Здравствуйте, я Ваша Смерть!

Действие второе

Заходят Бог и Смерть.

Бог. — Он работает, как каторжный. Впрочем, нет, на каторге не работают с таким счастливым лицом. Посмотри, как он пишет. Это, несомненно, лучший его роман. Вот, послушай:

«Я лежал на берегу реки, а надо мной застыло ватное небо. Я оторвался от книги и поднял взгляд на противоположный берег. Это так странно: ты все еще в прохладной тени, а в каком-то полукилометре уже душно под палящим солнцем. И мне вдруг захотелось разуться и босыми ногами пробежаться по поверхности воды. Может, до середины, а может, и до противоположного берега — сколько смогу.

А в доме уже собрались родственники. Некоторых я не видел три года, других гораздо больше. Моя борода (совсем не такая неухоженная, как сейчас) всем очень нравилась. И вообще — я лежал такой красивый и спокойный, каким никогда не был при жизни. Мне стало немного грустно — почему очень часто только в смерти мы обретаем то, чего нам так не хватало в жизни?»

Смерть — Красиво. Кстати, эти слова он мог бы написать при жизни, а пишет при смерти. Парадокс…

Бог. — Люди — это сплошные парадоксы… живут и каждый день убивают себя понемногу…. Им бы ценить свою жизнь, свое тело хотя бы, про душу я вообще молчу, а они? Посмотри, во что они себя превращают — эти расплывающиеся туши, эти дряблые щеки, эти прокуренные легкие и пропитые печенки… или, вот, к примеру, почему больнее всего им надо ранить тех, кто к ним ближе всех? То есть, получая по мозгам от шефа на работе, глава семейства приходит домой и вымещает свою обиду на хрупкой жене и маленьких ни в чем не виноватых детях. Или же болеют за любимую команду, забывая, что где-то в другом городе болеет родная мама…

Смерть — Действительно, странно… Люди пишут сами себе законы, которые потом всячески нарушают, причем, в первую очередь те законы, которые они, Господи, называют твоими заповедями. А их обещания? Влюбленный юноша, обещая достать любимой звезду с неба, после завершения конфетно-цветочного периода не может даже достать из стиральной машины свежевыстиранное белье, чтобы развесить его сушиться? Что уж говорить про их политиков и президентов… Сплошное вранье.

Бог. — Не то слово — иногда люди говорят по-русски, или там по-английски или по-китайски друг с другом, но друг друга не понимают. Вот даже живут много лет друг с другом, вроде на одном языке говорят, детей вместе воспитывают, а не понимают ни друг друга, ни своих детей. Вот я и пытаюсь понять — как так может быть?

Смерть — Господи, да ведь это даже тебе не под силу! Трудно понять то, что понять невозможно. Впрочем, это такие мелочи…

Бог. — Есть и глобальные вещи, например, при жизни они всячески гнобят тех, кого после смерти возводят на пьедестал, называют гениями своей эпохи, публикуют их произведения, заставляют учить в школе их стихи и писать сочинения по теме их романов… А при жизни? Франц Шуберт и Вольфганг Амадей Моцарт умерли в нищете, Винсент Ван Гог — в психбольнице…

Смерть — Ну, наш Писатель при жизни как раз успел получить известность и признание… Правда, на это он потратил полжизни…

Бог. — Нет, не пол-жизни, а всю жизнь… На борьбу с дураками-редакторами, кретинами-чиновниками, доказывая им, что его рукописи чего-то стоят… Но сколько крови попили ему его самые близкие люди…Жена вечно пилила его за то, что он не зарабатывает, как все… что в доме вечно нет денег… теща туда же…

Смерть — Кстати, когда он получил престижную премию в области литературы, то сразу все изменилось — его вдруг заметили, стали о нем писать….

Бог. — Хотя теща продолжала говорить про него гадости…

Смерть — И коллеги долго еще пытались ставить палки в колеса.

Бог. — Да я им судья, так что с них еще спросится…

Смерть — Но посмотри, Господи, они же люди, ты же их создал по своему образу и подобию, ты же сам вложил в них это право на ошибку, получается, ты их спровоцировал, а теперь за свои же ошибки хочешь наказать?

Бог. — Ради меня не надо вступать в ненужные дискуссии, ладно?

Смерть — Какие могут быть с Вами дискуссии, Шеф? Просто все эти события Вами предначертаны. То есть, Вы сами…

Бог. — Что-что? Бунт на корабле? Смотри у меня! А насчет предначертаний ты же сама сказала — даже мои законы люди нарушают, так что я даю только вектор направления, то есть, у всех есть выбор — есть линия Судьбы, им предначертанная, а вот как они по этой линии пройдут… Кто-то вкривь и вкось, а кто-то — прямо… И свою Судьбу каждый выбирает сам. Но ведь как получается — я вложил в этот мир принцип неопределенности и алогизмы, и теперь даже я не могу диктовать логику развития событий. А ведь это и есть самое интересное в этом мире.

