Золотой павлин Сабатеи

Мудрая пословица гласит: «Семенящий бег шакала не спутаешь с плавной поступью тигра». Сколько ни ряди павлина в вороньи перья, даже выщипав ни с чем не сравнимый великолепный хвост, его божественное происхождение спрятать не удастся. Величественная осанка, отливающие перламутром перья на шее и груди, королевская поступь — что-нибудь обязательно выдаст его.

Когда скромный торговец в потрепанной одежде и запыленных сапогах сел за дальний столик в таверне «Туранский сокол» и попросил кружку пива, ее хозяин Бехруз с первого взгляда понял, что посетитель явно не тот, за кого пытается себя выдать. Кожа на лбу и скулах, обветренная и опаленная солнцем, делала его похожим на обычного погонщика верблюдов, однако надменное выражение лица, повелительный тон человека, привыкшего распоряжаться, и гордо выпрямленная спина подсказывали, что это не какой-то простолюдин.

Даже долгий путь через пустыню и явное желание казаться не слишком заметным не помогли незнакомцу скрыть все это. Углы его губ скривились в пренебрежительной усмешке, когда хозяин с поклоном поставил на стол щербатую глиняную кружку, в которой обычно подавали здесь пиво и вино. Руки с длинными пальцами были гладкими и холеными — этот человек явно никогда не возился с упряжью, веревками тюков или углями костра.

— Может быть, почтенный господин желает что-нибудь из еды? — с подобострастной улыбкой спросил хозяин, плешивый и скуластый туранец с лисьим выражением узкого, словно сдавленного с боков, лица.

— Ступай пока, я подумаю, — величественным жестом отпустил его посетитель.

«Предупрежу на всякий случай Гоухара, — пятясь к стойке, подумал Бехруз, — глядишь, что-нибудь и мне перепадет, если дело будет того стоить».

Он откинул линялую занавеску, отделявшую зал таверны от кухни. Двое поваров, которые уже начали приготовлять пищу к вечеру, оторвались от своих дел и вопросительно подняли глаза на хозяина.

— Где этот сын помойки? — спросил Бехруз.

— Сейчас вернется, — ответил один из поваров, ловко отрубая сочные, жирные куски от бараньей туши, лежавшей перед ним на огромном деревянном столе. — Я послал его за зеленью.

Длинный широкий нож так и сверкал в его умелых, привычных к делу руках, и горка толстых ломтей мяса вырастала прямо на глазах. Послышался топот босых ног, и в кухню влетел загорелый дочерна мальчишка, вся одежда которого состояла из грязной набедренной повязки и ленты на лбу, поддерживающей слипшиеся от пота густые черные волосы. Мальчишка бросил на стол охапку свежей, пахучей зелени и уставился на хозяина, почесывая босой пяткой голень другой ноги.

— Вот что, малый, — взял его за ухо хозяин. — Стрелой лети к Гоухару, начальнику базарной стражи, и скажи ему, но только ему, понял? — Он слегка вывернул парнишке ухо. — Что ко мне в таверну зашел странный посетитель.

Мальчишка поворачивал голову вслед за движением руки хозяина и пытался кивнуть, морщась от боли. Удовлетворенный Бехруз отпустил, наконец, его ухо.

— Одна нога здесь — другая там! Живо!

Мальчишка убежал, почесывая распухшее ухо, а хозяин вернулся в зал и, опершись о стойку, медленным взглядом обвел свое заведение, стараясь не задерживаться на странном госте. Время вечерней трапезы еще не наступило, и народу в таверне было немного: трое караванщиков за столом у стены, парочка матросов из Хоарезма, которые пили здесь с самого утра, да этот посетитель, который медленно прихлебывал пиво, не обращая на остальных ни малейшего внимания. Он даже не повернул головы, видимо занятый своими думами, когда в таверну вошел тощий сморщенный старик в лохмотьях и, протянув вперед узкую высохшую ладошку, загнусавил:

— Во имя светлоокого Митры подайте на пропитание старому и немощному, больному и одинокому, бездомному и голодному…

Попрошайка обходил столы, за которыми сидели посетители, и останавливал на них скорбный и умоляющий взгляд наполовину покрытых бельмами глаз. Матросы, находясь в отличнейшем расположении духа, бросили ему в ладонь серебряную аквилонскую монету, отчего глаза нищего алчно вспыхнули, и он долго стоял и кланялся, пока они не прогнали его к караванщикам, которые оказались не столь расточительными, но все же отвалили ему несколько медяков. Старикашка, шаркая босыми ногами, потащился к последнему столику.

— И ты, о? почтеннейший, не дашь ли мне от щедрот твоих, да продлятся дни твои в благословении богов…

Гость хмуро взглянул на него.

— Ступай, ступай, не до тебя, гиена, — брезгливо отмахнулся он от назойливого старика.

Тот, пожевав беззубым ртом, повернулся и засеменил к выходу. Проходя мимо стойки, где с сонным видом восседал Бехруз, нищий, не двигая губами и даже не повернув к хозяину головы, шепнул куда-то в пространство:

— Постарайся задержать…

Хозяин заведения задумался. Конечно, задержать посетителя совсем нетрудно, если подсыпать ему в пиво сонного порошка из желтого лотоса. Подобное он проделывал уже не раз. Но что если незнакомец не закажет больше ничего? Что тогда предпринять? А не выполнить указание шпиона Гоухара, этого самого старика, который изображал нищего… Это занятие для самоубийц. Тут есть над чем задуматься, и глубоко.

Однако долго ломать голову Бехрузу не пришлось. Посетитель, поставив кружку на стол, неожиданно поманил его к себе.

— Садись, — кивком указал он на скамью напротив себя. — Надеюсь, у тебя найдется приличная комната для ночлега?

— А как же! — просиял хозяин. — Мое заведение — одно из лучших в Шангаре. Для господина, если у него есть деньги, конечно, — Бехруз умудрялся одновременно говорить и по-лисьи улыбаться, — всегда отыщется отличная комната с мягкими пуховиками, а если почтеннейший пожелает, — тут уголки его рта стремительно поползли к мочкам ушей, — и девушку достойную могу предложить, опрятную и горячую, что твой огонь.

Гость бросил на него недовольный взгляд, но, сунув руку за пояс, показал несколько золотых:

— Достаточно?

— Прости, уважаемый, — встал со своего места Бехруз, — сам понимаешь, времена сейчас неспокойные, много всякого народа здесь ходит. Я распоряжусь, чтобы тебе приготовили комнату получше. Вижу, ты не из этих. — Он украдкой кивнул на публику, которая постепенно заполняла просторный зал таверны.

— Принеси мяса и вина! — приказал гость, и его тон, а также гордый поворот головы окончательно укрепили уверенность Бехруза, что он не напрасно потревожил начальника базарной стражи.

— Ты не ошибся, старый шакал? — Гоухар сидел за маленьким столиком и, сытно рыгая, запихивал в рот лепешку с зеленью и бараньим мясом.

— Чтоб меня Эрлик покарал.

Старикашка, который только что просил милостыню в таверне, в очередной раз ткнулся лбом в ковер перед ногами начальника стражи. От бельм не осталось и следа, но глаза его, хоть и вполне теперь зрячие, были по-стариковски тусклыми и не выражали ничего, кроме преданности своему господину.

Замчи — так звали этого старика — уже давно служил шпионом у стражников Шангары, а до этого много лет, так уж получилось, скитался по Турану и близлежащим странам. Цепкая память сослужила ему хорошую службу. Он знал в лицо так много людей, а особенно богатых и высокопоставленных, что порой оказывался просто незаменимым.

— Это Хафар, совершенно точно, я узнал его! — Сложив ладони перед собой, Замчи еще раз низко поклонился. — Он сначала был визирем Актер-хана в Замбуле, а позже и при его сыне остался на этой должности.

— Xa! — чуть не поперхнулся Гоухар. — Я до сих пор не могу понять, как в Замбуле может быть сатрапом мальчишка! Ему ведь и сейчас лет тринадцать, не больше?

— Мне рассказывали, что в Замбуле всем заправляют женщина по имени Испарана, — осторожно ответил Замчи, — и этот визирь.

— Ладно, иди. — Начальник базарной стражи отпустил старикашку-шпиона и надолго задумался.

Подумать действительно было о чем. Появление в Шангаре такого крупного вельможи из туранского города-государства не с пышной свитой, как они обычно приезжают, чтобы нанести визит местному повелителю, а тайно и без охраны могло навести на мысль, что в Замбуле не все в порядке. Не исключено, что там произошел переворот и этот сановник спасается бегством. Но что ему нужно в Шангаре? Может, здесь у него есть сторонники или просто друзья, если, конечно, вообще кто-нибудь может похвастаться дружбой с таким вельможей? Но если есть сообщники, то кто они?

Перед Гоухаром, одним из низших начальников отряда стражи Шангары, встала непростая задача. Доложить своему начальнику, этому ублюдку Азатбахту, который вхож к самому повелителю? А если он заодно с треклятым визирем и не хочет, чтобы о его пребывании здесь кто-то знал?

Ответ ясен как день: ему, Гоухару, придет конец… В лучшем случае его уберут тихо и безболезненно, в худшем — неизбежна плеть палача. Начальник стражи внезапно почувствовал озноб, потом его бросило в жар. Он достал шелковый платок и долго вытирал взмокший лоб, как будто это могло ему чем-то помочь.

«Скотина Бехруз! Мог бы и не обращать внимания на этого незнакомца, — с тоской подумал Гоухар. — Сидел бы себе тихо в своей вонючей харчевне, и я не знал бы ничего… Все было бы спокойно, хвала Эрлику! Теперь вот думай, как выкрутиться. А если просто-напросто послать двух стражников и тихонько, чтобы никто и не узнал, убрать этого визиря — как его там, Фараха… нет, Хафара — с глаз долой. — Начальника стражи снова бросило в пот.

— Додумался, умник! А старикашка-шпион? А Бехруз? Что знают трое… — Гоухара прошиб озноб. — Вот влип так влип! Лучше уж в верблюжьем дерьме вываляться с ног до головы. А если убрать и Бехруза, и эту гадину Замчи? Кстати, куда подевался мерзкий старикашка?

— Эй! — завопил Гоухар, трясясь от недоброго предчувствия.

На его зов в комнату влетел стражник в расстегнутой рубахе, на ходу завязывая трясущимися руками пояс на шароварах.

— Опять? — злобно выкатил глаза Гоухар. — Сколько раз я говорил, чтобы ты не пользовал базарных шлюх во время дежурства?

— Я вовсе… Совсем не… — пытался оправдаться перепуганный страж, но начальник жестом остановил его:

— Где эта вонючая задница Нергала, этот немытый старый шакал?

— Только что был здесь, — испуганно залопотал стражник, — позвать?

— Давай его сюда, кобель паршивый! — гаркнул, чуть не плача, Гоухар.

Стражник вылетел из комнаты, а когда появился вновь, по его растерянной роже начальник стражи понял, что старика найти не удалось. Надо было торопиться, если эта костлявая гиена еще не успела его опередить.

— Коня, червь паскудный! — заорал он на стражника, вскакивая с дивана.

— Молодец, старый пес, — похвалил Замчи начальник ханской стражи. — Я тебя щедро награжу за то, что ты догадался сразу же сказать мне об этом. Твой начальник знает, что визирь в Шангаре? — спросил он, наклоняясь поближе к шпиону.

Получив утвердительный ответ, Азатбахт подозвал стоявшего рядом охранника и что-то шепнул ему на ухо.

— Подожди за дверью, он тебя проводит, — ласково глядя старику в глаза, кивнул на стражника Азатбахт.

Старикашка, кланяясь и пятясь задом, вышел из комнаты в сопровождении охранника. Как только дверь закрылась, ему тут же вывернули назад руки и, засунув в рот кляп, поволокли в подвал.

Начальник стражи тем временем, заложив руки за спину, нервно шагал по своей комнате: вперед до стенки, назад к окну, снова вперед…

«Визиря надо тихо, чтобы никто не заметил, арестовать и препроводить ко мне в подвал. Когда узнаю, зачем он здесь и кто за ним стоит, тогда решим, как с ним поступить, — размышлял он. — Старикашку велю удавить, зажился на свете, шакал, пора и по Серым Равнинам прогуляться. Шпион он, ничего не скажешь, полезный, но лишних свидетелей мне не надо. Остается этот болван Гоухар… Служака он исполнительный, вот и прикажу ему без лишнего шума схватить Хафара, а потом отправлю догонять старика…

— Господин, — в дверь просунулась голова охранника, — пришел Гоухар и просит принять его.

«Ну вот, и звать не надо, — довольно потирая ладони, подумал начальник стражи, — сам тут как тут».

Гоухар, шумно сопящий и потный от страха, вкатился в комнату и тут же бухнулся в ноги своему командиру.

— Господин, есть известия государственной важности, — не поднимаясь, а только выгнув шею, чтобы видеть лицо хозяина, начал толстяк.

— Поднимись, — милостливо позволил ему Азатбахт, — и расскажи, что там случилось.

Он дружески похлопал по плечу своего подчиненного и внимательно выслушал его рассказ, прерываемый шумными вздохами.

— Очень хорошо, что сразу же доложил мне об этом, — похвалил Азатбахт.

«Сука такая! — думал он между тем про себя. — А ты ведь не торопился, засранец, прикидывал что-то. Что? Ну, потом расскажешь, ничего не утаишь. Мало кто умеет, пообщавшись с моим палачом, сохранять тайну. Он у меня мастер развязывать языки».

— Дело действительно очень серьезное, — как бы размышляя вслух, продолжал Азатбахт, — ты оказал великую услугу нашему повелителю. Говоришь, кто тебя предупредил? Хозяин «Туранского сокола» Бехруз? А он узнал этого визиря?

— Нет, господин, — хвастливо ответил Гоухар, — откуда этому жалкому простолюдину знать высоких вельмож? Это целиком моя заслуга!

«Ну и хорошо, — подумал Азатбахт. — Значит, знают всего двое… Нет, уже один, — поправил он себя, — старикашка не в счет, пока он в подвале, а скоро и ты, сын и внук грязной свиньи, — он благожелательно взглянул на Гоухара, — тоже будешь там, и никто не узнает, что нас тайно посещал великий визирь Замбулы».

