Знай свое место

Фатеева Людмила Юрьевна

Знай свое место

Рок-нечто в литературной аранжировке

- Эту книгу я хочу посвятить тебе.

- Нет, - подумав, ответил он. - Посвяти ее Автору Книги Судеб. Я уступаю ему свою очередь. А для меня ты напишешь другую, лучшую...

- Скромный ты мой.

- Да, я такой.

Автору Книги Судеб посвящается...

ОГЛАВЛЕНИЕ:

Часть первая. ЖРЕБИЙ БРОШЕН.

Часть вторая. МОСТЫ СОЖЖЕНЫ.

Часть третья. ПЕРЕЙТИ РУБИКОН.

Часть четвертая. ОЙ!... ГДЕ ЭТО МЫ?

Словарь Терминов.

Рекомендации по употреблению:

-- Читать медленно, со вкусом, тщательно пережевывая отдельные фразы.

-- Глотать осторожно, не принимая на веру все подряд.

-- В связи с особенностями мыслеварительного тракта употреблять с утра пораньше не рекомендуется - грозит несварением мозгов на уровне логического восприятия.

Краткая предыстория создания этой книги:

В Природе всё не просто так - суждено...

("Агата Кристи", из спетых песен)

"В Начале было Слово...", потом Мысль... потом Дело... А еще раньше приснился нелепый сон. С него все и началось. И сложилась хаотическая мозаика мыслей пятнадцатилетней давности. И переродилась общность единства разрозненного количества в единое общее нового качества.

Часть первая

ЖРЕБИЙ БРОШЕН

Наблюдать удобней с крыши,

Там никто не замечает.

На земле скребутся мыши,

Мыши, мыши...

А там они летают...

(из спетых песен)

Шуру посетила ипохондрия. Деньги и продукты подходили к концу. Приговоренный к длительному отключению холодильник давно отплакал дистиллированными слезами от обиды и тоски. Вместе с ним грустил и Шура. Несоразмерно щедрый гонорар за пустяковую работу он растянул на возможно долгий срок. От вознаграждения остался лишь значок на память. Зато какой! шедевр, а не просто металлическая побрякушка. Шура прикрепил его на кухонную штору, как символ ложки меда в бочке дегтя, чтобы выправлять настроение забавным воспоминанием. И сейчас, глянув на кругляшок значка, он скривил губы в ухмылке. Надо же до такого додуматься...

Как-то Шуре позвонил знакомый и предложил заменить гитариста - сыграть на похоронах.

- Гитара? На похоронах?!

- Елки-баксы зеленые! Ну тебе какая разница, Шура? Хоть арфа с геликоном на фоне патефона! Платят же!

Шура хотел кушать. И Шура пошел.

Провожали усопшего в последний путь от колонн мраморного холла бывшего Дворца имени Металлургов. От былых времен повышения культуры металлургов остался на память только вылинявший до безобразия и почему-то до сих пор не снятый с фасада (и с повестки дня?) транспарант - "Металлурги! Ваша сила в плавках!". В этот скорбный день в здание пускали только по пропускам. На входе команду музыкантов обыскали, потом проводили в огромный зал. По центру на возвышении стоял удивительно маленький гроб, кажется, орехового дерева, по бокам застыл бритоголовыми статуями караул. На стуле у гроба, сгорбившись, сидел мужик во фраке.

"И деньги не спасли, - подумалось Шуре. - Папаша безутешен. Наследника потерял. А вот мамаши что-то не видно". Впрочем, Шуре не было до мамаши никакого дела. Тем более что музыкантам что-то уже давно объяснял распорядитель похорон - представительный мужик в смокинге. Чего распинается? Шопен он и в Африке Шопен. Сыграем.

- Шура, ты "Мурку" давно играл? Не собьешься? - деловито поинтересовался ударник.

- Какую "Мурку"?

- "Ты мой Муреночек".

- Зачем?

- Ты вечно где-то летаешь! Говорили же только что. Играем "Мурку", в наиприскорбнейшем миноре.

- На похоронах?!

- Шура! - уже разозлился ударник. - Разуй глаза! Кого хороним-то?!

Шура проследил за рукой коллеги и чуть не уронил гитару: На стене, перевязанный черным бантом, висел портрет рыжего лохматого котяры в полный рост. Кот нагло щурился на присутствующих.

- Так... как же? Кто в гробу-то? Кошак что ли? - поперхнулся Шура.

- Любимый кот хозяина по кличке Мурлен Мурло Первый. В смысле, кота так звали. В миру для особо приближенных - просто Мурзик. Его позавчера конкуренты удавили, знали, куда надавить - на самое больное. И повесили прямо перед окном. Хозяин, у него у самого-то морда кота блудливого, утром на кухню вышел и чуть сам не скопытился, - охотно объяснял Шуре ударник. - Но оклемался. На похороны разорился. Да ладно, на похороны. Как-нибудь загляни краем глаза в гробик - котяра лежит, как живой - на спине и лапки на пузе скрещены. Набальзамировали. Усы напудрены и под лаком. Еще и похоронят в фамильном склепе. Хорошо быть кисою... Эх, на хрена я человеком родился!

"Мурку" играли вдохновенно. С душой и огоньком. Старались, как могли. Шура пух от сдерживаемого смеха, глядя на хозяина, никак не дававшего закрыть крышку гроба. Здоровый рыжий мужик бросался к трупику любимца с душераздирающими воплями:

- Солнце мое!!! На кого бросил?!! Мурочка!! Ой, играйте, ребята, играйте, любил он эту песню, - это уже музыкантам, - ой, Мурочка-а-а-а! А-А-А, падлы, У-у-у-рою-у-у-у!!!

Шура любил животных. И ему было даже жаль этого кота, тем более что, судя по фотографии, при жизни это был великолепный представитель генофонда кошачьих. Но когда Шура смотрел на хозяина, срабатывало воображение, не к месту разыгравшееся. Шура ясно представлял, как скорбящий хозяин резко и густо, как-то враз, обрастает шерстью, такой же рыжей, тем более что даже масть менять не надо. И возле гробика появляется увеличенная копия усопшего. В смокинге и с бантиком "Кис-Кис". В Шурином воображении сочетание огненной шерсти и черного фрака давали совершенно потрясающий эффект.

Прощание длилось долго. Шура уже был на последнем издыхании, прекрасно понимая, что за малейшее проявление непочтительности к усопшему, он будет строго наказан. Если вообще жив останется. Но вот мощный поток желающих проститься иссяк. Хозяина все-таки оторвали от покойного. Гробик вынесли. Зал опустел. Тогда-то, вместе с деньгами, каждому музыканту вручили значок с портретом Мура. Значок Шура спрятал в карман, но когда пересчитал сумму, охнул и извлек сувенир на свет божий.

- Ну ты и кадр! - обратился он к портрету. Портрет самодовольно пошевелил усами.

Значок занял почетное место среди ценных памятных сувениров, разгоняя в черные дни тоску и печаль. Но сегодня и он не помог.

Снова явственно нахлынуло ощущение, регулярно посещавшее Шуру вот уже несколько последних дней - сидит он один в огромном пустом безмолвном зале кинотеатра на последнем ряду и смотрит фильм - один-единственный сеанс, специально снятый для одного зрителя каким-то однозначно бездарным режиссером по банально-унылому сценарию. Фильм называется Бег по кругу в тупике. На экране один актер - Шура в роли Шуры. Сюжет простой - сцены из жизни музыканта, из Шуриной жизни.

Ширпотребных песен на потеху потребителям попсы он писать не умел. Нет, Шура не презирал ту конвейерную муть, которая "на ура" фонтанировала в широкие массы восторженных потребителей неиссякаемым потоком. Он считал, что делать эти "пач-пач-пач" и "чап-чап-чап", тоже нужен своего рода талант. И не так страшно, что это не имеет никакого отношения к Музыке по сути своей природы. Раз это производится и поглощается в таком количестве, значит это кому-то зачем-то необходимо. Шура не отказывался иногда подрабатывать сессионным музыкантом и помогал с аранжировками подобной лабуды своим знакомым. В редкие периоды умственного затмения Шура даже испытывал нечто вроде зависти к ним, нашедшим свое место под коварным солнцем шоу-бизнеса, потому как знавшим свой шесток и помнившим свой номер. Шура видел, какой это, тоже нелегкий, хлеб. Просто, Шуре все это было абсолютно не интересно и глубоко скучно. А на студийную запись собственных вещей требовались приличные деньги, которых естественно никогда в его непутевой и бесполезной жизни не было. К тому же, всё Шуре казалось, что написанное им в результате многолетних ночных бдений на кухнях разных квартир и городов, мелко, вычурно, что музыка должна быть другой - проще, добрее, естественнее.

Как в начале того давнего сна, который Шуре когда-то приснился. Самой музыки из сна он вспомнить не мог, но вот ощущение восприятия Настоящей Музыки осталось, и, похоже, стало для Шуры эталоном и мучительным терзанием души навечно. Пусть хотя бы и во сне, но ведь та Музыка - Музыка его разума, всплывшая во сне из глубин подсознательного.

Ко всему прочему, за окном и в мыслях отчетливо запахло скорым приходом новой весны. Уже две недели в голове царил невообразимый раскардаш: носились неуловимые строки, слова рассыпались трухой, не желая складываться в единственно правильные фразы. Знакомое чувство творческих схваток истязало по-садистски. Что-то новое крутилось в голове, а в руки не давалось. Впрочем, Шура и не торопился. Он знал, что рано или поздно тема созреет и воплотится в песню, может, в концепцию целого альбома. Но когда это случится?

На голодный желудок думалось и писалось легче - проверено не на один раз. Но на слегка голодный. А если голодание становилось нормой жизни на несколько дней, творческие мысли расплывались, трансформировались, постепенно обретая форму всевозможных кулинарных изысков. Впрочем, он сейчас с восторгом согласился бы и на бутерброд с ливерной колбасой. Неужели снова придется искать очередного малолетнего балбеса, которому приспичило освоить азы музыкальной грамоты, или идти в кабак к ребятам, чтобы лабать современные варианты "Мурки" и новоиспеченные сочинения русских "шансонье" - "Три аккорда, три аккорда я тебе сыграю гордо".

Такие перспективы предполагали довольно-таки долгое отвлечение от собственной темы, а когда-нибудь записать и выпустить свой альбом хотелось неистребимо. Шура сидел в любимом углу и вяло перебирал струны гитары, пытаясь настроиться на творческую волну. Сумрак за окном сгущался, и в музыканте затеплилась надежда, что, может быть, эта ночь придет на помощь.

Едва из-за крыши соседнего дома выглянул игривый месяц, казалось, протяни руку с той крыши - и дотронешься до бело-желтого забияки, из глубины Шуриной памяти стали воскресать строки. Что-то душевное, давно забытое настойчиво рвалось наружу. Шура стянул длинные волосы, предмет зависти всех знакомых женщин, резинкой в хвост, закрыл глаза и прислушался к внутреннему голосу. Медленно, осторожно, но она появлялась на свет - новая старая песня. Боясь спугнуть новорожденную, Шура, не открывая глаз, нашарил ручку и лист бумаги и с закрытыми же глазами торопливо начал записывать. Строку за строкой, строку за строкой, кривые, косые, налезавшие друг на друга, но те самые, единственно правильные, честные и красивые фразы. За каждой строкой вставала музыка, однозначно единственная, без вариантов и сомнений, именно для этих слов, дополняя их и наполняя смыслом второго глубинного уровня. Когда Шура открыл глаза, перед ним лежал коряво исписанный лист с заветным текстом. Музыка уже колотилась внутри музыканта, требуя воссоединения со словами, чтобы, слившись, возродиться в новом качестве с собственным смыслом. И Шура запел...

А между тем на небе звезды

как и сотни лет назад

во тьме мерцают.

Они смотрели как работал Бах, Бетховен,

Моцарт Леопольд и сын.

...Наблюдать удобней с крыши...

("Мыши на крыше", из спетых песен)

...Сначала потихоньку, робко, словно пробуя на вкус новое произведение. Получалось здорово, и Шура самозабвенно отдался новой песне. Замер последний аккорд. Шура поймал себя на мысли: сожрать бы что-нибудь, конечно, не помешало бы, но грешно гневить Бога. Это уже было бы слишком хорошо.

С тем и уснул, улыбаясь ...

ОТКРОВЕНИЯ НА КРЫШЕ

1.

Сегодня ей пока везло. По крайней мере, с погодой. Вообще-то, апрель выдался на удивление ранний. Солнце старательно согревало землю, щедро разбрасывая лучи. Снег обиделся на быстрое потепление, обильно заплакал и потек мутными ручьями. Несколько дней горожан удивляло необычайно яркое солнце и по-летнему синее небо. И вдруг, как по заказу - с утра набежали тучки и висели над городом, не проливаясь дождем. Никаких бликов, солнечных зайчиков, которые замечает любой телохранитель, даже новичок, если он не законченный лох, конечно. А это место вообще для исполнения противное - открытое со всех сторон, окрестности, как на ладони, и солнце постоянно мешает прицелиться - и когда клиент выходит утром, и когда возвращается вечером. Да, жилье выбирали и составляли распорядок дня для клиента, конечно, крутые спецы. Все учли, чтобы обезопасить хозяина.

Худенькая спортивного сложения девушка замерла на крыше. Основное в её работе - ожидание. Проскользнула мышкой на рабочее место, собрала винтовочку и лежи, жди, когда клиент созреет. Этот последний - совсем пакостный попался. Третий день она караулила, и все какие-то досадные сторонние помехи и непредусмотренные обстоятельства. Завтра - крайний срок. Если опять неудача, в клочки разлетится наработанная репутация. Хорошо, если только она.

Природа наградила девушку весьма неприметной внешностью, словно изначально готовя к своеобразной профессии. Ей еще не было и тридцати, а уже опытный и ценный киллер. И не потому, что злая на весь свет или, напротив, бездушная ледышка. Пути человеческие неисповедимы.

На детство и юность Ирине грех было жаловаться. Училась прилично, воспитание нормальное получила - бабушка была замечательная, царство ей небесное. Много и жадно читала. В школе Ира была чемпионом области по стрельбе, потом институт, тренерская работа. Когда ее воспитанник подстрелил свою одноклассницу - не насмерть, но девочке хватило на пожизненную инвалидность - было очень много шума. Ирину с треском выгнали за отсутствие спортивной этики и плохую воспитательную работу среди вверенных детишек. С таким заключением ее уже нигде не принимали. Долго и бесполезно она пыталась что-то кому-то доказать, обивая пороги высоких и не очень учреждений. Было обидно и абсолютно бессмысленно. Отчаявшись, Ирина пошла на телепередачу и в идиотской, пахнущей чужим едким потом, "маске исповеди", изготовленной, судя по всему, пьяным извращенцем, нагородила такого, что у самой волосы под маской дыбом стояли. Но отступать было поздно, и она несла все более и более откровенную чушь. А потом вошла в раж и уже вдохновенно вещала про социальную несправедливость, бездушие чиновников, больное общество, импотенцию законников. И договорилась до благородной работы киллера, этакого Робин Гуда, в духе "О, дайте, дайте мне гранату".

