Золотой человек

Вылазка на поверхность

Оставив третий ярус, Харл как раз успел вовремя перехватить вагонетку, идущую на север. Она на полной скорости помчалась через одну из огромных стыковочных сфер, ко спуску на пятый ярус. Снаружи, за окном, замелькали восхитительные картины – толпы прохожих, витрины магазинов, затейливая смесь деловой жизни середины периода с праздной суетой.

Но вот стыковочная сфера осталась позади. Вылетев из туннеля, вагонетка стремительно понеслась по просторам пятого, индустриального, яруса, который раскинулся под всеми остальными словно гигантский, покрытый коростой сажи осьминог, брошенный гуляками посреди мостовой по завершении буйств и проказ карнавальной ночи.

Сверкающая вагонетка вытолкнула пассажира и помчалась дальше, исчезая в тоннеле. Ловко приземлившись на приемную полосу, Харл пробежал вдоль нее, погасил инерцию – и не споткнулся, даже не присел, только слегка качнулся вперед.

Спустя еще пару минут он подошел к месту службы отца и поднял ладонь вверх. Кодовая дверь послушно скользнула вбок. С бешено бьющимся от волнения сердцем Харл переступил порог. Время пришло. Решающий момент близок.

Сообщение о приходе сына застало Эдварда Бойнтона в технологическом отделе, за изучением проекта нового робота – автоматической самоходной буровой установки.

– Я скоро вернусь, – сказал Бойнтон проектировщикам и, миновав стройный ряд рабочих столов, направился к пандусу, ведущему в собственный кабинет.

– Хелло, пап! – расправив плечи, воскликнул Харл.

Отец с сыном хлопнули ладонью о ладонь, и Харл неторопливо сел.

– Как дела, пап? – спросил он. – Похоже, ты ждал меня.

Эдвард Бойнтон также уселся за стол.

– Что тебе здесь нужно? – строго спросил он. – Ты ведь знаешь: я крайне занят.

Харл слегка напряженно улыбнулся отцу. Рослый, широкоплечий, голубоглазый, с густыми светлыми волосами, облаченный в коричневый мундир индустриального проектировщика, Эдвард Бойнтон возвышался над ним, словно крепостная башня. Подавшись вперед, он холодно, жестко взглянул на мальчишку, но тот не дрогнул, не отвел взгляд.

– Мне в руки чисто случайно попала кое-какая информация, – заговорил он, но тут же встревоженно оглядел комнату. – Твой кабинет не прослушивается?

– Разумеется, нет, – заверил его Бойнтон-старший.

Харл несколько успокоился.

– Ни трансляции, ни лишних ушей? – уточнил он и нетерпеливо подался к отцу. – Хорошо. Мне стало известно, что ты и еще несколько сотрудников твоего отдела вскоре собираетесь подняться на поверхность. Устроить вылазку. Охоту на сапов.

Эд Бойнтон помрачнел.

– От кого ты об этом услышал? – спросил он, смерив сына пристальным взглядом. – Неужели кто-то из моего отдела…

– Нет, – поспешно перебил его Харл. – Никто из ваших не проболтался. Информацию я получил сам, в ходе решения учебных задач.

Вот теперь Эду Бойнтону все сделалось ясно.

– Понимаю. Вы экспериментировали с врезкой в каналы связи и слушали конфиденциальные линии. Этому вас, связистов, обучают тоже.

– Совершенно верно. И мне посчастливилось наткнуться на твой разговор с Робином Тернером. Касательно вылазки.

Атмосфера в кабинете разом сделалась куда как непринужденнее. Успокоенный, Эд Бойнтон с облегчением откинулся на спинку кресла.

– Дальше, – велел он.

– Чистая случайность. Я прослушал десяток, а то и дюжину линий, задерживаясь на каждой не больше секунды. При помощи оборудования Лиги Юношества. Твой голос узнал сразу, а потому дослушал разговор до конца.

– Значит, ты слышал бо2льшую его часть.

Харл кивнул.

– Пап, а когда именно вы отправляетесь? Точная дата уже назначена?

Эд Бойнтон нахмурил брови.

– Нет, – ответил он, – не назначена. Отправимся где-нибудь на этой неделе. У нас почти все готово.

– В каком составе? – спросил Харл.

– Одна десантная матка и около трех десятков яиц. Все, что имеются в распоряжении отдела.

– Три десятка яиц? Выходит, человек шестьдесят-семьдесят.

– Верно, – подтвердил Эд Бойнтон, испытующе глядя на сына. – То есть вылазка не из масштабных. Никакого сравнения с некоторыми рейдами Директората за последние несколько лет.

– Но для одного отдела довольно масштабная.

Взгляд Эда Бойнтона дрогнул, вильнул в сторону.

– Будь осторожен, Харл. Неосмотрительная болтовня при посторонних может…

– Знаю. Потому и запись вырубил сразу же, как только понял, о чем речь. Я же понимаю, чем кончится, если в Директорате узнают, что один из отделов затевает вылазку на поверхность без их одобрения… для собственных фабрик.

– Вот как? Действительно понимаешь?

– Один десантный корабль и тридцать яиц! – воскликнул Харл, пропустив отцовское замечание мимо ушей. – Значит, на поверхности вы проведете около сорока часов?

– Примерно. Смотря насколько нам повезет.

– Сколько сапов рассчитываете добыть?

– Нам требуется по меньшей мере две дюжины, – ответил Бойнтон-старший.

– Мужчин?

– В основном. Несколько женщин не помешают тоже, но главная задача – мужчины.

– Полагаю, для предприятий тяжелой промышленности, – рассудил Харл, расправив плечи и смерив пристальным взглядом отца. – Хорошо. С вылазкой разобрались, и теперь я могу перейти к делу.

Бойнтон, разом утратив все благодушие, вскинулся, настороженно сощурил глаза.

– К делу? К какому именно?

Подавшись к нему, Харл склонился над столом и заговорил резко, настойчиво:

– К тому самому, с которым я пришел сюда. Я иду на поверхность с тобой. С вами. Мне очень нужно добыть двух-трех сапов. Для себя.

Изумленный, Эд Бойнтон ненадолго утратил дар речи, но тут же расхохотался от всей души.

– Да что ты говоришь? И многое ли тебе известно о сапах?