— Теперь слушай, — важно обратился он к Гоухару, который был уже на седьмом небе от счастья от того, что поступил все-таки правильно. — Дело государственной важности. Наш повелитель, несомненно, им заинтересуется.

— Все исполню, — пролепетал начальник базарной стражи, близкий к обмороку от осознания своей причастности к важным делам государства.

— Ты говоришь, что его задержат? — Азатбахт сдвинул брови, в то время как несчастный Гоухар ловил каждый звук его голоса и только кивнул, не в силах произнести ни слова в ответ. — Так вот, арестуй его, но так, чтобы это не привлекло ничьего внимания.

— Сделаю, — хрипло отозвался начальник базарной стражи, хотя, как это делать, он пока не имел ни малейшего понятия.

— Ну и хорошо, — кивнул Азатбахт, — я пришлю повозку со своими людьми. Они будут ждать в переулке около «Туранского сокола». Отдашь пленника им. Иди, и повелитель не забудет о твоих заслугах. Только помни, — еще раз повторил он, — ни одна живая душа не должна знать, кого ты арестовал.

Когда Гоухар, чуть не подпрыгивая от радости, что все так хорошо складывается, выкатился из зала, начальник стражи, посмотрев ему вслед, несколько засомневался в успехе своего предприятия: «Служака он хороший, но уж больно глуп: как бы не испортил все дело. Когда замешаны такие большие люди, надо быть очень осторожным».

Хафар, не ведая, что над ним сгустились тучи, лакомился бараньей печенью с луком, умело приготовленной поваром Бехруза. Ему казалось, что все выполнено как нельзя лучше. Конечно, еще многое предстояло сделать, но начало положено: никто, конечно, и заподозрить не мог, что под видом скромного торговца скрывается могущественный визирь Замбулы. Он уже купил домик на окраине Шангары, куда до поры до времени поместит Испарану с Джунгир-ханом и верными слугами. Потом он отправится в Хоарезм. Тамошний визирь — родственник ханской семьи.

Он должен помочь. Небескорыстно, конечно, но можно надеяться, что цена не будет слишком высокой.

«Мерзавец, Хамер! — прихлебывая вино, размышлял визирь. — Правильно, что я не доверял капитану хан-хилайим, личной гвардии правителя. Да еще эта Испарана! — поморщился он. — И кто придумал давать волю и власть женщине! Вот теперь вместо покоев в ханском дворце спи на тюфяке в занюханном клоповнике!»

Он брезгливо покосился на гомонившую вокруг него чернь: таверна к вечеру была переполнена людьми.

«Куча ослиного дерьма, — продолжал он честить про себя вероломного начальника ханской охраны, — хорошо хоть ноги унести сумели! Но подожди, отрыжка гиены, долго ты не будешь править, я с тобой еще поквитаюсь! А когда разберемся с Хамером, и бабу эту заносчивую надо будет убрать куда подальше, одна морока от нее. Подумаешь, соратница хана… Правда, мальчишка в ней души не чает, — напомнил себе Хафар, — она ему и как мать, и как подружка, но над этим можно будет подумать потом, когда скинем Хамера»

Хафар налил себе еще кружку, но пить ему что-то расхотелось, он почувствовал усталость и желание хорошенько выспаться.

«Да, долгий путь даром не дается, — с трудом поднимаясь со скамьи, решил визирь. — Пойду, посплю. Надо отдохнуть, не все же носиться по делам».

Он, пошатываясь, прошел зал таверны и, выйдя во двор, с наслаждением глотнул свежего воздуха.

«От этого вшивого отродья так воняет, — мысли с трудом ворочались в его голове, — что в этой харчевне и задохнуться недолго.

…Что-то морда знакомая… — Ему показалось, что проходивший мимо человек пристально смотрит на него. — А, ладно, пес с ним… Спать, спать…»

Он открыл дверь и, нащупывая за пазухой ключ, который выдал ему хозяин таверны, начал, с трудом волоча ноги, подниматься на второй этаж, цепляясь, чтобы не упасть, за перила лестницы.

«Что это со мной? — Хафар с трудом попал ключом в замочную скважину. — Вроде и не пил много…»

Дверь, наконец, отворилась, визирь сделал еще пару шагов и рухнул как подрубленный на мягкую постель. Через мгновение он уже спал беспробудным сном.

«Я выполнил поручение, — Бехруз послал мальчишку проследить за незнакомцем и, получив известие, что тот спит как сурок, вернулся к своим делам, — но где этот кретин Гоухар? Пора бы ему уже здесь появиться».

Он провернул все на редкость искусно — как-никак сказывался большой опыт: подсыпал в кувшин с вином порошок, который дал ему в свое время его приятель чародей Махтар, и теперь постоялец будет спать, ничего не ведая, до самого утра. Иногда, заснув, его гости не просыпались вовсе, потому, что они с колдуном заворачивали доверчивых посетителей в коровью шкуру, произнося при этом замысловатые заклинания. Правда, основную часть работы выполнял Махтар. Бехруз лишь помогал чародею, закрепляя шкуру на бедолаге, а потом быстро покидал комнату. Когда он через некоторое время возвращался, там уже не оставалось никаких следов постояльца.

Главной заботой Бехруза было определить в госте человека издалека, никому здесь не знакомого: такого никто не станет искать. В то же время требовалось, чтобы у этого странника были монеты. Их-то они потом и делили по-братски с Махтаром. Этот постоялец, конечно же, был при деньгах, и хозяин таверны уже начал жалеть, что сообщил о нем Гоухару.

«Поторопился, болван! — укорял он себя. — Надо было лучше позвать колдуна».

«Вот этот мне подойдет — Конан плеснул себе в рот остатки вина из кружки и поднялся из-за стола. — Купчишка, сразу видно, не из бедных».

Он вышел из-под навеса и, щурясь от яркого солнца, посмотрел вслед набольшому каравану из пяти верблюдов и запряженной четверкой коней повозки, в которой восседал на мягких подушках какой-то приезжий торговец. О его богатстве кроме роскошных одежд, в которые он был облачен, напоминали четверо конных охранников на крепких и низкорослых гирканских лошадках. Гостей, подобных ему, сейчас немало прибывало в Шангару в преддверии праздника в честь Повелителя Огня Эрлика. На торжества они съезжались не столько ради того, чтобы воздать почести этому пантенийскому богу, а в основном, чтобы поглядеть на петушиные бои, которые с некоторых пор, по примеру северных соседей, заморанцев, начали входить в моду в Туране.

Киммериец видел таких петухов еще в свою бытность в Шадизаре, где это развлечение сопровождало праздник рахават в честь Митры Животворящего, Повелителя Жизни, Бога Справедливости и Добра. Ему, правду говоря, все эти петушиные бои были малоинтересны, как, впрочем, и сами праздники в честь богов, если бы не одно обстоятельство. Дело заключалось в том, что на петушиные бои съезжалось много богатых людей из разных мест. Все хозяева таверн, постоялых дворов и харчевен готовились к этим дням загодя, предвкушая хорошие заработки от съеденного и выпитого в их заведениях, от сдачи внаем апартаментов и просто мест для ночлега, стойл для лошадей и верблюдов, — город буквально распирало от приезжего люда. А денег вокруг этих петухов крутилось видимо-невидимо! Как-то в Шадизаре варвар заработал пятьдесят золотых у купца Хирталамоса только за то, что помог ему сохранить в живых боевого офирского петуха, которого тот собирался выставить на празднике. Конан вспомнил эти развеселые и боевые три ночи, и у него сладко заныло под ложечкой.

Мало того, что он заработал пятьдесят монет, так ему удалось поладить и с наложницами этого любителя петушиных боев, пока тот ездил в Аренджун. Какие девушки были! Лелия из Гандерланда, белокурая и пышная, ее серебристый голосок напоминал пение флейты. А темноволосая кхитаянка То-Ню? Миниатюрная, легкая, как маковый лепесток, но все положенное женщине было при ней, и ночь, проведенная с этой девушкой, тоже была хороша, как выдержанное офирское вино. Нет! Лучше, куда лучше, решил варвар. Да и вообще, разве можно сравнивать с чем-либо неземное блаженство?

Женщины в отсутствие почтенного Хирталамоса сами поделили его между собой, и киммерийцу ничего не оставалось, как постараться удовлетворить каждую так, чтобы они и дальше жили в мире и согласии между собой. В третью ночь ему досталась рыжая заморанка Валла с глазами точно изумруды. Да, есть что вспомнить! А вот как звали петуха, варвар забыл. Фиг… Фигля… Фиглатпа…

Тьфу! Пусть Нергал помнит эти дурацкие имена дурацких петухов! Но праздник рахават киммериец не забыл. Хороший праздник придумали, побольше бы таких!

Всем хватало работы на этих торжествах: и торговцам сластями, и водоносам, и грузчикам, и всякой мелкой сволоте, которая могла что-то поднять или поднести, и лихой братии — ворам и разбойникам: они тоже ждали этих дней, чтобы урвать свою долю добычи. Варвар специально для этой цели прибыл в Шангару из Самарры, где обитал в последнее время. Негоже было оставаться в стороне, когда представляется такая прекрасная возможность поправить свои дела. Он не был жаден до богатства, деньги доставались ему легко и так же легко исчезали, но не пропускать же такое событие!

— Эй! — окликнул он вихрастого мальчугана, бежавшего за караваном, который облюбовал киммериец.

Тот подошел, с некоторым страхом косясь на огромную фигуру варвара, гриву его черных, давно не мытых и спутанных волос. Холодные, словно лед с горных вершин, синие глаза киммерийца смотрели пристально, как бы пронзая собеседника насквозь.

— Видишь монету? — Конан подбросил серебряный аквилонский диск, сверкнувший на солнце, и ловко поймал его перед самым носом мальчишки. — Будет твоей, если узнаешь, где остановится этот торговец. Я посижу вон там. — Варвар указал на столик под ярким цветастым навесом и направился продолжать свою трапезу, прерванную появлением каравана.

Мальчишка скоро вернулся и рассказал киммерийцу даже больше того, на что тот рассчитывал: сколько людей у купца, в каких комнатах постоялого двора поселили хозяина и где разместились его слуги — в общем, Конан только подивился тому, что это растрепанное дитя улицы еще и не выполнило за него основную работу — не пощипало этого богача.

— На, держи, — Конан положил в ладошку мальчугана честно заработанную монету, — из тебя выйдет законченный мерзавец, если вырастешь, конечно, — не слишком по-доброму пошутил он на прощание.

Лучшим временем для дел, подобных тому, что замыслил варвар, по справедливости считается ночь. Однако, поразмыслив, Конан решил провернуть свою затею прямо во время послеобеденного отдыха. Во-первых, мало кто ожидает подобной дерзости от воров. Чтобы среди бела дня взять добычу, это надо иметь такую поддержку Бела, которой мало кто и достоин! Во-вторых, может случиться так, что кувшинчик вина за обедом окажется не единственным, если объявится хороший собутыльник, и, глядишь, хозяин засидится в таверне, а пара-другая слуг тоже задержится по каким-нибудь своим делам.

А деньги-то в комнатах, под надежной охраной! Кто ж будет носить в кошельке большие суммы, которые завтра придется поставить в петушиных боях или заплатить за этих самых длинношеих и клювастых злобных тварей, от чьего вида бешено забьется сердце знатока? Так что, не без оснований рассуждал киммериец, попробовать стоит. Справедливости ради надо сказать, это придумал не он. Ловкач Ши Шелам, с которым он провел немало вреМени за кувшинчиком доброго вина, многому научил его в Городе Негодяев, Шадизаре, что остался за Кезанкийскими горами.

«Как-то у него сейчас дела? — вспомнил о Ловкаче варвар. — Такой тощий обглодыш, а соображать умел хорошо», — мысленно похвалил он своего бывшего напарника, направляясь к «Ослиному копыту», большому постоялому двору, который был по карману только весьма богатым гостям Шангары.

В харчевне постоялого двора, куда заглянул киммериец для начала, было прохладно и не слишком людно, однако шумно. Смех и гомон исходили от двух крепких туранцев в полном боевом облачении, вооруженных мечами и кинжалами, которые, сидя за столом, друг против друга, перекидывались в кости, сдабривая игру вином из пузатого расписного кувшина. Конан подошел к хозяину и, тоже заказав себе вина, присел за стол недалеко от игроков.

Прихлебывая кисловатый, но приятный и освежающий напиток, варвар, делая вид, что совсем не обращает на них внимания, старательно прислушивался к тому, о чем говорят охранники важного господина. Еще не закончив первой кружки, он уже знал: хозяина зовут Камкар, и приехали они из Акита на петушиные бои («Я не ошибся», — отметил про себя варвар), а приезжают они сюда не первый год, опять хозяин собирается купить новых пернатых и выставляет на схватку своего любимого синего петуха… В общем, чуткое ухо может многое уловить, особенно если языки тех, кого подслушивают, развязаны вином.

«Всегда внимательно слушай, что говорят, — часто вспоминал варвар слова шельмы Ловкача, — имеющему уши приходится реже вытаскивать кинжал, клянусь Белом».

И Делам был трижды прав, потому что киммериец узнал самое главное: как разместились в гостинице Камкар и его люди, а также что в этом году охранникам досталась комната хуже, чем в прошлом, с очень маленьким окошком, но зато и забот у них на сей раз намного меньше, так как в комнате хозяина окно выходит во двор…

Не допив вина, киммериец обратился к слуге, который на время заменил хозяина у стойки:

— У тебя не найдется места переночевать сегодня? Недорогое, может, где-нибудь в каморке во дворе?

Услышав такой вопрос, стражники, гоготнув, оглянулись на варвара и продолжили свое занятие.

— А что дашь? — с любопытством спросил малый, у которого появилась возможность заработать монету втайне от хозяина.

— Есть у меня кое-что, — показал ему Конан мелкую серебряную монетку.

— Пойдем, покажу.

Они вышли во двор, где в стойлах стояли лошади, мулы и верблюды, мирно жевавшие свою жвачку. Слуга провел киммерийца за огороженную площадку, где располагались под навесом мешки с зерном и тюки сена, и, указав на топчан в самом углу, спросил:

— Годится?

— В самый раз, — Конан сунул ему монету, — вечером я приду.

