Подсадная утка

…Теперь об этом говорили не только они, но еще сотни, тысячи людей на Земле; и не только на Земле — на всех станциях Приземелья; и не только сегодня — все эти последние полгода. Но найти четкое конструктивное решение — что делать? — не мог никто…

— Само слово «невозможно» — это даже не отрицание. Это сигнал! Это все сюда, все, кто может, кто отважится!

— И у кого на плечах трезвая голова, — мягко заметила Ана.

— Как бы не так! Альфиане с трезвыми головами не летели к нам на помощь, наперед зная, что нет никаких шансов вернуться. Они подчинялись запрету. Но лучшие…

— Безрассуднейшие…

— Стоп! Безрассудство. Безумство. Не в этом ли решение? Ты снимала пси-спектры безрассудных порывов?

— И ты еще спрашиваешь, Рычин! Все равно альфиане в эмоциональном отношении настолько отличаются от нас, что действовали безошибочно — ведь нападения десмода на человека пока не обнаружено, ни единого случая.

— Ана, золотко мое яхонтовое, как говаривали поэтичные предки! Да эти случаи я не собираюсь обнаруживать! Наш Совет по галактическим контактам так боится испортить отношения с Альфой, что всем медицинским и юридическим информаториям был послан запрос в такой беспомощной форме, что отрицательный ответ просто подразумевался сам собой. Альфиане запретили нам вмешиваться — понимаешь, нам, целому человечеству, которое еще совсем недавно было преисполнено такого уважения к себе. Они установили монополию на борьбу с десмодами, а нам оставили места в партере — смотрите, граждане Земли, как умеют бороться и умирать представители высшей цивилизации!

— Но что делать, если они действительно опередили нас? Ты забываешь, что это они поддерживают контакт с нами, а не мы с ними. Ведь у нас кончается только третий космический век, а у них начался двадцать шестой! У нас, конечно, много общего — аппаратура мгновенной связи, методика снятия пси-спектров, медикаментов вон целая куча, космолеты малого каботажа. Все это общее, но все — альфианское, дорогой мой. За девятнадцать лет контакта они передали нам все, о чем мы только смели мечтать, но у нас не взяли взамен ничего, да еще и пригрозили: попробуете помогать нам — разорвем контакт, только вы нас и видели…

— Но неужели вы там, в своем Совете, — кипятился Рычин, — не можете им намекнуть, что это, мягко говоря, унизительно для нас и что пора кончать этот всегалактический детский сад, где нам отводится теплое местечко в малышовой группе. Кстати, когда у вас намечено очередное заседание Совета?

— Сегодня, на двадцать три ноль-ноль.

— Внеочередное? Хм, а почему такая спешка?

Ана пожала плечами и поднялась.

— Может, они боятся, что мы до чего-то додумаемся — тогда, значит, нам есть до чего додуматься… А скорее всего они просто проинформируют нас о дальнейшем перемещении зоны защиты — ведь они взяли за правило сообщать нам о всех своих действиях в пределах Солнечной.

— Проинформируют… Как в школе! Но неужели Совет не может…

— Ох, Рычин, ты опять за свое. Да не может Совет, ничегошеньки не может! Вот выполнят они свою угрозу — и отключатся! Так что на заседании Совет ни слова не возразит альфианам, но вот если ты до чего-нибудь додумаешься — ты знаешь, к кому в Совете обратиться: Ван Джуда, Кончанский, Руогомаа…

Члены земного Совета размещались вдоль одной стороны стола, а за противоположной подымался экран, а на нем — изображение точно такого же стола, за которым размещались альфиане. Эффект присутствия был настолько сильным, что Кончанский, сохранивший до седых волос детскую наивность желаний, как-то признался Ане, что его так и подмывает потрогать альфиан рукой. На заседаниях он никогда не расставался с карандашом, делая весьма изящные и слегка шаржированные наброски своих собеседников. Но с недавних пор Кончанский стал рисовать исключительно десмодов. Разумеется, не тех космических чудовищ, которых никто не видел по той простой причине, что все земные и альфианские приборы — электронные, радиационные, гравитационные и псисоративные — не в состоянии были их зафиксировать; нет, он покрывал странички своего альбома набросками вполне реальных южноамериканских летучих мышей со складчатыми, отнюдь не хищными мордочками и перепончатыми крыльями библейских василисков. Правда, маленькие вампиры Кончанского, как правило, напоминали кого-либо из людей, а чаще всего — Косту Руогомаа, старшего штурмана космического флота.

А ведь полгода назад название этих реликтовых животных было известно только зоологам. Человечество было занято совсем другим — за почти двадцатилетний период бескорыстного покровительства альфиан земная наука, техника, медицина, искусство — все это получило толчок. Альфиане появились на Земле как-то удивительно просто, в рабочем порядке; людям даже показалось, что они слегка опечалены, и явное разочарование гостей они отнесли за счет низкого уровня земной техники. Пришельцы непостижимо легко усвоили земной язык — правда, изъяснялись они с экспансивностью, ставящей в тупик даже неаполитанцев и каталонцев. Между собой же они говорили крайне редко, ибо их способ общения лежал в сфере внечувственных контактов, а звуковой язык хотя и сохранился, но служил скорее удовольствием, чем потребностью, — как пение у землян. Пришельцы соорудили на Мальте что-то вроде диспетчерского пункта связи и отбыли так же просто, как и прилетели.

