Звериной тропой

ГЛАВА 12

За тренировками и работой как-то незаметно шло время, и в один прекрасный день в разрыве туч над горизонтом показался краешек солнца.

«Надо бы как-то отметить это дело, к лету отсчёт пошёл. Спиртного нет, да и не хочется, очередной квашеный в земле ласт с дедом делить — увольте, я скорее помру, чем ЭТО ещё раз понюхаю. Впрочем, что-то можно придумать, конечно».

Запас сухого лишайника, не ягеля, а бурого, неаппетитно выглядящего растения, которое шаман звал «каменной кожей», у Ромы был. Осталось его приготовить. Истолчённый в порошок лишайник залить кипятком, разведя до состояния густого клейстера. Подобрать подходящий камень, плоский, с чуть выпуклой поверхностью, и раскалить на жирнике. Потом опустить ладони в раствор, и тонким слоем смазать поверхность камня. Масса мгновенно высыхает, получается тоненький, почти прозрачный блин, похожий на лаваш, толщиной с папиросную бумагу. Его нужно быстро, чтобы не сгорел, снять и уложить в плетёное блюдо. Повторить столько раз, сколько нужно, чтобы от души угостить двух крепких, много работающих на свежем воздухе мужчин.

Шаман возник в яранге, как по мановению волшебной палочки, стащил горячий блин, и засунул его в рот.

— Опять соль сыпал! — гневно упрекнул он Рому, не прекращая, впрочем, жевать.

— Эта еда без соли совсем невкусная — отмахнулся пекарь.

Весь остальной процесс старик наблюдал с любопытством молодого песца, устроив повару самый настоящий допрос — не хуже, чем в кузнице.

Когда заваренный лишайник закончился, хозяин стал готовить для нового блюда начинку разных сортов. Для себя — подсоленную размороженную икру, копчёного лосося, бруснику, мелко резанное и обжаренное мясо. Деду припас ягоды с оленьим жиром, отварные вяленые оленьи кишки (на вид немного на самодельную лапшу похоже), сырую рыбу, щавель и всё тоже мясо, только несоленое. Махе дед кусок моржатины притащил. Заворачивали заедки в блины, которых брали по два-три зараз, запивали горячим чаем. Ели не спеша, оказывается, сегодня и у аборигенов большой праздник- День Первого Солнца, как раз работать нельзя, положено много есть, петь, танцевать танец радости, смеяться и радоваться жизни. Так что Шишагов правильно придумал.

— Настоящим человеком стал — подтвердил Каменный Медведь.

Танец радости на площадке собраний они, между прочим, сплясали. Шаман скакал, ударяя колотушкой в огромный бубен, Роман размахивал копьём, оба кружились и прыгали долго и старательно, чтобы у Солнца тоже был праздник. К своему удивлению Роман, танцуя, верил в это не меньше старого шамана.

— Маленькая птичка продолбила ледяную стену, выпустила Солнце — пробормотал лёжа в снегу запыхавшийся шаман.

— Теперь легче будет, со светом веселее как-то — поддержал валяющийся рядом Шишагов.

— Однако самое трудное время будет — не согласился старик — Зима злиться будет, самые бури всегда в это время начинаются. Хорошо, что запасов много у нас. Скоро за тюленем ходить станет опасно, лед сильно ломается в это время, может в море унести. И холода станут злее. Всегда так было.

Шаман знал, что говорил. Погода испортилась быстро и надолго. В среднем три дня из четырёх за стенами яранги завывает пурга. С моря даже сквозь рёв ветра доносится треск ломающегося льда. На поверхность моря смотреть страшно, кажется, стоящих вертикально льдин теперь больше, чем сохранивших первоначальное положение. Вдоль берега целый вал из выдавленного льда вырос. Низкие тучи, цепляя верхушки скал стремительно проносятся над головой. Маха вынуждена большую часть времени проводить в яранге, скучно ей. Не находит себе места, даже спать меньше стала. Вот и теперь уши наставила, и гонит Роме тревожную волну. Или опять давление резко падает, или чует кого. Роман сегодня, воспользовавшись перерывом в плохой погоде, нарубил дров себе и шаману. Намахался, устал, зато теперь их надолго хватит.

