Зеркала-озёра

Глава 1. Переполох в школе. 1

В соседней группе кто-то подрался.

Не то чтобы весь переполох произошел из-за простой драки, совсем нет. Проблема в том, что драка произошла прямо во время занятий. Какая-то девчонка сцепилась с парнем, вытащила его за волосы в рекреацию и как следует отмудохала еще до того, как преподаватели вылетели из кабинетов, растащили нарушителей порядка и отчитали под взглядами любопытствующих, высунувшихся из кабинетов.

И вот уже второй день все идет наперекосяк. Не то чтобы Алёну вообще интересовала ситуация с дракой, но она теперь интересует всех, кажется. Наверное, все дело в том, что Алёна не особо любопытная, не особо заинтересованная сплетнями и, если уж совсем честно, откровенно не разбирающаяся в том, что происходит в ведьминской школе вне уроков.

Нет, чисто технически, драка произошла во время уроков, но частью нового материала не являлась, поэтому она до сих пор знакома с ситуацией лишь опосредовано и вообще кое-как.

Теперь вот все обязаны пойти текст на агрессию, пообщаться со школьным психологом и обязательно — на этом слове директриса особенно сделала акцент, поднимая вверх указательный палец и смотря на них поверх очков; Алёне никогда эти ее взгляды спокойствия не прибавляли — сообщить, если их что-то беспокоит, у них проблемы с другими учениками или кем-то из преподавательского состава. Методы крайне странные, конечно, а еще спорные, но все расписание теперь похоже просто на какую-то катастрофу.

Тут заблудиться проще, чем в лесу. В лесу хоть лешие есть, если что, у них можно спросить (по ориентированию у нее всегда были только пятерки, а уж как выстраивать правильный диалог с лешими она давно научилась; одной из первых, кстати). С расписанием спросить особо не у кого. У первогодок есть кураторы, отвечающие на все вопросы, а тут не побежишь спрашивать, что и как, когда вроде как учишься уже четвертый год и вроде как должна была давно понимать, как именно устроены все эти переносы, замены, изменения.

Алёна волосы на макушке накручивает в некое подобие пучка, карандаш по диагонали втыкает, чтобы хоть как-то зафиксировать их, и вылезшую шелку сдувает в сторону.

— Нет, я не против психолога, но половина кабинетов находится либо в разных концах школы, либо вообще не существует. Такое может быть?

Девчонка, к которой она обращается, голову переводит со стенда с расписанием в распечатку, которая у Алёны в руках. Потом пожимает плечами и пальцем с длинным ногтем тыкает прямо в прозрачный пластик, отделяющий ее палец от расписания.

— Нам выдали не то, — заключает она. — Вот же: другие номера кабинетов. Выглядит более правдоподобно, плюс есть перерыв между вторым и третьим уроком, чтобы дойти до другого корпуса и даже перекусить.

Алёна взгляд переводит с расписания, которое держит в руках, смотрит на стенд, щурится и обреченно выдыхает.

— Знаешь, Димка, я совсем не понимаю, куда нам идти.

— Ничего, куда-нибудь точно придем, — оптимистично замечает ее собеседница. — Вот бы пару стебельков люцерны, но я свою где-то посеяла.

Димка улыбается широко, расписание больше не сверяет и выглядит спокойно-мечтательно, будто они никуда не опаздывают. Алёна снова челку со лба сдувает.

— Так, — говорит, — двести пятнадцать бэ. Пошли, — пальцы ее своими цепляет и тянет за собой как на буксире.

— Да ладно тебе, Алён! — насмешливо отзывается ее подруга. — Опоздаем и опоздаем. Думаешь, мы одни такие, кто не разбирается в расписании совсем? Тут половина школы таких, а то и целая.

И есть в этих словах здравое зерно, но Алёна вслух этого не произносит. Не хватало еще пойти у Димки на поводу. А то сначала она согласится, потом моргнет — и они уже прогуливают занятия, гуляя на соседней опушке. Нет-нет-нет, не надо ей такого счастья. Только не сейчас, когда вся школа стоит на ушах, а преподаватели — особенно директриса — только и ждут, кто из них окажется самым подозрительным и проблемным.

И кто только придумал, что проверять надо всех? Проверили бы этих драчунов и дело с концом.

Но нет же, они теперь тут все как подопытные кролики. Кроликом Алёне быть не очень хочется, ей жабы как-то ближе, но за жабами обычно никто не наблюдает. По крайней мере, за живыми. Жаб препарируют и лезут смотреть, что там у них внутри.

Уж лучше тогда быть кроликами, наверное.

Димка упираться перестает только на улице. Когда они выходят из одного корпуса и идут по двору, пересекают его, чтобы перейти в соседний. Надо признать, что идти становится легче. Алёна руку ее из своей выпускает, зачем-то снова сверяется с расписанием, зажатым в руке, и думает, что если уж они ошибутся кабинетом, то можно будет попробовать другой. На самом деле, лучше опоздать на пятнадцать минут, взять отработку в качестве домашнего задания и сесть куда-то на заднюю парту переписывать учебники мелкими подчерком и без пробельных строк, чем вообще не явиться на занятие.

День не кажется совсем уже запущенным, когда они поднимаются на второй этаж и находят свою группу еще до начала занятия. Алёна выдыхает облегченно, а Димка только заправляет прядь розовых волос за ухо и пожимает плечами.

— Знаешь, — говорит, — это даже было проще, чем изначально казалось.

— Да уж, — отзывается Алёна. — Надеюсь, со следующими занятиями будет так же легко.

У кабинета только пять человек, ну семь, если посчитать еще и их двоих, а это значит, что половина группы где-то точно так же ищет нужный. Алёна раздражающую челку пытается пригладить наверх. Надо бы, наверное, уже отстричь, чтобы эти пряди до середины скулы не мешались, или хотя бы закалывать их, но она как-то вечно забывает об этом, когда появляется время.

