Здесь водятся чудовища

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Ртуть развернулась в седле, чтобы не быть захваченной врасплох, готовая ко всему. В этот раз не удержалась и Алуэтта. Метнув быстрый взгляд за спину, она заметила тусклое свечение булыжника по обе стороны дороги — и больше ничего.

— Что бы там ни было, оно останавливается всякий раз, как останавливаемся мы, — заметила Ртуть.

— Едем дальше, — отвечала Корделия с каменным лицом.

И опять вслед за ними шорох и лязг цепей, четко слышимый в ночи. Несмотря на то, что он был приглушен и едва слышен, все три девушки явственно ощущали его. Чье-то физическое присутствие за спиной делало дорогу невыносимой.

— Неплохо выслеживает, — процедила сквозь зубы Ртуть, — по всему видать, опытный охотник, не вспугнет добычу раньше времени.

— Но он уже выдал себя.

Ртуть опять развернулась в седле, и звук моментально прекратился — Эй, кто бы ты там ни был, мы тебя слышим.

Лучше убирайся честью, подобру-поздорову! Если не хочешь раньше времени познакомиться с моим клинком!

— Скорее всего, это какой-то невидимка, — сказала Алуэтта, и голос ее дрогнул. — А невидимка — это либо очень сильный колдун, либо искусный морок, придуманный кем-то сильным, не уступающий хозяину в способностях.

— И что за чудовище может так долго выслеживать нас? Явно это не житель леса.

Алуэтта обернулась к Корделии:

— Ты, происходящая от ведьмы и колдуна, ты, кто провела с эльфами всю жизнь — ты не можешь сказать, кто нас преследует?

— Я чую присутствие: оно производит звуки, оставаясь невидимым, — с дрожью в голосе призналась Корделия. — Это называется баргест — невидимый предвестник.

Алуэтта с шумом втянула воздух, дыхание ее стало порывистым и взволнованным. Ртуть извлекла меч из ножен.

— Что он может сделать? Это опасно?

— Не само оно — баргест лишь предсказатель смерти. Это ее провозвестник.

— Сейчас мы сами кое-что предскажем! Эй ты, баргест! — вскричала Ртуть, грозно глядя во тьму. — Убирайся, пока не поздно! А не то станешь не только невидимым, но и недвижимым!

— Умоляю, не надо! Не делай этого! — вскричала Алуэтта. — Он все равно не причинит нам вреда.

— Ничего себе, — повернулась к ней Корделия. — А что же, по твоему, он просто пришел пожелать спокойной ночи? Я тоже могу быть провозвестником и накликать что угодно, когда этот омен рядом" — Корделия тоже выхватила меч. — Если этот беспокойный дух предсказывает нам скорую погибель, он один и может быть ее причиной. Здесь же больше никого нет!

— Дело не в этом, — почти простонала Алуэтта, — Это невещественное — просто следствие дара предсказания. Знак, символ — и не более того. Меч тут не поможет. Лучше просто не обращать на него внимания.

— Не обращать внимания! — воскликнула Ртуть. — Может ты и способна не обращать внимания, когда за тобой крадется тенью по пятам какое-то чудовище — но лично я на такое не пойду!

— Да в конце концов любому терпению есть предел, — поддержала ее Корделия, тоже разворачивая коня во тьму за их спинами. — Покажись, кто бы ты ни был! Стыдно пугать трех девушек в ночную пору — знай, что мы дадим тебе отпор, мы вовсе не так слабы и хрупки, а две из нас и вовсе способны обратить тебя в студень! Появись или отстань от нас навсегда!

Ее концентрация стала столь интенсивной, что Алуэтта затряслась, а Ртуть откинулась в седле, точно ее стягивали арканом. Они замерли. Перед девушками что-то заворочалось во тьме, постепенно появляясь из нее: громадная мохнатая собака размером с быка с блюдцами глаз, налитых огнем и ненавистью, в которых зияли тройные зрачки — красный в белом, а белый в голубом, обведенный алым кольцом. Гибельный их свет озарил побледневшие испуганные лица трех всадниц.

Губы с рычанием раздвинулись, обнажая клыки, сверкнувшие в ночи.

— Только попробуй, — взмахнула мечом Ртуть. — Учти — мы еще проживем немало лет после встречи с тобой, а вот ты мажешь остаться здесь навсегда, имей в виду. Со мной лучше не связываться, дух ночи! Попробуй только прикоснись ко мне — и ты узнаешь.

Живо убирайся отсюда, пока этот меч не прошел сквозь твое тело — ляжешь навечно пудингом на дороге. Будешь колыхаться как кисель, уже никому не страшный, в который брезгливо будет ступить даже лошади, как кучка навоза, которую будут обходить даже собаки, чтоб неповадно было пугать ночных путников!

