ну, а ты, Пол, ты тоже так думаешь?

— Сам не знаю.

— Ты когда-нибудь слышал машины, Пол?

И тут Элен заговорила:

— Я их не слышу, я чувствую. Я чувствую, они пыхпых-пыхтят. — Она вдруг замолчала и опять опустила глаза.

— Но ведь вы оба знаете, что это самые обыкновенные машины, они дают нам воздух, свет и все остальное. И они работают, как и положено хорошим машинам.

— А тогда откуда мы взялись? — спросил Пол. — Должны же мы откуда-нибудь взяться. Оттуда, где есть деревья, кошки и… и другие мальчики и девочки. — Его тонкий голосок зазвучал пронзительно: — Зачем вы нас запираете от них?

— Что? — испуганно воскликнула Эм. Как начать рассказывать им правду, если у них такие странные мысли?

— Почему вы не пускаете нас играть с ними, бегать под деревьями? Почему вы всегда запираете большую дверь? — В глазах Пола стояли слезы, но он не расплакался в голос. Вот эти молчаливые слезы и убедили Эм, заставили ее решиться.

— Я расскажу вам, — сказала она. И взглянула на Джея. Он медленно кивнул. Даже он понимал, что на этот раз от разговора не уйти.

Широко раскрытыми глазами дети посмотрели сперва друг на друга, потом на Эм.

— Прежде чем я начну свой рассказ, вы должны пообещать мне, что будете храбрыми. Вы услышите сейчас совсем не то, чего ждете. Каждого из вас произвели на свет отец и мать. Мы с Джеем здесь только для того, чтобы воспитывать вас, заботиться, чтобы вы росли умные и здоровые. Твои родители, Пол, умерли, и твои тоже, Элен. Когда-то тут жили двадцать человек, но теперь все они мертвые.

— Мы понимаем, — сказала Элен. — Это значит — неживые. Как коврик и стул. Но где же они? Пускай они мертвые, но почему их здесь нет?

С некоторым даже облегчением Эм поняла: дети не представляют, что такое смерть. Тогда, может, все будет. не так уж трудно? А про смерть она объяснит им позднее, когда они осознают, почему так важно быть живым. А вдруг после того, как она скажет им то, что должна сказать, они решат, что это совсем не важно?

— Потому что мертвым нет места среди живых. Они могут существовать лишь в мыслях живых. Мы с Джеем часто думаем о ваших родителях и о других людях тоже. Ведь правда, Джей?

— Что? А, да, да.

— Потому что они и нас тоже произвели на свет, — продолжала Эм. — Не ваши родители, но другие такие же умные люди. Мы рады, что появились на свет и благодарны им за это. Вот почему мы с радостью заботимся о вас. Вот почему вы должны стараться вырасти такими же умными, как они.

Дети были явно озадачены.

— Значит, мы можем производить на свет людей, таких, как вы? — пропищал Пол.

— Нет, — ответила Эм. — Не таких, как мы, а таких, как ты и Элен.

— Но мы не умеем, — с ужасом вымолвила Элен. — Мы не такие умные.

— Я не думаю, что для этого надо быть умными, — сказала Эм. — Придет время — сумеете. Умными надо быть совсем для другого. — Она встала и пошла к большой двери. — Пойдемте, — позвала она.

Какое-то мгновение они глядели на нее, не веря своим глазам. Потом с радостными криками кинулись за ней.

— Нас выпустят, выпустят!

— А на деревья нам можно залезть, Эм?

— А магазины там есть?

Взявшись за ручку двери, Эм остановилась, поглядела, как они скачут у ее ног.

— Деревьев там нет. И магазинов тоже.

Они застыли на месте, с обидой и недоумением подняли на нее глаза.

— Значит, книжки и правда все врут, да? — медленно выговорил Пол.

— Нет, не врут. Но только теперь у нас ничего этого нет. Все это было прежде.