2

Рано было радоваться, полагая, что сегодня самой большой проблемой будут вечно меняющиеся кабинеты в разных корпусах и на разных этажах этих самых корпусов. Тест на агрессию их группе все же поставили на сегодня, о чем им радушно сообщили в конце четвертого урока, а это значит, что вместо того, чтобы пойти домой, придется задержаться в школе еще на неопределенное количество времени.

— Просто класс, — и оптимизма в этих Димкиных словах было не особо много; хотя уж если не ей сохранять отличное настроение, то кому вообще.

И Алёна не то чтобы нервничает, но последние десять минут сидит в туалете, закрыв дверь изнутри, и смотрит на эту самую дверь. Оказывается, если закрыть крышку и усесться, сложив ноги по-турецки, то тут даже вполне удобно. Ну или дело в том, что ее мало волнует вообще сам туалет, а все мысли роятся, как пчелы рядом с маткой, вокруг этого треклятого теста, который вот-вот начнется.

Алёна на часы на запястье косится и приходит к выводу, что минуты три у нее в запасе точно есть, а, может, даже и пять. Дверь кто-то дергает на себя с тобой стороны. Надо бы сказать, что занято, но дверь все равно закрыта, и она молчит. Делает глубокий вдох и считает от десяти до нуля.

Она себе повторяет, что это всего лишь тест. Дурацкий и самый обыкновенный.

Это даже не контрольная, к которой надо готовиться, поэтому смысла переживать совершенно нет.

И все же где-то на подкорке подсознания она уверена, что завалит. Тест на агрессию вообще можно завалить? Потому что если можно, то она непременно завалит. Вода в бочке подтекает, она только слышит это кап-кап-кап, и это кап-кап действует на нервы, как будто капает прямо ей на голову. Алёна прикрывает глаза и старается расслабиться. Думать о ручье, который недалеко от школы, к которому всегда по утрам ее приносят ботинки. Там похожие звуки, но они не раздражают. Там пахнет землей, там вода как будто даже имеет какой-то особенный запах.

Кап-кап-кап.

Не помогает.

Она встает на ноги, зыркает на бочок, и он трескается. Алёна головой мотает; эмоции точно стоит контролировать. И не потому, что она может так сломать школьный унитаз, а ее тетя будет выслушивать, что это не детский сад и любая ведьма должна уметь себя контролировать, а потому что, что в таком состоянии она точно завалит тест на агрессию.

Алёна сумку с пола подбирает, открывает дверь и выходит.

Руки зачем-то моет и вытирает насухо, а потом идет в сторону рекреации рядом с кабинетом психолога и соседним, учебным, но сегодня, видимо, предоставленным для написания тестов.

Димки нигде нет.

Она это замечает не сразу, лишь спустя несколько секунд, когда взглядом скользит по своим одногруппникам, когда весь коридор даже осматривает. Димки нет, и из-за этого она чувствует себя странно, не в своей тарелке. Подруга никак не повлияет на ход теста, вообще ничем не поможет. Алёна стену рядом с входом в кабинет плечом подпирает, руки на груди складывает и косится на дверь, просто ждет, когда им уже скажут заходить. С Димкой было бы спокойнее; да и она все равно придет, не может же она прогулять тест. Такое не прогуливают.

Дверь открывается, и Алёна почти нос к носу оказывается с психологиней. Давит неловкую улыбку и делает шаг назад, разве что не отпрыгивает.

— Простите, — буркает себе под нос, но ее словно никто не слышит. Или это вежливость такая?

— Можете заходить.

И она делает глубокий вдох, медлит, пропускает впереди себя несколько одногруппников, мешая толком проходить другим в кабинет, а потом, все же собравшись, заходит. Ассистентка психолога ей не знакома, она вообще сомневается, что видела ее в школе, но мысли и без того носятся в башке туда-сюда, чтобы думать о миловидной девушке, стоящей рядом с преподавательским столом.

— Все сумки оставьте здесь, — произносит тонким-тонким (у русалок такой, она знает, они это проходили еще на первом курсе, кажется) голосом и указывает на первую парту. — Они вам не понадобятся.

Если бы Алёна была чуть внимательнее, то заметила бы что-то не то. Но она лишь глубже в свои мысли погружается, почти сталкивается с кем-то из одногруппников, оставляя суму рядом с первой партой, почти кидая ее на пол, и даже не извиняется. Быть под прицелом психологов ей никогда не нравилось, и сейчас тоже из приятных ощущений находится целое ничего.

Она доходит до четвертой парты в левом ряду, отодвигает стул и садится, будто кем-то заколдованная. Такого быть точно не может, на территории школы запрещено даже шутки ради подчинять себе чужое тело; кажется, за это даже какие-то серьезные штрафные санкции положены, но ее мысли снова ускользают, съезжают в сторону теста, и Алёна пытается заставить себя успокоиться. Все рассаживаются по одному, хотя никто не просил, их пересчитывают. Психологиня возвращается в кабинет, зачитывает фамилии по списку, проверяя, кто на месте. Алёна свою прослушивает, но кто-то из девчонок, сидящих сзади, говорит, что вот же она, и психологиня переходит к следующей.

В тестах вообще ничего страшного нет, убеждает она себя, большим пальцем одной руки ковыряет указательный другой и смотрит на поверхность парты перед собой. В психологах тоже нет ничего страшного, а сама процедура с тестом вообще формальность. Может, на директрису надавил кто-то из Высшего, хотя вряд ли до них дошла информация об обычной драке.

3

В квартире не просто стоит стойкий запах ладана, в квартире висит самый настоящий туман, когда Алёна открывает дверь и кладет ключи на комод в прихожей. Откашливается и ладонью перед лицом машет.

— Марта! — зовет, голос повышает и еще громче: — Марта!

И пока она скидывает школьные ботинки, из соседней комнаты выходит тетя в длинной юбке, подолом подметающей пол, и с цветастым платком на плечах.

— Чего, золотце?

Алёна снова ладонью перед лицом машет.

— Вот это, — говорит. — У тебя ничего там не взорвалось?