Они вернулись в таверну, но, пока шли обратно, варвар цепким взглядом оглядел выходившую сюда стену гостиницы, успев при этом заметить тысячу мелочей: что расположено во дворе, куда выходят двери хозяйственных помещений, как выглядят засовы на воротах, ведущих на другую улицу, — все, что было так необходимо в его нелегком ремесле.

Киммериец посидел еще немного, допил вино, расплатился и не спеша покинул зал. Он подмигнул слуге на прощание, и тот понимающе ухмыльнулся своему клиенту. Но варвар не пошел на улицу, как, видимо, показалось и слуге, и двум продолжавшим веселиться стражникам. Он выскочил во двор, оглянувшись, легкими неслышными шагами проскользнул вдоль стены и встал прямо под небольшим окном на втором этаже старого здания, сложенного из грубо отесанных желтоватых камней. Размотав прикрепленную на поясе под плащом тонкую, но крепкую веревку, киммериец размахнулся и забросил ее конец с медным крюком на конек черепичной крыши. Подергав оставшийся у него в руках конец веревки и, убедившись, что крюк засел прочно, он, словно ящерица, мгновенно взлетел на уровень оконца с почти непрозрачным, потемневшим от времени и грязи стеклом. Затем приложил ухо к раме. Внутри было тихо. Обмотав веревку вокруг предплечья, Конан, ловко орудуя кинжалом, бесшумно открыл защелку окна и заглянул внутрь.

Стражник, одетый так же, как и его собратья внизу, сидел спиной к нему и, по-видимому, дремал. Скрип открывающегося окна разбудил его. Охранник вздрогнул и обернулся, но слишком поздно: кулак варвара плотно вбил его голову в плечи чуть не до самых ушей. Несчастный мягко повалился набок, и варвар аккуратно уложил его на пол.

«Где же еще один?» — размышлял про себя киммериец, направляясь к двери, которая, очевидно, вела в покои господина, купца из Акита, чей караван так приглянулся Конану сегодня утром.

Он подошел к двери и прислушался. Внутри кто-то разговаривал. Слов варвар разобрать не мог, да это его и не интересовало, но говорили двое, а вот это уже было нехорошо. Надо торопиться. Он взялся за дверь и чуть приоткрыл ее, потом закрыл, потом опять приоткрыл…

— Заким, — услышал Конан, — сквозняк, не чувствуешь, что ли? Прикрой дверь!

Киммериец прислушался и, когда понял, что изнутри кто-то взялся за ручку двери, резко дернул ее на себя. Не успев отпустить ее, стражник вылетел наружу, где Конан резким ударом ребром ладони по шее остановил его и, увернувшись от падающего тела, вбежал в комнату.

Купец, выпучив глаза, уставился на него, как на привидение, потеряв от изумления дар речи. Варвар в два прыжка подлетел к нему и схватил торговца за шею.

— Где ты держишь монеты? — зловещим шепотом осведомился киммериец.

Купец с вылезшими из орбит глазами смог только едва шевельнуть бровями, указывая на небольшой ларец, стоявший на резном столике. Варвар на мгновение отпустил торговца, чтобы схватить шкатулку, потом вновь стиснул его шею. Ларец был заперт, и Конан вопросительно и вместе с тем грозно посмотрел на его хозяина. Тот все понял и, сипя от нехватки воздуха, принялся шарить рукой у себя под рубахой. Варвар перехватил его руку и вытащил ключик на тонкой золотой цепочке. Чтобы купец не мешал ему действовать, киммериец несильно, но все же достаточно ощутимо стукнул его по шее и опустил на мягкие подушки дивана. Что-то блеснуло на свесившейся вниз руке. Перстень! Конан осмотрел золотое кольцо с печаткой, на которой был изображен павлин. Ничего не скажешь, красивая вещица! Стащив его с пальца торговца, варвар попытался пристроить перстень себе на руку, затем, с большим трудом напялив его на мизинец, посмотрел на украшение еще раз и удовлетворенно кивнул.

В шкатулке лежали два тугих кожаных мешочка. Киммериец, не разглядывая содержимого, бросил их в кошель, висящий у него на поясе, и, выйдя в прихожую, осторожно выглянул в окно. Во дворе все было спокойно. Конан так быстро и дерзко провернул свое дело, что охранники внизу вряд ли успели сыграть больше трех-четырех конов в кости.

Обратный путь по той же веревке занял несколько мгновений, и скоро варвар уже шагал по пыльной улице, направляясь к базару, откуда и начал свой сегодняшний день. Приятно потяжелевший кошель обещал некоторое время сытой и беззаботной жизни: хорошие таверны, хорошее вино, хороших женщин, наконец. Нет, не зря эти шангарцы устраивают такие праздники! Ему, Конану, они всегда по душе!

«Теперь надо сматываться отсюда, — подумал варвар. Правда, вечер уже на носу, пожалуй, пропущу пару кружек вина, а потом переночую где-нибудь в Гадюшнике».

В каждом городе всегда находится место, где обитает беднота и где среди паутины пыльных проулков и кривых улочек находит себе пристанище воровской люд. Много месяцев Конан прожил в шадизарской Пустыньке, не понаслышке была ему известна и аренджунская Свалка.

Киммерийцу приходилось бывать и в ханских покоях, и дворцах вельмож и даже правителей, но сейчас вряд ли ему там обрадовались бы. Да и наивно было бы ожидать, что после того как он выпотрошит караван или порастрясет купчишку, как в зтот раз, впереди него поскачут в город всадники с трубами и знаменами, чтобы приготовить для удачливого вора ночлег на богатом постоялом дворе.

«Спасибо, хитроумный Бел, да и тебя, Ловкач, нелишне вспомнить добрым словом».

Конан отдал должное тем, кто, как он полагал, помог ему в дерзком предприятии, и, глядя по сторонам, стал выбирать таверну, в которой можно было бы скоротать вечерок.

На глаза ему попалась вырезанная из дерева незнакомая птица, прибитая над крыльцом с колоннами из отполированных временем толстых бревен.

«Что это за птица?»— удивился варвар, поворачивая к зданию, которое, судя по его виду, и было таверной, где даже припозднившемуся клиенту не откажут в ужине и кувшинчике вина.

Подойдя поближе, он разобрал надпись на темной доске, венчающей крыльцо. Корявые буквы гласили: «Туранский сокол».

— Надо же, оказывается, сокол! — хмыкнул варвар. — А я и не признал.

Он еще раз посмотрел на изображение пернатого существа, больше смахивающего то ли на голубя, то ли на ворону, и, усмехнувшись, направился к дверям. У входа стоял, человек в коричневом кафтане, который напомнил киммерийцу одежду шанки — племени, жившего в пустыне недалеко от Замбулы. Человек хватал ртом воздух и как-то, странно посмотрел на киммерийца мутным взглядом, потом повернулся и, пошатываясь, скрылся внутри здания.

Его лицо показалось варвару знакомым, где-то он его уже видел. Нет, определенно они встречались!

«Ух, ты! — через мгновение воскликнул про себя варвар. — Это же Хафар, визирь Джунгир-хана! Что, интересно, он делает здесь один, да еще в такой одежде?»

Он вошел внутрь и увидел, что великий визирь Замбулы с трудом карабкается по лестнице куда-то вверх, перебирая руками по перилам, а снизу за его действиями внимательно наблюдает мальчонка в грязной набедренной повязке.

«Ха! — подумал киммериец. — Похоже, не один я им интересуюсь! Забавно… Посмотрим, что будет дальше».

Он толкнул дверь и вошел в наполненный гулом множества голосов зал. Стараясь не привлекать к себе особого внимания, даже слегка сутуляеь, чтобы его рост не слишком бросался в глаза, что, впрочем, было совершенно напрасно, варвар прошел к свободному месту. Усевшись на скамью, он подозвал к себе мальчишку-подавальщика и заказал кувшин вина. Приказание было тотчас выполнено, и киммериец, налив себе первую кружку, начал не спеша прихлебывать напиток, не забывая посматривать на хозяина таверны, чья лисья физиономия выдавала напряженное ожидание. Через некоторое время мальчишка, который был на лестнице, подбежал к нему и что-то зашептал на ухо. На хитрой морде хозяина засияла удовлетворенная улыбка, и он кивком отпустил своего слугу.

«У этого Хафара, должно быть, навалом монет, — подумал Конан, — наверняка даже больше, чем у купчишки из Акита. И надрался он изрядно… Может, имеет смысл пощипать и его?»

Он решил побыть здесь до ночи, а там уж действовать по обстановке. Не зря же мальчишка-слуга следил за Хафаром. Значит, не только варвара заинтересовал кошелек великого визиря. Конан задумался, подперев голову рукой и почти не глядя на публику, гомонящую вокруг. Ему вспомнилось, как пару лет назад он сыграл не последнюю роль е этой треклятой Замбуле, когда на престол в результате сложных и кровавых интриг сел зеленый юнец, совсем мальчишка.

Киммериец попал туда почти случайно, из-за Глаза Эрлика, магического камня, который служил амулетом для правителя Замбулы. Камень этот был украден, и вместе с Испараной они вернули его Актер-хану. Сначала тот осыпал варвара королевскими почестями: пригласил его на обед, угостил вином, наградил, расхваливал на все лады, назначил капитаном гвардии. Но потом проявил подлое вероломство, словно забыв, что киммериец оказал ему крайне важную услугу. Не случись этого, Конан никогда бы не присоединился к предводителю заговорщиков Баладу. Замбула ему не нравилась, а населявшие ее люди нисколько не волновали. У киммерийца не было намерений ни помогать им, ни мешать.

Не обмани его хан столь подло и неожиданно, Конан сохранил бы ему верность и, без сомнения, острый ум и воинское мастерство варвара обернулись бы против заговорщиков.

Но вероломство Актер-хана вызвало в нем праведные горечь и гнев. Он многим пожертвовал, чтобы вернуть правителю Замбулы желанный амулет. Испаране тоже пришлось немало перенести из-за этого треклятого Глаза Эрлика. А оказавшийся столь неблагодарным властелином хан заточил ее в темницу и отдал в руки палачей. Варвар тогда остался на свободе только благодаря случаю. Поэтому он и обиделся и разозлился на правителя Замбулы, обвинив при этом самого себя в излишней самоуверенности: не позволь он себе расслабиться, вполне возможно, сумел бы довольно быстро раскусить Актер-хана. Душа его жаждала мести, и он присоединился к заговорщикам.

Однако Балад тоже оказался мерзавцем, и Конан чуть было не заплатил своей головой за отказ пойти к нему на службу после свержения хана. Слава богам, для киммерийца и Испараны все кончилось благополучно. В результате трон достался сыну Актера, юному Джунгир-хану.

Да этому мальчишке и сейчас не больше четырнадцати лет. Разумеется, нет никаких сомнений, что за него в Замбуле правят Хафар и Испарана! Испарана… Это имя пробудило в варваре сладостные воспоминания. Что это была за женщина! Пламя! Испепеляющее и в то же время необычайно нежное… Забыть такое невозможно.

«Нергал меня раздери! — выругался Конан. — Что же, в самом деле, делает здесь Хафар? Если он поссорился с Джунгир-ханом или Иснараной, что одно и то же, и сбежал оттуда, то за каким демоном ему так таиться? Нет никакой нужды! А может, в Замбуле что-нибудь приключилось? Вот если Джунгир-хан потерял свой трон, а визирь остался ему верен, в этом случае он совершенно прав, что не хочет привлекать к себе внимания».

Варвар даже вспотел слегка от усиленных раздумий. Очень уж сложные интриги во дворцах туранских владык! Он не всегда мог разобраться до конца в их хитросплетениях, а поскольку любил во всем ясность и точность, то тонкости поведения всех этих повелителей и их вельмож были для него иногда сродни чародейству. Магию и чародейство он принимал как неоспоримую данность, однако в душе сильно недолюбливал. Для его натуры гораздо легче и уж куда приятнее было снести головы десятку противников, чем размышлять о причинах поведения того или иного сановника, от которого зависела судьба многих людей, а часто и его, Конана, дальнейшая жизнь.

«Допить вино и топать в Гадюшник, вот что надо делать!» — наконец, решил варвар.

Сказать, что он боялся чего-нибудь, было бы, мягко говоря, неверно. Киммериец, несмотря на свой достаточно юный возраст, столько уже повидал в жизни и успел принять участие в таком количестве смертельно опасных предприятий, что удивить его, а тем более напугать было сложно. Дело в другом: если нет крайней необходимости совать голову в пасть дракона, то и не надо этого делать, потому что чужая секира и так тебя найдет. Конан уже собирался последовать мудрому совету, который сам себе и преподнес, как еще одна мысль обожгла его мозг.

«Испарана! Если этот визирь здесь, то она тоже может быть где-то неподалеку. Если она, конечно, жива, — поправил он себя. — Надо поговорить с Хафаром и все разузнать», — решил он, но тут же засомневался в правильности своего решения, так как вспомнил, что визирь, похоже, напился до синих соплей и вряд ли был способен поведать что-нибудь вразумительное.

«Да и утром, когда проспится, поговорить нам вряд ли удастся, — подумал варвар. — Кто-то следит за ним, и неясно, будет ли еще визирь здесь к восходу солнца, к тому же живой. Надо бы присмотреться, кого это он так заинтересовал».

— Хозяин! — поднял руку Конан. — Что у тебя есть на ужин?

Тот, не выходя из-за стойки, поверх голов толпящихся в таверне людей начал перечислять:

— Баранина, фазаны в имбирном соусе, копченый вилайетский лосось…

— Давай все, — махнул рукой киммериец. До ночи было еще много времени, и неизвестно, что может произойти, а значит, надо подкрепиться как следует. — И еще кувшинчик вина! — Он бросил на стол пару серебряных монет, которые ловко подхватил подлетевший к нему мальчуган.

«Испарана! — продолжало стучать в голове Конана. — Если ей грозит опасность или нужна помощь… Разве я могу бросить ее в беде?»

Отношения между варваром и прекрасной замбулийкой начались с жестокой вражды, но Конан сразу же почувствовал, как неудержимо влечет его к этой женщине, которая так же, как и он сам, могла убить врага легко и непринужденно, не испытывая при этом никаких душевных мук. Конан вспомнил слегка удлиненное лицо с высокими скулами, пристальный взгляд миндалевидных карих глаз, нос с легкой горбинкой и полные чувственные губы, густую копну великолепных, отливавших пурпуром, черных волос.

