Змей Горыныч (СИ)

Глава 1 Будислав

Он гнал во весь опор, пока конь не покрылся мылом и не вывалил наружу язык. Несчастный скакун был измотан и обессилен. Наконец, всадник сжалился над животным и спешился. Сухость во рту, ломящая боль в костях, которые стали привычными за все эти годы, говорили о том, что он уже давно не пил крови. Но Будислав не обращал на это внимание. С нервной дрожью он достал из мешка тёмный свёрток и развернул его. Здесь солнечный свет отражался от гладкой стали меча, не знающего себе равных. Клинок Сорочинского Мастера. Только богам ведомо, на что способен этот меч, но даже того, что узнал Будислав, было достаточно для того, чтобы круто изменить свою жизнь. Столько лет он был упырём, столько лет он жил среди этим мерзких созданий, которых он так презирал, один вид которых вызывал у него тошноту! Столько раз Будислав хотел порвать с ними, бросить всё и уйти. Но они бы нашли его и разорвали на части. У вождя были на него планы, и эти планы нельзя было нарушать. Повергнуть Змея Горыныча, чтобы завладеть мечом Сорочинского Мастера. Однажды Будислав поведал об этом мече своему вождю, и заразил его идеей завладеть им. Он знал, что меч у кого-то из клана Змея, и потому все усилия упырей были направлены на то, чтобы уничтожить клан Змея. Яд хорошо помог им в этом. Они отравили вождя Усыню, после этого клан распался на три клана, затем один из трёх распался на два и т. д. Столько лет упыри выжидали и наблюдали, столько лет они осуществляли свои коварные планы. Они брали в заложники крестьянских детей, чтобы подчинить их отцов своей воле. Так они подчинили и разбойника Синегуба. Они всегда действовали в тени, всегда нападали со спины, осторожно, коварно, организованно. И вот теперь Будислав смотрел на зеркальную поверхность меча и видел в ней лицо, похожее на филина, с густыми хмурыми бровями и широкой челюстью. Его лицо. Гладко выбритое, морщинистое, но без единого седого волоса на голове, не смотря на возраст.

Будислав бы очень стар, и воистину он имел не меньше прав на этот клинок, чем Змей Горыныч. Когда-то он был чародеем, и не просто чародеем, а настоящим мастером оружия. Он работал на Сорочинской горе. Прежде она была лишь простым холмом, но, когда сюда пришёл тот, кого все знали под именем Сорочинского Мастера, а жители горы просто называли владыкой, они превратили холм в неприступную крепость. Здесь они ничего не могли бояться. На них нападали упыри, нападали чародеи и людины. Одни приходили за кровью, другие за рабами, третьи — за золотом. Все терпели неудачу. Когда Сорочинский Мастер был уже очень стар, он передал управление мастерской двум своим великим ученикам — Вышеславу и Будиславу. Иногда они советовались с владыкой, но большую часть времени он теперь находился один, пытаясь создать нечто, что, по его словам, ещё никто не видел в чародейском мире, нечто совершенное по своей разрушительной мощи. Будислав и Вышеслав — каждый по-своему помогали в этом владыке. Каждый из них приложил руку к созданию последнего творения Сорочинского Мастера, но кроме них больше никто к этому не допускался. У подножия горы находились селения зависимых людей. Они занимались здесь земледелием и за это платили жителям горы плодами своих трудов. Здесь были женщины, дающие ласку и отдохновения мастерам Сорочинской горы, которым нельзя было иметь жён. Они рожали детей-полукровок, которые хоть и не были полноценными волшебниками, но были очень полезны мастерам. Но вскоре жители этих сёл расселились отсюда. Постоянные набеги врагов не давали им покоя.

Теперь у сорочинских мастеров появился сильный и коварный враг — чародей Вахрамей. Вахрамей был так же оружейником, но очень плохим оружейником. Он занимался не только изготовлением оружия, но и оборотничеством, и прочими низкими чарами, и потому не имел большого мастерства, но имел большую зависть к Сорочинскому мастеру. Однажды Вахрамей заключил опасный союз с упырями и их вождём, царём-Кощеем. Царь-Кощей же обрушил весь гнев своих вурдалаков и всю свою силу на Сорочинскую гору. Но даже тогда сорочинские мастера смогли выжить. Будислав и Вышеслав выкрали дочь волшебника Вахрамея — Авдотью и увезли её на Сорочинскую гору. Она стала их заложницей и гарантией их безопасности. Ту ночь Будислав навсегда запомнил, будто это случилось вчера. Тогда он впервые встретил эту роковую женщину. Она носила кожаные штаны и ездила верхом на коне, что тогда было явлением невиданным для женщины. Её длинные русые волосы доставали ей до лопаток, а когда она ехала, развевались не хуже конского хвоста. Она была прекрасна, но вся красота её была вызовом мужскому полу. Даже в её лице были какие-то мужские, грубые черты. Лукаво прищуренные глаза, плотно сжатые губы. И всё это сочеталось с нежным музыкальным голосом. Страсть, которая овладела тогда Будиславом, внушала ему стыд и страх перед этой женщиной. Но вот она лежала связанной в повозке, уносящей её по направлению к цели.

— Сорочинский Мастер не должен знать о том, что мы сделали, — говорил Будислав.

— Что сделано, то сделано, — отвечал Вышеслав, — старику придётся смириться.

— Нет. Я говорил уже с ним об этом. Он сказал, что запрещает нам похищать дочь Вахрамея. Если мы нарушим его запрет…

— Ты поделился с ним нашими планами? О боги, Будислав, чёрт тебя дёрнул за язык.

— Теперь будет лучше, если мы спрячем её, — продолжал Будислав. — В селе под горой много пустующих домов. Поселим её там, пристроим к ней прислугу, и владыка ничего не узнает.

— Твой план рассыплется, как только Вахрамей пришлётк старику гонца с требованием выдать его дочь.

— Этот гонец всё равно попадёт сначала к нам. И мы прикончим его прежде, чем владыка о чём-то узнает.

— Хочешь убивать, находясь в тени? Как же я ненавижу тайные убийства. А тем более убийства гонцов. По-моему, ты перегибаешь палку, Будислав. Мужчина не может опускаться до подлых убийств, подлость — это удел слабых.

— И это ты мне говоришь о слабости? Да о твоих слабостях ходят легенды! Сколько уже у тебя детей-полукровок?

— У меня только один ребёнок, насчёт остальных я не уверен, что они мои.

— Это ли не слабость? Иметь столько любовниц, плодить на свет полукровок, расточать свою чародейскую силу на такие мелочи.

— Моя чародейская сила ни на каплю не убывает от этого, — не сдавался Вышеслав, — Напротив, женская ласка делает мои чары более светлыми. А вот тебе бы не помешало завести любовницу, хотя бы одну. А то ведь так однажды и станешь колдуном. Будешь действовать всегда в тени. Тёмные чары. Так недалеко и до упырей докатиться.

— Тьма так же полезна, как и свет. В тени совершаются вещи не менее великие, чем на свету.

— Но менее благородные. То, что совершается при свете дня, не может быть подлым.

И всё же Вышеслав вынужден был согласиться с планом Будислава и поселить дочь Вахрамея под горой. Там, где она была похищена, они оставили записку её отцу. Теперь Сорочинская Гора была в безопасности, теперь царь-Кощей им не угрожал. Но Будислав не доверял своему старому другу. Он считал, что женщины — это слабость Вахрамея, и потому будет лучше, если тот будет держаться подальше от Авдотьи. Вахрамей не возражал, хоть и отметил, что девица очень хороша собой и непокорна. С того дня к Авдотье заходил лишь Будислав. Он проверял, хорошо ли прислуга обходиться с ней, и насколько покорна ведёт себя пленница. Но пленница была непокорна. По сути, она была ещё дитя, ей было всего 16 лет, но сколько дерзости, сколько злобы было в этом прекрасном ребёнке! Своими коготками она расцарапала лицо слуге и попыталась убежать. Её схватили и связали, при это она успела укусить двоих. Когда пришёл Будислав, он лежала связанная на полу. Увидев чародея, она зарыдала. Когда Будислав вошёл, он увидел не злобную волчицу, про которую ему рассказывали, а невинное дитя, плачущее и беззащитное.

— Мне сказали, ты хотела убежать? — говорил Будислав, доставая свой кинжал. Авдотья с замиранием сердца наблюдала за тем, что он будет делать.

— Отсюда нельзя сбежать, — наклонился чародей и стал перерезать ей верёвки. — наши слуги боятся упырей, как огня. Они помнят ту собачёнку, что спустил на нас твой отец. И потому они лучше погибнут, чем позволят тебе уйти. Ты — залог нашей безопасности.

— Я не хотела уйти, — отвечала девушка, когда, наконец, освободилась от верёвок, — я лишь не хотела терпеть присутствия этих рабов.

— Они не рабы. Это у колдунов есть рабы, у твоего отца есть рабы, у нас, волшебников, есть просто зависимые люди.

— А в чём разница?

— Рабы равны друг другу, наши зависимые люди не равны нам и не равны между собой тоже.

— По мне, это тоже рабство, — противилась ему Авдотья, но уловила на лице чародея хмурый взгляд и сбавила тон, — я не хотела бежать отсюда. Иначе я бы попала к своему отцу. А у него мне было бы даже хуже, чем здесь.

И её слова попали в цель. Лишь на одно мгновение по лицу Будислава пробежало выражение сочувствия, и скрылось за маской угрюмости. И всё же, он сочувствовал ей.

— Ты выкрал меня от отца. Я лишь благодарна тебе за это. Лишь об одном я прошу тебя, чародей. Приходи ко мне почаще. Не позволяй этим рабам прикасаться ко мне, не позволяй им меня связывать. Я хочу, чтобы ко мне прикасался лишь ты, истинный, чистокровный чародей. Если будет так, как я говорю, я не буду пытаться сбежать.

Последние слова вдруг вызвали в Будиславе странное, не знакомое ему чувство, сковывающее ему живот. Волна страсти на миг охватила его тело. Авдотья была так прекрасна. Она смотрела на него милыми глазами, полными слёз, она умоляла его и лишь одного его в целом свете считала достойным прикасаться к себе.

— Хорошо, я распоряжусь, — отвечал Будислав. — Но не называй их рабами. Запомни, есть большая разница между рабов и зависимым человеком.

И чародей стал ходить к ней чаще, как и обещал, и очень скоро ему это стало нравиться. Авдотья была как малое дитя, хоть и очень высокомерное дитя. Зависимых людей и полукровок она не считала за людей, но зато перед Будиславом краснела и начинала запинаться. Вся её гордость, вся её уверенность куда-то исчезала. Авдотья начинала улыбаться, и на всём свете не было ничего милей это улыбки. Начинала рассказывать ему разный приятный бред из детства, расхаживала перед ним в своих кожаных штанах с обнажённой шеей и плечами. И она всегда приятно пахла. О, видимо, только настоящим ведьмам был ведом секрет хороших запахов, но этот запах был воистину волшебным. Лёгкая ненавязчивая сладость цветочных ароматов, казалось, несла с собой саму стихию нежности и любви. Стихию, прежде неведомую угрюмому чародею. Будислава тянуло к ней, и вскоре он началбояться этой тяги. Чародей перестал к ней ходить. Он перестал покидать Сорочинскую гору, погрузился с головой в работу. В эти дни Будислав помогал владыке ковать его клинок.

Но едва прошло две недели, как к нему прибежали слуги, присматривающие за Авдотьей. Её поведение снова стало несносным. Она снова пыталась сбежать и перерезала себе вены. От этой новости сердце сжалось у Будислава. Он почти бегом ушёл с Сорочинской горы, позабыв обо всём на свете. Когда он распахнул двери избы, то увидел её. Он не сказал ей ни слова, она тоже молчала, а затем просто набросилась на него и страстно впилась губами в его губы, а после обняла его, положив голову ему на грудь. Теперь Будислав горел огнём изнутри, огнём неведомой страсти, а глаза его наполнились слезами нежности. Теперь он понял все слова Вышеслава, понял, как напрасно столько лет он отказывал себе в тех удовольствиях, что признавал его друг. Она была пленницей, ей нельзя было доверять. Но Будислав видел перед собой лишь своего товарища Вышеслава, познавшего блаженство, ему неведомое. Почему одному можно, а другому нельзя, почему одному всё, а другому ничего? И Будислав прикоснулся к её лицу, стал гладить её, как до этого гладил лишь собак и котов, но теперь гораздо нежнее. И она ластилась к нему, слово кошка, обнимала его всё крепче, тяжело вздыхала. В конце концов Будислав поднял её на руках и отнёс в постель. Они стали любовниками. Чародей познал страсть, которую прежде не понимал. Ему хотелось жить, ему хотелось быть отцом. Его любовь была запретной, его возлюбленная была дочерью врага, но чародея Сорочинской горы это не останавливало. Страсть захватила его, и он уже не думал, как долго это продлиться и чем может кончится. Снова и снова Будислав убегал с горы в маленькую избу в селении у подножия, и снова засыпал в одной постели с голубоглазой красавицей, после долгих часов страстного блаженства. А утром уходил обратно на гору. Так продолжалось снова и снова, изо дня в день. Но так не могло продолжаться вечно.

Глава 2 Вышеслав

В тот день Будислав работал до самой полуночи. Владыка не отпускал его, ему нужен был помощник. Всё уже было готово, и теперь осталась лишь заключительная часть изготовки мощнейшего оружия. Будислав наносил удары тяжёлым молотом по волшебной стали, и на его глазах эта сталь преобразовывалась в нечто совершенное и невероятно опасное. Сорочинский Мастер, не смотря на возраст, был ещё очень крепок телом. Из-под кожаного фартука были видны кубики пресса на животе, мускулистые руки, держащие щипцы, напрягались при каждом ударе молота и в те моменты казались воистину огромными. Но возраст всё равно давал знать о себе. Лицо Владыки уже было покрыто морщинами, борода почти полностью стала седой. Наконец, они закончили, меч был готов.

— Ещё немного, и дело будет сделано, — улыбался Сорочинский Мастер. — Теперь я подержу его в мёртвой воде, наложу на него ещё немного чар, и мой великий замысел будет завершён. После этого Кощей Бессмертный перестанет быть бессмертным.

— Ты создал этот меч, чтобы убивать упырей, владыка? — спрашивал Будислав, переводя дух после напряжённых часов работы.

— Не только. Я вложил в него силу и мудрость веков. Он может гораздо больше, чем просто ранить бессмертного упыря. Тот, кто будет обладать им, сможет один сражаться с целой армией. Что ж, Будислав, ты очень помог мне. Ступай, тебе нужно отдохнуть, да и мне тоже.

Чародей, едва держась на ногах, вышел из пещеры. Но как только он оказался на свежем воздухе, сил у него поприбавилось. Почти бегом он стал спускаться вниз. Теперь все мысли у него были лишь об одном: помыться в бане и насладиться лаской своей возлюбленной. К счастью, всё это можно было сделать в одном месте. К избе, в которой жила Авдотья, примыкала баня. До неё Будислав дошёл довольно быстро. Но никто не вышел его встречать. Здесь было подозрительно тихо. Чародей затаился и опустил руку на эфес своего меча. Осторожно он приоткрыл дверь и тихо-тихо стал расхаживать по дому. Вероятно, Авдотья уже спала, хоть он и просил её дождаться его, предупреждал, что придёт поздно. Будислав зашёл в спальню. Милый ангел спал в постели, даже в полумраке была видна её нежная кожа лица и плеч, обнажённая грудь, к которой хотелось прикасаться руками и губами. Но она была ни одна. Рядом с ней лежал другой человек. И это был обнажённый мужчина. Какое-то время Будислав стоял неподвижно, словно статуя. Он думал, что глаза обманывают его, что тьма издевается над ним. Но чем больше он всматривался, тем больше убеждался, что это не обман зрения. Со скрежетом Будислав достал из ножен свой меч, и спящие пробудились.

— Будислав! — испуганно прокричала Авдотья. Но тот уже поднёс острие меча к шее пробудившегося мужчины и с ужасом для себя узнал в нём знакомое лицо.

— Ты? — прокричал он полный неистового гнева. Сердце болело и готово было разорваться, но ярость, поднимающаяся из недр его души, позволяла стоять на ногах.

— Ты не посмеешь убить безоружного, — проговорил мужчина голосом Вышеслава.

— Тогда я убью тебя вооружённого. Бери свой меч, одевайся. Сейчас ты умрёшь.

— Будислав, не дури, я не знал….

— Одевайся! — повелительно прокричал Будислав и рубанул мечом по кровати, едва не задев вскрикнувшую Авдотью.

И Вышеслав спешно принялся натягивать штаны, надел рубаху и кожаные сапоги. Будислав ждал его на улице, полная луна хорошо освещала землю, на которую сегодня должна была пролиться кровь одного из бывших друзей, а, может, и их обоих.

— Ты спятил, Будислав, — послышался голос Вышеслава. — Да, она — наша пленница. Но она же женщина.

— Я любил её, — отвечал Будислав, не поворачивая головы. — А она обещала быть верной мне.

— Что? Она — дочь нашего врага.

— Я знаю, для тебя женщина — это игрушка. Ты можешь спать с ней, и не любить её. Но я так не могу.

— Она мне ничего не сказала про вас.

— Ты отнял у меня самое дорогое. И за это я убью тебя.

— Ты не слушаешь меня.

Но в следующее мгновение Будислав уже набросился на него. Вышеслав успел пригнуться, и сталь меча пронеслась у него над головой. В ответ он кольнул мечом, и если бы его противник не выгнулся, слово вопросительный знак, то непременно был бы ранен в живот. Будислав снова нанёс удар, и их мечи со звоном столкнулись друг с другом. Он наносил удар за ударом, Вышеслав же отражал все атаки и отступал. Иногда он атаковал в ответ, но его противник умело отбивался и снова атаковал. Будислав торопился, он чувствовал, что после тяжёлого рабочего дня у него осталось не так уж много сил. Руки с трудом поднимали меч, в то время как Вышеслав орудовал клинком с большей лёгкостью. В конце концов Будислав стал выдыхаться. Последняя его атака закончился тем, что Вышеслав сделал ему подножку и свалил на землю. Ногой он отбросил меч своего врага, и острие своего меча приставил к его шее.

— Глупец, ты чуть не убил меня из-за девчонки, — проговорил Вышеслав.

— Ненавижу тебя, — прошипел, слово змея Будислав.

— Убирайся на гору, пока я тебя не покалечил.

И Будислав ушёл. Полный отчаяния, униженный и разбитый. Но он пошёл не на гору. Он шёл всё дальше и дальше на север, в тёмную чащу леса, и, видимо, сам не знал, куда держит путь.

— Как же я испугалась, — подошла к Вышеславу Авдотья, — ты — мой герой, ты спас нас.

— Закрой рот, — прорычал на неё Вышеслав. — Ты не сказала мне, что спишь с Будиславом. Из-за тебя я потерял друга.

— Милый мой, мне ни с кем не было так хорошо, как с тобой.

Но Вышеслав словно не слышал этих слов. Он размахнулся и тыльной стороной ладони нанёс ей сильный удар по лицу. Авдотья пошатнулась, но не упала. Лицо её тут же покраснело, губа разбилась в кровь, видимо из-за золотого перстня с аметистом, что носил на пальце Вышеслав.

— Убирайся вон, дрянь, — властно произнёс чародей. — Ты добилась своего, ты свободна.

— Мой отец отомстит за меня. Он убьёт вас всех.

— Передай своему отцу, пусть приводит сюда все свои силы и захватит своего кощея. Теперь он нам не страшен. Владыка почти закончил работу над своим мечом-кладенцом. С этим оружием мы прикончим вас всех.

С этими словами Вышеслав направился на гору. С одной стороны, он был даже рад, что Будислав понял наконец прелесть женской ласки. Нужно было найти ему женщину, замену Авдотье, но сейчас это сделать было очень непросто. Все женщины, что жили у подножия горы, давно разъехались. В их числе и та, что была матерью единственного ребёнка, которого Вышеслав признал своим сыном, который был назван Ратмиром. Он был ещё малым ребёнком, но внешние сходства с отцом были видны всем. Те же черты лица, тот же цвет глаз, цвет волос.

Вскоре Будислав вернулся на Сорочинскую гору и тут же отправился к владыке. Он предложил мастеру свою помощь, просил дать ему как можно больше работы. Ему нужно было забыться, работа была лучшим способом. Вышеслав искал повода примириться со старым другом, но Будислав игнорировал его и смотрел как на пустое место. Даже Сорочинский мастер заметил, что его первые ученики рассорились друг с другом, но он был слишком занят работой. Нужно было торопиться. У подножия горы снова появились упыри. Но теперь это был не царь-Кощей, а какие-то другие кровососы, называющие себя безголовыми. Ходил слух, что они поклоняются отрубленной голове своего вождя, тело которого куда-то пропало, и эта голова при помощи каких-то неведомых чар даже говорит с ними и отдаёт им приказы. Однажды Будислав решился спуститься с горы, чтобы разогнать эту мерзкую свору. Полдня дня он бродил с меченосцами в окрестностях горы, но так никого не встретил. Чародеи уже собирались уезжать, но тут один из них кого-то нашёл в чаще леса. Небольшой шалаш из веток был сделан очень искусно. Но больше одного человека здесь никто не смог бы жить. И вот жителя этого шалаша вывели на улицу, и Будислав узнал Авдотью.

— Женщина, — удивились чародеи.

— Ведьма, — уточнил один из них, — женщина без чародейских способностей не протянула бы в лесу с упырями ни дня.

— Что будем с ней делать, Будислав?

— Отведём её в посёлок у подножия, там я её допрошу.

Будислав старался не выдавать своих эмоций. Любовь и ненависть, страсть и боль наполняли его. С трудом чародей сдерживался, пока, наконец, они снова не остались наедине. Будислав прикоснулся к эфесу меча, но не успел его достать: на его руку опустилась маленькая нежная рука. И снова этот чудесный запах вскружил ему голову. Этот запах сводил его с ума. Невозможно было передать, как он скучал по этому аромату, как у него сжималось сердце, когда ему казалось, что он чует что-то знакомое. Губы сами потянулись к её губам. Вскоре они снова оказались в постели. Как раньше. Никогда ещё Будислав не любил её с такой страстью, никогда ещё не хотел обладать ей так, как сейчас. Он не боготворил её так, как прежде, и потому в постели позволял себе больше, чем раньше. Целовал её там, где прежде не целовал, обнимал так, как раньше не обнимал никогда. Она была не против, ей это нравилось, а порой она даже хохотала от удовольствия и сжимала его в своих объятиях с неистовой силой. Но когда всё закончилось, Будислав словно пробудился ото сна, и ненависть снова переборола любовь.

— Проклятая ведьма, — заговорил он, — ты предала меня.

— Я не виновата. Вышеслав вынудил меня. Он хотел меня убить.

— Ложь. Он бы не за что этого не сделал.

— После того, как я отказала ему. Он сказал, что, если я ему не отдамся, он не пощадит меня. Я же была ваша невольница. Но теперь я свободна, и никто, кроме тебя не знает, что я здесь.

— Я не верю тебе. Ты истинная дочь своего отца.

— Тогда почему я не вернулась к своему отцу? Почему осталась здесь, не смотря на запрет Вышеслава? Я люблю тебя Будислав.

— Я очень хочу тебе поверить. Но…. Нам нельзя быть вместе. Теперь я это понял. Уходи к своему отцу.

— Он не примет меня. После того, что случилось…. Нет, скорее всего, он меня убьёт. Давай сбежим вместе, ты же не раб своего мастера, ты — свободный человек, чистокровный чародей.

— Мы не выживем вдвоём, — отвечал ей Будислав, — если только….

— Если только что?

— Нет, ничего.

Он уже был полностью одет и вскоре направился на гору. Вечером Сорочинский мастер собирал пир, на который приглашал всех своих чародеев, всех своих братьев. Это могло означать лишь одно: его величайшее творение было готово, и он готов был показать его миру. Небольшой свёрток принёс владыке слуга. Пока чародеи сметали со стола мясо и блины, запивая всё это вином, Сорочинский мастер достал меч, не знающий равного в своей искусности выполнения. И чародеи замерли от восторга.

— Долгое время я пытался изготовить оружие, которое не знало бы себе равных на земле, — заговорил владыка, — которое концентрировало бы в себе силу трёх стихий: воды, воздуха и огоня. Вода тушит огонь, и потому до сих пор все считали, что невозможно объединить эти стихии в одном предмете. Но мне удалось это сделать. Я долго думал, какая сила примиряет огонь и воду. Что невозможно без воды и огня? Что питается от того и от другого, и при этом мощь его от этого не убывает, а только усиливается? И я нашёл ответ. Эта сила есть молния. Я смог покорить силу молнии и заключить в этот клинок. Оттого свой меч я называю Молнией. Он способен вызывать молнии и использовать их силу, в правильных руках при правильном использовании он позволит чародею сокрушать хоть целую армию врагов. Сила молнии глубока и чародеями ещё не изучена. Я многое узнал о этой силе, когда создавал этот меч, но не всё. А потому я и сам до конца не знаю, на что способен меч-Молния, но воистину сила его велика. Но я стар, и скоро, может быть, не очень скоро, но всё-таки однажды я уйду в мир теней. И тогда меч достанется тому, кому я передам право обладать им. Тому, кто станет вашим новым вождём и защитником и продолжит моё дело. Два верных ученика помогали мне создавать этот меч. Два чародея вложили в него почти столько же усилий, что и я. Но у меча может быть лишь один хозяин. И я выбрал этого хозяина, им станет Вышеслав.

Отчего-то в сердце у Будислава кольнуло. Он видел, как Вышеслав с почтением встаёт из-за стола и говорит слова благодарности, но всё это было словно в тумане. Будислав чувствовал себя преданным и обманутым. Он вложил больше усилий в создание меча. Он работал как проклятый, он ковал его своим молотом. И снова всё достаётся Вышеславу, снова Вышеслав преграждал ему путь и лишал его всего. На Будислава было страшно смотреть, и его счастье было в том, что никто тогда не видел его лица. Все смотрели на Вышеслава и своего владыку. А Будислав ощущал страшное желание убить их всех.

Глава 3 Месть

На этом празднике мастеров Сорочинской горы Будиславу не было места. Лишь он один ходил хмурый как туча, в то время как все остальные радовались успеху своего владыки и тому, что им теперь ничего не грозит. Никто не понимал, почему Будислав там хмур. Лишь один человек в целом свете мог его понять — это Авдотья. Он любил её и ненавидел всем сердцем. Он превращался в её раба и ненавидел себя за это. И лишь одно было у него утешение, что это рабство является для него приятным. Будислав получал удовольствие, и в эти краткие минуты чувствовал себя живым. А затем Авдотья засыпала у него на груди, но прежде шептала ему на ухо то, что было у неё на уме. А на уме у неё было лишь одно — месть. Она хотела отомстить Вышеславу за нанесённое ей оскорбление. Но Будислав давно узнал от слуг, что та ночь была не единственной. Вышеслав спал с Авдотьей так же, как и Будислав, много ночей подряд. Когда не было одного, дочь Вахрамея ублажала другого. Те же самые слова, что говорила первому, то же шептала и второму. Те же объятия, те же поцелуи, те же сладкие стоны и изгибы тела. Сердце разрывалось у Будислава, и вот он уже вместе со своей ненавистной любовницей обсуждал план мести своему врагу.

— Твой владыка тоже должен погибнуть, — твердила она.

— Нет, он не виноват, Вышеслав одурачил его.

— Он предал тебя.

— А как быть с остальными? Они-то точно ни в чём не виноваты. Но они не позволят убить своего владыку.

— Ты должен владеть этим мечом, Будислав, — говорила она, целуя его в шею, — только ты имеешь на это право. Ты это заслужил. Помоги моему отцу пробраться на Сорочинскую гору, и он наградит тебя по праву.

Но Будислав с силой оттолкнул её, а затем водрузился на неё сверху и схватил за запястья, вглядываясь в её лицо. Красивое, милое лицо. Она улыбалась, она уже совсем не боялась его. И она была права. Страсть снова овладела Будиславом, и он вошёл в неё, как делал уже множество раз. А после она снова шептала ему на ухо свои грязные мысли. Предательство, измена. Но Авдотья хотела бежать с ним, она не хотела возвращаться к своему отцу. Но однажды она всё-таки вернулась. В тот день, когда Будислав дал своё согласие. Хотя, вряд ли это можно было назвать согласием. Он лишь кивнул головой в ответ, так как устал от её уговоров и просто хотел спать. Этого было достаточно, чтобы коварная змея, в которую он по несчастью был влюблён, начала действовать. Вскоре она сообщила Будиславу о решении своего отца. Вахрамей согласился передать Будиславу Молнию, если тот проведёт его людей на гору.

— Нет, — сопротивлялся Будислав, — это грязное кровососущее животное не зайдёт на Сорочинскую гору никогда, покуда я жив.

— Нет, Будислав, речь идёт не о Кощее.

— А тогда о ком? Кого он хочет послать убить величайших мастеров оружия?

— Богатырей.

— Что?

— Новгородские богатыри придут сюда, чтобы уничтожить вашу мастерскую. Вы поставляете оружие колдунам — их злейшим врагам. Чтобы обезоружить колдунов, богатыри хотят разделаться с Сорочинскими мастерами. Ты покажешь им тайную дорогу, а когда всё закончится, Молния достанется тебе. Для этого тебе нужно будет лишь собственными руками убить Сорочинского мастера.

— Убить своего владыку? Он растил меня с юношества, он стал мне вторым отцом.

— И он предал тебя! — капризно прокричала Авдотья. Её терпение кончалось, но всё же он смогла снова взять себя в руки.

— Другого пути нет, милый мой. Иначе кто-нибудь другой убьёт его, и, если он сделает это чародейским оружием, он станет законным владельцем Молнии.

— Пожалуй ты права, — согласился Будислав и в награду получил крепкий поцелуй. За ним последовал ещё один, затем другой. Множество поцелуев и объятий. Авдотья была благодарна ему, и её ласке в ту ночь не было конца.

И вот Будислав уже пришёл в стан к своему недавнему врагу — Вышеславу и заключил с ним союз против тех, кого когда-то считал братьями. Он чувствовал, что творит что-то необратимое, что-то ужасное, но оправдывал себя своей целью. Когда он завладеет Молнией, уже никто не посмеет ему указывать. Он бросит вызов Вахрамею, он будет непобедим и увезёт с собой Авдотью туда, куда захочет. Ради этого стоило претвориться слугой Вахрамея, стоило терпеть насмешки от богатырей, пришедших из Новгорода. Тогда их возглавлял воевода Василий Буслаев. Могучий витязь был настоящим русским атлетом. Палица его была настолько тяжела, что никто, кроме него не мог её поднять и орудовать ей. Были с ним и другие его могучие товарищи, такие как как Костя Новоторжанин, Садко, Вольга. Ночью Будислав провёл их по тайному пути на Сорочинскую гору. И он с невероятным хладнокровием наблюдал, как погибают его товарищи, как разрушается всё, что прежде представляло для него такую ценность. Некоторых богатыри смогли схватить живыми, среди них был и старый Сорочинский мастер. Когда всё было окончено, Будислав направился в пещеру для своего решительного удара по врагу. Но тут яркая вспышка в небе на мгновения заставила его остановиться и замереть. Яркий огненный шар отделился от горы и унёсся далеко в небо, пока не стал едва заметным огоньком вдали.

Будислав вошёл в пещеру, Авдотья была уже здесь. И в решающий момент она достала кинжал и пронзила им безоружного Сорочинского мастера.

— Лишь один человек может обладать мечом-Молнией, — произнесла она, — и это мой отец.

— Ты! — ни то прокричал, ни то прохрипел Будислав, — так это всё было ради него. Ты ничтожная змея, я убью тебя.

Но богатыри не дали ему завершить свой замысел. Старый Сорочинский мастер, истекая кровью, хохотал над ними.

— Молния не достанется Вахрамею, — произнёс он умирающим хриплым голосом, — все ваши усилия напрасны. Я уже передал права на меч другому человеку, и он уже очень далеко отсюда.

— Вышеслав! — смекнул Будислав. — где Вышеслав?

Он бросил свой меч и вырвался на улицу. Он осматривал каждое мёртвое тело, каждого своего недавнего брата, но Вышеслава среди них не было. Каким-то чудом ему удалось уйти. Через один из потайных ходов ушёл и Будислав. Ушёл ни с чем, раздавленный и уничтоженный. Всё, во что он верил, погибло, всё, что так ценил, превратилось в пепел. Чародей оглядывался назад и никак не мог понять, почему всё случилось так, а не иначе. И неужели это была лишь его вина? Нет, это была вина Авдотьи — подлой слабой женщины, которая стала отличным оружием в руках другого подлеца — своего отца. Слабые никогда не побеждают один на один, они всегда сражаются толпой против одного или просто в большинстве. Слабые всегда нападают со спины и с орудием идут на безоружных или на тех, кто вооружён хуже. Сорочинская гора была островком волшебников среди чародеев, давно забывших древнюю волшбу. Они были в меньшинстве, весь мир слабых подлецов и рабов был против них, и потому они проиграли. Так рассуждал Будислав, утешая себя, и тогда он решил продолжать жить дальше. Одиночкой, как и положено сильному. Он отправился к озеру Ильмень и поселился на одном небольшом полуострове. Здесь никто не мог нарушить его покой и одиночество. Так он считал, но он ошибся. Вскоре на полуостров прибыли разбойники. Они пленили Будислава, хоть и сохранили ему жизнь. Возглавлял этих разбойников некий Никита Кожемяка. Будислав сразу разглядел в нём чародейский дар. Никита был полукровкой, но из него можно было сделать неплохого ученика. Необходимо было лишь подчинить его своей воле. И Будислав удалился с Никитой в странствие. Почти год он учил его, но разбойник так и не покорился ему до конца. Будислав многому обучил его, он инициировал чародея. Но Никита всё равно не остался с ним. В то время уже началась война между Новгородом и кланом Змея. Никита рвался бой. Будислав отпустил его, взяв с ученика слово, что тот никогда не примет христианство. Никита пообещал ему, а затем Будислав покинул его.

Снова он остался один, и теперь чародей решил начать поиски меча-Молнии и Вышеслава. До этого Будислав уже пытался вспомнить всё, о чём говорил с бывшим другом в последние дни их жизни на горе, о чём тот говорил с другими чародеями. Куда мог исчезнуть Вышеслав? И где он мог остаться незамеченным. Будислав несколько раз возвращался на Сорочинскую гору. Сначала вместе с Никитой, потом один. Его путь был долог. Многое успело произойти, пока Будислав тратил время на поиски. Богатыри потерпели поражение от колдунов, а Никита совершил свой поход на Новгород. После Кожемяка нарушил свою клятву, данную учителю и принял христианство. После этого он стал головой в Людином конце. И именно в это время следы привели Будислава в Новгород. Он торопился и не хотел видеть своего ученика. Лишь одну цель преследовал чародей. Он нашёл, наконец Вышеслава. Волшебник поселился прямо под носом у своих недавних врагов, в Людином конце, с той самой женщиной, которая когда-то была его любовницей и матерью единственного признанного им ребёнка. Теперь она стала его женой, водила сына в христианскую церковь и молилась. Будислав дождался, когда он в очередной раз уйдёт с сыном в церковь. Затем он тихо, не заметно пробрался в дом. За долгие годы он научился быть тихим и не заметным. Вышеслав был здесь. Увидев старого знакомого, он тут же встал с лавки.

— Будислав? — не верил он своим глазам. — Ты ли это? Как же много в тебе нынче тьмы.

— Оставь эти разговоры про свет и тьму для другого случая, — отвечал ему чародей. — Ты знаешь, зачем я пришёл. Долгие годы я никак не мог понять, как ты мог уйти с Сорочинской горы, ведь все тайные ходы по моему приказу были перекрыты. Но однажды я увидел интересное явление. Летящий огненный шар, совсем как то, что я видел на горе. Знаешь, как он назывался? Мне сказали, он называется — шаровая молния. Вот как ты улетел с той горы. Меч-Молния обладает такой силой, о которой я и не догадывался. Он позволяет чародею летать. О, как долго вы дурачили меня с владыкой, как долго унижали и предавали меня. Но теперь этому придёт конец. Теперь я заберу у тебя то, что принадлежит мне по праву.

— В тебе много тьмы, Будислав, но не так много, как ты думаешь, — отвечал ему Вышеслав, — та девчонка вскружила тебе голову. Но ты не трус, я знаю, в тебе ещё много света. Нельзя отдаваться только свету или тьме, иначе они поглотят тебя. Вспомни, чему учил наш владыка, нужно сохранять равновесие. Ты давно потерял равновесие, но ещё можешь его найти.

— Я убью всю твою семью, если ты не отдашь мне Молнию, — прервал его Будислав, сжимая кулаки.

— Я не могу отдать тебе меч, — спокойно отвечал Вышеслав, — я продал его колдуну из клана Змея. И где он теперь, мне не ведомо.

— Ложь. Ты не мог продать такой могущественный меч. Хотя…. Чтобы спрятать его от меня….

— Не только от тебя, — всё ещё сохранял спокойствие Вышеслав, — тут заходил твой ученик-полукровка. Или кто он тебе, я не знаю. Никита Кожемяка. Откуда-то он знает про меч. Он тоже хотел его забрать.

— Он мне уже никто. Он предал меня, нарушив данную мне клятву. Что ж, Вышеслав, раз так, то остаётся лишь один способ мне завладеть мечом.

— Нет, Будислав, я знаю, ты не убьёшь безоружного.

— Ещё как убью, — прорычал лишь Будислав и набросился на своего бывшего друга. Вышеслав попытался его оттолкнуть, но в следующе мгновение лёгкий деревянный ножик проткнул его прямо в сердце.

— Этих чар ты не знаешь, Вышеслав. Это то, что открыла мне тьма, что открыла мне ночь.

Будислав торжествовал, это была его победа. Вышеслав лежал мёртвый на полу. Рана его заросла за считанные секунды. Будислав брызнул ему на одежду каким-то отваром из флакона, и следы крови пропали. Теперь всё выглядело так, будто Вышеслав умер своей смертью. Не осталось ни одного следа насилия. Будислав спешно покинул дом. Теперь, где бы ни находилась Молния, он, став законным владельцем меча, должен был бы его найти. И Будислав ждал, прислушивался к миру чар, желая услышать там зов своего оружия. Но зова не было. Убийство Вышеслава почему-то не сделало Будислава владельцем меча. Это могло означат лишь одно, Вышеслав на момент смерти уже не был владельцем Молнии. Снова все усилия Будислава пошли прахом, снова он проиграл, и теперь он воистину был в отчаянии. Теперь у него не было никаких идей, никакой зацепки, которая приблизила бы его к месту нахождения вожделенного клинка. Казалось, это конец. Вскоре Будислав перестал принимать пищу. Теперь у него осталось лишь одно желание — поскорее умереть.

Глава 4 Многоликий

И как раз в этот тяжёлый миг разочарования, Будислав, покинувший Новгород, попал в лапы к упырям. Мерзкие кровососы каким-то образом научились не бояться солнца и перемещаться днём, а не только ночью. В рваных одеждах, грязные, пахнущие гнилой плотью и кровью. Они смотрели на Будислава, как на еду. Упыри привели пленного чародея к своему вождю. На деревянном пне как на троне восседал самый главный упырь, закутанный в грязный плащ на голое тело, с сухой палкой в руке. Длинные волосы и борода его походили на змей, до того они были грязными и сухими. Будто на голове была грязная шапка. Упыри бросили Будислава к его ногам, ожидая великого зрелища — унижения сильного.

— Ты — чародей? — спросил его вождь.

— Да, — отвечал ему Будислав.

— Откуда ты?

— С Сорочинской горы.

Некоторые упыри чему-то расхохотались, но вождь их был серьёзен. Будислав как мог старался не морщить нос и не выдавать своё отвращение к вони, исходившей от упыря. Но вождь специально усугубил этот запаха, когда немного приподнялся с пня и испустил вонючий газ. Услышав этот звук, упыри дружно захохотали. Теперь Будислав не удержался, и сморщил нос. Вождь этот тут же заметил.

— Тебе не приятно? — спросил он с неподдельным любопытством.

— Газ, что исходит из живота, ядовит для человека, — отвечал Будислав.

В ответ на эти слова упыри не только засмеялись, но запрыгали на месте от смеха, а некоторые даже упали, схватившись за животы. Среди них были и женщины, но их грязные полуобнажённые тела не вызывали ничего, кроме отвращения.

— Жаль, что ты раньше мне этого не сказал, — смеялся теперь и вождь, — а то бы я этим ядовитым газом травил бы чародеев.

И снова неистовый смех, который так напоминал смех человеческий. Но тут вождь резко прекратил смеяться и толкнул Будислава своей палкой. Чародей упал на землю, но ту же поднялся, намереваясь наброситься на обидчика, однако другие упыри снова свалили его на землю.

— Считаешь себя лучше нас, колдун? — спрашивал вождь, вставая со своего пня, — но почему тогда мы стоим на ногах, а ты лежишь на земле?

— Потому что вас много, а я — один.

— Вот именно. В нашем единстве наша сила. Каждый из нас сам по себе — никто. Я — никто, он — никто, она — тоже никто.

— Сам ты никто, собака, — послышался в ответ грубый женский голос, и упыри рассмеялись ещё пуще прежнего.

— Только вместе мы сила. Настоящая сила — это толпа, количество, масса.

— И всё же, ты стоишь над этой массой, — поднимался на колени Будислав, — значит, ты выше них.

— Я? Нисколько. Я вождь над ними потому, что более других являюсь никем. У меня нет даже имени, нет даже своего лица.

И тут Будислав вдруг увидел нечто невероятное. Лицо безобразного вождя стало изменяться. Исчезла отвратительная борода и даже грязные волосы, вместо них появилось милое лицо юной черноокой красавицы с русыми волосами.

— Не может быть, — поразился Будислав. — Ты — мастер, познавший тьму. Ты познал все тайны тени, тайну самой тайны.

— О да, тайна и тень — это два из многих моих имён, — отвечал вождь упырей женским голосом. — Мы — упыри живём в ночи, действуем тайно. И вы, люди, не замечаете, как мы подчиняем ваш мир своей власти. Я настолько глубоко познал тьму, что перестал даже бояться солнца, и научил этому своих упырей. Ты заметил, что у них не торчат клыки? Они очень похожи на людей, при желании они могут слиться с толпой, и никто их не узнает, кроме специально обученных чародеев, в особенности — оборотней. Но оборотней становится всё меньше. Скоро их совсем не останется. Ещё лет 100, 200, и наступит наше время. Я уже прожил много веков, что мне стоит прожить ещё каких-то 100, 200 лет?

— Мастер, прошу, научи меня, — взмолился Будислав, — я хочу постичь тьму так же, как постиг её ты.

— Для этого ты должен стать одним из нас, стать упырём.

— Что же, пусть будет так. Но я приму эту силу только от тебя.

Многоликий вождь усмехнулся, а в следующее мгновение набросился на Будислава и под всеобщий хохот впился клыками ему в шею. Чародей почувствовал, как силы стремительно покидают его. Перед глазами проносились образы из прошлой жизни. Будислав видел Авдотью, представлял, как обнимает и целует её, видел Сорочинского владыку, Вышеслава, Вахрамея, богатырей. Но образы в его голове затухали, словно свеча, становились расплывчатыми и исчезали. Наконец, вождь отбросил тело чародея, как ненужную вещь. Будислав видел небо и кружащихся в безумном хохоте вокруг него упырей. Он умирал, и воистину это была ужасная смерть.