— А, это… — задумчиво отзывается женщина. — Это я квартиру чистила после своих клиентов. Ужинать будешь?

Алёна улыбается устало, кивает.

— Да, буду.

— Ну и хорошо, — мелодично отзывается тетя и направляется в сторону кухни.

Алёна ногой двигает ботинки в сторону, взгляд скашивает в сторону кухни, чихает от густого тумана и идет в свою комнату. Рюкзак у самой двери оставляет и переодевается в домашнюю одежду. На самом деле тетя снова будет ворчать, если заметит, но она все равно открывает окно, чтобы проветрить хотя бы в своей комнате. Ладан, может, и очищает, но она от него начинает чихать каждый раз, а потом еще глаза слезятся.

Черная кошка трется о дверной косяк, а Алёна, заметив ее, палец прикладывает к губам.

— Только Марте не говори, — шепотом. И, проходя мимо, наклоняется на несколько секунд, чтобы почесать за ухом. Кошка урчит, а значит сегодня у них перемирие и дружба.

К тому моменту, как Алёна выходит на кухню, туман в коридоре немного рассеивается. Тетя наливает из большого заварного чайника что-то в чашку сначала ей, а потом и себе.

— Это успокоительный сбор, ты какая-то уставшая, — комментирует она, ставя чашку на стол. Алёна кивает.

— Спасибо.

Тетя еще некоторое время пляшет по кухне, пока Алёна пьет медленными глотками, а потом все же усаживается за стол напротив нее. То ли это домашняя атмосфера так влияет, то ли чай и правда успокаивает, а может, все вообще дело в ладане, но Алёна замечает, что чувствует себя уже совсем иначе. Не как в школе.

Кошка запрыгивает на свободный стул и внимательно на нее смотрит. А она думает, что всегда в этой кошке было больше человеческого.

— Как дела в школе?

Вопрос вроде дежурный, поэтому Алёна сначала просто пожимает плечами, а потом поджимает губы, ставит чашку чуть в сторону от тарелки и переводит взгляд с кошки на тетю.

— Нашу группу сегодня отправили писать тест на агрессию.

— Странно, — отзывается меланхолично тетя, и Алёна понимает, что она рассматривает остатки трав и чаинок у себя в чашке. Не очень-то вежливо, но Марта всегда была из тех самых настоящих ведьм, витающих в своих мыслях и живущих больше в потустороннем, чем в настоящем.

Глупости какие, не бывает никаких настоящих ведьм. Есть способности — вот и все.

Алёна вилкой ковыряется в тарелке с макаронами, аппетит почему-то испаряется прямо на глазах.

— А потом всех отправили к психологине…

— Вы что-то натворили?

— Нет, но…

— В мое время мы часто выкидывали что-то эдакое. То путали парням травы, то заколдованных жаб преподавателям подкладывали. О, был еще случай с крысой!..

— Ничего такого! — она повышает голос от невыразимого чувства стыда, что тетя просто даже мысль такую о ней допускает, а потом вдруг тушуется. — Извини. Дело совсем не в этом.

Между ними повисает пауза, Алёна запихивает в рот несколько макаронин, продолжает вилкой водить по тарелке, а внимание тети и кошки полностью обращено к ней. Марта не торопит, отставляет в сторону свою чашку — краем глаза Алёна замечает, что она пустая; надо же, она и не помнит, чтобы та пила — и улыбается.

— А в чем, золотце?

Алёна поднимает на нее взгляд, смотрит на улыбающееся лицо напротив, и ощущение стыда и дискомфорта проходит само собой. Все соседи и знакомые всегда говорили, что у тети особая, располагающая к себе аура. Знали бы они еще, что в опасных руках может сделать такая аура.

Хорошо, что руки Марты не такие.

Она выдыхает, кладет вилку и руки складывает перед собой на столе.

— Кто-то подрался несколько дней назад.

— Ну и что же тут такого! — Марта всплескивает руками, а потом треплет кошку по голове и по ушам. — Подрались и подрались, ничего страшного не случилось. Мальчишки всегда дерутся, особенно молодые.

— Не совсем мальчишки…

— А кто? — спрашивает Марта, будто бы больше внимания уделяя кошке, чем разговору. — Девочки не поделили симпатичного преподавателя?

— Скорее одна девочка с последнего курса избила своего одногруппника.

Тетя вдруг гладить кошку перестает, а улыбка и беззаботность с лица уходит.

— Плохо, — отзывается она коротко.

И добавляет:

— Очень плохо.

Глава 2. Виновница суматохи. 1

На следующий день Алёна впервые за несколько месяцев опаздывает. Ничего особенного за опоздание, конечно, в школе не светит, но она поспешно натягивает ботинки, отгоняя кошку от рюкзака.

— Уйди, пожалуйста, — почти молит ее, когда та морду засовывает в карман рюкзака, еще и лапу пихает, норовя залезть туда полностью. — Там нет ничего вкусного, я же покормила тебя.

Дождевик тоже никак не находится, а тети, как назло, нет дома, поэтому остается лишь надеть куртку, повоевать с кошкой, никак не желающей соблюдать субординацию и вообще признавать хоть какой-то авторитет, и выбежать из квартиры, совершенно забыв прихватить из холодильника хотя бы бутылку йогурта. Алёна из подъезда выскакивает, заходит за угол и наклоняется, чтобы завязать шнурки.

Три узла на левом ботинке — и она уже на опушке.

Ветер дует в лицо, когда она резинку с запястья снимает и волосы на ходу в хвост завязывает. Надо бы время посмотреть, но часов нет. Алёна мысленно проклинает наполовину бессонную ночь, собственную рассеянность из-за нехватки сна и неугомонную кошку, будто специально сующуюся под ноги все утро.

Левой рукой убирает еловую ветку, идет по хорошо знакомой тропинке и вовремя тормозит, чтобы не налететь на старца в еловой накидке.

— Доброе утро, — улыбается Алёна. — Вы извините, я в школу опаздываю.

