Золотой торквес

1

В эпоху Галактического Содружества от горы осталось одно воспоминание. На месте ее находится небольшой средиземноморский остров Менорка, восточный в группе островов, некогда именовавшихся Гесперидами. Пик Монте-дель-Торо, достигающий 400 метров над уровнем моря, – самая высокая точка этого клочка земли. Большинство древних горных лабиринтов разрушено в результате водной и ветровой эрозии.

Но шесть миллионов лет назад гора являла собой поистине внушительное зрелище. Первые пришельцы с Дуата, впервые увидев посреди Балеарского полуострова каменную громаду с вершинами-близнецами, меж коих раскинулся альпийский луг (место тайных свиданий Брайана и Мерси), нарекли ее Горой Луганна и Шарна – в честь первого ритуального поединка тану и фирвулагов над Могилой Корабля. Позже она получила название Горы Героев. По личному распоряжению Бреды (одному из немногих) гора была передана в собственность Гильдии Корректоров. На юго-восточном склоне, нависшем над Мюрией и Серебристо-Белой равниной, выросло лечебное и исследовательское учреждение. А после смутных времен, окончившихся изгнанием Минанана, было найдено применение и пещерам в недрах горы: поначалу они служили гробницами великих умерших, затем стали использоваться для менее священных целей.

Фелиция поклялась не проронить ни звука.

Ум вопил сколько влезет, на радость Королевскому Дознавателю, но каким бы пыткам ни подвергал ее Куллукет в течение целой недели, в этом она осталась тверда: сквозь удерживаемые распоркой челюсти не просочилось ни единого стона или крика. Силой воли она парализовала свои голосовые связки: кроме них, ничто в собственном теле ей не подчинялось.

Куллукет медленно, шаг за шагом, изучал ее организм, сочетая экстрасенсорные приемы с принудительными. Он то настраивал Фелицию, словно музыкальный инструмент, а то обрушивался на нее во всей своей дикой, животной злобе. Когда сознание ее не выдерживало сенсорных перегрузок, он приводил ее в чувство болезненными уколами в мозг и демонстрировал новую изощренную пытку.

К немалому своему удивлению, Куллукет обнаружил, что подавление ума не дает того эффекта, как чисто физическое надругательство над ее женским достоинством. При всей своей испорченности она совсем еще ребенок. Он без труда вытянул из нее всю секретную информацию (Копье Луганна, Эйкен Драм, Могила Корабля, кладбище летательных аппаратов, планы производства железного оружия, укрепленные форты на севере и прочее); все данные были представлены Стратегу, дабы тот принял необходимые меры сразу после Битвы.

Удовлетворив таким образом аппетиты потомства, Куллукет позволил себе поразвлечься.

Медленно очисти от кожуры этот ядовитый плод и высоси из него все соки: скрытые комплексы, обширную, но – против ожиданий – не приведшую к полной деградации душевную травму, связанную с потерей золотого торквеса, фантастические метафункции принуждения, психокинеза, творчества, ясновидения, вновь запертые в клетке латентности, чтобы никогда больше не выйти на свободу.

Почувствуй вкус ее бешенства, ее углубляющейся агонии, спровоцированной насильственным вторжением.

Сорви покров с детской обездоленности, с неудовлетворенной страсти к насилию и чувственным наслаждениям. Вот они, тропинки, ведущие в ее мозг! Какие великолепные возможности открываются перед тобой! Осознай, реализуй их! Покажи ей все ее пороки под разным углом зрения, пока это жалкое первобытное существо не постигнет глубину собственной бесчеловечной жестокости, отразившейся в чуждом человечности мозгу великолепного самца.

Он долго над ней работал; шок следовал за шоком, боль наслаивалась на боль, растление тела выливалось в распад личности, ненависть к ближнему, страх перед ним оборачивались ненавистью и страхом, направленным против самой себя.

Лиши ее всякой ценности, оставь в ожидании полного уничтожения. (Причем физически она должна быть в форме – нельзя нарушать данное Стратегу обещание, – чтобы сражаться на Битве как маленький, не знающий жалости автомат).

Однако Фелиция не потеряла рассудок.

Потрясенный, он блуждал по развалинам ее мозга, пытаясь отыскать тому объяснение. И чуть было не пропустил его. Да, вот она, крупица! Замкнулась, забаррикадировалась в неприступной крепости и упрямо отражает все попытки проникнуть туда. Уменьшенное до микроскопических размеров, герметично закрытое существо Фелиции продолжало сопротивляться.

Если бы удалось принудить ее заговорить, закричать! Он сознавал, что это ключ. Один-единственный звук – и последняя оборона будет разбита.

Но она не издала его. С течением дней, в преддверии грядущей Битвы Куллукет все осторожнее продвигался вперед, опасаясь, что искра жизни погаснет в ней вместе с раздавленным осколком целостности.

– Ну как знаешь, – сказал он наконец. – Тебе же хуже.

И, насладившись ею в последний раз, защелкнул на ее шее рабский серый торквес, вынул распорку изо рта и приказал слугам оттащить Фелицию в камеру, скрытую в глубоких катакомбах.

«…Стейни?»

«О, ты очнулась, любовь моя?»

– Очень больно, Сьюки?

Он встал на колени на сырой пол каменной ниши, застланный лишь тюфяками из слежавшейся соломы, и взял Сьюки за руку. Лицо ее было почти неразличимо в тусклом свете алмазной лампочки, мерцавшей, словно одинокая звезда, на высоком потолке среди сталактитов.

– Да нет, совсем чуть-чуть. Скоро все заживет. Лорд Дионкет говорит, ничего непоправимого не произошло. У нас будут еще дети.

– Но не этот, Сьюки, не мой нерожденный первенец! Это я виноват. Мы не должны были… после того, как убедились, что ты беременна. Идиот, сукин сын, подонок, детоубийца!

– Нет! – Она с трудом приподнялась, взяла его лицо в ладони и поцеловала. – Не казнись, милый. Тебе не в чем себя винить, слышишь?

«Всели ему в душу уверенность – для чего ж тебе твой серебряный торквес?.. Спрячь истинную причину, пусть он никогда не узнает.»

– Не думай больше об этом, любимый мой. Давай готовиться к побегу. Завтра Великая Битва. Я уверена, Эйкен специально тянет до последней минуты, чтоб отвести от нас подозрения тану.

Стейн глухо зарычал. Тряхнул головой, как медведь, отбивающийся от надоедливых пчел. Сьюки с тревогой заметила у него в мозгу блуждающее нервное волокно – сигнал к началу спазма, вызванного плохой адаптацией к серому торквесу.

– Черт бы побрал Эйкена Драма! – взревел викинг. – Он сказал… он обещал… а вот… сперва ты, теперь я… Бог мой, Сьюки, башка сейчас треснет…

Она прижала к груди его голову и углубилась в мозг – это стало для нее привычным делом во время пребывания в Мюрии. И снова ей удалось временно приостановить большой пожар. Но если не снять торквес, он не выживет.

– Все, Стейни, все, любимый, успокойся, я его зафиксировала. – С потолка падали капли – ритмичный, музыкальный звук. Дикое сердцебиение прекратилось, дыхание стало ровнее. Он поднял голову, взгляды их встретились.

– Ты точно знаешь, что это не моя вина?

– Нет, поверь мне. Такое иногда случается.

Все еще стоя на коленях рядом с ней, он сел на пятки, беспомощно свесил руки – живое воплощение поверженного великана. Но Сьюки не обманешь: она видит его насквозь.

Если он не сможет винить себя – он станет искать виновного.

Эйкен Драм легко подбросил вверх Копье Луганна, рискуя разбить драгоценные канделябры в приемном зале Гильдии Экстрасенсов. Теперь, когда со стеклянного оружия слезли остатки маскировочной голубой эмали, оно вновь отливало золотом. Батарею Эйкен перезарядил.

– Вот возьму и воткну его тебе в задницу! – Он принял непристойную позу.

Мейвар снисходительно усмехнулась.

– Завтра, Сиятельный, завтра всем воткнешь… Хотя нет, еще не завтра. Битва будет продолжаться пять дней, но Копье ты сможешь пустить в ход только в самом конце, после пятой полуночи, когда начнется Поединок Героев. И то лишь в том случае, если Ноданн решит взять Меч. Еще поглядим, дотянешь ли ты до этого.

– Вот как?.. – взвизгнул он, притворяясь рассерженным. – Ты что, старая грымза, вздумала изменить свое решение? Может, тебе вновь доказать, что я достоин твоего выбора?

Отброшенное Копье звякнуло об пол, а Эйкен вдруг стал голым, как угорь, и устремился к пугалу, сидящему на аметистовом троне. В приемном зале никого больше не было, а на просторном троне они вдвоем вполне уместились.

– Ну хватит… хватит! – задохнулась она. От смеха слезы покатились по ее морщинистым щекам. – Дай мне дожить хотя бы до твоего триумфа, иначе кто наречет тебя новым именем!

Все еще раздраженный столь явным недоверием, он выпустил ее из объятий, разлегся на фиолетовых бархатных подушках, подсунул два пальца под свой золотой торквес и натянул металлический обруч. Затем надел образовавшуюся петлю на мыски босых ног и начал плести косички из тонкой эластичной нити.

– Стало быть, ты сомневаешься во мне, проклятая ведьма? Что ж, я верну тебе твой дурацкий подарок и пойду своей дорогой. Кому ты нужна? Теперь я обрел полную силу и готов потягаться с любым из них! Подавай сюда невидимых фирвулагов! Подавай мне Тагдала и Ноданна!

– Став королем, тебе придется играть по их правилам, – возразила она.

– Если они заподозрят, что ты активен даже без торквеса, то с тобой запросто расправятся. Как бы силен ты ни был, мой Сиятельный, сплоченный ум их воинства свалит тебя, только дай повод.

– Воины от меня без ума. А ихние леди и подавно.

– Но потомство ропщет. Обвиняет тебя в сговоре с Гомнолом и с Фелицией, в том, что твоя нерадивость привела к закрытию врат времени. Более того – они утверждают, что ты можешь спариться с активной женщиной Элизабет и породить на Многоцветной Земле расу полностью активных людей.

– Я – и эта Снежная Королева? Они что, охренели?

С обычной плутоватой ухмылкой он вновь надвинул себе на шею золотой обод и стал натягивать свой роскошный костюм с кармашками.

– Впрочем, и верно, лучше не дразнить гусей. Хорошо, что Элизабет уже намылилась отсюда. Не пойму, чего она тянет. Значит, мы все же ей не совсем до фени.

– Не думай о ней. – Старуха пригладила его вихры. – Не думай ни о чем, кроме Битвы. Участие в Отборочном не составит особых трудностей. В демонстрации сил тоже никто не посмеет бросить тебе вызов, коль скоро я сама назначу тебя вторым экстрасенсом. Но как только начнется Главный Турнир, надо будет призвать на помощь всю смелость, находчивость, весь метапсихический талант. Мало просто уцелеть в драке. Тебе придется показать себя вдохновенным вожаком, который способен сокрушить врага. Потом, когда Битва достигнет апогея, под твое знамя должны стать отряды из всех Гильдий – под твое, а не под знамя Ноданна! Лишь тогда ты сможешь претендовать на участие в заключительном Поединке Героев.

Тоненьким голоском Эйкен задумчиво произнес:

– И я ни в коем случае не могу воспользоваться железом?

Мейвар укоризненно поцокала языком.

– Не юродствуй! Вот будешь королем, тогда пользуйся, чем хочешь. А сейчас, на этой Битве, и думать забудь о кровавом металле. Иначе тебя заподозрят в связях с первобытными. Думаешь, почему я наказывала тебе держать язык за зубами, когда давала оружие против Делбета?

Эйкен сел, скрестив ноги, сплел за головой пятерни и принялся раскачиваться взад-вперед, мечтательно созерцая будущее.

– Как только стану королем, изменю все ваши дурацкие законы. Вооружу железом когорту людей в золотых торквесах, и мы покончим с мятежниками, а заодно и фирвулагов пощиплем. Но истреблять их – ни Боже мой! Теперь, когда врата времени закрыты, где я буду брать себе подобных? К тому ж эти карлики такие умельцы: тут тебе и сбруя, и питье, что враз валит с ног, и побрякушки разные… Нет, я их просто приструню маленько, и заживем все одной семьей под властью доброго короля.

Он перестал раскачиваться и выпучил черные глаза.

– Ох, черт! Мейвар, ты слышишь? Голос идет в основном по человеческому каналу, но кое-что через серый торквес все же просачивается, улавливаешь? Это Стейн.

– Возмездие, – сказала Мейвар, прислушиваясь. – Он обвиняет тебя. Невероятно!

Молодой плут застыл на аметистовом троне.

– Нет, прямо он пока не обвиняет. Только пережевывает свою жвачку, осел! Дескать, я обещал, что Сьюки будет в безопасности, а не исполнил. Ergo note 30, вина моя! Ну не идиотская логика? Не сойти мне с этого места, потаскушка все же что-то ему разболтала. Ох, женщины! Довольно одного намека, что выкидыш был не случайным. Ему бы теперь только свалить с больной головы на здоровую!

– Но ты и вправду обещал, – заметила Мейвар. – Дал слово золотого торквеса и кандидата на трон.

– А как насчет ваших пресловутых правил? – взорвался он. – Играй по правилам, сама же сказала! По-твоему, я должен был пойти против короля и королевы только для того, чтобы избавить Сьюки от легкой вздрючки, которая не принесла бы никакого вреда ни ей, ни плоду, не будь Стейн таким тупицей…

Мейвар вскинула голову.

– Слышишь, что он кричит? Шутки в сторону, Эйкен Драм!

Плут мгновенно забыл о полемике с Мейвар. Полубезумное телепатическое бормотание передавалось главным образом по уникальному человеческому каналу и было столь сумбурно, что не всякий человек сумел бы его расшифровать. Но Эйкен терпеливо устранил помехи, отбросил квохтанье по поводу Сьюки и уловил нечто такое, от чего кровь застучала у него в висках.

Диверсанты, совершившие налет на фабрику, рассчитывали на его помощь в деле с Копьем. А он подставил их Гомнолу.

– О Боже! – выдохнул плут. – Умственная блокада не держится. Гомнола нет, а моей фиговой экстрасенсорики недостаточно, чтобы надежно заткнуть пробку.

– Надо действовать, и немедленно. Если болтовня Стейна привлечет внимание потомства – не видать тебе Главного Турнира как своих ушей. Отправишься вслед за Гомнолом.

– Черт, вот невезуха! Надо вызволять их отсюда сегодня же! Я, признаться, думал, дело терпит до моей победы.

– Опомнись! Как ты теперь их вызволишь? – Дрожа от страха перед решающим испытанием, она жестом показала ему самый надежный путь.

– Не могу, – уперся он. – Стейна со Сьюки? Нет, не могу.

– Живые, они будут постоянной угрозой твоей власти.

– Нет. Должен быть другой путь.

– Ты что, чем-нибудь им обязан? Честью? Жизнью? Своим полубредовым обещанием?

– Не могу, я сказал! Кого угодно превращу в головешки, только не их.

– Это не марионеточная любовь, ты взгляни, как они страдают друг за друга, уменьшаясь и увеличиваясь, отдавая себя без остатка! Нет, это было бы ни на что не похоже! Бедные обрученные и обреченные души, почитаемые, но отвергнутые счастливо избежавшим: как я избегаю и отвергаю твой умирающий дух и тело. – Нет, только не их! – повторил он.

Мейвар поднялась с трона. Голова ее раскачивалась под капюшоном, словно бутон фиолетового цветка. Он не видел ее слез, но знал, что они катятся по морщинистым щекам, свежие, как утренняя роса.

– Будь благословен мой выбор! Я знала, знала… ты не Гомнол… Ты прав, другой путь есть.

Он схватил ее за руки.

– Какой?

– Оставайся здесь и готовься к завтрашнему дню. А уж я позабочусь, чтобы твоих друзей нынче же ночью не было в Мюрии.

2

Накануне Битвы каждый истинный приверженец древнего воинского братства думает лишь о том, как отразить натиск врага на празднике жизни и смерти, который считает единственным основанием своего присутствия на Многоцветной Земле. Однако же нашлись такие, кто не верил в традиции, и эти неверующие, включая тех, чья нога уже пятьсот лет не ступала в столицу, сошлись вместе, дабы поразмыслить о том, станет ли нынешняя Битва поворотным пунктом в истории, предсказанным Бредой.

К сожалению, Супруга Корабля не почтила собрание и не дала его участникам ни малейшей путеводной нити.

– Сама Битва явит вам волю Богини, – заявила она Дионкету. – И тогда вы сразу поймете, что делать дальше.

Однако лорда Целителя это не удовлетворило. Что может знать мистическое существо о земном противоборстве? Околеешь, ожидаючи ее предначертаний!

Потому он пригласил лидеров мирной фракции – и плюс к ним двоих изгнанников – на тайное собрание в пещере Горы Героев. Катлинель явилась туда с двумя аутсайдерами, но ввиду чрезвычайной ситуации это было воспринято более чем благосклонно.

Главный Целитель Дионкет. Приветствую вас всех, друзья ренегаты и пацифисты! Отдельный мой привет брату-психокинетику Минанану, брату-принудителю Лейру, кои столь долго отсутствовали на наших тайных сходках, а также высокочтимому противнику…

Суголл. Союзнику.

Дионкет. К огромной нашей радости, оказавшемуся союзником лорду Суголлу, Властелину Луговой Горы и величайшему из так называемых ревунов… Братья и сестры, мы дошли до последней черты. Тебе слово, Мейвар!

Мейвар – Создательница Королей. Эйкен Драм в отличной форме. Юноша полностью активен, обладает всеми метафункциями, кроме целительских, поистине в невероятной степени. Убеждена, что ни среди тану, ни среди фирвулагов нет ему равных. Если не случится никакой катастрофы или массированной атаки воинского братства – чего быть не должно, – и если Эйкена Драма не признают недостойным по древнему нашему уставу, он через пять дней, к исходу Великой Битвы, одержит победу над Тагдалом и Поданном и будет провозглашен королем.

Минанан Еретик. Человек… от горшка два вершка… Да к тому же шут, если не лжет молва… Что заставило тебя сделать столь странный выбор?

Мейвар. Я проверила его со всех сторон. Не без изъяна, не скрою, но у кого их нет? И все ж таки он самый достойный.

Альборан – Пожиратель Умов. Парень что надо. Отчаянный.

Бунона Воительница. И с огоньком.

Мейвар. Бывает жесток, но способен любить бескорыстно. Одним словом, я не отрекусь от своего выбора.

Изгнанник Лейр. Да, но он же человек и шарлатан вдобавок!

Катлинель Темноглазая. Ты сам когда-то сделал такой выбор, отец. И обе расы слились – на счастье или погибель.

Мейвар. Эйкен Драм даст начало активному поколению. Не столь многочисленному, какое могла бы произвести Элизабет с ее глубинным проникновением, но все-таки…

Главный Генетик Грег-Даннет. Не сомневайтесь, братцы! Генетический потенциал Эйкена колоссален! Ноданн ему в подметки не годится. Стратег при всем его великолепии породил слишком мало человеческого потомства. А среди его гибридов нет даже ни одного кандидата в рыцари Высокого Стола, ни одного первоклассного чемпиона.

Блейн Чемпион. Да, но кто отважится указать Стратегу на его изъяны?

Сокрушенный смех.

Лейр. Вы видели, как этот парень дерется, я – нет. Но, честное слово, трудно смириться с мыслью, что какой-то человек… оборвыш с дурацким именем бросит вызов Ноданну!

Мейвар. Когда он победит на Главном Турнире, то, согласно нашим обычаям, получит другое имя.

Минанан. Ну, положим, этот ваш Драм одолеет Ноданна на Поединке – правда, я не столь кровожаден, как достопочтенная Созидательница Королей,

– но ведь вы хотите посадить его на трон. А кто же возглавит Гильдию Психокинетиков, кто будет губернатором Гории?

Дионкет. Верно подмечено. После кончины Себи Гомнола Гильдия Принудителей осталась без главы.

Лейр. Всемогущая Тана! Так вот зачем вы вызвали сюда Минни и меня?

Катлинель. На демонстрации сил ты наверняка побьешь Имидола, отец. До покойного Гомнола ему далеко.

Лейр. Так-то оно так, девочка, но не надо недооценивать противника. Имидол – не Алутейн, он едва ли удовлетворится простой демонстрацией. Он потребует, чтобы я выступил против него на Турнире.

Дионкет. Да, брат-принудитель, тут есть определенный риск, ведь Имидол молод. Однако сражаться надо не только оружием, но и умом, а твой ум нам известен. Если ты победишь и вновь войдешь в Высокий Стол, то ум твой будет служить миротворческой силой… независимо от того, кто станет Верховным Властителем.

Лейр. Да пропади оно пропадом! Это Минни – миротворец, а не я.

Альборан. Но ты тоже никогда не требовал истребления людей и гибридов

– в отличие от потомства Нантусвель.

Лейр. Оно конечно…

Катлинель. Я же знаю, отец, как бы ты ни любил состязания на равных, но всегда был против бессмысленной резни, которую учиняют наши Охоты, или извращений на Отборочном Турнире, или неспортивной тактики, применяемой против врага человеческими борцами в торквесах.

Лейр. Да уж… Психические атаки серых, кавалерия – тьфу, грязь какая! Неудивительно, что враг озлобился и вступил в союз с первобытными.

Дионкет. Нельзя допустить, чтобы потомство управляло Высоким Столом. Мы взываем к тебе, Лейр. И к тебе, Минанан.

Мейвар. Мы на распутье, братья и сестры. Либо мы сами изберем свой путь, либо за нас его изберут.

Лейр. Гм. Может, я уже впал в маразм, но… где наша не пропадала, вызову я этого сопляка!

Мейвар. А ты что скажешь, Минанан?

Минанан. Вы имеете в виду, что в случае поражения Ноданна я должен присоединиться к вам и бросить вызов его преемнику, Сотрясателю Земли Кугалу? Хотите, чтоб я стал во главе Гильдии Психокинетиков?

Мейвар. У тебя достанет сил, ведь ты когда-то был Стратегом.

Минанан. Ну, с тех пор пятьсот лет минуло. И на меня снизошло озарение. Плохо ты меня знаешь. Создательница Королей, ежели думаешь, что я поступлюсь своими принципами и вновь стану убийцей.

Дионкет. Даже ради того, чтобы положить конец смертоубийству?

Минанан. Даже ради этого.

Мейвар. Но главу Гильдии можно выбрать в результате мирной демонстрации силы, не обязательно на Турнире.

Минанан. Пока Тагдал у власти – едва ли.

Мейвар. А если наша фракция добьется перемен под эгидой нового короля?

Минанан. Тогда другое дело. Но что-то не очень верится в такие перемены. Во всяком случае, до той поры я вас покидаю, братья и сестры. Удаляюсь в свою пустынь. Прощайте! (Уходит.) Бунона. До встречи, брат Еретик! Когда наша фракция возьмет власть над Многоцветной Землей, я тоже заброшу воинское искусство и стану вышивальщицей.

Альборан. Самое милое для тебя занятие! Особенно после того, как ты поохотилась на Делбета вместе с Эйкеном Драмом!

Бунона. Попридержи язык, брат-принудитель! Надо же щадить чувства Создательницы Королей!

Мейвар. Да я и не строю иллюзий насчет верности моего человеческого протеже. Насквозь вижу его, со всеми пороками.

Дионкет. Помоги нам Тана, если ты заблуждаешься.

Лейр. Вот именно! Что, если твой прохиндей затеет свою игру, как только мы посадим его на трон?

Блейн. Тогда всем нам одна дорога – к Минанану, в Каталонскую пустынь.

Мейвар. Нет, он достоин, поверьте! При нем настанет новая эра на Многоцветной Земле! Единственное, что вызывало сомнения, – связь с Гомнолом, но его уже нет. Теперь, когда врата времени закрыты, мы постепенно добьемся освобождения серых, положим конец позорной эксплуатации женщин, ликвидируем Охоты и восстановим мир между тану и фирвулагами. То, о чем при Тагдале и Ноданне даже мечтать нельзя было, станет реальностью при Эйкене Драме.

Суголл. Не пора ли поговорить еще об одном племени, населяющем нашу землю?

Грег-Даннет. О да, послушайте! Блестящая идея! Просто грандиозная, с точки зрения евгеники! Логично и элегантно! Я едва не умер от восторга, когда Кэти со мной поделилась. Разумеется, она и Суголл станут лишь прообразом того, что воспоследует в результате разрушения старых расовых предрассудков. Уверяю вас, эффект будет почти идентичен вливанию генов Эйкена с целью совершенствования метапсихического фенотипа…

Лейр. Какого черта он тут болтает, этот бесноватый?

Катлинель. Он говорит обо мне и Суголле, отец. О слиянии всех трех генофондов.

Лейр. Кэти? Ты хочешь сказать, что ты… и фирвулаг?

Катлинель. Ревун, папа.

Суголл. Тело мое, разумеется, иллюзорно. Как все мои подданные, я мутант. Но Кэти приняла меня таким, каков я есть. И пусть между нами не будет недопонимания, будущий тесть. Послушайте…

Лейр. О всемилостивая Тана!

Грег-Даннет. Их дети будут прекрасны. Во всяком случае, в плане умственного развития. Я нынче же ночью отбываю с ними на север, чтобы исследовать тератогенез в естественных условиях и попытаться произвести некоторую коррекцию. Но как бы там ни было, о чудовище судят по его поступкам.