Новая жизнь Будислава началась с тяжёлого вздоха. На улице уже давно стемнело, но теперь он неплохо видел и в темноте. Его пробуждение не сразу заметили. Но Будислав тут же пожалел о том, что стал так хорошо видеть. Он узрел ужасные оргии, в которые погрузились упыри под покровом ночи. Сам вождь пристроился сзади к стоящему на четвереньках упырю мужского пола, который сладко постанывал, когда вождь входил в него.

— Красибор, — воззвал, наконец, Многоликий, — не стой же, давай, войди в меня.

И упырь подчинился, пристроившись к своему вождю сзади. Будислав почувствовал отвратительный комок у горла и отвернулся. И всё же, теперь он был упырём, теперь он был одним из этих отвратительных существ. Когда оргия закончилась, вождь подошёл к пробудившемуся.

— Добро пожаловать в вечную жизнь, — произнёс он. — Ты думал, я не заметил, как ты пробудился? Вовсе нет, я всё замечаю. Моя любовь к Красибору и упырям вызывает у тебя отвращение? Но это пройдёт. Ты просто ещё не познал этих удовольствий. А у нас, упырей, вся жизнь — это удовольствие. Запомни это, это наш первый урок. Кто не получает удовольствие, того изгоняют и убивают. Всё ради удовольствия.

— Я понял, владыка, — отвечал Будислав.

— Тебе нужно испить крови, а то, чего доброго, ещё подохнешь.

И Будислава подвели к маленькому козлу, спящему на привязи возле дерева. Упырь набросился на него и испил его крови. Кровь заструилась по его жилам, Будислав снова почувствовал себя живым. Животное недолго сопротивлялось, его копытца ещё дёргались, когда упырь отошёл он него. Когда козёл пытался блеять, выходило лишь нелепое булькание в раненном кровоточащем горле. А потом он издох.

— Вот так-то лучше, — проговорил вождь. — И запомни, Будислав, у нас все равны, все братья. Так завещал нам наш бог — Серва Адюльтер.

— Серва на латыни значит раб, кощей?

— Да, кощей, не этот самозванец, которого назвали бессмертным. Кощей Бессмертный возомнил себя царём, возомнил, что он не равен другим, хотел быть выше других, за то и поплатился смертью. А ведь называл себя бессмертным. Слабак. Силён лишь то, кто как все. Будь как все, и ты будешь непобедим.

— Но ведь это же трусость.

— Забудь, чему тебя учили прежде! — прокричал вождь, — здесь нет трусов. Сенрва Адюльтер — наш бог дал нам великую истину, и мы верим в неё беспрекословно. В этом заключается наше великое знание. Тот, второй Кощей — это лжец и самозванец.

Теперь Будислав начинал понимать смысл слов упырей и почему бог упырей и Отец Поколения называл себя кощей. На Руси кощеями называли самую низшую касту населения, прислугу, или рабов. Кощеи прислуживали в домах, но зачастую не имели даже имён. Словосочетание «бог-Кощей» было языковым извращением, как и все слова упырей. Слабость они называли силой, трусость храбростью, глупость — мудростью, незнание — знанием. Когда Будислав понял это, дальше ему было уже легче их понять. И всё же, ему было невероятно тяжело находиться рядом с этим существами, проводящими время в бесконечных оргиях, испивающих кровь из животных и людей, выпивающих жизнь из целого мира. Накопление и богатство упыри рассматривали как накопление различных удовольствий и богатство опытом в этих удовольствиях и страданиях. Часто они кичились друг перед другом своими страданиями, своими болезнями и даже приступами безумия. Чем больше страдал упырь, тем мудрее он считался. Вся жизнь была подчинена одной цели — потреблению. Упыри потребляли кровь, мясо, еду, порой даже музыку и книги, но без всякой цели, а просто ради удовольствия потребления. А потому ни музыки, ни книг они по-настоящему не понимали, хоть могли и очень хорошо запоминать их. Будислав очень быстро заметил, что каждый упырь напоминает больше живую схему человека, чем самого человека. Словно пародию на самих себя из прошлого. Каждый из них когда-то был человеком, и теперь каждый в извращённой форме повторял всё то, что делал, когда был человеком, все своим привычки, все свои навыки и знания. Но извращение это с годами только укоренялось, пока не доходило до таких форм, какие были у самых старых упырей, которые считались ещё и самыми сильными, но при этом зачастую не помнили даже своих имён. Будиславу повезло больше, чем другим, он в прошлом был чародеем. А это значило, что он сохранил в себе часть чародейской силы и не превратился в такого же скота. Это сблизило его с другим упырём, который тоже до обращения был чародеем — Красибором.

Красибор утверждал, что некогда состоял в клане Сокола и даже участвовал в войне против клана Змея. Но уже много лет назад он превратился в кровососа и усвоил повадки этих существ. И всё же Красибор был колдуном, в нём было больше тьмы, чем в Будиславе, и меньше равновесия. Будиславу же было на порядок сложнее. Порой ему становилось просто невыносимо. Он находился на грани безумия, и в конце концов тяжело заболел. Будислав бредил и лишь одно слово раз за разом произносил в бреду: «Молния». Когда он пришёл в себя, вождь спросил у него, что это за молния, и вурдалак рассказал ему. После этого упыри и начали свою битву за Молнию. Оставалось лишь удивляться, как эти существа, ещё вчера не знающие ничего, кроме низких удовольствий и распущенности, вдруг смогли организоваться ради великой цели и истреблять всех на пути к этой цели, не жалея даже детей. Будислав даже пожалел, что дал им эту цель. Но отступать было уже некуда. Упыри действовали невероятно организованно, но всегда в тени, всегда тайно и подло. И вот настал тот день, а точнее, ночь, когда они вошли в Змейгород.

Будислав увидел страшное кровопролитие, которое заставило его ужаснуться. Детей убивали вместе с их матерями, младенцев отрывали от материнских грудей. Кровь лилась рекой. А потом Будислав будто снова увидел живого Вышеслава, только ещё совсем молодого. Но это был не Вышеслав, а его сын. Вышеслав обманул судьбу и передал права на меч своему юному сыну. Но сын его не был инициирован, а потому не мог почувствовать зова меча. Будислав знал, что это невозможно, что нельзя передать право на оружие не инициированному чародею. И всё же, Вышеслав сделал это. Это очередной раз подтверждало, что Молния была совсем не обычным мечом и позволяла делать то, что с другим мечом было бы сделать просто невозможно. Близился тот миг, когда клинком должен был завладеть многоликий вождь упырей. Для Будислава это означало бы конец. Больше он никогда не завладел бы этим мечом. И тут он увидел Молнию в действии, в руках у своего ученика. Это было воистину грандиозное зрелище, меч сверкал огненным светом, когда рассекал воздух, и в это мгновение действительно напоминал молнию. Никита рубил с невиданной силой, и в разные стороны от него разлетались мёртвые упыри и отрубленные части их тел. Будислав как заворожённый смотрел на эту битву и не заметил, как его бывший ученик уже приблизился к нему и занёс меч над его головой.

— Ты? — удивился он, и острие клинка остановилось прямо возле шеи Будислава, — ты один из них? Этого не может быть.

— Я предал своё учение, став упырём, — отвечал Будислав, — ты предал его, когда стал христианином. Здесь мы равны.

И Никита невольно опустил руку с мечом. Он не мог нанести смертельный удар своему учителю. Он столько хотел сказать Будиславу, так хотел, чтобы его учитель был рядом с ним в час его триумфа, но теперь он видел лишь кровожадного упыря. Будислав набросился на него и прокусил запястье. Никита отшвырнул его в сторону, а в следующее мгновение его учитель уже смешался с толпой. Он сделал своё дело, Никита был покусан. Затем упыри отступили, а когда вернулись, уничтожили всех богатырей. Никита Кожемяка к этому времени был уже мёртв. Была ещё ночь, и Будислав склонился над телом своего ученика.

— Столько лет я ждал этого мига, — проговорил он. — Никто кроме меня не имеет права владеть этим оружием. Даже ты, Никита, мой дорогой ученик. Ты не захотел разделить со мной бремя бессмертия.

И вот теперь Будислав, довольный собой, любовался клинком-Молнией — мечом Сорочинского Мастера, самый могучим оружием за всю историю чар, оружием, которое теперь принадлежало ему.

Глава 5 Ещё один из двенадцати

Небольшая деревянная телега, запряжённая всего лишь одним конём, ехала по дороге, что извивалась словно змея на смоленской земле. В телеге сидело двое путников, которые, не смотря на сильную жару, были закутаны в одежду с ног до головы. Их лица были закрыты повязками, на головах — капюшоны. Открытыми оставались лишь глаза и кисти рук. Такие путники у любого бы вызвали подозрение, но здесь до них не было никому дела, и никто не решился бы их остановить. Они ехали далеко от Смоленска и от других городов, они ехали в такой глуши, что дорога здесь превращалась лишь в полоску вытоптанной травы. Но путники ехали, не сворачивая, словно точно знали, куда едут. Они хорошо помнили дорогу, и дорога их вела в самую чащу леса. Однако, оказавшись в лесу, они стали вести себя несколько странно на человеческий взгляд. Один из них закрыл глаза, сложил руки на груди и замер в неподвижном положении. Так он просидел очень долгое время, больше часа, пока, наконец, не открыл глаза и не произнёс.

— Он идёт. Будь готов, Ефим, он может напасть на нас.

— Разве упыри нападают на своих сородичей, что приходят просить у них помощи?

— Простые упыри нет. Но Евгений не такой, как они.

И в этот момент послышался какой-то странный звериный рык, от которого весь лес содрогнулся и замер. Деревья зашевелились в такт друг другу, словно танцевали какой-то танец. Путники затаили дыхание, и в следующее мгновения две мощных руки подхватили их со спины за одежды и швырнули прочь с телеги. Их повязки на лице слетели и обнажили изуродованные звериные морды с огромными клыками. На телеге же стояло существо ещё меньше похожее на человека. Густые волосы и борода переплелись с листьями и ветками, одеждой служила простая медвежья шкура без рукавов, но с неким подобием штанов до колен. На руках — огромные когти, во рту — клыки, а глаза полные безумия. Это был больше зверь на двух ногах, чем человек, и всё же, это существо заговорило:

— Зачем ты звал меня, Пафнутий, и как ты меня нашёл?

Сказав это, зверь спрыгнул с телеги с невероятным проворством и скоростью оказался на ближайшем дереве.

— Нас послало братство, — поднимался с земли, отряхиваясь, Пафнутий, — они снова хотят собраться. Ты нужен им.

— Я всё сказал братству ещё при последней нашей встрече. Я умер для них, а они мертвы для меня.

— Послушай, ты, — поднялся с земли Ефим, — мы ни один день потратили, чтобы найти тебя. Изволь же быть хотя бы вежливым с на….

Но не успел он договорить, как в следующее мгновение упырь уже исчез с дерева и держал его когтистой рукой на шею, прижимая к дереву.

— Евгений, он не хотел, — заговорил Пафнутий, — оставь его. Он одной крови с нами, он просто ещё молод.

— Да, я вижу это, — прошипел упырь, — но он уже мечтает выслужиться перед братством. У него есть амбиции. Когда-то у меня они тоже были. О да, я был хорошим чародеем, и мечтал получить бессмертие. Вместо этого я получил вечную смерть.

И он с силой отшвырнул Ефима, тот улетел с лёгкостью сухого листа.

— Наш бог — Серва Адюльтер сказал мне, что я буду править, а потом взял и сдох. Он обманул меня. И вот теперь я болтаюсь между мирами как бычий отросток, не могу жить, не могу умереть, только пью кровь, словно паразит. А эти идиоты из братства ещё верят, что Отец Поколения может вернуться. Они не видят, что он сделал с ними. Он превратил нас в гниющие куски мяса.

— У чародеев появился новый охотник, — продолжал Пафнутий, — он убил уже троих из двенадцати, начиная с Многоликого.

— Я знаю. Хоть я живу отшельником, но чужие мысли я могу читать на очень большом расстоянии. Многоликий сам был виноват. А те двоя были просто слабаками. Пусть братство пробудит Кощея Бессмертного, и он разделается с вашим Змеем Горынычем на раз. Так ведь зовут вашего нового охотника? Змей Горыныч? Видишь, я не солгал, я умею читать мысли.

— Ты не боишься, что Змей настигнет тебя? Ты один, а у него целое войско и три головы на плечах.

— Поэтому меня никто и не может найти. Я один. Я не делаю никого упырями, у меня нет учеников. Мне больше нравится убивать людей и выпивать их кровь. Особенно женщин и детей. Я хорошо прячусь и читаю мысли на расстоянии. Поэтому ваш Змей может очень долго меня искать и так и не найдёт. Если только вы своими упрямыми поисками сами не выведите его на меня.

— Уже вывели, — послышался позади голос Ефима. Евгений едва успел обернуться, как острая стрела пронзила его грудь. Стрела была на верёвке, конец которой теперь был привязан к руке Ефима. Он с силой потянул на себя, и Евгений повалился на землю.

— Ты думал, что прочитал мои мысли, — заговорил он не своим голосом, — но это были не мои мысли. Я провёл тебя, вурдалак.

В одно мгновение Ефим преобразился. Изо рта выпали звериные клыки, исчезли длинные волосы, которые оказались лишь париком. Теперь здесь стоял седовласый мужчина с короткими волосами и небольшой клинообразной бородой. Старый, едва заметный шрам рассекал его губу на левой стороне лица, но под щетиной был почти незаметен.

— Так это ты и есть Змей? — прокричал Евгений и бросился на врага, но в это мгновение чародей уже обратился зверем, трёхглавым Змеем и взмыл в воздух. Крылья его были слишком малы, а по воздуху он перемещался рывками, словно осьминог под водой. Только осьминоги захватывают и выбрасывают воду, он же захватывал и выбрасывал какую-то светлую энергию. Упырь поднялся вслед за ним, он был теперь как кукла на верёвочке и не мог вырваться. А Змей куда-то тащил его, видимо, к другим чародеям, поскольку один не мог убить сильного упыря. Евгений, не взирая на боль и тяжёлую рану, не переставал дёргаться изо всех сил и пытаться вырваться, и, наконец, сорвался вниз, оставив на стреле кусок своей плоти. Упырь провалился в густую крону дерева, Змей стремительно пикировал за ним. Но вурдалака здесь уже не было. Оборотень поднялся выше, чтобы осмотреться и тут почувствовал вес чужого тела на привязанной к его лапе верёвке. Евгений карабкался наверх с безумным хохотом.

— Ты ведь так и не нашёл свой меч, Змей Горыныч? — кричал он. — Молния теперь в руках у Будислава.

Ещёнемного, и Евгений уже забрался ему на спину.

— Но ты ещё можешь летать, значит, ты ещё не утратил связь с мечом. Значит, ты ещё владеешь им, и тот, кто убьёт тебя, станет хозяином Молнии.

Сказав это, упырь с невиданной ловкостью перебрался на одну и шей оборотня и впился когтями ему в глаза. Змей вскрикнул и зарычал от боли, а вурдалак уже перепрыгнул на вторую шею и проделал тоже самое, а потом без труда ослепил и третью голову. Теперь Змей был слеп, и плюясь огнём во все стороны, судорожно метался по воздуху, приближаясь к земле. Он извивался и пытался достать огнём Евгения, а хитрый упырь был так ловок, что успевал увернуться сразу от трёх огненных струй. Он взял верёвку, к которой была привязана стрела и принялся связывать все три змеиных шеи. Затем упырь привязался другой конец верёвки к дереву. Дело было сделано, и Змей был пойман.

— Я думал, будет сложнее, — хохотал Евгений, прыгая как дикарь вокруг своей добычи. — Я даже боялся тебя, но, видимо, напрасно. Теперь ты мой, и когда ты примешь человеческий облик, ты умрёшь. Я очень давно живу на свете, Змей, и я знаю слабое место всех оборотней. Это их глаза. Их не защищают никакие чары. Чтобы снова начать видеть, ты должен принять человеческий облик. Ты сделаешь это непроизвольно, как делали все оборотни из тех многих, что пали от моей руки.

Змей действительно уже начал приходить в себя. Боль отступала, и на её место стал возвращаться холодный рассудок. В его когтистой руке был ещё острый как лезвие клинок. Этим клинком он разрезал верёвки и освободил себя. И всё же он был ещё слеп, а потом вёл себя максимально тихо, чтобы услышать приближение врага. Змей старался даже не дышать. Ему оставалось лишь надеяться, что его обращение в человека затянется на долгое время. Упырь же снова набросился на Змея. Он схватил оборотня за хвост, оторвал от земли и стал бить головами о стволы деревьев.

— Безумие прибавляет сил даже простому смертному, — твердил при этом вурдалак, — а уж упырю тем более.

Но в этот момент сразу три стрелы пронзили Евгения, и он вынужден был ослабить хватку. Тут-то клинок Змея и прошёл в опасной близости от его головы, наполовину разрезав шею. Кровь из раны хлынула фонтаном, и упырь снова шмыгнул на ближайшее дерево. Рана его на глазах стала зарастать, и всё же он слабел, он потерял много крови. Стрелы не прекращали лететь в него, и многие даже достигали цели. Это были колдуны, они подоспели на помощь Змею. Их здесь было около двух дюжин. Но Евгений был ещё очень быстр, почти невозможно было изловить его. И вот один колдун уже пал жертвой безумного упыря. Один удар когтистой лапы вырвал ему кадык. Евгений не пил его кровь, он понимал, что, наверняка, у всех охотников она полна ядовитых чар. А кровь ему была нужна, чтобы восстановить свои силы. Убив колдуна, упырь снова полетел к дереву, но дерево теперь направилось на встречу к нему и сильный ударом свалило на землю. Теперь все деревья зашевелились, послушно следуя чарам Змея. Стоило упырю только упасть на землю, как древесные корни вырвались из земли и обвязали его со всех сторон. Хватка была столь сильной, что даже Евгений не смог из неё вырваться. Он был пойман, он был схвачен. Змей к этому времени уже принял человеческий облик. Видел он ещё плохо, словно его окружал туман, и, шатаясь из стороны в сторону, направился к упырю. Увидев его в таком положении, Евгений расхохотался:

— Да, ты силён, — говорил он, — но и мои чары тоже не слабы. Как же ты убьёшь меня, если ты меня даже не видишь?

— Я вижу тебя, вурдалак, — отвечал Ратмир, доставая свой меч. В следующее мгновение он рубанул ровно по шее упыря, и улыбающаяся клыкастая голова откатилась в сторону. Она была ещё жива, все видели, как голова моргала и беззвучно хохотала. Этот упырь был настоящим безумцем, ужаснейшим существом из тех, что когда-либо ходили по земле. От своего бога Сервы Адюльтера Евгений когда-то получил дар чтения чужих мыслей. Но также, как и Многоликий, получив дар перевоплощения, лишился своего лица, так и Евгений, получив дар мыслечтения, напрочь лишился рассудка. Ратмир знал это, и потому он придумал хитрый план, как провести того, кто умеет читать чужие мысли. Долгие годы Змей учился мыслечтению и внушению. Далеко он в этом не продвинулся и мог мысленно приказывать лишь упырям. Вурдалаки были самые безвольные создания. Ратмир тренировался на упыре, который все эти года жил в Змейгороде и по сути был единственным городским вурдалаком. Это был Пафнутий. Много лет назад, после смерти Многоликого, чародеи нашли в городе тело колдуна. Пафнутий был покусан вождём упырей, и он обратился. Всех других обращённых чародеи обезглавили, а предателя Пафнутия Ратмир велел оставить в живых, как напоминание колдунам о том, что один из них чуть не погубил их всех. Долгие годы Пафнутий служил в Змейгороде пугалом, в особенности для колдунов. Его кормили и поили кровью животных, не давая ему умереть. И вот со временем Ратмир придумал новое применение своему ручному вурдалаку и начал тренировать на нём мыслетение. К убийству каждого верховного жреца владыка-Змей готовился годами. Ведь у него не было Молнии, а потому каждый шаг нужно было продумать до мелочей. И снова Пафнутий сослужил ему верную службу. Оставшись один в лесу, он никуда не убежал, а ждал на месте, пока колдуны не пришли и не забрали его. Среди них уже почти не осталось никого из тех, кого Пафнутий знал, когда был колдуном, в основном здесь все были молодые, по преимуществу — полукровки — дети колдунов. Вечером чародеи похоронили Безумного, вонзив ему осиновый кол в сердце. Голову же его сожгли. Всё это былочастью ритуала, который должен был навсегда отправить вурдалака за Калинов мост и отрезать ему все возможные пути возвращения.

Глава 6 Боярская дочь

Ратмир плохо себя чувствовал и был ещё очень слаб. Сразу после битвы он мог ходить, лишь опираясь на своего юного сына — Айрата.

— О, боги, отец, что он с тобой сделал? — тревожился тот.

— Не тревожься, Айрат, мы сделали то, что должны, мы убили ещё одного из двенадцати. Я предупреждал тебя, когда ты просился сюда вместе со мной, что это очень опасно. Убивать упырей очень непросто, особенно их верховных жрецов.

Айрат был мрачнее тучи, почва уходила у него из-под ног после столь ужасного зрелища. Впервые отец взял его с собой в поход, впервые он счёл своего сына достаточно взрослым. Это был коренастый черноокий юноша с едва закрывающими уши густыми тёмными волосами. На лице, на большой и мощной челюсти и под маленьким носом с широкими ноздрями он не имел ещё никакой растительности.

— Не переживай, — взял его за плечо седобородый колдун с почти полностью лысой головой. Лишь по бокам ещё на висках виднелось немного седых волос. В этом колдуне легко узнавался Захар — старый товарищ Ратмира.

— Твой отец снова победил, — продолжал он, — теперь он научился залезать в голову к упырям и перехитрил самого хитрого из них.

— Да, это было не просто. Боюсь, то, что я увидел в его голове, ещё долго будет преследовать меня в кошмарных снах. Это было настоящее чудовище. Он был совершенно безумен, в одном теле уживался и того, кого когда-то знали под именем Евгения, и пастух, и священник, и мясник, и даже женщина. И все эти личности спорили друг с другом, будто хотели разорвать единое тело на части. Лучше бы они так и сделали, но вместо этого он убивали кого-то из людей.

При помощи сына и Захара Ратмир уселся в повозку и смог перевести дух.

— Я убил многих, но ещё больше кровососов гуляет на свободе. Чувствую, я не успею разделаться со всеми. Моё дело продолжишь ты, Айрат, а также твой брат — Ростислав. Если вы сможете править в мире друг с другом, вы будете так же сильны, как и я.

— Ростислав ещё слишком юн. К тоже, отец, мне кажется, он слишком горд собой. Он кичится своей чистой кровью и тем, что он сын ведьмы и внук самого Никиты Кожемяки.

— Это пройдёт, я надеюсь.

— Не спеши покидать нас, владыка, — снова заговорил Захар, — мы ещё не нашли самого сильного из них — Кощея Бессмертного.

— Он не так страшен мне, как другие жрецы, — отвечал Ратмир, — если они и впрямь снова соберут своё братство, мне сложно будет с ними справиться. А ведь Евгений поверил, что братство хочет его видеть. Это неспроста, это значит, он прочитал их помыслы, и они совпали с моим обманом.

— Помыслы — это одно, а собрать братство — это совсем другое. У них нет вождя, и ни один из жрецов не признает над собой власть другого.

Ратмир почувствовал страшную головную боль и лёг отдохнуть. Вскоре ему приготовили отвар, который должен был помочь ему восстановиться. Затем чародей погрузился в недолгий сон. Когда он проснулся, то увидел, что колдуны разыскали уже Пафнутия и заковали его в привычные ему кандалы, на голову надели железный намордник, чтобы он никого не кусал.

— Ты хорошо сыграл свою роль, Пафнутий, — произнёс Ратмир.

— Рад служить, владыка, — отвечал вурдалак.

— Ты почти искупил своё грязное предательство. Если бы ты не был упырём, возможно, я бы даже отпустил бы тебя.

— Я не виноват. Многоликий вождь сказал, что Никита велел мне обратиться в упыря. Я….

— Знаю, знаю, ты не виноват, слышал уже тысячу раз, — отмахнулся от него Ратмир. Но тут взор его направился вдаль, где виднелась небольшая повозка, запряжённая тройкой лошадей. Владыка-Змей и не заметил отсутствия нескольких колдунов, который теперь возвращались верхом из какого-то приключения. Вскоре Ратмир увидел, что в повозке кто-то сидит. Зрение его было ещё слабым, и лишь когда путники подъехали совсем близко, он увидел, что это девушка. Закутанная в богатый платок, расшитый золотом, она сидела напуганная до смерти. Почти ещё ребёнок, с милыми пухлыми щеками и губками, она была прекрасна, как сам красота. Наконец, колдуны остановились и спешились, один из них заговорил.

— Славный владыка наш, Змей Горыныч, в честь твоей победы мы решили сделать тебе подарок и выкрасть знатную смоленскую девицу. Она из богатого рода и сможет родить тебе здоровых детей.

— Благодарю, — устало улыбался Ратмир, — у меня и так уже жён немерено, и вот ещё одна. Как твоё имя, красавица?

— Я — Марфа, дочь Вацлава, боярина смоленского.

— Не слыхал о таком. А ты слышала о Змее Горыныче?

— О развратном Змее, что ворует юных девиц и приносит в жертву детей? Конечно, слышала. По всей державе этим монстром матери пугают своих детей.

— Видимо, это какой-то другой Змей Горыныч, — усмехнулся Ратмир её дерзости. — Но ты мне нравишься, пожалуй, я оставлю тебя себе.

Меж тем уже наступала ночь, и чародеи стали устраиваться на ночлег. Разожгли костёр, в котором зажарили дикого кабана, а потом бросили туда и голову убитого безумного упыря. Марфа безмолвно наблюдала за всем этим, со страхом и трепетом. Ратмир чуть ли не силой заставил её поесть. Любые его проявления заботы она гордо отвергала. Но это было не ново. Почти все жёны Змея после Ольги — дочери Никиты Кожемяки, в начале вели себя точно так же. Потом же почти все мирились и начинали рожать вождю детей. После того, как богатыри, а затем и упыри устроили резню на Змейгородской земле, почти все колдуны погибли. Чтобы окончательно не погиб чародейский род, они стали брать себе в жёны многих женщин, которые рожали им сыновей и дочерей. Ратмир последовал их примеру. Но не сразу. Прошло не мало времени, прежде чем он прикоснулся к другой женщине, кроме своей первой жены — к Ольге. К этому времени Агния родила ему второго ребёнка, и это была дочь. Ольга же родила ему сына. А вскоре после того, как она зачала, чародеи подарили Ратмиру и третью жену, которую выкрали для него под Черниговом. Змей понимал, что править Змейгородом в ближайшие годы сможет тот, у кого будет много детей. Колдуны поделили Змейгородскую землю между собой и тем самым превратились в настоящих бояр, чего раньше в чародейском мире не было. Богатырям тоже досталась земля, но она была не их личной, а церковной. Ратмир помимо Змейгорода имел свой не малый земельный надел, и всё же, он часто отсутствовал в городе, оставляя за старших Евпатия и волхва Доброслава. Последний был уже очень стар и часто болел. Риск потерять власть был слишком велик. За последние 18 лет Ратмир успел обойти не малую часть русской земли. Он переодевался каликой перехожим, не редко претворялся слепым и немощным. На немощных мало кто обращает внимания, их никто не замечает, они же замечают всё. Так он выведывал самые скрытые секреты, так он нашёл ещё четырёх верховных жрецов и покончил с ними. Но на это уходило много времени, и в это время кто-то должен был править за него.

И вот теперь был уничтожен четвёртый из двенадцати. Поутру довольные собой чародеи выдвинулись в путь, подальше от проклятого леса. Теперь они возвращались в Змейгород. Нужно было отметить великую победу своего владыки. Солнце беспощадно палило с небесного свода и к полудню жара стала уже невыносимой. Благо, что путникам на пути повстречалась небольшая деревня. Увидев вооружённых всадников, местные жители тут же попрятались по домам. Гости же думали сейчас только о воде, и когда добрались до колодца, принялись пить студёную воду и поить своих лошадей. Когда они уняли свою жажду, то расположились на привал прямо на траве возле колодца. Никто из местных не смел нарушить их покой. Видимо, сельчане уже поняли, что гости не собираются здесь долго задерживаться и вскоре продолжат свой путь. Колдуны понимали, что никто не посмеет потревожить вооружённый до зубов воинов, и потому были спокойны. Но тут случилось нечто, чего никто не ожидал. К колодцу подошёл местный старик. В балахоне из мешковатой ткани и с деревянным посохом в руке, он был совершенно невозмутим. Старик подошёл к колодцу и принялся доставать оттуда деревянное ведро, полное воды. Когда ведро, наконец, оказалось у него в руках, он стал жадно пить из него воду. Один из молодых колдунов, подивившись такой наглости, попытался подняться на ноги.

— Оставь, пусть попьёт, — остановил его Ратмир.

— Я не боюсь вас, — заговорил вдруг дерзкий старик, — ведь я знаю, что богатыри никогда не причинят вред христианскому путнику.

— Богатыри? — усмехнулся в ответ ему Ратмир, — так меня уже давно никто не называл.

— И всё же, ты ведь принёс однажды богатырскую клятву, владыка-Змей.

От удивления Ратмир поднялся с земли и стал вглядываться с лицо старика.

— Кто ты такой? Откуда ты знаешь меня? Твоё лицо мне не знакомо.

— Уверен, мы раньше никогда не встречались. Я всего лишь божий человек, что ходит ругаться с миром. Я не чародей, и если у меня и есть какая-то сила, то во мне она не от Симаргла, а от Бога. И всё же, я говорю тебе, Змей Горыныч, ты — богатырь. Ты — пёс, что охраняет мир мёртвых, но ты же — вестник, что несёт людям весть о воскресении всех мёртвых. Вестник Апокалипсиса. Эта весть так же идёт от Бога, как и воскрешение, и поэтому, владыка-Змей, ты — богатырь.

— Я не могу воскрешать мёртвых. У меня даже нет моего меча.

— Скоро ты снова обретёшь свой меч, но потеряешь ты гораздо больше, чем обретёшь. И всё же, свою миссию ты завершишь.

— Я справлюсь? Я уничтожу оставшихся 8 жрецов?

— Твоя миссия не в этом, — отвечал лишь старик и вдруг встрепенулся, словно очнулся ото снова и стал спешно уходить. Ратмир задавал ему ещё вопросы, но старый прорицатель уже уходил, повернувшись к нему спиной.

Его появление очень встревожило всех чародеев. Старик оставил им гораздо больше вопросов, чем ответов. И всё же, Ратмир был рад тому, что вскоре он сможет вернуть себе Молнию. Вскоре чародеи покинули хутор, ещё не придя до конца в себя после беседы с юродивым провидцем. В таком состоянии их и настигло около полусотни вооружённых всадников, которые окружили чародеев и стали спешиваться, выстраиваясь в боевой порядок.

— Кто вы такие? — спросил Ратмир.

— Мы — смоленские дружинники, — заговорил один молодой воин, — а я сын боярина смоленского — Ратша, а также брат девушки, которую выкрали твои люди.

Ратмир взглянул на Марфу. Глаза её горели радостью в предвкушении свободы.

— Что ж, Ратша, — спокойно заговорил Ратмир, — а я — Змей Горыныч, воевода и князь Змейгородский. Ты, видимо, гнался за нами, чтобы вернуть домой твою сестру. Но напрасно, ведь все на Руси знают, что то, что попадает в лапы к Змею, назад не возвращается.

Услышав его имя, дружинники замешкались, а некоторые даже не на шутку испугались. Даже Ратша оторопел на какое-то время, но потом снова взял себя в руки.

— Я наслышан о чародее и старом многожёнце, что ворует девиц к себе в горем. И я не позволю тебе забрать мою сестру.

Но Ратмир вдруг приложил палец к губам, приказав молодом дружиннику молчать, и тот в недоумении оглянулся на своих людей и замолчал.

— Не нужно горячиться, Ратша, ты же хорошо знаешь, на что способен Змей Горыныч. Думаю, ты уже догадался, что я не лгу, и я действительность и есть Змей.

— Она моя сестра! — прокричал в отчаянии Ратша.

— Я понимаю твою кручину, боярин. И чтобы унять тоску вашей семьи, я дам вам тысячу гривен золотом за эту девушку.

Теперь уже все дружинники стали удивлённо переглядываться и шептаться меж собой. Ратша увидел, что решимости у его людей уже поубавилось. Сумма, которую предлагал Змей в качестве выкупа, была целым состоянием.

— Ты хочешь купить нас, Змей? — злился молодой боярин.

— Всего лишь дань уважения смоленским боярам и смоленскому князю.

— Ладно, Змей, твоя взяла, — злобно проговорил Ратша, стараясь не смотреть на свою сестру, по щекам которой теперь стекали слёзы отчаяния, — но запомни, за твои проделки тебя уже ненавидят по всей русской земле. И когда ты лишишься покровительства князя Ярослава, не хотел бы я оказаться на твоём месте.

Последние слава Ратша сказал, когда уже пришпоривал своего коня. Маленький укус змеи, лишившейся своего яда. Марфа уже не сдерживала своих слёз и закрыла лицо руками. Но мало кто обращал на неё внимание. До Змейгорода было уже рукой подать, и все чародеи думали о своём доме и тёплой постели, которой они не знали уже много дней.

Глава 7 Возвращение в город

Много лет уже минуло с тех пор, как ни стало князя Вышеслава. Старший сын князя Владимира был любим в Новгороде, но правил недолго. После крещения город буквально был расколот на две половины, каждая из которых вела войну с другой. Вышеслав же хотел править единолично и потому избавился от такой сильной политической фигуры, как Путята, изгнал боярина на его родину — в Ростов. Когда поднялось очередно восстание в Людином конце, князь был серьёзно ранен, и хоть и раны свои залечил, но потом всё время болел и постепенно зачах. Путята же, пока жил в Ростове, постоянно пребывал в страхе, поскольку знал, какие чувства Ратмир испытывал когда-то к его жене. Ростовский князь Ярослава оказал боярину всяческую поддержку, а когда Вышеслав скончался, этот Ярослав занял его места. Вместе с Путятой он теперь перебрался в Новгород. К этому моменту богатырь Вольга был уже мёртв, он погиб в одном из восстаний, богатырским воеводой отныне стал Микула Селянинович. Оказавшись снова у власти в Новгороде, Путята стал готовиться к войне со Змеем Горынычем и строить ему всяческие козни. Вместе с тем тандем Ярослава и Путяты оказался таким крепким, что Новгород быстро достиг процветания и да так прочно, что князь в конце концов отказался платить дань Киеву и пошёл на открытый конфликт со своим отцом. Когда же князь Владимир скончался, Ярослав в обход закона старшинства себя объявил киевским князем, чем вызвал недовольство многих своих братьев и племянников, которые начали против него войну. Святополк, Мстислав, Брячислав — все стали врагами Ярослава. Эта ситуация была выгодна Змею Горынычу, поскольку теперь Путяту можно было не бояться.

После смерти Никиты Кожемяки богатыри всё пребывали и пребывали на Змейгородскую заставу. Поначалу здесь была лишь сотня Евпатия, затем к ней стали прибавляться другие сотни. Количество христиан и богатырей в городе росло, и колдуны, коих было меньшинство, не на шутку стали опасаться за своё положение. Из-за этого тёмные чародеи предприняли сразу несколько непопулярных мер, укрепивших их власть. С одной стороны, всю Змейгородскую землю они поделили на вотчины, и каждому достался свой участок земли. Так каждый колдун становился боярином. Была своя вотчина и у Змея, и у некоторых волхвов, включая Доброслава, и, конечно же, возникла не малая вотчина и у христианской церкви. Количество работников на каждой из вотчин возросло в разы, а их свобода во много раз уменьшилась, превратив их в рабов. Так же колдуны позволили себе многожёнство, стали похищать или покупать себе девиц из знатных домов, чтобы те рожали им как можно больше наследников. Не редко такие девицы были ведьмами — родственницами волхвов, а потому их дети и дети колдунов рождались чистокровными колдунами. Вскоре Змейгород заполнили такие молодые чистокровные колдуны разных возрастов. Теперь число их было не малое, и тем самым они представляли собой серьёзную угрозу для христиан. Но от конфликта эти две группы горожан сдерживали волхвы. По сути же городом управляли три человека — верховный волхв Доброслав, посадник — Евпатий и тысяцкий Всеволод. Первый — волхв, второй — богатырь, третий — колдун. Над ними стоял князь, который постоянно отсутствовал.

И вот теперь он вернулся вместе со своими воинами, вернулся победителем, как и всегда, лишь немного постаревшим. Ему навстречу вышли все почтенные мужи города, кроме одного. Волхва Доброслава не было среди них, и это встревожило Ратмира. Зато здесь был уже изрядно постаревший Евпатий. Вершина его головы за долгие годы полностью облысела, хоть уши отчасти закрывались ещё длинными волосами, тонкие усы и бородка с сединой придавали его внешнем виду некоторое аристократическое изящество. Старые друзья заключили друг друга в крепкие объятия. Змей Горыныч и богатырь.

— А где Доброслав? — спросил его Ратмир.

— Скончался, — тяжело вздохнув, отвечал Евпатий, — три недели как, не дождался тебя старик.

Ратмир тоже тяжело вздохнул и опустил взгляд. Его наставник, ставший ему вторым отцом, покинул его, а он даже не попрощался с ним. И всё же, горечь утраты не смогла омрачить Ратмиру радость возвращения. Когда он видел столько возмужавших чародеев, которых он последний раз видел мальчишками, видел множество довольных горожан, важных лиц в богатых одеждах, видел многие и многие толпы народа в некогда маленьком городке, перебитом к тому же упырями, душа его невольно радовалась. Ратмир видел, что создал нечто большее, чем он сам, нечто крупное и великое, видел множество людей, жизнь которых зависела от него, и от этого на душе его было тепло. Так же сердце ему грел тот вид, который приобрёл город за долгие годы своего существования. Теперь он был воистину прекрасен. Местами здесь были расположены искусно выполненные фонтаны, на домах была радующая глаз роспись и деревянная резьба. Некоторые дома Ратмир расписывал лично своей рукой, поскольку не забыл ещё живописное ремесло, и даже усовершенствовал его за всё это время. Возвышались здесь и ветряные мельницы, звоном отдавалась работа в кузницах. Стоял непоколебимо высокий кремль, из которого открывался вид на окрестности Змейгорода. Недалеко от него находился и терем Змея, который в его отсутствие всегда пустовал, дожидаясь возвращения хозяина.

Вскоре в толпе появились и жёны Ратмира. Ольга — дочь Никиты Кожемяки появилась вместе со своим сыном Ростиславом. С годами её голос стал более строгим, а взгляд более задумчивым и хмурым. Она пополнела и была уже совсем не так привлекательна, как в молодости, но лицо, не смотря на морщины вокруг глаз, сохраняло всё тоже властное выражение, как и в тот день, когда Ратмир спас её из лап упырей.

— Приветствую тебя, владыка, — поклонилась она.

— Здравствуй отец, — слабым, почти детским голоском проговорил Ростислав.

— И вам здравствовать, — поклонился в ответ Ратмир. — Чему грустишь, Ростислав, чем так встревожен?

— Я? — ещё больше встревожился его сын, — да нет, я….

Но Ратмир лишь рассмеялся его растерянности. Ростислав мало был похож на Айрата. Маленький, худощавый, с длинными до плеч волосами и тёмным пушком под носом вместо усов. Взгляд его постоянно был заискивающим, даже в какой-то степени лукавым. Сейчас же Ростислав действительно был встревожен, и встревожило его, что предшествовало появлению отца в городе. Ещё вечером прошлых суток, когда гонцы возвестили о скором прибытии Змея, Ольга устроила у себя дома приём, на который пригласила много богатых гостей, большая часть из которых были колдунами и крупными землевладельцами. Ростислав опаздывал, он неуклюже передвигался по городским переулкам, плутая в темноте. Его задержала одна из простолюдинок, следы поцелуев которой до сих пор огнём горели у него на лице. Ростислав старался забыть о ней, пытался сосредоточиться на дороге, но это плохо у него получалось, поэтому он то и дело на кого-то натыкался, обо что-то спотыкался и бежал дальше. В тот вечер он был рассеян как никогда и, наверное, смешон, но никто не посмел бы здесь смеяться над ним ему в глаза, кроме влиятельных колдунов, которые все уже были в доме у его матери. Дом этот находился на окраине городе, не далеко от зарытого колодца, прежде служившего здесь потайным ходом и хранилищем сокровищ. Издали его ещё можно было принять за действующий колодец, но, подойдя поближе, легко можно было обнаружить, что почти до края он заполнен землёй. Дом Ольги Никитишной был красивым, свежевыстроенным зданием, от него ещё пахло древесиной, на стенах красовалась мастерски выполненная резьба, которая так же украшала ставни и дверь. К это двери сейчас и направился Ростислав. Он остановился на мгновение, чтобы перевести дух, затем открыл дверь и вошёл. Через тёмные сени он прошёл в гостиную, где на лавках за столом уже сидели колдуны. Ольга сидела промеж них, во главе же стола никого не было. Ростислав неуклюже поклонился им и направился к своей матери, он поцеловал её в щёку и, после того, как она поцеловала его в лоб, уселся рядом. Здесь было не много колдунов, в основном самые старые. Ещё в сенях Ростислав услышал гул их голосов, но как только вошёл, все замолчали, что дало ему повод думать, что они как раз говорили о нём. Молчаливая пазу затянулась надолго, пока один из седоволосых колдунов не обратился прямо к Ростиславу:

— Пришли вести о твоём отце, нашем повелителе. Он возвращается в город с головой верховного жреца упырей.

— Он победил, — обрадовался Ростислав, — что ж, иначе быть и не могло.

— Всё не так хорошо, сын мой, — проговорила Ольга. — Доброслав мёртв. Твоего отца и моего мужа долго не было в городе, и сейчас он не сможет единолично править. Его ближайшие наследники должны стать его опорой. Ты и Айрат. Айрат старший, но он — слишком светлый чародей, полукровка, он не достоин править. А ты, Ростислав — чистокровны чародей, у тебя большое будущее. Именно ты должен править вместе со своим отцом, и для этого ты должен потребовать у него землю. У Айрата уже есть самостоятельная земельная вотчина, а у тебя её нет. Это не справедливо. Я понимаю, ты ещё мальчик, но ты должен подумать о будущем. Если Айрат возглавит Змейгород, город долго не проживёт.

— Матушка моя, — тревожился Ростислав, — ты говоришь так, будто мой отец уже погиб или скоро скончается. Но ведь он проживёт ещё очень долго. Я успею вырасти и возмужать.

— Но если сейчас, пока власть твоего отца не крепка, не повлиять на него, то Айрат всегда будет первым, он всегда будет впереди тебя.

— Да, пока он жив. Он же старше меня. А вы что, хотите….

Но Ростислав не договорил, он сам ужаснулся своим мыслям, а колдуны, поняв его, опустили глаза и молчали, пока юноша вглядывался в их лица и ожидал хоть какого-то ответа.

— Мы хотим, чтобы город жил и процветал, — проговорила, наконец, Ольга, — а для этого твой отец должен уже сейчас объявить тебя вторым после себя, своим наследником в обход Айрата, или хотя бы дать тебе землю.

— Но ведь тогда я должен буду вместе с ним охотиться на упырей. А если он даст мне землю, придётся отобрать у тех, у кого она есть сейчас. Ведь в ближайшей окрестности все земли уже кому-то принадлежат.

— Очень много принадлежит волхвам, даже слишком много, учитывая, что их вечный покровитель и верховный волхв мёртв.