— Вечно вы в школу опаздываете, — ворчит он почти беззлобно. Алёна останавливается, сжимает лямку рюкзака в ладони. Пневому деду лучше не грубить, в лесу вообще лучше никому не грубить, это она хорошо помнит. — На пень чуть не налетела, а он тут давно стоит, старше тебя, видать, будет.

У нее улыбка какая-то виноватая, а дед продолжает что-то ворчать себе под нос.

— Я буду осторожна, обещаю, — говорит она.

Дед челюстью шамкает, машет на нее и скрывается за старым дубом. Алёна еще какое-то время стоит как вкопанная, а потом вспоминает, что опаздывала, и в сторону школы кидается бегом. Утро слишком суматошное, чтобы день был хорошим.

И она уже по лестнице взбегает, когда группа студенток выходит на улицу, а за ними и Димка.

— Мы в каком кабинете сегодня? — спрашивает Алёна и сдувает с лица тонкую прядь волос, почему-то вылетевшую из завязанного хвоста. Димка сжимает ее в приветственных объятиях. — Потом обнимемся, — хлопает ее по спине Алёна, — мы же опаздываем.

— Не опаздываем, — уверяет Димка и подмигивает.

Алёна смотрит на нее непонимающе. Димка языком цокает и глаза возводит к небу.

— Отменили занятие. Там второкурсники пишут вчерашний тест. Второе тоже, может, отменят.

И это как гора с плеч. Алёна выдыхает шумно, выбившуюся прядь пытается пригладить, зачесать назад.

— А ты, я смотрю, бежала, — подтрунивает подруга. И по плечу хлопает. — Да ладно, пойдем прогуляемся. Все равно куча свободного времени. Жалко только, что чая нет. Знала бы, что у нас намечается прогулка по лесу, взяла бы термос.

И суматошное утро начинает останавливаться и замедляться.

Суматошное утро сменяется на спокойное и расслабленное, когда они идут в сторону ручья, перепрыгивают его в самом узком месте и идут дальше в сторону оврага. Холодная весна все же постепенно становится теплее, хотя бы потому что ручей начинает оттаивать, а вокруг грязь начинает размываться. На улице еще темно, а в лесу и тем более, но зато воздух свежий, совсем не такой, как в родном городе Алёны. Достаточно просто полной грудью вдохнуть, чтобы пустить побольше кислорода в легкие, разобрать мельтешащие мысли в голове и вернуться в обыденность.

Просто ни о чем не думать, а идти за Димкой, которая все водоемы в лесу, кажется знает.

— К озерам пойдем? — спрашивает она, оборачиваясь.

Алёна кивает.

Димка залезает на огромное поваленное дерево, ногами устойчиво на него встает и руку протягивает.

— Ты какая-то сегодня странная. Все в порядке?

— Почти, — отзывается Алёна, цепляется за ее руку и тоже залезает на дерево. Димка спрыгивает и идет вперед. — Нет, — признается Алёна. — На самом деле не в порядке.

Она следует за подругой, догоняет ее, и они равняются.

— Рассказывай, — говорит Димка.

Так просто. Пустячно. Алёна кивает несколько раз. Здесь, в лесу, точно никто не услышит. Кроме леших, различных лесных духов низшего порядка, а у озер еще и русалки водятся. Почти никто — но хотя бы не тетя и не одногруппники. И уж точно не психологиня.

— Никак не могу выкинуть из головы вчерашнюю встречу с Волкодав.

— А что там? — Димка руки в карманы куртки засовывает, ветки под ее ногами трещат как-то особенно. И Алёна даже может представить, как после получения квалификации она поселится где-то в лесу, возможно даже одна, и будет гулять вот так каждый день. Димке всегда было комфортно в лесу, а рядом с водоемами она вообще как рыба в воде. Она словно может их слышать и всегда находит. Может, и правда слышит. Они никогда об этом не говорили. — Надо было тебя вчера дождаться, ты извини, что так получилось.

— Ты и не должна меня ждать.

Димка поворачивается к ней лицом и смотрит этим взглядом, мол, давай без этого. Улыбается тепло-тепло.

2

Сначала Алёне показалось, что это русалка. Но теперь, когда она присматривается, то отчетливо видит различия. Ни волос зеленых, ни мертвенно-бледной кожи. И спина вполне себе есть, даже закрытая теплой зимней курткой, а не какими-то призрачно-тонкими тканями. Девушка руки в воду опускает, а потом волосы на голове мочит.

А Алёна оторвать взгляд от нее не может.

— Ты тоже ее видишь?

— Видимо, не одной мне нравятся эти озера, — отзывается Димка, пожимает плечами и пытается выкопать из земли небольшие камешки.

Димку совсем не занимает эта девушка, Алёна наблюдает за ней и мысленно почему-то все равно зовет ее русалкой. Судя по плеску воды, подруге все же удается вытащить из холодной земли камешки. Она прицеливается и кидает их в воду, а незнакомка оборачивается на этот плеск, и Алёна взглядом с ней сталкивается.

Не отвернуться и не спрятаться.

Она улыбается, даже отсюда видно, и идет в их сторону. Алёна заставляет себя взгляд отвести, ладонями сама упирается в насыпь и пытается тоже разрыть камни, как будто они ей нужны.

— Она идет сюда, — шепотом кидает Димке и жалеет, что волосы в хвост убраны, что не спрятаться за ними.

— Ну и ладно, — говорит Димка и прицеливается очередным камешком. Тот прыгает по воде раз, два — и тонет.

Алёне почему-то хочется провалиться сквозь землю. Особенно от того, что ее подруга даже не пытается говорить тише. А незнакомка с темными мокрыми волосами подходит все ближе.

— Салют, — дружелюбно звучит, но не слишком. — А я-то думала, что я здесь одна.

— Привет, — отзывается Димка и руку ей протягивает, даже не отряхивая ее от земли. Незнакомка словно не замечает этого, пожимает ее руку и косится на Алёну. — Меня Дима зовут, а это Алёна. Мы из школы.