— Машка, ты что творишь? — вырвалось у Романа, когда любимица, схватив в пасть его руку, прихватила клыками кожу на предплечье. В ответ та развернулась в сторону яранги шамана и тихо, но зло зарычала. На Рому пахнуло ощущением опасности. Набросив кухлянку, Шишагов схватил копьё, сунул в пришитую петлю рукоять топора и выскочил из яранги. Маха серой тенью метнулась наружу, как только человек отвязал закрывающую вход покрышку.

В темноте Роман сразу не сообразил, что происходит, показалось, что у яранги шамана шевелятся сугробы. Когда Машка взревела в полную силу, пытающийся разрыть мясную яму зверь резко развернулся, и Роман разглядел у сугроба чёрный нос и махонькие глазки. В стойбище пожаловал голодный хозяин льдов.

«С этим красавцем посидеть рядышком не получится. Голодный, скотина, привык жрать всё, что шевелится».

Белый медведь, увидев рядом живых, принюхался, и пошёл к Роману. Верхняя губа зверя задралась, открывая желтоватые клыки.

«Туша какая! Куда его бить? Если на дыбы встанет, понятно, а если на четырёх попрёт? И ноги в снегу проваливаются». Шишагов отбежал чуть в сторону, туда, где снега намело меньше. Зверь ускорился, решив, что добыча убегает. Человек присел, уперев конец копья в землю, собираясь встречать остриём набегающего хищника. Шансов устоять было немного.

«Маша, держись от него сбоку! Что там с дедом?» Не успел Роман вспомнить о старом шамане, покрышка его яранги откинулась, и выпрыгнувший на улицу старик вскинул лук. Подбегающий к Шишагову зверь получил стрелу в ляжку, и резко развернулся. Для Шишагова время привычно растянулось, исчезли стойбище и недалёкое море, остались только он, Маха, шаман и медведь. В два шага пролетев оставшееся до мишки расстояние, он в длинном выпаде всадил копьё в открывшуюся шею, привычно послав по древку плещущуюся в теле силу. Наконечник, пробив толстую шкуру, скользнул по позвоночнику и ушёл вверх, оставив длинную, но неопасную рану… Хозяин льда взревел, отмахнувшись, повалил наглого человечка и поднялся на задние лапы, собираясь добить его ударом передних. Так он ломает лёд над укрытиями тюленей. Но на медвежьем загривке повисла Маха. И хотя противник впятеро тяжелее её, клыки, вцепившиеся в холку, были не меньше его собственных. Маша, и сбитый её прыжком с ног медведь покатились по снегу. За следующие несколько ударов сердца шаман успел вбить в противника ещё две стрелы, и теперь бежал к месту схватки, Роман вскочил и подобрал своё копьё, а Маха отпрыгнула от противника, заливая снег кровью — медведь зацепил её когтями.

Не обращая внимания на торчащие в боку стрелы, зверь попытался достать её ещё раз, но брошенное Шишаговым копьё глубоко вошло ему в плечо, конечность подвернулась, и зверь споткнулся, потеряв лишнюю долю секунды. Маха ударила врага по морде когтистой лапой, зацепив глаз. Медведь отпрянул, и Роман с размаху обрушил ему на крестец удар обухом топора — боялся, что лезвие соскользнёт с толстой шкуры. Раздался громкий хруст и задние лапы зверя отказали. Медведь попытался развернуться, но подбежавший к нему слева шаман всадил своё копьё ему под лопатку с такой силой, что длинный наконечник полностью скрылся в ране. Хищник дёрнулся, и медленно завалился на залитый кровью снег. А Роман кинулся к Машке.

