Зверь в каждом из нас

03: Зона выброса

Умирающее лето лежало на горах и побережье, еще не тронув золотом деревья, но уже уронив в море особенную сентябрьскую синь. Исчезла изнуряющая жара, и даже непременные вечерние комары стали, будто бы, не такими настырными.

Арчи отнял от глаз бинокль и передал соседу – Генриху Штраубе.

Теперь они работали в паре. С Генрихом, разумеется, не с биноклем.

С противоположной стороны, от седловины, крылась вторая двойка, прибалты Юрий и Рихард. Они, наверное, сейчас точно так же рассматривали территорию пансионата в бинокль.

– Вот тебе и санаторий донецкого селектологического центра… – пробормотал Арчи.

Генрих, не отрываясь, глядел в окуляры.

– Не такой уж он и большой. Да и отдыхающие выглядят естественно.

– А отдыхающие, скорее всего, настоящие. Просто они не знают о соседях.

Генрих недоверчиво оторвался от бинокля.

– Интересно, как это реализовано?

Арчи пожал плечами:

– Подземелье, наверное. Там, под горой, можно две Москвы спрятать, и еще для двух Берлинов место останется.

– А как на этот санаторий вышли?

– Официально в нем нынче отдыхает и лечится сто семьдесят три человека, включая детей. С начала лета число отдыхающих колебалось от пятидесяти пяти до двухсот двенадцати. Две недели назад поставки продуктов возросли чуть не впятеро; эксперты говорят, что нынешние объемы рассчитаны приблизительно на тысячу триста человек. Был еще один небольшой скачок, как раз совпадающий по времени с завершением осады Ашгабата. А главное – информация об этом была тщательно замаскирована. Наш Ваня Шабанеев, светлая, надо сказать, голова трахался с ней почти неделю пока раскодировал.

Генрих хмыкнул и снова припал к окулярам.

– Тяжко нам будет, – напророчил он. – Ох, тяжко…

Арчи не ответил. Он тоже плохо представлял – как можно захватить этот санаторий, чтоб и персонал «Чирс» повязать, и никого из посторонних не потерять.

– Чего они тут торчат? В Крыму, и не на море, – спросил Генрих, имея в виду, очевидно, отдыхающих. – Не понимаю я этого.

– Да мало ли, – отозвался Арчи. – Кое-кому море может поперек горла стоять. А тут воздух целебный.

– А то на побережье воздух не целебный…

– И на побережье целебный. Только по-своему. Тут горы, все-таки.

Генрих вернул бинокль Арчи.

– Дорога одна, – сообщил он глубокомысленно. – Но в гору несколько троп уводят. Думаю, тренированный псих на горном велике там проедет. Надо курьеров караулить.

– Надо, – согласился Арчи.

Вскоре они ушли – назад, к трассе, где поджидал экипаж с молчаливым водителем-татарином.

А на следующий день в ближайшем к санаторию поселке, зовущемся Малореченское, в местном магазинчике один из бесчисленных агентов сфотографировал человека, в котором впоследствии опознали Ицхака Шадули. Последние сомнения генерала Золотых истаяли, как ледышка на жаре.

– Кто его снял? – спросил Золотых, рассматривая фотографию маленького седовласого аморфа.

– Постоянный пост в Малореченском. Фамилия соглядатая нужна?

– Нет, – Золотых уронил снимок на стол и помассировал виски. – Что на него есть?

Чеботарев торопливо перетасовал распечатки.

– Так… Ицхак Шадули, семьдесят шесть лет. Выпускник Иерусалимского Биологического Университета. Профессорская степень Сорбонны в области прикладной селектологии. Несколько работ в области… Э-э-э… В области… Инсеметриа… триоа…

– Не можешь прочесть, опусти, – посоветовал Золотых, и Чеботарев благодарно вздохнул.

– Тут слово на полторы строки, – пожаловался Чеботарев. – Составное наверное. В общем, в области наногенной инженерии. До пятидесятых годов жил в Иерусалиме, потом где – неизвестно. Раз в четыре года стабильно появлялся на всемирном конгрессе генетиков; каждый раз читал там свои доклады. Периодически публикует работы в солидных научных журналах; я запросил аналитиков – ни единой работы хотя бы сходной по тематике с выделением волчьего гена не опубликовано. Глобальные проблемы селектологии и наногенетики, ряд фундаментальных исследований по каким-то ключевым вопросам общей биологии. Считается светилом мировой величины. Имеет нескольких учеников, имена которых ничего существенного нашим аналитикам не говорят, место жительства не установлено, двое по разу выезжали с ним на конгрессы и читали свои доклады. Практически все ученики также имеют публикации в научных журналах и, похоже, входят в первую сотню биологов планеты. Я попытался выяснить пути которыми Шадули прибывал на конгрессы – пусто, никаких данных не осталось.

– Шериф видел его на «Чирс», – задумчиво сказал Золотых. – Неужели он с учениками на сорок лет заточил себя? Добровольно?

Чеботарев развел руками:

– Константин Семеныч, ученые – люди нередко фанатичные. Варга явно предоставил им превосходные лабораторные условия. Вот они и работают.

– Возможно, – согласился Золотых. – Ладно, что он делал в Малореченском?

– Кефир покупал.

Золотых слегка даже опешил.

– Что?

– Покупал кефир в поселковом магазине, – виновато повторил Чеботарев. – Четыре пакета. Таллиннский кефир.

– У вас что, пост у магазина в Малореченском?

– Один из постов. Всего постов семь, у трассы, у лестницы к пляжам, у…

– Ладно, понятно. Дальше что? Куда он направился после того как набрал… гм… кефиру?

Чеботарев виновато развел руками:

– Неизвестно, Константин Семеныч. Его опознали только вечером, Шериф проглядывал результаты сегодняшних съемок и сразу дал знать Коршуновичу, когда его узнал.

– Между прочим, – задумчиво заметил Золотых, – он ведь тоже наша цель, Степа. Я думаю, он многое может рассказать о волчьем гене. Он цель не менее важная, чем Варга. Варга без Шадули – никто. А Шадули может вырастить волков для кого угодно. Разумеешь?

– Конечно, Константин Семеныч, разумею… – подтвердил Чеботарев.

– Слушай, – неожиданно спросил Золотых, – ты меня раньше просто «Семенычем» называл. А теперь только по имени-отчеству. Это еще отчего? Лампасы действуют?

Чеботарев смутился:

– Ну, в общем…

Золотых удрученно вздохнул:

– Н-да. Выбился на старости лет в начальство… Ладно, Степа, труби совещание. Будем обнюхивать этот санаторий…

Все еще многочисленные курортники всецело внимали колдовству бархатному сезона, но даже на взгляд их было уже меньше, чем летом. Детей вообще почти не осталось – поувозили детей домой, школа ведь.

Арчи всегда любил это время. Любил именно сентябрь – когда аборигены побережья наконец-то могут выключиться из бешеной сезонной гонки и впервые с мая месяца вздохнуть спокойнее. Очереди пропадают, море спокойное, пиво – холодное, да и жара уже не та.

Тем более Арчи был счастлив после туркменской духовки.

Пресловутый санаторий над тайной базой «Чирс» отстоял от побережья на добрых пять километров по горизонтали и метров на семьсот по вертикали. Дорога-серпантин что вела к нему, ответвлялась от трассы Алушта-Судак и имела протяженность не менее десяти километров. Места здесь были заметно менее людные, нежели на запад от Алушты: потому как бархатный сезон, а тут почти нет фешенебельных курортов. В основном – дома отдыха для обывателя со средним доходом, стоянки для туристов-экипажников и палаточные городки дикарей. Даже в разгар лета движение по трассе трудно было назвать особенно оживленным – это вам не участок Алушта-Ялта-Форос.

– Хорошее пиво, – похвалил Генрих, дегустируя очередной местный сорт.

– А то! – согласился Арчи, тоже отхлебывая.

Они сидели под навесом, у небольшой забегаловки-кафешки с видом на берег и ждали курьера от сибиряков.

Дабы не привлекать внимания все люди, задействованные альянсом в очередной операции, были расселены по окрестным базам, домам отдыха, санаториям; многие притворялись трассерами и дикарями. Донецкий санаторий просто и ненавязчиво взяли в клещи, контролируя все поставки и контакты его с внешним миром.

Спелеологи-итальянцы и спешно приглашенные спецы-прибалты из «nopea reagoida» зарылись, как кроты, в землю, прозвонили пустоты и приблизительно установили местоположение подземной базы. Сибиряки наводнили следящими москитами крымский пахучий воздух, но, похоже, у Варги была организован мощный противомоскитный заслон, потому что до донецкого санатория москиты еще добирались и транслировали картинку, а вот дальше – хренушки. Утешало только то, что осы, пожирающие москитов, ничего не могли рассказать своим хозяевам. Подобные селектоиды будучи однажды выпущенными уже никогда не возвращаются к матке. Как, впрочем, и те же москиты.

Объемы закупок продовольствия санаторием все возрастали. Ненамного, приблизительно на двадцать пайков в четыре дня. Отдыхающих тем не менее совсем не добавлялось – наоборот, кое-кто уезжал.

Горячие головы из президентских групп рекомендовали немедленно атаковать «Чирс», но Золотых, наученный двумя провалами, не спешил. Хотел удостовериться, что уж на этот-то раз противнику некуда будет сбежать.

«Диггеры», как звали итальянцев и прибалтов, вот-вот должны были дать заключение: есть ли у подземной базы дополнительные выходы, кроме четырех уже обнаруженных и штатного, через санаторий. «Отдыхающие» парни из евроспецназа постоянно перекрывали Малореченское, другие окрестные поселки и побережье частой сетью. Ицхак Шадули более вне базы не проявлялся; Арчи в поисках знакомых по Туркмении лиц каждый день просматривал сотни кадров видео и фотосъемки, а также гигабайты фрактальных записей; кое-какой результат это возымело. Дважды он натыкался на знакомых субъектов, в которых опознал охранника и служащего «Чирс», не то техника, не то селектолога. Но, видимо, люди Варги выходили наружу только через достаточно большие промежутки времени, чтобы не примелькаться.

Это было вполне понятно.

Поведение Варги (в частности – неизвестно зачем поднятый мятеж в Ашгабате) альянсом было признано малопонятным, но настораживающим. Именно поэтому генерал Золотых и не спешил. Ему очень не хотелось провалить операцию в третий раз; кроме того, генерала сильно смущало поведение волков. И Золотых справедливо рассудил, что лучше немного выждать, собрать информацию, оценить и проанализировать ее, а потом уж принимать решения.

Именно поэтому у задействованных в операции «Карусель-3» людей наступило нечто вроде странного отпуска. А точнее – условия работы вдруг стали походить на отпуск. Приходилось купаться в море, валяться на пляже, пить пиво, плясать вечерами на танцплощадках, кадрить девиц, кататься на кораблях и надувной колбасе, лазить в горы, ездить на окрестные дегустации, и при всем этом вращаться по сотням замысловатых орбит вокруг донецкого санатория.

Арчи немного расслабился после туркменской эпопеи; он мог бы вполне чувствовать себя счастливым, если бы не одно «но».

Он не мог забыть Ядвигу. Не мог забыть ту безумную ночь у крохотного озерца в ущелье и не хотел забывать слова, которые услышал.

Куда? Куда она пропала там, в Ашгабате? Куда и почему? Тайком от начальства он позвонил на старый мобильник Золотых и моментально получил оглушительный втык от Коршуновича, потому что частоту, ясен перец, прослушивали. Втык Арчи не расстроил: пес бы с ним, со втыком; другое дело, что короткий разговор с Расмусом так ничего и не прояснил. Арчи даже не узнал вернулась ли Ядвига к остальным волкам или так и осталась в Ашгабате.

В общем, Арчи с кислой миной пил пиво и предавался тяжким размышлениям о бренности и тщете всего сущего, хотя по идее должен был гореть на работе. Кое-кто не мог ему простить долгий волчий плен и опрометчивый звонок Расмусу. Вообще-то Арчи ожидал, что его отстранят, как взятого на подозрение. Но его не отстранили, что было во-первых странно, во-вторых нелогично, а в-третьих непрофессионально. В иное время Арчи ушел бы сам; но не теперь.

Поэтому он продолжал механически выходить на задания, чаще всего с Генрихом Штраубе, с которым неожиданно сблизился за последние недели. Немец ему импонировал по многим причинам. И с вопросами не лез, хотя видел, что у Арчи муторно на душе, и дело знал, и от нудной повседневной работы не увиливал, как некоторые.

И все же, невзирая на задумчивость, условный сигнал Генриха (солнечные очки на стол, стакан с пивом – меж дужек), Арчи срисовал мгновенно и столь же мгновенно выбросил посторонние мысли из головы.

Условный сигнал (всего-навсего – раздавленная ногтями бусина одноразового жучка) связному, атлетичного сложения ризеншнауцеру, который валялся невдалеке на пляже. Ризен не расставался с плеером даже когда купался, а на бермудах его поперек задницы красовался все объясняющий трафарет: «Меломан!» Плеер связного ничем не отличался от обычных плееров, в любом киоске такой можно приобрести. Почти ничем – кроме дополнительной полиморфной присадки сверхмалого объема.

В общем, сигнал услышал не только связной, но и два его дублера в округе, и центральный пост в Малореченском, и полевой пост в киоске у трассы.

– На пляже, у воды. Чуть левее фотографа. Трое.

У Генриха было изумительное зрение – на таком расстоянии Арчи вряд ли опознал бы кого-нибудь. Во всяком случае, повременил бы с выводами.

Но одного из троих Арчи узнал бы даже отойдя еще на сотню метров от воды.

Генрих снова надел очки; только теперь Арчи заметил тоненькую паутинку-нерв, соединяющую линзу с толстой дужкой.

Все прояснялось: в очки Генриха был вживлен оптический усилитель. И при этом линзы оставались затененными!

«Черт! – впечатлился Арчи. – Небось, свежая европейская разработка!»

– Кто? – спросил он.

– Двое. Без лабрадора.

Несомненно, Генрих помнил этих двоих по Алзамаю – откуда он мог знать лица чирсовцев? Присмотревшись, Арчи срисовал обоих.

Руслан Эльяшов и Фарид Юнусов. Оба из команды Варги. Первый – наблюдатель эпизода «перелом ноги европейскому агенту Франсуа д'Арсонвалю неким Испанцем», предположительно – полевой агент. Второй – недостающий в троице связников, которых брали в гостинице «Централь». Двоих тогда взяли, Курбана Гафур-оглы и Гейджа Мустафы. Арчи не знал что из них удалось вытрясти сибирякам, но со всеми основаниями предполагал, что они нынче валят лес где-нибудь на Колыме или роют породу под Норильском. Юнусова в тот раз просто не оказалось в гостинице. Но фотографии его у сибиряков имелись.

Хуже дела обстояли с третьим. С лабрадором. Ибо лабрадором этим был не кто иной, как Николас де Тром, напарник-спасатель. Тот самый парень, которым больше двух сезонов приходилось делить тесную спасательскую башенку на берегу.

– Я знаю и третьего, – буркнул он мрачно.

Тем временем к стойке притащился меломанствующий ризеншнауцер; одним глотком осушив стакан, в очередь за ним пристроился Генрих.

Официанты начинали работать только вечером, с наступлением сумерек.

Вскоре Генрих вернулся с добавкой, а ризен ушел к трассе. Арчи не преминул отследить как уже спустя минуту от волейбольной площадки к воде потянулась компания свежезагоревших парней, почти все, как на подбор, немецкие овчары. Разумеется, они шли купаться, и, разумеется, почти впритирку к мирно беседующей троице.

На шее Ника де Трома имелся красочный плакат – «Морские прогулки на яхте. «Вадим.» Упомянутый «Вадим» – белоснежный килевик-тонник – торчал на якоре неподалеку от линии буйков, естественно – мористее.

– Кто третий? – осведомился Генрих.

– Скорее всего – аутсайдер, – почему-то ввернув европейское слово объяснил Арчи. – Спасатель, мы вместе работали под Евпаторией.

Волейболисты, зайдя едва по колено, попадали в воду и принялись сидя перебрасываться мячом. При этом они веселились и гоготали, как подростки откуда-нибудь из калмыцких степей, впервые вывезенные на благословенное Черное море.

Еще минута – и мимо протрусил зеркальный связной. Его знак означал: только наблюдаем! Никаких действий.

И стали наблюдать.

Ник разговаривал с чирсовцами еще минуты две; после чего Эльяшов и Юнусов по очереди пожали ему руку и неторопливо направились вдоль прибоя на запад. Понятно, их тут же взяли под колпак несколько групп. Не скопом, зачем? До самого мыса у альянса хватало подготовленных людей. Да и за мысом тоже хватало. Двойку чирсовцев будут просто передавать друг другу куда бы они не направились.

Тем временем к кафешке подкатил белоснежный «Ганновер» с поднятыми стеклами, что недвусмысленно свидетельствовало о бортовом кондиционере. Из джипа нехотя вывалился Ваня Шабанеев, разодетый как бандит на отдыхе – бермуды, шлепанцы и цепь на шее. Не теряя ленивой солидности он подошел, демонстративно поручкался с Генрихом и Арчи, и по-хозяйски щелкнул пальцами в сторону бармена.