— Вот значит как, — усмехается та и взгляд с Алёны не сводит. — Я Лета, а у тебя взгляд тяжелый.

Алёна тормозит. Смотрит на нее и тормозит. Потом выдавливает из себя улыбку.

— Извини, — говорит.

Лета протягивает ей руку; Алёна с опозданием в пару секунд понимает, что было бы вежливо пожать ее.

— Приятно познакомиться.

— И мне, — отзывается Лета. — Не помню, чтобы видела вас в школе.

— Так ты ведьма выходит? А подкрадываешься как леший.

— Дим!

— Без обид, это даже комплимент.

Лета улыбается, и есть в этой улыбке что-то притягательно-магнетическое. Или все дело в темных сатиновых тенях и подводке. (Или это просто такая притягательная аура, которая исходит от нее.)

— Какие тут обиды. Мне это даже льстит.

— С мокрой головой не замерзнешь? — вдруг неожиданно даже для самой себя спрашивает Алёна. Боковым зрением замечает, что подруга поворачивает голову в ее сторону. Будто она что-то не то сказала.

Но Лета только улыбается и пожимает плечами.

— Не думаю, — говорит. — Но, если захочешь меня согреть, я буду не против.

— Я…

— Шутка, — поясняет она. — Иногда просто не могу удержаться.

Алёна улыбается несколько неловко и ловит себя на том, что лучше ей прямо сейчас взять и заткнуться. Ни к чему хорошему ее вопросы не приведут. Особенно такие неуместные. Пусть лучше все вопросы задает Димка, у нее всегда это получается непринужденно и легко.

И та, будто читая ее мысли (хотя как знать, может, Алёна и правда не обо всех талантах подруги знает), спрашивает:

— Ты с какого курса?

— Выпускаюсь в этом году. А вы?

— Нам еще год до выпуска, — отзывается Димка и волосы пытается с лица убрать. Порывы ветра становятся сильнее, а Алёна почему-то задумывается о том, что просто так ветер не мог подняться. Особенно у озер. Здесь всегда своя погода, свои ветра и своя температура воды. По крайней мере, ее не особо обширные познания об озерах-близнецах говорят именно об этом.

Лета ветра как будто вообще не ощущает, хотя именно у нее мокрые волосы, именно ей должно быть сейчас холоднее всех. И это кажется любопытным, эта мысль захватывает, и Алёна упускает тот момент, когда снова начинает за ней следить.

След золотых теней во внутренних уголках глаз приковывает к себе внимание не меньше. И как так вышло, что она никогда ее раньше не видела? Отчего-то Алёне кажется, что заметь она ее раньше, даже в толпе, то никогда бы не забыла. Только не эти глаза, только не эту притягательную энергетику, которая словно бы обволакивает.

— Было приятно поболтать, — говорит Лета и разворачивается.

Алёне почему-то остановить ее хочется.

На языке так и крутится дурацкое «стой, куда же ты!», она и правда открывает рот, но бросает дежурное:

— До встречи.

Лета оборачивается через плечо и улыбается.

— Надеюсь, — говорит коротко, а потом разбегается и прыгает в воду.

Никаких брызг; водная гладь принимает ее мягко и так, будто ее место там.

3

Столовая на следующий день переполнена. То ли несколько групп отпустили с занятий раньше, то ли сегодня все особенно голодные. В любом случае, народу столько, что Алёне и Димке приходится минут пять кружить по помещению в поисках свободного стола. В итоге они просто останавливаются у стены и решают ждать — караулить — освободившийся стол.

— Можем на следующем перерыве поесть, — предлагает Димка, убирая назад пряди розовых волос. — Я не очень голодная.

— Мы все равно уже пришли.

— Ладно-ладно.

В итоге проходит еще минут десять до того, как один из столов рядом освобождается, а Алёна ставит сумку на стул практически в тот момент, когда парень на пару курсов младше поднимается с этого самого стула.

— И мусор свой захватите! — любезно напоминает Димка и мило улыбается, когда компания оборачивается и нехотя все же возвращается за своими пустыми упаковками из-под сока и обертками шоколадных батончиков. — Спасибо.

Алёна садится на стул рядом и достает свои сэндвичи, как всегда упакованные в коричневую крафтовую бумагу, ставит рядом бутылку воды и голову почти что роняет в ладони. Ощущение такое, что все эти несколько дней превратили размеренную жизнь в школе в невыносимый бардак.

Димка подпихивает ей конфеты, которые не сразу, но все же попадают в поле ее зрения.

— Шоколадные, — поясняет. — Я все равно такие не люблю.

Вранье или нет — не особо важно. Алёна улыбается и разворачивает одну из них. Мелочь, а все же спасти от этого бардака может.

Гул в столовой стоит непередаваемый. Уж если тут собралась не вся школа, то половина точно. От такого количества народа начинает болеть голова — хотя дело может быть совсем не в количестве людей, а в гвалте голосов, — и Алёна только откручивает крышку пластиковой прозрачной бутылки и медленно пьет воду, полностью игнорируя свой вроде как завтрак, который она намеривалась съесть.

Димка роется в своей сумке в поисках кошелька, когда рядом с их столом останавливается уже хорошо знакомая им обеим девушка.

— У вас найдется еще одно место?

Алёна взгляд поднимает и натыкается на те самые глаза, которые пообещала себе как следует запомнить. Если не на всю жизнь, то точно надолго. Лета улыбается легко, непринужденно и кивает в сторону стула, на котором стоит ее, Алёнина, сумка.

— Я присяду?

Димка находится первой. Достает все же кошелек и ладонью указывает как раз на этот самый стул.

— Без проблем, падай, — и уже обращается к подруге: — Я пойду возьму что-нибудь перекусить. Ты что-то хочешь?

Алёна отрицательно головой мотает и убирает сумку под стол.

— Нет, спасибо. У меня все есть.

Лета наблюдает за ними как кошка. Молча, переводя взгляд с одной на другую. Улыбается тонко и едва-едва, будто щерится по-кошачьи. Наконец садится на стул рядом с Алёной и просто провожает взглядом удаляющуюся Димку.

