Завтрашние сказки (Феликс Давидович Кривин) читать бесплатно онлайн полную версию книги

ЗАВТРАШНИЕ СКАЗКИ

О завтрашнем времени определенно можно сказать только одно: что это будет время исправления сегодняшних ошибок. Точно так же, как сегодня мы исправляем вчерашние, а вчера исправляли позавчерашние. Мы всегда утешались тем, что на ошибках учатся, но никогда не уточняли: чему? А учатся, оказывается, только одному: совершать новые ошибки. Давайте уже не будем учиться на ошибках. Тем более учиться, учиться и учиться, как нам завещали вчерашние наши учителя. Давайте будем ошибки использовать.

ТРУДЫ ПРОФЕССОРА ЭНЦИКЛОПУДЕЛЯ

Вступительная хулиганская сказка

В одном городе жители дошли до вершины культуры и, перевалив через вершину, стали спускаться вниз. Когда все энциклопедии были обменены на детективные романы и порносправочники, в городе остался последний профессор-энциклопедист. Он долго крепился, уткнувшись в энциклопедию, а потом не выдержал, завернул ее в газету и понес на что-нибудь обменять.

А на улице такое хулиганство! Идет энциклопедист — и то обмирает, то шарахается, то обмирает, то шарахается. И вдруг видит: идет ему навстречу маленький человек, который еле виднеется из-под огромной гири. Спрашивает у него энциклопедист:

— На что меняете гирю?

Улыбнулся человек из-под гири: — А я не меняю, я просто ношу. С гирей мыкаюсь. Потому что я — гиремыка.

— А зачем вы мыкаетесь? — спросил энциклопедист.

— А кто не мыкается? Только другие мыкаются без гирь, но им от этого не легче. И вот я подумал: может, им станет легче, если они увидят, как я с гирей мыкаюсь.

Тут к ним подскочил какой-то хулиган, вцепился в гирю и завопил: — Эй, штаничники! Он у меня гирю украл!

Штаничники в широких штанах следили за порядком, а от беспорядка отворачивались. Услышав, что их зовут, они тут же спрятались в подворотню.

— Если вам нужна моя гиря, возьмите ее, — сказал гиремыка и взвалил хулигану гирю на плечи.

Хулиган растянулся на земле и завопил:

— Эй, штаничники! Он меня гирей придавил! Такой злоботряс, уголовотял, даже смотреть противно.

Не стал смотреть энциклопедист, пошел шарахаться дальше. Пришарахался домой — сам себя не узнает. Смотрит в зеркало — а там энциклопудель.

Смотрит в другое — и там энциклопудель. Такая хулиганская атмосфера, как тут сохранить человеческое лицо.

Сел профессор за свои энциклопедические труды и не может слова написать без ошибки. А раньше был грамотный. Все-таки профессор. А теперь вместо «энциклопедии» у него получилось «энциклопудия», вместо «дипломатии» — «дипломафия», вместо «образования» — «обрезование». Хотел уже отставить эту работу, но вспомнил, как гиремыка носится с гирей, вкладывая в это пустое дело глубокий и благородный смысл, и подумал: а что если в ошибки вложить смысл? Энциклопудия потому и энциклопудия, что в ней содержатся пуды знаний. Обрезование — это укороченное, обрезанное образование, дипломафия — тут и вовсе не нужно объяснять.

Так подумал профессор и с удвоенной энергией взялся за работу. Правда, вместо научных трудов у него все время получались энциклопудельские сказки, но, если к сказкам относиться серьезно, из них тоже можно немало извлечь, иногда даже больше, чем из какой-нибудь серьезной научной работы.

