– Лучше извлекайте пользу вот из кого. – Эвда представила Веду Конг.

Учительница истории залилась румянцем и стала совсем юной.

– Очень хорошо! – Она пыталась сохранить деловой тон. – Школа накануне выпуска старших групп. Жизненное напутствие Эвды Наль в сочетании с обзором древних культур и рас, данным Ведой Конг, – удача для нашей молодежи! Правда, Pea?

Дочь Эвды захлопала в ладоши. Учительница устремилась легкой побежкой гимнастки в служебные помещения, находившиеся в длинной прямой пристройке.

– Pea, ты пропустишь труд, и мы погуляем в саду? –

предложила Эвда дочери. – Я не успею навестить тебя еще раз до выбора тобой подвигов. В прошлый раз мы окончательно не решили…

Pea безмолвно взяла мать за руку. Занятия в каждом цикле школы чередовались с уроками труда. Сейчас был один из любимых уроков Реи – шлифовка оптических стекол, но что могло быть интереснее и важнее приезда матери? Веда пошла к видневшейся вдали маленькой астрономической обсерватории, оставив мать и дочь наедине. Pea, по-детски прильнув к сильной руке матери, шла рядом, сосредоточенно думая.

– Где твой маленький Кай? – спросила Эвда, и девушка заметно опечалилась.

Кай был ее учеником. Старшие школьники навещали расположенные поблизости школы первого или второго циклов и наблюдали за учением и воспитанием выбранных подопечных. При тщательности воспитания интегральная помощь учителям была необходима.

– Кай перешел во второй цикл и уехал далеко отсюда.

Мне так жалко… Зачем нас переводят с одного места в другое каждые четыре года, от цикла к циклу?

– Ты же знаешь, что психика утомляется и тупеет в однообразии впечатлений.

– Я только не понимаю, почему первый из четырех трехлетних циклов носит название нулевого – ведь в нем происходит тоже очень важный процесс воспитания и обучения малышей от года до четырех.

– Старое и неудачное название. Но мы избегаем менять установившиеся термины без крайней нужды. Это всегда влечет за собою ненужную трату человеческой энергии.

Оберегать человечество от этого призван каждый без исключения.

– Но ведь разделение циклов – они учатся и живут отдельно, их постоянные переезды с места на место – тоже большая трата сил?

– С лихвой окупающаяся обстановка восприятия, полезного эффекта обучения, которые иначе с каждым годом неизбежно падают. Вы, маленькие люди, по мере роста и воспитания превращаетесь в качественно различные существа. Совместная жизнь разных возрастных групп мешает воспитанию и раздражает самих учащихся. Мы свели разницу к минимуму, разделив детей на четыре возрастных цикла, и все же это несовершенно. Но посоветуемся сначала о твоих мечтах и делах. Мне придется прочитать всем вам лекцию, и, может быть, твои вопросы разъяснятся сами собой.

Pea стала поверять матери свои сокровенные думы с открытой доверчивостью ребенка Эры Кольца, никогда не испытавшего обидной насмешки или непонимания. Девушка была воплощением юности, ничего еще не знающей о жизни, но уже полной задумчивого ожидания. С исполнением семнадцатилетия девушка кончала школу и вступала в трехлетний период подвигов Геркулеса, выполняя работу уже среди взрослых. После подвигов окончательно определялись влечения и способности. Тогда следовало двухлетнее высшее образование, дававшее право на самостоятельную работу в избранной специальности. За долголетнюю жизнь человек успевал пройти высшее образование по пяти-шести специальностям, меняя род работы, но от выбора первой и трудной деятельности – Геркулесовых подвигов – зависело многое. Поэтому они выбирались после тщательного обдумывания и обязательно со старшим советчиком.

– Вы уже прошли выпускные психологические испытания? – сдвигая брови, спросила Эвда.

– Прошли. У меня от двадцати до двадцати четырех в первых восьми группах, восемнадцать и девятнадцать в десятой группе и тринадцатой и даже семнадцать в семнадцатой группе! – гордо воскликнула Pea.

– Это превосходно! – обрадовалась Эвда. – Тебе открыто все. Ты не переменила выбора первого подвига?

– Нет. Буду медсестрой на острове Забвения, а потом весь наш кружок, кружок твоих последователей, будет работать в Ютландском психологическом госпитале.

Эвда не поскупилась на добродушные шутки в адрес ретивых психологов, но Pea упросила мать стать ментором для членов кружка, тоже стоявших перед выбором подвигов.

– Мне придется прожить здесь до конца отпуска, – засмеялась Эвда.

– Что будет делать Веда Конг?

Pea вспомнила про спутницу матери.

– Она хорошая, – серьезно сказала Pea, – и почти так же красива, как ты!

– Гораздо красивее!

– Нет, я знаю… Вовсе не потому, что ты – моя мама, –

настаивала Pea. – Может быть, с первого взгляда она лучше. Но ты несешь в себе внутренние силы, каких у Веды

Конг еще нет. Я не говорю, что не будет. Когда будет – тогда…

– Затмит твою маму, как луна звезду?

Pea затрясла головой.

– А разве ты останешься на месте? Ты пройдешь еще дальше ее!

Эвда провела по гладким волосам, заглянув в поднятое к ней лицо дочери.

– Не достаточно ли восхвалений, дочь? Мы упустим время!..

Веда Конг тихо шла по аллее, углубляясь в рощу широколиственных кленов, шелестевших влажной тяжелой листвой. Первые призраки вечернего тумана пытались подняться с близкого луга, но мгновенно развеивались ветром. Веда Конг думала о подвижном покое природы и о том, как удачно выбираются всегда места для постройки школ. Важнейшая сторона воспитания – это развитие острого восприятия природы и тонкого с ней общения. Притупление внимания к природе – это, собственно, остановка развития человека, так как, разучаясь наблюдать, человек теряет способность обобщать. Веда думала об умении учить – драгоценнейшей способности в эпоху, когда наконец поняли, что образование, собственно, и есть воспитание и что только так можно подготовить ребенка к трудному пути человека. Конечно, основа дается врожденными свойствами, но ведь они могут остаться втуне, без тонкой отделки человеческой души, создаваемой учителем.

Ученый-историк вернулась к тем уже отдаленным дням, когда она сама была слепленным из противоречий юным существом третьего цикла, трепещущим от желания пожертвовать собой и в то же время судящим о всем мире только от себя, с эгоцентризмом здоровой молодости.

«Как много сделали тогда учителя – поистине нет более высокого дела в нашем мире!»

Учитель – в его руках будущее ученика, ибо только его усилиями человек поднимается все выше и делается все могущественнее, выполняя самую трудную задачу – преодоление самого себя, самолюбивой жадности и необузданных желаний.

Веда Конг повернула к окаймленному соснами маленькому заливу, оттуда доносились юношеские голоса, и скоро наткнулась на десяток мальчишек в пластмассовых передниках, усердно обрабатывавших длинный дубовый брус топорами – инструментами, изобретенными еще в пещерах каменного века. Юные строители почтительно приветствовали историка и объяснили, что они, в подражание историческим героям, хотят построить судно без помощи автоматических пил и сборочных станков. Корабль предназначается для плавания к развалинам Карфагена, которое они хотят совершить во время вакаций вместе с учителями истории, географии и труда.

Веда пожелала успеха корабельщикам и собралась идти дальше. Вперед выступил высокий и тонкий юноша с совершенно желтыми волосами.

– Вы приехали вместе с Эвдой Наль? Тогда можно мне задать несколько вопросов?

Веда согласилась.

– Эвда Наль работает в Академии Горя и Радости. Мы проходили общественную организацию нашей планеты и некоторых других миров, но нам еще не говорили о значении этой Академии.

Веда рассказала о великом учете, проводимом Академией в жизни общества, – подсчете горя и счастья в жизни отдельных людей, исследования горя по возрастным группам. Затем следовал анализ изменений горя и радости по этапам исторического развития человечества. Какова бы ни была разнокачественность переживаний, в массовых итогах, обработанных методами больших чисел – стохастики, получались важные закономерности. Советы, направлявшие дальнейшее развитие общества, обязательно старались добиваться лучших показателей. Только при возрастании радости или ее равновесии с горем считалось, что развитие общества идет успешно.

– Значит, Академия Горя и Радости самая главная? –

спросил другой мальчик со смелыми и задорными глазами. Другие засмеялись, и первый собеседник Веды Конг пояснил:

– Оль везде ищет главенство. И сам мечтает о великих начальниках прошлого.

– Опасный путь, – улыбнулась Веда. – Как историк могу вам сказать, что эти великие начальники были самыми связанными и зависимыми людьми.

– Связанными обусловленностью своих действий? –

спросил желтоволосый юноша.

– Именно. Но то было в неравномерно и стихийно развивавшихся древних обществах ЭРМ и более ранних. Теперь главенства нет потому, что действия каждого Совета немыслимы без всех остальных Советов.

– А Совет Экономики? Без него никто не может предпринимать ничего большого, – осторожно возразил смутившийся, но нерастерявшийся Оль.

– Верно, потому что экономика – единственная реальная основа нашего существования. Но мне кажется, что у вас не совсем правильное представление о главенстве. Вы уже проходили цитоархитектонику человеческого мозга?

Юноши ответили утвердительно.

Веда попросила дать ей палку и нарисовала на песке круги основных управляющих учреждений.

– Вот в центре Совет Экономики. От него проведем прямые связи к его консультативным органам: АГР – Академия Горя и Радости, АПС – Академия Производительных Сил, АСПБ – Академия Стохастики и Предсказания

Будущего, АПТ – Академия Психофизиологии Труда. Боковая связь – с самостоятельно действующим органом –

Советом Звездоплавания. От него прямые связи к Академии Направленных Излучений и внешним станциям Великого Кольца. Дальше…

Веда расчертила песок сложной схемой и продолжала:

– Разве это не напоминает вам человеческий мозг? Исследовательские и учетные центры – это центры чувств.

Советы – ассоциативные центры. Вы знаете, что вся жизнь состоит из притяжения и отталкивания, ритма взрывов и накоплений, возбуждения и торможения. Главный центр торможения – Совет Экономики, переводящий все на почву реальных возможностей общественного организма и его объективных законов. Это взаимодействие противоположных сил, сведенное в гармоническую работу, и есть наш мозг и наше общество – то и другое неуклонно движется вперед. Когда-то давно кибернетика, или наука об управлении, смогла свести сложнейшие взаимодействия и превращения к сравнительно простым действиям машин.

Но чем больше развивалось наше знание, тем сложнее оказывались явления и законы термодинамики, биологии, экономики и навсегда исчезали упрощенные представления о природе или процессах общественного развития.

Юноши слушали Веду не шелохнувшись.

– Что же главное в таком устройстве общества? – обратилась она к любителю начальников. Тот смущенно молчал, но первый юноша поспешил на выручку.

– Движение вперед! – храбро объявил он, и Веда восхитилась.

– Приз за превосходный ответ! – воскликнула она и, оглядев себя, сняла с левого плеча застежку из эмали, изображавшую белого альбатроса над голубым морем. Молодая женщина протянула вещицу юноше на раскрытой ладони.

Тот замялся в нерешительности.

– На память о сегодняшнем разговоре и о движении вперед! – настаивала Веда, и юноша взял альбатроса.

Придерживая отпадающий наплечник блузки, Веда направилась обратно в парк. Застежка была подарком Эрга

Ноора, и внезапное стремление отдать ее означало многое, в том числе и странное желание скорее сбросить с себя прежнее, ушедшее или уходящее, которое знала за собой

Веда.

Круглый зал в центре здания собрал все население школьного городка. Эвда Наль в черном платье встала на центральное возвышение, освещенное сверху, и спокойно обвела взглядом ряды амфитеатра. Аудитория замерла, слушая ее негромкий, ясный голос. Орущие усилители употреблялись лишь в технике безопасности. Необходимость больших аудиторий отпала с развитием телевизионных стереотелефонов ТВФ.

– Семнадцать лет – перелом жизни. Скоро вы произнесете традиционные слова в собрании Ирландского округа:

«Вы, старшие, позвавшие меня на путь труда, примите мое умение и желание, примите мой труд и учите меня среди дня и среди ночи. Дайте мне руку помощи, ибо труден путь, и я пойду за вами». В этой древней формуле между строк заключено очень многое, и сегодня мне следует сказать вам об этом.

Вас с детства учат диалектической философии, когдато в секретных книгах античной древности называвшейся

«Тайной Двойного». Считалось, что ее могуществом могут владеть лишь «посвященные» – сильные, умственно и морально высокие люди. Теперь вы с юности понимаете мир через законы диалектики, и ее могучая сила служит каждому. Вы пришли в жизнь в хорошо устроенном обществе, созданном поколениями миллиардов известных тружеников и борцов за лучшую жизнь. Пятьсот поколений прошло со времени образования первых обществ с разделением труда. За это время смешались различные расы и народности. Капля крови, как говорили в старину, – наследственные механизмы, скажем мы теперь, – есть в каждом из вас от каждого народа. Была проделана гигантская работа по очищению наследственности от последствий неосторожного пользования излучениями и от распространенных прежде болезней, проникавших в ее механизмы. Воспитание нового человека – это тонкая работа с индивидуальным анализом и очень осторожным подходом.

Безвозвратно прошло время, когда общество удовлетворялось кое-как, случайно воспитанными людьми, недостатки которых оправдывались наследственностью, врожденной природой человека. Теперь каждый дурно воспитанный человек – укор для всего общества, тягостная ошибка большого коллектива людей.