Лейр. Кэти… ох, Кэти!

Дионкет (обнимает ее). Благословляю тебя, сестра! И тебя, властитель ревунов! Ты увозишь с собой цвет нашего Высокого Стола. Пусть ваш союз послужит связующей нитью!

Суголл. Тройственной нитью! Мы на это уповаем. Прощайте! (Уходит с Катлинель и Грегом-Даннетом.) Бунона. Не отчаивайся, Лейр. По крайней мере, она не попадет в мясорубку. Теперь твоя единственная забота – Имидол… А я, честное слово, завидую ей. Фирвулаг-то очень даже ничего…

Мэри-Дедра. Значит, нам останется только ждать победы Эйкена Драма?

Альборан. Кое-кто из нас примет непосредственное участие в его победе. Для Главного Турнира ему надо будет собрать отряды под своим знаменем. У Эйкена немало поклонников, особенно среди гибридов. Но во главе отрядов должны стать доблестные капитаны. Мы с Елейном предлагаем себя.

Бунона. И я.

Лейр. А, черт! Почему бы и нет? Раз уж мир летит к чертовой бабушке, то и я вместе с ним… правда, есть одна традиция, которую никто еще не дерзнул нарушить. Я говорю о привилегии воинов! Что скажете, братцы? Как насчет небольшой разминки перед Великой Битвой?

Альборан+Блейн+Бунона. Да здравствует привилегия воинов! Неучаствующие не допускаются! Выкатывайте бочки! (Уходят.) Дионкет. У нас есть другие заботы.

Крейн. Позволь напомнить тебе, лорд Целитель: кое-что должно быть исполнено нынешней ночью.

Мейвар. Мэри-Дедра, ты захватила с собой все, что нужно?

Дедра. Так точно, леди Создательница. Вот она, золотая шкатулка.

Мейвар. Дедра – женщина, ей оно не причинит вреда. Открой и покажи его нам, дитя мое.

Дионкет+Крейн. Ах!

Дедра. Элизабет нашла его под фундаментом Гильдии Принудителей. Видимо, сам лорд Гомнол спрятал его там – от греха подальше. Никто не видел, как мы доставали его оттуда.

Крейн. А правда ли, лорд Целитель, что инструментом из кровавого металла можно безболезненно снимать торквесы с людей?

Дионкет. Так мне сказала Элизабет, а ей – сама мадам Гудериан. С помощью железа они освобождали на севере как серебряных, так и серых. А уж насколько безболезненно – зависит от индивидуальной реакции. Мы вручим инструмент Сьюки и будем надеяться, что ее внушения окажется достаточно. Когда беглецы попадут в безопасное место и Сьюки убедится, что ей не надо больше принуждать Стейна для его же собственного блага, она спилит торквес и навсегда освободит мужа от влияния тану и от умственного прослушивания.

Мейвар. Но мы дадим бедняжке и другую возможность. Таково желание нашего будущего короля.

Дионкет. Понимаю. Золотой вместо серебряного, что она теперь носит. Она сохранит метафункции и в то же время будет свободна, как ее неокольцованный спутник. То есть выбор будет за ней… Да, скажу я вам, этот некоронованный принц – сущий дьявол!

Мейвар. Уже за полночь. Пора действовать.

Крейн. Пойду за ними. Мне они доверяют – даже Стейн.

Дионкет. Куллукета нет – пирует с потомством до срока. Так что риск минимален. А Элизабет уже ждет на вершине горы.

Дедра. Элизабет?

Мейвар. Пришлось несколько изменить план спасения Стейна и его жены. Судно сразу же привлечет внимание. А воздушный шар Элизабет сможет выдержать троих.

Элладотерий, что тянул коляску по склону, едва не издох от ужаса, увидев, как над вершиной горы под легким западным ветром колышется огромный шар.

– Крейн! – окликнула Элизабет. Она стояла рядом с корзиной. Ее красный комбинезон и алый шар казались почти черными в мертвящем свете луны.

– Помоги Стейну идти, Элизабет. Сьюки, давай руку.

– Сама дойду, – возразила Сьюки, вылезая из экипажа. – Просто я подумала, что безопаснее будет усыпить Стейна…

– Я держу его, – сказала Элизабет. – Шар готов. Слава Богу, Сьюки, что ты такая маленькая. Нас слишком много, поэтому пусть лучше твой викинг спит, пока мы летим.

– Элизабет… – произнес Крейн надломившимся голосом.

– Оп-ля, Стейн! Э-э, Сьюки, не трогай эту постромку! Она ведет к клапану подачи горячего воздуха, чтобы нам подняться.

Высокий гуманоид застыл возле коляски с полумертвым элладотерием.

– Элизабет!

– Да, Крейн? – Она подошла к нему, думая, что он хочет попрощаться.

– Бреда… поручила мне объяснить, что… ни она, ни кто-либо из нас этого не планировали. Поверь мне! Ее поместили в камеру рядом со Стейном и Сьюки… и я невольно увидел, как мало разума осталось в ней, несмотря на то, что тело не пострадало. Битва наверняка погасит эту искорку, независимо от того, уцелеет ли она физически. Памятуя о вашей дружбе, я посоветовался с Бредой. Она сказала, что выбор за тобой.

Он приподнял кожух. На полу коляски, свернувшись калачиком, лежала Фелиция, хрупкая и беззащитная, как ребенок.

– Ты могла бы немного подпитать шар и научить Сьюки управлять им. Для Великого Магистра – минутное дело. И риск совсем невелик…

«Бреда!»

«Слышу тебя, Элизабет.»

«Твои проделки?»

«Крейн сказал тебе правду! В моем предвидении ничего подобного не было. Это проделки Богини. Или Бога.»

«Нет! Нет! О, будь ты проклята!.. И все вы!..»

Невидимый шар взмыл ввысь над залитой огнями Мюрией. Набирая высоту в районе Большой лагуны, он наткнулся на встречный воздушный поток. Полууправляемый летательный аппарат вздрогнул и полностью изменил направление. Вместо Корсики-Сардинии его отнесло к Гибралтарскому перешейку.

3

Они ждали рассвета.

Тану, фирвулаги и люди в торквесах, облаченные в великолепные доспехи, собрались в долине, подернутой жемчужной дымкой: в память о туманах Дуата творцы обоих воинских братств натягивали на поле битвы перламутровую пелену. В неподвижном воздухе раздавался низкий трубный звук

– это зрители-фирвулаги вперемежку с тану и людьми исполняли древнюю увертюру к Битве.

Армия фирвулагов – обсидиановые доспехи, подбитые золотом и драгоценными камнями, – стояла огромной, в двадцать тысяч голов, толпой. Карлики, гиганты и дюжие парни среднего роста – все сбились в кучу. У некоторых были штандарты с загадочными эмблемами, прочие же вытащили из ножен оружие. Капитаны сгрудились близ обращенной к востоку мраморной платформы, воздвигнутой для великих из обеих рас. На противоположной ее стороне застыли в ожидании воины тану. Презрительно взирая на беспорядочное скопище своих собратьев, они выстроились стройными колоннами по Гильдиям. В первые ряды батальона экстрасенсов среди высоченных чемпионов затесался маленький выскочка. Его стеклянные с золотым подбоем доспехи были украшены аметистами и алмазами желтой воды, а плащ, в отличие от прочих, был черный с фиолетовой оторочкой. Он высоко вздымал знамя со странным символом.

На востоке сквозь густой туман забрезжил свет. Звякнула стеклянная цепь, требуя тишины.

Леди Идона отделилась от группы высоких особ и подняла к небу руки. Позади Покровительницы Гильдий стояли Тагдал и Йочи; монарх тану красовался в драгоценных бело-голубых доспехах, фирвулаг – в черных, с алмазной огранкой.

– Первый день начинается! – провозгласила Идона и отступила в сторону, кланяясь обоим королям.

Тагдал взмахнул рукой. Стратег Ноданн и юный Шарн-Мес, отставший на полшага, как подобает представителю проигравшей в прошлом году стороны, также подошли поприветствовать властителей. Ноданн держал на вытянутых руках стеклянное оружие, похожее на большие двуручные мечи обеих племен, лишь с тем отличием, что от сверкающей плетеной рукоятки вел тонкий провод к ящичку, укрепленному у пояса Стратега.

Сияющий, словно Аврора, Ноданн официально преподнес Меч Тагдалу. Король отклонил его с той же торжественностью.

– Будь нашим наместником. Разверзни небо для Великой Битвы.

Стратег повернулся к востоку, поглядел на затянутое дымкой солнце и поднял фотонное оружие. Изумрудное сияние прорезало низко нависшую серую толщу и открыло проход солнечным лучам, озарившим сперва их глашатая, затем обоих королей и стоящего за ними генерала фирвулагов и, наконец, всех высоких особ на платформе. Воины и зрители вместе затянули песню; небесный хор тану оттеняли более низкие и звучные голоса фирвулагов. Прорыв в облаках расширился, точь-в-точь как на протяжении долгих тысячелетий на туманной планете Дуат, где древние соперники привыкли употреблять как умственную силу, так и лазерные лучи, чтобы обеспечить солнечную погоду для ежегодных ритуальных войн.

Песнь отзвучала. Плиоценовое небо засверкало голубизной над Серебристо-Белой равниной. Борцы и зрители взорвались могучей здравицей, и первый день Битвы начался.

Фелиция проснулась в полной неподвижности. Физической. Умственной. Чувственной.

Она полулежала на дне какой-то тесной кабины, прижатая к телу растрепанной женщины в золотом торквесе, которую она никогда прежде не видела. Над нею, словно статуя Геракла, нависал глядящий куда-то в сторону знакомый гигант; в мозгу у него была звенящая пустота.

Нет, это был не он, не ее ненавистный «возлюбленный».

Из-под грязной зеленой туники торчали человеческие волосатые ноги. Талию обхватывал инкрустированный янтарем пояс. Могучие сгорбленные плечи, руки, уцепившиеся за край корзины, белокурые волосы – во всем этом было что-то знакомое.

Вверху над вибрирующим полотном сияло голубое небо.

Что это? Новое развлечение ее палача? Но ум его уже не был в ней. Он ушел, а она осталась. Причем ей вернули силу.

У оплетки был странный замысловатый рисунок, и от нее исходил такой жар, что воздух искрился на много метров вокруг. Оплетка облекала туго надутую форму и крепилась к надувному же контейнеру, вместившему в себя троих людей. От обширного кольца, окаймлявшего отверстие красной пасти, отходили серебряные провода, которые также вели к их почему-то открытой тюремной камере. Увидев над головой толстую полку, она подтянулась и прочла надписи на приборном щитке:

h – 2104,3 S, km – 2596,1 t – +19 опл. – 77 (зел.) P атм. – 17,5 PO FX 37.39N, 00.33E Gd SP – 66,2 H – 231 F рез. – 2299.64HR ZT – 07:34:15

Она, Стейн и незнакомая женщина находятся в шаре Элизабет.

Свободна!

Фелиция вскарабкалась на ноги и стала рядом с неподвижным человеком. В воздухе ни ветерка, никакого движения, но, если напрячь слух, можно расслышать почти неуловимый треск горячего воздуха, вибрирующего в полууправляемом аппарате, и тоненькое дребезжание открывающейся и закрывающейся вентиляционной решетки.

Свободна, а ум ее…

Кончики пальцев коснулись холодного серого обода на шее. Фелиция улыбнулась, отомкнула застежку, сняла серый торквес, вытянула руку через борт корзины и выбросила его в глубокую бездну Пустого моря.

А теперь расти, маленькая, взлелеянная крупица!

Такая тусклая, такая обманчиво слабая искорка ее разума засияла под сводом черепа. И поток психической энергии вырвался наружу с головокружительной силой. Руины, трещины, осколки, оставшиеся от работы палача и пророчившие безумие (так, во всяком случае, полагал опытный целитель Крейн), разом смыло этой волной. И на их месте уже возвышалось во всей красе новое фантастическое здание – непреднамеренный дар «возлюбленного». Здание ширилось, наполнялось, перестраивалось прямо в процессе роста. За несколько секунд умственный посев развился в зрелый, действующий психический организм. Она едина, целостна, активна. И все это дело его рук! Благодаря ему она снова обладает принудительными, психокинетическими, творческими, экстрасенсорными способностями. Стремясь к уничтожению, он породил жизнь. Сокрушив ее почти до основания, он насильно вдохнул в нее Единство (по крайней мере, в этом бедняжка Амери оказалась права).

Она блаженно парила в воздухе. Любовь и благодарность наполняли ее жилы. Никогда она не любила его так горячо, и мозг пронизывала одна-единственная мысль: как выразить ему свою благодарность? Выйти на телепатическую связь? Нет, пока рано. Она обязательно свяжется с ним. Но после. Чтобы и «возлюбленный», и вся его родня, пока живы, узнали, на что она способна.

Надо только избрать средство.

Она окинула взглядом безбрежные просторы. Дорога в Мюрию, на Серебристо-Белую равнину для нее закрыта. И тем не менее она сразится с ними, только не по отдельности, а со всеми вместе. Покончит со всеми разом…

Внизу Южная лагуна сужалась, переходя в Длинный фиорд, что в эпоху раннего плиоцена пролегал близ Картахены. Молочные воды, тускло поблескивающие в утренних лучах, уже поглотили ее серый торквес. По солончакам тянулись черные полосы окаменевшей лавы. На участках, где с Бетских Кордильер стекали бурливые реки, побережье было испещрено коричневыми и желтыми пятнами ила. По правую руку вставал Авен; полукруг Драконовой гряды все еще виднелся в легкой дымке. Где-то за ней раскинулся большой город Афалия с прилегающими плодородными плантациями.

Там люди-рабы надзирают за еще более закабаленными рамапитеками или извлекают руду из недр. Смогут ли они опознать движущееся по небу пятнышко? Вряд ли, но на всякий случай она сделала невидимым шар, пустив в ход свое иллюзионное рукомесло. Фирвулаги?.. Может, и есть там дикари-одиночки, не пожелавшие почтить своим присутствием Великую Битву, но на такой высоте фирвулаги их не достанут, а телепатический сигнал тоже не сумеют подать: в этом они слабаки. Тану?.. Нет, все тану на Битве. Вся их свора собралась на солончаках Пустого моря…

Вот так-то!

Решение пришло внезапно, благословенное, как второе дыхание; задача нелегкая, даже для нее, при всей вновь обретенной силе. Но ей поможет Стейн. Он был бурильщиком земной коры и наверняка знает строение почвы и зоны геологических разломов.

Она улыбнулась ему. Ярко-синие глаза викинга, невидяще устремленные вперед, каждые пять секунд медленно моргают. Элизабет зорко следит за цикличными ритмами опустошенного, отдыхающего мозга. Фелиция невольно залюбовалась работой великого мастера: все вредоносные узлы серого торквеса надежно отключены, действует лишь инстинкт самосохранения. В подкорке Стейна наблюдаются серьезные дисфункции, но их можно устранить.

А эта малютка?.. Ясное дело, его жена. Фелиция незаметно пробежала по тайным закоулкам спящего ума Сьюки и нашла там глубоко запрятанную мотивировку для Стейна. Ага, теперь он не откажется помочь ей в истреблении тану.

Она снова глянула вниз. Глубокий синий фиорд змеился по древней области, связывающей Европу с Африкой. Эта часть Средиземноморского бассейна сложена сплошь вулканическими породами. К западу от фиорда простираются обширные низины (позднее их назовут Коста-дель-Соль), а среди них – Большое Гнилое болото с массой островов, к одному из которых причалила когда-то яхта Брайана и Мерси. Еще дальше видны пляжи и залитые солнцем солончаковые пустоши. Среди голой пустыни грозно курилось жерло действующего вулкана Альборан. У его подножия зиял глубокий испарившийся бассейн; за вершинами просматривался хребет Кордильер, что соединял два континента узким и обрывистым Гибралтарским перешейком.

Берега фиорда поросли редколесьем. Чем не местечко для привала? Мило и уединенно.

Еще раз обследовав ум Сьюки, Фелиция выудила оттуда несколько простых приемов, необходимых для того, чтобы опустить шар на землю: тепловая коррекция, торможение, подъем вентиляционной решетки, – и добавила к ним собственное управление низкими воздушными потоками, грозившими отнести летательный аппарат в сторону. Туда! В ущелье под прикрытием вулканического утеса. Сквозь золотистую почву пробивается зеленая травка. Дно корзины коснулось этого ковра, чуть вздрогнуло и застыло в неподвижности. Удерживая шар на месте, она дернула за нужный шнур, и избыточный горячий воздух с шумом вырвался из трепещущего алого чрева. Нормальный человек спрыгнул бы на землю, чтобы скрутить и закрепить набухшую оплетку. Фелиция же обуздала ее мастерски приложенной психокинетической силой. Еще одно умственное касание – и опрятно сложенные оплетки и мешок перевесились через борт корзины.

– Просыпайтесь! – звонко крикнула Фелиция. – Завтракать пора!

Брайана заперли в комфортабельном двухкомнатном номере, в башне Гильдии Корректоров. Спальня, углубленная в склон горы, была без окон, зато в гостиной имелся балкон, выходящий на сады, оливковые рощи и пригородные домики, что тянулись от окраины Мюрии до резиденции Бреды у оконечности мыса. Прямо под ним расположена Серебристо-Белая равнина, хотя, конечно, отсюда ему не удастся увидеть Битву: по воздуху до поля километра три, и его заслоняет береговая кромка полуострова. Но чем выше всходило солнце, тем отчетливее представали Брайану отдельные гелиографические вспышки, а налетающий ветер, казалось, доносил отдаленные раскаты грома и музыку.

Доктор антропологии Гренфелл был глубоко разочарован тем, что не посмотрит Великую Битву, хотя и удовлетворился объяснением экзотического красавца Куллукета, заявившего, что ему надлежит сыграть особую роль на завершающем празднестве, поэтому он не должен до срока появляться на сцене. Но какой антрополог не мечтает поприсутствовать на ритуальном действе, и Брайан, чья специализация заключалась в изучении статистики и других не слишком красочных аспектов культуры, был в душе поклонником впечатляющих зрелищ. Ему так хотелось полюбоваться на стилизованное столкновение двух экзотических рас, а вместо этого сиди вот здесь, в унылой монастырской келье, да потягивай разбавленный «Глендессарри», в то время как человеческое и гуманоидное население Мюрии наслаждается спортивной разминкой на искрящихся под солнцем солончаках.

Она проникла сквозь запертую дверь, увидела его на балконе и рассмеялась.

– Мерси!

– О эти глаза! Мои любимые удивленные глаза!

Золотисто-вишневое видение подбежало и, встав на цыпочки, обвило руками его шею. Ее головной убор был так затейливо расшит, что Брайан ощутил себя птицей, пойманной в фантастическую, мелодично позвякивающую клетку. Золотистые волосы были спрятаны под усыпанный каменьями тюрбан, и она показалась ему какой-то чужой, незнакомой. Леди Гории, жена богоподобного Стратега, кандидат в главы Гильдии Творцов – да, все это она. Но где же его леди?

– Глупенький! – усмехнулась Мерси.

Щелчок – и она предстала перед ним в простом длинном платье с фотографии, которую он носил у сердца.

– Так лучше? Теперь узнаешь?

Он привлек ее к себе, и снова (как всегда) началось парение среди ослепительного света, а потом провал в черноту, откуда возвращаться с каждым разом становилось все труднее.

Они сидели рядом на диване в тени балкона, и Брайан, очнувшись, рассказал ей про снимок, что помог ему ее отыскать, и про странную реакцию тех, кому он показывал фотографию. Оба посмеялись.

– С тех пор, как компьютер впервые выдал мне твой портрет, там, в «Приюте у врат», я все старался представить себе твою жизнь в плиоцене. И знаешь, что мне рисовалось? Ты, твоя собака, вокруг овцы, земляника и тому подобное. Словом, самая настоящая пасторальная идиллия… Временами даже воображал себя Дафнисом, а тебя Хлоей – да простит мне Бог такую банальность.

Она со смехом поцеловала его.

– Но все ведь было совсем не так, правда?

– Ты в самом деле хочешь знать? – Все еще замутненные от пережитого экстаза глаза цвета морской волны сияли опаловым блеском.

Он кивнул, и она поведала, как это было: как экзаменатор в Надвратном Замке был потрясен, затем напуган результатами ее теста, как все вокруг были потрясены. Как ей оказали беспрецедентную честь и по воздуху доставили в Мюрию, где сами рыцари Высокого Стола подтвердили ее невероятный творческий потенциал.

– Было решено, – продолжала она, – что после того, как Тагдал наполнит мое чрево королевской милостью, меня отдадут Ноданну. Он явился за мной, думая заполучить еще одну человеческую любовницу. Но когда мы встретились…

Холодная улыбка тронула губы Брайана.

– Чаровница!

– Нет. Просто Ноданн разглядел у меня в мозгу не то, что у других… А еще увидел любовь. Но он не только из-за этого сделал меня своей настоящей женой.

– Ну разумеется, – сухо отозвался Брайан, и она вновь рассмеялась.

– Мы с ним не столь романтичны, как ты, дорогой мой.

Не столь человечны, прошептал голос у него внутри.

– Мы еще не успели достигнуть Гории, как поняли, что созданы друг для друга. Он взял меня в жены, устроил феерическую свадьбу, которая как будто была осуществлением моих самых удивительных снов. О Брайан! Если бы ты только видел! Все одеты в розовое, золотое, цветы, пение, радость…

Он прижал Мерси к груди и через ее голову устремил взор к горизонту, где мелькали отраженные вспышки. Он знал, что ему суждено умереть за нее, но это уже не имело значения. Ее сказочный любовник – ничто, ее метапсихические силы – ничто, даже ее неизбежное восхождение в Высший Стол теперь не суть важно. Маленькой частицей своего сердца Мерси его любит и поклялась, что он останется там до конца.

Она вернула его с небес на землю веселым сообщением:

– Дейрдра принесла щенят. Четверых. Они теперь бегают по всему дворцу, маленькие белоснежные резвые бесенята. К счастью, мы, тану, любим собак.

Он расхохотался, до сих пор не веря, что они здесь, сейчас, ярким солнечным утром, 31 октября, за шесть миллионов лет до их рождения.

– Хочешь, я покажу тебе игры? – сказала она и поспешно уточнила: – Ах, нет, милый, я не могу взять тебя на Серебристо-Белую равнину – еще не время. Но я могу воссоздать для нас обоих картину того, что там происходит. Это будет как на стереоэкране плюс все ощущения. Мне не надо возвращаться туда до завтра, до демонстрации сил.

– Ты выступишь против Алутейна?

– Да, любовь моя. Но я его одолею, не бойся. Бедняга очень устал, ведь ему уже три тысячи лет. Представляешь, он признался Ноданну, что готов к закланию!

– А Тагдал? – спросил Брайан. – Ведь Эйкен и Ноданн встретятся на Битве. И победитель бросит вызов Тагдалу. Едва ли Ноданн станет считаться с отцом после победы над Эйкеном Драмом.

Глаза Мерси живо блеснули, но она тут же отвела взгляд.

– Конечно, не станет. Если мой лорд победит, в чем я не сомневаюсь, он сядет на трон и восстановит старые порядки. А то все слишком далеко зашло.

На миг в нем одержал верх ученый.

– Мерси, старые порядки восстановить невозможно. Приход людей, наполнение экзотической культуры нашей технологией, гибридизация рас – все это необратимо! Должен же он понимать!

– Типун тебе на язык, Брайан! Чтоб я больше не слышала таких речей! – Она взмахнула рукой, и далекий Турнир предстал в прозрачном воздухе за перилами балкона. – Давай смотреть – это так возбуждает! А в перерывах ты будешь любить меня снова и снова… И твоя чувствительность цивилизованного человека не пострадает, потому что в первый день смертельные схватки не предусмотрены. Насилие, но только ради спортивного интереса.

– Так я, по-твоему, цивилизованный человек? – Смеясь, они упали в подушки.

Вокруг них разворачивался Отборочный Турнир: рыцарские поединки тану, гонки в шарабанах, бега иноходцев, состязания грубых фирвулагов в метании копий и булав, бои со свирепыми плиоценовыми чудовищами, в которых представителям всех трех рас позволялось применять только физическую силу и природную хитрость (Брайан с трудом поверил своему затуманенному взору, когда увидел противника гигантской обезьяны), захватывающая драка дев-воительниц, уже с применением не только оружия, но и жутких иллюзий (танускам, фирвулажанкам и женщинам в золотых торквесах не разрешалось только обезглавливать друг друга, чтобы силу побежденных можно было восстановить в Коже, к третьему дню Битвы, когда пойдет настоящая драка).

Брайан и Мерси смотрели спектакль весь день и часть ночи – кто же спит в ночь Великой Битвы? Мерси оказалась права насчет воспламенявшего их возбуждения, и когда она собралась уходить, он уже так насытился ею, что не мог подняться с дивана.

– Вот видишь, ты нашел то, что искал, – заметила она, целуя его в лоб. – И будет только справедливо, если я тоже получу свою долю, верно, милый? Жди, за тобой придут. А потом, когда все будет кончено, мы встретимся еще один, последний раз.

Вновь представ ему в своем великолепном придворном наряде, она вышла сквозь запертую дверь, как и вошла.

