Земля обетованная

Долгое пребывание на Нью Александрии — не самое большое удовольствие для неотесанного мужлана. И даже не потому, что население планеты большей частью состоит из очкастых книжных червей, чьим идеалом являются нравственность и воздержание, а большей частью из-за факта, что те граждане, что не входят в эту категорию, стыдятся сами себя. На Нью Александрии все очень часто извиняются. Повсюду встречаются представители интеллектуального легкого веса, пыхтящие под грузом своего полуобразования и пытающиеся приноровить свои вкусы к моде.

Для меня это почти ничего не значило бы, если бы они, по крайней мере, получали бы от этого удовольствие. Но брюзгливость, ходящая рука об руку с лицемерием, сводит меня с ума. Если я выходил в Коринф, чтобы пропустить стаканчик, я брал обыкновенно с собой Ника или Джонни — только лишь на случай, чтобы я не утопил свои заботы, а они меня.

Приключение на Рапсодии было позади. Мы находились на Нью Александрии, где был Центр нервной активности Чарлота, и у меня была куча свободного времени. Чарлот набросился на работу, чтобы как-то возместить катастрофу, которой закончились его дела на черной планете. Мне кажется, его гордость была уязвлена. Ни один из чудо-червей не пережил контакта с человечеством, и поэтому галактическому сообществу были пока недоступны дальнейшие средства для разрушения. Вырванные из их уютных маленьких пещер, черви несколько дней проявляли живой интерес. Потом они решили, что все это не стоит усилий, и с достоинством превратились в комочки протоплазмы. И кто может их упрекнуть за это? Уж я-то точно нет. Втайне я даже радовался этому. Втайне потому, что было бы крайне недипломатичным сиять от удовольствия, когда Чарлот был в плохом настроении.

Во всяком случае, я был в немилости. Чарлоту было угодно считать, что я — по крайней мере, частично — был виноват в несчастье. Печальная судьба его драгоценных червей душила в зародыше всякую симпатию, которая могла бы возникнуть между нами с того мгновения, когда мы вместе стояли под дулом энергетического лучемета Бейона Альпарта. Чарлот боролся со своим мрачным настроением, очевидно, тем, что сломя голову бросился в новое предприятие и совершенно забыл свою чудесную игрушку — «Дронта». Я вынужден был сидеть, сложа руки, пока Ник и Эва ждали на Земле новых заданий. Там Суперкорабль Номер Два перебарывал свои детские болезни. Несколько раз они брали с собой на Землю Джонни — как инженера для консультаций, но так как Эва должна была стать пилотом однотипного с «Дронтом» корабля, для меня применения они не находили. Я не завидовал Эве в ее счастье. Для нее было небольшим удовольствием уступить свой первый корабль в последний момент мне — тем более, что речь шла, если говорить о корабле, о «Дронте», а если говорить обо мне — о гнусном цинике. На том, втором корабле у меня не было никаких особых интересов. В моих глазах это была соперница «Дронта», к которой я имел личное отношение.

И мне не оставалось ничего, кроме как бродить по Коринфу — одному или с кем-нибудь, кто подворачивался под руку. Но я не скучал по-настоящему. Для этого было слишком приятным чувство, что хотя бы минута из двух лет, которыми я обязан Чарлоту, прошла без необходимости рисковать своей головой. Я был бы только рад, если бы всегда мог сидеть, сложа руки то-есть, конечно, до дня освобождения. Сумма в двадцать тысяч, которые я должен был Обществу Карадок, ежедневно уменьшалась на тридцать, и это чертовски хорошая плата на ничегонеделанье.

Конечно, я знал, что это ненадолго. Рано или поздно Чарлоту пришла бы идея, что я мог бы доставить ему небольшое удовольствие и, вероятно, была в этом какая-то загвоздка, так как он хотел отплатить мне за то, что я ему, якобы, устроил на Рапсодии и в Туманности Альциона. Я каждый день ждал этого.

Ожидание, пока он был на Нью Александрии, так действовало Джонни на нервы, что он отнюдь не представлял собой хорошего общества. Я надеялся, что многомесячная постоянная жизнь с моей скромной особой окажет на него плохое влияние и что его пыл поумерится. И появится больше здравого смысла. Но до сих пор никакого результата. У малыша динамит под задницей, и он не может спокойно сидеть, не получив всевозможных психосоматических болезней. Поэтому я вынужден был искать другие знакомства. Я познакомился с полицейским по имени Дентон, который, казалось, никогда ничего не делал. С ним можно было хорошо развлечься. Конечно, мое пестрое прошлое не было базисом для дружбы с блюстителем закона, но в настоящее время у меня была белоснежная совесть, и наше братание развивалось совершенно естественно.

Несмотря на все это, меня один-два раза охватывало настойчивое желание вырваться из стен Коринфа. Это была своего рода клаустрофобия. И вот однажды плохим днем, когда Ник и Эва были на Земле, Джонни начал говорить об играх. Я пытался объяснить ему, что только слабоумный станет играть в карты с нью-александрийцем, но до него никак не доходило. Конечно, нью-александрийцы не мошенничали, но они же все эксперты в теории вероятностей. Карточная игра — это средство отнимать деньги у дураков, а сейчас во всем Коринфе не было ни одного дурака, кроме Джонни Сокоро. Он мне не поверил. Он продолжал разглагольствовать о полосах везения, и если я чего не мог терпеть, так это того, что такие сосунки читают мне лекции о везении и о недостатках логики.

Я взял на время в гараже Чарлота его «Ламуан-77» и подался в холмы вокруг Коринфа. Собственно говоря, я должен был известить Чарлота и, кроме того, я вообще не имел права брать машину. Но я всегда не особенно придерживался предписаний, да люди и не ждут от меня этого. Моя плохая слава, в конце концов, обязывает.

Была поздняя весна, и как раз установилась прекрасная погода. Я не романтик, но с удовольствием гляжу на свежую зелень и сияющие цветы, особенно когда суровые времена позади. А у меня так и было. Уже больше двух лет.

Ландшафт мне нравился, и два часа спустя я подумал, что он понравится мне еще больше, если я не стану придерживаться дороги. Дорога слишком скучна. Итак, я свернул в чистое поле и некоторое время развлекался тем, что прыгал через кусты и брал холмы, как барьеры. Это доставило мне больше удовольствия, чем борьба с пространственными отклонениями в туманности или ползание по подземным лабиринтам. Иногда нужно давать волю своим страстям, кроме того, я был трезвым и мог ничего не опасаться.

На мили вокруг меня не было ничего, кроме открытого паркового ландшафта. Когда я однажды потерял дорогу, мне было легко не находить ее снова. Нью Александрия — мир садов; чистые города и аккуратные хорошенькие ландшафты, которые благодаря тщательному планированию выглядели такими девственными, как потаскуха с сильной склонностью к тщеславию.

Медленно вечерело, и здесь за городом было великолепно. Я не особенно люблю яркий свет, и нежная серость сумерек мне дороже, чем сияние полудня. Холодный ветер свистел в лицо, но я, несмотря на это, не закрывал верх машины.

Я еще не думал возвращаться, когда небо потемнело. На самом деле я вообще ни о чем не думал. Я был в мире с самим собой и окружающим миром, что со мной случается нечасто. Я даже не думал о том, сколько времени я необременительно отдавался наслаждениям свободного времени. Вероятно, мой старый друг, шепчущий ветер, так же наслаждался моим настроением, как и я, так как он не давал сказать ни слова.

А потом я увидел девушку.

Она бежала, и в то мгновение, когда я ее увидел, я уже знал, что она охвачена чем-то другим, нежели радостью весны. Ее преследовали, хотя из-за ближайшего холма я сейчас и не мог видеть, кто. Я поставил ногу на тормоз и взвесил ситуацию.

За ней бежали двое мужчин. Они, конечно, не так спешили, как девушка. Издали и при слабом освещении я не мог разобрать ни их лиц, ни их намерений. То, что они хотели изнасиловать девушку, на Нью Александрии было немыслимо, но другой причины, по которой они могли бы ее преследовать, я придумать не смог.

— Ну, — сказал ветер.

Что — ну?

— Ну, сделай что-нибудь.

Что-нибудь сделаю, заверил я его. Только не спешить. У нее был отрыв метров в пятьдесят, а парни не давали себе труда уменьшить его. Они рассчитывали, что она когда-нибудь упадет от усталости.

Я научен в таких ситуациях не бежать, сломя голову. Мне все равно не подходит роль храброго рыцаря, который постоянно высматривает попавших в беду дам.

Девушка увидела меня, но не приняла за посланного Богом спасителя. Совсем напротив. Она сделала поворот, так что теперь убегала по диагонали от меня и ее преследователей. Это показалось мне нелогичным решением. Я мог бы догнать ее в десять секунд, и она должна была это знать. Очевидно, она боялась всех и каждого и действовала в панике. Это подтверждало мою теорию, что эти двое мужчин имели в отношении ее отнюдь не лучшие намерения.

Я отпустил тормоза и медленно полетел позади нее. Парни тоже увидели меня. Их отношение к жизни было более реалистичным. Им было ясно, что козыри были в моих руках. Один остановился, а другой умерил свой бег и начал махать мне. Они были далеки от мысли, что я мог — несмотря на мое нежелание включиться в атаку, как идиоту — быть на стороне преследуемой невинности.

Я решил нагнать на них настоящего страху, повернул машину, поднял ее вверх и по длинной дуге помчался прямо на них.

Их осенило, что я настроен не слишком дружелюбно, и они пригнулись. Я промахнулся на несколько метров, что, может быть, было моим счастьем, так как убийство a priori является доказательством неосторожности и недостатка дипломатичности. Но по крику, который они испустили, можно было подумать, что промахнулся я всего на несколько миллиметров.

Я опять развернулся и в медленном темпе пошел назад, держась, согласно предписаниям, в шести сантиметрах над травой. Девушка поглядела на меня через плечо. Мое галантное обхождение с ее преследователями, казалось, не придало ей храбрости. Можно было видеть, что она ужасно боялась и бежала без остановки. В это время мне вообще не приходила мысль, что меня она боялась в десять раз больше, чем двоих пеших мужчин, хотя это предположение напрашивалось.

Я сократил дистанцию и подлетел к ней.

— Все в порядке! — заорал я, хотя такая громкость была совершенно излишней. — Я помогу вам!

Она сделала поворот, и я повернул следом.

— Помедленнее, девушка! — крикнул я. — Я хотел бы поговорить с вами! Вы можете их больше не бояться.

Она повернула свое тело, чтобы увидеть мое лицо, но так как в это время продолжала бежать, потеряла равновесие и упала. Пока она не успела подняться, я выскочил из своего «Ламуана-77» и был уже рядом с ней. Она была уверена, что теперь ее поймали, и оставила мысли о бегстве. Тяжело дыша, она опустилась на землю и заплакала.

Она была маленькой и тоненькой, и она не была человеком. Но очень гуманоидной. Ее расовые признаки были мне незнакомы. Существ такого вида я никогда еще не встречал. Ее кожа была золотисто-коричневой и выглядела влажной. Глаза были большими и оранжевыми. Руки казались необычно подвижными — пальцы были без суставов, как щупальца, и втягивающимися. Под ее одеждой обозначался своего рода спинной гребень. Волос у нее не было.

— Все о'кэй, — сказал я на этот раз нежным голосом. Я спросил себя, понимает ли она английский. И я также не имел никакого представления, на каком языке я мог бы еще попробовать, и после этого мне неудобно было наскоро отбарабанить в спешке успокаивающие заверения о моем репертуаре.

Те двое опять зашевелились и быстро приближались. Может быть, мне затащить девушку в машину и умчаться в наступившую темноту? Но, может быть, она окажет сопротивление, и поэтому я решил подождать. Вообще-то, передо мной стояли лишь два нью-александрийца среднего роста, и если я, как скверный и жестокий представитель с другой планеты, просто рявкну на них, то они, вероятно, упадут без сил. Хоть я мужчина некрупный и не суровый, но этим двум типам мне будет нетрудно дать убедительное представление, будто я и в самом деле такой.

В нескольких метрах они остановились и угрожающе смотрели на меня.

— Что вам нужно? — спросил я.

Один из них — черноволосый, с бледным лицом и в очках в золотой оправе — показал наманикюренным указательным пальцем на «Ламуан».

— Это одна из наших машин, — установил он, как будто ожидал объяснения.

— Вы могли бы нас убить, сумасшедший, — брякнул другой, что я счел типичной и более приятной для меня реакцией.

— В самом деле? — сказал я обоим.

— Это тот самый пилот, — заметил второй. Это был образцовый экземпляр второсортного интеллектуала Нью Александрии. Подчиненный. Поденщик. У него была светло-коричневая кожа и болезненные черты лица. Я не смог бы отличить его от Адама, но так как на всей планете и особенно в Коринфе я пользовался дурной славой, меня радовало быть узнаваемым массой туземцев.

— Меня зовут, — объяснил я струящимся от презрения голосом, Грейнджер.

— Мы хотели бы только доставить девушку назад, — пролепетал бледный.

— Назад — это куда?

— В колонию.

— Он ничего не знает о колонии, — вмешался другой.

Мужчина в очках разозлился. — Ну так объясните ему, если вы такие друзья.

— Я не знаю, какое это произведет на вас впечатление, — начал тот, что узнал меня, — но мы не хотим ничего плохого этой девушке.

Я повернулся к девушке. — А что скажете вы?

Она все еще сидела, скорчившись, на земле, не делая попыток подняться, но ее взгляд порхал между двумя нью-александрийцами и мной. По ее лицу я не мог ничего понять, так как лица других рас почти всегда непроницаемы, безразлично, насколько человеческими они ни казались бы. Чтобы научиться понимать их, нужно много времени.

— Она не говорит по-английски, — проинформировал меня мужчина кавказского типа.

— Меня зовут Тайлер, — представился другой. Он коснулся руки другого мужчины, призывая его помолчать, пока сам он попытается тактично сделать дело. — Я работаю с Титусом Чарлотом.

