Зверь в океане

3

…Сигнал тревоги поступил от косаток, плывших в авангарде. За ним последовал сигнал бедствия.

Поведение китов мгновенно изменилось. Животные очнулись от дремоты и устремились навстречу непредсказуемой опасности. Для них атака акул была кошмаром, происходившим в искаженной реальности. Косатки не отступили, хотя испытывали сильнейший стресс. Сила, более влиятельная, чем инстинкт, толкала их на преступление против собственной природы.

«Эфир» взорвался яростью и болью. Первый кит умер, разорванный на части в течение каких-нибудь пятнадцати-двадцати секунд. Большие белые нападали по двое, а синие гроздьями висли на жертве, не давая косаткам всплыть для выдоха и вдоха.

Даже если бы все происходило в ясный день, вряд ли можно было бы различить под водой хоть что-нибудь, кроме теней и вытянутых силуэтов, похожих на пальцы чудовищной руки. Зрение ничего не значит, когда запущен новый управляющий код. Спусковой крючок – запах. Запах был важнейшим кодом с тех пор, как существует кровь. А теперь ее было в океане даже слишком много…

Облака крови разрастались, стягиваясь в сплошную пелену. Пасти, похожие на израненные полумесяцы, с силой смыкались, терзая податливую плоть. Кровоточащие ошметки парили, медленно погружаясь в глубину. Ослепленные яростью кархародоны продолжали рвать издыхающих китов, в то время как косатки пожирали их желудки. Проглоченные куски тотчас же вываливались из выпотрошенных тел. Самой легкой добычей акул были детеныши. За ними охотились синие, безжалостные, словно стихийное бедствие.

Если синяя на свою беду попадалась киту-убийце на пути, тот попросту перекусывал ее пополам, но и тогда акульи челюсти все еще представляли собой угрозу – как брошенный в воду заряженный капкан…

Постепенно косатки организовали эффективную оборону и перешли в контратаку. Им помогали инстинкт, разум… и кое-что еще, какой-то непостижимый стимулятор, таившийся до поры во мраке. Они улавливали сигналы чуждого сознания. Если бы у китов было представление об ином мире, возможно, они сочли бы эти сигналы знамением свыше. Но мир был един и целостен, и в этом мире существовали союзники в трудном деле выживания.

Сражались все, даже подростки, в точности повторявшие движения родителей. Мобильные группы китов, прикрывавших друг друга от угрозы нападения сзади и сбоку, отсекали кархародона, после чего делали с ним то, что когда-то делали с землей экскаваторные ковши…

Белым было все равно – они не чувствовали боли. Инстинкт самосохранения оказался полностью подавленным.

Никто не отступил.

Бессмысленная бойня продолжалась.

Групповая тактика косаток начала приносить им успех. Синих акул киты убивали десятками. Белым вырывали жабры, откусывали хвосты, превращали рыб в обглоданные волокнистые хрящи, украшенные лапшой из внутренностей и отягощенные уродливыми сводами челюстей…

Самый большой кит – гигантский самец – охотился в одиночку. Его поведение было немыслимо коварным. Он убил несколько синих, но лишь потому, что те мешали ему плыть в нужном направлении. Не они были его целью.

Он появился на поле боя совсем недавно, опустившись с поверхности. Кит дважды обогнул сражающиеся стаи, двигаясь в отдалении. Потом снова всплыл и снова погрузился. Он искал то, чего сам не осознавал. Кархародона? Конечно, но далеко не всякого.

Самец не вступал в локальные схватки даже тогда, когда косаткам не помешала бы его помощь. Он проплыл мимо кровавых лохмотьев, в которые превратился его детеныш, растерзанный синими. Кит не мог позволить себе роскошь упустить главную добычу…

Завершив очередной круг, он набрал скорость и протаранил разбавленный кровью мрак. Черно-белая торпеда скользила в обильно приправленном китовым мясом и акульими плавниками бульоне. Вдогонку за ним бросились синие, но их вовремя перехватили. Здесь не было того, кого самец искал, и тогда он стал уходить на север. Ни один из его сородичей не счел его необъяснимый поступок позорным бегством.

Самец огибал подводную гору с востока. Шум схватки стихал вдали. Океан будто вымер. Многочисленные обитатели отмелей предпочли спрятаться. Невероятное скопление акул и косаток распугало рыбу на мили вокруг. Никогда не случалось ничего подобного.

Кит-убийца плыл почти бесшумно. Пустое море и первозданная тьма. Только мелочь, зарывшаяся в донный ил, излучала ужас. Но в темноте гнездилось и нечто гораздо более страшное. Источник злой воли, наполнявший «эфир» волнами враждебности.

Самец завершал поиск. Тень возникла в бездонном колодце его сознания. Пока еще неразличимая опасность. Призрак ужаса. Шепот инстинкта, советующего отступить…

Он не увидел врага, он ощутил его присутствие. Холодная глыба приближалась с севера. Гигантский двадцатиметровый кархародон[3] медленно описывал незримый круг, прокачивая воду через жаберные щели. Только это и было причиной самого кошмарного звука в мире – шелеста запущенной машины смерти…

Враг был совершенен. Уже миллионы лет назад он достиг эволюционного потолка… Две рыбы-прилипалы – самец и самка – извивались на фоне грязно-белого брюха. Лоцман скользил, будто привязанный, на расстоянии полуметра от корявой пасти, наводя гиганта на невидимую цель. И странное дело – тонкий пунктир воздушных пузырей тянулся за акулой…

Ни одна из морских тварей не осознавала, что происходит. Самец большой белой был единственным в стае, не поддавшимся общему неистовству. Его жертва приплывет к нему сама – ему было обещано это. Тоже знак свыше? Во всяком случае, кархародон был голоден, как никогда в жизни. Так далеко остались тюленьи пастбища и так близко безумие! Он мигрировал от опустившихся под воду берегов Австралии, присоединился к стае возле бывших Соломоновых островов, пересек экваториальный пояс. Слишком часто всплывал на поверхность. Зачем? Он не знал даже этого. И вот он здесь, но его миссия еще не завершена. Это всего лишь эпизод на пути к неведомой цели… Постоянный контроль, поводырь, связь, которой нельзя было избежать, – разве мало причин для бешенства? Он действительно был бешеной тварью – но на крепкой цепи. И даже немотивированное поведение приобретало зловещий мотив…