— Всеволод прав, — соглашалась Ольга, — старейшины волхвов имеют слишком много власти в городе, особенно в отсутствии Ратмира. Они — угроза для всех колдунов.

Теперь Ростислав уже окончательно забыл о недавних ласках девушки, его втягивали в какую-то политическую интригу, отчего ему было не по себе.

— А сели мой отец не пожелает отбирать землю у волхвов, — предположил он, — а возьмёт и отдаст мне земли кого-нибудь из колдунов?

— Нет, этому не бывать, этого ему никто не позволит, — отвечала Ольга, — если взбунтуются волхвы, Ратмир ничего не потеряет, если взбунтуются колдуны, он потеряет всё.

Похоже было на то, что они всё уже продумали до прихода Ростислава. На все вопросы у них были ответы, а потому юный чародей лишь спросил у своей матери:

— Что я должен делать?

— Как только прибудет твой отец, будь всё время рядом с ним, угождай ему во всём. Не говори сначала ничего, и лишь когда пройдёт несколько дней, поговори с ним серьёзно о своём праве на наследство и землю. Скажи, что многие колдуны поддерживают тебя, в то время как Айрата не поддерживает никто, кроме немногих волхвов. А если он захочет взять тебя с собой на охоту за упырями, мы придумаем что-нибудь, чтобы оставить тебя здесь.

И Ростислав согласился, ведь всё уже было решено за него. И потому он так тревожился при встрече со своим отцом, который, говорили, научился теперь даже читать мысли. Ростислав терялся и не знал, с чего начать. А Ратмир тем временем уже отправился к себе в терем вместе с Евпатием, и там они беседовали несколько часов подряд. Обсудить нужно было очень многое. Смерть Доброслава нарушила шаткое равновесие сил в Змейгороде, и теперь нужно было навести порядок. За внешней красотой и убранствомскрывалась и зрела тайная вражда. Колдуны ссорились с христианами и волхвами, волхвы друг с другом за верховную власть, а христиане со всеми, поскольку чувствовали поддержку новгородской и киевской церквей. Нужно было во что бы то ни стало не допустить смуты в городе.

Глава 8 Братство упырей

От болота поднимался невероятный смрад, и, если бы кому-нибудь из людей довелось бы зайти в такую глушь, то они непременно бы задохнулись или утонули бы в трясине. Но людей здесь не было. Вместо них сквозь непроходимую топь пробиралось несколько человекоподобных существ, похожих чем-то на животных, с огромными клыками, заросшие волосами и бородами, в натянутых на голое тело звериных шкурах. Им не были страшны ни непроходимая болотная топь, ни ядовитые змеи, кишащие здесь повсюду, ни прочие опасности. Они шли вчетвером, и лишь один из них всё время ворчал и выражал недовольство.

— Никак не возьму в толк, почему эти верховные жрецы назначили встречу именно здесь? Чёрт бы их побрал, они что, боятся Змея Горыныча?

Упыри в ответ наградили его недобрыми взглядами, но лишь один, шедший впереди, ответил:

— Я уже говорил тебе, Красибор, чего боятся верховные жрецы. Больше всего мы боимся друг друга и нашего бога Серву Адюльтера. Он обещал отомстить нам, и потому мы предпочитаем скрываться там, где его мерзкий дух не сможет нас отыскать. Когда мы, жрецы, собираемся вместе, он лучше всего чувствует наше присутствие. Нам следует быть очень осторожными.

— Ты знаешь это, жрец, и всё же, именно ты настоял на том, чтобы эта встреча состоялась. И другие жрецы знают о опасности нашего бога. Почему же ты уверен, что они придут?

— Они придут, будь уверен. Они знают, что со мной будет тот, кто почти до последнего дня находился рядом с Многоликим, видел Змея Горыныча и знает то, что поможет нам победить.

— Ты надеешься на Будислава, Игнатий? Не знай я тебя так хорошо, я бы подумал, что у тебя есть план.

Но вскоре Красибору пришлось замолчать. Болото стало совсем непроходимым. Упыри стали проваливаться в трясину, и спасали их лишь их спутники, что вовремя вытягивали их. Пропасть в трясине для них было даже хуже смерти. Для человека такая ловушка означала быструю смерть, но для упыря означала долгие муки. Его лёгкие наполнились бы густой жижей, глаза ничего бы не видели, невозможно было бы пошевелиться, и всё же, он был бы ещё жив, и неизвестно, сколько времени он бы просуществовать в таком положении. Именно поэтому упыри боялись плавать и старались никогда не заходить на глубокую воду. Опасность утонуть пугала их гораздо сильнее смерти. Вскоре путники выбрались, наконец, на чистое место. Здесь их уже ожидали два упыря.

— Не зря тебя называют — Инутилий, Игнатий, — проговорил один из них, самый худощавый, — мы уже давно тебя здесь дожидаемся.

— Не сомневаюсь, друг мой, Курсорий. Ведь не спроста твоё имя означает — быстрый. Ты быстрее всех нас. А где наш брат, Инвисибий?

— Я здесь, друг мой, — послышался голос, который, казалось, издавало само пространство, поскольку на том месте, из которого он исходил, никого не было. Но стоило Игнатию обернуться, как пространство стало обретать человеческие очертания, и все увидели словно возникшего из ниоткуда, бледного как мрамор светловолосого упыря.

— Твои способности становится невидимым, Инвисибий, стали ещё более искусными.

— Я не становлюсь невидимым, — отвечал Инвисибий, — ты же знаешь, я всего лишь меняю цвет.

— Теперь я вижу, что ты — настоящий невидимка.

— Ни за что не поверю, Игнатий, что ты меня не заметил, но всё же, спасибо за твою лесть.

— Ну и конечно ты, Кукумер, — подошёл Игнатий к третьему упырю, который был выше ростом и крепче телом, чем все остальные, но на вид был ужасен, лицо его больше походило на клыкастую морду кабана.

Кукумер лишь кивнул упырю в знак приветствия.

— Братья мои, — заговорил Игнатий, — наконец-то мы снова вместе. Долгое время мы тайно враждовали друг с другом. Но теперь у нас появился сильный враг, который научился истреблять нас, верховных жрецов. И это уже не шутка, на нас объявлена настоящая охота. Убит Многоликий, убит Сервилий, убит Безумный Евгений и герцог Ракула. Нас осталось всего восемь, но восьмого, известного как Кощея Бессмертного, в расчёт можно не брать. Остаётся семь. Я смог связаться только с вами, остальные находятся слишком далеко, и найти их пока не представляется возможным. Мы можем прятаться, возможно, некоторым это позволит прожить подольше, например, тебе, Инвисибий. Но Змей Горыныч настигнет всех нас со временем, если мы не сплотимся против него. Наша сила в единстве, мы должны признать это.

— Ну вот, опять эти сладкие речи, — устало проговорил Курсорий. — Если бы мы не знали тебя так хорошо Игнатий, возможно, мы бы поверили тебе. Но мы же знаем, что ты всегда преследуешь какую-то свою, одному тебе понятную и известную цель. Ты уже дважды так обводил нас вокруг пальца, но третьего раза не будет. Если хочешь союз, то мы должны сразу решить, до какой поры он должен сохраняться и кто в нём будет главным. И ещё, Игнатий, постарайся быть убедительным, иначе я с радостью поквитаюсь с тобой за твои прежние грешки.

— Курсорий прав, — согласился Инвисибий, — нам нужно сразу решить, кто будет главным. И это точно не будешь ты, Игнатий. Я могу быть невидимым, я самый лучший лазутчик, и именно я должен возглавить этот союз.

— Чёрта с два, — возразил ему Кукумер, — ни у тебя, ни у Игнатия нет своего клана, только жалкая горстка упырей — ваших слуг. Как вы собираетесь сражаться? У меня есть свой клан в две сотни упырей, они почитают меня как бога и называют Идолищем. Если кто в нашем союзе и должен быть главным, так это я.

— Кажется, вы оба кое о чём позабыли, друзья, — усмехнулся Курсорий, — вы должны знать, что у меня хранится ключ от каменной темницы, в которой сидит сильнейший из нас почитай уже 30 лет. Да, я говорю о Кощее Бессмертном. Он ненавидит нас за наше предательство. Если я выпущу его, он отомстит всем вам. А я сделаю это, если вы не сделаете меня главным в нашем новом союзе.

— А что нам мешает пытать тебя хоть целую вечность, пока ты не расскажешь нам, где находится ключ? — вдруг сделал шаг в сторону Курсория Кукумер-Идолище. — А если даже ты нам ничего не скажешь, скажет кто-нибудь из твоих слуг.

— И к тому же, Курсорий, — заговорил невидимка Инвисибий, — ты не знаешь, где находится каменная темница, никто не знает. Волхвы скрыли это от всех.

Трое сильнейших упырей теперь сверлили друг друга взглядами и готовы были сцепиться в смертельной схватке. Опасно было сводить вместе тех, кто считали себя сильнейшими из всех упырей. Красибор, глядя на всё это, выхватил из складки одежды острый клинок и стал готовиться к худшему. Упырь всегда носил с собой оружие, чем отличался от многих упырей. Ещё мгновение, и вурдалаки вцепились бы друг другу в глотки.

— Хотите облегчить работу Змею Горынычу? — встал между ними Игнатий, — перебьём друг друга здесь, на болоте, а тот, кто выживет, погибнет от рук Змея. Прекрасно.

— Уже давно пора определить сильнейшего из нас, — говорил Кукумер, — иначе мы так и будем скрываться друг от друга и от людей, а также от этих поганых охотников, вроде Змея. За долгие века мне уже надоело жить в тени. Кощей Бессмертный хотя бы попытался выйти на свет, пусть это его и погубило. Мы, те, которые прячемся в тени, погубили его. Но сами мы даже не пытаемся выбраться, мы гниём и прячемся, хоть и обладаем такой огромной силой.

— Должен тебя разочаровать, любезный Кукумер, — спокойно продолжал Игнатий, — сильнейший среди нас уже известен, и здесь его нет.

— И кто же это?

— Вурдалак, что долгие годы служил у Многоликого и был обращён лично им. Красибор не даст соврать, он тоже служил у Многоликого, для этого я его и привёл. Он рассказал мне интересную историю про меч одного великого мастера, меч, который даёт чародею невероятную силу. Но упыри не могут владеть чародейским оружием. Для нас оно просто сталь, которая никогда не открывает нам чародейской силы. Многоликий считал, что сможет воспользоваться чарами меча-кладенца, если убьёт Змея Горыныча. Меч Змея уникален в своём роде, он такой один в целом свете. И владеть им может лишь то, чья сила соизмерима с силой Змея. Но Змей жив, а его меч служит теперь упырю. Это невероятно, но это так. Скажи, Красибор, как его имя?

— Будислав, — отвечал вурдалак, пряча кинжал в складке одежды.

— Будислав. Он был одним из тех, кто изготовили этот меч. Он ковал его, и он украл его у Змея. Теперь Будислав сильнейший из нас, и, если он согласится стать нашим вождём, мы будем несокрушимы.

— Это не тот ли Будислав, что имеет наглость называть себя Сервой Гуманусом? — поинтересовался Инвисибий.

— Самозванец, — гневно произнёс Кукумер.

— Красибор недавно был у него. Друг мой, расскажи, что ты видел.

— Я видел невероятное, — отвечал Красибор. — Я знаю, что упыри никогда не брали штурмом города. Но Будислав не просто взял город, он практически создал его. Маленькое селение было захвачено и обращено в упырей. Они подчинились Будиславу беспрекословно. Я много лет искал своего старого друга, а когда нашёл, увидел настоящего богатого и могущественного ночного князя. Город, получивший название Миргород, то есть, мирный и не участвующий в войнах, постоянно пополняется новой кровью. Упыри нападают на людей, которых завозят к себе как рабов и как пищу. Там не мало живёт и людей, которые покорны, словно овечки. Вурдалаки доят их как коров и пьют из них не молоко, а кровь. И люди не бунтуют. Приезжие торговцы и гости ни о чём не догадываются. Ведь в городе есть всё необходимое: вече, христианская церковь, купцы и даже князь из знатного рода. Упыри внешне неотличимы от людей, они присутствуют в каждой прослойке населения. Они есть среди бояр и аристократии, среди церковного клира, среди крестьян и рабочих. При этом между собой они все равны, но для людей выявить их совершенно невозможно. Никто не знает, кем является его сосед — упрём или человеком. Днём Миргород — это самый обычный город, не отличимый от всех других городов. Но под покровом ночи здесь начинаются кровавые оргии, жертвоприношения, кровопролития. И так каждую ночь. Над всем этим стоит тайный правитель, который настолько всех запугал, что никто не смеет даже произносить его имя вслух. Это Будислав.

— Вот видишь, Кукумер, — прервал его рассказ Игнатий, — ты говоришь, у тебя две сотни упырей в клане. Но у него их тысячи. Ты, Инвисибий, называешь себя лучшим лазутчиком, но ничто не сравнится с тайной службой Будислава, благодаря которой он остаётся невидимым, имея тысячу глазу и ушей. Ты, Курсорий, говоришь, что можешь выпустить Кощея, но у Кощея Человечного есть меч, который может убить Кощея Бессмертного. Он лучше и сильнее каждого из нас, и только он может уничтожить Змея Горыныча. Конечно, с нашей помощью.

— Зачем ему это? — сомневался Курсорий, — если он так силён, то он может не бояться Змея. А если он может его уничтожить, то почему до сих пор не сделал этого?

— Его меч не служит ему в полную силу, — отвечал Игнатий, — и чтобы окончательно стать владельцем клинка, ему нужно убить Змея Горыныча. Но сделать это не просто. Змей подружился с людьми, с князем Ярославом, с богатырями. Нужно, чтобы союзники Змея отвернулись, когда его придут убивать. Будислав не знает, как это сделать, а я знаю.

— Ой ли? — засомневался Кукумер.

— Да, друг мой. Я знаю тех, кому очень не нравится дружба Ярослава со Змеем Горынычем. Это новгородское духовенство. Я говорил с некоторыми священниками и смог убедить их помочь нам. Сейчас князь Ярослав в Киеве, и новгородское духовенство распоряжается богатырями. А если войско пойдёт из Киева, кто-то из нас, сильнейший из нас должен будет задержать его, пока остальные будут расправляться со Змеем.

— Будислав не против, — добавил Красибор, — он бы хотел увидеть вас. А то он уже даже начал сомневаться, что вы вообще существуете.

— Тогда пора его навестить, — произнёс Курсорий.

— О нет, я бы на вашем месте так не торопился, — остановил его Инвисибий, — вы подумали, что будет, когда Будислав убьёт Змея Горыныча? Он станет ещё сильнее, чем есть сейчас, и мы, верховные жрецы, вынуждены будет подчиняться ему.

— Лишь один упырь мог подчинить нас, — возражал Курсорий, — это Отец Поколоения — Серва Адюльтер. Но он уже давно погиб.

— С таким мечом он сможет и перебить нас всех, если пожелает.

— Друзья, не будет торопить события, — снова заговорил Игнатий, — мы лишь пообещаем Будиславу этот меч, но это вовсе не значит, что он его получит. Главное сейчас — уничтожить Змея.

И с этими словами он подмигнул своим товарищам. Упыри поняли друг друга, как понимали всегда, когда затевалась какая-нибудь подлость. За столько веков вражды они всё же снова пришли к согласию. Вскоре вурдалаки покинули это зловонное болото вдали от людских поселений. Впереди их ожидал ещё долгий путь и приготовления к войне.

Глава 9 Миргород

Малые города на Руси в то время были все были похожи друг на друга. Высокий забор, защищающий от врагов, макушка кремля, видная издали из-за забора, и множество селений, рассыпанных, слово семена по всей окрестности. Таким был и Миргород, и каждый, кто смотрел на него со стороны, не видел в нём ничего необычного. Но сейчас к Миргороду ехали не совсем обычные путники. Верхом на конях ехали всадники, которые ещё недавно прятались под покровом ночи, сильнейшие кровососы, верховные жрецы. В Миргород они заехали беспрепятственно. Город был открыт для всех, кто приходил в него без оружия и даже с оружием, если не большим числом и со специальной грамотой. Изнутри Миргород так же мало чем отличался от большинства малых городов. Такие же расставленные по кругу дома, внешнее убранство которых становилось прекраснее и лучше по приближении к центру. Возле центральной торговой площади стояли самые богатые дома, и каждый из них был как вывеска для богатого хозяина, умелого торговца и купца. Но чуть дальше от площади стоял ещё один небольшой островок богатых теремов, который не имел никакого отношения к торговле. Здесь дома словно подберёзовики вырастали возле высокого деревянного кремля. Очевидно, здесь жила уже не торговая, а боярская знать. Именно сюда через площадь и направились бледнокожие путники, одетые в длинные мешковатые балахоны, почти полностью скрывающие их лица. Чужаки легко добрались до княжеского двора, народ здесь привык к гостям и не боялся их. Вскоре их повели в княжескую гостиную.

— Невероятно, — удивлялся по дорого Инвисибий, — на всём пути не встретил ни одного упыря. Очевидно, ночью они прячутся, но люди никак не выдают их присутствия. Они ведут самую обычную жизнь, как и в других городах.

— Ты смотрел не очень внимательно, мой невидимый друг, — отвечал ему Курсорий, — я видел в глазах этих людей страх. Они слишком торопливы, слишком суетятся, чтобы закончиться свои дела до заката. Здесь никто не играет на гуслях. Для музыки здесь нет времени. Здесь вообще ни во что не играют из того, во что играют в других русских городах, только в азартные игры, и ставка в них далеко не всегда — золотые монеты. Они играют на какие-то бумажные билеты, на каждом из которых написано, что он стоит столько-то или столько-то монет. Выигрыш никто не забирает с собой, а отдаёт в специальное хранилище. И тот, у кого будет больше всего таких бумажек, заслуживает себе право на жизнь.

— И когда ты успел всё это увидеть?

— Не забывай, Инвисибий, что я самый быстрый из вас.

А меж тем стража их проводила уже в большой зал, где в противоположном конце на большом кресле восседала старая полная женщина. Рядом с ней стоял худощавый и немного пьяный от вина священник, и несколько бедно одетых бояр. Прислуживали им молодые девушки, с красивыми фигурами, но обезображенными шрамами лицами. Не трудно было догадаться, что лица им изрезали специально и по приказанию той, чья красота уже увяла, и которая теперь восседала на троне.

— Приветствую тебя, княгиня Всеслава, — поклонился в пояс Красибор. Вместе с ним поклонились и его спутники.

— Чего вам надо? Кто вы такие? — грубым голосом спросила старая княгиня.

— Мы хотели бы поговорить с боярином Будиславом.

— Кто вы такие?

— Ты не узнаёшь меня? — напирал Красибор. Его лицо, похожее на морду хорька, в этот момент стало каким-то особенно звериным.

— Я видела тебя. И что с того? Зачем вам нужен боярин Будислав? Разве вам неизвестно, что днём он обычно отсутствует в городе.

— Отведи нас к Будиславу, глупая баба! — первым не выдержал Кукумер, — мы знаем, что днём он в городе, и что он спит.

Княгиня надулась, слово жаба, и прищурила глаза. Большой рот и маленький нос в этот момент делали её лицо особенно похожим на жабье.

— Как ты смеешь так говорить с княгиней и владычецой этой земли? — заговорил теперь один из бояр, стоящих у её трона.

— Прошу простить дерзость моих спутников, — уже едва сдерживал себя Красибор, — но если ты, княгиня, не сведёшь нас сейчас же с Будиславом, то он очень разозлиться на тебя.

Бояре и священник расхохотались, хоть и не очень правдоподобно, а княгиня нахмурилась пуще прежнего, а затем встала с трона и заговорила:

— Идите за мной. Да уйди ты, дрянь.

И огромной ладонью она отвесила подзатыльник одной из своих девушек, что поднимала её длинную юбку. И вот уже без служанок и бояр княгиня повела за собой гостей.

— Обычно это здесь не принято, — говорила она, когда убедилась, что её слышат только они. — Так заведено самим Будиславом. Он ни с кем не встречается днём. Но для тебя, кажется, он говорил, что можно сделать исключение.

Вскоре они спустились в подвальное помещение, где было гораздо холоднее, чем на поверхности. Но здесь, в таком холоде и темноте прямо на каменном полу находилась маленькая постелька. И упыри увидели на ней существо, которое оскорбляло даже их взор. Маленький человечек ростом им до пояса очевидно был уже взрослым. Руки его были при этом невероятно длинными для его тела, пальцы доставали до пола, лицо было обезображено, ни то какой-то болезнью, ни то искусственно. Нос был больше похож на свиной пятачок, брови почти полностью закрывали глаза. Когда существо поднялось со своей постели, на шее у него загремела связка ключей.

— Приветствую, княгиня, — поклонился карлик.

— К чёрту твои приветствия, негодный. Отрой нам покои Будислава.

— Но владычица, ведь не велено….

— Знаю, что не велено, открывай!

И карлику пришлось подчиниться. Вскоре заскрипел ключ в замке, а затем дверь открылась, и все увидели сырые каменные стены без окон, грязный пол и деревянную лавку с пуховой периной на ней. Здесь мог содержаться лишь самый негодный узник, но вместо этого тут на кровати расположился Будислав. Узнать его было не сложно, его совиное выражение лица и брови как у филина запоминал каждый, кто однажды видел его.

— Это ты, Красибор? — спросил он, вглядываясь в темноту.

— Это я, друг мой. И я ни один. Я привёл с собой тех, кого обещал.

— Прекрасно, — улыбнулся Будислав, обнажая свои острые клыки.

Вскоре он вышел из темницы и оказался в светлом зале, который уже освободили для гостей, оставив только место для прислуги.

— Замечательно, — проговорил он. — Фея Всеслава стала отличной княгиней, после того, как овдовела. Много лет назад я насильно женил на ней местного князя, а спустя немного времени убил его и всех его детей. Никто ничего не заподозрил, а править стала его новая жена, и правит уже много лет.

Но упыри словно не слушали его, они, вытаращив глаза, вглядывались в Будислава, стоящего перед окном в лучах солнца.

— Ты не боишься солнечного света? — удивлённо спросил Курсорий, — мы думали, это подвластно лишь нам, верховным жрецам.

— Я же говорил, что он по силе не уступает нам, — усмехнулся Игнатий.

— Не боюсь, только когда рядом со мной Красибор, — отвечал Будислав. — Наш наставник, вождь Многоликий передал эту силу нам двоим. Мы можем не только не бояться солнечного света, но и избавлять от этого страха всех, кто состоит в нашем войске. Многоликий мог делать это в одиночку, нам же с Красибором для этого нужно держаться вместе.

— Да с такой силой можно любого Змея ухлопать, — усмехнулся Кукумер, — мы можем нападать не только ночью, но и днём и в любое время. Обращать жителей хуторов в упырей и тут же отправлять их в бой. И так снова и снова, до самой победы.

— Я рад, что у вас такой хороший настрой, — снова улыбался Будислав, — что ж, присаживайтесь, обсудим всё-таки план нападения.

И гости уселись на лавках вдоль стен, Будислав же расположился на троне.

— Итак, мы собрались здесь, чтобы уничтожить Змея Горыныча. У меня есть войско отменных упырей и меч-Молния. Стало быть, будет разумно, если я буду страшим над вами в этом походе.

— Старшинство бывает разным, — возражал ему Курсорий, — можно быть воеводой, можно быть князем, быть богом. Как ты хочешь властвовать над нами, Будислав?

— Каждый из вас возглавит свою часть войска. Каждый из вас будет старшиной над своей дружиной. Но все будете выполнять мои приказы.

— До какой поры? До смерти Змея Горыныча?

— Нет, друзья мои. Смерть Змея, это слишком мало для меня. Когда Молния подчиниться моей власти полностью, я намереваюсь зайти дать далеко, как не заходил ещё никто до меня. Я хочу добраться до Калинова моста и уничтожить его.

— Уничтожить Калинов мост? — удивился Инвисибий, — это же безумие.

— Это бессмертие для всех нас. Никто не пройдёт туда, никто не пролезет обратно. Мы будем бессмертны. Эра людей закончится, и наступит эра упырей. Конечно, мы вызволим из мира мёртвых самых верных наших товарищей, которые погибнут с нами в бою против Змея. И они помогут нам заполонить землю.

— И кто будет править на новой земле? — спрашивал теперь снова Курсорий, — неужели ты, как владелец Молнии? Ведь не спроста ты называешь себя Сервой Гуманусом.

— Посмотрим. Я не могу предугадывать на такой далёкий срок. Но в конце концов, какая разница, кто будет править? Главное, что мы будем бессмертны. Ничто не сможет нас убить, никто не сможет нам угрожать. Мы не сможем убить даже друг друга, разве сможет кто-нибудь из нас повелевать другим? Власть строится на страхе смерти. А если смерть не страшна, то все будут равны между собой. Сбудется завет нашего бога Сервы Адюльтера. Умирая, он завещал нам быть равными и установить всеобщее равенство людей на Земле. До сих пор никто не знал, как это осуществить. Теперь мы знаем.

— Что ж, в таком случае, я с тобой, — проговорил Инвисибий.

— И я, — радостно произнёс Кукумер.

— И я тоже, — в один голос сказали Игнатий и Красибор.

— Чёрт с вами, — вымолвил Курсорий, — и я тоже.

— Отлично, обсудим план действий, — поднялся с трона Будислав и принялся расхаживать по залу. — Игнатий сумел заручиться поддержкой некоторых представителей христианского духовенства. Они имеют не малое влияние в Новгороде и смогут настроить всех против Змея. Тем более что воевода Вольга давно уже умер, а на его место пришёл Микула Селянинович. А Микула когда-то воевал против Змея и многих друзей потерял в той войне. Остаётся только Киев. Здесь придётся действовать иначе. Один из нас с войском отправится к Киеву, чтобы отвлечь киевских богатырей на себя. Пока они будут гоняться за ним, мы успеем взять Змейгород.

— И кто же отправится под Киев? — спросил Курсорий.

— Я думал о тебе, друг мой, Кукумер.

— Обо мне? — удивился безобразный вурдалак-великан.

— У тебя есть клан, подчинённый тебе. Его легко увеличить до целого войска. Ты сможешь довольно долго нападать на заставы и снова скрываться. Лучше тебя на это великое дело нам никого не найти.

— А если я погибну? Обещаешь ли ты воскресить меня?

— Ты не погибнешь, в этом нет необходимости. Ты очень силён, в честном бою никто не решится выступить против тебя. И ты сможешь вырваться из любого окружения. Если враг будет слишком силён, просто отступай на юг, подальше от Змейгорода. Не успеет ещё закончится лето, Кукумер, как мы уже победим. И тогда мы будем бессмертны.

— И равны, — не то спросил, не то просто сказал Курсорий.

— И равны, — повторил за ним Будислав.

— Что же, если так, то я согласен, — поднялся с места Кукумер, — ты теперь наш вождь, Кощей Человечный, и я выполню твоё поручение.

С этими словами они пожали друг другу руки. Будислав обменялся рукопожатиями и с другими упырями и зачем-то подмигнул Игнатию. Пришло время собирать войско, время мести Змею Горынычу.

Глава 10 Дурные вести

Три древних старца шли бок о бок друг с другом, двоя держали под локти третьего, который был слеп. Но не смотря на свой страшный недуг и старую потрёпанную одежду он шёл прямо и властно, не сгорбившись, лишь опираясь на деревянный посох. Путь их был долог, и на такой жаре бродячие старцы-калики очень быстро уморились. Жажда давала знать о себе. К счастью, поблизости находился небольшой хутор.

— Здесь мы и утолим свою жажду, — проговорил слепой, который был среди них самым старшим.

И калики покорно повели его. Но в какую бы избу они не заходили, она была закрыта и пуста. Зачастую дворовые псы не подпускали непрошенных гостей даже к изгороди. Все хуторяне ушли в поле, здесь же остались лишь старики и калеки, которые никогда не открыли бы незнакомому гостю. Калики уже направились к колодцу, чтобы испить студёной воды, как слепой вдруг указал пальцем на одну избу. Старцы направились к ней. Во дворе их не встретили дворовые собаки, а дверь в избу была открыта. Калики прошли в сени, а затем в саму горницу. Здесь на печи лежал полный широкоплечий юноша. Тело его выглядело немного непропорциональным. При больших сильных руках и широких плечах у него были маленькие тонкие ноги. Казалось странным, что он остался в доме, в то время как все остальные ушли работать. Но не смотря на эту странность, слепой шагнул вперёд, отделившись от своих спутников, поклонился и заговорил.

— Доброго дня тебе, богатырь. Не подашь ли ты воды старым уставшим путникам?

— Ты говоришь со мной? — нахмурился юноша, — по-твоему, старик, я похож на богатыря? Или ты не видишь, что я не могу подняться, так как ноги мои уже много лет не ходят?

— Я не вижу этого, потому как глаза мои давно уже не служат мне, также как и тебе твои ноги.

Юноша взглянул на гостя, и лицо его смягчилось от сочувствия.

— Но я вижу кое-что другое, — продолжал старик, — я вижу, что ты сын богатыря Ивана, из дружины Василия Буслаева? Прав ли я?

— Ты прав, старче, — не на шутку удивился юноша, — но как ты узнал?

— Я вижу в тебе великую силу, которая передалась к тебе от отца твоего. Она дремлет, её нужно лишь пробудить. Твой отец — последний из благодатной дружины. Когда-то Господь благословил дружину Василия на бой. Все войны из той дружины уже погибли, кроме одного — Ивана-богатыря. И теперь его благодать перейдёт к тебе. Так слушай же меня, юноша, встань, и принеси нам мёду.

И хлопец взялся руками о печку и стал медленно спускать свои ноги на пол. Руки его были сильны, он много раз уже использовал их для передвижения по дому. Но теперь ноги его почувствовали опору, и, дрожа, вдруг твёрдо встали.

— Этого не может быть, — проворил он.

— Может, Илья Иванович. Проклятие, некогда наложенное на тебя, снято. Теперь ты свободен, и ты можешь стать великим воином. Сражайся же во славу русской земли, но никогда не поднимай своей руки на волхвов, иначе будешь проклят ещё страшнее, чем прежде.

И юный богатырь на радостях босиком вышел на улицу. Он получил силу, о которой даже не мечтал, эту силу дал ему слепой бродячий старец. Калики исчезли так же быстро, как и появились. И лишь тогда, когда село было далеко за спиной, слепой открыл свои глаза и превратился в зрячего. Длинная борода отпала, и он помолодел лет на двадцать. Другие двое его спутников, видимо, были настоящими волхвами и ничуть не изменились.

— Ты заметил, Доброслав? — проговорил тот, что прежде был слепым.

— Да, впервые такое вижу, Ратмир, — отвечал волхв.

— Он станет великим богатырём. Я смог снять с него проклятие, которые когда-то на него было наложено колдунами. Это пробуило в нём великую силу.

С тех пор прошло много лет. Не стало волхва Доброслава. Ратмир перестал переодеваться слепым волхвом, он нашёл то, что искал, настиг очередного верховного жреца упырей, именуемого Безумным. Прошло не мало времени после того, как он вернулся в Змейгород, когда Ратмир снова услышал о богатыре Илье Ивановиче. Владыка-Змей тогда гостил на Суздальской земле, здесь его и настигла весть о том, что славный богатырь столкнулся под Киевом с верховным жрецом по имени Идолище. Ратмир уже слышал о нём, но знал его больше под другим именем — Кукумер. Владыка-Змей сразу же захотел отправиться на помощь к богатырю, но тут выяснилось, что с юга движется целое войско упырей, которое возглавляют сразу несколько верховных жрецов и сам Кощея Бессмертный. Не было сомнений, что войско это шло войной на Змейгород. И Ратмир спешно направился домой. Здесь он первым делом потребовал к себе Евпатия. Богатырь уже во многом постарел, но всё же оставался таким же непоколебимым и несгибаемым, верным своему слову богатырём. Со временем власть его в городе росла. Помимо того, что он был посадником, он ещё и распоряжался церковными землями, как и прежде занимался торговлей, хоть отчасти это дело переложил на богатыря Семёна Гривну. Не малое число богатырей и христиан в городе обеспечивали Евпатию поддержку и делали самым влиятельным человеком в массах.

— Беда надвигается, словно туча на солнечный диск, — говорил Ратмир, — и с такой бедой, мы, похоже ещё не сталкивались.

— И даже о такой беде ты говоришь так же красиво, как и всегда, — ухмыльнулся Евпатий.

— Это привычка, — отвечал Ратмир, — народ любит красивые речи. Но я говорю серьёзно. На нас идёт войско упырей. Наконец-то эти твари решили дать нам отпор. И, похоже, у них в руках меч-Молния.

— Не может быть, — от неожиданности сел на лавку Евпатий. — Нужно писать Микуле Селяниновичу в Новгород. Одни мы не справимся.

— Справимся, если найдём способ сплотиться. Ты — посадник, Евпатий, и на тебя я возлагаю обязанность создать из жителей города вооружённое ополчение. У нас много христиан, пусть же они станут богатырями. Ты возглавишь это войско и поведёшь его в бой. А если я погибну, то ты возглавишь и все войска Змейгорода. А Микулу мы будем звать только в самом крайнем случае, если уже не справимся сами.

— Я никогда прежде не командовал войском, — возражал ему богатырь, — и за такой короткий срок из простых горожан не сделать воинов. К тому же, в случае чего, колдуны мне никогда не подчиняться.

— Они подчиняются мне, значит, подчиняться и тебе. Нам нужно продержаться как можно дольше. Упыри — плохо организованные твари. Если они и смогли создать своё войско, то это не на долго. Лишь для устрашения, для видимости. Очень скоро они перессорятся друг с другом, и мы сможем их разбить. А до той поры мы должны лишь тянуть время.

— Что ж, стены наши крепки как никогда, у нас полно припасов и есть время, чтобы подготовиться к долгой осаде.

— Ты со мной до конца, Евпатий?

— До конца, вождь, — отвечал богатырь.

— Это хорошо. Тогда, действуй, друг мой. — вымолвил Ратмир, похлопав по плечу старого товарища.

— Об одном хочу попросить тебя, Ратмир. О той девчонке, что украли для тебя под Смоленском. О Марфе. Она так и не стала тебе женой. И не станет по своей воле. Позволь ей вернуться домой.

— Змей не возвращает того, что забирает, — изменился в лице Ратмир и стал твёрд, как настоящий гроза упырей, — однажды она станет моей женой.

— Время идёт, Ратмир, и христианская вера уже далеко распространилась по Руси. Когда мы были молоды, христианство для всех было чужой верой, теперь же появилось целое поколение молодёжи, крещёной с детства. Марфа как раз из таких. Её с детства готовили к христианскому браку, где она будет единственной женой, всё остальное она считает безнравственным.

— За неё уже уплачен выкуп, Евпатий. Так что домой она не поедет, это моё последнее слово.

С этими словами он покинул комнату. Рядом с ним богатырь чувствовал себя сильнее, но, когда владыка ушёл, уверенность в душе Евпатия понемногу стала уступать тревоге. Впереди его ожидала встреча с сильнейшим врагом, с самим Кощеем Бессмертным. Нет ничего опасней хорошо организованной толпы. Ратмир это знал, и единственное, на что он надеялся, это на то, что хорошая организация окажется только видимостью. Во всех соседних русских городах Змея недолюбливали за его проделки, а то и вовсе ненавидели. В случае чего никто не придёт к ним на помощь. И всё же Евпатий начал подготовку города к войне. Богатыри всегда были готовы к битве, даже те, что были здесь недавно. Теперь им предстояло обучить других своих единоверцев. Евпатий забирался на стены, проверял позиции лучников и состояние метательных орудий. Многие из них уже пришли в негодность за долгие годы и требовали починки. Уже много лет Змейгород жил мирной жизнью, люди успели отвыкнуть от войны. И вот теперь им снова приходилось брать в руки оружие, снова приучать себя к лишениям, снова смотреть в лицо смерти. Страшная весть, принесённая Ратмиром, быстро облетела весь город, и местные жители не на шутку всполошились. Когда же новость дошла до Ольги, то больше всего её возмутило, что Ратмир поставил Евпатия вторым человеком после себя. Её возмущение было так велико, что она незамедлительно отправилась к своему мужу и потребовала аудиенции. Ратмир ещё издали почувствовал гнев в её ауре.

— Надеюсь, ты понимаешь, что ты делаешь? — кричала Ольга, — потому что остальным твои действия кажутся безумными.

— Какие действия? — спрашивал Ратмир, хоть уже и догадывался, о чём речь.

— Ты поставил Евпатия вторым человеком после себя. Богатыря без капли чародейской крови. Это плевок в лицо всем благородным колдунам и твоим родным детям.

— Твой отец тоже был богатырём, однако, он в своё время с колдунами не церемонился.

— Не сравнивай Евпатия с моим отцом. Ты и сам знаешь, что Евпатий ему и в подмётки не годится.

— А кто годится? Твой сын, который ещё ни разу меч в руке не держал? Не инициированный чародей.

— Он и твой сын тоже.

— О боги! Женщина, на нас идёт полчище обезумевших от страха и злобы кровососов, которые мечтают разорвать всех нас на куски, а ты даже в такой момент думаешь о том, как бы укрепить власть нашего сына.

— Дай ему проявить себя, — настаивала Ольга, — доверь ему командование. Я не хочу, чтобы он командовал войском, но и Евпатий не заслуживает этой чести. Есть много опытных и достойных колдунов.

— Кто, например? Твой любовник — Всеволод?

От этих слов Ольга вспыхнула, но Ратмир оставил это без внимания. Он не прикасался к своей второй жене с тех пор, как появился на свет Ростислав. У владыки было много других жён, которые рожали ему детей и дарили свою ласку. Ольга быстро нашла себе замену мужу. Ратмир был не против, для него главное было, чтобы Ольга не имела детей от Всеволода, а она была хорошей чародейской и знала, как избежать нежелательной беременности. И всё же, когда Ратмир так открыто дал ей понять, что знает о её связи с Всеволодом, это почему-то ударило по её самолюбию. Она почувствовала себя виноватой, сбавила тон и заговорила уже более спокойно:

— Ты волен назначать кого угодно, владыка. Это может быть и Всеволод, и Захар, и кто-либо ещё. Все они — чародеи, и все они достойны этой чести.

— Нет, милая моя, никто из них никогда не командовал войском, они всегда лишь подчинялись. Не волнуйся, я дам Ростиславу проявить себя, придёт ещё время. Он мой сын, мой наследник, я не меньше твоего желаю ему успеха. Но всё это случится в своё время, сейчас же наша главная задача — пережить осаду упырей.

— О, боги, Ратмир, — произнесла Ольга с встревоженным видом и вдруг обняла своего мужа. Он обнял её, и она положила голову ему на плечо.

— Это так ужасно, — говорила она, — я пытаюсь не думать об этом, но упыри долгие годы снились мне после той ночи. Они погубили всю мою семью и почти убили меня. Это ужасно, теперь они возвращаются.

— Такова моя судьба, жена моя, — отвечал Ратмир, — я должен сражаться с ними, пока не истреблю всех верховных жрецов. Разумеется, они напуганы, и однажды они всё равно собрались бы, чтобы меня уничтожить. Но у них ничего не получится, даю тебе слово.

— Будем надеяться, муж мой.

— Признаюсь тебе, Ольга, душа моя страдает не меньше твоей, когда я вспоминаю всех, кто отправились за Калинов мост. Кого сейчас нет рядом с нами. Те, кого я искренне любил и уважал. Мне их очень не хватает. Я тоскую по ним. И вот теперь я снова должен видеть смерть тех, кто мне близок. Боги беспощадны ко мне. Не знаю, выдержу ли я это новое испытание или нет. Нет, они не победят, но это не значит, что я не проиграю. Провидец предсказал мне, что скоро я верну себе свою Молнию. С этим мечом я буду очень силён. И, возможно, на этот раз я направлю свой клинок против богов. Я поклялся себе, что верну к жизни всех, кто погибли по моей вине, кроме упырей. Твой отец, твоя семья тоже среди них. Я верну их, Ольга, даже если против меня будут все боги и стражи Лукоморья. Даже если это погубит меня.

Глава 11 Идолище

Будислав очень быстро подготовил своё войско к походу. Упыри не испытывали нужны ни в чём, что было необходимо для начала войны. Но за всё существование города, он ещё ни разу ни с кем не воевал. Поэтому он и назывался Миргородом. Очень непросто было скрыть выдвижение из него целого войска. Против Миргорода не редко пытались вести войну завистливые соседи, миргородцы лишь жаловались вышестоящей власти, церкви, и всем, кому только можно было жаловаться. Они подкупали и обманывали, шли на уступки, но больше всего тянули время на бесконечных переговорах. И пока шли переговоры, Будислав при помощи своей тайной службы всячески распространял по русским городам клевету на своих врагов и пытался сплотить против них другие города. Чаще всего своих врагов Миргород обвинял в тайном язычестве, обличал его ненависть к христианам. Не редко миргородцы убивали священников в чужих городах, поднимали народные волнения, перерастающие в настоящие восстания масс против христианской веры. Всё это легко можно было выдать за языческий бунт, который привлекал к себе богатырей и киевского князя. В результате восстание очень быстро подавлялось, поскольку ещё до его начала миргородцы уже успевали доносить на восставших. И в конце концов Миргород всё равно оставался в выигрыше. Так продолжалось за годом год, пока вокруг не распространилась слава о Миргороде, как о самом мирном городе на Руси, с которым воевать просто грех и богопротивное дело.

И вот вдруг из самого мирного города выдвинулось небольшое войско упырей в сторону Киева. Возглавлял его никто иной как Кукумер, так же известный как Идолище. Затем вышло другое войско, возглавлял которое сам Будислав. И это так же осталось незамеченным. Об одном лишь беспокоился Кощей Человечный, что, если будет отсутствовать слишком долго, люди отвыкнут от власти упырей, да и свергнут свою княгиню. За Кукумера он не беспокоился, ведь его упыри были лучше всего организованными. Своего вождя они почитали как идол, между собой общались чуть ли не телепатически. Упыри в его клане понимали друг друга по простым сигналам и жестам, и за долгое время даже утратили способность к сложной речи. Они легко находили друг друга даже на самом большом расстоянии, и так же на большом расстоянии чувствовали, где находится их вождь. И вот Идолище отправился к Киеву, а спустя время в город вернулось несколько упырей из его клана и принесли страшную весть: Идолище убит под Киевом. Случилось то, что все считали невозможным. Нашёлся богатырь, который смог перехитрить и одолеть в бою Идолища. Этого юного героя звали Илья Муромец. Встревоженные верховные жрецы, узнав о нём, тут же стали держать совет, на который с небольшим опозданием пришёл и Будислав.

— Да кто такой этот Илья Муромец? — нервно кричал Курсорий, — откуда он вообще взялся?

— Очевидно, из Мурома, — говорил Инвисибий.

— Так или иначе, сейчас мы не можем сражаться против Змея, — заключил Игнатий.

— Это почему же? — набросился на него только вошедший в зал Будислав. — Кажется, ты что-то упустил, Игнатий, кажется, ты что-то не предусмотрел! Как же ты не заметил целого богатыря, способного убить верховного жреца?

— Сбавь тон, брат мой, — заговорил Красибор, — ты говоришь с верховным жрецом.

— Да неужели? — впился в него испепеляющим взглядом Будислав, — теперь ты называешь меня братом. А когда-то вы называли меня тупицей. Помнишь? Вы с Многолигким говорили, что я слишком глупый, слишком медлительный и рассеянный. А теперь ты называешь меня братом и своим вождём. Думаешь, я забыл, как вы, трусливые стадные животные упрекали меня в скудоумии? И теперь вы снова показываете свою трусость. Вы боитесь, вы уже готовы отступить. Можете снова назвать меня глупцом, если хотите, но я отступать не намерен. Смерть Кукумера меня не остановит. Я пойду в бой и добьюсь победы.