Дверь в заднюю комнату бесшумно скользнула вбок. Быстрым шагом войдя в кабинет, Робин Тернер сел за стол рядом с Бойнтоном.

– Наверх его брать нельзя, – бесстрастно сказал Тернер. – Его присутствие десятикратно повысит риск.

Харл перевел взгляд на отца.

– Выходит, нас все-таки слушали.

– Разумеется. Тернер всегда начеку, – кивнул Эд Бойнтон, задумчиво глядя на сына. – Итак, зачем тебе с нами?

Харл поджал губы.

– Это уж мое дело.

– Эмоциональная инфантильность, – проскрежетал Тернер. – Субрациональное подростковое влечение к остроте ощущений. К приключениям. Такие, как он, неспособные полностью отторгнуть рудименты прежней психологии, пусть редко, однако еще встречаются. Казалось бы, за две сотни лет можно и…

– Это правда? – строго спросил Бойнтон. – Тобой действительно движет инфантильное стремление взглянуть на поверхность?

– Возможно, – признался Харл, слегка покраснев.

– Нет, тебе с нами нельзя, – категорически подытожил Эд Бойнтон. – Наверху слишком опасно, и мы идем туда вовсе не ради увлекательных приключений. Рейд – это работа. Грязная, тяжкая и хлопотная. Сапы раз от раза становятся бдительнее, и привезти домой полный груз все труднее и труднее. Жертвовать местом в яйце ради романтических глупостей мы не…

– Знаю, ловить сапов становится тяжелее, – перебил его Харл. – Мне ни к чему объяснять, что набрать полный груз стало практически невозможно. А еще я…

Осекшись, он вызывающе взглянул на отца с Тернером и, тщательно подбирая каждое слово, продолжил:

– А еще я знаю, что именно по этой причине Директорат считает самовольные вылазки тяжким преступлением против основ государственности.

В кабинете воцарилась мертвая тишина.

Наконец Эд Бойнтон вздохнул и вновь – неторопливо, с невольным восхищением – смерил взглядом сына.

– О’кей, Харл. Ты победил, – сказал он.

Тернер молчал. Лицо его отвердело как камень.

Харл вскочил с кресла.

– Значит, договорились. Я возвращаюсь к себе, собираться. Как только будете готовы к отправке, сразу же известите меня, и я встречусь с вами на стартовой платформе первого яруса.

Бойнтон-старший отрицательно покачал головой.

– Стартуем не с первого яруса. Это слишком рискованно, – глухо сказал он. – Там все вокруг кишит патрульными из охранной службы Директората. Корабль у нас здесь, на пятом ярусе, в одном из складов.

– Где же вас тогда искать?

Эд Бойнтон неторопливо поднялся на ноги.

– Мы оповестим тебя, Харл. Обещаю, ждать придется недолго. Самое большее пару периодов. Будь у себя, в общежитии.

– А поверхность точно остыла полностью? – спросил он. – Радиоактивных участков там не осталось?

– Поверхность остыла полностью еще пятьдесят лет назад, – заверил его отец.

– Тогда насчет антирадиационного щита можно не беспокоиться, – рассудил Харл. – И еще одно, пап. На каком языке с ними разговаривать? Наш обычный подойдет или?..

В ответ Эд Бойнтон покачал головой:

– Нет. Какой-либо из рациональных семантических систем сапы так и не овладели. Придется возвращаться к древним, традиционным формам.

Харл приуныл.

– Но я же не знаю ни одной из традиционных форм языка. Их больше не преподают.

– Это не помешает, – пожав плечами, ответил Эд Бойнтон.

– А что у них с обороной? Какого рода оружие брать? Экрана и лучевой винтовки достаточно?

– Действительно необходим только экран, – пояснил Бойнтон-старший. – Увидев нас, сапы обычно разбегаются врассыпную. Один взгляд – и улепетывают со всех ног.

– Прекрасно, – подытожил Харл и двинулся к выходу. – Значит, экран проверю от и до. Все. Возвращаюсь на третий ярус и жду сигнала. Снаряжение подготовлю немедленно.

– До встречи, – откликнулся Эд Бойнтон, вместе с Тернером провожая мальчишку взглядом.

– Ну и парень растет, – проворчал Тернер, как только за Харлом затворилась дверь.

– Да, это точно, – негромко поддержал его Эд Бойнтон, задумчиво почесывая подбородок. – Вырастет – далеко пойдет. Вот только как он поведет себя на поверхности, во время вылазки?

С командиром своей группы Харл встретился на третьем ярусе, спустя час после того, как вышел из отцовского кабинета.

– Значит, все решено? – спросил Фасхолд, оторвавшись от катушек с отчетами.

– Все решено. Как только корабль будет готов к отправке, мне дадут знать.

– Кстати, – заметил Фасхолд, отложив катушки и отодвинув в сторону считыватель, – я тут выяснил кое-что насчет сапов. Мне, как одному из командования Лиги Юношества, предоставлен доступ к архивам Директората. Так вот, того, что я там откопал, не знает, по сути дела, больше никто.

– Что же ты там нашел? – заинтересовался Харл.

– А вот что. Оказывается, сапы с нами в родстве. Вид, конечно, другой, однако к нашему очень близок.

– Это как??? – изумился Харл.

– Когда-то на свете существовал только один вид – сапы. «Гомо сапиенс», если полностью. А мы произошли, отпочковались от них. Мы – биогенетические мутанты. Начало переменам было положено во время Третьей мировой войны, два с половиной столетия тому назад. До тех пор нас, техно, не существовало. Ни одного.

– «Техно»?

Фасхолд улыбнулся.

– Так называли нас в самом начале. Считали попросту новым срезом общества, новым классом, а не обособленной расой. Техно… такое нам дали прозвище. Так нас величали повсюду.

– Но почему, Фасхолд? Откуда такое странное прозвище? Почему «техно»?

– Потому что первые мутанты появились среди выходцев из технократических кругов, а затем вообще во всех образованных слоях общества. Среди математиков, лингвистов, геологов, педагогов – любых научных работников.