Схватка с хозяином льдов дорого им обошлась. Маху сильно помял прокатившийся по ней медведь, и сорвал кусок шкуры на плече ударом лапы. Пришлось швы накладывать. Пока Роман, морщась от боли в отбитых рёбрах, зашивал ей порванную шубу, умная девочка громко жаловалась, но терпела. У самого Шишагова опух левый бок, больно дышать, кожа от подмышки и ниже — сплошной кровоподтёк. К тому же подташнивает и голова кружится.

«Одно из двух, контузия или беременность. Только беременности мне и не хватало».

Машка опять не смогла забраться на своё ложе, пришлось Роману поднимать на руках. От боли потемнело в глазах, но он справился. Не оставлять же боевого товарища на холодном полу.

В ярангу в клубах морозного воздуха ввалился Каменный Медведь, который разделывал медвежью тушу, пока та не замёрзла. Срисовал лежащую пластом Машку с охапкой ягеля, примотанного к лапе, кровь на земле, клубок жильных ниток, котёл с кипятком. Подошел к Роману, полюбовался боком, аккуратно прощупал.

— Не сломал тебе рёбра хозяин, добрый был. Когда последний раз такой в стойбище заходил, убил пять собак, бабу и помял трёх охотников. Легко нынче отделались — втроём взяли матёрого хозяина, и все живы.

Продолжая говорить, шаман своими железными пальцами разминал в плошке принесённые с собой травки.

— Теперь ты, Роман, взрослый охотник нашего племени. Когда парни подрастают, их ведут искать хозяина льдов. Кто не испугается, тот взрослый, можно женубрать. Ты хорошо стоял, я видел. И дрался хорошо, я только добил.

Шаман помолчал, потом улыбнулся:

— А бабы для тебя всё равно нет, так и будешь бабскую работу сам делать!

Потом выскочил из яранги, и через несколько минут вернулся с большим куском белой массы в руке.

— Нутряной жир хозяина, лучшее лекарство, если кого помяли.

Он старательно размешал с жиром травяную труху:

— Подставляй бок. Лечить тебя буду.

Старательно измазал бурой вонючей мазью Ромину шкуру, залепил её куском оленьей ровдуги, и туго стянул поверх ремнями.

— Не надо морщиться, ты всё равно нормально дышать не мог, больно было. Теперь спать ложись, как проснёшься, я как раз свежего мяса наварю.

Роман охнул, неловко повернувшись, и спросил:

— Ты сказал, кто не струсит, женится. А кто испугается?

Шаман подбросил в очаг полено, пошевелил угли, посмотрел, как пламя принимает новую добычу, и тихо сказал:

— У людей нет столько еды, чтобы кормить трусов.

Бьют — беги, советует русская народная мудрость. Роман стоит, и даже не дёргается. Увесистая гладкая палка, зажатая в крепком кулаке Каменного Медведя, охаживает его по рукам и ногам, старательно колотит по спине, не забывая своим вниманием грудь и живот. Немного жалеет учитель только правый бок — бьёт не в полную силу. Главное требование — вовремя напрягать и расслаблять только ту мышцу, на которую придётся удар. Уклоняться нельзя, шаман «одевает» на Рому то, что он зовёт «каменная кухлянка». И Шишагов старательно подставляет обнажённое тело заботливой палке шамана. Пытается при этом думать об отвлечённом. Сейчас — рассматривает восход солнца над жарким песчаным пляжем, слушает шелест ласковых волн и пальмовых листьев. Ветер, дующий с суши, пропитан ароматами тропических цветов, но слишком горяч, поэтому Роман сильно потеет. То, что на самом деле он стоит в нетопленой яранге шамана, в данный момент не имеет значения.