— А как быть с Ильей-богатырём? — робко спрашивал теперь Игнатий.

— Он нам не опасен.

— Не опасен? — вскрикнул Курсорий, — да ты в своём уме?

— Держи себя в руках, жрец, ты говоришь со своим вождём, — осадил его Серва Гуманус, усаживаясь во главе стола, установленного прямо на земле в их шатре, — в отличии от вас, я знал про Илью Муромца. И я знаю, что он по распоряжению князя находится на дальней заставе. Он не может покидать эту заставу, это для него своего рода наказание. Идолище выполнил свою задачу, он отвлёк внимание. Я обещал воскресить его, если он погибнет. И я выполню своё обещание. А теперь нам пора идти на Змейгород. Под Киевом только что убили две сотни упырей. Киевляне теперь ни за что не поверят, что существует ещё одно войско упырей, большее по численности. Они уверены, что разбили самое опасное соединение вурдалаков.

— Очень рискованно, — говорил Инвисибий, — но другого выхода у нас нет. Теперь у нас два сильнейших врага. Хотя бы одного из них мы должны уничтожить.

— Пока союз не распадётся, мы должны держаться вместе, — вымолвил Игнатий, — и идти за Будиславом.

— Больше всего на свете я хочу сейчас снять с этого трёхголового оборотня его змеиную шкуру, — произнёс Курсорий.

— Ну вот и славно, — заключил вождь, — продолжаем свой поход.

Илья Муромец сильно подорвал планы упырей, хоть тогда сам об этом не подозревал. В результате их поход затянулся, у Змейгорода появилось больше времени, чтобы подготовиться к войне. Будислав был прав, и тогда Илья не стал главным врагом упырей. Почти сразу после победы на Идолищем он вернулся на заставу. Теперь только Змей Горыныч представлял угрозу для упырей. Не смотря на понесённые потери, их войско продолжало расти, теперь Красибор создал свой клан, который по численности не уступал кланам верховных жрецов. Он сравнялся с ними, как старшина. Вурдалак занимался своим любимым делом: охотился, убивал людей, чтобы потом они возродились упырями. Он мог убивать, не прячась, не скрываясь, как это обычно бывало, он убивал в открытую и никогда ещё не испытывал от этого такого наслаждения, как сейчас. Его жертвы трепетали перед ним, одни сопротивлялись и молили о пощаде, другие внешне оставались спокойны. Когда они становились упырями, они продолжали бояться Красибора и рабски подчинялись ему. Вурдалак был опытнее и сильнее их, и травма, причинённая им своим жертвам, рваной раной навсегда отпечатывалась на их душах. Красибор нарочно долго мучил их перед смертью, калечил и уродовал их тела. Будислав презирал такую жестокость. За последние годы он не убил и даже не ранил ни одного человека. Кровь ему приносили в специальных чашах, уже добытую и очищенную. Вождю оставалось лишь выпить её. Красибор же делал всё грубо и жестоко. И всё же без него Будислав был слабее, чем с ним. И он вынужден был преодолевать своё отвращения и закрывать глаза на всё, что делал его могущественный соплеменник. Будислав мечтал, что вскоре сможет избавиться от этой зависимости, он знал, что ей обязательно воспользуются жрецы. Кощей полагал, что после того, как убьёт своим мечом Змея, то получит такую силу, что не будет нуждаться ни в Красиборе, ни в ком-либо ещё. Красибор же едва ли мог догадаться о том, как он мог бы использовать свою связь с вождём, чтобы усилить свою власть. Но об этом догадывался жрец, который возвысил его и который имел на него свои планы — Игнатий.

— Ты — великий хитрец, — говорил ему как-то наедине жрец Курсорий.

— Не понимаю, о чём ты, друг мой, Курсорий, — отвечал Игнатий.

— Прекрасно понимаешь. Когда наш бог сделал тебе верховным жрецом, все другие жрецы, и я в их числе были против. Ты был самым слабым из нас, в тебе не было ничего, что отличало бы тебя от других упырей. Инвисибий может становиться невидимым, я быстрым. Все мы были в прошлом чародеями. Все, кроме тебя. Мы до сих пор не знаем, в чём твоя особая сила. Мы до сих пор не знаем, почему КощейПервый сделал тебя одни из двенадцати. И всё же, я думаю, он не прогадал. В тебе есть то, чего нет в такой мере ни в ком из нас — таинственность. Тайна и есть твоя сила. Ты единственны из нас был в прошлой жизни христианином, и не просто христианином, а самым настоящим священником. Ты знаешь богослужебные языки, умеешь договариваться с другими священниками. Ты, как и многие из нас, сохранил человеческий облик. Ты стал упырём, когда покинул кафедру священника, чтобы стать богатырём. Но стоило тебе взять в руки меч, как тебя постигла неудача. Или успех. Случайно ли ты наткнулся на Кощея, или всё это было задумано заранее? Я знаю, ты мне не ответишь. Ведь это тайна. Весь ты окутан тайной. Но я понял твою хитрость, хоть и не всю. Когда ты согласился взять опеку над Красибором и дать ему создать своё клан, я не сразу понял твою хитрость, но понял. Ты собрал нас всех четверых вместе, чтобы создать войско, ты предложил на роль вождя Будислава. При желании Красибор сможет вытеснить Будислава и стать вождём, а так как он не способен управлять столькими упырями, то фактически вождём будет тот, кто будет стоять за ним. То есть ты. И, таким образом, ты хочешь стать самым могущественным упырём, заставишь всех жрецов признать твою власть над собой, над Миргородом и Змейгородом.

— Всё это очень интересно, — отвечал Игнатий, который до этого лишь молчал и внимательно слушал, — но ты не учитываешь, что всё это может осуществиться только в том случае, если мы одолеем Змея Горыныча, но при этом, если Будислав не получит меч, о котором так мечтает.

— И как же ты хочешь помешать ему?

— Пока не знаю, но раз уже ты посвящён в мои планы, предлагаю подумать об этом вместе. Иначе не я, а Будислав будет самым могущественным упырём, и нам всем придётся признать его власть над собой.

— Хм, а ты прав, Игнатий. Пока мне выгодно играть по твоим правилам, но не надейся, что сможешь меня перехитрить и подчинить своей воле.

— Я думаю, будет лучше, если Инвисибий ничего не узнает об этом нашем разговоре. Сам он не догадается, и так у нас будет меньше соперников на место вождя после падения Будислава.

— От него не просто что-то скрыть, ведь он может становиться невидимым.

— Только не для нас с тобой, Курсорий. Мы всегда будем его видеть.

— Что же, Игнатий, я сыграю в твою игру, но закончится она совсем не так, как ты хочешь.

Глава 12 Мысли упырей

Меж тем змейгородцы уже собрали городской совет, на котором присутствовали все крупные землевладельцы Змейгорода. Большинство из них были колдунами из клана Змея, но были здесь и волхвы, и богатыри. Из последних здесь находились Евпатий Вятич и Семён Гривна, который, как и его старый товарищ, с годами так же сильно изменился, в отличии от колдунов. Как-то сама собой отросла длинная борода, при этом ровно стриженная на концах и по бокам, облысел лоб. Оба богатыря занимались торговлей и распоряжались церковными землями. Все чародеи были сильно встревожены грядущей опасностью, и богатыри невольно заразились от них этой тревогой. Айрат — сын Ратмира так же присутствовал на совете, как и юный Ростислав. Но первым выступал Евпатий Вятич, ставший теперь вторым человеком после владыки-Змея.

— Войско упырей совсем рядом, — начал он, — они беспрепятственно захватили наши западные и часть южных земель. И, должен сказать, это очень непростые упыри. За ними стоит какая-то сила, неведомая нам. Целое войско упырей не сможет укрыться от солнца, значит, они нашли способ не бояться солнечного света. Об этом говорят и некоторые мои лазутчики. Мы не знаем, что даёт им эту силу и насколько сильны эти чары. Лишь один вурдалак мог обладать такой властью, это Многоликий вождь. И он был первым из верховных жрецов, убитых нашим владыкой. Если Многоликий всё же жив, значит, либо владыка убил не его, либо он нашёл способ возродиться. В любом случае, с таким большим войском упырей мы никогда ещё дела не имели. И никто не имел. Их слишком много, они могут атаковать днём и ночью, без отдыха, могут держать нас в осаде круглые сутки. Поэтому разумнее нам было бы просто оставить город.

— Оставить город? — поднялся с места возмущённый Всеволод. — Владыка, и этому человеку ты доверил вести в бой наше войско?

— Сам я не могу повести вас, — уже в который раз говорил Ратмир, — гораздо больше проку будет от меня в облике Змея. Но мы дадим бой упырям, и в бою командовать вами будет Евпатий. А тебе, Евпатий, я приказываю сражаться.

— Почему бы тебе не назначить чародея командовать нами? Что может понимать бывший богатырь в войне против упырей?

— Я всё сказал. Возможно, потом мы действительно оставим город, но сначала мы дадим бой. Это действительно очень непросто. У них есть то, чего нет у других подобных существ — дисциплина. Даже если мы победим их, они отступят, покусают новых людей и вернуться с новыми свежими силами. Их сила — это их вожди, сплотившиеся против нас. И основной удар мы должны нанести именно по ним. Для этого я буду нападать в облике Змея даже днём, чего обычно я делать не люблю.

После совета все покинули зал, кроме одного юноши, робко притаившегося в углу.

— Ты что-то хотел сказать мне, Ростислав? — вопрошал его Ратмир.

— Да, отец. Я хочу сказать…. Мне кажется…. Я думаю, что… ты не справедлив к Всеволоду. Он ведь прав, наверное.

— И в чём же его правда?

— Упыри — слуги тьмы, их повелитель — кощей тьмы. А колдуны — это тёмные чародеи, те, кто познали тьму. Кому, как ни колдунам сражаться против упырей? Мы — лучшие охотники на них.

— Мы? — удивился Ратмир, — ты уже причисляешь себя к колдунам? Не забывай, что оба твоих родителя — полукровки. А для колдунов нет ничего важнее чистой крови. Будто бы кровь хранит чародейскую силу. Величайший предрассудок, возникший из непонимания древних волшебников и источников их силы. Когда чары ещё не делились на тёмные и светлые.

— И всё-таки, отец, они признают меня равным себе. Значит, они сочли мою кровь достаточно чистой. Знаю, ты считаешь это предрассудком, но кровь позволяет колдунам сплотиться. Чистокровные чувствуют друг друга, и потому они так сплочены и так сильны.

— Если колдуны — сильнейшие чародеи, то почему не редко они скрывают свои лица в бою? Почему одинаково одеваются, почему стараются не отличаться друг от друга даже в мелочах, почему рабски подчиняются своим вождям? Ты не знаешь настоящих колдунов, сын мой, тех, которые живут в кланах. Они совсем не то, что живущие в Змейгороде.

— Сила колдунов в другом, отец. Тьма даёт им силу, но тьма, приправленная светом, не позволяющая нам опуститься до упырей. Ты ведь тоже используешь тьму, когда надеваешь шкуру Змея. Оборотничество — это тёмные чары. Только слабые, потому что не коллективные.

— Эх, Ростислав, Ростислав, — тяжело вздохнул отец, — я вижу, тьма уже совсем увлекла тебя. Тебе не хватает света. Хоть, пока светлым началом для тебя и является твоя мать. Она хочет, чтобы ты правил, ты, видимо, и сам этого хочешь, хоть и не понимаешь смысла правления. Но я дам тебе что-то важнее власти, я дам тебе защиту света, которая не позволит тебе окончательно провалиться во тьму. Это мой амулет. Вот уже много лет он защищает меня от тьмы. Защитит он и тебя. Я передаю тебе права на обладание им после моей смерти. Я хотел передать эти права Айрату, как моему старшему сыну, но теперь понимаю, что тебе защита света нужнее. В трудные минуты он исцелит твоё тело и душу, сохранит здоровье и залечит раны. А теперь, ступай, сын мой, я должен подготовиться к битве.

Лишь когда Ростислав покинул зал, Ратмир позволил себе опереться руками о стол и крепко закрыть глаза. Лицо его исказилось в гримасе боли. Он чувствовал приближение упырей, слышал их грязные мысли. Тысячи самых омерзительных, самых посредственных мыслей, при этом столь похожих друг на друга. Они звучали в унисон, и потому звучали слишком громко и навязчиво. Голова раскалывалась. Ратмир с трудом сдерживался, чтобы не закричать. Ему было не по себе, и он присел. Лица мелькали в его голове. Человеческие лица, под которыми скрывались звериные морды домашних животных. Что может быть опаснее домашних животных? Покорные перед человеком, они бесконечно опасны друг для друга и ненавистны друг другу. Дикая стая никогда не дойдёт в своём безумии и абсурдной жестокости до того уровня, до которого доходит домашнее стадо. Домашние животные пожирают своих сородичей, совершают акты однополой любви, в своей противоестественности они так похожи на человека, а точнее, на самую уродливую форму человека — на упырей. Когда-то на земле всем правила могущественная раса волшебников. Колдуны и волхвы были лишь слабейшими из них, которые слишком привязались к своим кланам. Но одни, будучи чистокровными кочевниками, превратились в колдунов, другие, будучи оседлыми полукровками стали называться волхвами. Волшебники же могли сочетать свободу перемещения с нечистой кровью и не утрачивали связи друг с другом. Упыри если и появлялись, то становили изгоями или участниками кровавых зрелищ. Волшебники любили наблюдать за тем, как упырей разрывают дикие звери, или как они уничтожают друг друга. С тех пор прошло не мало лет, волшебники стали единицами, от волхвов произошли те, кого сейчас называли людьми, от колдунов — упыри, которые теперь смогли создать многотысячное войско. Такого нельзя было представить даже ещё сто лет назад, а уже тем более во времена волшебников.

И вот это случилось. И это было совершенно немыслимо, как и то, что Ратмир был единственным волшебником, единственным высшим существом в округе, и только он мог дать отпор этим существам. И он должен был их понять, должен был позволить себе погрузиться в омут их грязных мыслей. И Ратмир стал вспоминать себя, когда он так же был ещё зависимым и несамостоятельным, хоть больше всего на свете мечтал о самостоятельности. Теперь он это понимал, даже его рабски преданная любовь к Милане была лишь стремлением вырваться из Людина конца, пробиться к публичности, которая могла наделить его властью. Сейчас княжна была уже стара, он как-то тайком видел её. Ничего не осталось от прежней красоты. Теперь, когда Ратмир оглядывался назад, на свой жизненный путь, он видел не череду случайности, а строгую закономерность, своё стремление к власти, которое зачастую окольными путями, превозмогая всякого рода испытания, протаптывая тропы в самых густых зарослях человеческих страхов и предрассудков, всё-таки достигало своей цели. Он ошибался, и очень часто, так, Ратмир едва не стал монахом, лишь потому, что полагал, что это даст ему власть и свободу перемещения. Он тогда не знал, что той власти, которой он хочет, в мире просто не существует. Нет той формы власти, которая могла бы его удовлетворить. Даже сейчас, будучи князем и волшебником, наводящем страх на всю русскую землю, он чувствовал себя не на своём месте. За годом год Ратмир исправно уничтожал упырей, спасая человечество, но не было ему никакой благодарности за это. Люди не ценили его, он был им просто не нужен. Они видели в нём лишь монстра, потому как не видели врагов его — более страшных монстров, скрывающихся под покровом ночи, и которых он беспощадно уничтожал. Люди были просто не способны его понять, и всё же он сражался за их души. Зачем? Ради чего?

— Ты им не нужен, — шептал какой-то демон ему на ухо. Голос становился всё отчётливее, и Ратмир поймал себя на том, что это не его голос.

— Кто ты? — спросил он, не то вслух, не то про себя.

— Тот, кто пришёл за твоей душой.

От тёмного угла отделилась полупрозрачная фигура человека. Лицо со впалыми щеками и странными бровями, похожими на брови филина, было знакомо Ратмиру, где-то он его видел.

— Будислав, — вспомнил владыка-Змей.

— Ты хотел прочитать мои мысли? Но ты не знал самого главного, Ратмир, что твой меч находится в моих руках. А это значит, что ты не можешь использовать свою силу против меня. Я чувствую тебя, чувствую твой страх. Помнишь, как ты был жалок при нашей последней встрече? Ты умирал и сидел на цепи, словно пёс. Я поил твоей кровью Многоликого вождя. Тогда ты мне очень напомнил своего отца.

— Ты знал моего отца?

— Я знал его так же хорошо, как и Сорочинского Мастера — нашего учителя. Я убил его. Тайно и незаметно. Когда-то мы вместе помогали Сорочинскому Мастеру сделать Молнию. Тогда мастер и сам не знал, насколько мощное оружие он создал. Но за двадцать лет я постиг силу молнии, силу, которая была в твоих руках, и которую ты так бездарно упустил.

— И что это за сила? — спрашивал Ратмир. Он смотрел прямо на Будислава, и видел сквозь него стену. Похоже, этот призрак был виден только ему, и всё же, чародей говорил с ним вслух.

— Сила молнии даёт тебе не просто способность летать. Шаровая молния — это лишь одна из ипостасей молнии как стихии, примиряющей меж собой огонь и воду, создающей и уничтожающей миры. Стихии, жизнь отнимающей и дарующей. Да, друг мой. Сила молнии, заключённая в твоём мече, способна поворачивать время вспять. Разбитая чаша снова склеится, старик помолодеет, сгоревшая рукопись вновь будет написана. Тот, кто владеет Молнией, владеет временем. Похоже, Страж Времени — Симаргл скрыл от тебя этот факт.

— Ты хочешь жить вечно, вурдалак?

— Я ничего не знаю про вечность. И я давно уже не живу, как и ты. Посмотри на себя, ты уже почти мёртв. Люди тебя ненавидят, никто не придёт к тебе на помощь. Для них ты лишь старый кровожадный развратник. Даже если ты найдёшь себе оправдание, в их глазах ты всё равно не будешь оправдан. Для них выше всего закон, которому они поклоняются, и будь ты хоть ты тысячу раз для них героем, ты всё равно нарушитель закона. Посмотрим на то, что ты создал, на свою семью, на своих сыновей. Как только тебя не станет, это всё погибнет. Они перегрызут друг другу глотки, вместе с богатырями и колдунами. После твоей смерти не пройдёт и десяти лет, как от Змейгорода ничего не останется, от тебя ничего не останется, кроме сказаний о монстре.

— Так же, как и о тебе, Серва Человечный, — произнёс Ратмир. Он всё же проникал в мысли Будислава и его упырей, и разгадал его новое имя.

— За тобой идёт полчище упырей. Они дали тебе имя своего бога. Серва, Кощей. Каждый из них ненавидит тебя. Ты для них тиран, а тираны погибают всегда одинаково, от рук заговорщиков, среди которых не редко оказываются их самые близкие люди, даже члены семьи. Ты не сможешь властвовать над ними.

— А я этого и не хочу. Было время, когда я был молод, как ты, когда я мечтал о власти. Но жизнь научила меня, что любая власть не справедлива, любая власть сопряжена с риском и опасностью быть убитым и свергнутым. И я не хочу власти, более того, я не хочу, чтобы властью обладал вообще кто-либо на свете.

— Это трусость, Будислав. Обыкновенная человеческая трусость. И малодушие.

— О, мальчишка, ты ли будешь упрекать меня в трусости? Вспомни, каким ты был, когда никто тебе не подчинялся и не считал своим другом. Вспомни свой первый бой, в которым ты обмочился. Где тогда была твоя храбрость? Но я знаю, Ратмир, знаю, ты боялся не смерти и даже не боли. Ты боялся лишь смерти от недостойных рук, ты боялся совсем другого. Боялся собственной силы. О да, я хорошо изучил тебя, я знаю о тебе всё. Я знаю о той злополучной драке в детстве, когда тебе сломали нос. Тогда ты чуть не придушил своего обидчика, когда вас разняли, он уже почти не дышал. Ты всегда был сильнее, умнее, лучше всех мальчишек из Людина конца. За это они тебя ненавидели и завидовали тебе. После той драки все ополчились против тебя. И старые и малые. Шествие отправилось к твоему дому, они хотели изгнать тебя вместе с матерью, они оскорбляли её. Огромная толпа против тебя одного. Что ты мог поделать, юный нечастный мальчик? Ты сломался, ты стал бояться своей силы, поддаваться, подставлять вторую щёку, когда тебя били по первой. Ты научился трусить, стал позволять унижать себя уже не только толпе, но и наглым одиночкам. И ты стал верить. Да, христианская вера здесь пришлась как раз кстати. Ты стал очень набожным. Великая сила дремала в тебе, но ты был одинок. Эту силу ты превратил в любовь. Любовь к слабому, недостойному тебя существу. Такая любовь обречена была стать несчастной. Даже когда в тебе пробудился могучий Змей, ты всё равно продолжал бояться своей силы, бояться полностью проявлять её. Именно поэтому ты потерял свой меч. Если бы ты не боялся дать волю своей силе, если бы сражался в полную мощь, ты бы легко уничтожил Никитку Кожемяку. Никита не забрал бы у тебя твой меч, и тогда он не достался бы мне. Но детский страх продолжал в тебе жить, хоть ты уже стал убийцей. Ты ведь до сих пор считаешь, что сам никого не убивал? Это всё ужасный Змей Горыныч, в которого ты превращаешься. Даже сейчас ты боишься того же самого, что и всегда. Того же, чего ты боялся и в своём первом бою. Против тебя был весь мир, ты же был один. Сила и слабость — понятия относительные. Кто силён в толпе, один бывает слаб и ничтожен, тот же, кто слаб в толпе, в бою один на один проявляет незаурядную силу. Тогда ты не знал ещё, как воевать против толпы, против целого мира. Сейчас ты вырос, твои короткие волосы украшены сединой, тебя обожают женщины и боятся враги. Но твой меч у меня. Часть твой силы находится у меня в руках. А ты по-прежнему так и не научился сражаться в полную мощь. Ты ещё слишком любишь людей, и это тебя погубит. Думал ли ты о будущем, Ратмир? Думал ли ты о том, что тебя ожидает в этом мире, который против тебя? Ты родился слишком поздно, здесь тебе нет места, здесь никто не подарит тебе достойной смерти, никто не почтит тебя после кончины. Ты умрёшь, и твои враги, даже те, кто ещё недавно любили и слушались тебя, сделают всё, чтобы забыть тебя. Лишь один человек может подарить тебе такую смерть, которую ты заслуживаешь.

— И кто же это?

— Это я, Ратмир. О, будь уверен, я почту тебя по достоинству, ведь через тебя я получил оружие, которое всех людей сделает равными. Я убью тебя мечом-Молнией, заберу твою силу, и твоя смерть станет знамением новой эпохи, точкой отсчёта для нового летоисчисления, новой эры. Поколения равных людей, свободных от гнёта власти людей и богов, свободных от самой смерти, будут чтить тебя даже больше, чем меня. Ведь ты будешь мёртв, я же буду жить среди них, буду равным им. Именно таким и должен был быть твой конец, к этому должна была привести твоя любовь к людям. И в глубине души ты всегда знал, что всё закончится именно так. Ты пожертвуешь собой ради счастья человечества. Живого люди никогда не примут тебя, ты слишком не похож на них, слишком их превосходишь. Лишь мёртвым тебя сделает героем и воздадут тебе должное.

Последние слова Будислава эхом пронеслись по комнате. Ратмир был захвачен их силой и не заметил, как призрак Будислава растворился в воздухе. Мысли упырей так же утихли, головная боль прошла. Теперь Ратмира одолевало другое чувство. Он бы поражён, что вождь упырей так хорошо его понимает. Во всём мире Будислав оказался единственным, кто смог его понять, разгадать. Его злейший враг казался ему сейчас ближе всех на свете. Но Ратмируже чувствовал зов своего меча, жаждущего крови, его крови. Молния была ещё верна ему, но уже готова была ему изменить. Упыри приближались, пришло время для великой битвы. Либо Ратмир вернёт себе меч, либо погибнет от его холодной стали. Одно из двух. И Змей Горыныч снова пробуждался в нём, и ничто не могло его остановить.

Глава 13 Удар Молнии

Довольно быстро Ратмир отыскал Айрата. Сын и сам искал встречи с оцтом, чтобы сообщить, что дозорные на городской стене увидели идущее войско упырей.

— Отец, их очень много, я поднимался на стену, я видел, — тревожно твердил Айрат.

— Не бойся, сын мой, мы дадим им отпор. Передай Ростиславу, что за время нашего отсутствия в городе он остаётся за старшего. Евпатий уже готов? Отлично, пусть выступает по сигналу. А я пойду в кремль. Нужно приметить их вождей, чтобы атаковать. И запомни, сын мой, чтобы не случилось, не рискуй, пытаясь спасти меня. Ты гораздо важнее живой, как мой наследник.

— Что ты такое говоришь, отец?

— Я попробую нанести удар по их вождям и убить их. Если получится, то мы победим, сколько бы их не было, если нет, вам придётся оставить город. А теперь, бейте в барабаны, как можно сильнее. Давайте, братцы, чтобы земля сотрясалась. Порадуем богов красивым зрелищем.

И Барабанщики стали бить в огромные барабаны. Их бой задавал ритм, который очень быстро охватил всех горожан. В такт барабанам Ратмир поднимался по лестнице на вершину деревянного кремля. Когда он оказался наверху, то наконец увидел то, что повергло в страх Змейгород. На Востоке линия горизонта была закрыта линией из человеческих тел. Упыри шли в несметном количестве, шли пешком и не строем, кто вооружённый, а кто нет. Совершенно невозможно было распознать среди них их предводителей. И всё же шедшие в первых рядах все были одеты в кольчуги. Ни один вождь прежде не мог заставить упырей носить кольчуги. Это могло означать лишь одно: Кощей Человечный изменил их тактику, он хотел, чтобы упыри сражались не как всегда — разрозненными кучками, налетая на врага, как стервятники на мёртвую плоть, и отрывая от него по куску, а, чтобы сражались как единое целое, словно морская волна, идущая на скалу. Пять сильнейших вождей удерживали это войско в таком порядке. Но Ратмир их не видел. Зато он прекрасно видел предводителей змейгородского войска, которое на единое войско едва ли было похоже. Когда ворота открылись, каждая группа воинов шла особняком. Колдуны подчинялись колдуну Всеволоду и шли за ним, наёмники, видя такое дело, тоже шли отдельно сами по себе. И лишь богатыри и новобранцы из христиан беспрекословно подчинялись Евпатию. Оставалось надеяться, что встреча с врагом всё же сплотит их и заставит забыть о своих противоречиях. И тут Ратмир вдруг увидел среди упырей знакомое лицо, и сердце его сжалось от боли. Будислав держал в руке сверкающую Молнию. Меч был прекрасен, как смертоносный луч света.

— Его здесь нет, — произнёс Будислав, когда змейгородское войско было уже совсем близко.

— Кого? — спросил стоящий рядом Игнатий, хоть и догадывался, о ком речь.

— Змея Горыныча. Его нет здесь, я это чувствую.

— В таком случае он прячется в городе, — вымолвил Красибор, — и нам нужно лишь перебить этих вкусных мальчишек, чтобы добраться до него.

— О нет, он придёт. Я в этом уверен. Мы будем ждать его. Отступим в тыл, оттуда будем управлять войском и ожидать нашего гостя.

И вожди подчинились его приказу. Они стали чем-то вроде живой приманки. Теперь их было не сложно найти позади войска. А меж тем упыри продолжали надвигаться, даже когда наткнулись на копья богатырей и попали под копыта мощных коней-тяжеловесов. Они не боялись смерти, как не боялись палящего в тот день солнца. Упыри шли по телам своих убитых и раненных, единым потоком шли в атаку. Если кто-то из людей попадал в эту толпу, то сразу десятки клыков впивались в него, и он исчезал в толпе, чтобы бесследно погибнуть или превратиться в такого же упыря. У тех воинов, что сражались конными, на ногах были специальные кольчуги, которые защищали от укусов упырей. Евпатий так же сражался верхом и лично насадил на копьё несколько мерзких кровососов. Саблей он пытался достать тех, кто уходили от удара копья, но срубить голову никому не удавалось: упыри оказывались слишком ловкими и отделывались лёгкими ранениями. Айрат сражался подле Евпатия в стороне от прочих чародеев, сплотившихся возле Всеволода.

— Только не слезай с коня, — говорил ему Евпатий, — они только этого и ждут, специально этого добиваются, дразнят нас.

И действительно, несколько богатырей устали-таки впустую размахивать саблями и в ярости слезли на землю. Упыри, которые до этого разбегались врассыпную тут же обступали пешего воина со всех сторон и убивали его. Так или иначе через какое-то время устали и вымотались все конники, и тогда Евпатий приказал идти напролом, чтобы передавить как можно больше упырей. Это был рискованный шаг, можно было попасть в окружение. Тем более, что богатырей никто не прикрывал. Наёмники в это время уже были окружены упырями Красибора, которые неприятно облизывались в предвкушении новой крови. Красибор страшно завидовал своим упырям и жалел о том, что не может быть рядом с ними. Будислав выглядел внешне спокойным, будто бы вообще не испытывал никакой жажды крови. Он терпеливо ждал и наблюдал. А в это время чародеи вопреки распоряжениям Ратмира стала пытаться окружить упырей. Возможно, они надеялись, что Змей увидит их старания и придёт к ним на помощь, но этого не произошло. Попытка окружения провалилась ещё в самом начале, поскольку чародеи столкнулись с каким-то невидимым врагом. Невидимка атаковал их снова и снова, его тело было словно сделано из воды и едва заметно. Нападал он всегда неожиданно, и Всеволод первым дал приказ к отступлению. Колдуны без приказа Евпатия бегом направились к городским воротам. Упыри Инвисибия преследовали их, и чародеи с трудом смогли закрыть за собой ворота. Евпатию с богатырями в этот момент удалось прорваться на выручку к попавшим в окружение наёмникам, коих в живых осталось совсем не много. И всё же вместе они смогли вырваться из окружения. Только сейчас Евпатий понял безнадёжность своего положения. Городские ворота давно были закрыты, колдуны были в городе, упыри всё наступали, а богатыри и наёмники теперь оказались едва ли не позади вражеского войска.

— Нужно идти к задним воротам, — предложил Айрат.

— Чуть позже, — ответил Евпатий, — дождёмся твоего отца.

— Приготовьтесь, он идёт, — произнёс Будислав. Рядом с ним тут же появился едва видимый Инвисибий, а также Курсорий, сжимающий в руке секиру и подоспевший так быстро, что никто даже не увидел, как он приблизился. Он столкнулся взглядом с Игнатием и не смог сдержать улыбки. Игнатий выглядел встревоженным, впрочем, Красибор, стоящий рядом с ним, вообще был не похож на себя, гримаса ужаса застыла на его лице, и, казалось, вот-вот он убежит отсюда прочь. Змей Горыныч видел их всех, даже невидимку Инвисибия. Все упыри при виде оборотня разбегались врассыпную, а те, что оставались, сгорали от его пламени. Позади всех неподвижно стояли пять вурдалаков, они ждали его. Ещё в воздухе Змей испустил мощный огненный поток, который непременно уничтожил бы упырей, если бы они не сомкнули щиты. В последней схватке с верховным жрецом Ратмир едва не погиб, его спасло лишь то, что колдуны пришли к нему на выручку. Теперь же против него было сразу три верховных жреца и никакой помощи. Шансы выйти живым из этой схватки были очень малы, и потому Змей Горыныч не спешил приземляться. Но его попытки атаковать с воздуха так и не увенчались успехом, и он вынужден был спуститься на землю.

— Узнаёшь свой меч, Змей Горыныч? — вышел к нему вперёд Кощей Человечный, — ты не смог покорить Молнию, значит, это сделаю я.

И вождь упырей первым бросился в бой, закрываясь щитом от струй пламени. Но когда он оказался слишком близко, одна из голов просто отбросила его в сторону. Серва Человечный оказался на земле и закрылся щитом от приближающейся клыкастой пасти. Но теперь Змей дохнул не огнём, а холодом, щит стал замерзать вместе с рукой держащего его упыря, которая тут же онемела. Однако в этот момент что-то с невероятной скоростью пронеслось рядом и ударило по огромной змеиной шее. Зверь отшатнулся, а на землю закапала кровь. Из всех трёх пастей раздался громкий ужасный рык, а затем вышло пламя. Змей кружился на месте, образовав вокруг себя огненную стену. Это возымело своё действие. Замороженный щит Будислава распался на мелкие кусочки, и теперь пламя обжигало его спину. Кощей кричал от страшной боли и был жив лишь потому, что успел перевернуться на живот. Красибор так же воспламенился, слово факел и бросился бежать прочь, кататься по земле, пытаясь потушить огонь. Казалось, никто не сможет подобраться к Змею Горынычу, но тут одна из его голов рухнула на землю и тут же исчезла. Пламя на время затихло.

— Кажется, я вас опередил, — проговорил запыхавшийся Курсорий, но тут же почувствовал, что не способен сдвинуться с места. Он примёрз к земле и всей его силы не хватало, чтобы убежать отсюда. Вурдалак попал в ловушку. Разъярённый Змей направился к своей жертве. Курсорий закрылся щитом, но одним движением щит был вырван у него, над головой занеслась блестящая сталь богатырского клинка, которая вместо шеи упыря с силой ударилась о другой меч. Это была Молния, которую держал в руках Серва Человечный. Он отразил удар Змея Горыныча и попытался достать до его шеи, но та оказалась слишком высоко. На Будислва было страшно смотреть, и оставалось лишь удивляться, как он ещё ходит. На спине его плоть сгорела вместе с одеждой и кольчугой, обуглились даже кости, которые теперь были виды все до одной. И всё же упырь сражался и был ещё жив. Пока одна голова Змея пыталась уйти от удара Молнии, другая уже зубами схватила обезоруженного Игнатия и тащила его на расправу.

Прочие упыри не дремали и продолжали атаковать город. Теперь они уже вплотную подошли к городским стенам. Они не возводили насыпей, не ставили лестниц и даже не забрасывали на стену верёвок. Упыри просто шли по головам друг друга. Те, что шли впереди, добровольно падали в ров. На них сверх падали другие, затем ещё. Куча росла, и упыри уже забирались на кучу тел снизу словно по ступенькам. Так за самое короткое время ко всеобщему страху они приблизились уже к самой вершине стены, где их встретили колдуны. Из луков полетели стрелы, из прочих орудий — камни. Некоторым упырям удалось проникнуть к Змейгород, но даже здесь им пока не удавалось далеко уйти, и они быстро погибали.

— Сюда, вурдалаки, сюда! — доносился чей хриплый голос из города. Пафнутий, сидящий в деревянной клетке, призывал на помощь. И некоторые упыри действительно побежали к нему, чтобы освободить пленника, но были убиты по дороге.

Змей Горыныч в это время буквально заживо сжирал Игнатия, отрывая от него куски плоти. Никто не мог ему помешать, и все вожди упырей в тот момент задавались лишь одним вопросом: куда же подевался Инвисибий? Неужели невидимка так же испугался, как и Красибор и скрылся подальше отсюда? Но тут все увидели, как с земли прямо из-под змея в воздух подлетел лежащий там меч, а в следующее мгновение он с силой ударил по голове, пожирающей Игнатия, и та упала на землю. Инвисибий никуда не исчез, всё это время он был здесь, он ждал лишь подходящего момента. Змей Горыныч зарычал ещё пуще прежнего, электрический разряд пробежал по его чешуйчатому телу, и Курсорий, Игнатий и Инвисибий разлетелись в разны стороны, как сухие листы от дуновения ветра. Лишь один упырь остался стоять на ногах, и это был Кощей. Его меч поглотил весь электрический разряд и от этого только напитался силой. Одноглавый Змей набрал воздуха в грудь, чтобы извергнуть пламя, но тут Кощей с силой воткнул меч в землю, и электрический разряд поразил уже оборотня. Змей подлетел, перевернулся на спину и упал.

— Отец! — где-то далеко, послышался крик Айрата, глухой, будто доносящийся из воды. Старший сын Змея не мог оставаться безучастным и вот-вот готов был ринуться в бой.

— Нет! — преградил ему путь конный Евпатий, — помни, что велел твой отец.

— Мой отец погибает, упыри сейчас прикончат его.

И Айрат снова попытался прорваться, но Евпатий крепко взял его коня за поводья.

— Подумай о себе, — прокричал он, — посмотри туда. Видишь? Упыри уже в городе, мы проиграли. Нужно спасться. Твоему отцу уже не помочь. Если ты погибнешь, кто отомстит за него?

Айрат оглянулся и впал в своего рода ступор. Огромная гора тел возвышалась теперь возле стены Змейгорода. По этой горе упыри с лёгкостью взбирались наверх и проникали в город.

— Матушка, — лицо Айрата исказилось в гримасе боли.

— Будем надеяться, она ушла через задние ворота, — успокаивал его Айрат.

Змей в это время, шатаясь, всё же поднимался на ноги. Кощей приближался, он был ужасен. При каждом вздохе его обгоревшие лёгкие издавали противоестественный хрип, а когда он заговорил, голос его больше походил на гортанный рык.

— Не нужно сопротивляться, Ратмир. Это твоя судьба. Я пришёл, чтобы освободить тебя и всё человечество. Твой меч жаждет крови. Он голоден, помоги же ему насытиться.

Змей Горыныч уже не пытался дышать огнём или холодом, теперь он из последних сил просто побежал на всего врага, чтобы загрызть его зубами. Кощей Человечный с лёгкостью ушёл от удара и взмахнул мечом. Молния скользнула в воздухе, как пёрышко, и третья голова Змея рухнула на землю.

— Наконец-то, — проговорил Будислав, глядя в своё отражение в стали клинка и падающее обезглавленное тело зверя, — столько лет я пытался овладеть этим мечом. Столько лет я уже отказывался верить, что это когда-нибудь случиться. Столько крови пролилось из-за него. Я творил страшные вещи, и лишь одно оправдание может перекрыть все их — моя великая цель, равенство для всех людей. Начало эры упырей.

Ратмир лежал на земле неподвижно, силы оставили его, его тело болело и даже жаждало смерти как освобождения от страданий. Рука, некогда убившая его отца, теперь сжимала меч-кладенец, его Молнию, которая послушно опустилась и проткнула его сердце. Ратмир лишь простонал в ответ и почувствовал, как чародейская сила переходит от него к Кощею.

— Нет! — послышался крик Айрата, но Ратмиру он был уже безразличен, как и весь этот чуждый ему мир. Он видел теперь другие миры. Взор его смотрел с высоты на всё происходящее и поднимался всё выше. Последний полёт. Люди стали совсем маленькими, затем стали маленькими деревья и сама земля. Ратмир смотрел на неё, словно в небольшое окно, а вокруг него была тьма, которой становилось всё больше и больше. Айрат спрыгнул с коня, он хотел бегом отправиться на помощь к отцу. Ничто его не могло остановить. Перед Айратом стояла толпа упырей, готовая его разорвать. Но тут вурдалаки разлетелись в сторону, и что-то с невероятной скоростью пронеслось мимо них и остановились возле Айрата. Это был упырь, держащий на руках мёртвое тело Ратмира. Он положил его тело к ногам Айрата и так же с невероятной скоростью исчез прочь.

— Курсорий! Клянусь богами, я убью тебя! — послышался полный неистовой ярости крик Кощея Человечного. Голос его вернулся к нему, спина полностью заросла плотью, напитавшись силой, забранной у Змея.

Богатыри уже подобрали тело Ратмира и уносили его прочь.

— Уходим, — скомандовал Евпатий, — к задним воротам.

Глава 14 Живые и мёртвые

Айрат смотрел на истекающее кровью тело своего отца и думал только об одном — о своей семье. Сёстры и братья Айрта были ещё в кишащем упырями городе, у ставшего теперь полным сиротой юноши не осталось никого близких, кроме них. Он торопился к задним воротам, которые, как ни странно, так же были закрыты. Это значило лишь, что никто ещё не покидал город, и, либо горожане ещё сопротивляются, либо они уже мертвы. Но о самом страшном думать не хотелось.

— Эй, кто-нибудь, — закричал Айрат, — откройте нам ворота!

В ответ он услышал лишь своё эхо, а сердце сжалось от боли.

— Бесполезно, — говорил Евпатий с полным скорби взглядом, — нужно уходить. Я поеду в Новгород, просить Микулу Селяниновича о помощи. Хочешь, поехали со мной?

Но Айрат почему-то молчал, стоя по колено в реке. Взгляд его пристально сверлил ворота, похоже, парень просто впал в ступор. Евпатий положил ему руку на плечо, он хотел найти слова утешения, но не мог подобрать ничего стоящего. И тут случилось невероятное. Огромные ворота стали открываться. Они не успели открытья до конца, а богатыри и наёмники уже, толкаясь, полезли в город. Увиденное и испугало, и удивило их. Город был заполнен мёртвыми телами. Убитые горожане и упыри лежали повсюду, но живых вурдалаков здесь не было. Колдуны все находились у главных ворот, но они не сражались, а переводили дух после тяжёлой битвы и зализывали раны. Это значило лишь одно: упыри отступили. Айрат не мог в это поверить, и чтобы убедиться, сам по лестнице полез на стену. Вскоре он оказался на деревянном помосте возле самой вершины и отсюда увидел зрелище ещё более невероятное. Упыри не просто отступили и сломали свою живую лестницу, они развернулись, чтобы убивать других упырей. Враги, которые совсем недавно сражались против Змейгорода, теперь сражались друг против друга. Ратмир был прав, упыри сами перебьют друг друга. И всё же он был мёртв, и боль от этого рваной раной терзала душу его старшего сына. И Айрат стал выискивать убийцу своего отца, того, кому он отомстит, кого уничтожит, и у кого тем самым заберёт власть над Молнией — Кощея Челочевного. И вскоре он был найден. Кощей держал в руке сильнейший на свете меч и разрубал им упырей, преграждавших ему путь.

— Курсорий! — кричал он, — Сукин сын, я убью тебя!

Но упыри, верные Курсорию, плотной стеной стояли на пути у Кощея и его упырей, и не подпускали их к своему вождю. Значительная часть упырей оставались безучастными, это были те, кто были верны Игнатию, Красибору и Инвисибию. Но затем, когда вурдалаки Кощея все собрались в одном месте, упыри, до этого сохранявшие нейтралитет, вдруг напали на них и быстро окружили.

— Довольно, Будислав, я прошу тебя! — взмолился Красибор.

— Что? Ты?! — повернулся к нему Кощей, и голос его было полон презрительной ярости, а взгляд был настолько пронзительным, что любого мог заставить содрогнуться.

— Это ты меня останавливаешь? — впивался взглядом он в бывшего соплеменника.

— И я тоже, — проговорил Игнатий.

— А ты, Инвисибий? Ты тоже с ними?

— Я сам по себе, как и все здесь, — отвечал упырь-невидимка, — и мы не позволим кому-то стать над нами и подчинить нас своей власти.

— Но вы сами выбрали меня, — не сдавался Кощея, хоть его упыри уже сдались и перестали сражаться, — вы сами поставили меня над собой, а теперь вы меня предаёте?

— Такова природа упырей, — послышался голос Курсория, — мы никому не можем быть долго верны. Наш девиз — один как все и все как один.

— Это поэтому ты не дал мне забрать всю силу Змея Горыныча? Это поэтому ты помешал мне самому стать Змеем?