– И сапы не поняли…

– Сапы, как я уже говорил, считали нас всего лишь новым классом. Новым сословием. Так продолжалось во время Третьей мировой и после. Окончательно сформировались, стали явственно, кардинально иными мы только с началом Последней войны. Тут уже всем сделалось очевидно: нет, мы – не просто одна из множества боковых ветвей гомо сапиенс. Не просто социальная прослойка, состоящая из людей, образованных лучше прочих, обладающих много большим интеллектуальным потенциалом…

Сделав паузу, Фасхолд устремил взгляд вдаль.

– Во время Последней войны мы вышли на первый план, проявили себя в полной мере как высший биологический вид, призванный заменить, вытеснить гомо сапиенс, в свое время точно таким же образом вытеснивших неандертальцев.

Харл призадумался над услышанным.

– Мне даже в голову не приходило, что мы с ними в таком близком родстве… и появились совсем недавно.

Фасхолд кивнул.

– Да, существуем мы всего-то два века, со времен величайшей войны, опустошившей поверхность планеты. Большинство наших работали в огромных подземных лабораториях, на заводах и фабриках, скрытых в недрах самых разных горных систем – Урала, Альп, Скалистых гор, защищенных целыми милями камня, земли и глины. Тем временем гомо сапиенс выясняли между собой отношения на поверхности, при помощи изобретенного и изготовленного нами оружия.

– Кажется, понимаю. Мы сконструировали им оружие для ведения войн. И гомо сапиенс пустили наше оружие в ход, не сознавая, что…

– Именно. Мы дали им оружие, а сапы с его помощью уничтожили сами себя, – подтвердил Фасхолд. – Природа не знает жалости: отжившие свое виды сгорают в ее горниле, уступая место новым. Вот и сапы, получив от нас оружие, попросту истребили друг друга почти без остатка. Последняя война выжгла поверхность планеты дотла. К ее концу наверху не осталось ничего, кроме пепла, шлака, спекшегося в гидрогласс, да туч радиоактивной пыли. Отряды разведчиков, отправленные на поверхность из подземных лабораторий, всюду встречала безмолвная, безжизненная пустыня. На том дело и завершилось. Погубившие сами себя, сапы исчезли, а на смену им пришли мы.

– Но ведь война истребила не всех, – заметил Харл. – На поверхности их еще вон как много.

– Действительно, – признал Фасхолд, – некоторым удалось уцелеть. Но это лишь разрозненные остатки. Со временем, как только поверхность остыла, сапы снова начали собираться вместе, строить хижины, небольшие селения, и – да, даже расчищать землю, сажать деревья, возделывать поля. Однако при всем этом они – не более чем остатки отжившей свое, практически вымершей расы. Судьбы неандертальцев им не избежать.

– Выходит, от сапов остались только кучки разобщенных мужчин и женщин без крыши над головой?

– Там, где им удалось расчистить поверхность, имеются немногочисленные поселения. Однако сапы скатились в абсолютную дикость: живут будто животные, одеваются в звериные шкуры, охотятся при помощи камней и копий. Уподобившиеся зверям, они не способны оказать организованного сопротивления нашим отрядам, когда мы устраиваем облавы в их поселениях, восполняя нехватку рабочих на фабриках.

– Значит, мы…

Негромкий звон. Мгновенно осекшись, Харл развернулся и в нетерпении щелкнул клавишей видеофона.

На экране возникло суровое, напряженное лицо отца.

– О’кей, Харл, – сказал Эд Бойнтон, – у нас все готово.

– Как, уже?! Но ведь…

– Время подъема решили перенести, не затягивать. Спускайся. Жду у себя в кабинете.

Изображение померкло, и экран вновь потемнел.

Харл замер от изумления.

– Забеспокоились, – с усмешкой пояснил Фасхолд. – Наверное, опасаются, как бы ты не сообщил куда следует.

– Ну вот я и готов, – объявил Харл, подхватив со стола лучевую винтовку. – Как выгляжу?

В серебристом, с иголочки, мундире службы связи, в перчатках и тяжелых армейских башмаках, с винтовкой в руке выглядел он очень и очень внушительно. Талию мальчишки перехватывал пояс защитного экрана.

– А это что? – спросил Фасхолд, стоило Харлу сдвинуть со лба на глаза темные очки-«консервы».

– Это? А-а, это от солнца.

– Ну да, конечно… от солнца. Я и забыл.

Харл взвесил в руках винтовку, ловко перекинул ремень через плечо.

– На солнце ослепнуть недолго. Очки защищают глаза. При оружии, с экраном и в этих очках мне наверху никакие опасности не страшны.

– Надеюсь! – Осклабившись, Фасхолд от души хлопнул направляющегося к выходу Харла по плечу. – Удачи! Налови там сапов побольше, покажи себя… и девчонку хоть одну прихватить не забудь!

Округлая, пухлая черная капля десантного корабля, медленно выдвинувшись из складских ворот, остановилась на площадке подъемника. Люки бортовых шлюзов скользнули в сторону, к проемам потянулись ленты конвейеров, и в чрево корабля непрерывным потоком хлынули грузы – припасы и снаряжение.

– Еще немного, и отбываем, – сказал Тернер, нервно кусая губы, наблюдавший за погрузкой сквозь смотровые иллюминаторы. – Надеюсь, все пройдет гладко. Если в Директорате пронюхают…

– Отставить волнения! – распорядился Эд Бойнтон. – Не время сейчас идти на поводу у таламических импульсов.

– Виноват.

Стиснув зубы, Тернер отошел от иллюминаторов. Вскоре платформу подъемника приготовили к отправке наверх.

– Поехали, – велел Бойнтон. – Наши люди по всем ярусам распределены?

– Поблизости от подъемников, кроме сотрудников отдела, не окажется никого, – заверил его Тернер.

– Где основная часть команды? – спросил Бойнтон.

– На первом ярусе. Отправлена туда еще днем.

– Прекрасно.

Бойнтон подал сигнал, и площадка подъемника под днищем корабля медленно, плавно двинулась наверх, унося их к следующему ярусу.

Приникнув к смотровому иллюминатору, Харл во все глаза глядел, как пятый ярус уходит вниз, а наверху, впереди, появляются из темноты огни четвертого яруса, необъятного коммерческого центра подземного города.

– Надолго подъем не затянется, – сказал Эд Бойнтон, как только четвертый ярус тоже остался внизу. – Пока все нормально.