Бритоголовым стокилограммовым ребятам, которые через неделю после передачи поджидали Ирину в ее же собственной квартире, выделенной когда-то чемпионке щедрым Спорткомитетом, она и не пыталась объяснить, что просто было дурацкое настроение, что на самом деле нет никакого желания убивать людей, какие бы они нехорошие ни были. А когда солидный лысый дядя на скромной трехэтажной дачке ласковым голосом, от которого все внутри заледенело, предложил девушке конкретную работу, отказаться уже было совершенно невозможно. Но, Ирина даже наедине с собой отмахивалась от мысли, что спала после первого клиента, на удивление, спокойно. По иронии судьбы, или по тонкому умыслу лысого, им оказался вконец зажравшийся туз из верхушки Спорткомитета, который поставил жирную точку на тренерской карьере Иры. Попросту говоря, именно он обрубил девушке все ниточки к спорту. А где один жмур, там и следующие...

2.

Я лежу на крыше многоэтажки, свято соблюдая основную заповедь: не расслабляйся, а то... Вот уже год как работаю без подстраховки, без напарника. Сегодня - мой юбилейный клиент. Я должна сработать его с блеском. Три раза я откладывала, три раза мешала какая-нибудь мелочь. Мне дали пять дней. Уже четвертый.

Внутреннее ухо уловило слабый шорох за спиной. Даже не шорох, а шелест. Слегка повернув голову, до предела скосила глаза, свободную руку положила на рукоять пистолета. На ближайшей телевизионной антенне висела громадная летучая мышь. Она внимательно изучала меня. Бред. Я зажмурилась. А когда открыла глаза, вместо мыши оказался мужик. Что за черт, я же собственноручно намертво закрыла чердачный люк. Нервы сдают, была первая мысль, надолго меня, как киллера, не хватит. Не мое это, не мое. Все это пронеслось в голове единым духом. Дальше действовала не я, а автомат, заложенный внутри меня. Пистолет тихонько плюнул - один раз, другой, третий. Не может быть! Я расстреляла всю обойму. С пяти шагов. И все мимо. Без каких-либо последствий для мужика. Наверное, я еще сплю. Вот сейчас проснусь и после традиционных утренних церемоний пойду на работу.

И я снова на мгновенье прикрыла глаза. Мама... Крыша... Пистолет... мой... собственный... Испытанный... Мужик... Целый и невредимый... на самом деле. Все. Приехали.

Мужик по-прежнему стоял, склонив голову на бок, и вполне дружелюбно смотрел на меня, словно и не заметил покушения на его жизнь. Пока я оценивала ситуацию, мужик вдруг подмигнул, смачно икнул, тряхнул бутылкой в черной от грязи руке и хрипло каркнул:

- Примешь?

Впервые за последний год я растерялась. И не знала, как поступить.

А он спокойно подошел ко мне и уселся рядом. Достал пластмассовый стаканчик, открыл бутылку, благоговейно налил красного пойла и, цедя, со вкусом, выпил.

- Тебе не предлагаю, - облизнув губы, проговорил он и хихикнул, - ты на работе, да и ни к чему тебе это.

В моей голове был полный сумбур.

- Ты как сюда попал, мужик?

- Да я с соседнего дома, - махнул он рукой вправо.

Я мельком глянула в сторону ближайшей высотки. "Сумасшедший", - пронеслось в голове.

- Да ты меня не бойся, - шмыгнул носом мужик. - Я смирный. Вот раньше бывало - да, а сейчас, - он махнул рукой. - Дисциплину соблюдаю, да. Эх, мне б годков триста скинуть, - мечтательно закатил мужик глаза.

Я обшарила глазами крышу в поисках гильз. Ни одной. Может, кто-то патроны заменил на холостые? Что же, из винтовки его шлепнуть?

А мужик, словно прочитав мои мысли, пророкотал:

- Это вы зря, барышня, - перешел он на "вы". - Такая погода замечательная, настроение хорошее, вот, видите, бутылку достал. А у вас дурное на уме. Что за народ пошел - чуть что, сразу в морду лица норовят, или, положим, как вы "шлепнуть". Не ищи пульки, не ищи. Нету их. Где теперь летают, никто не ведает.

- Кто летает?

- Вот трудная вы, барышня! Да бросьте вы голову ломать. Я не Кио, не Акопян даже. Я ж по-доброму, по-простому к вам.

Я озадаченно вгляделась в глаза нежданного визитера. Пронзительные, совсем молодые, никак не вязавшиеся с его внешностью. В самых зрачках вдруг возникли маленькие смерчевые воронки, и меня потащило, потащило... Ощущение было настолько реальным, что я безотчетно вцепилась в шероховатости покрытия и покрепче уперлась ногами.

- Смотрю, вы лежите в одиночестве, - продолжал этот странный бомж, - дай, думаю, составлю компанию.

- Как же ты меня увидел?

- Всяк умеющий видеть, да узрит, - усмехнулся он уголком рта. - Это я сейчас еще вижу вполовину, а вот лет этак сто назад я был орел. Ваша винтовочка мне была без надобности. Единым взором пронзал пространства насквозь в биоритме смерча! Впрочем, сейчас бы мне на курорт, отдохнуть не месячишко, но годик-другой от жизни поганой, может, я и обрел бы прежнюю силу. Да в моем положении особо не разлетишься.

- Денег на билет нет?

- Денег, - усмехнулся снова мужик, - я бы своим ходом рванул, пешком бы слетал, да разрешения не дадут. Путевки по блату только.

Я выпучила глаза:

- Мужик, профкомы и месткомы умерли вместе с Совком, какие сейчас путевки? Были бы деньги...

Мужик снова налил в стаканчик, потом, почему-то из-под подкладки замызганной кепчонки достал и уважительно, не спеша, развернул батончик детского гематогена.

- Ух! Чуть не забыл, мировой закусон. Угощайтесь, дама.

Это было уже слишком. Я одурело замотала головой.

- Ну, как изволите. Так вот, если бы все было так просто, - он опрокинул стаканчик в рот. - Такие порядки нынче завели. Попробуй без путевки заявись мигом осиновым колом наградят. А жизнь, какая б она поганая ни была, она дороже.

Я, мадам, вам такой жизни не пожелаю. Думаете, мне приятно среди бомжей жить? Хотя, они вроде бы наши люди. И образ мыслей подходящий, и образ жизни среди людей не светятся, выбирают места потемней, попустынней. Но все ж не то. Слой грязи вместо крема от солнечных лучей использовать, да и лексикон уродуется... Опустился я с ними, поиздержался. Все казалось неприличным на работу устраиваться. Не принято было у нас работать. Такие законы были в нашем братстве. А сейчас пошел бы, да места все заняты. И вид у меня мало презентабельный. Вот и обитаю в подвальчике, изредка по ночам да в пасмурные дни на крышу вылезаю - воздуха свежего глотнуть. А сегодня вот вообще пирую, указал он на бутылку, - крайне редко такое удовольствие получаю.

Я была совершенно сбита с толку.

- Мужик, что ты мне голову морочишь? Какие путевки? Какое братство?

Мужик обыденно вздохнул:

- Да, наше, вампирское.

3.

Я неловко дернулась, нечаянно нажала на курок, и пуля ринулась на волю. Я лишь успела подумать, что надо смываться, а мужик вдруг молниеносно рванул в воздух на пару метров от крыши и через секунду вернулся на место.

- Осторожней надо быть, барышня, - укоризненно сказал он, протягивая мне раскрытую ладонь.

Я ущипнула себя. Полет мужика мог быть галлюцинацией, как следствие нервного перенапряжения. Но пуля, лежавшая на протянутой ладони, совершенно реальная, которую можно пощупать, не была плодом воображения. Я тупо смотрела на смертоносную еще горячую кроху и ничего не соображала. В голове было пусто, как в трухлявом дупле. Потом туда залетела оса и тоненько зазвенела.

- Эй, эй, девонька, - замахал перед моими глазами рукой мужик. - Куда улетела? Да не пугайся ты. Ну, вампир. Вампир, кстати, не гоблин поганый. Мы ж тоже люди, хоть и нелюди.

Впервые за долгое время я испугалась. И в то же время никак не могла поверить в увиденное и услышанное. Наверное, вся эта гамма чувств отразилось на моем лице, потому что мужик принялся убеждать меня в том, что он на самом деле вампир и нисколько не опасен. Потому как находится в чрезвычайно приятном расположении духа, да и законы сдерживают. Для убедительности мужик немного полетал над крышей, обратившись в летучую мышь, заставил потрогать здоровенные клыки, правда, несколько туповатые (от длительного бездействия, - объяснил он) и несколько шершавый выше нормы язык.

Мне ничего не оставалось, как поверить, что со мной на крыше сидит вампир. Я мысленно начала прощаться с жизнью, спешно прося прощения у осиротевших не без моей помощи детей и овдовевших женщин. Произнеся краткую молитву, я обреченно вздохнула. А наблюдавший за мной мужик развеселился.

- Что обмерла?

- Так тебе же положено укусить меня. Вот и кусай. Деваться-то мне некуда. Не тяни, чего там.

Мужик хмыкнул.

- Дитя наивное, ты веришь всем этим басням? Про кровавые пиршества, смертоносные оргии... Все это было почти так, как пишут в сегодняшних книжках, если нездоровые сенсации откинуть, да кануло в Лету. А сейчас, - мужик горестно махнул рукой.

4.

- Я часто скучаю по тем временам, когда был молод и всесилен. Ну, почти. И гурман еще тот. Человеческая кровь, она тоже всякая. Если можно позволить себе такое сравнение, то от бульонных кубиков мадам Буль-Буль (надо же было иметь наглость так назваться!) до изысканных деликатесов. Это, моя милая, зависит от массы причин - пол, возраст, болезни наследственные и приобретенные. Букет встречается еще тот - зависит от генетических нюансов до настроения, от степени испуга или предсмертной эйфории клиента, а значит и от процентного содержания адреналина, или бета-эндорфина, и даже от времени суток, мадмуазель. Ради хорошего экземпляра, что мне стоило, обернувшись летучей мышью, перенестись за сотни, иногда тысячи километров в поисках даже легкого, но всегда изысканного ужина. Я не занимался глупостями вроде сворачивания шей, дробления костей, как, например, мужланы-оборотни. Нет, будучи потомком знатного рода, я обладал утонченным вкусом. Так сказать, голубая кровь. Куда приятней было очаровать молодую дворяночку и в самый сладострастный момент вонзить левый клык (я - левша) в податливую шею, - мужик застонал от воспоминаний, а я поспешила отодвинуться. - Нет, лучше не вспоминать. Тем более что сейчас аристократы практически перевелись. Относительно голубой считается кровь гомосексуалистов. Но ее нет в достаточном количестве, да и опасно ее пить в настоящее время. Заразы полно всякой, сами знаете. Мой кузен как-то нарвался на одного с гнилой голубой кровью - теперь на инвалидности, последняя стадия разложения. А все негры эти из проклятой Африки.

- При чем здесь еще и негры-то? - в очередной раз удивилась я, но на этот раз вслух.

- Негры подарили человечеству две вещи - джаз, потому как им было лень учить нотную грамоту, и СПИД - потому что мыться не любят, - авторитетно и доходчиво разъяснил мне мужик в одной фразе свои нелюбовь к бывшим друзьям бывшего Советского Союза и лично бывшего, ныне наконец-то покойного генсека. А кузена жалко, сгнил как апельсин на овощной базе за зиму. А ведь была семья, работа. Все прахом.

- Работа? Как вампиры могут работать? Они, как я читала, боятся солнца, не выносят естественного освещения вообще. Да ко всему, ведут исключительно ночной образ жизни.

- Деточка, это легенды. Да, прямой солнечный свет вреден, вызывает аллергию, зуд - хуже блох для собаки и вшей для солдата. Но есть масса профессий, где можно избежать этого. Родня моей бывшей жены, например, работает в метро. Рано утром на работу, поздно ночью - с работы, весь день под землей. Удобно. Искусственное освещение нисколько не мешает. А прямого солнечного света нет. Милое дело. В метро многие наши работают. Они и идею эту в свое время активно двигали... А ночные сторожа? Вы знаете, сколько в большом городе ночных сторожей?

- И неужели все вампиры?

- Ну, за всех поручиться не могу, но есть, есть.

У меня не умещалось в голове. В большом цивилизованном городе - вампиры, да не штучно - толпами. Нелепость какая

- Наоборот, - заверил меня собеседник, - в маленьком городе все на виду, все друг друга знают. А большой город многое скрывает.

У меня мелькнула мысль: "Надо купить машину, пользоваться метро больше не смогу". А с языка сорвался вопрос:

- Но вы же кровопийцы? Как ты можешь так запросто сидеть со мной?

- Опять мимо, красавица. Прошу прощения, за лексикон, нахватался по подвалам да теплотрассам от соседей просторечного. Ежели вы понимаете по-французски, давайте лучше перейдем на этот благородный язык. Нет? Ну, тогда продолжим.

Вампир-кровопийца рано или поздно обращает на себя внимание. Итог обычно печален. Дабы не допустить вымирания рода вампирского, собрались как-то старейшины и после многомесячных дебатов вынесли вердикт: приспосабливаться. Ох, милая барышня, какая была ломка. Переход на свиную кровь и кровезаменители, привыкание к свету, принудительно мирное общение с людьми, многие из которых, поверьте, ничем не лучше самого разнузданного вампира. По решению Совета старейшин мы разлетелись из укрытий по крупным городам. В каждой крупной точке расселения основался куратор - недремлющее око Совета. С тех пор так и живем. Мутируем потихоньку. Вы ни разу не видели четырехлапых голубей? Одноглазых рыб? Двухголовых телят? Не проживали в районе Семипалатинского ядерного полигона? Вот и мы меняемся. Нет, от крови никто не откажется, если предложат. Но чтобы беспредельничать, как сейчас говорят, ночью людей ловить и кровопийствовать - этого нет. За это строго наказывают.