— Сегодня тут просто не протолкнуться, — говорит Лета. И там не поймешь — то ли она просто пытается быть вежливой, то ли пытается завязать диалог. Алёна делает несколько глотков воды и закручивает крышку бутылки.

Совсем уж игнорировать ее будет невежливо, поэтому она принимает эту фразу как приглашение к обсуждению дел в школе. Болтовня ни о чем. Вроде как обсудить расписание или пожаловаться на кипу домашки.

— Все с ума посходили за последние дни.

— Да уж, как будто был повод, — Лета пожимает плечами и открывает пластиковый контейнер с теплой едой.

Почему-то Алёна замечает те же золотые тени вокруг светло-карих глаз и заставляет себя отвести взгляд в сторону. Пялиться некрасиво, а еще это раздражает. Не то чтобы на нее кто-то регулярно пялился и она знала это на себе, но это раздражает.

— Не знаю, — наконец находится что сказать. — Драка — это все же личное дело.

— Какая там драка, — фыркает Лета, накалывая фасоль на вилку, — так, просто пару раз врезала ему по башке, чтобы думать наконец начал.

До Алёны не сразу доходит.

Точнее доходи-то сразу, просто она не совсем стыкует информацию в голове. Переводит взгляд на Лету, та улыбается и жует фасоль. Выглядит совсем буднично, выглядит так, будто они и правда обсуждают расписание.

— Погоди, это была ты?

— Ага.

И Алёна сама только что же сказала, что драка — это дело личное. Она сама вроде как против того, чтобы осуждать за произошедшее, потому что всей истории все равно не знает, так что не имеет права лезть.

Удивление на лице все равно не удается никуда спрятать.

Лета макает фасоль в соус и пожимает плечами.

— А что такого? Если школа хочет, чтобы между полами были хорошие отношения, то это вроде как равенство. А при равных условиях я имею полное право врезать идиоту, если он не хочет включать свой мозг и следить за тем, что говорит.

— Да уж.

Не такого она точно ждала, когда еще пару минут назад пыталась поддержать разговор. Алёна край бумажного пакета мнет в пальцах, словно решая, хочет она или не хочет есть. Голова болеть меньше не перестает, так что аппетита почти никакого.

Глава 3. Затишье перед бурей. 1

Ветер в городе ощущается совсем не так, как в лесу, рядом со школой.

Он не такой холодный, не такой беспощадный, и воздух как будто даже теплее. Трудно сказать почему, но все дело, пожалуй, в выхлопных газах, все дело в тепловых станциях, в электричестве — да и банально в том, что школа в другой части страны находится. Где — непонятно, но точно неблизко.

Рядом с родным городом Алёны нет никаких густых лесов, а жаль. Она за четыре года обучения в ведьминской школе так привыкла к высоким деревьям, небольшим ручьям и даже болотам, что летом ей всего этого вечно не хватает. После окончания школы тоже будет не хватать.

Машины сигналят, когда она перебегает дорогу, несмотря на то, что никакого пешеходного перехода нет. Она руку поднимает, то ли извиняясь, то ли просто показывая, что стоит притормозить. Наушники, вываливающиеся из кармана куртки, запихивает обратно и волосы за уши заправляет.

Лета улыбается с коротким смешком и протягивает одну из чашек кофе.

— А ты любишь нарушать правила, как я смотрю, — говорит она и делает глоток из своей чашки.

— На самом деле нет, — звучит как оправдание. Алёна приподнимает чашку с кофе в воздухе. — Спасибо, кстати.

— Пустяки. Надеюсь, у тебя нет аллергии на лактозу и ты не начнешь задыхаться.

— Никакой аллергии.

— Надо же. Мне сегодня дважды везет.

Алёна улыбается совсем как-то глупо, взглядом с ней пересекается, а потом ладонью указывает на дорогу перед ними.

— Идем?

— Идем.

Про кофе, который она буквально сжимает в руке, чтобы не уронить, вспоминает только сейчас. Крышку снимает и нюхает, что не ускользает от пристального взгляда Леты. От ее взгляда вообще ускользнуть невозможно (не то чтобы ей сейчас хотелось куда-то ускользать), Алёна обратно крышку надевает и зачем-то комментирует:

— Просто понюхала.

— Я вижу.

Она будто специально ждет, когда Алёна сделает первый глоток, а потом пожимает плечами и продолжает расслабленно и совершенно непринужденно:

— Тебе не обязательно оправдывать каждое свое движение, ты же в курсе? — и когда Алёна кивает, улыбается и добавляет: — Просто напоминаю.

Как-то странно вообще получилось, что они сегодня здесь. Гуляют по улицам города, мимо проезжают машины, куда-то спешат мамы с непослушными детьми, школьники сбиваются в кучи и громко смеются, а какой-то дедушка — чем-то похожий на одного из пневых дедов, которых можно часто в лесу встретить, — несет нагруженную продуктами сумку из магазина. Парадокс в том, что они вдвоем со стороны абсолютно вписываются в эту обыденную картину. Никак не выделяются и не привлекают к себе внимание. Алёна почему-то ловит себя на мысли, что даже Димка, с ее розовыми волосами и смуглой кожей, была бы более ярким пятном во всей этой серой окружающей обстановке, чем они с Летой.

Это одновременно и дико, и естественно.

Она совсем не думала, что они вот так скоро встретятся, когда вечером пятницы написала то первое сообщение. Она даже — если уж совсем честно — не могла быть уверена, что на ее сообщение Лета вообще ответит.

У такой, как Лета, должно быть, всегда целая куча непрочитанных сообщений. За ее внимание, пожалуй, целая баталия может развернуться. И не то чтобы Алёна скучнее других; просто ей совсем не хочется быть одной из многих друзей-знакомых. И напрашиваться, и требовать к себе внимания тоже нет никакого желания.