Корделия и Алуэтта уставились на нее в недоумении. Никто не ожидал такой вспышки гнева. Лицо бывшей разбойницы приобрело грозное выражение, каждая клетка ее тела, казалось, трепетала от необузданной ярости — она сама сейчас походила на привидение или на фурию.

Ночь ответила тишиной. Даже сверчки замерли, отложив свои неугомонные скрипки. Такое впечатление произвела вспышка Ртути на окружающую действительность.

Затем, почти украдкой, звуки возобновились — опять тот же шорох, то же бряцание цепей, топот тяжелых ног по дороге — но теперь призрак двигался в обратную сторону. Он уходил, удалялся от них. Он оставил их в покое!

Корделия и Алуэтта замерли, завороженно вглядываясь во тьму.

Шаги становились все глуше — будто шарканье тяжелых пяток в придорожной пыли.

Ртуть расслабилась, вложила меч в ножны, слегка кивнув:

— Знает, что против Холодного Железа не попрешь, особенно в руках посвященного избранника.

Корделия с шумом выпустила воздух из легких.

— Ни за что бы не поверила в такое, если бы оно только что не стояло у меня перед глазами. Думаю, дело не в мече — это твоя вспышка ярости напугала его. Мне и то было не по себе в этот момент. Не хотела бы я, чтобы такой гнев был направлен на меня!

— Просто оно поняло, что у меня слова не расходятся с делом, — будничным тоном произнесла Ртуть, будто бы ничего особенного и не случилось. — Люблю такие игры — когда жертва моментально превращается в охотника!

— Надо было только проявить решимость, — с улыбкой сказала Корделия.

— Принять верное решение, — настаивала Ртуть. — Я была готова к схватке и вовсе не блефовала — оно могло прочитать это у меня в мыслях, если обладало даром ясновидения. Подумаешь, клыки — встречались и не с такими. Да и ты, не сомневаюсь, если что — превратила бы его в кучку мха под ногами, из которой это чудовище произошло!

— Да уж, не сомневайся. — Корделия покачала головой, разворачивая коня. — Хотела бы я, чтобы все опасности так же просто исчезали с нашего пути.

— Надо только немного проявить волю, и все будет в порядке. — Ртуть пришпорила скакуна, нагоняя Корделию. — Жизнь научила меня всегда быть готовой принять бой, что бы перед тобой не стояло. Утешает, правда, то, что с твоим братом мне редко приходится это проделывать.

И снова они пустились в ночь навстречу опасностям и приключениям, обсуждая в дороге своих женихов: судача на их счет, освещая их манеры, привычки и поведение. Алуэтта следовала за ними чуть поодаль в молчании, до сих пор скованная страхом. «Это был лишь призрак, — утешала себя она, — только предсказание смерти. То, что он прекратил преследование, ничего не решало. Опасность несомненно, ждала их где-то впереди». Она ощутила ледяной холод, как напоминание о том, что она всего лишь смертное существо. Оставалось только надеяться, что этот призрак был послан не за ними, а за кем-то другим, кто шел этой же дорогой.

Такое тоже могло быть. Призрак смерти мог следовать за их врагами.

Несколько часов спустя они уже двигались во тьме на ощупь и не заметили, как въехали на поляну. Корделия осмотрелась по сторонам и со вздохом, зевая, сказала:

— Созвездия указывают середину ночи, дамы. Должно быть, мужчины забрались дальше, чем мы рассчитывали.

— Может быть нас разделяет всего сотня ярдов, — проворчала Ртуть, — просто в темноте за деревьями не видно.

— А что, если это не они, а кто-нибудь другой? Не все же ходят пешими, как эти горцы. — Пожала плечами Алуэтта.

— Хорошо сказано, — Корделия спешилась и стала развязывать палатку и раскатывать спальный коврик. — Полагаю, одного преследования за ночь достаточно. Вы, леди, как хотите, а я вздремну. Лучше подожду до рассвета, чем оглядываться на всякий шорох и брести наугад.

Она посмотрела на остальных.

— Это, конечно, не значит, что я против того, чтобы нести первую стражу.

— Нет, я пожалуй, оставлю за собой эту привилегию, — тут же подала голос Алуэтта. — Я освоила по методу Грегори медитацию в трансе, когда явственно различаешь все, происходящее вокруг, но отдыхаешь не хуже, чем во сне. Так что я буду бодрствовать первые три часа.

Корделия с Ртутью обменялись взглядами, словно спрашивая друг друга, готовы ли обе доверить третьей, своему бывшему врагу, сторожить свои жизни. Затем Ртуть с видимой неохотой кивнула, хотя рука ее покоилась на эфесе кинжала, когда она обернулась к своей будущей родне.

— Спасибо за предложение. Хотя, правду сказать, едва ли мне удастся сомкнуть глаза больше чем на час.