— Да поэтому, — продолжал Курсорий, выглядывая из-за спины своих упырей, — я как никто желал смерти этому проклятому оборотню. Но ты хотел большего, Будислав. Ты хотел забрать всю его силу без остатка, стать таким же трёхголовым монстром. Скажи, если бы ты получил эту силу, мы бы были нужны тебе? Ты стал бы так силён, что не нуждался бы в нашей помощи, стал бы слишком независимым, стал бы одиночкой. А упырь не может быть одиночкой. Даже Евгений, когда жил один, он не был одинок, он сошёл с ума и разделился на несколько личностей. Поэтому его и называли Безумным. Ты же хотел нарушить все наши правила, все наши законы. И самый главный закон: тот, кто стал упырём, уже никогда не перестанет им быть. Если бы ты, Будислав, забрал бы всю силу Змея, ты стал бы первым упырём в истории, которому удалось избавиться от жажды крови. Оскорблением всего нашего рода. Этого мы не могли тебе позволить.

— Да ваш проклятый род и есть одно сплошное оскорбление, — прорычал сквозь зубы Будислав, — жалкие твари, рабы своих законов, своего прошлого, не способные что-либо создать, способные лишь потреблять то, что было создано до вас.

— Да, мы — жалкие твари, — согласился с ним Игнатий, — но и ты — такая же жалкая тварь, как и мы, Кощей Человечный. Ты не лучше нас. Ты можешь убить нас, но ты не сможешь прожить один. Мы можем убить тебя, нас слишком много, но тогда кто-то завладеет твоим мечом, и этот кто-то едва ли будет благоразумнее тебя. Так прояви же благоразумие. Зачем нам сражаться?

Игнатий был прав, врагов было слишком много. Даже миргородцы, подчинившиеся вождям, теперь были верным им больше, чем своему прежнему хозяину. По сути, они никогда и не были ему верны. В Миргороде он мог пытать и убить любого из них, но он не властвовал над ними, его власть была тайной, а, значит, была лишь иллюзией. И Будислав смирился, он убрал свой меч в ножны и проговорил уже более спокойным тоном:

— Простите меня, братья. Я столько лет мечтал завладеть этим мечом, что забыл, кто я. Дал волю своему гневу.

— Так-то лучше, — вымолвил в ответ Игнатий, — мы понимаем тебя, брат, и прощаем. А теперь, давай подумаем, что мы будем делать дальше. Ты убил несколько своих братьев. Что теперь ты должен сделать?

— Воскресить их, — покорно отвечал Кощей, — используя силу молнии.

— Верно.

— Я отправлюсь на Калинов мост и уничтожу его. Но прежде потребую у богов вернуть наших братьев. Затем я навсегда отрежу мир живых от мира мёртвых. Те, кто останутся там, навсегда потеряют шанс на воскрешение, те же, что останутся здесь, будут жить вечно.

Игнатий лукаво прищурился. Он планировал это с самого начала, и, видимо, уже очень давно обрабатывал Кощея. Курсорий понял это только сейчас и вдруг воспротивился хитрому жрецу:

— Он не может уйти сейчас. Если Кощей уйдёт, мы снова начнём бояться солнечного света. Мы не сможем сражаться на солнце, осада города затянется, а, может, мы и вовсе проиграем.

— Мы не проиграем, — отвечал ему Игнатий, — мы уже почти победили. Да, мы уже не сможем соорудить живую лестницу, какая соорудили сегодня. Для этого нужна будет сила Кощея. Но теперь он должен беречь свои силы. Сила его меча не должна тратиться на войну, потому что она нужна для одной, самой важной цели, завещанной нам нашим вождём — Кощеем Первым — равенства всех людей, обращения всего человечества в род упырей.

— Так вот что ты задумал, подлый хитрец, — всё больше злился Курсорий, — ты хочешь воскресить нашего вождя, Кощея Первого? Будь ты проклят, собака. Мы никогда не подчинимся больше его тирании.

— Мы уже подчинились. Кощей — это всего лишь имя, он ничем не лучше нас. Тирания Кощея — это тирания каждого из нас, тирания кощеев, то есть — рабов, а тирания рабов — это и есть свобода. И теперь нашего вождя так же зовут Кощеем. И он отправится на Калинов Мост и сделает то, что должен. Верно, Будислав?

— Да, верно, я сделаю это.

— Что ж, тогда в путь. А нам, думаю, пора отдохнуть и подготовится к ночной битве за Змейгород. Когда Будислав придёт, в нашем подчинении будет уже ни один, а целых два города. Из них мы легко захватим Русь, а затем и весь мир.

В этот же день Будислав отправился в путь. Разумеется, никто бы не опустил его одного. Вместе с ним на лодью посадили две дюжины упырей и, конечно же, Красибора. По силе он теперь во многом уступал своему соплеменнику, но по силе внушения был так же влиятелен. Вместе с другими упырями Красибор должен был гарантировать, что Кощей исполнит задуманное, и хоть он ужасно боялся воды, всё-таки вынужден был смириться с решением вождей. Перед отплытием они позволили Красибору напиться крови, и он от души отыгрался на пленных. Теперь он не просто пил их кровь, а мучил их, причиняя им как можно больше боли. Но в конце концов это не могло продолжаться вечно. Те, кто остались, как и обещали, ночью отправились в атаку. Но теперь они уже не могли брать город штурмом, многие раненные упыри под покровом ночи просто разбегались в страхе и уходили прочь от этого ужасного места. Каждую ночь войско упырей кого-то теряло, не столько мёртвыми, сколько дезертировавшими. И всё же их вожди не торопились, у них было ещё полно времени до возвращения Будислава. И упыри взяли Змейгород в долгую осаду. Евпатий, видя такое положение вещей не знал, что и думать. С одной стороны, вид источающего неприятный запаха тела Ратмир лишал богатыря мужества, с другой стороны, он видел, что упыри теперь не атакуют днём. На следующий день после битвы Евпатий совсем уже вымотался после бессонной ночи. Слабость мучила его вместе с чувством безнадёжности и тоски. В эти минуты богатырь Семён Гривна, как мог, поддерживал его.

— Это ещё ничего, — говорил он. — Есть и что-то хорошее в этой войне. Посмотри, здесь нет их лазутчиков. И не может быть. Если они появятся, их сразу распознают. Тактика Никиты Кожемяки здесь не сработает.

— Это верно, — согласился Евпатий, — единственный упырь в городе — это Пафнутий, а он сидит в деревянной клетке.

— И всё-таки, даже Никита не мог справиться с упырями. Это мог только Змей Горыныч. А теперь его нет.

— На что ты намекаешь? — вдруг начал сердиться Евпатий, — Уж не предлагаешь ли ты отдать власть в городе колдунам?

— Может и так, — не смутился его гневу Семён, — колдуны лучше с этим справятся. Но зачем здесь мы, Евпатий? Это не наша война, мы ничем не сможем помочь городу Змея. Мы пропадём здесь, Евпатий, и наши семьи так же сгинут зря. Так почему бы нам не забрать всё нажитое и не убраться днём домой? Мы сможем прорваться по воде, упыри нас не остановят.

— Да ты никак, боишься, Семён? — грозно произнёс Евпатий, сверля его взглядом, — не хорошо говоришь, не по-богатырски.

— А может и боюсь, здесь мне нечего стыдиться. Этих тварей, этих кровососов только дурак не будет бояться. Я как вижу их, у меня аш в теле дрожь начинается, и сводит живот. Сразу вспоминаю, как они держали меня на цепи, словно скот, вырезали мне раны и цедили оттуда в бокалы мою кровь, как молоко из коровы. А затем, на моих глазах выпивали её. Трудно было поверить, что в этих ужасных существах сохранились хоть какие-то остатки разума. И всё же, это было так, и это было самое ужасное. Именно эти остатки разума позволяли им одолевать нас, чтобы поедать нас как пищу.

— Я понимаю тебя, Семён, — положил ему руку на плечо Евпатий, — и потому я не буду против, если ты уедешь. Но я останусь, я не могу уйти. Здесь моя застава, здесь мне приказано находиться. Пусть у ворот стоит хоть сам Сатана, я должен защищать от него русскую землю.

— Хорошо, пусть будет так, — поднялся с лавки Семён, — но тогда позволь мне забрать с собой семьи тех богатырей, что останутся с тобой, чтобы они не пострадали, если вы падёте.

— Ну, конечно, брат мой. Только умоляю тебя, будь осторожен. Упыри не подпускают к нам купцов, они перекрыли все подходы к городу. Днём они не так сильны, и потому они не смогут долго гнаться за вами. И всё-таки, не теряйте бдительности. По прибытии в Новгород расскажи обо всём, что видел, Микуле Селяниновичу. Будем надеяться, он не оставит нас.

Семён лишь кивнул в ответ и поспешил уйти. Многие богатыри изъявили желание уйти вместе с ним. Вместе со своими семьями и семьями других богатырей они заняли сразу несколько больших лодок и отбыли по течению реки. Евпатий наблюдал за ними со стены и провожал их взглядом, пока лодьи не исчезли за линией горизонта. А вскоре снова наступила ночь, и снова упыри безуспешно пытались прорваться в Змейгород. Евпатий не выдержал, и где-то около полуночи заснул прямо у городской стены. Проснулся он уже ближе к обеду, бодрый и голодный, как медведь. В городе ещё была еда, и Евпатию быстро накрыли стол. После трапезы он направился зачем-то в терем Ратмира и к своему удивлению обнаружил, что пахнущее мертвечиной тело князя до сих пор лежит на том же месте, где его оставили после битвы — на лавке в центре гостиной. Почему никто его до сих пор не похоронил.

— Почему? — спрашивал Евпатий у Айрата, когда, наконец, увиделся с ним.

— Я не знаю, — потупил взгляд старший сын Змея, — никто не распорядился.

— А кто должен был приказать хоронить твоего отца? Раньше он всем приказывал, а теперь, он что, сам должен приказать кому-то похоронить себя? Ты — старший сын Змея, и тебе решать, как поступить с его телом.

— Я здесь ничего не решаю. Главный в городе теперь колдун Всеволод. Они очень удачно отступили во время битвы, и когда в городе никого не было, захватили здесь всю власть.

— Ты говорил с Всеволодом, Айрат?

— Говорил.

— И что он сказал?

— Сказал, чтобы я обратился к тебе, потому что он не знает, как хоронить моего отца, как язычника, или как христианина.

— А я, значит, знаю? — терял уже самообладание Евпатий.

— Не знаю, — выходил из себя и юный Айрат, — когда мой отец был у власти, всё было просто и понятно. А теперь даже не ясно, кто здесь правит. Всеволод кивает на тебя, ты на меня, я на Всеволода. Какая-то неразбериха. У меня от этого уже кругом голова.

— Так, послушай меня, — взял его за плечи Евпатий и продолжил, глядя прямо в глаза юному чародею. — Твоего отца больше нет, и он уже не вернётся. Мы с тобой вместе предадим огню его тело. Хоронить в земле мы его не сможем потому, что на кладбище уже нет места. Погибших закапывают теперь в братские могилы. Но мы же не можем закопать князя в братской могиле, верно? А раз так, то сегодня, прямо сейчас ты прикажешь волхвам готовить обряд. До заката с этим должно быть покончено. Мы должны отдать ему последние почести, это наш владыка, и его похороны должны сплотить нас против общего врага.

И Айрат признал правоту Евпатия и сделал всё, как ему велел богатырь. Волхвов не пришлось долго уговаривать, они, так же, как и все, лишь ждали необходимых распоряжений сверху. И вот ближе к вечеру на площади собрались вместе колдуны, христиане, богатыри, волхвы и простые горожане. Все они хоронили своего вождя. Ратмиру соорудили большую постель из веток, его бледное мраморное тело отмыли и завернули в белый саванн. Лицо его не выражало больше ни муки, ни боли, оно наконец-то было спокойно. Глядя, как огонь пожирает тело огнедышащего повелителя пламени, многие не смогли сдержать слёз. Стали влажными и глаза Евпатия. Оба глаза, один из которых он был обязан Змею. Теперь богатырь вспоминал те дни как страшный сон. Когда безголовый упырь грязными ногтями впился ему в лицо, оставил уродливые шрамы и вырвал глаз. Евпатий выжил в том бою, но это было лишь начало ему мучений. В ранах началось заражение, лицо распухло, а в голове начались ужасные, невыносимые головные боли. Евпатий не мог спать, не мог есть, не мог ходить. Ему казалось, что он сходит с ума и начинает бредить наяву. Языки пламени словно выскакивали из печи и начинали плясать по избе. Становилось слишком жарко, огнь быстро распространялся по деревянному срубу, из пламени появлялись огромные змеиные головы, уродливые клыкастые монстры, старухи-ведьмы, какие-то огромные красные жабы, с покрытыми волосами головами. Это был ад, Евпатий заживо попал туда, а может и замертво. Он уже не знал, и лишь молился о прощении своих грехов. Словно призрак появлялся могучий Микула Селянинович, который рассказывал о том, что заключил со Змеем договор и отбывает в Новгород. Евпатий лежал в мокрой постели и чувствовал лишь омерзение. Его оставили в этом городе Змея, его оставили умирать. А потом появился Ратмир в компании волхва Доброслава. Змей раздобыл живой воды из реки Смородины и начал своё лечение. Сквозь бред Евпатий наблюдал этот странный ритуал, слово семя какого-то дерева попало ему в глаз, а потом пустило корни прямо ему в голову. Что-то чужеродное прорастало через него, пускало ростки жизни, рвалось наружу, и, казалось, стремиться разорвать голову изнутри, съесть всё её содержимое для поддержания своего роста. К ужасным мукам жара теперь добавилось отвращение. На второй день Евпатий вцепился руками в своё лицо, будто хотел вырвать его. Страшный невыносимый зуд в каждом ухе, глубокий, в самых недрах головы, в самом мозгу сводил с ума. Тогда руки Евпатия привязали к кровати. Он лежал недвижимый, словно растение, и лишь страдал от боли и муки. А затем он заснул. Впервые за много дней заснул крепким снов и не просыпался почти сутки. Когда же он открыл глаза, то видел каждым из них одинаково хорошо и почти не чувствовал боли. Шрамы исчезли, глаз был как новый, Евпатий не верил своим глазам.

— Меня исцелил дьявол, — сказал он тогда самому себе, — теперь я в неоплатном долгу перед ним. Тело моё спаслось, но душа погибла.

Воспоминания его прервал появившийся, наконец, на похоронах отца Ростислав, который тут же разрыдался и даже упал на колени. Слёзы градом лились из его глаз, и это зрелище тронуло всех присутствовавших. Ростислав вспоминал всё самое лучше о своём отце, благо, что ещё совсем недавно он был ребёнком, и в памяти свежи были самые светлые воспоминания его детства. Ратмир тогда только недавно вернулся с охоты, он разделался с опасным упырём, известным под именем герцог Ракула. За время похода отец соскучился по своим детям и теперь несколько часов играл с ними, обнимал и одаривал своими поцелуями.

— А я не боюсь Змея, — дразнил отца маленький Айрат, показывая отцу язык.

— Не боишься? — делал фальшиво грозный вид Ратмир и падал на четвереньки, — ну тогда, держись.

И рычал как можно тише и осторожнее. Но маленький Ростислав был тут как тут. С разбегу он взгромоздился на спину к отцу и обхватил его сзади за шею.

— Я оседлал Змея, — радостно прокричал он.

— Что? Где? — сделал глупый вид Ратмир, оглядываясь по сторонам. — Где он? Вы видите его?

— Вон он, вон он, — хохотали мальчишки и показывали пальцем на Ростислава. Сам юный Ростислав не мог сдержать смеха. Но отец словно не замечал его, поворачивался назад, но там никого не было. Он словно не видел ребёнка, сидевшего у него на спине.

— Где он? Я не вижу.

— Да вот же он, — кричали его маленькие сыновья пуще прежнего и хохотали так звонко и заразительно, что и сам Ратмир не мог сдержать смеха. И всё же он снова поворачивался, будто бы Ростислав должен был стоять у него за спиной, будто не понимал, что его дети показывают пальцами на его спину, а не на место позади него. И так они играли несколько часов, хохотали и резвились, ездили верхом на Змее, убегали он него и догоняли. И с тем же надрывом, с каким хохотал тогда Ростислав, теперь он рыдал и не мог остановиться. В конце концов мать Ольга со слезами на глазах увела его.

— Я всё сделал правильно? — спросил он, когда убедился, что их никто не слышит.

— Так ты это нарочно? — удивилась Ольга.

— Конечно, матушка, — вытирал слёзы Ростислав, — ты же сказала мне, что на похоронах отца я должен показать, что скорблю больше всех.

— О, сын мой, — обняла его Ольга, — ты был таким правдоподобным, что даже я тебя не разгадала. Ты молодец, и ты будешь править этим городом.

И всё же, когда тело Змея сгорело, большинство горожан именно его старшего сына — Айрата считали главным, и потому дозорные именно ему доложили о изменениях на фронте. Айрат поспешил подняться на стену и вскоре увидел приближавшегося всадника. Когда ворота открыли, сын Змея увидел молодого человека в красной от крови рубахе. Гость едва держался на ногах, и только лишь конь принёс его в город, рухнул вниз, на руки подхвативших его стражников. Айрат узнал в нём одного из юных чародеев, сражавшихся за город, но не мог припомнить его имени.

— Вячеслав, — отвечал юный чародей, — они отпустили меня, чтобы я передал вам послание.

Несчастный терял сознание, и Айрат не захотел его больше мучить.

— Осмотрите его, — распорядился он, — нет ли на нём укусов. Если нет, накормите и вымойте. А потом я поговорю с ним.

Глава 15 Безвластие

Под покровом ночи упыри бодрствовали, это было их время, они могли чувствовать себя свободно. Они снова и снова шли в атаку, сталкивались с горожанами и отступали. Иногда добирались до стены и пытались на неё взобраться, но здесь их уже встречали стрелы и горячая смола. Ров возле городских стен уж был заполнен обгоревшими мёртвыми или умирающими телами. Их уже было так много, что по ним легко можно было подойти к стене и к воротам. Поэтому горожанам приходилось время от времени выбираться и давать бой врагу, чтобы не подпускать его слишком близко. Но в ту ночь с упырями не было двух их сильнейших вождей. Игнатий и Инвисибий оставили всё на Курсория, а сами скрылись где-то у реки. Здесь их никто не слышал, и никто не мог им помешать.

— Курсорий становится слишком опасен, — говорил Игнатий. — Я не доверяю ему, по-моему, именно он хочет стать новым вождём.

— Кто-то должен быть вождём, — отвечал Инвисибий, — уверен, ты хочешь стать главным не меньше, чем он. Для этого ты меня и позвал сюда, верно?

— Нет, я хотел поговорить с тобой о другом.

— Брось, Игнатий, нам давно уже пора выяснить, кто из нас будет главным. Временно, конечно, пока не вернулся Будислав. Но ни у тебя, ни у Курсория нет того, что есть у меня.

С этими словами Инвисибий запустил руку в складку своего плаща и достал оттуда большой серебренный ключ на верёвке.

— Это то, о чём я думаю? — невольно потянул к нему руку Игнатий.

— Именно, друг мой. Это ключ от темницы ещё одного жреца, именуемого Кощеем Бессмертным. Раньше он был у Курсория, но теперь я выкрал его у него.

— О, я всегда знал, что ты отличный лазутчик. Ты невидимый мастер.

— Да, это так. И всё-таки, когда понадобилось найти меня, чтобы вызвать на этот поход, ты как-то меня нашёл, не смотря на всё моё мастерство. И мне до сих пор не понятно, как тебе это удалось.

— У меня есть свои секреты, Инвисибий.

— Вот это меня и настораживает. Никто не знает, что у тебя на уме на самом деле и какие у тебя секреты от нас. Вчера ночью мои упыри поймали другого упыря, не из нашего клана. Он следил за нами и что-то вынюхивал. Мы хотели его допросить, но на нём были наложены тёмные чары. Он не мог рассказать о том, кто его послал, не помнил даже собственного имени. Пришлось его убить. Интересно, что он мог искать у нас, и кто мог бы его к нам подослать?

— Уверяю тебя, я здесь не при чём. Засылать лазутчика к самому лучшем лазутчику из упырей — это было бы очень глупо. Я как раз думал о том, что заслать тебя лазутчиком в стан врага. Для этого я и позвал тебя.

— Меня? — удивился Инвисибий, — у тебя нет такой власти, чтобы посылать меня куда-либо.

— Конечно, нет. Но такая власть есть у всего братства упырей. А ты нужен братству. Ты можешь нам помочь и разом окончить войну. Мы не выдержим долгой осады. А ты можешь тайно проникнуть в город. Змей уже мёртв, теперь никто не сможет тебя распознать.

— А что будет, если я погибну? Ты думал об этом, Игнатий? Или, может быть, на это ты и рассчитываешь?

— Решать тебе. Я лишь говорю, что долгой осады мы не выдержим. Нужно торопиться. Змейгород должен быть взят именно нами. Без него мы не сможем захватить Русь.

— Ты прав, Игнатий, на осаду у нас сил не хватит. Но я не буду рисковать собой. Я нашёл более просто решение. Переговоры. Уверяю тебя, у меня есть, о чём с ними поговорить. Я уже отправил к ним чародея, бывшего у нас в плену. Он передаст послание.

— Ты не можешь говорить за всех, у тебя нет власти.

— Ещё как есть, — отвечал лишь Инвисибий, снова показывая Игнатию украденный ключ.

Вячеслав понемногу приходил в себя. По сути, сейчас он был первым и единственным, кто вернулся живым и не покусанным из плена упырей, а потому был теперь невероятно ценным свидетелем. Айрат с первой же встречи проникся какой-то не понятной ещё ему самому жалостью к этому худощавому белокурому юноше с длинными волосами. Он напоминал сыну Змея тех хуторских русоволосых красавиц, что привлекали его до войны. У Айрата всегда был необычный вкус, ему нравились девицы с узкими бёдрами и прямыми плечами, не редко с грубыми мужскими чертами лица. Будучи ещё совсем юным, Айрат, одержимый страстью, чуть было не взял в жёны одну из таких хуторских девиц, но всё же вынужден был отказаться от своей затеи и подчиниться воле своего отца, который, разумеется, был против такого брака. После этого сын стал сторониться близости с женщинами и всячески сопротивлялся любым попыткам отца женить его. Вячеслав был словно ожившее воспоминание из прошлого, и Айрат взял на себя заботу о несчастном юноше, следил за тем, чтобы тот хорошо питался, чтобы за ним ухаживали, как за наследником Змея. Всё это чародей объяснял тем, что Вячеслав очень важен и может многое рассказать. Выяснилось, что юноша был сыном колдуна Макария, много лет тому назад сражённого на поединке другим колдуном. Теперь юный Вячеслав был старшим мужчиной в семье и владельцем довольно обширных земель, от которых, однако теперь не было проку, поскольку все они были заняты упырями.

Вячеслав многое поведал Айрату, рассказал про то, что Будислав и Красибор отплыли куда-то и уже много дней не возвращаются, поведал и про других упырей, про всё, что за это время услышал и испытал.

— Больше всего не повезло тем пленным, что попали к Игнатию, — говорил он. — Все, кого покусал этот жрец, превращались в упырей. Даже сильные колдуны, у которых в крови должен быть смертельный яд, убивающий их вместе с покусавшим их упырём. Но с Игнатием это почему-то не работало. Никто из упырей больше на это не способен.

— И многих из наших он покусал?

— Не многих, но те, кто были покусаны Игнатием, навсегда перестали быть собой. Они изменились, они стали сильными и влиятельными упырями, но подчинялись всё равно Игнатию.

— А как насчёт других? Насчёт Кощея? Почему он убивал своих?

— Они не дали ему завершить ритуал. Он забрал не всю силу из нашего владыки, и потому не получил той силы, которой хотел. Но теперь его нет с упырями. Он куда-то уехал. А без него упыри не могут сражаться днём.

— Странно, очень странно, — задумался Айрат.

— Я был пленником в клане Курсория, — продолжал меж тем Вячеслав, — это он вернул тебе тело отца и помещал Кощею завершить ритуал. С нами он поступал так же, как когда-то Многоликий с Семёном Гривной. Они использовали нас как коров, делали надрезы, добывали оттуда кровь и пили. И нам ещё повезло. Те, кто попали в плен к Красибору, почти все погибли мучительной смертью. Но Красибор уехал вместе с Кощеем. А меня забрал к себе Инвисибий. Это упырь-невидимка. Из всех пленных он выбрал почему-то именно меня, чтобы я передал послание.

— И что же это за послание?

— Он предлагает нам мир. Он не хочет напрасного кровопролития. Инвисибий обещает, что, если мы впустим его, он сохранит всем жизнь и позволит уйти. Он даже позволит нам забрать с собой сокровища Змея.

— Даже если он не лжёт, он всё равно не может сдержать своё слово, — скептически рассуждал Айрат, — ведь он не единственный вождь. Есть и другие, и их воля нам неизвестна.

— У нас нет выхода. Владыка, прошу тебя, соглашайся. Я не хочу снова вернуться к этим тварям.

— Я знаю, тебе было не легко, — невольно взял его за руку Айрат, — но всё уже позади. Тебе больше нечего бояться, поверь мне. Но я не могу заключить мир с упырями. У меня нет на это власти, да и ни у кого нет. Но нужно рассказать о послании Всеволоду и Евпатию. Мне пора, отдыхай, не буду больше тебя мучить.

Айрат быстро привязался к этому юноше, и вскоре они стали друзьями. В этот же день сын Змея сообщил всем самым влиятельным горожанам о послании. Почти все они ответили лишь резким отказом от любых переговоров. Остальные немногие лишь задумчиво промолчали в ответ, в их числе был и Евпатий. Вскоре эти известия дошли и до Ростислава, и ближе к вечеру он направился к Айрату. К своему удивлению он не застал брата у себя, а слуга сообщил ему, что старший сын Змея ушёл к своему раненному другу — Вячеславу. Проклиная всё на свете, Ростислав отправился туда же. Он без препятствий прошёл мимо слуг и без стука отварил дверь. Случайно Ростислав стал свидетелем довольно странной картины. Айрат сидел не где-нибудь, а прямо на краю постели Вячеслава и держал раненного за руку, а тот чему-то улыбался. У Ростислава эта сцена почему-то вызвала усмешку, и Айрат заметил это и нахмурился.

— Ростислав, что ты здесь делаешь? — резко спросил он.

— Тебя ищу, брат мой, — отвечал смущённый гость. — Мне нужно посоветоваться с тобой. Нашего отца больше нет, теперь управление городом лежит на нас с тобой, да этом Евпатии, который даже не чародей. Неужели ты откажешь в помощи своему родному брату?

— Нельзя было поговорить об этом потом?

— Потом? — удивился Ростислав, — что ж, если у тебя есть дела по важнее, чем оборона города от полчища упырей, стоящих возле наших ворот….

— Да, вижу, ты от меня не отстанешь, — устало простонал Айрат. — Ладно, пошли, Вячеславу всё равно нужен покой.

И Айрат простился с Вячеславом и вместе с братом отправился на улицу. Когда они, наконец, оказались, наедине, Ростислав снова заговорил.

— Всеволод рассказал мне о послании. Упыри хотят переговоров. Мы должны использовать этот шанс, чтобы потянуть время.

— Я не доверяю этому Инвисибию, — отвечал Айрат, — Вячеслав многое мне рассказал о нём. Побывав в плену, он много чего узнал и теперь передаёт эти ценные сведения мне. И я понял, что слову упыря нельзя верить.

— Хм, у меня тоже есть свой источник сведений, — хвастливо произнёс Ростислав.

— У тебя? — усмехнулся Айрат.

— Да, у меня.

— Может быть, у твоей матери?

— Не всё ли равно? Мы действуем вместе. Отец хотел, чтобы мы были едины, в единстве наша сила. А ты лишь смеёшься надо мной и не доверяешь мне.

— Ну ладно, брат, прости меня. Говори, что за источник?

— Пафнутий, — отвечал Ростислав, — отец сделал из него превосходного лазутчика, а я вместе с Всеволодом использовали его. Это был мой план. Мы отправили его в стан к упырям, и он нам кое-что рассказал.

Айрат не заметил, как они оказались возле дома Всеволода. Старый колдун радостно выпустил их, а старший сын Змея, переступив порог, нахмурился и стал недоверчиво озираться по сторонам. На столе у Всеволода лежал кусок ткани, изрисованный какими-то чертежами, по которым можно было узнать карту города и прилежащей к нему местности.

— Он уже знает? — спросил Всеволод у Ростислава.

— Да, я рассказал ему, — отвечал юный чародей.

— Замечательно. Сведения, которые нам предоставил Пафнутий, очень интересны. И я считаю, что мы должны немедленно их использовать. Взгляни сам, Айрат. Видишь это тёмное пятно на карте? Это овраг, и довольно-таки большой. В нём скрывается клан упыря Инвисибия. Из города их не видно. Многие из тех шатров, что они расставили в округе, на самом деле пусты и стоят лишь для устрашения. В оврагах же прохладно и мало солнца, именно там упыри и скрываются днём. Если мы незаметно выйдем через тайный ход и окружим их, у нас будет преимущество. Днём они не будут против нас сражаться. Мы сможем навязать им любые условия перемирия. А если откажутся, возьмём в плен самого верховного жреца Инвисибия. И тогда мы сможем диктовать другим вождям свои условия.

— Да, это дало бы нам хорошее преимущество, — отвечал Айрат, — но не стоит забывать, что Инвисибий может становится невидимым.

— Невидимый он только глазу простого человека, а чародей всегда увидит его по следам ауры.

— А что сказал Евпатий на ваш план?

— К чёрту Евпатия, — вдруг вспыхнул Ростислав, — к чёрту этих богатырей, брат мой. Они всё равно не умеют сражаться с упырями, а мы — колдуны, умеем, мы легко справимся с этой задачей. Мы будем действовать тайно и быстро, и вся слава достанется нам. Ну же, брат, мы должны быть едины, у нас получится.

— Вы хотите заключить перемирие с упырями без ведома Евпатия? — неистовствовал старший сын Змея, — а если он не примет их условий? У него же целая армия.

— Мы — старшие сыновья Змея Горыныча, — напирал Ростислав, — если мы объединимся, никто не сможет встать у нас на пути.

— Если объединимся с упырями? Вы колдуны, такие же тёмные, как упыри. Вам легко заключить с ними союз. Вы можете даже впустить их в город. Но я стараюсь следовать учению своего отца и соблюдать равновесие между тьмой и светом. Я не могу погружаться во тьму так глубоко.

— Вот видишь, — раздражённо бросил Всеволод, — я же говорил, что не стоит брать его с собой. Пойдём без него.

— Ну уж нет, — повысил голосАйрат, — Если вы идёте на переговоры, то я пойду с вами. Я хочу сам увидеть, о чём вы там договоритесь. Жаль только, что среди них нет Кощея. Я бы хотел отомстить ему за отца.

— Ещё отомстишь, не сомневайся, — заверил его Всеволод, — но не в этот раз. Сейчас мы придём с миром. Мы идём на переговоры. Нам важно выиграть время.

Весь оставшийся день они посвятили приготовлениям к своей вылазке. Евпатий не мог не заметить, что чародеи к чему-то готовятся, и, возможно, догадывался, что они готовятся к какой-то вылазке на врага, но не придавал этому внимания. В конце концов, успех колдунов так же как неудача были ему одинаково выгодны, а лишний раз спорить со старшими сыновьями Змея Горыныча богатырю не хотелось.

И вот на следующий день один из потайных ходов в Змейгороде открылся, и чародеи стали переходить через ров прямо в небольшой лес, прилегающий к городу. Всего их здесь собралось около двух сотен, большая часть из них были совсем юными детьми волшебников. Ростислав нацепил на себя кольчугу, которая была ему велика и висела на нём как балахон, не смотря на кожаный ремень, обвязанный вокруг талии. Он с трудом удерживал щит и меч в руке. Командовал колдунами Всеволод, который жестами отдавал приказы, велел то останавливаться, то двигаться вперёд, перемещался так тихо, как только мог. Айрат и Ростислав шли подле него и старались двигаться так же бесшумно. Наконец, Всеволод остановился и велел доставать знамя. Они прибыли на место. Колдуны подняли над собой кусок белой ткани на огромной палке — стяг, символизирующий мир. Айрат обернулся и увидел расставленные повсюду шатры. Они были не только в овраге, но и на поляне, и старший брат невольно толкнул младшего.

— Не переживай, — отвечал ему Ростислав, — там никого нет. Наш лазутчик уже давно всё проверил.

— Что-то они не торопятся выходить, — нетерпеливо вымолвил Айрат и с проворством дикой кошки нырнул в овраг, с дюжину колдунов устремились за ним. К этому времени другие колдуны уже взяли овраг в кольцо.

— Айрат, нет! — в один голос прокричал Всеволод и Ростислав. Но было уже поздно. Старший сын Змея снова вспомнил ужасную кончину своего отца, ненависть к упырям заклокотала у него в груди, и он с силой рубанул по первому встречному шатру в овраге. Он предвкушал уже появление врага и кислая слюна заполнила его рот, но шатёр оказался пуст. Айрат машинально набросился на в второй, третий шатёр. Тоже никого. Упырей здесь не было. Какое-то странное предчувствие заставило Ростислава вздрогнуть и оглянуться. Из стоящих позади на поляне шатров выходили упыри, начинавшие их окружать.

— Это ловушка! — прокричал Ростислав тем, кто были в овраге, — упыри здесь!

И в это мгновение упыри как по сигналу набросились на чародеев. Ростислав, полный решимости вести переговоры, вдруг побледнел и застыл, лицо его выражало неподдельный ужас. Айрат заметил это, как и все остальные. А тем временем Всеволод вышел на встречу к вурдалакам.

— Мы пришли с миром, — проговорил он, — кто из вас верховный жрец, называющий себя Инвисибием.

— Мы будем говорить лишь с сыном Змея Горыныча, — послышался чей-то голос из толпы.

Всеволод обернулся на Ростислава. Тот стоял ни жив, ни мёртв. Страх сковал его тело. Но тут появился Айрат, с мечом в руке, закрытый щитом, с полный ярости взглядом.

— Я — сын Змея — произнёс он, — и сегодня вы ответите за смерть моего отца, подлые трусливые собаки.

— Айрат! — попытался остановить его Всеволод. Но старший сын Змея уже убил уже первого упыря, отрубив ему голову. Упыри тут же пошли на него сплошной стеной и стали теснить чародеев в овраг. И всё же сейчас был день, и вурдалаки были далеко не так сильны, как ночью.

— Вы совершили страшную ошибку, — заговорил один из упырей, — я предложил вам мир, вы отвергли его. Теперь вы об этом пожалеете.

И с этими словами он исчез из виду, словно испарился. Чародеи один за другим стали получать сильные удары когтями по шее от невидимого противника. Один такой удар в миг разрывал чародею горло. Колдуны были окружены и уже соскальзывали в овраг. Тем не менее, Всеволод уже успел ранить несколько врагов, а одному даже срубил голову. Однако это мало чем помогло ситуации, и тогда Айрат предпринял очень рискованный ход, а именно — спрыгнул в овраг. С десяток чародеев последовали его примеру, а затем вместе с Айратом они выбрались в другом месте и тем самым увеличили число чародеев на этом участке фронта. И этот отчаянный поступок принёс свои плоды: кольцо упырей было прорвано. Теперь все чародеи устремились в это место прорыва, где происходили самые страшные бои. Айрат каждое мгновение рисковал быть убитым и покусанным, но он крепко держал клинок в руке и резал вражескую плоть в такой тесноте, в которой и дышать-то было трудно из-за зловония из пастей кровососов. Однако по ходу схватки теснота уменьшалась, всё больше упырей и чародеев убитыми оказывались на земле. Ростислав в это время был на другом конце оврага, вместе с тремя чародеями он пытался отбиться от целых двадцати упырей. Айрат попытался прорываться ему на помощь, но стена из упырей была слишком плотной. Но Всеволод вдруг сумел вырваться и спрыгнуть в овраг. Вместе с группой колдунов он ловко уничтожал всех на своём пути и пробирался к младшему сыну Змея. Он успел как раз вовремя. Ростислав был тяжело ранен, кольчуга на плече была порвана когтями вурдалака, рваная рана кровоточила. Как только появился Всеволод, юный чародей спрятался за его спину. Колдун сбил с ног упыря, ранившего мальчишку, и Ростислав с неистовой яростью набросился на лежачего, и тут же одному из них разрубил пополам голову, а затем разрубил и ещё одного пополам в районе живота. Айрат снова взглянул на Ростислава. На несчастном не было лица, казалось, его вот-вот стошнит.

Всеволод в это время уничтожал одного упыря за другим, опытные юные колдуны, обученные лично им, прикрывали его. Но тут один колдун вдруг рухнул без всяких видимых причин. Из разорванного горла фонтаном била кровь. Затем тоже самое случилось с ещё одним, и с третьим. Одного за другим невидимка уничтожал лучших колдунов в войске. Всеволод сжимал в руке меч-кладенец и надеялся почувствовать при помощи него приближение ауры невидимки. Но тут с подмогой подоспел Айрат, который смог-таки пробиться через плотную стену упырей. Теперь вурдалаки отступали и всей массой навалились на своих сородичей. Началась свалка и давка, упыри отступали. Чародеи не стали их преследовать, это было слишком опасно.

— Зря вы не приняли моего щедрого предложения, — раздавался голос Инвисибия, — вы хотели предать меня, и за это моя кара будет жестокой.

И всё же чародеи радовались. Они победили, и множество изуродованных тел упырей рядом были тому подтверждением. Но и чародеи понесли не малые потери: обратно в город вернулось около ста пятидесяти, среди которых было не мало раненных, и некоторые потом ещё скончались от ран. С собой они принесли головы убитых упырей и к общей радости сожгли их на площади, чтобы эти головы уже никто не мог приладить на прежние места. Это была первая схватка Ростислава, которая принесла ему ночные кошмары и слава победителя упырей. И всё же, всё прошло совершенно не так, как планировалось. Инвисибий понёс большие потери, но он остался на свободе, и не было сомнений, что он быстро пополнит свои ряды за счёт хуторского населения. Почему-то что-то пошло не так, хоть лазутчик Пафнутий и клялся, что сказал правду. Но теперь доверять ему было нельзя. Ненависть клокотала в груди младшего сына Змея, и, сжав эфес своего клинка, он направился к деревянной клетке.

Глава 16 Новый план

Боль и обида переполняли Ростислава. Он считал себя лидером, считал, что может вести колдунов в бой, но в первом же сражении испугался и чуть не погиб, глупо и бесславно. Он проявил слабость, и ненавидел себя за эту слабость. Необходимо было срочно найти кого-то слабее себя, чтобы на нём оторвать душу. И вот Ростислав открыл деревянную клетку и повелительно произнёс:

— Выходи!

Пафнутий с тревогой взглянул на раненного истекающего кровью чародея и стал, не спеша выходить из клетки. Ростислав не дождался, когда упырь выберется, схватил его за рубаху и повалил на пыльную землю. Пафнутий не сопротивлялся и лишь жалобно стонал, когда сын Змея наносил ему удары ногами по телу и лицу. Всё лицо упыря было перепачкано в крови, когда Ростислав достал свой меч.

— Как ты посмел тварь, обмануть меня! — прокричал он и снова дал упырю ногой по голове, — ты предал меня, ты дал мне не верные сведения.

— Прости, владыка, меня заставили, — скулил Пафнутий.

— Мерзкая падаль.

Ростислав занёс свой меч, чтобы срубить ему голову, но тут подоспел Всеволод с колдунами, которые оттащили юного чародея от упыря.

— Глупец, что ты делаешь? — кричал на него колдун, — он ещё нам пригодится. Он всего лишь упырь. Жалкая тварь. Глупо требовать от него верности. Если кто и виноват в том, что он нас предал, так это мы. Мы не смогли ему внушить нужные мысли, не смогли им управлять, как мог твой отец. Мы думали, что сможем, но ошибались.

— И ваша ошибка чуть не стоила нам всем жизней, — послышался голос приближавшегося Айрата. — Я говорил, что упырям нельзя доверять, я знал, что Инвисибий попытается нас убить.

— Наша ошибка? — вырвался Ростислав из рук колдунов, — ты — тупой полукровка. Если бы ты не взялся размахивать мечом, мы, возможно, уже заключили бы перемирие. Из-за тебя мы чуть не погибли.

— Прикуси язык, мальчишка, — сквозь зубы прорычал Айрат, — иначе колдуны позади тебя тебе не помогут. Неужели ты думал, что я пойду на мир с этими жалкими тварями? Отец мёртв, и теперь я должен продолжить его миссию уничтожения верховных жрецов. Без всяких компромиссов.

— Ты — дурак. Из-за тебя мы все погибнем.

Сталь угрожающе заскрежетала, и Айрат достал свой меч из ножен. Ещё мгновение, и их мечи со звоном ударились друг о друга. Ростислав тут же был отброшен назад, но снова ринулся в атаку. Айрат легко парировал его удар и чуть не ранил брата. Однако в следующее мгновение кто-то обхватил его сзади и вырвал меч. Один из колдунов подкрался со спины и смог его обезоружить. Айрат пытался сопротивляться, но получив сильный удар кулаком по голове, упал на землю. Колдуны налетели на него, как коршуны и принялись пинать ногами.

— Стойте! — прокричал вдруг Ростислав, — а где Пафнутий? Этот гад улизнул, найдите его.

И колдуны оставили свою жертву и бросились на поиски упыря. Ростислав остался наедине с истекающим кровью братом.

— Так-то, братец, — прошипел он, словно змея.

— Трус, — презрительно бросил ему в лицо Айрат и сплюнул кровью, а в следующее мгновение Ростислав вырубил его ударом ноги по голове.

Надежды на мир в тот день рассеялись как дым. Теперь все горожане окончательно встали перед лицом страшной необходимости. Им нужно было совершить то, что до этого было под силу одному лишь Змею Горынычу — истребить сильнейших упырей. Змейгород находился в осаде, и её кольцо с каждым разом становилось всё плотнее. Тем не менее, это кольцо не мешало прибывать в город разного рода беженцам и сельским хуторянам. Ещё в первые дни войны в Змейгород по реке на лодках стали прибывать люди, нуждающиеся в защите городских стен. Здесь они могли защититься от клыков упырей, но не смогли спастись от другой напасти — от голода. Еды становилось всё меньше, а гостей в городе всё больше. И вот уже сами беженцы стали в штыки встречать новых своих товарищей по несчастью, изгонять их и лишать еды и крова. Те, кто прибывали самыми последними, встречали уже организованную и сплочённую толпу, которая на любого новичка смотрела как на врага и быстро унижала его до положения скота. Не долго пришлось ждать, когда эта толпа начнёт восставать против власти. Ко всем у народа были свои счёты. Они бунтовали то против христиан, то против колдунов, то против жён Змея. Теперь днями и ночами по Змейгороду слонялась толпа оборванцев, представляющих угрозу для любого одинокого путника. Очень быстро они забыли о той победе, что принесли им колдуны, во главе с Всеволодом и старшими сыновьями Змея. И даже Ростислав теперь боялся показываться на глаза этой толпе и не выходил на улицу один. Единственным, кто хоть как-то мог справляться с этой толпой, был Евпатий. Многие в отчаянии крестились в христианскую веру и прониклись хоть каким-то уважением к богатырям и священникам. Что касается Айрата, то он после своего унижения и вовсе перестал выходить на улицу без крайней необходимости. Сутки напролёт он проводил в доме у Вячеслава, упиваясь вином, которого, благо, было ещё много. Никто не зал, что делать дальше, многие впадали в отчаяние. Лишь Евпатий создавал какую-то видимость движения, занимаясь всякими мелкими хозяйственными делами по расселению беженцев и их прокормке, пытался в условиях ужасного дефицита достать хоть что-то необходимое.