— Я тоже, — ответил я. — Но мне он еще не поручал терроризировать маленьких девочек.

— Эта девочка из колонии чужой расы, о которой заботится Чарлот. Сегодня вечером она на свой страх и риск отправилась гулять. Она еще ребенок, совсем не знает английского языка, и люди в колонии волнуются за нее. Мы хотели бы доставить ее назад, но она убежала от нас. Нам нужно было бы взять с собой несколько анакаона, но в спешке мы об этом не подумали. Мы не хотим ей ничего плохого, только доставить домой. Не могли бы вы взять нас всех в ваш автомобиль на воздушной подушке?

— Она даже не понимает, что делает, — пробормотал другой мужчина.

— Эта колония, вероятно, для исследовательских целей? — осведомился я.

— Это не концлагерь! — Тайлер, казалось, был оскорблен. — Жители колонии — не подопытные животные. Они работают вместе с Чарлотом. Они ученые.

— А вы оба, конечно, физики-атомщики?

— Мы из администрации. Мы обеспечиваем весь проект. И, знаете, это непросто — содержать колонию инопланетян. Или вы относитесь к тем, кто, увидев чужака, сразу хватается за свой лазер? Или вы еще не встречали ни одного вне его природной местности?

Насмешка совершенно неожиданно задела меня, и я рассвирепел. Бледный выглядел совершенно тошнотворно, и, видимо, поэтому Тайлер, наконец, жестом потребовал, чтобы тот дал возможность вести переговоры ему.

— Где эта колония? — напустился я на Тайлера.

— В двух милях отсюда.

— Ну, так она заставила вас пропыхтеть солидное расстояние.

— Послушайте, вы! — Тайлер на глазах терял терпение. — Нет ничего особенного, что ребенок вышел на прогулку. Но мы не можем позволить, чтобы они безнадзорно разбегались в разные стороны. Мы же отвечаем за этих людей. Мы с Ланнингом обязаны заботиться о том, чтобы все было гладко. Чарлот нам голову оторвет, если в колонии будут неприятности, и особенно, если с этим ребенком. Ясно, что она боится. Но это не наша вина. Мы выполняем наш долг, и не можем сейчас себе позволить, чтобы нас продолжали считать дураками. Итак: мы не сделаем ей ничего плохого, мы только доставим ее домой. Если вы не хотите взять нас в машину, ладно, но тогда уйдите, пожалуйста, с дороги, чтобы я мог сделать то, за что мне платят.

— А она хочет идти с вами? — Я не тронулся с места.

— Об этом спросить ее не может ни один из нас, — ответил другой мужчина, которого, кажется, звали Ланнинг. — Мы не знаем ее языка.

— Вы отвечаете за колонию и не говорите на их языке? — недоверчиво спросил я.

— Они все говорят по-английски, — ответил Тайлер. — Кроме некоторых детей. Послушайте, вы же знаете, каковы дети. Они с удовольствием доставляют заботы. И никто их за это не выпорет, если это делает не их папочка. Но домой ей нужно обязательно. Я верну ее туда, и вы не сможете, черт побери, мне помешать.

Он шагнул вперед, но я не шелохнулся.

Мистер Тайлер не получил бы награды за дипломатическое поведение, совсем напротив. К сожалению, так же мало ему приходилось в своей жизни прокладывать себе дорогу силой. Он был таким же большим, тяжелым и мускулистым, как и я, но у него не было моих навыков. Он не был бойцом. Поругаться он мог, но боец из него никудышный.

— Но это же бессмысленно, — перехватил слово Ланнинг, когда мы с Тайлером встали глаза в глаза. — Посмотрите на нас еще раз. Мы не преступники. Мы не насильники девушек.

Поскольку он предложил мне это так дружелюбно, я посмотрел на него. Он был прав, на преступника он не был похож. И все-таки это не делало его симпатичнее. Очевидно, они оба не относились к типам, которых нанимают для грязной работы. Следовательно, они говорили, вероятнее всего, чистую правду. Но меня они уже разозлили, а я уж по своей природе такой упрямый.

— Вы сможете в колонии спросить у Чарлота, — призвал меня бледный. У нас приоритетная радиосвязь. Он заверит вас, что все в порядке.

Это оказалось для меня решающим. У меня совсем не было желания быть приведенным к Чарлоту, который размазывал бы меня, как улитку, пока Ланнинг и Тайлер наслаждались бы этим.

— Вас двоих я не возьму, — объяснил я.

— А что с девушкой? — тихим голосом спросил Тайлер.

— Это другое дело. Даме я всегда охотно помогу.

Им ничего не пришло в голову в ответ.

— Я вылетел сюда на природу, — сказал я бездумно. — По-моему, юная дама тоже наслаждалась прекрасным вечерним воздухом. А вы, дураки, испортили ей все удовольствие. Можете заверить всех в лагере, что она в надежных руках и что через два часа я доставлю ее домой.

— Вы этого не сделаете, — заныл Ланнинг.

— Сейчас увидите.

Он уже вынул из кармана рацию. Он сообщит обо мне в колонию, а там используют приоритетную связь, чтобы вызвать по тревоге Чарлота. Но мне было уже поздно менять свое решение. Я же только что поставил их в известность о своих намерениях. Может быть, мне не следовало вмешиваться. Но я хотел вмешаться и, следовательно, вмешался.

— Подождите одну минуту, — сказал Тайлер, который не видел неотвратимого.

— Вы что-то сказали? — спросил я дружелюбно и с улыбкой посмотрел ему в глаза. Я надеялся, что кажусь очень запугивающим. К моей радости он отступил на шаг.

— Нет никаких причин для ссоры, — подключился Ланнинг. — Поступайте, как хотите, мистер Грейнджер. Мы сообщим куда надо, что девушка с вами в безопасности. Ведь теперь же все в порядке.

— Верно. — Я сделал вид, что не заметил его сарказма. — Все в порядке.

Я протянул девушке руку. Она, пока мы разыгрывали весь этот маленький фарс, заметно успокоилась. Мне кажется, она сообразила, что я совсем не гармонировал с ее преследователями. Она смотрела, как Ланнинг и Тайлер уходили прочь. Потом она позволила мне помочь ей подняться в машину. Язык знаков понимал каждый. Я осторожно подтолкнул ее на переднее сидение «Ламуана». Со всем душевным спокойствием я прогулялся вокруг машины к водительскому креслу. Тайлер с расстояния в несколько метров смотрел на меня. Ланнинг торопливо что-то говорил в свой радиопередатчик.

Прежде чем запустить двигатель, я огляделся вокруг в сгущавшейся темноте, я глубоко вздохнул, улыбнулся и попытался выражением лица втолковать девушке, что наслаждаюсь свежим воздухом.

Она улыбнулась в ответ. Очевидно, она привыкла к обществу людей. Она поняла, что я имел в виду.

В конце концов, подумал я, даже Титус Чарлот улыбается.

Иногда.

Минут десять или четверть часа я колесил на своем «Ламуане» на скорости восемьдесят или девяносто взад-вперед. Тем временем девушка пришла к решению, что все хорошо и прекрасно.

Я опробовал на ней "Как вас зовут?" и "Куда вы желаете?", но было ясно, что она не понимала английского даже в такой степени. До уровня "Я Тарзан, а кто ты?" я в своих попытках общения не опустился. А фантастический язык жестов, который так хорошо функционирует во всех мыльных операх, показался мне не очень подходящим для начала беседы. Да никому из нас и не была так уж необходима эта маленькая беседа.

— Ты нытик, обвинил меня ветер.

Я реалист, заверил я его — не только молча, но даже и не двигая губами. Юная дама не должна подумать, что я болтун, разговаривающий сам с собой.

— Это, должно быть, шутка, сказал он. Вспоминаю, как ты ринулся в это дело и мимоходом подобрал девушку, не зная, кто она и что собиралась делать!

Ты же меня знаешь, ответил я. Мои симпатии всегда на стороне тех, кто убегает от горилл. Романтическое спасение дамы — это, я согласен, не совсем в моем духе, во всяком случае когда она так юна, как вот эта. Но меня всегда можно уговорить сделать исключение. Достаточно только представителю отребья с Земли чуть пожестче наступить мне на ногу.

Конечно, он меня очень хорошо знал. Он понемногу достигал стадии, когда уже не утруждал себя слишком часто критиковать меня. Я импульсивен и перенапряжен, но это совсем ничего не значит. И ветер тоже был сейчас в ситуации, которой вынужден был удовлетвориться — так же, как должен был удовлетвориться ею я. Со временем нам удастся ладить друг с другом лучше. Мы уже оставили далеко позади отвращение а ля Грейнджер и высокомерие и запугивание а ля ветер. Мы постепенно становились хорошими друзьями. Я совершенно привык к его умным высказываниям, а он не принимал их всерьез.

Кое-что мне в нем нравилось, а именно то, что он не болтал вздора о том, как я должен летать, будь это в глубоком космосе или на высоте ладони над землей. Паразит, уважающий профессиональные способности своего хозяина, не может быть совсем плохим.

Девушка и я получили не много удовольствия от нашей прогулки. Я как раз показывал рукой в направлении, где, как я полагал, находилась колония, так как я в конце концов не собирался вечно колесить с ребенком, когда вдруг услышал до ужаса знакомый звук: вой сирены.

— К черту, — сказал я глубокомысленно и немного фаталистично, — игра окончена, люди.

Меня поразил странный взгляд больших оранжевых глаз. Девушка сделала трагическое лицо, но это была только иллюзия. Она могла научиться улыбаться, но наверняка не могла сыграть Гамлета. Точно так же могло быть, что она в тот момент улыбалась от радости.

Я одарил ее кривой улыбкой. Она не отреагировала.

— Это сирена, — сообщил я нежным голосом и сопроводил это жалкой улыбкой, хотя было ясно, что она не могла сделать из этого никакого вывода.

Я остановил «Ламуан» и вышел. У полицейских не было автомобилей на воздушной подушке, а только глайдеры, из чего я сделал вывод, что это не обычный патруль. У них было спецзадание. Особенно озабочен я не был. Не потому, что я вообразил, будто они поймут меня. Но я был почти уверен, что Чарлот поручится за меня, если я, конечно, не был впутан в какое-нибудь массовое убийство.

Полицейский на сидении второго пилота выпрыгнул из колыхающегося глайдера на землю и приблизился ко мне. Полицейские могут передвигаться двумя способами. Они или шаркают подошвами, или шествуют.

Этот шествовал.

Он уже был прямо передо мной, когда я узнал в нем моего старого приятеля Дентона.

— Великий Боже, — удивился я, — даже тебя впрягли в работу?

— Привет, Грейнджер, — сказал он. — Ты сел в лужу. Во-первых, угон машины. Во-вторых, похищение девочки.

— Я признаюсь во всем. Я контролирую всю организованную преступность на этой и двухстах других планетах, — пояснил я. — Каковы мои шансы быть отпущенным на поруки?

Не слишком остроумно, конечно. Если я хотел вызвать смех, то терпел неудачу иногда на всех фронтах.

— Девочка будет пересажена в глайдер, — распорядился Дентон. — А тебя я должен доставить в этой машине в Коринф.

— О'кэй, — согласился я с чуть более, чем намеком на досаду. — Делай все, что не имеешь права не делать. Не обращай на меня никакого внимания.

Он зашагал вокруг машины на другую сторону, открыл дверцу и знаком приказал девочке выйти. Она не двигалась. Он деловито взял ее за руку, и хотя он не тащил, она поняла и выбралась на дорогу. С совершенной вежливостью он проводил ее в глайдер. Она посмотрела вверх на машину, висевшую с приглушенным жужжанием в воздухе. У девочки не было желания подниматься в нее. С другой стороны, ей уже все надоело, и она хотела домой. Пилот затащил ее на сидение рядом с собой и застегнул ремень безопасности, пока Дентон закрывал дверь.

Глайдер снова поднялся в воздух.

Я махнул ему вслед.

— До свидания, — крикнул я неотягощенно, уголком глаза наблюдая за «быком». — Был рад с вами познакомиться. Нам нужно как-то встретиться снова.

Дентон бесцеремонно встал во всю ширину своей фигуры передо мной и устало покачал головой.

— О'кэй, сынок, — сказал он. — Давай, поедем домой и объясним все папочке.

— Чарлот сходит с ума? — спросил я. — Или ты имеешь в виду шефа полиции?

— Я имею в виду Чарлота, — проинформировал он. — Для бедного старого шефа полиции это дело слишком крупное.

Ну, ясно. В Коринфе ничего не происходит без согласия Чарлота. У меня было неприятное ощущение, что он, как бы ни был стар, может разорвать голыми руками одетый в кожу свод законов Нью Рима.

— Может быть, ты воздержишься от этой поездки, — сказал я.

— Приказ есть приказ, — ответил он.

— Типично, — прокомментировал я. — Это действительно ни на что не похоже — так обращаться с честным человеком, знаешь ли.

Я все еще пытался свести все к шутке.

— А что делает честный человек в краденой машине? — спросил он.

— Я взял ее напрокат.

— Я-то тебе верю, — заверил он меня. — Но ведь это же не моя машина.

Он сел на водительское сидение, я — рядом, и он тронулся ужасным рывком.

— Халтурщик, — сказал я, и это положило конец всякой беседе по меньшей мере на протяжении двадцати миль.

— Прав ли я в своем предположении, — прервал я, наконец, молчание, что я не схвачен в настоящем смысле этого слова? Ты доставишь меня, как старый друг и помощник домой, как это делают со сбежавшей кошкой или заблудившимся инопланетным существом?

— Я только выполняю работы по очистке, — пояснил он мне.

— Прячешь грязь под ковер, — проворчал я. — Кто эта девочка? Почему эти два парня преследовали ее? И что, черт побери, сделал бы ты?

