Звездоплаватели

Летим

8 апреля. Наш корабль плывет среди вечной ночи. Солнечные лучи, проходящие через алюминит, были бы небезопасны, если бы у нас не было устройства, которым мы можем по своему желанию ослаблять и рассеивать свет, а то и совсем не пропускать его.

Жизнь наша идет пуритански, почти как в тюрьме. В мертвых просторах звезды кажутся однообразными блестящими точками, наша работа – управление и наблюдение. Заранее было намечено все то, что должны делать приборы и механизмы до прилета. Неисправностей нет, мы живем, будто связанные с машинами. Но для досуга у нас есть книги, музыкальные инструменты, игры.

Нас подбадривают авантюристский задор, надежда на приключения, хотя она и приглушена долгим ожиданием.

Мы летим с огромной скоростью, но без вибрации: наши двигатели-преобразователи и генераторы работают бесшумно. Точно так же и пуля, пущенная в межзвездном пространстве, ни единым звуком не выдает себя…

21 апреля . Мои часы показывают 7 часов 33 минуты. Только что поели: жидкий шоколад, хлеб и сахар – все химически синтезировано. Увеличение содержания кислорода придало нам аппетит и, можно, сказать, развеселило. Смотрю на обоих своих товарищей с каким-то новым чувством: в этой бескрайней пустоте они для меня дороже, чем родные братья.

Вот Антуан Лург, он с детства был таким же насупленным. Но в этой суровости скрывается веселый нрав. У него бывают взрывы радости, подобные взбрыкиваниям молодого жеребенка. Голова Лурга грубо высечена. Это продолговатая голова скандинава. А волосы совсем не скандинавские: черные, как смоль. И глаза точно два уголька. Подбородок, как пеньковая почерневшая трубка. Роста он высокого, а походка у Антуана плавная. Его слова точны, как теорема, и это подчеркивает его математические наклонности.

У Жана Каваля волосы рыжие и напоминают лисью шерсть. Точно звезды, сияют серо-зеленые глаза. Лицо у него белое, как деревенский сыр, покрытый розоватой пленкой. Широкий рот с какой-то веселой ухмылкой придает жизнерадостность всему его облику. Это доброе существо с наклонностями художника ненавидит математику и физику и, вместе с тем, это волшебник, который умеет разбираться и видеть безмерно большие и малые величины. Этот враг дифференциального и интегрального исчислений со скоростью молнии производит в уме сложнейшие расчеты, и цифры встают перед ним огненными символами.

И я, Жак Лаверанд, обыкновенный человек, интересующийся всем, кавалер Единорога, с холодным темпераментом под внешностью южанина. Кудри, глаза и борода у меня черные, как антрацит, точно ваш покорный слуга вырос где-то в Мавритании, лицо, как корица, нос заправского пирата.

Хулиганы группами задирали нас еще в школе, и с того времени мы друзья не столько пылкие, сколько верные.

Наверное, в сотый раз Антуан бурчит:

– Кто его знает, может, только Земля породила жизнь… И тогда…

– И тогда Солнце, Луна и звезды сотворены исключительно для нее! – кипятится Жан. – Вранье! И там есть жизнь!

– Так оно и есть, – говорю я, делая утвердительный взмах рукой.

Антуан изрекает с хмурой усмешкой:

– Конечно, я тебя понимаю. Сейчас ты скажешь про общность всех элементов Вселенной. Но разве это доказывает наличие жизни?

– Я верю в нее, как в собственное существование!

– А разве это доказательство наличия мыслящих?

– И мыслящих и немыслящих… Все формы жизни должны быть там, причем, возможно, есть и такие, перед которыми наше мышление будет подобно мышлению краба.

– Благодарю за краба, – поклонился Жан. – Я их очень уважал и любил в детстве.

– Пятьдесят полетов на Луну и никаких результатов, – сказал Антуан.

– Может быть, плохо искали, а может, жизнь там не похожа на нашу.

– Да она и не может быть похожей! – вскричал Антуан с укоризной. – На Луне имеются те же самые основные элементы, что и на Земле, ее развитие шло быстрее, чем у нас, – меньшие растут, живут и умирают скорее, чем большие…

– Если бы на Луне были моря, озера и реки, тогда бы ее покрывала атмосфера… Разве мы не убедились в ее отсутствии?

– А если это было миллиарды лет назад? За такое время и ископаемые остатки мира, подобного нашему, пропали бесследно.

– Да, пропали кости. Но некоторые следы должны были остаться!

– Бесполезно пререкаться. Что же касается Марса, то его развитие должно более походить на наше.

– А разве кто сомневается в этом? – спросил Антуан. – Потому-то я и направляюсь туда.

– Врете! – отрезал Жан. – Вы направляетесь туда из спортивного интереса и жажды славы. Вам очень хочется быть первыми людьми, которые побывают на Марсе! Ну и что ж? И хорошо, что мы одержимы и авантюрны, как те бедолаги на каравеллах!..

Тянулись дни, еще длиннее и однообразнее в черной бездне Вселенной, среди вечного неведомого. Пространство, что конкретно скрывает оно в себе? Этого не знали мы, так же как не знали те, кто верил в безжизненность его, и те, кто предполагал миры четырех, пяти, шести измерений, как не знали Зенон и Декарт, Лейбниц и наш Арено – завоеватель межпланетных просторов.

Однажды утром Антуан, а он очень дальнозоркий, воскликнул:

– А Марс уже не похож на звезду!

В нашей однообразной жизни это прозвучало, как какое-то великое событие.

С того дня каждое утро мы измеряли жадными глазами величину Марса. Чем дальше, тем больше планета принимала отчетливую форму.

Если посмотреть невооруженным глазом, она походила на маленькую Луну, сначала такую маленькую, что казалась точкой по сравнению с нашей, но уже явно шарообразной. После трех или четырех дней мы приметили, что эта точка увеличилась и, наконец, диаметр Марса достиг уже пятой части диаметра нашей Луны. Теперь это был маленький красный месяц.

– Так и хочется сравнить, – сказал Жан. – Марс – точно маленькие женские часики, а наша Луна – как большой хронометр.

Далее, постоянно увеличиваясь в размерах, красная планета уже превышала размерами и Луну, и Солнце. В телескоп мы отчетливо видели поверхность Марса: горные кряжи, просторные равнины, гладкие плоскости, может быть, вода или лед, какие-то белые поверхности, – возможно, покров снега.

А если смотреть невооруженным глазом, то виден величественный диск в 20, 50 и, наконец, в 100 раз больше Луны.

Вблизи он кажется менее ярким. Сначала он блестел, как медный таз, потом побледнел, стал темноватым, теперь кажется, что он состоит из металла, смешанного с глиной, причем в окраске преобладают красный тон и разноцветные пятна. А вокруг в шальном вихре танцуют два спутника Марса.

1 июня . Звезды мы уже не видим. Марс теперь – это целый мир, хотя еще и далекий. Глаза дразнят неясные очертания гор, равнины, большие долины, которые приближаются все быстрее, так как наша скорость увеличивается.

Вот и опасный момент спуска. Мы готовы. Начали торможение звездолета. Жан следит за спуском. Мы падаем, регулируя скорость снижения собственным полем тяготения. Наши приборы показывают время и расстояние. Нужно подлететь к Марсу со скоростью, равной нулю.

Если не будет неожиданностей, то это совсем простая вещь. Больше всего нужно опасаться легкого толчка при достижении поверхности. Однако опасность невелика. Мы точно управляем снижением.

Плавно опустились. Наше тормозное поле выключено. Мы на Марсе!