— Мы не должны так сидеть сложа руки, — говорил Ростислав своей матери, глядя на шагающую по улице толпу.

— Сейчас нужно лишь терпеливо ждать, — твердила Ольга.

— Чего ждать, мама? Отца больше нет, он не придёт к нам на помощь, а упыри подбираются всё ближе, и уже один их отвратительный вид пугает всех. Нужно прорываться, нужно убираться отсюда. Куда угодно, хоть на Сорочинскую гору, лишь бы подальше отсюда.

— Ты хочешь отдать им город? Отец бы этого не одобрил.

— Я уже не знаю, чего я хочу. Я хочу действовать, я хочу быть полезным, а не сидеть на месте. Так, чего доброго, я начну пить как Айрат.

— Только попробуй, — властно проговорила мать, но тут же смягчила тон. — Тебе просто нужно заняться делом, милый мой. Но у тебя нет необходимой власти, её сейчас ни у кого нет. Это только беженцы думают, что кто-то стоит у власти и обдирает их, обрекая несчастных на голод. Только порой они сами путаются и не знают, кого во всём винить. То тебя, то меня, то Евпатия.

— Ненавижу этого богатыря. Он так ведёт себя, словно он здесь самый главный. Будто мы для него — никто.

— Он просто делает то, что умеет. И если ты, сын мой, хочешь заняться делом, я советую тебе обратиться именно к Евпатию. Попроси у него чем-нибудь тебя занять. Предложи ему свою помощь.

— Хочешь, чтобы я выполнял поручения богатыря? Мама, я не узнаю тебя, что ты такое говоришь?

— Или можешь бездействовать, как Айрат или как Всеволод, который уже третий день не попадается мне на глаза. Видимо, боится, что я буду заставлять его что-то делать.

— Ладно, я пойду, так уж и быть, — решил Ростислав, — это лучше, чем сидеть и ничего не делать.

И, туго подпоясав свой балахон, он вышел на улицу. С ним отправилось несколько человек прислуги. С трудом они пробирались через толпу к деревянному кремлю, в большой терем рядом. Напрасно юный чародей думал, что у Евпатия будет по тише. Здесь он наткнулся на такой же шум, перетекающий в гул. В избе было множество народу, над которыми звучал гневный голос богатыря:

— Хлеба должно хватить! Чёрт бы вас побрал, даже в такое тяжёлое время вы умудряетесь воровать. Братцы, как же так можно?

— Не серчай, владыка, — потупил взгляд мужичок в простой рубахе и кожаном тулупе, — только хлеб этот был из закромов моего хозяина — волшебника Вячеслава. Он отдал только часть хлеба, а твои люди обчистили все закрома. Вот Вячеслав и велел мне выкрасть часть обратно.

— Так это Вячеслав хлеб украл? Ну собака, — пуще прежнего гневался Евпатий.

— Вячеслав сам не посмел бы, — нервно топтался на месте мужичок, — но с ни живёт владыка Айрат, сын Змея.

— Так это Айрат виноват?

— Я этого не говорил.

— Да чёрт бы вас побрал. Люди голодают, а они хлеб прячут. Ну ничего, с Айратом я ещё потолкую.

— Хочешь прокормить всю чернь в городе, Евпатий? — вмешался в разговор Ростислав, — а всех знатных людей оставить голодать?

— Ты? — удивился Евпатий, — чего тебе нужно?

— Сбавь тон, богатырь, ты говоришь с сыном Змея и победителем Инвисибия.

— Ты пришёл тягаться со мной? — смерил его презрительным взглядом Евпатий, — вчера при мне были похоронены три маленьких ребёнка. Три безутешных матери заливались слезами и просили у меня хлеба для других своих детей. А твой брат пьёт и ест в своё удовольствие.

— Не стоит слишком жалеть чернь, — отвечал Ростислав, но, вспомнив слова матери, сменил тон, — но ты прав, я поговорю об этом с Айратом. Я пришёл не для того, чтобы ссориться с тобой, я хочу помочь.

— Что ж, Ростислав, — вымолвил богатырь, провожая мужичка и закрывая за ним дверь, — если у тебя есть план, как накормить город, где достать корм для скота, где найти металл или орудия из металла, чтобы перековать их в оружие, то говори, я тебя внимательно слушаю.

— Я не знаю ничего этого, — говорил Ростислав, изо всех сил стараясь сдерживать себя, чтобы не уйти, — но я могу помочь одолеть упырей, или ты забыл, что у нас идёт война?

— Ах да, совсем вылетело из головы, — ядовито отвечал Евпатий, — и какой же у тебя на этот раз созрел план?

— Я хочу снова использовать Пафнутия. Знаю, в прошлый раз он предал нас. Но я уже понял, в чём ошибся. Чары отца слишком сложные. Но я стал их понимать. Отдай мне упыря, я знаю, твои богатыри уже разыскали его и заперли где-то в погребе.

— Это так. Он у меня. Но боюсь, колдуны больше не пойдут за тобой в бой. Хоть вы и заставили упырей отступать и преподнесли ту свою нелепую вылазку как победу.

— Это была победа.

— Пусть так. Но после той «победы» за тобой никто уже не пойдёт. Ни колдуны, ни, тем более богатыри.

— Теперь в этом нет необходимости, посадник. Пафнутий рассказал мне об одной интересной вещице. Это ключ, который открывает дверь в темницу. Слышал ли ты про каменную темницу, где бессмертный узник томиться, и кто откроет её, будет проклят во веки веков? Он один из двенадцати жрецов, сильнейший из них. Настолько сильный, что другие жрецы предали его, чтобы никто не был над ними лучшим. Они позволили волхвам спрятать его в темнице, а ключ забрали себе. Сейчас этот ключ у невидимки Инвисибия. Если мы выкрадем его, мы сможем угрожать всем упырям. И они вынуждены будут отступить и заключить с нами мир.

— Думаешь, Пафнутий с этим справится?

— Попробовать стоит. Если не получится, что мы теряем?

— Хорошо, я распоряжусь, чтобы его выдали тебя, — отмахнулся от него Евпатий. Ещё одна нелепая затея. Но мальчишка делал хоть что-то, в отличии от своего старшего брата.

Ростислав уже шёл по направлению к погребу, в котором сидел Пафнутий, как вдруг кто-то знакомым голосом окликнул его. Сын Змея обернулся и увидел Всеволода. Старый колдун был сам не похож на себя, казалось, он постарел на несколько лет, отпустил густую щетину с проседью, оделся совсем как бедняк, как человек из толпы.

— Всеволод, где ты пропадаешь? — спросил его Ростислав, когда они оказались в безлюдном переулке.

— Я предпочитаю действовать в тени, Ростислав, — отвечал ему колдун. Тьма — наша защита, не забывай этого. Всё это время я следил за нашими гостями, растворился в толпе, чтобы узнать её настроения. И они меня сильно расстроили. В городе готовиться восстание. И знаешь, против кого будет направлен гнев восставших? Против колдунов. Богатырей они не тронут, возможно, Евпатий заодно с ними.

— Евпатий хочет прибрать всю власть себе?

— Я этого не говорил, но это вполне возможно. Пока он просто намеренно закрывает глаза на действия бунтовщиков. Если чернь захочет сдать город врагу, Евпатий сможет их отговорить, а мы не сможем. Нужна помощь Айрата и волхвов. Я сейчас ищу способ заручиться их поддержкой. Но главное, не терять из виду чернь. Ну да ладно, я пойду, мне нельзя долго находиться рядом с тобой, а то они заподозрят, что я не один из них. Прощай, Ростислав.

— Прощай, Всеволод.

И они расстались, не обменявшись даже рукопожатиями. Ростислав продолжил свой путь в одиночестве. Он был рад, что Всеволод не бездействует, и всё же был очень встревожен его вестями.

Глава 17 Инвисибий

В следующий раз Ростислав увидел Всеволода уже в доме своей матери через пару дней. Теперь колдун был одет, как полагается его чину, только густая щетина с проседью выдавала в нём то, чем он занимался в последнее время. Чародей легко растворился среди беженцев, в этом ему помогли тёмные чары. Самое сложное заключалось в том, чтобы не попадаться на глаза своим знакомым, особенно богатырям. Теперь Всеволод делился тем, что ему удалось разузнать, а Ольга лишь хмурила лоб от его рассказов. Ростислав появился как раз вовремя, так как речь шла о его брате Айрате и его друге Вячеславе.

— Не добрые слухи ходят о них среди городской бедноты, — говорил Всеволод, — но нам это может пойти на пользу.

— Какие слухи? — спрашивал Ростислав.

— Говорят, он живёт с Вячеславом, как мужчина с женщиной. Видимо, один из сыновей Змея точно не сделает ему внуков. Я, конечно, сразу не поверил дурным слухам и решил сам всё проверить, понаблюдать за Айратом.

— И что? — впился в него любопытным взглядом Ростислав.

— Да ничего хорошего. Нежатся друг с другом, как влюблённые. Долго я на это смотреть не смог.

— Какая мерзость, — не выдержала Ольга.

Но Ростислав находил это забавным. Улыбка не сходила с его уст, и он даже закрывал рукой рот, чтобы не расхохотаться.

— Думаю, мы можем обернуть это нам на пользу, — продолжал Всеволод.

— И как же?

— Через Вячеслава мы сможем надавить и на Айрата. Вячеслав — колдун, а, значит, он должен поддерживать колдунов. Айрат подчиниться нашей власти, а вместе с ним и волхвы.

— Зачем нам это, Всеволод? — устало спрашивал Ростислав.

— Потому что иначе мы пропадём. Я много дней в страшной опасности для себя жил среди беженцев. Должен сказать, он живут в ужасных условиях, каждый день кто-то умирает, дети умирают с голоду. Люди в отчаянии, и больше всего винят в своих бедах хозяев города. Евпатий хитёр, как лис, он давно знает об этом, и не боится, потому что народ массово принимает христианство, они теперь единоверцы богатырей. А вот нам придётся туго, если мы не сплотимся. Христиане отлично сплочены. Их веры позволяет им переносить страдание, она обещает им справедливое посмертие и справедливый Божий суд в конце времён.

— Про какой ещё суд богов ты говоришь?

— Не про суд богов, а про Божий суд. Христиане верят, что однажды наступит время, когда все мёртвые воскреснут, и единый Бог будет судить их. Праведников он оставит в живых, а грешников низвергнет в пустоту. Поэтому упыри боятся Страшного Суда, как огня, и потому делают всё, чтобы его предотвратить. Стало быть, наша задача в том, чтобы Страшный Суд приблизить. А для этого надо начать воскрешать мёртвых. Твоей отец, Змей Горыныч мечтал этим заняться, когда снова завладеет Молнией. Но христиане считают праведниками только своих единоверцем. Твой отец смотрел на это несколько иначе.

— Сейчас почти вся городская чернь — это христиане, — тревожно вымолвила Ольга, — если они взбунтуются, то богатырей не тронут, а вот нас погубят.

— Да, это так, — согласился Всеволод, — Евпатий не знает, как остановить грядущий бунт, но он придумал, как самому избежать народного гнева.

— Если он сам с ними ни заодно.

— Лучший способ избежать народного гнева — это победить упырей, — рассуждал Ростислав, — а потом мы уже вычистим всю эту чернь из города.

— Легко сказать, — скептически улыбнулся Всеволод.

— Положитесь на меня. Я знаю, как заставить вурдалаков убраться отсюда.

— Расскажешь про свой план?

— Чем меньше людей о нём знает, тем лучше. Но я всё вам расскажу в своё время.

И с этими словами Ростислав, довольный собой, отправился к себе в покои. Теперь оставалось лишь дождаться ночи. Все части плана уже были осуществлены, всё, что необходимо было сделать, было сделано. Оставалось только ждать. Ростислав размышлял о своём брате Айрате и почему-то не ощущал к нему ничего, кроме насмешки. А ведь когда-то он боялся своего старшего брата и подчинялся его власти. Вскоре улица погрузилась во мрак, и юный сын Змея выбрался один из дома, рискуя наткнуться на каких-нибудь ночных злоумышленников. Ростислав укутался в плащ, под которым скрывалась плотная кольчуга. По тёмным дворами расхаживала городская чернь, наводя своим видом ужас на случайных прохожих. Ростислав закрылся плащом так, чтобы не видно было его лица, и в таком виде пробирался всё дальше от дома в одному лишь ему известном направлении. Он растворился во мраке, слился с ним, и теперь даже самый зоркий глаз не смог бы разглядеть его во тьме. Сын Змея был уже у городской стены, где принялся открывать тайный ход. Вскоре он оказался перед рвом, из которого доносилась ужасная вонь тлеющих мёртвых тел упырей.

— Ты здесь? — спросил, закрывая плащом нос, Ростислав.

— Да, я здесь, владыка, — послышался голос из темноты, а затем один из мертвецов во рву встал на ноги и вошёл в город. Это был Пафнутий — ручной вурдалак Змея Горыныча. Сколько лет он прожил в городе, посаженный на цепь, словно дикий зверь. Всем своим существом он вызывал у Ростислава отвращение, но сейчас упырь сделал всё, как нужно. Он вернулся, а, значит, не предал своего хозяина.

— Ты принёс, что я тебе велел? — спрашивал Ростислав.

— Принёс, — отвечал Пафнутий, доставая откуда-то из складки своей бедной одежды огромный ключ.

Ростислав спешно вырвал ключ у него из рук. С виду он был совсем обычным, но сын чародея чувствовал исходящую от него силу. Да, это был он, ключ от темницы Кощея Бессмертного — самого сильного и самого ужасного упыря и всех ныне живущих. Его сила пугала не только богатырей, но и чародеев и даже самих упырей, и все объединились против Кощея, а когда поняли, что его нельзя убить, упрятали его в каменную тюрьму, построенную специально для него. Ростислав не мог оторваться от этого ключа и чуть не забыл про стоящего рядом упыря.

— Ты молодец, Пафнутий, — проговорил сын Змея, — не забыл ещё свои колдовские навыки. Провёл самого Инвисибия. Ладно, закрывай потайной ход и пойдём.

Упырь покорно выполнил приказание. Но когда они стали приближаться к погребу, служившему темницей для Пафнутия, то возроптал.

— Владыка, прошу, не надо, — твердил он, — я сделал всё, как ты просил. Ты обещал, что освободишь меня.

Но Ростислав с силой втолкнул его в погреб.

— Как же ты стал жалок, Пафнутий. Рассказывали, что когда-то ты был грозным колдуном, а теперь, посмотрим на себя. Мерзкая скотина. Ты даже не сопротивляешься. Зачем тебе свобода? Тебе нравится рабство.

И с этими словами Ростислав опустил дверь погреба, а затем повесил на неё цепь. Сын Змея был доволен собой и направился домой. У него получилось, он справился, и теперь упыри непременно пойдут на мир на его условиях. В ту ночь Ростислав с трудом смог заставить себя заснуть, мысли роились у него в голове, словно пчёлы. Он представлял, как завтра пойдёт к Евпатию, во сне он видел свой триумф. Но сон его был оборван диким женским криком. Ростислав очнулся и рефлекторно схватился за меч. В доме кто-то был, это кричала его мать. Сердце тревожно заколотилось в груди юного чародея, он вспомнил про отчаянных беженцев, про которых говорил Всеволод, и готов был перерубить всех, кто посмеет посягнуть на его жилище. Но вместо плохо пахнущей черни Ростислав увидел в покоях Ольги тело матери, лежащей в крови в своей собственной постели, а над ней склонилось существо с перепачканным в крови ртом. Чародей на мгновение лишился рассудка, он дико закричал и набросился на не званного гостя. В момент Ростислав отсёк ему руку, и существо взвыло от дикой боли. Юноша лишь на мгновение взглянул на свою мать и тут же побледнел от ужаса, а затем, что было сил, закричал:

— На помощь!

Этот крик словно пробудил не званного гостя, и тот направился к выходу. Ростислав взглянул на него и к своему удивлению ужасу узнал в нём Пафнутия.

— Ты? — взревел от боли чародей, — что ты сделал?

— Вот видишь, я сопротивляюсь, — отвечал упырь, пытаясь улыбнуться, — не так уж я и ничтожен. Столько лет я сидел на цепи у твоего отца, словно пёс. Ты ещё не родился, когда я попал в рабство. Вы смеялись и издевались надо мной, когда были детьми. И теперь, ты, мальчишка, называешь меня рабом.

Пафнутий чему-то дико расхохотался, он уже не собирался убегать, хоть и был безоружен и без одной руки.

— Ты! — прокричал Ростислав, надеясь криком заглушить боль в груди, и от того крик был похож на рёв раненного зверя — ты умрёшь!

И одним ударом меча он отрубил ногу упырю. Тот упал на пол и беспомощно пополз. Ростислав с болью глядел на свою мать, она была мертва, покусана, убита, она не заслужила такой ужасной смерти. Это жалкое ничтожное создание уничтожило её. Ростислав отсёк ему вторую ногу. Ему нравилось смотреть, как мучается это существо. Но теперь Пафнутий даже не закричал.

— Вы все сдохните, — злобно шипел он, — вас всех убьют, никто не спасётся. Возмездие уже близко.

И снова лезвие меча ранило его. Ростислав не хотел его убивать, он хотел бесконечно мучить упыря, медленно разрезать его на куски. Когда в комнате появились люди, то даже бывалый воин Всеволод ужаснулся увиденному. На полу без ног и без рук корчился от боли вурдалак, а обезумевший Ростислав пил его кровь и наносил ему новые и новые порезы. С трудом чародея оттащили от его жертвы. Когда у Ростислава забрали меч, он заплакал, как ребёнок, он чувствовал непреодолимое желание убивать, он желал смерти всем, в особенности упырям. Вскоре рядом появился Всеволод и сел на землю рядом с осиротевшим юношей.

— Упыри нашли способ пробраться в город, — проговорил он, — как он попал сюда? Я слышал, что он сбежал.

— Нет, — дрожащим голос вымолвил Ростислав, — это я впустил его в город. Я убил собственную мать, я во всём виноват.

И снова он вскочил на ноги, желая добраться до упыря и снова и снова пытать его.

— Зачем ты выпустил его? — остановил его Всеволод.

— Зачем? — впился в него безумным взглядом Ростислав, — а вот зачем!

С этими словами он достал из складки одежды большой ключ.

— Это ключ от темницы Кощея Бессмертного. Он хранился у Инвисибия, наш лазутчик, эта тварь выкрала его для меня. Как я его заставил? Да никак, я не накладывал на него никаких чар, я просто пообещал ему свободу. Но я обманул его. Он не получил свободы. Я снова посадил его в погреб, и закрыл дверь цепью Он не мог выбраться оттуда. Как он выбрался?

И Ростислав побежал прочь от этого места. Его мир рушился, почва уходила из-под ног. Ростислав не мог здесь больше находиться. Всё теперь теряло для него всякий смысл, хотелось отправиться к Айрату — последнему своему близкому человеку, но вспомнилось всё, что произошло между ними, все эти смешные слухи. Ростислав побрёл прочь, в самые грязные кварталы города, где обитали недавно прибывшие беженцы, самые нищие и обездоленные. Здесь опасно было появляться без оружия, но сыну Змея было уже всё равно, жизнь была ему отвратительна и хотелось поскорее с ней расстаться. И всё же, никто не трогал, люди знали, что чародеи опасны и без оружия. Ростислав сел прямо в грязь возле одного из домой, сложил руки у себя на коленях, а голову положил на руки так, что взгляд его теперь был устремлён в ту самую грязь, на которой он сидел. Почему-то сейчас ему приятнее всего было видеть именно эту грязь. Ростислав снова и снова прокручивал в голове события последних суток, чтобы понять, в чём он допустил ошибку. План его казался ему безупречным, цель достигнута, о чём свидетельствовал металлический ключ в складке одежды, охлаждающий кожу там, где прикасался к телу. Сомнений не было, это был тот самый ключ. В чём же ошибка? Почему Пафнутий так поступил? Это было совершенно необъяснимо. И как он вырвался на свободу, кто его освободил? Цепь была прочной, сил упыря было не достаточно, чтобы её порвать. Ростислав вспоминал всё до мелочей и ненаходил ошибки в своих действиях. Кто-то специально освободил упыря. Но кто? Только один человек знал, где находится вурдалак, только один человек был в курсе этого плана. Ростислав вдруг словно очнулся ото сна и резко поднялся на ноги. Евпатий. Лишь одно имя сейчас было у него на устах. Богатырь, претворявшийся святым, решил таким подлым способом разделаться с ним. Много лет Евпатий служил Змею, он знал лично Никиту Кожемяку, и теперь заставил мерзкого упыря убить его дочь и жену Ратмира. В это трудно было поверить, но ноги Ростислава уже несли его к избе посадника. Он вспоминал о том, что по рассказам других, могло связывать Пафнутия и Евпатия. Когда-то они ненавидели друг друга. Оно и понятно, один перешёл от богатырей к Змею, другой, напротив, предал Змея ради богатырей. И всё же, их обоих объединяло то, что она были предателями. А Семён Гривна. Не спроста Евпатий позволил ему уйти и вести с собой часть богатырей, в то время как в армии Змейгорода каждый человек был на счету. Что, если Евпатий никогда не был верен Змею Горынычу? Что, если он всегда служил богатырям, и не признавал лишь Никиту Кожемяку? За последние 20 лет по почину Евпатия в городе было построено несколько христианских храмов, Змейгород заполнили богатыри. Они затаились и терпеливо ждали, когда Ратмир допустит ошибку, чтобы начать действовать. И они в тайне ненавидели Ольгу, дочь богатыря Никиты Кожемяки, ставшую женой Змея, да ещё и второй женой. Сам этот брак был оскорблением всему христианскому вероучению. Ростислав с силой сжал челюсти, теперь он видел общую картину. Всё сошлось, он нашёл виноватых и незаметно для себя оказался у себя дома.

Чародей потоптался какое-то место на пороге, но затем всё же решился войти. Он старался не смотреть на кровь на полу и в комнате своей матери. Её тела здесь уже не было, его унесли, видимо, волхвы, который готовили его к похоронам. Дом теперь опустел, здесь не было никого. Ростислав вдруг почувствовал, что невероятно проголодался, с самого пробуждения он ничего не ел. Только это заставило его войти в дом. Ему нужно было набраться сил, нужно было подготовиться. Чародей спешно перекусил, а затем стал готовиться к битве. Он надел кольчугу, обвязал её ремнём с чародейским мечом, спрятал в сапоге кинжал. Щит брать не стал, это было бы слишком заметно. Нужно было незаметно подкрасться к Евпатию и ударить его со спины. Ни о какой чести Ростислав уже не думал. Он знал, что не справится с богатырём в честном поединке, но он жаждал крови и отмщения, причём немедленного.

— Евпатий! — злобно прорычал он и вышел во двор. Но тут Ростислав заметил, что холодный металл уже не охлаждает его кожи. Ключа не было при нём. Чародей оставил его на столе. Он вернулся домой. Нельзя было оставлять ключ здесь, ради него были принесены такие великие жертвы. Но, вернувшись, Ростислав обнаружил, что ключа на столе не было. Он точно помнил, что оставлял его здесь, когда переодевался.

— Кто здесь? — угрожающе проговорил Ростислав и достал меч. Определённо, в доме кто-то был. Ростислав никого не видел. Нужно было искать следы ауры, но он был ещё не инициированным чародеем, многое из чародейского искусство было ему недоступно. Лишь одно могло сейчас помочь ему получить силу, доступную лишь взрослому инициированному чародею. И, закрыв глаза, Ростислав произнёс:

— Великий бог Симаргл, я приношу эту жертву тебе, помоги же найти её, дай мне увидеть тайные знаки.

Когда Ростислав открыл глаза, мир был уже другим. Он играл разными тихими звуками и всякими знаками, на которые обычное зрение не обращало бы внимания. Чародей видел вещи, которые теперь находились не на своём месте, которые кто-то случайно сместил, слышал шорох шагов на званного гостя. Теперь Ростислав старался дышать и перемещаться как можно тише. Он уже не обращал внимания на кровь на полу и на стенах. Следы привели его к лестнице на чердак и вели дальше наверх. Ростислав стал подниматься. Подняв крышку, он оказался в пыльном помещении с усыпанным опилками полу. Ростислав встал в полный рост и огляделся. Здесь никого не было. Но Ростислав слышал чьё-то тяжёлое дыхание прямо над собой. Он поднял взгляд, но не увидел ничего. Нервный холодок пробежал у него по спине. Ростислав стал догадываться, и то, что он понимал, повергло его в ужас. А затем сверху что-то рухнуло. Часть крыши вместе с балкой обвалилась прямо на голову Ростиславу. Сын Змея отскочил в сторону, и, превозмогая боль, оглянулся. Существа здесь уже не было. Ростислав спрыгнул вниз, теперь он до боли сжимал эфес меча у себя в руки, ощущение неминуемой гибели и вместе с ним жажда отмщения захватили его.

— Проклятый невидимка, это ты, — прокричал сын Змея как можно громче, чтобы кто-нибудь с улицы мог его услышать. Это ты освободил Пафнутия. Ты проник в городе вместе с ним. Ты убил мою мать.

— Да, это был я, — послышался низкий голос, издаваемым самим пространством, — я же сказал, что вы пожалеете о своём предательстве. Ты, правда, оказался слишком внимательным. Я думал, что ты убьёшь Евпатия. Ведь всё указывало на него. Ты готов был уже совершить убийство и развязать войну между колдунами и богатырями. После этой войны, упырям уже не составило бы труда войти в город. Ну да ладно, ты не единственный чародей в городе. Есть и другие. Пафнутия допрашивать бесполезно, он уже мёртв, так что всё равно виноват будет Евпатий.

— Ты убил мою мать! — изо всех сил сдерживал слёзы Ростислав. Теперь страх смерти отступили и на его место пришла жажда мести. Упыри боялись света солнца, и потому Ростислав принялся открывать ставни, закрытые ещё со вчерашнего вечера. В горнице становилось всё светлее, но тут чародей заметил какое-то движение, а затем почувствовал сильный удар по спину. Когда он обернулся, то увидел висящий в воздухе ухват. Ростислав попытался атаковать, но получал лишь удар за ударом, в комнате всё уже перевернулось вверх дном, столы и лавки были разбросаны. Одну лавку чародей поднял и швырнул во врага, тот упал, но быстро исчез из виду, оставив на полу ухват. Ростислав бросился за ним, размахивая мечом во все стороны, но тут почувствовал удар чем-то тяжёлым по руке. Клинок рухнул на землю, чародей остался безоружным. Не мешкая ни секунды, Ростислав достал из сапога кинжал и продолжил нападать. Он не думал о боли, не думал о страхе, он лишь пытался выжить. Чародей мог чувствовать лишь ауру своего противника, который всё время перемещался с места на место. Ростислав был так молод и не опытен, слишком поздно он понял, что упырь лишь выматывал его. Когда чародей уже выдохся, кто-то с силой вырвал кинжал из его руки. Ростислав.

— Будь ты про….- не успел договорит сын Змея, сталь кинжала проникла к нему в живот, и он рухнул на пол, согнувшись пополам от ужасной боли.

— Ну вот и всё, мальчик. Теперь этой мой город. Я буду править здесь, когда вернётся Кощей Человечный. Здесь я создам своё княжество. В тебе есть потенциал, и мне даже жаль тебя убивать.

Ростислав с ужасом наблюдал, как в считанные секунды кольчуга его окрасилась в красный цвет. Он умирал, и не мог в это поверить. А упырь меж тем, наконец проявился и стал видимым. Длинные белые волосы его были слегка растрёпаны, лицо совсем как у человека, только полное ненависти и брезгливого отвращения.

— Пожалуй, я дам тебе выбор, — продолжал Инвисибий, — если хочешь, можешь стать подле меня, как один из моих приближённых. В тебе много тьмы, я это вижу. Хоть ты и боишься ещё этой тьмы. Ты можешь стать очень сильным упырём, ты будешь жить долго и превзойдёшь по славе своего отца и деда.

И что-то в Ростиславе надломилось от сладких речей невидимки. Сейчас он готов был ухватиться за любую соломинку, которая спасла бы его жизни. Но образ матери, замученной упырями, не покидал его. Чародей колебался.

— Хорошо, — выдавил, наконец, из себя он, — давай.

Ростислав заметил, как изменилась аура упыря, как она стала пульсировать желанием. Красная пасть, жаждущая крови, приближалась к его лицу. Ещё мгновение, и белые клыки вонзятся в шею чародею, и тогда пути назад не будет. И тут какая-то сила поднялась в Ростиславе, он почувствовал жжение отцовского амулета у себя на шее, боль вдруг отступила. Чародей схватил Инвисибия за затылок, притянул к себе и с отчаянным криком вынул нож из раны и вонзил его прямо в живот врагу. От неожиданности упырь вскрикнул и отскочил в сторону.

— Глупый мальчишка! — прокричал он, — ты заплатишь за свою глупость, теперь ты умрёшь мучительной смертью. Ты никогда не станешь таким как я.

— Это уж точно, — засмеялся вдруг всё ещё истекающий кровью Ростислав, — отец давно научил меня чарам, которая делают мою кровь ядовитой для упырей, чтобы упырь, покусавший меня, погиб, как погиб бы и я от укуса.

— Это чары для глупцов, — вымолвил в ответ Инвисибий, — такие упыри как я чуют на вкус отравленную кровь и выплёвывают её, не проглатывая. Так что ты бы сдох, а я бы остался жить.

— Верно, — продолжал чему-то улыбаться уже побледневший Ростислав, — поэтому я пошёл другим путём. Ведь на том кинжале тоже была моя кровь, и теперь он в тебе.

— Что? — в ужасе подскочил на ноги Инвисибий, с силой вытащил из себя нож и отбросил его в сторону.

— Нет, этого не может быть, — вымолвил он, — ты, мальчишка, никогда бы не смог убить бессмертного.

Но тут ноги его подкосились, упырь рухнул на пол и согнулся от страшной боли.

— Ты был прав, — продолжал Ростислав, — я хорошо постиг тьму, поэтому я знаю, как убивать её самые страшные порождения. Колдуны во все времена были самыми лучшими убийцами упырей.

— Будь ты проклят, — хрипел упырь, всё ближе подползая к сыну Змея, лежащему в луже собственной крови. Ростислав тоже пытался ползти, но он был слаб, а клыки умирающего верховного жреца приближались к нему. Инвисибий, ученик вампирского бога, проживший много столетий на земле, умирал, и перед смертью он хотел передать свою силу последнему человеку, который станет его учеником, и сохранит память о нём, когда дух упыря поглотит тьма. Ростислав ещё сопротивлялся, но сил у него почти не осталось. Он закрыл глаза. Будь, что будет, он устал, смертельно устал сопротивляться.

Глава 18 Пробуждение зверя

— Когда я вырасту, я стану таким как ты, — говорил 13-летний Ростислав, и его отец лишь улыбался в ответ. Они прогуливались по городу, Змей внимательно осматривал свои владения, а сын сопровождал его.

— Каким таким? — спрашивал Ратмир.

— Сильным, чтобы меня все боялись.

— Тогда это не сила, сын мой, это тирания.

— Пусть так. Чем плоха тирания?

Ратмир лишь улыбаясь смотрел на своего подростка-сына.

— Запомни, Ростислав, у тирана много власти, но он лишён самого главной привилегии — сомневаться в себе. Да, да, это очень важно. Сильный человек сомневается во всём, ни что не воспринимает на веру. Если он доверяет кому-то, то точно знает, почему, он редко кого называет другом, но потому его дружба всегда высоко ценится. Люди ценят всё редкое. Даже золото. Монеты делают из золота, но только потому, что они редкие. Но что такое настоящее сомнение, если человек не может сомневаться в себе? А именно этого и лишён тиран. У него нет права на ошибку, он не может оступиться, не может быть в чём-то не уверен. Тираны никогда не бывают свободны.

— Как же тогда быть? Сделать всех равными? Но ты же не равен другим, ты сильнее. Разве это не тирания?

— Я сильнее всех, но я правлю ни один. К тому же, я часто отсутствую в Змейгороде. Настоящая сила и власть — это когда рядом стоит равносильный тебе и равный тебе по власти. Но если ты всех будешь называть равными и своими друзьями, чего стоит тогда такая дружба? Она как медная монета, её можно сделать много, но золото всё равно будет дороже. Власть — это золото, но далеко не всегда золото — это власть.

— Тогда я хочу стать равным тебе, — тут же нашёлся Ростислав. Ратмир, улыбаясь, лишь толкнул его в плечо, и сын улыбнулся в ответ.

— Ты станешь, сын мой, однажды ты станешь, я в это верю. А ещё Айрат, и другие мои сыновья. Вы будете так же сильны, как я, но вы будете равны друг другу, и именно поэтому вы будете выше всех остальных. Сила — это способность не только быть выше других, но и способность признавать силу в другом, равную себе или даже выше своей.

Его бездыханное тело горожане несли на руках, несмотря на то, что одежды его были перепачканы холодной кровью. Всеволод, бежал, расталкивая всех, чтобы убедиться, что слухи не лгут. И он увидел мальчишку, почти ещё ребёнка, юного и мёртвого. А в его избе лежал мёртвый вурдалак. Инвисибий, верховный жрец упырей был мёртв. Ростислав сделал то, что прежде было под силу лишь Змею Горынычу, хоть и заплатил за это собственной жизнью. И теперь сын Змея стал героем. Слишком поздно к нему пришли на помощь. Кто-то услышал громкие крики, доносившиеся из избы, кто-то увидел обрушившуюся часть крыши дома. Пока сообщили куда следует и собрались на помощь, юный чародей истёк кровью. Его тело отнесли в избу Змея Горыныча, сын был достоин высших почестей после смерти. Вскоре избу стали заполнять знатные горожане, всем хотелось взглянуть на тело героя. Забежал взволнованный Айрат и столкнулся взглядом с Всеволодом.

— Это правда? — спросил он.

— Правда, — отвечал ему колдун.

Но Айрат должен был убедиться, он приоткрыл дверь и увидел на лавке обнажённое тело брата, которое волхвы отмывали от крови. Но тут один из волхвов открыл дверь и вышел к гостям. Айрат вынужден был отступить.

— Он мёртв? — не нашёлся больше ничего спросить старший сын Змея.

— Нет, он не мёртв, — отвечал волхв, и все сидевшие на лавках от удивления поднялись на ноги.

— Так он жив? — снова спрашивал Айрат.

— Нет, он не жив, — отвечал волхв, — он ни жив и ни мёртв, но что-то между этим. Мы думали, он не дышит и сердце его не бьётся. Но теперь мы обнаружили, что он дышит, но очень тихо, сердце его бьётся, но очень медленно. Он почти мёртв, скорее даже мёртв, чем жив, но он ещё может очнуться.

— Как такое возможно? — недоумевал Всеволод.

— Есть такие глубокие формы сна, когда человек почти мёртв, — пояснял волхв, — в древности были волшебники, которые могли так спать много лет, пока их кто-нибудь не разбудит. Говорят, даже, что первые волшебники не умирали, а всего лишь засыпали глубоким сном, чтобы однажды проснуться, когда найдётся тот, кто сможет их пробудить.

— Так он очнётся или нет? — интересовался Айрат.

— Не знаю, мы сделаем всё, что в наших силах. Он сейчас между мирами. Он может умереть и может выжить с одинаковой вероятностью. Обычно тоже самое происходит с человеком после того, как его покусает упырь. Но если бы Ростислава покусал упырь, он бы умер, в его крови есть ядовитые чары. К тому же, на его теле мы не обнаружили укусов. Мы проведём необходимые ритуалы, а дальше нам останется только ждать. Но даже если он очнётся, он уже никогда не будет прежним.

Айрат словно расстроился словам волхва и тут же покинул избу.

— Поставьте его на ноги, — вымолвил Всеволод, глядя прямо в глаза волхву, — он нужен нам, как живое знамя. С ним мы сможем одолеть упырей.

— Мы постараемся, — ответил лишь волхв.

И Всеволод так же оставил их. Почти бегом он догнал уходящего Айрата.

— Ростислав — достойный сын своего отца, — заговорил колдун. — Если ты объединишься с ним, вы вместе смогли бы стать полноценными правителями Змейгорода. Вы могли бы попрать самого Евпатия, объединить город под своей властью и одолеть упырей.

— А я думал, вся власть в городе сейчас в твоих руках, — отвечал ему Айрат, не оборачиваясь.

— Сейчас ни у кого нет власти в городе. Но толпа на стороне Евпатия, он готовит восстание, чтобы убрать нас.

— Возможно, — отвечал лишь Айрат, — но пусть сначала мой братец придёт в себя, и посмотрим, что от него останется, если он очнётся.

После этих слов он ускорил шаг. На другой стороне улицы его ждал юный Вячеслав. Эти двоя в последнее время были неразлучны, и, не смотря на все слухи, что ползли о них в городе, не боялись появляться вместе на людях. Всеволод кивнул головой Вячеславу в знак приветствия, тот едва заметно кивнул в ответ, а затем старый колдун отвернулся и пошёл в другую сторону. Если Ростислав не очнётся, придётся подчиниться этим двоим, всё же лучше, чем подчиниться Евпатию.

А в это время волхвы пытались пробудить Ростислава. И он начинал видеть сновидения. Это были ужасные кошмары. Волхвы специально пробуждали в нём самые страшные воспоминания, чтобы кошмар заставил его проснуться. И Ростислав снова и снова видел Инвисибия, но теперь он был ни один. Со всех сторон нападали тени, такие же невидимые, как и их вождь. Ростислав проснулся, тяжело дыша, в холодном поту. Он поднялся с кровати и машинально позвал мать. Он был совсем один, никто не откликнулся ему. Ростислав вышел из комнаты и к своему ужасу обнаружил, что стоит босыми ногами в крови, залившей повсюду пол. Но вот здесь стали появляться и следы других ног. Кто-то невидимый приближался, их было много, они были повсюду, а кровь уже капала с чердака, покрывала стены, потолок. Ростислав был весь в крови, он закричал, что было сил и пробудился. Теперь он лежал на полу. Вокруг него стояли какие-то люди, судя по всему чародеи. Ростислав удивился тому, что не утратил силу, подаренную ему Симарглом, он по-прежнему чувствовал чужую ауру так, будто был инициированным чародеем.

— Вы волхвы, — сообразил Ростислав.

— Верно, — ответили ему чародеи.

Ростислав, шатаясь поднялся на ноги, на животе была видна глубокая кровоточащая рана. От боли чародей согнулся и снова упал на пол. Боль казалась невыносимой, живот скручивало, голова кружилась, а в окна смотрели какие-то страшные клыкастые рожи. Какие-то тени скользили по полу и по стенам, они были повсюду, они окружали. Ростислав пытался вырваться, но их было слишком много. Вскоре всё исчезло, осталась только тьма, холодная и беспросветная.

— Не-э-эт!

Он очнулся, сердце бешено колотилось в груди. Оружия не было, он был один, обнажённый, в постели, в тёмной комнате. Ростислав прикоснулся к животу и обнаружил, что его рана уже затянулась, оставив лишь уродливый шрам, причиняющий боль при каждом прикосновении. Чародей судорожно стал ощупывать себя. Он был жив, он существовал, он не умер. Дикий хохот вырвался из его груди, а затем дверь со скрипом открылась и с горящими свечами сюда вошёл слуга.

— Владыка пришёл в себя? — спросил он.

— Скажи, я в нави или в яви? — на всякий случай спросил Ростислав.

— Владыка находится в доме своего покойного отца, владыки-Змея.

— Ах вот как, — снова расхохотался Ростислав, — значит, я победил, а этот упырь сдох. Значит, моя мать отмщена. Как долго я спал?

— Три дня, владыка.

— Какое сейчас время суток? День или ночь?

— Глубокая ночь, владыка.

— Принеси мне одежду и оружие, я хочу прогуляться.

Слуга выполнил его поручение, а сам побежал докладывать волхвам о случившемся. Ростислав не мог больше спать, он не хотел ни мгновения оставаться здесь. Все увиденные за время долгого сна кошмары ещё преследовали его. Но лишь Ростислав оказался на улице, у него закружилась голова. Тени были повсюду, они шептались, они прятались, ожидая подходящего момента, чтобы напасть. Ростислав облокотился о стену, пытаясь отдышаться. В доме было безопасно, но ему хотелось идти вперёд, не смотря на поджидающих его повсюду врагов.

— Я — сын Змея Горыныча, внук Никиты Кожемяки. Я убил вашего вождя, и я вас не боюсь.

И, сделав над собой усилие, он, шатаясь, двинулся вперёд, капюшон его узкого балахона скрывал его лицо, в руке был обнажённый чародейский клинок. Идти было невероятно тяжело, Ростислав толком не знал, куда он идёт, но свежий воздух и сила воли постепенно приводили его в чувства. Он был жив, он был победителем и был героем. Теперь никто не посмеет усомниться в его власти, он сделает так, как мечтала его великая мать. Тени долго шептались и не решались нападать, но вот две из них отделились от стены и направились прямо к несчастному путнику.

— Чародей, что ты забыл здесь ночью с мечом? — спросила одна из них.

— Кто ты тень, и что тебе нужно? — спросил в ответ Ростислав.

— Тень? Для тебя я всего лишь тень? Я — честный землепашец, но мои дети голодают, пока вы — враги христианской веры, набиваете свои животы.

— Жалкий холоп, я проливал за тебя свою кровь и третьего дня прикончил одного из вождей упырей.

— Если бы не Змей Горыныч, упыри никогда не пришли бы сюда и не разорили бы мой хутор. Это вы, чародеи во всём виноваты.

— Ты заплатишь за свою дерзость, я прикончу тебя.

— Пойдём, — заговорила вторая тень, — он убьёт нас, посмотри, у него меч.

Первая тень колебалась. Ростислав наступал, и тени стали жаться к стене.

— Вы никуда не уйдёте. За свою дерзость вы поплатитесь головами.

Стоило ему это сказать, как в темноте показалась сталь острых кинжалов. У теней не было выхода, им оставалось лишь нападать. Но у их противника был меч, и подобраться к нему было не так-то просто. Ростислав знал, что теней больше, чем две, голоса доносились отовсюду, не понятно было, что они говорят, нельзя было от них отвлечься, они словно раздавались в голове. Чародей схватился рукой за голову, лицо его исказилось к гримасе боли, тело опять захватила слабость. Кинжал снова проник в живот. Ростислав уронил меч и упал на землю. Он снова истекал кровью, а тени уже скрылись в переулке и шептались там.

Утром толпа зевак собралась на площади. Были здесь и знатные люди, и простой народ. Все пришли увидеть, как чародеи мучают двоих беженцев. Палачи начали с того, что притащили одного из несчастных, уже избитого и тяжёлым молотом один за другим переломали ему пальцы. Но это было только начало страшной казни. Юный длинноволосый чародей с безумными глазами руководил казнью, но, очевидно, этого ему было мало, он хотел сам принять в ней участие. В толпе появился и Евпатий, заступник всех больных и бродяг. К этому времени со спины одного преступника уже сняли кожу, а на руке второго перебили все пальцы.

— Что здесь происходит? — набросился на палачей богатырь

— Казнь, — отвечал ему Ростислав так, чтобы все слышали. Казалось, он даже ждал этого момента.

— Вчера ночью эти люди напали на меня. Наш город радушно принял их, предоставил им убежище, даже позволил им исповедовать свою веру. И вот как они отплатили мне, сыну Змея Горыныча.

— Напали, говоришь? — прорычал Евпатий, наступая на мальчишку, — а ты можешь это доказать?

— Они ранили меня, — отвечал сын Змея, — и лишь амулет моего отца спас меня. Мои раны заросли быстро, но следы их ещё остались.