Великая горлодранская сказка

В одном куролевстве запрещено было горло драть. Нос дери сколько угодно, шкуру с кого-то содрать — пожалуйста, хоть семь шкур, — хотя и нос, и шкура здесь весьма относительные понятия. Какие могут быть носы и шкуры в куролевстве? Но, как говорится, была бы охота драть, а что драть — всегда найдется. Кроме горла, конечно. Горло в куролевстве запрещалось драть. Взлетишь на забор, горло раскроешь — и тут же закроешь, с забора слетишь и успокаиваешь себя: спо-ко-койно, спо-ко-ко-койно…

Но самые горластые все чаще взлетали на забор, все шире раскрывали горла и все неохотней их закрывали. И тогда грянула великая горлодранская революция.

Тут уже не смотрели, кто чего дерет: заборы зашатались, затрещали, пух и перья полетели по ветру. А уж горло драть да соседа за горло брать — это оказалось самое милое дело.

На заборах уже не хватало мест, столько там набралось горлодранцев. Одни горло дерут против красных, другие против белых, зеленых, коричневых. И летит разноцветный пух по ветру, дерет подзаборное население кто во что горазд. И кто кого горазд.

Когда немного остыли, пришли в себя, смотрят — вокруг ни красных, ни белых. Ни пестрых, ни разноцветных. Все голые, общипанные, только горло дерут. Настоящие горлодранцы.

Ни пуха, как говорится, ни пера. Правда, говорится это на счастье, а какое ж тут счастье, когда ничего нет? Заборы разнесли, подзаборную жизнь — и ту вести не под чем. Бродят по развалинам куролевства голые, ободранные и одно твердят: куда податься? Куд-куда? Куд-куда?

Так окончилась великая горлодранская сказка.

Великая партокрадская сказка

Жил-был партокрад. Он крал парты, чем заметно снижал общеобразовательный уровень населения, но свой жизненный уровень, конечно, повышал. Повышал, повышал, пока в городе не спохватились: кто-то парты крадет. И по ниточке, по ниточке вышли на парто-крада.

Бросился партокрад к другу крадоначальнику, а кра-доначальника нет. Пошел на повышение: теперь он грабоначальник. С утра до вечера в парламенте на лясозаготовках. Обсуждает, как бы от крадостроитель-ства поскорей перейти к грабостроительству.

Еле выкрутился партокрад, но с партдеятельностью решил покончить. Ходит по улицам, ищет, чего бы украсть. А на улицах дома, дома… Как тут не станешь домокрадом?

Сидит домокрад в собственном доме, книжки почитывает. И даже немножко пописывает: что прочтет, то и напишет. Поневоле стал думокрадом — голова так и ломится от чужих дум.

И однажды прочитал в какой-то книжке, что «демос» — это народ в переводе с греческого. Если стать демокрадом, можно по-крупному украсть. Целый народ украсть — это вам не дом, тем более не парта.

Даже сердце заболело от таких перспектив. Пошел к врачу-крадиологу, а крадиолога нет, он в парламенте на лясозаготовках. А возле парламента какие-то люди с обрезами (вот он, результат нашего обрезования, обрезанного и укороченного со всех сторон), так напугали демокрада, что еле до аптеки добежал. Просит чего-нибудь крадиологического. А ему говорят: вы что, с луны свалились? В целом городе нет ничего крадиологического, да и вообще ничего логического.

Чувствует демокрад: пришел ему конец. Кое-как дотащился до крадбища. А там гробовщики давно уже стали грабовщиками: грабить грабят, а хоронить отказываются. Нет места, говорят. Да и времени нет: сейчас по телевизору как раз начинаются лясозаготовки.

И вскричал партокрад: «Что ж это за страна такая? Что ж это за крадиология, при которой человеку не жить и не помереть? Что ж это за темнота беспросветная?»

Темнота, конечно. А кто парты крал? Кто дал народу такое обрезование, что только обрез в руки — и вперед, к полной победе мрака над разумом?

Лег партокрад на чужую могилку, за неимением своей, и заплакал.

Великая сумагонная сказка

В некотором царстве, некотором государстве жили люди царственные и государственные. Царственные жили хорошо, а государственные — плохо. Они для того и жили плохо, чтоб царственные жили хорошо. Им говорили: этого требуют интересы государства. И они соглашались. Потому что они были государственные.