Мой добрый приятель, Мир его праху, как-то взбунтовался. Возомнил, что может пойти против Системы, что и сам по себе проживет, без чьих-то указок. Но это как с революционерами-профессионалами - неудовлетворение личных амбиций и зависть к чужому богатству высокими идеалами покрывать. Все гораздо проще оказалось. Жор неукротимый обуял беднягу. Жор и неутолимая Жажда. Несколько дней выходил он на ночную охоту. И начали в городе поговаривать о жутком маньяке. Он что, зараза, делал, чтобы следы замести: отловит влюбленную парочку, заставит парня поставить девице несколько синяков и изобразить изнасилование, а после уж откушивал кровушки. Естественно, его выкрутасы проходили как уголовные дела о зверском изнасиловании на почве сумасшествия. Представьте, кричит потом на следствии очередной бедный юноша - "Это не я, меня вампир заставил", если сразу, так сказать, в процессе, не успел, бедный, умом тронуться. М-да, мне до сих пор, как вспомню, за своих стыдно. Совет все-таки раскусил хитрости этого мерзавца. И отправили моего приятеля в Турцию. А уж пакостней Турции, поверьте, места нет, разве только Африка: жарко там, чесноком воняет и мускусом. Там он и загнулся в скорости.

Мужичок остановился, чтобы хлебнуть из бутылочки. Причмокнув, он снова облизал губы.

- Вот, видишь, - приподнял он бутылку, - премировали меня сегодня. Кровью высокого качества. Это я одному начальнику, из наших, кран починил. Чего брови задрала? Думаешь, все вампиры как я ремками рязанскими ходят? Нет, голуба. Это я в жизни ориентир потерял, применения своим способностям не нашел. А некоторые из наших высоко забрались. Мы ж моментально вычисляем своих. Так вот, скажу тебе по секрету: многие важные люди, так сказать, вершители судеб народа, вылезли из наших, - мужик ударил себя в грудь, - низов. Лет сто назад это было практически невозможно - каждый человек знатного рода на виду был. А как начались мутные времена революций - о, тут-то быдлу масть и пошла козырная - главное ори громче, да по чужим головам шире шаг! Шире шаг! Главное вовремя соратника по борьбе сожрать, пока он тебя не уделал ради собственных шкурных интересов во имя и на благо Родины. Вот такие-то легче всех и приспособились к новым условиям. Быстро сообразили своими плебейскими мозгами, что от них требуется. И поперли. Сейчас у них все привилегии. Зато и спокойнее стало охраняют они свой покой, не дают дисциплине порушиться. Правда, случаются изредка и у нас мелкие катаклизмы по образу и подобию.

Собрались как-то несколько сотен молодых кровососов, начитавшись классиков марксизма, ленинизма и прочих "-измов", и решили, что они - вне закона. Объявили себя партией красных, провозгласили свободу соса. Чтобы сосать, значит, кровушку без зазрения совести, если тебе приспичило. Поначалу их всерьез не приняли. Ну, собираются, размахивают красными флагами, кричат разные глупости. Но когда они стали наглеть и среди бела дня на людей бросаться - ну, это уже прямая угроза существования нашему роду вообще. Пришлось оперативно принимать крутые меры против своих же. Больше тысячи вампиров пришлось тогда своими же руками и извести - бредовые идеи весьма заразны. И есть у нас с тех пор так называемая группа быстрого реагирования. Чтобы в случае чего - раз и вырвали с корнем очаг заразы, чтобы другим неповадно было. Нечего вампиров компрометировать. Вот так мы и живем, никакой анархии, полный порядок и абсолютная законность...

Чувствовалось, что тема социальной несправедливости среди вампиров мужика серьезно волнует. Разволновавшись, он пару раз прикладывался к горлышку бутылки, забыв и про стаканчик, и про гематоген. Красненькое первой группы, резус отрицательный, уже прилично ударило ему в голову. Он начал менять темы, как уборщица - резиновые перчатки во время "большой помойки" бесконечных коридоров власти. И ко мне стал обращаться то, желая показать свою принадлежность к вампирской интеллигенции на "вы", то задушевно, но без фамильярности, на "ты".

- Ты вот говорила: какие путевки? Есть у нас, вампиров свой курорт. Я там частенько раньше сил набирался. Среди вечных льдов еще наши давние предки построили замечательный комплекс со всеми удобствами. Приедешь туда: красота. Среди сверкающих под лунным светом льдов веет изумительным холодом, бросишься, бывало, в сугроб, так и уйдешь метра на два-три. Лежишь, как в гробу. И знаешь, что вылезешь - а там ночь, полная ночь, долгая. Нервная система отдыхает, силы накапливаются. Это сейчас у меня только и хватает сил взлететь на крышу. А тогда - летишь, бывало, ловишь ледяные потоки, играешь с ветром. Эх, не понять тебе.

Так вот, сейчас на этот курорт путевку можно достать только по великому блату. Просто так туда не пускают, якобы чтобы, значит, не осквернял своим присутствием святых мест. Мол, там родина великого вождя Дракулы Первого. Ерунда все это и фальшивые лозунги. Идеология во все времена у всех рас одна одни производят, другие распределяют и потребляют. Если я даже полечу туда пешком, с передышками, на месте схватят - и в Африку, тьфу на нее. Либо по пути ракетой собьют. А что? Только я лично еще в царские времена пару генералов завампирил - от них, знаешь, сколько кадровых вояк за это время расплодилось? Так они теперь в действующей армии, ни одной горячей точки не пропустят. Частенько кое-кого из них по телевизору наблюдаю. У жильцов соседей - по вечерам через форточку смотрю, висеть, правда, приходится вверх лапами, и шея устает, но ничего - привык. Рожи нахлебали - во, - мужик развел руки на ширину плеч, - сытые, апоплексически красные, довольные. Еще бы, такое место хлебное, то есть кровное. Для них наш закон не писан. Хлебают не литрами - цистернами, в свое удовольствие.

Я слушала, открыв рот.

- Генералы - вампиры?

- И очень даже запросто. Я знаю даже одного нашего следователя, мазохист он. Самолично допрашивает с применением запрещенных методов, кровь пускает, слюной исходит, а терпит, наслаждается мучениями, не столько жертвы, сколько своими. Ну, я думаю, тоже иногда урвет пару глоточков втихую.

Но ты не думай, не все среди нас такие. Есть и спокойные, мирные, даже полезные. Например, наши ученые. Работают себе потихоньку. И людям добро делают, и нам пользу приносят. А ты думаешь, как бы мы жили? Видела магазины по городу - "Гематоген" все называются? Вот, там мы и отовариваемся кровезаменителем. Наши придумали, головастые, - гордо выпрямился мужик. Недавно разработали защитный крем, чтобы от прямого солнечного попадания защищаться. Но он жутко дорогой и доступен немногим, только тем, - мужик потыкал пальцем в небо. - Верхним. Да и Дракула с ним, с кремом, пробавляемся и без него.

Да, много мест, куда вампир без вреда для организма устроиться может. Есть и весьма престижные места. Например, станция переливания крови. Я не знаю ни одного вампира, у которого бы слюни не текли при одном лишь упоминании об этой замечательной работе. Но там, во-первых, нужно современное образование, которого я никак не могу освоить, не потому что глуп, а потому как ленив, как и положено особе благородного происхождения. А во-вторых, туда еще устроиться надо. И только через нужных людей. А чтобы знать нужных людей, надо самому быть нужным. А кому во мне нужда? Разве только соседям-бомжам, когда охота поговорить придет.

Была у меня дамочка знакомая, на этой станции работала. Вот жизнь была! Но вскоре прочувствовала свое высокое положение и все выгоды и дала мне от ворот поворот: "От тебя, - сказала, - воняет, как от козла". И вышла замуж за директора мясокомбината. Тоже вампира. Вот и живут теперь, семейка кровососная. Встретил ее недавно, поглядел и обрадовался, что пронесла судьба эту дамочку мимо меня: морда лоснится, глазки маленькие, как щелочки, весу в ней килограмм двести. Не то, что еле двигается и дышит с трудом - зубом цыкнуть от ожирения уже невмоготу. Что бы я с ней делал с такой?

Вот такой историей любви мужик неожиданно вывел монолог на антракт.

5.

Пока вампир хлебал из бутылки остатки высококачественной крови (первая группа, резус отрицательный), висела тишина. Я что-то пригорюнилась, подперла подбородок кулаком и во все глаза смотрела на мужика. Так жаль мне его было, так жаль, и за звание козла незаслуженное обидно стало. Захлестнул, вовсе мне несвойственный, приступ материнской нежности. Я всхлипнула.. Мужик оторвался от бутылки, потом долго и внимательно меня разглядывал.

- Хотя, каюсь, пришлось и мне однажды нарушить закон, - снова заговорил он. - Правда, мои действия признали правомочными, приравняли к самозащите. Но камень на душе остался.

Жена моя бывшая, тоже из дворян, как и я, сбежала от подвальной жизни - не могла она, привыкшая к самому лучшему, опуститься на дно. Пробовала вашего Горького читать - не утешил и не вдохновил. Нашла себе приличного вампира из обстоятельных и создала новую семью. Я ее не виню, даже рад за нее был - какой из меня добытчик. Пусть дочка, хоть и приемная, но любимая, счастлива будет, а я проживу. Но что-то не заладилось у них. Оно, вообще-то, понятно. Я-то раньше таким затейником был. Умел женщине красивую и интересную жизнь обеспечить. Она и привыкла к вниманию, разным приятным шуткам и проказам. А новый ее муж больно серьезным оказался. Разошлись они. Мы с женой поначалу часто виделись. Я дочку на курсы возил, знаешь, курсы дельтапланеристов? У современных молодых вампиров напрочь отсутствует врожденное чувство полета. И, бывало, превратится такой малолетка-стажер в мышь летучую, а что дальше делать - не знает. Тогда было решено, чтобы молодые вампиры научились крыльями двигать и летать не боялись, открыть курсы. А чтобы непосвященные не совали нос в наши дела, установили такие правила приема, что простым людям никак не попасть. Дочка у меня умница, сразу полетела. Помню, взмыла первый раз в воздух без инструктора на дельтаплане, а потом отстегнулась, да как бросилась вниз. Я сразу поседел на три раза. А она, проказница, на лету мышью обернулась, изящно развернулась и вверх пошла, пошла, пошла. Как летала, загляденье.

Мужик смахнул пьяненькую слезу умиления.

- Что-то я от темы отошел. И вот недавно нашла меня моя бывшая жена. Вся в слезах, еле добился связного объяснения. Собралась моя дочка замуж. Единственная, мышка моя, - опять всхлипнул мужик, проведя грязным рукавом по глазам.

И продолжил:

- Назначили день торжественной регистрации брака, все, как положено. И за неделю до бракосочетания умирает заведующий ЗАГСом. Он тоже наш был. А помер, потому что его жена, стерва, нашла себе молодого вампира и, чтобы извести мужа, подмешивала ему в еду и в питье святой водицы. Это все равно, что тебя мышьяком каждый день подкармливать. Там потом расследование назначили. Милиция-то ничего не нашла, но наши догадались, в чем дело. Сгнить бы той гадюке в Африке, да молодой любовник выручил - дармовой кровушкой начальство попоил, отстоял свою бабу. Да, Дракула с ними.

В общем, похоронили заведующего, а на его место простого смертного поставили. Жена с дочерью, к свадьбе готовясь, услышали прогноз погоды на неделю и встревожились: синоптики обещали от тридцати по Цельсию и выше. Это была катастрофа. Представьте, молоденькая вампирочка под палящим солнцем пойдет под венец! Она же прямо в ЗАГСе лишаями да язвами покроется. И пошли они к новому заведующему просить отложить свадьбу на неделю. А тот уперся и ни в какую. Причин, говорит, серьезных нет. Он же не понимает наших проблем. Как они его ни просили, наотрез отказал. И попросила меня жена поговорить с этим типом. Мол, мужики, может, лучше поймут друг друга.

Чего не сделаешь ради любимой дочери. Достал я старый парадный костюм, вычистил, вымыться пришлось, и пошел на поклон. А там сидит тварь полнокровная и слушать меня не желает. Тут я не выдержал. Вспомнил молодость и как впился сначала левым клыком да в яремную вену, потом правым. Забытое ощущение. Еле заставил себя оторваться от этой замечательной шеи. Усадил я бессознательного заведующего в кресло поудобнее, вытер я губы, жду, когда очухается, чтобы поговорить по-свойски. Целый час прождал. И что вы думаете? Укусить-то я его укусил, вампиром-то он стал, но сущность бюрократическая осталась прежней. Уперся он из принципа вредности.

- Вампир мне брат, - кричит, - но циркуляр дороже!

Так и ушел я, несолоно хлебавши. Хотя, вру, немного хлебнуть я успел, довольно улыбнулся мужик.

- А что же дочка? - спросила я.

- Вышла замуж, как положено. Ошиблись синоптики, - задумчиво изучая на просвет, сколько там осталось в бутылке, ответил мужик. - И на старуху бывает проруха, - заключил он и приложился к горлышку.

6.

Забыв обо всем на свете, я переваривала услышанное.

- Мужик, так у вас получается, свое государство в государстве?

Тот степенно кивнул:

- Совершенно верно. Вернее, государство в государствах. И во многих странах наши люди занимают ключевые посты. Иначе, думаешь, почему на земле войны до сих пор? Как ни строй из себя цивилизованного, природа-то - она все-таки берет свое. Особенно, если власть дана. Это мы, мелкие сошки, шаг лишний ступить боимся. А начальство особо не стесняется. Но мы на них не обижаемся. Они о нас все же заботятся. Вот прикармливают "Ассоциацию стоматологов". Зубы-то у нас заметные, такие не скроешь. А болят без привычного питания и от бездействия, ох, бывает, болят. Тут без дантистов никуда. Вообще, наше сословие врачей уважает. И побаивается. Медкомиссию проходить, обследоваться, какой бы ты ни был начальник, надо. Тут-то и может обнаружиться, что кровь-то не та. Вот и приходится своих врачей держать, чтобы не болтали. Не делать же их всех вампирами, в самом деле.

- И никто не догадывается?

- Как же, - хмыкнул мужик. - Есть понятливые. Но кому охота прослыть сумасшедшим?

Я согласно кивнула: никому в жизни не решилась бы рассказать об этой беседе.

Мужик уже приканчивал бутылку и скорбно глядел на остатки.