И с этими словами он задрал свою рубаху, и все увидели два свежих красных шрама на животе.

— Я знаю этих двоих, они никогда бы не напали сами на колдуна.

— Мы лишь хотели поговорить! — прокричал бродяга с перевязанной рукой, — он сам напал на нас.

— Хочешь назвать меня лжецом, богатырь? — произнёс Ростислав, опустив руку на эфес меча.

— Я хочу сказать, что твой отец меня назначил вторым после себя. Меня, а не тебя, змеёныш.

Глаза Ростислава вспыхнули. Казалось, вся толпа замерла в ожидании, на их глазах решался великий спор. Вдруг Ростислав подошёл к одному палачу, и все подумали, что он распорядился о том, чтобы несчастных отпустили. Но колдун взял в руки топор, а палачи притащили бродягу и положили руку на пень. Евпатий взялся за эфес меча, но у него на пути встало несколько колдунов. А Ростислав в это время с силой рубанул по плечу преступника. Брызнула кровь, но рука осталась на месте. Ещё удар, Евпатий услышал, как что-то хрустнуло.

— Боже, прошу, помоги. Боже, — кричал несчастный.

Ростислав в ярости бросил топор, схватил руку и оторвал её.

— Эту руку он поднял вчера на меня, — прокричал перепачканный в крови колдун. На нём не было маски палача, и потому лицо было перепачкано чужой кровью так же, как и одежда. Отрубленную руку Ростислав швырнул в ноги Евпатию. Богатырь в гневе отвернулся и пошёл прочь. Ростислав же поднял с помоста брошенный топор.

— Прошу, прошу, — твердил несчастный беженец, когда палачи хладнокровно положили его голову на пень. В этот раз жертве повезло, голову колдун отсёк ему с одного удара. Евпатий почти бегом уходил с этого ужасного места. Он видел много смертей, побывал во множестве сражений, и всё же теперь чувствовал тошноту. Этот мальчишка был воистину ужасен, он превратился в настоящего монстра. Богатырь стремительно шёл к своим покоям, он чувствовал, как у него разболелось сердце, которое в последнее время часто его беспокоило. Помогала настойка, сделанная волхвами, но до неё ещё нужно было добраться. С трудом, опираясь на стены домов, Евпатий доковылял до своих покоев и выпил живительной настойки. Силы медленно начали к нему возвращаться, но стоило ему отдышаться, как раздался стук в дверь.

— Войдите, — произнёс Евпатий, и в его покоях очутился рослый юный паренёк, в котором легко можно было узнать слугу Ростислава.

— Что тебе нужно? — спросил богатырь

— Мой владыка велел передать, чтобы я сказал…, сегодня вечером он собирает военный совет. И он сказал, что хочет видеть там Евпатия.

— Хорошо, я понял, скажи, что я буду.

И взволнованный слуга убрался прочь. Мальчишка что-то задумал, но как узнать, что на уме у безумца? Ростислав стал непредсказуемым, и потому был очень опасен. Именно поэтому Евпатий согласился на эту встречу и уже вечером с тремя богатырями отправился в думскую избу. Ростислав был уже здесь, а также Айрат, Всеволод, и многие другие колдуны и чародеи.

— О, Евпатий, рад тебя видеть, — проговорил Ростислав, — надеюсь, ты простишь мне смерть тех двух холопов. Толпа становится неуправляемой, голод лишил их остатков разума, поэтому их необходимо было проучить.

— Ты позвал меня только для этого, чтобы извиниться? — спросил Евпатий, усаживаясь на лавку рядом с Айратом.

— Не только, — отвечал Ростислав, — я хотел обратиться к посаднику этого города с предложением. Я, как убийца вождя упырей — Инвисибия, хочу возглавить змейгородское войско, выступить против вурдалаков и навсегда покончить с ними. Все колдуны уже согласились.

— Что ж, это разумно, — вымолвил Евпатий, — после смерти Инвисибия упыри ослабли, нужно нанести удар, чтобы опробовать их силы.

— И да, перед походом мы хотим принести жертву богам.

— Убивать скот, когда город голодает? — возмутился богатырь, — Да вы все сошли с ума. Народ взбунтуется, он не стерпит этого. Айрат, скажи хоть ты ему.

Но Айрат лишь опустил глаза.

— Народ — это ты, — продолжал Ростислав, — добрую половину своих беженцев ты уже обратил в свою веру. Если ты велишь им молчать, он будут молчать.

— Змей Горыныч запретил приносить жертвы богам в Змейгороде.

— Он мёртв. Он мог сражаться без помощи богов, мы не можем. Победить Инвисибия мне помог Симаргл. Если бы не он, я был бы уже мёртв, а невидимка до сих разгуливал бы по Змейгороду. Перед смертью он поделился со мной своими планами. Знаешь, кого он хотел обвинить в смерти моей матери? Тебя, Евпатий. Будто бы это ты выпустил Пафнутия на свободу. И если бы я не открыл правду, все бы действительно подумали бы на тебя. Невидимка хотел перессорить всех нас. Но я и Симаргл помешали ему. Мы должны отблагодарить Симаргла.

— Делай, что хочешь, — лишь тяжело вздохнул Евпатий, — если все поддерживают тебя, то кто я такой, чтобы быть против? Надеюсь, Бог простит нам наши тяжкие грехи.

— Вот и ладно, — злобно улыбнулся Ростислав.

Глава 19 Смородина

Вёсла с плеском рассекали водную гладь, раз за разом продвигая деревянную лодью всё дальше на пути к цели. Корабль давно уже вышел на большую воду, и теперь проплывал по могучей русской реке, известной как Итиль, позже её станут называть Волгой. Берега Итиля были здесь лишь тёмно-зелёными полосками, слитыми с линиями горизонта по бокам. Доплыть вручную до берега здесь едва ли представлялось возможным. И это серьёзно тревожило упырей, привыкших бояться воды. Красибор заметно нервничал и оглядывался по сторонам. Лишь Будислав был спокоен. С ним был меч, позволяющий летать, который мог поднять его с самых страшных водных глубин.

— Не пора бы нам сойти на берег, поохотиться? — обратился Красибор к вождю.

— Даже в двух шагах от бессмертия ты продолжаешь думать о крови? — упрекал его Будислав, — глядя на тебя, я начинаю сомневаться, что тебе нужно бессмертие. Ведь на протяжении всей вечности нам всё время нужна будет кровь. Вряд ли кто-то откажется от удовольствия, к которому так привык. Но ведь так мы истребим всё живое на земле, а что дальше?

— Да ты, я смотрю, Будислав, сомневаешься в наших целях.

— Возможно, но у меня всё равно нет права на сомнение. Ведь я давно уже не принадлежу себе, ведь я такой же как вы, одержимый жаждой кровью упырь.

— Я рад, что ты это понимаешь, — безобразно ухмыльнулся Красибор, — но в таком случае, может быть, прислушаешься к равным себе и позволишь нам сойти на берег, чтобы поохотиться?

— Вы спрашиваете моего разрешения? Но разве я вправе вам запрещать?

Чем ближе они подходили к реке Смородине, тем печальнее становился Будислав. Страшные сомнения терзали его душу, и он заглушал их лишь убеждением, что действует не по своей воле. Да и не должен действовать по своей воле. Он был лишь один из многих, равный всем…людям. Но что такое люди? В упырях есть много от людей, но есть много и от скота. Почему же одних животных можно считать скотом, а других непременно стоит называть людьми? И являются ли упыри людьми? Вопросы атаковали разум Будислава и терзали его душу. Он заполучил меч-Молнию, осуществил свою заветную мечту, но почему-то не было в его сердце ликования, душа его была словно отравлена страшным ядом.

А лодья меж тем пристала к берегу, и упыри бегом вырвались на сушу. Вскоре все растворились в чащобе леса, оставив своего вождя одного. Но Будислав почему-то был только рад этому. Он даже поймал себя на мысли, что бы был рад, если бы упыри не вернулись совсем. Но без них у него не было бы уже никакой цели. Незачем куда-то плыть, незачем чего-то добиваться, незачем даже пробуждаться по утрам. Было время, когда Будислав всегда знал, зачем пробуждается, не зависимо от того, нужно это кому-то или нет. Но сейчас тьма поглотила его душу, оставив внутри лишь огромную пустоту, которую нечему было заполнить. И Будислав терпеливо дождался возвращения упырей. Но когда они вернулись, вождь заметил, что что-то не так, они возвращались не с добычей, они с криком убегали, полные страха. Будислав достал своей меч из ножен, а вскоре увидел первого врага. Огромный двуногий волк гнался за упырём, словно за зайцем, пытаясь схватить его своими мощными челюстями. Оборотни. Будислав рванул в лес. Некоторые упыри уже беспомощные валялись на земле, а оборотни когтями и зубами рвали их плоть. Другие, и в их числе Красибор, словно кошки взгромоздились на деревья, где враги не могли их достать.

— Деритесь, трусливые твари, — скомандовал Будислав и тем самым привлёк к себе внимание волков. Сразу трое оборотней устремились к нему. Но Будислав буквально воспарил над ними и отрубил когтистую лапу волка, который подпрыгнул с земли, пытаясь его достать. Оборотень взвыл от боли и отполз в сторону. Будислав спустился на землю и с невероятной ловкостью разделался ещё с двумя врагами. Теперь другие упыри стали собираться вокруг своего вождя, вооружаясь пиками. Оборотни нерешительно пытались нападать, но теперь каждую их атаку отражало организованное стадо вурдалаков. И волки отступали, а затем снова шли в атаку. Некоторых упырей они всё же доставали из кучи и разрывали на части, прочие от этого лишь ещё сильнее жались друг к другу и держали оборону.

— Их слишком много, — говорил Красибор, уже соскочивший с дерева и затаившийся за спиной у вождя.

— Ну, разумеется, — лишь отвечал Будислав, — неужели ты думал, что Змей Горыныч был единственным оборотнем на службе у богов? Или ты полагал, что Симаргл просто так, без боя подпустит нас к источнику бессмертия?

— Я вообще стараюсь по меньше думать, с тех пор как стал упырём. Иначе можно сойти с ума.

— Ты чертовски прав, друг мой! — захохотал Будислав совсем как безумный и вдруг отделился от своих собратьев и в одиночку пошёл на оборотней. И волки отступили перед ним. Те, что были сильнее, пытались атаковать, но погибли или были ранены от ударов Молнии.

— Не стоит бояться. Скоро мы все будем бессмертными, — восклицал вождь. И вскоре оборотни исчезли с берега, забрав своих раненых.

— Полагаю, никто не хочет остаться? — спросил Будислав, — отлично, тогда поплыли, скорее же.

И упыри послушно забрались в лодью и начали грести. Они плыли и плыли, и беспрекословно слушались своего вождя, пока в них ещё был жив страх, испытанный от встречи с оборотнями. К сожалению, у вурдалаков была короткая память, и вскоре они снова возроптали.

— Ну, когда же мы уже прибудем? — беспокоился Красибор, — ты точно знаешь, куда нам следует плыть?

— Я чувствую это. Меня не проведёшь, Красибор. Мы уже совсем близко.

И вот, наконец, Будислав отдал, пожалуй, сам абсурдный приказ в своей жизни:

— Привяжите меня и себя к лодке, так, чтобы никто не уплыл, когда мы пойдём ко дну.

— Шутишь, вождь? — улыбнулся Красибор.

— Нет, это не шутка. Живо, выполняйте.

— Ты сошёл с ума, хочешь обречь нас на вечные муки?

Но в ответ Будислав схватил Красибора за горло и принялся душить. Упырь изо всех сил сопротивлялся, но хватка вождя была крепка, как никогда. И вскоре вурдалак лишился чувств, а, может, и вовсе скончался.

— Выполняйте! — приказал Будислав, и лицо его было полно ярости. И упыри решили не спорить, ведь, в конце концов, этот приказ распространялся и на их вождя. Они привязали его, Красибора и друг друга. И всё же, нашлись такие, которые не стали опутывать себя верёвками, когда остальные были уже привязаны.

— Тем хуже для вас! — проговорил лишь вождь.

И тут лодка вдруг наклонилась и застыла на месте. Само течение словно остановилось, и прямо посреди спокойной водной глади возникла воронка.

— Мы уже близко. Я принёс человеческую жертву, чтобы открыть проход. Думал, ты, Красибор, не сойдёшь за жертву. Но, видимо, ты всё-таки человек.

Именно здесь находился проход, который открывался только человеческой смертью. Лодью стремительно затягивало в воронку. Кто-то вскрикнул, и те упыри, что не были привязаны к лодке, попрыгали в воду. А затем лодья исчезла под водой, спустя несколько мгновений исчезла и сама воронка. Какое-то время упыри просто тонули, но потом почувствовали, что их затягивает куда-то в сторону. У некоторых уже закончился воздух, и они стали захлёбываться, но тут мощный поток воды с силой выбросил их в какое-то безводное пространство. Они летели с водопада, благо, что водопад был не высок, и лодья не потонула во второй раз. Но теперь упыри оказались под землёй, в кромешной тьме незнакомое течение несло их вперёд. Вскоре впереди показался просвет, подземная река выходила на поверхность и выносила сюда своих случайных пассажиров. Это была река Смородина, только таким путём можно было добраться до неё. Чары, создавшие это место, едва ли были знакомы кому-либо из чародеев. Это были не стихийные чары колдунов и не чары духов, излюбленные волхвами, это были чары самого пространства. В обычном пространстве создавалось некоторое подобие кармана, складки, и из обычного пространства в это дополнительное можно было попасть только через один проход. Снаружи нельзя было ни увидеть, ни услышать эту местность с повышенным искажением пространства. Древние чародеи могли делать что-то подобное с пространством, создавая тайники и клады, но создать целую реку с живописными берегами и удивительными чародейскими свойствами могли воистину только боги.

— Лукоморье, — вымолвил Будислав, — так называется это место.

От воды исходил неприятный запах мертвечины, что как бы оправдывало её название — Смородина — смердящая река. Правый берег был неестественно крут, его скалистый склон был настолько гладок, что даже жуки не могли взобраться по нему наверх, а всё, что находилось на правом берегу, было скрыто от любопытных глаз густым туманом. Зато левый берег напротив был низок и в любой момент позволял пристать к нему. Упыри желали сойти на берег, но Будислав предпочитал плыть по воде: через густые лесные заросли было пробираться гораздо сложнее. К тому же Будислав чувствовал здесь какие-то незнакомые чары, какой-то сумасшедший поток чародейской силы, которой словно сгущался в одной точке на берегу. Внешне местность оставалась неизменной, но чары её стремительно менялись по неизвестному закону. Что-то происходило, боги готовили гостям достойную встречу.

— Смотрите в оба, — посоветовал упырям Будислав, — здесь нас может ожидать всё, что угодно.

— Странная это какая-то река, — произнёс один упырь, — рыб здесь нет, растений нет, одна вода и тишина.

— Рыба здесь есть, — проговорил другой упырь, — взгляни, она вся мёртвая.

— Потому что это мёртвая вода, — пояснил вождь, — говорят, мёртвая вода обладает целительной силой. Любой чародей мечтает раздобыть мёртвой воды, но в больших количествах она ядовита. Это очень опасное лекарство, выпьешь много, и тебе конец. Поэтому мёртвую воду лучше хранить с живой водой, которая оживляет то, что ещё не совсем умерло.

Упыри были ещё на воде, когда солнце оказалось ровно в центре неба. Огненный глаз бесконечности нагревал всё вокруг, словно хотел испепелить своим взглядом. И в этот момент в реке послышался какой-то плеск. Мёртвая рыба зашевелилась. В одно мгновение сухая поникшая трава на берегу выпрямилась и позеленела, покрыв берег зарослями камыша.

— Река ожила, — проговорил Будислав, и вдруг схватил тело Красибора и окунул его головой в воду, а когда достал, покойный упырь откашливался и жадно глотал воздух.

— С возвращением! — радостно воскликнул Будислав.

— Мы на месте?

— Конечно, взгляни туда.

Красибор поднял взгляд и узрел то, на что указывал его вождь — Калинов Мост. Огромной дугой он раскинулся над рекой Смородиной, словно сделанный из цельной скалы, монолитный, кряжистый, будто и не был сделан руками разумных существ, а возник естественным способом. Чары просто фонтаном били из того места, где находился мост, они были столь разнообразны и менялись с такой скоростью, что отследить их устройство не представлялось возможным. Это было исключительно творение богов, ткавших свою волшбу из жизненных сил умерших, что находились по ту сторону моста. Все чары сгущались на берегу, и теперь это даже можно было увидеть. Пространство искривлялось, создавая из воздуха некое громадное подобие человеческого тела.

— Высаживаемся на берег, живо! — вдруг приказал Будислав. Он вдруг начал смутно догадываться о том, что здесь происходит. Упыри были рады выполнить его приказ, и вскоре они высадились на берегу.

— Что за чертовщина? — не понимал Красибор, глядя на огромную глинистую гору в форме человека, искривляющую вокруг себя пространство.

— Это не чёрт, друг мой. Это голем, боги послали его, чтобы остановить нас. Готовьтесь к битве, и не жалейте своих жалких жизней. Если достигнем цели, обещаю воскресить каждого.

— А если не достигнем?

— Тогда не воскреснет никто.

И тут глиняная гора издала дикий рык такой силы, который ещё не слышало человеческое ухо. Упыри как заворожённые смотрели на встающее из глины существо.

— Невероятно, — вымолвил Будислав, — против нас будет сражаться сам бог Велес.

Глава 20 Кошмары безумца

Богатыри с отвращением наблюдали, как колдуны справляют свои жестокие ритуалы, но никто из них не осудил Евпатия. Другое дело — народ. Голодная тола недовольно роптала, и лишь страх удерживал её от бунта. Евпатий внешне был спокоен. На лице его не дрогнул ни один мускул, и можно было лишь догадываться о том, что твориться у него на душе. Но, наконец, всё было кончено. Чародеи убили троих быков, и сожгли их плоть. Теперь богатыри повернули своих коней к городскими воротам, вслед за ними потянулись конные чародеи и пешие и конные ополченцы. Последние не редко были даже без кольчуг, вооружены чем попало: топорами, заострёнными пиками, дубинами. Голодные, озлобленные друг на друга из-за необходимости делить одно замкнутое пространство, воины Змейгорода выглядели измотанными и уставшими. Вскоре усталый вид приобрело и лицо Евпатия, здоровье которого было сильно подорвано во время осады. Когда войско покинуло пределы города, Ростислав отделился от чародеев и догнал воеводу богатырей.

— Ты доверяешь этому сброду? — спросил он, указывая на толпу вооружённых ополченцев.

— Они — добровольцы, — отвечал Евпатий, — в отличии от нас у них был выбор, и они выбрали сражаться.

— Да, но против кого они вышли сражаться? Среди городской бедноты часто звучат предложения сдать город на милость упырями, люди обезумели от голода. Что, если эта свора накинется на нас?

— Чего ты хочешь, сын Змея? Вернуться обратно?

— Нет, это было бы глупо. Я придумал кое-что получше. Ты и твои богатыри пойдёте в бой первыми, вслед за вами пойдёт змейгородское ополчение, а лишь затем я с чародеями. Мы не оставим им выбора, им придётся сражаться за нас.

— Да, но тогда чародеи вступят в бой последними.

— Боишься, что не справишься без нас, богатырь?

— Я убивал упырей ещё когда ты даже не появился на свет. Я не боюсь этих тварей, но, если ты вовремя не подойдёшь с помощью, я сам прикажу ополченцам растерзать тебя.

Ростислав в ответ лишь нахмурился и направился к своим. Этот безумец темнил, но что у него было на уме, понять было совершенно невозможно, да Евпатию и некогда было об этом рассуждать, впереди собиралась толпа упырей. Им было мучительно сложно находиться на солнце, но на одно солнце людям полагаться в этом бою не следовало. Упыри были многочисленны, их по-прежнему было трудно ранить и ещё труднее убить, и среди них были такие опасные воины, как Курсорий и Игнатий. Первый вскоре объявился в толпе упырей, богатыри узнали его сразу, и это их встревожило. Айрат увидел, как побледнел его друг Вячеслав и с тревогой посмотрел на сына Змея. А ведь они ещё были вместе с колдунами и не спешили идти в бой. Упырей становилось всё больше, их рожи внушали одновременно отвращение и ужас. Богатыри стали спешиваться. Евпатий Вятич как всегда стоял в первых рядах, сомкнув щит с щитами своих старых товарищей. Когда построение было окончено, богатыри пошли в атаку. Вурдалаки шли в бой как всегда без всякого строя, без всякой тактики, словно стадо диких зверей. Как только они пошли в атаку, Курсорий скрылся из виду, и это был опасный знак. Он был очень быстр и мог появиться где угодно. Толпа упырей с разбегу наскочила на богатырей, нарываясь на их щиты и копья. Сам Евпатий искусным движением пробил копьём одного упыря прямо в сердце, и тот пал замертво. Но трое других вурдалаков схватили его за щит, пытаясь вырвать его, их пики доставали ему до кольчуги. Евпатий не сдавался и смело смотрел в отвратительный лик смерти, как и всегда. Наконец, прогудел рог, и первые ряды богатырей стали отходить назад, им на смену пришли другие. Теперь Евпатий смог на время расслабиться и оглядеться. Армия ополченцев не спеша приближалась к месту схватки, а где-то позади неё, ещё не спешившись, ехали чародеи. Вурдалаки уже начали окружать богатырей, и многие славные воины уже были растерзаны этими тварями. Но строй богатырей не был сломан, они стойко держали оборону.

— Ещё немного, и нас окружат, — услышал Евпатий голос одного из своих товарищей-вятичей.

Евпатий ничего не ответил, лишь взялся за висевший у него на шее рог и протрубил первым рядам приказ к отступлению Кольцо упырей действительно становилось всё плотнее, и почти сомкнулось, но тут наконец-то появились ополченцы. И вовремя. Евпатий внимательно следил за схваткой. Напуганная городская беднота без щитов и правильного строя была лёгкой добычей для упырей. Многие вурдалаки накинулись на горожан, и их натиск на богатырей ослаб. Евпатий разглядел вдали Курсория. Тот с невероятной скоростью перемещался от одного богатыря к другому. Вурдалак наносил удар, пытаясь пробить щит, если ему этого не удавалось, шёл дальше, если удавалось, наносил богатырю ранение и уходил, оставляя его другим упырям. Свирепый вид вождя и его скорость наводили ужас на богатырей. Евпатий вдруг захотел сам помериться силой с этим бегуном. Он протрубил в рог и пошёл в атаку. Ловким ударом копья он пригвоздил упыря копьём к земле, а мечом срубил ему голову. Но тут Евпатий услышал знакомый крик, переходящий в хрип. Двое упырей одолели одного из его старых товарищей-вятичей, и один из кровососов теперь вцепился ему в шею. Евпатий вынул своё копьё из убитого и швырнул его в упыря. Попал. Теперь вурдалак корчился на земле от боли, а второй подбирался к шее богатыря. Но пока Евпатий не мог помочь другу: он должен был держать оборону. Его меч со свистом проносился в воздухе, и если уж задевал кого, то тот непременно лишался ноги, руки или головы. Но где же этот мальчишка? Упыри уже окружили богатырей, благо, что часть из них сражалась против ополченцев. Но теперь вурдалаки были повсюду. Они рычали, сосали кровь, царапались и языком зализывали свои кровоточащие раны. Наконец, протрубил рог, и вдали показалась дружина колдунов. Они скопом налетели на упырей и потеснили их ряды, но не разбили. Айрат и Ростислав сражались бок о бок друг с другом. Два брата. Казалось, в этот момент они забыли обо всех взаимных обидах и примирились. Старший сын Змея рубил врагов мечом, младший орудовал копьём, к ним было не подобраться. Кто подходил близко, натыкался на Айрата, кто стоял вдали, становился жертвой Ростислава. Один упырь за другим получал так тяжёлые раны, а прочие колдуны добивали раненных. И вурдалаки дали слабину, стали разбегаться в разные стороны.

Их натиск ослаб, и Евпатий смог отойти в тыл. Он устремился к своему товарищу вятичу, искусанному упырями. Тот уже не дышал, а его бездыханное тело было изуродовано. Евпатий знал, что нужно делать, он проткнул сердце трупу, а затем достал осиновый кол и вонзил его в рану. «Прости Господи», — перекрестился богатырь. Но скорбеть было некогда, нужно было оглядеться и оценить ситуацию Колдуны несли потери, но Ростислав и Айрат сполна компенсировали их потерями среди упырей. Но тут нечто с огромной скоростью налетело на сыновей Змея. Ростислав едва успел закрыться щитом и ударить в ответ. Но копьё проткнуло воздух, противника здесь уже не было. Курсорий уже нападал на Айрата, затем снова на Ростислава. С невероятной быстротой он перемещался от одного брата к другому, пока младший не схитрил, опустив копьё к земле. Упырь споткнулся о него и упал на землю. Айрат, не мешкая, рубанул мечом и попал по ноге вождю вурдалаков. Но Курсорий снова вскочил на ноги. Казалось, теперь все: и богатыри, и колдуны и вурдалаки замерли и наблюдали за этим поединком. Сыновья Змея стойко отражали атаки упыря, колдуны прикрывали сзади. Но тут сильный удар по щиту свалил на землю Айрата. Ростислав оглянулся на брата, а когда повернулся, вражеский меч с силой рассёк его кольчугу и грудь. Колдуны тут же закрыли своих вождей и утащили раненного сына Змея.

— Уходим, — скомандовал Айрат, — нам не одолеть его!

И колдуны последовали его приказу. Упыри Курсория быстро снова сомкнули разорванное кольцо вокруг богатырей, а упыри Игнатия погнали прочь убегающих ополченцев.

— Стойте, трусы! — прокричал Евпатий, но никто не обернулся на его крик. Богатырь проклинал себя за то, что доверился Ростиславу, но теперь ничего уже нельзя было вернуть. Впереди была смерть, и богатырь даже желал её, поскольку чувствовал, что смертельно устал за последнее время, а сердце снова неприятно защемило. Но он и не собирался сдаваться легко, кисть его крепко сжимала острый как бритва клинок. Нападайте, жалкие твари. Курсорий, рассекая воздух, возник прямо перед богатырём. Упырь держал в руке меч, тело защищала кольчуга. Он остановился прямо напротив Евпатия, но не спешил идти в атаку.

— Давай, — прокричал воевода, — отведай силушки богатырской!

— Убить тебя не составит мне труда, — проговорил Курсорий, — но я не хочу тебя убивать.

Евпатий удивлённо вытаращил глаза. Похоже, его удача была ещё с ним.

— А чего ты хочешь, вурдалак?

— Я хочу мира. Мои братья устали от войны, устали от осады. Кощей исчез, и от него нет никаких вестей. Но даже если он вернётся, он будет здесь править, а не я. Так зачем мне эта победа?

— Хочешь предать своего вождя?

— Он мне не вождь. Мой вождь — это мои упыри, а я лишь их верный слуга. Заключим сделку, Евпатий, и разойдёмся друзьями.

— Сделку? Почему я должен верить твоему слову?

— Потому что я могу убить тебя, но не убиваю. Игнатий и другие упыри могут расценить это как предательство.

— Ты — вурдалак, предательство — это ваша сущность. Вы предаёте всех, кого можете, не ради корысти и не ради власти, а просто так. Ты предал своего друга и с такой же лёгкостью сможешь предать и нас.

Евпатий смотрел прямо в глаза Курсория, во взоре богатыря не было страха, казалось, он был готов ко всему, даже к смерти.

— Что ж, — отвечал вурдалак, — как я сегодня увидел, колдуны не на много лучше нас, упырей. Они предали вас, бросили вас умирать. В этом мире все друг друга предают, так уж он устроен. Да, я вурдалак, и я предавал многих, но, если я отпущу вас живыми, я предам самого Кощея, который вскоре может стать самым могущественным человеком на свете. На такое не пошёл бы ни один упырь. Так скажи мне, богатырь, ты хочешь мира или хочешь войны?

— Я хочу, чтобы вы убрались как можно дальше отсюда. И если для этого нужно будет заключить мир хоть с самим дьяволом, я сделаю это.

— Тогда, богатырь, вот мои условия. Я отпускаю тебя и твоих людей, кроме двоих, что станут нашими заложниками. В течении трёх дней ты должен будешь отдать мне одну вещицу, которую потерял у вас Инвисибий. Это ключ. Тебе не нужно знать, что он открывает, знай лишь, что подделку я узнаю сразу. Сейчас ключ у Ростислава, но Ростислав не доживёт до заката, рана его смертельна. Забери у него ключ и отдай его мне, и тогда я уйду и даже заставлю Игнатия уйти. Без меня он всё равно не сможет держать осаду.

— Хорошо, вурдалак, — отвечал Евпатий, — я сделаю, как ты хочешь. Ты получишь свой ключ.

— Вот и ладно. Тогда ступайте. И помни, богатырь, три дня, иначе мы снова станем врагами.

— До встречи.

И Евпатий повёл богатырей по направлению к городу. Он ещё сам не мог поверить тому, что до сих пор жив. Видимо, этот ключ был очень нужен Курсорию, возможно, он поможет ему противостоять Кощею. Действительно, кто, как не Кощей Бессмертныймог противостоять Кощею Человечному. Когда богатыри подошли к воротам, им открыли ни сразу. Какой-то шум сотрясал Змейгород, Евпатий чувствовал не ладное. Когда же богатыри вошли в город, то сразу всё поняли. Ополченцы тоже вернулись из боя, и теперь они поднялись против колдунов, оставивших их на поле брани, а вместе с ними восстала вся городская беднота. Евпатий увидел конного Айрата, который тут же подъехал к богатырю

— Всё-таки ты вырвался, — обрадовался сын Змея.

— Ты предал нас, жалкий трус, — бросил ему Евпатий, превозмогая усиливающуюся сердечную боль. Богатырь держал руку на эфесе меча, но не доставал оружие из ножен.

— Не было выхода, — умоляюще смотрел на него Айрат, — Ростислав умирает, и, видимо, на этот раз его уже ничто не спасёт. Мы проиграли, а народ взбунтовался. Они хотят отдать Змейгород упырям. Пожалуйста, Евпатий, только ты можешь их отговорить.

И богатырь, не говоря ни слова, поехал на встречу с восставшими. Колдуны уже все разбежались и попрятались, толпа громила дома, грабила амбары. В миг они разорили имение Вячеслава, они искали еды и созывали всех открыть ворота и сдаться. Евпатий заехал на коне прямо в центр площади, и толпа замерла.

— Братцы, христиане, прошу вас, остановитесь! — произнёс он.

— Нет мочи больше терпеть, воевода, — отвечал ему народ, — упыри обещали нас отпустить, отдадим им город.

— Не верьте упырям, верьте мне. Если сейчас вы разойдётесь по домам, даю слово, что я остановлю эту войну, и уже завтра упыри оставят нас.

— Не верим мы твоему слову! — выкрикнул какой-то наглец из толпы, — по что давеча позволил колдунам столько еды сгубить для их мерзких богов?

— Это был их скот, я не могу им помешать.

— У меня брат на днях помер от голода, у самого осталась одна кожа да кости.

Народ теперь наперебой кричал и нападал на богатыря. Евпатий слез с коня и принялся умолять всех сдать оружие и разойтись. Но они были неумолимы.

— Не верите мне, поверьте Богу, — проговорил богатырь, доставая свой нательный крест, — вот, клянусь вам его именем, что….

Но не успел он договорить, как почувствовал мощный удар в живот. Евпатий опустил голову и увидел торчащий кинжал и кровоточащую рану. Боль отдалась в сердце, и всё тело словно парализовало. Богатырь упал на колени, в глазах потемнело. Удача изменила ему, как и народ. Дышать становилось всё тяжелее. Евпатий упал на землю, никто не пришёл к нему на помощь. Богатыри вскоре обнаружили его бездыханное тело. Теперь они были полны ярости и набросились на ополченцев. Завязалась бойня, и никто не слышал, как дозорный на стене кричал во всё горло:

— Упыри идут! Упыри наступают!

Глава 21 Божья кара

Реальность менялась с поразительной скоростью, никто не мог уследить, как одни чары превращаются в другие. Огромный кнут, пылая огнём, опустился на землю и в разные стороны от него полетели снопы искр и пламени. Теперь великан поднялся в полный рост, растущие здесь деревья доставали ему лишь до пояса. С виду тело существа было похоже на человеческое, на обнажённом торсе выступали мускулы и кубики пресса, сильные руки сжимали кнут в одной руке и палицу — в другой. Однако голова у существа была не человеческая, это была голова быка с огромными дугообразными рогами. Именно так славяне всегда изображали могучего бога Велеса, бога скота и богатства, повелителя Лукоморья. Бог снова ударил кнутом о землю и пламя охватило деревья, перешло на упырей, которые бросились к воде. Но в Смородине текла уже не вода, а болотная трясина, которая начинала всех засасывать.

— Нам конец! — трусливо заскулил Красибор, — мы все здесь сдохнем.

— Без паники, — сохранял спокойствие Будислав, — нам нужно лишь найти его тотем силы.

— Что? — не понимал вурдалак.

— Когда бог воплощается в теле, у него должен быть тотем, замаскированный под что-то. Через этот тотем он может черпать безграничную силу из небесного источника и поддерживать существование своего тела.

— А если лишить его тотема?

— Тогда временная телесная оболочка рассыплется, и он снова станет духом. Сосредоточься, Красибор. Нужно отвлечь Велеса, чтобы я мог разглядеть в нём тотем. Так просто его не увидеть, нужно заставить его самому выдать место его нахождения.

— И как это сделать?

— Я буду его атаковать. Та часть тела, которую он будет защищать больше всего, и будет содержать тотем. Но вы должны мне помочь, если всё его внимание будет сосредоточено на мне, он меня раздавит.

— Хорошо, — кивнул в ответ Красибор и с горсткой упырей выбрался из-за дерева прямо на воплощение бога. И тут снова все услышали громкое мычание, похожее больше на мощный гул, сотрясающий небо и землю. А затем огромная палица опустилась на землю, и земля содрогнулась и стала превращаться в глину. Пройти по ней было невероятно сложно, ноги увязали и застревали. Велес поднял палицу и стал размахивать ей в воздухе. От этих размахов появился сильный ветер, который стал дуть в сторону не званных гостей. Кнут управлял стихиями воды и огня, палица управляла землёй и воздухом, оставалось радоваться, что здесь не было стрел Перуна — метких молний, сотканных из всех четырёх стихий. Но хозяином Лукоморья был не Перун, а Велес, и ему легче было создать здесь себе телесное воплощение. Свирепый бог размахивал кнутом и палицей, и реальность менялась до неузнаваемости: из земли вырастали вихри, появлялись песчаные барханы, река то замерзала, то внезапно оттаивала и превращалась в болото, мощнейшие ураганы сносили упырей, серьёзно раня их, а огонь испепелял всё вокруг и раскалял скалы докрасна. Красибор, подложив себе по ноги щит и встав на него, выпрыгнул из глины на землю. Другие упыри сделали так же, используя щиты. Не успели лишь последние двоя, которых кнут Весела одним ударом превратил в пепел. Какой-то воздушный вихрь, ломая деревья, надвигался прямо на Красибора с компанией. Здесь нельзя было задерживаться на одном месте ни секунды, нужно было постоянно перемещаться.

Будислав в это время с безопасного расстояния разглядывал тело бога, пытаясь понять его устройство. Но его чары и аура менялись как в калейдоскопе с огромной скоростью, и ничего невозможно было понять. И тогда Кощей решил сосредоточиться на себе. В его руке был сильнейший клинок, и осталось сделать лишь несколько шагов до бессмертия. И Будислав стал пробуждать все скрытые силы своего меча, всё, ради чего он создавался Сорочинским Мастером. И меч ответил ему, откликнулся на зов одного из своих создателей. Кощей стал медленно отрываться от земли, теперь он слово находился внутри шара плазмы, подобного горящему мыльному пузырю, поверхность которого переливалась электрическими разрядами. Будислав поднимался всё выше, но тут неожиданно на него выскочил мощный воздушный вихрь, захватил его и унёс прочь. В это время упыри, уже израненные и уставшие стал бросаться прямо на воплощение бога с пиками и мечами в руках, и один за другим погибали. Громкий свит раздался в воздухе, и полыхающий огнём кнут щёлкнул прямо по Красибору. В последний момент он закрылся щитом и смог сдержать мощь удара. Однако одежда его воспламенилась, упырь горел заживо, и не было никакой возможности потушить это пламя. Боль доводила до отчаяния, и Красибор теперь вцепился рукой в кнут и обмотал его вокруг запястья. Плоть его горела, не успевая исцеляться, Велес с силой дёрнул кнут на себя, и Красибор оторвался от земли и взмыл в воздух. В какой-то момент он оказался на одном уровне с бычьей мордой и вдруг набросился на неё и вцепился когтями в нос, словно кошка. Велес взревел, как бешеный бык, и стал мотать головой во все стороны, пытаясь сбросить горящего упыря. Всё его исполинское тело шаталось в ужасном ритме, пока Красибор наконец не отцепился и не полетел вниз. В этот момент аура бога на мгновение застыла, он лишь на миг перестал меняться, но этого мига была достаточно, чтобы Кощей смог в общих чертах увидеть, из чего состоит этот монстр. Древнейшие могущественные чары переплелись здесь воедино, а ярче всего в этом клубке цветов и веществ пылала одна точка, подобная огненному шару — его левый глаз. Именно он излучал большего всего тепла и был проводником силы, тотемом, удерживающее это огромное тело в его целости.

Будислав разглядел тотем, хоть в этот момент воздушный вихрь и нёс его прочь. Но шар защитил его от разрушительной воздушной силы, и упырь смог вырваться и подняться ещё выше. Кощей был ещё далеко и мог со стороны наблюдать за происходящим. Красибор лежал на земле ни жив ни мёртв, его плоть сильно обгорела, и нужно было не мало времени для её восстановления. Упыри ещё атаковали бога, и потому он не видел парящего в воздухе их вождя, творящего волшбу. А тем временем тонкий водный ручеёк вышел из Смородины и стал огибать исполинское тело бога. Вода поднималась всё выше, дошла ему почти до колен и внезапно стала замерзать. Велес взглянул на сковавшую его корку льда и попытался вырваться, но было уже поздно, лёд поднимался всё выше, дошёл до пояса, начинал замораживать живот, грудь, руки, шею, и, наконец, скрыл рогатую голову. Теперь воплощение бога оказалось запертым в огромной ледяной горе. Но едва возникнув, ледяная гора тут же дала трещину. Будислав же воспользовался паузой и спустился к упырям.

— Живо к реке! — скомандовал он, — пока там живая вода.

Вурдалаки послушно устремились к Смородине, захватив с собой раненного Красибора. И они снова стали набираться сил и восстанавливаться.

— Отлично, а теперь снова в бой, — приказал им вождь, — я нашёл тотем, теперь мне нужно лишь добраться до него.

И Красибор, не говоря ни слова, снова бросился в атаку на Велеса. Это оказалось, как никогда своевременно, поскольку рука воплощённого бога высвободилась из-подо льда, и кнут в ней снова заполыхал огнём. Красибор закрылся щитом, в руке он сжимал меч. Кнут Велеса теперь ударил прямо по нему, но теперь вурдалак каким-то чудом смог отклониться в сторону. Воплощённый бог в ярости заревел и сломал сковывающую его ледяную горку. Некоторые упыри струсили и попрятались, допустив самую большую ошибку в постоянно изменяющейся местности. Другие же неотступно следовали за своим вождём и меняли своё положение в пространстве. Велес как можно сильнее замахнулся своей палицей, и тут вдруг увидел парящее в воздухе в огненном шаре существо. Это был Будислав. Он бесстрашно летел на Велеса, петляя и непредсказуемо перемещаясь в пространстве. Глаз воплощённого бога был совсем рядом, казалось, ещё немного, и его можно будет атаковать. Ещё немного, и всё будет кончено. Но тут Велес дико заревел, а затем вместе с ним зашаталось само пространство, и все увидели, как из одного великана выходит ещё один, не уступающий ничем первому, а затем ещё и ещё. Теперь упыри и чародеи имели дело ни с одним, а с целыми четырьмя воплощениями бога.

— Не бойтесь! — подбадривал упырей Будислав, — настоящий среди них лишь один, остальные лишь копии, выполняющие самые простые действия, больше для отвлечения внимания. Но они забирают силу у основного воплощения, теперь он будет слабее.

Упырей это вроде бы утешило, но вождь не сказал им самого главного, что повергло его в замешательство. Он не знал, как определить настоящее воплощение с тотемом от подделки. Пришлось наугад выбрать себе одного противника. Упыри набросились на остальных, разделившись между собой. Каждая группа понимала, что очень рискует, но теперь в двух шагах от бессмертия, даже вурдалаки забыли про страх. Во что бы то ни стало необходимо было ослабить воплощённого бога и помочь вождю выявить первичное воплощение. Четыре палицы и четыре кнута теперь проносились в пространстве, но уже не так быстро, и не вызывали таких сильных изменений ландшафта. Красибор смело шёл в бой, и с ловкостью уходил от любых чар. Кощей в это время подлетел к огромной бычьей голове. Кнут Велеса пролетел совсем рядом, но зацепил его. А затем корни деревьев внизу стали опутывать его ноги с целью свалить великана. Слишком просто. С диким криком исполин падал на землю, это была всего лишь кукла.

Красибор в это время смог очень близко подобраться к другому воплощению, когда на его щит опустилась огромная палица. Благо, что размах был не большой, и упырь смог выдержат этот удар, закрывшись щитом. Другие упыри в этот момент рубанули по сухожилиям великана на ногах, и он рухнул на колени. Теперь он не мог передвигаться, ноги не слушались его. Осталось ещё два воплощения, и упыри ринулись в атаку на них. Небо почему-то меняло цвет и становилось всё темнее. И тут вдруг кнуты всех четырёх воплощений бога поползли по земле, словно змеи и соединились друг с другом, образовав огненное кольцо. Удачная позиция, которую Велес занял специально, претворившись, что проигрывает. Каждое его воплощение находилось там, где должно было находиться, но теперь каждое из них было окутано непробиваемыми чарами, никому из них нельзя было причинить вред. Претворяйся слабее, чем ты есть, таково золотое правило любой стратегии во все времена, которое сработало и сейчас. Упыри оказались в ловушке, они не могли вырваться из замкнутого огненного круга. Но Будислав ещё летал над ними, чары его клинка ещё не иссякли. Кощей понимал, что ничем не может помочь упырям, по сути, их смерть была уже неизбежна. И тогда их вождь стал стремительно падать на землю. Его шар был очень плотным, он должен был его защитить. Когда Будислав достиг земли, раздался мощный взрыв. Упырей в миг снесло как сухие листы ураганом с дерева. Энергетический удар был такой силы, что, казалось, само пространство треснуло по швам. И действительно, реальность каким-то странным образом начала меняться, горы превращались в извергающие лаву вулканы, деревья вдруг из лиственных превращались в хвойные, по небу побежали электрические разряды. Кощей с трудом выдержал удар, остальным пришлось хуже. По окончании атаки Будислав не обнаружил даже тел кого-либо из упырей. Он тщетно искал глазами останки Красибора или кого-либо ещё.