В центре государства возвышался большой сумагонный аппарат — чтоб сгонять людей с ума. если их ум приобретал опасные для государства размеры. По всему государству рыскали секретные сотрудники аппарата, тайные сумагонщики, которые внешне ничем не отличались от простых людей, поэтому никто не мог сказать о себе с уверенностью: сумагонщик он или не сумагонщик. И увидев, что кто-то взялся за ум, все начинали его гнать, хотя многие ему сочувствовали и даже завидовали.

Кончилось тем, что в стране воцарилось полное безумие. «Да что ж это за страна такая!» — восклицали многие про себя, но вслух сказать не решались, потому что это было бы слишком умным высказыванием.

Но однажды в сумагонном аппарате что-то испортилось, и царственных людей сверху согнали, а на их место поставили государственных, у которых оказался государственный ум, утаенный на государственной службе.

Вот было радости! Население стекалось со всех концов страны, чтоб посмотреть, как новые руководители государства по-новому вершат государственные дела. Но сумагонная система продолжала действовать, и, придя наверх, государственные люди начинали чувствовать себя царственными, а потому первым делом — что бы вы думали?

Ну конечно: принимались чинить сумагонный аппарат.

Верно сказал один спившийся сумагонщик, попросивший в вытрезвителе политическое убежище: если перевернуть кверху дном бутылку водки, которая сверху была пустой, то она останется сверху пустой, и не было еще случая, чтобы она сверху стала полной.

Великая антисемьитская сказка

Что там ни говори, а не вывелись у нас еще антисемьиты. Ну чем им, скажите, семья не нравится? Семейный человек и квартиру скорей получит, и дома есть кому сготовить, прибрать, а там дети пойдут, будет кого послать за сигаретами.

Но антисемьит есть антисемьит. Даже если он бабыль, дамский угодник. Одного из них даже посадили на скамью, и тут он, конечно, стал оправдываться: дескать, никакой он не антисемьит, у него даже есть одна знакомая семья, с которой у него почти семейные отношения.

А народ в зале суда возмущается: шутка сказать, в наш цивилизованный век встречаются такие антисе-мьиты! И тут одна женщина из публики говорит:

— Дайте мне его на поруки, у меня это дело поставлено. Я уже вон сколько мужчин перевоспитала.

Суд подумал: надо дать, пока берут. Ведь такого антисемьита не каждый взять согласится.

Взяла его женщина на поруки, отвела подальше и говорит:

— Я сама порядочная антисемьитка, я этих семей на дух не переношу!

Ее, оказывается, кто только не брал на поруки. Так и ходит — с порук на поруки, с порук на поруки, даже ноги уже болят. И все из-за этих семей — развелось их у нас, нет житья холостому человеку.

Слово за слово, такой пошел антисемьитский разговор! Ну прямо расставаться не хочется. Антисемьитка и предлагает:

— Пойдем ко мне, я тебя чаем напою, спать уложу. Да и сама лягу — очень почему-то спать хочется.

И началась у них совместная антисемьитская жизнь. Едва откроют глаза — и сразу за свои антисемьитские разговоры. От этих разговоров дети у них родились, такие же антисемьиты. Внуки родились — такие же антисемьиты. Вроде бы прожили счастливую антисемьитскую жизнь, но на самом деле это не так. Потому что нет и не может быть счастья на земле антисемьитам!

Сказка о древнейшей профессии

В некотором царстве, которого теперь уже нет, в государстве, которого теперь уже нет, стал намечаться процесс возвращения к древнейшей профессии.

Нет, не первой древнейшей и не второй, а самой что ни на есть древнейшей.

Раньше здесь было много профессий, но потом население их оставило. Это называется: профессионулизм. Сведение к нулю всех профессий ради одной-единственной, самой древней.