4

Под оглушительные вопли болельщиков гонки в шарабанах подошли к концу, венки из цветов украсили шеи выкрашенных в голубой цвет иноходцев, за чем, разумеется, последовали вручение призов и королевская акколада. Лишь букмекеры проявляли вполне понятное раздражение: не то чтобы исход скачек был предрешен, но, спрашивается, из какого расчета можно принимать ставки против королевы? Ведь ясно, что заключительная победа будет за ней.

– Мои поздравления, Нанни, – проговорил Тагдал, целуя жену, когда она выпрыгнула из плетеной позолоченной повозки. – Ты опять утерла им нос, старушка!

Однако он не захотел смотреть ни бег юниоров тану по пересеченной местности, ни парусную регату людей и гибридов, для которой Фиан – Разрыватель Небес специально пригнал бриз – и благородные леди попадали наземь под яростными порывами ветра. Она уговаривала его посмотреть, как фирвулаги мечут копья, или танец с мечами – вдруг кому-нибудь невзначай пропорют брюхо или отрубят ступню? Но даже эти маленькие развлечения не прельстили короля.

– Лучше, Нанни, я пойду в павильон, отдохну малость. Настроение что-то паршивое.

Она последовала за ним. Как только они уединились за белым шелковым пологом, Нантусвель поставила метапсихические экраны, заглушив карнавальный гомон. Они сами накрыли для себя стол, так как рамапитекам вход на Серебристо-Белую равнину был заказан из опасения, что их нестойкие умы не выдержат эмоциональной встряски, а серым и голошеим слугам, по давней традиции, на время Битвы давали отпуск, чтобы они могли посмотреть игры и сделать свои ставки.

Тагдал ел без аппетита. Его тревога была настолько очевидна, что Нантусвель в конце концов уложила сиятельного супруга на походную кровать и применила свою личную королевскую терапию. В последовавшем почти бессвязном бормотании он поведал ей все дурные новости. О дезертирстве Катлинель и генетика. О донесении из Гильдии Корректоров – что оруженосец Эйкена Драма Стейн бежал вместе с его последней неблагодарной наложницей, и Фелицией, и… даже Элизабет.

– Грядет беда, Нанни. Тяжелые времена настали, а будет еще хуже. Эйкен Драм клянется, что ему ничего не известно о побегах, но кто ему поверит? Куллукет и Имидол в один голос заявили, что маленький ублюдок говорит правду! Однако если не Эйкен освободил пленников, то кто? И где Элизабет? Она больше не работает с целителями! Сбежала с Фелицией? Или прячется, чтобы воссоединиться с Эйкеном Драмом во время Битвы?

– Ну что ты, Тэгги, конечно, нет. Элизабет неагрессивна. Риганона установила это с первого дня, как только женщина прибыла в Мюрию.

Но король, не слушая, продолжал бушевать:

– А чертова Кэти? Мерзавка – после того, как мы возвысили ее, посадив за Высокий Стол и все такое! Сбежала, подтвердила все, что говорил Ноданн по поводу неверности гибридов! Одной Тане ведомо, зачем она взяла с собой Грегги, но в компьютерном зале все вверх дном.

– Уж не думаешь ли ты, что Грегги умудрился достать копию отчета Брайана? – встревожилась Нантусвель.

Тагдал пожевал усы, заплетенные в причудливые косички.

– Тогда он себя поставил в хорошенькое положение! И нашим и вашим хочет потрафить, играет против середины. Человеческой середины! А знаешь, кто стоит там у руля и смеется над всеми нами?..

– Грегги – душка, он слишком прост, чтобы стать пешкой в интригах Эйкена Драма, даже если б юнец и оказался способен заварить такую кашу.

– Ха! Насчет простоты Чокнутого Грегги мои сомнения уже давно рассеялись. А Эйкен популярен среди нашей мелкой знати, не заблуждайся. Ты не посмотрела, в каком секторе он будет биться с обезьяной?

Королева потрясенно взглянула на мужа, потом захихикала.

– С гигантопитеком? Ох, Тэгги! Ну и умен же ты, дьявол! Я не должна пропустить такое зрелище!

– Кому охота! – буркнул король. – У шута вся толпа в кармане, даже теперь, когда дело еще не дошло до кровавых событий. Ублюдок им нравится, помяни мое слово! А вот Начнет он свое шоу, пустит в ход проклятые метафункции – так они и вовсе будут его боготворить. Как пить дать, он прорвется через Главный Турнир, привлечет под свое знамя кучу народу и добьется участия в Поединке Героев.

– Какую кучу? Горстку человеческих дилетантов и гибридов!

Тагдал покачал головой.

– Да перед ним по меньшей мере трое рыцарей Высокого Стола стоят навытяжку. Контингенты Ронии, Каламоска, Геронии, Вермеска – все за него. Мейвар по всем провинциям раззвонила про его золотые яйца!

– Нет, никогда не изберут они такого клоуна противником Ноданна!

– Надо смотреть правде в глаза, Нанни. Метафункций у нашего сына Стратега хватит и на меня, и на моего отца, и на моих предков черт знает до какого колена, вместе взятых. Но как производитель он, мягко говоря, не тянет. А ведь они о чем мечтают, эти провинциалы: сильные гены, более многочисленное потомство, прирост населения, чтобы и впредь одерживать победы над ордой фирвулагов… Нет, надо быть реалистами. Если Эйкен выйдет живым из Главного Турнира, то он будет сражаться с Ноданном на Поединке. А в случае победы все паскудное братство единогласно объявит его Стратегом. И тогда уж моей заднице несдобровать.

– Ноданн не допустит победы Эйкена Драма, – возразила королева. – Он твой законный наследник. В случае необходимости он сможет воспользоваться древней привилегией и взять в руки Меч.

Тагдал свесил голову и признался ей, что у Эйкена есть Копье.

После чего они долго сидели рука об руку, и каждый в отдельности созерцал свой крах, пока наконец оба не пришли к выводу, что страшно умирать в одиночку, вместе – плевое дело. На том и успокоились.

Путешественники решили отдохнуть денек на берегу фиорда. Фелиция заверила Сьюки, что враги не заметят их за воздвигнутыми ею барьерами. Затем она предложила Сьюки обследовать ее мозг, полюбоваться на новорожденное чудо. Все, что знала Сьюки о бывшей хоккеистке, было из вторых рук, от Стейна. (Так, значит, ребенок с огромными карими глазами и в рваной кофте и есть та силачка, с которой Стейн познакомился на постоялом дворе?) Все недоверие Сьюки рассеялось в ауре добродушия и ласковой силы, что сияла в мозгу Фелиции.

Однодневная передышка, решила Сьюки, поможет им найти путь друг к другу, привести себя в божеский вид и принять разумные решения на будущее. А главное – даст возможность провести деликатную операцию по удалению у Стейна торквеса.

Обоюдоострые стальные напильники обнаружили в одном из ящиков.

– Я сумею исцелить его ум даже без торквеса, – смущенно объясняла Сьюки Фелиции. – Там есть несколько травм, с которыми и Элизабет справиться не в силах, понимаешь? Это старые увечья, усугубленные торквесом. Их исцеление – вопрос не столько целительского искусства, сколько… любви.

У Фелиции вырвался смешок.

– Ну, Стейн, ну, счастливчик! Хочешь, я поработаю напильником, чтобы ты могла полностью сосредоточиться на целительстве? А если потребуется, я утихомирю его.

Сьюки благодарно кивнула. Обе склонились над Стейном; тот лежал на земле, широко открыв глаза. Когда спилили торквес, великан закричал. Но заботливый ум Сьюки был начеку со своими успокоительными приемами и направил его психоэнергетику по каналам, подготовленным Элизабет. По идее, у Стейна не должно было возникнуть серьезных послеоперационных травм. Аномальные цепочки и все следы злоупотреблений, пережитых в результате ношения торквеса, рассыпались, стерлись перед целительной силой любви. Стейн Ольсон выжил во всей своей личностной целостности.

– Теперь все будет нормально, – сказала Сьюки. – Я разбужу его.

Он очнулся. Долгое время они не видели никого и ничего, кроме друг друга.

Фелиция оставила их вдвоем и пошла изучать ландшафт – пористые блоки лавы, массы слежавшегося пепла, чахлую растительность. Только много часов спустя, когда одежда была выстирана, когда Стейн, в свою очередь став утешителем, вывел Сьюки из короткой истерики, вызванной воспоминаниями, Фелиция как ни в чем не бывало затеяла разговор о планах геноцида.

Они сидели вокруг небольшого костра, созерцая удлиняющиеся вечерние тени. Охотница показала свое нехитрое искусство, подстрелив маленькое существо, напоминающее вислоухого американского зайца. Они изжарили его на вертеле, а на десерт полакомились биопирогом из припасов Элизабет и терпким диким виноградом. Стейн и Сьюки обнялись и умиротворенно переваривали пищу, даже не слыша, о чем толкует Фелиция.

– …фабрика торквесов практически не пострадала, поэтому третий этап плана мадам Гудериан остался невыполненным. Человечество все еще пребывает в рабстве. Закрытие врат времени не помеха этим ублюдкам. Вы меня понимаете? Тану достаточно только отменить запрет на человеческое воспроизводство – вот вам и источник потенциальных рабов! Думаете, люди подчиняются гуманоидам только из-за торквесов? Черта с два! Видели бы вы, как скулили неокольцованные ренегаты после того, как мы взорвали Финию! Тупицы предпочитают жить под властью тану!

– Можно полететь в Бордо, – сказал Стейн жене. – Ричард предположил, что там тоже есть племя виноделов, подобное первобытным мадам Гудериан. Только они не воюют железным оружием. Просто живут на свободе, как лесные братья. Я бы построил нам маленький домик…

– Ты что, не слушаешь меня? – прервала его Фелиция.

– Слушаю, Фелиция, слушаю. Оставайся с нами. Мы с Сьюки тебе многим обязаны. Как и остальные люди в изгнании. Все, чего ты добилась вместе с твоими друзьями…

– Ничего я не добилась, Стейн. Пока существует фабрика, ни один человек, в торквесе или без, не свободен от рабства. Имейте в виду: предателям, носящим торквесы, железо не страшно. Они не более уязвимы, чем любой голошеий. Стоит Летучей Охоте увидеть с воздуха скрытое человеческое поселение, и тану пошлют серых сделать черное дело.

– Проклятье! Неужели негде укрыться? Не все же тану умеют летать. Воротилы вроде Ноданна будут рыскать на севере в поисках осиного гнезда Гудериан, а в Бордо не сунутся. Это надежное местечко. Ричард все думал, где бы обосноваться, и еще на постоялом дворе потолковал с одним геологом. Я тоже присутствовал… Одним словом, мы остановились на Бордо. Местность там заболоченная, но есть хорошие, высокие островки. Ричард считает…

– Знаешь, где теперь Ричард? – мечтательно улыбнулась Фелиция. – Нет? Так я тебе скажу. Вращается на полуразбитой машине по орбите за сорок девять тысяч километров отсюда вместе с мертвым телом своей дамы. То и дело смотрит на приборы и смеется. И впрямь смешно, как поглядишь, что за видок у него. К тому же запас кислорода кончается.

Сьюки, словно очнувшись, вырвалась из объятий Стейна.

– Фелиция! Как ты можешь насмехаться? Ведь Ричард – он же твой друг!

Впервые Сьюки осмелилась провести глубинное исследование. Но умственный ланцет корректора сломался о безупречно гладкую поверхность. Сьюки тихонько вскрикнула от боли.

– Не надо этого делать, милочка. Мегаактивный ум либо открывается по своей воле, либо нет. Так что поделикатнее со мной, или тебя в Содружестве не обучили правилам хорошего тона? На Ричарда мне наплевать. Равно как и на тебя, жена-целительница… А вот Стейн мне нужен… потому что я нашла новый эффективный способ навсегда избавиться от рабства.

Стейн и Сьюки во все глаза уставились на нее.

– Я хочу стереть с лица земли ублюдков тану. И момент сейчас самый подходящий, когда все они собрались в одном месте. А вдобавок, в качестве премии, и фирвулагов хорошенько пощипаем. Мы с мадам Гудериан никогда не доверяли маленьким паршивцам.

– Если ты намерена устроить еще один штурм Мюрии, на меня не рассчитывай, сестричка, – отозвался Стейн.

– О нет, Стейн! Ничего похожего. – Она погладила пальцем ложбинку на шее. – Вот здесь был золотой обруч. Он наделил меня сверхъестественной силой. А потом меня схватили, срезали торквес и хотели уничтожить. Но пытки обернулись обратной стороной, тану не поняли, на кого нарвались. Мучения возвысили меня до полной активности. И никакой торквес не нужен. Я теперь ничем не уступлю метапсихологам из Галактического Содружества. А мой психокинез и творчество сильнее, чем у кого-либо из великих тану.

– Ишь ты! – хмыкнул викинг. – Ну давай, лети на Битву и добудь там себе титул королевы мира!

На губах у Фелиции опять появилась мечтательная улыбка.

– Я придумала кое-что получше. Только мне нужна твоя помощь… Я открою затычку на Гибралтаре и впущу Атлантику в Средиземноморский бассейн. А ты покажешь, где заложить взрывчатку, чтоб все было наверняка.

У викинга вырвался восхищенный возглас:

– Утопить их всех, как крыс в бочке? Вот это да!

– Стейн! – надрывно крикнула Сьюки.

– Заманчивая перспектива, правда? – самодовольно проговорила Фелиция.

– Нет! – снова закричала Сьюки.

Он прижал ее к себе.

– Не глупи, малышка. За кого ты меня принимаешь? Там ведь люди, в Мюрии. Элизабет, Раймо… и Амери, и два парня, которых схватили вместе с тобой. И даже поганец в золоченых портках. Ему бы под зад коленом – это точно, но не утопить же!

– Эйкен Драм почти наверняка победит Ноданна в Битве и станет королем. Думаешь, он закроет фабрику? Освободит рабов, лишит себя верных подданных? Не смеши меня!

– А остальные, черт возьми!

– Амери, Бурке и Бэзил тяжело ранены – все равно что мертвы. Единственный способ их спасти – завернуть в Кожу. А чего ради тану станут это делать? Они просто заживо сварят их в Реторте – и все дела.

– Но Раймо… Брайан! – протестовал Стейн.

Фелиция засмеялась.

– Они тоже пропащие. Скажем, отжили и отлюбили. Что касается Элизабет, она сможет спастись, если захочет.

Брови Стейна резко сошлись на переносице.

– Но ты должна ее предупредить. Она помогла Сьюки спасти меня. Она отдала нам свой шар.

Маленькая спортсменка отмахнулась.

– Ладно, пошлю ей телепатическое предупреждение, когда все будет на мази и она не сумеет меня остановить.

– Стейн, не смей! Она… она не человек.

– О да, – согласилась девушка, помешивая прутиком угли костра. Шалаш из тлеющих сосновых веток обвалился, подняв сноп оранжевых искр. – Но тану и фирвулаги тоже. Первых море смоет полностью, от вторых останется маленькая управляемая горстка. Свободным людям еще придется воевать с носителями торквесов во всех городах материка. Но, истребив власть имущих, разрушив фабрику, мы хотя бы получим шанс… Вы получите шанс.

Не глядя на жену, Стейн сказал:

– Сьюки… она права.

– Любимый, а как же те люди, что в Мюрии? Они утонут!

Он поморщился.

– Все, с кем мне приходилось иметь дело, были до мозга костей верны тану.

– Но Фелиция хочет убить сотню тысяч живых существ! Ты не можешь помогать ей, Стейн! Не можешь… если я хоть что-то для тебя значу. Она безумна! Она целую неделю была в лапах у Куллукета. Этого достаточно, чтобы… – Сьюки осеклась, закусила губу.

Фелиция осталась невозмутимой.

– Тебя он тоже пытал, дорогая. Ты же не сошла с ума. Она рассказала тебе, Стейн? О допросе, проведенном по приказу королевы? Разве ты не хочешь отомстить мучителям Сьюки?

– Стейн знает обо всем, что сделал Куллукет! – вскричала Сьюки. И вдруг ужас сковал ее: он не знает о…

– А Тагдалу ты не хочешь отомстить, Стейн?

– Королю? – озадаченно переспросил викинг. – А ему-то чего? Он вроде добрый старикашка. Мы славно поохотились на Делбета.

– Не надо, Фелиция! – взмолилась Сьюки. – Не смей!

– Твоя жена скрыла от тебя то, что случилось с ней перед допросом, не так ли, Стейн? Она не хотела, чтобы ты натворил глупостей и чтоб тану… или кто другой… навечно заткнули тебе рот. Спроси Сьюки, откуда королеве стало известно про диверсию.

– Не слушай ее, Стейн! Она лжет!

– Разве я лгу, Сьюки? Оно же все там, у тебя в памяти. Жаль, что на Стейне уже нет торквеса, а то бы я и ему показала. Ты тщательно прячешь эти воспоминания, но я все равно их прочла. В твоем маленьком раболепном подсознании осталась крупица памяти. И ты хочешь передать ее Стейну, поделиться с ним. Одно лишь подозрение, одна возможность… обвинить.

– Пожалуйста, – прошептала Сьюки, – не делай этого со Стейном!

– Обвинить? – Викинг наморщил лоб. – Да как я могу обвинить Сьюки в том, что она выдала планы нападения? Это я не должен был ничего ей говорить. Даже Эйк меня предупреждал. Я виню себя… виню его за то, что…

– Идиот! – прошипела Фелиция. – Да разве за это. За ребенка!

Сьюки спрятала лицо на груди у Стейна и плакала тихо, безнадежно. Руки великана безвольно повисли вдоль ее тела. Он как будто увидел что-то в глубине догорающего костра. Точно бы вспыхнул комочек смолы.

– Король Тагдал, – наконец выговорил Стейн. – Несмотря на обещания Эйкена, и Мейвар, и Дионкета… Он заполучил Сьюки.

– Когда она уже была беременна от тебя. А некоторые женщины в первые недели должны быть особенно осторожны… пока плод хорошо не закрепился. Так что теперь ты знаешь, кто виноват.

Сильные руки обхватили дрожащую фигурку. Стейн не глядел ни на Фелицию, ни на жену. Он уставился в огонь.

– Надо будет произвести разведку с воздуха. Ты можешь направить шар, куда захочешь?

– Конечно.

– Тогда завтра… – Он помолчал и повторил: – Завтра на рассвете.

Элизабет вернулась в комнату без дверей.

Больше ей некуда было идти, не могла же она пассивно ждать, пока потомство до всего докопается и прикончит ее. С момента отправки воздушного шара на нее настроилось слишком много первоклассных экстрасенсов, чтобы удалось как-то иначе сбежать с Авена. А Супруга Корабля со всей очевидной искренностью заявила, что она не в состоянии переправить ее в безопасное место средствами телепортации. Как жаль, сетовала Бреда, что сама Элизабет не сильна в психокинезе!.. Какое-то время Элизабет верила ее оправданиям.

Но потом двуликая лицемерка выдала себя. Ее судьбоносное предвидение

– если б только Элизабет помогла окончательно его прояснить! Кто-то из них

– или обе – должен сыграть свою роль… И если они исследуют это с помощью Единства, то наверняка узнают правду.

Дионкет предлагал ей укрыться в недрах Горы Героев. Но она знала, что даже естественный скальный заслон недостаточен, чтобы скрыть ее от враждебных умов. Ноданн собрал их более сотни и очень тонко скоординировал. Если кто-то из них обнаружит ее во время сна, то ей уже не проснуться.

Только в комнате без дверей она защищена от них. Что до Бреды… против ее назойливости тоже есть способ… Прочь, фальшивое Единство! Прочь, двуликая искусительница с твоим лживым проллепсисом, что ведет к новым злоупотреблениям. Элизабет не приемлет утешения, если за него надо платить ценой ответственности. В такой варварской, чуждой ее метапсихическому уму обстановке она не может брать на себя ответственность. В изгнании человеческие существа всегда будут терпеть поражение от гуманоидов. А она слишком устала, слишком морально издергана, чтобы приговорить себя к ожиданию в шесть миллионов лет.

Внутренний голос Бреды продолжал взывать: «Ты нужна нам! Всем трем расам! Только взгляни – ты увидишь, как все это будет. Взгляни и утешься.»

«Не стану я смотреть. Не дам себя использовать. Однажды ты уже обвела меня вокруг пальца, чтобы достичь полной, направленной активности. И не ради своего народа, как уверяла, а чтобы захомутать меня! Чтобы и дальше искушать своими соблазнами, о сакраментальное двуличие! Но я не стану для тебя панацеей, инопланетянка! К такой роли принудить нельзя. И тебе нечем меня утешить. Мое утешение за шесть миллионов лет, а эта плиоценовая теосфера насквозь бесчеловечна и не допускает реинкарнации. Оставь меня в покое. Оставь…»

Обернутая огненным коконом, Элизабет уплыла вдаль. Мольбы Бреды звучали все слабее, слабее, пока не утонули в мертвой тишине.

5

– В наше время ширина пролива была всего лишь двадцать пять километров, – сказал Стейн Фелиции. – И это после того, как шесть миллионов лет его бороздили океанские течения. Ты не сможешь проделать одним взрывом такую впадину.

Они перегнулись через борт корзины. Красный шар, удерживаемый в неподвижности психокинетической силой девушки, завис на высоте триста метров над Гибралтарским перешейком. Вершины гор были скруглены эрозией. В долинах рос кедровник. Ближе к Атлантике перешеек горбился дюнами и поросшими травой холмами, но со стороны Средиземноморья головокружительным эскарпом обрывались голые шероховатые скалы, переходящие в более гладкие отложения Альборанского бассейна.

– Судя по данным альтиметра, высота гряды всего двести шестьдесят восемь метров. Если, как ты говоришь, перешеек напичкан пещерами, словно швейцарский сыр, то я смогу его взорвать. По-моему, он и сам давно должен был рухнуть от естественных причин. А вот восточный контрфорс вроде спускается ниже уровня моря.

– Мы видели Гибралтар с моего спутника, – улыбнулась Сьюки, глядя в голубое безоблачное небо. – Называли его местом, где Европа целуется с Африкой. Все мы очень сентиментальны, когда речь идет о Земле.

Фелиция не обратила на нее ни малейшего внимания.

– Так где, по-твоему, мне следует нанести первый удар? Насчет взрывной волны не тревожься: я поставлю вокруг нас непробиваемый щит. Что, если начать вот с того маленького выступа?

– Ты что, дура? – воскликнул он. – Тебе нужна настоящая приливная волна или струйка, чтобы наполнить ванну и дать им всем время унести ноги?

– Ты видел мой спутник в ночном небе, когда работал в Лиссабоне, а, Стейн? – спросила Сьюки. – Там, высоко-высоко над мирами?

– Гидравлический удар! – сказал Стейн, стукнув правым кулаком по левой ладони. – Вот что нам нужно, детка! Большая водяная масса. Поток, который прорвется из Южной лагуны на Серебристо-Белую равнину и вмиг затопит поле Битвы.

– Точно! – заявила Фелиция. – Я продырявлю перешеек сразу в нескольких местах. Проход должен расшириться и впустить биллионы тонн воды! Всю Атлантику!

– Мы там у себя часто смотрели на Землю, – продолжала Сьюки. – Особенно те, кто никогда на ней не бывал. Обитатели спутника в четвертом поколении, как я. Странно, что она так нас притягивала, правда? Ведь на нашем прекрасном спутнике было все, что душе угодно.

– То-то и видно, что у тебя вместо головы задница! Даже если ты пророешь несколько каналов, то в лучшем случае расширишь проход на пять-шесть километров. О'кей, море вырвется, и ты получишь самый адский водопад в истории. Но Мюрия за тыщу километров отсюда! А ты видала тот здоровенный высохший бассейн между этим местом и Альбораном?

– Ты хочешь сказать – он поглотит всю воду?

– Наш маленький уютный спутник… На внутренней поверхности цилиндра, в какой точке ни стань, центральная ось все равно оказывалась сверху. Иногда эта странность сводила с ума наших гостей-землян. Но мы привыкли. Человеческий мозг очень легко приспосабливается… Почти ко всему.

– Проклятый бассейн задушит нашу волну не далее как в субботу! Нет, радость моя, пока рано бить по перешейку. Сперва надо вернуться на прежнее место и запечатать фиорд. Ясна картина?

– Создать дополнительный водный поток?

– Именно. Когда мы закроем фиорд, то старая вулканическая граница между Коста-дель-Соль и Африкой образует естественную плотину. Что-то вроде порога, может быть, в двести пятьдесят километров, но невысокого и не слишком широкого. Болото лежит севернее и питается притоком из той испанской реки. Какова глубина фиорда? Метров сто?.. Одним словом, если его перекрыть, получится очень длинная плотина. И не такая твердая, как скальные породы Гибралтара, – все больше пепел да лава.

– Ты не находишь, Стейн, что в Пустой Земле мы будем в большей безопасности, чем в Бордо? – заметила Сьюки. – Ведь еще не поздно…

– Я, кажется, поняла, – кивнула Фелиция. – Когда плотина обеспечит хорошую подпитку, я вскрою перешеек.

– А пупок не развяжется?

– Погоди, громила, увидишь. Ты уверен, что плотина продержится, пока мы сюда долетим?

– Должна. Если твои таланты – не одно хвастовство, то ты сможешь ее залатать, как только она начнет трескаться.

– Решено! Айда к фиорду, и я вам покажу, на что способна. – Фелиция принялась манипулировать с тепловым генератором. Шар быстро набрал высоту.