Но вам, еще не освободившимся от возрастного эгоцентризма и переоценки своего «я», следует ясно представить, как много зависит от вас самих, насколько вы сами –

творцы своей свободы и интереса своей жизни. Выбор путей у вас очень широк, но эта свобода выбора вместе с тем и полная ответственность за выбор. Давно исчезли мечты некультурного человека о возвращении к дикой природе, о свободе первобытных обществ и отношений. Перед человечеством, объединившим колоссальные массы людей, стоял реальный выбор: или подчинить себя общественной дисциплине, долгому воспитанию и обучению, или погибнуть – других путей для того, чтобы прожить на нашей планете, хотя ее природа довольно щедра, нет! Горефилософы, мечтавшие о возвращении назад, к первобытной природе, не понимали и не любили природу понастоящему, иначе они знали бы ее беспощадную жестокость и неизбежное уничтожение всего, не подчинившегося ее законам.

Перед человеком нового общества встала неизбежная необходимость дисциплины желаний, воли и мысли. Этот путь воспитания ума и воли теперь так же обязателен для каждого из нас, как и воспитание тела. Изучение законов природы и общества, его экономики заменило личное желание на осмысленное знание. Когда мы говорим: «Хочу», – мы подразумеваем: «Знаю, что так можно».

Еще тысячелетия тому назад древние эллины говорили: «Метрон – аристон», то есть самое высшее – это мера.

И мы продолжаем говорить, что основа культуры – это понимание меры во всем.

С возрастанием уровня культуры ослабевало стремление к грубому счастью собственности, жадному количественному увеличению обладания, быстро притупляющемуся и оставляющему темную неудовлетворенность.

Мы учим вас гораздо большему счастью отказа, счастью помощи другому, истинной радости работы, зажигающей душу. Мы помогали вам освободиться от власти мелких стремлений и мелких вещей и перенести свои радости и огорчения в высшую область – творчество.

Забота о физическом воспитании, чистая, правильная жизнь десятков поколений избавили вас от третьего страшного врага человеческой психики – равнодушия пустой и ленивой души. Заряженные энергией, с уравновешенной, здоровой психикой, в которой в силу естественного соотношения эмоций больше доброты, чем зла, вы вступаете в мир на работу. Чем лучше будете вы, тем лучше и выше будет все общество, ибо тут взаимная зависимость. Вы создадите высокую духовную среду как составляющие частицы общества, и оно возвысит вас самих.

Общественная среда – самый важный фактор для воспитания и учения человека. Ныне человек воспитывается и учится всю жизнь, и восхождение общества идет быстро.

Эвда Наль приостановилась, пригладила волосы тем же жестом, что и сидевшая не сводя с нее глаз Pea, затем снова заговорила:

– Когда-то люди называли мечтами стремление к познанию действительности мира. Вы будете так мечтать всю жизнь и будете радостны в познании, движении, в борьбе и труде. Не обращайте внимания на спады после взлетов души, потому что это такие же закономерные повороты спирали движения, как и во всей остальной материи. Действительность свободы сурова, но вы подготовлены к ней дисциплиной вашего воспитания и учения. Поэтому вам, сознающим ответственность, дозволены все те перемены деятельности, которые и составляют личное счастье. Мечты о тихой бездеятельности рая не оправдались историей, ибо они противны природе человека-борца.

Были и остались свои трудности для каждой эпохи, но счастьем для всего человечества стало неуклонное и быстрое восхождение к все большей высоте знания и чувств, науки и искусства.

Эвда Наль кончила лекцию и сошла вниз, к передним сиденьям, где ее приветствовала Веда Конг, как Чару на празднике. И все присутствовавшие встали, повторяя этот жест, словно высказывая восхищение невиданным искусством.


Глава десятая


ТИБЕТСКИЙ ОПЫТ

Установка Кора Юлла находилась на вершине плоской горы, всего в километре от Тибетской обсерватории Совета Звездоплавания. Высота в четыре тысячи метров не позволяла существовать здесь никакой древесной растительности, кроме привезенных с Марса черновато-зеленых безлистных деревьев с загнутыми внутрь, к верхушке, ветвями. Светло-желтая трава клонилась под ветром к долине, а эти обладающие железной упругостью пришельцы чужого мира стояли совершенно неподвижно. По откосам горных склонов текли каменные реки из кусков рассыпавшихся скал. Поля, пятна и полосы снега сияли особенной белизной, которую приобретает чистый горный снег под сверкающим небом.

За остатками стен из трещинноватого диорита – развалинами монастыря, с изумительной дерзостью построенного на этой высоте, – возвышалась стальная трубчатая башня, поддерживавшая две ажурные дуги. На них, открытая в небо наклонной параболой, сверкала огромная спираль бериллиевой бронзы, усеянная блестящими белыми точками рениевых контактов. Вплотную к первой спирали прилегла вторая, обращенная открытой стороной к почве и прикрывавшая восемь больших конусов из зеленоватого боразонового сплава. Сюда шли ответвления подводящих энергию труб шестиметрового сечения. Долину пересекали столбы с направляющими кольцами –

временный отвод от магистрали обсерватории, принимавшей во время передачи энергию всех станций планеты.

Рен Боз, скребя пальцами в лохматой голове, с удовлетворением разглядывал изменения в прежней установке. Сооружение было собрано силами добровольцев в невероятно короткий срок. Самым трудным оказалось строительство глубоких открытых траншей, вырезанных в неуступчивом камне горы без доставки сюда больших горных машин, но теперь и это миновало. Добровольцы, естественно ожидавшие в награду зрелища великого опыта, отправились подальше от установки и облюбовали для своих палаток пологий склон горы к северу от здания обсерватории. Мвен Мас, в чьих руках находились все связи космоса, сидел на холодном камне напротив физика и, слегка поеживаясь, рассказывал новости Кольца. Спутник 57 последнее время использовался для поддержания связи со звездолетами и планетолетами и не работал для Кольца.

Мвен Мас сообщил о гибели Влихх оз Ддиза у звезды Э, и усталый физик оживился.

– Высшее напряжение тяготения в звезде Э при дальнейшей эволюции светила ведет к сильнейшему разогреву.

Получается фиолетовый сверхгигант чудовищной силы, преодолевающий колоссальное тяготение. У него уже нет красной части спектра – несмотря на мощность гравитационного поля, волны лучей света не удлиняются, а укорачиваются.

– Становятся крайними фиолетовыми, – согласился

Мвен Мас, – и ультрафиолетовыми.

– Не только. Процесс идет дальше. Все более мощными становятся кванты, наконец преодолевается переход нуль-поле и получается зона антипространства – вторая сторона движения материи, неизвестная у нас на Земле изза ничтожности наших масштабов. Мы не смогли бы достичь ничего подобного, если бы сожгли весь водород океана Земли.

Мвен Mac молниеносно проделал в уме сложнейший подсчет.

– Пятнадцать тысяч триллионов тонн воды перечислим на энергию водородного цикла по принципу относительности – масса/энергия, грубо – триллион тонн энергии.

Солнце в минуту дает двести сорок миллионов тонн – всего десятилетнее излучение Солнца!

Рен Боз довольно усмехнулся.

– А сколько же даст голубой сверхгигант?

– Затрудняюсь подсчитать. Но судите сами. В Большом Магеллановом облаке есть скопление НГК 1910 около туманности Тарантул… Простите меня, я привык сам с собой оперировать древними названиями и обозначениями звезд.

– Совершенно неважно.

– Вообще туманность Тарантул настолько ярка, что если бы она находилась на месте известной каждому туманности Ориона, то она светила бы так же, как полная луна.

В звездном скоплении 1910 диаметром всего в семьдесят парсек – не менее сотни сверхгигантских звезд. Там находится двойной голубой сверхгигант ЭС Золотой Рыбы с яркими линиями водорода в спектре и темными у фиолетового края. Он больше орбиты Земли, со светимостью полмиллиона наших солнц! Вы имели в виду именно такую звезду? В этом же скоплении есть еще большие по размеру звезды, с орбиту Юпитера диаметром, но они только еще разогреваются после Э-состояния.

– Оставим в покое сверхгиганты. Люди тысячелетия смотрели на кольцевые туманности в Водолее, Большой

Медведице и Лире и не понимали, что перед ними нейтральные поля нуль-гравитации по закону репагулюма –

перехода между тяготением и антитяготением. Там именно и скрывалась загадка нуль-пространства.

Рен Боз вскочил с порога блиндажа управления, сложенного из больших, залитых силикатом глыб.

– Я отдохнул. Можно начинать!

Сердце Мвена Маса забилось, волнение сдавило горло.

Африканец глубоко и прерывисто вздохнул. Рен Боз остался спокойным, только лихорадочный блеск его глаз выдавал концентрацию мысли и воли, которую собирал в себе физик, приступая к опасному делу.

Мвен Мас сжал большой рукой маленькую крепкую кисть Рен Боза. Кивок головы, и силуэт заведующего внешними станциями показался уже на спуске горы, по дороге к обсерватории. Холодный ветер зловеще завыл, скатываясь с обледенелых горных гигантов, стороживших долину. Дрожь пронизала Мвена Маса. Он невольно ускорил свои и без того быстрые шаги, хотя торопиться было некуда: опыт начинался после захода солнца.

Мвен Мас удачно связался со спутником 57 по радио лунного диапазона. Установленные на станции отражатели и направляющие фиксировали Эпсилон Тукана за те несколько минут движения спутника от тридцать третьего градуса северной широты до Южного полюса, в которые звезда была видна с его орбиты.

Мвен Мас занял место за пультом в подземной комнате, очень похожей на такую же в Средиземноморской обсерватории.

Пересматривая в тысячный раз листы с данными о планете звезды Эпсилон Тукана, Мвен Мас методически проверил вычисленную орбиту планеты и снова связался со спутником, условившись, что в момент включения поля наблюдатели спутника 57 будут очень медленно изменять направление по дуге, в четыре раза большей параллакса звезды.

Медленно тянулось время. Мвен Мас никак не мог отделаться от дум о Бете Лоне – преступном математике. Но вот на экране ТВФ появился Рен Боз у пульта опытной установки. Его жесткие волосы торчали более обычного.

Предупрежденные диспетчеры энергостанций сообщили готовность. Мвен Мас взялся за рукоятки пульта, но движение Рен Боза на экране остановило его.

– Надо предупредить резервную Ку-станцию на Антарктиде. Наличной энергии не хватит.

– Я сделал это, она готова.

Физик размышлял еще несколько секунд:

– На Чукотском полуострове и на Лабрадоре построены станции Ф-энергии. Если бы договориться с ними, чтобы включить в момент инверсии поля, – я боюсь за несовершенство аппарата…

– Я сделал это.

Рен Боз просиял и махнул рукой.

Исполинский столб энергии достиг спутника 57. В гемисферном экране обсерватории появились возбужденные молодые лица наблюдателей.

Мвен Мас приветствовал отважных людей, проверил совпадение и следование столба энергии за спутником.

Тогда он переключил мощность на установку Рен Боза.

Голова физика исчезла с экрана.

Индикаторы забора мощности склоняли свои стрелки направо, указывая на непрерывное возрастание конденсации энергии. Сигналы горели все ярче и белее. Как только

Рен Боз подключил один за другим излучатели поля, указатели наполнения скачками падали к нулевой черте. Захлебывающийся звон с опытной установки заставил вздрогнуть Мвена Маса. Африканец знал, что делать.

Движение рукоятки, и вихревая мощность Ку-станции влилась в угасающие глаза приборов, оживила их падающие стрелки. Но едва Рен Боз включил общий инвентор, как стрелки прыгнули к нулю. Почти инстинктивно Мвен

Мас подключил сразу обе Ф-станции.

Ему показалось, что приборы погасли, странный бледный свет наполнил помещение. Звуки прекратились. Еще секунда, и тень смерти прошла по сознанию заведующего станциями, притупив ощущения. Мвен Мас боролся с тошнотворным головокружением, стиснув руками край пульта, всхлипывая от усилий и ужасающей боли в позвоночнике. Бледный свет стал разгораться ярче с одной стороны подземной комнаты, с какой – этого Мвен Мас не смог определить или забыл. Может быть, от экрана или со стороны установки Рен Боза…

Вдруг точно разодралась колеблющаяся завеса – и

Мвен Мас отчетливо услышал плеск волн. Невыразимый, незапоминаемый запах проник в его широко раздувшиеся ноздри. Завеса сдвинулась налево, а в углу колыхалась прежняя серая пелена. Необычайно реальные встали высокие медные горы, окаймленные рощей бирюзовых деревьев, а волны фиолетового моря плескались у самых ног

Мвена Маса. Еще левее сдвинулась завеса, и он увидел свою мечту. Краснокожая женщина сидела на верхней площадке лестницы за столом из белого камня и, облокотясь на его полированную поверхность, смотрела на океан.

Внезапно она увидела – ее широко расставленные глаза наполнились удивлением и восторгом. Женщина встала, с великолепным изяществом выпрямив свой стан, и протянула к африканцу раскрытую ладонь. Грудь ее дышала глубоко и часто, и в этот бредовый миг Мвен Мас вспомнил Чару Нанди.

– Оффа алли кор!