Он повернул ко мне свое лицо и серьезно посмотрел на меня. — Они же тебе сказали, кто она и почему они ее преследовали. — Его голос звучал как у настоящего полицейского. Потом он добавил: — Вероятно, я действовал бы так же. Я бы доставил ее домой, а не тянул бы до тех пор, пока не случилась неприятность. — Так по-человечески он говорил только потому, что мы знали друг друга. По отношению к любому другому он занял бы обычную позицию: выполняю свой долг, я порядочный полицейский, приношу свое жалование жене и детям. Полицейские почти всегда делают так, будто не имеют никакого представления о том, что происходит, и что это их не особенно заботит. Я бы никогда не смог быть полицейским.

Я не считал необходимым давать Дентону объяснения и был абсолютно уверен, что нет смысла протестовать. Он меня знал. Мы оба знали, что произошло, и я не задавал ему глупых вопросов о том, что теперь будет.

Не более чем через полчаса я смогу предложить свои вопросы человеку, который знает все ответы.

— Я плачу вам не за то, чтобы вы вели себя как глупый юнец. — Чарлот нарочно выражался разговорным языком, чтобы отчетливее дать мне почувствовать издевку.

— Вы вообще мне не платите, — упрекнул я его.

— Я плачу достаточно, — с нажимом сказал он. — Я сослужил вам неплохую службу тем, что спас вас из несчастливой ситуации, в которую вы попали, когда общество «Карадок» подобрало вас на краю туманности Альциона. Я знаю, что вы рассматриваете эту ситуацию, как несправедливость по отношению к вам, но так уж вам приходится жить. Я также знаю, что вы терпеть меня не можете. Но вы же разумный человек. Разве чрезмерно требование, чтобы вы работали с моими служащими, вместо того, чтобы ни за что, ни про что мешать им выполнять задания?

— Я прошу извинить меня за то, что я без спросу взял напрокат машину, — сказал я.

— Дело не в машине! — Меня удивило, что он схватил мою приманку. — Я говорю о девочке.

— Титус, — сказал я как можно убедительнее, — если бы вы ехали в своей машине и увидели бы маленькую девочку, преследуемую двумя не очень маленькими мужчинами, не производящими впечатления порядочных граждан, что бы вы делали? Неужели вы оставили бы им девочку под их честное слово?

— Почему же вы не привезли всех троих в колонию? — спросил он. — Ведь вас об этом и просили.

Я размышлял, нужно ли мне говорить, что они шарахнули бы меня по голове, как только я повернулся бы к ним спиной, но решил, что аргументировать подобным образом будет неумно. Лучше сказать правду.

— Они мне не понравились, — объяснил я.

Он вздохнул. — Вы доставляете мне больше неприятностей, чем стоите сами.

— В этом я с вами совершенно согласен, — заверил я его. — Мне можно упаковывать чемоданы?

— Нет, — сказал он.

Я пожал плечами. — Вам виднее.

— Вы только посмотрите, — начал он читать нотации, — вы же точно знаете, какого рода моя работа. Я создаю синтез мысленных представлений. Уже много времени я и мой многочисленный штаб сотрудничаем с массой существ других рас. На Нью Александрии полдюжины колоний. Люди здесь живут. И у них есть дом, семьи, их дети здесь. Им нужна некоторая забота. Я не запираю их в штрафных лагерях или резервациях, но они живут вместе, и для них этот мир — чужой. Девочка родилась на Нью Александрии, но ее родители с Чао Фрии. Она даже не говорит по-английски, так как не имеет отношения к моему проекту. Она немного знает об этом мире, потому что чужая здесь. Ее воспитание в руках ее людей. Тайлер и Ланнинг бежали за ней в интересах ее родственников, чтобы вернуть ее домой. И всегда, когда в колонии возникают проблемы, Тайлер и Ланнинг должны их устранять. У них очень тяжелая работа, и она не становится легче от того, что вмешивается подобный Дон Кихот, которого это совершенно не касается. Пожалуйста, оставьте в будущем моих сотрудников в покое. Это все.

Мне очень хотелось сказать ему, чтобы он убирался к черту, но я решил, что сейчас самое время сдержать свою гордость. Мы простились не в лучшем согласии. После вечеринки на Халльтсхаммер между нами была война.

Кончено, я принял все, что он сказал. Это меня вообще не касалось. Почему я должен считать, что он лжет? Или я должен был потребовать показать мне колонию анакаона с Чао Фрии? А если бы он мне сказал — что наиболее вероятно — чтобы я заткнулся, то это тоже не было бы доказательством того, что он что-то скрывает.

Я недоверчивый человек. Но за увертками Титуса Чарлота я ничего не заметил.

После этого случая я решил, что пора бы притормозить мои безответственные действия. И я обратился к удовольствиям зрелой молодости — например, к улучшению моего душевного состояния хорошо обдуманными дозами спиртного. При этом мне пришла мысль, что моя душа может вынести и дальнейшее улучшение ее состояния. В течение более чем двух лет я не имел времени для чтения. В короткое время на Земле, пока меня не нанял Ник дель Арко, я был так удручен, что только таращился в телевизор.

Ветер чрезвычайно одобрял, что я глубоко зарылся в напечатанные в «Процветании» слова, хотя его литературные вкусы совершенно отличались от моих. Это говорит за меня, что я заключил компромисс вместо того, чтобы выбрать, что нравится мне. То есть, если можно говорить о компромиссе при соотношении 80:20. Это, собственно, уже концессия.

Я знал, что мирное состояние будет длиться недолго, но не ожидал, что оно будет закончено таким образом, как это произошло на самом деле.

Ранним вечером я лежал на своей постели, когда вдруг в дверь настойчиво постучали. Так как мне не слишком хотелось подниматься, я прорычал: — Войдите!

Я не ждал за дверями испанской инквизиции.

Это были полицейские, трое. Мне это показалось несколько чрезмерным. С ними был мой старый друг Дентон (конечно же!), и он говорил со мной, пока его спутники плоскостопы стояли и недоверчиво озирались вокруг.

— Где ты был весь день? — спросил Дентон. До меня уже дошло, что это был не дружеский визит, но он сделал это таким отчетливым, что никаких иллюзий у меня больше не оставалось. Он все еще гордо вышагивал, вместо того, чтобы идти, как нормальный человек, и говорил шершавым, как терка, голосом.

— Я не делал этого, — сказал я, — что бы это ни было.

— Прекрати эти глупости, — заорал он на меня. — Отвечай на вопрос!

От злости я остался при своем.

— Честно, я не могу припомнить, чтобы я это делал, и у меня есть шесть свидетелей, которые меня не видели.

— Вставай! — приказал он. — Пошли.

— В полицию? — спросил я. — Или сначала зайдем к осведомителю?

— К Чарлоту, — пояснил он кратко и убедительно.

— Бедный старый сержант за столом, — вздохнул я. — Он никогда не понимал шуток.

Пока я поднимался с кровати, Дентон взял у меня из рук книгу. Он закрыл ее, даже не взглянув, и бросил на подушку.

— Ты захлопнул мою страницу, — сказал я.

— Грейнджер, прекрати болтовню. На этот раз ты действительно сел в лужу.

— А что случилось? — требовательно спросил я.

— Сначала ответь на мой вопрос.

— Я весь день был здесь. Вообще-то, я почти всю неделю был здесь, исключая два вечера, когда ходил в бар на углу выпить глоточек, и на эти часы ты можешь дать мне алиби. Свидетелей на сегодняшнюю вторую половину дня у меня нет, но всякий раз, когда я покидаю мою комнату, меня кто-нибудь видит, особенно во время еды. Я не трогал ни одной машины и не совершал никаких других преступлений, разве что подходил к игровым автоматам и грубил роботам. Итак, кто кого убил на этот раз?

— Ты видел еще раз девочку, которую сажал на прошлой неделе в «Ламуан»?

— Нет.

— Состоял в связи с каким-нибудь анакаона?

— Нет.

— Хорошо, — сказал он и схватился за отворот пиджака, чтобы выключить скрытый записывающий прибор. — Вероятно, ты чист. Ты больше не относишься к подозреваемым и опять будешь причислен к примерным мальчикам, как только Чарлот убедится в этом. — Он отошел назад, и один из его сообщников открыл дверь. Дентон вышел, я за ним. Двое остальных к нам не присоединились.

— Эти двое будут обыскивать комнату? — спросил я недоверчиво.

— Конечно.

Черт бы вас побрал и его бабушка, чем же я заслужил такое внимание?

— Ты в неподходящий момент сыграл бойскаута. И тем самым попал под подозрение. Девочка исчезла. Кое-кто считает, что ты имеешь к этому отношение, так как в последнее время тебя редко можно было видеть.

И это за спокойный, солидный образ жизни!

Чарлот кипел от злости, но она лишь в ничтожной степени была направлена на меня. Это выглядело так, будто Дентон только что отсортировал: "как о виновнике не может быть и речи". Как прекрасно, что есть люди, которые могут доверять.

— Но как же это им удалось? — спросил Чарлот. Он обращался скорее к Дентону, чем ко мне. — Как им удалось в порту попасть на борт? Как смогли два существа другой расы выбраться с Нью Александрии?

— А куда они направились? — спросил я.

— Я не знаю, — фыркнул он.

— А кто второй? — спросил я снова.

— Одна из занятых в проекте женщин, не ученая, имевшая дело с относительно незначительными управленческими делами. Грейнджер, если я узнаю, что вы имеете какое-то отношение к этому, я вас уничтожу.

— Вы знаете, что я ни при чем, — твердо сказал я.

Он кивнул. Он хотел только немного подвыпустить пар. Это иногда необходимо даже Титусу Чарлоту.

Но почему же он так раздражен? — спросил я себя.

— Простите, — начал я, — а в чем же здесь, собственно, ужасное преступление? Ведь эти анакаона свободны, верно? Что в этом такого, если они захотели покинуть Нью Александрию?

В конце концов у меня проснулось недоверие.

Слово взял Дентон. — Все дело в том, что похищен ребенок. Женщина не мать девочки. Она не имела права брать ее с собой. И как бы то ни было, они ушли тайно.

— Я все еще не пойму, в чем причина для паники.

— Я потратил на эту девочку годы работы, — объяснил Чарлот. — Ее потеря отбросит весь проект назад на полжизни. — Он говорил наполовину сам себе, наполовину мне.

— Ну, это уже что-то, — сказал я. — Предполагалось, что она была не более чем маленькой девочкой, которую Тайлер и Ланнинг хотели доставить домой, пока не стемнело, так? Какая-то смесь. Что, черт побери, вы делаете в этой колонии?

— Вы — дурак, — ответил Чарлот. — Девочка важна, так как я тщательно изучал ее развитие со дня ее рождения и избегал всякого влияния на нее. Вся колония большей частью основана для того, чтобы осуществить такое изучение. Вам же известно, что для синтеза — такого, каким я пытаюсь его разработать — мне нужно больше, чем просто данные и факты. Мне нужно понимание, а анакаона — очень трудный для понимания народ. Переводить их язык — дело, полное проблем. Весь проект окажется под угрозой, если нам не удастся найти ключа для понимания. Эта девочка должна была стать моим ключом. Мы никоим образом не вмешивались в ее развитие. Смысл проекта как раз в том, чтобы она была свободна от какого бы то ни было человеческого влияния. Нам очень нужна эта девочка. — Это звучало в моих ушах не очень убедительно. У меня было чувство, что он не говорит мне всей правды.

— Это в любом случае похищение ребенка, — попытался втолковать Чарлоту Дентон. Несомненно, ему тоже показалось, что мы удалились от темы.

— Закон Нью Рима разрешает каждому покидать любой мир по любой причине.

— Но не с чужим ребенком, — подчеркнул Дентон.

— Вы хотите за ними следом? — И вдруг до меня дошло, почему меня сюда притащили. — Подождите, пока не установите, на каком корабле и к какой цели летит эта девочка.

— Цель для нас особой загадки не представляет, — сказал Чарлот. — Мы хотели бы по возможности схватить похитительницу до того, как она достигнет этой цели.

— Почему? — спросил я. — Где бы она ни приземлилась, она может быть задержана, если вы сможете доказать ее вину в похищении ребенка.

— Не на Чао Фрии, — возразил Чарлот. — Тамошние власти не станут с нами сотрудничать.

— Ну вот, опять! — с отчаянием пожаловался я. — Еще один мир, которого касается пункт "Контакт нежелателен"?

— С нашей позиции — нет. С позиции тамошнего населения, — оповестил Чарлот. — Ситуация на Чао Фрии трудная и сложная. Переговоры будут нелегкими.

— И вам нужна моя помощь.

— Возможно, больше, чем помощь, — продолжал Чарлот. — Если женщина и Алина — это ребенок — достигнут Чао Фрии, вам придется искать их на этой планете. Я не думаю, что мне дадут разрешение на посадку.

Это меня заинтересовало. — Почему? Что вы сделали?

— Дипломатическая неудача, — соврал он. — Вообще-то, это неважно. Важно одно…

Его прервал писк телефона на письменном столе. Он подошел к нему и несколько мгновений напряженно вслушивался. Это был такой узконаправленный передатчик, что я ничего не смог услышать. Но я видел, как лицо Чарлота приняло свирепое выражение, и я мог себе представить, что он заскрежетал зубами. Что-то вывело его из терпения, и я легко представлял себе, что он потребует за это чью-то голову. Неужели эти быки что-то нашли в моей комнате? Но это было совершенно бессмысленное вторжение.

Наконец, он отключился и несколько секунд смотрел на нас с каменным лицом. Потом повернулся к Дентону.

— Вы правы. Они им помогали. Тайлер тоже исчез. Тайлер, проклятый дурак! Я позабочусь о том, чтобы он не смог потратить деньги, которыми его подкупили, где бы он ни спрятался.

— Он полетит на Пенафлор, — с готовностью бросил я. — На Пенафлоре можно не бояться нью-александрийцев.

Чарлот проигнорировал меня. Ни выражение лица, ни его голос не изменились, и все же я еще никогда не видел его излучающим такую сильную эмоцию. — Где бы он ни скрывался, — повторил он.

— Найдите его, — приказал он Дентону. А мне: — «Дронт» стартует через два часа. Подготовьтесь. Сокоро на борту. Мы с капитаном прибудем по возможности скоро.