Ее тело, стройное и сильное, ее благоухающая золотисто-коричневая кожа! Киммериец печально вздохнул.

Конечно, всякий, у кого повернулся бы язык назвать, Конана чувствительным и сентиментальным, оказался бы лжецом или, на худой конец, совершенно не разбирающимся в людях человеком. Киммерийцу, его варварской натуре, такие чувства были незнакомы и даже чужды, но, тем не менее, он вспоминал об Испаране с какой-то непонятной, удивительной для него самого теплотой. Два с лишним года назад, покидая Замбулу, он звал ее с собой, но эта удивительная женщина отказалась. Тогда раздосадованный варвар подумал, что Испарана пренебрегла им, поскольку за помощь в возведении на трон Джунгира она получила титул Соратницы хана и по праву могла считаться первой женщиной Замбулы. В гневе и обиде он поклялся тогда забыть эту паршивую Замбулу и все, что было связано с ней, и прежде всего, Испарану. Но ее-то он как раз забыть не смог. Видимо, так решили боги, и никто из смертных не в силах изменить их решения.

Ожидая, пока ему принесут еду, Конан стал внимательнее приглядываться к людям, заполнившим зал «Туранского сокола». Таверна находилась недалеко от городского рынка, и народ здесь собирался соответствующий: торговцы, погонщики верблюдов, мелкие городские чиновники. В этой толпе киммериец не видел тех, кого искал: почти никто из них не носил оружия, по крайней мере, явно. Было понятно, что все это обычные мирные люди. Наметанный глаз варвара не различал среди них крепких бойцов, которые вполне могли быть переодетыми стражниками или чьими-нибудь воинами.

«Если кричит сорока, — вспомнил варвар пословицу, которую слышал от гиперборейского охотника, — то неподалеку может оказаться медведь. — Он с хрустом вонзил свои зубы в ножку принесенной ему дичи. — Подожду. Они обязательно придут, клянусь хитроумным Белом!»

Великий визирь правителя Хоарезма только что получил вести из Замбулы. Там произошел переворот, власть захватил начальник личной охраны Джунгир-хана, капитан Хамер, который и провозгласил себя новым правителем. Теперь Мусаиб — так нарекли визиря при рождении — сидел в мрачном раздумии, даже не чувствуя свежих потоков воздуха, которые навевали на него огромными опахалами двое усердных слуг, стоявших по бокам. Замбула, хотя и находилась далеко от Хоарезма, привлекала пристальное внимание Мусаиба. Дело в том, что он приходился дальним родственником ханской семье, которая управляла этой дальней окраиной Туранской империи.

Пару лет назад Замбула уже побывала на грани государственного переворота. Заговорщикам удалось покончить, с Актер-ханом, тогдашним замбулийским сатрапом, но они не смогли воспользоваться плодами своей победы, и в результате трон достался малолетнему сыну правителя Джунгиру. Мусаиб и не помышлял о том, что родство с Актер-ханом сможет возвести его на трон, пока был жив Джунгир, но теперь положение круто менялось.

«Положим, этот ублюдок Хамер уничтожил законного наследника, — рассуждал сам с собой Мусаиб. — Значит, я имею полное право претендовать на престол Замбулы. Конечно, Илдиз Великий, правитель Турана, вряд ли станет снаряжать войско, чтобы восстановить там порядок, но это можно будет сделать и без его участия. Достаточно того, чтобы наш повелитель не был против меня».

Он потер ладони в предвкушении самой великой удачи своей жизни, но тут же остановился, опасаясь спугнуть столь близкое счастье. Он правитель Замбулы! Дворец, всегда готовые услужить подданные, роскошь! Мурашки побежали по телу великого визиря, когда столь приятные видения замелькали перед его мысленным взором. Хан Замбулы! Это звучит! Конечно, от добра добра не ищут, как говорит пословица. Он и здесь не последний человек, его даже знает сам правитель Илдиз. Но одно дело быть сановником императора, а совсем другое — самому стать ханом.

«А если мальчишке удалось бежать? — неожиданно спохватился он. — Тогда, без всякого сомнения, он будет собирать своих сторонников, чтобы вернуть трон».

Мусаиб выпрямился в кресле и расправил затекшие плечи. Он и не заметил, что просидел все это время почти неподвижно. Вытянув вперед длинные ноги, визирь продолжал размышлять дальше. Конечно, простолюдин и ублюдок Хамер долго не продержится, пока живы законные наследники.

Мусаиб был уже немолод и очень многое повидал за свою жизнь. Он знал, что редкий самозванец может удержаться на троне. Имея перед глазами удачный пример, такие же выскочки, безусловно, захотят занять его место, и Замбулу ждут смутные времена с кровавыми переворотами, казнями и войнами. Чернь и ловкачи, отирающиеся близ трона, будут поддерживать сначала одного, потом легко предадут его ради следующего претендента, в основном желая пограбить и погреть руки во время переворота, и это будет продолжаться до тех пор, пока не вернется настоящий правитель ханских кровей. Либо же Илдиз Туранский, потеряв терпение, вмешается и сам назначит нового сатрапа.

Если же Джунгир-хан сумел сохранить свою голову, то куда он может направиться? Конечно же, сюда, в Хоарезм, где будет просить помощи у своего родственника, у него, могущественного визиря Мусаиба.

— Нужно это мне? — Визирь заговорил вслух. — Нет, совсем ни к чему. Даже одно его появление здесь будет вредно для меня. Значит, мальчишку придется убрать по-тихому, чтобы никто больше о нем и не слышал никогда. — Мусаиб усмехнулся. — А поможет мне в этом Мизра.

Он хлопнул в ладоши, вызывая своего управляющего, и через несколько минут уже ехал в закрытой коляске по крутой дороге, что вела в горное селение, где жил Мизра.

Он был колдуном, и визирь нередко пользовался его услугами, стараясь, чтобы их отношения не особенно бросались в глаза окружающим, а самое главное, чтобы о них не знал повелитель. Он может заподозрить неладное, и тогда прощай все: и сан великого визиря, и богатый дворец, и, не исключено, сама жизнь.

Конан оказался прав: не успел он еще разделаться с ножкой фазана, как в таверну вошел, гремя доспехами, стражник.

В этом не было ничего необычного, зашел себе стражник и зашел, мало ли, захотелось горло промочить или взглянуть, все ли в порядке. Но то, что это был не простой солдат, судя по знакам отличия, и то, что он подошел к хозяину и тот долго шептал ему на ухо, — все это натолкнуло варвара на вполне понятный вывод: те, кого он ждал, начали действовать. В планы киммерийца не входило, чтобы кто-то помешал ему поговорить с визирем, поэтому он поднялся из-за стола и спокойно направился к выходу, стараясь, чтобы его меч под плащом не особенно бросался в глаза.

Выйдя на улицу, он увидел еще трех стражей порядка, стоявших неподалеку от таверны.

«Так, — подумал он, — похоже, моего бывшего знакомца ждет подземелье, не иначе, клянусь промороженным задом Имира!»

Конан прогулялся по площади, заглянул в близлежащие переулки и в одном из них заметил крытую повозку, запряженную парой лошадей, около которой стояли четверо, по виду переодетые солдаты. Их накидки не могли скрыть спрятанного под ними оружия.

«Ого! — удивился варвар. — Видно, Хафар кому-то сильно нужен. Вот только кому?»

Нужно было принять верное решение. То, что визирь не должен попасть в лапы стражников, было ясно, но как это провернуть? Возвращаться в таверну и попытаться помешать его аресту? Киммериец подумал немного, меряя шагами проулок, и в конце концов отверг эту мысль. Во-первых, сам Хафар ему не помощник, потому что он вряд и очнулся. Спит, небось, как бревно. Во-вторых, может начаться большой переполох, и тогда сюда сбегутся не только стражники, но и просто зеваки с половины Шангары. В этом случае придется спасаться самому. К тому же его и так уже могут искать, если кто-то связал ограбление акитского купчика с пребыванием варвара в «Ослином копыте»…

Конан остановился, на мгновение глубоко задумавшись…

Так часто бывает в таких случаях, вмешалось само провидение. Стоявшие около повозки люди обратили внимание на прошедшего мимо них варвара.

— Это еще что за вошь? — задал кто-то совершенно глупый вопрос. Уж на кого-кого, а на насекомое молодой варвар не смахивал никоим образом. — Что этому ублюдку тут надо?

— Идите и спросите, — кивнул один из них, видимо старший, двоим солдатам.

— Эй ты, постой! — Стражники шагнули к киммерийцу.

Варвар, не оглядываясь, ускорил шаги, намереваясь свернуть за ближайший угол.

— Стой, кому говорят! — Солдаты пустились бегом. — Стой, дубина!

Они выскочили из переулка, но никого не обнаружили.

Шагах в пятидесяти от них в свете фонарей виднелись базарная площадь и таверна «Туранский сокол», около которой было пустынно, и больше ничего, только высокие изгороди и огромные стволы старых смоковниц, стоявших вдоль улицы.

— Не может быть! — изумился один из преследователей, — Он что, растворился или улетел по воздуху? Клянусь Эрликом, мгновение назад видел его своими глазами…

Варвару, притаившемуся в густой листве, было хорошо видно обоих солдат. Он покрепче обхватил ногами толстую ветку, на которой лежал, и, прицелившись хорошенько, метнул в одного из них кинжал. Страж захрипел и стал оседать на землю. Второй солдат поднял вверх голову, и в этот миг что-то огромное с шумом свалилось на него с дерева. Конан, не давая противнику опомниться, двумя ударами кулака размозжил ему голову и вскочил на ноги.

Затем он выдернул кинжал из шеи солдата и вытер его лезвие плащом второго стражника. Оттащив оба трупа поближе к забору, киммериец мягкими шагами двинулся вперед и осторожно выглянул из-за угла. Двое оставшихся солдат стояли около повозки, занятые своим разговором.

Расстояние до них было слишком большим, чтобы убить хотя бы одного из них, метнув нож. Киммериец отпрянул назад и прижался к забору, ожидая, как развернутся дальше события.

— Где же они? — услышал он голос старшего. — Сходи-ка, поторопи этих ленивых обезьян.

Конан подпрыгнул вверх, не ожидая, пока посланец завернет за угол, и, подтянувшись на руках, вскарабкался на кромку ограды. За забором находился чей-то сад, в глубине которого виднелось невысокое каменное строение с освещенными окнами. В саду, на его счастье, никого не было. Киммериец спрыгнул вниз и побежал по саду к тому месту, где стояла коляска, стараясь не производить никакого шума.

Он не опасался, что его услышат с улицы, но вот есл хозяева обнаружат у себя в саду незваного гостя, это могло испортить все дело. Однако если боги благоволят к тебе, то уж во всем: Конан промчался по саду, никем не замеченный, и, снова уцепившись за кромку ограды, подтянулся и посмотрел на улицу. Он проскочил место, где стояла повозка, шагов на двадцать и теперь не мог рассмотреть, что происходило за ней.

«Ну, это и к лучшему, — спрыгивая с забора, пробормотал под нос варвар, — во всяком случае, меня с этой стороны никто не ждет». Он приготовился, если будет нужно, мгновенно выхвать меч и крадучись направился к повозке. Пригнувшись, киммериец увидел только одну пару сапог, почти закрытых него колесами и лошадиными ногами. Сапоги стояли пятками к нему и не двигались. Видимо, старший смотрел в том направлении, куда отправил своих солдат. Конан, подкравшись поближе, схватил под уздцы одну из лошадей и заставил ее шагнуть назад. Удар заднего борта чуть не сбил человека с ног.

— Что вы там вытворяете, ублюдки!

Старший вылетел из-за повозки, но его встретил кулак киммерийца. Икнув, солдат пошатнулся и наверняка грохнулся бы на землю, но варвар поддержал его, а затем, долбанув еще раз по темени, поднял наверх и посадил на козлы, прислонив к передней стенке повозки. Теперь издалека он вполне мог сойти за вздремнувшего кучера. Оставался еще один солдат, которого послали посмотреть, в чем дело. В это время в переулок с противоположной стороны зашли трое подвыпивших гуляк. Они заняли почти всю ширину проулка, и варвару пришлось прижаться к телеге, чтобы дать им пройти. Веселая компания даже не заметила киммерийца, с жаром обсуждая какое-то событие, приключившееся с одним из них. Перебивая друг друга, они шумно спорили. Каждый, как бывает в таких случаях, громко излагал свои мысли, не обращая внимания на собеседников. В это время из-за угла вылетел посланный старшим солдат и с разбегу наткнулся на спорящих.

— Ты что, слепой? — покачиваясь, спросил один из них.

— А ну тебя! — отмахнулся солдат, намереваясь бежать дальше.

— Нет, погоди, — схватил его за руку другой пьяниа, — ты толкнул моего друга!

— Ну, берегись! Сам напросился! — рассвирепел страж отработанным движением вмазал в ухо заступнику, от чего тот покатился в дорожную пыль, сбитый с ног крепким кулаком.

Солдат отвернулся на мгновение, но сзади получил щутимый удар по шее от третьего приятеля, и тут же первый повис у него на руке, не давая возможности выхватить оружие.

— Сахмет! — крикнул солдат, призывая на помощь командира.

— Бегу! — отозвался Конан и рванулся вперед, выдергивая на ходу меч из ножен.

Увидев бегущего к ним человека со сверкающим клинком, пьяная компания бросилась наутек, оставив солдата, который не сразу сообразил, вглядываясь в выросшего рядом с ним киммерийца, кто это такой и почему он прибежал на его зов вместо командира. Конан быстро покончил с его размышлениями, с ходу всадив ему в живот меч чуть ли не по самую рукоятку. Внутри у бедняги что-то булькнуло, и он рухнул на землю, пытаясь скрюченными пальцами зажать ужасную рану, из которой уже вываливались внутренности. Вторым ударом варвар прекратил его мучения, потом подхватил труп и швырнул его в придорожную канаву, чтобы не сразу бросался в глаза.

Конан вернулся к повозке. Командир, изображавший кучера, сидел на своем месте, лошади спокойно стояли, иногда мотая головой, чтобы отогнать мух. Надо было действовать дальше, но что нужно теперь сделать, киммериец пока не представлял. Вдруг со стороны площади послышались частые шаги, и Конан увидел бегущего к нему человека, в котором узнал стражника, заходившего в таверну.