Но ведь надо же отличать людей друг от друга. А если сапожника не отличать от художника, а парикмахера от шахер-махера, то кого и от кого отличать?

Решили вместо профессиональных применять родовые отличия: изучать происхождение, присматриваться к далеким предкам.

Большое значение приобрело латинское слово «нацио». Даже те, что о латыни не имели понятия, постоянно выясняли: «Ты какой нации?», «Он какой нации?», «Она какой нации?». И с национальной гордостью восклицали: «Мы такой нации, что только попробуйте нас не уважать!»

Это называется: национулизм. Сведение к нулю всех национальных достоинств, кроме своего собственного национального достоинства.

Задача трудная, для многих непосильная. Тут нельзя отвлекаться на какие-то другие дела. Поэтому пришлось вернуться к древнейшей профессии.

Лезчик по дереву. Залез на дерево и сиди, высматривай там, внизу, кому бы прыгнуть на голову.

Постепенно с вершин культуры люди вернулись на вершины деревьев. На смену царству и государству пришла леспублика, сплошной темный лес, в котором вся публика сидит на деревьях.

ЭНЦИКЛОПУДИЯ

АБРЕКАДАБРА — межнациональные страсти на Кавказе. (См. Кровотолки, Кабардак).

АНАХРЕНИЗМ — наплевательское отношение к работе.

АНТИСЕМЬИТ — ненавистник семейных отношений, не допускающий их в свою личную жизнь.

АРЕСТОКРАТ — рецидивист, стократ подвергавшийся аресту, но не изменивший своим арестократическим обычаям.

АРХИЕВРЕЙ — главный еврей в любой политической кампании, необходимый для мобилизации масс. (См. Кровотолки, Репрессинг, Ревисионизм).

АСКЕТБОЛ — спортивная диета, а также экономическая игра, в которую правительство играет с населением.

АФИГНАЦИИ — наши несчастные рубли, которые при обмене гибнут сотнями за один доллар. Поэтому слово правильнее писать раздельно: А ФИГ НАЦИИ!

Б.

БАРДЕЛЬ — ассоциация бардов, своего рода союз писателей.

БАРТОКРАТИЯ — партократия, совершившая натуральный обмен своих бредовых идей на вполне реальные материальные ценности.

БИРЖУАЗИЯ — новый класс биржевиков. Чтоб не звучало слишком по-европейски, ударение следует делать на третьем слоге: БИРЖУАЗИЯ.

БЛАГУВЕРНЫЙ — верный единственно своему благу. (Сравни: Благоговение — говение себе во благо, лечебное голодание).

БЛЕФСТРОГАНОВ — мясное блюдо, в котором от мяса остался только блеф.

БЛУДОЛИЗ — блюститель морали, с удовольствием наблюдающий за ее нарушением.

БРАНЕНОСЕЦ — пьяный хам. (См. Хамильярность).

БРЕДСКАЗАНИЕ — сказание о будущем, отвлекающее от потребностей в настоящем.

БЫКАШКА — совсем маленькая телочка, дочь быка. (Сравни: Коровай — взрослый сын коровы).

БЮСТСЕЛЛЕР — бюст, пользующийся большим спросом. В разные времена — бюст Маркса, Ленина, Сталина, бюст сослуживицы или просто знакомой.

В.

ВИЗОЛЯТОР — любой из многих способов, ограничивающих выдачу виз, чтобы и впредь держать народ в изоляции.

ВИДЕОКЛЯП — зачастую обычное телевидение.

ВИЛОГОНКИ — студенты на уборочной.

ВЛЕЧЕБНАЯ ГИМНАСТИКА — то, что нередко называют любовью.

БРАКОСОЧЕТАНИЕ — два обмана, рассчитанные на счастливую семейную жизнь.

ВРЕДИСКА — то, что когда-то было редиской.

(См. Едохимикаты).

ВТОРСОРЬЕ — продукт крайней бедности, при которой даже сор приходится использовать вторично.

Г.