Но вот они здесь — идут по тротуару, а кофе в бумажном стакане (который, кстати, совсем не из бумаги; Марта на эту тему может многочасовые лекции читать) кажется самым вкусным из всех возможных.

— Что это? — спрашивает Алёна, когда делает очередной глоток.

— У тебя, — отзывается Лета и указательный палец от своей чашки отстраняет, несмотря на то, что все так же держит ее, — латте, а у меня американо. Если не нравится, можем поменяться.

— Нет, что ты. Я просто так спросила. Вкусно, правда.

Лета губы облизывает и снова улыбается. Есть в ее поведении что-то кошачье; но в этот раз Алёна замечает несколько колец у нее на пальцах и темно-вишневые короткие ногти.

Все такое до ужаса гармоничное, что лучшего сочетания и придумать нельзя.

— А какой твой любимый?

— Что? — сначала теряется она, а потом кивает и усмехается коротко: — А, ты про кофе. Не знаю, я любой могу пить. Растворимый тоже пойдет.

— Значит, любимого нет.

— Ну значит да.

Лета смотрит на нее, делает глоток, а потом, когда они проходят мимо очередной мусорки, отправляет стакан в ведро.

— Марта, кстати, говорит, что так кончают все одноразовые стаканчики, а перерабатывать их почти невозможно из-за того, что это не бумага. Там внутри пластик, — поясняет Алёна и лишь потом пьет.

— Твоя подружка?

Алёна останавливает на ней непонимающий взгляд.

— Марта, — поясняет Лета.

— Нет, моя тетя. Погоди, что ты имеешь в виду, когда говоришь «подружка»?

2

Ноги ужасно ломят, когда она возвращается домой, когда зачем-то решает подняться по лестнице, а не на лифте, несмотря на усталость. В голове, напротив, сплошная легкость; а ногам усталость не помешает. Не только же за учебниками сидеть, надо иногда жить той самой жизнью, которая находится за пределами школы.

Алёна дверь ключом открывает, в прихожей раздевается — ни тетя, ни кошка встречать не идут. Но она лишь отмечает это мимо ходом. Уже разувшись и направившись в сторону ванной, чтобы отмыть отчего-то липкие руки, замечает, что дверь на кухню закрыта. Марта не одна. Одна из ее клиенток, видимо, договорилась о встрече в выходной день.

Марта обычно по выходным никого не принимает, но ситуации бывают разные. Городская ведьма все равно что целительница или гадалка. (Шарлатанка, как говорят соседи, но Алёне они кажутся забавными; не замечать магию у себя под носом — выбор. Выбор, который они сами делают.)

Холодная вода жжет замерзшие руки не хуже, чем огненный кипяток. Алёна шипит, руки одергивает и включает горячую почти до конца. Моет руки, даже не старается прислушиваться, но у ванной с кухней стенка общая, так что тут даже стараться особо не нужно.

Голос мужской, а не женский.

И не то чтобы это нечто такое из ряда вон выходящее, но как-то привычнее видеть женщин лет тридцати или сорока в качестве клиенток Марты.

Алёна руки вытирает, кошку со стиральной машины забирает — а та даже не сопротивляется особо — и уходит вместе с ней в свою комнату.

Надо заниматься, а она настолько устало-расслабленная, что просто забывает и про задания, и про учебники, и про всю эту рутину. Кошку укладывает рядом с собой на кровать, и та даже лежит рядом с ней некоторое время — вряд ли больше десяти-пятнадцати минут, — а потом навостряет уши и взглядом куда-то в дверь, под дверь смотрит.

— Чего там?

Разумеется, кошка не отвечает.

И хорошо, что говорить она не умеет, а то они проходили в школе таких животных. Да и у кого-то из одногруппниц есть говорящая игуана. Опыт так себе хотя бы потому, что ты не ждешь, что с тобой заговорят в ответ, так, что, когда они отвечают, сердце просто в пятки уходит.

Кошка в сторону двери дергается, спрыгивает с кровати, но замирает в нескольких шагах у закрытой двери. Не пытается никак ее открыть, будто сама опасается.

Алёна хмурится и начинает наблюдать за ней. Раньше она почему-то была уверена, что кошка никого и ничего не боится. Может, это просто обманчивое впечатление. Вроде того, что она пыталась произвести на Лету, чтобы понравиться ей.

Судя по звукам, дверь кухни открывается, кошка продолжает точно так же напряженно сидеть, и Алёна встает с кровати. Подходит к двери тихо, крадется буквально, сама не понимая, зачем это вообще делать, если ничего особенного и не происходит.

Она не слышит, что именно говорит этот мужской голос, он звучит глухо и тихо, но зато вполне отчетливо улавливает ответ Марты:

— Сожалею, ничем не могу помочь.

— Вы уверены?

Делает глубокий вдох и открывает дверь, выглядывает в коридор. Видит только спину тети, закрывающую выход из квартиры, а вот мужчину не видит. Видимо, он уже на лестничной клетке стоит.

— Иди, — шепотом говорит кошке, ногой пытается осторожно ее подпихнуть, но та не шевелится. Алёна обреченно вздыхает и взгляд переводит на спину тети, пытаясь как можно лучше разобрать, что же там такое происходит.

— Считайте, что вы все равно мне помогли.

— Всего хорошего.

— И вам того же.

Марта входную дверь закрывает и поворачивается к Алёне лицом; они взглядами пересекаются, и Алёна замечает, что тетя выглядит не такой дружелюбной, как обычно со своими клиентами. Скорее взволнованной и уставшей.

— Тяжелый клиент? — подсказывает Алёна, опираясь о дверной косяк.

— Дурно это, — чуть погодя отзывается она.

В ответ Алёна хмурится, ждет, что сейчас она пояснит собственные слова. Но Марта закутывается поплотнее в вязаную шаль темно-зеленого цвета, похожего на еловые ветки, (у нее, кажется, целая куча этих шалей разного размера, цвета и из разного материала) и улыбается ей. Специально улыбается, чтобы она не волновалась, но при всем желании в эту улыбку Алёна почему не верит.

— Ничего такого. Хочешь перекусить?