В шаманское жилище им пришлось перейти из-за Машки — ей этот процесс почему-то сразу не понравился. Чтобы не нервировать зверя, тренировки проводили в её отсутствие. Машка ещё толком не оправилась от полученных ран — как ни старался Роман, а рана на плече у неё загноилась. Пришлось вскрывать, выдавливать гной, промывать, постоянно опасаясь внести новую порцию заразы. Удивительно, но объяснять шаману, что такое микробы, не пришлось. Оказывается, он и без Ромы знал, что болезни вызывают невидимые глазу злые келе, попадающие в рот или открытую рану. И отчасти знал, как с ними бороться. С неделю Маха лежала пластом, горячая, часто и мелко дышала, отказывалась от еды. Ослабла настолько, что Роман поил её, вливая в пасть воду через воронку. Как бы то ни было, но крепкий Машкин организм всё-таки победил болезнь. Жар спал, появился аппетит. В день, когда его драгоценная девочка самостоятельно вылакала миску бульона, и завалилась спать на стопке постеленных для этого шкур, издёргавшийся Шишагов уснул рядом с ней, обняв за похудевшую шею.

Сейчас Маха уже передвигается сама, и ест за двоих, но слабость ещё не прошла, вне жилья она ходит только с Романом, быстро устаёт и минутами стоит на месте, переводя дыхание. В заботах о рыське Роман даже не обратил внимания на то, как заживают его собственные болячки.

Удар по правому плечу, по бедру, пресс, бицепс левой руки, спина — палка учителя не знает покоя.

В кои-то веки на ногах у Шишагова не осточертевшие снегоступы, а лыжи, прекрасные лыжи, на которых так легко слетать со склонов, пружиня полусогнутыми ногами, лавируя между торчащими из снега камнями. Каменный Медведь, не успевший ещё как следует освоить очередную полезную новинку, на спусках разгоняться не рискует, и сильно отстаёт, хотя по ровному месту от него убежать нелегко — сказывается жизнь неиспорченного машинной цивилизацией человека. Недалеко от стойбища прошло стадо оленей, люди решили побаловать выздоравливающую Машку парной олениной, и теперь загоняют несколько отбитых от стада рогачей к ярангам. Роману жарко, он сбросил шапку, которая болтается на ремешке за спиной. Вот и затяжной подъём перед последним перевалом, здесь осенью Машка пугала стадо. Охотник, радуясь кипящей в жилах энергии, наддал, не давая оленям оторваться. Обледеневший наст их не выдерживает, олешки проваливаются и режут ноги, на следах видна кровь. Подбитые нерпичьей шкурой лыжи заднего хода не имеют, и Роман постепенно сокращает расстояние до добычи. Тренированные лёгкие прокачивают воздух, три длинных шага на вдох, три — на выдох, сердце мощными толчками разносит обогащённую кислородом кровь по организму. Шишагов переполнен силой, азарт погони будоражит его, и он непроизвольно выпускает зверя на свободу. Внутреннего зверя тоже нужно время от времени выгуливать

Каменный Медведь, стараясь не сильно отставать от Романа, бежит по проложенной учеником лыжне. Старый охотник даже со спины видит и понимает его состояние. Хо! Когда-то и у него крылья на ногах вырастали при виде мелькающей впереди добычи. Правда, лыж у него тогда не было. Старая печаль царапнула шамана за сердце. Сколько всего нового и полезного узнал он за последнее время! А передать знание некому…. Меркичкин! Он выгнал из головы пустые мысли, и сильнее заработал ногами. Не годится сильно отставать, сегодня подходящий день, другой такой случай может не скоро подвернуться. Ого! Ты смотри, как он помчался!