За ним, спотыкаясь и ругаясь вполголоса, бежали еще трое, таща на плечах какой-то предмет. Конан отступил на пару шагов, готовясь, если потребуется, принять бой, и уже прикидывал, кому из них нанести первый разящий удар.

Увидев киммерийца с мечом, бегущий впереди — а это был начальник базарной стражи Гоухар, торопившийся выполнить поручение своего начальника, — замахал руками и негромко спросил:

— Тебя прислал Азатбахт?

Конан кивнул, не спуская с него настороженного взгляда. Гоухар, довольный, что все прошло хорошо, даже не обратил внимания на того, с кем говорит, и приказал своим людям:

— В повозку его, живо!

Подбежавшие стражники сбросили ношу с плеч на руки и, открыв дверцу, как бревно, пропихнули в повозку длинный кожаный мешок. Варвар, который уже понял, что, а вернее, кто в мешке, нагнулся к уху Гоухара и свистящим шепотом спросил:

— Он не сопротивлялся?

— Где ему! — гордо ответил начальник стражи. — Мой человек надежно его усыпил.

Конан, не говоря ни слова, прошел вперед, прыгнул на козлы и, поддерживая мертвеца, чтобы тот не рухнул, тронул вожжи:

— Пошли!

Лошади резво взяли с места. Повозка, набирая ход, пошла по проулку, оставив позади донельзя довольного собой Гоухара, потиравшего руки от удовольствия, что он как нельзя лучше выполнил поручение. Сам того не зная, киммериец отсрочил на некоторое время его гибель, ибо Азатбахт приказал своим переодетым солдатам прихватить Гоухара с собой, чтобы отправить в подвал, в компанию к старикашке-шпиону. Собственно, его нисколько и не волновал вояка-неудачник, он просто гнал повозку подальше от таверны и остановился только один раз, чтобы сбросить в канаву мешавшего ему покойника.

Дом Мизры был огромным, красивым и крепким, он стоял за высоким каменным забором, из-за которого с дороги было невозможно разглядеть, что находилось внутри. Проезжающий мимо мог заметить только пышные кроны деревьев, да кое-где проглядывавшую сквозь ветви красную крышу из офирской черепицы. Одним словом, это был не дом, а, скорее, крепость.

Соскочив с козел, слуга постучал в ворота условным стуком, и через некоторое время они со скрипом отворились, пропустив внутрь коляску с визирем. Мусаиб спрыгнул на землю и увидел, что на крыльце дома стоит человек, для встречи с которым он проделал столь долгий путь, маг и чародей Мизра.

Колдун был осанистым мужчиной среднего роста, как, впрочем, и большинство туранцев. Его квадратное лицо с окладистой бородой и черными, широко расставленными глазами отличалось благообразием и величавостью. Борода и короткие жесткие волосы на голове отливали благородной сединой,

— Рад видеть тебя, почтеннейший, — приветствовал визиря колдун, слегка поклонившись гостю. — Что привело тебя ко мне? Вижу, какие-то сложные дела оставили печать тревоги на твоем челе.

«Он что, мысли читает?»— в очередной раз спросил себя Мусаиб, который никак не мог привыкнуть к этому, хотя знал колдуна далеко не первый год.

— В жизни моей могут произойти серьезные перемены, и я хотел бы получить твой совет, — осторожно ответил визирь.

— Чем слабый колдунишка может помочь столь умному и могущественному мужу? — еще раз поклонился Мизра, пропуская гостя вперед, в большой, освещенный скудным светом двух светильников, зал, вдоль которого по стенам были расставлены всевозможные диковинные вещицы и приспособления для магических обрядов.

Мусаиб в отличие от хозяина был рослым. Когда он входил в зал, ему пришлось даже слегка нагнуть голову, чтобы не удариться о притолоку. Несмотря на свое высокое положение, которое предполагает, как правило, обжорство и, следовательно, некоторую тучность, визирь был невероятно худощавым, а если называть вещи своими именами, попросту тощим. Его роскошные одежды болтались на нем, как на вешалке, и жители Шангары за глаза звали его Костяком. Заложив руки за спину, Мусаиб, как цапля, вышагивал вслед за Мизрой, направляясь к огромному дивану, полукругом завершавшему дальнюю стену зала.

— Что же привело тебя ко мне? — еще раз задал свой вопрос маг, когда они уселись на диван.

— Не знаю, как и сказать, — слегка замялся визирь.

Махнув рукой, он начал издалека:

— Мы с тобой совместно провернули немало дел, и я всегда высоко ценил твои способности и острый ум.

Колдун склонил голову в знак того, что согласен с такой оценкой собственной персоны. Многое из того, что сейчас лежало в сундуках в дальней комнате этого дома, было платой Мусаиба за его, Мизры, помощь. В городах Турана нередко случалось так, что один фаворит уступал место другому, и сами сатрапы далеко не всегда были уверены, что их место закреплено за ними навечно. Тот, кто еще вчера ездил в сопровождении отряда охранников и часто трапезничал с самим повелителем, завтра мог очутиться в далеком горном селении. А если совсем не повезет, то и в пыточных подвалах или отдельно от своей головы на помойке, в то время как бывшая верхняя часть его тела будет уныло взирать на прохожих с высокого шеста на городской площади до тех пор, пока воронье, солнце и дожди не отполируют до блеска кости черепа.

Так что изменения никого не удивляли, но требовалось приложить немало усилий, чтобы они происходили, когда и где это было нужно. Вот этой столь важной для Мусаиба стороной и занимался по мере своих сил Мизра с тех самых пор, когда молодой отпрыск знатного замбулийского рода только появился в Шангаре. Они быстро сошлись, начинающий маг и ханский смотритель, и с тех пор работали рука об руку. С того времени в городе произошло множество событий. К некоторым из них как раз и имели отношение способности и ум Мизры, как совершенно справедливо подметил визирь. То сборщик податей правителя вдруг заболевал непонятной болезнью и умирал в страшных судорогах, а сатрап Шангары назначал на его должность мало кому известного здесь Мусаиба. Потом неожиданно свалился с коня в пропасть во время охоты ханский казначей, и на его место передвинулся опять все тот же ловкий и еще довольно молодой в ту пору человек.

На каждом месте нынешний великий визирь, как и любой чиновник в здешних местах, себя не забывал, но кое-что — и немало! — отходило скромному чародею, уединенно жившему в горах Ильбарс, вдали от шумного города.

Когда же Мусаиб стал визирем у повелителя Шангары, то колдун зажил и вовсе хорошо. Мало у кого из местных вельмож были такой большой дом и роскошный сад с мраморными дорожками, фонтанами и стаей павлинов с радужными хвостами.

— Дело в том, — продолжил свою речь визирь, — что появилась воможность… Я прямо тебе скажу об этом, какие тайны между нами! — усмехнулся он и повторил — Появилась возможность переехать жить в Замбулу.

— В Замбулу? — скривился Мизра. — В эту пустыню? Что мы там потеряли?

— Нет, ты послушай, — с жаром обратился к нему Мусаиб и рассказал историю о перевороте, которую утром принес ему гонец из Замбулы.

— А ты уверен, что, кроме тебя, больше нет законных наследников? — Теперь пришла очередь усмехнуться колдуну. — Или, скажем так, почти законных претендентов?

— Вроде бы по линии Актер-хана других наследников не осталось.

— Это мы сейчас проверим. — Колдун хлопнул в ладони и приказал вошедшему слуге — Никого к нам не пускать.

Когда слуга вышел, он собственноручно задвинул засов на двери и, вытащив кинжал, подошел к визирю:

— Давай левую руку!

— Что ты хочешь делать? — забеспокоился Мусаиб.

— Не бойся, не зарежу, — успокоил визиря маг, быстро провел острием клинка по его предплечью и собрал немного крови в изящную серебряную чашу.

Затем колдун замотал место пореза шелковой тряпкой, подул на нее и снял повязку — кожа визиря была гладкой, не осталось даже небольшого шрама.

— Теперь смотри! — приказал ему чародей, капая несколько капель крови в стеклянный сосуд, стоявший на бронзовом треножнике. Сосуд имел форму шара и был очень большим, туда вполне мог поместиться бочонок вина.

Кровь потекла по внутренней поверхности сферы, и сосуд начал заполняться розоватым дымом, местами сгущавшимся в более темные образования, которые напоминали облака.

— Я ничего не вижу, клянусь Эрликом! — воскликнул визирь.

— Не торопись, смотри внимательнее, — ответил колдун.

Темно-красные сгустки начали приобретать очертания людей, которые двигались по внутренней поверхности шара, перебирая ногами, словно мухи.

— Посмотри, может быть, узнаешь кого-нибудь, — предложил ему Мизра.

Визирь придвинулся поближе к сфере и сощурился, пытаясь различить черты лиц этих созданий.

— Вижу! — вдруг радостно закричал он. — Вот он!

— Кто?

— Этот мальчишка, Джунгир-хан… — Визирь осекся. — Значит, он жив?

— Выходит, что так, — спокойно ответил Мизра. — А из остальных никто тебе не знаком?

— Почему я должен знать эти твои привидения?

— Потому что это отражения духов твоих кровных родственников.

— Что, так много? — упавшим голосом спросил Мусаиб.

— Не совсем, положим, — медленно проговорил колдун, — это твои кровники до пятого колена из тех, кто сейчас жив.

— Ну, напугал… — Визирь вытер пот со лба. — Я уж думал…

— Тебя ведь интересуют потомки по мужской линии из рода, к которому принадлежали вы с Актер-ханом?

— Да, да, — радостно закивал визирь, втайне надеясь, что их будет гораздо меньше, чем этих, похожих на муравьев, ползающих по стеклу.

— Для этого надо еще кое-что сделать. — Мизра плеснул в сферу немного жидкости из хрустального флакона.

Внутри сферы закружился вихрь из красноватых фигурок, которые потеряли очертания людей, превращаясь снова в сгустки, только теперь они приобрели ярко-фиолетовый цвет. Сгустки собрались в один большой шар, он повис в центре стеклянного сосуда, временами внутри него вспыхивали огоньки, они разгорались все ярче и ярче, так что визирь прикрыл глаза от слепящего света, потом пламя уменьшалось, затихая, огни мерцали, как падающие звезды на темном небосводе.

Маг нараспев произнес несколько заклинаний и внезапно, засунув руку в сосуд, выхватил фиолетовый шар, который, словно живой, изменял свою форму, то вытягиваясь в длину, то вновь превращаясь в почти идеальную сферу.

— Протяни руки! — приказал Мизра.

Визирь, как во сне, выполнил приказание, и маг положил ему на ладони колдовской шар. Мусаиб чуть не закричал, когда почувствовал, что студенистое вещество начинает протекать сквозь сомкнутые ладони и, падая на каменный пол, превращается в стеклянные шарики, которые со звоном начали подскакивать, как будто магическая сила дергала их за невидимую нить. Сначала шариков было много, но потом часть из них с легким звоном испарилась, а остальные все увеличивались и увеличивались в объеме. Мусаиб стоял, расставив руки и боясь пошевельнуться, тупо глядя вниз на оставшийся шар, который прекратил свои прыжки и вращался на месте, как будто отдыхая после бешеной скачки.

— Тебе повезло, — словно сквозь туман услышал он голос Мизры, — по линии Актер-хана остался только один родственник. Ты последний после этого мальчика.

— Что же делать? — растерянно спросил визирь, будто сам не продумывал чуть раньше свои действия.

— Пожалуй, ты прав, — услышал он в ответ, — надо готовиться к переезду в Замбулу. Ты станешь там сатрапом, а я буду скромно жить под твоим крылом.

Убедившись, что погони за ним нет, киммериец замедлил бег лошадей, чтобы не привлекать излишнего внимания грохотом колес по ночным улицам Шангары. Через некоторое время тенистые аллеи и красивые дома сменились покосившимися заборами и узкими кривыми улочками.

«Ну, вот и Гадюшник, — удовлетворенно отметил про себя варвар, пустив лошадей шагом, потому что здесь недолго было угодить в канаву или яму, если не следить внимательно за дорогой. — Надо бы где-нибудь остановиться. Эх, жаль, что я не в Шадизаре!»— посетовал он, пристально оглядывая покосившиеся ограды и низкие убогие строения — лачуги местных босяков.

Конан не напрасно вспомнил милый его сердцу Шадизар. Там, в Пустыньке, каждый его знал. Если не лично, то уж, по крайней мере, все слышали о гиганте-киммерийце, и в любом проулке он мог схорониться так, что никто не смог бы его отыскать. Здесь, в Гадюшнике, он не опасался встретить стражников или солдат, потому что, как и в шадизарской Пустыньке, те не совали нос в это скопище лачуг и сараев, где запросто могли сгинуть без следа. С высоты козел варвар заметил справа от себя неяркий свет. Горел масляный фонарь или факел. Привстав, киммериец попытался определить, как туда можно проехать, и, немного поплутав в паутине проулков, выехал к глиняной ограде с воротами, сквозь щели которых пробивался свет и слышались голоса людей. Конан спрыгнул с повозки и постучал в ворота. Голоса мгновенно стихли, послышались шаги, в воротах отворилась узкая дверь.

— Кого там демоны несут? — В образовавшуюся щель просунулась нечесаная голова, принадлежавшая невысокому человечку, может быть, даже карлику.

— Нам нужен ночлег на одну ночь, — ответил варвар, согнувшись чуть не до пояса, чтобы оказаться вровень с говорившим.

— Ночлег? — Человечек пошлепал губами и оглядел киммерийца. — А откуда ты взялся, такой длинный?

— Из Киммерии, — ответил варвар.

— Это еще что такое? — полюбопытствовал карлик.

— Страна на Полуночи, далеко отсюда.

— Забавно… — Губы существа растянулись в подобии улыбки. — Ни разу не слышал…

— В мире есть много вещей, которые нам до поры неизвестны, — буркнул варвар, начинавший терять терпение. — Так ты пустишь нас на ночлег?

— А что я получу взамен, дубина ты киммерийская? — Черные глаза со странноватым блеском уставились на Конана.