Мальтийская станция раз в два месяца соединяла земной Совет по галактическим контактам с планетой альфиан, она же корректировала посадку альфианских грузовых космолетов. Занималась она еще чем-то, притом весьма интенсивно, но вот тут любопытство землян, удовлетворяемое с избытком, наталкивалось на искусный маневр, с помощью которого альфиане всегда уходили от прямого ответа. А между тем проходили годы; не стало Рейнхарда Сиграма и Романа Ларомыкина — обязательных членов первого состава Совета. На их место пришла молодежь — Исаму Коматару и «смуглая леди гаванских Советов», как прозвал ее Кончанский — Ана Элизастеги, несмотря на молодость, считавшаяся крупнейшим специалистом по пси-спектрам. Дары альфианской цивилизации сыпались на Землю как из рога изобилия, и альфиане — чуткие, радушные и озабоченные какой-то неведомой людям бедой — все учили и учили людей пользоваться этими дарами.

И, главное, их первый прилет продолжал оставаться единственным. И вот всего лишь полгода назад они сообщили людям, что их продвижение в космическом пространстве ограничивается отнюдь не техническими причинами.

Где-то в черных глубинах Вселенной притаилась колония живых и, несомненно, разумных существ, обладающих феноменальной агрессивностью, существ, смертельно опасных для альфиан. Этих космических вурдалаков люди окрестили десмодами (благо на Земле действительно водились такие маленькие вампиры, питающиеся кровью животных). Увидеть, услышать, почувствовать нападение космического десмода было невозможно — о несчастье узнавали только тогда, когда помочь было уже нельзя. Альфиане укрыли свою планетную систему (вместе с огромным сектором галактического пространства) непроницаемой для десмодов оболочкой пульсирующей защиты. Питали ее гигантские энергетические преобразователи класса «время — псиэнергия», функционирующие на космических буях; но стационарность этих преобразователей делала их непригодными для использования на космолетах, и для того, чтобы обеспечить безопасность одного-единственного перелета на Землю, альфианам пришлось возвести временный коридор пульсирующей защиты, выслав впереди себя армаду кибермонтажников, собирающих преобразователи.

А затем в течение восемнадцати лет общий фронт непрерывной защиты подтягивался до самой Солнечной, пока не закрыл Приземелье — вот, оказывается, какие еще функции выполняла ретрансляционная Мальтийская станция. Узнав об этом, жители Земли, образно говоря, не могли найти слов для выражения благодарности. Но альфиане заявили, что-де не стоит, — все это создавалось не для людей, а ради свободы дальнейших передвижений самих альфиан, так как космические чудовища никогда не нападали на человека Земли… Как следовало из размещения космических буев, пульсирующая защита укрывала именно ту часть Солнечной, которая была освоена земными планетолетами. И только.

Совещание, созванное сегодня в столь экстренном порядке, поначалу ничем не отличалось от предыдущих: землянам было предложено задавать вопросы, и они, естественно, их задавали.

— Можно ли, простите, непосредственно зафиксировать момент нападения десмода? — спросил Коматару с той обязательной восточной улыбкой, с которой он обращался к женщинам и пришельцам.

— Что может быть проще! — воскликнул гигант с мускулатурой лесоруба и голубыми волосами Мальвины. — Зафиксируйте мой пси-спектр и выбросьте за фронт защиты. Спектр исчезнет — значит, я съеден.

— А когда-нибудь, простите, имело место такое нападение именно в момент снятия спектра? — настаивал Коматару.

— Нет, не повезло, — дровосек-Мальвина вздохнул.

В устах человека такой ответ прозвучал бы ужасающе.

— А как вообще вы представляете себе механизм воздействия десмода на человеческий мозг? — спросила Ана.

— На наш мозг, — поправила ее черная, как эбен, альфианка.

В первые годы контакта людей очень занимал тот факт, что на заседаниях Совета напротив брюнета обязательно появлялся черноволосый альфианин, напротив японца — лимоннокожий; эта странность объяснилась случайно, когда один из альфиан, обратившись к Ане, сделался вдруг чернее гуталина. Оказывается, жители Альфы не имели не только постоянной пигментации, но даже черт лица и могли изменять форму ушей или носа в течение нескольких минут: принимать облик, подобный облику собеседника, было для них такой же нормой поведения, как для землян — находить общий тон разговора.

— Механизм воздействия нам непонятен, — вмешался сидевший напротив Косты Руогомаа светловолосый альфианин. — Непонятен и страшен. Мозг умирает мгновенно. Даже через двадцать секунд реанимация невозможна, а следов — никаких.

— И все-таки — симптомы? — не унимался Коматару.

— Да какие там симптомы, — вскрикнула темнокожая альфианка, и из глаз ее не потекли, нет, именно брызнули слезы. — Это смерть! Мы, не видя ее, воспринимаем ее так же, как вы почувствовали бы угасание вашего Солнца. Холод. Мрак. Оцепенение. И — десятые доли секунды. Не помочь! Мы можем все, а тут — не помочь!

