Золоченые

8

Как только все девушки вновь занимают места в строю и все возвращается на круги своя, высокий командир подходит к краю своего помоста и снимает боевую маску. Его лицо одновременно надменно и властно, такое темное, едва ли не цвета полуночного неба, и суровое. Над острыми, словно ножи, скулами сверкают, пронзая нас, темные глаза.

– Я – капитан Келечи, командир джату, закрепленными за Варту-Бера, вашим священным тренировочным лагерем, – разносится по всему залу его голос. – Перед вами – самые недавние новобранцы Варту-Бера. – Келечи обводит жестом юношей, которые быстро снимают шлемы и маски. – Они здесь не только для того, чтобы служить вашими уру́ни, братьями по оружию. По завершении первых трех недель вашего обучения они присоединятся к вам и будут оказывать помощь на протяжении ближайших месяцев. Мы надеемся, что вы установите с ними прочную и глубокую связь, которая останется еще надолго после того, как вы покинете эти стены.

– Братья? – едва слышно шепчет Бритта, и тревога на ее лице – отражение моей собственной. Не могу представить ни одного из этих надменных юношей нашими братьями.

– Скорее шпионы, чтоб мы не забывались, – презрительно фыркает под нос девчонка с длинными косами.

Капитан продолжает, невзирая на нарастающие шепотки:

– Как вы все, без сомнения, знаете, смертовизги начали стекаться в свои первобытные гнездовья у гор Н’Ойо, сотнями тысяч.

– Сотнями тысяч… – эхом повторяет Бритта мои панические мысли.

Да, смертовизгов много, но я даже не представляла, каков истинный размах их числа.

– А чего вы, вероятно, не знаете – это то, что Хемайра лежит на их пути. Вот почему император Гизо постановил, что все алаки, даже новообращенные, должны раз в месяц выходить на вылазку как прореживать ряды противника, так и готовиться к грядущему походу. Вы должны изучить врага полностью, каждую его силу, каждую слабость, прежде чем встретиться с ним лицом к лицу на поле боя, и в этой задаче вам помогут новобранцы.

Шепот взрывается гулом. Раз в месяц на вылазку? Он что, всерьез говорит, что нам придется столкнуться со смертовизгами в диких землях?

В ужасе поворачиваюсь к Бритте, а капитан Келечи продолжает:

– Как только начнется обучение, вы столкнетесь с самыми страшными чудовищами во всей Отере, но вам не придется сражаться в одиночку. На каждом шагу вас будут сопровождать уруни. Даже во время вашей первоначальной подготовки они будут рядом, лишь по другую сторону стены, в ожидании момента, когда смогут с вами воссоединиться, ваши браться по оружию.

Он подает знак новобранцам, и те, выстроившись в ровную линию за его спиной, вновь вытягиваются в струнку. Маленький командир, который все это время хранил молчание, жестом приказывает нам сделать то же самое. Мы справляемся не так быстро, с тычками со стороны джату, но уже через несколько мгновений замираем напротив так, что два командира тоже смотрят друг на друга.

Затем капитан и его молчаливый спутник снова подают знак, и новобранцы, сделав шаг в сторону, начинают медленно проходить мимо нашей шеренги.

Теперь я понимаю. Так между нами распределят новых «братьев» – каждой достанется тот, кто остановится рядом, когда капитан Келечи прикажет застыть.

С каждым шагом новобранцев мое сердце подскакивает к горлу. Пожалуйста, только не жестокий мальчик, только не тот, кто ненавидит алаки, безмолвно умоляю я Ойомо. В памяти вдруг вспыхивает лицо Ионаса, и я его отбрасываю, молясь еще усерднее. Прошу, прошу, прошу…

Процессия все продолжается, тянется будто бесконечно, новобранцы медленно и целенаправленно продвигаются к концу нашей шеренги. Мимо проходят юноши, высокие, низкие, пухлые, худощавые. Южане, северяне, выходцы с востока, с запада. Все с одинаковым неприветливым выражением лица, многие с едва скрываемой презрительной усмешкой. Я так нервничаю, что вспотели ладони, а внутренности скрутило узлом. Я вдруг остро ощущаю, как убого выгляжу – вся растрепанная, в рваной одежде, лицо не скрыто маской.