– Но Фелицию мы не можем взять в Пустую Землю, – встревожилась Сьюки.

– Насилию нет входа в мирное царство Агарты. Туда являются только с добром. А что станется с ней, если мы ее покинем? Бедная Фелиция! Одна среди трупов!

Стейн ласково потрепал жену по плечу.

– Ты отдыхай, Сью. Вздремни чуток. Не тревожься о Пустой Земле и о Фелиции. Теперь я беру на себя все заботы.

У Сьюки задрожали губы.

– Жаль, Фелиция, что мы не сможем взять тебя с собой. Стейн теперь изменился. Стал мягкий, добрый. Его впустят. А тебя нет… Давай прямо сейчас полетим в Агарту, Стейн. Я не хочу больше ждать.

– Скоро полетим, – заверил он ее. – Поспи. – Он поудобнее устроил ее на полу корзины.

Творческие метафункции Фелиции столкнули две воздушные массы разного давления. Подул ветер с Атлантики, неся шар прямо к фиорду. Глаза юной спортсменки сияли.

– Сейчас поддам газу, и мы поспеем туда до обеда. Ты уверен, Стейни, что эта штука сработает?

– Когда клинкерная дамба лопнет, оба потока вместе создадут страшный напор для узенькой Южной Лагуны. Старик Ной наверняка бы в штаны наложил.

Сьюки уткнулась лицом в ладони. В глубине черного кошмара сверкнул вдруг луч надежды. Элизабет! С помощью нового золотого торквеса, быть может, она сумеет…

«Дура!» (Сьюки передернулась.) «Ты что, думаешь, я не предвидела этого?»

«Ты не достанешь меня!»

«Да я так тебя стреножу, что ты плюнуть не посмеешь без моего ведома!»

«Там, куда я убегу, тебе ни за что до меня не добраться!»

«Предупредить их решила, да? Лживая дрянь! Да на дне своей глупой добродетельной душонки ты хочешь этого не меньше, чем я!»

«Нет, нет, нет!»

«Да, да, да!»

Бежать…

Сьюки потянула за собой Стейна, но без торквеса он уже не был послушен, как ребенок. Она могла только просить, умолять, взывать к его не обремененному метафункциями разуму и надеяться, что он все-таки передумает, все-таки последует за ней.

Там, внизу, путь в Агарту, должно быть, еще открыт.

Хоть какое-то занятие, не требующее передвижения на сломанных ногах с грубо наложенными шинами!.. Бэзил, когда не спал, ковырял стену камеры ложкой из небьющегося стекла.

За семь дней он проделал ямку почти на пятнадцать сантиметров в длину, четыре в высоту и один в глубину. Во время одного из последних просветлений вождь Бурке наказал ему:

– Работай! Когда ты пробьешь отверстие, мы сможем выбросить наружу записку: «Помогите! Я пленник в крепости плиоценовой Земли».

Но на том и кончились его героические жесты; больше Бурке уже не выходил из беспамятства, в своих речах величал его не иначе, как «господин адвокат», и выкрикивал пламенные тирады, очевидно, припоминая свою судейскую практику. Бред Амери был не столь громогласным, она лишь выбирала более жестокие, мстительные псалмы, когда муки от ожогов становились совсем уж нестерпимы. На десятый день заключения и монахиня, и американский индеец затихли: должно быть, уже не находили в себе сил говорить. Бэзилу оставалось (поскольку только один их его переломов был открытым и даже гангрена еще не началась) забирать баланду, подаваемую один раз в день через вертящееся зарешеченное окошко, обменивать полную парашу на пустую и ухаживать за умирающими друзьями, насколько это позволяла кромешная тьма.

Выполнив ежедневные унылые обязанности дежурного по камере, он усаживался ковырять прорезь для послания.

Иногда, превозмогая боль, Бэзил задремывал и видел сны.

В них он снова был выпускником Оксфорда, поклонником Изиды, спорил до хрипоты с другими студентами по поводу всяких эзотерических тонкостей и даже ходил в горы, но – увы! – ни разу не долез до вершины плиоценового Эвереста!

Возможно, и странная женщина лишь приснилась ему.

Она была одета в красное с черным платье из металлизированной ткани, все расшитое бисером, а на голове у нее красовался похожий на крылья бабочки головной убор в стиле пятнадцатого века, тоже весь расшитый. Строго говоря, это была не женщина, но и не тануска, у нее словно было два лица – одно миловидное, другое странное, гротескное. Он тактично попытался предупредить ее о параше, когда она проникла сквозь каменную стену в камеру и наполнила ее невыразимым сиянием, но, как все видения, незнакомка лишь загадочно улыбнулась.

– Что ж, чем могу быть полезен? – спросил Бэзил, приподнимаясь на локте.

– Как ни удивительно, вы действительно можете быть полезны, – отозвалась та. – И вы, и ваши друзья.

– Вот это вряд ли, – вздохнул Бэзил. – Вы же видите, они, так сказать, на смертном одре. А моя левая нога, кажется, уже отмирает. Там, где торчат наружу осколки малой берцовой кости, уже чувствуется гнилостный запах.

Из дорогого, как и весь ее наряд, заплечного мешка она извлекла довольно увесистый рулон тонкой прозрачной пленки, вроде полиэтиленовой. Без церемоний опустилась на колени среди мусора, плесени и экскрементов и начала заворачивать бесчувственную Амери в эту пленку; когда монахиня была упакована, точно вырезка в мясной лавке, незнакомка проделала то же самое с вождем Бурке.

– Да нет, – запротестовал Бэзил, – они пока еще дышат. А так задохнутся до смерти.

– Кожа приносит жизнь, а не смерть, – ответила странная посетительница. – Вы нужны мне живыми. Теперь усните и не бойтесь, когда проснетесь, на вас уже не будет серых торквесов.

Не успел он рта раскрыть, как она и его окутала пленкой, и сон о ней улетел куда-то вместе с Амери, Жаворонком, узилищем и всем прочим.

Пока Фелиция готовилась к взрыву фиорда, Стейн заново переживал свой плиоценовый опыт, как какую-то несостоявшуюся драму.

Все, что он испытал здесь, было еще более диким и ярким, чем та карнавальная шутка, благодаря которой его схватили в расцвете юности, отшвырнули прочь с дороги, сбросили в какой-то колодец; но если подумать хорошенько, жизнь в изгнании оказалась дьявольской фикцией. Кровопускание в Надвратном Замке, лихорадочная вереница снов, достигшая своего апогея во время глубинной коррекции Элизабет и Сьюки, банкет-аукцион, битва со зверем на арене, убийство танцующей хищницы, охота на Делбета – бред! Он ждал, что со дня на день, с минуты на минуту его участие в этом шоу окончится, он снова облачится в костюм викинга и выйдет через временной портал в реальный мир двадцать второго столетия.

Даже сейчас, когда он пошел на поправку и ум его вновь обрел способность оценивать события, какой-то отдел мозга отказывается воспринимать полет на воздушном шаре иначе, как продолжение долгого сна. Там, внизу, раскинулся красочный фиорд с берегами из разноцветной застывшей лавы. Бутафорские вечнозеленые растения свешиваются до самой воды. Маленькие островки с цветущими кустами и манговыми зарослями пестрят там и сям на зеркально-гладкой поверхности. Большая стая розовых фламинго добывает себе пропитание на мелководье.

Чушь собачья! Перед глазами так и маячит плакат:

НАСЛАДИТЕСЬ ДРЕВНИМ СКАЗОЧНЫМ НАСЛЕДИЕМ НА ФАНТАСТИЧЕСКОЙ ЗЕМЛЕ ПЛИОЦЕНА!

Но пока он пребывал среди видений, Фелиция высунулась из корзины и нацелила палец.

Шар окутался защитной метапсихической пеленой. Но вспышка, сотрясение воздуха, облака черной пыли, фонтаны скальных обломков – все это не было бутафорией. Он видел и раньше подобные разрушения. Сам их производил. Взрыв небольшого вулканического образования, выступающего из береговой кромки фиорда, потряс викинга так, как ничто не потрясало с момента, когда он спустился во врата времени. Глазами новорожденного младенца он взирал на вихри пыли и пара, на взбаламученное болото, на трупы птиц. Его сверхчувствительное ухо уловило рыдания Сьюки и взбудораженное хихиканье Фелиции.

Взаправду.

Рука машинально потянулась к проводам управления, увеличив подачу теплого воздуха из генератора. Они стали подниматься, и вскоре уже можно было в полном объеме созерцать сотворенное Фелицией. Фиорд был перегорожен камнями. Наметанным глазом бурильщика Стейн определил: разрушено не менее полумиллиона кубометров вулканической породы.

– Ну что, убедился?! – ликовала Фелиция.

– Ага. – Он отошел от края корзины с вновь возникшим ощущением связанных в тугой узел внутренностей и горечи во рту. Нагнулся погладить дрожащую Сьюки. – Убедился.

– Сейчас будем взрывать с другого конца, надо обеспечить надежную блокировку. Честно говоря, я не удержалась и ликвидировала эту нашлепку. Все-таки первый удар! Правда, я мастерски заделала выступ?

– Мастерски заделала… – как в трансе, повторил Стейн.

– Вообще-то я боялась, ведь отсюда всего шестьсот километров до Мюрии! У них же могут быть сейсмографы или что-то в этом роде. Чего доброго, заподозрят неладное. Но один маленький взрыв вполне сойдет за землетрясение, верно?

– Конечно, Фелиция, конечно.

Сьюки, дрожа, вцепилась в него. Призрачный рокот – эхо чудовищного взрыва – все еще звучал среди окрестных холмов. Взаправду, все взаправду. Сьюки – не мираж. И Фелиция тоже.

Через некоторое время белокурая спортсменка выключила щит, и они снова очутились в естественной атмосфере. Она наполовину высунулась, махала руками, вызывая камнепад, и смеялась. Пыль оседала на термостаты и надувные стенки корзины. У Стейна слезились глаза и стучали зубы.

– Простите за бедлам, ребята! – Светловолосая богиня одним психокинетическим усилием разогнала облака пыли. – Тут закончили! Теперь на Гибралтар, займемся серьезным делом.

– Видишь, Стейн? – прошептала Сьюки. – Теперь ты видишь?

Но он не сказал ни слова, только еще крепче прижал ее к себе.

Красный шар опять полетел на запад, подгоняемый ветром по имени Фелиция. Над вершиной Альборана и соседних потухших вулканов, над пересохшим бассейном, через гряду Гибралтара в открытое море; завис над Атлантикой, чьи белые гребешки лизали берег, тянувшийся непрерывной полосой на юг от залива Гвадалквивир в Испании до Танжера.

– Иди сюда, Стейн, – приказала Фелиция. – Мы над океаном, здесь взрывная волна не достанет нас. Покажи, откуда начинать… Ну, шевелись!

– Иду, иду.

Сьюки что было сил ухватилась за край его туники. Он разжал ее пальцы.

– Нет, – умоляла она. – Не надо, Стейн!

– Лежи, – сказал он, целуя костяшки ее пальцев. – Не смотри туда.

Фелиция ухватилась за постромки и взобралась на корзину. Босая, она стояла над бездной и глядела в сторону берега.

– Ну давай, показывай!

Он показал.

– Вон там, севернее, такое прямое ущелье. А ты… ты умеешь заглядывать под землю? Видеть сквозь камень – как Эйкен?

Она ошарашенно посмотрела на него через плечо.

– Об этом я не подумала! Но если он мог… О-о! Какое смешное нагромождение света и теней! Точно бутерброды! Вот темный слой, вот пузырчатый, некоторые слишком мутные – ничего не видно. Просто чудо!

У него окаменела челюсть. Он отодвинулся подальше от Фелиции, насколько позволяло тесное пространство корзины; полка с инструментами вдавилась ему в позвоночник. На Сьюки он не осмеливался взглянуть.

Фелиция продолжала восторгаться:

– Ух ты, какие громады! Под твоим прямым ущельем огромная поверхность, идущая под уклон к югу. Что-то вроде стыка двух гигантских изогнутых скал.

– Да, излом континентальных плит. Бей сперва по верхнему слою ската. Взломай его весь. Тут нужна серия сильных ударов. Начинай как можно глубже под водой, потом, не выходя на поверхность, двигайся к берегу и зарывайся в холмы.

– Поняла. Приготовились! Пли-и!

Стейн зажмурил глаза. Он сам как будто спустился под воду, сидя верхом на своем буре в водолазном костюме и зорко следя за лазурной яростью. Когда ему приходилось взрывать, огромные куски планетарной коры откалывались или рассыпались в пыль. Защитные сигма-поля гасили приглушенный гром. Он пробивался сквозь литосферу, а экран геодисплея показывал ему структуру Земли в трех измерениях.

– Поддаются, Стейни! Уходят вглубь. А верхние нет. В чем дело? Верхние слои только сотрясаются. Перешеек по-прежнему твердый.

– Дура! А ты думала, будет так легко? Бей к северу от впадины. Глубже!

– Да ладно, не бесись!

Земля содрогалась. В картине Атлантики произошли какие-то изменения: волны несколько иначе отталкивались от небольшого мыса.

– Хватит, – сказал Стейн. – Теперь тащи этот сволочной шар в восточную часть перешейка.

Корзина ходила ходуном, но Фелиция, как кошка, уцепилась за сеть постромок. Казалось, некая магическая сила несет шар по небу. На километровой высоте он перевалил через Гибралтарскую гряду и застыл над высохшим Альборанским бассейном.

– Загляни под скалы, – велел Стейн. – Как можно глубже. И скажи, что видишь.

– М-м… Сплошные тени. Огромная дуга между Испанией и Африкой. Верх ее обращен к Атлантике. Но трещины здесь совсем другие. Они уже не расходятся, как ответвления дуги. А там, в глубине, адово пекло.

– Держись от него подальше, черт бы тебя… Взрывай сверху. Но ниже уровня моря. Видишь, вон, где желтый слой? Прорывай туннель. Убери с дороги обломки. Бей по гротам. Сперва изнутри, потом обрушивай своды. Не растекайся по поверхности, главное – вглубь, двигайся в направлении излома, понятно?

Она кивнула, повернулась к нему спиной. Полыхнула ужасающая вспышка, за ней следом послышался непрекращающийся шум. Корзина слегка закачалась, когда девушка изменила положение, но двое пассажиров не почувствовали ни взрывной волны, ни запаха гари. Они безмятежно парили в воздухе, в то время как Фелиция перепахивала землю, из которой дождем летели камни. Восточный ветер гнал атлантические течения. Удар за ударом посылала Фелиция свою психоэнергию в земляной мостик, в самом узком месте составлявший примерно двадцать километров. Она пробурила длинную, но неширокую расщелину, если не считать места, где обрушились своды огромной пещеры, образовав воронку. Тяжелые каменные массы разлетелись в пыль, рассеиваемую ветром.

«Удар! Еще удар! Вглубь на пять километров. На десять. Рви, кромсай! Пятнадцать километров. Ба-бах! Теперь помедленнее, к самой сердцевине надломленного перешейка. Туда, где плещется в ожидании Атлантический океан. Ты устала, но останавливаться нельзя. Найди силы. В себе или еще где-нибудь… в другом пространстве, в другом времени. Кому какое дело, откуда ты черпаешь энергию? Только не отвлекайся. Бей! Ну, еще раз! Теперь уже близко. Еще разок… ну! Все, прорвалась!»

«Прорвалась?»

«Ха-ха, ну ты даешь, громовержица, норовистая девчонка из самых тупоголовых! Смотри, что ты наделала, дура чертова!»

«Трещина-то все мельче, силенок не хватило! Всего на метр ниже уровня моря. Атлантика плюет на тебя, играя с горячей шершавой поверхностью твоей дилетантской расщелины. Уже многие миллионы лет воды текут в этом направлении мимо Пустого моря. Какой странный путь…»

– Фелиция, да ты что, ей-Богу! Кому нужна такая халтура? А ну-ка, выровняй скат!

Она скорчилась, держась за постромки. Действие метапсихического заслона ослабело. Вокруг них сгущались массы раскаленного воздуха, принося с собой запах скальной пыли и плавящихся минералов.

– Устала! Я так устала, Стейни!

– Заканчивай! Подводные скалы у излома уже полетели к черту! Не сдавайся! Бей, тебе говорят! Скала обрушится под давлением воды, если ты не пророешь достаточно глубокую трещину. Где же твое рентгеновское видение?

Она не ответила, даже не послала его куда подальше, только покачивалась, закрыв глаза и цепляясь маленькими грязными ногами за борт корзины.

– Ну давай же, чертова стерва! – орал он на нее. – Нельзя вот так все бросить! Ты ведь клялась, что сможешь! Да, черт возьми, клялась!

Воздушный шар сотрясался под напором его ярости, его страха, его стыда. Вот именно – стыда!..

Фелиция медленно кивнула. Где-то надо найти необходимую силу.

«Зови ее, ищи ее! Ищи среди беспомощных искр, что составляют Разум плиоценовой Земли. Та, что в тебе, теперь отгородилась, отвернулась, но ты это предвидела. И все остальные, что также помогали тебе на Роне, отступились, пытаются показать тебе иной путь. Но ты избрала другой источник энергии, такой яркий, такой рассветный, он не отвернется! В нем твое истинное Единство, в нем сила, уносящая тебя ввысь, и вглубь, и вширь. Прими его. Энергия поступает. Ты взнуздываешь ее своими творческими метафункциями, усмиряешь, подавляешь, преобразовываешь. И обрушиваешь вниз…»

Поскольку метапсихический щит совсем рассосался, шар подбросило вверх взрывной волной и отнесло в сторону. Стейн гортанно вскрикнул. Тела в корзине беспомощно, как куклы, подпрыгивали, их швыряло на надувные поверхности и друг на друга.

Оглушенные, Стейн и Сьюки катались по корзине, не в силах даже сцепиться руками. Толстая оплетка вздыбилась, ударила в горячую решетку генератора, но отскочила, неопаленная, и завращалась в бешеном вихре. Ввинчиваясь в небо, шар наконец вырвался из ионизированного кокона. То, что несколько секунд назад было сморщенным, змеевидным алым пузырем, распрямилось, разгладилось. Шар поплыл в высоком и тонком воздухе, медленно восстанавливая равновесие.

Стейн наконец отважился подняться на ноги и выглянуть.

Внизу клубился океанский водопад.

Дым и пыль рассеялись, ему было хорошо видно, что произошло. Прорыв в перешейке на глазах расширялся. Коричневые и желтые скалы по обеим сторонам его таяли, как сахар в стакане чая. На востоке слепая лавина десятикилометровым фронтом вливалась в Пустое море. Сероватый покров тумана из загрязненных пылью брызг устилал дно Альборанского бассейна.

Он услышал голос Сьюки. Она вскочила на ноги и встала рядом с ним.

– Где?.. – спросила она.

– Наверно, умеет летать, – ответил он. – Как Эйкен. Поищи своим золотым торквесом.

Сьюки сжала теплый обруч, глядя вниз на яростные потоки, прорывающиеся к западу сквозь расколотый перешеек. Если только не подует ветер с суши, никто в Мюрии не разглядит дымовой завесы.

– Ничего, Стейн. Нигде нет.

Шар продолжал снижаться. Будто не слыша ее, викинг сверился с приборами.

– Три тысячи пятьсот двадцать восемь метров, курс ноль двадцать три. Еще один воздушный поток. Совсем близко к нужному нам направлению. – Он повертел ручку теплового генератора.

– Стейни, я должна сказать Элизабет!

– Хорошо. Но только ей. Больше никому.

Спидометр указывал на то, что они движутся достаточно быстро, но мужчине и женщине казалось, будто они повисли в ясном голубом небе.

– Она не отвечает, Стейн. Не пойму, что могло случиться! Я, конечно, не сильна в телепатической связи, но Элизабет всегда улавливала меня на нашем канале…

Он вздрогнул, схватил ее за плечи.

– Не смей вызывать остальных!

– Прекрати, Стейни! Я никого не вызывала! Больше никто и не сможет…

– Сьюки уставилась на него. Он открыл один из ящичков и что-то достал оттуда. – Ох, нет! – прошептала она.

– Я люблю тебя. Но этого тебе не остановить. Даже если бы Фелиция и не взорвала перешеек, наводнение все равно случилось бы. Пусть сотрется весь этот кошмар. Элизабет… если она еще там, сумеет спастись. Не тревожься за нее. Ты ни о ком из них больше не должна тревожиться.

Холодный металл коснулся ее шеи. Искаженное, неумолимое лицо викинга расплывалось в ее затуманенных глазах.

– Не бойся, – сказал он. – Так будет лучше.

С превеликой осторожностью он просунул стальное лезвие под золотой обруч. И начал медленно пилить.

«Бреда! – закричал ее ум. – Бреда!»

Перепиленный торквес лопнул на горле, причинив боль. Но она все же услышала ответ:

«Успокойся, дочь моя, предначертанное да свершится.»

6

Второй день Великой Битвы начался первой смертельной схваткой. До открытия «врат времени» Отборочный Турнир служил для выявления способностей неофитов тану, но теперь в основном в нем принимали участие серые, поэтому он получил название Человеческой Схватки. Сотни мужчин-гладиаторов и небольшое число серых женщин дрались на уничтожение, используя все мыслимые приемы воинского искусства. Один сектор поля был разделен на маленькие площадки, с тем чтобы публика могла полюбоваться на кровавое зрелище с близкого расстояния. Для букмекеров наставал звездный час. Толпа болельщиков разочарованно гудела (особенно надрывались беженцы из Финии), узнав, что двое высоко котирующихся участников не будут выступать. Ни Стейн, ни овеянная недоброй славой Фелиция не появились в программе, и этому не было дано никакого объяснения.

Борьба продолжалась с зари до полудня в обстановке великой торжественности и завершилась ритуальной свалкой, напоминавшей об изначальной природе этого события. Серые победители, не получившие ранений, удалились готовиться к завтрашнему Главному Турниру, в котором выступят бок о бок с серебряными, золотыми и серыми ветеранами против фирвулагов. Поверженных гладиаторов и дев-воительниц препроводили к госпитальным павильонам для помещения в Кожу. Горстку тяжелораненых, а также трупы оттащили к великолепному стеклянному сосуду, напоминающему отделанную серебром и черным крепом ложу, которая стояла у южного края поля на высоком и прочном помосте. Стены ее были прозрачны и несокрушимы.

Теоретически остаток второго дня следовало посвятить выбору лидеров Битвы путем демонстрации сил. Затем враги должны разделиться для ночного пиршества и обращения к Богине перед началом открытых военных действий. Однако на практике все капитаны были избраны сотни (или даже тысячи) лет назад и теперь просто заявляли о своем присутствии, дабы какой-нибудь выскочка не узурпировал принадлежащую им власть. Если кому-либо бросали вызов, обе стороны демонстрировали метапсихические силы и подвергались оценке воинством своей расы. Правящие чемпионы имели привилегию вызвать соперников на поединок с оружием в руках и с применением метафункций в любой момент Главного Турнира.

Как сторона, проигравшая прошлогоднюю Битву, фирвулаги первыми представили своих капитанов. Королевский помост расширили до размера демонстрационного, а оба короля в сопровождении неучаствующей знати отошли в глубь его, чтобы их ненароком не зацепило, и уселись на троны. Соперникам надлежало направлять удары точно друг в друга, но были известны несчастные случаи, поэтому специальная команда из Гильдии Психокинетиков заняла позиции по периметру платформы, защищая толпу невидимой стеной. Затем лорд Маршал Спорта представил великих фирвулагов, которые просто выступили вперед, а когда никаких вызовов не последовало, удалились под аплодисменты трехрасовой публики.

Да, презентация лидеров маленького народа была почти формальной. Медор, Айфа, Галбор Красный Колпак, Скейта Устрашительница, Нукалави Освежеванный, Тетрол Костоправ, Блес Четыре Клыка, Бетуларн Белая Рука и, наконец, Шарн-Мес были встречены громом аплодисментов, и никто не посмел оспорить их первенства. В завершение, опять-таки согласно ожиданиям, король Йочи объявил имя Стратега. Не молодого Шарна, который в течение последних двадцати битв исполнял эту неблагодарную миссию, но самого Пейлола Одноглазого.

Вспыльчивый гигант из числа первых пришельцев, в полном обсидиановом облачении, с жутким гребнем на шлеме, под гром приветствий взошел на помост. Многие тану, люди и даже фирвулаги еще ни разу не видели его в деле, поэтому теперь пошли разговоры о том, что силы его атрофировались без употребления. Разумеется, вызвать его никто не осмелился, но как фактический неофит он был обязан продемонстрировать собранию свои первичные метафункции.

Пейлол широко расставил ноги и вытянул руки-копья. Затем поднял голову, будто вглядываясь в высоко стоящее солнце. Забрало его шлема оставалось опущенным, но зрители знали, что под ним вовсе даже не один, а оба глаза. Первый представлял собой нормальное глазное яблоко с налитой кровью радужной оболочкой. Левый, как правило, прикрывала повязка, поэтому о его цвете никто не мог ничего сказать, но теперь он, вне всяких сомнений, был обнажен, подобно грозному оружию.

В небе появились тучи, вызванные непомерной творческой силой старого великана. Густые, плотные, низко нависшие, они то и дело вспыхивали под неестественно багровыми молниями. Великан в черных доспехах даже не шевельнулся. Но, повинуясь его воле, забрало шлема медленно приподнялось.