- Хуже всего, - задумчиво проговорил он, - что есть люди, которые не знают, что они вампиры. Им хочется крови, и они мечутся по жизни, совершают разные глупости, иногда даже страшные преступления. Они ужасно страдают, не понимая странностей своего организма. Вы не представляете, сколько их, вампир, наверное, и сам не заметил, как изменилась его речь, мыслями он был где-то далеко-далеко. - В самом начале вампирского движения появилось много вампиров-одиночек. Они разбрелись по свету и до сих пор не знают о существовании нормальной жизни. Кто-то не знает, кто-то не хочет знать. Они продолжают распространять ужасы о кровожадных вампирах, россказни, корни которых уходят в те далекие годы, когда в Трансильвании существовало неорганизованное племя вампиров. Да, тогда мы сильно накуролесили. И поверьте, раскаиваемся до сих пор. Мы же не просто так создали свои законы и порядки. Мы просто испугались. Испугались самих себя и за себя. В конце концов, нас просто истребили бы, и все. Но жить хотелось. Тогда и пришло понимание. Мы до сих пор ищем своих братьев, потерявшихся в этом мире, чтобы вернуть заблудших овец в присмиревшее стадо.

Повисла долгая пауза. Лоб моего собеседника прорезала глубокая морщина. Он гордо смотрел куда-то вдаль, совершенно забыв, что он теперь бомж из подвала.

- Недавно, - вдруг оживился он, - случился забавный казус.

Мне показалось, что я напал на след собрата, из тех, не покорившихся. Я обратил на него внимание, потому что он живет в моем доме и ведет ночной образ жизни. Представляете, целый день отсиживается в своей берлоге, из дому выходит редко, чаще вечером, в сумерки. Всю ночь у него горит свет. А пару раз я заставал его на крыше, да-да, на той самой крыше, - мужик махнул рукой в сторону соседнего дома. - Но чтобы не спугнуть, я не тревожил его. Потом заметил, что иногда он уходит из дома на всю ночь и возвращается только под утро, уставший, но весьма довольный. Что я мог еще подумать? Правильно, что это скрытый вампир-одиночка. Чтобы исключить ошибку, я как-то ночью поднялся к его окну, вон там, на пятом этаже, третье слева. И что я услышал? Песню про летучих мышей. Ах, какая это была замечательная песня. И я влетел к нему через раскрытое окно. Сначала он меня даже не заметил. Сидел в углу, скрестив ноги и, уставившись куда-то вглубь себя, бренчал на гитаре. Я машинально отметил длинные волосы, напомнившие мне старые времена, и постарался обратить на себя его внимание. Удалось мне это не скоро. Когда же он меня все-таки увидел, то не особенно и удивился. Он сказал: "Привет". Представляете?

Он оказался, к сожалению, простым смертным, но замечательным парнем. Таким замечательным, что мне страшно захотелось укусить его, чтобы пополнить наш славный род еще одним достойным. Но он оказался уже ужаленным на музыке. Тут уж не до вампиризма, сама понимаешь. А песню он мне все-таки спел...

Мужик умолк, прикрыв глаза. Я хотела спросить про песню, но тут где-то внизу хлопнула дверь. Мужик встрепенулся и глянул вниз.

- Вы не его ждали, барышня?

- Кого? - удивилась я.

Спустя мгновенье я хлопнула себя по лбу и свесилась с крыши.

- Господи, - простонала я, глядя, как долгожданный толстячок усаживает свое мясо с салом в салон автомобиля. - Снова упустила. Откуда ты взялся на мою голову?

- Пардон, - произнес мужик, - виноват. Вам надо было его убить? Он вас обидел?

- Это моя работа, - сердито буркнула я. - Я ее не сделала.

- Работа? - приподнял брови мужик. - Да, в мое время бывало, что девушки убивали своих обидчиков. Но работа, как правило, у них была другая.

- Работа как работа, - скомкано пробормотала я, и стало как-то неуютно. Каждый зарабатывает, как может. Другое дело, что кому-то за невыполнение объявляют выговор, а кому-то выписывают льготный билет на тот свет.

Мужик озадачился.

- В смысле?

Меня немного разозлил его дурацкий вопрос. Надо же, ангелочек выискался, смысла не понимает, небось, когда кровью человеческой питался, не особо озадачивался смыслом. Да и я хороша: нюни распустила, сопли развесила, впала в маразм средневозрастной домохозяйки. Что за припадок сентиментальности в мелодраматической аранжировке?

- В самом прямом! - рявкнула я. - Придешь послезавтра к вечеру на мои похороны. Вот только не знаю куда.

Вампир склонил голову набок и недоверчиво заглянул мне в глаза. Так мы молча глядели друг на друга несколько минут.

- Это настолько серьезно? - наконец разродился очередной глупостью мужик.

Я только вздохнула в ответ. Очень не хотелось пускаться в длинные и пространные объяснения по поводу специфики моей работы. Вампир нахмурился. Передо мной стоял уже не бомж, а какой-то английский лорд, крайне озабоченный падением курса его акций на биржевом рынке. Казалось, тягостные раздумья раздирали его изнутри. Мужик решал какую-то сложную задачу, необычайно важную для него. Гримаса страдания вдруг исказила его лицо, и мужик снова заговорил:

- Не огорчайтесь, милая барышня. Вы так любезно меня выслушали, что я не могу не отблагодарить вас за чудную компанию. Вы же не виноваты, что мне именно сегодня захотелось поговорить по душам. Хоть и будет мне за это на орехи, но я отплачу любезностью за любезность. Ваш... э-э... человек должен умереть сегодня?

- В крайнем случае, завтра, - немного смягчилась я, внезапно понимая, куда он клонит.

- Не переживайте, я избавлю вас от вашей... э-э... работы. Но предупреждаю ваш вопрос - только один раз и только потому как обязан вам приятными минутами общения. Да, у нас уродливая физиология, но мы боремся с этим. А ваша двинутая психика стала для вас нормой. Это не для меня. Такое человеческое мне, извините, чуждо. Поверьте, я теперь могу говорить о цене жизни, я уже имею на это право.

Мужик встал, отряхнул сзади поношенные обвисшие брюки, заткнул бутылку и повернулся спиной.

- Постойте, - поторопилась я окликнуть, - как хоть вас зовут?

- Да хоть Федей зови...

- Федя, мы так славно поговорили. Как я могу снова найти вас?

- Милая дама, это я вас нашел, не забывайте об этом. И выкиньте ваши мысли о совместном сотрудничестве из головы. Это противоречит моим принципам. А насчет пообщаться - будет скучно, я сам вас найду. Может быть.

Он подошел к противоположному краю крыши, повернулся уже прежним бомжем и каркнул на прощанье:

- Бывай, голуба! - и камнем упал вниз.

Я охнула, подбежала и с ужасом свесилась с крыши: большая летучая мышь плавно спланировала над землей в сторону сквера.

Проваленное в очередной раз задание уже мало занимало мои мысли. Больше волновал вопрос: а не спятила ли я? Я огляделась. Нет, не спятила. Рядом с моей винтовкой сиротливо лежал пластмассовый стаканчик с красными каплями на стенках, по крыше, между телевизионных антенн ветром гоняло обертку от гематогена "Детский". Еще мне на память осталась лихо пойманная Федей пуля, которой так и не суждено было покопаться в мозгах клиента.

7.

В утренних новостях передали, что очередной банкир был найден дома в собственной постели в луже крови. Федя не тронул банкирской кровушки. То ли мне что-то доказывал, то ли на самом деле принципиальный такой. Охрана пребывала в шоке, милиция разводила руками. Я через посредника получила обещанное вознаграждение и скупую похвалу за изобретательность. И вот уже третий день, потерянная, с исковерканными мозгами, блуждаю вокруг уже знакомой многоэтажки в надежде встретить Федю, чтобы отдать причитающуюся ему часть гонорара. Хотя я сомневаюсь, что он возьмет эти деньги. Странные они вампиры. И благородные.

Но прячься, не прячься, Федя, чувствую затылком - мы с тобой еще встретимся.

МЕЖДУ НЕБОМ И ЗЕМЛЕЙ

1.

Господин Ферапонт Лужайкин был широко известен в кругах официальных на уровне администрации города. Одновременно этот человек преуспел и в кругах не столь широко афиширующих свою деятельность, но от этого процветающих не меньше. На криминальной ниве Лужайкин был тружеником - передовиком, новатором. Фирмы, принадлежащие прямо или косвенно Ферапонту Лужайкину, были очень и очень многопрофильны по роду своей незаконной деятельности. Короче, он был крестным паханом всех городских мафиози. Его знали и боялись все, кто был так или иначе связан с преступным миром. Ферапонт Лужайкин, имевший в преступном мире кличку "Мыльный", боялся лишь одного человека. Свела же нелегкая по одному пустяковому дельцу, за что он вот уже несколько лет проклинал себя на чем свет стоит. Вспоминать тот случай Мыльный не любил даже в собственных мыслях.

Ферапонт неоднократно пытался спрыгнуть с крючка, тужился собрать альтернативный компромат на своего более чем таинственного знакомого. Ниточки вели в государственный институт со сложным названием. Статус секретности института был ниже даже средней паршивости, не имеющий никакого отношения ни к силовым структурам, ни к криминалу - ничего серьезного, сплошная чистая наука, даже без коммерческих перспектив и высокооплачиваемых на Западе мозгов и секретов. Но... Два агента, два лучших агента Мыльного, бывшие работники спецслужб, профессионалы, имевшие более чем солидный опыт работы и очень не слабую подготовку, как в воду канули. Один, правда, всплыл через некоторое время, но уже в виде объеденного мальками трупа. Диагноз - чистейшей воды самоубийство по бытовым мотивам. Без намека на подозрение со стороны официального следствия. Но Ферапонт Лужайкин своего профи знал слишком хорошо, чтобы в это поверить. О другом агенте вообще ничего не было известно. Исчез и все тут! Последним его видела старушка-вахтерша из того самого захудалого НИИ на проходной. Расспрашивала ничего не подозревающую старушку ее же родственница, в домашней обстановке, на фоне мирного чаепития. Вахтерша явно не врала. Ферапонтово следствие зашло в тупик.

Вскоре после этого неприятного инцидента на домашний адрес Ферапонту Лужайкину обычной почтовой бандеролью прислали компакт-диск. По форме это была профессионально, красочно и с юмором сделанная мультимедийная энциклопедия с большим количеством эксклюзивного аудио-видео-фото-документального материала. А по сути - самое полное и подробное описание этапов большого пути по криминальному полю деятельности Ферапонта Лужайкина-Мыльного. Плюс кое-что личное, совсем уже тайное и непотребное. Между прочим, на обложке компакта был указан тираж - 100 000 экземпляров и пометка "не для широкой продажи пока...". И с тех пор таинственный незнакомец периодически ненавязчиво напоминал Мыльному, что он героя своего СД-комикса как Родина - помнит и любит.

Так вот, не далее как вчера Ферапонт Мыльный поимел с этим незнакомцем очень неприятную и унизительную беседу. Мыльному позвонили и пригласили встретиться таким тоном, что отказать было просто нельзя. Личная охрана Ферапонта Лужайкина потеряла своего шефа, ехавшего на назначенное свидание, посреди бела дня на центральном проспекте. Они просто в какой-то момент дружно переключились на охрану частника, приехавшего в город из деревни в базарный день торговать мясом, и доблестно сопроводили его до колхозного рынка. Позже, когда Ферапонт вернулся домой, один без охраны (кошмар!), охранники в один голос испуганно орали, что просто перепутали "мерседес" Мыльного с "москвичом" базарного деятеля. Даже во время дознания с пристрастием твердо стояли на этой версии, ухитряясь при этом висеть вниз головой.

А разговор вчерашний свелся к следующим пунктам:

-- Ферапонта попросили поручить строго засекреченному ферапонтовому киллеру, выполнившему совсем недавно заказ на банкира, любое внеплановое задание. Ф.И.О. клиента и подробности последнего заказа были упомянуты незнакомцем как само собой разумеющееся. Надо заметить, что знать о существовании этого киллера и о его последнем клиенте, было не положено никому вообще, в принципе.

-- Ферапонту было приказано сдать киллера ментам через два-три дня, после того как киллер, ослушавшись, подастся в бега. Недоумение Ферапонта таким однозначным предвидением еще не случившегося, незнакомец только усилил непонятным: "Забудь. У нее свой путь дальше".

-- В виде компенсации за потерю киллера предложили (опять же приказным тоном) долю в очень доходном, но очень опасном деле, связанном с продажей на Ближний Восток образца совершенно секретного нового оружия психотропного воздействия из лаборатории института. Заманчиво, но уж очень напоминает подготовку из Ферапонта Лужайкина дежурного козла отпущения в чьей-то непонятной игре.

-- Ферапонту, между делом, вскользь, но убедительно и однозначно показали, какое он мелкое дерьмо в этом непонятном мире, даже не использовав ни единого грубого слова или намека на эту тему.

Эмоции ничего не решали. Волей-неволей бедному Лужайкину только и оставалось, как в тот же день начать выполнять просьбу своего таинственного "друга". Хоть и жалко было отдавать хорошего специалиста, но против убийственного компромата не попрешь. Чем-то всегда приходится жертвовать. А свято место пусто не бывает.

2.

Как меняется восприятие мира в зависимости от профессии, рода занятий. Я и не заметила, как моей любимой погодой стала непогода. Невольный каламбур, но я стала чувствовать себя лучше именно при пасмурном небе, при появлении туч или густых облаков, скрывающих солнце. Яркий солнечный свет последний раз радовал меня, казалось, много-много лет назад. Сегодня только подходящая погода и утешала меня. Милый сердцу полуденный сумрак успокаивал, хотя, скорее всего, я наслаждалась летней прохладой и занимательным путешествием темных облаков по небу в последний раз.

Я хотела отказаться от нового задания. Во-первых, никогда еще не было такого краткого перерыва между выстрелами - чуть больше недели. Что за спешка, почему их так припекло - меня не касалось, конечно. Но нельзя же так, не принято, да и опасно. Но мне напомнили, что выстрела не было, а вот завтрашняя работа срочная и крайне важная. И заметили, что вообще - где это видано, чтобы представители моей профессии пререкались и спорили? В общем, поставили перед выбором: либо клиент покидает этот Мир, либо я.

Я выбрала... ничего. Сегодня исполнилось три дня, как я затаилась. По мою душу уже наверняка бегают ищейки, пытаясь обнаружить свежий след. Надеюсь, ничто не приведет их на эту крышу. Не прошло и десяти дней, как я здесь проворонила клиента. И здесь же впервые задумалась о вещах, которые даже в голову не должны приходить людям моего профиля. И все это время совершенно невозможные мысли терзали мою бедную голову. Сон стал неспокоен, в сознании открылась какая-то ранее наглухо заколоченная дверь. И вот последствия.