Бармен подбежал.

Пока Ваня что-то ему заказывал, растопырив пальцы, Генрих и Арчи перебрались в джип. Там и вправду было прохладно; да что там – по-настоящему холодно. Впору морозным узорам появиться на тонированных стеклах.

Бармен принес заказ едва ли не раньше, чем Шабанеев успел дошествовать до экипажа – что-то мутное в высоком стакане, украшенном лимонной долькой.

А потом дверца хлопнула, отгораживая их от посторонних глаз, ушей и носов.

– Сеанс, – пояснил Ваня и откинул матрицу ноутбука, выуженного из бардачка. Проводов никаких подключать не требовалось, работали по инфралинку через бортовой усилитель. Мощности вполне хватало, ибо какой же навороченный джип без навороченной антенны?

– Ситуацию, живо, – потребовал с экрана генерал Золотых.

Генрих взглядом предложил высказываться Арчибальду.

– Опознаны двое: Руслан Эльяшов и Фарид Юнусов.

– Третий?

– Третий – мой знакомый, Николас де Тром, Лутченко и Шабанеев его, несомненно, помнят. Кажется, теперь он подрабатывает бутербродом у местных яхтсменов. Вербует клиентов. Эльяшов и Юнусов, похоже, с ним о чем-то договаривались.

Золотых на миг отвернулся, задал плохо слышный вопрос, получил ответ, из которого Арчи тоже не разобрал ни слова, и уже в микрофон велел:

– Десятиминутная пауза. Эльяшова и Юнусова ведут; шерстим местность на предмет теней, потом Арчи идет на контакт с де Тромом. Цель – выяснить о чем шел разговор. Разрешаю часовой загул, буде таковой потребуется. Далее – доклад, далее – по обстоятельствам. Экстренный отзыв по варианту два. Вопросы?

Арчи сумрачно поинтересовался:

– Надеюсь, никто не предположил, что Ник в это впутан?

Золотых с укоризной поглядел на де Шертарини.

– Шериф, – попросил он. – Не усугубляй.

Арчи поморщился.

– Есть…

– Что ваш бутерброд?

– Бредет по пляжу, – доложил Шабанеев, глядя в бинокль. – Медленно. И печально.

Арчи повторил. В микрофон.

– Десять минут, отсчет пошел. Если де Тром вознамерится уходить вовсе – форсируйте. Отбой.

Экран вмиг стал белым и бессмысленным.

– Вот такие пироги, – с воодушевлением подытожил Шабанеев. – Зашевелились, что ли? Или снова пути отходов нащупывают?

«Поглядим», – подумал Арчи и откинулся на роскошную спинку.

Ник некоторое время бродил по пляжу, но потенциальных клиентов среди местного контингента ему явно не светило отыскать. Ваня Шабанеев нервно барабанил пальцами по приборной панели; бинокль у него отобрал Генрих и некоторое время пристально рассматривал яхту, покачивающуюся на волнах.

– Идея, – невозмутимо предложил Генрих, словно подслушав мысли Арчи. – Ваня, давай его на твой джип поймаем? А? Как форель на цветную блестку…

– Давай, – благодушно согласился Шабанеев. – А как?

– Подкати к самой воде, – пояснил Генрих. – И побибикай.

Шабанеев с готовностью взялся за пестики; джип вкрадчиво переместился к самым волнам, благо пляжников было немного, а напротив кафешки вдобавок всегда сама собой формировалась полоса свободного, никем не занятого песка.

– Сколько там прошло? – спросил Шабанеев.

– Семь минут.

– Ладно, минутой раньше, минутой позже… Пока дойдет – как раз десять будет.

И Шабанеев полез из джипа. Некоторое время он созерцал белоснежный борт «Вадима», по-хозяйски подбоченясь. Потом поискал глазами «бутерброд». Ник де Тром уже спешил к нему, инстинктивно почуяв запах добычи.

«Нет, – подумал Арчи отрешенно. – Все-таки не убили в нас охотников, иначе откуда такие подсознательные аналогии? Или это я такой атавистический урод, потому что даже убивать мне приходилось?»

– Желаете прокатиться? – справился Ник у Шабанеева.

– Девять минут сорок секунд… С мелочью, – сообщил дотошный Генрих.

– И откуда у вас, у немчуры такая пунктуальность, – проворчал Арчи и взялся за дверную ручку.

– Это национальное, – невозмутимо пояснил Генрих.

– Прокатиться? – повторил Шабанеев, глядя на Ник поверх очков. – Я – не хочу. Зато вот он точно не откажется.

Ник застыл; если бы плакат не висел у него на шее – Ник бы его точно выронил.

– Ар… Кхм! Ты? – пробормотал он.

– Привет, Ник. Я, я, не пугайся. А ты чего здесь?

Ник сглотнул, с подозрением покосился на Шабанеева, и объяснил:

– В этом году четвертого сентября закрылись… Дай, думаю, подработаю месяцок…

– Ну, – встрял Шабанеев, приветливо улыбаясь, – вы тут воркуйте, а мы поехали…

И выразительно поболтал перед лицом кулаком с отогнутым указательным пальцем – напоминал Арчи, что у того ровно час времени.

Ник тем временем оглушительно свистнул и помахал рукой; с палубы яхты спихнули надувную лодку, протянули ее к корме, и в лодку спустился кто-то аморфообразный. Мерно заработали весла; минута – и лодка подошла к берегу вплотную.

А Арчи подумал, что чудеса продолжаются.

Гребец выскочил из лодки, вытянул ее носом на песок и растопырил руки.

– Брата-ан! – восторженно проорал он и рухнул Арчи в объятия.

Вадик Чиков, старый друг, с которым совсем недавно, по пути в Алзамай ненадолго пересекся в Москве и даже толком поболтать не успел.

– Ты-то здесь откуда, черти тебя дери? – вопросил Арчи, когда отхлопали по спинам и натряслись в рукопожатии руками.

– Да вот… Яхту купил, оттопыриваемся уже второй месяц! Решил подработать немного. Хотел тебя в команду, но ты ж куда-то исчез. Вот, Ника взял. Ты все еще… на работе?

– Вроде того. Но немного времени есть!

– Так! – скомандовал Чиков и с намеком поскреб бороду. – Ник, сворачивай на хрен эту агитацию, ща я пивка куплю и пойдем к Алуште.

– Йэп, капитан! – воодушевленно выдохнул Ник; подобное решение он явно одобрял всеми фибрами души.

Плакат немедленно был сдернут с шеи и полетел на дно лодчонки. Чиков, увязая босыми ногами в песке, спешил к кафешке.

Арчи машинально просигналил наблюдателям «Все нормально» и направился следом за Чиковым: тот вряд ли намеревался купить меньше ящика, а вдвоем тащить все же сподручнее…

Чиков взял два. Любимого – темного «Афанасия», город Тверь.

– Ого! – оценил Арчи. – А не окосеем?

– Ты тут «Афанасий» хрен где найдешь. Мне на заказ возят, из Симферополя. А запас кенгуру не тянет!

Арчи усмехнулся:

– Ну, даешь, братан! Узнаю хватку!

– А то! – расплылся в улыбке Чиков. – Хватай давай, фигли стоишь?

Арчи безропотно ухватился за рукоятку неживого пластикового ящика. Нижнего, естественно.

– А лодка твоя не потонет? – поддел Арчи.

– Да она слона выдержит, клянусь! – беспечно отбоярился Чиков.

Вадим Чиков действительно походил на аморфа, но Арчи, естественно, знал, что он сорок третий Чиков в линии очень редкой для Москвы и России вообще морфемы рейнских меарцев. То ли ввиду некоторой созвучности, то ли за редкую сострадательность, выражающуюся в непременном подношении похмельному телу друга бутылочки пивка прямо в постель, Вадика Чикова прозвали «реаниматором». Вплоть до того, что в институтской зачетке у него так и значилось в графе «морфема» – реаниматор. По этому поводу существовала масса внутрикомпанейских преданий, легенд и баек, каждую из которых со смаком вспоминали на все более редких, увы, дружеских попойках в Москве или у моря, когда старая компания умудрялась собраться в более-менее полном составе. Впрочем, когда в неполном – тоже вспоминали, и Арчи ничуть не сомневался, что сегодня тоже многое из старого основательно переворошится.

Лодка и правда вполне выдержала и троих пассажиров, и два ящика пива, и плакат в придачу.

На борт «Вадима» Арчи ступил со смешанным чувством. С одной стороны хотелось на все плюнуть и с мыслью «когда уже у меня будет такая?» пуститься с Вадиком и Ником в какой-нибудь дальний поход, а с другой – Арчи помнил, что у него меньше часа. И не ему решать, как поступать в дальнейшем.

Арчи вздохнул и провел ладонью по матовому кормовому релингу.

– «Вадим», говоришь? Да, братан, от скромности ты не помрешь!

– От скромности пусть мухи дохнут, – философски заметил Чиков. – Принимай…

Пиво вкрадчиво звякнуло.

«Ненавижу эту работу», – с отчаянием подумал Арчи.

А ведь какие-то три года назад, даже после двойного фитиля Арчи не сомневался, что любит ее.

Даже жара здесь была другая – влажная, напоенная океанским бризом и тонким запахом тропических фруктов. Лагуна неправдоподобно синела; белесые отростки рифов кое-где выступали из воды, объятые гроздьями пены. Над волнами носились чайки, среди пальм тоже порхало что-то пестрое и пернатое, щебеча при этом беспрестанно.

Это место вызывало одну-единственную ассоциацию: рай. Сущий рай.

Отель, впрочем, смотрелся посреди всей этой первозданной природной идиллии вовсе не чужеродно: возможно потому, что он был сплошь увит лианами и чем-то вроде местной разновидности винограда?

Скорее всего.

Ядвига, одетая в легкий воздушный костюмчик, постучалась в номер шефа.

– Да! – послышалось оттуда.

Удивительно, но у шефа шло совещание. Веном, Лоренцо, Капитан, остальные офицеры. В принципе, любой боец элитного отряда Капитана мог присутствовать на совещании, но не обязательно. Да и как-то вдруг отдалились и ушли на второй план привычный воинский порядок и дисциплина. Вот и сейчас – даже Расмус был одет в шорты и цветастую майку. Майка едва прикрывала могучую грудную мускулатуру волка-главаря.

– Входи. Мы как раз тут обсуждаем кое-что…

Ядвига, поняв, что с шефом в ближайшее время с глазу на глаз побеседовать не удастся, молча присела к столу, благо свободных креслиц оставалось еще довольно.

– В общем, я за, – явно продолжая какую-то речь сказал Лоренцо. – Ситуация складывается так, что альянсу нужна громкая победа. Если удалось поговорить с генералом, то уж с политиками договориться мы точно сумеем. Подавив центр Варги мы одновременно и избавляемся от опасного партнера, и обеспечиваем победу альянсу, и демонстрируем политикам свою силу.

Расмус взглянул на своего зама заинтересованно:

– Слушай, Лоренцо! Ты и правда такой умный, или просто выучился у инхайских сфао читать мысли?

Лоренцо улыбнулся – самыми уголками рта.

– Спасибо, шеф.

Предположение о способности к телепатии, понятно, никто всерьез не воспринял.

– Шеф, мне кажется, что Лори совершенно прав, – вступился за коллегу Веном. – Варгу все равно опасно оставлять на свободе. А местные могут еще до-олго за ним гоняться. Причем давить его нужно прямо сейчас, в ближайшие же дни.

– Там ведь курорт, куча людей, ребята. Не забывайте, что мы не можем себе позволить ни единой случайной жертвы.

Слово взял капитан:

– Босс, можно пустить мою группу. В полном камуфляже мы вырежем «Чирс» за какой-нибудь час. Никаких следов не останется.

– Останется, Капитан. Увы, останется. Генерала не обмануть, нашу работу он учет мгновенно. Нет, это не подходит. Демонстрируя силу мы тем самым настраиваем против себя будущих партнеров по переговорам, евразиатских политиков. Мы не можем себе этого позволить. Вся эта буча начиналась как охота на нас; в Ашгабате мы повели себя разумно, и внимание альянса самопроизвольно переключилось на Варгу. К чему снова переключать его на себя? Пусть альянс с честью выбирается из канавы, в которую сам себя загнал. К тому же, как правильно заметил Лори, собственноручно прибрав Варгу и его когорту мы не только настраиваем против себя всех и вся, но еще и отбираем у альянса желанную победу. Все нужно проделать так, чтобы во-первых, на нас не упало ни капельки чьей-бы то ни было крови, а во-вторых, чтобы альянс добыл победу собственными силами.

– Чего проще, – тихо сказала Ядвига, и все моментально повернулись к ней.

– Поясни, – требовательно велел Расмус.

Ядвига, прекрасно помнила, как уходил Арчи из Ашгабата и как, вероятно, в Ашгабат проник агент, вызвавший их в «Шехрезаду». Правда, подробностей она никому не докладывала, просто вернулась и сообщила, что задание выполнено. Арчи жив и переправлен к своим. А Варга думает иначе…

– Чего проще, – громче повторила Ядвига. – Договоритесь с генералом, предоставьте ему наши камуфляжные модули, и пусть его молодчики самостоятельно вырежут «Чирс».

Несколько секунд было тихо.

– А что? – озадаченно протянул Веном. – Вполне! И мы в стороне, и альянс торжествует.

Капитан презрительно фыркнул:

– Разве эти детсадовцы способны вырезать базу с волками?

– У них есть парализующие иглометы, Кэп, – напомнил Расмус. – Да и сомневаюсь я, что Варга успел подготовить своих клонов как следует.

– А меня другое волнует, – вклинился в обсуждение Лоренцо. – Где гарантия, что мы сумеем вернуть наше оборудование? Так они его нам и отдадут!

– Один модуль все равно у них в руках. Модуль Шамана.

– Не думаю, что они сумеют понять принцип его работу, и уж тем более скопировать.

– Заодно и его возвращать придется, – твердо сказал Расмус. – А идея хорошая, Ядвига. Я над ней подумаю… некоторое время.

Расмус встал, давая понять, что совещание окончено. Остальные тоже зашевелились, стали переговариваться и потихоньку покидать номер Расмуса.

Ядвига осталась.

– Ты что-то хотела? – спросил Расмус, когда они остались одни.

– Да, босс. Хотела.

– Я слушаю.

– Босс… Я хочу его видеть. Снова. И я прошу разрешения отлучится… А потом вернуться сюда с ним. Или не возвращаться.

Расмус, вставший уже было из-за стола, снова опустился и внимательно поглядел на Ядвигу – одну из самых умелых специалистов-женщин из подчиненных ему волчиц.

Они все еще подчинялись ему, своему бригадному командиру, хотя формально ничто к этому не принуждало. Не присяга же инхайскому императору? Просто, за годы войны Расмус успел стать своим людям и отцом, и матерью, и иначе его никто теперь не воспринимал. К нему шли за советом, его просили: «Рассуди!», и ничего в этом не было удивительного.

Потому что Расмус был хорошим командиром.

– Ты так увлеклась этим заданием, девочка? – негромко поинтересовался Расмус.

Ядвига ответила сразу, без паузы:

– Я увлеклась им гораздо раньше, босс. Еще когда он валялся без сознания там, в плотине.

Расмус понимающе кивнул.

– Это оттого… что он так похож… на Смолярека?

Ядвига взглянула ему прямо в глаза.

– И от этого тоже. И еще оттого, что он не оказался такой скотиной, как Смолярек.

Расмус опустил голову.

– Ну, что ж… – глухо сказал он. – Наша война закончена. Ты свободная женщина, Яся. Свободная в свободном мире. Поступай как знаешь. Как велит тебе сердце, если оно тебе что-нибудь велит. Я более не могу тебе приказывать, но я всегда буду рад видеть тебя и помочь, если смогу.

Ядвига пружинисто подскочила, с упором на одну руку перемахнула через стол, склонилась и поцеловала Расмуса в гладко выбритую щеку.

– Спасибо, босс.

– Пожалуйста, – проворчал Расмус. – И все, я больше тебе не босс. Поняла?

– Поняла, босс, – Ядвига улыбнулась, потому что ей впервые за многие годы вдруг захотелось по-бабьи пустить слезу.

Расмус только головой покачал.

– Все, мчись.

– Пока, босс. Я скоро вернусь… Или позвоню.

Она кошкой выскользнула из номера.

Расмус еще некоторое время сидел, вперившись в столешницу.

– Что ж, – негромко сказал он спустя долгую минуту. – Пусть тебе повезет больше, чем всем нам.

Отчего-то его слова прозвучали очень горько.

Потом Расмус порывисто вскочил, и мягко перетек ко входной двери.

– Яся! – позвал он. – Вернись на секунду?

Девушка вернулась, лицо ее было настороженным.

– Если что – курьером нашим будешь? Ну, модули генералу отвезти? Все равно ведь в ту степь…

Ядвига не колебалась ни секунды:

– Конечно, босс! Как прикажете!

– Кажется, мы условились, что я тебе больше не приказываю. Только прошу.

– Я согласна.