Два фиолетовых разряда, волоча за собой громовые раскаты, слетели с облаков прямо в латные рукавицы Пейлола. В ответ на это из-под шлема вырвался алый луч, прорыл туннель в тучах, подобно тому, как пушечное ядро ударяет в стены снежной крепости, и солнце блеснуло в глазу Стратега. Забрало тут же опустилось. Небо вновь стало ярко-голубым.

– Слитсал, Пейлол! – хором воскликнуло рыцарство фирвулагов. – Слитсал, Пейлол Стратег! Слитсал!

Король Йочи поднялся с трона и прорычал:

– Доверяем Стратегу Пейлолу Одноглазому отстоять на Великой Битве честь нашего племени!

На том презентация фирвулагов закончилась, настала очередь тану. В прошлые годы маленький народ обычно пропускал эту часть программы, поскольку у всех подводило в брюхе, а стоять в теплых одеждах под неумолимым средиземноморским солнцем тоже радости мало. Но сегодня никто не ушел. По слухам, в системе власти тану должны были произойти грандиозные перетряски, и никто из фирвулагов не желал пропустить столь захватывающего момента.

Все началось довольно мирно, поскольку вначале следовали представления низшего командного состава. Блейн, гибрид из Гильдии Психокинетиков, не получил вызова, за ним вышел Альборан – Пожиратель Умов, еще один полукровка, своими творческими способностями обеспечивший себе место в Высоком Столе. После них выступили леди Бунона Воительница в серебристо-зеленых доспехах и ястребином шлеме и Тагал Меченосец – эти двое отвечали в основном за подготовку серых воинов и были встречены овацией людей и гибридов.

После борцов настал черед глав гильдий. По древнему обычаю, они имели право не принимать участия в драке и посылать на поле битвы своих делегатов.

– Глава Гильдии Корректоров Главный Целитель Дионкет! – возвестил Маршал Спорта.

Высокая фигура в простом бело-красном одеянии спустилась на помост. В руках у Целителя даже не было оружия.

– Желает ли кто-либо оспорить его власть?

Желающих не нашлось. Дионкет знаком повелел высокому воину в рубиновых доспехах приблизиться и стать рядом с ним.

– Поручаю лорду Куллукету, Королевскому Дознавателю и моему заместителю, отстоять честь Гильдии на Великой Битве.

Оба удалились под гром приветствий тану и насмешливый ропот фирвулагов.

– Глава Гильдии Психокинетиков лорд Гории Ноданн!

Подошедший розово-золотистый Аполлон явно ожидал вызова. Но такового не последовало, и он также доверил своему заместителю и брату Кугалу – Сотрясателю Земли представлять Гильдию на Битве, так как сам присутствовал на ней в качестве Стратега. Когда эти двое сходили с помоста, здравицы тану звучали громче, людские – тише, ропот фирвулагов стал еще более язвительным.

– Глава Гильдии Принудителей лорд Себи Гомнол!

Шум толпы резко оборвался.

Сверкая доспехами, с трона поднялся Тагдал.

– Поскольку наш любимый сын Себи Гомнол призван в объятия Таны, объявляем пост главы Гильдии Принудителей вакантным и призываем претендентов на его замещение показать свою силу!

Сапфировый титан Имидол взобрался на помост под радостные приветствия тану. За ним вышла еще одна высокая фигура; голубые доспехи и шлем были закутаны в плащ и капюшон из темно-бронзовой парчи. Маршал Спорта откашлялся.

– Великий король и отец! Благородное воинство тану! Перед вами кандидат лорд Имидол…

Крики, рукоплескания.

– А также изгнанник Лейр, предшественник Себи Гомнола на посту главы Гильдии Принудителей!

Под единый вздох толпы бронзовая накидка была отброшена. И низложенный лорд Принудитель предстал во всем великолепии рядом со своим грозным юным соперником.

Тагдал долго молчал. Конечно, он чувствовал, что носится в воздухе. Тысячи лет назад другой низложенный, изгнанный повелитель дерзнул вновь заявить свои права, так что прецедент уже имелся. Наконец король обратился к кандидатам:

– Продемонстрируете ли вы свою силу здесь или сразитесь на поединке?

По праву рыцаря Высокого Стола ему ответил Имидол:

– Мы будет сражаться в смертном бою в тот момент Главного Турнира, какой укажет Богиня.

Раздались жидкие аплодисменты тану, в то время как фирвулаги завопили и засвистели при виде явного замешательства врага. Принудители в голубых доспехах сошли со сцены.

– Глава Гильдии Творцов Властелин Ремесел Алутейн!

Старый толстяк в расшитом кафтане выступил вперед, и Маршал стал выкликать желающих бросить вызов. В воцарившейся тишине слышались хриплые крики чаек. Легкий восточный бриз вздувал серебристые волосы Алутейна и длинные усы, свисавшие с окаменевшего лица. Он глянул через головы толпы, словно бы созерцая бледную лагуну, пока еще безобидно подступавшую к Серебристо-Белой равнине.

– Я вызываю его, – сказала Мерси.

Толпа расступилась перед ней. Она вышла и повернулась лицом к Алутейну; на ней были облегающие парадные доспехи тонкой выделки из серебристого стекла, инкрустированного изумрудами. Голова Мерси была непокрыта, лишь узенькая изумрудная диадема венчала развевающуюся золотистую гриву.

– Великий Властитель! Лорд Творец! Благородные рыцари! – выкрикнул Маршал. – Перед вами кандидат Мерси-Розмар, леди Гории, супруга Ноданна Стратега.

– Демонстрация или поединок? – спросил Тагдал.

– Демонстрация, – заявил Властелин Ремесел. – Пусть принесут Крааль.

Обслуживающий персонал Гильдии Творцов поставил между Мерси и Алутейном ритуальный котел. Толпа фирвулагов, не в силах сдержать любопытство, придвинулась поближе к платформе и лихорадочно, в нарастающем ритме, жужжала, делая странные тональные паузы.

Звенела стеклянная цепь, безуспешно пытаясь восстановить порядок. Наконец Мерси дали возможность высказаться:

– Я, Мерси-Розмар, призываю лорда Алутейна на ваших глазах разрушить мое творение.

Юная нимфа и старый фавн скрестили взгляды поверх огромного котла. Легкое радужное сияние заструилось из обтянутых перчатками пальцев Мерси. В ответ из ладоней Властелина Ремесел потекла чернота, окутавшая не только разноцветную дугу Мерси, но и весь котел. У зрителей тану вырвался торжествующий клич. Люди в торквесах и фирвулаги разочарованно заверещали.

Чернильная амеба достигла края платформы в опасной близости от фирвулагов, и мрамор зашипел, задымился, точно под воздействием экзоплазматической кислоты. Маленький народ разом отпрянул; психокинетики приняли оборонительную стойку.

Алутейн засмеялся.

Но что-то вдруг сверкнуло среди темной массы, словно редкостная зеленоватая звезда, прорезающая угольную туманность. Чернота рассеялась. В клубах пара над растворяющимся мрамором помоста все вновь увидели Мерси. Улыбка ее стала еще лучезарнее. Радужный вихрь устремился в недра Крааля, и оттуда полетели искры и звон. Черная волна отхлынула, угрожая своему создателю.

Властелин Ремесел вскрикнул. Здоровенный молот угрожающе навис над Мерси и Краалем. Но и это творение Алутейна оказалось бессильным. Разноцветный торнадо Мерси, вчетверо превышающий рост самого высокого тану, вставал из котла. От него полетели такие же радужные сгустки. Алутейн ловил их огромной черной сетью, бомбил психоэнергетическими разрядами, загоняя обратно в котел или пытаясь обрушить на женщину. Но радуга ускользала от него и все ширилась, набирала силу, нависая над толпой…

На тану, фирвулагов, людей посыпалась манна, дождь ярких пузырей; их ловили, вскрикивали, находя внутри леденцы, охлажденные фрукты, маленькие восхитительные пирожные и прочие яства, как из рога изобилия сыпавшиеся на голодных ликующих зрителей всех трех рас.

– Сланшл, Розмар! Сланшл, благородная леди Творец! Сланшл!

Она стояла, опустив очи долу, полностью восстановив попорченный помост и одной серебряной рукой держась за край пустого котла. А толпа не унималась: ведь никогда прежде ни один творец не предъявил публике осязаемую органическую материю, которая и не думала исчезать. Астральные закуски Мерси были далеко не иллюзорны, это могли засвидетельствовать желудки тысяч зрителей! Поэтому талант неофитки был встречен восторженно не только в силу его новизны, но и в силу практической ценности.

– Поручаю лорду Велтейну отстоять честь нашей Гильдии на Великой Битве! – высоким чистым голосом воскликнула Мерси.

Тану устроили такой тарарам, улюлюкая отверженному лорду Творцу, что лишь немногие услышали вторую часть речи Розмар:

– Призываю Алутейна, бывшего главу Гильдии Творцов, выбрать между изгнанием из нашего благородного общества и закланием во славу нашей милосердной Богини.

– Заклание! – гордо ответил Алутейн.

Но от него уже все отвернулись, и он без эскорта проследовал к Великой Реторте и присоединился к ожидающим внутри приговоренным.

Вперед вышла Мейвар – Создательница Королей. Ей никто не бросил вызова как главе Гильдии Экстрасенсов, более того – никто не удивился, когда она назначила Эйкена во главе борцов Гильдии, кроме разве наместницы от потомства Риганоны. Наконец Верховный Властитель Тагдал провозгласил Ноданна Стратегом тану, и на этом манифестация закончилась.

С последним громовым приветствием толпа разбрелась по двум палаточным городкам, выросшим по обе стороны равнины. Остаток дня и часть ночи они проведут в пиршествах и развлечениях, пока рассвет не возвестит новый, третий день Великой Битвы – открытую схватку древней войны.

В каких-нибудь восьмистах километрах к западу от Серебристо-Белой равнины пауки, скорпионы и муравьи, обитатели Альборанского бассейна, миллионами захлебнулись в воде. Маленькие летучие хищники, такие, как осы и мухи, прожили дольше, улепетывая от подступающей соленой воды до тех пор, пока ночная влага не пропитала крылышки и не погрузила бедных насекомых в бушующую пучину.

7

До рассвета оставались минуты. Противоборствующие армии выстроились друг против друга в полной боевой готовности.

Превосходящие числом фирвулаги, как всегда, пешие, танцевали и подпрыгивали, сбившись в беспорядочные кучки вокруг своих капитанов, и напоминали стаи черных броненосцев. Таинственные штандарты с фестонами из позолоченных черепов трепетали на ветру, словно бросая вызов врагу, ибо победа в Битве определялась по числу захваченных знамен и слетевших голов. Маленький народ вооружился сверкающими мечами, остроконечными дубинками, цепями и алебардами самых причудливых форм. У фирвулагов не было луков, стрел и метательного оружия: оно, как и боевые халикотерии, противоречило их воинским традициям. У многих, правда, имелись копья, но фирвулаги не столько метали их, сколько пронзали уже поверженного противника, потому копья в прошлом не наносили большого ущерба иноходцам и тяжело вооруженным всадникам.

Немногие фирвулаги в преддверии Турнира сумели удержаться от ткачества иллюзий. Призрачный крылатый змей взмыл над когортой, возглавляемой Карбри Дракононодобным. На другом конце поля зловонный взрыв сопутствовал появлению чудовищного циклопа, расплескивающего соль и гной под непристойные протесты товарищей по оружию. Возле берега катилась бесформенная зеленовато-желтая студенистая масса, изрыгая безумные вопли.

Силы тану встретили эту свалку с гордым и невозмутимым достоинством. В первых рядах стояли отряды кавалерии – серые, вооруженные луками, копьями, мечами, в бронзовых и стеклянных доспехах, с развевающимися плюмажами на шлемах, послушные умственным командам офицеров в золотых торквесах. За ними тянулись эскадроны пяти метапсихических Гильдий: как иноходцы, так и всадники ослепляли всех фосфоресцентным сиянием своих лат. Принудители и психокинетики составляли самый многочисленный отряд, творцов было поменьше, экстрасенсов и целителей – еще меньше, поскольку основная часть их на этом этапе Великой Битвы выполняла обслуживающие функции.

За Гильдиями следовали контингенты из различных городов – у каждого свой прославленный чемпион и свое знамя, которое ни в коем случае нельзя уступать врагу. Позже, когда Битва разгорится вовсю, как региональная, так и гильдийная сегрегация будет забыта, и бойцы станут стекаться под знамена самых отважных, самых ловких, умеющих не только нападать, но и обороняться.

Небо над Большой лагуной отливало золотом. Едва показался нимб солнца, от него полилось ярко-зеленое сияние, лишь секунд через двадцать сменившееся белым.

– Знак! Знак! – завизжала орда фирвулагов и бросилась вперед. От топота обсидиановых ног зазвенели, задрожали соляные пустоши.

Тану ожидали врага, вытянувшись полукругом, высоко подняв знамена и удерживая в узде иноходцев.

Солнце набирало силу. Ноданн Стратег взлетел на своем закованном в латы скакуне и сверкнул перед противником, будто солнечный диск. Умственному кличу вторил громовой голос на древнем языке тану:

– На бардито!

Стеклянные трубы в руках у воительниц заблестели. Семь тысяч усыпанных каменьями щитов зазвонили, словно колокола, когда в них ударили плашмя стеклянные мечи. Дикие вопли фирвулагов перекрыл подхваченный рыцарями тану и их человеческими союзниками клич:

– На бардито! На бардито тайнел о погеконе! (Вперед, бойцы Многоцветной Земли!) Два войска схлестнулись, и началась трехдневная схватка умов и оружия. Имеющие уши да услышат гром Битвы высоко на склоне Горы Героев.

– В этом году все будет по-другому, – посулил Шарн-Мес Пейлолу.

Стратег фирвулагов в обличье черной шестиногой выдры с горящими клыками и когтями не отозвался; только опал размером с обеденную тарелку, прикрывающий его глаз, излучал недоверие. Ну конечно, он же не был в Финии!

Молодой и старый генералы, окруженные адъютантами, из-под маски своих иллюзий смотрели, как разворачиваются первые стычки. Но спустя час даже Пейлол вынужден был признать, что маленький народ держится на удивление отважно – словно бы новая, живая струя влилась в его кровь. Победа над Финией не только подняла боевой дух фирвулагов, но и заразила их новыми идеями.

Шарн в обличье трехметрового скорпиона-альбиноса, весь прозрачно-восковой, со светящимися в полостях внутренними органами, мысленно указал на приближающихся всадников.

«Гляди, Стратег! Никаких больше тактических отступлений! Смотри, что сейчас будет!»

Эскадрон серых летел быстрее ветра на отряд из шестидесяти с лишним фирвулагов, а те, видимо, приготовились, по обыкновению упрямо и безнадежно, стоять до конца. Однако за секунду до того, как копыта втоптали в землю черные щиты, пехота вдруг рассыпалась и пошла пороть ножами незащищенные животы иноходцев и перерубать топорами уязвимые коленные сухожилия.

– Будь я проклят! – вскричал Пейлол.

Серая конница была вмиг опрокинута. Смертельно раненные животные сбрасывали всадников, отчаянно ржали и валились наземь с выпущенными кишками. У тану оставалась в резерве людская пехота, но маленький народ числом одерживал перевес в рукопашном бою, хотя серые были подчас физически сильнее и повиновались умственным приказам знаменосцев драться, не щадя жизни. Призрачные видения и прочая дьявольская нечисть то и дело врезались в гущу схватки. Воздух сотрясался от умственной пальбы. Офицер в золотом торквесе и голубых доспехах принудителя ухитрился свалить полдюжины фирвулагов, пока его не накрыла груда тел. Какие бы чудеса храбрости ни показывали тану, за фирвулагами оставалось явное превосходство.

– А эта задумка с конницей не так уж плоха, – признал Пейлол.

– Мы переняли ее у людей в Финии, – пояснил Шарн. – Один ремесленник из первобытных сказал, что такая тактика в традициях его этнической группы… А подсекать сухожилия предложила их монахиня – ты только представь! Она видела, как Моригель таким манером порешила Эпону.

– Моригель? Ворон? А-а, женщина-монстр, Фелиция! – Пейлол тряхнул страшной хищной головой. – Благодарение Тэ, она сошла со сцены. Ходят слухи, что вырвалась из объятий красавца Кулла и улетела на большом шаре, наполненном горячей кровью. Ох уж эти дешевые эффекты! Пускай бы только подольше оставалась там, куда ее черт унес.

Фирвулаги уже нацепили на пики тридцать отсеченных голов. Одну, в шлеме из голубого стекла с золотистым плюмажем, насадили на штандарт ее владельца. Забрало шлема было открыто, и мертвые глаза с легким удивлением уставились на перепачканное кровью голубое знамя.

Группа фирвулагов подбежала к командующему.

– Что скажешь, Стратег? – рявкнул карлик, приплясывая вокруг Пейлола.

– Яви нам свое искусство, как в старые добрые времена!

– Спасибо, братцы, не подкачали! – прохрипела ужасающая выдра, проглотив ком в горле. – Я горжусь вами!

Пейлол сдвинул опаловый заслон с левого глаза и пронзил взглядом сразу несколько голов. Черепа сорвались, закружились, словно метеоры, над пиками воинов, затем упали наземь, сложившись пирамидой, на верху которой красовалась посрамленная эмблема. Каждый из черепов был облит золотом и представлял собой готовый трофей.

– Слитсал, Пейлол! – взревели фирвулаги и, размахивая оружием, бросились искать новой встречи с врагом.

Меж двух карликовых трупов лежал человек и притворялся мертвым в надежде, что ему удастся продержаться до заката, а потом улизнуть.

С превеликой осторожностью Раймо Хаккинен пощупал свой задранный кверху крестец. Стеклянная рукавица со звоном наткнулась на юбочку из набедренников, прикрывавшую его тыл. Черт! Дырявая башка! Нет у него заднего кармана. И его доброй фляжки «Демерары» с Гудзонова залива давно след простыл. Даже воды не напьешься. Нечем утолить жажду, ежели, конечно, ты не вампир! Из прорези стеклянного розового забрала донесся всхлип.

Но в грохоте кипевшей вокруг Битвы никто этого не услышал.

Ясное дело, они его принудили.

Хохочущие танусские гиены утащили его с банкета, раздели до нитки и подобрали для его исхудалого тела подходящую психокинетическую сбрую. Серый лакей фыркал, натягивая на него исподнее: сперва хлопковую нательную рубаху и подштанники, затем прекрасно скроенный комбинезон из плотной газовой ткани, укрепленной плексигласовыми шариками размером с горошину, – хорошая штука, воздушная, непробиваемая, и весит всего несколько граммов. Шесть танусок сами обрядили его в доспехи из розово-золотистого стекла и наказали храбро сражаться и заслужить себе славу на Серебристо-Белой равнине. После чего он с непокрытой головой принужден был опуститься на одно колено, принять из их рук меч из розового небьющегося стекла и по очереди ублажить дам единственно доступным при таком облачении способом. Пройдя через подобное унижение, «лорд Раймо» (как они ласково его называли) дал нахлобучить на себя великолепный шлем с козырьком, чем-то напоминающий зюйдвестку, вложил меч в болтающиеся сбоку ножны и, подталкиваемый в спину, поплелся к взнузданному иноходцу, который, судя по всему, так и рвался в бой. Попона на нем была выкрашена в ядовитый цвет фуксии с канареечными, вышитыми конским волосом узорами (пародия на геральдические цвета Гильдии). Не успел Раймо и глазом моргнуть, как очутился в седле и огромный скакун взял с места в карьер, так что бедолага едва не шмякнулся оземь и не отшиб свой чайник.

Но чудом ему удалось удержаться в седле, и в награду цепочки наслаждения отозвались шестью раздельными чмоканьями.

По освещенной факелами и украшенной знаменами улице, среди разряженных воинов и болельщиков, Раймо доехал до Серебристо-Белой равнины. Занимался серый рассвет. Дамы негромко и мелодично наигрывали на струнах его души, приводя в состояние эйфории. Но едва он достиг арены, из торквеса грянула бурная эпиталама и адреналин, впрыснутый в сердце, наполнил его дикой злобой против врагов-фирвулагов, чьи полки маячили в предрассветных сумерках. Дрожа от азарта, Раймо влился в батальон серебряных психокинетиков.

Но войско целый час провело в ожидании. Оставшись без внимания дам, Раймо растерял весь боевой пыл, и в мозгу его восторжествовали остатки разума. Он очень скоро обнаружил, что за ним не следят, никто его больше не принуждает: видно, ведьмы забыли передать контроль над своей человеческой игрушкой Кугалу, Фиану либо еще кому-нибудь из офицеров.

Когда прозвучал сигнал «к бою», он сорвался с места, размахивая мечом и вопя в два голоса, но изнутри младенческий ум был холоден и одержим страхом.

Сперва его спас халикотерий. Хорошо обученное, хотя и норовистое животное довольно успешно уворачивалось от коварных фирвулагов и наконец вынесло его в арьергард пехоты. К тому времени атмосфера уже пропиталась пылью и миражами, и никто из соратников не обратил на него внимания.

Настал момент подумать о бегстве.

Раймо боязливо озирался, нахлестывая мечом воздух и прикрываясь щитом от чудовищных порождений дьявола, колеблющихся в лучах солнца. Он метался среди кошмарной сумятицы; бойцы обеих армий появлялись перед ним и исчезали, словно на экране проектора. Лишь один аспект войны в какой-то мере сохранял приметы реальности – безголовые тела людей, тану, фирвулагов и животные, обильно удобряющие землю густой алой кровью и дымящимся навозом.

Один раз он приподнял забрало своего шлема и очень аккуратно, дабы не испугать халика, сблевал. Высокорослое животное пробиралось среди трупов, а он потихоньку направлял его к белому туманному диску восходящего над лагуной солнца. Там, на побережье, ему, может быть, удастся завладеть судном фирвулагов и найти в своем основательно потрепанном психокинетическом потенциале хоть несколько ватт, чтобы прорваться к острову Керсик.

Ну хоть немного везения! Господи! Разве он не заслужил этого после стольких адских мук? Надо же, как наскакивают, проклятые коротышки! Держись, милый, держись!

Халик держался стойко. А фирвулаги, по счастью, не пускали стрелы и дротики, лишь орудовали копьями, потому он за своим щитом, в высоком седле, чувствовал себя довольно уверенно…

До тех пор, пока гигантский фиолетовый паук не выплыл из тумана и не забрался к нему на спину. Одна из лап пролезла под пластину, прикрывающую круп халика со стороны хвоста. Животное испустило душераздирающий вопль и ткнулось мордой в пыль, пронзенное длинным лезвием. Раймо вылетел из седла и приземлился со звуком разбитого ксилофона. Он увидел, как паук, пошатнувшись, растворился, а вместо него вокруг бывшего лесоруба запрыгал, завизжал фальцетом фирвулаг в заляпанной кровью кирасе – точь-в-точь сварливый гном из диснеевского шедевра.

– Ага, попался! Попался! – ликовал фирвулаг, размахивая у него перед носом черным, остро заточенным ножом.

– На помощь! – заголосил Раймо и приготовился дать деру. Но перед ним бился в предсмертных судорогах халик, не давая ему прохода мелькающими ногами.

«Помогитепомогитепомогитепомогите!»

«О силы небесные, дровосек! Ты ли это?»

«Эйк! Эйк, ради Христа!»

К нему откуда-то протянулся пыльный луч, словно от карманного фонарика: безобидно скользнул по розовым доспехам, а когда перекинулся на фирвулага, то как-то сконцентрировался.

Конечности карлика судорожно дернулись, обсидиановый нож отлетел в сторону. Оранжево-желтый луч лизнул тело гуманоида, расплавил кирасу, и на теле остался страшный ожог. Фирвулаг пронзительно визжал. Из тумана послышался удовлетворенный голос:

– Недурно сработано. – И астральный луч уперся прямо в разверстую пасть карлика. Последовал негромкий взрыв; за ним распространилось зловоние.

– Да открой гляделки-то, дровосек. Твой сиятельный рыцарь пришел к тебе на помощь.

Все еще оглушенный, Раймо трясущимися пальцами приподнял забрало. Огромный черный иноходец в золотых латах добродушно глядел на него из-под золотого султана. А еще во лбу его торчал граненый аметистовый шип, как у единорога. В седле восседала миниатюрная сверкающая фигурка, казалось, излучавшая неудержимую силу. Ни оружия, ни щита Раймо не разглядел, в руке у человечка было фиолетовое знамя с эмблемой, показывающей фигу миру изгнания. Черный плащ с фиолетовой каймой во всем незапятнанном блеске прикрывал подбитые золотом доспехи Эйкена Драма. Он усмехнулся и, не шевельнув пальцем, поднял Раймо на ноги.

– Ну вот, дровосек. Ты опять как новенький. Ступай обратно в ад, свидимся позже!

– Погоди… – взмолился бывший лесоруб.

Но Сиятельного уже и след простыл. Шум битвы сгущался вместе с облаками дыма и пыли. С минуты на минуту он вновь попадет в какую-нибудь передрягу.

Раймо, пошарив вокруг, нашел свой меч. Обогнув издыхающего иноходца и жуткую массу, в которую превратился карлик, он поспешил в противоположную от психокреативных взрывов сторону, подальше от бряцания стекла и бронзы, от хора человеческих и нечеловеческих воплей, наполнивших его слух и ум. Но, сделав несколько шагов, застыл на месте: ничего не видно, куда ж идти?