Опускаю глаза и старательно разглядываю пол, не в силах больше смотреть. На мои молитвы не будет ответа. Юноши, похоже, так же не горят желанием быть здесь, как и мы, некоторые даже злятся, не хотят смотреть на наши лица. Могу только представить, что они думают, зная, что им придется работать с нечистыми девушками. С потомками демонов, настолько сильными, чтобы их разбросать, как та бунтарка.

Я продолжаю обливаться потом и смотреть в пол, пока не слышу команду:

– Стой!

Мгновение не могу поднять глаз. Что я там увижу? Отвращение? Страх? Я сглатываю ком, готовясь к разочарованию. И выпрямляюсь. К моему удивлению, передо мной стоит невысокий паренек с запада. Черные волосы, три вытатуированные линии от подбородка до губы. Когда юноша мне улыбается, в его карих глазах мерцают доброта и нежность, и от облегчения у меня по коже пробегают мурашки. Он не из тех страшных здоровяков. Честно говоря, если сощуриться, он даже смахивает на девчонку, с этими его длинными ресницами и застенчивой улыбкой. Улыбаюсь в ответ, и напряжение внутри разжимает тиски.

И тут капитан Келечи вновь командует:

– Новобранцы, шаг вперед – и повернуться к напарнице.

Шаг вперед?

Меня охватывает ужас, а юноша с запада печально пожимает плечами в знак извинения и подчиняется приказу, вставая напротив огненно-рыжей девушки. Я снова поднимаю глаза – и тону в захлестнувшем отчаянии. На меня сверху вниз смотрят суровые золотые глаза. Новобранец Кейта. И он нависает прямо надо мной.

Я с трудом слышу капитана Келечи, с трудом слышу вообще что-либо, кроме лихорадочного биения собственного сердца.

– Представиться!

На лице Кейты не отражается ровным счетом ничего.

– Я – Кейта, – произносит он. – Кейта из Гар-Фату.

Вся моя выдержка уходит на то, чтобы продолжать на него смотреть, а не опускать голову от стыда. Наконец вымучиваю ответ:

– Дека из Ирфута, – бормочу я.

Он кивает.

Капитан Келечи и его напарник тоже стоят лицом друг к другу.

– Протянуть руку, – приказывает он, протягивая ладонь второму, молчаливому, командиру, который все еще в маске.

Я как никогда уверена, что это женщина. Все мужчины уже сняли маски.

Она обхватывает его предплечье, он делает то же самое, в непристойном подобии брачного ритуала.

– Пожмите руки в знак содружества.

Я и Кейта смотрим друг на друга и повторяем за командующими.

Я дрожу. Его ладонь теплая, мозолистая… умелые руки, руки меченосца. Такими руками Ионас вонзил мне в живот клинок. Это воспоминание так потрясает меня, что я едва заставляю себя не отдернуть руку. Смотрю в глаза Кейты, пытаясь преодолеть страх.

К моему удивлению, он отводит взгляд в сторону, но потом замечает, как я таращусь. На его лице застывает холодное выражение. Хватка на моей руке ослабевает.

Я почти благодарна капитану Келечи, когда он опять заговаривает.

– Отныне и до самой смерти вы связаны, – объявляет он. – Братья и сестры по оружию. Уруни.

От этих слов по моей спине пробегают мурашки. Как будто… дурное предчувствие… Когда я вновь поднимаю взгляд, лицо Кейты еще мрачней, еще суровей прежнего. Я едва дышу, едва могу стоять так близко к этому юноше, который теперь будет моей ниточкой, связывающей меня с нормальным миром. Миром, частью которого я уже не уверена, что хочу стать. Миром, который определенно не желает иметь ничего общего со мной.