Мелодичный, нежный и сильный голос проник в сердце Мвена Маса. Он открыл рот, чтобы ответить, но на месте видения вздулось зеленое пламя, сотрясающий свист пронесся по комнате. Африканец, теряя сознание, почувствовал, как мягкая, неодолимая сила складывает его втрое, вертит, как ротор турбины, и, наконец, сплющивает о нечто твердое… Последней мыслью Мвена Маса была участь станции и Рен Боза…

Находившиеся поодаль на склоне сотрудники обсерватории и строители видели очень мало. В глубоком тибетском небе промелькнуло нечто, затемнившее свечение звезд. Какая-то невидимая сила обрушилась сверху на гору с опытной установкой. Там она приняла очертания вихря, который захватил массу камней. Черная воронка с километр в поперечнике, точно выброшенная из гигантской гидравлической пушки, пронеслась к зданию обсерватории, взмыла вверх, завернулась назад и снова ударила по горе с установкой, вдребезги разбив все сооружение и разметав обломки. Мгновение спустя все стихло. В наполненном пылью воздухе остался запах горячего камня и гари, смешавшийся со странным ароматом, напоминавшим запах цветущих берегов тропических морей.

На месте катастрофы люди увидели, что по долине между горой и обсерваторией идет широкая борозда с оплавленными краями, а обращенный к долине склон горы начисто оторван. Здание обсерватории осталось целым.

Борозда достигла юго-восточной стены, разрушила распределительную галерею памятных машин и уперлась в купол подземной камеры, залитой четырехметровым слоем плавленого базальта. Базальт был сточен, будто на исполинском шлифовальном станке. Но часть слоя уцелела, спасши Мвена Маса и подземную комнату от полного уничтожения.

Ручей серебра застыл в углублении почвы – это расплавились предохранители приемной энергостанции.

Скоро удалось восстановить кабели аварийного освещения. При свете прожектора на маяке подъездной дороги люди увидели поразительное зрелище – металл конструкций опытной установки был размазан по борозде тонким слоем, отчего она сверкала, будто хромированная. В отвесный обрыв отрезанного, точно ножом, склона горы вдавился кусок бронзовой спирали. Камень расплылся стекловатым слоем, как сургуч под горячей печатью. Погруженные в него витки красноватого металла с белыми зубцами рениевых контактов сверкали в электрическом свете вделанным в эмаль цветком. От взгляда на это ювелирное изделие двухсот метров в диаметре ощущался страх перед неведомой, действовавшей здесь силой.

Когда расчистили заваленный обломками спуск в подземную камеру, то нашли Мвена Маса на коленях, уткнувшим голову в камень нижней ступеньки. Видимо, заведующий внешними станциями в момент прояснения сознания делал попытки выбраться. Среди добровольцев отыскались врачи. Могучий организм африканца с помощью не менее могучих лекарств справился с контузией.

Мвен Мас встал, дрожа и шатаясь, поддерживаемый с обеих сторон.

– Рен Боз?..

Обступившие ученого люди помрачнели. Заведующий обсерваторией хрипло ответил:

– Рен Боз жестоко изуродован. Вряд ли долго проживет…

– Где он?

– Нашли за горой, на ее восточном склоне. Должно быть, его выбросило из помещения. На вершине горы более ничего нет… даже развалины стерты начисто.

– И Рен Боз лежит там же?

– Его нельзя трогать. Раздроблены кости, сломаны ребра…

– Что такое?

– Живот распорот, и вывалились внутренности…

Ноги Мвена Маса подкосились, и он судорожно ухватился за шеи державших его людей. Но воля и разум действовали.

– Рен Боза надо спасать во что бы то ни стало! Это величайший ученый!.

– Мы знаем. Там пятеро врачей. Над ним поставили стерильную операционную палатку. Рядом лежат двое пожелавших дать кровь. Тиратрон, искусственное сердце и печень уже работают.

– Тогда ведите меня в переговорную. Соединитесь с мировой сетью и вызовите центр информации северного пояса. Как спутник пятьдесят семь?

– Вызывали. Он молчит.

– Разыщите спутник в телескопе и рассмотрите при большом увеличении в электронном инверторе…

– Машины серьезно повреждены, и новых записей на индикаторе нет.

– Все погибло, – прошептал Мвен Мас, опуская голову. Ночной дежурный северного центра информации увидел на экране измазанное кровью лицо с лихорадочно блестевшими глазами. Он тщательно всмотрелся, прежде чем смог узнать заведующего внешними станциями – широко известную на планете личность.

– Мне нужно председателя Совета Звездоплавания

Грома Орма и Эвду Наль, психиатра.

Дежурный кивнул и принялся оперировать с кнопками и верньерами памятной машины. Ответ пришел через минуту.

– Гром Орм готовит материалы и ночует в жилом Доме

Совета. Вызвать Совет?

– Вызывайте. А Эвда Наль?

– Она находится в четыреста десятой школе, в Ирландии. Если нужно, я попробую вызвать ее, – дежурный посмотрел на схему, – к переговорному пункту 5654СП.

– Очень нужно! Дело жизни и смерти!

Дежурный оторвался от своих схем.

– Случилось несчастье?

– Большое несчастье!

– Я передаю дежурство своему помощнику, а сам займусь исключительно вашим делом. Ждите!

Мвен Мас опустился на придвинутое кресло, собирая мысли и силы. В комнату вбежал заведующий обсерваторией.

– Только что фиксировали положение спутника пятьдесят семь. Его нет!

Мвен Мас встал, как будто не получил никаких повреждений.

– Остался кусок передней части – порт для приема кораблей, – продолжался убийственный доклад. – Он летит по той же орбите. Вероятно, есть еще мелкие куски, но они пока не обнаружены.

– Значит, наблюдатели?.

– Несомненно, погибли!

Мвен Мас сжал кулаками нестерпимо болевшие виски.

Прошло несколько томительных минут молчания. Экран вспыхнул снова.

– Гром Орм у аппарата Дома Советов, – сказал дежурный и повернул рукоятку.

На экране, отразившем большой, тускло освещенный зал, возникла характерная, всем знакомая голова председателя Совета Звездоплавания. Узкое, будто разрезающее пространство лицо с крупным горбатым носом, глубокие глаза под скептическими угловатыми бровями, волевой изгиб твердо сжатых губ.

Мвен Мас под взглядом Грома Орма опустил голову, как набедокуривший мальчишка.

– Только что погиб спутник пятьдесят семь! – Африканец бросился в признание, как в темную воду.

Гром Орм вздрогнул, и его лицо стало еще острее.

– Как это могло случиться?

Мвен Мас сжато и точно рассказал все, не утаив запретности опыта и не щадя себя. Брови председателя Совета сошлись вместе, вокруг рта обозначились длинные морщины, но взгляд оставался спокойным.

– Подождите, я поговорю о помощи Рен Бозу. Вы думаете, что Аф Нут…

– О если бы Аф Нут!

Экран потускнел. Потянулось ожидание. Мвен Мас заставлял себя держаться из последних сил. Ничего, скоро…

Вот и Гром Орм!

– Я нашел Аф Нута и дал ему планетолет. Не меньше часа ему надо на подготовку аппаратуры и ассистентов.

Через два часа Аф Нут будет в обсерватории. Теперь о вас

– опыт удался?

Вопрос застал африканца врасплох. Он, несомненно, видел Эпсилон Тукана. Но было ли это реальным соприкосновением с недостижимо далеким миром? Или же убийственное воздействие опыта на организм и горячее желание увидеть сочетались вместе в яркой галлюцинации? Может ли он заявить всему миру, что опыт удался, что нужны новые усилия, жертвы, расходы на его повторение, что путь, выбранный Рен Бозом, удачнее, чем у его предшественников? Надеясь на памятные машины, они проводили опыт только вдвоем, безумцы! А что видел Рен, что может он рассказать?. Если сможет… если видел!

Мвен Мас стал еще прямее.

– Доказательств, что опыт удался, у меня нет. Что наблюдал Рен Боз, не знаю…

Откровенная печаль отразилась на лице Грома Орма.

За минуту до того только внимательное, оно стало суровым.

– Что предполагаете делать?

– Прошу разрешить мне немедленно сдать станции

Юнию Анту. Я более недостоин заведовать. Потом – я буду с Рен Бозом до конца… – Африканец запнулся и поправился: – До конца операции. Затем… затем я удалюсь на остров Забвения до суда… Я сам уже осудил себя!

– Возможно, вы правы. Но мне неясны многие обстоятельства, и я воздерживаюсь от суждения. Ваш поступок будет разобран на ближайшем заседании Совета. Кого вы считаете наиболее способным заменить вас – прежде всего в восстановлении спутника?

– Лучшей кандидатуры, чем Дар Ветер, не знаю!

Председатель Совета согласно кивнул. Он некоторое время всматривался в африканца, собираясь еще что-то сказать, но сделал молчаливый прощальный жест. Экран погас, и вовремя, потому что все помутилось в голове

Мвена Маса.

– Эвде Наль сообщите сами, – прошептал он в сторону стоявшего рядом заведующего обсерваторией, упал и после тщетных попыток приподняться замер.

Центром внимания на обсерватории в Тибете сделался небольшой желтолицый человек с веселой улыбкой и необыкновенной повелительностью жестов и слов. Прибывшие с ним ассистенты повиновались ему с той радостью послушания, с какой, вероятно, шли за великими полководцами древности их верные солдаты. Но авторитет учителя не подавлял их собственных мыслей и начинаний.

Это была необыкновенно слаженная группа сильных людей, достойных вести борьбу с самым страшным и неодолимым врагом человека – смертью.

Узнав, что наследственная карта Рен Боза еще не получена, Аф Нут разразился негодующими восклицаниями, но так же быстро успокоился, когда ему сообщили, что ее составляет и привезет сама Эвда Наль.

Заведующий обсерваторией осторожно спросил, для чего нужна карта и чем могут помочь Рен Бозу его далекие предки. Аф Нут хитро прищурился, изображая интимную откровенность.

– Точное знание наследственной структуры каждого человека нужно для понимания его психического сложения и прогнозов в этой области. Не менее важны данные по неврофизиологическим особенностям, сопротивляемости организма, иммунологии, избирательной чувствительности к травмам и аллергии к лекарствам. Выбор лечения не может быть точным без понимания наследственной структуры и условий, в которых жили предки.

Заведующий что-то хотел еще спросить, но Аф Нут остановил его:

– Я дал ответ для самостоятельного раздумья. На большее нет времени!

Астроном пробормотал оправдания, которые хирург не стал слушать.

На приготовленной у подошвы горы площадке воздвигалось переносное здание операционной, подводились вода, ток и сжатый воздух. Огромное количество рабочих наперебой предлагали свои услуги, и здание собрали за три часа. Из врачей, бывших строителей установки, помощники Аф Нута отобрали пятнадцать человек для обслуживания столь быстро воздвигнутой хирургической клиники. Рен Боза перенесли под прозрачный пластмассовый купол, полностью стерилизованный и продутый стерильным воздухом, подававшимся через специальные фильтры. Аф Нут и четыре его ассистента вошли в первое отделение операционной и оставались там несколько часов, обрабатываемые бактерицидными волнами и насыщенным обезвреживающей эманацией воздухом, пока само их дыхание не стало стерильным. За это время тело Рен

Боза было сильно охлаждено. Тогда началась быстрая и уверенная работа.

Разбитые кости и разорванные сосуды физика соединялись танталовыми, не раздражающими живую ткань скобками и накладками. Аф Нут разобрался в повреждениях внутренностей. Лопнувшие кишки и желудок были освобождены от омертвевших участков, сшиты и помещены в сосуд с быстро заживляющей жидкостью БЗ14, соответствовавшей соматическим особенностям организма.

После этого Аф Нут приступил к самому трудному. Он извлек из подреберья почерневшую, проткнутую осколками ребер печень и, пока ее держали на весу ассистенты, с поразительной уверенностью отпрепарировал и вытянул тонкие ниточки автономных нервов симпатической и парасимпатической систем. Малейшее повреждение самой тонкой веточки могло повести к необратимым и тяжелым разрушениям. Молниеносным движением хирург перерезал воротную вену, подключив к обоим ее концам трубки искусственных сосудов. Сделав то же самое с артериями, Аф Нут поместил печень, соединенную с телом лишь нервами, в отдельный сосуд с жидкостью БЗ. После пятичасовой операции искусственная кровь текла в сосудах тела

Рен Боза, подгоняемая собственным сердцем раненого и вспомогательным дубльсердцем – автоматическим насосом. Теперь стало возможным выжидать заживления извлеченных органов. Аф Нут не мог просто заменить поврежденную печень на другую из хранившихся в хирургическом фонде планеты, так как для приживления нервов нужны были дополнительные исследования, а состояние больного не позволяло терять лишней минуты. У неподвижного, распластанного, как препарированный труп, тела остался дежурить один из хирургов в ожидании, пока закончит стерилизацию сменная группа.

Двери защитной ограды, построенной вокруг операционной, с шумом раздвинулись, и Аф Нут, щурясь и потягиваясь, как только что проснувшийся хищный зверь, появился в окружении своих измазанных кровью помощников. Эвда Наль, утомленная и бледная, встретила его и протянула наследственную карту. Аф Нут жадно схватил ее, проглядел и вздохнул.

– Кажется, все будет благополучно. Идемте отдыхать!

– Но… если он очнется?

– Идемте! Очнуться он не может. Разве мы столь тупы, чтобы не предусмотреть этого?

– Сколько надо ждать?

– Четыре-пять дней. Если биологические определения точны и расчеты правильны, тогда можно будет оперировать снова, поместив органы обратно. Потом – сознание…

– Сколько вы сможете здесь пробыть?

– Дней десять. Катастрофа удачно пришлась в момент перерыва занятий. Воспользуюсь случаем осмотреть Тибет – здесь я еще не бывал. Моя судьба – жить там, где больше всего людей, то есть в жилом поясе!

Эвда Наль с восторгом взглянула на хирурга. Аф Нут хмуро улыбнулся.

– Вы смотрите на меня, как, наверное, раньше смотрели на изображение бога. Не к лицу самой мудрой из моих учениц!