Алёна медленно отрицательно мотает головой.

— А чай?

— Нет, спасибо.

Марта моргает. Сначала быстро несколько раз, а потом уже медленно. Нормально. Как обычно.

— Ладно, — говорит. — Не буду же я кормить тебя силой.

И теперь Алёна уже улыбается.

— Хорошо, — говорит тетя. — Пойду тогда почищу кухню от чужой энергетики. Нам она ни к чему.

Она уходит на кухню, а Алёна так и остается стоять, прислонившись к дверному проему своей комнаты. Тетя всегда весьма щепетильно относится к чужой энергии, к атмосфере вокруг и исходящим от других эмоциям, поэтому в этом нет ничего необычного. В конце концов, ей просто показалось, незачем быть такой подозрительной ко всему вокруг. Достаточно уже того, что неделя в школе была тяжелой.

3

Случившееся они так и не обсудили.

Не то чтобы было что рассказывать, но ощущение такое, будто соврала о чем-то важном самому близкому человеку. Утро воскресенья начинается вполне обычно, если не считать того, что первое, о чем Алёна думает, когда просыпается — это вчерашний транс.

Видение или бодрые сны — называть можно как угодно. Везде ведьмы зовут это по-разному, суть все равно одна. Ее захватили пары и унесли куда-то показать то, что было, есть или будет. И, как и у любой ведьмы, сталкивающейся с подобными бодрыми снами, у Алёны теперь два варианта.

Во-первых, можно придать этому огромное значение и начать во всем разбираться. Пойти к озерам, рассмотреть воду, даже найти то самое место, в котором она стояла во время этого транса. Искать смысл во всем и наконец придать смысл там, где его не будет совершенно. (Многие так и делают, а потом еще считают это смыслом своей жизни, что совершенно Алёне не подходит.)

А во-вторых, можно просто забыть и жить дальше, пока или если не случится еще один подобный транс.

В любом случае, желание пить чай совершенно испарилось, будто его и не было. По крайней мере тот самый сбор, который Марта наливала ночью.

Алёна на другой бок переворачивается, закрывает глаза, практически зажмуривает их и просто хочет заснуть обратно. Если она поспит еще пару-тройку часов, то и разбираться будет тоже потом, когда проснется.

В дверь стучат.

— Встаю-встаю, — бормочет себе в подушку.

Но дверь открывается и заходит Марта с подносом.

— Первый транс всегда неприятный, — успокаивающе замечает она. Присаживается на край кровати и ставит поднос на тумбочку. — Лучше не спать слишком много, а то будешь весь день себя плохо чувствовать. Уж поверь, я знаю, о чем говорю.

Алёна одеяло на голову затягивает, что-то неразборчиво мычит.

— Давай-давай, не упрямься, — говорит Марта, с кровати поднимает и идет раздвигать шторы.

Солнца не много, но стоит только отбросить одеяло в сторону, как оно бьет в глаза. Несильно, но Алёна жмурится и приподнимается на локтях.

— Все, я не сплю.

— Вот и умница, — отзывается Марта и улыбается, кивает в сторону подноса. — Завтрак и отвар, который должен помочь. Твоей маме всегда помогал.

Алёна сонно улыбается, волосы пытается убрать с лица, зачесывает их назад пальцами и цепляет резинку с тумбочки.

— У нее часто такое бывало? — спрашивает и зевает.

— Достаточно. Пей, пока совсем не остыл.

Чашка все еще достаточно горячая, а вот ее содержимое скорее просто теплое. Алёна делает пару глотков и язык недовольно высовывает, морщась.

— Я знаю, что он противный, — сочувственно произносит тетя, садится обратно на край кровати. — Но это лучшее, что я могу тебе предложить.

— Боюсь спрашивать, что тогда худшее.

На это Марта уже ничего не отвечает, а Алёна тяжело выдыхает и выпивает почти всю чашку, оставив совсем немного на дне.

— Не, больше не могу.

— Предлагаешь мне это просто вылить в унитаз?

Она взгляд на тетю скашивает, пожимает плечами, пару мгновений собирается с духом и выпивает остатки.

— Вот и умница.

Ставит чашку на тумбу и закашливается. Марта миску с кашей протягивает, а Алёна пытается язык о собственное небо вытереть. Вкус просто мерзотный. Как будто пожевала одуванчиков, а сверху еще имбиря и острого перца. Лучше не спрашивать, из чего состоит отвар. Вряд ли там нет какого-то максимально странного и мало съедобного ингредиента.

— Мне кажется, — говорит она, — я теперь вообще ничего есть не смогу.

— Это только кажется. На, попробуй. Заодно перебьешь вкус во рту.

Алёна забирает из ее рук миску, берет ложку с подноса и все же решается поесть. Вряд ли ее прям стошнит, но и это не нужно исключать из списка вероятных вариантов.

Она мысленно крутит слова про маму в голове, отправляет пару ложек каши в рот (а сама эта каша не намного лучше того мерзкого отвара, но лучше, наверное, не говорить об этом Марте; по крайней мере, Алёна решает именно так и просто молча ест маленькими порциями) и смотрит на тетю.

Они сидят в тишине совсем не долго, но достаточно.

А потом Алёна все же спрашивает:

— Во сколько у мамы все это началось?

— Ты про трансы?

Утвердительный кивок.

— Я не помню ее первый, я тогда уже заканчивала школу и готовилась к защите квалификации. Ей было тринадцать или четырнадцать.

— Рано как-то, нет? — спрашивает Алёна и ложку прижимает к нижней губе, задумавшись.

— Рано, — соглашается Марта. — Но твоя мама всегда была талантливой. Может, даже талантливее меня.

— Никого нет талантливее тебя, — уверенно произносит Алёна и улыбается так искренне, что в глазах блестит что-то.

Марта пожимает плечами — совсем точно так же, как делает и она. У них часто жесты совпадают, а ей и в голову не приходила, насколько они вообще одинаковые с тетей. Настолько много у них этого семейного.