И все же весьма признательна вам, леди.

— С моей стороны примите те же комплименты, — откликнулась Корделия.

Вскоре совместными усилиями палатки были натянуты, а лошади привязаны к стволу дерева на длинной корде. Корделия потрепала свою любимицу по холке со словами:

— Пощипай травку и отдохни, когда тебя сморит сон.

Почистить лошадь скребницей у нее уже не было сил. Вялая, двигаясь сонно, как сомнамбула, она стала помогать Алуэтте устраиваться на ночлег, пока Ртуть разжигала костер.

— Как думаешь, далеко они забрались? — спросила она.

— Ты имеешь в виду мужчин?

— А кого же еще?

— Это уже не имеет значения, — вздохнула Ртуть. — Раз они упрятали свои мысли — то что на дюйм, что на милю — разницы не представляет. Все равно они от нас безнадежно далеки. Тут и говорить не о чем.

Алуэтта на миг задумалась над тем, что за причина заставила мужчин укрывать свои мысли и содрогнулась. Но вовсе не от ночной сырости.

Солнце медленно, однако неизбежно сползало в сумерки, и, пока они разбивали лагерь, Ален спросил:

— Может хватит экранировать мои мысли, Грегори? Ведь это, должно быть, утомительно для тебя — все время быть на страже, и притом лишние расходы энергии… Тем более ни ты, ни Джеффри не ощутили признаков присутствия чудовища-телепата.

— Для меня не составляет почти никакой разницы — прикрывать нас троих или одного себя, — отвечал Грегори, — но, возможно, ты прав. Никаких призраков, а также гоблинов и прочей нечисти мы не ощущали. — Он обернулся к Джеффри:

— А ты что скажешь, братец?

Джеффри только пожал плечами.

— Отчего бы не попробовать? Если наши мысли наведут сюда монстров, прячущихся в засаде, так тем лучше: предпочитаю столкнуться с ними лицом к лицу, чем гадать, не зная, есть ли они вообще и откуда собираются напасть.

Услышав такие разумные слова от брата, Грегори кивнул в знак согласия и убрал защитные экраны. Сделал он это так: расставил руки по сторонам, медленно вздохнул и провел ладонями над своей головой, а потом и над головами остальных. Затем он опустился на колени и посмотрел на шалашик, воздвигнутый из прутьев и валежника, усиливая вибрации молекул, пока не появился усик дыма. Секунда — и язычки пламени просунулись сквозь щели «шалаша» и принялись лизать древесину.

— Все! — устало выдохнул Грегори. — Больше я сегодня ни на что не способен.

Он, конечно, преуменьшал свои силы: случись сейчас что-нибудь — и он был готов во всеоружии встретить врага. Никто не смог бы застать его врасплох — он был в этом уверен.

— Гости, — вырвалось у Джеффри.

Грегори и Ален подняли головы и заметили чью-то фигуру, мелькнувшую в тени, на краю поляны, где они расположились на ночлег. Он там шнырял, должно быть, давно, поскольку они уже не первую минуту как устроились на привале. Странный человек — могли бы они сказать, разглядевшего хорошенько. Он носил зеленую тунику с коричневым капюшоном. Но ниже пояса все было плотно обернуто тканью, так что казалось, у него только одна нога, массивная и мощная.

Грегори медленно приподнялся, затем встал, готовый к бою или к немедленному бегству — еще не зная, чего ожидать со стороны незнакомца и услышал, как Два меча его товарищей выскользнули из ножен.

— А я думал наши мысли надежно экранированы, — заметил Джеффри.

— Теперь уже нет, — шепнул в ответ Грегори.

Принц поднялся во весь рост и прокричал:

— Эй, кто вы и откуда пришли?

Незнакомец открыл рот, но вместо слов оттуда вырвался лишь жалобный вой. Казалось, он проникал в самый мозг: они тут же зажали уши руками.

— Берегись! — воскликнул Грегори. — Прочь отсюда!

Он усилил команду, подкрепив ее ментальным посылом. Диковинное создание издало крик еще громче предыдущего, так что завибрировали перепонки. Визг проникал даже в плотно заткнутые уши, рождая неслыханную боль. Затем существо взвизгнуло на пределе слышимости — звука уже вовсе не было, только виден открытый зияющий рот — и далеко в лесу ему вторили воем волки.

— Заклинаю тебя — убирайся! — кричал Грегори, щурясь и багровея.

Странное существо в человекоподобном облике вздрогнуло, получив молниеносную стрелу посыла, и в этот раз захлопнуло пасть. Грегори и Ален стали подступать к нему с обнаженными клинками. Чудище тут же развернулось и запрыгало в сторону лесной чащобы.