– А где мы в итоге окажемся? – спросил Харл.

– На поздних стадиях войны наши подземные сооружения были соединены туннелями и с поверхностью, и между собой. Их сеть послужила основой современной подземной системы. Мы направляемся к одному из тех, изначальных, входов, а находится он в границах горного массива под названием «Альпы».

– Альпы, – негромко пробормотал Харл.

– Да. То есть наружу мы выйдем в Европе. У нас есть карты поверхности, где обозначены поселения сапов в данном регионе. Целая группа их поселений расположена к северу и северо-востоку от входа, на территориях бывших Германии и Дании. Рейдов туда мы до сих пор не устраивали. В этом районе сапы ухитрились расчистить от шлака несколько тысяч акров земли и постепенно осваивают, возвращают себе бо2льшую часть Европы.

– Но чего ради, пап? – спросил Харл.

Эд Бойнтон пожал плечами:

– Не знаю. Похоже, они не ставят перед собой каких-то определенных, далеко идущих целей. Мало этого, они вообще не проявляют никаких признаков выхода из дикого состояния. Все их традиции – книги и документы, изобретения и технологии – утрачены навсегда. На мой взгляд…

Но тут он осекся на полуслове.

– Так, вот и третий ярус. Мы почти у цели.

Громада десантной матки, рокоча двигателями, неторопливо скользила над поверхностью разоренной планеты. Харл замер у иллюминатора, в благоговейном страхе глядя наружу, вниз.

Всю землю, насколько хватало глаз, покрывала корка спекшегося шлака, бескрайний панцирь из почерневшего в пламени камня. Над панцирем гидрогласса не возвышалось ничего, кроме отдельных островерхих, сплошь устланных пеплом холмов с редкими кустиками, проросшими у самых вершин. В небе лениво, затмевая солнце, клубились огромные тучи пепла, но на земле… на земле – ни движения. Минувшая война превратила поверхность планеты в мертвую, бесплодную пустыню без единого признака жизни.

– Здесь, наверху, везде так? – спросил Харл.

Эд Бойнтон покачал головой:

– Нет, не везде. Кое-что сапы все же расчистили.

Схватив сына за плечо, он указал вдаль:

– Видишь, вон там? Изрядный участок без шлака.

– И как они с ним только справляются? – спросил Харл, недоуменно покачав головой.

– Да, дело нелегкое, – подтвердил отец. – От взрывов водородных бомб шлак спекся, будто вулканическое стекло, потому мы и называем его «гидрогласс». Сапы удаляют его по кусочкам, год за годом, год за годом… причем вручную – где камнями, где топорами из того же гидрогласса.

– А отчего они не изобретут инструмент получше?

Эд Бойнтон криво, невесело усмехнулся.

– Ответ ты знаешь сам. Бо2льшую часть инструментов, оружия и прочих изобретений делали для них мы. Не одну сотню лет.

– Ну вот, – сказал Тернер. – Снижаемся.

Корабль, опустившись вниз, мягко лег на поверхность шлака. Почерневший камень зарокотал, дрогнул под его тяжестью, и вокруг вновь сделалось тихо.

– Сели, – констатировал Тернер.

Эд Бойнтон принялся изучать карту поверхности. Заправленная в считыватель карта задергалась, двигаясь из стороны в сторону.

– Для начала отправим десяток яиц на разведку. Не посчастливится здесь, сместимся дальше к северу, но я думаю, в этом надобности не возникнет. Здесь облав не устраивали еще никогда.

– Яйца как разошлем? – спросил Тернер.

– Отправим вперед, веером, и каждому будет отведен свой район. Сами возьмем курс вон туда, вправо. В случае хоть какого-нибудь успеха сразу вернемся к кораблю, а иначе будем вести поиск до сумерек.

– До сумерек? – переспросил Харл.

– То есть до темноты, – улыбнувшись, пояснил Эд Бойнтон. – До тех пор, пока планета не повернется к солнцу другой стороной.

– Начнем поскорее, – с нетерпением буркнул Тернер.

Бортовые люки отворились, и первые яйца покатили наружу, глубоко впиваясь гусеницами в стеклянистую, скользкую корку спекшегося шлака. Одно за другим появлялись они из черного брюха десантной матки – крохотные, округлые, с плавно переходящей в реактивные сопла кормой и притупленной нашлепкой водительской башенки на носу. Взревев двигателями, яйца срывались с места и исчезали из виду.

– Следующее – наше, – предупредил Эд Бойнтон.

Харл кивнул, крепче стиснул лучевую винтовку и сдвинул на глаза защитные очки. Тернер с Бойнтоном сделали то же. Один за другим все трое залезли в яйцо, и Бойнтон сел за пульт управления.

Не прошло и минуты, как яйцо стремительно вынесло их на ровную, гладкую поверхность планеты.

Выглянув наружу, Харл не обнаружил вокруг ничего, кроме тянущегося во все стороны шлака. Спекшийся шлак, клубящиеся тучи пепла…

– Мрачно здесь как, – пробормотал он. – И солнце глаза жжет даже сквозь очки.

– Тогда не смотри на него, – посоветовал Эд Бойнтон. – Смотри в сторону.

– Я понимаю, только поделать с собой ничего не могу. Так… странно, так непривычно все.

Эд Бойнтон, досадливо крякнув, прибавил ходу. Вскоре на горизонте, вдали, замаячило нечто новое, и он направил яйцо туда.

– Что там? – заволновался Тернер.

– Деревья, – ободряюще ответил Бойнтон-старший. – Деревья, растущие группой. Граница области шлака. За ней начнутся россыпи пепла и, наконец, поля, разбитые сапами.

Подъехав к краю шлаковой корки, он остановил яйцо у самых деревьев, выключил реактивные двигатели и заблокировал гусеницы. С опаской, держа наготове оружие, все трое – он, Тернер и Харл – выбрались из яйца.

Снаружи их встретила мертвая тишина. Ни звука, ни движения – только бескрайняя корка шлака до самого горизонта. Сквозь прорехи среди густых пепельных туч виднелось бледное, белесо-голубое небо и пара облаков атмосферной влаги, плывущих вдаль вслед за клубами пепла. Пахло вокруг приятно, свежо, солнце ласково, дружелюбно грело спину и плечи.