— Что же берут десмоды? — спросил Ван Джуда.

— Если бы жизнь как таковая имела материальную субстанцию, то мы бы сказали — именно жизнь.

— То есть пси-энергию?

— Далась вам эта пси-энергия! Никакая она не жизнь, а всего-навсего продукт деятельности некоторых участков головного мозга. Если бы десмоды брали именно это, они подключались бы к отдельным индивидам и благополучно паразитировали на них, оставаясь невидимыми и неощутимыми. Нам остается только предполагать, что в мозгу существуют поля тончайшей структуры, нам пока неизвестные — ну, совсем так, как вы не подозревали о существовании пси-полей. Нарушая эту тонкую структуру, десмоды вызывают смерть. А пока мы возимся с грубой механикой на атомарном уровне — биотоки, пси-структуры, норегические потенциалы, — десмоды безошибочно выбирают самых мудрых, самых одаренных из нас. Как?..

— Выбор мудрых и натолкнул вас на мысль о том, что смерть от «перегрузочной амнезии», как вы это раньше называли — нападение?

— Нет. Дело в том, что десмоды имеют одну странность: они никогда не нападают друг за другом — только одновременно. Вот эта синхронность и насторожила нас, иначе мы до сих пор считали бы, что имеем дело с неопознанной болезнью.

Ана незаметно переглянулась с Кончанским — альфиане поделились важной информацией.

— А когда вообще десмоды нападали на вас в последний раз?

— Так на тот наш корабль и напали, на котором мы к вам летели, — как о самом заурядном событии сообщил светловолосый. — Космолет двигался по принципу водомерки — от одного защитного буя к другому. На последнем островке корабль вынырнул из подпространства слишком близко к краю защиты — во время ее пульсации мы оказались за оболочкой… Нас ждали. Не прошло и пары секунд… как трое…

Он не мог дальше говорить. Лица альфиан застыли в таком отчаянье, что неосведомленный наблюдатель мог принять их за учеников-мимов, которые немилосердно переигрывают в этюде «горе».

— Довольно! — воскликнул вдруг самый молодой альфианин, молчавший до сих пор. — Долгое время мы считали «перегрузочную амнезию» просто болезнью, а ведь это и вправду болезнь. Это паралич нашей цивилизации! Как бы ни был велик защищенный сектор пространства, мы в клетке! Нам не остается ничего, кроме борьбы!

Люди молчали. Да и что они могли предложить альфианам?

— Мы не можем противопоставить десмодам оружие, достойное нашего времени и нашего разума, — подхватил председатель Совета пришельцев. — Но мы не можем и ждать. Мы будем охотиться так, как делали это наши предки: при помощи ловушки и приманки. Соорудить ловушку не так уж трудно: это должна быть спираль, что-то вроде плоской раковины с достаточно большим количеством витков из пульсирующей оболочки. Судя по маневренности десмодов, их размеры невелики. На дальних дистанциях они определенно пользуются нуль-перебросками, но по виткам спирали они будут двигаться с какой-то конечной скоростью. Приманку расположим в центре, и как только нападение совершится, выход из ловушки мгновенно будет перекрыт. Десмод очутится в мешке, и притом на сколь угодно долгое время!

— Но что вы называете приманкой? — осмелился спросить Ван Джуда.

— Великая Вселенная! Он не понял! — воскликнула черная соседка Аны. Древний закон — жизнь за жизнь, смерть за смерть! В середине раковины будет один из нас, и таких добровольцев у нас уже более полутора миллионов!

— Прибавьте к ним еще и меня, — сказал Ван Джуда.

— Исключено! — затряс головой председатель. — Десмод не пойдет в ловушку за человеком. И тем не менее мы приглашаем вас принять участие в этой охоте. Вы уже знаете, что долгое время ваша планета была, так сказать, подсадной уткой в охоте десмодов на нас: как только у вас разражалась война, потоп, землетрясение, и ужас десятков и сотен людей, этот тысячекратно усиленный сигнал бедствия разлетался по Вселенной, самые молодые и горячие из нас не могли оставаться в бездействии и бросались к вам на помощь. И возле Солнечной их незаметно подстерегали десмоды. В память тех, кто не вернулся, мы просим вас: заманите, как и прежде, десмодов к Земле. Мы откроем брешь в пульсирующей защите, и десмоды, вообразив, что у вас разразилась очередная катастрофа, ринутся к Земле, ориентируясь на ваш страх, который вы должны будете разыграть…

— А вы уверены, что мы согласимся на столь пассивную роль? — быстро спросил Кончанский.

— Да. Во-первых, это может приманить в ловушку сразу большое число десмодов. А во-вторых… мы думаем, что для того, кто будет находиться в «раковине», это сократит время ожидания.

На это уж никто из землян не мог возразить.

— Ждите нас через шесть земных дней. — И экран погас.

— Здесь, — кивнул Магавира, делая второй круг над озерком. — А что это за белая пена вдоль берега? Как хотите, на воду не сяду.