Грегори стоял, глядя ему вслед. Грудь его тяжело вздымалась. Когда Джеффри и Ален вернулись к костру, он сказал:

— Эту ночь надо быть настороже. Будем охранять друг друга посменно и нести вахту до рассвета. Монстр может вернуться и привести за собой волчью стаю.

— Мы встретим их клинками, как они того и заслуживают.

Но Ален посмотрел на Грегори так, словно бы тот казался ему не менее странным, чем только что возникшее перед ними создание.

— Никогда прежде не видел тебя в такой ярости, Грегори — а сегодня уже дважды за день!

— Да и я еще никогда не встречал такой волны злобы, как от этой твари, — парировал тот. — Оно, без сомнения, рассчитывало парализовать нас своим криком, довести до оцепенения, а потом учинить расправу. — Он смущенно посмотрел на Алена, затем тут же отвернулся. — Прости, но я немедленно выхожу из себя при виде эспера, который использует свои дары для столь низменных целей, против тех, кто не может воспротивиться его способностям.

— Ему не повезло — он напоролся на того, кто может оказать достойный отпор, — резюмировал Ален, — и, к счастью, я оказался в компании с таким человеком. С такими людьми, — поправился он, взглянув на Джеффри. — Остается только гадать, что случилось бы со мной, окажись я один в этом темном лесу.

— А ничего бы не случилось, — спокойно отвечал Джеффри. — Просто трон бы остался без наследника. Эта тварь убивает просто так, ради убийства. — И повернулся к младшему брату:

— Эх, вот бы оно вернулось — мне так и не терпится проковырять ему шкуру клинком!

— А что это за мерзкая тварь? — поинтересовался Ален. — Как хотя бы называется? — Он интересовался этим с любопытством натуралиста, изучающего природу родного края.

— Спроси ученого, — откликнулся Джеффри. — Подобные твари достаточно редки — мне еще не приходилось с такими сталкиваться, хотя слышал, и не раз, о том, как они нападают на путников.

— Это называется Зловред Окаянный, Ален, и если нам придется встретиться с ним в другой раз, он, несомненно, примет иную личину, — сообщил принцу Грегори, — хотя чаще всего он принимает вид собаки. Это его самая опасная форма, хотя, в данном виде он выглядит всего лишь, как смертный.

— Оборотень?

— Хуже.

— Но почему же путники, зная его главное оружие" не прикрывают заранее своего слуха? — хмуро кивнул Джеффри.

— Это очень обманчивый морок, он всегда умеет подкрасться незаметно — оглянуться не успеешь — он уже тут как тут. Он разборчив и знает, на кого напасть и когда.

— Не сомневаюсь — нас он более не побеспокоит, — решил Джеффри. — Не так ли, братец?

— Ни в коем случае, — подтвердил Грегори. — Скорее всего, сам он больше не появится — он будет доставать нас при помощи своих зубастых и клыкастых дружков, которые водятся в каждом лесу. Он такой же разбойник, как они — и вместе эти существа быстро находят общий язык. Поэтому нам следует быть настороже. Первую стражу понесу я.

Джеффри пожал плечами.

— Как пожелаешь, братец, хотя у меня есть причины в любом случае не спать в эту ночь.

Такие причины имелись у всех, хотя Зловред Окаянный обождал, пока они покончат с ужином и не торопился с ними разделаться. Едва они успели улечься, как он вновь принялся за свое дело. Только Ален и Джеффри смежили очи, как налетел ужасный разбойничий посвист со всех сторон.

Ален тут же вскочил, привстав на своем походном ложе, хватаясь за эфес меча.

— Так же и оглохнуть можно во сне!

— А, ерунда, — откликнулся Джеффри, переворачиваясь на другой бок. Однако напряжен он был как трос перед водоворотом. — Просто хочет нас попугать.

— Это у него неплохо получается, — Ален посмотрел в сторону леса. Глаза его округлились от испуга. — А ты не мог бы его остановить, заткнуть ему глотку, Грегори?

Он говорил это так, словно речь шла о беспокойном надоедливом петухе, который никак не дает ему проспаться и будит ни свет не заря.

Грегори из своего глубокого транса отвечал бормотанием.

— Что-что?

— Я говорю, чего вы от меня хотите?

— Мы хотим, чтобы ты унял этого визгуна Окаянного, или как ты там его называл. Это возможно?

— Хороший вопрос, — откликнулся Грегори через некоторое время. — Но учтите — пока мы его слышим — мы знаем, где он находится.

Ален пожал плечами:

— Чувствую, этот концерт предстоит слушать до утра.

Где-то в глубине чащи новый крик прорезал ночь, громкий и душераздирающий — словно там кого-то резали на кусочки.

— Ты еще в самом деле надеешься уснуть? — спросил ехидно Джеффри. — Я могу устроить — колыбельное заклятие быстро отправит тебя в глубокий и безмятежный сон. Будешь посапывать, как младенец в люльке.