– Включите экраны, – напомнил Эд Бойнтон.

С этими словами он щелкнул тумблером на поясе. Экран Бойнтона негромко загудел, засверкал, окутав его с головы до ног. Тело Бойнтона-старшего тут же утратило четкость, подернулось рябью, поблекло и вовсе исчезло.

Его примеру незамедлительно последовал Тернер.

– О’кей, – прозвучал его голос из мерцающего овала по правую руку от Харла, – теперь ты.

Харл тоже включил экран. На миг его словно бы окатило странным ледяным огнем, окутало облаком искр, а в следующую секунду его тело также подернулось рябью, потускнело и сделалось невидимым. Экраны работали безупречно.

В ушах зазвучали негромкие, мерные щелчки – сигналы, предупреждающие, что рядом находятся еще двое.

– Мне вас слышно, – сказал Харл. – Наушники ловят сигнал ваших экранов.

– Не отходи далеко, – предостерег его Эд Бойнтон. – Слушай сигналы и держись возле нас. Разделяться здесь, наверху, крайне опасно.

Харл с осторожностью двинулся вперед. Отец с Тернером шли в нескольких ярдах правее. За деревьями началось поле, сплошь заросшее какими-то желтыми, высохшими растениями. Высокие сухие стебли ломались, похрустывали под ногами. За спиной Харла тянулся след, полоска вытоптанной растительности. Еще два точно таких же явственно различимых следа оставляли идущие рядом Тернер с отцом.

Однако сейчас от них нужно было ускользнуть. Вот впереди показалось селение сапов – очертания хижин, сооруженных из какого-то растительного волокна, наваленного грудами поверх деревянных остовов. Вскоре Харл смог разглядеть и смутные силуэты животных, привязанных возле хижин. Селение окружали со всех сторон деревья и прочие растения, среди хижин мелькали фигуры людей, ветерок нес к полю их голоса.

Люди… сапы!

Сердце в груди забилось быстрей. Если повезет, Харл сумеет изловить и привезти с собой, для Лиги Юношества, троих, а может, и четверых! При виде их поселения он сразу же воспрял духом и забыл обо всех своих страхах. Похоже, трудностей ждать не стоило. Засеянные поля, животные на привязи, покосившиеся хижины, готовые рухнуть от любого толчка…

Вблизи вонь навоза, разогретого жарким предвечерним солнцем, сделалась практически невыносимой. Крики и прочий шум, сопровождающий кипучую деятельность, становились все громче и громче. Сухую, ровную землю впереди покрывали ковром всевозможные травы. Миновав желтое поле, Харл вышел к узкой тропинке, густо заваленной пищевыми отбросами и пометом животных.

Сразу же за тропинкой начиналось селение.

По пути через поле щелчки в наушниках неуклонно стихали, а теперь исчезли совсем. Весьма довольный собой, Харл усмехнулся. Отсутствие сигнала означало, что он успешно ускользнул от Тернера с Бойнтоном, и те представления не имеют, где его искать.

Свернув влево, он осторожно двинулся дальше, вдоль границы селения, миновал одиноко стоящую хижину, затем еще несколько хижин, притулившихся одна к другой. Вокруг густо теснились, зеленели деревья вперемешку с прочей растительностью, а прямо впереди поблескивал узенький ручеек с пологими, поросшими мхом берегами.

У берега ручейка старательно мылись около дюжины человек. Детишки с визгом прыгали в воду и тут же карабкались на берег.

Подойдя ближе, Харл остановился, замер от изумления. Кожа сапов оказалась смуглой, темной едва ли не до черноты – угольной, глянцевой черноты, отливающей медью. Оттенок бронзы, смешанной с плодородной землей… Может быть, это грязь?

Однако в следующую секунду Харлу сделалось ясно: купальщики попросту дочерна загорели, ведь они постоянно на солнце! Взрывы водородных бомб изрядно истончили, иссушили атмосферу, спалив бо2льшую часть облачного покрова планеты, и солнце немилосердно палит сапов вот уже две сотни лет – в отличие от его собственной расы. Глубоко под землей нет ультрафиолетового излучения, обжигающего кожу, повышая ее пигментацию, а потому и Харл, и прочие техно утратили цвет кожи. В подземном мире он попросту ни к чему.

Другое дело – эти купающиеся детишки. Их кожа приобрела невероятно темный, насыщенный красновато-черный оттенок. Мало этого: одежды на них не было никакой. Все они увлеченно скакали, прыгали в воду, плескались в ручье, нежились в лучах солнца на берегу.

Какое-то время Харл наблюдал за ними. Детишки и с ними три… нет, четыре тщедушные женщины преклонных лет. Может, эти сойдут? Нет, не то. Все не то.

Покачав головой, он с осторожностью обогнул ручей и двинулся обратно, в селение. К хижинам он приближался неторопливо, зорко поглядывая по сторонам, держа оружие наготове.

Легкий бриз, дувший навстречу, шелестел ветвями деревьев по правую руку. Крики купающихся детишек, громкие всплески, резкий запах навоза, ветер, колышущиеся ветви… новизна впечатлений здорово сбивала с толку.

Между тем забываться вовсе не стоило. Невидимость невидимостью, однако Харл понимал, что в любой момент может быть обнаружен – к примеру, по оставленным следам, либо по нечаянно поднятому шуму, а уж если на него кто-то внезапно наткнется, и подавно.

Крадучись, он проскользнул мимо ближайшей хижины и вышел на открытое место, на ровный, утоптанный множеством ног пятачок земли. В тени хижины, растянувшись на брюхе, спал пес. Шерсть на его поджарых боках кишела блохами. Сидевшая на крыльце неуклюжей постройки старуха расчесывала костяным гребнем длинные седые волосы.

Харл осторожно обогнул ее и двинулся дальше. Посреди утоптанного пятачка стояли кучкой несколько юношей, наперебой обсуждавших что-то, подкрепляя слова множеством выразительных жестов. Некоторые чистили оружие – длинные копья, ножи невообразимо примитивной работы. У их ног на земле лежало убитое животное, огромной величины зверь с длинными, поблескивавшими на солнце клыками, покрытый густой, жесткой шерстью. Из пасти зверя лениво сочилась темная малиново-алая кровь. Внезапно один из юношей, обернувшись, от души лягнул тушу пяткой.