Амфибия взяла вправо и пошла над просекой. Два беловатых облака разметнулись в разные стороны; расчищенный от многолетней нетронутой пыли, темно-синей посадочной полосой проступил внизу асфальт. Как только колеса коснулись его, Рычин, Кончанский и Альгимантас Ота, которого взяли за исключительное знание местности, сдвинули колпаки кабин и одновременно спрыгнули на асфальт.

— Синхронность, которой позавидовали бы и десмоды, — мрачно прокомментировал Рычин. — Кстати, не проговорись тогда наши старшие братья по разуму об этой синхронности — черта с два мы догадались бы, что искать надо именно здесь. Зато теперь… Минутку, Маг, дай-ка по этому папоротнику из десинтора — там, полагаю…

— Э-э, заповедник ведь! — вмешался Альгимантас.

— Это у нас генетический всплеск, — пояснил Кончанский. — У всех кочевников страх перед пресмыкающимися в крови. Ты сохранил от кочевников что-нибудь, а, Рычин?

— Кроме кочевой профессии — незаурядные внешние данные.

— Гм, а это что?

У подножия двухметровых папоротников валялся желтый круг с изображением чашки и блюдца.

— Искомая «Лесная лилия», — пояснил Ота. — Вправо, метров двадцать.

— Не мог сесть на крышу, пилот экстра-класса, — бросил Рычин через плечо Магавире и вломился в заросли.

«Лесная лилия» или, вернее, то, что от нее осталось, открылась внезапно. Круглое здание без крыши, по форме действительно напоминающее цветок, было оплетено цепкими лапами необыкновенно разросшейся малины; в чаше этого деревянного цветка, словно тычинки, торчали замшелые пеньки, бывшие столики с табуретками.

— Воспоминания официантки Алдоны Старовайте, — бодро процитировал Кончанский. — «В тот вечер, как всегда по субботам, танцы начались около семи…» Но, коллеги, где же тут развернешься?

Он попытался совершить изящный пируэт в ритме вальса бостона — «Пьям, па-рар-ра, пьям па-па!..» — и тут же запутался в перехлестнувшей перильца малине.

— Танцевать спускались вниз, на утоптанную площадку, — со знанием дела пояснил Альгимантас. — Там потемнее…

— Значит, мы не можем быть уверенными в одновременности всех пяти несчастных случаев, раз было темно?

— Послушай-ка, старина, — урезонил его Рычин, — будем искать не противоречия, а подтверждения нашей гипотезе. Помните: «Раздался дружный крик всех пяти девушек», — значит, девицы завизжали одновременно, иначе Старовайте с ее обстоятельностью обязательно указала бы на последовательность событий.

— Что ты меня уговариваешь? — пожал плечами Кончанский. — Я-то тебе верю. И Ота верит. Это Совет — тот не поверит.

— Мы сунем под нос Совету данные такой убойной силы…

— Ну и какие данные мы получили сегодня? Случай обычного пищевого отравления, да еще и чуть ли не столетней давности.

— Заметьте — _одновременного отравления_, - вставил Ота.

— И учти, — Рычин поднял палец, — что из всех посетителей «Лесной лилии» эти пятеро были настоящей приманкой для десмодов. Еще бы, участники симпозиума по дезактивации искусственных спутников, когда-то использованных для захоронения ядерных отходов… Запасы той неведомой субстанции, которой питаются десмоды, у этой пятерки были максимальными. Ведь не тронули же они девушек!

— Но-но, — сказал Альгимантас. — Это еще ничего не доказывает.

— Не будем спорить о вкусах десмодов. Пора собираться обратно.

— То есть как это обратно? — всполошился Альгимантас. — А все то, что свалилось на этот уголок в последующие годы?

— Но Зарасайский информаторий не дал больше сведений об одновременных поражениях, — возразил Рычин.

— Зато неодновременных с тех пор здесь было навалом — недаром озеро заслужило название «проклятого». Прежде всего — повар той же «Лесной лилии». Спустя полгода после несчастья с радиологами этот молодой здоровый мужчина плеснул себе на ногу горячим супом и упал замертво.

— Совет скажет — болевой шок, — усомнился Кончанский.

— Может быть, в других краях и есть такие неженки, но только не у нас. Тем более что через пару месяцев здешний органист зарулил сюда с шоссе и, не сбавляя скорости, помчался по прямой, пока не врезался в сосну. Сгорел с машиной.

— Совет скажет — замечтался, — резюмировал Рычин.

— Хорошо, а теннисистка из Тарту — ее нашли в камышах на дне лодки. И снова никаких следов. Солнечный удар, скажете вы? Да, конечно. В октябре. Но если у вас не вызывает подозрений тот факт, что на крошечном пятачке от озера до шоссе — заметьте, не дальше! — за несколько лет произошло до полутора десятков загадочных смертей, то местные жители оказались рассудительнее. Окрестности заброшенной «Лесной лилии» объявили заповедником.

— Минутку! — прервал его Рычин. — У меня мелькнула занятная мысль. Если в последующих трагедиях тоже виновны десмоды, которые раньше никогда не нападали последовательно, то мы имеем перерождение, а вернее — вырождение этих чудищ!

— Да-да, — загорелся Кончанский, — после нападения на людей пятерка вампиров не смогла вернуться в свое логово. Изобретательность они тоже утратили и лопали что попало. Выходит, всемогущими их делал интеллект альфиан.