– Я в самом деле по-новому вижу вас. В первый раз жизнь дорогого мне человека в руках хирурга, и я хорошо понимаю переживания тех людей, которые в жизни сталкивались с вашим искусством… Знание сливается с неповторимым мастерством!

– Хорошо! Восхищайтесь, если вам это нужно. А я успею сделать вашему физику не только вторую операцию, но и третью…

– Какую третью? – насторожилась Эвда Наль, но Аф

Нут, хитро прищурившись, показал на тропинку, поднимавшуюся от обсерватории.

По ней, опустив голову, ковылял Мвен Мас.

– Вот еще поклонник моего искусства… поневоле. Поговорите с ним, если не можете отдыхать, а мне необходимо…

Хирург скрылся за выступом холма, где расположился временный дом прилетевших медиков. Эвда Наль заметила издалека, как осунулся и постарел заведующий внешними станциями… Нет, Мвен Мас уже больше ничем не заведует. Она рассказала африканцу все, что сообщил ей

Аф Нут, и тот облегченно вздохнул.

– Тогда и я уеду через десять дней!

– Правильно ли вы поступаете, Мвен? Я еще ошеломлена, чтобы продумать случившееся, но мне кажется, что ваша вина не требует столь решительного осуждения.

Мвен Мас болезненно сморщился.

– Я увлекся блестящей теорией Рен Боза. Я не имел права вкладывать всю силу Земли в первую же пробу.

– Рен Боз доказывал, что с меньшей силой бесполезно было бы пробовать, – возразила Эвда.

– Это верно, но следовало бы проделать косвенные эксперименты. А я оказался неразумно нетерпелив и не хотел ждать годы. Не тратьте слов – Совет подтвердит мое решение, и Контроль Чести и Права не отменит его.

– Я сама член Контроля Чести и Права!

– Кроме вас, там еще десять человек. А так как мое дело – всепланетное, то вам придется решать соединенными

Контролями Юга и Севера – итого двадцать один человек, помимо вас…

Эвда Наль положила руку на плечо африканца.

– Сядем, Мвен, вы слабы на ногах. Знаете, что когда первые врачи осмотрели Рена, то они решили собрать консилиум смерти?

– Знаю. Не хватило двух человек. Врачи – консервативный народ, а по старым положениям, которые еще не додумались отменить, решить легкую смерть больного могут только двадцать два человека.

– Еще недавно консилиум смерти состоял из шестидесяти врачей!

– Это был пережиток того же страха злоупотреблений, из-за которого в древности врачи обрекали больных на долгие и напрасные мучения, а их близких – на тяжелейшие моральные страдания, когда выхода уже не было и смерть могла бы быть легкой и скорой. Но видите, как полезна оказалась традиция – двух врачей не хватило, а мне удалось вызвать Аф Нута… благодаря Грому Орму.

– Именно об этом я и хочу вам напомнить. Ваш консилиум общественной смерти пока состоит из одного человека!

Мвен Мас взял руку Эвды и поднес к своим губам. Та позволила ему этот жест большой и интимной дружбы.

Сейчас она была одна у него, сильного, но угнетенного моральной ответственностью. Одна. Если бы на ее месте оказалась Чара? Нет, чтобы принять Чару сейчас, африканцу потребовался бы душевный подъем, на который еще не было сил. Пусть все идет как идет до выздоровления

Рен Боза и до Совета Звездоплавания!

– Вам не известно, какая третья операция предстоит

Рену? – переменила Эвда разговор.

Мвен Мас соображал некоторое время, вспоминая беседу с Аф Нутом.

– Он хочет воспользоваться вскрытым состоянием Рен

Боза и очистить организм от накопившейся энтропии. То, что делается медленно и трудно с помощью физиохемотерапии, в соединении с такой капитальной хирургией получится несравненно быстрее и основательнее.

Эвда Наль вызвала в памяти все, что знала об основах долголетия – очистке организма от энтропии. Рыбьи, ящеричные предки человека оставили в его организме наслоения противоречивых физиологических устройств, и каждое из них обладало своими особенностями образования энтропических остатков жизнедеятельности. Изученные за тысячелетия, эти древние структуры – когда-то очаги старения и болезней – стали поддаваться энергетической очистке – химическому и лучевому промыванию и волновой встряске стареющего организма.

В природе освобождение живых существ от увеличивающейся энтропии и есть необходимость рождения от разных особей, происходящих из различных мест, то есть из разных наследственных линий. Эта перетасовка наследственности в борьбе с энтропией и черпание новых сил из окружающего мира – самая сложная загадка науки, над пониманием которой уже тысячи лет бились биологи, физики, палеонтологи и математики. Но биться стоило –

возможная продолжительность жизни уже достигла почти двухсот лет, а самое главное – исчезла изнурительная, тлеющая старость.

Мвен Мас угадал мысли психиатра.

– Я подумал о новом великом противоречии нашей жизни, – медленно сказал африканец. – Могущественная биологическая медицина, наполняющая организм новыми силами, и все усиливающаяся творческая работа мозга, быстро сжигающая человека. Как все сложно в законах нашего мира!

– Это верно, и поэтому мы задерживаем пока развитие третьей сигнальной системы человека, – согласилась Эвда

Наль. – Чтение мыслей очень облегчает общение индивидуумов между собой, но требует большой затраты сил и ослабляет центры торможения. Последнее – самое опасное…

– И все равно большинство людей – настоящих работников – живут только половину возможных лет из-за сильнейших нервных напряжений. Насколько я понимаю, с этим медицина бороться не может – только запрещать работу. Но кто же оставит работу ради лишних лет жизни?

– Никто, потому что смерть страшна и заставляет цепляться за жизнь лишь тогда, когда жизнь прошла в бесплодном и тоскливом ожидании непрожитых радостей, –

задумчиво произнесла Эвда Наль, невольно подумав, что на острове Забвения люди живут, пожалуй, дольше.

Мвен Мас снова понял ее невысказанные мысли и сурово предложил вернуться на обсерваторию для отдыха.

Эвда повиновалась.

…Два месяца спустя Эвда Наль разыскала Чару Нанди в верхнем зале Дворца информации, похожем на готический храм своими высокими колоннами. Косые лучи солнца, падавшие сверху, перекрещивались на половине высоты зала, создавая сияние вверху и мягкий сумрак внизу. Девушка стояла, опираясь на колонну, сцепив за спиной опущенные руки и скрестив ноги. Эвда Наль, как всегда, не смогла не оценить ее простого наряда – короткого, серого с голубым, сильно открытого платья.

Чара взглянула через плечо на приближавшуюся Эвду, и ее грустные глаза оживились.

– Зачем вы здесь, Чара? Я думала, вы готовитесь поразить нас новым танцем, а вас потянуло к географии.

– Время танцев прошло, – серьезно сказала Чара. –

Я выбираю работу в знакомом мне кругу деятельности.

Есть место на заводе искусственного выращивания кожи во внутренних морях Целебеса и на станции выведения долгоцветных растений в бывшей пустыне Атакама. Мне было хорошо на работе в Атлантическом океане. Так светло и ясно, так радостно от силы моря, от бездумного слияния с ним, от ловкой игры и соревнования с могучими волнами, которые всегда тут, рядом, и стоит лишь кончить работу…

– Мне тоже – стоит поддаться меланхолии, и вспоминается работа в психологическом санатории в Новой Зеландии, где я начинала совсем юной медицинской сестрой.

И Рен Боз сейчас, после своего ужасного ранения, говорит,

что всего счастливее он был, когда работал регулировщиком винтолетов. Но ведь вы понимаете, Чара, что это слабость! Усталость от огромного напряжения, требующегося, чтобы удержаться на той творческой высоте, которую удалось достичь вам, истинной артистке. Еще сильнее она будет потом, когда ваше тело перестанет быть таким великолепным зарядом жизненной энергии. Но пока не перестало, доставляйте всем нам радость вашего искусства и красоты.

– Вы не знаете, Эвда, каково мне. Каждая подготовка танца – радостное искание. Я сознаю, что людям еще раз будет отдано нечто хорошее, которое принесет радость, затронет глубину чувств… Живу этим. Приходит момент осуществления замысла, и я отдаю всю себя взлету страсти, горячему и безрассудному… Наверное, это передается зрителям, и оттого столь сильно воспринимается танец.

Всю себя – всем вам…

– И что же? Потом резкий спад?

– Да! Я точно улетевшая и растворившаяся в воздухе песня. Я не создаю ничего запечатленного мыслью.

– Есть гораздо большее – ваш вклад в души людей!

– Это очень невещественно и недолговечно – я имею в виду самое себя!

– Вы еще не любили, Чара?

Девушка опустила ресницы.

– Это похоже? – ответила она вопросом.

Эвда Наль покачала головой.

– Я про очень большое чувство, на какое способны вы, но далеко не все…

– Я понимаю – при большей бедности интеллектуальной жизни мне остается богатство эмоциональной.

– Существо мысли правильно, но я бы пояснила, что вы так одарены эмоционально, что другая сторона не будет бедной, хотя, конечно, более слабой, по естественному закону противоречий. Но мы говорим отвлеченно, а мне нужно вас по спешному делу, непосредственно относящемуся к разговору. Мвен Мас…

Девушка вздрогнула.

Эвда Наль взяла Чару под руку и повела в одну из боковых абсид зала, где отделка темного дерева сурово гармонировала с пестротой сине-золотых цветных стекол в широких, аркадами, окнах.

– Чара, милая, вы – светолюбивый земной цветок, пересаженный на планету двойной звезды. По небу ходят два солнца – голубое и красное, и цветок не знает, к какому же повернуться. Но вы – дочь красного солнца, и зачем же вам тянуться к голубому?

Эвда Наль сильно и нежно привлекла девушку к своему плечу, и та вдруг вся прижалась к ней. Знаменитый психиатр с материнской лаской гладила густые, чуть жестковатые волосы, думая о том, что тысячелетиям воспитания удалось заменить мелкие личные радости человека на большие и общие. Но как еще далеко до победы над одиночеством души, особенно такой вот сложной, насыщенной чувствами и впечатлениями, взращенной богатым жизнью телом!. Вслух она сказала:

– Мвен Мас… Вы знаете, что случилось с ним?

– Конечно, вся планета обсуждает его неудачный опыт!

– А вы что думаете?

– Что он прав!

– Я тоже. Поэтому надо его вытащить с острова Забвения. Через месяц – годовое собрание Совета Звездоплавания. Его вину обсудят и передадут решение на утверждение Контроля и Права, наблюдающего за судьбой каждого человека Земли. У меня есть основательная надежда на мягкое суждение, но надо, чтобы Мвен Мас был здесь. Не годится человеку со столь же сильными, как у вас, чувствами долго находиться на острове, тем более в одиночестве!

– Разве я настолько древняя женщина, чтобы строить планы жизни в зависимости от дел мужчины, пусть избранного мной?

– Чара, дитя мое, не нужно. Я видела вас вместе и знаю, что вы для него… как и он для вас. Не судите его за то, что он не повидался с вами, что скрылся от вас. Поймите: каково человеку, такому же, как вы, прийти к вам, любимой, – это так, Чара! – жалким, побежденным, подлежащим суду и изгнанию? К вам – одному из украшений

Большого Мира!

– Я не о том, Эвда. Нужна ли я ему сейчас – усталому, надломленному?. Я боюсь, у него может не хватить сил для большого душевного подъема, на этот раз не разума, а чувств… для такого творчества любви, на какое, мне кажется, способны мы оба… Тогда к нему придет вторая утрата веры в себя, а разлада с жизнью он не вынесет. И я думала, что мне сейчас лучше быть в пустыне Атакама.

– Чара, вы правы, но лишь с одной стороны. Есть еще одиночество и излишнее самоосуждение большого и страстного человека, у которого нет никакой опоры, раз он ушел из нашего мира. Я сама поехала бы туда… Но у меня

– едва живой Рен Боз, и он, как тяжело раненный, имеет преимущество. Дар Ветер – он назначен строить новый спутник, и в этом его помощь Мвену Масу. Я не ошибусь, если скажу вам твердо: поезжайте к нему, не требуя от него ничего, даже ласкового взгляда, никаких планов на будущее, никакой любви. Только поддержите его, посейте в нем сомнение в собственной правоте и тогда верните в наш мир. В вас есть сила сделать это, Чара! Поедете?

Девушка, учащенно дыша, подняла к Эвде Наль детски доверчивые глаза, в которых стояли слезы.

– Сегодня же!

Эвда Наль крепко поцеловала Чару.

– Вы правы, надо спешить. По Спиральной Дороге мы доедем вместе до Малой Азии. Рен Боз лежит в хирургическом санатории на острове Родосе, а вас я направлю в

Дейр эз Зор, на базу спиролетов технико-медицинской помощи, совершающих рейсы в Австралию и Новую Зеландию. Предвкушаю удовольствие летчика доставить танцовщицу Чару – увы, не биолога Чару, – в любой желаемый пункт…

Начальник поезда пригласил Эвду Наль и ее спутницу в главный пост управления. По крышам огромных вагонов проходил закрытый силиколловым колпаком коридор. По нему от одного конца поезда до другого ходили дежурные, наблюдая за приборами ОЭС. Обе женщины поднялись по винтовой лестнице, прошли через верхний коридор и попали в большую кабину, выдававшуюся над обтекателем первого вагона. В хрустальном эллипсоиде на высоте семи метров над полотном дороги сидели в креслах два машиниста, разделенные высоким пирамидальным колпаком электронного водителя-робота. Параболоидные экраны телевизоров позволяли видеть все, что делается по сторонам и позади поезда. Дрожавшие в крыше усики антенны предупреждающего устройства должны были донести о появлении постороннего предмета на дороге за пятьдесят километров, хотя такой случай мог произойти только при совершенно исключительном стечении обстоятельств.