— Значит, это как в сказке? Давным-давно? Все было давным-давно?

— А теперь совсем-совсем ничего нет? — сказала Элен.

— Я ведь вам говорила, что вы услышите не то, чего ждете, — медленно сказала Эм, глядя на Джея. — Вы все равно хотите идти со мной?

Она переводила взгляд с Пола на Элен и обратно. Может быть, они испугаются? Но она недооценила их любопытство, их жажду вырваться наконец на волю — ведь они всю жизнь пробели взаперти.

— Да, Эм. Пожалуйста! — ответила Элен.

— Да, — сказал Пол. — Пожалуйста, Эм!

Она отпирала дверь, и чувство у нее было такое же, как и в час, когда умерли последние люди. Она чувствовала свое бессилие. С тревогой сознавала она, что, когда имеешь дело с неодушевленными предметами, дважды два всегда четыре, а вот с людьми, даже с малышами… особенно с малышами… тут ответ может быть совсем другой, самый неожиданный.

Она раздвинула наконец двери. И перед ними открылись тускло освещенные переходы.

— Ой! — разочарованно воскликнули дети.

— Идемте, — поспешно сказала Эм. И взяла их за руки. Но тут же заметила, что Джея нет рядом, Джей пятился в глубину комнаты. — А ты разве не идешь?

— Конечно, иду, конечно, — ответил он и неуклюже затопал следом.

— Только чтоб без всяких шалостей, — сказала Эм детям. — Держитесь за мои руки.

Они прошли немного по коридору, и вдруг Элен сказала:

— Я ее чувствую.

— И я тоже, — сказал Пол.

Легкая дрожь моторов стала ощутимее. Все спустились на несколько ступеней вниз.

— А теперь мне их слышно, — сказала Элен.

— Сейчас вы их увидите, — сказала Эм, поворачивая за угол.

И вот наконец перед ними машины, огромные машины, они урчат и урчат, и на приборных досках мигают огоньки.

— Уу-ух! — выдохнул мальчик. — Смотрите, колесо крутится! Большущее!

— Эта машина дает нам воздух, — объяснила Эм.

Пол сделал глубокий вдох и сказал:

— Как чудно пахнет…

— Это озон, — объяснила Эм.

— А что это — озон?

— Я точно не знаю, — сказала Эм, — это какой-то особенный воздух. Про все про это написано в книгах. Как останавливать машины, и как приводить их в действие, и как пускать быстрее. Поглядели бы вы, что делается, когда они работают в полную силу. Сейчас они просто мерно постукивают. А вот когда они по-настоящему разойдутся, это да!

— А почему, Эм? Что они тогда делают?

Все идет как надо, подумала Эм. Они поймут, потому что им теперь интересно.

— Пойдемте, — позвала она, — я вам покажу. — Она повела их в рубку. И вдруг на нее снова нахлынули сомнения. Рука, протянутая было к кнопке, замерла. Но пути назад не было, она знала это — и нажала на кнопку.

Дети ахнули и, ошеломленные, боясь упасть, подались назад. Эм положила руки им на плечи.

— Ну, ну, — сказала она, — все в порядке.

Экран, казалось, был над головой, под ногами, с боков, окружал со всех сторон. Они словно вдруг очутились в пульсирующем сердце Вселенной. Но дети ведь не знали, что такое Вселенная, они впервые в жизни увидели звезды, и для них это было как сон — прекрасный и величественный.

Долгое молчание первым нарушил Пол. Он прошептал одно лишь слово — звезды, и сказал он это не Элен, не Эм и не Джею, даже не самому себе. Он обращался к ним, к звездам.

— Это алмазы, — сказала Элен. — Как в той сказке. Алмазы, и рубины, и изумруды. Достань мне одну звездочку, Эм, я подержу ее в руках.

— Не могу, — сказала Эм. — Знаешь, как они далеко? — И тут же поняла, что слова ее лишены сейчас для них всякого смысла.