— Ник на Земле, — напомнил я ему.

— Я знаю это, — огрызнулся он раздраженно. — Мисс Лапторн возьмет на себя обязанности капитана. Уж не вообразили ли вы, что получите этот пост?

Его злобный тон был совершенно излишним. Самого сообщения было достаточно, чтобы я взлетел на пальму.

И мы с Дентоном ушли.

— Как же так получается, что без тебя не обходится ни одна большая тайна? — спросил я его. — Может, ты на самом деле шеф полиции и только одет как простой плоскостоп?

— Нет, — ответил он. — Я телохранитель Чарлота.

— Черт, черт, — сказал я. — Я не знал, что у него вообще есть телохранитель. А он ему нужен?

— Вообще-то, нет, — сказал Дентон. — Во всяком случае, он так считает. Но поскольку он на Нью Александрии, о нем должен кто-то заботиться. То же самое относится и ко всем специалистам Библиотеки. Наш мир очень высоко ценит этих людей.

— Так ты охраняешь его, только когда он здесь?

— Я — полицейский, — объяснил он, — а не личный телохранитель.

— Мне странно в этом только то, — вмешался я, — что он вне Нью Александрии несравненно более уязвим, чем здесь.

Дентон пожал плечами. — Большего мы не можем сделать. Его совсем не устраивает, что его охраняют. Для меня это тоже неприятное задание. Он не подпускает меня достаточно близко, чтобы я мог эффективно защищать его, но если его кто-то стукнет, пока я околачиваюсь где-то в другом углу, я понесу ответственность.

— Великолепно, — сказал я. Итак, именно поэтому он и проводил свое время, большей частью подпирая стены.

Потом мне пришло в голову кое-что еще. — Скажи-ка, а предположим чисто теоретически — что в этой колонии что-то произошло. Что-то, что против законов Нью Рима. Что ты тогда будешь делать?

— Ты что-то чересчур расфантазировался, — заявил он.

— Ты считаешь, что Чарлот выше закона?

— Я вовсе так не считаю.

— Я называю это лицемерием. Или ты всерьез хочешь этим сказать, что примешь меры, если я докажу тебе, что Чарлот нарушает закон?

— Сначала докажи, — увильнул он.

— Возможно, мне это удастся, — заявил я. — Это дело с похищением ребенка слишком воняет. В нем нет смысла.

— Та-а-ак? — Дентон, казалось, был убежден в этом. Он даже не заинтересовался. — Знаешь что? Я приглашаю тебя на стаканчик, когда ты вернешься с Чао Фрии, с девочкой или без нее. И ты расскажешь мне, что произошло. А потом мы решим, кто из нас двоих может утверждать: "Я же тебе говорил". О'кэй?

— Ты считаешь историю Чарлота правдой?

— Конечно.

— О'кэй, — сказал я. — Решено. — Я отметил в своем внутреннем календаре наше будущее свидание. Не часто мне представляется возможность, когда я могу сказать полицейскому: "Я же тебе говорил".

Полицейские, которые спорят, всегда оптимисты.

Если бы мне пришлось составлять список капитанов-женщин, которых я знал и любил, этот список был бы не очень длинным. Да я бы загнал себя до пота, чтобы найти хотя бы кандидатку. Это не значит, что я в принципе отвергаю женщин в качестве капитанов. Я сужу о капитане только по способностям. Я сам хороший капитан. Но Эва Лапторн в качестве капитана это шутка. Жалкая шутка.

Если бы Титус Чарлот не был так разъярен, то прыжок с Нью Александрии к Чао Фрии доставил бы ему удовольствие. Так, как обстояли дела, никто не был счастлив в рубке управления, а Джонни был счастлив только потому, что его в рубке не было. Я еще никогда не видел человека, который чувствовал бы себя так же неуютно, как Эва, когда она она отдавала обычные стартовые команды. Чтобы облегчить ситуацию для нас обоих, ей надо было бы крепко взять в руки вожжи и сделать покерное лицо. Но она этого не сделала. Она дала нам заметить свое смущение и нежелание. Это привело меня в еще большее раздражение, чем я так и так уже был. У Эвы вообще была способность действовать мне на нервы просто потому, что она была сестрой умершего и многими оплакиваемого Лапторна, моего друга и партнера в те времена, когда я еще обзывался капитаном.

Я считал, что она должна была отказаться от этого поста, если не смогла принять его с каменным лицом. Она не была прикована к Чарлоту цепью раба и уж наверняка не нуждалась в деньгах. Но, вероятно, она рассматривала это как своеобразный вызов, исходящий не только от Чарлота, но и от меня. Я лично считал, что не следует принимать вызов, если не можешь с этим справиться, но не все люди так реалистично и ответственно смотрят на жизнь, как я.

Итак, на борту «Дронта», как обычно, царила напряженная атмосфера, возможно, даже напряженней, чем обычно.

Совершенно честно, я не могу припомнить, чтобы «Дронт» когда-либо был счастливым кораблем. Мне доставляло радость летать. Я любил сидеть под шлемом. Но никогда невозможно совсем забыть, что разыгрывается за контрольным креслом, ведь досадные неприятности могут возникнуть как внутри, так и снаружи корабля. Всякий раз, когда я вывожу «Дронта» на заранее запрограммированный курс — совершенно безразлично, где и когда — я должен возвращаться в эту атмосферу тлеющего недоверия и скрытой враждебности. При этом совершенно не имело значения, присутствовал сам Чарлот или нет. Дух его всегда был здесь.

Пока «Дронт» поднимался над космопортом Коринфа, я думал о том, что моим лучшим полетом с этой птицей, собственно, было сумасшедшее возвращение через туманность Альциона, после того как мы ограбили (или, вернее, не ограбили) Потерянную Звезду. Я был в опасности и вынужден был терпеть ужасную боль, но тогда «Дронт», ветер и я были вместе против сил природы. Вместо этого мы теперь с ветром тонули в море негативных чувств. Эта ситуация непременно должна была наступить, как только я выведу корабль на курс к Чао Фрии. Я изучал карты так же тщательно и подробно, как всегда, и запрограммировал превосходный минимальный маршрут. Я почти желал иметь на пути несколько пылевых облаков, через которые мне надо было бы направлять «Дронта», или какое-нибудь узкое место, где «Дронт» сбился бы с курса или сильно встряхнулся. Но между Нью Александрией и Чао Фрией не было ничего, кроме пустого Ничто, но уж этого целая куча, так как Чао Фрия была солидно удалена от ядра цивилизации. С другой стороны, расстояние было недостаточно большим, чтобы мы должны были бы отправиться к галактическому ядру или на край Галактики. Все было прекрасно, безопасно и скучно.

Когда я снял шлем и передал «Дронту» самому искать свой путь при пятидесятикратной световой скорости, Эва приготовила для меня чашку кофе. Чарлот потребовал самой максимальной скорости. Ну, при пятидесятикратной световой скорости мы обойдем любой корабль и окажемся у Чао Фрии на несколько часов раньше — неважно, имеет тот тридцать часов форы или нет. Я дружелюбно поблагодарил Эву и воздержался от всяких замечаний о том, что капитан принял и обязанности стюардессы.

— Оценочное время прибытия? — спросил Чарлот.

Как всегда, я выдал ему срок, а не время на часах, так как я, как ему хорошо было известно, не носил никаких часов. — Девятнадцать часов и еще немного. Если хотите, я могу рассчитать с точностью до полусекунды.

— Что с "Белым Пламенем"? — донесся голос Джонни из громкоговорителя над контрольным креслом. "Белое Пламя" — это корабль, на котором находились женщина с девочкой.

— Они смогут достичь системы самое раннее через четыре часа после нашей посадки, — сообщил я ему. — Никаких причин для волнений.

Чарлот рассмеялся.

— Итак, вы рассчитываете на волнения? — спросил я его.

— Возможно.

— А вы не считаете правильным проинформировать нас об этом? спросила Эва в попытке вести себя так, будто она несла какую-то ответственность.

— С Чао Фрией трудно иметь дело.

— Вы это уже однажды говорили, — сухо бросил я. Я вспомнил о том, что он был на этой планете персоной нон грата.

— Почему? — полюбопытствовала Эва.

— Семьи «Зодиака» очень недружелюбны, — ответил Чарлот.

— Дальше, — настаивал я. — Ну, выдайте же им, что Чао Фрия является миром, с которым "контакты нежелательны".

— Это не соответствует действительности, — ледяным голосом ответил Чарлот. — Закон Нью Рима там официально признается. Только дело в том, что люди, колонизировавшие планету, не желают видеть жителей других миров. Кроме полудюжины представителей Нью Рима туда не допускаются даже послы других миров. Они не желают никакой торговли, они не хотят никаких связей, если не будут безусловно к этому принуждены.

— Никто не принуждается к связям, — заметил я.

— Успокойся, — сказала Эва. — Дай Чарлоту рассказать.

В этом приказе было не слишком много энергии, но я сделал так, как мне было приказано.

— Закон требует, чтобы космопорты оказывали необходимые услуги кораблям на орбите, — продолжал Чарлот. — При известных обстоятельствах нельзя отказывать кораблю в посадке. У нас до появления "Белого Пламени" не будет времени, чтобы обеспечить себе полное прикрытие законом с тыла. Поэтому могут быть неприятности. Но оба корабля должны будут оставаться на орбите, и там мы подождем судебных распоряжений.

— Оптимист, — был мой комментарий.

Но на это никто не обратил внимания.

— Причина того, что население Чао Фрии заняло такую уклончивую позицию по отношению к жителям других миров — то, что они невротические изоляционисты, — провозгласил Чарлот. — Ни один из них никогда не покидал планету. Кроме «Зодиака» у них нет ни одного корабля, а он тоже уже не корабль, а символ почитания. Они построили космопорт только для того, чтобы держать контакты с внешним миром под контролем.

— Но как же может быть, что они все невротики? — спросила Эва.

— Очень просто, — вмешался я и бессовестно отнял у Чарлота самую соль. — «Зодиак» был кораблем поколений.

Эва не поняла. Джонни не сказал ни слова. Но я все-таки знал, что он слушал и тоже не понял.

— Земля обетованная, — бросил я с отвращением.

— Что?

— До того, как Спалланзани открыл трансформацию вероятности и задолго до эпохи реакции массы были космические корабли с так называемыми реактивными двигателями, — объяснил я Эве. — Ты, вероятно, знаешь их под названием «самокаты», и если в пилотских школах сейчас вообще учат какую-нибудь теорию, ты поймешь, почему их так назвали. Но это было задолго до нашего светлого времени высоких скоростей космических полетов.

— Полеты с досветовой скоростью, — кивнула Эва. — Но…

Слово опять перехватил Чарлот. — «Зодиаку» потребовалось для полета от Земли до Чао Фрии четыреста восемьдесят лет. Его скорость даже не приближалась к световой. Чао Фрия находилась в пятой системе, которую странники обыскали в поисках пригодного для жизни мира. До этого они уже отказались от двух миров, на которых они могли бы жить, так как для них не стоял вопрос жизни и смерти. Они искали Сады Эдема, райскую планету. Землю обетованную. В течение девятнадцати поколений, которые прожили люди в этом корабле, надежда на обетованную землю у них только крепла. Они жили не для себя, а для своих потомков. Единственной целью их бытия была мысль дать детям совершеннейший мир. Они были одержимы этой мыслью. Жизнь на борту корабля поколений нельзя назвать прекрасной. Они, наконец, нашли подходящий мир, и их дети наследовали его. Но дети наследовали и их одержимость. Их отношение к Чао Фрии такое же, как и у их предков. Чао Фрия — земля обетованная, святое место. Она навечно принадлежит только им и никому больше. Это известный синдром. Он сглаживается, но для этого нужно много поколений. Детям «Зодиака» несказанно повезло, что они нашли еще неоткрытую планету. Галактическая цивилизация открыла Чао Фрию только сорок лет назад — почти столетие спустя после посадки «Зодиака».

Как реагируют дети «Зодиака» на появление чужаков, вы можете себе точно представить. Они имели традиции двадцати двух поколений, принесенных в жертву. Новички без труда порхают меж звезд и игнорируют странную старую теорию относительности, которую люди «Зодиака» все еще считают законом природы. И они тотчас закапсулировались. Они ничего не желают знать о Галактике и остальной части человеческой расы. Но так оставлять было нельзя. Они вынуждены были принять закон Нью Рима. Им просто не оставалось выбора. И именно потому, что на планете были анакаона.

Вы знаете, для детей «Зодиака» анакаона являются чем-то вроде обстановки их земли обетованной. Ни одному из них не приходила мысль, что анакаона имеют права на эту планету. Они были там, и это значило лишь, что доброе провидение создало их для нужд детей «Зодиака». Они не были людьми. Они были рабами. Из офицеров «Зодиака» образовалось правительство Нового Мира, а их семьи расселились и переняли господство. На сотни миль вокруг места посадки они уничтожили буквально всякий след туземной культуры, и когда планета была открыта вторично, они уже распространялись с пугающей скоростью. Они не были кровожадными. Анакаона были побеждены без применения силы. Приди новые открыватели сотню лет спустя, на всей планете, вероятно, не было бы уже ни одного дикого анакаона. Вся раса была бы одомашнена и гуманизирована. Анакаона разумны и способны к подражанию они превосходные рабы. Кроме того, они населяли только один континент. Их собственное распространение, как вида, еще по-настоящему не началось.

Люди «Зодиака» не совершали никакого геноцида, но они уже подошли опасно близко к искоренению культуры. Нью Рим послал своих представителей, и Нью Александрия тоже. Спор тянулся годы. В последней стадии я прибыл на Чао Фрию, чтобы сделать приготовления к проекту «Анакаона», который теперь и проводится в колонии у Коринфа. На подробностях этой холодной войны я останавливаться не стану. Вы и так можете себе представить, как все было трудно. В конце концов дети «Зодиака» увидели, что у них нет выбора. Если они не оставят в покое анакаона, Нью Рим пошлет войска. Если Чао Фрия не будет управляться офицерами «Зодиака» по законам Нью Рима, ею по этим законам будет управлять новое правительство. О том, чтобы Нью Рим классифицировал планету по разряду "контакты нежелательны", не могло быть и речи. Это происходит только с теми мирами, на которых либо народ другой расы не желает колонизации, либо присутствует человеческое население с эксцентрическим мировоззрением, если интересы других не задеты.