Ален подумал над этим предложением несколько минут, прежде чем покачать головой:

— Дудки! Принц, который ведет армию в бой, должен постоянно иметь свежую голову, в особенности перед атакой. Невзирая на усталость, я должен быть всегда наготове.

— Славно сказано, — кивнул Джеффри. — За таким полководцем и я — в огонь и воду.

И снова крик из леса прорезал ночь.

— Теперь он не дает нам спать с другой стороны! — заметил Ален, поворачиваясь вокруг оси, чтобы вычислить источник шума. — Как это он успевает так быстро обегать нас?

— Он где-то поблизости и ходит кругами, — зевнул Джеффри, — а сам кричит в сторону леса, вот эхо и долетает с разных сторон.

Ален выждал, прислушиваясь. Похоже, крик переместился с запада на восток.

— Так где же он находится? — Он толкнул сонного Джеффри.

— Кто?

— Этот… визгун. Где он сейчас?

— Да это всего лишь иллюзия, — пожал плечами Джеффри Гэллоугласс. — Подумаешь, наваждение. И не таких видали.

— Если он так искусно манипулирует с эхом, откуда мы можем знать, с какой стороны он нападет?

Вопль оборвался.

— Наконец-то! — с облегчением вздохнул Ален.

— А вот это уже мне не нравится, — Джеффри перевернулся на локте и наполовину выдвинул меч из ножен. — Когда крик смолкает — жди атаки!

Что-то подвывало в тенях, простершихся через поляну. Каждый низкорослый кустик вдруг превратился во врага.

— Идет? — Теперь и меч Алена наполовину выдвинулся из ножен, готовый предаться воле хозяина.

— Бежит! Это собака! — восторженно отозвался Джеффри. — Я же говорил — он непременно примет этот облик — это его коронный номер!

Быстро обнажив меч, он встал на колено, выставив вперед руку со словами:

— Иди же сюда, несчастный! Не бойся!

Собака, если только это в самом деле была собака — поскуливала в тени, но на глаза показываться не спешила.

— Боится людей! — воскликнул Джеффри. — Бедняжка! Кто тебя так напугал? — Он выудил из мешка кусок вяленого мяса, которое в здешних краях называлось бастурмой, оторвал немного и вытянул перед собой:

— На-на-на! Иди сюда, дружище, не бойся! Никто тебя не тронет — если ты не укусишь руку дающего. — И он рассмеялся, затем повторив призыв:

— Иди-иди сюда. На!

Алчно крадучись в неровных бликах костра, к ним приблизился шелудивый старый пес — вызывало удивление, как его еще ноги носили по свету. А уж тем более в такую пору.

— Вот тебе! — задабривал Джеффри. — Попробуй, отведай! Тогда больше не будешь изводить нас ночь напролет, договорились?

— Джеффри! — воскликнул Ален. — Ты забыл, что говорил Грегори? Этот оторвыш Окаянный часто принимает вид бродячей собаки!

Джеффри удивленно замер — ив этот миг, в мановение ока собака распухла до размеров целой лошади, а морда у нее стала грозной, как у мастифа, с широкой и отнюдь не добродушной пастью, и пасть эта очутилась у самой головы Джеффри, готовая заглотить ее целиком и как следует попробовать «на зубок», словно для того, чтобы убедиться, что она не фальшивая.

— Берегись! — закричал Ален и метнулся вперед, сверкнув в воздухе мечом между головой Джеффри и ненасытной зловонной пастью.

Под лезвием что-то чавкнуло, затем хрустнуло: можно было догадаться, что удар достиг цели. Выпад был успешен. Громадная голова мастифа взметнулась — и Ален отлетел в сторону. Монстр с диким криком, который дал бы вперед сто очков любому пароходному гудку, попятился.

Тут и Джеффри вскочил с мечом, лицо его потемнело от ненависти:

— Предатель! Так-то ты платишь за добро? И еще смеешь принимать форму лучшего друга человека? Ну, погоди у меня! — И он прыгнул вперед, намереваясь вонзить меч в грудь собаки размером с теленка.

Монстр с воем отпрыгнул назад, но меч успел оставить зарубку на его слюнявой пасти. Он заорал снова, пуще прежнего — но уже не покушался на Джеффри.

Это, собственно, и спасло брата Грегори. Челюсти клацнули всего в нескольких дюймах от его головы. Джеффри успел вскочить на ноги и размахивал мечом перед собачьим носом.

Гигантская собака испустила жалобный вопль, сравнимый по силе разве что с грохотом сталкивающихся в небе туч, и припустила обратно в лес, даже не оглядываясь. Это называлось «задать стрекача» — и задавал он его славно. Оставив за собой компанию троих мужчин с зажатыми ушами. Наконец его вой растворился в лесной глуши. Ему вторили далекие волчьи голоса.