– Спасибо.

И Расмус глубоко вздохнул.

Он еще не привык говорить бывшим подчиненным «Спасибо».

Но ко всему приходится привыкать.

И был поднят грот, и был поставлен стаксель…

– Носовой вира! – скомандовал Чиков.

Ник исполнил.

– Грот растрави, – буркнул Чиков Арчи; тот послушно ослабил шкот и налег на гик, чтобы парус не так трепало. Гик на тоннике располагался высоко – из кокпита не достать, пришлось взбираться на палубу.

«Вадим» величественно разворачивался носом в море

– Кормовой вира!

Подняли кормовой.

И были выбраны шкоты, и капитан сначала увалился для скорости, а потом привелся, и «Вадим», поймав ветер, пошел вдоль берега, на запад.

– Хорошо идем! – крякнул Чиков. – Ну, открывай по первой! За ветер!

– За ветер! – эхом отозвались Ник и Арчи.

– Давай, рассказывай, где тебя носило. И что тут поделываешь.

Арчи, улыбаясь, покачал головой:

– Не, братан. Сначала вы расскажете. Точнее, Ник расскажет.

И Арчи повернулся к напарнику. Как-то не поворачивался язык назвать его «бывшим» – не поворачивался, и все.

– Ты минут двадцать назад беседовал на берегу с какими-то типами. О чем?

– Да! – моментально оживился Ник. – Я и забыл, как Арчи увидел! Кэп, тут халтура наклевывается – будь здоров! Аж на Одессу.

– На Одессу? – изумился Чиков. – А сколько платят?

– Я сразу штуку запросил с перепугу. А они взяли и согласились…

Арчи не позволил разговору пуститься на самотек:

– Подробности, Ник?

– Семь пассажиров; какой-то профессор и еще шестеро типов с ним. Позарез им надо в Одессу, и именно морем. Багажа, вроде как, немного.

«Шадули? – мелькнула законная мысль. – У него как раз шесть учеников… Или снова Варга путь для бегства заготавливает?»

– Когда?

– Не сказали, – развел руками Ник. – Сказали, найдут нас если что.

– Еще что-нибудь?

Ник неуверенно пожал плечами:

– Да все, вроде…

– Ты этих двоих раньше встречал?

Тут Ник не колебался:

– Нет. Никогда.

– Они как-нибудь себя назвали?

Ник снова отрицательно потряс головой:

– Нет.

– Точно, больше нечего сказать?

Ник отхлебнул пива, подумал, и сообщил:

– Абсолютно нечего.

Арчи взглянул на часы – из отпущенного ему генералом Золотых часа истекло двадцать три минуты.

«Позвоню сейчас, – решил Арчи. – Во избежание…»

Он вытянул из поясного чехла крохотный мобильник и ушел на нос. Вадик и Ник провели его озабоченными взглядами.

Арчи, поджав ноги, устроился у самого релинга.

– Фагот? Шериф здесь… Я все выяснил. Тут на яхте мои приятели по спасательской работе. Их пытались подрядить на рейс до Одессы. Сроки не обозначены. Пассажиры – некий профессор и шесть сопровождающих. Подробностей никаких, сказали их найдут самостоятельно, когда потребуются. Все.

– Так-так… Найдут, значит… – протянул Золотых. – Хорошо. До темноты ты свободен. Потом пусть тебя высадят где-нибудь у точки семнадцать, а Немец тебя подберет.

– В команду меня нельзя, я так понимаю?

– Чирсовцы знают тебя в лицо, Шериф.

Арчи вздохнул. Действительно так.

– Есть, Фагот. Семнадцатая, к темноте.

– Не нажрись там, – буркнул Золотых. – Ты еще понадобишься ночью.

Спрятав телефон в чехол, Арчи подумал, что не стоило, пожалуй, так открыто выходить на Ника и Чикова сразу после разговора с Юнусовым и Эльяшовым. Если чирсовский наблюдатель оставался на пляже, он мог узнать Арчи. Хотя, ребята, вроде бы, пляж перекрыли еще утром, и божились, что никого подозрительного не срисовали… Эльяшова и Юнусова явно взяли на карандаш гораздо раньше и вели вдоль всего пляжа. Наверное. Или Золотых нарочно приказал ему это? Дабы выявить возможных соглядатаев? А что, достаточно сильный ход… Золотых не раз уже показывал себя опытным позиционным бойцом, отдавая рискованные на первый взгляд приказы, на самом деле являющиеся тонко замаскированными провокациями.

– А провались ты все! – пробормотал Арчи и пошел вдоль лееров в кокпит. – Нажираться нельзя, но пива выпью. А остальное – потом.

– Все, я свободен, – сообщил он приятелям. – Но только до темноты. В Алуште я сойду.

– Тогда открывай, – хмыкнул Чиков.

Арчи откупорил пиво и попросил:

– Дай порулить.

– Держи! – Чиков уступил де Шертарини отполированный до блеска румпель, сел и блаженно раскинул по борту руки.

– Лепота! – сказал он с нескрываемым удовольствием. – Клевая лодка! А?

– Дык! – подтвердил Арчи.

Ник деловито подобрал стаксель, чтоб работал в полную силу.

– Хорошо идем! Вот бы и до Одессы так… Где бакштагом, где в полветра…

– Думаешь, выгорит дело? – с интересом спросил Чиков.

– Знаешь, – доверительно сообщил Ник. – У меня чутье. И оно мне подсказывает, что свою штуку мы отхватим!

– За это надо выпить! – решительно объявил Чиков и протянул бутылку.

Самое приятное, что на борту даже рулевому не возбраняется пить пиво.

– Хорошо идем…

Сулим был мрачнее тучи. А отчего радоваться? Шеф, требует с него обеспечить безопасность, а как ее обеспечить, если шеф умудрился за какие-то полтора месяца настроить против себя всю Евразию, а заодно и весь мир?

С самого начала Сулим не верил, что из крымской затеи выйдет что-либо путное. Но время шло, клоны подрастали и начинали тренировки, и постепенно забрезжил лучик надежды. Правда, Сулим по-прежнему не понимал: как именно с двумя тысячами убийц Варга намерен захватить мир, но с другой стороны – и в Ашгабате поначалу Сулима брали серьезные сомнения в принципиальной возможности мятежа. Но вышло все неожиданно легко, и если бы не мгновенная оккупация Туркменистана – неизвестно сколько продержался бы новый режим. У альянса к сожалению уже имелось готовое и управляемое из единого центра вооруженное формирование, которое, вдобавок, из-за алзамайского прокола фигурально выражаясь рыло копытом землю. Сулим догадывался, что ашгабатский мятеж – еще одно стеклышко в грандиозном плане-мозаике Саймона Варги. И все же было в мятеже что-то самоубийственно-безумное, что-то такое, что принуждало считать его той самой роковой ошибкой, из-за которой замысел Варги и сорвется.

Две тысячи клонов. Для себя Сулим так и не решил – верит в них или нет. Из редупликаторов клоны выходили практически безмозглыми, даже ходить толком еще не умели. Но уже через сутки начинали говорить и впитывать информацию, да так интенсивно, что из-за форсированной нагрузки на мозг первую неделю имели температуру тела под сорок два. Сулим знал, что клоны рассчитаны лет на двадцать полноценной жизни, если, конечно, их бытие можно назвать жизнью. Интеллектом они не уступали среднему человеку, но личность каждого из них была изначально искорежена в угоду предназначению. Они малоинициативны и невероятно исполнительны. Они преданны и не коварны. Идеальные пешки, которые в случае чего без особых угрызений совести можно смахнуть с игровой доски, заменив на свеженьких, только из редупликатора. Даже раньше, до того как старый гриб Шадули получил, наконец, в распоряжение генетические вытяжки истинных волков, почти все выращенные им клоны характеризовались повышенной агрессивностью (правда, только по команде хозяина: фас, мол, песик…) и в отдельных случаях успешно функционировали даже после убийства других клонов (на которых давно махнули рукой и которых все равно некуда было девать). Психология клонов представляла из себя темнейший лес, зачастую куда более дремучий, нежели психология обычных людей.

Сулим наблюдал за тренировками клонов, и внутренне содрогался. Потому что осознал: бойцы из тех действительно могли получиться страшные и холодные. Уж кого-кого, а начальника службы безопасности и разведки могущественной организации «Чирс» не нужно было убеждать, что наиболее опасен не тот, кто в ярости сметает все на своем пути, а тот, кто холодно и расчетливо устраняет лишь действительно требующее устранения. И не больше.

Первое время после изнурительного марша по подземным тоннелям, когда хлюпать от влаги, казалось, начало везде – в ушах, в карманах, в ботинках – Сулим боялся, что альянс сядет им на хвост и до Крыма дотянуть не удастся. Потом боялся, что на Кавказе они все-таки наследят, или сдаст их кто-нибудь из своенравных и вспыльчивых горцев. Не сдали. И даже туранские контрабандисты их не сдали.

Уже на резервной базе «Чирс» Сулим не мог поверить, что альянс до сих пор не базу не вышел. Уже и первая тысяча клонов заселила казармы, уже самые ранние приступили к спецподготовке, а Сулим все ждал неминуемого провала.

Не дождался. Варга снова умудрился проделать невозможное: под носом у врага провести нужных ему людей и протащить кучу оборудования, да так, что никто ничего не заметил и не заподозрил.

Впрочем, Сулим опять же прекрасно сознавал, что не бывает такого, чтобы никто совсем ничего не заметил. Просто нужно заранее озаботиться, дабы заметившие сделали заведомо ложные выводы. Варга, как оказалось, озаботился. И Сулим в очередной раз подивился его связям, хитроумию и предусмотрительности.

А потом вдруг оказалось, что еще немного – и все до единого клоны завершают обучение. Что можно вскрывать контейнеры с оружием и вести новоиспеченную армию в первый бой.

Сулим подозревал, что для начала Варга установит контроль над Крымом. Еще не знал как, но чувствовал. Тем более, что Варга последнее время затеял какую-то сложную дистанционную интригу со своими фигурантами в штабе Черноморской пограничной охраны. После Ашгабата Сулим готов был поверить во что угодно. И две тысячи нынешних клонов – это не флегматичные туркмены с минометами. Эти способны сквозь оборону сопливых погранцов из сил альянса пройти с меньшими усилиями, чем раскаленный нож проходит сквозь брикет масла, да и хваленый европейский спецназ приструнить явно в состоянии. Тем более, что сколько того спецназа в распоряжении генерала Золотых? Четыре роты? Триста пятьдесят человек? Против двух тысяч – тьфу.

Правда, у альянса имелся жирный козырь: рассекреченные европейские штурмовики. Да только ведь и на них существует управа, причем не где-нибудь, а именно в штабе Черноморской пограничной охраны, потому что больше ей существовать негде. Ну, разве что в Туране, в КСИР, и в Америке с их маниакальным стремлением защититься от любой воображаемой и любой вообразимой напасти.

В общем, впервые в жизни Сулим Ханмуратов ощутил себя втянутым в игру, которую понимал не до конца, и оттого игра эта казалась ему то безнадежной, то многообещающей. Хотя, безнадежной больше.

Но и это не смогло бы его принудить к отступлению. Кто работает на Варгу – тот не отступает. По крайней мере, без приказа.

Вяло дилинькнув, проснулся селектор.

– Шеф? – узнал Сулим голос Лэснера.

– Да.

– Доложиться?

– Давай.

Селектор закрыл канал и снова погрузился в извечную дрему.

Сулима Ханмуратова некоторые тоже называли шефом…

Лэснер явился спустя три с небольшим минуты, отметил Сулим машинально, причем для этого ему было совсем необязательно глядеть на часы.

«Что-то слишком быстро, – обеспокоенно подумал Сулим. – Случилось что?»

– Ну, как?

– Сначала результаты или ощущения?

– Как хочешь.

– Ладно. Тогда сначала результаты. Яхта «Вадим», в экипаже двое, аморф, вроде, и лабрадор. Шастают вдоль побережья уже с месяц, а то и больше, появились даже раньше, чем мы. Летом лабрадор на борту возникал только от случая к случаю, а с начала сентября стал жить на яхте. Аморф – все время на ней жил. Летом у него матросили разнообразные типы, теперь все поразъехались, потому, наверное, лабрадора он и подрядил. Они явно старые приятели. По всему видно, что это чистые яхтсмены. Поход в Одессу их не испугал, запросили тысячу. Я сказал, что найду их, когда понадобится. Так что с этим – порядок. Теперь об ощущениях.

Лэснер нервно дернул ушами, а это был скверный признак.

– Шеф, я не обнаружил присмотра. Но чувствовал его все время, до самого схрона. Понимаете, как-то подозрительно много стало на пляжах крепеньких мускулистых парней. И рыла все как на подбор – ризены, ротвейлеры, овчары-немцы, доберманы…

«Европейский спецназ… – сразу оценил Сулим. – Четыре роты… Неужели, обнаружили?»

– Нас либо аккуратненько передавали по цепочке, либо следили оптикой. Но этот чертов взгляд в спину я всегда почувствую… В прошлый выход такого не было.

Сулим жестом остановил Лэснера и вновь разбудил селектор. Вызвал спеца из внешнего наблюдения.

– Хаким? Глянь-ка статистику, у ос и шершней выводки не возрастали последнее время? Что? Незначительно? А когда? Три недели? Ладно, спасибо.

«Незначительно, – подумал Сулим. – Экое обтекаемое слово. Мол, сие возможно и при естественных причинах. Но возможно и что осы усиленно охотятся на чьих-нибудь комариков, и потому быстрее выдыхаются, и их приходится чаще заменять. А отсюда и возросшие выводки…»

Вторым касанием Сулим вызвал снабженца.

– Нилаш? Наше вам… Слушай, с подвозами последнее время перебои были? Ни единого? Это здорово. А экипажи проверяете? Ну, как на предмет чего? На предмет посторонних жучков-паучков… Я понимаю, что это тоже «Чирс», но мало ли. Чисто? Ладно, спасибо.

Ну, тут, слава богу, совсем чисто. Сулим слабо верил, что разини из альянса, обнаружив базу, не попытались бы перехватить экипажи с оружием, селектурой и продовольствием. Водитель и охрана такого экипажа – слишком лакомый кус для вражеской разведки, чтобы от него отказываться. Или воздерживаться, оставлять на потом.

Осталось внешнее охранение. Но у этих глупо спрашивать – не случилось ли чего. Если бы случилось, Сулим узнал бы об этом первым. В принципе, и наблюдатели, и служба хитроумного венгра-завхоза мгновенно известили бы Сулима при малейших подозрениях. Но – мало ли, расслабились после бестревожного месяца, поленились… Такого быть не должно, но такое сплошь и рядом случается. А вот за свою епархию Сулим был абсолютно спокоен.

Шеф-безопасник вновь обратился к подчиненному:

– Вроде бы, никаких предпосылок, Лэснер. Все тихо. Ос, правда, и шершней стало больше рождаться, но с другой стороны – жара ведь спала, попрохладнее, а они к этому чувствительнее нас. Из схрона до шлюза шли спокойно?

– Совершенно, шеф. Как в схроне заперлись, я чужой взгляд ощущать сразу перестал. Ну, а в темноте уже все просто, там слежку не скроешь, как не напрягайся.

– А до разговора с яхтсменами, было что?

Лэснер неуверенно дернул головой и сжал губы.

– Вроде бы, не было.

Сулим ничуть не сердился на своих людей за подобные «вроде бы». Чутье в их деле занимает далеко не последнее место. Иной раз доверишься ему, презрев рациональные доводы, а потом только спасибо остается сказать. Наоборот, Сулим даже поощрял подобные нелогичные источники сведений. Что-то в них кроется. Определенно.

– Ладно. А что Фарид?

– Говорит, что особого беспокойства не чувствовал, и, понятно, ничего не заметил, иначе сообщил бы. Но говорит – дважды было неуютно. Словно на доске между небоскребами, и ни перил, ни страховки. Вроде и опора под ногами есть, а не то что-то.

«Черт, – подумал Сулим озабоченно. – Хреново. Когда чутье начинает вопить: «Ты обнаружен! Тревога!», а с виду ничего особенно незаметно, всего оказывается, что положение – хуже некуда. Переключаться, что ли, в состояние «экстра»?»

В состоянии «инит» они пребывали уже больше месяца. «Инит» подразумевал жесткое ограничение контактов с внешним миром, поставки с двумя промежуточными звеньями, усиленную охрану и двойное наблюдение. «Экстра» – вещь похлеще, контакты вообще прерываются, а к охране и наблюдению вообще привлекаются все наличествующие силы.

«Или не спешить? Все равно запаса продуктов на такую ораву нет, объявляй «экстра», не объявляй – а с кухней санатория обмен придется поддерживать. Какая, к чертям, тогда «экстра»? А вот наблюдение усилить – не повредит. Тем более, время «Ч» на носу, Варга того и гляди вызовет. Вон, Ицхака Шадули вздумал эвакуировать заранее со всеми его высоколобыми ученичками, пока горячо не стало. Правильно, в принципе: когда жарко станет – будет не до них. Здесь Шадули все равно пока не нужен, материала для клонов больше нет и не подвезешь втихую, а с насущными проблемами без труда справятся и простые лимфотологи. А кто знает – понадобится «Чирс» в дальнейшем ученый такой величины или не понадобится? Возможно, и понадобится. Так не лучше ли его загодя убрать в безопасное место?»