Эвда и Чара уселись на диване у задней стенки кабины на полметра выше сидений машинистов. Обе поддались гипнозу летящей навстречу широкой Дороги. Гигантский путь рассекал хребты, несся над низменностями по колоссальным насыпям, пересекал проливы и морские бухты по низким, глубоко сидевшим в воде эстакадам. На скорости в двести километров в час лес, посаженный по откосам исполинских выемок и насыпей, стелился сплошным ковром, красноватым, малахитовым или темно-зеленым в зависимости от рода деревьев – сосен, эвкалиптов или олив.

Спокойное море Архипелага по обеим сторонам эстакады приходило в движение от дуновения воздуха, рассеченного вагонами поезда десятиметровой ширины. Полосы крупной ряби разбегались веерами, затемняя прозрачную голубую воду.

Обе женщины сидели молча, следя за дорогой, погруженные в свои думы, полные забот. Так прошло четыре часа. Еще четыре часа они провели в мягких креслах салона второго этажа, среди других пассажиров, и расстались на станции недалеко от западного побережья Малой Азии.

Эвда пересела в электробус, доставивший ее в ближайший порт, а Чара продолжала путь до станции Восточный Тавр

– первой меридиональной ветви. Еще два часа пути, и Чара очутилась на знойной равнине, в дымке горячего сухого воздуха. Здесь, на окраине бывшей Сирийской пустыни, находился Дейр эз Зор – аэропорт опасных для населенных мест спиролетов.

Навсегда запомнила Чара Нанди томительные часы, проведенные в Дейр эз Зоре в ожидании очередного спиролета. Девушка без конца обдумывала свои слова и поступки, стараясь представить себе встречу с Мвеном Масом, строила планы розысков на острове Забвения, где все исчезло в смене ничем не отмеченных дней.

Наконец внизу разостлались бесконечные поля термоэлементов в пустынях Нефуд и Руб-эль-Хали – гигантских силовых станций, превращавших солнечное тепло в электроэнергию. Задернутые ночными и пылевыми шторками, они выстроились правильными рядами на закрепленных и выровненных барханных песках, на срезанных с наклоном к югу плоскогорьях, на лабиринтах засыпных оврагов –

памятники гигантской борьбы человечества за энергию. С

освоением новых видов ядерной энергии П, Ку и Ф время суровой экономии давно миновало. Недвижно стояли леса ветродвигателей вдоль южного берега Аравийского полуострова, также составляющие резервную мощность северного жилого пояса. Спиролет почти мгновенно пересек едва маячившую внизу границу берега и понесся над Индийским океаном. Пять тысяч километров были незначительным расстоянием для такой быстроходной машины.

Скоро Чара Нанди, напутствуемая призывами быстрейшего возвращения, выходила из спиролета, неуверенно переступая ослабевшими ногами.

Заведующий посадочной станцией послал свою дочь вести маленький лат – так назывались плоские глиссеры –

на остров Забвения. Обе девушки откровенно наслаждались стремительным бегом суденышка по крупным волнам открытого моря. Лат шел прямо на восточный берег острова Забвения, к большой бухте, где находилась одна из медицинских станций Большого Мира.

Кокосовые пальмы, склоняя перистые листья к мерно шелестевшим на отмелях волнам, приветствовали прибытие Чары. Станция оказалась безлюдной – все работники уехали в глубь острова на уничтожение клещей, обнаруженных на лесных грызунах.

При станции находились конюшни. Лошадей разводили для работы в местах, подобных острову Забвения, или в санаториях, где нельзя было пользоваться винтолетами изза шума или наземными электрокарами из-за отсутствия дорог. Чара отдохнула, переоделась и пошла посмотреть красивых и редких животных. Там она встретила женщину, ловко управлявшуюся с машинами – раздатчиком корма и уборщиком. Чара помогла ей, и женщины разговорились. Девушка расспрашивала о том, как легче и быстрее разыскать на острове человека, и получила совет: присоединиться к какому-либо из истребительных отрядов. Они путешествуют по всему острову и знают его даже лучше местных жителей. Совет понравился Чаре.


Глава одиннадцатая


ОСТРОВ ЗАБВЕНИЯ

Глиссер пересекал Палкский пролив при сильном встречном ветре, прыжками преодолевая гряды плоских волн. Еще тысячу лет назад здесь проходила гряда отмелей и коралловых рифов, называвшаяся Адамовым Мостом. Новейшие геологические процессы создали на месте гряды глубокую впадину, и темные воды плескались над пучиной, отделявшей устремленное вперед человечество от любителей покоя.

Мвен Мас стоял у перил, широко расставив ноги, и разглядывал постепенно выраставший на горизонте остров

Забвения. Этот громадный остров, окруженный теплым океаном, был природным раем. Рай в примитивных, религиозных представлениях человека – счастливое посмертное убежище, без забот и труда. И остров Забвения тоже был убежищем для тех, кого не увлекала уже напряженная деятельность Большого Мира, кому не хотелось работать наравне со всеми.

Припадая к лону Матери Земли в простой, монотонной деятельности древнего земледельца, рыболова или скотовода, они проводили здесь тихие годы.

Хотя человечество отдало своим слабым собратьям большой кусок плодородной, чудесной земли, примитивное хозяйство острова не могло обеспечить своему населению полностью застрахованную от голода жизнь, особенно в периоды неурожаев или иных неурядиц, столь обычных для слабых производительных сил. Поэтому

Большой Мир постоянно отдавал часть своих запасов острову Забвения.

В три порта – на северо-западе острова, на юге и восточном побережье – доставлялись продовольствие, законсервированное на долгие годы, медикаменты, средства биологической защиты и другие предметы первой необходимости. Три главных управляющих островом тоже жили на севере, востоке и юге и назывались начальниками скотоводов, земледельцев и рыболовов.

Глядя на поднимавшиеся вдали синие горы, Мвен Мас вдруг с горечью подумал, не принадлежит ли он к категории «быков» – людей, всегда причинявших затруднения человечеству. «Бык» – это сильный и энергичный, но совершенно безжалостный к чужим страданиям и переживаниям человек, думающий только об удовлетворении своих потребностей. Страдания, раздоры и несчастья в далеком прошлом человечества всегда усугублялись именно такими людьми, провозглашавшими себя в разных обличьях единственно знающими истину, считавшими себя вправе подавлять все несогласные с ними мнения, искоренять иные образы мышления и жизни. С тех пор человечество избегало малейшего признака абсолютности во мнениях, желаниях и вкусах и стало более всего опасаться «быков».

Это они, «быки», не думая о нерушимых законах экономики, о будущем, жили только настоящим моментом.

Войны и неорганизованное хозяйство Эры Разобщенного

Мира привели к разграблению планеты. Тогда вырубили леса, сожгли накапливавшиеся сотнями миллионов лет запасы угля и нефти, загрязнили воздух углекислотой и смрадной гарью заводов, перебили красивых и безвредных зверей – жирафов, зебр, слонов, пока мир успел дойти до коммунистического устройства общества. Земля была засорена, реки и берега морей загрязнены стоками нефти и химических отбросов. Только после серьезной очистки воды, воздуха и земли человечество пришло к современному виду своей планеты, по которой можно всюду пройти босым, нигде не повредив ног.

Но ведь и он, Мвен Мас, не пробыв двух лет на ответственейшем посту, сокрушил искусственный спутник, созданный усилиями тысяч людей и необычайными ухищрениями инженерного искусства. Погубил четырех способных ученых, из которых каждый мог бы стать Рен Бозом… Да и самого Рен Боза едва удалось спасти. И снова образ Бета Лона, скрывавшегося где-то там, в горах и долинах острова Забвения, возник перед ним, живой, вызывающий острое сочувствие. Мвен Мас перед отъездом познакомился с портретами математика и навсегда запомнил его энергичное лицо с массивной челюстью, с глубоко и близко посаженными острыми глазами, всю его могучую, атлетическую фигуру.

Моторист глиссера подошел к африканцу.

– Сильный прибой. Нам не удастся пристать к берегу –

волна бьет через мол. Придется идти в южный порт.

– Не нужно. У вас есть спасательные плотики? Я спрячу туда одежду и доплыву сам.

Моторист и рулевой с уважением посмотрели на Мвена Маса. Мутные, белесые волны громоздились на отмели, переливаясь тяжелыми грохочущими каскадами. Ближе к побережью беспорядочная толчея волн крутила песок и пену, набегая далеко на отлогий пляж. Низкие тучи сеяли мелкий теплый дождь, косо летевший по ветру и смешивавшийся с всплесками пены. Сквозь его туманную сетку на берегу маячили какие-то серые фигуры.

Моторист и рулевой переглянулись, пока Мвен Мас снимал и упаковывал одежду. Отправлявшиеся на остров

Забвения уходили из-под опеки общества, в котором каждый охранял другого и помогал ему. Личность Мвена Маса внушала невольное уважение, и рулевой решился предупредить его о большой опасности. Африканец беспечно махнул рукой. Моторист принес ему маленький герметически закупоренный пакет.

– Здесь запас концентрированной пищи на месяц –

возьмите.

Мвен Мас подумал и сунул пакет вместе с одеждой в непроницаемую камеру, тщательно застегнул клапан и с плотиком под мышкой перешагнул перила.

– Поворот! – скомандовал он.

Глиссер накренился в крутом вираже. Отброшенный от суденышка, Мвен Мас вступил в яростную борьбу с волнами. С глиссера видели, как он взлетал на гребни свирепых валов, затем проваливался в их спады и возникал снова.

– Он справится, – сказал облегченно моторист. – Нас сносит, надо уходить.

Винт взревел, и суденышко прыгнуло вперед, поднятое набегающим валом. Темная фигура Мвена Маса появилась во весь рост на берегу и растворилась в дождевом тумане.

По уплотненному волнами песку двигалась группа людей в одних набедренных повязках. Они с торжеством волокли большую, бешено извивавшуюся рыбу. Увидев

Мвена Маса, люди остановились, дружелюбно приветствуя его.

– Новый из того мира, – с улыбкой сказал один из рыбаков, – и как хорошо плавает! Иди к нам жить!

Мвен Мас открыто и приветливо рассматривал рыбаков, потом покачал головой.

– Мне будет трудно жить здесь, на берегу моря, смотреть в его просторную даль и думать о моем потерянном и прекрасном мире.

Один из рыбаков, с сильной проседью в густой бороде, видимо здесь считавшейся украшением мужчины, положил руку на мокрое плечо пришельца.

– Разве вас могли прислать сюда насильно?

Мвен Мас горестно усмехнулся и попытался объяснить, что привело его сюда.

Рыбак поглядел на пришельца печально и сочувственно.

– Мы не поймем друг друга. Иди туда. – Рыбак показал на юго-восток, где в прорыве туч возникали голубые ступени отдаленных гор. – Путь далек, а здесь нет других средств передвижения, кроме… – Обитатель острова хлопнул себя по сильным мышцам ноги.

Мвен Мас был рад поскорее удалиться и пошел своим широким свободным шагом по извилистой тропе, поднимавшейся к пологим холмам.

Путь к центральной зоне острова составлял немногим больше двухсот километров, но Мвен Мас не спешил. Зачем? Медленно сменялись тягучие, не заполненные полезной деятельностью дни. Вначале, пока он еще не вполне оправился после катастрофы, его усталое тело просило покоя ласковой природы. Если бы не сознание чудовищной утраты, то он попросту наслаждался бы тишиной пустынных, овеянных ветрами плоскогорий, мраком и первобытным молчанием жарких тропических ночей.

Но дни шли за днями, и африканец, скитавшийся по острову в поисках дела по сердцу, стал остро тосковать по

Большому Миру. Его не радовали более мирные долины с возделанными вручную рощами фруктовых деревьев, не баюкало почти гипнотическое журчание чистых горных рек, на берегах которых он мог теперь просиживать несчетные часы в знойный полдень или в лунную ночь.

Несчетные… В самом деле, зачем считать то, что здесь ему совсем не нужно, – время? Сколько угодно – океана времени, и вместе с тем так ничтожно мало это его отдельное, индивидуальное время!. Один короткий и сразу же забытый миг!

Только теперь Мвен Мас почувствовал всю точность названия острова! Остров Забвения – глухая безыменность древней жизни, эгоистических дел и чувств человека! Дел, забытых потомками, потому что они творились только для личных надобностей, не делали жизнь общества легче и лучше, не украшали ее взлетами творческого искусства.

Изумительные подвиги канули в безымянное ничто.

…Африканец был принят в общину скотоводов в центре острова и уже два месяца пас стадо огромных гауробуйволов у подножия громадной горы с нелепо длинным названием на языке народа, в древности населявшего остров. Он подолгу варил теперь черную кашу на угольях в закопченном горшке, а месяц назад ему пришлось добывать в лесу съедобные плоды и орехи, соревнуясь с жадными обезьянами, швырявшимися в него объедками. Это случилось, когда он отдал свой пищевой рацион старику, прихворнувшему в глухой долине, поступив по правилу и высшему счастью мира Кольца – прежде всего доставлять радость другим людям. Тогда он понял, что означают поиски пропитания в пустынных, ненаселенных местах. Какая немыслимая затрата времени!.

Мвен Мас встал с камня и огляделся. Солнце садилось слева за край плоскогорья, позади громоздилась лесистая вершина куполовидной горы.