Корабельные офицеры вынуждены были капитулировать. Они объявили готовность править на Чао Фрии по нашим законам, если только они останутся у власти. Повторное открытие планеты только усилило их стремление оставаться самим по себе и исключить всякое вмешательство извне.

Дети «Зодиака» ненавидят нас. Мы — особенно те, кто с Нью Рима и с Нью Александрии — протопали по всей их обетованной земле и говорили им, как они должны править, если не хотят рисковать потерей власти.

Вся эта ненависть будет направлена против нас, если мы только захотим приземлиться. Наше единственное преимущество — это то, что люди «Зодиака» боятся, что мы сможем исполнить наши угрозы. Они будут с нами сотрудничать, но только в том случае, если мы их запугаем. Они не станут нас убивать и они не станут откровенно отказывать в помощи, но они создадут нам всяческие трудности, какие только смогут.

Мне они, вероятно, посадку не разрешат. Может быть, они разрешат вступить на святую землю только одному из нас, и тогда пойдете вы.

Он имел в виду меня.

— Большое спасибо, — сказал я.

— Думайте всегда, оценивая их поведение, о том, что за вами стоит вся Галактика. Мы должны отнестись к этому делу как к дипломатическому инциденту на высшем уровне. Представители Нью Рима на планете нас поддержат. Они знакомы с тамошними условиями. Никогда не уступайте людям «Зодиака» ни дюйма.

— Великолепно, — сказал я. — Я давно мечтал о чем-нибудь подобном. Я должен отправиться один на планету, где меня ненавидит каждый человек. Ну, отлично.

Таким озабоченным, каким я представлялся, я на самом деле, конечно, не был. Я был уверен, что справлюсь. В затруднения я попадаю только тогда, когда ситуация требует, чтобы я был мил людям.

Но Чарлот был очень озабочен. Он питал очень горькие чувства к Чао Фрии. Я мог себе позволить философски воспринять печальную историю, которую он нам только что рассказал. Галактика велика. Не все получается. Когда сталкиваются культуры, кто-то всегда страдает. Этого не изменить.

Но вообще-то ничто не улучшится, если занять философскую позицию или позицию циника. Чарлот не мог быть ни философом, ни циником, так как он видел смысл своего существования в улучшении мира. Он непоколебимо верил, что Нью Александрия найдет верный путь.

Я с недоверием отношусь к Нью Александрии и с еще большим недоверием к Нью Риму. У меня не выходит из головы, что Нью Александрия, возможно, величайшая во все времена машина для уничтожения культур. Там всерьез заботятся о нечеловеческих расах Галактики, но дело в том, что философия Нью Александрии антропоцентрична. И концепции человеческие, и методы тоже. Типичен результат синтеза человеческих и кормонских знаний. Он привел к гигантскому прогрессу человеческой технологии. Насколько я знал, ни один кормонс не летал на корабле типа «Дронта».

Но я не хотел спорить обо всем этом с Чарлотом. У меня свой образ мыслей. Нам никогда не удалось бы сравнять наши представления. Но я знал, что если он пошлет меня одного на поверхность Чао Фрии, я не буду всем сердцем с моим заданием. И он это тоже знал. Я просто не верил в хомо галактикус и еще меньше верил в хомо деус. Следовательно, между мной и Чарлотом никогда не могло быть понимания.

Тем временем мы с Эвой все же поняли размеры нашей проблемы. И готовились теперь к трудностям.

— А что думают на Чао Фрии о вашей колонии? — спросил я.

— Им ненавистна даже простая мысль о ней, — ответил Чарлот.

— Какой же вследствие этого прием они готовят женщине и девочке?

— Этого я не знаю, — согласился он. — Я считаю, что они охотнее всего забыли бы о существовании колонии. Они никому не простят напоминание о ней. Они не дадут "Белому Пламени" разрешения на посадку. Это несомненно.

— Но это не то, что вас заботит? — спросила Эва.

— Вы считаете, что беглецы все же как-нибудь смогут попасть на планету, — вмешался я.

— Я надеюсь, что этого не произойдет, — сказал Чарлот.

— А если это все же случится, дипломатические усилия могут быть напрасными, — констатировал я.

— Очевидно.

И все же я знал, что не это было главной причиной его озабоченности. Я должен был заставить людей «Зодиака» поверить, что на них навалится вся тяжесть закона Нью Рима. Но Титус Чарлот опасался, что Нью Рим мог быть больше заинтересован в том, чтобы сохранить мир, нежели в решении проблем Чарлота. Он боялся того, что Нью Рим мог счесть, что факт похищения ребенка не доказан. Дипломатические трудности Чарлота не беспокоили вообще. Но он думал, что если нам придется ждать решения Нью Рима и если людям «Зодиака» удастся подать протест, у нас будет выбита почва из под ног. Я очень хорошо знал, почему он хотел отправить вниз меня одного, если не будет другого выхода.

На этот раз он доверял мне больше, чем закону Нью Рима.

Я чувствовал себя польщенным. Но воодушевлен не был. Хоть я в некоторой степени был лично причастен к этому делу, я все-таки оставил бы все, как есть.

Полет к Чао Фрии — девятнадцать часов и еще немного — прошел без происшествий. Джонни раз от разу все лучше учился обращаться с двигателем. Конечно, он еще никогда не попадал в по-настоящему трудную ситуацию, но я заметил, что в кончиках его пальцев есть настоящее чутье. Он, само собой, не был еще настоящим асом, но выглядел как вполне приличный инженер.

Я вышел на обычную орбиту и начал вызывать порт. Сначала не было вообще никакого ответа. Я оставил сигнал вызова. Наконец, несомненно враждебный голос призвал меня к разговору.

— Говорит «Дронт», — сообщил я и назвал наш идентификационный код. Я мог себе представить, что его враждебность усилилась, когда он узнал, что мы с Нью Александрии. Имеется в виду, конечно, если он расшифровал код.

— Что вам нужно? — спросил он грубо, прежде чем я был готов ответить.

Я закончил юридические формальности и отвернулся от пульта. Капитан, — пропел я, — теперь вы должны сами.

Эва зашевелилась у второго пульта связи в задней части рубки, не удостоив меня и взглядом.

— Что я должна ему сказать? — осведомилась она у Чарлота. По крайней мере, подумал я, она не даст сейчас говорить ему. Это было ее обязанностью, и она выполнит ее.

— Скажите правду, — посоветовал Чарлот. Это казалось авантюрной политикой, но Чарлот имел в виду, конечно, его версию правды, которая была не совсем такой, как моя.

— Правду, — пробормотал я и показал свое отвращение.

— Сдерживай себя, — приказала Эва с некоторой строгостью.

Она назвала себя.

— Что вам нужно? — повторил жестяной голос.

— Через несколько часов, — спокойно начала Эва, — сюда подойдет яхта "Белое Пламя", В-преобразователь. <В-преобразователь — преобразователь вероятности> Она зафрахтована одной анакаона на Нью Александрии. Эта женщина обвиняется в похищении ребенка. Жертва с ней. Мы хотим получить обеих. Просим разрешения на посадку и на задержание лиц, находящихся на борту "Белого Пламени", как только яхта приземлится.

— Вы не полицейский корабль.

— Мы уполномочены провести задержание. На борту у нас владелец, и он облечен полномочиями правительством Нью Александрии.

Мужчина там, внизу, должен был потребовать полной идентификации, но не сделал этого. Упоминания о Нью Александрии было достаточно, чтобы вывести его из себя.

— Подождите. Оставайтесь на орбите. Я передам ваше заявление соответствующим властям. — Насмешку в его в его голосе можно было почти схватить руками.

И он отключился.

— Очаровательный мужчина, — прокомментировал я.

Мы ждали. Мы ждали очень долго. Или люди «Зодиака» устроили долгие дебаты, или этот душевный парнишка с самого начала имел большие трудности в поисках соответствующих инстанций. Прошло уже больше часа, пока наш приемник не запищал снова. Я позволил говорить Эве.

Люди «Зодиака» сразу перешли к делу.

— Просьба на разрешение на посадку отклонена, — объявил низкий голос. Он принадлежал не тому человеку, с которым мы уже говорили, разве только он попытался придать голосу больше важности.

Я увидел, как Чарлот заскрипел зубами.

— Почему? — спросила Эва.

— Мы не признаем авторитета Нью Александрии, — отчеканил голос, как будто всякое возражение было бессмысленным.

— Скажите ему, что он на основании закона обязан нас признать, просуфлировал Чарлот.

— На основании закона вы… — начала Эва, но тот отключился.

Она тотчас же снова послала сигнал вызова.

Он отозвался снова и объяснил: — Закон — это дело служб. Мы будем говорить об этом только с надлежаще авторитетным должностным лицом.

— Мы надлежаще авторитетны, — холодно пояснила Эва. — Если вы потрудитесь проверить наш код, то установите, что мы признаны Нью Римом. Тем самым она имела в виду, что Чарлот — фигура настолько значительная, что Нью Рим прикроет его с тыла. Но простым фактом было то, что мы были даже не полицейскими, и люди «Зодиака» были бы правы, если бы решили ждать полицейских. А это произошло бы много времени спустя после появления "Белого Пламени".

— Нам следовало бы взять с собой Дентона, — заметил я.

— Не было бы никакой разницы, — поучительно сказал Чарлот. — Они должны выполнить нашу просьбу точно так же, как просьбу любого другого. Скажите им, что они будут обвинены в соучастии в преступлении, если не выполнят наше требование.

Эва передала его слова. На них это впечатления не произвело.

— Корабль, о котором вы говорите, — ответил низкий голос, разрешения на посадку не получит тоже. Вы останетесь на орбите, пока не появится должностное лицо с необходимыми полномочиями.

Чарлот взял у Эвы микрофон. — Будьте же разумны, — потребовал он. Вы не можете оставить проблему в космосе. "Белое Пламя" вовсе не станет просить разрешения на посадку. Мы требуем вашего разрешения на их преследование и задержание.

— Это незаконно, — ответил мужчина с земли.

Уголком глаза я видел, как Чарлот вонзил ногти в микрофон.

— Вы задержите экипаж и пассажиров "Белого Пламени", если они приземлятся на Чао Фрию? — спросил Чарлот с принужденным спокойствием.

— Это зависит от того, где приземлится их корабль, не правда ли? язвительно усмехнулся мужчина с низким голосом. — У нас нет транспортных средств, с помощью которых мы могли бы в считанные минуты облететь планету. Если корабль опустится в нескольких тысячах миль отсюда, мы ничем не сможем им помешать — или вы думаете иначе?

— Мы смогли бы что-нибудь сделать! — заметил Чарлот.

— Вы не уполномочены для этого, — возразил говоривший. — Вы должны оставаться на орбите.

И он опять отключился.

На этот раз никто не дал себе труда вызвать его снова. Мы слышали, что он сказал. Нет смысла продолжать с ним спор. Мы сможем продолжать действия, как только предъявим fait accompli. <свершившийся факт (франц.)> Итак, мы должны ждать появления "Белого Пламени" и питать слабую надежду, что их капитан не был предупрежден заранее и не приземлится немедленно в космопорту или в таком месте, куда не сможет попасть ни один член полиции «Зодиака».

Я вовсе не чувствовал себя счастливым.

За десять минут до того момента, когда мы ждали появления "Белого Пламени", Эва сказала мне, что я должен забраться под шлем и сплавить мое зрение с сенсорами «Дронта», чтобы знать, что делается вокруг. Я безмолвно повиновался.

Никто не может увидеть космический корабль невооруженным глазом, если тот не находится прямо перед ним, но у «Дронта» были намного более чувствительные глаза, чем те слабые приборы, которые мы, люди, носим в своих черепах. Они могут заметить горошину с расстояния в девяносто миллионов миль (хотя вид далеко удаленных объектов естественным образом будет немного отставать во времени), а его компьютер за микросекунды может отличить не важные обломки скал от интересующих объектов. Вся информация регистрируется металлоорганическими синапсами на пульте и внутри шлема непосредственно вводится в ощущения пилота. Невозможно объяснить, какое чувство испытываешь, находясь под шлемом обычного корабля — что уж говорить о «Дронте». Это невозможно сравнить ни с чем. Я должен был увидеть "Белое Пламя", как только он достигнет орбиты пятой планеты. (Чао Фрия — вторая планета системы). Я наблюдал их полет. Они уже давно вышли на нулевую фазу и не спешили.

Я мог видеть их, а они могли видеть меня. Возможно, их капитан гадал, что мы за корабль.

Если не считать нескольких минут, затраченных на последнюю трансформацию, они были совершенно пунктуальны. Это не было неожиданностью, так как они прошли тем же курсом, что и мы, где на пути не было ничего, кроме вакуума.

— Они появились, — сообщил я. — Мне окликнуть их или просто поставить перед их носом «Дронт»?

— Вызовите их, — приказал Чарлот.

Я послал сигнал. — Мне нужно идентифицировать себя, если они ответят? — спросил я.

— Как хотите. Все равно давно известно, кто мы.

Так как на мой сигнал не ответили, я повысил мощность и увеличил ширину полосы частот — так, чтобы на "Белом Пламени" не могли не заметить этот сигнал. Я не видел причин, почему бы мне не быть грубым.

Капитан отозвался: — Хэллоу.

— Говорит «Дронт»… — начал я.

— Какая неожиданность!

Я плюнул на вежливость и объяснил тоном Дентона: — Вы задержаны.

— Не вставайте у меня на дороге, — сказал он. — Вы можете быть быстрым и скользким, как угорь, но остановить меня вы не сможете. Даже не пытайтесь.

Я прикрыл рукой микрофон.