– Ладно, отдыхай, – Сулим отпустил Лэснера. Тот кивнул и убрался; Сулим еще некоторое время размышлял. Потом тяжко вздохнул и потянулся к селектору.

Настала его очередь вопросительно произносить: «Шеф?»

Вызов на частоте старого мобильника прорвался из эфира часа за два до сумерек. Колли-связист, дежуривший у селектуры, разбужено встрепенулся. Он прекрасно знал, что по этому каналу может придти только информация исключительной важности. И он немедленно скоммутировал вызов на горячую генеральскую линию.

– Господин генерал? Вызов по вашему старому мобильнику!

– Подключай, – сухо велел Золотых и внутренне подобрался.

В трубке тихо клацнуло. Одновременно включилась запись.

– Генерал?

– Расмус?

– Добрый вечер. У вас ведь вечер?

– Совершенно верно.

– У меня есть предложение, генерал. От которого, как мне кажется, трудно будет отказаться.

– Я вас внимательнейшим образом слушаю, – совершенно искренне заверил Золотых.

– Вы ведь сейчас ломаете голову – как без неизбежных потерь и жертв среди гражданского населения взять базу Саймона Варги? Я прав?

– Ну, допустим, – неохотно согласился Золотых.

– Сочли бы вы возможными принять от нас помощь? Просто как жест доброй воли?

– Помощь какого рода?

Расмус выдержал небольшую паузу и пояснил:

– Вспомните, как ваш агент проникал в Ашгабат и как другой ваш агент покидал Ашгабат.

Золотых мгновенно сориентировался. Прибор волчьего камуфляжа все еще действовал. Его использование в деле разведки всего, что кроется под донецким санаторием, всесторонне обсудили и признали нецелесообразным. Можно было, конечно, заслать человека поближе к базе… Но в одиночку весь персонал не спеленаешь. Да и камуфляж мог отказать в любую минуту; а если и не откажет – визиты одиночки неизбежно будут отслежены службой безопасности, Сулимом Ханмуратовым, в котором руководитель операцией альянса признал искушенного профессионала. Придумают что-нибудь, тот же распылитель, в конце-концов, и все, прощай секретность заодно с волчьим прибором. Рисковать же потерей секретности генералу Золотых совершенно не хотелось, равно как и волчьим прибором.

– Я помню.

– Я готов предоставить вам еще две дюжины таких приборов.

Золотых непроизвольно облизнул губы.

Две дюжины. Плюс уже имеющийся. Двадцать пять невидимок! С такой группой на приступ «Чирс» можно было идти хоть прямо сейчас, это генерал понимал прекрасно. К тому же перестанет болеть голова относительно внезапного отключения прибора из-за истощения батареи: волки наверняка точно скажут как долго прибор сможет работать без подзарядки, а при необходимости – сумеют подзарядить его.

Но понимал генерал и другое. Бесплатный сыр бывает только в мышеловках.

– На каких условиях вы готовы это сделать?

– Условий будет два, – сказал Расмус, подтверждая догадки генерала. Волки готовы изложить свои требования, поскольку требования эти давно сформулированы, взвешены и всесторонне обдуманы. – Условие первое. По окончании операции вы вернете все приборы. Включая тот, что сейчас в ваших руках. Условие второе. Вы устроите мне конфиденциальную встречу с президентами стран альянса. Теперь я готов общаться на столь высоком уровне.

«Ну, второе устроить совершенно не проблема, – подумал Золотых. – А вот с первым… Интересно – каких гарантий он от меня ждет? Упремся, и не вернем, что тогда?»

– Каких гарантий вы от меня ждете? – вслух генерал высказал сильно усеченную версию размышлений.

Ответ волка удивил его. Очень удивил.

– Вашего слова будет вполне достаточно.

Золотых даже слегка растерялся.

– Э-э-э… простите, но что мешает мне дать слово, а потом просто не вернуть приборы?

Расмус на противоположном конце линии связи издал короткий смешок.

– Генерал! Мы ведь оба знаем, что вы этого не сделаете.

Некоторое время генерал молчал.

– Ваше молчание расценивать как знак согласия? – спросил Расмус.

Тщательно подбирая слова, генерал Золотых попытался дать уклончивый ответ:

– Я, конечно, готов дать слово, но ведь я не являюсь полноправным хозяином положения… Мне могут приказать, в конце концов…

– Не морочьте мне голову, генерал, – бесхитростно прервал его волк. – Просто скажите: нет или да. А уж потом сами решайте, как обходить приказы сверху и выполнять ли их вообще. Возьмите, в конце концов, ответственность на себя: вы мне кажетесь вполне способным на подобный поступок человеком.

Золотых размышлял еще долгую секунду.

– Да, – сказал он твердо, когда секунда истекла. – Я гарантирую вам возврат всех двадцати пяти приборов, если только в ходе операции ни один прибор не будет утрачен…

– Генерал! – укоризненно выдохнул Расмус. – Мы же взрослые люди!

Теперь пришла очередь вздыхать Золотых.

– Правда ваша… В общем, будут вам и приборы, все двадцать пять, и встреча с президентами. Гарантирую.

– Прекрасно. Приборы доставит мой курьер. Потрудитесь встретить его завтра утром в Симферопольском аэропорту.

– Не понял? – озадачился Золотых.

– Курьер прилетает обычным гражданским рейсом, – пояснил Расмус. – Я ведь говорил: мы покинули тропу войны и зарыли томагавки. Отныне мы – обычные законопослушные земляне, генерал.

«Ладно, – подумал Золотых. – Это конечно, позерство, но надо признать: красивое.»

– Как мы узнаем курьера?

– Он сам вас узнает. Ждите у выхода в город. Да, и, если можно, пусть среди встречающих будет тот парень, который некоторое время ходил у меня в советниках. Вы понимаете, о ком я, не правда ли?

– Хм… – Золотых пытался сообразить, зачем волкам понадобился Шериф.

«Надо будет прикрытие организовать, – озабоченно подумал он. – Причем, с распылителями… От греха. Добрая воля доброй волей, но кто вас знает, господа хищники. Притворяться овцами – старый и излюбленный волчий трюк.»

– Хорошо. Будет среди встречающих этот… парень. Обещаю.

– Рейс «Тропик Пасифик», Куала-Лумпур-Карачи-Симферополь. Посадка в десять утра. До свидания, генерал… Желаю удачи.

Даже не выслушав ответного прощания волк отсоединился.

Золотых медленно отнял трубку от уха, пытаясь еще раз проанализировать все услышанное и сложить в единую систему.

– Паша, – велел он связисту спустя примерно полминуты. – Труби срочное совещание. И запроси канал на президентский совет, информация чрезвычайной важности.

– Есть, господин генерал!

«И эти перестали просто Семенычем называть… – поморщился Золотых. – Э-хе-хе…»

Селектор тихо бормотал, вторя вызовам колли-связиста. Словно миниатюрная цветомузыка мигали индикаторные глазки на головогруди полиморфа.

«Неужели, развязка? – подумал Золотых не в силах поверить. – Неужели?»

Если все, что рассказал волк – правда, и не предвидится никакого подвоха, то расклад получался невероятно выгодный. Гораздо более выгодный чем в алзамайской тайге, когда Золотых не особенно и верил в успех финальной операции, и гораздо более выгодный, чем месяц назад в Ашгабате.

Первым в отсек явился, конечно же, Коршунович. Ему было ближе всех.

В семь утра Арчи проснулся по пронзительному писку будильника. Голова казалась тяжелее обычного – все-таки, «Афанасия» вчера попили изрядно. Вволю вымокнув в душе и тщательно поелозив зубной щеткой во рту, Арчи наконец признал за собой право вновь называться человеком.

Руки еще помнили гладкость румпеля. Арчи обожал это состояние, когда на малейшее движение рулем яхта тотчас послушно отзывается, когда ветер держишь ладонями, когда сливаешься с ним и с яхтой, когда волны стучат в борт и когда поют натянутые снасти.

Соскучился Арчи по всему этому.

Коршунович вчера предупредил, что с утра у них с Генрихом будет спецзадание. Спец, так спец, рассудил Арчи. На то он и агент. В данный момент – агент альянса.

Он вышел на балкон – дверь в соседний номер, номер Генриха, была открыта. Слышалось, как в душе шумит вода, видимо, Генрих тоже приходил в себя.

Утро расплескалось над побережьем; с высоты седьмого этажа море казалось пронзительно-синим, почти как небо. Далекая плоска горизонта терялась в неясной дымке; на фоне голубизны ослепительными восклицательными знаками белели четыре узких треугольных паруса. Берег кое-где рыжел привозным песочком, а в основном оставался галечно-серым; склоны гор утопали в темной вечнозелености кипарисов.

«Плюнуть на все, – угрюмо подумал Арчи. – Купить здесь дом. И жить. С Ядвигой.»

Эта мысль приходила к нему все чаще и чаще. Вот только – где ее теперь искать, волчицу его мечты? Вопрос, выворачивающий наизнанку всю душу.

Тихо запиликала трубка; Арчи потянулся и вынул ее из пищевого стакана, где триморф насыщался всю ночь.

– Шериф, – представился он.

Звонить могли только свои – телефон-то служебный.

– Утро доброе, – Арчи узнал голос Виталия Лутченко. – Ожил?

– Я и не помирал, – уточнил Арчи.

– Ну и прекрасно. Как там Немец?

– Мокнет, – сказал Арчи. – Значит, тоже встал.

– Через двадцать минут выходите к остановке на трассе. Вас подберут. И пожрать не забудьте, потом будет некогда.

– Понял.

– Давай…

Лутченко отключился. Арчи мельком взглянул на индикацию сытости и снова сунул трубку в стакан – пусть подкормится. Потом постучал в стену. Генрих постучал в ответ, значит, уже выполз из душа.

На балкон они вышли синхронно. Совершенно голый Генрих яростно растирался жестким, почти как наждачка, вафельным полотенцем. Арчи со смешанным чувством вспомнил, как в спецшколе по молодому делу кое-кого подобным образом брили. Ох и болезненная же процедура…

– Привет.

– Привет.

– Звонили только что. Нам велено пожрать и через двадцать минут быть на остановке.

– Ага. Я одеваюсь, – кивнул Генрих, не переставая растираться. Цвет Генрих имел интенсивно-розовый.

Вскоре они спустились в столовую, послушно сжевали завтрак, вежливо раскланялись с директрисой пансионата и направились к трассе. Едва достигли остановки, примчался Ваня Шабанеев на неизменном джипе.

– Садитесь, орелики! Кажись, лед тронулся! – радостно сообщил Ваня.

Они сели, джип немедленно развил сумасшедшую скорость. Похоже, это был джип-горец: такие лихие повороты закладывал на серпантине, что дух напрочь отшибало.

– Нынче ночью совещание было, – рассказывал Шабанеев. – Я не я, если сегодня-завтра не нанесут удар по «Чирс»! Отбирали элитную группу, двадцать пять человек. Ну, с резервом, конечно.

– Двадцать пять? – недоверчиво переспросил Арчи. – Что-то мало. Там одних только клонов не меньше полутора тысяч.

– Э-э-э! – многозначительно протянул Ваня. – Вы Золотых не знаете, что ли? Кажись, он очередного туза из рукава вынул. Вчера ему звонил кое-кто… Из бывших врагов.

Арчи напрягся. Волки?

– Ваня, – мягко заметил Генрих. – Рассказал бы ты все сразу, а не сыпал намеками.

Шабанеев хулигански ухмыльнулся и ухватился за пестики на особо крутом повороте.

– Ухх, мать! – восхитился он. – Лихой джипяра! До сих пор не привык! Себе оставить, что ли?

Генрих и Арчи промолчали.

– В общем, граждане, волки решили нам помочь. Они предоставляют двадцать пять приборов камуфляжа – таких же, какой вы в Ашгабате пользовали. Собственно, мы сейчас едем встречать курьера.

– С чего бы это волки решили нам помогать? – недоверчиво переспросил Арчи.

– А не знаю! – весело отозвался Шабанеев. – Мне, если честно, пофиг. Помогут, и помогут. Невидимки базу вынесут за час, я так думаю. Что нам еще нужно?

– Н-да, – протянул Генрих. – Сдают бывших подельщиков?

– Сдают-то сдают, – хмуро сказал Арчи. – Смешно. Волки в этой истории вдруг оказались чуть ли не самыми человечными. Вот что меня пугает.

– Пугает? – не понял Шабанеев.

– Пугает, Ваня, – серьезно подтвердил Арчи. – Как выяснилось, миролюбивое и якобы неспособное убивать человечество моментально сколотило целую армию, и чуть не треть от нее положило в алзамайской тайге. А коли нашлась армия, сразу нашлось и с кем повоевать, даже когда волки ушли в тень. Нет волков – давно уже нет. А мы воюем. Разве это не странно?

– Да брось, – простодушно фыркнул Шабанеев. – Варга этот – чокнутый. Дай ему волю, он такую свару раздует – Алзамай раем покажется.

– В том-то и дело, – подтвердил Арчи. – В том-то и дело…

Спустя некоторое время Генрих негромко и задумчиво сообщил:

– Кто-то из древних сказал, что однажды начав убивать потом очень трудно остановиться. Нас всех понесло под гору. И Варгу, и альянс, и Золотых, и президентов наших.

– Так останавливаться нужно, а не нестись во весь опор! – Арчи говорил мрачно, но с такой непоколебимой верой в голосе, что Шабанеев даже в уважением покосился на него.

– Волки, во всяком случае, сумели остановиться, – закончил Арчи.

– Ага, – снова фыркнул Шабанеев. – То-то они нам свою селекту… то есть, технику предоставляют.

– Волки, – заметил Арчи проникновенно, – с Алзамая никого не убивали. Даже во время мятежа. Даже во время осады. Я знаю, я видел.

– Ну, значит, честь им и хвала, – пожал плечами Шабанеев. – Мне лично все это уже надоело до чертиков. Домой хочу. В Москву. И чтобы отпуск.

– Как же, жди, дадут тебе отпуск, – проворчал Генрих.

– А что? – воодушевился Ваня. – У вас в Европе отпуска, что ли, зажимают?

– Начальство везде одинаковое, – философски заметил Генрих. – Что у нас, что у вас. Им лишь бы мы пахали, да желательно – круглые сутки и забесплатно.

– Что есть, то есть, – охотно согласился Шабанеев. – Кстати, этот ваш Шольц, вроде, вполне приличный мужик.

– Шольц – да, – уточнил Генрих. – Потому и ходит всего лишь в майорах. А наверху такие упыри сидят…

– У нас та же песня, – вздохнул Шабанеев. – Зато сибирякам повезло – у них Золотых есть.

– Над Золотых тоже кое-кто сидит… – включился в разговор Арчи. – Кстати, а куда мы едем? В смысле, где контакт с курьером?

– В Симферополе, – пояснил Шабанеев. – Через час?

– Через час? – удивился Арчи. – Мы же не успеем за час!

– Успеем! – беспечно хохотнул Шабанеев, и в этот момент джип лихо съехал с трассы, взобрался проселком на холмик и вырулил на небольшую ровную площадку с белым кругом в центре.

Арчи сразу понял, что действительно успеют. В центре белого круга стоял легкий пограничный махолет.

Сулим ожидал звонка шефа. Ожидал с самого рассвета. Но, вопреки ожиданиям, Варга лично явился в кабинет Сулима. Даже постучал в дверь.

– Да, – бесстрастно пригласил входить Сулим, а в следующую секунду, завидев шефа, приподнялся в кресле.

– Сиди, сиди, – поморщился Варга. – Я на минутку.

Сулим послушно ухнул назад; кресло молча приняло его вес.

– Что тут у нас? В смысле – как эвакуация профессора?

– Все готово, – доложил Сулим. – Можно начинать в любой момент.

– Так начинай! – велел Варга.

– Прямо сейчас? – уточнил Сулим.

– А что мешает?

– Да, ничего не мешает. Все ясно, я начинаю…

– Время идет, – напомнил Варга, уже сделав несколько шагов к выходу. – Чего тянуть? Раньше начнем – моложе победим.

«Или проиграем», – угрюмо добавил Сулим. Разумеется, мысленно.

И еще он подумал, что впервые с тех пор, как работает на Варгу, он чует запах поражения. Это было плохо. Но это было так. Именно так.

Что-то изменилось.

Варга уже ушел; Сулим вызвал Лэснера и велел начинать. Лэснер немедленно отослал людей к яхтсменам, которые по данным наблюдения в эту минуту тянули вдоль побережья от Алушты к Малореченскому. Потом Сулим вызвал по внутренней видеосвязи лабораторию. Ответил, конечно же, не сам Шадули, а его долговязый референт.

– Доброе утро. Вы готовы к отъезду?

Дог молча кивнул и добавил:

– Осталось только текущие исследования свернуть.