Грегори наконец смог отнять ладони от головы и пробормотал:

— Вот это да!

— А он один такой — или этих Окаянных бродит здесь целая стая? — задался вопросом Ален.

— Если бы он был не один, то уже давно привел бы с собой всю стаю, — «утешил» Джеффри. Он воткнул меч в землю, точно играл в «ножички», выдернул, а затем снова воткнул. — Очисти клинок, Ален. Неизвестно, что у него за кровь, и как она может подействовать на закаленный металл.

— Ну, свое он получил, это точно. Не зря напрашивался, — Ален проделал те же манипуляции, затем посмотрел на Грегори. — Как думаешь, теперь-то он не вернется?

— Снова попытается нас обхитрить, — убежденно сказал ученый, со взглядом, отсутствующим из-за медитативного состояния. — Но не стоит из-за этого терять драгоценное время сна — кто знает, когда он теперь соберется в очередной раз испытывать наше терпение.

— Спать?! Сомневаюсь, что смогу закрыть глаза хоть на мгновение! — Голос Алена дрожал. — Давай-ка пропустим стаканчик — другой винца, Джеффри! Надо поговорить и согреться, прежде чем думать о сне. Сон придет сам.

— Примем немного «озверина». Чтобы озвереть как следует.

Джеффри раздул угасавшие угли и присел к костру, протягивая руки к теплу — но меч предусмотрительно оставил на коленях, не вкладывая в ножны.

— Подумай только, какую прекрасную историю ты сможешь рассказать внукам, Ален.

— Дай сначала внуков увидеть, — сухо ответил принц, присаживаясь напротив. — С каждой минутой в этих краях мне все меньше верится, что я их когда-либо увижу. Точнее сказать, увидеть бы хоть их бабушку напоследок.

Джеффри нахмурился:

— Хочешь сказать, ты не доверяешь моей сестре?

— Доверять-то я ей доверяю, — ответил Ален, разминая пальцы, озябшие от прикосновения к холодному металлу. — Но не настолько, чтобы считать, что она предана мне целиком, и мне не придется доказывать ей расположение каждый день, наверное всю жизнь.

— Ну, это дело понятное, — крякнул Джеффри, не отрывая глаз от костра, словно давая взгляду согреться и оттаять от ужасов окружающей ночи. — Никогда нельзя быть убежденным в женщине до конца, какой " бы она ни была верной и надежной. Женщина — это не конь, и не боевой товарищ, и даже не охотничья собака, чтобы быть в ней уверенным до конца. Она в любой момент может того…

— Что — «того»? — вскинул голову Ален. — Ты что имеешь в виду?

— Пойти на попятную — вот что я «имею в виду», — передразнил Джеффри.

Так ненавязчиво беседа перетекла к вопросам предстоящей женитьбы, потом к воспоминаниям о детских проказах, и примерно через полчаса Джеффри потянулся со словами:

— Ладно, кажется, пора подумать и о сне.

— Лучше подумать о жратве, — раздался жалобный тонкий голос из темноты.

Ален вздрогнул. Джеффри вскочил на ноги.

Какой-то сморщенный старичок приковылял на свет костра, с одной рукой, засунутой под тунику, как делают спасаясь от ночного холода, а другой опираясь на посох, в позе нищего, просящего подаяние.

— Вспомните о бедствующих и голодных, благородные люди. Сжальтесь над странником!

Джеффри сморщил рот, пожевал губами:

— Откуда ты взялся, не к ночи будь помянут. Кто собирает милостыню в такое время, я уже не говорю — в таком месте?

— О, милосердные дворяне! Голод преследует меня везде, и в этом месте, и в это время он не оставляет меня ни на минуту. — Старик протянул дрожащую руку:

— Умоляю вас. Хоть крошку хлеба!

— О чем разговор! — Ален вскочил, готовый обнять его, чтобы усадить к костру, как желанного гостя — так велел обычай его предков, славившихся гостеприимством. Но тут прозвучал предупреждающий голос Грегори:

— Берегись, Ален! Он вовсе не тот, за кого себя выдает. Это Зловред Окаянный — в самом страшном из своих обличий!

Старик зарычал и закрутился волчком, выхватывая руку из-под туники. Громадные шестидюймовые когти устремились Алену под ребра.

Только мгновенная реакция спасла принца, заставив отшатнуться в сторону, и левой рукой блокировать удар. Когти порвали одежду и разодрали кожу. Хлынула кровь, окрасив рукав. Джеффри сделал выпад, отсекая мечом руку, ранившую принца. Старик взвыл, меняясь прямо на глазах — он стал расти, иссохшее тело покрылось мышцами и шерстью, седые волосы на голове вместе с бородой мгновенно почернели, а упавшая наземь конечность зашевелилась, устремляясь к упущенной добыче.