– Что делать, что делать? – скулил он.

Продержись до заката, посоветовал ему внутренний голос, у тебя будет по меньшей мере три часа, пока поле очищают от трупов и раненых. Легко сказать – продержись! Тут и спрятаться-то негде…

Он споткнулся о тела двух обезглавленных фирвулагов и сказал себе: дальше бежать бессмысленно. Ты знаешь, что тебе не найти на равнине ни одного естественного укрытия – так почему бы и нет?.. Он повалился наземь и заполз под черные раскинутые конечности. Затем, как учил Эйкен, когда бабы чуть не свели его с ума, загнал свой ум в маленький спасительный закуток. Если кто-нибудь не направит на него прожектор мысли, то он спасен. Весь в предвкушении блаженного отдыха, почти не чувствуя боли, Раймо Хаккинен стал ждать.

Солнце поднялось высоко, опалило зноем Серебристо-Белую равнину, и раскаленные воздушные потоки подняли завесу пыли к небу. Военные действия возобновились. Героических деяний насчитывалось немало в обоих станах, но серых рекрутов косила новая тактика маленького народа, что было чревато большими опасностями для воинства тану.

Раймо лежал неподвижно, хотя подчас схватки разгорались буквально в нескольких метрах от него. Его мучили жара и жажда, затекли руки и ноги. Тучи мух устроили кровавое пиршество в мертвой плоти фирвулагов, несколько насекомых заползло и ему под шлем. Опомнившись от потрясения, он пустил в ход свой психокинез и раздавил их о забрало. Время от времени он погружался в тяжелую дрему. Желтые и розовые перья на его шлеме создавали относительную тень, но Раймо все равно кипел в замкнутой раковине из розового стекла. Наконец закатное солнце окрасило гребень Авена в кровавый цвет и скрылось.

Один-единственный горн вывел серебряную ноту, которая эхом прокатилась в усталом мозгу.

Шум Битвы стихал. Повеяло блаженной прохладой. Войска удалились на короткий отдых.

Теперь уж скоро, подумал Раймо. Как только стемнеет.

Он не спал, но ни разу не позволил себе пошевелиться. Его укрытие, как на грех, оказалось в опасной близости от палаточного лагеря тану. Целители и ясновидцы высыпали на Серебристо-Белую равнину с миссией милосердия. Да и военачальники не дремали: поменяв коней, выезжали оценивать результаты дневной баталии. Не дай Бог, кто-нибудь его заметит!..

Он изо всех сил сдерживал мысли, снова углубившись в маленький черепной закуток.

«Я мертв, оставьте меня в мертвых, я покойник, не обращайте внимания, проходите, проходите!»

– Может, все-таки не совсем покойник? – прозвенел в ушах голос, но Раймо не открыл глаз.

Смех.

– Вставай, брат-психокинетик. Не так уж и тяжело ты ранен.

Тела фирвулагов – спасительное прикрытие – сползли с него. Он по-пластунски заскользил по солончакам, но кто-то ухватил его за голову, заставил выглянуть из-под забрала.

Две тануски – одна в фиолетовом, другая в красно-серебряном. А за ними двое дюжих голошеих с носилками. Рядом, как безголовые манекены, лежали фирвулаги.

– Да он вовсе не ранен, сестра, – сказала ясновидящая. Ее глубокие глаза зловеще сверкали из-под фиолетового капюшонах.

– И верно, – подтвердила целительница. – Ум тоже не тронут врагом. Он симулянт. Дезертир!

Охваченный ужасом, Раймо поднялся на ноги. Занемевшие ноги отказывались держать его. Он пошатнулся, и с обеих сторон его подхватили умы обеих дам. Он вытянулся и застыл неподвижно, точно статуя в розовых, забрызганных чужой кровью доспехах.

– Знаешь, что бывает за трусость, первобытный? – спросила ясновидящая.

– Да, высокочтимая леди, – поневоле ответил Раймо.

– Тогда ступай туда, где твое место!

Он опустил голову и понуро поплелся через поле к Великой Реторте.

На семьсот километров западнее вытянулось на склоне Альборана тело юного плезиозавра. Не ведая об опасности, он охотился на тунца в водах Атлантики. А сами тунцы гонялись за головоногими, а головоногие преследовали стаю серебристых сардинок, которые в свою очередь нацелились на микроскопические организмы океанского планктона. Нежданная волна подхватила больших и малых тварей и всосала в Гибралтарский рифт.

В течение адской четверти часа все они кружились в водовороте, увлекаемые к гигантскому водопаду. Изящную шею юного плезиозавра сломал пенистый вал нового Средиземного моря. Он умер мгновенно. Разбитые, разорванные о зубья подводных скал тунцы протянули ненамного дольше головоногих. Благодаря малым размерам сардинки ухитрились скатиться по водяной горе без физических повреждений. Немного опомнившись, они уже хотели вернуться к прежнему образу жизни, но в омут Альборанского бассейна нанесло столько ила, что крохотные тельца увязли, и рыбешки задохнулись. Из всех живых существ, волею судеб попавших в новорожденный пролив, уцелел только планктон.

Плезиозавра выбросило на склон вулкана, что прежде высился шестисотметровой громадой над прилегающим бассейном. Чайки и стервятники лакомились мертвечиной до тех пор, пока море не отобрало у них добычу и не понесло на восток в туманной мгле.

8

Ноданн с Имидолом, Кугалом и Куллукетом летал над опустевшим полем битвы, обозревая печальные последствия первого раунда Главного Турнира. Всходила почти полная луна, тускло поблескивали звезды. Стараясь сохранить душевное равновесие, четверо братьев приглушили метапсихический огонь и двигались по небу, точно призраки.

Медики фирвулагов со светлячками в руках копошились в грудах темных тел. В их лагере ярко горели костры – знак вечерней трапезы. Под аккомпанемент барабанов маленький народ распевал залихватскую песню.

– Такой я вроде не слыхал, – заметил Имидол.

– Их боевая песня, – кисло отозвался Кугал. – Они пели ее еще в те времена, когда ты цеплялся за мамкину юбку и подчинял своей воле божьих коровок. Собственно, это даже не песня, а победная лэ. Будем надеяться, что она преждевременна.

– Но как они вообще отважились ее запеть?! – Лицо Куллукета исказилось от гнева.

– Мы им даже по числу знамен не уступаем, – подхватил Имидол. – Велтейн, конечно, сел в лужу, но Селадейр Афалийский вполне может возглавить батальон творцов.

– То, что от него осталось, – уточнил Кугал.

Стратег до сих пор хранил молчание. Он спустился чуть ниже, к площадке, где мелькали красные и фиолетовые балахоны сестер милосердия.

– Велтейн сам виноват – недооценил Пейлола, – произнес он наконец. – Ведь уже был научен горьким опытом. И не надо принижать значение катастрофы, младший брат. Ряды творцов поредели, от них осталась в лучшем случае одна четверть… А Селадейр… он не из потомства.

Куллукет проговорил каким-то слишком уж нейтральным тоном:

– Так ведь то была твоя идея… Ты велел Мерси объявить Вела вторым творцом. Вспомни, я не раз указывал тебе на его примиренческие взгляды.

– А теперь, – язвительно отметил Кугал, – наш покойный брат из Финии своими налитыми золотом гляделками обозревает фирвулагские пирушки!

– Впереди еще два раунда, – заявил оптимист Имидол. – Фиаско с кавалерией серых – простая случайность. Мы наверстаем, вот увидите.

– Реабилитационные павильоны переполнены, – предупредил Куллукет.

– Я это учел, – отрезал Ноданн. – Тяжелораненые тану и золотые люди будут переправлены в Гильдию Корректоров, чтобы полевые врачи могли заняться годными к строевой. И еще одно новшество. Куллукет, вызови на связь лорда Целителя и проинструктируй его, чтобы лучших серых бойцов помещали в Кожу. А небоеспособные тану пусть подождут. В разгар Битвы мы не можем тратить время на славных немощных ветеранов.

– Ну ты даешь, братец! – воскликнул Кугал. – Отец не простит тебе такого нарушения древних обычаев!

Но Стратег был непреклонен.

– Пришло время пересмотреть кое-какие обычаи. У нас немало забот, помимо уязвленной гордости традиционалистов и даже чести короля. Я признаю, что ошибся, назначив Велтейна на командный пост. Меня тронула его скорбь, кроме того, многие одобрили это назначение.

– Селадейр хороший вожак, хоть и не из потомства, – сказал Кугал. – Но в лице Велтейна мы потеряли верного кандидата в рыцари Высокого Стола и отныне должны будем ох как остерегаться… Это я тебе говорю, младший брат!

– Ты что, насчет Лейра? – взревел Имидол. – Я его приложу, дайте срок. А ты, братец, лучше побереги свою психокинетическую задницу!

Небо на востоке сделалось густо-фиолетовым. Над стальной гладью лагуны сияла Венера.

– Не кипятись, Имидол. Кугал прав, – хмуро бросил Ноданн. – Завтра мы должны быть крайне осмотрительны. Батальоны рассыплются, и фирвулаги наверняка отдадут приказ охотиться на капитанов. Теперь, когда мы лишились стольких творцов и серых, численное превосходство врага ляжет на нас еще более тяжелым бременем. Так что надо полагаться только на умственный перевес. Когда выйдете на поле, не допустите ошибки покойного Велтейна. Знаете, в чем он просчитался? Хотел собрать как можно больше бойцов под свое знамя. И поторопился, применил эффектную, но недальновидную тактику. Позвольте вам напомнить: в наших рядах сражается еще один любитель блефа… причем играет он на высочайшем уровне, делает самые высокие ставки.

Четверо братьев еще некоторое время обсуждали тактические и технические аспекты Битвы, пустив коней шагом. Равнину почти расчистили. Мертвых фирвулагов грузили на специальные плетеные понтоны на берегу лагуны, с тем чтобы на обратном пути сбросить в воду. Обезглавленные тела тану и людей складывали штабелями возле Великой Реторты: на исходе Битвы, в момент заклания, их прогонят через этот змеевик.

Годами яйца морских креветок и споры мельчайших водорослей ждут дождя.

Надежно укрытые соляной коркой на побережье, они уберегают крохотные капельки жизненной силы от жары, засухи, вредных химических реакций в ожидании векового ливня, смывающего весь налет с плиоценовых Кордильер и заполняющего Большое Гнилое болото.

Тогда в течение нескольких недель тысячи квадратных километров высохших озер в границах болота и сухое ложе Альборанского бассейна становятся свидетелями бурного всплеска жизни. Морские креветки, водоросли и другие простейшие водные организмы плодятся до тех пор, пока воды не иссякнут, не испарятся, оставив на их месте свежие яички и споры, погребенные под соляными отложениями до нового Шторма Века.

Но дождь не начался. Плиоценовое небо в первых числах ноября было чистым, а с горных высот в Средиземноморский бассейн по-прежнему стекала лишь жалкая струйка.

Однако же побережье наполнилось водой. Невероятными потоками она поступала неизвестно откуда.

Биллионы креветок вылупились из яичек, сожрали водоросли и поспешили отложить новые яички в более хрупкой скорлупе, учитывая увлажненную окружающую среду. Вода была грязнее, чем обычно, и принесла с собой нежелательного конкурента – океанский планктон, что вступил в борьбу с креветками за плавучую зелень и даже начал охотиться на самих ракообразных. Но безмозглые твари не сознавали ни этой агрессии, ни того, что им уже не придется выдерживать долгую засушливую спячку.

– Доверьтесь мне! – сказал Эйкен Драм, стоя среди огня, дыма, орущих умов и резни.

– Если твой фокус не сработает, – возразила Воительница Бунона, – то Накалави как пить дать тебя приложит.

Эйкен взметнул к небу свое дерзкое знамя.

– Не боись! Настрой только как следует свои миражи и смотри, чтобы никто из шайки не ринулся на какой-нибудь рыцарский подвиг и не демаскировал засаду. Ты меня слышишь, Тагал, пупсик?

– Враги так теснят нас, – сухо отозвался Меченосец, – что я подчинюсь любому, кто сулит надежду или хоть малую передышку. Даже тебе, Эйкен Драм!

– Молодчина, брат-принудитель! Гляди в оба! Бывайте!

Золотая фигурка на великолепном скакуне растаяла среди клубов фиолетового дыма.

– Не отчаивайся, лорд Меченосец, – обратился к Тагалу лорд Дарал из Барделаска. – Эйкен не только отважен, но и умен. У нас вдвое больше трофеев, чем у коротышек, – и все благодаря тому, что мы встали под его знамя. А голову их героя Блеса Четыре Клыка кто добыл?

– Не пристало нам прятаться в засадах! – проворчал Тагал.

– Это путь к победе, – парировала Бунона. – От вас, старых вояк, одна головная боль!.. Тихо!

Из облака пыли, окутавшего шесть потрепанных батальонов тану, донесся низкий звук – разъяренный рев тысячи глоток – и с ним вместе свист, напомнивший человеческим бойцам сигнал исполинской ЭВМ. В одно мгновение все пять сотен рыцарей исчезли, превратились в груды расчлененных трупов, высящихся по обе стороны совершенно свободного коридора шириной примерно в тридцать метров и почти вдесятеро больше длиной.

– Иллюзия надежна, – сказал Селадейр. – А теперь готовьсь!

В расчищенном коридоре галопом проскакал гиппарион, маленькая, не выше осла, трехпалая лошадь эпохи плиоцена. Он был взнуздан и украшен перьями и попоной в фиолетово-золотой гамме. Стоя у него на спине, размахивал своим фиговым знаменем и смеялся, как безумный, Эйкен Драм. На нем был его золотой костюм с множеством кармашков.

Следом мчался легион монстров – фирвулагских крепышей, окутанных самыми чудовищными иллюзиями, какие только можно себе вообразить; их возглавлял высокий призрак кентавра, с которого содрали кожу. Обнаженные мышцы и пазухи, красные и синие кровеносные сосуды сверкали и пульсировали; глазные яблоки выкатились из голого черепа; безгубая пасть с разбитыми клыками была разинута в ужасающем крике. Нукалави Освежеванный, один из первых фирвулагских чемпионов, преследовал маленькую фигурку на гиппарионе, метал ей вслед шаровые молнии, поражавшие какой-то невидимый метапсихический заслон вокруг летящего шута и разрывавшиеся с безобидным треском.

– Эге-гей! – вопил Эйкен Драм.

Гиппарион вырвался на открытое пространство. Юнец нагнулся, заглянул в проем своих расставленных ног и высунул язык Нукалави, одной рукой держась за поводья, другой сжимая лилипутское знамя. Потом он отбросил полу золотого костюма.

Электронный вой Нукалави достиг ста десяти децибелов. Легион фирвулагов с двух сторон обступили трупы.

Бунона, Альборан и Блейн подали хором умственную команду:

«Вперед!»

– Просыпайся, Брайан. Слышишь? Да просыпайся же!

Чернота каверны, что поглощала его с ужасающе-сладкой неотвратимостью, стала рассеиваться. Он открыл глаза: над ним стояли Фред и Марио, его тюремщики в серых торквесах. А еще с ними был Крейн; он держал в руке маленькое золотое кадило, распространявшее струйки едкого дыма.

– Со мной все в порядке, – сказал Брайан. («Но скоро тьма снова поглотит меня.») Бездонные глаза гуманоида с плоскими синими зрачками придвинулись совсем близко.

– Благодарение Тане, Брайан, мы уж беспокоились за тебя.

Добрый старик Крейн заботится о нем. Но отчего он? Ведь она же обещала за ним прийти.

– Ты проспал трое суток, Брайан.

– Ну и что такого?

– Да ничего. – Целитель тану ласково улыбнулся. – Надеюсь, что ничего. Но теперь тебе надо встать и приготовиться. Марио и Фредерик помогут тебе одеться как подобает. Пришло время покинуть Гильдию Корректоров. Через час после заката начнется Вторая Передышка. Все воинство тану собирается на чрезвычайный конклав. Тебя вызывают на Серебристо-Белую равнину.

Брайан выдавил из себя улыбку.

– Еще один парад перед Их Величествами? Думаю, у них в эти дни есть более интересные забавы, чем я и мне подобные.

– Тебя вызывает Ноданн. – Крейн вытянул костлявые, унизанные перстнями пальцы и легонько коснулся руки лежащего антрополога. – Ты не носишь торквеса, поэтому я не могу в полной мере выразить тебе свои дружеские чувства, а также не могу исцелить, даже если б мне позволили, даже если б это было возможно. Ты сам не ведаешь, что сотворил и, благодарение Тане, никогда не поймешь. А потому ступай, Брайан, получи свой последний подарок. Прощай!

Удивленный взгляд Брайана проводил гуманоида до двери. После ухода Крейна Фред и Марио повели его в роскошную ванную.

– Они меня не слушали! – В полной растерянности Тагдал откинулся на спинку трона.

Банкетный павильон стал скопищем конфликтующих мыслей и возгласов. Никто уже не соблюдал этикета: тану вспрыгивали на столы, и каждый ораторствовал, перекрикивая другого. Между делом все поглощали героические количества спиртного, спорили и ссорились по одному-единственному поводу: чему или кому приписать заслугу вновь наметившейся победы (тану снова повели в счете).

– Напротив, дорогой, по-моему, ты произнес очень милую речь, – разуверила его Нантусвель. – Отставить разногласия, сообща трудиться – что может быть логичнее?

Король лишь принужденно рассмеялся и отхлебнул из своего позолоченного черепа-кубка. Затем с ужасом заглянул в утопленные карбункулы глазниц.

– Помнишь того парня? Магларна Сморщенную Плоть? Последняя сволочь и дубина во всем фирвулагском племени! Я проткнул ему кишки, после того как мы три часа молотили друг друга на Поединке Героев. Вот была Битва! Никаких тебе ударов из-за угла и прочих грязных трюков. А теперь?.. Противник дерется нечестно, и мы тоже. Если не произойдет чуда, то самый грязный из мошенников станет королем Многоцветной Земли.

– Здесь Ноданн, – мягко напомнила ему королева. – Он… привел кое-кого с собой.

Король вскинул голову и позволил себе небольшое святотатство.

– Я мог бы и догадаться, кто упрятал антрополога! Мои парни прочесали весь город и пол-Авена и нигде следов не нашли.

Нантусвель с печалью поглядела на супруга.

– Зато они нашли беднягу Агмола…

Монаршая борода зловеще засверкала.

– Какая же ты наивная, Нанни! Я всех нас пытался спасти.

Приход Стратега вызвал гром приветствий, среди которых явственно слышался непристойный звук. Ноданн с привычным спокойствием поклонился родителям и подвел к ним Брайана. Вид у антрополога был растерянный, губы кривились в странной улыбке, пальцы то и дело тянулись к шее, к тому месту, откуда исходило сказочное золотое сияние.

– Благородное воинство! – послышался громовой голос, не требующий сигнала стеклянной цепи. – Нынешняя Великая Битва обернулась для нас и поражением… и победой!

Аплодисменты, рев, немало пьяных проклятий.

– Первый раунд Главного Турнира поставил нас на грань катастрофы, когда наша серая кавалерия понесла огромные потери ввиду новой тактики врага. Положение усугубилось, когда командиры подразделений серых рекрутов, полукровок и золотых людей не сумели сплотить их под знаменем нашей древней воинской религии.

Свист, негодующие возгласы, ядовитые реплики, крики: «Позор!»

Стратег выбросил вверх сжатую в кулак руку.

– Вы можете отрицать очевидное, но ряды человечества смяты! И – как следствие – численность армии резко сократилась. Однако виноваты в том не люди и не доблестные воины тану, а мы!

Нарастающий рокот скатился в пропасть гробовой тишины.

– Это результат нашей доверчивости и морального разложения! Мы стали использовать в Битвах сперва животных, прирученных людьми, затем самих людей. Да… мы усыновили человечество. Люди ведут за нас бои, выращивают для нас хлеб, добывают руду, производят материальные блага. Они управляют нашей торговлей, просачиваются в наши священные Гильдии и даже смешивают свою кровь и свои гены с нашими! Но это еще не все. Мы сами навлекли на себя высшее унижение: человек уже претендует на наш трон!

В огромном шатре повисло звенящее молчание. Наконец раздался громкий голос Селадейра, лорда Афалии:

– Что же здесь позорного, Стратег? Эйкен Драм в одиночку, без оружия бесстрашно бросается навстречу врагу, в то время как некоторые высокопоставленные особы отсиживаются за непроницаемыми экранами и рассуждают о древних правилах игры, которые больше не пугают фирвулагов – не говоря уже о том, чтоб разбить их!

Высказывание было встречено взрывом аплодисментов, а Селадейр добавил:

– Враг объединился с людьми. Финия пала. Их копьеносцы научились справляться с нашей конницей. Так что же, нам вернуться к древним правилам и сложить головы, ликуя от счастья, что наша честь осталась незапятнанной? Или, последовав за юношей, избранником Мейвар, изведать вкус победы?

На этот раз от криков затряслись стены и потолок павильона, кубки и тарелки заплясали на столах. Но лик Аполлона остался незамутненным, лишь сияние его очей стало таким мощным, что многие попадали навзничь, заслоняя глаза.

– Позвольте все же поведать вам, – произнес Стратег (на этот раз голос его прозвучал угрожающе тихо), – какова будет цена такой победы. Из уст человека, ученого, пользующегося огромным авторитетом в Галактическом Содружестве, вы услышите о том, какое будущее ожидает нас. Сам Тагдал поручил ему проанализировать наши связи с человечеством и сопутствующие этим связям негативные факторы с целью опровергнуть мое давнее противодействие человеческой ассимиляции. Ученый провел вполне объективное исследование. Многие из вас были проинтервьюированы им или его ассистентом, нашим покойным братом-творцом Агмолом.

С этими словами Ноданн поднял зеленую картонку, дар любви Брайана Мерси.

– Вот копия недавно завершенного им отчета. Но лучше он сам все объяснит. В процессе изысканий на нем не было золотого торквеса, а сегодня он надел его, дабы вы могли исследовать его ум и убедиться в правдивости утверждений. В результате принуждения, оказываемого мной, он не утаит от вас ни одного вывода своего отчета, включая последствия использования железа. Советую внимательно прислушаться к словам Брайана Гренфелла. Это не займет много времени, ведь вскоре нам предстоит вернуться на Серебристо-Белую равнину. Когда восходящее солнце принесет заключительный день Великой Битвы, надеюсь, вы уже сделаете выбор, под чьим знаменем сражаться – вашего Стратега или вашего извечного врага.

Ил и листья лотоса, устилавшие дно Большого Гнилого болота, а также манговые заросли, ибисы, белые цапли, пеликаны, что когда-то гнездились здесь, – все погрузилось в море. Лишь самые высокие островки еще торчали над поверхностью воды; на них обезумевшие звери отчаянно боролись за выживание, пока не потонули или сами не бросились вплавь. Более удачливые нашли убежище на внушительной дамбе из вулканических пород, но и этим приходилось карабкаться вверх по застывшей лаве, поскольку вода продолжала прибывать. Достигнув вершины, животные совсем выбились из сил, чтобы искать другого пристанища. Да и где искать: противоположный склон плотины был отвесный и гладкий, и поэтому бедняги сжались в кучу под луной. Клыкастые водяные олени, карликовые лошади, длиннотелые кошки, крысы, черепахи, змеи, амфибии и прочие согнанные с насиженных мест твари уже не проявляли друг к другу враждебности. Как хищные, так и жертвенные инстинкты были притуплены разрушением окружающего мира.

Вода поднималась, давила всей тяжестью на естественную плотину, просачивалась в трещины, проникала сквозь жесткий слой слежавшегося пепла. Отдельные потоки находили дорогу среди камней, окаймляющих Длинный фиорд. Когда поток подступил к дельте Южной лагуны, тысячи маленьких струй брызнули из этого узкого каменного ложа.

В бывшем Гнилом болоте, там, где раньше разгуливали фламинго, уровень воды достиг восьмидесяти метров. Впервые за два с лишним миллиона лет косяки рыб попадали от утесов южной Испании прямо к берегам Марокко.

9

Его опять выудили из теплой, уютной мглы.

О Господи, ну почему, почему его не могут оставить в покое?! Оставить в ожидании последней встречи? Ведь он уже принес жертву богу-солнцу, объяснил этим варварам, почему закрытие врат времени надо только приветствовать, почему тану следует остерегаться чрезмерной зависимости от человеческой технологии.

Как ловко, однако, Стратег повернул статистические данные к своей выгоде! Но он, разумеется, пощадит Мерси и верных гибридов. Ведь погромы столь разорительны, а красавец Аполлон всегда был рациональным человеком и заботливым мужем.

Вещая через свой золотой торквес, Брайан все подтвердил. Бедный Агги был, несомненно, прав, утверждая, что этот обруч облегчает общение (так оно и есть, особенно если ангел-хранитель поддерживает тебя, когда ты выползаешь из вязких цепочек). По окончании краткой лекции общественное мнение отвернулось от Эйкена Драма. Брайан нимало не удивился. Эти дикари вспыльчивы, непостоянны и легковерны, прямо как ирландцы.

Затем Ноданн проводил его к Мерси. И она вслед за Агмолом продемонстрировала то, чего ему недоставало раньше, когда на нем не было золотого торквеса. Даже полностью сознавая, что на сей раз ему не выбраться, он все равно добровольно отправился с ней в ослепительный полет и в долгое падение.