Подойдя к юношам, Харл остановился. Одежда – штаны и рубахи из грубой ткани, на ногах вместо башмаков – редкого плетения сандалии, защищающие только подошвы, оставляя открытым подъем стопы. Лица дочиста выбриты, кожа поблескивает, глянцевито, словно черное дерево. Засученные рукава рубах обнажают лоснящиеся бугры мускулов, тела взмокли от пота под жарким солнцем…

О чем идет разговор, Харл не понимал, но был уверен, что говорят они на одном из архаических традиционных наречий.

Поразмыслив, он направился дальше. У другого края утоптанного пятачка кружком, скрестив ноги, сидели старики, ткавшие грубый холст на примитивных станках в виде рамки. Снова остановившись, Харл какое-то время понаблюдал и за ними. Вскоре в ушах зазвенело от их болтовни, однако за разговорами никто из стариков ни на миг не прерывал работы – даже взгляда от рамки не отводил.

За выстроенными в ряд хижинами мужчины и женщины средних лет пахали поле, волоча за собой плуг при помощи веревок, надежно обвязанных вокруг пояса или груди.

Увиденное завораживало. Все вокруг, все до единого, заняты делом, кроме разве что пса, спящего под стеной хижины! И юноши с копьями, и старуха, расчесывающая волосы на крыльце, и ткачи…

А вон там, в уголке, невообразимо толстая женщина учит ребенка сложению и вычитанию, вместо цифр обозначая числа палочками длиной в мизинец. А двое мужчин неподалеку свежуют тушку какого-то небольшого пушистого зверька, бережно сдирая шкурку…

Отойдя от стариков, Харл миновал целую стену из шкур, аккуратно развешанных для просушки. Удушливая вонь раздражала ноздри так, что постоянно хотелось чихнуть. За шкурами кучка детишек толкла в выдолбленном изнутри камне зерно, перемалывая зерна в муку. Проходящего мимо Харла ни один из них не заметил – даже взгляда никто не поднял.

Дальше ему на глаза попалось небольшое стадо животных, привязанных рядышком – крупных, с огромным выменем. Одни стояли, мерно жуя, другие лежали в тени. Появление Харла их ничуть не встревожило.

У края поселения Харл остановился. Здесь начинались, тянулись вдаль примерно на милю пустынные поля. Дальше возвышались кусты и деревья, а позади них простирались бескрайние, бесконечные мили спекшегося шлака.

Развернувшись, Харл двинулся назад. Один из юношей, сидевший в сторонке, в тени, усердно трудился над куском гидрогласса, осторожно обкалывая, заостряя его при помощи пары простых, грубой выделки инструментов. Похоже, он превращал гидрогласс в оружие, но как же медленно! Удар за ударом, удар за ударом, осколок за осколком, чешуйка за чешуйкой… Спекшийся шлак поддавался с трудом. Кропотливой работы юноше предстояло немало.

Полюбовавшись, Харл пошел дальше. Возле соседней хижины несколько женщин чинили сломанные стрелы. Какое-то время их оживленная болтовня преследовала Харла по пятам, и он неожиданно для себя самого пожалел о том, что не понимает их. Все вокруг занимались делом, работали слаженно, с душой; блестящие темные руки так и сновали вверх-вниз, гомон множества голосов не смолкал.

Работа. Веселье и смех…

Внезапный взрыв детского хохота, разнесшегося над селением, заставил нескольких человек обернуться. Склонившись пониже, Харл внимательно оглядел одного из мужчин, сидевшего совсем рядом.

Открытое, мужественное лицо, мелко вьющиеся волосы острижены накоротко, зубы ровные, белые… Руки его украшали браслеты из бронзы почти того же оттенка, что и бронзово-смуглая кожа, на обнаженной груди пестрели узоры татуировок, выколотых при помощи каких-то ярких, разноцветных пигментов.

Осмотрев все селение, Харл двинулся назад тем же путем, которым пришел. Возле старухи на крыльце хижины он вновь задержался, чтобы еще раз взглянуть на нее. Покончив с собственными волосами, старуха приводила в порядок волосы девочки лет пяти, умело заплетая их в затейливую косу на затылке. Харл, замерев, уставился на нее словно завороженный. Необычайно сложное, хитроумное занятие обещало затянуться надолго. Поглощенная кропотливой работой, старуха не сводила выцветших глаз с волос девочки, а ее пальцы – иссохшие, узловатые – так и мелькали в воздухе.

Вернувшись к ручью, Харл снова прошел мимо купающихся детишек. К этому времени все они выбрались из воды и теперь обсыхали под жарким солнцем. Вот, значит, каковы они, сапы! Вымирающая, гибнущая раса… остатки, осколки вида, обреченного на исчезновение.

Однако на вымирающий вид эти люди нисколько не походили. Все они трудились не покладая рук – без устали, по чешуйкам, отесывали гидрогласс, чинили стрелы, охотились, распахивали поля, мололи зерно, ткали, плели косы…

Внезапно Харл замер на месте как вкопанный, застыл, вскинув к плечу лучемет. Впереди, за деревьями у ручья, кто-то зашевелился. Еще миг, и до него донеслись голоса – мужской и женский. Казалось, сидящие среди деревьев на берегу горячо, оживленно спорят.

Осторожно подойдя ближе, Харл подобрался вплотную к цветущему кусту, раздвинул ветки и заглянул в полумрак меж деревьев.

В густой тени одного из них, у самой кромки воды, сидели мужчина с девушкой. Мужчина лепил миски из глины, горстью черпая ее со дна ручья. Пальцы его порхали в воздухе ловко, проворно, так, что и не уследить, вертели очередную миску на плоском диске между коленями.

Тем временем девушка подхватывала законченные мужчиной миски одну за другой и точными, быстрыми штрихами расписывала их стенки при помощи примитивной, разлохмаченной кисточки, обмакивая ее в какой-то ярко-красный пигмент, а еще…

Еще девушка оказалась потрясающе красивой. Глядя на нее, Харл оцепенел от восторга. Сидела она почти неподвижно, прислонившись спиной к стволу дерева, каждую миску держала осторожно, но уверенно. Ее черные волосы, падавшие на спину и плечи, доставали до самого пояса, черты тонкого, слегка удлиненного лица поражали отчетливостью и правильностью лепки, огромные карие глаза казались бездонными омутами. Пристально изучая каждую миску, она слегка шевелила губами, и Харл отметил, как деликатны, хрупки на вид ее руки.