– Рада встрече, Кейта, – бормочу я, силясь прогнать беспокойство прочь.

Юноша резко кивает.

– Рад встрече, Дека из Ирфута, – отвечает он.

И отпускает мою руку.

На этом церемония подходит к концу. Юноши вереницей покидают зал, за ними следом уходят командиры, а к нам возвращаются провожатые. Все происходит так быстро, что я с трудом отмечаю, как оба пустующих помоста занимают чиновники в желтых мантиях, как мы снова выстраиваемся шеренгой, на этот раз перед помостами. Теперь начинается зачисление как таковое. Девушки подходят к чиновникам, те их осматривают и записывают в свитки с помощью облаченных в коричневые одежды подручных, снующих туда-сюда, как муравьи. Первая в моей шеренге девчонка – хрупкая, болезненного вида южанка – тихо плачет, пока подручные тыкают ее и ощупывают, громко называя результаты.

– Рост – пять дланей, три узла. Сильно истощена. Первичные признаки цинги.

Хмурюсь, меж бровей залегает морщинка. Истощена? Как так вышло, что она истощена, а я, проспав несколько недель на корабле, – нет? Противоестественно… раздается в моей голове шепоток, прогоняя все мысли о Кейте и о том, как он холодно взирал на меня сверху вниз. Я закрываюсь от настигающих меня страхов, пытаюсь найти объяснение нашим отличиям. Может быть, некоторые алаки более болезненны, а другие, как я, просто-напросто от природы здоровее. Есть же множество вполне логичных разгадок.

Провожатый девушки, коренастый бородач, разражается громкими возмущениями, когда ему выдают лишь полмешочка золота.

– За каждую девку мне обещали шестьдесят ота! Шестьдесят! – брызжет он слюной.

– Эта – хилая и недокормленная, – громко и неумолимо отвечает подручный. – Тебя предупреждали не обращаться дурно с собственностью императора.

Собственность императора… Меня захлестывает волна отвращения. А я-то думала, что мы должны быть воинами.

К этому моменту все провожатые уже в середине зала – кроме Белорукой, и не то чтобы я была удивлена ее отсутствием. Вряд ли ей так нужно золото, которое здесь раздают за услуги. Наше путешествие казалось для нее скорее развлечением. И я не в первый раз задаюсь вопросом, кто же она такая и почему отправилась в такой путь ради будто бы забавы.

Пока я кручу в голове этот вопрос, в нос вдруг бьет жуткий запах гари. Давлюсь тошнотой, что тут же подкатывает к горлу, на поверхность всплывают страшные воспоминания. Раздаются отчаянные крики, я рывком разворачиваюсь в их сторону, напряженная, как пружина.

Помощник чиновника окунает руки рыжеволосой в глубокую чашу с чем-то похожим на жидкое золото.

Проклятое золото, наша кровь.

Слюна становится кислой, рвота подступает все сильнее, но я сглатываю, глядя на девушку, что теперь безудержно рыдает, уставившись на свои руки. Теперь они покрыты золотом от кончиков пальцев до локтя. Как будто она, умерев, наполовину погрузилась в золоченый сон. От этой мысли у меня по спине стекают тоненькие ручейки пота.

Больно не будет, подбадриваю я себя, когда очередь немного подвигается вперед. Просто немного пожжет. Самую капельку. Но я знаю, что это неправда. Вонь гари усиливается, яркая и бьющая по чувствам сильнее, чем та, что терзает меня в воспоминаниях. Что-то не так с этим проклятым золотом, в него что-то добавили, чтобы оно липло к коже алаки.

Раздаются новые крики, мое зрение туманится. Душа уходит в пятки, все тело на грани.

– Дека, дыши. Дека! – будто издалека доносится голос Бритты.

Меня обнимают мягкие руки. Тепло.

– Я здесь, Дека, – шепчет ее голос. – Со мной ты в безопасности.

В безопасности…

Не сразу, но все-таки делаю прерывистый вдох и с трудом киваю.

– Все в порядке, – хриплю я.