Элен была слишком взбудоражена, она уже думала совсем о другом.

— Смотрите! — воскликнула она. — Смотрите, облако! Большое-большое!

В ничем не замутненных глубинах космоса это и вправду было похоже на облако. Чем еще это могло показаться ребенку, который никогда не видел земных небес? Но Эм ведь была учительница, и она не могла не поправить:

— Это туманность.

Элен не слышала. Она подпрыгивала на одном месте и хлопала в ладоши.

— Мое облако, мое! Я назову его самым распрекрасным именем. А ты, Пол? Хочешь вон ту голубую звездочку, и красненькую тоже?

Но Пол отвернулся от экрана, на лице его было недоумение.

— Ты что, Пол? — спросила Эм.

— Я не понимаю, — ответил он.

— Чего не понимаешь?

— Почему вы все время прятали это от нас?

— Потому что… — Эм запнулась. — Потому что я не знала, готовы ли вы к этому.

— Готовы? — повторил мальчик, и, хотя в голосе его звучал вопрос, в нем в то же время чувствовалась непостижимая уверенность.

— А почему нет? — Элен тоже отвернулась от экрана и в недоумении уставилась на Эм.

Господи, подумала Эм, неужели они с Джеем зря осторожничали? Ведь они старались как можно точнее следовать инструкциям. И ее собственный разум говорил ей, что это мудрые инструкции. Но так ли это на самом деле? Быть может, и она сама и родители детей преувеличивали опасность? Быть может, именно потому, что сами они когда-то ступали по Земле, они не поняли, что для детей, которые родились в космосе, все будет по-иному. Но нет, просто дети еще не сознают, что все это значит.

И тогда она сказала им правду.

Сказала, что это первый звездный корабль, а другого, быть может, не будет еще очень-очень долго, потому что построить и запустить звездный корабль совсем не просто. И попробуй еще найди охотников отправиться в такое путешествие, ведь оно длится годы, и люди, быть может, не долетят, умрут, так и не достигнув цели. Но до того, как они умрут, у них родятся дети, и дети полетят дальше.

Сказала и о том, как все обернулось на самом деле. Люди умерли слишком рано. Болезнь поразила первое поколение еще до того, как они углубились в межзвездные просторы, но возвращаться на Землю было уже поздно. Неведомая радиация поразила нервную систему, все взрослые заболели. Это случилось незадолго до того, как на свет появились двое детей. И Эм, как умела, помогала при родах, потому что к тому времени в живых осталось всего несколько человек, да и тех уже поразил не поддающийся лечению паралич — предвестник смерти.

А потом умерли матери и все остальные тоже. Но у них уже была кое-какая надежда, что дело их не погибнет, кое-какая надежда появилась.

И вдруг Эм поняла, что для ее питомцев все эти разговоры о звездах и звездных кораблях лишены смысла. Тогда она принялась рассказывать, что знала о Вселенной — про ее неизмеримые просторы и глубины и про то, какой это великий подвиг — отправиться в космос.

Вот почему она и Джей так старательно о них заботятся, вот почему учат их читать и понимать книгиведь это они, Элен и Пол, должны продолжить великое дело. Ведь в один прекрасный день корабль надо будет посадить на далекую, неведомую планету и ей с Джеем без их помощи никак не справиться.

Джей рассказал им, для чего были созданы он и Эм — чтобы управлять кораблем при перегрузках во время посадки и когда он впервые отрывался от Земли. И еще для того, чтобы исследовать новые миры, — наверно, людям это на первых порах будет слишком трудно. Но без помощи людей они ничего этого делать не могут, люди должны руководить их действиями, направлять их.

Джей замолчал. Молчала и Эм. Слишком много всего они обрушили на детей. Оставалось терпеливо ждать.

Первым заговорил Пол, и, как им показалось, совсем не о том, о чем следовало. Он повернулся к Эм и сказал:

— Значит, вы не умрете — ты и Джей?