Ступая осторожнее прежнего, он двинулся к ней. Шел он бесшумно, и девушка ничего не услышала – бровью не повела. В какой-то паре шагов от нее Харл остановился, вновь замер, любуясь ее небольшим, ладно сложенным бронзовым телом и стройными, точеными ножками, однако девушка о его появлении даже не подозревала.

Внезапно мужчина заговорил снова. Она подняла взгляд, отставила миску в сторонку и, на минуту прервав работу, отерла кисть сорванным с ветки листом. Из одежды на ней имелись только грубые холщовые штаны до колен, перетянутые в поясе веревкой, свитой из светло-желтого растительного волокна. Ступни и плечи оставались обнаженными, грудь в лучах предвечернего солнца подрагивала, колыхалась в такт вдохам.

Мужчина сказал еще что-то. Девушка, чуть помедлив, взяла еще одну миску и вновь принялась рисовать. Оба трудились молча, проворно, с головой погрузившись в работу.

Харл пригляделся к мискам. Формой они практически досконально повторяли одна другую. Мужчина быстро лепил их из тонких глиняных колбасок, укладывая колбаски спиралью, виток за витком, все выше и выше. Затем он, смочив глину водой, разглаживал, разравнивал стенки и, наконец, клал миску в ряд других, сушиться на солнце, а девушка, выбирая те, что успели подсохнуть, украшала их росписью.

Долгое время Харл наблюдал за ней, запоминая каждый изгиб бронзово-смуглого тела, напряженную сосредоточенность взгляда, едва уловимые движения губ и подбородка. Пальцы ее оказались на удивление тонкими, длинные ногти, плавно сужаясь, заострялись к концу. Каждую миску она брала аккуратно, привычным движением, мазки наносила уверенно, быстро.

Охваченный любопытством, Харл придвинулся еще ближе. Орнамент на каждой из мисок она рисовала один и тот же, снова и снова: вначале птицу, затем дерево, затем линию, очевидно изображавшую землю, и, наконец, облако, парящее над самой землей.

Какой смысл мог заключаться в этом повторяющемся мотиве? Склонившись к мискам, Харл пригляделся внимательнее. В самом ли деле рисунок каждый раз одинаковый?

Девушка умело расписывала миску за миской, изображая на глине все то же самое, в том же порядке, что и прежде. Действительно, в основе сюжет не менялся нисколько, однако она каждый раз изображала его чуточку по-другому. Двух абсолютно одинаковых мисок среди готовых было бы не найти.

Все это озадачивало и в то же время восхищало Харла до глубины души. Тот же сюжет, но каждый раз хоть чем-то, да отличается от прежнего! Порой менялся цвет птицы, порой – длина ее пышного хвоста, чуть реже – положение дерева либо облака. Как-то девушка вместо одного облака изобразила над землей два поменьше, а землю порой украшали трава или очертания далеких холмов.

Вдруг мужчина, поднявшись на ноги, отер руки тряпицей, что-то сказал девушке, быстрым шагом двинулся сквозь кусты к поселению и вскоре исчез из виду.

Взволнованный, Харл огляделся вокруг. Девушка по-прежнему быстро, безмятежно орудовала кистью. Мужчина куда-то пропал, но она и в одиночестве продолжала работу спокойно, как ни в чем не бывало.

Харла охватили противоречивые, почти неодолимые чувства. Хотелось заговорить с девушкой, расспросить ее о рисовании, об этом сюжете, а главное – выяснить, почему рисунок каждый раз меняется в какой-нибудь из мелочей.

Хотелось сесть рядом. Рассказать что-нибудь, послушать, что скажет она. Странное дело! Откуда все эти стремления? Поди разбери… Перед глазами все поплыло, закачалось, помутнело, точно в тумане, затылок и поникшие плечи взмокли от пота. Тем временем девушка продолжала расписывать миски, не поднимая глаз, даже не подозревая, что Харл стоит прямо перед ней. Рука Харла сама собой потянулась к поясу, но тут же замерла. Охваченный нерешительностью, Харл перевел дух. Хватит ли ему смелости? Стоит ли? Мужчина наверняка вот-вот вернется…

Собравшись с духом, Харл щелкнул тумблером на поясе. Экран вокруг него затрещал, заискрился.

Девушка, вздрогнув, подняла взгляд, в ужасе вытаращила глаза…

И пронзительно завизжала.

Харл, ужаснувшись тому, что натворил, поспешил отступить назад и крепко стиснул винтовку.

Едва не споткнувшись, отшвырнув миски и краски, девушка вскочила с земли. Не сводя с Харла полных ужаса глаз, не в силах хотя бы закрыть рот, она шаг за шажком попятилась назад, коснулась спиной кустов, развернулась и со всех ног, с громким визгом помчалась прочь сквозь заросли.

Охваченный страхом, Харл выпрямился и поспешил включить защитный экран. В селении поднялась суматоха, однако панические вопли тут же сменились частым топотом множества ног и треском кустарника – очевидно, на помощь девушке, вмиг побросав дела, устремились все до единого.

Поспешно спустившись к ручью, Харл выбрался из кустов на открытое место… и тут же замер. Сердце в груди застучало с бешеной частотой. К ручью мчалась целая толпа сапов – мужчины с копьями, старухи, истошно визжащие дети. У самых кустов все они остановились, приглядываясь, прислушиваясь, с угрожающей целеустремленностью хмуря брови, но ненадолго. Не прошло и минуты, как толпа, яростно, с треском раздвигая ветви кустов, двинулась в заросли – искать его, Харла!

И тут в наушниках мерно защелкало.

– Харл! – резко, отчетливо окликнул его Эд Бойнтон. – Харл, где ты?

– Здесь, пап, здесь! – вздрогнув от неожиданности, с отчаянной радостью в голосе отозвался Харл.

Эд Бойнтон схватил его за плечо, рванул к себе так, что Харл с трудом устоял на ногах.

– О чем ты только думаешь? Куда исчез? Что натворил?