— Отдам тебе повозку и лошадей, — сделал широкий жест киммериец, решив не обращать внимания на столь невежливое обращение.

— Небось, все это краденое?

— А тебе-то что от этого, туранская вошь? — усмехнулся варвар. — На них же не написано, чье это. Покупателей найдешь, не сомневайся.

— Туранская вошь, говоришь? — захихикал странный человечек. — Ну, ладно, тогда заходи. — Он повозился с засовом, и ворота начали медленно отворяться.

Конан повернул лошадей, и повозка, подпрыгнув на бугорке у въезда, вкатилась во двор. Шагах в пятидесяти от ворот стояло длинное деревянное строение, снаружи больше похожее на хлев для скота, чем на жилище человека: вместо дверей были большие ворота, под самой крышей поблескивала в скудном свете зажженных факелов пара узких окон. Но не дом, а сам двор поразил варвара: почти все пространство было заполнено множеством невысоких человечков, которые сидели на корточках и смотрели на въезжающую повозку такими же блестящими черными глазами, как и у открывшего ворота карлика. Их растрепанные волосы торчали во все стороны, словно иголки ежа.

«Нергал мне в печень! — выругался варвар. — Что это за люди? И люди ли они, вот в чем дело».

Он оглянулся назад, уже жалея, что сунулся в это логово, но ворота закрылись. Карлики сидели смирно, вполголоса переговариваясь между собой, и, видимо, ожидали, когда заговорит их предводитель. Конан, остановив лошадей, напряженно ждал, что последует дальше.

— Он просит ночлега! — объявил, подняв правую руку, впустивший варвара человечек, и только тут киммериец увидел, что у него всего три пальца, но зато неестественно длинных и с большими загнутыми ногтями.

«Вот вляпался! Кажется, опять какая-нибудь магия… — Варвар приготовился к возможным осложнениям. — Смыться бы отсюда!» Он хотел слезть с повозки, но словно неведомая сила сковала его волю, и он продолжал сидеть не двигаясь.

— Пусть ночует, — равнодушно выдохнула толпа.

— Иди туда! — Карлик указал киммерийцу на сарай.

— Я не один, — ответил Конан, спрыгивая с повозки и направляясь к ее заднему борту.

У варвара исчезло малейшее желание что-либо менять, и он продолжал делать все так, словно ничего странного не происходило. Он открыл дверцу, вытащил оттуда кожаный мешок и положил его на землю. Карлики, поднявшись, маленькими шажками придвинулись к нему и столпились полукругом, безмолвно глядя на мешок блестящими черными глазками. Конан, не обращая на них внимания, вытащил кинжал и распорол мешок по шву. Хафар спал, как ни в чем не бывало, посвистывая носом.

— Ух, ты! — единодушно вздохнули человечки. — Он возит с собой запасное тело!

— Вы что, спятили? — рассердился варвар. — Это другой человек, шакальи задницы!

— Ха-ха-ха! — покатились со смеху карлики. — Шакальи задницы, — повторяли они друг дружке с таким воодушевлением, будто киммериец сказал им что-то необычайно приятное.

Он взглянул на лежавшего перед ним человека и похолодел. Крохотные монстры были правы: перед ним на земле спал вовсе не Хафар, а он, Конан! Варвар заглянул в повозку, но там больше никого не было.

— Где же Хафар? — растерянно обратился он к карлику.

— Хафар! Хафар! — снова захихикала толпа.

«Кто-то из нас спятил, и, скорее всего, я, — пробормотал про себя Конан и, не представляя, что еще может сделать, поднял своего двойника на руки и понес к сараю. — Ладно, если уж я вступил в этот зверинец, надо идти до конца, а там будь что будет».

Когда киммериец со своей ношей подошел к воротам, те сами собой распахнулись, и он увидел вполне приличное и чистое помещение со стоящим у стены широким топча ном. Небольшой масляный фонарь, прикрепленный к стене, освещал этот зал, в котором больше не было никаких выходов в другие комнаты. Конан перешагнул порог, ворота начали медленно закрываться за ним, а во дворе он услышал нараставший тихий шум, похожий на шелест листвы под порывами ветра. Он бросил взгляд за спину и через узкую щель еще не совсем захлопнувшихся ворот увидел такое, что его длинные волосы поднялись дыбом: повозка, на которой он приехал, раздулась в шар громадных размеров, его поверхность подрагивала, как бы дыша, и лошади, притянутые оглоблями, расплющились по нему, словно вытканные на ковре.

Подойдя к топчану, он бросил тело на подушки и стал бить его по щекам, надеясь, что сейчас человек проснется, он увидит, что это Хафар, и наваждение исчезнет. Его двойник действительно проснулся, сел и тупо уставился на него.

— Хафар!

Рот Лже-Конана открылся, он шевелил губами, словно произнося неслышимые слова.

«Это сон, — догадался киммериец, — сейчас я проснусь, и все будет в порядке!»

Он ущипнул себя за щеку, но ничего не изменилось. Его двойник продолжал что-то горячо говорить, но звуки голоса были не слышны варвару.

«Призрак! — мелькнула мысль. — Эти гаденыши подсунули мне призрака…»

Он толкнул двойника в грудь, но ощутил упругую и сильную плоть и тотчас же почувствовал ответный увесистый удар.

— Ах, ты, ублюдок! — Варвар выхватил меч, намереваясь своим коронным ударом слева наискось разрубить пополам это порождение темных сил.

Лже-Конан с быстротой молнии тоже выхватил меч, причем киммериец отметил про себя, что его клинок был таким же длинным и широким, как у него, и отбил удар.

Они разошлись по углам зала, напряженно глядя друг на друга и выбирая миг, чтобы нанести разящий удар. Противник раскрыл рот в беззвучном крике и бросился на Конана. Выпад был хорош, но варвар увернулся и сам нанес ответный удар. Мечи, встретившись, высекли сноп искр. Бойцы были достойны друг друга. Они, словно коршуны, кружили по залу, внезапно бросаясь на врага, но атаки отбивались с тем же проворством, с каким наносились удары. Отбивая десятую или двадцатую атаку — варвар уже не мог сосчитать какую — и, бросаясь вперед, он вдруг с ужасом понял, что не слышит звона клинков, хотя от тех ударов, которые они наносили, должен был стоять грохот, как в кузнице.

«Великий Кром! Я же бьюсь сам с собой, — догадался Конан. — Эти огрызки хотят, чтобы я убил себя…»

Он остановился и вложил меч в ножны, то же самое сделал его противник.

«Я каким-то образом раздвоился, — хмуро обдумывал свое положение киммериец. — И что же мне теперь делать?» Лже-Конан стоял в такой же позе, и, казалось, был поглощен теми же думами.

«Пес с ним, с этим визирем, — решил варвар, — теперь не до него… — Он поднял глаза на двойника и встретился с таким же напряженным ответным взглядом, от которого по спине побежали мурашки. — Кто же из нас я сам?»

От таких мыслей и у более искушенного в магии человека мозги могли расплавиться, но у варвара было несомненное преимущество перед многими — он был человеком действия.

«Я делаю то же, что и этот, другой, — мелькнула в голове Конана мысль, — значит, нам надо действовать вместе!»

И это было единственно верным решением. Он бросился к воротам и стал дубасить по ним кулаками. Звуков он не слышал, но створки дрожали, как под ударами молота кузнеца, нет, двух кузнецов, потому что двойник с таким же рвением повторял его действия.

— Открывайте, ублюдки! — орал варвар, и стоящий рядом тоже открывал и закрывал свой рот, повторяя его слова.

Створки ворот начали поддаваться, прогибаясь все сильнее и сильнее. Конан навалился на них всем телом, и они рухнули вперед, произведя ужасный грохот и подняв тучи пыли. Варвар, не удержавшись на ногах, вылетел во двор и растянулся на земле. Он поднялся, выплевывая песок изо рта и дико озираясь по сторонам. Ночь прошла, и рассветные лучи уже золотили узкую полоску на востоке, свежий утренний ветерок приятно холодил разгоряченное лицо.

«Где же двойник?»— киммериец ошарашено оглядел пустынный двор.

Рядом с ним не было никого: ни Лже-Конана, ни карликов, которыми был заполнен ночью весь двор. Зато слева от себя он обнаружил небольшой, покосившийся от времени домик, который почему-то не заметил вчера. Дверь со скрипом открылась, оттуда показалась фигура сгорбленной старухи. Кряхтя и протирая заспанные глаза, карга выбралась наружу и заковыляла к киммерийцу, опираясь на клюку.

— Проснулся? — скрипучим голосом спросила она варвара. — А твой приятель еще дрыхнет, что ли?

Конан смотрел на нее, как на привидение, вспоминая события, происшедшие с ним этой ночью. Он не понимал, что это было, сон или явь… И он ли это вообще был…

— Что вчера произошло со мной, и почему я здесь?

Киммериец вздрогнул, услышав позади себя голос, и мгновенно обернулся.

Великий визирь Замбулы в поношенной одежде, с заспанным и слегка опухшим лицом, стоял в проеме сарая, зевая и потягиваясь.

В который раз уже перстень с золотым павлином ускользает от него! Махтар давно выслеживал этот перстень, еще с тех пор, как он пропал при странных обстоятельствах у эрукского чародея Дзин Аллала. Магические книги подсказали ему, что эта сабатейская реликвия покинула Шем и попала в Замбулу, потом следы кольца затерялись, и, наконец, он снова вышел на него. Осталось немного. Нужно было, чтобы кто-то отправил на Серые Равнины его обладателя, и тогда сокровище окажется у него в руках! Но как могло такое случиться?! Торговец благополучно перешел в иной мир раньше, чем Махтар смог устроить это дело, а, перстень опять исчез непонятно куда.

Чародей сидел, задумавшись, над своими волшебными книгами, пытаясь отыскать новые пути, которые могут помочь ему снова напасть на след вожделенного сокровища.

— Может быть, его ухитрилась стащить старая карга Эноха? — подумал он вслух, но тут же отверг свою догадку. — Вряд ли, ее жалких колдовских сил на такое не хватит, хотя близко подобраться она к нему может. Все же попробую выведать у нее, может, она, по крайней мере, что-нибудь знает.

Перстень позарез был нужен Махтару. В последнее время — он чувствовал это на своей шкуре — в Шангаре появилось слишком много чародеев. Иногда совершая даже обычные обряды, которые раньше давались ему без труда, он натыкался на противодействие сил, явно приведенных в действие другими колдунами, причем куда более могущественными, чем он. Задуманное срывалось, приводя мага в бешенство. Ему до смерти надоело потрошить коноводов со своим подельником Бехрузом: денег мало, а хлопот много.

Обладай он перстнем, все эти выскочки не смогли бы ему помешать. Тогда можно было бы творить большие дела, хвала Сабатее! Кольцо с золотым павлином обладало огромной силой, но привести ее в действие могли только несколько магов в мире. У обычных смертных и даже у непосвященных колдунов эта вещь была бы простым украшением. Иной обладатель сокровища и не подозревал, что он носит на пальце.

К несчастью для Махтара, он не мог овладеть кольцом, убив его хозяина или купив эту реликвию. По заклятию оно переходило к нему, не теряя своей силы, только в одном-единственном случае: если он снимет его с пальца мертвеца, но убивать его сам не должен. И вот так получилось, что он все подготовил, уже готов был наемный убийца, а кто-то возьми и опереди его! Было отчего рвать на себе волосы…

— Кто это сделал? — в который раз спрашивал он себя, но разве отыщешь обидчика среди тысяч людей, наводнивших Шангару к празднику Эрлика?

Хуже всего было то, что три дня после перемены владельца определить место, где находился перстень, невозможно даже по его магическим книгам. Потом на их страницах будет начертано, что он плывет где-нибудь по морю Вилайет или направляется с караваном в Стигию или, того хуже, в Вендию. Ищи-свищи, выслеживай! Так уже бывало. Колдун чуть не завыл от обиды, когда явился в «Ослиное копыто» и увидел, как два охранника пытаются выломать дверь в покои своего господина. У него сразу неприятно засосало под ложечкой, и предчувствие, увы, не обмануло колдуна. Перстень Сабатеи исчез. Очухавшийся стражник был настолько парализован пережитым ужасом, что не мог сказать ничего вразумительного. Единственное, что он помнил — это глаза, холодные синие глаза напавшего на них человека.

«Делать нечего, — решил маг, — придется сходить к этой старой сопле. Может быть, сумею перехватить след еще здесь, в Шангаре, пока не поздно».

Довольный собой, Гоухар со своими стражниками возвращался в «Туранский сокол», где намеревался отметить свою блестящую победу кружкой вина. Вдруг один из его подчиненных, громко икнув, дрожащим пальцем указал на что-то темное, лежавшее в канаве.

— Чего ты там увидел, сучий хвост? Тебе что, сам Нергал мерещится? — хохотнул его начальник.

Однако, когда они вытащили из канавы труп вооруженного человека, Гоухар мгновенно перестал веселиться, в душе у него что-то противно заныло от недоброго предчувствия, зубы начали выбивать мелкую дрожь, а ладони стали мокрыми и липкими. Мертвеца он прекрасно знал — это был один из подручных Азатбахта.

Перед его глазами возник образ человека, которому он отдал мешок с телом плененного визиря, и Гоухар вдруг с ужасом понял, что раньше никогда его не видел.

Он тут же приказал стражникам прочесать ближайшие переулки, но лишь укрепился в своем подозрении: он отдал Хафара неизвестно кому. Три трупа людей его командира могли означать лишь одно: за его голову теперь никто не даст и высохшего таракана. Азатбахт такие промахи не прощал. Никогда и никому. Помертвевший от леденящего душу страха Гоухар застыл на месте, не в силах двинуть ни рукой, ни ногой. Казалось, он окаменел, и лишь вставшие дыбом волосы еще жили своей, отдельной жизнью…

— Как мы сюда попали, бабка? — довольно грубо спросил киммериец, который после событий прошедшей ночи не доверял никому, и даже себе.

— Вы попросились на ночлег, — прошамкала старуха, — я вас и пустила по доброте своей. Ты мне еще обещал хорошо заплатить.

Конан пошарил в кошельке и вытащил пару первых попавшихся монет.

— Хватит?

— Конечно, золотой ты мой! — Старуха неуловимым движением смахнула серебро куда-то в складки своего широкого одеяния. — Может быть, накормить вас? День-то впереди долгий.

