Утро встретило их сыростью и остывшим деревянным домом. Словно для дополнения безрадостной картины под столом многообещающе шуршало и попискивало. Первым проснулся кот – лениво потянулся, выпуская в живот Смоль острые, как иголки, коготки, а затем спрыгнул и стрелой метнулся к источнику шума. Уже через пару минут он бегал по избе, жестоко подбрасывая верещащую мышь в своей алчной смертельной игре.
Первым не выдержал Славик – выругавшись в рюкзак, который всю ночь прослужил ему подушкой, он резко поднялся и рявкнул на кота. Тот осуждающе расширил глаза и равнодушно выпустил добычу из зубов, потрусив к двери. Обрадованная мышь резво ринулась к своему спасителю, шугано ударилась слюнявой от кошачьих ласк мордой в сундук и шмыгнула к стене. Елизаров выругался снова, на этот раз передернувшись всем телом. В любом случае сон у троих пропал. Надя и Павел звуков в соседней комнате не подавали, и Бестужев бесстыдно понадеялся, что тех съел какой-нибудь бабайка.
Завтрак оказался скудным: на широкие деревенские тарелки нарезали изрядно помятые в сумках помидоры с огурцами, защелкали в руках консервы. Наверное, этот звук и приманил Павла, за ним следом вышла Гаврилова.
Проглотив все, что было на собственной тарелке, Слава привычно потянулся к чужим, но оголодавшие ребята достойно сражались за свои мизерные порции, заставляя его вздыхать.
– Вы знаете, что-то мне начинает казаться, что мы немного не до конца продумали, как будем разбираться с едой…
Упитанный Павлуша был абсолютно с ним солидарен. Взгляд его затуманился, в одной руке торчала прилично обгрызенная палка сухой колбасы, в другой – уныло подвядшие стрелки зеленого лука. К еде, как ему казалось, он подошел основательно. Почти всю сумку занимали копченые и соленые продукты преимущественно мясной промышленности. Вот только его аппетит позволял смело ополовинить часть чемодана за один присест. Экономить на любимом, подплывшем жирком организме Павел ой как не любил.
– Елизаров, тебе только начинает казаться? Очевидно, что через неделю мы сдохнем с голоду. Консервов у нас всего ничего, будем дружно молиться на Катины крупы. И поститься. – Последнюю фразу он добавил совсем тихо, с затаенным ужасом.
Смоль с равнодушием наблюдала за тем, как алчные взгляды скрестились на ее сумке. Врожденное благородство не позволило нахально протянуть: «Я же говорила», снисходительно скалясь на их досаду.
– Недели на три их хватит точно, потом придется что-то думать.
– Вот если бы другие задумались сразу, думать потом не пришлось бы. – Осуждающе цокая языком, Славик откинулся на табуретке назад, едва не опрокидываясь на спину. Натужно скрипнули ножки под крупным, по-бычьи мускулистым телом, но, стоило отдать им должное, напор выдержали. Павел искоса глянул на Надю, на этот раз не поддакнул, виновато ускоряя работу челюстей. Осуждать ту было равносильно интеллектуальному спору с воинственной индюшкой. Сколько аргументов ни предъяви, в глазах красавицы останешься врагом. И идиотом.
– Что вылупился? А ходить мне в чем? Как Смоль, шесть свитеров на месяц я таскать не буду. Девочка должна оставаться девочкой. А не пугалом.
Злой смешок сам собою вырвался из груди, щекоча горло, взгляд Кати с извращенным наслаждением уперся в Гаврилову. С нежностью, обещающей тихую расправу. Она-то подходила к сбору вещей разумно, рассчитывала и учитывала собственные нужды, подстраховывалась. Две пары постельного белья, пара комплектов одежды с учетом, что стирать придется раз в неделю, а сохнуть все будет по несколько дней. Брала и порошок для ручной стирки, и пасту со щеткой (не как Надежда, спрашивающая у Павла, сможет ли воспользоваться его зубной щеткой). Собрать сумку было целым квестом с мощным названием «Выживание в диких условиях». Она хрустела пачкой вредных чипсов, пряча в боковой карман толстые восковые свечи и коробки спичек, попутно слушала видео случайно найденного туриста. Смоль готовилась. Потому что ответственными за свои жизни здесь были они. Здесь за ошибку не снимут баллы и не постучат по голове, сетуя на глупость. Здесь они останутся голодными, больными, могут потеряться. Здесь они одни. А Надя этого еще не поняла. Пока Катерина обувалась в треккинговые[5] ботинки с плотной шнуровкой, та, вскочив в легкие кожаные сапожки на каблуке, подводила глаза тушью, глядя в круглое зеркальце.