Сглатываю тошноту и расправляю спину как раз вовремя, чтобы увидеть, как подручный позолотил девушку передо мной. Она прижимает к себе руки, на коже блестит золото. У меня дрожат пальцы. Я следующая.

Восточный чиновник, восседающий надо мной, в тусклом свете кажется бледным и пугающим.

– Шагни вперед, дитя, – манит он, властным жестом поправляя очки.

Делаю как велено, и он поворачивается к помощнику:

– Имя?

– Дека из Ирфута, – послушно зачитывает тот.

– Ты здесь по своей воле? – спрашивает чиновник.

– Да, – шепчу.

На другом конце зала воет очередная девушка, чьи руки опускают в чашу. Снова в нос ударяет запах горящей плоти, снова вскидывается внутри меня страх.

– Громче.

– Да, по своей воле, – отвечаю я.

Стараюсь не смотреть на чашу.

– Ты ищешь отпущения грехов?

– Да, ищу.

Чиновник удовлетворенно кивает.

Я каменею, когда один помощник принимается за осмотр, грубо дергая меня.

– Вес умеренный, рост пять дланей, пять узлов, волосы черные, глаза серые, никаких особых отметин, превосходное здоровье.

Закончив оценку, помощник кивает мне на чиновника. Запрокидываю голову.

– Клянешься ли ты в верности императору Гизо и его армиям?

Такого вопроса я не ожидала, потому медлю с ответом.

– Да.

Снова крики. Пот по спине теперь течет ручьем.

– Тебя привезла Владычица эквусов.

– Владычица…

Лишь спустя пару мгновений соображаю, что он говорит о Белорукой. Ну конечно, ее тут называют именно так, из-за Браймы и Масаймы. Правда, она относится к ним скорее как к спутникам, чем как к скакунам.

– Да, – выдавливаю я сквозь панику.

Чиновник снова кивает.

– Не причиняла ли она тебе физического вреда, не пыталась ли продать твою честь другим?

Мигаю, застигнутая врасплох. Не это ли случилось с теми девушками? Я-то думала, что провожатые не должны причинять им вред, но с другой стороны, люди часто делают то, что им не положено. Перед глазами мелькают образы старейшин, надо мной нависают их ножи и ведра, вот-вот мне в очередной раз отворят кровь. Втягиваю воздух, с выдохом избавляюсь от воспоминания.

– Нет, – наконец отвечаю я.

– Что ж, гора с плеч, – ворчит под нос чиновник. – Эта обойдется без лишнего свитка.

Скрежещу зубами. Лишний свиток? Девушек обесчестили, разрушили им жизнь, а он беспокоится лишь о том, чтобы не перетрудиться. Он, как только что ушедшие джату, с этими их ложными обещаниями прав и свобод. Приходится снова выдохнуть, чтобы лицо не выдало гнев.

– Золото, – командует чиновник помощнику и, пока тот несет чашу, переводит взгляд на меня. – Это золото изготовлено особым образом, чтобы отмечать вас как собственность императора. С каждым годом оно будет тускнеть и с двадцатым годом службы исчезнет совсем. Золоченый сон не поможет от него избавиться, так что не пытайся убивать себя, твой срок это не сократит.

Не пытайся… убивать себя…

Я в таком состоянии, что в голове кружат даже не мысли, а их обрывки. Когда наконец я понимаю, что мне сказано, помощник уже закатывает мне рукава, а затем окунает мои руки в чашу. С губ срывается жалобный всхлип, хотя я чувствую лишь мимолетное ледяное покалывание. Стараюсь сдержаться, не обращать внимания на ужасный запах теперь уже моей горелой плоти, но тело дрожит, кисловатый привкус во рту все сильнее.

– Она позолочена, – говорит помощник.

– Она должным образом учтена, – заключает чиновник и смотрит на меня поверх очков. – Принеси славу Отере, алаки – себе и своему уруни.

Как только я оказываюсь за дверями зала, меня выворачивает наизнанку.