— Нет! — решительно отказался варвар.

Он не сомневался, что все случившееся не было сном, а значит, надо быстро убираться отсюда, пока целы.

— Хафар! — окликнул он визиря, все еще потягивавшегося после долгого сна. — Пошли, нам пора!

Визирь безропотно двинулся за киммерийцем. Они вышли в проулок и быстро зашагали прочь от подозрительного двора.

— Сейчас найдем тихую харчевню, где-нибудь поблизости от Гадюшника, — предложил варвар, — там и поговорим. Мне кажется, тебе есть что рассказать.

Хафар молча кивнул, еле поспевая за широким шагом Конана. Когда покосившиеся лачуги остались позади и улицы стали приобретать сравнительно ухоженный вид, они заметили вывеску постоялого двора, куда и направились в надежде спокойно посидеть и поговорить. Зал харчевни был почти пуст, не считая двух нищих, которые, видимо, уже выпросили себе по куску лепешки на завтрак и теперь, шаркая босыми ногами, двигались к выходу.

— Чего-нибудь пожевать! — коротко бросил варвар слуге, не рассчитывая в столь ранний час на особые кулинарные изыски.

Они присели с Хафаром в дальний угол, и расторопный подавальщик принес им холодную баранину, лепешки, соус и большой глиняный кувшин с пивом.

— Больше ничего нет, — развел он руками, извиняясь за скудный выбор. — Сами видите, солнце только взошло.

— Сойдет.

Киммериец бросил на стол несколько монет и с аппетитом принялся за мясо. Из-за вчерашних событий он не успел, как следует поесть и чувствовал себя голодным, как волк зимой.

— Так что у вас там произошло? — Варвар взглянул на Хафара, так и не притронувшегося к пище.

Хафар сделал пару глотков пива и, вытерев рот рукавом, начал:

— Сам не понимаю, как все получилось. Жизнь текла тихо и спокойно…

— Это в Замбуле-то спокойно? — недоверчиво покосился на него Конан.

Ему вспомнилось, как совсем недавно, каких-нибудь два года назад, он чуть было не отправился на Серые Равнины в этом гнусном городишке. Меч Скелоса! Это демоническое порождение колдовской силы и изощренного, злого ума, которое безжалостно убивало свою жертву, и ничто не могло спасти ее. И его повелитель, колдун Зафра, чье честолюбие мешало ему оставаться простым магом. Он сам хотел властвовать, и Актер-хан был нужен ему лишь как ступенька к трону, для того чтобы подняться выше всех остальных смертных. Проклятая Замбула — сплошная сеть заговоров, грязной лжи и предательств. Настоящий гадюшник, где ни на кого нельзя положиться, никому нельзя верить, в любое мгновение ожидая, что тебе всадят нож в спину. И эти заговорщики, Балад и вся их братия, ни капли благородства и никакого понятия о справедливости! Спокойно в Замбуле, как же! Только человек, привыкший к придворной жизни и сам похожий на тамошних властителей, мог говорить об этом…

— Я имею в виду, что спокойно было во дворце, — недовольно повел плечом Хафар. — Конечно, и зуагиры, и эти ублюдки из Эрука временами напоминали о себе. Приходилось и отряды в пустыню посылать, чтобы защитить наши караваны. Пару раз твой друг Ахимен-хан участвовал вместе с нами в походах, в общем, помогал неплохо…

— Друг? — усмехнулся варвар. — Ну, раз ты так считаешь…

— Да дело не в этом, — продолжал бывший визирь, — никто из нас и не предполагал, что мерзавец Хамер намеревается захватить трон…

— Какие-то странные вы люди. Не иначе, Нергал наказал вас, высушив мозги, — опять не утерпел киммериец. — Даже я, не так много времени проведя в Замбуле, знаю, что в этом гадком городишке ни на кого нельзя положиться. А что, у Испараны тоже ума не хватило догадаться, что рано или поздно кто-нибудь может позариться на трон Джунгир-хана? Раньше она, вроде, была посообразительнее. Кстати, где сейчас Испарана?

— Ты что, считаешь меня дураком? — скрипнул зубами Хафар, не отвечая на вопрос Конана. — Слава Эрлику, не первый год визирем, и шпионы у меня были… Немало, между прочим… Но все произошло слишком неожиданно, как гром среди ясного неба.

Он налил себе еще пива и залпом осушил кружку, словно у него внезапно пересохло в горле.

— Вообще-то, если бы не твоя Испарана, то хана уже не было бы в живых, — продолжил свой рассказ Хафар. — Правда, и боги были на ее стороне, — поправился он, — когда стрелок из лука промахнулся и не попал в нее. Она сумела раскидать остальных охранников и запереть дверь в покои Джунгир-хана. Потом мы выпрыгнули в окно и успели пробраться в конюшню. Хамер слишком понадеялся на то, что без труда расправится с нами в тронном зале, но он, как видишь, просчитался. Мы вырвались и из дворца, и из города. Испарана держалась не хуже настоящего воина.

— Кто это «мы»? — спросил варвар, нахмурившись.

— Джунгир-хан, я, Испарана, — перечислил визирь. — И человек десять верных слуг, — добавил он.

— И где они сейчас?

— Мы разделились, — пояснил Хафар. — Я отправил их в горное селение неподалеку от Замбулы, а потом мы все тайно перебрались в Кутхемес. Теперь Испарана и Джунгир-хан со слугами едут с караваном сюда, а я прибыл раньше, чтобы найти здесь прибежище на время и вообще разведать, что к чему.

— И что вы собираетесь делать дальше? — ковыряя острием кинжала выщербленные доски стола, поинтересовался Конан.

— У молодого хана есть дальний родственник в Хоарезме, великий визирь тамошнего правителя, — понизив голос, сообщил Хафар. — Попросим помощи у него.

— Хм… — недоверчиво промычал киммериец, — не очень-то я верю в эту ханскую родню, отрыжка Нергала. Знаю я этих родственничков…

— Испарана тоже так сказала, — прошептал визирь, — поэтому они остановятся здесь, а я с письмом Джунгир-хана поеду к Мусаибу.

— Сомневаюсь, что ты сможешь выехать из города, — задумчиво протянул варвар. — Ты хоть понял, что с тобой произошло вчера?

— Не совсем, — честно признался Хафар. — Наверное, я отравился какой-то едой в этой пакостной харчевне.

— Чтоб тебя бешеный волк обмочил! — не удержался киммериец. — Тебе подсыпали сонный порошок, и, не заметь я тебя случайно возле «Туранского сокола», ты бы сейчас, скорее всего, выл под плетью или висел вниз головой над жаровней в застенке палача.

Визирь поежился:

— Неужели? Ты уверен? Но кому я мог понадобиться здесь? И как меня узнали? Мне казалось, я очень удачно изображал небогатого торговца…

— Откуда мне знать? — пожал плечами Конан. — Хорошо, если тебя уже не ищут по всему городу, Нергал им в зубы!

И киммериец рассказал бывшему визирю правителя Замбулы, что произошло с ними за эту ночь, благоразумно умолчав пока о карликах и о том, как сражался со своим двойником. Пока он говорил, лицо визиря становилось все бледнее и бледнее, и под конец варвар стал опасаться, как бы тот не хлопнулся в обморок.

— Полегче! — Киммериец хлопнул Хафара по плечу. — Не волнуйся ты так, ведь пока тебе удалось выкарабкаться. К тому же не забывай, тебе крупно повезло, что я оказался в Шангаре. Я не могу бросить в беде Испарану и постараюсь вам помочь, чем смогу. Давай сделаем так. Тебе надо на денек-другой как следует спрятаться, чтобы не попасть в лапы тех, кто тобой заинтересовался. Я же выберусь из города, встречу Испарану и проведу в тот дом, что ты купил. Понимаешь? — Конан с сомнением поглядел на визиря.

История, рассказанная им, произвела на замбулийца слишком серьезное впечатление, чтобы он мог взять себя в руки и внимательно следить за его мыслями. — Соберись, почтеннейший, ты же все-таки государственный деятель, а не какой-нибудь погонщик ослов…

— Хозяин! — крикнул варвар. — Комната для моего друга найдется? Он приехал посмотреть на петушиные бои, но устал в дороге и хотел бы отдохнуть.

Подбежавший на крик хозяин ловко принял протянутый ему золотой, и скоро варвар уже шагал по улицам, направляясь к западным воротам, чтобы встретить караван, с которым должны были прибыть Испарана и Джунгир-хан. Бледный от пережитого, Хафар остался в комнате на постоялом дворе. Перед уходом киммериец строго-настрого предупредил его, чтобы не вздумал высовывать оттуда носа, пока он не вернется.

— Послушай, Эноха, — Махтар начал свой разговор издалека, ибо достаточно хорошо знал старую каргу, — ты когда-нибудь слышала о перстне с золотым павлином?

— Слышала, слышала, драгоценный ты мой, — зашамкала старуха, — уж давно ведь колдую, а на свете живу и того дольше.

— А последний раз давно о нем упоминали?

— Да как тебе сказать… — замялась Эноха.

Махтар сразу же почувствовал: она знает, что ему нужно. Знает, но старается набить цену, чтобы продать подороже, старая перечница!

— Давай прямо, — твердо сказал он. — Мы с тобой не первый день знакомы, чего нам ходить друг перед другом, как двум козлам перед дракой!

— Это кто козел, я, что ли? — обиделась старуха.

— Да я не в том смысле, — стал оправдываться Махтар, ругая себя, на чем свет стоит, что допустил такую промашку.

Ведьма была обидчива, как девушка на выданье.

— Вот тогда в том смысле и говори, — поджала губы его собеседница, а в глазах ее вспыхнул злобный огонек.

«Болван, — еще раз выругал себя колдун, — вот так, на ровном месте, и теряешь золотые, если не подумаешь, как следует и брякнешь невпопад. Теперь будет просить больше, вонючая ведьма!»

— Я знаю, что ты сегодня видела этот перстень. — Колдун напряженно вглядывался в глаза старой колдуньи.

Он говорил наугад, не зная ничего точно, но кожей чувствуя, что Эноха имеет какое-то отношение к предмету его давних бесплодных поисков.

— Откуда ты знаешь? — Карга подняла на него выцветшие водянистые глаза, в которых даже самый проницательный маг не мог увидеть ничего, кроме алчности и затаенной злобы.

«Дорого, ох, чует мое сердце, дорого мне это обойдется, — тоскливо заскулил про себя Махтар, который тоже не отличался излишней щедростью и был готов удавиться за каждую монету, — но дело все же того стоит».

— Слышал, — в упор, глядя на старуху, сказал он.

— Неужели это было так громко? — спросила Эпоха.

— Да уж не очень-то и тихо, — процедил сквозь зубы Махтар.

— А что я получу за это? — пропела старуха, не подозревая, что уже слегка продешевила, попавшись на уловку колдуна.

— А сколько ты хочешь? — в тон ей спросил Махтар.

— Пятьдесят золотых меня устроят. — Карга даже расправила сухонькие плечики, называя свою цену.

— Побойся Эрлика, старая! — отпрянул Махтар.

— Ты что, спятил, с чего это вдруг я должна бояться Эрлика? — захихикала колдунья. — У нас с тобой свои боги!

— Да так все говорят здесь, я и привык, — снова принялся оправдываться колдун. — Уж больно много ты запрашиваешь|

— Цена по товару, не так ли? — В голосе Энохи послышались нотки плохо скрываемого торжества.

— Ладно, — махнул рукой чародей, — твоя взяла, чтоб тебя шакал обмочил за твою жадность.

— Покажи, — ничуть не обиделась старуха.

— Вот! — Он протянул ей мешочек.

Старуха высыпала монеты на стол и долго перебирала их своими корявыми пальцами. Удостоверившись, что ее не надувают, она подняла глаза на Махтара, который чуть ли не подпрыгивал от нетерпения, и начала:

— Запоминай: высокий, очень высокий и очень мощный человек. У нас таких не встретишь. Черные волосы и синие, яркие синие глаза. Сверкают, что твой сапфир. С ним какой-то приятель, туранец из благородных, если судить по тому, какие у него руки. А этот высокий — настоящий головорез, может быть, бандит, хотя лет ему от силы двадцать.

— Где ты его видела?

— Да прямо здесь, — прошамкала Эноха. — Лакуди пытались забрать у него перстень, но я напустила на них своего зеленого. Наверное, ты как раз и слышал, как эти кроты зарывались обратно в землю.

— Что ты говоришь? — забеспокоился Махтар. — Лакуди? Я думал, что они отстали. Вот не было печали! Что же ты, старая, не взяла перстень? Мне бы продала!

— Рассвет, — коротко пояснила старуха. — Зеленый не выносит даже лунного, а уж тем более солнечного света.

— Ну и помощнички у тебя! — не выдержал Махтар. — С ними далеко не уедешь.

— Так заимей своих! — отрезала Эноха, глядя на колдуна слезящимися старческими глазами. — Сам и отнимай, а мне этот перстень, в общем-то, и ни к чему. Мой зелененький гоняет лакуди, если они попадутся ему в Шангаре. За этим я слежу, а вообще, мне и своих забот хватает, не до твоего дурацкого перстня!

— Да, — почесал затылок смертельно обидевшийся, но решивший не показывать этого Махтар, — но как же мне его взять?

— Это уж твоя головная боль, — ехидно прошамкала старуха, пряча деньги. — Мне все равно с этим кольцом не справиться.

— Ну, спасибо, старая, — поклонился Махтар, уже готовый бежать сломя голову на поиски синеглазого гиганта. — Век не забуду!

«Чтоб ты сдохла, старая вешалка! — подумал он про себя. — Пятьдесят монет вытянула, экая дрянь!

«Где же мне найти этого парня?» — размышлял Махтар, направляясь к таверне своего подельника Бехруза.

Колдуны тоже не отказываются промочить горло после тяжелой работы, а беседа с хитрой каргой стоила ему не только денег, но и немалого напряжения душевных сил. Он вошел в зал, где слуги убирали со столов после утренней трапезы. В нос сразу же ударил запах пряностей, кислого вина, влажного дерева. Перепрыгнув через лужу воды, которую с большим усердием размазывал по полу вихрастый мальчишка, Махтар направился к стойке, где хозяин с умильным выражением лисьего лица пересчитывал монеты, грудой наваленные на столешнице.