Белые пятна на оленьих задницах всё ближе. Вот олешки притормозили перед стойбищем, напуганные видом яранг и запахом дыма. Летящий с горы лыжник резко поворачивает, тормозит в вихре разлетающегося снега. В тот момент, когда лыжи останавливаются, с тетивы его лука срывается первая стрела. За ней вторая, третья… Олени падают. Один из них ещё бьётся на снегу, и охотник, забросив лук в налуч, бросается к своей добыче, выхватывая нож. Перехатив ножом горло жертвы, человек припадает к ране. Кровь, горячая, живая, толчками выплёскивается в рот, Роман давно её не пил. И тут волосы на затылке у него зашевелились от ощущения близкой опасности. Шишагов резко припал к земле, и, не оборачиваясь, отпрыгнул в сторону. Выпущенная шаманом стрела пролетела через то место, где его спина была в тот момент, когда стрелок отпустил тетиву. Один удар сердца, и Роман, оскалившись, стоит лицом к нанесшему предательский удар старому гаду. Копьё в руках, в готовности отбивать стрелы и убивать врага. Но эта седая сволочь больше не стреляет. Опустив лук, он смотрит на Романа. По изрезанному морщинами коричневому лицу текут слёзы. Охватившее Шишагова бешенство требует броситься вперёд, бить, рвать, резать и рвать зубами, но дед не шевелится, и Роман давит зверя, медленно возвращая себе контроль над телом. В картину мира возвращаются цвета и оттенки. Расслабляются мышцы. Он выпрямляется, втыкает копьё в снег и медленно идёт к шаману. Старый хрыч стоит, как генсек на трибуне, плачет и улыбается. Когда до деда остается два шага, Роман останавливается и внимательно всматривается в выцветшие старческие глаза.

— Зачем ты это сделал?

— Так надо. Ты для меня как сын стал, отец всегда сына проверяет.

— А если бы я не почувствовал?

— Значит, я ошибся, и выбрал неудачного ученика. Только я не ошибся.

— Был уверен что я увернусь?

— Нет.

Роман выругался в сторону, потом повернулся к шаману и крепко обнял старого чёрта. У него никогда не было отца.

Световой день всё растет. Теперь пурга — редкая гостья, да и недолгая. В давней захоронке не осталось лосося, но ежедневные бега для Романа не закончились, а камни на снегоступах потяжелели. Снег под солнцем безжалостно ослепляет, и Каменный Медведь сделал ученику солнцезащитные очки из тонкой деревянной планки. С узенькими щёлками для зрачков. Удивительно, но это примитивное приспособление в самом деле защищает глаза, почти не ограничивая видимости.

После той проверки, которая при любом исходе является последней, в отношениях шамана и Ромы внешне ничего не изменилось. Едят, в основном, каждый своё, живут порознь, обращаются друг к другу, как раньше. Но пришло что-то ещё, что-то, чего раньше не было. Теперь им всё чаще просто нет нужды говорить — многое понятно ещё до того, как собеседник открывает рот. Запасов хватает, всю работу к весне они уже сделали, задел металла превратился во всякие нужные в хозяйстве вещи. Поэтому тренировки, тренировки и ещё много раз они же. Хорошо ещё, что выдумка у здешних учителей богатая, фантазия у Каменного Медведя неистощима, поэтому на скуку и однообразие жаловаться не приходится. И хотя расположение старых мозолей остаётся неизменным, постоянно появляются новые. И новые знания появляются регулярно. Например, знание того, сколько пар шагов бегущего в снегоступах Шишагова отделяют его ярангу от любого приметного ориентира в радиусе двух часов бега в одну сторону.

Роман на бегу влепил снежок во взлетающую полярную сову — обнаглела, сидит, как ни в чём не бывало, когда рядом человек топает. Совсем нюх потеряла. Снег, кстати, плохой стал, рыхлый, бегать труднее, но слой меньше — весной пахнет. Частые туманы, по словам Каменного Медведя «съедают снег не хуже огня». Вдоль моря полоса открытой воды, метров десять шириной. Пока Роман бегает, дед рыбку ловит, на хека похожа, только мельче. Зато ходит вдоль берега плотной стаей, шаман её практически вычерпывает большим сачком из тонких кожаных ремешков. И на вкус неплоха, что сырая, что жареная.