Внизу поблескивала в сумерках быстрая речка, окаймленная зарослями огромных перистых бамбуков. Там, в полудне пешего пути, находятся густо заросшие развалины тысячелетней давности – древняя столица острова.

Есть и другие, большие и лучше сохранившиеся, тоже заброшенные города. До них Мвену Масу пока не было дела. Стадо разлеглось черными глыбами в потемневшей траве. Ночь наступила быстро. Звезды загорались тысячами в меркнувшем небе. Привычная астроному тьма, знакомые линии созвездий, яркие светочи крупных звезд. Отсюда виден и роковой Тукан… Но как слабы простые человеческие глаза! Он никогда более не увидит величественных зрелищ космоса, спиралей гигантских галактик, загадочных планет и синих солнц. Все это для него лишь огоньки, безмерно далекие. Не все ли равно – звезды это или светильники, прибитые к хрустальной сфере, как считали древние! Для его зрения – все равно!

Африканец вскочил и принялся сгребать заготовленный хворост. Вот еще предмет, ставший необходимым, –

маленькая зажигалка. Может быть, по примеру некоторых здешних жителей он начнет скоро вдыхать наркотический дым, чтобы сократить тягучее липкое время.

Язычки пламени заплясали, разгоняя тьму и гася звезды. Поблизости мирно сопели буйволы. Мвен Мас задумчиво смотрел на огонь.

Не темным ли домом стала для него светлая планета?

Нет, его гордое самоотречение – это просто самоуверенность незнания. Незнания самого себя, недооценка высоты насыщенной творчеством жизни, которой он жил, непонимание силы любви к Чаре. Лучше отдать свою жизнь за час великого дела Большого Мира, чем жить здесь еще целый век!

На острове Забвения находилось около двухсот врачебных станций, где врачи-добровольцы из Большого Мира предоставляли жителям всю мощь современной медицинской науки. Молодежь Большого Мира работала также в истребительных отрядах, чтобы остров не стал рассадником древних болезней или вредных животных. Мвен

Мас намеренно избегал встречи с этими людьми, чтобы не чувствовать себя отверженцем мира красоты и знания.

На рассвете Мвена Маса сменил другой пастух. Африканец освободился на два дня и решил пойти в небольшой городок, чтобы получить плащ – ночи в горах стали прохладнее.

День был зноен и тих, когда Мвен Мас спустился с плоскогорья и вышел на широкую равнину – сплошное море бледно-лиловых и золотисто-желтых цветов, над которым летали пестрые насекомые. Порывы легкого ветра колыхали верхушки растений, и цветы нежно касались венчиками обнаженных колен. Дойдя до середины громадного поля, Мвен Мас остановился, поддаваясь легкой, радостной красоте и насыщенному аромату этого дикого сада. Задумчиво склонившись, он проводил ладонями по колышущимся на ветру лепесткам, ощущая себя в детском сне. Донесся едва слышный ритмический звон. Мвен Мас поднял голову и увидел быстро шедшую по пояс в цветах девушку. Она повернула в сторону, а Мвен Мас с удовольствием посмотрел на стройную фигурку посреди моря цветов. Острое сожаление резануло Мвена Маса – это могла быть Чара, если… если бы все сложилось иначе!.

Наблюдательность ученого подсказала ему, что девушка неспокойна. Она часто оглядывалась и без нужды ускоряла шаг, словно опасаясь чего-то позади себя. Мвен

Мас изменил направление и быстро подошел к девушке, выпрямляясь во весь свой громадный рост.

Неизвестная остановилась. Пестрый платок накрест туго обтягивал ее стан, подол красной юбки потемнел от росы. Тонкие браслеты на голых руках зазвенели громче, когда она откинула с лица спутанные ветром темные волосы. Печальные глаза сосредоточенно смотрели из-под коротких завитков волос, небрежно рассыпавшихся по лбу и щекам. Девушка тяжело дышала, вероятно, от длительной ходьбы. Редкие росинки пота проступили на ее смуглом красивом лице. Девушка сделала к нему несколько неуверенных шагов.

– Кто вы и куда так спешите? – спросил Мвен Мас. –

Может быть, вы нуждаетесь в помощи?

Девушка пристально осмотрела его и заговорила прерывисто и торопливо:

– Я Онар из пятого поселка. Помощи мне не нужно.

– Я вижу другое. Вы устали, и что-то мучит вас. Что может грозить вам? Почему вы отказываетесь от моей помощи?

Неведомая девушка подняла глаза, засиявшие глубоко и чисто, как у женщины Большого Мира.

– Я знаю, кто вы. Большой человек, оттуда. – Она показала в сторону Африки. – Вы добрый и доверчивый.

– Будьте и вы такой же. Вас преследует кто-нибудь?

– Да! – с отчаянием вырвалось у девушки. – Он гонится за мной…

– Кто он, почему смеет вызывать страх, гнаться за вами? Девушка вспыхнула и потупилась.

– Один человек. Он хочет, чтобы я стала его…

– Но ведь выбираете вы, отвечая или не отвечая ему?

Как можно принудить к любви? Он придет сюда, и я скажу…

– Не надо! Он тоже явился из Большого Мира, только давно, и он тоже могучий… Только не такой, как вы… Он страшный!

Мвен Мас беззаботно рассмеялся.

– Куда вы идете?

– В пятый поселок. Я ходила в городок и встретила…

Мвен Мас кивнул и взял руку девушки. Та послушно оставила свои пальцы в его руке, и оба направились по боковой тропинке, ведшей в поселок.

По дороге девушка, временами тревожно оглядываясь, рассказала, что этот человек преследует ее повсюду.

Опасение открыто говорить безмерно возмущало Мвена Маса. Он не мог примириться с мыслью об угнетении, как бы случайно оно ни было теперь, на устроенной Земле!

– Почему ничего не предпринимают ваши люди, – сказал Мвен Мас, – и не знает об этом Контроль Чести и Права? Разве в ваших школах не учат истории, и вам не известно, к чему ведут даже малые очаги насилия?

– Учат… известно… – ответила Онар, глядя перед собой. Цветущая равнина кончилась, и тропинка, описывая крутой поворот, скрывалась за кустарником. Из-за поворота появился высокой мрачный человек, загородивший дорогу. Он был обнажен до пояса, а атлетические мускулы играли под седыми волосами, покрывавшими его торс.

Девушка судорожно вырвала свою руку, шепча:

– Я боюсь за вас. Уходите, человек Большого Мира!..

– Стойте! – прогремел повелительный голос.

Так грубо никто не разговаривал в эпоху Кольца. Мвен

Мас инстинктивно заслонил собой девушку.

Высокий человек подошел и попытался оттолкнуть его, но Мвен Мас стоял как скала.

Тогда с быстротой молнии незнакомец нанес ему удар кулаком в лицо. Мвен Мас пошатнулся. Ни разу в жизни он не встречался с рассчитанно безжалостными ударами, наносимыми с целью причинить жестокую боль, оглушить, оскорбить человека.

Оглушенный, Мвен Мас смутно услышал горестный вскрик Онар. Он бросился на противника, но полетел наземь от двух оглушительных ударов. Онар бросилась на колени, прикрывая его своим телом, но враг с торжествующим воплем схватил ее. Он заломил девушке локти назад, и она страдальчески выгнулась и зарыдала, вся пунцовая от гнева.

Но Мвен Мас уже овладел собой. В юности в его подвигах Геркулеса были более серьезные схватки с не связанными человеческим законом врагами. Он припомнил все, чему его учили для битвы врукопашную с опасными животными.

Мвен Мас неторопливо поднялся, бросил взгляд в искаженное яростью лицо врага, намечая точку сокрушительного удара, и вдруг выпрямился, отшатнувшись. Он узнал это характерное лицо, так долго преследовавшее его в мучительных думах о праве на опыт в Тибете.

– Бет Лон!

Тот выпустил девушку и замер, пристально вглядываясь в незнакомого ему темнокожего человека, сейчас утратившего все свойственное ему добродушие.

– Бет Лон, я много думал о встрече с вами, считая вас собратом по несчастью, – вскричал Мвен Мас, – но никогда не представлял, что это будет так!

– Как так? – нагло спросил Бет Лон, пряча горевшую в его глазах злобу.

Африканец сделал отстраняющий жест.

– Зачем пустые слова? В том мире вы не произносили их и действовали пусть преступно, но во имя большой идеи. А здесь во имя чего?

– Самого себя, и только самого себя! – презрительно бросил сквозь сжатые зубы Бет Лон. – Довольно я считался с другими, с общим благом! Все это не нужно человеку, как я понял. Это знали и некоторые мудрецы древности.

– Вы никогда не думали о других, Бет Лон, – прервал его африканец. – Уступая себе во всем, кем вы стали теперь – насильник, почти животное!

Математик сделал движение, собираясь броситься на

Мвена Маса, но сдержал себя.

– Довольно, вы говорите слишком много!

– Я вижу, что вы утратили слишком много, и хочу…

– А я не хочу! Прочь с дороги!.

Мвен Мас не шелохнулся. Наклонив голову, он уверенно и грозно стоял перед Бетом Лоном, чувствуя прикосновение вздрагивающего плеча девушки. И эта дрожь наполняла его ожесточением гораздо сильнее, чем полученные удары.

Математик, не шевелясь, смотрел в источавшие гневное пламя глаза африканца.

– Идите, – шумно выдохнул он, отступая с тропинки.

Мвен Мас снова взял за руку Онар и повел ее между кустов, чувствуя ненавидящий взгляд Бета Лона. У поворота тропинки Мвен Мас остановился так внезапно, что

Онар уткнулась в его спину.

– Бет Лон, вернемся вместе в Большой Мир!

Математик рассмеялся с прежней беспечностью, но чуткое ухо Мвена Маса уловило нотку горечи в наглой браваде.

– Кто вы такой, чтобы предлагать мне это? Знаете ли вы?..

– Знаю. Я тот, кто также сделал запрещенный опыт, погубил доверившихся мне людей. Я шел близко от вашего пути в исследовании, и мы… Вы, и я, и другие уже накануне победы! Вы нужны людям, но не такой…

Математик шагнул к Мвену Масу и опустил глаза, но вдруг повернулся и презрительно бросил через плечо грубые слова отрицания. Мвен Мас безмолвно пошел по тропе. До пятого поселка оставалось около десяти километров. Узнав, что девушка одинока, африканец посоветовал ей уйти на восточное побережье, в приморские поселки, чтобы не встречаться более с жестоким и грубым человеком. Бывший знаменитый ученый становился тираном в тихой и разобщенной жизни маленьких поселков горной области. Чтобы предупредить последствия, Мвен Мас решил сразу же идти в поселок и просить о наблюдении за этим человеком. Мвен Мас попрощался с Онар у входа в поселок. Девушка рассказала ему, что недавно в лесах куполовидной горы будто бы появились тигры, убежавшие из заповедника или до сих пор еще сохранившиеся в непроницаемых дебрях, окружавших высочайшую гору острова. Крепко схватив его за руку, она просила быть осторожнее и ни за что не идти через горы ночью. Мвен Мас быстро зашагал назад. Раздумывая над случившимся, он видел перед собой последний взгляд девушки, полный тревоги и преданности. Впервые Мвен Мас подумал об истинных героях древнего прошлого – людях, которые среди унижения, злобы и физических страданий, в могучем царстве звериного себялюбия, совершили свой самый трудный подвиг – остались настоящими, хорошими людьми. Двойственность жизни всегда ставила перед людьми свои противоречия. В древнем мире, среди опасностей и унижения, сила любви, преданности и нежности необычайно возрастала именно на краю гибели, во враждебном и грубом окружении. Подчинение прихоти грубой силы делало все мимолетным и неустойчивым. Судьба отдельного человека могла в любой момент измениться самым резким образом, обрекая на крушение его планы, надежды и помыслы, потому что в плохо устроенном обществе древности слишком многое зависело от случайных людей.

Но эта древняя мимолетность надежд, любви и счастья, вместо того чтобы ослаблять, усиливала чувство.

Вот почему лучшее в человеке не могло погибнуть, несмотря на тяжкие испытания рабства Темных веков или

Эры Разобщенного Мира.

Впервые африканец подумал, что в древней жизни, представлявшейся всем современным людям такой трудной, были и счастье, и надежды, и творчество, подчас, может быть, более сильные, чем теперь, в гордую Эру

Кольца.

Мвен Мас почти со злобой вспомнил теоретиков науки тех времен, опиравшихся на ложно понятую медленность изменения видов в природе и предвещавших, что человечество не станет лучше в течение миллиона лет.

Если бы они больше любили людей и знали диалектику развития, подобная нелепость никогда не могла бы прийти им в голову!

За круглым плечом гигантской горы закат окрасил ее облачное покрывало. Мвен Мас бросился в речку.

Освежившись и окончательно успокоившись, он уселся на плоском камне, чтобы обсохнуть и отдохнуть. До наступления ночи ему не удалось дойти до городка, и он рассчитывал перевалить через гору при восходе луны. В

задумчивости созерцая бурлящую по камням воду, африканец внезапно почувствовал на себе чей-то взгляд, но никого не увидел. Это ощущение следящих за ним невидимых глаз тяготило Мвена Маса и тогда, когда он перешел речку и начал подъем.

Мвен Мас быстро шел по укатанной повозками дороге на плато в тысячу восемьсот метров высоты, поднимаясь с уступа на уступ, чтобы перевалить лесистый отрог горы и кратчайшим путем попасть к городку. Узкий серп молодой луны мог освещать путь не более полутора часов.