На фотографии очередной клиент выглядел старше. Когда же я увидела его с расстояния в несколько метров, на стене памяти ярко высветились слова вампира Феди об уродливой психике человека. Я никогда не требовала объяснений причин устранения человека. Не было ничего странного в необходимости убрать банкира или зарвавшегося депутата. Но я поняла, что не смогу убить тринадцатилетнего мальчишку и его сияющую молодостью и счастьем мать. Когда до меня окончательно дошло неожиданное, само собой пришедшее решение, я в полной мере ощутила безвыходность ситуации.

И вот я снова лежу на крыше, обратив лицо к усеянному рваными темными клочьями небу. Я не знала, зачем пришла сюда. Просто забрала дома все самое ценное, уместившееся в маленьком дамском рюкзачке, и, подчиняясь внутреннему голосу, направилась на памятную крышу. Я вдыхала прохладу, ощущая каждой своей клеточкой свежесть, дарованную небом. И остроту нежелания расставаться с жизнью. Как странно и глупо. Я столько раз, не раздумывая, отнимала жизнь у других, столько раз равнодушно думала о собственной гибели. А возникла реальная опасность - уйти в Мир иной - и мне стало жаль оставлять этот. Какая глупость - эти легенды о хладнокровных киллерах, невозмутимых и пресыщенных убийцах, плюющих на возможную смерть.

Эх, Федя, Федя! Свернул мне мозги и красиво удалился, обернувшись летучей мышью. А о последствиях ему задумываться было недосуг. Долго прожить на крыше я не смогу, это понятно. Но пересидеть самое горячее время можно. Чердак оказался вполне пригодным для кратковременного жилья. А потом надо будет что-то придумывать. Но пока я довольно уютно расположилась в крохотной каморке. Кровать мне заменили старые тряпки, аккуратно сложенные в углу чьей-то заботливой рукой. А больше мне и не нужно было ничего. Днем я выбиралась на крышу, если была подходящая погода. В солнечные же дни я внимательно изучала потолок и стены своего убежища. На сегодняшний день я знала каждую трещинку, выбоинку, шероховатость приютившего беглянку чердака. И размышляла на вечные библейские темы, кажется больше, чем за все предыдущие годы своей жизни. По вечерам я слушала новости, доносившиеся из квартиры последнего этажа, где, вероятно, жили глуховатые старики-пенсионеры.

Никто меня не тревожил за это время, и я надеялась, что смогу отдохнуть здесь еще недельку, прежде чем кому-нибудь потребуется подняться на крышу. Визиты посторонних были мне вовсе ни к чему: спрятаться тут было негде, разве что зарыться под ворох тряпок. Но, в общем, чердак был довольно мил. Тепло, сухо. Единственным неудобством было отсутствие туалета, даже типа "дачный сортир". Его мне заменяла древняя кастрюля, которую я прикрывала газетами десятилетней давности, связками лежащими в углу. А ночью я, да простят меня дворники, опорожняла кастрюлю прямо с крыши вниз. Но к таким лишениям привыкнуть можно. В остальном же чердак меня вполне устраивал. Я даже умудрялась умываться на крыше: там было небольшое углубление в покрытии, где скапливалась талая вода. Зубы, правда, не почистишь, но лицо ополоснуть замечательно. Я так привыкла к чердаку за три дня, что чувствовала себя как дома. Одиноко мне не было. Я отвыкла от общения с людьми за время работы. Меня, скорее, тяготила необходимость общаться с соседями, прохожими, попутчиками. А чердак обеспечивал чудное одиночество, которое, к сожалению, не могло длиться вечно. Да и съестные запасы подходили к концу. Хоть я и неприхотлива в пище, святым духом питаться не могу. Как ни крути, выходило, завтра придется делать вылазку в магазин. Ох, как не хотелось.

3.

Подходило время новостей. Я устроилась поудобней на своем лежаке и приложила ухо к полу, приготовившись внимать последним событиям дня. Вдруг меня начал разбирать идиотский смех - я отчетливо представила, как Федя в образе летучей мыши смотрит соседский телевизор, повиснув вниз головой на форточке. Потом стало не до смеха. Кажется, заканчивались криминальные вести, потому что замогильным голосом репортер вещал о каких-то трупах.

- А теперь - розыск, - известил телевизор. - Разыскивается Полякова Ирина.

Дальше я слушала, как во сне. Диктор сообщила мои приметы, отметила, что я вооружена и крайне опасна. В чем я провинилась перед законом - не упоминалось. Разыскивается за совершение особо тяжких преступлений - и всё. Всем, видевшим меня, предлагалось позвонить по трем телефонам.

Я догадывалась, что мой бывший хозяин подкармливает силовые структуры. Но не до такой же степени. Сдавать меня, не опасаясь за собственную персону в случае дачи моих показаний в его честь? Но я не стала гадать, снял ли он трубку телефона и позвонил по своим каналам, приказав состряпать на меня убедительную "липу", или просто "слил" меня в органы, подкинув улики честному оперу, заблаговременно обезопасив себя стопроцентным алиби по всем статьям. Я и в самом деле виновна, если меня найдут, влепят на всю катушку, хотя, скорее всего, меня пристрелят "при попытке оказать сопротивление". Я попала в вилку "свободного выбора": либо высшая мера, вынесенная судом, либо вчерашние "братки" по-тихому спустят меня в речку. Из города в ближайшее время мне не выбраться. Да что из города, в магазин не сходить. Выбор у меня был небольшой: сидеть на чердаке до второго пришествия, или гордо взглянуть в пустые глаза костлявой "косильщице". Охота до новостей пропала. Лежать, уставившись в потолок, было выше моих сил. И я снова вылезла на крышу. Эх, Федя, снова подумалось мне, эгоист, как все мужчины, даром что вампир. Видите ли, найдет меня сам, если скучно станет. А то, что мне он жизненно необходим, это неважно. Про Федю я подумала сразу. Уж он-то нашел бы, куда меня спрятать. Наверняка есть тысячи надежных убежищ для людей и нелюдей, желающих скрыться от любопытных глаз.

Луна, висевшая над крышей, беззлобно скалилась. Глядя на неё, хотелось завыть - но нельзя, ночь, тишина, слышно далеко. Настроение соответствовало, луна провоцировала, ощущение безысходности нахлынуло на меня с неимоверной силой. Подул ветерок. Я зябко охватила плечи и в отчаянии посмотрела на огоньки окон соседней многоэтажки. Там спокойно живут люди со своими смешными проблемами. Им тепло, сытно и уютно. Рядом с ними - другие люди, близкие, родные. Мне вдруг страшно захотелось общаться. Говорить, говорить, говорить.... Неважно кому и неважно что.

Совершенно неожиданно, не к месту, не ко времени всплыл в памяти коротенький эпизод из детства. Под закрытыми веками, как на экране кинотеатра, замелькали картинки прошлого.

Что бы делали колхозы и совхозы без школьников и студентов - страшно представить. Потому что каждое лето на поля сгоняли десятки тысяч учащихся всех возрастов. И с утра до вечера пахали детки и не совсем детки под присмотром несчастных педагогов и хмурых обветренных красномордых теток-колхозниц с крепким запахом перегара.

И в то запомнившееся лето наш класс привезли в трудовой лагерь отрабатывать ежелетнюю повинность. Мы были уже большенькие, нагловатенькие. Наша бойкая девичья компания презрительно отвергла робкие поползновения деревенских парней на знакомство.

- А пошли вы на... - красноречиво чуть согнула правую руку в локте, сжав кисть в кулак, широкоплечая Ленка и рубанула по сгибу этого самого локтя ребром ладони левой.

Этот жест одинаково хорошо понимали и в городе, и в деревне.

- Ну вы, шмары городские, - протянул самый рослый чумазый пацан. - Ну, мы вам ночью байгу устроим.

Ближе к ночи обещание припомнилось. Наш девчачий отряд начал баррикадироваться. Но запоры были слишком не надежны: ни замков, ни просто защелок на дверях и окнах не существовало. Они свободно распахивались от мало-мальски приличного дуновения ветерка. Мы обезопасились как могли: сдвинули кровати, привязали какими-то веревочками ручки дверей к спинкам кроватей, придавили оконные рамы самыми тяжелыми предметами, которые нашлись.

Было страшно. Десяток девчонок, так уверенных в себе днем, свернулись калачиками под одеялами, боясь даже переговариваться в ночи. В спальне стояла такая тишина, что гудение и писк комаров звучали оркестром. Такая музыка еще больше действовала на нервы. Угроза казалась вполне реальной и неотвратимой. Из угла уже раздавались приглушенные подушкой всхлипывания. Казалось, еще немного - и вся комната взорвется в едином порыве ужаса, и мы все с диким криком выскочим на улицу, вырывая сонных взрослых из постелей своих и чужих.

Но пока висела тишина. Опасная, густая, как подсолнечное масло. И вдруг среди угнетающей тишины раздался тонкий, но звонкий голос, непонятным образом проделавший в масле спасительную дорожку:

- Я домой хочу... Дома мама... папа... А у папы двустволка...

Секунду или две поколыхалась в воздухе тишина и рухнула на пол, придавленная дружным хохотом. Десяток молодых глоток, сбрасывая последние капли страха, хохотали неудержимо.

Я не помню, что было потом. Наверное, прибежал кто-то из воспитателей, нас успокаивали, грозили наказанием. Но что такое наказание в сравнении с отступившим страхом? Мы победили. И эта легендарная "папина двустволка" долго была притчей во языцех.

Ох, вернуться бы в то время, когда страх был так ничтожен. Сейчас меня не спасет ни двустволка, которой у меня, кстати, нет, ни пистолет, который мирно пока еще покоится в рюкзачке. Идет охота на волчиху...

Время шло, ночь сгущалась и старела. Через несколько часов она умрет, уступая дорогу молодому, полному сил дню. Окна гасли одно за другим. Вот уже полностью дом погрузился в дрему, оставив зрячим только один глаз: одинокое окно на пятом этаже. Там тоже кто-то мается, подумала я. И подпрыгнула на месте.

Память услужливо подбросила мне Федины слова об "ужаленном музыкой" парне, который не задал Феде ни единого вопроса, увидев среди ночи у себя дома незнакомого мужика. Мысли лихорадочно заскакали. Все равно долго я тут не продержусь. А может..? А вдруг..?

Колебалась я недолго. Чтобы собрать вещи и уничтожить следы своего пребывания мне понадобилось не больше трех минут. Сказав "спасибо" доброму чердаку, я осторожно покинула временное прибежище. Или пан или пропал. Ступая тихо-тихо, я спустилась на первый этаж, осторожно высунула нос и один глаз наружу. Не обнаружив ничего подозрительного, я решительно направилась к соседнему дому, не сводя глаз с огонька последней надежды - одинокого окна на пятом этаже.

4.

Вычислить квартиру не составило труда. Нервы сдавали. На ватных ногах я поднялась на пятый этаж и долго стояла в тишине по ночному гулкого подъезда, прислонившись к стене возле нужной квартиры. Наконец я заставила себя позвонить. Но звонок мертво молчал. Подождав еще немного, я робко постучала. Затем сильнее. За дверью раздались ленивые шаги. Крепко зажмурившись, я пробормотала молитву собственного сочинения. А когда глаза открыла, передо мной стоял мужчина лет под сорок. Едва глянув в карие глаза, я почувствовала божественное облегчение. Люди с такими лицами встречаются редко, и гадости от них можно ждать веками - не дождешься. Лицо сонного блэк-хаунда. Правда, со следами некоторого замешательства с едва проступающими признаками легкого обалдения. Конечно, вламывается к тебе ночью всклокоченная девица, неизвестного происхождения... Как же начать-то?.. Придется же что-то объяснять.

- Привет, - ничего другого на язык не подвернулось.

- Привет.

- Я к тебе, - а что я еще могла сказать?

- Проходи.

Ничего более простого и вообразить нельзя было. После этого незатейливого диалога я оказалась в малюсенькой прихожей. Сам хозяин молча развернулся и пошел в единственную комнату. Я немного задержалась перед зеркалом и мышкой поспешила за ним.

Он уже сидел в углу возле окна, игнорируя стулья, прямо на полу, и теребил струны видавшей виды гитары. В комнате было чистенько и по-спартански голо. Только самое необходимое. Стол, два стула, большая кровать. Зато на столе стоял самый настоящий компьютер, которым я давно мечтала научиться пользоваться. А над ним, совершенно не вписываясь в местную атмосферу, висели две картины. Забавные такие. Но почему-то очерченные по контуру рамок белыми квадратами. Магия? Надо будет спросить потом. А порядок был исключительный сразу было видно, что у каждой вещи тут свое постоянное место.

Молчание затянулось. Хозяин присутствовал здесь только физически. Он уставился куда-то сквозь меня и что-то то ли тихо напевал, то ли высчитывал, отстукивая двумя пальцами затейливый ритм по деке гитары. То ли уже забыл, что в квартире есть кто-то кроме него, то ли спит с открытыми глазами и во сне видит музыку, считая меня деталью сна. Я начала смущаться. Присела на краешек стула и робко кашлянула. Никакого эффекта это не произвело. А между тем, жутко хотелось в туалет. Не решившись нарушить нирвану гостеприимного хозяина, я тихонечко вышла обратно в прихожую и нашла туалет, весьма кстати совмещенный с ванной. С каким наслаждением я умывалась нормальной водой из-под нормального крана! Махнув рукой на условности и приличия, я разделась и залезла под душ. Неимоверное блаженство разлилось по телу. Постеснявшись взять мочалку, я яростно оттирала руками трехдневную грязь. Осмелев от чудного обряда мытья, я решила замочить одежду, лелея мысль, что голую-то он меня точно никуда не выгонит. Когда мои тряпки утонули под водой, стыдливо прикрывшись воздушной пеной порошка, я завернулась в большое махровое полотенце и вышла. Мой рюкзачок также сиротливо стоял в прихожей, прислонившись к стене. Подхватив сироту, я нашла крем и освежила исстрадавшуюся кожу.

Когда я вошла в комнату, в хозяйском полотенце, с мокрой головой и рюкзачком, меня, наконец, заметили. И снова по его лицу пробежало удивление, секундная оторопь. Это меня порадовало: хоть что-то могу прочитать по лицу. Значит, опасность я бы заметила.

- В шкафу есть чистые полотенца, э...

- Ирина, - живо откликнулась я. - Можно у тебя пару дней перекантоваться?

Он пожал плечами.

- Если шуметь не будешь.

- Не буду, - заверила я, - думай, что я мышь, немая глухая и почти невидимая. Но умеющая мыть, стирать, убирать и готовить. В общем, мышь на все руки. А теперь скажи, где мышь может взять продукты и что-нибудь приготовить закоренелому холостяку?