– Нашелся? – перебил отца Тернер. – Тогда живо назад, оба! Убираться надо, да поскорее. Они порошок повсюду разбрасывают.

Действительно, сапы цепью спешили к ним, горстями швыряя в воздух порошок белого цвета. Подхваченный ветерком, порошок – очевидно, что-то вроде толченого мела – клубился в воздухе, оседал на все вокруг. Еще часть сапов, возбужденно выкрикивая что-то на высокой ноте, кропила землю перед собой маслом из объемистых глиняных кувшинов.

– Верно, пора уходить, – мрачно согласился Бойнтон. – Если уж сапы разбушевались, связываться с ними крайне не рекомендуется.

Однако Харл замер на месте, уперся.

– Но ведь…

– Идем! – рявкнул отец, дернув его за руку. – Уходим, уходим! Нельзя терять ни минуты!

Харл в нерешительности оглянулся назад. Отыскать взглядом девушку не удалось, но остальные сапы суетились повсюду, горстями бросали в воздух толченый мел, брызгали во все стороны маслом… а часть их, вооруженная копьями с железными наконечниками, зловеще придвигалась все ближе, вороша ногами траву и кусты, постепенно сжимая круг.

Окинув их взглядом, Харл послушно последовал за отцом. Мысли кружились бешеным вихрем, путались в голове. Девушка исчезла, как не бывало, и больше он наверняка никогда с ней не встретится. Мало того: стоило ему показаться ей на глаза, она завизжала и умчалась со всех ног.

Почему? Чушь какая-то! Почему она шарахнулась прочь, не помня себя от ужаса? Что он такого сделал?

И почему ему не все равно, увидится он с ней еще или нет? Кто она для него? Ответа Харл отыскать не мог. Он попросту не понимал самого себя. На его взгляд, разумного объяснения случившемуся не было. С вещами настолько непостижимыми он не сталкивался еще никогда.

Шагая вслед за отцом и Тернером обратно, к яйцу, ошеломленный, раздавленный, Харл безуспешно старался уловить суть происшедшего между ним и девушкой, однако причина недоразумения оставалась загадкой. Сначала у него вдруг помутилось в голове, а после она будто с ума сошла… но почему? А ведь смысл во всем этом есть, наверняка есть – только ухватить бы ниточку…

Невдалеке от яйца Эд Бойнтон остановился и оглянулся назад.

– Счастье, что уйти удалось, – сказал он Харлу, покачав головой. – Взбудораженные сапы буквально звереют. Сапы – животные, Харл, вот кто они таковы. Животные. Дикари.

– Идемте, – поторопил их Тернер. – Убираться отсюда надо, пока не поздно.

Джули неудержимо трясло даже после того, как одна из старух дочиста вымыла ее в ручье, очистив от скверны, и с ног до головы растерла маслом.

Сжавшись в комок, обхватив руками колени, Джули сидела в уголке и дрожала, тряслась всем телом. Рядом, не снимая руки с ее обнаженного бронзово-смуглого плеча, мрачно хмурясь, стоял ее брат, Кен.

– Кто это? Кто за мной приходил? – стуча зубами, пролепетала Джули. – Откуда взялась эта жуткая… отвратительно жуткая тварь? Мне от одного ее вида худо сделалось!

– Как она выглядела? – сурово спросил Кен.

– Как… как человек. Только таких людей не бывает. Не может быть. Железный весь, от макушки до пят, ладони и ступни просто громадные, а лицо совсем бледное – белое, рыхлое, будто мука. В жизни не видела твари противнее. Белесая, железная, чахлая… вроде какого-то корня, выдернутого из земли.

Кен бросил взгляд на старика, сидевшего рядом и с напряженным вниманием слушавшего их разговор.

– Кто это мог быть, мистер Стеббинс? – спросил он. – Кто это мог быть? Вы разбираетесь в таких вещах. Кого она видела?

Мистер Стеббинс неторопливо поднялся на ноги.

– Стало быть, белая кожа? Бледная, рыхлая? Точно тесто? И огромные ладони со ступнями?

– Да, – кивнула Джули. – И… и еще…

– Что?

– Еще эта тварь была слепа. Вместо глаз какие-то штуки… пара черных кругов. Черных, как ночь.

Вновь задрожав, Джули опасливо покосилась в сторону ручья, а мистер Стеббинс напрягся, стиснул зубы и решительно кивнул.

– Знаю! – объявил он. – Я знаю, кто это был.

– Кто же?

Мистер Стеббинс, нахмурившись, забормотал себе под нос:

– Казалось бы, этого не может быть, но описание… описание…

Задумчиво морща лоб, старик устремил взгляд куда-то вдаль.

– Эти твари живут в пещерах, – наконец сказал он. – В пещерах глубоко под землей. В недрах высоких гор. Внизу, под землей, под горами, в громадных коридорах и полостях, самими же ими и вырытых. Твари эти – не люди. С виду похожи, однако не люди. Живущие в подземельях, они роют из земли металл. День и ночь роют, копят металл, а наверх поднимаются разве что изредка: на солнце не могут смотреть.

– А как они называются? – спросила Джули.

Мистер Стеббинс снова надолго задумался, напрягая память, вспоминая былые годы, некогда читанные древние книги, некогда слышанные предания. Твари, живущие под землей… с виду похожие на людей, однако не люди… роющие подземелья и добывающие из земли металлы. Слепые твари с огромными ладонями и ступнями, с белесой, как тесто, кожей…

– Гоблины, – объявил мистер Стеббинс. – Тварь, с которой тебе довелось столкнуться, называется «гоблин».

Джули, кивнув, еще крепче обхватила колени, во все глаза уставилась на землю у ног.

– Да, – подтвердила она. – Название как раз для нее. Жуткая тварь! Я перепугалась до полусмерти… вскочила – и бежать, бежать! Такая страшная, ужас! – призналась она, однако, подняв взгляд на брата, слегка улыбнулась. – Но ничего. Теперь мне уже лучше, и…

Кен, потерев широкие смуглые ладони одна о другую, с облегчением перевел дух, удовлетворенно кивнул.

– Вот и прекрасно, – сказал он. – Тогда идем, продолжим работу. Работы у нас – невпроворот. Целая куча.