«Исследования, – неприязненно подумал Сулим. – Какие еще исследования? Что они там исследуют, если ген волка давно получен естественным путем, от самих волков? Исследователи хреновы…»

– Сворачивайте. За вами могут прислать в любой момент.

– Я должен согласовать это с господином Шадули, – упрямо заявил референт.

– Ну, так согласовывай, дылда очкастая! – раздраженно гаркнул Сулим и отключился.

Он никогда не жаловал эту высоколобую братию, а те платили ему той же монетой.

Лэснер объявился спустя полчаса, и сказал, что ученых можно выводить через четвертый шлюз, к побережью.

– Вот и займись, – приказал Сулим. – Хотя, стоп, я сам займусь. А ты пока обеспечь внешнее охранение, да не жмись, задействуй всех свободных.

– Понял, шеф, – Лэснер, как всегда, был немногословен. Зато исполнителен – в этом Сулим был уверен железно.

«Ну, – подумал Сулим Ханмуратов, – начали…»

До лабораторий было десять минут ходу, в основном – коридорами и немного – по краю естественной пещеры, под гроздью белесых сталактитов. В свете люминесцентных ламп сталактиты нехотя отблескивали.

Охранник у четвертого шлюза отдал ему честь.

Махолет перевалил через гряду, и стал планировать к Симферополю. Арчи поглядывал в круглый иллюминатор. Севернее гряды все было иным, чем на побережье: начиная от растений и заканчивая температурами. За какой-то десяток минут из конца субтропического лета они перенеслись в начало осени степного Крыма.

Исполинская стрекоза, изредка переходя в машущий полет, неслась над полями, над ниточкой трассы, над водохранилищами. Вдалеке смутно угадывались здания крымской столицы.

Так и дотянули до восточной окраины, где раскинулись посадочные площадки и полосы симферопольского аэропорта.

Махолет посадили в служебном секторе; лопоухий подросток-шелти с сигнальными флажками очень профессионально скорректировал касание, и стрекоза ловко встала на шесть растопыренных лап-опор.

– У нас десять минут, – сообщил Лутченко и взглянул на часы. – Борт из Куала-Лумпур на подлете, я связывался с диспетчерской.

Невдалеке, в конце резервной полосы, раскорячился транспортный «Витязь» с сибирским гербом на фюзеляже и на головогруди. Арчи даже охранение рассмотрел – шестерых иглометчиков из Томской авиагруппы.

– Пошли, – скомандовал Лутченко.

Арчи и Генрих послушно выбрались наружу. Парень-шелти поманил их за собой – показывал дорогу. Миновали какие-то ангары с еле обозначенной короной и серовато-стальной корой, открытые стоянки, потом прошли в калитку посреди бесконечного забора и оказались у какой-то объездной дороги. Напротив калитки стоял экипаж с распахнутыми дверцами. Лутченко кивнул на него.

Экипаж домчал их до здания аэровокзала за какие-то пять минут.

Арчи с некоторым трудом вычленил несколько групп прикрытия – ребятки-европейцы маскировались очень удачно.

– Выход с летного поля там, – пояснял Лутченко. – Зимой выходят только через здание, а летом – как получится. Но тем, у кого багаж, все равно придется потом идти в здание.

– Ага, – выразил внимание Арчи. Собственно, он прекрасно разбирался в реалиях симферопольского аэропорта и так, на личном опыте.

Генрих вежливо внимал.

– Стоите и ждете, – наконец завершил объяснения Лутченко. – Курьер сам вас опознает.

Генрих демонстративно нацепил солнечные очки и сплел руки, как футболист в стенке. Он действительно походил на чуть-чуть загадочного встречающего. Загадочного, в плане того, что встречать ему приходилось не в личном порядке, а по долгу службы, это мгновенно прочитывалось по десяткам нарочитых мелочей.

Арчи усмехнулся и тоже надел очки. Лутченко ушел в сторону аэровокзала и скоро растворился в толпе; ребятки из прикрытия тоже все время меняли место.

Ровно в десять объявили, что самолет из Куала-Лумпур и Карачи благополучно произвел посадку. Последние минуты какие-то борты действительно носились над летным полем, но выделить из них нужный, естественно, на глазок было невозможно.

Потом открылись ворота; к ним подкатило несколько длинных транспортных экипажей и к выходу хлынул поток пассажиров.

А спустя несколько секунд у Арчи екнуло в груди и перехватило дыхание.

Навстречу шла ОНА – Ядвига, в легком летнем наряде, в темных очках, в туфельках-лодочках. В руке она несла довольно большой чемодан.

Арчи оцепенел, перестав замечать все, что вокруг происходит. Потом, словно завороженный, сделал несколько шагов навстречу. А Ядвига, поставив чемодан на пыльный серый асфальт, бросилась к нему и крепко обняла.

Молча. Без единого слова.

Несмотря ни на что Арчи все же зафиксировал, как Генрих скептически покачал головой, подошел к чемодану и взялся за ручку. Пока то же самое не сделал кто-нибудь более проворный. И все, снова переключил внимание на Ядвигу.

– Здравствуй.

– Здравствуй.

– Господин генерал! – суматошно проорал в селектор дежурный связист.

– Что там? – мгновенно приник к линии Золотых.

– Донесение с шестого поста! Из объекта «бункер» разошлись двенадцать человек, в стороны! Парами!

– Наблюдать, – жестко приказал Золотых. – Люди нужны?

– Сейчас узнаю.

– Давай прямой канал с постом! И с Коршуновичем!

Вениамин Коршунович последнее время руководил оперативным наблюдением и перекрытием территории. Очень, надо сказать, толково руководил.

Чутье подсказало Золотых – что-то началось. Неужели они не успели? Неужели опоздали на какой-то несчастный час – генерал уже знал: только что курьера благополучно встретили, приборы камуфляжа осмотрели и зафиксировали инструкции по пользованию и зарядке.

А события продолжали развиваться; к счастью, Золотых, похоже, понял смысл действий «Чирсовцев». Двое из них сразу пошли на контакт с яхтсменами, двое подогнали на трассу микробиобус. В место, откуда было рукой подать до «бункера». Остальные «пасли» местность.

Золотых велел даже не приближаться.

Вскоре из бункера вывели еще семерых; группу легко было разделить на охранение и охраняемых.

Донесения с постов сыпались одно за другим.

Яхта «Вадим» встала на якорь в ближайшей бухточке. Лабрадор погнал к берегу надувную лодку.

Двое из чирсовцев говорили с лабрадором. Потом ушли в сторону ближайшего пансионата.

«Вадим» снялся с якоря и пошел к причалу этого же пансионата.

Микробиобус идет по трассе в сторону Алушты.

Махолет с приборами волчьего камуфляжа вылетел из симферопольского аэропорта.

Отобранная вчера группа «двадцать пять» поднята по тревоге и экипируется. Коршунович требует, чтобы волк-курьер провел экспресс-инструктаж группы сразу по прибытию. Коршуновичу вежливо сообщают, что курьер – волчица, и что она в данный момент пребывает в грузовом отсеке махолета наедине с Шерифом, отсек заперт, и на стук никто не отвечает. Коршунович матерится, намекая, что его это колышет поразительно мало и что Шериф свое еще огребет.

Золотых тоже матерится и велит сажать махолет не на Орлиной Плеши, а непосредственно в штабе.

Охраняемая группа из «бункера» грузится на борт яхты «Вадим». Яхта немедленно отваливает от причала и берет курс в открытое море.

Коршунович снова матерится и связывается со штабом Крымской пограничной охраны. Изображение с черноморского метеозонда, запущенного пару дней назад на Форосе, заводят на стационар в штаб альянса, непосредственно к Золотых. Искомая яхта отображается на плане красной точкой.

Волчица дает согласие провести инструктаж непосредственно по прибытию. Коршунович матерится, на этот раз с облегчением, и требует Шерифа.

Шериф матерится, просто так, без видимой причины. Ему сообщают, что шкуру с него спустят потом, а пока требуют подтвердить готовность к операции на воде. Шериф матерится и сообщает, что к операциям на воде он по определению готов всегда, а вместе со спущенной шкурой готов положить на стол рапорт об уходе в отставку и присовокупить к этому служебный шейный жетон.

Золотых грязно матерится и категорически требует прекратить употребление ненормативной лексики на служебных каналах.

Коршунович в самых литературных и изысканных оборотах выражает готовность следовать приказу вышестоящего начальства.

Золотых называет Коршуновича язвой и справляется насчет оцепления донецкого санатория.

Шольц в подчеркнуто вежливых выражениях сообщает, что давно уже получил рапорт офицеров спецназа. Территория оцеплена час назад.

Без вызова на канале возникает командующий европейской эскадрильей штурмовиков и на всякий случай информирует, что все подотчетные ему селектоиды готовы к взлету и оперативным действиям в пределах штатных расписаний. Пилоты находятся в кабинах.

Дежурный офицер штаба черноморской пограничной охраны с применением ненормативной лексики разгоняет с пути яхты «Вадим» патрульные катера.

Золотых на лексику не реагирует; его интересует – когда сядет махолет с грузом?

Махолет приводит текущие координаты и в качестве иллюстрации сообщает, что «они как раз перевалили через хребет».

Оперативники Коршуновича сообщают по цепочке на посты слежения, что часть охранения из обеих групп «Чирсовцев» возвращается к «бункеру», часть остается в пансионате, от которого только что отвалил «Вадим».

Юрий Цицаркин, командир группы «двадцать пять» докладывает Коршуновичу, что группа готова к боевым действиям. Коршунович велит ожидать инструктажа.

Офицер-спецназовец из оцепления докладывает, что задержаны четверо якобы туристов. Пытались проникнуть на территорию донецкого санатория со стороны гор. Золотых отдает приказ задержать и изолировать до выяснения.

Махолет садится при штабе. Коршунович требует начать инструктаж. Волчица начинает. Махолет с Шерифом и Немцем снова поднимается в воздух и берет курс в открытое море, вслед за яхтой «Вадим».

Цицаркин докладывает Коршуновичу о замене в группе «двадцать пять»: вместо исполнителя «Астон» на задание пойдет исполнитель «Волчица». Мотивировку Цицаркин опускает.

Золотых мучительно принимает решение (потратив целую минуту): санкционировать замену.

Волчицу спешно экипируют; инструктаж тем временем завершается.

Группа «двадцать пять» сообщает о готовности.

Золотых отдает приказ – начать операцию «Карусель-три».

На связи, естественно, тут же возникают президенты России, Сибири и Европы.

Генерал Золотых вполголоса матерится в сторону и перемещается к пультам правительственной связи. Разумеется, с этой минуты он – сама вежливость.

– Генерал?

– Я слушаю, господин президент.

По сложившейся негласной традиции из «трех китов альянса» с генералом Золотых общался президент Сибири.

– Я слышал, у вас там серьезные подвижки?

– Да я ведь отсылал экспресс-доклад сегодня ночью. Точнее, уже утром, в полшестого. Кроме того, события стали развиваться быстрее, чем мы ожидали. Операция «Карусель-три» может завершиться в ближайшие же часы.

– А с чего вдруг такая спешка? – чувствовалось, что президент Сибири нервничает и что он очень озабочен создавшимся положением.

– Мы получили новую информацию. Она подтвердилась. Подобный случай упускать было бы непозволительной роскошью. Я пытаюсь им воспользоваться. Простите, господин президент, операция начата, и у меня неважно со временем. Я распоряжусь отсылать вам постоянные отчеты. Прошу прощения, но я действительно не могу разорваться.

– Ну что ж, генерал… Я изо всех сил надеюсь, что хотя бы третья операция завершится результативно.

– На это есть весьма и весьма неплохие шансы, господин президент… До связи.

– До связи.

– Ну, что, напарник? – тихо обратился к Рихарду Вапшису Юрий Цицаркин. – Вот он, наш звездный час?

Говорили они, естественно, по-балтийски.

– Посмотрим, – Рихарда трудно было смутить или удивить. Пресловутый балтийский флегматизм давным-давно въелся в его привычки и поведение.

Цицаркин понимающе кивнул и обернулся к своему «войску на час».

Кроме Рихарда – двадцать два человека и одна волчица, которая как раз выскользнула из вагончика, полностью экипированная и вооруженная. Надо сказать, в пятнистой форме она выглядела очень браво и естественно, а игломет держала весьма уверенно.

В закрытом с трех сторон склонами гор, а с четвертой – густыми зарослями ущелье их приготовления вряд ли кто мог бы заметить.

Группу «двадцать пять» кроме пары прибалтов и в самый последний момент возникшей волчицы составили: трое россиян (одного из них звали Багратом, остальных Цицаркин знал только по кличкам), уже знакомые по осаде Ашгабата сибиряки Нестеренко, Михеич, Герасим, Богдан По и Шелухин, двое людей из подчинения майора Шольца, один туранец, здоровенный и мрачный, и одиннадцать парней из мобильного спецназа, также известных только по кличкам. Результатми первого осмотра Цицаркин остался доволен – группа выглядела многообещающе. Тот факт, что командовать доверили ему, Цицаркина удивил, но не очень. Командовать, так командовать. В конце-концов – операция довольно примитивна, просто нужно делать все быстро и толково, тогда все и получится. А Цицаркин – самый опытный и возрастной из задействованных профессионалов. Из тех, разумеется, кто еще в состоянии работать в поле. Ну, если быть точным – в подземелье, но это все равно расценивается как работа в поле.

– Готовы? – рявкнул Цицаркин; группа отозвалась слаженным: «Йе-е-е!».

– «Двадцать пять», проинструктированы и готовы, – отрапортовал Цицаркин Коршуновичу.

– Начали, – скомандовал тот и что-то тихо пробормотал, не то «ни пуха ни пера» желал, не то просто дежурное заклинание выдохнул. У стариков такое встречается сплошь и рядом, Цицаркин это прекрасно знал.

И они рысцой двинулись к шахте, входу в разведанные спелеологами-итальянцами и мастерами из родимой «nopea reagoida» пустоты. Отсюда в окрестности одного из шлюзов была давно пробита узкая штольня.

Цицаркин знал, что сейчас остальные спецназовцы берут под прицел все известные «бункера». Резервная группа направлена в ближайший пансионат, где осталось несколько «чирсовцев».

Подземелье вовсе не было сырым, как могло показаться сначала. Пахло потревоженной землей, нагретым камнем и лимфой. Тусклые тела люминофоров-мономорфов выхватывали из темноты узкий ход. Самым высоким из «двадцать пять» приходилось пригибать головы.

В самом конце тоннеля, в тупике, Цицаркина встретил чернявый итальянец по имени Антонио.

– Так! – с ходу принялся за дело он. Говорил он с неожиданным в устах итальянца сибирским акцентом. – Давайте все по нишам!

Узкие ниши-гробики числом около тридцати были загодя проплавлены в стенах.

– Знач, так, когда я взорву стену, откроется ход в тоннель «Чирс»; слева будет их шлюз; но ход откроется уже прямо на территорию базы, понятно? Шлюз, скорее всего охраняется с обеих сторон, поэтому сами позаботьтесь об охранниках. Вам направо, там основные помещения базы. Вопросы есть?

– Нет вопросов, – сказал Цицаркин и разбудил переговорник на шее. – Всем задействовать камуфляж!

Двадцать пять теней растворились в неверном полусвете подземелья. Казалось, сумрак вобрал в себя заблудшие души.

– Взрывай, – велел Цицаркин итальянцу.

Тот вынул пульт, попытался сунуться в ближайшую нишу, но она оказалась занятой кем-то из невидимых «двадцать пять», поэтому итальянец ругнулся, с третьей попытки нащупал таки свободную нишу и спрятался там.

– Готовы? – прошептал он зловеще. – Взрываю!

Цицаркин привычно приоткрыл рот.

Бабахнуло. Основательно бабахнуло, добротно. Цицаркин так же привычно сглотнул, избавляясь от звона в ушах и первым нырнул в пыльное облако. В облаке крылась рваная овальная дыра, за которой угадывался такой же коридор, только повыше и пошире. У дыры с совершенно очумелым видом сидели двое с полуавтоматическими пулевиками. Цицаркин вскинул игломет и всадил каждому по полновесной дозе паралитика – их снабдили безумно дорогими иглами с десятичасовым эффектом. На случай непредвиденных задержек. Охранники с тем же удивлением на лицах из сидячего положения невольно перешли в лежачее.

Только слабое движение воздуха подсказывало Цицаркину, что бойцы его группы проскакивают мимо него, устремляясь вглубь базы. Но двое точно останутся. Все отрепетировано.

Сам собой приводится в движение рычажок на пульте – тяжелый триморф, запирающий коридор, откидывает один из сегментов люка; в узком треугольном отверстии возникают еще две фигуры. Раз-два, и они отправляются полежать.

Цицаркин выглянул – коридор за шлюзом был пуст. Но где-то там, в отдалении, притаились свои. Из внешнего прикрытия.

– Шлюз чист, – сообщил Цицаркин на командный пункт. – Берите, мы уходим.

Он, Рихард и молчаливый туранец, не видя друг друга, устремились вослед остальной группе.

Первые парализованные «чирсовцы» стали попадаться уже за ближайшим поворотом. Было прекрасно видно, где только что прошла основная часть группы «двадцать пять».