Хозяин пробежался взглядом по своему жилищу:

- Да уж, только холостяк может так жить, тут семи пядей во лбу не надо, чтобы догадаться. - И засмеялся. - А мышь - это классно. Мне всегда нравились эти смышленые серохвостики. А уж их старшие братья - крысы - совсем умницы. Только, видишь ли, мыши не придется готовить. Я бы с удовольствием воспользовался твоим предложением, но, увы, у меня черные дни. Пусто в моей кормушке. Холодильник в полной отключке, молчит третий день обиженный.

Я даже обрадовалась этому печальному обстоятельству.

- А если в магазин сходить?

- Сходить можно, только без денег вряд ли дадут.

- Деньги, есть, - радостно тряхнула рюкзачком. - Может, сходишь?

Я достала запечатанную пачку родной валюты. Хозяин взглянул на меня с любопытством, но без какой-либо корысти.

- Где же обитают такие богатые мышки?

- На чердаках Бомжляндии, - вздохнула я. - Ну, так как?

- Да как-то неловко получается, - отразилось явно не показное сомнение на лице хозяина.

- Долой условности. Твоя жилплощадь, мои деньги. Должна же я платить за койку и уют санузла? Идет? И не стесняйся, бери все самое вкусное, невзирая на цены. И мясо, мясо.., много мяса, разное!.. - Я захлебнулась слюной и не смогла дальше продолжать, только развела руки как могла широко - мол, вот столько мяса.

Пока хозяин ходил за продуктами я, осмелев, нашла в шкафу длинную майку и освободилась от полотенца. А через полчаса мы уже сидели за столом и уплетали за обе щеки. Мы оба могли бы участвовать в чемпионате по обжорству - так лихо мы уминали. Прошло немало времени, прежде чем я немного затормозила и заметила, что мой визави не съел ничего мясного, хотя на столе благоухала буженина, истекала слезой свежести изумительная ветчина, радовали глаз карбонат и прочие мясные изыски.

- Ты что, вегетарианец? - осведомилась я.

- Угу, уже давно. Не пью и не курю к тому же.

- Крылышки не растут?

Он только усмехнулся уголком рта. И тут я вспомнила, что так и не знаю его имени.

- Ты, кстати, не представился? Или я забыла?

Тут он поперхнулся.

- Так мы не знакомы?! А я-то думал, что у меня склероз начинается, людей узнавать перестал. Совсем не помню твоего лица. Вернее, не могу сообразить, кого напоминаешь. Народу-то много всякого бывает. А каким же ветром тебя занесло ко мне?

- Мне рассказал про тебя один знакомый. Что ты написал замечательную песню, - тщательно подбирая слова, заговорила я, - весьма близкую ему по духу. Что-то про летучих мышей. Сказал, что у тебя тут запросто - заходи, кто хочешь, сиди, сколько хочешь - и интересно, лишь бы только не шуметь и не мешать, когда ты занимаешься музыкой. Ну, я и пришла.

Хозяин обсасывал листик салата.

- Действительно интересно. Я эту песню никому еще не показывал.

Разговор выруливал на скользкую дорожку.

- Ну, не знаю, - замялась я. - И все-таки, как к тебе обращаться?

- Меня Шурой зовут. А что запросто, так это да. А тебе жить негде?

- Угу, - пробубнила с набитым ртом. - Я должна предупредить заранее, проглотила я огромный кусок ветчины, - я сбежала. Меня ищут. Не хотелось бы, чтобы нашли. Если хочешь, я сейчас уйду. Только доем вот этот кусочек, и еще тот, и вон тот...

- Да ладно, - махнул рукой Шура. - Кто здесь только ни жил. Надеюсь, ты не родственница Джеку-потрошителю? Брать у меня нечего, на убийцу ты не похожа.

Тут уже чуть не поперхнулась я, совсем психика расшаталась. Покосилась на запыленный телевизор - видно, его давно не включали. Городских газет по этому адресу тоже явно не выписывали. Это меня вполне устраивало. Я торопливо засунула в рот шматок копченого мяса и неопределенно замотала головой. Пусть понимает, как хочет.

- Главное, не мешай. Я работаю, в основном по ночам. Так что, придется подстраиваться, - продолжал Шура. - И терпеть мои музыкальные художества. Иногда бывают гости. Не часто, но много и шумно. Насчет спать - можно вытащить раскладушку (только не знаю, цела она?). А можно и вместе на кровати. Но гарантировать, что в последнем варианте останусь равнодушным не могу - крылья еще не выросли, - ехидно закончил он.

- Обойдусь раскладушкой, - беспечно заявила я. - Перед тобой крайне неприхотливый человек.

- Ага, - лениво заметил Шура, - только мяса пожрать губа не дура. А это, между прочим, убитые животные.

Везет мне в последнее время на знакомых. Из крайности в крайность: то вампир, то вегетарианец. Славная бы получилась у нас троица - если еще прибавить меня, бывшего киллера. Мои прежние знакомые мужского пола не отличались особыми какими-то качествами. Попросту говоря, я снимала подходящих мужиков, когда природа требовала свое - чтобы психика была на уровне и руки не тряслись в ответственный момент. Прочных отношений я ни с кем не строила хлопотно это, и ко многому обязывает.

Вообще-то, было свинством с моей стороны не предупредить радушного хозяина о моем щекотливом положении. Но я не была уверена, что Шуре нравятся люди моей специальности, даже если они молодые не лишенные остатков привлекательности женщины. Я, конечно, собиралась рассказать ему, но не сейчас. Пусть первое знакомство оставит приятные ощущения.

Шура задумчиво доедал соевый сыр. А я почувствовала блаженную тяжесть сытости. Потянуло в сон. Заметив, что я засыпаю прямо за столом, Шура предложил устроиться пока на его кровати.

- Извини, я люблю спать с комфортом, поэтому насовсем кровать не уступлю. До утра поспи, а завтра я раскладушку разыщу в кладовке.

Я благодарно улыбнулась. Предлагать дважды не потребовалось. Кровать действительно оказалась очень уютной. "Надо спросить про картины. Почему они в квадратах?", - ни к чему мелькнуло в голове. Но тут же все пошло рябью, затуманилось, я рухнула на постель и тут же заснула.

5.

Шура смотрел на спящую гостью. Как же так? Откуда она здесь? Снова игра проклятого воображения? Или кому-то сверху показалось мало? Он ущипнул себя за руку. Больно. Надавил на глазные яблоки по совету незабвенных братьев Стругацких. Ирина не исчезала и не раздваивалась. Так же мирно сопела на кровати. Да и просыпался ли он сам вообще? Может быть, сон до сих пор продолжается?

Этот сон он помнил всегда. Даже не просто помнил, а тщательно хранил в ближайшем легкодоступном слое подсознания. Как предупреждение, как стоп-сигнал и красную тряпку одновременно. В зависимости от настроения. Жил он все это время в реальном Мире или однажды проснется все еще студентом или школьником-раздолбаем, авторитетным хулиганом с уважаемой до дрожи горскими пацанами грозной Кочегарки?

Тот сон, казалось, длился годы, десятилетия. Со школьной скамьи и до зрелых лет. И проснулся Шура (если проснулся, конечно) только после того, как сам попросил об этом. Ему показали два варианта жизни. Даже позволили пройти оба пути. До конца. Выбирай, Музыкант.

Шура вернулся тогда с очередного парковского вечера, где его команда регулярно "ставила толпу на уши" своими экспериментальными экзерсисами, весьма прилично ударенным по голове. Во время танцев, как это обычно водится, на танцплощадке началась разборка с мордобитием. Пьяных озверевших парней прибежал растаскивать дежурный наряд милиции, которым тоже досталось. Шура, со сцены, не придумал в этот момент ничего лучше, как повесить на микрофонную стойку включенный "мешочек со смехом" (редкая вещица по тем временам была). И под истеричные вопли идиотского хохота, пересыпающихся смешочков, хрюкающих повизгиваний, утробно-размеренного "ха-ха-ха", поочередно сменяющих друг друга, Шура врезал задорно по струнам во всю дурь своего самопального жестокого фуза нечто настолько психоделическое и неподобающее ситуации... Гитара заорала голосом невесть как очутившегося на американских горках мастодонта. Команда, естественно, Шурин почин подхватила "громко и гордо". Получавший в этот момент по мордам милицейский наряд "при исполнении" понял однозначно - над ними публично издеваются. На "пятачке" драчуны удивленно перестали молотить ближних и валялись со смеху. Только милиционерам было не до веселья. Для спасения достоинства стражей порядка оставалось только одно средство, не раз испытанное в борьбе за чистоту и нравственность молодежи: подкрепление.

В тот раз резвящуюся толпу и Шурину команду разгоняли особенно рьяно. Они и в самом деле немного перегнули палку, слишком раздразнили гусей в погонах. И милиция постаралась на славу. Музыканты были арестованы всем составом. Прокатились на "луноходе". Долго сидели в районном отделении. Шура пришел домой почти под утро. Приложив к шишке от милицейской дубинки ледяную грелку, он прилег и еще успел подумать - "Ну вот. Я теперь человек с пробитым сознанием. Жертва рок-н-ролла". Боль понемногу отпускала, разрешая организму отдохнуть от перегрузки. Шура задремал...

А дальше все пошло, как в продолжение жизни...

...Вроде бы проснувшись утром, Шура потрогал шишку. Прошипел вульгарные слова в адрес доблестной милиции. Можно было еще поваляться. Идти никуда не собирался. Тем более была уважительная причина. Но и лежать не хотелось. Наскоро перекусив, Шура без определенных целей выскочил на улицу. И сразу прошла голова, забылись шишки и вчерашние неприятности. Такой был день! Раз в сто лет такие дни случаются! День имени знаменитого Шишкина! Уютный солнечный свет, разомлевшие деревья, листья в водянисто-прозрачном воздухе. Люди! Где вы достали такие улыбки? По какому блату? Ах, вы их просто дарите?!

Шура пошел по тротуару. И походка-то стала какой-то особенной. Захотелось подпрыгнуть, дотронуться до той высокой ветки. И подпрыгнул. И никто не осудил, наоборот, мило так разулыбались люди.

На остановке стояла девушка. Девушка как девушка, в другой раз прошел бы и не заметил. А тут Шуру прямо-таки бросило к ней. Захотелось понравиться, завоевать сердце, вот так - сразу, с налета, с наскока. Удивить, поразить до невозможности.

- Здравствуйте! - пропел Шура, с галантным полупоклоном подлетев к незнакомке. - Как давно вы отдыхали в "Парфеноне"?

Девушка вежливо улыбнулась:

- Я давненько не бывала в Греции.

- Да вы что?! - округлил глаза Шура. - А я только вчера оттуда. И сегодня вечером снова собираюсь. Хотите, и вас прихвачу?

- Я не зонтик.

Что-то не ладилось. Нет, в такой день не может быть осечки.

- Крошка, - сменил тон Шура, - я серьезно. Я тебе не какой-то слесарь дядя Вася. Я музыкант. Ты часто общаешься с людьми искусства?

Девушка усмехнулась.

- Чаще, чем хотелось бы, - она словно и не заметила перемены в Шурином настроении.

- Значит, не с теми общаешься. Знаешь, есть всякие паразиты от искусства. Но до моих ребят им всем далеко. Мы - лучшие. Ты и не слышала, небось, настоящей музыки. Пойдем, дорогуша, я покажу тебе высший класс.

- Тоже мне, Фрэнк Винсент Заппа, - фыркнула девица.

Шура оторопел. Но не сдался.

- Хороший мужик, - согласился он. - Но и мы не хуже. Вот, к примеру, я...

И Шура полетел, как ком с горы. Мимо мелькали силуэты прохожих, коробки трамваев и автобусов. Но он ничего не замечал. Распалясь, он рисовал перед несговорчивой девицей портрет супер-музыканта Шуры Единственного и Неповторимого, которому подвластно все в этом мире. В его страстной речи присутствовали тучи поклонниц, готовых разодрать кумира на куски, заполучить хоть резинку от его трусов, тайные вечеринки в законспирированных злачных местах, фантастические автомобили, заполненные под крышу цветами, чуть ли не масонские сборища фанатов, утренние пробуждения рок-звезды Алекса в постели кинозвездной красотки, ледяные пронзительно-абсолютные дорожки кокаина перед концертом, роскошные концертные залы, потрясающие сцены, на которых потный Шура выдает волшебную музыку, которой никто раньше не играл и не сыграет больше никогда. Такую музыку, что сгоняет в одно послушное стадо души концертной толпы и перекраивает мировоззрение ко всем чертям.

Фонтан красноречия сверкал долго. Шура, как сквозь вату, слышал звонкий смех девицы. И распалялся еще больше.

- ... не представляешь, сколько девок мечтают залезть к нам в штаны. А ты выкобениваешься... - вышел он на новый виток, зачем-то совсем не в своем стиле, еще не осознавая, что уже через пять минут ему станет мучительно стыдно за свои слова. Девица, что-ли была какая-то необычная. Провокация ходячая.

- Ну, ладно, ладно, - перебила его девица. И совершенно некстати. Шура только-только собрался загнуть такой эпизод, от которого бы у любой девицы крыша съехала. А она перебила весь запал. - Хватит. Если ты так этого хочешь... Ты и вправду этого хочешь?

- Чего? - не вполне еще пришел в себя Шура.

- Того, что ты мне сейчас рассказал, - насмешливо пояснила девица.

Шура в недоумении уставился на нее.

- А ты представляешь, как создается настоящая Музыка? Ты представляешь, какой ценой за нее надо платить?

- А тебе сколько надо заплатить, чтобы ты, если так не хочешь, приняла приглашение музыканта? Пятьдесят рублей тебя устроит? - именно такая сумма лежала у Шуры в заднем кармане джинсов.

- Ты хочешь купить меня за пятьдесят рублей? - развеселилась девица. - Ох, какой ты простой! Так вот взять и купить? Без потерь? Без тысячи литров пота? Без пяти лет психушки и двух попыток самоубийства? Без тайных мужских слез отчаяния и седьмой волны женского презрения?

Ох, прислушаться бы Шуре тогда к ее странным словам, задуматься. Да нет Шура был глух и слеп. Шура как бык упрямо гнул свое и не желал покидать сумеречную зону умственного затмения.

- Сто! - Шура прикинул, где занять.

Девица захохотала.

- Так чего ты хочешь: меня или загаданного тобой?

Шура неопределенно мотнул головой, не вполне понимая смысла сказанного.

- Или всего сразу?

Шура и не уловил, как из груди вырвалось хриплое "ДА".