— Вот именно! И это — главное доказательство того, что десмоды могут напасть на человека, когда нет выбора. Ну, Конча, летим в Совет, послезавтра альфиане будут у нас…

— …Как слышимость? Слышимость, говорю? Когда не везет, так и ее не добьешься. Ну, поздравь меня, золотко мое яхонтовое, мы провалились! Нам-то ясно, что на «Лесной лилии» — это работа десмодов… Что? Совет? Совету это тоже ясно, но… нам дали внеплановую связь с Альфой. И что там поднялось! Эти старшие братья никогда особым воспитанием не отличались, а тут… Мы, видишь ли, лезем не в свое дело, а они остальные «раковины» будут строить в окрестностях Проциона, а от нас не примут вообще никакой помощи. Они могут… Что делать? Переходим на откровенные пиратские действия. Нет, подробности не могу. А ты как?.. Что — никак? Ты же крупнейший специалист по пси-спектрам, как это — не получается? Разве может человек разучиться испытывать страх? Это пожалуйста… хоть землетрясение… хоть взрыв гиперонной бомбы… Опять не испугаются? Ана, не паникуй, вылетай в Мамбгр. Да, подальше от флегматичных европейцев… Да, притащу всех, кто под руку попадется…

Жесткая, не просохшая еще лента раскачивалась на сквозняке, отсвечивала всеми цветами радуги; прозрачный жгуток пси-соративной записи бежал по самому ее краю. На всей Земле нет человека, который хотя бы приблизительно знал, что это такое — пси-соративная запись. Хоть смейся, хоть плачь — ну совсем как с гравитацией: сколько веков взвешивали все, от мух до слонов, а в физической сущности гравитации разобрались всего два века назад. Так и тут: прибыли с Альфы грузовики, киберы вытащили скромные над вид самописцы, соединенные с бачками, внутри которых по-живому шевелилась лиловая плесень. Самописец подключался к шлему, который достаточно было надеть, как из бачка тотчас же начинала выползать коробящаяся лента, сверкавшая, как старинная чешская бижутерия.

Рычин с эталонными таблицами в руках бродил по лаборатории, перебирая каждую такую ленту. Ана полудремала в кожаном кресле. Кончанский рисовал десмода, похожего на Рычина.

— А это — со стадиона? — спрашивал Рычин.

— С конгресса врачей, — отзывалась Ана, приоткрывая один глаз. — Было сообщено, что над Аляской прорвана защита и четверо погибли.

— И никакого страха? — Кончанский придал десмоду выражение крайнего разочарования.

— Легкий фон. А эти крупные двухрядные зубцы, как у акулы — это профессиональное любопытство. Вот оно в чистом виде. А пленка со стадиона в углу. Там мы тоже оскандалились…

— Ну уж я тебя попрошу! — взвился Рычин. — Я играл левым полуконтактным, и когда мяч подали мне и внимание всего стадиона было приковано к моей персоне — о, какие муки ада я изобразил! Кончанский, скажи, я талантливо изобразил?

— О да!

— Вот! А основные компоненты пси-спектров — любопытство и восхищение. Нет, ошибка была допущена гораздо раньше, когда заседание Совета транслировалось по всей Солнечной. Человечество психологически подготовилось сыграть страх, подделать его… Единственный выход отложить эту охоту, черт побери!..

— Мы этого не сделаем, — отозвался звучный, словно отраженный от металла, голос. — Охота начнется сразу же, как только будет готова первая ловушка, то есть меньше чем через десять дней.

Все невольно вскочили. Когда входил ОН, все превращались в притихших школьников, не справившихся с уроками.

— Мы не выполнили вашу просьбу, — с усилием проговорила Ана. — Ни один спектр, полученный нами, не совпал с вашим эталоном. Вот они, можете убедиться. Поэтому мы и просим у вас несколько месяцев, чтобы у людей сгладилась эта готовность изображать страх.

— Нет, — повторил он так небрежно, словно отмахнулся от чего-то несущественного. Казалось, сейчас его больше всего на свете интересуют радужные ленты, которые он сдергивал с проволоки, на которой они сушились, и швырял на пол.

— Это все — в утилизатор. А там что?

В нише, куда он показывал, громоздились плоские коробки.

— Там учебный архив, — пояснила Ана. — Попытки освоить аппаратуру. Здесь — выделение эмоций в чистом виде, здесь — суммарные шумы, в основном уличные, а тут — так, разное.

Альфианин схватил это самое «разное», вытряхнул содержимое коробки на пол и уселся на корточках, углубившись в исследование старых, потрескавшихся лент.

— А это что? — вдруг закричал он сердито. — Брак? Или запись через узкие щели? Невероятная чистота! Нет, это не может быть первичным импульсом — явно одна из составляющих, выделенная искусственно… Но как? Мы же вас этому не учили?

— И не брак, и не щели, и не составляющая… — Ана пыталась разобрать условные значки, выцарапанные иглой по краю ленты.

— Да что же это? Что? Что, я вас спрашиваю?!

Но Ана почему-то медлила с ответом и вглядывалась в лицо своего собеседника как-то особенно долго и пристально.