Несколько дней готовили байдару. Вытащили из яранги детали каркаса, снова собрали, потом натягивали кожаную обшивку. Умотались в хлам — моржовая кожа тяжёлая, толстая, особой пластичностью не отличается. Натягивали, чтобы сидела, как влитая, выбирали в четыре руки кожаные шнуры, которыми это чудо к каркасу крепится. Старик успокоился только после того, как от удара веслом (со всей дури бил, без дураков) байдара загудела, как барабан, гулко, без дребезжания. На вопрос, как дед представляет себе погоню за морским зверем двух гребцов на семиметровой лодке, шаман удивился, и пояснил, что лодка нужна для перевозки шкур и мяса. Тащить её на ремне вдоль берега до лежбища моржей и обратно будет его глупый ученик, а опытный мореход без труда управится с рулевым веслом один, не в первый раз.

Машка оправилась от ран, и снова бегает по окрестностям, охотится на зайцев и куропаток и отваживает от стойбища забредающих лис и песцов, местных уже всех извела. Вот только на плече у неё напоминанием о медвежьих когтях остался длинный широкий шрам.

А самого мишку они втроём ещё не доели, в огромной туше только мяса чуть меньше полутонны. Его шкура не помещается ни в один полог, и запросто могла бы закрыть пол в небольшой Шишаговской яранге. Ценность шкуры сильно снижают пробитые и прокушенные в ней дыры. К удивлению Романа, кожа под густой белой шерстью оказалось чёрной. А когти и клыки хозяина льдов шаман добавил к Роминому ожерелью с клыками леопарда, говорит, могучий амулет получился. Роман от себя уточнил — и увесистый. Зато смотрится потрясающе, очевидное доказательство невероятной крутизны обладателя. Конан-варвар на этом фоне тускнеет. Ещё с краёв по моржовому бивню повесить, и выдавать за драконьи зубы, мол, дрэгон матерушшый попался, вон, как клыки на концах истёрты! Но тогда от повседневного ношения шея болеть будет, моржовые зубки попадаются по несколько килограммов весом.

Хлопают снегоступы по снегу. Столько Шишагов не бегал даже в родном балетно-пистолетном училище. Но надо признать, дед своего добился, теперь размеренный неторопливый бег для Романа такой же естественный способ передвижения, как и ходьба. На бегу можно напевать, жевать, мастерить какую-нибудь незатейливую ерунду, но лучше всего на бегу думается. В этот момент пересекающие путь человека следы отвлекли Романа от абстрактных размышлений:

«Волки, почти рядом со стойбищем. Около часа тому назад. У них, наверно, свадьбы сейчас, надо будет у шамана спросить. Не хотелось бы встречаться, нет настроения, весь задор на мишку растратил».

Мысль — вещь материальная, не зря шаман требует вырабатывать дисциплину мышления.

Семь светло-серых зверей выкатились навстречу Роману из-за кривой скалы, похожей на склонившегося над чем-то человека. Разом замерли, уставившись жёлтыми глазами на приближающееся существо. Роман, не меняя курса и скорости нагло — право имею — направился прямо в центр стаи, без агрессии, просто потому что дорога у него здесь. Серые подпустили его метров на тридцать, потом стая раздалась в стороны, освобождая проход.

«Уважают» — довольно отметил Шишагов, продолжая движение. Сегодня ему захотелось поглядеть на замороженный водопад — удивительно красивое место, большой скальный амфитеатр, в который падает вода небольшого ручья из термального источника. Оседающие на промороженных скалах пар и брызги образовали фантастически красивую картину застывшего на лету водопада. Солнечный свет, преломляясь во множестве сосулек, расцвечивает картину всеми цветами радуги. Настоящий праздник цвета для изголодавшегося на чёрно-белой палитре заснеженных скал зрения.