- Ну, раз так... - внимательно глянула ему в глаза девица. - Попробуй. А то наплел тут сорок восемь бочек арестантов. Намеки грязные позволяет. Ну и каша у тебя в голове, - поморщилась она. - Может, определишься...

У Шуры закружилась голова.

- А кто ты?!... - запоздало спросил он, непонятным чувством понимая, что надо было задать этот вопрос сразу.

- Твоя Муза, - исчезая брызгами света и черной кляксой забвения одновременно, успела лишь проговорить девица.

И пропала. Шура очумело помотал головой, оглянулся вправо, влево, посмотрел назад...

И снова уставился на дорогу. Который раз он едет по этой дороге? И все равно так и подмывает поглазеть по сторонам. Америка, вожделенная Америка. Небоскребы, лимузины, безразличные толпы безликих людей. Когда-то казалась такой далекой и недоступной, а вот сейчас - как лимон на блюдце перед ним. Хочешь, целиком ешь, хочешь - на кусочки порежут...

Алекс подъехал к своему дому. Подъехал с черного хода, потому как перед парадным орда фанатов восторженно раздирала в клочья его двойника. Пробравшись в дом, Алекс уронил худое тело на подушки, лежащие возле камина прямо на полу. Что за день сегодня! Суматоха, столпотворение! Люди как с ума посходили. Правда, новый альбом воспринят на ура. Но как он дался! Какой ценой! Концерт после долго перерыва. Долго же он не мог решиться выйти к публике. Все казалось, что по сравнению с ранними нынешние вещи никуда не годятся. Думалось, что лучше того альбома уже ничего создать невозможно. Но ведь получилось же!

- Да, - кисло отозвался Алекс на собственные мысли. - Правда, дозу пришлось увеличить, как доктор прописал.

Музыкант вытащил из кармана крошечный сверток, развернул и сделал две тоненькие дорожки. Втянул ноздрями поочередно и тыкнул пальцем в кнопку автоответчика.

Хорошо, он откинулся на подушки. Девки, снова девки. Девки без конца. И вечные попрошайки-прихлебатели. Друзья. Алекс криво усмехнулся. Друзья и подруги. Господа селитеры и мисс аскаридочки. Как меняется смысл! Да и черт с ними. Продюсеры, адвокаты, жены бывшие, настоящие, будущие, врачи, приятели все тянут с него сколько могут. Кто что. Оставили бы в покое, дали бы подумать, сосредоточиться.

- Ну сколько можно сосредотачиваться, Алекс, - словно наяву услышал он голос продюсера. - Тебя и так долго не было. Работай, работай, в тебя столько вложено.

И он работал, пахал, если быть точным. Он старался быть честным в музыке. Он порвал сотни струн, чтобы хоть на йоту приблизиться к тому, что было влегкую сделано в первом альбоме. Вот тогда была Музыка. Он только приехал в этот огромный город. И этот город родил в нем первые сочинения. Черт возьми! Как он играл на первом концерте! Как волшебно послушна и неистова была гитара, подчиняясь его настроению, полету души, парению тела. Как врывались в головы тексты, как взрывали они все представления о том, какими должны быть песни. Песни приходили к нему ночью, сами, без всяких усилий с его стороны. Но как сложна была огранка! Но в этих муках рождались шедевры. Что теперь от них осталось?

Прошел год, от мальчика, очаровавшего страну, стали ждать и требовать нового. Все казалось - вот, сейчас оно придет. Это чудное состояние невесомости, откровения. Но вдохновение застыло в нем, словно зависло на одной ноте.

- Надо отдохнуть, - значительно сказал тогда продюсер. - И поддержать имидж.

Отдохнул Алекс на всю катушку. До сих пор вспоминать мерзко. Он словно отдавал дань собственной дури. Денег было слишком много. Похмелье затянулось еще на год. Тогда продюсер взял его за шкирку и вытащил из дерьма. Но отмыть добела и вернуть музыканту первоначальный запах не получилось. В перерывах между загулами Алекс пытался творить. Для промывания мозгов знающие люди посоветовали кокаин. Первое впечатление: помогло. Средство найдено! Алекс вновь заблистал на сцене с новым альбомом. Но прослушав на свежую голову свои творения, он помрачнел. И надолго закрылся от всех в доме на втором этаже в самой дальней комнате. Второй концерт был жалкой тенью первого только в совершенно сумасшедшей обработке. Тени тех же тем, просто в другом настроении. Шикарные аранжировки, великолепная техника исполнения, непревзойденный саунд. В каждой композиции темы разливались широко как океан. Но были мелкими как лужи. Пройдет короткое время, и все поймут, что их одурачили. Но он же их не дурачил! Он обманул только себя!

Алекс в ярости строчил песню за песней. Под кайфом казалось, что вот оно! Новое, совершенно неизведанное, искреннее, разноцветно искрящееся! Но вся мишура слетала, на суд публики выносилась изрядно постаревшая, потрепанная, побитая молью копия первого альбома. "Та же Дуняшка, только в другой одежке". Одежки, правда, были очень стильные. Получался заколдованный круг. Настоящее должно рождаться в муках. Но разве не страдал он? Не мучился? Хорошим куском жизни заплатил он за свои сочинения. Но они того не стоили.

Бывало, снилась ему по ночам Музыка. На стене выступали строки песен. Но как ни старался запечатлеть их в памяти, даже листок с ручкой специально держал под кроватью, ничего не запоминалось. С пробуждением видения исчезали под звонкий женский хохот.

- Купить меня хотел? За полста деревянных?- слышалось ему. Но лица своей рассерженной Музы Алекс не увидел ни разу. Не желала она ему показаться. Алекс подозревал, что чем-то когда-то ее успел обидеть, но вспомнить этого момента не мог. И не мог ничего исправить.

- Я схожу с ума, - бормотал Алекс, - зажав голову ладонями.

Вскочив посреди ночи, он торопливо заправлялся кокаином и мучил гитару.

Нынешний альбом казался ему настоящим. Он успевал захватить и удержать часть видений, быстро записывал и вроде бы получилось. Но почему же он боится прослушать его сейчас? Хотя, сейчас не получится трезво оценить: кокаин делал свое дело. Разве только завтра? Да почему же завтра? И чего он так боится? Песни приняты на ура. Народ доволен, продюсер не скривился, как в прошлый раз. Алекс поставил компакт-диск. Все нормально, успокаивал он себя, но руки все-таки тряслись мелкой дрожью.

В потолок ударила первая звуковая волна. Алекс замер, приподнявшись на подушках. В зеркале отразилась его жалобная физиономия, словно умолявшая: "Ну, пожалуйста, ну пусть все будет как надо".

Жалостное выражение скоро сменилось недоумением. Недоумение - злобной гримасой. На второй песне Алекс вцепился себе в волосы, и дикое отчаянное "А-а-а-а-а!..." заставило телохранителей с бешеной скоростью примчаться к хозяину.

Музыкант катался по полу среди разбросанных разорванных зубами подушек, сметая на своем пути вазы, массивные канделябры, мелкие безделушки и дорогую аппаратуру.

- Вон! Все вон! - заревел он. - Пошли вон!

Телохранители на цыпочках удалились. За дверью они позволили себе переглянуться и пожать плечами - "Чудо в перьях!". Но их это не касалось. Зато могло заинтересовать хозяина номер два.

- М-м? вопросительно глянул один на другого.

- Угу, - отозвался второй. Достал телефон и позвонил продюсеру.

- Але, босс, тут такое дело, - телохранитель Алекса в двух словах изложил суть проблемы.

- Ждите меня, с места не сходите! - завопил продюсер. - Головой за него отвечаете!

Телохранители никуда и не думали уходить. На одной работе получать две зарплаты - где еще такое найдешь?

Алекс умолк. И замер в позе эмбриона. Он долго лежал, словно боясь разбудить кого-то или чего-то. Потом поднял голову. И заплакал.

- Ну, где ты? - хрипло обратился он к стенам. - Ты этого хотела?

Он внимательно оглядел комнату. Всклокоченный, в разодранной рубашке, с окровавленными щеками, в слезах, он походил на безумца.

- Ты так меня наказываешь? Хочешь насладиться в полной мере или тебе достаточно извинений? Прошу простить! - дурашливо выкрикнул Алекс. - Был не прав! Готов загладить свою вину! Ну где же ты?!

Он вскочил. Забегал, отдергивая шторы, падал на колени перед диванами, заглядывал под них. Не обнаружив никого на первом этаже, Алекс вскарабкался по лестнице на второй. Пошатнулся, сшиб рукой собственную скульптуру во весь рост. Он не вздрогнул от грохота падения осколков. Только тупо смотрел, как усеивают пол белые куски гипса.

Музыкант устало сел на верхнюю ступеньку. И вдруг на пару мгновений он вспомнил Горск, Шишкинский свет картины солнечного дня, автобусную остановку, невыразительную, но чем-то очень магнитную девушку, свой идиотский кураж и ее странные речи.

- Ну ты послушай только, - удивленно и спокойно заговорил он. - У меня есть все, чего только может пожелать человек. Слава: меня узнают и приветствуют везде и всюду. Деньги: я могу купить все, что можно купить. Уважение: люди считают за великое счастье не то что поговорить, прикоснуться ко мне. И женщин я могу выбирать любых. Любые блюда мира к услугам моего желудка, только укажи, какое хочется в этот момент. Всё - к моим ногам. Но зачем? Ты поманила, показала, дала в руки только на миг - счастье творить. Ужалила, как змея. И забрала. Я знаю, ты можешь вернуться. Но и знаю то, что снова лишь на миг. Ты покажешься и спрячешься. А я после небывалой удачи снова погружусь в беспросветную гнусь. Но зачем жить, чтобы, загоревшись раз, десятилетиями ждать тщетно нового всплеска настоящего, согреваясь отблесками в памяти огня души? Это же мука! Признаю: нахвастал тогда. Нет во мне искры. И завлечь тебя нечем. Ну и объяснила бы сразу. Но разве можно так казнить? За глупость. За самонадеянность. Я ненавижу музыку. Ненавижу свою жизнь. Поверни обратно.

Вздрогнув от резкого стука, Алекс живо оглянулся на звук. Дверь отворилась и пропустила кого-то. Музыкант замер в ожидании. Но увидел вовсе не того, кого ожидал.

- А, это ты, кровопийца. Уже доложили, лизоблюды. Ну чего ты приперся, козел? Все тебе мало, все тебе... Как вы мне все надоели...

Продюсер не стал утруждаться подъемом к Алексу. Он подтащил на середину холла кресло и уселся и прокашлялся.

- Если уж ты завел об этом разговор, давай начистоту, - предложил он после недолгого молчания. - Ты меня хорошо слышишь? Эй, наверху! Слышишь, говорю? А то спускайся, здесь удобней будет!

- Мне тебя и отсюда хорошо видно. Я долго был с тобой слишком близко. Дай отдохнуть. И говорить с тобой я не буду. Не о чем.

- Зато я буду! - вдруг рявкнул продюсер. - И мне есть о чем! И меня бы сейчас все поддержали! И команда твоя, и друзья твои!

Алекс захохотал.

- Друзья! - слово вылетело плевком, смешавшись со смехом. - Какие друзья, Мэнди? Где ты видел моих друзей?! А команда? Что ты называешь командой?! Этот сброд, только и умеющий кое-как лабать и считать бабки? Пошли вы все...

Продюсер кивнул.

- Вот-вот, и об этом тоже. Ребята обижаются, Алекс. Ты их за людей не считаешь, не то что музыкантами. А ведь они профи. Чего ты хочешь, Ал? За какой птицей гоняешься? Уж не Лиру ли хочешь поймать за хвост?

Алекс вскинул голову, хотел что-то сказать, но только махнул рукой.

- Тебе не понять, как не понять этим вонючим лабухам...

Продюсер вытер потный лоб большим клетчатым платком.

- Ты считаешь себя гением. Но давай смотреть правде в глаза. Не спорю, первый твой концерт на самом деле был гениальным. Но он же и единственным. И тем не менее, ты заявил о себе, завоевал свою нишу. Этого достаточно. И надо продолжать в том же духе. Чтобы и самому жить, и ребят кормить...

- Ага, и тебя тоже...

- И меня, - не стал возражать Мэнди. - Ты вспомни. Никто не хотел тобой заниматься, когда ты приехал, чуть не автостопом из дремучего медвежьего Союза. С одной позорной гитаркой за плечами. Вспомни, сколько посуды поперемыл в дешевых забегаловках, сколько бокалов водки демонстрационной выпил, зарабатывая жалкий доллар этим смертельным аттракционом на нищее существование, сколько порогов оббил, сколько поклонов отвесил, пока я тебя за шиворот не вытащил, не отмыл, не притащил в студию. А ты теперь и на меня наплевать хочешь. Нет, Алекс, ты не один. За тобой - команда, крепкая, проверенная, сработанная. По всем хит-парадам ты уверенно болтаешься в первой тридцатке. А это для многих недостижимый Олимп. Остановись, Алекс, свою главную музыку ты сыграл. И успокойся этим. Живи как все, не старайся найти клад там, где его нет. И все будет хорошо...

Что конкретно будет хорошо Мэнди не успел договорить. Алекс взревел, вскочил, схватил чудом уцелевшую вазу и швырнул в продюсера. Промахнулся, заметался в поисках другого метательного оружия.

- Нет, говоришь? Как все, говоришь?

Кроме этих двух фраз изо рта Алекса вылетали лишь слюни и злобное шипение, постепенно перешедшее в волчий вой. Продюсер торопливо нашарил в кармане телефон и набрал номер.

Когда бригада "скорой помощи" подъехала к дому, вой уже сменился диким хохотом. Алекс закатывался смехом, рыдал, размазывая слезы истерики. В общем, картина предстала совершенно неприглядная.

Выносили музыканта привязанным к носилкам надежными ремнями опять же черным ходом, так как у парадного уже собирались ненасытные пираньи с телекамерами и фотоаппаратами. Если бы санитары были более внимательны и не так торопились, они бы непременно заметили, как присмирел вдруг пациент. Еще когда привязывали к носилкам, он извивался ужом, вопил, не переставая, ругался по-черному. Даже укол не смогли сделать, пока не связали. И вдруг, уже скрученный опытными руками, Алекс затих. Насторожился. Прислушался. И до самой клиники, пока ему повторно не пустили по вене успокаивающий препарат, Алекс гадал: послышалось ли ему в буйном припадке, пока его приспосабливали к носилкам, а может, под воздействием лекарства, или на самом деле у самого уха прошелестело:

- Иди с миром, ладно уж...