«Свободен, но не от тебя, не от твоих диких глаз, Мерси. Я буду любить тебя до смерти.»

– Ну выходи же, выходи оттуда! Помоги мне малость. Я не самый лучший целитель в королевстве, но кое-что еще умею. Давай, Брайан! Ты ведь помнишь меня, правда?

«Да, я умираю, но, умирая, вижу, как она проходит мимо, умираю…»

– Он так и будет вертеться, пока ты не двинешь ему по кумполу, Властелин Ремесел.

– Да заткнись ты, шлюха в мужском платье! Я твои шарики уже собрал, так что не мешай… Ну, очнись, Брайан! Открой глаза, сынок!

Круглое нахмуренное лицо, висячие серебряные усы, позади светится желтое утреннее небо со странно багровыми перистыми облаками. Он закрыл глаза, призывая тьму и воспоминание о Мерси.

Но они вернулись не сразу. Нетвердым голосом Брайан произнес:

– Привет, лорд Алутейн.

– Наконец-то! – Рука обхватила его за пояс, приподнимая. Стакан теплой воды поднесли к его губам.

– Я хочу побыть один, – прошептал Брайан. («Ох, отпустите меня туда, вниз! Где оно, то море, не отражающее звезд?»)

– Нет, сынок, потерпи. Пока нельзя.

Он раздраженно выглянул из умственного грота. Какие-то люди – у всех вид довольно жалкий – склонились над ним. Золотые, серебряные и серые торквесы бесцеремонно щупают его мозг.

– Прекратите, вы! – обиженно проговорил он. – В конце концов это неприлично, когда я… когда я…

– Погоди, сынок, не отключайся. Я тебя заштопал, как мог. Ты нам только скажи, что там произошло вчера на конклаве? Что затевает Эйкен Драм? Не нравится мне все. С тех пор, как меня свергли, кто-то будто наложил запрет на мои метафункции. Я вижу умы только ближайших соседей. Но не надо быть ясновидящим, чтобы почувствовать, как дрожит земля, как меняются воздушные течения… А эти ненормальные облака?.. Скажи, твой приятель Эйкен сотворил что-то с геологией Авена?

Теперь глаза Брайана полностью открылись. Он начал было смеяться, но смех тут же перешел в кашель. Ему опять поднесли стакан.

– Да нет, не думаю… У Эйкена Драма и без того немало всего в загашнике, чтоб еще землетрясения устраивать. – Он безвольно повис на руке Властелина Ремесел. Мозг вдруг пронзила странная мысль: а что, если он не умрет?

Насмешливый голос. Раймо? Да, Раймо Хаккинен, этот несчастный ублюдок.

– Толку от него, как от козла молока! Может, узнаем свежие новости, когда сюда на закате приволокут новую партию проигравших? Хотя какая нам разница?

– И я так думаю, – отозвался Властелин Ремесел. – Однако ж нет, мне не все равно. Я из первых пришельцев, и мне не все равно! Если нам действительно грозит опасность, я должен их предупредить. Это дело чести!

Раймо Хаккинен пробормотал что-то презрительное. Другие голоса – не мысли, а именно голоса – беспорядочными волнами накатывали на мозг Брайана. Ну до чего ж приставучие, копошатся меж развалин, как усталые вампиры!

– А ведь землетрясение может расколоть эту хреновину, и тогда мы спасемся! – произнес голос Раймо.

Восклицания. Протесты. Опять проникновение в мозг. Господи, да сколько ж их на его голову!

– Мерси! – простонал он вслух.

Серебристо-зеленая рука отмела в сторону вынюхивающие умы и показала ему, как поставить экран. Он повиновался. Но когда вновь хотел опуститься, не нашел дороги в грот. Ум и голос в тоске взвыли: Мерси!

Беги, ищи, кричи, лови тьму в жутком свете своего золотого торквеса, который тащит тебя назад, как только ты заметишь ее вдали. Она не дождалась, ушла. А ты, быть может, и не умрешь.

– Мерси! – снова прошептал Брайан и очнулся под сочувственным взглядом старого Властелина Ремесел. После долгого молчания он спросил:

– Где мы? Что это за место?

– Оно называется Великая Реторта, – ответил Алутейн.

Супруга Корабля провела троих людей по тайным лабиринтам Гильдии Корректоров. Она сняла с них серые торквесы, одела в чистое, и теперь они терялись в догадках, кто она такая и чего от них хочет.

– Неважно, кто я, – ответила незнакомка в маске, останавливаясь перед дверью. – Важно то, что откроется вам за этой дверью. Там, погрузившись в грезы своего «эго», лежит та, которая скоро очнется.

Карие глаза Бреды остановились на Бэзиле.

– Ты умный и энергичный человек. Через несколько часов тебе понадобятся твои способности. В нужный момент ты сам поймешь, что тебе делать. И найдешь в комнате все необходимое: карты и разные мудреные приспособления, отобранные у путешественников во времени.

Тюрбан Супруги Корабля откинулся назад, когда она задрала голову к вождю Бурке, и глаза ее смешливо сощурились, встретив настороженный взгляд американского индейца.

– Ты поведешь уцелевших. Это будет нелегко, потому что одни еще в Коже и требуют ухода, а другие вряд ли последуют за голошеим по своей воле. Но ты их заставишь.

Пальцы Бреды легли на ручку двери, и она обратилась к Амери:

– А твоя задача самая трудная – помочь ей в первые страшные минуты адаптации. Но ты была ее другом, никого из вашей группы здесь уже не осталось, и, кроме тебя, Элизабет не на кого опереться. Ты поймешь ее, хотя и не обладаешь метафункциями. Ей теперь нужен не приобщенный к Единству, а друг… и духовник.

Дверь отворилась. Три стены большой, тускло освещенной комнаты были высечены в голой скале, а дальняя стена имела длинное застекленное отверстие, сквозь которое глазам представала панорама предвечерней Мюрии и солончаковых пустошей к югу от нее. По стенам и в центре комнаты громоздились шкафы, а на низкой кушетке лежала фигура в красном хлопковом комбинезоне.

– Останетесь здесь до завтрашнего утра. Пока не рассветет, не выходите, что бы ни случилось. Меня вы больше не увидите, я должна быть со своим народом в час, который предвидела. Когда Элизабет проснется, передайте ей вот что: «Теперь ты свободна и можешь сделать истинный выбор». Берегите ее, потому что скоро она станет главным человеком в мире.

Бреда скрылась, так и оставшись для них загадкой. Все трое переглянулись, пожали плечами. После чего Амери подошла к Элизабет, а мужчины занялись содержимым шкафов.

Истекали последние часы Главного Турнира. Обе армии испытывали азарт предстоящей победы, хотя фирвулаги сознавали, что счет не в их пользу.

Король Йочи почти всю вторую половину дня провел в затемненной смотровой палатке, где самые способные ясновидцы маленького народа транслировали наиболее интересные моменты военных действий. Особенно острым был поединок между старым Лейром и юным Имидолом из потомства. Йочи хорошо помнил, каков был прежде огнедышащий лорд Принудитель, и обидно было глядеть, как превосходящие метафункции напористого коллеги кромсали его, словно колбасу. В конце концов бедняга разомкнул свое ожерелье и перерезал себе глотку. Погодите, молодые, не вечно вам торжествовать…

Йочи вышел из проекционной и побрел к полевому госпиталю, где раненых готовили к отправке домой. Суда уже начали покидать Авен, далеко не все дождутся официального закрытия. Перемирие длится всего месяц, а переправлять по воде обоз раненых – дело непростое, так что лучше поспешить.

Йочи медленно обходил ряды усталых, окровавленных карликов. Слова ободрения от старика всегда поднимали дух бойцов, а теперь им больше, чем когда-либо, нужна поддержка. Ведь в полевых госпиталях маленького народа нет волшебной Кожи, все, чем они располагают – это немудрящее хирургическое искусство, сила духа и сверхъестественная выносливость расы, выросшей в суровом, чреватом постоянными опасностями климате. Почти половина личного состава выведена из строя. Но враг (король Йочи припомнил сводки) потерял почти всю двухтысячную серую гвардию и большинство серебряных, а также немало опрометчивых тану и золотых людей.

– У нас еще есть шанс! – выкрикивал маленький король. – Мы не сломлены! Быть может, на этот год Меч Шарна вернется домой!

Глотки раненых хрипели, булькали, свистели. Йочи взобрался на ящик с медикаментами и сдвинул набекрень корону.

– Да, у нас не столько знамен?! Да, мы заполучили всего четыре черепа их великих?! Но, черт меня возьми, два из них принадлежат потомству, а один – рыцарю Высокого Стола! Велтейн и Риганона стоят десяти очков, что перевешивает нашу потерю бедных Блеса и Нукалави. И потом, впереди Поединок Героев, он в одночасье может зачеркнуть все их преимущество! Если они и побьют нас, то с очень незначительной разницей в счете… Но они нас не побьют! Мы готовы драться, и мы победим!

Палатка затряслась от приветственных кличей. Один раненый даже умудрился на миг оборотиться сороконожкой.

Смахнув непрошеную слезу, Йочи гордо выпрямился, приосанился. Пыльная, отороченная мехом мантия сменилась парадными обсидиановыми доспехами, сверкающими тысячами алмазов. Монарший венец вытянулся, как оленьи рога, и едва не пропорол крышу палатки. Король приобрел грозный и устрашающий вид; зеленые глаза сверкали, точно маяки.

– Срок моего правления подходит к концу, братцы. И я, признаться, даже не мечтал перед уходом поглядеть на возрождение былой славы. Но он настал, наш великий час! Даже если в этом году проиграем… погодите, то ли будет на следующий год!

– Слава Йочи! – крикнул кто-то.

Увечные, контуженые поднимались, кто как мог, и кричали здравицы Полноправному Властелину Высот и Глубин, Монарху Адской Бесконечности, Незыблемому Стражу Всем Известного Мира.

Чудовищные иллюзорные обличья на миг наполнили палатку, но быстро погасли. Карлик в пыльной мантии и сбитой набекрень короне провозгласил:

– Да исцелит Тэ ваши тела и души! Прощевайте покуда, парни и девки!

Величавые демоны вновь превратились в окровавленных, усталых карликов.

Йочи выскользнул в сумеречный свет Последней Передышки. Теперь надо подкрепиться да прочесть молитвы перед исходом Турнира. Скоро закончится драка, пойдут награждения и акколады. Как ни лень, а придется вновь облачаться в доспехи.

Небо показалось ему каким-то странным. С запада плыли, отливая лилово-синим, клочковатые облака. Для дождей вроде рано. Король покачал головой. Большая полная луна сияла дымчато-оранжевым светом среди не улегшейся пыли; над лагуной курился туман. Санитары с носилками пробирались по полю мимо огромной груды черепов, окруженной ритуальными кострами. Гора позолоченных трофеев никогда еще не была столь высока. И как здорово будут выглядеть захваченные знамена на фоне старых, покрытых сажей полотнищ, коими задрапированы сталактиты в Верхней Цитадели! Возможно, им и на сей раз не отбить утраченный Меч Шарна, но поражение по крайней мере не будет позорным.

– Вот что важно! – стиснув зубы, прошептал Йочи.

10

В полночь серебряная луна поднялась высоко над сморщенными, словно мокрый шелк, облаками. Армии сложили оружие. Стремянные уводили в стойла иноходцев. Проворные психокинетики очищали поле от тел и обломков. Рядовые тану и фирвулаги были так измучены, что уже не держали строй.

Короли в окружении своих свит проследовали к мраморному помосту. Тагдал нес трофейный Меч. Из палаток высыпали зрители, желающие своими глазами полюбоваться на Поединок Героев. И тут произошло нечто беспрецедентное, не требующее комментариев: явилась Бреда.

Никому уже не нужны были вывешенные сводки: каждый знал, какой счет Турнира: тану вели незначительным большинством захваченных благородных голов, но перевес вполне можно было ликвидировать во время Поединка. Чемпионы обоих племен теперь будут сражаться по отдельности. Силы их примерно равны. Никто из героев-фирвулагов не отличался карликовым сложением: все как на подбор здоровяки, а некоторые – настоящие великаны. Тану (за единственным исключением) тоже молодцы хоть куда; не слишком развитая мускулатура уравновешивалась умственным превосходством. Учитывая равенство сил, Поединки, как правило, заканчивались благополучно: за много лет ни один из героев не лишился жизни.

Судьи заняли свои места. Герольды протрубили в стеклянные и серебряные фанфары, фирвулаги забили в барабаны. Из толпы выступил Пейлол Одноглазый и воткнул в соленую почву страшный и загадочный штандарт. Девять чемпионов маленького народа тоже вышли вперед, чтобы принести присягу своему Стратегу: Шарн-Мес, ветеран Медор, Галбор Красный Колпак, богатырши Айфа и Скейта, Тетрол Костоправ, Бетуларн Белая Рука и посвященные в рыцари взамен Блеса и Нукалави Фафнор Ледяные Челюсти и Карбри Драконоподобный.

Еще не отзвенели приветствия толпы героям-фирвулагам, а Ноданн уже вонзил в землю свой солнцеликий штандарт. Под него стали Имидол, Куллукет Дознаватель, Кугал – Сотрясатель Земли и Селадейр Афалийский, введенный в Высокий Стол и назначенный вторым творцом (в конце концов он все-таки решил последовать за Ноданном). Затем под рев толпы появился Эйкен Драм и собрал под своим знаменем Тагала Меченосца, Воительницу Бунону, Альборана

– Пожирателя Умов и Блейна Чемпиона.

Собрание бурлило. Такой раскол в стане тану означал, что позиции Ноданна как Стратега и законного наследника поставлены под сомнение маленьким, одетым в золото человеком. Фирвулаги в таком случае объявили бы всенародный референдум, как при избрании королей; тану выносили свои дворцовые конфликты на поле брани. Теперь Поединок Героев должен был решить, кто же встретится с Пейлолом Одноглазым – Ноданн или Эйкен Драм. Заключительная схватка Стратегов подведет черту под общим счетом, а затем Тагдал либо вручит Меч королю Йочи, либо оставит себе.

На этом официально завершится Великая Битва, но не окончится борьба, поскольку соперники тану еще будут драться между собой, и победитель завоюет возможность либо принести присягу правящему монарху, либо бросить ему вызов тут же на месте.

Перспектива падения королевской власти тану донельзя возбуждала фирвулагов, и они начали нетерпеливо и вызывающе притопывать ногами. Земля затряслась. Рыцари тану в долгу не оставались, и вскоре воздух уже вибрировал от взаимных оскорблений; казалось, вот-вот начнется свалка.

Тогда вперед вышла леди в красно-черном платье. Стеклянная цепь даже не шелохнулась, а толпа все равно откатилась назад, и умственная буря мгновенно стихла.

– Начинается Поединок Героев! – объявил Маршал Спорта.

В публике вновь поднялся гомон: все делали ставки. Из-за комбинации Эйкен Драм – Ноданн бедный Карбри оказался лишним; его убрали с поля, чтобы с каждой стороны осталось по восемь героев. Тагдалу, как хранителю Меча, принадлежала честь распределить чемпионов попарно. Для этого ему потребовалось несколько секунд напряженных раздумий. Поддастся ли он соблазну обеспечить преимущество группе Ноданна? Рискнет ли потерять Меч, лишь бы побить маленького нахала? Во всех прошлых матчах между Поданном и Пейлолом счет был почти равным. Возможно ли, чтобы золотой коротышка обладал более сильными метафункциями, чем славный Аполлон? (Физически-то даже сравнивать нельзя.) И все же что-то, видно, есть в этом сопляке, раз он вообще дошел до вызова. С поры смутных времен Великая Битва не знала столь дикого завихрения, да и тогда ничего подобного не было: ведь одно дело еретик на троне Многоцветной Земли, другое – человек…

Тагдал поднял руки, сияющие, как две радуги.

– Против Фафнора Ледяные Челюсти – Куллукет Дознаватель! – (Ничего себе, новичок фирвулаг против рыцаря, неизменно возглавляющего турнирные таблицы, известного своими умственными трюками, что маскируют сомнительную отвагу!) – Против Бетуларна Белой Руки – Селадейр Афалийский! – (Оба хороши, старик Село, пожалуй, покруче будет.) – Против Тетрола Костоправа

– Альборан – Пожиратель Умов! – (Кивок в сторону фирвулагов: Тагдал, видно, какую-то хитрость замыслил.) – Против Галбора Красного Колпака – Тагал Меченосец! – (Тут, скорей всего, прокол. Тагал и раньше бивал этого парня.) – Против Скейты – Воительница Бунона! – (Шансы равные. Попробуй разбери дерущихся баб!) – Против Айфы – Блейн! – (Ну, тут говорить нечего! Женушка Шарна разделает этого гибрида, как жареного цыпленка. Она и Эйкена Драма приложила бы.) – Против Медора – Кугал – Сотрясатель Земли! – (Оба бравые, ребята. Почти равны, правда, у этого тану дьявольский психокинез.)

– И против Шарна Меса – лорд Принудитель Имидол! – (Трудно сказать: Имидол еще зеленый, но с этими принудителями всегда надо быть начеку, а парень, видать, в своем ремесле здорово поднаторел.) – Вы будете сражаться точно отведенное время, – пояснил Тагдал. – А потом без промедления уступите место следующей паре. И пусть Богиня оценит вашу доблесть и вынесет свое решение!..

– Эй, брат-принудитель! – взывал Властелин Ремесел. – Неужто не слышишь: земля дрожит! В коре какие-то электромагнитные изменения!

Жизнерадостный парень в золотом торквесе пожал плечами.

– Еще б ей, черт побери, не дрожать, когда болельщики чуть с ума не сходят! В группе Эйкена Драма два проигрыша, две победы, а у Ноданна одна победа, одно поражение и ничья между Кугалом и Медором. Последняя схватка Имидола и Шарна-Меса станет определяющей не только в состязании Стратегов, но и во всей Битве! И отстань от меня, я при исполнении, из-за тебя самое интересное пропущу!

Серые солдаты загнали под стеклянный колпак новую колонну мужчин и женщин, вытащенных из узилищ и темниц Мюрии и доставленных на Серебристо-Белую равнину на заклание. Это были уже не аристократы и не струсившие бойцы, а отбросы общества: изменники, воры, бандиты, чьи преступления не подлежат амнистии, мятежные голошеие, слишком хилые, чтобы находить удовольствие в Охотах, женщины, истощенные деторождением, а главное – бедняги, потерявшие разум из-за серых, серебряных или золотых торквесов; стоя вдоль стеклянных стен Великой Реторты, они глядели пустыми глазами на залитое лунным светом поле Битвы.

– Прочти мои мысли! – крикнул Алутейн капитану стражи. – Обследуй мой ум! Что-то неладное творится, говорю тебе! Разреши мне вызвать на связь короля или Идону – Покровительницу Гильдий!

– Хватит, навызывался! – отрезал принудитель. – Теперь отдыхай, дружище. Умей умереть достойно. – Он отдал умственное распоряжение солдатам и поспешил вон, к ожидавшему его иноходцу.

– Говорил, ничего не выйдет! – проворчал Раймо. – Но все ж таки ты молодчага, Ал!

Алутейн заскрежетал зубами и уставился в толстое незамутненное стекло Реторты.

– Черт бы их всех побрал! Проклятье! Средиземноморский бассейн колеблется! Там, на востоке, между Керсиком и архипелагом, который люди вашего будущего назовут Италией, есть зона нестабильности коры, я уж двести лет за ней наблюдаю. Что, если потрясение сильнее обычного? В лагуне может быть сейш!

– А что это – сейш? – заинтересовался Раймо.

– Да так, небольшая стоячая волна. – Один из золотых дезертиров поцокал языком. – Вот она и даст хорошего пинка под зад храбрым гладиаторам! Уж мы-то знаем, как тану боятся ноги промочить!

– В такой мелкой лагуне особо не промочишь, – возразил кто-то.

– Однако же соль может отсыреть, и огонь под Ретортой не загорится! – предположил другой.

– Это вряд ли. Ты что, никогда большого пожара не видал, приятель? Так спроси Ала – Властелина Хреновых Ремесел – он тебе разобъяснит! Поди, сам каждый год запаливал поленницу из трупов. Психоэнергия всей Гильдии Творцов вскипятит наш чайник, даже если дождь будет хлестать вовсю.

– Я обязан их предупредить! – вскричал Алутейн. – Это мой долг! О, если б я только мог связаться…

– А ты шифрованную телеграмму пошли, – посоветовал чей-то хриплый голос.

– Нет, давай мы разыграем твое послание в шарадах, когда они придут зажигать костер! – предложила женщина.

Ее истеричный смех был очень заразителен. Вся Реторта огласилась хохотом обреченных на смерть.

Тем временем Алутейн – Властелин Ремесел, бывший лорд Творец, употреблял остатки своих метапсихических сил, чтобы направить послание через гладкую панель Реторты. Скорее всего, ничего не выйдет, но он все же должен попытаться.

– Ты продул!

– Но он применил против меня гнусный прием! – горячо возразил Имидол.

– Я основательно потрепал Шарна и его проклятый скорпионовый костюм! Если бы у меня было еще хоть три секунды…

– Ты продул, твое бахвальство и неопытность могут стоить нам Великой Битвы!

Сапфировый титан снял шлем и вылил ведро холодной воды на дымящиеся волосы.

– Отчего? Ведь ты в первом же раунде приложишь Эйкена Драма!

– Дурак! – взъярился Стратег. – Ты что, забыл про фирвулагов? Они теперь поведут в счете!

В умах всех восьмерых чемпионов засияла вывешенная Ноданном турнирная таблица:

КУЛЛУКЕТ (ПРОИГР.) ФАФНОР СЕЛАДЕЙР (ВЫИГР.) БЕТУЛАРН АЛЬБОРАН (ВЫИГР.) ТЕТРОЛ ТАГАЛ (ВЫИГР.) ГАЛБОР БУНОНА (ПРОИГР.) СКЕЙТА БЛЕЙН (ПРОИГР.) АЙФА КУГАЛ (НИЧЬЯ) МЕДОР ИМИДОЛ (ПРОИГР.) ШАРН-МЕС

Стратег кивнул в сторону четверых союзников Эйкена Драма, что столпились вокруг опозорившегося героя-принудителя.

– Благодари наших братьев и сестру! Теперь придется послать тщедушного пройдоху на Поединок с Пейлолом Одноглазым!

Над ними взвилось облако фиолетового дыма.

– По-моему, кто-то упомянул мое имя всуе! – усмехнулся Эйкен. – Неужто, солнцевеликий брат, ты сомневаешься в том, что я выбью Одноглазому оставшийся глаз!

– Он в тысячу раз сильнее своего кровного брата Делбета, который когда-то изрядно погонял нас, – заметил Стратег. – Причем Пейлол не из тех, кто ударит и бежит. Думаешь, твой умишко защитит тебя от этого глаза? Да пока ты до него дотянешься, юноша, он шарахнет тебе кулаком по башке – и нет тебя.

– Как вы предпочитаете, чтоб я его убил?

Восемь чемпионов и Стратег невесело рассмеялись.

Эйкен скривил губу.

– Нет, серьезно? Я могу его убить. Как Делбета. По-человечески. Но только чтоб потом Высокий Стол не пришил мне нарушение ваших паршивых правил.

Под роскошным золотисто-розовым шлемом засветилась презрительная улыбка.

– Ты не можешь использовать Копье против Пейлола, первобытный. Только против меня.

– Я не о том, – заявил Эйкен. – Не гони коней, солнцевеликий. Твоя очередь еще придет. – Он ухмыльнулся, обвел взглядом всех чемпионов. – Ну так что? Спасать мне ваши задницы или нет? Моя тактика не более бесчестна, чем та, которую они применили против ваших парней в Финии. Давайте, совещайтесь, а то ведь взлечу в небо, как ракета, и останетесь на бобах!

– Да лети, чтоб ты пропал! – взревел Имидол. – Тогда Стратег встретится с Пейлолом и победит.

– Уверен? – вкрадчиво спросил шут. – Наберет ли он достаточно очков, чтобы перевес опять был в вашу пользу? Ноданн не может четвертовать Пейлола, а я могу. И всем вам известно, каков тогда будет счет.

– Я переговорю с Высоким Столом, – сказал Ноданн.

Через пятнадцать секунд он объявил:

– Ты сразишься с Пейлолом Одноглазым по-человечески и не будешь за это наказан.

Луна сделала свое дело. Она все еще освещала Средиземноморский бассейн, но ее воздействие на приливы, до сих пор остававшиеся без последствий для мелководья, начинало сказываться в западной части Авена, когда темные воды перепрыгнули вулканический гребень.

11

Эйкен Драм наступал на Пейлола Одноглазого.

Гигант даже не позаботился принять иллюзорное обличье. Он ждал – черный монолит в центре белого соляного круга – и посмеивался. Этот звук напоминал некоторым из притихших зрителей грохот металлического мусорного бачка, катившегося по длинной лестнице.

Дураки! Какие же тану дураки, что послали против него эту убогую тварь! Да они его просто забыли! Видно, долгое его отсутствие на поле брани притупило их память, а может, роковой контакт с первобытными привел к разжижению мозгов. Эта букашка, этот червяк в золотистых доспехах с желто-фиолетовыми перьями на шлеме – да с ним и драться-то зазорно! От одного взгляда Пейлолова психоэнергетического глаза он враз окочурится.