А меж тем четыре воплощения бога вновь стали сливаться воедино. Кощей изо всех сил устремился вверх, готовясь к новой атаке, клинок его теперь был раскалён до голубого сияния. И тут Будислав почувствовал, как что-то обхватило его за ногу. Кнут Велеса словно змея обвился вокруг его ноги и теперь тянул к земле. Кощей вскрикнул от боли. Воплощённый бог тянул его к себе, чтобы нанести сокрушающий удар палицей. С трудом Будислав увернулся от удара, но палица тут же замахнулась во второй раз. Голубой клинок со свистом пронёсся в воздухе и срубил конец полыхающего кнута. Кощей был свободен и полетел вверх, выше головы воплощённого бога, выше самых высоких деревьев, всё выше и выше. Он был полон решимости, меч словно стал единым целым с его рукой. А по небу теперь то и дело проходили электрические разряды, делая его похожим на горящий шатёр. То здесь, то там вспыхивали молнии. Реальность менялась, Кощея невероятно рисковал, в любой момент молния могла ударить в него, если бы он немного промедлил. Но Будислав не медлил, он успел подставить меч под мощный электрический поток, и молния ударила в клинок. Случилось нечто невообразимое, огромный электрический разряд с треском расколол небо напополам. От меча к небу тянулась полоска электрического разряда. Сила этой молнии была просто невероятной, и Кощей с большим трудом теперь мог пошевелить своим мечом. Клинок стал тяжелее в сотни раз, он был словно привязан молнией к небу. Но Кощей должен был нанести удар. В этот удар он вложил все свои силы и силы клинка, всю свою жизнь, свои мечты, свои воспоминания. И меч сдвинулся с места, острие его теперь было направлено вниз, во врага. Вся мощь небесного электричества поползла вниз вместе с Будиславом, и молния невероятной силы ударила прямо в глаз воплощённому богу. Вся реальность озарилась ярчайшей вспышкой, и Кощей на какое-то время ослеп. Когда вспышка потухла, здесь осталась лишь выжженная земля и одиноко дымящиеся обугленные стволы деревьев. Не было ни Велеса, ни упырей, ничего. И только один человек сидел в куче пепла, живой и невредимый. Он был совсем один, хоть одиночество было его самым великим страхом, и всё же он победил.

Будислав поднялся на ноги и обычным шагом пошёл к своей цели. Теперь уже никто не мог его остановить, да никто и не пытался. Небо стало светлым, река стала снова полноводной и чистой. Бессмертие. Позади годы мучений и мытарств, впереди вечность блаженства и удовольствий. Будислав уверенным шагом шёл к Калинову Мосту, а в голове проносились образы из прошлого. Авдотьи, Сорочинского Мастера, Вышеслава, Змея Горыныча, Многоликого. Столько всего было пережито, столько поражений и унижений, и всё ради этого момент. Будислав ступил на Калинов Мост. Камень нисколько не обжигал его ступни, ведь чары меча защищали его. Впереди был окутанный туманом мир мёртвых, позади — мир живых и Лукоморье. Ещё несколько шагов, и Будислав мог требовать у богов всё, что угодно, ведь он живым перейдёт в мир мёртвых, он разрушит границу между мирами. Будислав глубоко дышал, воздух казался ему невероятно свежим и чистым. Воздух победы. Симаргл не встал у него на пути, он вообще куда-то запропастился. Будислав просто шёл, не оглядываясь, к своей заветной цели. До мира мёртвых оставалось ещё несколько шагов, и тут в тумане показалось какое-то движение. Какая-то тень вышла прямо из мира мёртвых и ступила на Калинов мост, преградив дорогу Будиславу. Кощей взглянул на него, и его лицо исказилось в гримасе отчаяния:

— Ты? Этого не может быть!

Глава 22 Игнатий

Солнце клонилось к закату, и никогда змейгородцы ещё не боялись так наступающей мглы так, как сейчас, когда полчища упырей уже стояли у ворот, пытаясь прорваться вовнутрь. Всеволод пробирался по городу, в обход толпы. Благо, ополченцы повсюду сражались с богатырями, и им не было дела до одинокого колдуна. Чародей пробирался к своим. Стоило ему ненадолго отлучиться, как кто-то приказал упырям собираться возле кремля и готовиться к новой битве. Но когда Всеволод увидел их, то не поверил своим глаза. Среди колдунов сидел Ростислав и преспокойно натачивал свой меч. Со стороны могло показаться, что он ласкает свой меч, словно женщину. Ростислав будто и не заметил прихода Всеволода. Он продолжал заниматься своим делом. Колдун осторожно приблизился к нему.

— Ты? — еле слышно вымолвил он.

— О, Всеволод, это ты, — поднял на него взгляд Ростислав, который ещё пару мгновений назад умирал, истекая кровью.

— Тебя не должно быть здесь, ты не должен здесь быть.

— Почему же? Я со своей дружиной, как и положено воеводе. Мы готовимся перебить чернь и отразить атаку упырей. Скоро ночь, и к ним вернётся сила.

— Ну ка, пойдём ка, отойдём, — схватил его за плащ Всеволод. Ростислав нехотя поднялся и пошёл за чародеем. Когда они скрылись за углом избы, колдун окинул его хмурым взглядом и вдруг произнёс.

— Покажи мне свою рану.

— Что за шуточки, Всеволод, мне некогда.

Но колдун словно не слушал его. Он схватился за края разорванной кольчуги чародея, и, раздвинув их, увидел лишь окровавленную порванную рубаху, под которой виднелась красная полоска шрама.

— Это всё амулет моего отца, — вырвался из рук колдуна Ростислав, — он защищает меня, мои раны заживают быстрее.

— У твоего отца раны никогда не заживали так быстро.

— Что ты хочешь сказать, Всеволод?

— Я думал, это ты мне что-то должен сказать, Ростислав. Почему твоя аура изменилась? Она стала сильнее, как будто ты инициированный колдун. Кто тебя инициировал? Инвисибий? Вурдалак-невидимка?

— На мне не было укусов.

— О, ты был весь в крови и с открытой раной на теле, тебя можно было так покусать, что никто бы и не заметил.

— Я убивал упырей, только что, на твоих глазах. И чуть не был убит ими. И снова я буду их убивать.

— Но ты и сам упырь, Ростислав. Амулет отца спас тебя от ядовитых чар, ты выжил, хоть и был на грани жизни и смерти. Но теперь ты один из них.

— Неправда! — прокричал Ростислав, и на глазах его навернулись слёзы, — я сын своего отца, я сильнейший, я не виноват. Это ничего не меняет. Я всё равно буду убивать упырей. Я даже стал сильнее. Без меня вам не победить.

— Если нами командует упырь, то чем мы отличаемся от них? — возражал ему Всеволод. Он уходил, он собирался рассказать всем.

— Мы отличаемся тем, что сражаемся против них, тем, что мы победим. Разве этого мало? Не поворачивайся ко мне спиной, Всеволод.

— Я должен рассказать другим, они должны знать.

— Нет!

И в следующее мгновение Ростислав сорвался с места. Всеволод обернулся, но не успел ничего предпринять, кинжал прошёл ему прямо в сердце. Колдун вскрикнул и повалился на землю.

— В чём дело? — недоумевали другие колдуны, сбежавшиеся на крик.

— Всеволод бросил мне вызов, — отвечал Ростислав, — он хотел занять моё место, но проиграл мне в поединке.

Колдуны больше на задавали вопросов, хоть вопросов у них было много. Ведь подобные поединки проводились всегда в присутствии других и никогда тайком. Всеволод хорошо знал традиции и никогда бы не нарушил их. Но сейчас не время было для вопросов, сейчас было время для битвы.

— Владыка Симаргл, прошу, помоги, дай нам сил, не оставь нас на погибель, направь наши руки, держащие меч, защити от клыков и ударов врага и проведи через Калинов Мост тех, кто сегодня придут к тебе в гости.

Завершив молитву, Ростислав взял свой острый как бритва меч и повёл за собой колдунов. Но не на врагов за стеной, а на внутреннего врага, на несчастных мятежников, громящих город и разоряющих амбары.

Упыри в это время продолжали наступать, и только богатыри давали им отпор. Но при свете солнца многие вурдалаки прятались в лесных зарослях. Когда же сумерки окончательно скрыли солнечный свет, кровососы толпой рванули к задним воротам. Здесь никто их не атаковал, все богатыри, что не участвовали в подавлении восстания, были у главных ворот. Ростислав же с колдунами был занят схваткой с восставшими. Возле дома Айрата он встретил хозяина вместе с его другом — Вячеславом.

— Нужно уходить, через задние ворота, — заговорил Айрат, — нас слишком мало, нас всех здесь перебьют.

— До задних ворот ещё нужно добраться, — отвечал Ростислав, — но мы с тобой, братец, останемся здесь. На лодках уйдут только женщины и дети, мы же ни оставим города упырям.

— Тогда мы погибнем.

— Ты боишься, мой бесстрашный брат? Отцу бы это не понравилось.

Лицо Ростислава было полно решимости, хоть он и побаивался старшего брата. Но Айрат боялся толпы у него за спиной, и потому не стал спорить. Главная задача для него была сейчас — спасти свою мать и младших братьев с сестрами — единственных близких людей, оставшихся у него в Змейгороде. Колдуны и чародеи с боями прорывались к задними воротам и истребляли народ без всякой пощады. И всё же, чем ближе они подходили к воротам, тем плотнее сгущалась толпа у них на пути, пока, наконец, к своему ужасу они не обнаружили, что задние ворота уже открыты, и в город входят упыри. Пока одни вурдалаки отвлекали богатырей у главных ворот, толпа открыла задние ворота. Только сейчас все поняли причину поднявшегося бунта. Пока Евпатий договаривался с Курсорием, ополченцы попались другому, куда более коварному упырю — Игнатию, и он уговорил их сдать город. Теперь вождя на руках в город заносили упыри. Но он был один, здесь не было Курсория, возможно, он по какой-то причине не участвовал в этой схватке или отвлекал богатырей у главных ворот.

— Всё кончено, — в страхе произнёс Вячеслав, — мы погибли. Айрат.

— Ничего ещё не кончено, — зловеще проговорил Ростислав, — колдуны, к бою.

И с ужасным криком ярости он побежал на врага. Ростислав был один, остальные отставали от него, но это нисколько не убавило его решимости. Какой-то повстанец воткнул ему пику в живот, но сын Змея будто бы не заметил этого. Он отбросил пику в сторону, а затем вцепился зубами в шею несчастного горожанина. И как только Ростислав стал пить кровь, кровотечение из его живота прекратилось, раны мгновенно затянулись. Он стал сильнее в разы. Айрат в ужасе замер, ожидая, что его брат будет делать дальше. Но, напившись крови, Ростислав снова принялся убивать повстанцев и упырей. Казалось, весь мир сошёл с ума, и ничего уже было не понятно. Упырь убивал упырей, Ростислав оказался таким же упырём, но всё ещё сражался за Змейгород, а колдуны, нисколько не смутившись его поведению, продолжали идти за ним в бой. И всё же, их было меньше в несколько раз, и после первого удачного наскока им пришлось с боями отступать. Ростислав теперь открыто пил кровь из своих жертв, а потом убивал их, не оставляя им ни единого шанса выжить и стать упырями. Его жестокость пугала народ, и вскоре люди уже расступались всюду, где он появлялся. Зато не расступались упыри, которые атаковали его со всех сторон. Айрат в это время сражался вместе с другим колдунами, стараясь держаться рядом с перепуганным до полусмерти Вячеславом. Старший сын Змея лишь молил, чтобы среди вурдалаков не было Курсория, иначе это означало бы однозначную победу для кровососов. Но могущественный вождь почему-то не появлялся.

— Богатыри рассказали мне, что заключили мир с Курсорием, — как бы отвечая на мысли Айрата, заговорил старый колдун Захар. — Евпатий обещал отдать ему ключ. Думаю, Курсория и его упырей здесь не будет, так что мы ещё можем победить.

Эти слова придали сил Айрату, и он стал ещё увереннее атаковать своих врагов. Что же касается Ростислава, то он был ужасен при лунном свете. Его меч, щит, лицо и кольчуга — всё было перепачкано во вражьей крови, которая при лунном свете казалась чёрного цвета. Теперь он был похож на настоящее воплощение тьмы, мрак окутывал его с ног до головы. Ростислава ранили снова и снова, но ни одно ранение не убивало его. Удивительным образом в нём соединились тёмные чары упырей и светлые чары амулета его отца, которые защищали его. Таким образом, Ростислав был непобедим даже для упырей, и их решительность сильно поубавилась.

— Стойте! — послышался вдруг возглас Игнатия, который принялся спускаться в вниз. Упыри расступились, а их вождь пошёл прямо к Ростиславу.

— Вам не победить его. Верно, сын Змея? Ты постиг тьму, ты стал сильнейшим вурдалаком, мне будет жаль, если ты погибнешь.

— Не надейся переманить меня на свою сторону упырь, — бросил ему Ростислав, — упыри убили мою мать, и вы поплатитесь за это.

— Мы не можем убить тебя, но мы можем убить всех твоих близких. Колдунов, братьев и сестёр. А один ты не выживешь, упырь на это не способен. Но мы можем заключить мир. Отдай мне ключ от темницы Кощея Второго, и мы дадим вам уйти живым.

— Это всё, что тебе нужно? Какой-то ключ? Почему он так важен для вас?

— Просто отдай мне его, сын Змея, и можете уходить.

И Ростислав замешкался, а затем вдруг снял с шеи ключ, который долгое время носил с собой, и даже во сне не снимал его, как и амулет своего отца.

— Держи! — протянул он руку вождю упырей. Игнатий подошёл совсем близко и протянул руку в ответ, но тут острый клинок поразил его прямо в живот.

— Глупец! — упал на колени вурдалак, — вы все умрёте.

— Ты бы всё равно нас не отпустил, ведь уйти живыми можно и став упырями. Но ты сдохнешь раньше.

И Ростислав изо всех сил размахнулся и ударил ему мечом по шее. Но тут случилось нечто невероятное. Вся его сила удара вернулась назад и отбросила его в сторону. Игнатий же остался невредим и поднялся на ноги.

— Глупый мальчишка. Не зная, в чём моя сила, хотел меня одолеть.

И Ростислав в страхе попятился назад. Теперь колдуны отступали, а упыри, набравшись смелости, продвигались всё дальше в город. Айрат видел, как умирали лучшие чародеи, которых он знал с детства. На его глазах пал старый Захар, сразу несколько упырей впились в его плоть. Но тем хуже для них, ядовитые чары их убили. Даже умирая, колдун забрал с собой несколько кровососущих тварей. И тут чародеи с ужасом для себя обнаружили, что они окружены. Видимо, главные ворота Змейгорода теперь тоже были открыты, а это означало, что богатырей уже ни осталось в живых. Теперь повсюду со всех сторон наступали упыри.

— Владык Симаргл, прошу защити! — твердил Ростислав, отбиваясь от очередного врага. А кольцо упырей всё плотней и плотней сжималось вокруг последних защитников Змейгорода.

— Не оставь нас по погибель. Владыка, отец!

Колдуны уже приготовились к собственной смерти, юный Вячеслав жался к Айрату.

— Может это и хорошо, — говорил он, — что мы умрём вместе.

— Да, это единственное утешение для меня, — отвечал старший сын Змея, пытаясь выдавить из себя улыбку.

— Змейгород мой! — послышался крик Игнатия, теперь я ваш князь. Признайте мою власть, колдуны, и мы не убьём ваших женщин и детей. Сложите оружие, и тогда мы…

Но речь его прервалась. Упыри вдруг замерли и замешкались. Сама земля словно затряслась в неистовом танце, а ветер становился всё сильнее. Что-то происходило, но никто не мог понять, что. Какая-то сила толкала всех в одну сторону, будто земля наклонилась, и теперь все стояли на склоне холма. Ветер подталкивал их и всё усиливался. Айрат взглянул на небо и увидел звёзды, которые перемещались в огромной, невиданной доселе скоростью по небу. А затем все небо осветили лучи восходящего солнца. По всем расчётам сейчас должна была быть полночь, да только что она и была, но теперь вдруг восходило солнце, и начинало обжигать всех своими лучами. И оно не просто взошло, а взошло на Западе, где всегда садилось, а не на Востоке, как ему было положено. И оно не просто грело, оно обжигало, лучи его стали враждебно опасны, и люди стали закрывать свои головы и открытые части тела плащами. Но упырей это не спасало. Внезапно появившееся солнце действовало на них сильнее, чем обычно. Как правило, солнечная болезнь у упырей развивалась несколько дней, но теперь за считанные секунды их кожа краснела и покрывалась кровавыми волдырями.

— Этого не может быть! — проговорил Игнатий, спускаясь на землю, и вдруг бросился бежать по направлению к городским воротам. Упыри бросились в рассыпную, но это уже не могло их спасти. Змейгородцы догоняли их и жестоко расправлялись с ослабшим врагом. Ростислав упал на колени, закутанный тканью с ног до головы.

— Что с тобой? — положил ему руку на плечо Айрат, но младший брат резко одёрнул плечо, будто это причиняло ему страшную боль. От его тела поднимался запах гари. Он взглянул на старшего брата, и вид его был ужасен. Глаза покраснели, лицо уже обгорело, а одежда начинала дымиться.

— Владыка Симаргл нашёл способ спасти нас, — произнёс Ростислав. — Он убил всех упырей разом. Всех до единого.

С этими словами он повалился на землю. Колдуны со скорбными лицами наблюдали, как он корчится в муках и заживо сгорает от солнца. Никто ничем не мог ему помочь, никто не мог его спасти. Но вскоре всё закончилось. В Змейгороде не осталось ни одного живого упыря, и свет солнца стал таким же ласковым и мягким, как и всегда. Выжившие горожане стали оглядываться по сторонам, а затем обнимать друг друга. Они выжили, хоть и не знали, кого благодарить за своё спасение. И тут кто-то увидел летящий в небе огненный шар, приближающийся к городу.

Глава 23 Страж Времени

Ратмир лежал на земле неподвижно, силы оставили его, его тело болело и даже жаждало смерти как освобождения от страданий. Рука, некогда убившая его отца, теперь сжимала меч-кладенец, его Молнию, которая послушно опустилась и проткнула его сердце. Ратмир лишь простонал в ответ и почувствовал, как чародейская сила переходит от него к Кощею.

— Нет! — послышался крик Айрата, но Ратмиру он был уже безразличен, как и весь этот чуждый ему мир. Он видел теперь другие миры. Взор его смотрел с высоты на всё происходящее и поднимался всё выше. Последний полёт. Люди стали совсем маленькими, затем стали маленькими деревья и сама земля. Ратмир смотрел на неё, словно в небольшое окно, а вокруг него была тьма, которой становилось всё больше и больше. Звёзды мерцали, словно подмигивая ему, и он чувствовал страшный холод. Но этот холод не причинял ему неудобств, а был даже приятен. Ратмир словно застыл во мраке, напротив маленького окошка в мир. Постепенно мрака становилось всё больше и больше, земля исчезала. Его слово затягивало в пустоту с невероятной силой, пока не осталось ничего, кроме пустоты и мрака. Мрак и пустота. И глубокий крепкий сон, какого ещё не было, без тревог, без сновидений, без беспокойств. Он не знал, как долго он так проспал во мраке, но каким-то чутьём понимал, что это продлилось очень долго. Пока в кромешной мгле не раздались мощные удары. Казалось, само бытие сотрясалось от них, будто вся Вселенная превратилась в какую-то тёмную твердыню, готовую расколоться и породить нечто. Но позже стало ясно, что это лишь биение сердца. Его сердца. Память медленно возвращалась, а вместе с ней какие-то чужие воспоминания. Он видел Змейгород, видел ужасную гибель своих детей и страшную битву. Он видел огромный шар в пустоте, и все люди жили на этом шаре. Шар вращался вокруг ещё более огромного огненного шара. Всегда в одном направлении, всегда в одно строну. Год за годом, тысячелетие за тысячелетием. Поколения сменялись, и шар не изменял направления своего вращения. И вдруг он остановился и совершил вращение назад, в другую сторону. Мир менялся, что-то происходило на Земле. Осколки разбитой чаши вдруг склеились, старик помолодел, а дым от сожжённого мёртвого тела вдруг снова стал собираться в одной точке, снова стал мёртвым телом, а потом живым.

Ратмир почувствовал под ногами твёрдую землю, он вздохнул, и лёгкие его наполнились воздухом. Ему стало невероятно тесно, будто его заперли в пульсирующем гробу из кожи. Его кожа казалась ему слишком маленькой, его тело было слишком тесным. Он ещё ничего не слышал, а видеть ему мешал окружавший его густой туман. И всё же, почему-то он знал, что ему нужно делать. Он должен был идти. И Ратмир пошёл, лихорадочно перебирая ногами. Вскоре он увидел перед собой смутные очертания реки, каменного моста и человека на мосту. Лицо человека казалось ему знакомым. Ратмир ступил на мост и взглянул ему в глаза.

— Ты? Этого не может быть! — в ужасе произнёс человек. И Ратмир узнал его по голосу. Это был Будислав.

— Я убил тебя! — прокричал он, будто его слова снова могли отправить его врага в могилу.

— Видимо не совсем, — отвечал Ратмир, разглядывая на свету свои руки и своё тело. Он действительно был жив и невредим, хоть и не мог в это поверить. Он был в кольчуге и чёрном плаще, его руки двигались и слушались его, его мышцы были напряжены.

— Ты почти перешёл Калинов мост, Кощей Человечный, мир живых и мир мёртвых стали сливаться, а время повернулось вспять. Это происходит против твоей воли, это происходит каждый раз, когда живой человек переходит мост. Если этого не остановить, миры сольются окончательно, мёртвые воскреснут и заполонят землю.

— Я не хочу этого. И я знаю, что боги тоже этого не хотят. Пусть же заплатят мне за сохранение обоих миров и исполнят то, чего я пожелаю.

— Воскрешения павших упырей и равенства для всех людей?

— Да, Змей Горыныч, ты знаешь моё желание.

— Странно, что я воскрес первым. Интересно, такова воля богов, или в этом виноват Курсорий, который не дал тебе забрать всю мою силу. Часть моей силы сохранилась и стала молнией, которая снова стала мной. Как бы то ни было, я не могу позволить твоему желанию исполниться, Кощей. То, чего ты хочешь, погубит всё, что я люблю, что вообще ещё можно любить на Земле. Ты хочешь, чтобы люди были равны, чтобы все стали упырями, и могли вечно потреблять и жить в своё удовольствие. Но так Земля очень быстро истощиться. Вы будете брать то, что создали поколения людей до вас, поскольку сами ничего творить не будете. И когда вы заберёте всё, что было создано до вас, то не останется ничего. Вы погибнете.

— Если об этом думать, то действительно, можно впасть в отчаяние. Но кто я такой, чтобы думать? Кощей Человечный? Это всего лишь имя. Я не могу думать за всех, я отказываюсь думать за всех. Пусть думают другие, а я лишь сделаю, как они хотят, как хочет большинство людей. Как хочет весь мир. Я не бог, я не могу всего предусмотреть. Это ты Змей, всё строишь из себя Бога. Но запомни, люди не боги, наш разум несовершенен, именно поэтому нас много. Ты не можешь знать, что будет, если исполнится моё желание, и я не могу, поскольку это желание даже не моё. Ничего невозможно предусмотреть наперёд, будущее неизвестно, поскольку его творит каждый, а не кто-то один, и только все вместе люди могут знать грядущее. Но для этого им нужно было бы договориться друг с другом, им нужно научиться договариваться, сплотиться, и всегда быть вместе. Я хочу положить конец человеческому одиночеству, моему одиночеству. Нет более одинокого человека, чем я. Всеми преданный и всех предавший. Я любил, я хотел любить, но мир ещё слишком несовершенен для любви. Люди не должны оставаться одни, никогда. Каждый должен быть понят и прощён, каждый должен наслаждаться обществом других, каждый должен быть любим. Иначе этот мир ничего не стоит. Отойди же с дороги, если не хочешь снова умереть.

— Я не умру, — с уверенностью в голосе ответил ему Ратмир. — Теперь я понял, почему боги вернули меня. Ты сказал, что желание, которые ты хочешь исполнить, не твоё. А здесь может исполниться только твоё желание, самое заветное, и ты его уже загадал.

Кощей взмахнул молнией, чтобы нанести удар, но тут кисть его ослабла, а лицо исказило с гримасе смеха. Ратмир не оборачивался, чтобы тоже не рассмеяться, а воспользовался этой заминкой, чтобы атаковать. Кощей взмахнул снова, но было уже поздно, теперь враг его с невероятно скоростью увернулся от удара и вырвал у него клинок из рук.

— Это мой меч, моя Молния, — проговорил он, — боги прислали меня, чтобы я исполнил твоё самое заветное желание, я положу конец твоему одиночеству.

Будислав попытался закрыться руками от удара, будто его ладони могли остановить мощнейший клинок в истории. Но сталь легко прошла через его тело прямо в сердце.

— Я забрал твою силу, и отныне наши судьбы связаны навечно. Я сохраню самую лучшую часть твоей души, чтобы она воскресла спустя годы.

— Благодарю.

Тело Будислава рухнуло на мост, чары молнии больше не защищали его, и теперь он воспламенился, как загоралось всё живое, что попадало на раскалённый мост. И тут Ратмир, наконец, увидел того, кого так долго искал взглядом. Парящий в изумрудном небе крылатый пёс. Он медленно опустился на мост и обратился юношей с трезубцем в руке.

— Ты справился Ратмир, ты победил, — проговорил он. Бог избавился от того образа, который так смешил Будислва, снял с головы штаны, Теперь Змей впервые отчётливо видел его лицо, и лицо это было ему знакомо.

— Я тебя знаю, — проговорил он, — но не могу вспомнить.

— Не удивительно, Хранитель Тайны, ведь прошло уже столько лет. Ты был ещё мальчиком, когда я передал тебе твой амулет, который ты отдал сыну Ростиславу. Этот амулет связывал нас, даже после того, как я стал Стражем Времени.

— Садко, — удивился Ратмир, — но как?

— Никто не рождается Стражем Времени, эту должность боги дают самому достойному из смертных. Когда-то много лет назад я взялся охранять Калинов Мост. Но тогда я столкнулся с такими задачами, которые не стояли перед моими предшественниками. Упыри заполонили Русь и готовились заполонить землю. Не было чародеев, которые веками до этого истребляли их или держали в рабстве. Я должен был создать воина, который смог бы сделать это. Честно говоря, я не думал, что у тебя получиться. Но попробовать стоило, и у тебя получилось. Но теперь ты создал нечто новое и неожиданное, и даже боги не знают, что из этого выйдет. Хотя, полагаю, теперь они подчиняться власти Единого. Видишь ли, Хранитель Тайны, христианство уничтожало по всей земле чародеев, и потому всюду, где распространялось христианство, за ним шли упыри. Как его отражение в кривом зеркале, как его тень. Так было повсюду, так было и на Руси. Но здесь, на русской земле мы смогли сохранить христианскую веру, но при этом изжить упырей. Такого в истории ещё не было. Мы создали какое-то новое христианство, христианство русское, христианство сильное. И теперь русская земля — это святая земля.

— Тебе ведомо всё, Страж Времени, но какова теперь моя роль на этой святой земле? Трёхголовый монстр, созданный уничтожать упырей. Я достиг своей цели, они уничтожены. А те, что выжили, навсегда покинут русскую землю. И всё же я жив. Зачем?

— Твоя миссия была в другом, и тот провидец, которого ты встретил, уже сказал тебе об этом. Видишь ли, так получилось, что ты стал высшим существом, столь могущественным, каких на земле ещё не было. Повелителем молнии. Именно в таких высших существах и заключён смысл жизни прочих людей. Ведь каждый вид всегда стремиться создать нечто выше себя. Древние греки, первые философы учили, что сначала суши не было, и жизнь была в воде. Все живые существа на суше произошли от рыб, в том числе и мы, люди, которые не прочь полакомиться рыбой. Рыбы создали новый вид, выше себя. Так же и человек создаёт новый вид. Совершенных существ, таких как ты, Змей Горыныч. Но ты будешь ни один. Есть ещё один сын русской земли, который возник с твоей помощью. Илья Муромец. Скоро появятся и другие. Богатыри. Но вы будете совсем иное, чем прежние богатыри, хоть и будете продолжать их род. Первые богатыри были чародеями, потом богатыри стали христианами, вы будете и тем и другим, но больше всего, детьми русской земли. А ты, Змей Горыныч, будешь её хранителем и символом. Тебя изобразят на гербе этой великой страны. Твою смерть никогда не забудут, тебя будут почитать в веках, покуда будет стоять Русь. Как и богатыря, который тебя победит.

— Да, это достойная меня смерть, которую я бы принял с честью. Раньше. Но сейчас, когда я стану на Калиновом Мосту, я понимаю, Страж Вечности, что не хочу уходить отсюда. Мне нет места в мире живых.

— Глупец — изменился в лице Симаргл, теперь лицо его выражало испуг, — если ты останешься здесь, миры сольются, мёртвые воскреснут. Все, кто когда-либо умирал за долгие тысячелетия человеческой истории.

— Я знаю. Почему нет? Разве это не должно было однажды произойти? Я не хочу жить, зная, что все мои друзья и близкие погибли. У меня никого не осталось, все там, в этом густом тумане. И все люди, что когда-либо жили, все несправедливо страдавшие. Я хочу вернуть их. Всех. Пусть все воскреснут.

— Нет! — лицо Симаргла теперь выражало ужас, — ты не ведаешь, что творишь, глупец. Ты не представляешь, сколько уже людей умерло и перешло Калином Мост. Огромное число. На Земле им нет места. Если они воскреснут, на Земле станет слишком тесно.

— Но ведь было обещано, что однажды все воскреснут.

— Да, это так, — отвечал Симаргл, — но не сейчас. Люди должны открыть новые миры, за пределами Земли. Для этого нужен ты, для этого нужны богатыри, равные тебе по силе. Только сильнейшие смогут покорить неведомые земли и победить смерть. И тогда умершие смогут вернуться к жизни и заселить эти миры. Однажды это случиться, в будущем, намного после твоей смерти. Тогда и ты воскреснешь, и все другие, но не раньше.

— Но почему я всё ещё смертен? — спрашивал Ратмир у хитрого бога, — я воскрес, но я смертен. Разве воскрешение на должно давать бессмертия?

— Ты мог бы стать бессмертным, Хранитель Тайны, но тогда ты должен стать упырём. Бессмертные не могут вынести одиночество. Ты только что прервал жизнь Кощея Человечного. Он не выносил своего одиночества, оно казалось ему слишком тяжёлым грузом. Почему? Просто потому, что он слишком много прожил в этом мире. А те упыри, что жили дольше него, даже боятся спать, потому что во сне они будут одни. Поэтому они бодрствуют круглые сутки, и всегда с кем-то, и всегда в тени.

— Но ведь боги тоже бессмертны, — возражал ему Ратмир, — или нет?

— Чего ты хочешь? — раздался могучий голос, который, казалось, издавало само небо. Услышав его, Страж Времени с трепетом замолчал. Сам бог Велес теперь говорил с дерзким смертным.

— Я хочу стать равным вам, богам. Таково моё желание.

— Тебе не обмануть судьбу, Змей Горыныч. То, что предначертано, не изменить. Но мы исполним твоё желание. После смерти ты станешь новым Стражем Времени.

Голос замолчал, а Симаргл теперь смотрел на Змея взглядом, полным тревоги.

— Что ты наделал, глупец? Ты убил меня.

— Ещё нет. И всё же, теперь я понял, что боги тоже смертны. Всё умирает, чтоб воскреснуть, чтоб после снова умереть.

— Ты прав, мир меняется, но люди остаются прежними. Ты постиг великую мудрость, не зря ты — Хранитель Тайны.

— Прощай, Страж Вечности.

— До встречи, Хранитель Тайны.

И, воспарив над землёй, Змей Горыныч покидал Лукоморье. Он снова летал, а в руке держал могучий меч Молнию. Он был жив, и непобедим. С такой властью можно было много сделать, очень многое совершить. Но он уже совершил всё, что должен был, и теперь просто возвращался домой.

Глава 24 Повелитель Молнии

Он летел, и маленькая земля лежала у его ног, как на ладони. Он парил, и только безграничное небо могло его ограничивать. Ветер ласкал его лицо, вздымал его крылья. И Змей дышал этим ветром, дышал в такт дыханию Вселенной. Чешуя его блестела и переливалась на солнце, а три могучих головы давали обзор во все стороны. Он видел то, что ни за что не увидит никто другой, он слышал то, что никто другой не мог услышать. Земля играла музыку, убаюкивающий ритм. И Змей закрывал глаза и парил вслепую, целиков отдавшись ветру, наслаждаясь полётом. Теперь он ничего не боялся, теперь он собирался действовать в полную силу. Впереди были великие завоевания, славные победы, которые, возможно, весь мир бросили бы к его ногам. Но нужно было спускаться на землю, кто-то взывал к нему, он слышал чьи-то чужие мысли, навязчивым шёпотом молившиеся Змею и Симарглу. Пора было возвращаться в этот чужой и другой мир, населённый такими не похожими на него существами, и всё же, его мир. И Змей спустился к деревянным городским стенам в город, усеянный обгоревшими мёртвыми телами упырей. Он медленно приземлился и принял человеческий облик, снова одел привычную маску человека. За долгие годы он привык к этой маске, когда-то он даже считал её своим настоящим лицом. Но разве мог мальчишка-послушник, убитый молнией под Новгородом, быть им? Нет, по сути, его никогда не существовало. Не было ни любви к княжне, ни человеческого страха и боли, был только глаз художника, меткий змеиный глаз, который очень пригодился ему в бою и в творчестве. Но теперь Змей Горыныч снова принял эту слабую оболочку и встал перед выжившими жителями Змейгорода. И все как один они упали перед ним на колени. Они были напуганы и встревожены, они с трудом узнавали его.

— Отец, — с трепетом проговорил Айрат, и из глаз его брызнули слёзы.

— Сын мой! — поднял его с колен и обнял Змей.

— Ты жив? — не мог поверить Айрат, прикасаясь к его лицу, — но ведь я видел…. Ведь мы сожгли твоё тело. Евпатий так велел.

— Я знаю. Но разве может огонь или молния уничтожить меня? Ведь я и есть огонь. Всё обменивается на огонь, как товары на золото. Мы ценим золото, как полезную редкость. Так же и огонь, и Змей Горыныч. Змей Горыныч мерило всего, он не может исчезнуть, как не может исчезнуть огонь и всё редкое в этом мире. Я лишь пребывал во сне, ожидая, когда ко мне вернётся Молния. И вот теперь я вернулся с Калинова Моста. Но довольно разговоров, приведите же ко мне Ростислава.

— Отец, — печально опустил глаза Айрат, — Ростислав….

— Я знаю, приведите же его ко мне.

— Поднимите меня! — вдруг послышался чей-то нечеловеческий хриплый голос. Комок обгоревшей плоти говорил человеческим голосом.

— Ну же, — потребовал он, — я должен встретить своего отца.

Двое перепуганных колдунов взяли под руки Ростислава и помогли ему встать на ноги. Они старались не смотреть на него, так ужасен был его вид. Тело чародея было похоже на уголь, страшные ожоги уничтожили на нём всю одежду и почти всю кожу. Сгорели веки, и глаза теперь не закрывались, сгорели губы, обнажив зубы в страшном оскале. Казалось, в этом ужасном теле не может быть жизни, это скорее чья-то злая шутка, но существо с трудом всё-таки передвигало ноги и делало шаги.

— Отец, — прохрипело оно.

— Ростислав, — ужаснулся увиденному Змей, — я слышал твои мысли, слышал твою молитву. Теперь я знаю обо всём, что случилось в моё отсутствие. Знаю про смерть Ольги, Евпатия и Всеволода. И про твою смерть.

— Отец, я убил верховного жреца упырей, я защищал город ценой своей жизни. Я навсегда останусь твоим сыном и буду верно служить тебе.

— Нет сын мой, — прикоснулся Змей к обгоревшей шее, — теперь ты вурдалак. Мой амулет помог тебе выжить, но мой долг убивать вурдалаков. Покуда я держу в руках этот меч.

И Ратмир достал из ножен Молнию. Она дрожала в предвкушении крови. Ратмир размахнулся и вдруг зашвырнул свой меч как можно дальше.

— Теперь это не имеет смысла. Нет никакого смысла в Змейгороде. Я создавал этот город, как своё наследие, но едва меня не стало, и город погрузился в распри и безвластие. Интриги и предательство привели к тому, что теперь здесь не осталось ни одного богатыря. Все погибли. Для Змейгорода это конец. Новгородский князь и церковь никогда не простят нам этого. В смерти богатырей будут винить нас. Ярость всех русских городов обрушится на нас. Уходите, кто хочет жить, здесь нельзя оставаться.

— А ты, отец? — спрашивал Айрат.

— У меня здесь ничего нет. Двое мои старших сыновей не стали моими наследниками. В одном слишком много тьмы, в другом слишком много света. Вы потеряли равновесие и никогда его не обретёте. Мой единственный наследник живёт далеко отсюда, великий богатырь, в котором нет ни капли моей крови. Видишь, Ростислав, кровь не так важна, оказывается.

— Я заберу твой меч! — злобно прорычал Ростислав, — я буду убивать и пить кровь, я не покину Змейгород. Лучше убей меня отец, иначе, клянусь, я опозорю твоё имя.

— Я знаю, — отвечал Змей отрываясь от земли.

— Отец, — взмолился Айрат.

— Я не ваш отец, я не Ратмир и вообще не человек. Я — Змей Горыныч.

И с этими словами он расстался со столь ненавистным человеческим обликом. Он стал снова парящим змеем, могущественным и одиноким зверем. Теперь ему совсем не было нужды принимать человеческий облик. Змей Горыныч ушёл на Сорочинскую Гору, чтобы жить в полном одиночестве, среди диких зверей. Он мог убить любое животное и прокормить себя, он мог летать и был почти неуязвим. Теперь он никого не любил, ничто не сдерживало его в мире, никто не был ему нужен. Он парил в небесах, а когда голод давал о себе знать, спускался, чтобы поохотиться. Он купался в речной воде, и даже зимой не замерзал, звери и боялись, и слушались его, единственного властелина Сорочинской Горы, бывшего когда-то человеком. О, это было счастливое, беззаботное время! Повелитель Молнии ждал окончания своей жизни и своего отшельничества. Впереди его ожидали долгие годы гонений на Руси, но и саму Русь ожидали гонения и вражда от всего мира. Её ожидали великие скорби и войны. И лишь когда закончится отшельничество Повелителя Молнии, тогда закончатся и гонения на Русь, и мир примет её такой, какая она есть. Пока же Змей Горыныч наслаждался своим одиночеством, и только сейчас понимал, насколько сильно он устал от людей.

Упыри совсем не напоминали ему о себе, теперь они были совсем далеко. Лишь пара сотен смогла уцелеть в битве за Змейгород, да и то лишь потому, что не участвовали в ней. Курсорий до конца ждал, что Евпатий выполнит их договор, и потому не нападал. Это спасло жизнь змейгродцам и ему самому. Поняв, что война проиграна, они ушли. Теперь путь их лежал далеко от Змейгорода и вообще от русских земель. Нужно было укрыться от детей Змея Горыныча, жаждущих мести. Теперь они держались вместе, спасаясь от общей опасности. Были ещё некоторые упыри в Миргороде, но не было времени предупреждать их о случившемся. Судьба Миргорода была предрешена. Вскоре ко всеобщему удивлению в самом мирном из городов разгорелось кровавое восстание. Старую княгиню сожгли заживо как ведьму, за короткое время город превратился в село, основная часть его населения разбежалась или истребила себя в многочисленных распрях. Но всё это случилось несколько позже, сейчас же упыри оставались в неведении. Пробираясь через лес, они заметили в реке мёртвое тело, уносимое прочь по течению. Тело принадлежало упырю, и самые смелые вурдалаки вынули его из враждебной стихии. Вурдалака привели в чувства и отвели к вождю. Какого же было удивление Курсория, когда он увидел знакомое лицо.

— Игнатий, как тебе удалось выжить?

— Я прыгнул в воду и ушёл на дно, — отвечал Игнатий, — только это меня и спасло. Другие побоялись последовать за мной.

— Да, твоя хитрость, как всегда, спасла тебя, но она не спасла других. Мы проиграли. Очевидно, Кощей уже не появится, если бы он достиг цели, он бы уже вернулся. Надеяться больше не на что.

— Да, пожалуй, — отвечал Игнатий, — тебе всегда было не на что надеяться. Как и всем остальным жрецам. Вы проиграли ещё до начала битвы.

— И ты тоже.

— О нет. Если ты думал, что я собрал вас всех лишь ради того, чтобы вы получили власть, то ты ошибаешься. Моя цель изначально была лишь одна — уничтожить Змея Горыныча. И он уничтожен. Но остались ещё его наследники, которые могли продолжить его дело. Нужно было разделаться и с ними. Разделаться с ними я послал Инвисибия. Он не смог их перессорить, но Ростислава — сына Змея он сделал упырём. Теперь он один из нас. Но есть ещё один наследник Змея. Я выяснил это, когда погиб Кукумер. Змей передал часть своей силы богатырю — Илье Муромцу. С ним тоже нужно было разделаться. В этом нам поможет Кощей Бессмертный. Я решил освободить его. Для этого мне нужно было заполучить ключ. Но затем мне теперь ключ, если он в руках у Ростислава, который отныне упырь. Однажды он использует этот ключ и выпустит Кощея, а тот он в свою очередь всколыхнёт всю землю и точно сделает своё дело. Видишь, как просто можно всё продумать и достигнуть своей цели, если цель у тебя простая и маленькая. Я не хочу никого освобождать, не хочу власти над миром. Я хочу просто жить в своё удовольствие. И чтобы мне никто не мешал.

— Глупец, мы с тобой предали Кощея Бессмертного, вместе. Когда он вернётся, он прикончит тебя, так же, как и меня.

— Меня он точно не прикончит, — ухмылялся Игнатий, что явно злило вождя.

— Ты прав, — отвечал ему Курсорий, — он тебя не убьёт, поскольку это сделаю я, лично, своими руками.

И с этими словами он вынул свой меч и в мгновение ока оказался рядом с Игнатием. А затем последовал удар, который по звуку был похож на удар колокола. Игнатий даже не пошевельнулся и не сдвинулся с места. Теперь глаза Курсория были полны недоумения.

— Кощей меня не убьёт, и ты меня не убьёшь, Курсорий, и вообще ни один вурдалак на свете. В этом моя тайная сила. Когда наш бог Серва Адюльтер раздавал нам способности, каждый получил только одну, но ту, которую хотел получить. Многоликий загадал не бояться солнца и лишился своего лица, стал многоликим, Инвисибий хотел стать невидимым, ты — быстрым. Но я оказался хитрее вас всех, как и всегда. Я не загадывал себе ни сверхскорости, ни невидимости, я загадал, чтобы ни один упырь не мог меня убить. В этом моя сила, о которой вы никогда не догадывались. Обладай ты хоть силой бога, если ты вурдалак, меня убить ты не сможешь. А вот я смогу тебя убить, друг мой. Взять его!

И те упыри, что ещё совсем недавно служили вождю Курсорию, теперь схватили его, не давая ему убегать.

— Ты всё равно не будешь жить вечно, — бросил упырь Игнатию.

— Кто знает, кто знает, — вымолвил лишь новый вождь. — Свяжите его, а не шею повесьте тяжёлый камень. А потом мы бросим его в реку. Ты пойдёшь ко дну, Курсорий, и будешь умирать долго и мучительно.

Вурдалак попытался вырваться, но упыри крепко держали его. Множество рук обхватили Курсория и обвязали его множеством верёвок, а потом, как велел Игнатий, его выбросили в реку. Вода быстро поглотило его. А меж тем ночь заканчивалась, на горизонте показывалось солнце, а это значило, что упырям пора было прятаться, а людям выходить на свет.