Смерть — Но какой спрос тогда с людей? Это все равно что ругать героев компьютерной игры за неполадки, а не разработчиков… все, молчу, Господи, молчу.

Бог. — Если бы Вы тут не отвлекались, а следили за соблюдением своих должностных обязанностей, то не было бы этих вопросов! Я про то, что люди перестали умирать, как им предписано — вечно какие-то нестыковки. Почему те, кто в моем реестре должен жить и жить, вдруг уходят на тот свет? И наоборот — расходный генетический материал не только живет, а еще как живет. Кто пропустил Майкла Джексона? У меня по ведомости он только через год должен был пройти!

Диспетчер — Господи, я слежу, уж так слежу! Сил никаких нет! И чуть что — я во всем и виновата! Мне наряд на Джексона подписали — я и приняла. У меня столько этих нарядов…(всхлипывает).

Бог — А мне, думаешь, легко? Думаешь — сотворил мир и почиваю на лаврах? Мне постоянно приходится вмешиваться в стремительно меняющуюся ситуацию. Этот мир так быстро деградирует и я пытаюсь теперь притормозить процесс смены поколений, ибо, как оказалось, поколение, воспитанное, например, во времена диктатур разного рода оказалось чище, светлее, моральнее, нежели новое поколение непуганых, выросшее в свободе и демократии. Вот, вспомни, какое количество композиторов или писателей подарило миру 20-е столетие?

Смерть — Трудно сказать.

Бог. — Хорошо, а если сравнить 20 век с 19-м?

Смерть — Ну, в 19-м было их больше… одни лишь поэты Серебряного века могут конкурировать с поэтами 19-го столетия.

Бог. — А 18 век?

Смерть — Да там вся классика мировой литературы. И композиторов столько, что и не запомнить.

Бог. — Вот-вот. А в 20-м веке великих композиторов практически нет. Разве что джазовые музыканты, тот же Майлз Дэвис… Или в России Рыбников, Таревердиев… А вот мне еще нравится этот, как его — Ян Тирсен, прелестная музыка (напевает «Амели»)…

Звучит музыка Yann Tiersen — J'y Suis Jamais Alle.

Смерть — И что теперь?

Бог. — А теперь вот очередной гений должен уйти… И я, Всемогущий Господь ничего не могу с этим поделать, ибо я свои законы нарушать не могу. Разве что немного отсрочить.

Смерть — Пойду, почитаю что наш Писатель написал.

Бог. — Да уж, читай-читай, просвещайся.

Смерть — Куда уж больше, Господи? (уходит).

Бог. — Нет пределу совершенства! (самому себе и зрителям).

А есть ли вообще оно, это совершенство?

Музыка: Carol of the Bells — Steven Sharp Nelson

Офис Божественных Дел.

Ангел Смерти отчитывает Ангела Жизни.

— Давай, докладывай. В двух словах.

— Жив. Ходит на работу. На что-то надеется.

— На что?

— Трудно сказать. Два раза я показывал ему счастливый сон — не видит. Говорит, что устает на работе.

— А что на работе?

— Да как у всех. Начальство. Суета. Курилка. Слухи.

— Начальство суровое?

— Да начальство как начальство. Такое же как везде. Боится он его почему-то…

— Страхи отгонял?

— Само собой. Еще по дороге к офису. Крыльями размахивал над головой. Облака даже разгонял. Пришлось крылом по уху съездить, чтобы солнышко заметил.

— И как?

— Да никак. «Извините» и дальше в свои мысли.

— А после работы?

— Магазины. Телевизор. Помыть посуду. Интернет. Сон.

— Телевизор ломал?

— Конечно. Новый купил зачем-то…

— Интернет отключал?

— Пять дней подряд. Он просто стал торчать на работе. До позднего вечера. У них так можно.

— Так. А выходные?

— Сон до обеда. Уборка квартиры. Вечером — друзья, бестолковые разговоры, водка. Домой за полночь. Утром с головной болью под одеяло. Или к телевизору. Или к компьютеру.

— А она?

— Совсем близко. Через три дома. В один и тот же супермаркет за продуктами ходят.

— В очереди сталкивал?

— Все как положено. И сверх инструкции — на автобусной остановке, в праздники.

— Линии судьбы проверял?

— Да, совмещаются! В том-то и дело… Это такой город… Такой образ жизни… Ну не могу я больше! Невыполнимое задание!