Одолеть крутую горную тропу в безлунной ночи было бы очень трудно. Мвен Мас торопился. Редкие и невысокие деревья отбрасывали длинные тени, ложившиеся чередой черных полос на высветленную луной сухую землю. Мвен

Мас шагал, внимательно глядя под ноги, чтобы не запнуться за бесчисленные мелкие корни, и думал.

Грозное ворчание, стелившееся по земле, сотрясая почву, раздалось в отдалении справа, где склон отрога полого поднимался и тонул в глубокой тени. Ему откликнулся низкий рев в лесу среди пятен и полос лунного света. В

этих звуках чувствовалась сила, проникавшая в глубину души, будившая в ней давно забытые чувства страха и обреченности жертвы, выбранной непобедимым хищником.

Как противодействие древнему ужасу, загорелась не менее древняя ярость борьбы – наследие бесчисленных поколений безымянных героев, отстаивавших право человеческого рода на жизнь среди мамонтов, львов, исполинских медведей, бешеных быков и безжалостных волчьих стай, в изнуряющие дни охот и в ночи упорной обороны.

Мвен Мас постоял, озираясь и сдерживая дыхание.

Ничто не шелохнулось в ночной тиши, но едва Мвен Мас сделал несколько шагов по тропе, как понял, что его преследуют по пятам. Тигры? Неужели сведения Онар оказались верными?

Мвен Мас пустился бежать, стараясь сообразить, что ему делать, когда хищники – их, несомненно, было два –

набросятся на него.

Спасаться на невысоких деревьях, на которые тигр лазает лучше человека, бессмысленно. Сражаться? Вокруг были только камни, даже порядочной дубины не отломать от этих крепких, как железо, ветвей. И когда рычание раздалось сзади совсем близко, Мвен Мас понял, что погиб.

Простертые над пыльной тропой ветви деревьев душили африканца. Ему хотелось почерпнуть мужество последних минут из вечных глубин звездного неба, изучению которых была отдана вся его прошлая жизнь. Мвен Мас понесся громадными прыжками. Судьба благоволила ему – он выскочил на опушку большой поляны. В центре ее он заметил груду рассыпанных каменных обломков, бросился туда, схватил тридцатикилограммовую остроугольную глыбу и повернулся к лесу. Теперь он увидел движущиеся неясные призраки. Полосатые, они терялись среди перекрещивавшихся теней редколесья. Луна уже коснулась своим краем верхушек деревьев. Удлинившиеся тени легли поперек поляны, и по ним, как по черным дорогам, две огромные кошки стали подползать к Мвену Масу. Как тогда, в подземной комнате Тибетской обсерватории, Мвен

Мас почувствовал надвигающуюся смерть. Теперь она возникла не изнутри его, а извне, горела зеленым пламенем в фосфорических глазах хищников. Мвен Мас вдохнул налетевший в знойной духоте порыв ветра, посмотрел вверх, на сияющую славу космоса, и выпрямился, подняв над головой камень.

– Я с тобой, товарищ!

Высокая тень метнулась на поляну из тьмы склона, угрожающе поднимая корявый сук. Изумленный Мвен Мас на секунду забыл о тиграх, узнав математика. Бет Лон, почти бездыханный от бешеной гонки, встал рядом с

Мвеном Масом, ловя воздух раскрытым ртом. Громадные кошки, отпрянувшие сначала назад, опять начали неумолимо придвигаться. Тигр слева был уже в тридцати шагах.

Вот он подтянул под себя задние лапы, готовясь прыгнуть.

– Скорей! – разнесся на всю поляну звучный крик.

Бледные вспышки гранатометов замелькали с трех сторон за спиной Мвена Маса, выронившего от неожиданности свое оружие. Ближайший тигр вздыбился во весь рост, парализующие гранаты лопнули барабанными ударами, и хищник опрокинулся на спину. Второй сделал скачок в сторону леса. Оттуда появились еще три силуэта верховых людей. Стеклянная граната с мощным электрическим зарядом разбилась о лоб тигра, и он вытянулся, уткнув тяжелую голову в сухую траву.

Один из всадников вырвался вперед. Никогда еще

Мвену Масу не казалась такой красивой рабочая одежда

Большого Мира – широкие, короткие, выше колен, штаны, свободная рубашка синего искусственного льна с раскрытым воротом и двумя карманами на груди.

– Мвен Мас, я чувствовала, что вы в опасности!

Разве он мог не узнать этот высокий голос, сейчас звучавший такой тревогой! Чара Нанди!

Он забыл ответить и стоял неподвижно, пока девушка не спрыгнула и не подбежала к нему. Следом подъехали пятеро ее спутников. Мвен Мас не успел их рассмотреть, так как серпик луны скрылся за лесом и душная темнота ночи скрыла лес и поляну. Рука Чары нашла локоть Мвена

Маса. Он взял тонкое запястье девушки и приложил ее ладонь к своей груди, где взволнованно колотилось сердце.

Едва ощутимо кончики пальцев Чары погладили выпуклую пластину мускула, и эта легкая ласка доставила Мвену Масу неиспытанный покой.

– Чара, это Бет Лон, новый друг…

Мвен Мас повернулся и обнаружил, что математик исчез. Тогда он крикнул в темноту изо всех сил:

– Бет Лон, не уходите!

– Я приду! – раздался издалека мощный голос, и в нем не было уже горькой наглости.

Один из спутников Чары – видимо, руководитель группы – снял притороченный позади седла сигнальный фонарь. Слабый свет вместе с невидимым радиолучом устремился в небо. Мвен Мас сообразил, что прибывшие ждут летательный аппарат. Все пятеро оказались мальчиками – работниками истребительного отряда, выбравшими одним из своих подвигов Геркулеса дозорную службу борьбы с вредными животными на острове Забвения. Чара

Нанди присоединилась к отряду в поисках Мвена Маса.

– Вы ошибаетесь, считая нас столь проницательными, – сказал руководитель, когда все уселись вокруг фонаря и Мвен Мас приступил к неизбежным расспросам. –

Нам помогла девушка с древнегреческим именем.

– Онар! – воскликнул Мвен Мас.

– Да, Онар. Наш отряд подходил к пятому поселку с юга, когда примчалась едва живая от усталости девушка.

Она подтвердила слухи о тиграх, которые привели нас сюда, и убедила ехать за вами немедленно, боясь, что на вас могут напасть тигры, когда вы будете возвращаться в городок через горы. И видите, мы едва успели. Сейчас придет грузовой винтолет, и мы отправим ваших временно парализованных врагов в заповедник. Если они окажутся на самом деле людоедами, их истребят. Но нельзя погубить такую большую редкость без испытания.

– Какого испытания?

Мальчик поднял брови.

– Это вне нашей компетенции. Вероятно, прежде всего их успокоят – сделают вливание понизителя жизненной активности. Став на время слабым, тигр многому научится… Громкий дрожащий звук прервал юношу. Сверху медленно опускалась темная масса. Ослепительный свет залил поляну. Полосатые кошки были заключены в мягкие контейнеры для хрупких грузов. Плохо видимая в темноте громада корабля исчезла, открыв поляну спокойному свету звезд. С тиграми отправился один из пятерых мальчиков, а его лошадь отдали Мвену Масу.

Кони африканца и Чары шли рядом. Дорога спускалась в долину речки Галле, в устье которой, на побережье, находились медицинская станция и база истребительного отряда.

– В первый раз на острове я еду к морю, – нарушил молчание Мвен Мас. – До сих пор мне казалось, что море

– запретная стена, навсегда заградившая мой мир.

– Остров был для вас новой школой? – полувопросительно и радостно сказала Чара.

– Да. В короткий срок я пережил и передумал очень много. Все эти мысли давно бродили во мне…

Мвен Мас поведал о своих давних опасениях, что человечество развивается слишком рационально, слишком технично, повторяя, конечно, в несравненно менее уродливой форме ошибки древности. Ему показалось, что на планете Эпсилон Тукана очень похожее и столь же прекрасное человечество больше позаботилось о совершенстве эмоциональной стороны психики.

– Я много страдала от ощущения неполной гармонии с жизнью, – помолчав, ответила девушка. – Мне надо было больше от чего-то древнего и гораздо меньше от окружающего. Я мечтала об эпохе нерастраченных сил и чувств, накопленных еще первобытным отбором в век

Эроса, когда-то бывшим в античном Средиземноморье. И

всегда стремилась пробудить настоящую силу чувств в своих зрителях. Но, пожалуй, только Эвда Наль до конца поняла меня.

– И Мвен Мас, – серьезно добавил африканец. И, глядя в широко открытые глаза Чары, он рассказал ей, как однажды она явилась ему меднокожей дочерью Тукана.

Девушка подняла лицо, и при робком свете начинавшейся зари Мвен Мас увидел глаза, такие огромные и глубокие, что ощутил легкое головокружение, отодвинулся и рассмеялся.

– Когда-то наши предки в своих романах о будущем представляли нас полуживыми рахитиками с переразвитым черепом. Несмотря на миллионы зарезанных и замученных животных, они долго не понимали мозговой машины человека, потому что лезли с ножом туда, где нужны были тончайшие измерители молекулярных и атомных масштабов. Теперь мы знаем, что сильная деятельность разума требует могучего тела, полного жизненной энергии, но это же тело порождает сильные эмоции.

– И мы по-прежнему живем на цепи разума, – согласилась Чара Нанди.

– Многое уже сделано, но все же интеллектуальная сторона у нас ушла вперед, а эмоциональная отстала… О

ней надо позаботиться, чтобы не ей требовалась цепь разума, а подчас разуму – ее цепь. Мне это стало представляться таким важным, что я намерен написать книгу.

– О, конечно! – пылко воскликнула Чара, смутилась и продолжала: – Мало больших ученых отдавало себя исследованию законов прекрасного и полноты чувств… Я

говорю не о психологии.

– Я понимаю вас! – отвечал африканец, любуясь девушкой, от смущения выше поднявшей гордую голову навстречу лучам восхода, опять придавшим ее коже цвет красной меди.

Чара легко и свободно сидела на высоком вороном коне, ступавшем в такт с рыжей лошадью Мвена Маса.

– Мы отстали! – воскликнула девушка, давая повод, и тотчас ее лошадь ринулась вперед.

Африканец догнал ее, и оба понеслись рядом по старой дороге. Поравнявшись со своими юными товарищами, они придержали коней, и Чара повернулась к Мвену Масу:

– А эта девушка, Онар?..


– Ей надо побывать в Большом Мире. Вы сами сказали, что на острове она осталась случайно из-за привязанности к приехавшей сюда и недавно умершей матери.

Онар было бы хорошо работать у Веды – на раскопках нужны чуткие и нежные женские руки. Да есть еще тысячи дел, где они нужны. И Бет Лон, новый, который вернется к нам, найдет ее по-новому!.

Чара сдвинула брови, пристально взглянула на Мвена

Маса.

– А вы не уйдете от своих звезд?

– Каково бы ни было решение Совета, я буду продолжать дело космоса. Но сначала мне надо написать о…

– Звездах человеческих душ?

– Верно, Чара! Дух захватывает от их величайшего многообразия… – Мвен Мас умолк, заметив, что девушка смотрит на него с нежной улыбкой. – Вы не согласны с этим?

– Конечно согласна! Я думала о вашем опыте. Вы проделали его из страстного нетерпения дать полноту мира людям. В этом вы тоже художник, не ученый.

– А Рен Боз?

– У него опыт – лишь очередной шаг по его дороге исследования.

– Вы оправдываете меня, Чара?

– Полностью! И я уверена, что еще много людей, большинство!

Мвен Мас перехватил поводья в левую руку, а правую протянут Чаре. Они въехали в маленький поселок станции.

Волны Индийского океана мерно грохотали над обрывом. В их шуме Масу слышалась ритмичная поступь басов в симфонии Зига Зора об устремляющейся в космос жизни. И мощная нота, основная нота земной природы – синее фа, – пела над морем, заставляя человека откликаться всей душой, сливаясь с породившей его природой.

Океан – прозрачный, сияющий, не загрязняемый более отбросами, очищенный от хищных акул, ядовитых рыб, моллюсков и опасных медуз, как очищена жизнь современного человека от злобы и страха прежних веков. Но где-то в необъятных просторах океана есть тайные уголки, в которых прорастают уцелевшие семена вредной жизни, и только бдительности истребительных отрядов мы обязаны безопасностью и чистотой океанских вод.

Разве не так же в прозрачной юной душе вдруг вырастают злобное упорство, самоуверенность кретина, эгоизм животного? Тогда, если человек не подчиняется авторитету общества, направленного к мудрости и добру, а руководится своим случайным честолюбием и личными страстями, мужество обращается в зверство, творчество – в жестокую хитрость, а преданность и самопожертвование становятся оплотом тирании, жестокой эксплуатации и надругательства… Легко срывается покров дисциплины и общественной культуры – всего одно-два поколения плохой жизни. Мвен Мас заглянул в этот лик зверя здесь, на острове Забвения. Если не сдержать его, а дать волю –

расцветет чудовищный деспотизм, все топчущий под собой и столько веков навязывавший человечеству бессовестный произвол.

Самое поразительное в истории Земли – это возникновение неугасимой ненависти к знанию и красоте, обязательное в злобных невеждах. Эти недоверие, страх и ненависть проходят через все человеческие общества, начиная от страха перед первобытными колдунами и ведьмами и кончая избиениями опережавших свое время мыслителей в Эру Разобщенного Мира. Это было и на других планетах с высокоразвитыми цивилизациями, но еще не сумевших уберечь свой общественный строй от произвола маленьких групп людей – олигархии, возникавшей внезапно и коварно в самых различных видах… Мвен Мас вспомнил сообщения по Кольцу о населенных мирах, где высшие достижения науки применялись для запугивания, пыток и наказаний, чтения мыслей, превращения масс в покорных полуидиотов, готовых исполнять любые чудовищные приказы. Вопль о помощи с такой планеты прорвался в Кольцо и летел в пространстве уже многие сотни лет после того, как погибли и пославшие его люди, и жестокие их правители.