ГДЕЛИКАТЕСЫ — обычные продукты питания, которые мы ищем, но никак не можем найти.

ГДЛЯНЕЦ — единица блеска в правоохранительных органах.

ГИБЛИОТЕКА — любая наша библиотека. (См. Книгохоронилище).

ГИРЕМЫКА — чемпион по поднятию тяжестей жизни.

ГОЛО ДАВКА — очередь за продуктами и за одеждой.

ГОРЛОДРАНЕЦ — советский человек в эпоху гласности.

Д.

ДАМОВЛАДЕНИЕ — на востоке гарем, а у нас — партийное руководство женсоветом.

ДИПЛОМАФИЯ — самые надежные межгосудар ственные связи.

ДЫМОКРАТИЧЕСКИЙ ЦЕНТРАЛИЗМ — дымовая завеса тоталитаризма. (См. Тотэлитарный режим).

ДЫМ ОСТРОЙ — современный город.

Е.

ЕДОХИМИКАТЫ — обычные продукты питания.

Ж.

ЖИРОПОНИЖАЮЩЕЕ — лечебная диета.

ЖИР-ПТИЦА — жар-птица, утратившая былой жар и взамен получившая спокойную и надежную реальность.

З.

ЗЛОБОТРЯС — злой и завистливый бездельник.

ЗУБАСТОВКА — организованный протест, при котором бастующие не только показывают зубы, но и пускают их в ход — в том смысле, что кладут их на полку.

И.

ИГОИЗМ — один из многих измов, являющихся игом для населения.

ИКРАНИЗАЦИЯ — показ на экране забытого продукта питания с целью ознакомления с ним широких голодных масс.

ИКСПАНСИЯ (см. Экспенсия) — наступление экономики Икс на пансион рядового советского человека.

ИСКОТЕКА — место, где собраны сведения о гражданах с целью их быстрейшего отыскания и привлечения к ответственности.

ИСКУПАЕМЫЕ — посетители специальных привилегированных бань, где все, что купается, продается и покупается.

К.

КАБАРДАК — очень большой беспорядок в сочетании с предельной безнравственностью. (См. Абрекадабра, Кровотолки).

КИБЕРНЫТИК — ученый, которого его наука наводит на грустные размышления. (См. Лунытик)

КЛЕПТОМАФИЯ — болезнь государства, в структуру которого изначально заложено воровство (основополагающий лозунг — «Грабь награбленное!»

КНИГОХОРОНИЛИЩЕ — любая советская биб лиотека. (См. Гиблиотека).

КРОВОТОЛКИ — межнациональные споры. (Сл Абрекадабра, Кабардак).

КУТЮРЬМА — полное отсутствие порядка при столь же полном отсутствии свободы. (См. Кровотолки, Кабардак).

Л.

ЛЕГКООТЛЕТ — юноша, которому легко от лет. (Сравни: Тяжелоотлет — старый человек).

ЛЖИВОПИСЬ — искусство социалистического реализма.

ЛИДЕРАЛИЗАЦИЯ ЦЕН — установление лидерства цен над всей экономикой.

ЛУНЫТИК — современный поэт, которого даже луна наводит на грустные размышления.

ЛЫСОНАСАЖДЕНИЯ, ЛЫСОПАРК — пейзаж современного города.

ЛЯСОЗАГОТОВКИ — парламентские дебаты.

М.

МИЛИТУРИЗМ — путешествие ограниченного контингента в соседнюю дружественную страну.

МИНОПОЛИЗМ — превращение государственной экономики в сплошное минное поле.

МОРОВОЙ ОКЕАН — будущее Мирового океана.

МУЖЕНСТВЕННОСТЬ — мужественность в сочетании с женственностью как результат стирания граней между мужчиной и женщиной.

МУЗОХИЗМ — истязание искусством.

Н.

НАЦИОНУЛИЗАЦИЯ — сведение экономики к нулю путем передачи ее в ведение государства.