— Разговорчики! Где твой список сильнодействующих средств?

— Вот он. Грипп с температурой и бредом. Вывих, перелом. Автомобильная авария. Банкротство. Пожар. Беспорядки на улицах. Финансовый кризис. Гражданская война…

— Достаточно. Во имя Любви на крайние меры разрешение считай уже полученным. В нашей… точнее, уже теперь в Вашей конторе это всегда поощрялось. Только выбирай что-то одно. Выполняй!

— Есть выполнять!

Музыка: «Високосный год», «Приносящий удачу». Микшер с начала монтаж 0.52 до 1.32

Путь офисного работника — смерть!

Звучит музыка Б.Г. «Меня зовут Смерть» — до 1-00, потом микшер.

Писатель (пишет книгу):

Я однажды ехал в маршрутке и вдруг, посмотрев на окружающих меня людей, понял — а ведь они уже умерли!.. Люди стояли, сидели, у некоторых глаза были закрыты, что усиливало впечатление, но у тех, кто глаза не закрывал, лица были все так же мертвы. Мертвыми были в первую очередь глаза — в них не было жизни, не было мысли, не было ничего. Они были пусты. Они ничего не выражали. Лишь у некоторых в их глазах можно было прочитать какую-то вселенскую тоску — такой взгляд бывает у неизлечимо больных людей, которые знают, что их смерть вот-вот придет за ними…

Было как-то жутко и одновременно интересно смотреть на них, так интересно бывает на кладбище, когда ходишь среди могил, смотришь на фотографии умерших, на даты их рождения и смерти, представляешь себе, какими они были, как жили… лично меня кладбище всегда притягивали: могилы могли рассказать наблюдательному человеку — а я был с детства наблюдательным мальчиком — они могли рассказать массу интересных историй.

Так же мне было интересно посещать анатомический музей, разглядывать скелеты, мумии, бывшие когда-то людьми, я смотрел на органы в банках с формалином, рассматривал сердца, почки, легкие, которые раньше наполняли своих владельцев жизнью, и думал о том, как, наверное, на том свете этим людям не хватает из сердец, легких или почек. Ведь, наверное, где-то в загробном мире или в каком-то потустороннем обществе умершие ведь какое-то время находятся? Каково им там знать, что их сердца или почки находятся здесь, в этом музее и их разглядывает какой-то мальчик?

И вот это все я вдруг вспомнил, когда однажды ехал на работу в офис на маршрутке, наполненной таким же офисным планктоном, каким я на тот момент и сам являлся. Я ехал в офис на нелюбимую работу, к ненавидимому мной начальнику, к презираемым мною коллегам и с ощущением, что вызываю у них точно такие же чувства.

Вы знаете, что такое чувствовать себя полным дерьмом?

Именно с таким ощущением иногда просыпаешься после какой-то сильной пьянки.

Сначала запах дерьма… потом приходит понимание, что это запах из твоего рта, а уж потом — как раз вот это ощущение.

На работе оно приходило ко мне постоянно.

И еще ощущение, что жизнь моя заканчивается, как только я переступаю порог своего офиса. На 8 часов, а иногда и больше я умираю, становлюсь неким зомби, тело мое выполняет какие-то абсолютно несвойственные мне функции лишь для того, чтобы в итоге поддержать в нем жизнь! То есть, некий парадокс — каждый день я умираю ради того, чтобы продолжать жить!

И тогда я понял: жизнь офисного работника — это непрерывная смерть!

В этом было что-то такое самурайское, ведь путь самурая — это тоже смерть! Самурай тоже живет ради своего хозяина, в любой момент готового отправить своего вассала на убой. И на самом деле никакие это были не дворяне — самураи были бедными беглыми крестьянами или простыми солдатами, служившими за еду. Самурай в переводе с японского означает «человек, который служит».

Вот и я — человек, который служит практически за еду. И еще за аренду своей крохотной гостинки. Вот только ничего героического в этом не было. Каждый день ходить на нелюбимую работу и каждый день умирать там — какое же это геройство? Смерть без цели, смерть ради того, чтобы прожить еще один день и завтра снова умереть. И так без конца…

И я понял, что если есть на свете ад — то это такой же офис, такие же ненавидимые и презираемые друг другом начальник и подчиненные и такая же бесконечная медленная смерть, которая никогда не начнется и никогда не закончится.

И вот тогда я решил умереть по-настоящему.

Но это уже никому не интересно.

Потому что люди на самом деле не интересуются тем, чего понять не могут.

Поэтому живут.

Звучит музыка Б.Г. «Меня зовут Смерть» — с 1-25 с микшера.