Славик крутился рядом, глупо погыгыкивал, переглядываясь с ухмыляющимся Сашей, но молчал. До поры до времени.
– Долопочешься, Гаврилова, будешь жевать свои платьица. Катя обидится, и вот что получишь. – Резким рывком он сунул под нос Нади крупную фигу, та зашипела и раздраженно отшатнулась. – Я бы уже на тебя, козу, обиделся, Смоль слишком сердобольная. Мать Дездемона, блин.
Катерина молча облизала влажные от томатного сока пальцы, закатила глаза и вышла из-за стола. Поднялась на лавку и принялась рыться в сумке, что лежала на печи. В руках тут же оказался фотоаппарат – надежда на повышение качества работы. Тот мерно мигнул перед включением. Над ухом послышалось дыхание; скосив глаза, Смоль увидела лицо Саши, горевшее интересом. Заметив ее внимание, Бестужев гортанно усмехнулся и положил подбородок ей на плечо, заставив смущенно улыбнуться. Сердце привычно ударилось о желудок и зашлось трепещущейся птицей, даже пальцы задрожали. Будто назло, тот выдохнул в ухо и потерся об ее шею носом, на секунду зарываясь в волосы.
Перед глазами плавно проплывали сделанные вчера кадры – тропинка, озерный берег, деревня. Дом, на фоне вечернего неба кажущийся зловещим; нахальный кот, чьи глаза горят желтым с печи; скрутившийся на сундуке Вячеслав, наморщивший лоб и снимающий ботинки Саша.
Если научиться сдерживаться и не совать свой курносый нос в фотоаппарат каждый час, то батареи хватит на неделю, не меньше. Сейчас она благополучно отображалась зеленым цветом в правом углу экрана и радовала своей полнотой. Смоль уже нажимала кнопку выключения, беспокойно ерзая от опасной близости Бестужева, когда возмущенно вскрикнула Гаврилова и зазвенела тарелка. Поворачивая голову, Катя невольно улыбнулась: свято место пусто не бывает. Забравшийся через приоткрытую дверь в дом кот молниеносно уплетал оставшееся содержимое ее тарелки, похрюкивая от недостатка кислорода. Смоль позволила крепким рукам Бестужева подхватить себя за талию, спуская вниз, и направилась к столу, а затем усадила разбойника на колени.
Теплая черная тушка напряженно замерла, но, когда тот понял, что по ушам бить не будут – снова встал на задние лапы и потянулся к тарелке. Надя брезгливо скривила губы, голос перешел в режущее ухо, возмущенное повизгивание:
– Ты еще и эту вошь кормить планируешь, когда у нас запасов почти нет?!
Сразу вспомнился топик с темно-фиолетовыми стразами, который та приглаживала на голом плоском животе сегодня утром, спрашивая у Павла совета: подходит ли он к этим брюкам. Сколько бы Катя ни знала Гаврилову, та до сих пор могла ее удивить. И вот снова: брови взметнулись вверх, а оскал растягивал губы в улыбке. В груди клокотало отвращение и раздражение. Тронь пальцем, и Смоль обдаст волной концентрированной злобы. Надя почуяла неладное, стушевалась, злобно морща нос, и уткнулась в свою тарелку.
– А ты на мои запасы действительно рот распахнула? Не помню, чтобы ты за них платила.
– Говорю же, договорится и будет жрать свои платья, – с поддельным горем в голосе констатировал Славик.
Задумчиво пожевывающий огурец, Саша неожиданно встрепенулся, закинул остаток овоща в рот и хлопнул в ладоши, спугнув вылизывающего тарелку кота.
– Так, давайте-ка сразу все решим. Все равно нам нужно начинать работать. Пробежимся по домам, постучим в дверки. Наслушаемся мифов стариков, начеркаем самое вдохновляющее и заодно спросим про еду. Деньги нужны даже здесь, закупим закаток, яиц, у Беляса можно и молока попросить, а Ульяна на днях мяса подкинет. Договорились?