Наша планета находится уже на такой стадии развития, что подобные ужасы навсегда стали немыслимыми. Но все еще недостаточно духовное развитие человека, о котором неусыпно пекутся люди, подобные Эвде Наль…

– Художник Карт Сан говорил, что мудрость – это сочетание знания и чувств. Будем мудрыми! – раздался позади голос Чары.

И, промчавшись мимо африканца, Чара бросилась с высоты в шумящую пучину.

Мвен Мас видел, как она плавно перевернулась в воздухе, крылато раскинула руки и исчезла в волнах. Купавшиеся внизу мальчики истребительного отряда замерли.

По спине Мвена Маса пробежал холодок восхищения, граничащего с испугом. Никогда африканец не прыгал с такой безумной высоты, но сейчас он бесстрашно встал на краю обрыва, снимая одежду. После он вспоминал, что в смутных мгновенных мыслях Чара показалась ему богиней древних людей, которая все может. Если может она, то и он!

Слабый предостерегающий крик девушки возник в шуме волн, но Мвен Мас, ринувшись вниз, его не услышал. Полет был блаженно долог. Хороший мастер прыжков, Мвен Мас точно вошел в воду и погрузился очень глубоко. Море было так удивительно прозрачно, что дно показалось ему опасно близким. Африканец изогнул тело и получил такой оглушающий удар непогашенной инерции, что на мгновение все перестало существовать для него. Стремительной ракетой Мвен Мас вылетел на поверхность, опрокинулся на спину и закачался на волнах. Очнувшись, он увидел подплывавшую Чару Нанди. Впервые бледность испуга заставила потускнеть яркую бронзу загара девушки. Укор и восхищение светились в ее взгляде.

– Зачем вы сделали это? – едва дыша, прошептала она.

– Потому, что это сделали вы. Я пойду за вами везде…

строить наш Эпсилон Тукана на нашей Земле!

– И вернетесь со мной в Большой Мир?

– Да!

Мвен Мас перевернулся, чтобы плыть дальше, и вскрикнул от неожиданности. Поразительная прозрачность моря, сыгравшая с ним плохую шутку, здесь, в отдалении от берега, стала еще большей. Они с Чарой словно парили на головокружительной высоте над дном, видимым в мельчайших деталях через неимоверно чистую воду, как сквозь воздух. Мвена Маса обуяла отвага и торжество, которое испытывали люди, попавшие за пределы земного тяготения. Полеты в бурю по океану, прыжки в черную бездну космоса с искусственных спутников вызывали такие же ощущения безграничной удали и удачи.

Мвен Мас рывком подплыл к Чаре, шепча ее имя и читая горячий ответ в ее ясных и отважных глазах. Их руки и губы соединились над хрустальной бездной.


Глава двенадцатая


СОВЕТ ЗВЕЗДОПЛАВАНИЯ

Совет Звездоплавания издавна обладал собственным зданием для научных сессий, как и главный мозг планеты

– Совет Экономики. Считалось, что специально приспособленное и украшенное помещение должно настраивать собравшихся на проблемы космоса и тем способствовать быстрейшему переключению с земных на звездные дела.

Чара Нанди еще никогда не бывала в главном зале Совета. С волнением она вошла в сопровождении Эвды Наль в этот странный яйцевидный зал с параболически выгнутым потолком и поверхностью эллиптических рядов сидений. По залу разливался розовато-фиолетовый свет, точно в самом деле собранный с другой звезды. Все линии стен, потолка, сидений сходились в конце огромного зала, казавшемся их естественным средоточием. Там на возвышении находились демонстрационные экраны, трибуна и сиденья для руководителей заседания – членов Совета.

Золотисто-матовые панели стен пересекал ряд рельефных карт. По правой стороне шли карты планет солнечной системы, по левой – планет ближайших звезд, изученных экспедициями Совета. Второй ряд под голубым обрезом потолка занимали начерченные лучащимися красками схемы населенных звездных систем, полученные от соседей по Великому Кольцу.

Внимание Чары привлекла старинная, потемневшая и, видимо, уже не раз реставрировавшаяся картина над трибуной.

Черно-фиолетовое небо занимало всю верхнюю часть громадного полотна. Маленький серп чужой луны бросал белесый, мертвенный свет на беспомощно поднятую вверх корму старинного звездолета, грубо обрисовавшуюся на багровом закате. Ряды уродливых синих растений, сухих и твердых, казались металлическими. В глубоком песке едва брел человек в легком защитном скафандре. Он оглядывался на разбитый корабль и вынесенные из него тела погибших товарищей. Стекла его маски отражали только багровые блики заката, но неведомым ухищрением художник сумел выразить в них беспредельное отчаяние одиночества в чужом мире. На невысоком бугре справа по песку ползло нечто живое, бесформенное и отвратительное. Крупная надпись под картиной: «Остался один» –

была столь же коротка, сколь выразительна.

Захваченная картиной, девушка сразу не заметила искусную архитектурную выдумку – расположение сидений веерообразными уступами, так что из галерей, скрытых в основаниях рядов, к каждому месту был отдельный проход. Каждый ряд оказывался изолированным от соседнего

– верхнего или нижнего. Только усевшись с Эвдой, Чара обратила внимание на старинную отделку кресел, пюпитров и барьеров, сделанных из натурального жемчужносерого африканского дерева. Теперь никто не стал бы затрачивать так много работы на то, что могло бы быть отлито и отполировано за несколько минут. Может быть, из свойственного людям уважения к старине дерево показалось Чаре теплее и живее пластмассы. Она с нежностью погладила изогнутый подлокотник, не переставая разглядывать зал.

Народу, как всегда, собралось много, хотя мощные телепередатчики должны были разнести по всей планете отображение всего происходившего. Секретарь Совета

Мир Ом по обыкновению оглашал короткие сообщения, накопившиеся со времени прошлого заседания. Из нескольких сот человек, находившихся в зале, нельзя было найти ни одного невнимательного, занятого собою лица.

Чуткая внимательность ко всему была характернейшей чертой людей эпохи Кольца. Но Чара пропустила первое сообщение, продолжая рассматривать зал и читая изречения знаменитых ученых, начертанные под картами планет.

Особенно понравился ей написанный под Юпитером призыв быть чутким к явлениям природы: «Смотрите, как повсюду окружают нас непонятные факты, как лезут в глаза, кричат в уши, но мы не видим и не слышим, какие большие открытия таятся в их смутных очертаниях». В другом месте была еще одна надпись: «Нельзя просто поднять завесу неизвестного – только после упорного труда, отходов, боковых уклонений мы начинаем ловить истинный смысл, и новые необъятные перспективы раскрываются перед нами. Не избегайте никогда того, что кажется сначала бесполезным и необъяснимым».

Движение на трибуне – и в зале померк свет. Спокойный сильный голос секретаря Совета дрогнул от волнения.

– Вы увидите то, что еще недавно казалось абсолютно невозможным, – снимок нашей Галактики со стороны. Более ста пятидесяти тысячелетий – полторы галактические минуты тому назад – жители планетной системы… – Чара пропустила ряд ничего не говоривших ей цифр – …в созвездии Центавра обратились к обитателям Большого Магелланова облака – единственно близкой к нам внегалактической системы звезд, о которой известно, что там есть мыслящие миры, способные сноситься по Кольцу с нашей

Галактикой. Мы еще не можем определить точное местонахождение этой магелланийской планетной системы, но тоже приняли их передачу – снимок нашей Галактики. Вот он! На громадном экране засияло далеким серебряным светом широкое, сужавшееся к концам скопление звезд.

Глубочайший мрак пространства затоплял края экрана.

Такой же чернотой зияли прогалины между спиральными, разлохмаченными на концах ветвями. Бледное сияние одевало кольцо шаровых скоплений этих самых древних звездных систем нашей Вселенной. Плоские звездные поля перемежались с облаками и полосами черной остывшей материи. Снимок был сделан из неудобного поворота –

Галактика пришлась сильно вкось и сверху, так что центральное ядро едва выступало горящей выпуклой массой в середине узкой чечевицы. Очевидно, для полного представления о нашей звездной системе нужно было запрашивать более отдаленные галактики, расположенные выше по галактической широте. Но еще ни одна галактика не подала признаков разумной жизни за время существования Великого Кольца.

Люди Земли, не отрываясь, смотрели на экран. Впервые человек смог взглянуть на свою звездную Вселенную со стороны, из чудовищной дали пространства.

Чаре показалось, что вся планета затаила дыхание, рассматривая свою Галактику в миллионах экранов на всех шести материках и на океанах, где только были разбросаны островки человеческой жизни и труда.

– С новостями, принятыми нашей обсерваторией по

Кольцу и еще не поступавшими в мировую информацию, покончено, – снова заговорил секретарь. – Перейдем теперь к проектам, которые должны подвергнуться широкому обсуждению.

Предложение Юты Гай о создании искусственной, годной для дыхания атмосферы Марса путем выделения легких газов из глубинных горных пород автоматическими установками признано заслуживающим внимания, так как подкреплено серьезными расчетами. Будет получен воздух, достаточный для дыхания и теплоизоляции наших поселков, которые выйдут из тепличных сооружений.

Много лет назад, после открытия нефтяных океанов и гор из твердых углеводородов на Венере, были запущены автоматические установки для создания искусственной атмосферы под гигантскими колпаками из прозрачных пластмасс. Они дали возможность насадить растения и устроить заводы, снабжающие человечество любыми продуктами органической химии в колоссальных количествах.

Секретарь отложил в сторону металлическую пластинку и приветливо улыбнулся. В ближнем к трибуне конце рядов сидений появился Мвен Мас в темно-красной одежде, угрюмый, торжественный и спокойный. В знак уважения к собранию он поднял над головой сложенные руки и сел. Секретарь сошел с трибуны, уступив место молодой женщине с короткими золотыми волосами и удивленным взглядом зеленых глаз. Председатель Совета Гром Орм встал рядом.

– Обычно мы сами оповещаем о новых предложениях.

Но вы услышите почти законченное исследование. Сам автор Ива Джан сообщит вам материал для ответственного раздумья.

Зеленоглазая женщина стала говорить сдавленным от застенчивости голосом. Ива начала с того общеизвестного факта, что растительность южных материков отличается голубоватым цветом листвы, характерным для древних форм земных растений. Как показало исследование растительности других планет, голубая листва свойственна более прозрачным, чем земная, атмосферам или же возникает при более жесткой, чем у Солнца, ультрафиолетовой радиации светила.

– Наше Солнце, устойчивое в своей красной радиации, нестабильно в голубой и ультрафиолетовой и около двух миллионов лет назад испытало резкое изменение фиолетовой радиации, продолжавшееся долго.

Тогда появились голубоватые растения, черная окраска у птиц и зверей, живших на открытых пространствах, черные яйца у птиц, гнездившихся в не защищенных тенью местах. В это время наша планета стала неустойчивой относительно оси своего вращения из-за изменения электромагнитного режима солнечной системы. Давно уже появились проекты перекачки морей в материковые впадины, чтобы нарушить установившееся равновесие и изменить положение земного шара относительно своей оси.

Это было во времена, когда астрономы основывались лишь на элементарной механике тяготения, совершенно не принимая во внимание электромагнитного равновесия системы, гораздо более изменчивого, чем гравитация. Нам следует подойти к решению вопроса именно с этой стороны, что окажется значительно проще, дешевле и скорее.

Вспомним, как в начале звездоплавания создание искусственного тяготения требовало такого расхода энергии, что было практически невозможным. Теперь, после открытия разложения мезонных сил, наши корабли снабжены простыми и надежными аппаратами искусственной гравитации. Так и опыт Рен Боза намечает обходной путь для действенного и быстрого изменения режима вращения Земли…

Ива Джан умолкла. Группа из шести человек – герои экспедиции на Плутон, сидевшие все вместе в центре зала, – стала приветствовать ее, протягивая сложенные ладони. Щеки молодой женщины вспыхнули. На экране появились призрачные контуры стереометрических чертежей.

– Я знаю, что вопрос может быть расширен. Теперь можно думать об изменении даже орбит планет и, в частности, о приближении Плутона к Солнцу, чтобы воскресить эту некогда обитаемую планету чужой звезды. Но сейчас я имею в виду лишь сдвиг нашей Земли относительно оси для улучшения климатических условий материкового полушария.

Опыт Рен Боза показал, что возможна инверсия гравитационного поля в его второй аспект – электромагнитное поле, с последующей векториальной поляризацией вот в этих направлениях…

Фигуры на экране вытягивались и поворачивались.

Ива Джан продолжала:

– Тогда вращение планеты лишится устойчивости и

Земля может быть повернута в желаемое положение для наиболее выгодного и длительного освещения солнечными лучами.

На длинном стекле под экраном потянулись ряды заранее вычисленных машинами параметров, и каждый, кто мог понять эти символы, убеждался, что проект Ивы

Джан, во всяком случае, не беспочвен.

Ива Джан остановила движение чертежей и символов и, склонив голову, сошла с трибуны. Слушатели оживленно переглядывались и перешептывались. Обменявшись незаметными жестами с Громом Ормом, на трибуне появился молодой начальник экспедиции на Плутон.

– Несомненно, что опыт Рен Боза поведет к триггерной реакции – вспышке важнейших открытий. Мне он представляется ведущим к прежде недоступным далям науки.

Загрузка...