После укола сознание затуманилось, голос съежился и умолк. А потом и вовсе забылся, словно его и не было...

Более-менее соображать Алекс начал примерно через месяц. Музыкант не впал в буйство, когда ему сообщили, где он находится, только кивнул головой, словно такой жизненный поворот вполне соответствовал его планам. Равнодушно он слушал проникновенный голос врача о злоупотреблении спиртным, наркотиками, о чрезмерных эмоциональных перегрузках на концертах. Безразлично внимал добрым и полезным советам.

- Рекомендую вам длительный отдых вдали от людей, желательно от цивилизации вообще. Сохранился же где-нибудь еще такой клочок земли? позволил улыбнуться себе светило психиатрии. - Вот туда и поезжайте. А как почувствуете, что в норму пришли, так и ко мне на прием пожалуйте. Но до тех пор, умоляю вас, никаких волнений, никакой музыки...

Доктор в волнении покосился на пациента. Но тот не проявил никаких признаков беспокойства. Даже улыбнулся вроде.

- Что вы, док, какая музыка? Блажь это все... Суета... Никакого клада нет, значит, и искать его не надо.

Доктор был удовлетворен. На свой страх и риск он лечил дорогого во всех смыслах пациента по новой собственной методе. Значит, такое сочетание препаратов как нельзя более благоприятно повлияло... И привыкания не вызвало, судя по последним дням без укольчиков. Можно писать труд, солидный манускрипт, добротный, монументальный. Новый виток карьеры. Как вовремя надорвался этот мешочек с деньгами. Побольше бы таких... Хотя трудный был случай, весьма трудный. Тут и наркотики, и истерия, и нервный срыв, и депрессия. На десятерых хватит. А, музыканты они и в Африке музыканты. Все чокнутые. Скажи мне, какую музыку ты слушаешь - и я буду знать, пора ли тебе к психиатру.

Доктор ушел. "Довольный гад, ласковый, - без всякой злобы подумал Алекс. Неплохо он на мне заработал. Но и я не прогадал, похоже. Какое успокоение... Сколько лет такого не бывало? Десять? Сто?".

Алекс не мог понять, что же раньше его так задевало за живое? К чему он так рвался, что на последнем забеге сошел с дистанции? Неужели музыка так влезла в душу? Алекс усмехнулся. Чушь, все проходит, пройдет и это.

Словно в дымке мелькнуло смутно знакомое лицо. Но оно нисколько не взволновало Алекса. Глюки, привычно подумал он. И это пройдет. Все пройдет. Он равнодушно отвернулся лицом к стене и тут же заснул.

В день выписки его должны были встречать, чтобы сразу отвезти на новой место жительства. По каталогам нескольких агентств Алекс выбрал себе уютный уголок, затерянный в голенище старой доброй Италии. Он уедет туда в компании, к которой еще должен привыкнуть: повар, врач, медсестра, шофер, экономка... Да Бог с ними, стоит ли голову забивать.

До ворот знаменитого пациента проводили.

- Все рекомендации и инструкции у вашего врача, - в сотый раз напомнил доктор. - Значит, через полгодика жду вас у себя.

Алекс рассеянно кивнул. Светло-зеленая громада ворот отъехала в сторону, открывая чудный вид.

"Свободен!" - радостно прозвенело у Алекса в голове. С тихим стуком сзади закрылись ворота. Алекс привычно вздрогнул и слегка скосил глаза...

- Ну ёлы-палы, - изумленно выдохнул Шура перегаром вчерашнего портвейна. Как это меня сюда занесло? Уснул в автобусе, что ли?

Шура и вправду не смог бы ответить, если бы кому-нибудь пришло в голову спросить его, как он попал на эту остановку - у единственной психбольницы маленького города, затерявшегося в глубинке Азиопии. Светлый летний день с картины Шишкина звенел привычным шумом. Шура встряхнулся.

- На работу же опаздываю, - хлопнул он себя по лбу и вскочил в автобус.

По дороге на завод Шура ни с того ни с сего вспомнил молодость. Глядя в окно, он снисходительно улыбался, мысленно снова пробегая по былому.

Нормально все сложилось, могло быть и хуже. Вон, Боню-то вчера похоронили, допрыгался друг детства. А он жив. И вполне благополучен.

Наверное, к лучшему, что решением институтского комитета комсомола студенческий ансамбль вовремя разогнали "за преклонение перед западным загниванием". Большинство музыкантов Шуриной команды исключили из института. А то бы пришлось тянуться на инженеришную зарплату. Шура поболтался по ДК и кабакам еще годик, а потом, уступая ворчаниям матери устроился на завод. И правильно сделал. Зарплата позволяла жить сносно, даже иногда ездил по профсоюзным путевкам отдыхать "на юга". Да и подкалымить опять же всегда можно - все лишний рубль в дом. Умелые руки в цене во все времена. Женился. Остепенился. Оброс жирком, мебелью, дачей. Дел хватало. Но по вечерам (святое дело!) спускался во двор поддержать партию, другую в домино. Потягивая из бутылки теплое пиво, стуча белыми костяшками о стол, Шура лениво покрикивал на сына, таскающего по двору за хвост очередную кошку, и блаженно думал о ближайшем выходном. Рыбалка - это да... И уже заранее мерещились ему слабые волны, легонько качающие лодчонку, чудился запах рыбы, предсмертный безмолвный вопль "Не хочу-у-у!" ритуально заплеванного на счастье червяка на крючке, и стакан водки, которая на свежем воздухе под ушицу так "легко пошла" у ночного костра, и виделось серебро чешуи на плащ-палатке... Нет, зевнул Шура, увидев заводской забор со множеством полезных дыр. Все путем, все в норме.

С теми же мыслями и распорядком жизни Александр Михайлович достойно дотянул до заслуженной пенсии. Скорая смерть его не сильно тревожила. На сберкнижке лежала сумма, достаточная на достойные похороны. Все как у людей...

...Проснулся Шура с ощущением, что жизнь прожита. Бесповоротно. И прожита не так, как хотелось, как мечталось. Весь мокрый от непередаваемого страха сел на кровати, осмотрелся и вздохнул с громадным облегчением. Ощущение было, словно вылез из неминуемой трясины, когда уже и не чаял в живых остаться. От шишки не осталось и следа. Но долго еще Шура вздрагивал, щипал себя за руки, за уши. Иногда словно засыпал на ходу. Потом резко спохватывался, оглядывался и сбрасывал с себя невидимый груз. Ребята из ансамбля тогда же и начали выговаривать ему, что стал больно уж требователен ко всем и ко всему. Но он не обижался: они-то не видели того страшного сна, не могли знать того, что уже стало ясно Шуре, как день.

Скоро команда распалась. И Шура после долгих скитаний по Союзу осел в Москве. С теми же сомнениями, исканиями, проблесками стоящего и разочарованиями.

Шура улыбнулся. Из всей команды он один еще пытается чего-то найти в музыке. Остальные уже давно отошли от юношеского увлечения. Хотя нет, один остался. И весьма преуспел. Но он еще тогда подавал надежды...

Шура и сейчас, спустя годы, помнил лицо Музы. Безобидной с виду тихой девчонки, но приглядишься - явно с характером особа и со странностями. Увидишь в толпе и не оглянешься. А специально присмотреться - мысли не возникнет, пока лоб в лоб не столкнешься. Разве только настроение будет какое-нибудь особенное, как тогда, во сне. А во сне ли? Теперь уже он сомневался: сон есть не сон? Или как?.. Разве можно во сне прожить годы? И двумя разными жизнями? Сомневался он уже много лет и все не мог прийти к решению - уж больно реально пролетели две жизни. Как черное и белое, далекие друг от друга, как два полюса. Он прятался от таких мыслей, то более удачно, то менее. Но когда он увидел лицо Ирины, гнездо сомнений разворошилось. И сейчас он смотрел на ночную гостью и видел тот шишкинский летний день солнечного света. И сравнивал.

Черточка к черточке. Черточка к черточке. Глаза и волосы. И родинка на том же месте. Ма-а-ленькая.

Так и тянуло разбудить ее и, решительно взяв за плечи, спросить:

- Это ты? Это была ты?

Наверное, он так и сделал бы, если бы не боялся, что она ответит "да". А что дальше? Что он ей скажет? Спросит, зачем она снова появилась на его пути? И что услышит в ответ?

Телефонный звонок стал спасением, пусть временным. Но он перебил мучительные колебания.

- Шура, здорово, - весело приветствовал бодрый голос.

Этой девчонке Шура немного завидовал. Если у него будет, когда-нибудь своя команда или деньги на запись собственного проекта, он обязательно пригласит ее к себе. Уж больно интересный у нее был голос. Что-то от Кэйт Буш, но более джазовая манера. Молодая, она уже была довольно-таки популярна. Правда, в последнее время попивать стала, но это дело поправимое. Если за нее серьезно взяться.

- Шурочка, займи немножко тугриков, - Оксана явно была навеселе.

- Ксюша, ты не перестараешься?

- Ой, что ты! У нас тут такая классная компания! Только вот лекарство кончилось. Ну, так как?

- Ксюша, я бы с дорогой душой, да, сама знаешь, гол, как сокол. Вот сегодня сыт за чужой счет.

- Ну, извини. Тогда хоть подскажи телефон Вадика.

Шура продиктовал номер их общего знакомого, попрощался, и ему почему-то подумалось: "Погубит себя дуреха, ох, погубит. Не спеть ей в моем альбоме. А жаль...". Или это тоже Ксюшин сон, а основная, реальная ее жизнь впереди?.. Но Шура-то не спит! Все! Стоп! Так на самом деле двинешься.

6.

Я снова лежала на крыше, любуясь движением облаков. Полная безмятежность повергла в небывалое блаженство. Внезапно выглянуло солнце, заставляя зажмуриться. И вдруг раздался резкий стук: кто-то долбился в люк чердака. Нашли, оборвалось сердце. И продолжала расслабленно лежать, понимая, что никуда не уйти. Шорох, раздавшийся рядом, заставил обернуться. На самом краю крыши стоял Федя и манил к себе. С восторгом кинулась я к спасителю. Федя обхватил меня одной рукой, и мы воспарили над крышей. Мои преследователи все стучали и стучали, пытаясь выломать крышку люка, все громче и громче....

Стук прекратился, и послышались голоса. Среди них один казался знакомым-знакомым. Это Шура, подумала, все сразу вспомнила и проснулась. Я лежала на раскладушке, совершенно голая, прикрытая простыней. Как Шура меня переносил, я не слышала совершенно. Видно, действительно крылья за спиной для Шуры не за горами. Рядом на стуле лежала чистая рубашка. Я потянулась и села. Накинула рубашку и пошла в ванную. Вернее, не прошла, а проскользнула тенью, потому что Шура в прихожей с кем-то разговаривал. Впрочем, там было довольно темно, а я старательно отворачивала лицо от посетителя, так что, надеюсь, меня разглядеть не успели. На несколько секунд разговор прервался, потом у Шуры что-то спросили, а он коротко и твердо пресек любопытство.

- Не суй нос.

Пока я плескалась, Шура проводил гостей, которые, по всей вероятности, принесли добрые вести. Потому что Шура повеселел и куда-то засобирался.

- Я сбегаю по делу в одно место, - увидев меня, сказал он. - Буду к вечеру ближе. Тебе что-нибудь купить?

- Куда ты идешь? - подозрительно спросила я.

- Похоже, у меня будет работа, - охотно сообщил он. - Так что, я не буду чувствовать себя самцом. Съезжу до одного кабака в пригороде, обсужу условия и вернусь.

Еще в ванной я долго смотрелась в зеркало, думая, что мне надо хоть немного измениться, и попросила Шуру купить хороший парик и грим. Он несколько озадачился.

- Все так серьезно?

Второй раз за очень недолгое время мне задали этот вопрос. И во второй раз я ответила утвердительно. Больше Шура вопросов не задавал. Дотошно уточнив детали по поводу цвета и прически парика, качества грима, Шура ушел. Хотя мне казалось, что он что-то еще хотел спросить. И смотрел он как-то странно.

Оставшись одна, я огляделась, засучила рукава и принялась за дело. Уборку лучше делать на голодный желудок. Сытое брюхо к уборке глухо. Я вообще-то никогда не была сторонницей культа домоводства: грязь не по колено, и ладно. Но сейчас я затеяла генеральную уборку не для себя - мне хотелось сделать Шуре приятное. И я отнеслась со всей ответственностью к этому важному мероприятию. Трудилась в поте лица, предварительно запустив дряхлую, но еще рабочую стиральную машинку. Вымыв окна, я до блеска оттерла полы, изничтожила пыль везде, куда смогла добраться, вернула молодость унитазу и ванне. Немногочисленная посуда на кухне засияла слепящей чистотой, а плита и раковина стали напоминать о хирургическом отделении своей стерильностью. Развесив на балконе белье, я плюхнулась на Шурину кровать, в полном удовлетворении озирая плоды своего труда. Но на этом я не успокоилась. Чтобы не мешать взращению Шуриных крыльев, я, пыхтя и сопя от натуги, переставила мебель, отыскала в шкафу большую штору и отгородила свою раскладушку. Оставалось только приготовить обед. И потерпела поражение: себе-то я нашла, что поесть. Но вот в Шуриных вегетарианских изысках мне разобраться не удалось. Я не понимала, что куда добавлять и как сочетать продукты, на мой взгляд, совершенно не съедобные на вид. Убедившись в собственном невежестве относительно вегетарианской пищи, я решила отдохнуть.

Набросив, на всякий случай, на дверь цепочку, я включила телевизор. С экрана на меня мудро и добро взглянула тетя Ася, вечно таскающая с собой бутыль с не "обычным" отбеливателем. Потом мне напомнили об опасности бактерий пота и грязи, посоветовали Меринде с кем-то оттянуться, а так же показали места для поцелуев и памперсы, от которых попки становятся здоровее. Я задумалась, а не купить ли мне памперс, чтобы мои ягодицы немного увеличились в размере, а то сидеть жестко. Но из телевизора мне бодрым голосом подсказали, что лучше жевать, чем говорить, а тем более думать, и я, устыдившись, отказалась от мыслительного процесса хотя бы на время. Наконец, реклама кончилась и появилась заставка новостей. По большому счету, ничего в мире не изменилось. Федеральные войска также уныло и нехотя, словно только из уважения, по просьбе широкой общественности бомбили Чечню. Государственная Дума надувалась и делала вид, что от нее что-то зависит. Где-то, казалось, на другой планете, запускали космические корабли и спутники, побеждали коварные вирусы, компьютерные и человеческие. А я сидела на Шуриной кровати и уплетала бутерброды с бужениной.