НЕДОИ МОЛОКА — бывшие надои.

НЕДОСУК — тяготы собачьей жизни.

НЕМОКРАТИЯ — власть народа, который безмолвствует.

НЕТОПИСЕЦ — писатель, который пишет не то, что ему диктует жизнь, а то, что ему диктует начальство.

НОРКОМАНИЯ — у одних мания иметь норковую шубу, а у других — хоть маленькую норку для жилья.

НУДЕЖДЫ — напрасные и уже давно наскучившие ожидания.

О.

ОБАРАНОСПОСОБНОСТЪ — способность обара-нить и оболванить всю страну под видом обороны ее от внешней опасности. (См. Тоталитарный режим).

ОБЕРМОТ — главный распорядитель кредитов страны.

ОБРЕЗОВАНИЕ — сумма знаний, которых в обрез, — и у тех, кто учится, и у тех, кто учит.

ОГОНИЗИРОВАТЬ — загораться идеей, которая давно и безнадежно мертва.

ОТЛЕЧИТЪСЯ — навсегда покончить счеты с лечебными заведениями.

П.

ПЛЮРУЛИЗМ — положение, при котором каждый стремится ухватиться за руль, в то время когда вся страна хватается за голову.

ПОСКУДНОЕ ПИТАНИЕ — питание по скудным средствам потребителя и скудным стараниям производителя.

ПРЕССМЫКАЮЩИЕСЯ — работники прессы, смыкающиеся в желании угодить властям.

ПРИВЕТИЗАЦИЯ — приветы, посылаемые частной собственности одновременно с запретами на нее.

ПРИМАТИЗАЦИЯ НАСЕЛЕНИЯ — возвращение населения в дочеловеческое состояние при помощи специальных политических и экономических средств.

Р.

РАСКРАДУШКА — работница торговли и общественного питания.

РВАЧЕВАНИЕ — бесплатная медицина.

РЕВИСИОНИЗМ — ревизия основополагающих антисемитских постулатов.

РЕПРЕССИНГ — один из важных методов государственного управления.

РЫЛЬЕФ — поверхность современного города.

РЭКЕТОДРОМ — нынешнее экономическое пространство.

С.

СЕКСАУЛ — аул, в котором советская власть намного опередила электрификацию.

СЛАСТИТЕЛИ ДУМ — деятели советской литературы.

СЛИВЯНОФИЛЫ — большие любители водки-сливянки.

СОЮЗПЕЧАЛЬ — Союз нерушимый республик свободных.

СТРИПТЮЗ — современный спектакль в театре юного зрителя.

СТЫДОБЕКЕР — автомобиль, добытый народным депутатом в процессе борьбы за народные права.

Т.

ТОТЭЛИТАРНЫЙ РЕЖИМ — тот элитарный режим, при котором по-человечески живет элита, а все остальные живут не по-человечески.

У.

УВЕЧНОЗЕЛЕНЫЙ — патологически молодой, не способный ни в чем достичь зрелости.

УГОЛОВОТЯПСТВО — преступная бесхозяйственность.

УЛЬТИМАТОМ — очень уж резко выраженнные требования.

Ф.

ФЕШЕМЕБЕЛЬНЫЙ МАГАЗИН — мебельный магазин, в котором иногда появляется мебель.

ФУРЯЖКА — головной убор, делающий лицо круглее и симпатичнее.

ХАМИЛЬЯРНОСТЬ — фамильярность, доходящая до откровенной грубости.

XБАТАЛИСТ — хапуга, верящий в то, что от судьбы не уйдешь, — если, конечно, сам ее не упустишь.

Ц.

ЦЫЦКАТЬСЯ — нянчиться, но при этом не давать сказать слова. Пример — партийное руководство литературой.

Ч.

ЧАСТОЛЮБЕЦ — влюбчивый, но не обязательный человек.

ЧАДОТВОРЕЦ — тот же частолюбец.