Джеффри второй раз взмахнул мечом, невзирая на крик, от которого хотелось не просто закрыть уши, но и поскорее оглохнуть, чтобы забыть о мучениях. Однако было поздно — юркий монстр развернулся и опрометью скрылся в лесу, с хрустом сокрушая на своем пути деревья. Оттуда раздался крик такой силы, что принц и рыцарь попадали на колени, закрывая уши и голову руками. Когда вопль стих, они, осторожно отняв от ушей ладони, со вздохом опустили руки. Джеффри спросил:

— Ты что, заглушил этот голос?

— А то как же, — отвечал Грегори голосом, шумевшим как ветер в листве. — Иначе быть бы вам уже глухими — ведь он кричал на этот раз в полную силу.

— Должно быть я слишком много времени провожу с волшебниками. Теперь я, кажется, понял это.

— Что ж тут сложного? Просто волновая теория, — стал объяснять Грегори, — одна волна гасит другую. Важно только учесть резонанс.

— Резо… что?

— Ну, амплитуду колебаний. — Он перевел глаза на брата. — Джеффри, объясни ты ему попроще.

— Какая разница, — пробурчал тот, — обучение все равно не спасет от магии. А вот выхваченный вовремя меч еще ой как поможет делу.

— Я бы посвятил тебя в рыцари за этот поступок, — сказал ему благодарный Ален, — если бы ты уже не был рыцарем, сэр рыцарь.

— Ничего, — пробормотал смущенный знаками внимания Джеффри, — я и так… всегда готов.

— Ладно, — потирая ладони, сказал Ален, — поучусь в другой раз вашей волновой теории, а сейчас… — тут его взгляд упал на окровавленный камзол. Голос его изменился при последних словах. Он повернулся к Джеффри, протягивая залитый кровью рукав.

— А теперь, сэр Грегори, покажите ваше медицинское искусство. Я как-то уже, помнится, был тому свидетелем, что вы и доктор преизрядный.

Грегори выкатил глаза. Руки его затрепетали вместе с возрастающим пульсом, кровь забилась в жилах в несколько раз чаще. Наконец он приблизился к Алену и уставился на рану.

— Что он там со мной делает, Джеффри? — спросил Ален сквозь зубы, стараясь не смотреть на рану.

— Да ничего, — ответил тот. — Ищет следы яда.

Ален поежился.

— Сейчас плоть начнет срастаться, — Джеффри улыбнулся. — А перед этим надо убедиться, что кровь не отравлена.

— Это как змеиный яд, — пояснил Грегори, — я расщепляю углеродные цепи, и яд становится безвредным веществом. — Он отпустил руку Алена. — Останется шрам на память. Рукав тоже залатать или как?

Ален опустил глаза — и увидел только алый рубец на коже. — Нет, благодарю, Грегори. — Достаточно того, что вы залатали мне шкуру, а шерсть вырастет новая.

— Говоря это, принц имеет в виду, что в его замке достаточно одежды. Особа королевских кровей не должна ходить в латаном-перелатаном! — со смехом пояснил Джеффри. — Разве не так?

— Да, друзья мои, и сегодня вы спасли эту королевскую кровь. Вот уже не раз путешествуя с вами, я убеждаюсь в том, что верных слуг престола искать надо не во дворцах, а в пути, в поле, во время ночлега на биваке под открытым небом и…

«Ну вот, завел шарманку!» — было написано на лицах братьев.

Ален вовремя остановился.

— Ладно, «и так далее». Не скисайте. Сейчас не время для речей — им наступит место в тронном зале.

— Давайте-ка присядем к костру и поговорим о более приятных вещах, — предложил Джеффри и первым подал пример. — Я вот чего хотел спросить: не может ли он кричать потише?

— Он проиграл эту схватку, мой друг, — сказал Ален. присаживаясь с улыбкой. — Пусть же изливает свой бессильный гнев и досаду в воздух. Этого мы не можем ему запретить.

— Если бы — в воздух. Он изливает его в мои уши, — Джеффри зажмурился, так как в этот момент шум из леса стал особенно невыносим. — Вода закипает. Не желаете ли чашечку чая, Ваше Высочество?

— Премного благодарен. Не откажусь. Что за трава? Это заварка, я так понимаю.

— Настой ромашки, если вы еще питаете надежду на сон, — Джеффри рассыпал порошок в две чашки и плеснул туда кипяток.

— Ты еще думаешь о сне? — удивился Ален. — А что, этот… Зловред Окаянный не обещал проведать нас еще разок?

— Больше не сунется. — Грегори занял свое место у костра, скрестив ноги. — Он ищет легкой поживы, а не трех человек, готовых сражаться спина к спине. Вот если бы он поживился одним из нас, тогда бы, наверное, вернулся за следующей порцией.