Эйкен Драм остановился. У него не было ни копья, ни аметистового меча и вообще никакого оружия. Пейлол разглядел только маленький, висящий на шее золотой шарик на кожаном шнурке.

Подняв руку в общепринятом жесте, означавшем просьбу о передышке, Эйкен принялся вертеть шарик неловкими пальцами в латных рукавицах. Все еще смеясь, Пейлол снял свой жуткий шлем, заткнул его под мышку, а другой рукой приподнял заплатку на глазу.

Вжик! – просвистел алый луч, поразив невидимый трехметровый свод, накрывающий Эйкена, и рассыпался паутинкой молний.

Эйкен насупился, продолжая возиться с шариком. Что это он делает? Развинчивает его на половинки? Или пытается нажать какую-то кнопку, утопленную в шарике?

Вжик! На этот раз часть метапсихического экрана засветилась зловещим голубым светом. Великан радостно завопил. Теперь поглядим, как ты спрячешься, нахальная козявка!

Еще один радиоактивный залп ударил в умственный щит Эйкена. Разряды статического электричества поражали экран со всех сторон, заставляя его светиться голубым, зеленым, мертвенно-желтым светом. Толпа болельщиков вышла из прострации и начала орать. Тану бряцали мечами и трубили в рога. Фирвулаги визжали и наяривали по своим барабанам, пока те не трескались. Большой белый ринг обступили алмазные доспехи и прыгающие ночные кошмары.

Наконец шарик распался на две половинки. Эйкен Драм дружелюбно улыбнулся Пейлолу, не обращая никакого внимания на сокрушительную бомбардировку. Щит из пунцового сделался приглушенно-красным, что было сигналом неминуемого распада.

– Ну вот и я, Голиаф, пупсик! Привет тебе!

Эйкен стащил с шеи шнурок и начал раскручивать его над головой. Что-то серебристое вылетело сквозь дырку в экране, сверкнуло в огненных лучах и поразило Стратега фирвулагов в правый глаз.

Пейлол взревел. Зажал лицо руками. Ужасный левый глаз скривился под рукавицей, а из правого брызнула кровь, показавшаяся черной в бледном свете луны. Вой великана стихал, и медленно, точно монолит, лишившийся опор, гигантская фигура в доспехах согнулась, осела и рухнула на солончаки.

Мейвар – Создательница Королей вышла из толпы и поднесла своему протеже аметистовый меч. Эйкен единым взмахом отсек голову Пейлола и поднял ее над толпой. Огнедышащий левый глаз был закрыт. В кровавом месиве правой глазницы что-то поблескивало. Пройдоха аккуратно вытащил смертельный снаряд, очистил его своей творческой силой, и щипчики для откусывания кончиков сигар покойного лорда Гомнола снова сделались сияющими, так что ясновидящие в публике дальним зрением смогли прочитать выбитые на металле буквы:

ЗОЛИНГЕН – НЕРЖАВЕЮЩАЯ СТАЛЬ

– Итак, начинается новая эра! – воскликнул Эйкен Драм. – Да здравствую я!

В шестистах километрах к юго-западу от Мюрии естественная плотина, протянувшаяся между Испанией и Африкой, наконец поддалась – и не в одном, а в сотне мест, по всей затопляемой, осыпающейся длине. Под невыносимым давлением воды большие пласты вулканической породы соскальзывали вниз по восточному склону. Когда море перелилось через край, трещины начали расти, соединяться друг с другом, и стало ясно, что непрочная плотина с минуты на минуту прорвется в дельту Южной лагуны.

Соленая вода разбивала куски темной лавы посреди области, превратившейся в водную пустыню после исчезновения Длинного фиорда. Она струилась по залитым лунным светом равнинам, находила новые дренажные каналы среди гипсовых дюн и полосатых соляных отложений. От сотрясения земли воздух наполнился оглушительным ревом: за пятнадцать минут от двухсоткилометровой плотины не осталось и следа.

Узкая дельта Южной лагуны не выдерживала напора воды: ее уровень все поднимался. Свистел ураганный ветер. Бледные воды лагуны словно бы попятились от ужаса перед темной, почти отвесной стеной, но потом, не выдержав, вышли из берегов ей навстречу. Приливной вал достиг высоты в двести тридцать метров.

Разрушив последнее препятствие, океанские воды устремились к Серебристо-Белой равнине.

Тану и люди хором пели песню, все рыцари выставили обнаженные сверкающие лезвия мечей. Под белым трепещущим знаменем с вытканным на нем золотым ликом стояли Тагдал и Нантусвель, а за ними – пародией собственной тени, несмотря на окружающее многоцветье, – застыла Бреда. Тану присутствовали все до единого, фирвулаги же понемногу расходились – слишком велико было очередное унижение, слишком все были подавлены, чтобы смотреть небывалый заключительный спектакль.

Эйкен Драм подобрал с земли знамя Пейлола. В последний раз предъявив народу голову павшего Стратега, он совершил еще один символический акт: голова была превращена в позолоченную маску смерти, на месте левой глазницы засиял рубин размером с грейпфрут. Затем плут насадил голову на свой собственный штандарт и решительно направился к королю Тагдалу.

Но прежде чем он успел открыть рот, сутулая фигура в фиолетовых одеждах отделилась от толпы великих и встала рядом с ним.

Потрясенный происходящим Маршал Спорта едва сумел прохрипеть свое очередное объявление:

– Великий король и отец! Судьи обеих рас… поручили мне подвести окончательный итог. Итак… победа присуждается благородному и славному воинству тану из Многоцветной Земли. – Выдержав соответствующую паузу для оваций, он продолжил: – Здесь перед вами в ожидании королевской акколады стоит Высший Чемпион Битвы лорд Эйкен Драм…

– Нет, – тихо произнесла Мейвар.

Все затаили дыхание.

– Он больше не Эйкен Драм, – пояснила старуха, – ибо наконец я нарекаю его именем тану, как всякого человека, посвящаемого в наше рыцарство и братство. Имя это я до сих пор хранила в сердце своем, ибо желала, чтобы он убедил всех вас в том, что его достоин. Я, Мейвар – Создательница Королей, никогда в нем не сомневалась. Теперь на поле брани он доказал, что является истинным избранником Богини… Поэтому с любовью и уверенностью я даю ему новое имя! Он – Сиятельный! Он – молодой Луганн!

На миг толпа потрясение притихла, затем поднялся жуткий ураган голосов и умов, рогов и звякающих о щиты мечей. Было в нем ликование, была и ярость, но в сумятице никто не смог бы определить, с кем же все-таки симпатии большинства – с новым Стратегом или с прежним.

Тагдал выступил вперед. Лицо его застыло, как маска на королевском знамени. Он принял из рук золотого человечка трофейный штандарт фирвулагов и тут же передал его Воительнице Буноне. Покровительница Гильдий Идона подошла к отцу, неся что-то на длинной бархатной подушке. Рев толпы прекратился. Этого момента ждали все. Возьмет ли Эйкен Драм-Луганн священный Меч Шарна и передаст ли его в знак верности Тагдалу, как всегда делал Ноданн? Или…

Золотые ручонки подхватили огромное оружие, оставив привязанную к нему батарею на подушке, которую все еще держала Идона. Взявшись за рукоять обеими руками, Эйкен направил острие Меча вниз и вонзил его в землю, после чего повернулся к Тагдалу спиной.

Публика медленно выдохнула. Тану и фирвулаги словно окаменели под знаменами своих королей.

В этой тишине вперед шагнула темная фигура, тысячелетиями управляющая обоими племенами. Ее красно-черные одежды повторяли цвета неба, потому что рассвет был уже близок. Открывшееся всем взорам лицо было залито слезами.

– Да будет так, – прозвенел голос, подхваченный умом. – Да будет так, как я предвидела. Пусть герои сразятся Мечом и Копьем в последнем раунде Великой Битвы.

Четверо чемпионов тану, выступившие за Сиятельного в Поединке Героев, принесли Копье. Блейн закрепил на плече и бедре человека драгоценную перевязь, что поддерживала батарею. В прозрачном воздухе материализовался Ноданн и опустился рядом с Мечом. Он вытащил его из земли, в то время как Кугал, Имидол, Куллукет и Селадейр закрепили на нем перевязь.

Толпа отхлынула. Герои заскользили над поверхностью солончаков, которые приобрели теперь глухой красный оттенок близящегося рассвета. Сверкающие нимбы умственной энергии осенили исполинское розово-золотое видение и миниатюрную фигурку шута.

– Начинайте, – сказала Супруга Корабля.

Сверкнула двойная вспышка изумрудного пламени, и синхронное сотрясение заставило всех зрителей в торквесах спрятать за экраном свои чувства. Когда публика опомнилась, гром все еще катился над долиной. Соперники стояли нерушимо, психические барьеры и сверкающие доспехи остались неповрежденными.

Опять раздались два зеленых взрыва и чудовищный гром – но на сей раз эха не последовало. Гул стал отчетливей, земля дрогнула под ногами героев. Откуда ни возьмись, налетел ветер, добавив к рокоту свою более глубокую ноту. Черно-красное небо вдруг затуманилось вдоль всего горизонта.

Король Тагдал увидел волну и первым прокричал умственное предупреждение. Приложив каждый эрг своей метапсихической силы, он воздвиг стену.

«Ко мне! Все ко мне!»

Все кинулись к нему – фирвулаги, тану и люди в торквесах – массированным броском, еще невиданным за все время изгнания. Ноданн тоже бросил на подмогу свою психокинетическую мощь. И Луганн, и маленький народ поддержали сотворенный бастион короля, дабы помешать подступающему морю смыть их всех. Но темная вода прибывала, давила своим весом в миллионы тонн на обороняющиеся умы.

И наконец прорвалась.

– Я все еще король, – удовлетворенно сказал Тагдал. Волна захлестнула его. Утопая, он так и не выпустил руку королевы.

Первый приливной фронт на рассвете утратил высоту и распространился по Большой лагуне. Вторая волна смыла часть полуострова Авен и затопила внутренние земли, прежде чем стечь по скалам. Воды застигли оставшихся в городе, и большинство погибло, включая почти всех рамапитеков.

Амери хотела выбежать из комнаты в башне Гильдии, но вождь Бурке схватил ее и прижал к себе, а она отбивалась, кричала, пока не лишилась сил. Тогда подошел Бэзил и склонился рядом с ними перед страшным окном. Амери и суровый судья-индеец поняли, что бывший выпускник Оксфорда шепчет древнюю молитву:

– Elevaverunt flumina fluctus suos, a vocibus aguarum multarum. Mirabilis elationes maris. Mirabilis in altis Dominus note 31.

Все вместе они ждали Элизабет.

12

Как голосили их умы, пока не пробились к ней!

Да, они пробились к Элизабет даже сквозь огненный кокон. Оказалось, покинувшие Мюрию перед Битвой были первыми каплями дождя, предвещающими бурю; затем жители стали улетать целыми стаями. Настало временное затишье. Шторм поднялся снова, накрыв и ее. Развоплощенные умы спешили сквозь пространство и время. Но лишь немногие заворачивались в маленькие коконы и расплывались по водам, уходя своим собственным гибельным путем.

Но она не могла свободно плыть по умственной реке. Она все еще цеплялась за сушу. Во время последнего разграничительного катаклизма она почувствовала сотрясение даже в своем укрытии и поневоле приоткрыла умственную амбразуру. Слишком удивленная, чтобы скорбеть, она смотрела и слушала бурлящий поток.

Многие были ей знакомы. Вот девятый вал пронес мимо слишком хорошо знакомое лицо. Ум Бреды напоследок умоляюще коснулся ее, а потом Элизабет увидела, как нечто странное, но большое, яркое, любящее встретило подругу и препроводило в пределы невозможного света…

Элизабет проснулась.

Над ней склонилась сестра Амери; лицо ее осунулось, глаза глубоко запали – такое выражение бывает, когда уже нет слез.

– Я знаю, – сказала Элизабет.

Монахиня крепко стиснула ее руку.

– Здесь была… инопланетянка. Она знала, что это случится. Она нас вылечила. Привела сюда, к тебе. И велела передать, что ты теперь свободна и можешь сделать истинный выбор. Надеюсь, ты понимаешь, что это значит.

Элизабет села на постели. Спустя минуту у нее появились силы встать и подойти к окну бункера, где стояли Бэзил и вождь Бурке, не в силах оторвать глаз от сцены, происходящей у подножия горы.

Было утро, но тяжело набухшие тучи придавали ему какой-то серый и скорбный вид. Серебристо-Белая равнина, оба палаточных городка, вся поверхность сверкающих соляных отложений, что когда-то отгораживали Мюрию от утесов и берегов лагуны, – все исчезло. На месте их плескалось море. Оно было темно-зеленого цвета, белые барашки волн бежали к далекому горизонту и, подгоняемые порывистым ветром, бились о маленький мыс, на котором находился дом Бреды. Теперь Мюрию уже не достать, однако разрушенные дома, и деревья, и медленно иссякающие лужи показывали, где промчался вал, уничтоживший большую часть столицы.

«Теперь ты свободна и можешь сделать истинный выбор.»

За дверью комнаты слышался шум. Мозг Элизабет вобрал в себя рой тревожных мыслей. Было трудно – да нет, просто невозможно, учитывая невыносимую эмоциональную нагрузку, – отличить тану от людей, людей от фирвулагов. Среди них не было рабов и господ, друзей и врагов, были только уцелевшие.

– Думаю, мы можем выйти, – сказал вождь Бурке.

Элизабет кивнула. Четверо отошли от окна и направились к двери. Бурке отодвинул засов.

«Теперь ты свободна и можешь сделать истинный выбор.»

Там стояли Дионкет, и Крейн, и другие целители. За ними – тысячи уцелевших. Элизабет мягко успокоила их, встретилась взглядом с обоими целителями.

– Дайте мне несколько минут. – Она показала на свой красный комбинезон. – Мне надо переодеться.

Сорванный с постамента стеклянный сосуд плыл по водам, а тела внутри сотрясались и бились друг о друга при каждом яростном ударе. Наконец Реторта выровнялась, будто бы найдя себе довольно устойчивый киль. Половина ее была скрыта под водой, и те из пленников, кто не лишился сознания, почувствовали, что плывут в какой-то странной лодке со стеклянным дном. Черно-серебряное декоративное покрытие Реторты вконец истрепалось. Лавки, столы, буфеты, посуда, кувшины с водой перемешались с телами приговоренных.

Раймо Хаккинен выплюнул соленую воду и вместе с ней зуб. Его придавило к передней стене, ближе к двери. В стыке между стеклянными панелями просачивалась вода.

– Идите ко мне, – прохрипел он, разрывая Зубами нижнюю рубаху.

Только одна женщина из пострадавших, одетая в доспехи, откликнулась. Они вместе разодрали на лоскуты ее нательный комбинезон; укрепляющие плексигласовые шарики оказались отличным материалом для законопачивания щелей.

– Теперь продержимся, – сказал, ухмыляясь, Раймо.

– Плывем… – Женщина, как завороженная, смотрела на бурую воду, на вертящиеся обломки, обступавшие их со всех четырех сторон. – Словно дикий аквариум – только там, снаружи, не рыбки. – Она отвернулась, и ее начало выворачивать наизнанку.

Раймо встал на четвереньки.

– Попробую найти целый кувшин.

Он стал ползать среди тел и предметов. В живых остались немногие, но и те уже испускали дух. Он обнаружил кувшин с водой, застрявший между тремя трупами. Ох, а это случаем…

Он перевернул тело.

– Брайан? Ты как? – Губы его растянулись в улыбке. – Брайан!

– Он тебя не слышит, – раздался голос Алутейна – Властелина Ремесел.

– Твой друг уже в объятиях Таны.

Раймо отпрянул, сжимая в руках кувшин.

– Ух ты, как жалко! Мы ведь с ним на одном корабле приплыли в Мюрию. И если то, что я слышал о нем и леди Розмар, правда, то… ну, словом, и мучения нам выпали одинаковые.

Алутейн осторожно расстегнул золотой торквес Брайана.

– Нет, Раймо, не одинаковые. Но ни тебе, ни ему не придется больше мучиться. – Он защелкнул торквес у Раймо на шее, сняв с него старый, серебряный. – Думаю, Брайан был бы рад, что на тебе его торквес. Твой мозг поправляется, я там кое-что подлатал, может, среди нас отыщутся более искусные целители. Или… потом.

– Думаете, прорвемся? Думаете, этот чертов стеклянный гроб в конце концов вынесет на сушу?

– Тех, кто наложил ограничения на мои метафункции, уже нет в живых. Теперь, очнувшись, я смогу породить умеренный психокинетический ветер и даже отогнать волны, укрепив стены Реторты. – Он указал на раскиданные тела. – Ты бы помог мне отсортировать живых…

– Не, сперва надо помочь даме, с которой мы щели конопатили.

Раймо ухмыльнулся и отошел. Пол Реторты закачался, и тела вновь покатились в разные стороны.

Властелин Ремесел в последний раз взглянул на улыбающееся лицо мертвого антрополога. Затем, рыча от боли и бессилия, занялся делом.

Она была хорошей пловчихой и храброй женщиной. Употребив свои иссякающие творческие силы, сделала из обрывков своего придворного платья два пузыря и подложила их себе под мышки. Когда солнце наконец засияло на поверхности грязной воды, ей стало плохо, она почувствовала, что теряет сознание.

– Мой лорд! Где ты, Ноданн? – позвала Мерси.

Ответа не последовало. Как тяжело собирать усилия для телепатической речи! Она смертельно устала! Но все же ей удалось снова позвать:

«Ноданн! Ноданн!»

«О, приди, мой демон, ангел света, приди! Разве мы можем умереть не вместе?»

Она кружилась в водовороте. Слабые мысли, далекие, искаженные, щебетали в ее мозгу. Но ни одна из них не была его мыслью.

– Ноданн! – все время шептала она. И только один раз: – Брайан!

Голова откинулась, волосы плыли по воде, словно темные водоросли. Солнце зашло, и стало холодно. Ноги и вся нижняя часть тела онемели. Ее мучила жажда, но, чтобы отделить молекулы пресной воды от соленых, требовалось нечеловеческое усилие. Из всех метафункций творчество более всего подвержено психическому травматизму.

Тогда я умру вместе с его миром, сказала она себе, потому что ничего больше нет, ни света, ни чуда, ни песен.

Слабый желтый свет.

Он мерцал, рос, приближался. Она решила подождать, поскольку лучащееся существо подавало ей знаки, хотя она и не могла разглядеть его своим умственным взором. Спустя, наверно, час оно уже было совсем близко. Она увидела, что это Крааль – большой священный котел, приписанный к Гильдии Творцов. Она вскрикнула:

– Брат-творец! Ты не знаешь, Ноданн жив?

– И это вместо благодарности? – спросил Эйкен Драм.

Он выглянул из котла, протянул руку, усеянную золотыми кармашками, и довольно грубо втащил ее внутрь. Она очутилась рядом с ним на куче искореженного металла, и он, глядя на нее сверху, ухмыльнулся.

– Прости, Мерси, дорогая, я, наверно, сделал тебе больно. Но это не нарочно, сам едва на ногах стою. Лежи спокойно, попробуем тебя подсушить.

– Ты, – сказала она. – Ты жив.

– Угу. Самый негодный из всех. Когда я понял, что нет никакого шанса заполучить это сраное королевство, то предоставил всех самим себе и соткал для себя маленькую воздушную капсулу. У меня остались силы, только чтобы плыть. Эта бочка попалась очень кстати, должен тебе сказать. Я забрался в нее – и вот, к твоим услугам!..

Он медленно, слушая ее, очистил от соли и грязи, неуклюже восстановил порванную одежду. Когда работа была закончена, Мерси пробормотала уже сквозь сон:

– Платье… Оно было розовое, а не черно-золотое.

– Черно-золотое мне больше нравится.

Она приподнялась на локте и прошептала с ноткой былого кокетства:

– Ну и что же там, в этом проказливом уме, лорд Луганн – Эйкен Драм?

– Спи, маленькая леди Гории, маленький творец Мерси-Розмар. Об этом мы еще успеем поговорить.

На болотах Бордо настала пора зимних дождей. Русло реки было илистым, рыбы мало, зато полно дичи, маленьких безрогих и клыкастых оленей, а в верхней части острова в дубовых и каштановых рощах росли прекрасные грибы. Сьюки очень их полюбила и нынче умолила Стейна пойти набрать корзину. Но, как назло, пошел сильный дождь. Надо приготовить ужин и протопить дом к его приходу.

Он вернулся, когда почти стемнело. Кроме грибов, притащил ляжку молодого дикого кабана.

– Остальное спрятал в дупле. Завтра приволоку. Только чтоб как следует прожарила, слышишь?

– Да уж постараюсь. Знаю, что иначе мне несдобровать. – Она схватила мокрые мозолистые руки и поцеловала их. – Спасибо за грибы.

– Весь промок, – проворчал он, стягивая куртку из шкур, штаны и грубые мокасины. Потом подошел погреться у огня, а она прижалась к нему и тоже с улыбкой глядела на пламя.

Летом он уже родится, и тогда они станут искать других людей. При хорошей погоде лететь – одно удовольствие: шар плывет медленно и приземляется почти без встряски. В августе или в сентябре они покинут это место. А пока и тут не так уж плохо. Они одни, в полной безопасности, у них полно еды, уютная хижина и любовь.

– Ешь. Я просушу одежду и разберусь с мясом.

Ближе к ночи дождь перестал. Стейн поднял откидную дверь и вышел наружу; его не было довольно долго, и когда она услыхала его шаги, вышла навстречу и встала рядом в тихой и влажной тьме. На небо высыпали звезды.

– Люблю это место, – сказала она. – Люблю тебя, Стейн!

Он обхватил ее одной огромной рукой и ничего не ответил, только смотрел на звезды. Зачем им улетать отсюда? Они часто говорят об этом, но для чего им искать других людей? Кто знает, что еще за люди окажутся! К тому же на континенте в чащах промышляют фирвулаги. Он видел из кустов их пляшущие костры.

Им повезло – не наткнулись на гуманоидов, когда пробирались в здешний рай. Безумие опять рисковать, двойное – брать новорожденного младенца в путешествие на шаре. Шар, он ведь непредсказуем. Летит сам по себе, а не по твоей воле. Если они неожиданно нарвутся на сильный ветер, то их отнесет за сотни километров. Может даже отнести на юго-восток, через всю Францию, к Средиземноморью.

Ни за что! Никто его не заставит смотреть, что они там натворили!

– Ой, Стейн! – воскликнула Сьюки. – Глянь, звезда летит! Или… что это? Очень уж медленно летит. Ах ты, поздно, скрылась за тучей! А я желание не загадала.

Стейн взял ее за руку и повел обратно в их маленький домик.

– Ничего, – сказал он. – Я за тебя загадал.

Огни дисплея орбитальной станции погасли, приборы уже не подавали сигналов. Без сил, без кислорода аппарат тем не менее держался своей орбиты, вращаясь над миром на высоте чуть меньшей, чем пятьдесят тысяч километров.

Почти все время темный борт корабля был не виден на фоне космической черноты. Но изредка все же солнце ударяло в щиток, освещая лицо Ричарда. В кратком просветлении он вновь уносился на Землю.

А маленькая разбитая птица все вращалась и вращалась по кругу. До бесконечности.

В Горном Дворце короля в Высокой Цитадели поредевший Карликовый Совет фирвулагов собрался, дабы обсудить процедуру избрания Полноправного Властелина Высот и Глубин, Монарха Адской Бесконечности, Отца всех фирвулагов и Незыблемого Стража Всем Известного Мира.

– Ну, теперь жди беды, – объявил всем Шарн-Мес.

– Почему это? – удивилась Айфа.

Он сообщил ей и остальным дурную весть:

– Ревуны потребовали избирательного права.

Огромная черная птица по спирали спускалась туда, где пировали ее соплеменники. Стервятники процветали, как никогда, по всему Североафриканскому побережью. Пиршество продолжалось уже четыре месяца, а съестные припасы все не иссякали.

– Ка-арр! – проговорила вновь прибывшая и злобно нахохлилась, когда соседка и не подумала отодвинуться, чтобы дать ей место на скелете дельфина. – Ка-а-а-аррр! – повторила она и захлопала крыльями.

Это была большая птица, чуть не вдвое превосходившая остальных; в глазах ее блестело безумие.

Стая с неохотой отлетела в сторону и оставила гостью пировать в одиночестве.

– Едут! Едут! – крикнул козопас Калистро и помчался вдоль каньона в Скрытых Ручьях, забыв о своем стаде. – Сестра Амери, и вождь, и все остальные!

Люди высыпали из хижин и взволнованно перекликались. Длинная кавалькада уже показалась на окраине деревни.

Старик Каваи услыхал крики и высунул голову из двери крытого розовой черепицей дома мадам Гудериан под сенью сосен. Увидев кавалькаду, он присвистнул сквозь зубы.

– Они!

Маленькая кошка выпрыгнула из ящика под столом и чуть не сшибла его с ног, когда он подошел к столу за ножом.

– Мне ж еще цветов надо нарвать! – Он строго погрозил пальцем кошке.

– А ты смотри, вылижи хорошенько своих котят, чтоб они нас не опозорили!

Завешенная марлей дверь захлопнулась. Бормоча что-то себе под нос, старик нарезал охапку пышных июньских роз и поспешил по тропинке, роняя розовые и алые лепестки.