ЧЕСТИЛИЩЕ — жизнь честного человека.

Ш.

ШАФЕРНЯ — подгулявшая свадьба.

ШТАНИЧНИКИ — станичные казаки в широких штанах.

Щ.

ЩУПОТКА — чуть-чуть чего-то, что нельзя взять, а можно только пощупать. (Пример: девушка боится щупотки).

Э.

ЭКОГНОМИКА — крошечная экономика, которая никак не может вырасти, несмотря на старания уче-ных-экогномистов.

ЭКСПЕНСИЯ (см. Икспансия) — то, что было когда-то пенсией, но превратилось в ничто в результате наступления рыночной экономики.

ЭПОХОНДРИЯ — эпохальная тоска по лучшей жизни.

Ю.

ЮНЫЧАРЫ — юные головорезы.

Я.

ЯДЕОЛОГИЯ — то, что отравило всю нашу жизнь.

УТОЧНЕННАЯ КЛАССИКА

История всех существовавших до сих пор обществ была историей борьбы классов… с цивилизацией.

Уточненный Маркс.

Такое бытие, что оно уже не в силах определять сознание.

Уточненный Маркс.

Свобода есть осознанная необходимость ее лишения.

Уточненный Энгельс.

От великого почина — к великой починке!

Уточненный Ленин.

Головокрушение от успехов.

Уточненный Сталин.

Начинается с того, что живые шагают по трупам, а кончается тем, что мертвые шагают по живым.

Великий и неизвестный поэт.

Наконец-то мы можем ждать милости от природы!

Раньше мы были для этого недостаточно нищими.

Уточненный Мичурин

Если враг не сдается, его уничтожают…

Если друг не сдается, с ним делают то же самое.

Уточненный Горький.

У меня было много друзей, но все они оказались ко мне приставленными.

Великий и неизвестный поэт.

Я к вам приду в коммунистическое далеко…

если кого-нибудь там застану.

Уточненный Маяковский.

Мы ехали шагом, мы мчались в боях и яблочко-песню держали в зубах…

А что сегодня у нас в зубах? Ни песни, ни яблочка…

Уточненный Светлов.

Мы шагаем шагом победным — и все время по бедным, по бедным!

Великий и неизвестный поэт.

Клячу истории загоним… а на вырученные деньги купим себе другую историю.

Уточненный Маяковский.

Не хочу, чтоб к штыку приравняли перо! Пусть его приравняют обратно!

Маяковский, глубоко раскаявшийся.

ТРИ СЛОВА В ЗАКЛЮЧЕНИЕ

«…В прошлом светает…»

Великий и неизвестный поэт позднейшего средневековья оставил нам эту загадочную строку, сделавшую его еще более великим и неизвестным.

Как может в прошлом светать? Как может в нем вообще что-то происходить, если его больше нет, если оно — прошлое?

Но оказывается, прошлое не мертво, в нем постоянно что-то происходит. Можно даже сказать, что прошлое живет, хотя и не так, как другие, по-своему.

Своеобразие этой жизни таково, что она целиком зависит от жизни в настоящем. Когда в настоящем светает, в прошлом темнеет, а когда настоящее хмурится, в прошлом наступает рассвет. Тринадцатый век казался мрачным в девятнадцатом веке, но в двадцатом в нем внезапно стало светать. И не только в тринадцатом, ясное солнышко залило даже пещерные времена, — такими они виделись из нашего двадцатого века.

Видимо, строкой о прошлом поэт пытался что-то сказать о настоящем, о котором вынужден был молчать. Он нашел единственные слова, которые вместили всю его жизнь, все современное ему позднейшее средневековье.

«В прошлом светает…» Но когда живешь не в прошлом, эти слова мало утешительны, и за ними последовали такие же неутешительные слова:

Нет, из этой жизни живым не вырвешься!

К несчастью, эти слова оказались пророческими: поэту не удалось вырваться из жизни живым.

…а земля обетованная остается землей необитаемой…