— Что-то мне уже не хочется покидать лагерь, пока тут бродит такое…

— Тогда спи, — посоветовал Джеффри, — или, по крайней мере, приляг и подумай о более приятных вещах.

Ален посидел немного, затем стал клевать носом.

Встрепенувшись, он допил чай и кивнул:

— Пойду попробую.

Трудно сказать, спали в самом деле они в эту ночь или нет: такое состояние трудно назвать сном. Но все же двое прилегли, то и дело ворочаясь с боку на бок, пока Грегори сторожил лагерь в медитативной позе, олицетворяя собой статую загадочного Сфинкса.

Только когда небеса стали бледнеть в предчувствии зари, вопли Зловреда Окаянного наконец стихли. Они оборвались с первым лучом солнца. Ален присел, бледный, как рассвет и взъерошенный, как лесная чаща неподалеку. Он стоически молчал. Джеффри, зевая, как лев, перевернулся и простонал:

— Чувствую себя так, будто ни разу не сомкнул глаз!

Это было конечно сильным преувеличением, так как сам Ален не единожды за ночь вздрагивал от его громоподобного храпа.

— Бедняга, — посочувствовал Ален. И, повернувшись, посмотрел на «часового». — Вернись в наш мир, Грегори. Он уже проснулся.

Прошло несколько минут: лишь те, кому был знаком транс Грегори, могли бы заметить едва заметное глазу трепетание век и пальцев, говорившее о том, что перед ними живой человек. Поскольку Ален и Джеффри числились среди этих сведущих людей — и даже, можно сказать, в некотором смысле посвященных, они не удивились, когда статуя Сфинкса вдруг подняла голову и сказала:

— Зав давайте тракать.

— Что-что?

— Давайте тракать зав. Завтракать давайте, — поправился Грегори, наконец выходя из транса и припоминая знакомые слова.

Все это время он общался с внешним миром языком птиц, кузнечиков и прочих ночных насекомых.

— Сейчас сделаем свежей заварочки, — Джеффри присел перед костром, разворошил угли и раздул пламя под котелком, добросив туда валежника. Ален вытащил походный хлеб вроде лаваша, который можно было хранить долгими днями, и солонину из вещевого мешка.

Во время завтрака молодые люди обсуждали события прошлой ночи. Все сошлись на том, что Зловред Окаянный отчаялся взять их врасплох и снял осаду лагеря на рассвете, удалившись в местные дебри искать более доступной добычи. После этого они залили костер остатками воды, оседлали коней и двинулись по тропе, уводившей в лес.

— Такие духи, кажется, настойчивы, — заметил Ален, возвращаясь к теме.

— С них станется, — откликнулся ученый. — Правду сказать, за ними водится обычай — не оставлять места, пока не удастся сцапать кого-нибудь. Только тогда они пускаются за новой добычей.

— Удивительная настойчивость, — заметил Ален, — безусловно, достойная лучшего применения. Постройте, стало быть, если крики все же стихли, значит, он попытается…

— О, нет, — успокоил его Грегори. — Их днем не слыхать и не видать. Они прячутся по норам с наступлением рассвета.

Вдруг замолчав, он продолжил через несколько минут:

— Но это вовсе не значит, что зверь остался голодным.

— Что это ты хочешь сказать — я не слышал никаких других криков — ни человечьих, ни животных, — возразил Джеффри, которому с детства не нравилось, когда брат корчит из себя умницу, оставляя его, в некотором роде, в дураках. — Хотя, если каждый ночной крик принимать за вопль жертвы, то он сожрал по меньшей мере половину лесных обитателей.

— И что, в местных лесах много водится таких кровожадных духов? — поинтересовался Ален.

— Они не ладят друг с другом, поэтому слово «живут» неуместно, принц, скорее, враждуют, грызут друг другу глотки и так далее.

Принца такой вариант устраивал. Пусть, в конце концов, лесные монстры истребляют друг друга. Хуже от этого никому не будет, во всяком случае.

— Хотя, — продолжил Грегори, — должен сказать, здесь они водятся в небывалой концентрации.

— Тут не обошлось без происков наших врагов.

— Каких врагов?

— Клеветников и злопыхателей. Только вот ума не приложу, кто эти враги, и с какой стороны ожидать нападения.

— Наш враг — это туман, — прояснил Грегори.

— Ты думаешь?

Ален повернулся в седле, чтобы посмотреть на него.

— Ничего себе замечание! Здорово сказано! И к месту.

Джеффри в ответ только сверкнул глазами. Затем нахмурился и что-то забубнил себе под нос. В этот самый момент Грегори пронзительно закричал. Они быстро развернулись в седлах и увидели, что Грегори показывает на обочину вдоль тропы.