— Запись сделана в вольере с человекообразными обезьянами, — произнесла она наконец. — Реакция на появление змеи.

— Но на нашей Альфе нет… э-э-э… альфообразных… — с неожиданной растерянностью протянул пришелец. Лицо и волосы его мгновенно обесцветились, как это бывало тогда, когда альфиане общались между собой на значительном расстоянии. И действительно, прошло около десяти минут, и вдруг в комнату ворвались четверо из тех, что прибыли вместе с ним. Все так же не произнеся ни звука, но ожесточенно жестикулируя, они прямо-таки вырывали друг у друга ленту с удивившей их записью.

— Транслятор! — крикнул кто-то из них.

Приемная кассета транслятора жадно втянула в себя ленту, послышалось зуденье — лица альфиан снова неузнаваемо исказились. Они поголубели, полиловели; утончившиеся губы были мучительно закушены, кто-то сжал виски кулаками — это было такое невероятное, тысячекратно усиленное сопереживание чужой боли и чужого страха, что Ана не выдержала и вскрикнула.

Кончанский ударил кулаком по клавише транслятора — зуденье прекратилось. Все — и альфиане, и земляне — облегченно встряхнулись, сбрасывая с себя это наваждение.

— Мы сейчас свяжемся с базой, — проговорил один из гостей, — и думаю, что мы воспользуемся аналогичными записями… Правда, эффект был бы во много раз сильнее, если бы поток пси-импульсов непосредственно выходил в космос, а не транслировался по записи.

— То есть перенести клетки с обезьянами прямо в буй?

— Именно! Хотя… животные находятся у нас под охраной?..

— Ну, Совет пойдет на исключение, — сказал Рычин.

— Да, времени у нас и у вас в обрез.

— Если бы вы так не торопились, — начал Кончанский, но дверь за пришельцами уже закрылась, они не простились.

— Ну, у нас-то времени меньше, — Ана ринулась к пульту передатчика. — Я даю запрос на всех обезьян и питонов. Кончанский с Руогомаа готовят к их приему ракетодром в Куду-Кюель. Рычин, ты отвечаешь за пилотов.

— Постараюсь. Прихвачу еще ракет, бенгальских огней и сирен, но боюсь, что кому-то из нас придется остаться в Совете.

— Зачем? — запротестовал Кончанский. — Какой смысл контролировать Совет, если его от буя будет отделять двухдневный перелет?

— Не время спорить, — прервала их Ана, — действовать пора. Тем более что теперь выяснено главное. Что именно? А вот что: когда я держала в руках пленку с «обезьяньей» записью, я уже давно поняла, что это такое, а они продолжали спрашивать. Я постаралась собрать всю свою волю, чтобы усилить свой пси-поток — а они его не приняли! Значит, наших мыслей они читать не могут.

— Это действительно главное, — пробормотал Рычин. — Нас заворожила их способность чернеть и зеленеть. А ведь это бутафория, и только.

— И еще, — сказала Ана. — Хоть они все и выше нас на голову и лапищи у них — будь здоров, они все же слабее нас.

Огромный космический лайнер, флагман Солнечной армады, неподвижно застыл на приколе у только что возведенного буя — с той стороны, которая находилась под укрытием пульсирующей защиты. Через некоторое время он должен был отойти отсюда, унося на своем борту всех членов объединенной экспедиции; впрочем, нет, не всех. На буе навсегда оставался тот, кого и на Альфе, и на Земле называли просто он, хотя имя его было всем известно: С Сеге Д. Обитателям Земли, естественно, хотелось бы запомнить не только имя, но и облик этого пришельца, но это желание было невыполнимым, так как альфиане не имели постоянного лица и меняли его непостижимым образом. Да, многое людям было недоступно: вот и сейчас они находились на борту корабля, построенного по альфианским чертежам и из сплавов, найденных альфианами; прикрывала их пульсирующая защита, созданная сетью неземных излучателей. Этот буй был выстроен тоже не людьми — его сооружали автоматы; увидев размеры этого гиганта, люди поняли, почему его можно было построить только в окрестностях Сатурна; из каменных глыб, составляющих верхний разреженный слой кольца планеты, киберы выудили несколько осколков помельче, расплавили их и из этого расплава соткали тончайшее кружево космической станции, раскинувшей свои ажурные витки на добрый десяток километров. Плотной была только центральная часть этой спирали, не более шестисот метров в поперечнике. С одной стороны, обращенной к Солнцу, она была выпуклой; в глубине этой выпуклости таились генераторы гравитации, лифт, соединяющий «ночную» сторону с «дневной», и излучатели, обеспечивающие постоянную защиту трюмов. «Ночная» сторона представляла собой плоскость, накрытую сверху прозрачным колпаком, под которым свободно мог бы поместиться лондонский Тауэр. Два внутренних витка спирали помещались под куполом, вдоль стен которого тянулись бесконечные клетки с обезьянами. Дальше, за пределами купола, сплошная поверхность кончалась и начиналось каменное кружево, в причудливый рисунок которого вплетались все последующие витки пульсирующего коридора, широким раструбом открывающегося в Пространство, словно зазывая, заманивая оттуда неведомых грозных чудовищ, которые столько лет оставались безнаказанными и неуязвимыми. И голодными.