— Еще один остряк, — проинформировал я Чарлота с некоторым огорчением. — Как вы думаете, что мне делать?

— А чего вы ждали? — спросил он в ответ. — Только безумный мог помогать преступнице бежать с Нью Александрии. Это не может быть настоящий космонавт. — Я на это не реагировал, хотя знал массу космолетчиков, у которых мысль о нелегальном отлете в Нью Александрии отнюдь не вызвала бы несварения желудка. Я вовсе не хочу утверждать, что большинство моих лучших друзей — похитители детей, но немногие из них при виде кругленькой суммы презрительно закрутили бы носом.

— Что мне делать? — потребовал я.

— Наблюдайте за ним, — сказал Чарлот.

— Сесть ему на пятки?

— Нет.

Я наблюдал. Не много за чем там можно было наблюдать. Я мог представить, что произойдет, и это, конечно, произошло.

— Он садится, — сообщил я. — Он даже не задержался, чтобы поговорить со службой посадки.

— Где он сядет? — спросил Чарлот. Голос его дрожал от ярости.

— Не могу сказать. Он облетает планету в обратном направлении. Я должен повернуть, чтобы проследить его посадку. Иначе между нами будет планета.

— Так поверните же! — рявкнул Чарлот.

Я снял «Дронта» с орбиты и последовал на спускающимся "Белым Пламенем".

— Вы хотите, чтобы я приземлился? — спросил я.

Последовала пауза. Это был тяжелый выбор. Чарлот выбрал легальные действия.

— Нет, — приказал он. — Фиксируйте точно положение "Белого Пламени". Потом возвращайтесь на орбиту. Потом свяжите меня с идиотами из космопорта.

Я проделал одно за другим.

Прошли минуты, прежде чем я вызвал наземный контроль. Я уже боялся, что буду вынужден применить тот же трюк, что и с капитаном "Белого Пламени", чтобы заставить людей «Зодиака» отозваться. Но они так же хорошо знали, что происходило. Они знали, что снова вынуждены будут говорить с нами.

— Ну, скорее же, — бормотал Чарлот — в высшей степени необычный для него признак нетерпения.

— Может быть, они все еще пытаются установить место посадки, — сказал я. — Им для этого нужно больше времени. У них нет нашего оснащения.

— Даже эти парни могут определить местонахождение корабля, — фыркнул Чарлот. — Как далеко от космопорта?

— Чертовски далеко, — проинформировал его я. — Возможно, тысяча шестьсот миль, в монотонно зеленом районе диаметром миль восемьсот. Это не иначе, как джунгли.

Чарлот стоял теперь рядом со мной, не сводя глаз с пульта. То есть, я не мог его видеть, так как я сидел под шлемом, но я знал, что он рядом.

Отозвалась наземная станция.

— Большое спасибо, — сказал я. — Это снова «Дронт».

— Я знаю, кто это, — ответил низкий голос. — Что вам нужно теперь?

— Вы чертовски отлично знаете, что нам нужно. "Белое Пламя" только что приземлился.

— Это наша проблема, — объявил он.

Я знал, что Чарлот хотел перехватить разговор, поэтому снял шлем и кивнул ему, чтобы он продолжал.

— Идентифицируйте себя, — потребовал Чарлот. — Назовите ваше имя и должность.

— Я лейтенант Дельгадо из экипажа «Зодиака», — пришел ответ.

— А теперь послушайте меня, лейтенант, — выложил Чарлот. Я Титус Чарлот с Нью Александрии, и вы хорошо сделаете, если позовете кого-нибудь, у кого намного больше авторитета, чем у вас. Если вы не знаете, что значит мое имя, я предлагаю вам справиться у посла Нью Александрии. Я охотно поговорил бы с капитаном, но если вы в спешке не сможете его найти, то достаньте мне того, кого сможете отыскать. Теперь я хотел бы поговорить с кем-нибудь, кто может распорядиться, чтобы что-то делалось. Как только вы найдете такого человека, свяжитесь также с представителем Нью Рима и представителем семей «Зодиака». Это дело выходит за рамки вашей компетенции, и будет лучше, если вы мне поверите.

Такой разговор почти всегда имел успех, если речь идет о солдафонах. Конечно, лейтенант на самом деле не принадлежал армии, но должность есть должность, и офицеры «Зодиака» все еще были офицерами.

— Необходимые инстанции проинформированы, — спокойно ответил Дельгадо. — Представители Нью Рима будут проконсультированы. В соответствующее время вы будете извещены о принятом решении.

— Подождите, Дельгадо. — Чарлот глубоко вздохнул.

— Осторожно, Титус, — пробормотал я. — Вы можете показать, что тоже имеете слабости.

Он проигнорировал меня.

— Вы играете с будущим вашего народа, обратился он к Дельгадо. — Это показалось мне слишком сильной формулировкой, но у Чарлота перегорели все предохранители. Он решил действовать силовыми методами. — Если вы не уверены, что можете поручиться за катастрофу, если позволите похитительнице ребенка использовать вашу планету как убежище, то вы, конечно, имеете право быть моим партнером по разговору. Вы помешали нам приземлиться и схватить преступницу и сами не сделали ни малейшего шага для ареста этой персоны. "Белое Пламя" через пять минут приземлится, и вы будете виновны в соучастии в похищении ребенка. С вашей поддержкой мы могли бы урегулировать дело, но вместо этого вы создали из него дипломатический инцидент. Теперь мы требуем вашей помощи в выслеживании похитительницы и ее жертвы. Исчезните от микрофона и приведите кого-нибудь, кто достаточно компетентен для оказания нам такой помощи.

Это была сильная речь.

Из громкоговорителя донесся другой голос.

— Говорит командор Хауке с «Зодиака», — сообщил он. — Ваша официальная просьба принята к сведению. У нас нет никаких доказательств, что совершено какое-то преступление. У нас не было и нет никаких причин арестовывать людей с "Белого Пламени". Корабль не получал разрешения на посадку, но это только наша забота, и мы не намерены что-либо предпринимать. Как только к нам обратятся соответствующие службы, мы примем во внимание ваше требование о поддержке в этом деле. Заявление о посадке отклонено.

Дай ему, малыш, подумал я. Не позволяй себя переехать. Здесь только встань на задние лапки. Вслух я ничего не сказал, чтобы не вызвать сомнений в своей лояльности.

— Я Титус Чарлот с Нью Александрии, — снова повысил голос Чарлот. — Я руководитель колонии анакаона на Нью Александрии. Безопасность этой колонии на моей ответственности. Я могу потребовать законных полномочий, чтобы вы оказали мне всяческую поддержку в отношении выполнения моих обязанностей по отношению к членам колонии. Один из ее членов похищен, и похитительница в настоящее время находится на вашей планете на свободе. Эта ситуация вызвана недостатком вашей готовности помочь нам. Если вы немедленно не измените ваше решение и не окажете нам поддержки, в которой мы нуждаемся, я буду добиваться от соответствующих инстанций разрешения силой добиваться моих прав.

Закончив, он бросил на меня взгляд, и я увидел в его глазах блеск. Он считал, что остался победителем.

Я, вообще-то, тоже так считал, разве только Хауке удастся козырнуть точно так же.

Но Хауке колебался. Вместо того, чтобы отбить удар, он задумался.

— Вы можете привести доказательства вашим утверждениям? — спросил он.

— Да, могу, — ответил Чарлот.

— Ну, так сделайте это.

— У нас приказ на арест, оформленный на женщину-анакаона, известную как Ленаа, проживавшую до настоящего времени на Нью Александрии.

— Приказ на арест выдан Нью Римом? — осведомился Хауке, хотя ему было чертовски ясно, что это не так.

— Приказ на арест оформлен в полном согласии с Нью Римом, — твердо ответил Чарлот.

Последовала длительная пауза.

Наконец, Хауке объяснил: — женщина будет задержана.

— Когда?

— Насколько возможно скоро.

— Этого недостаточно. Похищена девочка. Ребенок. Мы требуем, чтобы немедленно была отправлена поисковая группа, и, кроме того, чтобы наш персонал принял участие в поиске. Мы требуем, чтобы были приняты все необходимые меры.

— Они будут приняты, — пояснил Хауке незамедлительно.

— Я очень советую вам это, — пригрозил Чарлот. — Иначе я вызову из Нью Рима крейсер с шестью сотнями человек.

Я знал, что это бессовестная ложь. Но знал ли Хауке? И что на это скажет посол Нью Рима, если узнает, что служащий Библиотеки Нью Александрии бросается такими угрозами?

— Вы должны подождать, — резко ответил Хауке.

— Как долго? — Чарлоту было противно соглашаться.

— Вы получите ответ в течение часа.

— Сделайте из него тридцать минут, — потребовал Чарлот.

— Час, — сказал Хауке. — Я приказываю вам ждать. — Слово «приказываю» он слегка, но заметно подчеркнул.

Связь прервалась.

— Я не нахожу, что вы были особенно ловки, — заметил я.

— Ваше мнение меня не интересует! — рявкнул Чарлот. Он все еще был разъярен.

— Я сам мог бы сделать это лучше, — съязвил я. Вероятно, я никогда больше не буду иметь такой возможности.

Но он холодно молчал. Опять началось долгое ожидание.

Я устал.

— Оставь его в покое, посоветовал ветер. Сейчас может случиться все, что угодно. Если это дело сорвется, ты определенно не захочешь, чтобы он упрекал в этом тебя.

Он ни в чем не может меня упрекнуть, сказал я.

— Не давай ему никакого повода, продолжал ветер. Подумай о том, кто должен опуститься за Чарлота на планету, если будет получено разрешение. Он сам не станет работать ногами в джунглях, каким бы важным для него ни было это дело.

Это уж точно.

Ах, подумал я, мы никогда не попадем на планету. На угрозу канонеркой они не клюнут.

— Но они же не знают, что Чарлот лгал.

И опять он был прав.

Чтобы убить время, я продолжал беседу. Но спорили мы о не слишком важном. Я только старался не заснуть, так как действие последнего стимулирующего укола постепенно проходило. Я не знал, стоит ли делать еще один. Сядем ли мы в ближайший час или будем прокляты навсегда остаться на орбите, все выглядело таким образом, что я скоро получу шанс выспаться.

Разговор шел с точки зрения нашего теперешнего положения о менее важных вещах. Это был самый безобидный разговор. Из него можно было видеть, какими изысканными стали в последнее время формы нашего общения. Постоянный стресс, в котором мы находились в пещерах Рапсодии, остался позади вместе с адской темнотой этих пещер. Теперь уже не имело такого большого значения, что ветер был неспособен манипулировать моим телом. Тогда, в пещерах, для меня это было делом чудовищной важности — но не теперь. Теперь я уже больше не судил о нем по тому, что он говорил и делал, и по тому, что он способен был сделать. Я был относительно уверен, что он не представлял опасности для моей эксцентрической духовной независимости, которую я так ценил. Всегда наступает момент, когда прекращаешь против чего-то бороться и учишься с этим жить. Так случилось и у меня с ветром. Я сменил свое отношение не разом, но все же это был большой перелом. Постепенно я пришел к пониманию, что ветер — если он вообще изменял меня — делал меня лучше. Конечно, ветер всегда говорил мне об этом, но он был слишком вежлив, чтобы напомнить об этом сейчас.

По истечении часа командор Хауке отозвался снова и сообщил нам, что мы можем приземлиться. Кроме того, он добавил, что офицеры «Зодиака» предоставят нам полную поддержку в деле о нелегальной посадке "Белого Пламени" и его пассажиров.

Но при одном условии.

Но оно было даже лучше, чем мы ожидали — с точки зрения Чарлота. Не один, а даже двое из нас должны были сопровождать поисковую группу. Как уже было сказано, это было выгодно с точки зрения Чарлота, но не с моей. Чарлот назначил Эву и — конечно же — меня.

Капитана Эву. И члена экипажа Грейнджера.

Мне сразу стало ясно, что это будет безрадостное предприятие.

Если кто-то из нас вдруг подумал бы, что капитуляция командора Хауке означала, будто теперь все пойдет согласно нашим желаниям, то его ждало быстрое разочарование. Под давлением они согласились организовать поиск лиц, высаженных "Белым Пламенем". (Сам корабль, конечно, уже опять стартовал, и я даже не надеялся когда-либо опять о нем услышать. Довольно легко изменить имена и получить новые бумаги). Под давлением они согласились, чтобы мы подключились к поисковой группе. Все это было очень любезно с их стороны. Мы ценили это. Пока не поняли, каково было их представление об основательной поисковой акции.

Нас было двое. Их — тоже двое. Их звали Макс и Линда. Они ненавидели друг друга. Линда относилась к офицерам «Зодиака». Она была человеком для контактов — помогать нам при общении с анакаона. Она будто бы была антропологом. Она была очаровательным человеком и примерно таким же необходимым, как и Эва, которая была не особенно нужна.

Макс был представителем Семьи. Он носил имена двух влиятельнейших из двенадцати евгенических линий «Зодиака» и воплощал в себе то, что на Чао Фрии было вроде закона. Настоящим полицейским он не был, скорее, своего рода техасским рейнджером. Его функции меньше всего заключались в том, чтобы помогать нам, а более в том, чтобы присматривать, как бы мы во время нашего пребывания на обетованной земле не оказались замешанными в подрывной деятельности.

С Максом и Линдой мы встретились лишь тогда, когда нас доставили на безопасное расстояние от космопорта. Не хотели, чтобы мы пожаловались Чарлоту. Нам не разрешили взять с собой наше собственное медицинское снаряжение. Жители Чао Фрии стремились к тому, чтобы превратить все в фарс. Угрозы Чарлота заставили их пойти на уступки, это верно. Но, с другой стороны, усилилась их решимость создать нам такие трудности, какие только были в человеческих силах, не разрушая видимости, что они подчиняются нашим законным требованиям.