Они шли по базе «Чирс», выкашивая всех на своем пути. Суетящуюся охрану, клонов в учебных кабинетах, обслугу – всех. Невидимость свела задачу к тупой механической работе: выпусканию парализующих игл. Оставалось только следить, чтобы никто не улизнул и не спрятался. Охранники полегли первыми, поскольку пытались обнаружить противника. Они сами лезли под выстрелы, и было смешно и немного грустно видеть, как они жмутся к стенам и заглядывают за углы, не подозревая, что противник совсем рядом. Цицаркин еле успевал менять обоймы с иглами. Остальные, видимо, тоже.

Переговоры между бойцами «двадцать пять» выливались в короткие рубленные фразы, поскольку голоса моментально демаскировали даже невидимку, а стрелять на слух охрана «Чирс» умела. Ранили Богдана По и прострелили игломет у одного из спецназовцев.

Сибиряки устроили форменную свалку в казарме клонов – их там оказалось душ семьсот, если не больше. Оружие не успевало плеваться иглами – Нестеренко и Михеича зажали в углу, сбили с ног и едва не затоптали. Хорошо, подоспела Волчица с Рихардом, молчаливым туранцем и двойкой подчиненных Шольца. Шквалом игл клонов обрушили на пол.

Россиянин Баграт в одиночку влез в лаборатории и положил почти полсотни бестолково мечущихся недоученных клонов. По связи сообщили, что сразу через два шлюза «чирсовцы» пытались прорваться наружу; их загоняли назад теми же иглами и шоковыми гранатами.

Цицаркин подозвал Рихарда с Багратом; втроем они принялись утюжить административный блок. Автоматизм, присущий таким, как они, спецам, не подводил. Рывок – дверь отворяется, но никто никуда не лезет, все стоят рядом с косяками. Изнутри стреляют – пули вгрызаются в стену напротив двери. Потом всегда пауза – обороняющиеся пытаются увидеть противника. Но не видят. И вот тут самое время с кувырка мягко вкатиться в помещение, поймать стволом игломета вжавшуюся куда-нибудь в угол фигуру и надавить на спуск.

И так раз за разом.

Матерый овчар, пойманный иглой в щели между массивным сейфом и кадкой с чахлым фикусом. Два аморфа под письменным столом. Дебелый пули с искаженным гримасой лицом за дверью.

И, вот, лицо номер два на «Чирс».

Сулим Ханмуратов.

Этот не стал даже прятаться – остался сидеть в кресле, лишь опустил на столешницу тяжелый восьмизарядный «Каспий». Парализуя его, Цицаркин тихо прошептал: «Извини.»

А вот и лицо номер один. Злой гений и загадочный интриган. Саймон Варга. Человек, ухитрившийся стать врагом человечества.

Говорят, до биокоррекции на эту роль претендовали многие, но те времена прошли. Увы, не безвозвратно.

Перед Варгой Цицаркин извиняться не стал.

Операция заняла сорок две минуты с секундами. Сорок две минуты – и на «Чирс» не осталось ни одного подвижного человека или клона, кроме невидимок из «двадцать пять».

Рапортуя Коршуновичу «финиш» пшеничноволосый эрдель Юрий Цицаркин мог быть доволен. Базу подчистили классически. И практически без огрехов. Потери – один раненый, двое легкораненых и оглушенный.

Так Цицаркин и доложил.

А клонов на базе оказалось чуть не вдвое больше, чем ожидалось. Так что дополнительные обоймы с иглами пришлись весьма кстати.

– Да фиг с ним, на ходу выпрыгну, – беспечно сказал Арчи. – Первый раз что ли?

Офицер-махолетчик виновато развел руками:

– Ты извини, мне ж никто заранее не сказал, что тебя сбрасывать придется… Так бы мы поплавки взяли.

Генрих сокрушенно вздохнул и покачал головой:

– Бардак. Почему у вас, у русских, всегда и во всем бардак?

– Это не у русских, – проворчал Лутченко. – Это у служивых. Да и вообще, где начинается авиация, там кончается порядок. Слышал о сем прискорбном факте?

– Видел, – невозмутимо сообщил Генрих. – Точнее, вижу. Прямо сейчас.

– Мужики, – снова примирительно вставил Арчи. – Я ж говорю, не грузитесь. Прыгал я с махолетов, черт знает сколько раз прыгал. Не проблема.

Офицер поглядел на Арчи с немой благодарностью.

– Вода холодновата, – зачем-то заметил Ваня Шабанеев. – Сентябрь уже.

Словно операцию могли отменить по причине холодной воды… Арчи махнул рукой – бесполезно что-то доказывать, не поймут. Спецов по операциям на воде кроме него самого на борту больше не было.

– Так, повторим. Тебя сбросят на курсе «Вадима». Капитан по идее обязан тебя подобрать. Подберет, как думаешь?

– Подберет, – убежденно сказал Арчи. – Вадик – обязательно подберет.

– Знакомство с ним не афишируй, – наставительно посоветовал Шабанеев, отрываясь на секунду от терминала.

– Не буду, – послушно пообещал Арчи.

– Ты не смейся, – фыркнул Ваня. – Они хоть и ученые, а умные. Мы даже не знаем – вооружены ли они.

– Почему это не знаем? – удивился Генрих. – Охранение в пансионате разве не повязали?

– Повязали, – сказал Лутченко. – Только охрана о багаже ничего толком не знает. Они ж не мамочки биологам чтоб чемоданы им паковать.

– Бардак, – с отвращением промолвил Генрих. – Чем дальше на восток – тем больше бардака.

– Это ты сибирякам расскажи, – хмыкнул Шабанеев. – Они дальше к востоку, им приятнее будет это слышать.

Арчи тем временем облачился в шорты. Больше ему ничего не полагалось. По легенде. Впрочем, цепочку с номерным жетоном вэ-эровца ему все же вручили и пришлось ее прятать в спецкарман. Дурацкие законы, но они законы…

– Шериф, – проникновенно сказал Лутченко. – Я тебе не говорил пока. В случае непредвиденных обстоятельств ты должен будешь этого Ицхака Шадули убить. И ученичков его – тоже. Но в первую очередь старика.

– Это еще зачем? – опешил Арчи.

Лутченко взглянул ему в глаза.

– Шадули умеет делать волков. Этого никто на Земле не должен уметь.

Арчи молчал почти полминуты.

– Волков, Виталий, делают не генетики, а генералы и президенты. Если ты еще не понял.

Лутченко виновато вздохнул.

– Да я-то понимаю. Но так уж сложилось, что мы обязаны выполнять приказы. И мы будем их выполнять. Сегодня – ты. Завтра – я. Это разведка. Это политика.

– Черт бы побрал разведку с политикой на пару, – угрюмо сказал Арчи.

– Поберет. Но это все равно не отменяет приказов и необходимости им подчиняться. Увы.

– Заходим, – предупредил махолетчик из кабины. – Пятиминутная готовность.

– Слушайте, – спросил вдруг Генрих. – А зачем вообще нужна эта комедия? Что нельзя было просто послать за яхтой катер с пограничниками? Ну, или с нами в конце концов?

– Нельзя, – пояснил Лутченко. – Во-первых, при нормальном ветре катер яхту просто не догонит. Такую во всяком случае. И еще – по нашим данным в патруле есть люди Варги. И мы не знаем что они могут выкинуть. Понимаешь? Если мы затеем операцию перехвата, мы можем быть атакованы. А сие чревато неожиданностями. Золотых же страшно не любит неожиданности.

– Можно подумать, что я от неожиданностей буду застрахован, – угрюмо заметил Арчи. Он вообще выглядел угрюмо, причем с каждой минутой мрачнел все больше и больше.

«Как бы он не сломался, – озабоченно подумал Лутченко. – Неужели, подведет?»

А вслух сказал:

– У тебя будет фора. В принципе, всю эту шатию можно просто притопить…

Арчи как раз вгонял в узкий карман на бедре метательный нож.

– …но лучше, к примеру, ножичком. Для верности.

– А иглы с парализатором не лучше?

Лутченко недовольно поморщился.

– Шериф, живой генетик, который знает как делаются волки, может попасть под дурное влияние. Его могут похитить. У него могут похитить жену и детей, чтобы вынудить его делать то, что вздумается каким-нибудь психам вроде Варги. А мертвецы забывают все, что знали. Напрочь забывают. Такие дела.

– Так что мне, игломет вовсе не брать?

– Не бери. Не будет лишнего искуса.

– Большое спасибо! – едко поблагодарил Арчи. – Фитиль на семь персон! Место в психушке мне уже забронировали?

– Арчи, – взмолился Лутченко вполголоса. – Не нужно, а? У тебя же семнадцать фитилей за кормой, пусть даже почти все сухие, ты один из наиболее опытных агентов Земли. Если ты не сломался в начале, зачем тебе ломаться теперь? Неужели непонятно: лучше сейчас убить семерых, чем потом эти семеро наделают волков, которые убьют тысячи?

– Прекрати меня лечить, – Арчи неожиданно даже для себя окрысился. – Срал я на всю нашу лицемерную мораль, понятно? Я своей любви в глаза хочу смотреть, и чтобы при этом стыдно не было и взгляд опускать не хотелось! Это ты в состоянии понять?

Лутченко явно хотел напомнить, что вышеупомянутая любовь Арчибальда Рене де Шертарини и сама далеко небезгрешна. Но что-то подсказало ему: не стоит. Именно сейчас – не стоит.

И Виталий Лутченко промолчал.

Промолчал и Генрих, который вдруг подумал, что последнее время слышит от Арчи много трескучих фраз и при этом фразы далеко не так бессмысленны, как пытается выставить тот же россиянин Лутченко. Генриху и самому иногда становилось не по себе. Многое, во что он верил в течение долгих лет, внезапно оказалось не крепко вросшим в землю зданием, а эфемерным карточным домиком, и было сметено первым же легким порывом ветра.

А еще ему вдруг стало отчетливо ясно: чтобы хранить жизни своих соотечественников нужно непременно отнимать жизни других соотечественников. Потому что иначе просто не получается. И неважно, что защищая интересы Европы он убивает, к примеру, туранца или американца. Туран и Америка греются под одним солнцем и одни и те же звезды поочередно смотрят на Туран и Америку с высоты. Пока человек жив – его можно называть как угодно – американцем, туранцем, зулусом. А когда жизнь у него отнимают – становится безразлично кем он был.

Генриху мучительно захотелось бросить свое ремесло, от которого он еще совсем недавно получал удовольствие. Только как-то уж слишком сложно и стремительно обернулись события, и пришлось убедиться, что до сих пор жил с полупрозрачной пеленой перед глазами, и пелена эта пропускает далеко не все.

Если бы Генрих узнал насколько точно его мысли совпадают с мыслями Арчи – он бы, наверное, удивился. А возможно, и не удивился бы. Он проработал во внешней разведке достаточно долго, чтобы не удивляться, когда подтверждается очевидное, хоть и кажущееся невероятным.

– Елы-палы, – ругнулся из кабины офицер-махолетчик и содрал с головы шлемофон. – Серега, заведи-ка на громкую!

В тот же миг в натянутую тишину ворвался гул сразу нескольких голосов и еще масса сливающихся звуков.

– …идут на форсаже! Два штурмовика сбито!

– Первый, первый, прошу помощи, тонем!

– «Отпор», эвакуируйте экипаж!

– Что, черт возьми творится? – Лутченко требовательно взял офицера за локоть.

– Несколько катеров в Береговом откололось от эскадры; они расстреляли звено европейских штурмовиков. Прямо в воздухе. Потом потопили два своих же катера и подбили еще четыре. Мятеж. Они отсекли яхту от берега и от воздуха. Собственно, мы единственные, кто сейчас дальше от берега, чем яхта. Наших ученых неплохо охраняют…

– Кэп! – испуганно доложил один из пилотов. – Президент на связи…

Офицер вытаращил глаза и снова припал к шлемофону. Потом поднял ошалелый взгляд на Арчи.

– Вас…

Арчи обреченно взял шлемофон.

– Слушаю.

– Агент де Шертарини?

– Он самый.

– Говорит президент России. Надеюсь, вам знаком мой голос.

– Знаком.

Арчи не стал добавлять обязательно-уставное для служащего разведки «господин президент».

– Вы должны немедленно высадиться на судно с беглецами и устранить Ицхака Шадули и его учеников! Физически устранить! Любой ценой! Это приказ, категорический приказ! Наделяю вас исключительными полномочиями, можете приказывать всем, кто сейчас вместе с вами! Там ведь есть сотрудники вэ-эр?

– Есть. Двое.

– Командуйте ими! Командуйте также сотрудником европейской вэ-эр, с Европой все согласовано! Приступать немедленно! Вам понятно?

– Понятно, – глухо отозвался Арчи. – Приступаю.

Он опустил шлемофон.

– Поздравляю, – сообщил он, глядя на Лутченко. – Теперь операцией командую я. И нам приказано немедленно устранить Шадули и его учеников.

– Мне приказано оказать вам любое возможное и невозможное содействие, – поддакнул офицер-махолетчик. Глаза у него оставались круглыми, как у совы. – Приказывайте…

Генрих тем временем тоже выслушал в шлемофоне отрывистую тираду по-немецки.

Арчи осмотрел свое новоявленное войско. Четыре человека. Он сам, Шабанеев, Лутченко и Генрих. Если учесть, что противостоят им семидесятилетний старик и горстка кабинетных очкариков, можно счесть задание увеселительной прогулкой.

– Ну, за него я молчу, пусть себе с компом обнимается, – зло сказал Арчи, кивнув на Шабанеева. – А вот ты пойдешь? Пойдешь со мной убивать одного деда и шестерых яйцеголовых?

Арчи в упор глядел на Лутченко.

– Туранская эскадра на подходе, – упавшим голосом сообщил один из пилотов. – Война, люди, война…

Лутченко, побледнев, втянул в голову в плечи.

– Что, сжалась душонка? – презрительно сказал Арчи. – Своими-то руками кровушку проливать тяжко…

– У меня был фитиль когда-то… – пробормотал Лутченко и отвел взгляд.

– Хрен с тобой, оставайся, – Арчи махнул рукой.

– Я пойду, – очень спокойно сообщил Генрих. – Только я помимо ножа возьму еще и огнестрелку. А ты как хочешь.

– А я – ножом, – Арчи угрюмо похлопал себя по карману. – Чтоб потом все это красненькое по телеку показали. Облачайся, Генрих.

Генрих быстро сбросил одежду и натянул такие же, как у Арчи, шорты.

– Ты плавать-то хоть умеешь? – осведомился Арчи.

– Умею. Не беспокойся.

– Вижу яхту, дистанция четыре с половиной, идут на нас, – крикнул из кабины пилот.

– Снижайся, – велел ему Арчи.

Как всегда перед операцией, когда решение уже принято, пришло спокойствие и уверенность. Руки и не думали дрожать. В душе стало гулко и пусто. Она будет потом болеть, душа. Когда удовлетворенно притихнет то, что ведает в человеке пресловутым профессиональным долгом.

До чего же алчно и неистребимо оно, это что-то, ведающее в человеке профессиональным долгом…

– Снижайся… Готов, Генрих? Прыгай ногами вниз, высоты не бойся, удара о воду тоже. Смотри только не плюхнись плашмя. В воде сразу раскинь руки и всплывай. Береги уши, зальет – хана тебе, не выплывешь. На, вот, шапочку натяни, как всплывешь – выбросишь.

– Спасибо, – поблагодарил холодный и невозмутимый, как скала, Генрих Штраубе. Агент Немец. Пока несостоявшийся друг, и, возможно, будущий молчаливый собутыльник по заливанию спиртом саднящей человеческой совести.

– Огнестрелку сюда, в герметик.

– Спасибо, я знаю как этим пользоваться.

– Все, ниже не получится, – донеслось из кабины. – Зачерпнуть можем…

– Ниже и не нужно. Открывайте люк…

От воды махолет отделяло метров пятнадцать. Пятиэтажный дом.

– Готов, Генрих?

– Готов.

– Давай!

Арчи хлопнул напарника по плечу. Тот натянул шапочку и пристегнул пакет с пулевиком к лямке на поясе.

Генрих на миг замер перед люком, выглянул и шагнул в пустоту.

– Удачи, – робко пожелал в спину Лутченко.

– Удачи, – эхом повторил махолетчик. Пилоты, кажется, тоже что-то пожелали.

Но Арчи уже не услышал. Он оттолкнулся и в несчетный раз за свои неполные тридцать лет жизни ухнул навстречу оглушительно синей морской глади.

Только море умеет так обнимать.

– Палыч… – у генерала Золотых, конечно же, был озабоченный голос. Озабоченный, но вместе с тем и азартный. – В «двадцать пять» есть ведь один туранец?

– Есть, – подтвердил Коршунович.

– Надо его спеленать потихоньку. Сумеете?

– Сумеем.

– Где еще есть туранцы?

– Наблюдателей мы уже заперли. Само собой, вежливо и корректно. Кстати, я закончил срочный рапорт президентскому совету, сейчас тебе принесут; подмахни и отправляй сразу.

– Понял. Как флот?