А посередине твердого диска, возле центральной башни, виднелось что-то голубое, небольшим озерцом растекшееся по поверхности. Лишь те, кто побывал под куполом, знали, что это не вода, а шелковистая и теплая альфианская трава. Напротив башенки, по другую сторону голубой лужайки, был установлен экран, на котором было видно все, что делается в кают-компании лайнера.

Все это, возведенное в непостижимо короткий срок, было чудом, но все-таки людей больше поражала не техника, а исступленная, фанатичная воля альфиан, решивших во что бы то ни стало очистить космос от невидимых хищников и не желающих откладывать эту фантастическую охоту на десмодов ни на день, ни на час, ни на миг.

Что могли поставить рядом с этой волей и этой техникой люди Земли, которые еще два десятилетия назад казались себе такими целеустремленными, такими мудрыми, такими всемогущими?

Да только то, что они были людьми.

Четверо альфиан сидели за узким и длинным столом в кают-компании космолета, совсем как во время межпланетных встреч двух Советов. Только теперь это были не изображения, а живые, вполне реальные великаны. Но сейчас их рост не бросался в глаза, потому что люди не сидели рядом с ними, как обычно, а стояли сзади, за креслами, являя собой то ли бездейственный почетный караул, то ли второй ярус зрителей. Взгляды всех восьмерых были прикованы к круглому, как иллюминатор, экрану. А сколько таких же экранов, установленных на Земле и на Альфе, собрало около себя жителей обеих планет? И на всех этих экранах медленно двигалась к центру, к теплой голубой лужайке, фигура в белом. Жителям Земли она, вероятно, казалась ожившим гипсовым слепком с альфианина — у самих же альфиан такой ассоциации возникнуть не могло просто потому, что они не знали, что такое «скульптура».

С Сеге Д опустился на траву у самого подножия башни, согнул колени и обхватил их руками. Так сидят, часами глядя в море. Но С Сеге Д видел перед собой только экран, с которого смотрели на него не мигая четверо его соплеменников. Перед ним на полированной поверхности стола мерцали две огромные кнопки, как глаза андерсеновской собаки, те самые, что размером с чайное блюдце. Ловушка была наготове, все башенки с генераторами, усилителями и отражателями находились под напряжением пси-токов, но пока еще система раковин была закрыта общей защитой, протянувшейся над всей Солнечной. Все это было как бы сценой, на которой альфиане, участвующие в деле, должны были отдать свою жизнь.

С Сеге Д кивнул, и старший из альфиан положил ладонь на первую клавишу — она слегка вдавилась и затеплилась красноватым тревожным светом. И в тот же момент над обезьяньими клетками рванули петарды, в каждой клетке отодвинулся заслон, открывающий спрятанным за ним змеям доступ в вольеры.

Исступленные визги обезумевших от ужаса животных, треск магния и неистовое метание огней достигали голубой лужайки, но С Сеге Д не замечал ничего этого. Он сидел, опираясь плечами о чуть вибрирующую стенку генераторной башенки, и ждал, когда старший нажмет следующую клавишу, выпускающую в просторы Вселенной этот поток животного ужаса. Для этого нужно было только спустить фронт общей защиты под поверхность буя, оставляя купол и витки «раковины» в незащищенном пространстве.

И вдруг С Сеге Д почувствовал то, что в данной ситуации никак не могло происходить: кто-то тронул его за плечо. Он вскинул голову — над ним стоял коренастый землянин с каким-то напряженным выражением лица. Ошеломленный альфианин попытался подняться, и в этот момент короткий удар сбоку отключил его сознание, и он уже не увидел, как с завидной синхронностью четверо его соплеменников, сидевших за столом, были привязаны к креслам. Кончанский, Ван Джуда, парапсихолог Юнг и Руогомаа встали у стола. Они выжидали секунды, за которые Рычин должен был оттащить обмякшее тело к люку, из которого выглядывал уже бывший наготове Брюнэ, корабельный врач космолета.

— Давай прямо на катер, — шепотом, словно их мог кто-то подслушать, приказал Рычин, втискивая С Сеге Д в узенький люк. — И не торопись приводить его в себя. Ну, пошел…

Он захлопнул ногой крышку люка и побежал назад, на бирюзовую полянку и, догадываясь, какие тексты принимает сейчас фонотайп лайнера как с Земли, так и с Альфы, закричал на бегу:

— Руби канаты, ребята! — И увидел на экране, как широченная ладонь Косты Руогомаа легла на вторую клавишу.

Он знал, что человеку не дано чувствовать пси-процессы, но ему все-таки показалось, что потянуло пронизывающим холодом, словно где-то распахнулась гигантская дверь в ледяную пустоту, и чтоб никто не догадался о его ощущениях, заговорил:

— Пока со мной ничего. Может, мне что-нибудь почитать, чтобы вам было заметнее, когда я… А? Да вот хоть это: «Это было в праздник Сант-Яго, и даже нехотя как-то, когда фонари погасли…» Ломятся в дверь, да? Правильно сделали, что заперли. — Он поискал глазами то место, где совсем недавно трава была примята, но она уже распрямилась, словно минуту назад тут и не сидел альфианин. Ужас пустоты улетучился, и было Рычину спокойно, и впервые за долгое время впереди не маячило никаких дел, и можно было валяться на траве и читать то, что он любил больше всего на свете, и желать только одного: чтобы дверь в кают-компанию открылась и вошла Ана.