— Ты чего так рано? — громко удивился Бехруз. — Случилось что? — понизив голос, уже тревожно спросил он.

— Дай чего-нибудь выпить! — хрипло попросил Махтар. — Эта старая сука выжала меня, как лимон.

Хозяин нацедил ему кружку офирского, которое держал для избранных гостей. Махтар жадно пил, его кадык под сухой загорелой кожей ходил в такт каждому глотку.

— Еще! — Он поставил кружку на стол, нетерпеливо глядя на Бехруза.

— Ты чего-то не в себе с утра пораньше… — заметил тот, наливая вино. — Кто же тебя так расстроил, светоч туранской магии?

— А, — неопределенно махнул рукой Махтар, — что-то спину ломит. Северный ветер, наверное…

«Так я тебе и поверил, — усмехнулся про себя хозяин кабака, глядя, как его гость присосался к кружке. — Хоть ты и колдун, а на твоем лице только идиот не прочтет, что у тебя есть причины волноваться».

«В тавернах о многом можно узнать, — размышлял в свою очередь маг, — может быть, ему о чем-нибудь известно…»

— Кстати, не заходил сегодня твой приятель, этот цепной базарный пес? — спросил он, утолив наконец свою жажду.

— Гоухар? — почему-то шепотом спросил Бехруз.

— Да, этот шелудивый потомок козла, кто ж еще?

— Думаю, он сейчас далеко отсюда, — прошептал Бехруз. — У нас тут такое ночью случилось… Четверых людей самого Азатбахта кто-то прирезал в переулке, совсем рядом. Как раз на участке бедняги Гоухара. Теперь он бегает по всему городу, разыскивает убийцу.

— Надо же, — зевнул Махтар, — не повезло ему… Но ведь это не в диковину, не в первый раз стражников отправляют на Серые Равнины. Работа у них, знаешь ли, такая. А ты случаем не слыхал ничего про синеглазого парня с черными волосами, очень высокого? — переменил он тему разговора.

— Да тут много всяких приходит, всех не упомнишь, — равнодушно заметил Бехруз, складывая монеты в мешочек. — А зачем он тебе понадобился?

— Нужен, — коротко отрезал маг. — Так, значит, ничего не слышал?

— Постой, — наморщил лоб хозяин, — вроде был у меня вчера такой парень, черноволосый… Точно, глаза у него как сапфиры и холодные… Сверкают, что твой лед. Заказал столько, что пятерым не съесть. Я еще подумал, какой здоровый, хоть и молодой еще совсем.

— Чего ж ты молчишь, лисица поганая! — разозлился Махтар. — Тоже мне друг! Я с тобой тут столько болтаю, а самого главного ты мне и не сказал!

— Откуда же я знал, что он тебе нужен? — оторопел хозяин. — Сразу бы и спросил, а еще лучше пришел бы вчера.

— Он был с приятелем?

— Нет, вроде бы один…

— Вспомни, шакалья задница, смуглый человек с черной короткой бородой, по всей видимости, из знатных, но переодет в простую одежду. — Маг, с надеждой глядя на Бехруза, перечислил все приметы неизвестного, которые узнал от Энохи.

— Что ты говоришь? — изумился хозяин. — Иди сюда… — Он поманил подельника в дальний угол таверны.

— Какие еще там секреты? — недовольно спросил колдун, но все же последовал за Бехрузом.

Оглядываясь по сторонам и понизив голос до такой степени, что магу приходилось напрягать слух, хозяин «Туранского сокола» рассказал своему приятелю все, что знал о странном посетителе, не забыв упомянуть, что это именно он заподозрил неладное.

— Ну, Бехруз! — Чародей не мог скрыть охватившей его радости. — Если у меня дело выгорит, лисья морда, я тебя не забуду…

Он выбежал из таверны, оставив Бехруза с открытым от удивления ртом.

«Вряд ли меня будут сильно искать, потому что стражник, скорее всего, и не разглядел меня как следует, — размышлял Конан, пробираясь проулками и задними дворами к городской стене. — Но все же через ворота выходить не стоит».

Его решение было совершенно верным, однако киммериец не мог знать того, что в это самое время колдун Махтар беседует с начальником городской стражи Азатбахтом, настоятельно советуя ему разыскать высокого черноволосого юношу с синими глазами. Найдя верзилу, можно схватить и его спутника — чернобородого. Азатбахт слушал Махтара, недовольно хмуря брови.

— Значит, ты хочешь, чтобы этого парня я отдал тебе, правильно? А если я просто верну тебе кольцо, этого что, будет мало? — дослушав рассказ посетителя, спросил начальник стражи.

Махтар, на мгновение задумавшись, ответил:

— Этот вонючий сын мула украл перстень у моей семьи, и я должен сам расправиться с ним. Мне кажется, я заслужил эту награду за те сведения, что изложил тебе.

— Ну, хорошо, если поймаю, так и быть, отдам этого воришку тебе, — не стал больше спорить Азатбахт. — Но о нашем разговоре — никому!

Махтар сложил руки в молитвенном поклоне, всем своим видом выражая согласие. Душа чародея ликовала и пела.

До городской стены оставалось совсем недалеко, когда варвар наткнулся на трех стражников. Завидев киммерийца, они бросились к нему, размахивая алебардами и крича во все горло:

— Стой, сын шакала! Стой! Держи его!

Конан осмотрелся по сторонам: слева от него, прямо у городской стены, виднелось длинное строение, похожее на конюшню или скотный двор, перед которым стоял невысокий глиняный забор. Справа по улице шли дома и сады, которые тоже были огорожены глухими изгородями. Варвар оглянулся назад: улица была пустынна до самой площади, но бежать в ту сторону смысла не имело — чем ближе к центру города, тем большей опасности он себя подвергал.

Прикинув расстояние до преследователей, он понял: те уже шагах в двадцати. Перелезть через городскую стену он не успеет, даже если стражники замешкаются, преодолевая ограду. Придется принимать бой.

— Вот вам, сыновья помойки! — Конан сделал недвусмысленный жест рукой, который привел охранников в неописуемую ярость. — Возьмите меня, если сможете, погонщики шелудивого верблюда!

С этими словами киммериец с разбегу перемахнул забор, решив схватиться с преследователями во дворе, а не устраивать представление на улице.

«Хоть в городе и праздник, но почему я должен даром их развлекать?»— решил он, оглядывая двор.

Свободного пространства возле здания почти не было: все загромождено повозками и телегами. Кое-где лежали стопки колес и штабеля досок и жердей, а в открытых дверях мастерской застыли два человека, которые с изумлением и страхом вытаращились на киммерийца.

— Чего уставились? — скрипнув зубами, спросил варвар. — Идите, открывайте ворота, к вам гости, Нергал им в печень!

Действительно, в тот же миг ворота загрохотали, сотрясаемые ударами тяжелых сапог и древками алебард.

— Открывайте, сучьи дети!

К счастью для варвара, стражники, разозленные его дерзостью, не отправили никого за подмогой. Когда один из мастеровых открыл им ворота, все трое влетели во двор, рассчитывая без труда справиться с одним противником. Они не ведали, несчастные, кого в это утро послала им судьба.

— Хей! — приветствовал их варвар, легкими шагами, отступая чуть назад. — Это еще что за шакалы? Вы даже не похожи на туранцев, сыновья гиен! Разве приличная женщина может родить таких бестолковых ублюдков? — издевался он, продолжая увлекать противников в глубину двора.

Разъяренные стражники бросились на него все одновременно, но киммериец толкнул в их сторону повозку, а сам, прыгнув на стоявшую рядом, приготовился отбивать удары.

Повозка, к несчастью для стражей, не имела одного колеса, поэтому она не поехала, а просто перевернулась, придавив того, кто бежал впереди. Двое других успели отскочить в разные стороны, но это им не помогло: варвар, оттолкнувшись, как птица, перелетел по воздуху расстояние в два десятка локтей и обрушился на одного из них. Тот попытался подставить алебарду, но Конан так сильно ударил мечом, что в руках у противника остался только огрызок древка. Не давая стражнику опомниться, варвар движением клинка снизу вверх вспорол ему живот. Взвыв, несчастный рухнул на землю, а киммериец, не посмотрев даже в его сторону, бросился ко второму, по пути рубанув клинком по первому стражнику, который с кряхтением выбирался из-под повозки. Удар пришелся по шлему, послышался звон, и бедолага осел на землю, перестав на какое-то время видеть и слышать.

— Что, цыпленок, не обгадился еще? — Киммериец, как гора вырос перед последним противником, все еще державшимся на ногах. — Сейчас, подожди немного, — пообещал варвар, отбивая неловкий выпад.

Он подпустил стражника поближе, затем резким движением отвел в сторону его клинок и, сделав шаг вперед, очутился лицом к лицу с противником. Все произошло слишком быстро для несчастного. В следующий миг он уже летел кубарем, закрывая руками лицо, превратившееся в кровавую кашу, — это поработал левый кулак варвара.

Хотя, судя по всему, его не должна была больше заботить собственная внешность: дернувшись пару раз, он затих, а на припорошенных пылью штанах, как и обещал Конан, расплылось мокрое пятно.

— Ты еще жив? — удивился киммериец, обращаясь к последнему, который, почти не осознавая, что делает, все же пытался, правда без особого успеха, подняться с земли.

Конан не стал марать свое благородное оружие, а просто приподнял телегу и швырнул на стражника. Повозка, как скорлупу, раздавила грудь бедолаги, лишь слабо охнувшего напоследок. Его голова гулко стукнулась о землю, а глаза, сразу ставшие похожими на полустертые оловянные монеты, уставились в небо. Схватка была настолько стремительной, что двое людей, находившихся во дворе, так и не двинулись с места, оцепенев от изумления, страха, а возможно, даже и восхищения.

— Куда? — грозно крикнул варвар, заметив, что они, опомнившись, метнулись к воротам, намереваясь выбежать на улицу. — Стоять, сучьи дети! Стоять, кому я сказал!

Он в два прыжка преодолел расстояние до ворот и одним движением захлопнул довольно-таки тяжелые створки. Обитатели двора рухнули наземь, умоляя варвара пощадить их.

— Да кому вы нужны, охвостье Нергала! — выругался киммериец. — Топайте в свой сарай! Придется чуток там отдохнуть, пока кто-нибудь вас не выпустит.

Загнав их внутрь, варвар задвинул снаружи засов и залез на крышу. Размотав веревку с крюком, он со второй попытки забросил ее на гребень стены и с ловкостью обезьяны вскарабкался наверх. Отсюда был хорошо виден раскинувшийся внизу город, а взглянув в другую сторону, киммериец увидел подступавшие чуть не к самым крепостным стенам лесистые склоны rop Ильбарс, тоненькие ниточки караванных троп, серебром поблескивавшие на солнце ручьи, черепичные крыши отдаленных селений. Он быстро спустился вниз, сдернул закрепленный крюк и смотал веревку. Оглядевшись, Конан убедился, что никто его не заметил, и быстро зашагал по направлению к западным воротам Шангары. Надо было торопиться, чтобы встретить караван подальше от города.

Как раз в это время на всех въездах в город стояла усиленная стража, и солдаты Азатбахта тщательно проверяли каждого конного и пешего, каждую повозку и каждый тюк: им строго-настрого было велено не выпускать из города высокого черноволосого юношу с синими глазами и мужчину, по виду туранца, с черной бородой. Если среди желающих выйти из Шангары таких, как Конан, не оказалось, то подходящих к описанию Хафара набралось довольно много, к полудню у каждых ворот их скопилось человек по десять-пятнадцать. Они были вынуждены ждать под присмотром стражников, пока не подъезжал на взмыленном коне Гоухар и, взмокший от спешки и страха, не отпускал бедняг восвояси, дав им, разумеется, на прощание по зубам.

Должен же он был хоть как-то отвести душу!

Киммериец прошел с полмили по дороге на Кутхемес и присел в тени большого дерева невдалеке от караванного пути. Он меланхолично жевал травинку, приглядываясь к редким путникам, направлявшимся в Шангару.

Жители окрестных деревень везли зелень и фрукты для городского рынка, иногда пастухи гнали один-два десятка овец или коз, степенно ступали вьючные лошади или верблюды под присмотром погонщиков с дочерна загоревшими лицами — караваны из дальних стран: Шема, Кофа, а может быть, из Офира или Аргоса. Однако те, кого ожидал Конан, не появлялись. Уже солнце поднялось высоко, утренняя свежесть сменилась полуденным зноем, а он все сидел на том же месте, прислонившись к зеленоватой потрескавшейся коре старого дуба.

Перед мысленным взором варвара кружил рой воспоминаний. Как все-таки боги могут повернуть жизнь человека! Если бы он тогда, в Аренджуне, не стал обхаживать любовницу префекта стражи Кагуля, то не узнал бы ни про Глаз Эрлика, ни про Испарану. Самый обыкновенный случай! Спасаясь от стражников Кагуля, киммериец выбрался на крышу и оттуда услышал, как в верхней комнате таверны двое планируют ограбить волшебника Хисарр Зула, у которого находился Глаз Эрлика. Одной из двоих и была Испарана. Варвар, узнав, что навестить чародея они собираются через две ночи, решил опередить их, но не успел, они тоже пришли раньше. Конан убил напарника Испараны, Карамека, но ей удалось ускользнуть, и он отправился в погоню за женщиной и амулетом. Один, в пустыню, с одной-единственной лошадью. Глупец! Но боги позаботились о нем, и варвар не только догнал Испарану, но и подменил настоящий камень на копию, которую дал ему Хисарр Зул.

А, кроме того, имел глупость влюбиться. Такая женщина! Столь же вероломна, сколь и прекрасна… Как она владела мечом! А броски ее кинжала дважды спасали киммерийцу жизнь. Из-за нее он даже попал в плен к работорговцам, но сумел не только освободиться сам, но и Испарану вытащил из неволи. Потом они отвезли камень Актер-хану, и после всей суеты с заговором Балада, убийством правителя и воздвижением на трон юного Джунгира Конан не остался в Замбуле. Они распрощались с Испараной, как он тогда думал, навсегда. Однако судьба повернулась так, что вот он сидит здесь и ждет встречи с этой женщиной, которую так и не смог забыть.