– Прут на север. Если яхта не изменит курса, они встретятся часа через четыре, где-то уже за Севастополем, наверное. Яхта плавно отклоняется к западу, потом отклонится к северо-западу. Севастополь они обойдут; смешно, но там не осталось ни единого катера, на котором их можно перехватить!! Я отправил группу, они потрошат частные суда. Может, чего и найдут.

– А как наши ангелы?

– Шериф с Немцем? Только что высадились.

– Жалко старика… – вздохнул Золотых. – Всю жизнь пахал на этого психа, и в итоге угодил в самый котел…

– Ты о Шадули? – спросил Коршунович. – Так сам виноват, нечего было на деньги прельщаться. Работал бы в своем университете…

– Не скажи, Палыч. Ученые – они же фанатики. Их исследования интересуют, а остальное все по боку. Исследования – это деньги. А откуда деньги берутся, разве это интересно? Ты, вот, происхождение каждого рубля из своего жалования не выясняешь, нет?

Коршунович озадаченно хмыкнул; кажется, он был удивлен, что в такие горячие минуты Золотых вдруг ударился в философию.

– Ладно, давай, командуй… Меня тут опять президент требует…

– Ага, Семеныч…

«Слава богу, – подумал генерал Золотых, – хоть старые коллеги иногда по-старому обращаются… А то все «господин генерал» да «господин генерал»…»

– Эй!! – закричал Арчи, вышел из воды едва ли не по-пояс, взмахнул руками и снова ухнул в прохладные черноморские объятия. Генрих покачивался на волне совсем рядом. Он уже снял и выбросил шапочку; на воде Генрих держался достаточно уверенно, но все равно смешно вытягивал шею и топорщил уши. Овчар, что с него возьмешь…

«Вадим» чуть изменил курс – их явно заметили.

На руле стоял Чиков; когда яхта, описав короткую дугу, стала в левентик и паруса заполоскались по ветру, Ник де Тром бросил свободный шкерт Генриху, а Арчи в два десятка мощных гребков доплыл до кормы, влез по спущенному наспех трапу, цепляясь за релинг, и помог подтянуть Генриха. Сначала Арчи хотел шепнуть Нику и Чикову, чтобы его «не узнавали», а потом подумал: зачем?

– Братан? – Чиков не выглядел слишком удивленным. – Ты-то здесь откуда?

– Служба, братан… – печально сообщил Арчи, отряхиваясь. Во все стороны разлетелись брызги.

Генрих как раз вытаскивал из герметика пулевик, а Ник выбирал из воды мокрый шкерт.

Уголком глаза Арчи наблюдал, как из кубрика на него смотрят настороженные биологи-чирсовцы.

– Убирайте паруса, братан, – жестко велел Арчи. – И это… не отсвечивайте, ладно? Мы сейчас работать будем.

Ник послушно метнулся на палубу, сдернул фалы и принялся спускать, а потом увязывать стаксель. Чиков бросил руль, поймал гик, зафиксировал его и быстро стянул грот.

– Все. В кубрик, – скомандовал Арчи.

В кокпите с пулевиком в руках зловещим изваянием воздвигся Генрих. Лицо у него было совершенно отрешенное.

Чиков и Ник, оба очень бледные, нырнули в кубрик; Арчи взглядом нашел в глубине Ицхака Шадули.

– Профессор! А вас я попрошу выбраться на воздух.

Старик, отнюдь еще не немощный, повиновался; ему помогли выбраться в кокпит. Арчи сразу же вогнал на место брандер-щит и наглухо задвинул люк. Теперь кубрик был закрыт. А тем, кто остался снаружи, ничего не мешало.

Даже стоя у борта и держась за леер Ицхак Шадули был ниже, чем Арчи, оставшийся в кокпите. Седые волосы старика трепались на ветерке, а изрядно ношенные брюки пузырились на коленях. Профессор, кажется, понял что его ожидает. Он не паниковал и не трясся. Он просто печально смотрел вдаль, на невидимый отсюда берег. На подернутый дымкой горизонт.

– Все равно, – проскрипел Шадули, – это прекрасный мир. Хоть и населяют его несчастные люди.

– Мне кажется, своей работой вы сделали мир еще несчастнее, профессор, – глухо заметил Арчи, вынимая нож.

– Ни черта вы не понимаете, молодой человек. Ни черта. Человек сто в этом несчастном мире понимают, насколько этот мир несчастен. Вряд ли больше ста.

– И кто же эти люди? – сдержанно поинтересовался Арчи.

– Ученые. Старые грибы, вроде меня. Все, кто пожил достаточно долго и сумел понять достаточно много.

– Зачем вы делали волков для Варги, профессор? – в лоб спросил Арчи. – Уж не затем ли, чтобы сделать мир еще несчастнее?

Шадули неожиданно рассмеялся, словно Арчи сморозил несусветную глупость.

В этот миг люк, сухо шорхнув в пазах, отъехал к основанию мачты и из кубрика показалась рука с иглометом. Рука гуляла и подрагивала. Генрих выстрелил мгновенно и, естественно попал – у него рука гулять и не думала. Горе-стрелок заполошно взвыл и, грохоча, обрушился с трапа; игломет, вышибленный из кулака, застучал по палубе и чуть не соскользнул за борт.

– В следующий раз буду стрелять в голову, – предупредил Генрих. – Если еще есть оружие лучше сразу выбрасывайте.

В кокпит вылетел еще один игломет, такой же миниатюрный, на четыре иглы.

– Все, больше нет, – срывающимся голосом сообщили изнутри.

– Закрыть люк, – велел Генрих.

Люк закрылся.

Профессор прекратил созерцать дали и повернулся лицом к Арчи.

– Их… тоже?

Арчи кивнул. Только кивнул.

Что-то заставляло его медлить, заставляло говорить с этим миниатюрным аморфом, годящимся Арчи что в отцы, что в деды.

– Ну, меня – понятно. А их-то за что?

– Они видели, как вы сделали волков для Саймона Варги. Есть риск, что они сумеют повторить это.

Шадули пожевал вялыми старческими губами.

– Молодой человек, чтобы вырастить матрицу на базе готовой генетической вытяжки хватит знаний биолога-старшекурсника. А уж вырастить клона сможет и школьник, если хоть раз открывал соответствующий учебник.

– У меня приказ, профессор. А приказы я не обсуждаю. Я их выполняю, даже если мне самому противно.

– А вам противно? – с интересом спросил Шадули. – Черт возьми, мир еще несчастнее, чем я надеялся! Молодой человек, вы ведь можете с ума сойти, если убьете всех нас. Вам себя не жалко? Вы сойдете с ума ради пустоты. Ради призрака, в которого все верят, но которого никогда не было. Впрочем, чего это я…

Арчи в первый миг хотел сказать, что убивать ему уже приходилось, но вместо этого зачем-то попросил:

– А нельзя ли поподробнее насчет призраков?

Шадули насупился и отвернулся.

– Подите к черту, душегуб. Давайте, доставайте свой самострел или что там у вас.

– И все таки? – настаивал Арчи.

– Таким как вы – все равно не понять.

Арчи сглотнул и заметил:

– Может быть, как раз именно я и пойму…

Наверное, в голосе агента де Шертарини прозвучало нечто такое, что заставило Ицхака Шадули пересмотреть свое мнение.

Старик повернулся и долго-долго глядел Арчи в глаза.

Что-то он там разглядел. Может быть, боль. Может быть, тоску. А может быть – веру.

Во всяком случае, он начал рассказывать.

– Мне не страшно было делать волков для Саймона Варги, потому что человечество всегда было и остается доселе цивилизацией хищников. Мы волки, молодой человек. И вы волк, и я волк, и в комнате на этом катере все волки, и любой человек на Земле остается волком. Ген хищника, ген волка – это сущий бред, для любого мало-мальски сведущего генетика это очевидно. Биокоррекция тысяча семьсот восемьдесят четвертого года была отчасти грандиозной мистификацией, отчасти – глобальным сбором генетического материала. Ну, еще массовой прививкой от эпидемии энтерита.

– То есть, как это бред? – не понял Арчи.

Шадули устало махнул рукой:

– За агрессивность не может отвечать один ген. Это размытый признак, это не программируется. Во всяком случае, я бы не взялся. Как бы вам попонятнее объяснить… Это все равно что путем генной инженерии отучать людей кушать мацу или крендели с повидлом. Потому и бред.

– Отчего же генетикам не рассказать об этом миру, если это очевидно? – недоуменно спросил Арчи.

– Видите ли, в том-то и состоит гениальность группы, которая затеяла и провела биокоррекцию. Несколько поистине виртуозных ученых состряпали достаточно убедительное научное обоснование. Неверное по сути, не работающее, но выглядящее невероятно убедительно и правдоподобно. Подавляющее число биологов в него и верят. Понять что оно ложно сумели лишь те самые сто человек в мире, о которых я недавно упоминал. Для этого нужно полвека жить наукой и разбираться во многих вещах… ну, хотя бы, как я. Любой, совершенно любой человек на Земле в состоянии убить ближнего своего. И одного, и двоих, и десяток. Никаких обоснованных препятствий для этого нет. Просто наш мир так устроен, что люди верят: убьешь – сойдешь с ума. По настоящему верят. Поэтому и сходят. Самовнушение в масштабах планеты. Просто и жутко, потому и работает уже двести лет. Вы, вот, к примеру, уже убивали людей?

– Убивал, – честно признался Арчи.

– Что-то не похожи вы на сумасшедшего.

Арчи беспомощно поглядел на Генриха.

«Мы – волки, – подумал он. – Мы все – волки. Как все просто…»

– Варге я просто морочил голову, хотя честно делал работу в неуспехе которой был заранее стопроцентно уверен. Попутно я проводил собственные исследования, имеющие и кое-какую реальную пользу для людей… Даже в журналах кое-что обнародовал. Я не знаю – сумел бы выбить ассигнования на эти исследования, не работай я на Варгу.

– А почему мы должны вам верить, профессор? – спросил Генрих как всегда отстраненным тоном.

– Да не должны вы мне верить, – отмахнулся Шадули. – Я и не рассчитываю, что вы мне поверите. Именно потому не рассчитываю, что наш мир несчастен.

– Генрих, – жестяным голосом объявил Арчи. – Я прекращаю операцию. Приказываю оказать мне содействие в следующем: любой ценой доставить Ицхака Шадули в расположение штаба сил альянса с целью выяснения истинности всего, что мы сейчас услышали. Надеюсь, генерал быстро найдет эксперта-генетика.

– Есть, – бесстрастно отозвался Генрих. – Как будем действовать?

Арчи спрятал нож в карман и подобрал из кокпита игломет.

– Профессор! – обратился он к старику. – Будьте любезны, вернитесь в кубрик и убедите своих учеников сидеть тихо и не чирикать. В таком случае у всех вас есть верный шанс сохранить жизни.

Генрих тут же толкнул люк и вынул брандер-щит. Перепуганные ученички Шадули (один с перевязанной уже рукой) таращились и щурились на свет.

– Ник, Вадик, наверх! Грот, стаксель вира!

Чиков моментально скользнул на руль; Арчи сам себя назначил матросом и занялся стакселем. Ник поднимал грот; Генрих, чтобы не мешать, присел в кокпите.

– Правь к берегу, – велел Арчи Чикову. – Во-он туда.

Кровавое пятно, оставшееся на внешней стороне брандер-люка после ранения незадачливого стрелка, медленно подсыхало на ветру. Паруса полнились ветром. Волны лизали обтекаемый корпус яхты.

Профессор, уже спустившийся в кубрик, пристально взглянул снизу вверх на Арчибальда Рене де Шертарини, но не проронил ни слова.

– Они изменили курс, господин генерал!

Золотых с опаской клацнул нужной клавишей и в глубине экрана развернулся светлый квадратик. На него взглянул Вениамин Коршунович, сидящий за таким же терминалом в соседнем кунге.

– Связь с Шерифом есть?

– Его вызывают.

– Господин генерал! – взвился связист-колли. – Шериф на канале!

Золотых, с грохотом опрокинув кресло, ринулся к пульту и буквально вырвал трубку из рук связиста.

– Золотых слушает!

– Господин генерал? Это Шериф. Я изменил операцию. Мы прорываемся к берегу.

– Вы не прорветесь! – рявкнул Золотых. – Идите прежним курсом, вас подберут гидролеты.

– Прорвемся, – спокойно отозвался Шериф.

– Вас вот-вот нагонят катера мятежников! Шадули и его люди не должны попасть к ним в руки!

– Не попадут, – пообещал Шериф с неожиданной уверенностью.

– Что случилось? Почему вы решили нарушить приказ президента и мой приказ?

Шериф секунду помедлил, словно прикидывал – стоит ли выкладывать свои соображения начальству, а потом коротко сообщил:

– Мы все хищники, господин генерал. Никакой биокоррекции не было. Мне нет нужды убивать Ицхака Шадули. Простите, я уже вижу мятежные катера. Мне нужно работать. До связи.

Золотых гневно грянул трубку о пульт; селектоид вздрогнул и испуганно мигнул всем глазками сразу.

– Дьявол!!!

Вернувшись за терминал, генерал мрачно взглянул на Коршуновича; тот аж в лице изменился.

– Поднимай штурмовики, Палыч. Хотите, не хотите, а катера из Берегового нужно топить.

Генерал Золотых только что записал на свой счет очередной фитиль. Да не единичный: столкновение катеров и штурмовиков – это многие жизни, возможно даже более десятка жизней.

Он отдал приказ, послал людей на смерть. Снова. В который раз за последние два месяца.

Может быть, и впрямь не было никакой биокоррекции – иначе почему он до сих пор не свихнулся?

– Одна радость, – натянуто подсказал с экрана Коршунович. – Туранцы теперь стопроцентно не успевают к разборке.

– Радость… – с отвращением пробормотал Золотых. – Хотя, это хорошее известие, кто б говорил…

– Три катера, – сказал Арчи. – Три…

Ник де Тром, великолепный ныряльщик (лабрадор, все-таки) преданно взглянул Арчи в глаза.

– Только объясни что делать!

– Я, кстати, тоже воды не боюсь, ты ж знаешь, братан…

Теперь Арчи поглядел на Чикова.

Секунду назад он размышлял только об одном: как самостоятельно осадить три десятиметровых селектоида с десятком матросов на борту каждый. Теперь до него дошло, что их трое. Трое – и каждый в воде чувствует себя неизмеримо уютнее подавляющего большинства остальных людских морфем. А в запасе остается сухопутный Генрих.

Очевидно, что в одиночку вывести из строя катера – задача практически невыполнимая. А вот втроем, да если ставить целью не вывести из строя, а лишь потянуть время до прибытия сил альянса, которые явно не станут мешкать…

Хотя, мятежники наверняка сумеют устроить сущее побоище. Во всяком случае, пушки у них на борту имеются. Сумели же они сбить парочку штурмовиков и потопить остальные катера?

Итак… Надо думать и думать быстро.

У пограничников в береговой черноморской охране селектоиды почти сплошь породы «Пеленгас-3». Какие у них слабости? И есть ли они?

Есть. Слабости есть у всех.

– Так! – решительно сказал Арчи. – Ник, держи игломет. Вадик, подбери второй с палубы. Разбираем по катеру. Вадик – ближний, Ник – средний, я – дальний. Вы оба – подныривайте под днище, ближе к корме. Там между плавниками бывают пустоты с воздухом. Постарайтесь аккуратненько выглянуть с кормы, а если кто покажется – стреляйте. Иглы есть? По четыре, да? В общем, надо посеять панику пока я разберусь с дальним катером. Дальше – ножи есть? Ник, ты помнишь как подводятся нервы к плавникам «Бликов» и «Ониксов»?

– Конечно, помню!

– На «Пеленгасах» все похоже, только крупнее. И, соответственно, тверже. Попробуй поковырять, может хоть один плавник парализуешь или повредишь.

– Ясно.

– Генрих: тебе, наверное, лучше укрыться в кубрике. Запритесь. Взломают, конечно, но ты их встречай пулями. Если вдруг нам понадобится – вот так постучим.

Арчи показал – как.

Генрих сосредоточенно кивнул.

– И вот еще что… – добавил Арчи с сомнением покосившись на перепуганных биологов. – Наденьте жилеты, сколько есть…

– Жилетов хватит на всех, – подсказал Вадик. – Ну, за исключением нас троих, разумеется.

– Вот и надевайте. Все, за борт. От катеров прячемся за корпусом яхты, в нырок – по команде. Вадик, ласты есть?

– Только одна пара, – виновато развел руками Чиков.

– Берите с Ником по ласте.

– Арчи… – обиженно протянул лабрадор, нырявший не хуже ньюфаундленда.

– Не спорь, Ник.

Ник вздохнул, и умолк.

– Маски, очки если есть – надевайте. И ножи, ножи не забудьте!

«Пеленгасы» приблизились уже метров на триста. Они шли вилкой – боковые вырвались вперед, центральный отставал на десяток метров.

– Пошли!

Арчи небрежно перемахнул через леер с практически без плеска канул под поверхность, хотя в воду входил плечом вперед. Спустя секунду в море иглой вонзился Ник, а еще две спустя – Чиков.