И вдруг он увидел Ану Элизастеги, и вовсе не на экране, а здесь, в десяти шагах от себя.

Она стояла и смотрела на него, не шевелясь, и по тому, как были напряжены ее плечи, можно было угадать, что заведенные назад руки ее стиснуты намертво и ногти впились до крови в темные ладони, и так она будет стоять до тех пор, пока это не случится — с ней или с ним, все равно. Он бросился к Ане, совсем не зная, что будет делать, когда добежит до нее, добежит спотыкаясь и цепенея, что-то крича в этом несусветном гаме и леденея от ужаса не за себя.

— Нас же видят, — проговорила Ана, — нас видят, Рычин…

Они стояли, держась за руки и смотрели друг другу в глаза, каждый миг ожидая, что вот сейчас эти глаза не закроются, нет — они опустошатся мгновенным беспамятством, и каждый беззвучно молился, чтобы это произошло с ним, только с ним…

— Вот прошел год, — прошептала Ана, еле шевеля полиловевшими губами, и прошел не год, а бесконечность, когда ее губы снова разжались и по одному их беззвучному движению Рычин понял, что она прошептала: «Вот прошло два года…»

И тогда он подумал, что она скажет: «Вот прошло три года». Она больше ничего не успела сказать, глаза ее широко раскрылись, и в них был не страх — недоумение.

— Почему? — крикнула она. — Почему? И кто смог?..

Рычин ошалело повертел головой и вдруг понял, что ад кончился, огни затухают, вой сирен переходит на басы, и только перепуганные змеями обезьяны продолжают верещать.

Но почему опыт прекратился, и главное — как это удалось сделать? Ведь перекрыть вход в «раковину» после того, как туда попадут десмоды, должно было специальное безинерционное устройство, не подчиняющееся ни людям, ни альфианам. Он обернулся к экрану, там размахивали руками, пытались перекричать друг друга по крайней мере человек пятьдесят — то есть вдвое больше, чем могла вместить кают-компания.

— Вниз, — только и понял из всего этого Рычин.

— Они кричат — немедленно вниз. Случилось что-то экстремальное. — Но Ана упрямо покачала головой. — Это приказ!

И, видя, что Ана добром все равно не сдвинется с места, он схватил ее за плечи, как когда-то (ах, да, два года назад!) тащил обмякшее тело альфианина. И Брюнэ уже отчаянно махал им, высунувшись из люка, и вот они уже все вчетвером (а С Сеге Д — на полу, как самый крупный и непоместительный) медленно подруливали на малокаботажной ракетке к борту космолета.

— Восемнадцать обезьян разом, — захлебываясь от восторга, повторял Брюнэ. — Этого ж никто и представить не мог… Может, это вся популяция десмодов, а? Тогда просто счастье, что механизм перекрытия «раковины» работал не только от ваших пси-спектров; мы из профессионального любопытства засадили на его вход в биодатчики от обезьяньих клеток. Никто не выполз обратно!

— А, ерунда, — устало проговорил Рычин. — Ты не был на «Лесной лилии», не знаешь. Десмоды, напавшие на людей, не смогли преодолеть даже такой преграды, как шоссе. Можно представить себе, как они деградировали теперь.

— Логично, — сказал Брюнэ. — Ну, подходим, вы бы хоть руки своим пожали, держитесь друг за друга так…

Ана и Рычин, не сговариваясь, подняли сцепленные руки и весьма ощутимо опустили их Брюнэ на шею.

— Вот-вот, — мрачно заметил с пола потерявший былую экспансивность С Сеге Д, — вот этого-то мы и не учли — у нас на Альфе такого просто не бывает… — Он задумчиво гладил чернильно-лиловый рубец на шее. — Голову не повернуть…

— А мы вот такие, — сказал Рычин, у которого зубы еще полязгивали от нервного возбуждения. — Мы такие со всеми нашими страхами и рукоприкладством, и некоторой технической смекалкой, и неподчиненностью высшему командованию… если, конечно, всерьез предположить, что высшее командование ни о чем не догадывалось. Люди, в общем. Среди всех известных вам гуманоидов — не сахар, я думаю.

— И все-таки, — задумчиво проговорила Ана, — почему десмоды выбрали обезьян, а не людей?

— Да потому, — с некоторым злорадством пояснил С Сеге Д, — что вы настолько боялись друг за друга, что среди тридцати тысяч пси-спектров такого же нечеловеческого ужаса вас отыскать не смогли даже десмоды.

— Ну, спасибо, — шутливо поклонился Рычин. — Приравняли…

— Пожалуйста, — расплылся альфианин, все еще поглаживая шею.

Ракета подошла к причальному кольцу, покачалась и замерла.

— Приехали, спасители Вселенной, — сказал Брюнэ. — Вылезайте.

Загрузка...