Я совершенно определенно не был помешан на том, чтобы при тех условиях, которые создали нам люди «Зодиака», тащиться в какие-то джунгли, но я чертовски мало что мог поделать. Наши многочисленные протесты заявляла Эва, и это происходило в наш первый день на планете почти каждую минуту. Добиться она, конечно, ничего не смогла. Они сделали все, что могли, и все, о чем мы их просили. Мы должны были удовлетвориться этим или протестовать дальше.

Я с этим смирился, но Эва была другого мнения. Она постоянно требовала, даже если это было все равно что биться в стенку. Я был только приемником приказов. Я знал, что смогу позаботиться о себе и, вероятно, об Эве, и все же не поставил бы много на наши шансы на успех.

Странным образом казалось, что оба представителя Чао Фрии приняли свои задания стопроцентно серьезно. Они не любили нас, но были готовы к сотрудничеству, и они рассматривали наши шансы на успех с искренним оптимизмом.

— Вы не беспокойтесь, — объясняла Линда. — Это только вопрос времени. Куда бы ни отправились беглецы, им не скрыться от анакаона. Лесные жители их найдут.

В теории все было хорошо и прекрасно. Но могли ли мы рассчитывать на помощь анакаона? Ведь обе личности, которых мы разыскивали, были тоже анакаона. Ради чего лесные жители должны были их нам выдать?

Линда была твердо в этом убеждена. — Вы не знаете анакаона, — поучала она меня. — Их поддержка абсолютно гарантирована.

— Как это? — поинтересовался я.

— Анакаона всегда кооперируются, — сообщила Линда. Она не знала, почему это было так, и не смогла этого объяснить. Но она была совершенно в этом уверена.

Линда Петросян была примерно двадцати восьми стандартных лет, имела серебристо окрашенные волосы и выразительные правильные черты лица. Она была очень красива — и иного и нельзя было ожидать, ведь она происходила от девятнадцати евгенически контролируемых поколений. И для нее Чао Фрия была землей обетованной. Она боготворила землю и воздух, и все, что ползало и бегало. Она любила это, так как все это принадлежало ей. Чарлот считал, что корабельные офицеры не настолько фанатичны, как Семьи, просто потому, что их предки контролировали историю «Зодиака». Но к Линде это не относилось. У нее было еще больше фанатизма и, соответственно, еще больше предубеждений, чем я мог ожидать после более чем ста лет жизни на планете. Она была определенно более одержима, чем Макс Вольта-Тартаглия. Возможно, офицеры именно потому так строго придерживались истинной веры, что в их традициях была ответственность за людей «Зодиака».

Линда будто бы была экспертом по анакаона, но еще задолго то того, как я увидел первого туземца, мне стало ясно, что она едва-едва имеет представление о своей профессии. Ее любовь к анакаона была настоящей и искренней, но она не могла и представить себе, что имеет дело со своеобразным народом и своеобразной культурой. В ее глазах анакаона были частью земли обетованной. Они имели определенные характерные свойства. Об этом она знала целую массу сведений, но только в описательной форме. Она не знала, как и почему. Как я видел, все ее знания об анакаона и ломаного гроша не стоили. Линда была счастлива тем, что туземцев освободили от рабства. Но почему Нью Рим так настойчиво требовал этого, было выше ее понимания. Она думала, что только потому, что рабство ужасно. Она думала, что анакаона должны быть воспитаны, чтобы занять соответствующее место в культуре земли обетованной. В человеческой культуре. Она по-своему тоже стремилась уничтожить культуру анакаона, как и первое поколение после посадки на этой планете. Только уничтожала она ее дружелюбно. Ее высшей целью было сделать анакаона имитирующими людей и с такой же человеческой любовью к земле обетованной.

Я почти ценил и уважал Линду Петросян, не будь фактом то, что она была душевно нездорова.

Почти ни при каких условиях я не мог бы ценить Макса Вольта-Тартаглию, что основывалось вообще-то на противоположном. Он был практик. Он знал, что Вселенная намного больше, чем этот комочек обетованной земли. Он знал, что звезды были не только светильниками на небе и что с ними и обращаются совсем не так. Он ненавидел Нью Рим и Нью Александрию, и всех чужаков, но он знал, что его мир должен заключить с ними modus vivendi <временное соглашение> и не видел смысла закрывать на этот факт глаза. Он не хотел, чтобы планета теряла изолированность, но, с другой стороны, он не ценил бессмысленное упрямство и забавную дипломатию. Тем самым он проявил бы некоторую разумность, если бы его отношение к этой реальности не было бы так смешно и непримиримо враждебно. Мне он был приятен так же, как нарыв на затылке. Он был доступен для разумных аргументов, но он носил на рукаве знак, как будто это был орден, и он был насквозь бастардом.

Эва несколько раз сравнивала его со мной. В известной степени она была не совсем неправа, но во всех важных пунктах между нами не было ничего общего. Прежде всего, я человек, который что-то сделал в своей профессии.

Макс не сделал ничего.

Время на Чао Фрии текло очень быстро. Продолжительность суток была только семнадцать часов, но мы вынуждены были терять так много времени, что мое терпение было уже очень потрепано еще до того, как мы начали поиск.

Все, что я сказал о Максе и Линде, я узнал очень быстро. Мы с Эвой почти полностью выжали их, и первые три дня они почти не переставали говорить. Они очень старались объяснить нам, кем они были, и еще больше старались показать, что они даже и не думали о том, чтобы извиняться за свое собственное поведение или за отношение их начальства к нашей проблеме. Они по-настоящему желали, чтобы мы поняли, какую роль они играют в этих событиях. Только, кажется, они не особенно спешили дать ход этим событиям.

Никто не давал себе труда задуматься над тем фактом, что похищена маленькая девочка. Никто не принимал во внимание, что, может быть, необходимо спешить. Все заботы людей «Зодиака» касались только нас, но не нашего задания.

Я все же нашел время для размышлений о том, в опасности ли девочка, а если так, то в какой. Очень трудно было обнаружить смысл в этом будто бы преступлении. Его осуществление стоило больших денег, и я не мог придумать, кто мог столько дать похитительнице. Похищение детей, конечно, очень древнее преступление, но здесь речь шла об относительно большом ребенке, и все сопутствующие обстоятельства не согласовывались друг с другом. Побег с Нью Александрии был тщательно спланирован. Иначе он не удался бы.

Нашу поездку от космопорта мы начали в джипе. Наш багаж состоял только из упаковочного мешка — так мало нам разрешили взять с «Дронта». С джипа мы пересели в поезд, который доставил нас в столицу. Я предполагал, что там нам предоставят более быстрый транспорт, чтобы мы в надлежащей спешке смогли попасть к месту событий, но я оказался слишком оптимистичным.

Во-первых, никакого более быстрого транспорта не было. Жители Чао Фрии имели только самолеты для коротких маршрутов, но они все находились у границ цивилизации «Зодиака». А границы были очень далеко.

К этому добавлю, что люди «Зодиака» вообще не жаждали немедленно отправить нас в наше длинное путешествие. Сначала надо было уладить известные формальности. Целая масса формальностей. Единственный раз, когда я приветствовал присутствие Эвы — это время, когда мы сидели в столице. Формальности были ее задачей, и даже при ее кротости они должны были действовать ей на нервы.

Разумеется, столица была расположена там, где когда-то приземлился «Зодиак». Вся местность была одним большим музеем. Нам не дали пропустить ни одной достопримечательности. Последнее, что мы себе желали, были экскурсии, и именно поэтому им придавали такое большое значение. Нас все время уверяли, что нет никаких причин для волнений, что нам постоянно пытаются все облегчить, что происходящее в лесах под абсолютным контролем и мы можем положиться на анакаона.

Конечно, мы жаловались. Мы пытались блефовать в стиле Чарлота. Мы бушевали, мы угрожали. Но сейчас люди «Зодиака» взяли верх, ограничив местонахождение Чарлота кораблем и запретив нам пользоваться нашими радиопереговорными устройствами. Мы были недостаточно важными персонами, чтобы произвести впечатление. Я часто спрашивал себя, что они рассказывали Чарлоту сделанном или несделанном прогрессе. Вероятно, они кормили его второстепенными мелочами. И он ничего не мог поделать, кроме как ждать, если у него не было уважительной причины протестовать.

Когда мы, наконец, покинули (на поезде!) столицу и поехали в направлении джунглей, где приземлилось "Белое Пламя", жители Чао Фрии имели достаточно времени, чтобы проверить на Нью Риме все наши дела. Они должны были более или менее догадываться об истинном положении. Не знаю, насколько уверенно они себя чувствовали, но одно было ясно, как густые чернила: они обращались сейчас с нами не лучше, чем мы уже привыкли. С другой стороны, они не дали нам протухнуть в столице, пока улаживали все дела. Они позволяли нам и дальше принимать участие в этом деле.

Мы целый день сидели в поезде, а потом перебрались в вертолет. Позади осталось много миль, так мы были в пути день и ночь. Несмотря на это, полдень нашего шестого (местного) дня на Чао Фрии наступил до того, как мы достигли границ колонизированной семьями «Зодиака» области и смогли бросить первый взгляд на джунгли.

Вторую половину дня мы провели в селении, которое было наполовину городом, наполовину кемпингом. Здесь было больше анакаона, чем людей. Анакаона все еще выполняли большую часть строительных работ, хотя рабство было запрещено сорок лет назад. Я охотно узнал бы, сколько же им платили.

Макс показал на линию горизонта. — Это там, — сказал он мне. — Где-то там, внутри, приземлился ваш корабль. Анакаона найдут любого, кто из него высадился. Нам ничего не нужно, только найти анакаона.

— А как нам это удастся? — настойчиво поинтересовался я. Я был убежден, что в этом деле есть какая-то загвоздка.

— Нет ничего легче, — ответил Макс. — Мы возьмем в качестве проводников несколько этих ручных «золотых». Поиски протянутся не больше недели.

— Недели? — запротестовал я. — Как же так?

— Нам придется идти пешком, — объяснил он.

— А почему бы нам не воспользоваться вертолетом?

— В джунглях это бессмысленно. Сверху мы ничего не увидим сквозь лиственный покров. Кроме того, анакаона могут вести нас только по земле. Они не могут ориентироваться на высоте птичьего полета.

Я не знал, честны ли были его ответы или он только из принципа хотел создать нам трудности. Это меня не особенно интересовало. Все равно будет по-ихнему. Если Макс говорит, что мы должны идти пешком, значит, мы пешком и пойдем. Спорить было бессмысленно.

Я не чувствовал себя без оружия голым, как это бывало с некоторыми другими людьми, но с другой стороны я не считал очень большим удовольствием неделю или больше топать по джунглям без всякой возможности самозащиты. У Макса был, конечно, лазер, радиопереговорное устройство и сумка первой помощи, но Макс не был той защитой, какой я ее себе представлял. Я не доверял ему ни на грош. Мысль о том, что может ожидать нас в ближайшем будущем, меня не восхищала.

Линда провела вторую половину дня, разговаривая с анакаона, пытаясь услышать необходимую для поисков информацию и уговорить некоторых индивидуумов сыграть роль нашего проводника. Очевидно, о том, что в джунглях приземлился корабль, знали все и знали даже, где он приземлился. Каждый встречный и поперечный мог бы привести нас на место, но это было не совсем то, что нам нужно. Мы хотели найти две вполне определенные персоны, а не выжженный участок земли. Большинство туземцев совсем ничего не знали о лесных кочевниках — они были доставлены сюда колонистами в качестве рабочей силы. Несмотря на это, Линда надеялась найти в этой деревне нужных ей анакаона.

Пока Линда была занята этим, подчинив себе и Макса, мы с Эвой большую часть времени сидели. Это было уже знакомое нам ощущение.

— Как долго это еще протянется? — спрашивала Эва.

— Макс рассчитывает, что нам понадобится неделя, чтобы найти их, ответил я. — Затем еще неделя на возвращение. Даже если пересчитать их короткие дни на стандартные, получится солидный кусок времени.

— Чарлот будет сердиться.

— Ну, ясно, — сказал я. — И что?

Эва не сочла нужным отвечать на этот вопрос.

— Наверняка надежнее было бы выследить лесных жителей на вертолете, заметила она.

Я пожал плечами. — Если нам не дают вертолета, ничего не остается, как идти пешком. Но не делай поспешных выводов об естественном духе противоречия людей «Зодиака». Посмотри на деревья вокруг себя.

Эва посмотрела вверх и, казалось, не увидела ничего необычного.

— У них нет листьев, — наконец, решила она.

— Бросается в глаза. — На своих резиноподобных ветвях деревья имели своего рода кожу. Чтобы усилить активность фотосинтеза, они расправляли эту кожу, как листву. — Но этот трюк не действует, если деревья стоят плотно, — объявил я. — Здесь открытая местность, в джунглях все выглядит иначе. Там имеющееся пространство должно быть использовано как можно эффективнее. Я полагаю, что в джунглях эта кожа расправлена горизонтально, а не вертикально. Тем самым деревья образуют гигантский зонтик. Могу спорить, что лиственная крыша джунглей представляет совершенно непроницаемую зеленую поверхность.

Эва попыталась представить это.

— А как это будет выглядеть изнутри? — спросила она. — С земли.

— Темно, — сказал я.

— И мы должны идти там пешком больше недели?

— Вероятно, там мы будем чувствовать себя лучше, чем до сих пор, рассудительно сказал я. — Ты хорошо спишь?

Она покачала головой. Ей уже было ясно, куда я метил.

Но я все же продолжал: — Наш жизненный ритм нарушен короткими сутками. В джунглях будет возможность снова вернуться к двадцатичетырехчасовому циклу. — Только бы это не было оптимизмом! Во-первых, есть полутьма и абсолютная темнота, и межу ними большая разница. Во-вторых, все остальные члены поисковой группы были приспособлены к семнадцатичасовым суткам и без особого желания воспримут, если для нашего удобства вместо них ввести двадцатичетырехчасовые.

— В любом случае, — добавил я, — я бы на твоем месте не беспокоился о таких мелочах, как странствование в темноте. Мне больше портит настроение то, что нам еще готовит эта банда. — Для равновесия это было пессимизмом в чистом виде.