Вынырнув у самого борта «Вадима», Арчи потихоньку протянулся к корме и осторожно выглянул. Уже был слышен плеск волн в борта «Пеленгасов». А еще – далекое гудение в воздухе.

«Штурмовики, – понял Арчи. – Ну, веселуха будет…»

Он машинально нащупал в поясном боксе бусину наушника и штангочку с микрофоном. По идее, сытости микропереговорника должно было хватить еще минут на десять разговора. Ну, понятно, минуту-другую отъест вызов.

Но – некогда.

«Пеленгасы» приближались. Вот они вошли в дуги – каждый в свою. Центральный развернулся бортом к «Вадиму», остальные – скулами. Левый пошел на сближение. От яхты их теперь отделяло не более сотни метров. И, к счастью, они не стреляли пока.

– Так, – прошептал Арчи. – Вадик – левого. Ник – правого. Я – центрального. Готовы? Начали!

Все трое бесшумно провалились в глубину и ушли под яхту.

Арчи даже без ластов ненамного отстал. Ник и Вадик разошлись в стороны, каждый в свою. Арчи продолжал грести, ввинчиваясь в прохладную бирюзовую толщу каждым движением, каждым изгибом тела. Вверху отчетливо темнел на фоне поверхности силуэт пеленгасовского днища; силуэт уже почти не двигался.

Грудь начало сдавливать, и в голове нарождался знакомый тяжкий гул, но воздуха Арчи хватило бы еще минимум на минуту.

Он дотянул. Пошел к поверхности, как задержавшийся на глубине дельфин. Коснулся шершавой, обросшей травой и ракушками роговицы. Снова протянулся к корме, как пару минут назад, у яхты, только на этот раз – под водой. Осторожно минул жесткие ходовые плавники, хоть сейчас они и практически не шевелились. Прикажи рулевой двинуться «Пеленгасу» вперед – и эти плоские лопасти изрубят в лоскуты даже хорошую закаленную сталь.

Еще из-под воды взглянул на корму – и никого не увидел. Нюфы, естественно, умели смотреть и из воды на воздух, и с воздуха под воду. То есть, не умели, конечно, а были способны. Благодаря особому строению глаз, дар длинной и специализированной линии.

Он осторожно выставил из воды лицо, прижимаясь щекой к роговице у самых кормовых плавников. Бесшумно прокачал легкие, насытил кровь кислородом и унял учащенное сердцебиение. Минута, и он готов действовать.

Тем временем, первый из катеров уже приблизился к пустой с виду яхте почти вплотную, а на правом «Пеленгасе» возникла легкая заминка – кажется, Ник де Тром побеспокоил обыкновенно невозмутимого морского селектоида ножом, и команда это отследила.

Арчи вышел из воды, уцепился за скользкий тремп и подтянулся; теперь он почти доставал до фальшклюза. Еще усилие – пальцы зацепились за край. Потом – за релинг.

Приблизив глаза к отверстию фальшклюза, Арчи взглянул на палубу. Никого. Но видно, как на мостике позади рубки торчат двое в светло-серых моряцких комбинезонах, и еще один возится у развернутой в сторону яхты короткоствольной пушки.

Выверенным движением Арчи перебросил тело через релинг и, роняя на палубу прохладные капли, переместился к артиллеристу. Нож он выдернул из кармана на бегу. Метнул – шагов с семи. В шею, как раз под ухо аморфу-артиллеристу. Тот недоуменно обернулся, и завалился на казенную часть, к счастью – без громких звуков.

Выдернул нож и вернул его в карман Арчи еще незамеченным, а вот рвать из кобуры артиллериста игломет пришлось уже под удивленным взглядом офицера-среднеазиата, того самого, с мостика.

Его Арчи уложил мгновением позже, хотя реакция у офицера оказалась на диво скорой: он даже успел вынуть свой игломет.

С неожиданной для его морфемы грацией и проворностью, Арчи вскочил на орудие, перепрыгнул на несущую опору мостика, снова перемахнул через релинг и прыгнул в рубку.

Сначала рулевой – две иглы, для верности. Потом штурман. Или лоцман – кто там у них торчит справа, у стойки с приборами?

Штурман даже успел выстрелить; Арчи машинально отметил, что он тоже был овчаром среднеазиатом. К счастью, стрелок из штурмана оказался неважнецкий. Игла прошла мимо. Рулевой-доберман уже повис на левом пестике. Ноги его подергивались под скорым действием парализатора.

Арчи врезал ему ногой, прямо по вытянутой узкой морде, отшвыривая в сторону. Коснулся пестиков (катер, если что и заподозрил, отнесся к смене рулевого с великим равнодушием), и перевел регулятор хода из положения «нейтраль» в положение «полный вперед».

«Пеленгас» вздрогнул; вода у кормы забурлила. А в следующее мгновение катер, набирая ход, нацелился носом в своего собрата и мощно пошел на таран.

Арчи тут же бросил пестики и подобрал полный игломет прежнего рулевого. Очень вовремя: на борту озаботились неожиданным «полным вперед». Два матроса выбрались из твиндека на палубу за рубкой. Арчи холодно положил их, на миг показавшись у мостика.

До столкновения остались секунды; поэтому Арчи вскочил на релинг, потом – на кровлю рубки, на узкую стрелу краспицы, оттолкнулся как следует и с высоты добрых пяти метров по красивой полупараболе ушел за борт.

По нему кто-то стрелял, но палубные матросы, видать, мало упражнялись в стрельбе. А через несколько томительных мгновений с чудовищным хрустом и скрежетом жесткий нос одного «Пеленгаса» вгрызся в роговицу борта второго.

Хорошо, что за сотни лет селекции генетики отняли у катеров способность кричать, как умеют кричать их дикие морские собратья (ведь предки катеров – совсем не рыбы). Поэтому столкновение огласилось только людскими криками.

За несколько секунд полета Арчи все же успел сфокусировать взгляд на «Вадиме», увидеть несколько светло-серых фигур в кокпите и услышать характерный сухой выстрел генриховского пулевика.

А потом агента де Шертарини снова поглотило море.

Когда яхту качнуло и стук чьих-то каблуков донесся в закрытый кубрик, Генрих снял пулевик с предохранителя, вжался поглубже в щель между шкафом и откидным столом и оцепенел. В носовой отсек, словно сельди в бочку, набились бывшие «чирсовцы». От них отчетливо тянуло страхом – обостренное и без того обоняние Генриха сейчас проявлялось особенно ясно.

Снаружи кто-то некоторое время перешептывался. Осторожно подергали люк – щеколда-запор не поддалась. Пауза. Потом на люк обрушился удар. Один, второй, третий; щеколда выдерживала с честью. Кто-то прошел по палубе, над самой головой. Проверил люк в носовой части – но и тот оказался задраен наглухо, а прозрачная перепонка сейчас была заслонена секторной подвижной шторкой.

Вскоре послышался противный треск; люк начал поддаваться. Еще пара ударов; в наметившуюся щель вонзилось жало изогнутого металлического заостренного прута, среди механиков именуемого «монтировкой». И щеколда не выдержала: сухо тренкьнув, отошла от роговицы и оторвалась. Люк уехал по пазам вперед, а в ослепительно-ярком после полутьмы кубрика пятне света зачернела чья-то ушастая башка.

Генрих, ощущая в душе ледяную пустоту, нажал на спуск. Башка тотчас исчезла с вязким чавкающим звуком. И еще – снаружи что-то загрохотало, а потом оглушительно взорвалось, словно посреди моря вдруг случилась ральсокатастрофа.

Как и в прошлые разы после убийств, Генрих соскользнул в сумеречное состояние психики. Обычные мысли исчезли, да и он, Генрих Штраубе, по большому счету исчез. Вопящее от ужаса сознание втиснулось в вылепленную психоинженерами оболочку, а вместо Генриха остался одинокий сгусток хищной тьмы, способный только отличать врагов от всех остальных, способный выполнять впечатанный в память приказ и способный стрелять. Разумеется, на поражение.

А запасных обойм вполне хватало.

Вторым выстрелом он снял неосторожно мелькнувшего на корме овчара в серой матросской форме.

Выныривал Арчи, понятно, как можно дальше от места погружения, да всего на миг, перед самой поверхностью вытолкнув из легких остатки воздуха. Из воды показалась только часть лица, в основном губы. Вдох-выдох-вдох-выдох – и опять на глубину.

Арчи греб к третьему «Пеленгасу». Даже под водой он слышал, как накатывает с севера гул приближающихся штурмовиков.

Вскоре Арчи понял, что по нему стреляют – вверху, у самой поверхности раскрылся веер белесых струек пены.

«Игломет, – сразу понял Арчи. – Причем, длинноствольный. Плохо.»

Действительно плохо. Выныривать нельзя – подстрелят. Но и на глубине оставаться нельзя: во-первых надо бы уже подышать, а во-вторых – долбанет сейчас какой-нибудь отчаюга с штурмовика, и привет: контузия. Всплывешь как карась от динамита.

Собрав в комок волю, Арчи рванулся вперед, через влажный и скользкий черноморский сумрак.

Уже подплывая к катеру, он увидел две пары болтающихся ног; кажется, кто-то отчаянно мутузился у самого борта. Четко отследив – кто из борющихся облачен в одну ласту? – Арчи сцапал второго и утянул его на глубину. Матрос – а это был матрос с катера – пускал пузыри и пытался Арчи ударить, но он был всего лишь аморфом, аморфом попавшим под воду, туда, где ньюфаундленд чувствует себя почти как на воздухе. Два легких тычка, и аморф перестал биться, захлебнулся, хотя видно было, что он еще жив. Арчи его отпихнул – тело стало медленно погружаться.

Однако, Арчи растратил последние силы в этой стычке. Пора всплывать.

Вынырнул; конечно же – у самого борта. Рядом скалился Вадик Чиков; лицо его было перекошено, а щека рассечена чем-то острым. Рубиновые капли застряли в бороде.

И тут штурмовики дали залп. Борт «Пеленгаса» изо всех сил врезал Арчи по голове, так что в глазах потемнело, а чуть впереди заплясали разноцветные пятна. Катер подпрыгнул на волнах, тяжело клюнул носом и стал заныривать под воду, словно испуганный дельфин.

Поврежденный селектоид вроде «Пеленгаса» может погрузиться меньше чем за минуту.

– Греби! – рявкнул Арчи оглушенному Вадику Чикову, который все силы сосредоточил только на том, чтобы удержаться на поверхности. Но, кажется, тот понял – вяло заработал руками.

Арчи знал, что сейчас будет. Поэтому он моментально нырнул, содрал с ноги Чикова единственную ласту, быстро переодел ее себе на правую ногу, сграбастал Чикова за складку на загривке и что было духу погреб прочь от агонизирующего «Пеленгаса».

Все-таки их всосало воронкой – погрузились, но Арчи умело и настойчиво греб вверх и в сторону, и липкая длань глубины постепенно соскальзывала с их напряженных тел. Отпускала их глубина. Точнее – они от нее уходили.

Вынырнули, жадно хватая ртами влажный солоноватый воздух.

Ближе всего к ним оказалась яхта – было видно, как с правого борта свешивается чья-то окровавленная рука и кто-то еще висит, запутавшись в вантах.

Штурмовики разворачивались для второго захода.

Арчи встряхнул очумевшего Чикова.

– Эй, братан! Ты как?

Тот замотал головой – никак не мог отдышаться.

– Держись, – пробормотал Арчи и погреб к яхте.

Еще из воды, только подбираясь к корме, Арчи крикнул:

– Немец! Ты жив?

Трап до сих пор свешивался с кормы. Нашарив на всякий случай игломет Арчи уцепился за поручень и осторожно выглянул. В кокпите валялись четверо, в кровавой скользкой луже, затекшей под пайол. Один лежал у борта с простреленной башкой. Это его рука свешивалась к воде. И последний – шестой – должен был свалиться с палубы, но застрял в вантах.

– Немец! Это я! Не стреляй! Все кончилось!

Арчи приподнялся, оглянулся. За кормой «Вадима» маячили сцепленные «Пеленгасы»; оба горели так, что дух захватывало. Тот, что был протаранен и повредил борт, все сильнее кренился.

В полутьме кубрика кто-то шевельнулся, а мгновением спустя в люке показался Генрих. С диким взглядом и осатаневшим лицом. Он целился в Арчи из пулевика.

– Все в порядке, Немец, это я.

Генрих выстрелил.

Арчи машинально зажмурился, ожидая боли, мрака – чего угодно. Но ему не было больно. А секундой позже он сообразил, что Генрих целился и стрелял не в него, а куда-то за спину.

И обернулся, чтобы увидеть, как с плеском падает в волны кто-то из экипажа катеров с трубой-ракетницей в обнимку.

Ракета прошла в стороне – Арчи так и не зафиксировал шелест старта. Зато зафиксировал взрыв чуть поодаль.

К корме утомленно подгребал Вадик Чиков; с ревом прошли над головами штурмовики, а с востока заходили на приводнение несколько махолетов с поплавками.

– А Ник где? – обеспокоенно спросил Чиков, и сам еле живой. – Где Ник?

– Ник! – заорал Арчи. – Ты где?

Спасатель-лабрадор просто не мог пропасть в родной стихии. Если только глупо не напоролся на чей-нибудь выстрел…

Но Ник не напоролся. Хотя, наверняка пострадал. Вялый след выдоха обозначился метрах в пятнадцати от яхты; Арчи выронил игломет и бросился в воду.

Ника он достал. Тот был контужен и еле жив – из носа, из ушей, и даже из уголков глаз сочилась кровь. Ласта оказалась простреленной в трех местах; в волосах на макушке запуталась игла.

Но Ник до последнего сопротивлялся все той же жадной до человеческих жизней глубине. Наверное, он дотянул бы до яхты, но Арчи не стал проверять бывшего напарника на крепость. Просто отбуксировал по всем правилам спасения на воде.

Два махолета подошли к яхте; остальные – к катерной сцепке имени агента де Шертарини. Арчи опустошенно сидел в кокпите, ногами на трупе матроса, держа на коленях голову Ника. У руля сгорбился Вадик Чиков. Рядом с люком в кубрик, так и не выпустив пулевика, остался Генрих Штраубе. А в носовом отсеке кубрика наконец-то обрели способность дышать и двигаться упакованные в спасжилеты биологи.

Арчи поднял голову на махолет. В проеме люка он ожидал увидеть Лутченко или Шабанеева, или кого-нибудь из руководства. Но там стояла Ядвига – в летнем боевом комбинезоне, с кобурой на боку. Она смотрела на Арчи – смотрела так, как может смотреть только ОНА. Одна-единственная на всю планету.

– Здравствуй, волк, – поздоровалась она. – Здравствуй опять.

И одним прыжком перескочила разделявшие махолет и яхту два метра.

Арчи бережно уложил голову Ника на место, где только что сидел. Поцелуй Ядвиги был сладким и соленым – не то от крови, не то от морской воды.

Арчи почти угадал – вторым в люке быстро нарисовался Лутченко.

– Ну, орлы, вы даете, – пробормотал он впечатленно. – Давайте на борт, вас Золотых с Коршуновичем к себе требуют.

Арчи, на миг оторвавшись от поцелуев, бросил ему:

– Скажи, что я занят.

Профессор Ицхак Шадули, вытолкнув брандер-щит, как раз выбирался из кубрика. Его, как ни странно, не слишком смутил полный трупов и кровищи кокпит.

– Н-да, – протянул профессор, обращаясь, видимо, к Арчи. – Вот видите, молодой человек! Кто, кроме волков, мог натворить такое? И на сумасшедшего вы по-прежнему совсем непохожи…

Тут Шадули встретился с совершенно безумным взглядом Генриха Штраубе.

– А вам я рекомендую расслабиться! – торопливо добавил он. – Например, вот таким образом, – и указал на Арчи с Ядвигой.

И только сейчас Генрих деревянным жестом опустил пулевик, поставил его на предохранитель и с хрустом выщелкнул обойму.

Взгляд его оставался безумным, как и ранее. И голос прозвучал деревянно:

– Я всегда знал, что во мне живет зверь, профессор. Он бессмертен, зверь. Он вездесущ. Он – в каждом из нас, профессор. Не вы один это поняли.

– Эй, ребята, – прогнусавил из махолета Лутченко. – Время идет, давайте сюда, а? Начальство ж как на иглах сидит, сейчас президент прибудет…

Арчи на миг снова отстранился от Ядвиги; руки его зажили словно бы отдельной жизнью.

Нож из паза на бедре – раз. Левой рукой из кармана – цепочку с медальоном вэ-эровца – два. Бросок – нож впивается в роговицу махолета в паре ладоней от лица Лутченко – три. Второй бросок – на ноже повисает медальон и тихо покачивается. Четыре.

Молчание.

И только потом – голос Арчибальда Рене де Шертарини восемьдесят восьмого:

– Скажи начальству, что я увольняюсь. Появлюсь позже. Когда смогу.

Вадик Чиков, еще не скоро придущий в себя после сегодняшней переделки, устало засмеялся, а Ицхак Шадули сдержанно поаплодировал:

– Браво, молодой человек. Браво вам, и браво вашему зверю. Уж поверьте мне, старику…