— Конечно, нет, — ответила она. — Мы будем и дальше заботиться о вас, а потом о ваших детях. Будем все работать и работать, как и положило исправным машинам. — Теперь самое время объяснить, чем они отличаются от людей. Так будет лучше.

— Вы не машины, — упрямо заявила Элен. — Машины такие умные не бывают.

— Мы как раз и есть умные машины, — возразила Эм и, решив, что они уклонились в сторону, продолжала: — Так что теперь вы понимаете, почему здесь нет деревьев, кошек и других детей. Они очень далеко, как звезды.

— А какая из этих звезд Земля? — спросил Пол.

Странно было услышать от него это слово.

— Землю отсюда не видно, — ответила Эм. — Она слишком далеко. И потом, Земля не звезда. Земля — планета, она вращается вокруг звезды.

— Вокруг какой звезды? — спросил Пол, но Эм не могла ему ответить — она не знала.

— Я посмотрю карты, — поспешно сказала она, надеясь, что сумеет в них разобраться, — и тогда покажу вам. Согласны?

— А с Земли это все видно? — спросила Элен.

— Ну нет, совсем не так. Там половину времени вообще никаких звезд не видно, потому что Солнце светит слишком ярко.

— Значит, до Земли просто очень далеко! — воскликнул Пол. — Но там все это есть — и деревья, и кошки, и все остальное! И… дети вроде нас видят все это каждый день! Прямо сейчас…

— Но там было и кое-что другое, — прервала Эм. — Очень скверное. Такое, чего у нас здесь, к счастью, нет.

— А что там скверное? — спросила Элен. — Кружится голова, да? Потому что Земля все время вертится, вертится?

— Нет, — сказала Эм. — От этого голова ни у кого не кружится. Вот мы летим сейчас с огромной скоростью, и ни у кого из вас голова не кружится, правда? Но поверьте Эм, там было много скверного, очень скверного. — И тут ее осенило: — Иначе ни ваши родители, ни кто другой не захотели бы покинуть Землю, правда?

— Правда, — согласился Пол, но как-то не очень уверенно.

И вдруг Джей, тот самый Джей, который почти все время молчал, боясь каким-нибудь неосторожным словом испортить дело, сказал порывисто:

— Понимаете, им просто надоело все крутиться и крутиться вокруг одной и той же звездочки. Голова у них не кружилась, но просто им надоело, надоело и наскучило. И они не хотели, чтобы то же случилось и с их детьми. Они хотели, чтобы у детей жизнь была лучше, чтобы они зажили по-новому…

Он замолчал так же внезапно, как заговорил. И отвернулся, словно испугался, что сказал что-то не то.

Эм тронула его квадратное плечо. Одного взгляда на лица детей было довольно, чтобы понять: Джей сказал то, что надо, именно то самое! Он обернулся к ней, и Эм кивнула, и рука ее по-прежнему благодарно покоилась у него на плече.

— А когда мы прилетим в новый мир, деревья и кошки там будут? — спросил Пол.

— Может, и будут, — ответила Эм. — Может, будут и деревья, и кошки. (Когда-то, она слышала, люди разговаривали об этом.) Там все может быть.

И тут она ощутила укол совести. Правильно ли, что она не договаривает? И она заговорила было, но сразу же замолчала. Нет, не надо. Самое трудное позади. Это сейчас главное.

— Все-все? — спросил Пол.

— И великаны? — спросила Элен. Глаза у нее от любопытства стали совсем круглые. — И колдуны? И волшебные замки?

— Да, — ответила Эм. — Там могут быть и великаны, и колдуны, и еще много-много всего. Но только помните: я не обещаю, что все это там есть, я только говорю, что все может быть. Там может быть все что угодно.

Она так и не сказала, что корабль долетит до той планеты лишь через сто двадцать лет. Это они узнают позднее.