— Мне этот мир не нравится, — с выражением сказала Эва.

— Все дело в распространении цивилизации во Вселенной, — отозвался я с моим обычным фатализмом. — Таковы миры на сегодняшний день. Чего ты ждала? Твоему брату это тоже не нравилось. Он предпочитал галактические окраины и всегда старался иметь дело непосредственно с туземцами. Вообще-то он не был человеконенавистником, но чувствовал отвращение к вторженцам второй волны — эксплуататорам, денежным тузам и политикам. Он любил естественное состояние. Он не любил вещи отполированными и подготовленными. Ты же знаешь этот синдром — примитивный человек в борьбе против сил природы. Архитипичный герой вестерна.

— Да, — сказала Эва. — Я знаю.

Я нечасто говорил с ней о ее брате. После очаровательной дискуссии, которая состоялась у нас в Нью-Йорке по поводу того, несу ли я и если да, то в какой мере ответственность за его смерть, эта тема как-то смущала нас.

После нескольких мгновений молчания Эва сказала: — И ты такой же.

— Только частично, — возразил я. — Я не тип человеческого героя. Я не романтик, не сторонник Руссо и не согласен с призывом: "Назад, к природе, на деревья, обезьяны!" Я работаю, чтобы жить, и живу, чтобы работать. Вообще-то наши скитания по окраинам ничего нам не приносят. Ясно, что акулы кусаются, и я их не люблю. Они плавают туда, где можно что-то раздобыть. В воде с ними нужно считаться, но бессмысленно ненавидеть их за это. Сейчас Вселенная так быстро сокращается, что нужно уметь жить с каждым, нравится он тебе или нет. Тебе не найти мир-сад, где ты могла бы прожить в мире до конца дней своих. Рай стал товаром для продажи. Компании внедряются на какую-нибудь планету, делают ее слегка обтекаемой с косметической точки зрения и начинают распродажу. В этом они настолько деловые, что затрачивают на все не больше года. С деньгами можно прямо на месте создать сказочную страну. Конечно, при этом они не придерживаются правил хорошего вкуса. С эстетическими принципами денег не заработаешь. Сейчас невозможно скрыться нигде. Нигде. Приходится жить с людьми. В сравнении с торговыми обществами сброд «Зодиака» — толпа дикарей каменного века. Они не могут использовать ничего, что хотя бы отдаленно приближалось бы к технологии, например, «Карадока». И все же — как долго еще простоят джунгли? Сколько времени еще пройдет, пока колонисты не займут всю планету? Неужели ты всерьез думаешь, что человеческая раса уберет свои руки хотя бы с одного пятнышка Галактики? Чего ради? Так уж оно есть. И с этим нужно жить. Нет смысла прятать голову в песок и изображать страуса. О'кэй?

— Великолепно, — ответила Эва. — Как ты любишь человечество и его великие мечты! Я могу поспорить, что ты любишь даже Нью Александрию.

— Больше всего, — заверил я ее.

— И анакаона ты тоже любишь?

— Откуда мне знать? — затруднился ответить я. — Кроме девочки, которую я тогда взял в свою машину, я никого больше не знаю.

— А как ты относишься к людям «Зодиака»?

— Ну, ты шутишь. Их любить невозможно. Но кто я такой, чтобы вставать им поперек дороги в их усилиях быть величайшими бастардами Галактики? И нужно сказать, что у них есть в этом успехи. Нет, я их не люблю и не хочу иметь с ними никаких дел. Не обрадовались бы этому и они?

— Ты не находишь, что за их представлениями о земле обетованной кроется какой-то смысл?

— Смысл? — спросил я в ответ. — О смысле я ничего не говорил. Конечно, смысл за этим скрывается. Это одно из самых осмысленнейших представлений, какое я когда-либо встречал. Синдром обетованной земли проявляется во всех человеческих завоеваниях, во всей человеческой культуре и цивилизации. Для нью-александрийцев их обетованная земля все мироздание. Нью-римляне имеют идеологическую обетованную землю, люди Пенафлора и торговые общества — коммерческую обетованную землю. Энгелианская Гегемония — коммунистическую обетованную землю. И из всех их люди «Зодиака» еще самые разумные. Им не нужна вся Вселенная, а лишь одна планета. Ограниченные всегда имеют лучшие шансы. Это доказанный факт.

— Но ты не ощущаешь ненависти, — упрекнула Эва. — Ты подмешиваешь яд в свои заверения, что со всем этим нужно жить и что это должно нравиться.

— Это не обязательно должно нравиться, — сказал я. — О «должно» не было и речи.

— Итак, — повторила она, — ты не ненавидишь людей. Ты знаешь, что тебе приходится с ними жить. Но ты ненавидишь необходимость жить с ними. В чем тут разница?

— Разница в том, на что направлена ненависть. Моя ненависть никого не оскорбляет.

— Ты оскорбляешь себя.

— Нет.

— Ты совсем один против всей Вселенной, — твердо сказала Эва.

— Верно, — согласился я. — Я типичный одиночка. — Про себя я добавил: Но я не один. Я никогда больше не буду один.

Два года на могиле Лапторна изменили меня. И до того я не был человеком, опьяненным, как Лапторн, жизнелюбием и жаждой приключений, но я чувствовал себя тогда очень хорошо при моем самостоятельно выбранном образе жизни. Только со времени моего возвращения я стал таким огорченным.

— Не со времени твоего возвращения, сказал ветер. Со времени твоего отправления. Ты все еще живешь в тени могилы Лапторна. Если бы ты хотел уйти от этого, ты бы ушел.

Большое спасибо, ответил я.

Каждый пытается сделать из меня члена человечества. Почему?

С наступлением сумерек снова появилась Линда. С ней был анакаона. Для меня все они выглядели почти одинаково, но, рассмотрев повнимательнее этого, я подумал, что без труда смог бы его узнать. У него были острые глаза, впалые щеки и голодный вид, что никак не подходило к представителю этой нежно устроенной расы.

Он был строен, как все анакаона, и почти два метра ростом, что немного превосходило средний рост взрослого мужчины. Одет он был в своего рода юбку из мягкого серого материала и поддевку из такой же ткани, выглядывающую у плеч. Вместо куртки на нем был нагрудник — твердый и похожий на хитиновый панцирь. Основным его цветом был серый, а на него был нанесен странный узор — желтое облако с неровными пурпурными краями. Оно, казалось, отображало не искусство, а лишь настроение натуры.

— Это Данель, — представила Линда. — Он знает лес так же хорошо, как и другие, но говорит, что без труда может войти в контакт с дикими анакаона.

— Хорошо, — ответила Эва. — Мы сумеем отблагодарить его за помощь.

Пока шел этот обмен фразами, Данель с отсутствующим видом осматривался.

— Он говорит по-английски? — спросила Эва, заметившая недостаток его внимания.

— Нет, — объяснила Линда. — Но я могу понять его диалект. Он сказал мне, что с нами должны пойти его брат и сестра. Его брат хорошо говорит по-английски, а сестра достаточно хорошо для простого общения. Я не знаю, что из того, о чем мы говорили, Данель понимает, но по-английски он никогда не говорит. — При этом последнем замечании Линда бросила взгляд на анакаона, как будто не доверяя его утверждению, что он говорит только на своем языке.

В Данеле не дрогнула ни единая черточка.

— Зачем ему лгать в этом? — спросил я.

— Он бы не солгал, — поучительно сказала Линда. — Анакаона никогда не лгут. Он просто ничего об этом не дал знать, и никогда нельзя быть уверенным, что думать по этому поводу. Анакаона очень трудно понять.

Линда и Данель обменялись несколькими словами на языке анакаона, который в самом деле состоял из щелкающих и шипящих звуков, а потом Линда снова повернулась к нам.

— Данель — охотник на пауков. Он хотел бы заверить вас, что в его обществе вам в лесу бояться нечего. Иначе он не взял бы с собой сестру.

Это успокаивающее душу утверждение произвело на меня совершенно противоположное предполагаемому действие. Мы впервые услышали о том, что лес вовсе не прекрасное место для прогулок. Конечно, я уже предполагал нечто подобное, но меня вовсе не радовало оказаться правым.

— Значит, он охотится на пауков. — Я знал, что за этим последует что-нибудь еще. — Как выглядят эти пауки?

— Они весят около двух тонн, — проинформировала меня Линда.

— Так я себе и представлял. И они довольно часто встречаются, не так ли?

— Нет.

— Это меня радует! — Это восклицание шло от Эвы.

— Но, могу спорить, они едят людей, — ухватился я.

— Если у них появляется такая возможность, — сказала Линда.

— И бонзы все же настаивают, чтобы мы были без оружия?

— Боюсь, да. Но вы будете в безопасности.

— Благодарю за обещание, — заметил я. — Я только надеюсь, что вашим начальникам ясно, как будет рассержен Титус Чарлот, если два его подчиненных найдут свой конец в паутине.

— Они не ткут паутины, — возразила Линда.

— Спасибо, — сказал я еще раз. — Я образно выразился.

— У Данеля есть ружье, — продолжала Линда. — Кроме того, у него с собой топор — самое подходящее оружие для охоты на пауков. Макс тоже будет вооружен. Не думаю, что есть причины для беспокойства.

— Что с остальными?

— Майкл занимается охотой вместе с Данелем. У него музыкальный инструмент…

— Только не рассказывайте, что эти дикие бестии могут быть успокоены музыкой! Он что, местный Орфей?

— Вы правильно предполагаете, — спокойно ответила Линда. — Пауки слушают музыку, и она их гипнотизирует. Пока Майкл держит их в своих путах, Данель убивает их топором. Это почти ритуал.

— А какая роль достанется его маленькой сестре? — осведомился я. Живая приманка?

— Не будьте глупым, — укорила меня Линда. — Данель и Майкл идут не на охоту. Мерседа захотела их сопровождать, и они не имеют ничего против. Этот факт должен успокоить вас в отношении пауков.

— Хорошо, — решил я. — Давайте не будем больше волноваться. Данель, кажется, уже смертельно заскучал. Что нам делать теперь? Я не думаю, что в этой дыре есть четырехзвездный отель. Где мы могли бы немного поспать перед этим большим сафари?

— Мы переночуем у Данеля, — сказала Линда.

В это мгновение к нам подошел Макс Вольта-Тартаглия.

— Я — нет, — объявил он. — У меня другие планы.

Линда бросила на него злой взгляд. Она, вероятно, подумала, что его долг увидеть ее анакаона в естественных условиях. Он, не обратив на это никакого внимания, снова отошел, не пригласив нас с Эвой принять участие в своих «других» планах. Но я так и так больше желал бы пойти с Данелем, чем с ним.

Дом Данеля был такой же грубой постройкой из дерева, как и примерно сорок других домой по соседству. Всему, что анакаона знали об архитектуре, они, очевидно, научились во время строительных работ для людей. Не было никакой разницы между мужчинами в стиле «Зодиака» и мужчинами в стиле туземцев. Снаружи жилища анакаона выглядели немного смешно. Изнутри они выглядели очень смешно.

Представьте себе анакаона в вашей собственной комнате, и вы узнаете, какого эффекта пытаются достичь эти люди. Если не брать во внимание их собственные тела, едва ли можно понять, что в их отношении речь идет о самобытной расе. Они очень точно имитируют образ жизни людей.

В доме мы познакомились с Майклом и Мерседой — даже имена были человеческими или так похожими на человеческие, что не отличались от них и двумя или тремя представителями старшего поколения, у которых тоже были человеческие имена и которые вели себя совсем по-человечески и говорили на превосходном английском.

Из того, что происходило тем вечером, я понял совсем мало. До, во время и после обильной еды, что нам предложили, очень много разговаривали. Мне кажется, что старые люди считают себя более людьми, чем они хотели бы быть, но пытаются как-то справиться с этим. Молодые, напротив, притворяются менее очеловеченными, чем они есть, не зная, как это сделать. Я должен признать, что это звучит довольно сложно, поскольку, как говорится, мой разум не хотел настраиваться на эту вовсе не необычную ситуацию. Возможно также, что я слишком много вычитал из своих наблюдений. Что касается анакаона, я никогда ни в чем не был уверен. Я точно знаю, как под давлением Нью Рима было ликвидировано рабство, и мне было ясно, что культура может вымереть, если бывшие рабы не знают, как им отбросить принятый ими чужой образ жизни. Но за проблемой анакаона пряталось больше. Их толсто наложенный, гротескно действующий человеческий образ лишь подчеркивал, насколько чуждой человеческой является эта раса.

Они говорили о себе, о семьях «Зодиака», о недавней истории и на другие темы. Они вели себя с нами свободно, как и люди «Зодиака», так как для них не играло никакой роли, что мы были с другой планеты. Мы с Эвой были для анакаона менее чуждыми, чем командор Хауке или Линда Петросян.

За троих молодых людей оратором был, конечно, Майкл. Данель мало что мог сказать и едва ронял замечания, которые можно было бы перевести. Мерседа была немного более разговорчива, но в общем и целом довольствовалась тем, что соглашалась с младшим из братьев.

Майкл мне понравился. Он был ниже ростом, чем Данель, но намного выше меня. Это был интеллигентный молодой человек, и все же ему не хватало своей собственной личности. Он мог говорить о далеких для него вещах и событиях, но только не о том, что он делает или хотел бы делать.

Он проявил большой интерес к звездным мирам и заставил меня рассказать о моем прошлом больше, чем я хотел. Я не люблю опускаться до уровня дорожных анекдотов, но его вопросы вынудили меня порыться в памяти и наговорить их целую кучу. По этой причине я меньше обращал внимания на то, что происходило вокруг, чем если бы пытался, будь у меня возможность, чему-нибудь научиться.

Весь вечер не происходило ничего существенного, и я не почерпнул больше ничего, кроме уже упомянутых впечатлений.

Было очень поздно, когда мы, наконец, отправились спать. Я уснул не сразу. Даже если смена суточного ритма создавала мне меньше трудностей, чем Эве, я просто еще не устал, а с этим ничего не поделаешь. И я начал праздно болтать с ветром.