Заводная ракета

Глава 1

Когда Ялде было почти три года, ей поручили отнести своего дедушку в лес, чтобы помочь ему справиться с болезнью.

Слабость и апатия не отпускали Дарио вот уже несколько дней, и он даже отказывался покидать клумбу, в которой спала его семья. Ялде уже доводилось видеть его в таком состоянии, но еще никогда оно не длилось так долго. Ее отец известил поселок, и когда доктор Ливия посетила ферму, чтобы осмотреть Дарио, Ялда вместе со своей двоюродной сестрой Клавдией и двоюродным братом Клавдио осталась рядом, чтобы понаблюдать.

Как следует потыкав и помяв старика при помощи такого количества рук, которым большинство людей не успевало воспользоваться даже в течение дня, доктор Ливия объявила диагноз:

— У вас серьезный дефицит света. Местные зерновые культуры практически одноцветные; вашему организму требуется освещение в более широком спектре.

— А о солнечном свете когда-нибудь слышали? — язвительно спросил Дарио.

— В солнечном свете слишком много голубого, — парировала доктор Ливия, — он слишком быстрый, чтобы тело смогло его усвоить. А свет, который дают поля, слишком красный и медлительный. Вам не хватает цветов из середины спектра; человеку в вашем возрасте нужна умбра, гуммигут, шафран, золотарник, нефрит и изумрудная зелень.

— Все эти оттенки у нас есть! Вы где-нибудь видели такие превосходные образцы?

Дарио, привыкший втягивать конечности во время отдыха, выпятил посреди груди один палец и указал на окружавший их сад. Ялда, в обязанности которой входил уход за клумбой, почувствовала прилив гордости, пусть даже цветы, которые он нахваливал, в течение дня были закрыты, а их светящиеся лепестки — свернуты и неактивны.

— Эти растения служат только для украшения, — снисходительно заметила доктор Ливия. — Вам требуется полный спектр естественного света с гораздо большей интенсивностью. Вам нужно провести четыре-пять ночей в лесу.

Когда доктор ушла, отец Ялды, Вито, и ее дядя, Джусто, обсудили этот вопрос с дедушкой.

— По мне так это какое-то шарлатанство, — заявил Дарио, устраиваясь поглубже в своей земляной ложбинке. — «Умбра и гуммигут!» Я прожил две дюжины и семь лет, и мне вполне хватало света от Солнца, пшеницы и кое-каких декоративных растений. Нет ничего здоровее, чем жизнь на ферме.

— У всех тело меняется со временем, — осторожно заметил Вито. — Ты же не просто так стал уставать.

— А годы тяжелой работы? — подсказал Дарио. — Или я, по-твоему, не заслужил отдых?

Джусто сказал:

— Я видел, как по ночам ты светишься желтым. Если ты теряешь этот цвет, то как он будет восстанавливаться?

— Ялде надо было посадить больше золотарника, — осуждающим тоном выпалил Клавдио. Джусто шикнул на него, но Клавдия и Клавдио уже обменялись понимающими взглядами, как будто это они теперь были докторами и, наконец-то, смогли выявить источник проблемы. Ялда напомнила себе, что прислушиваться стоило только к замечаниям взрослых, и все же ее больно уколол тот самодовольный восторг, c которым старшие брат и сестра восприняли ее мнимую небрежность.

Вито предложил:

— Я пойду в лес вместе с тобой. Если доктор права, то здоровье к тебе вернется. А если нет, то какой от этого вред?

— Какой вред? — скептически возразил Дарио. — У меня сил не хватит и на двенадцатую часть пути, а если ты меня понесешь, то, скорее всего, не осилишь даже половину дороги. Такое путешествие нас обоих прикончит!

Тимпан Вито затвердел от раздражения, но Ялда подозревала, что дедушка все-таки был прав. Ее отец был сильным мужчиной, но Дарио всегда был тяжелее его, и болезнь на это никак не повлияла. Ялда никогда не видела леса, но знала, что он находится дальше поселка, дальше любого места, где ей доводилось бывать. Если бы у них был шанс прокатиться на попутном грузовике, кто-нибудь наверняка бы об этом подумал, однако дорогой пользовались так редко, что надеяться на подобную удачу не стоило.

Наступила неловкая тишина, и тогда задний взгляд Джусто упал на Ялду. На мгновение она подумала, что это просто благожелательный жест, который означает, что Джусто не возражает против ее компании, но потом сообразила, почему неожиданно оказалась в центре внимания прямо посреди серьезного и взрослого спора.

— Отец, я знаю, кто сможет тебя отнести! — радостно сообщил Джусто. — Туда и обратно, и без всяких проблем.

На следующее утро все семейство проснулось еще до рассвета, чтобы помочь трем путешественникам собраться в дорогу. На фоне мягкого красного свечения окрестных полей Люция и Люцио, брат и сестра Ялды, бегали туда-сюда, забирая припасы из погребков и складывая их в огромные карманы, которые отец разместил по бокам своего тела. Клавдио и Клавдия ухаживали за Дарио — сначала помогли ему подняться на ноги и позавтракать, а потом, взяв за плечи, провели вокруг лужайки, чтобы подготовить к долгому путешествию.

Аврелия и Аврелио, которые тоже приходились Ялде двоюродными сестрой и братом, играли роль дублеров, заменяющих настоящего пассажира, в то время как Джусто обучал Ялду ходьбе на четырех ногах.

— Сделай передние ноги немного длиннее, — посоветовал он. — Твоему дедушке нужна опора для головы, так что наклон спины тебе лучше увеличить.

Она вытолкнула часть своей плоти в передние конечности; на мгновение ее ноги закачались под весом Аврелии и Аврелио, но она успела придать им жесткость прежде, чем потеряла равновесие. Когда центральные жилы затвердели, а суставы потеряли гибкость, Ялда сформировала новую пару колен — на этот раз повыше — и перегруппировала окружающие мышцы. Последняя часть была для нее самой загадочной; в своем сознании она чувствовала лишь волну давления, которая распространялась по конечности сверху вниз, наводя в ней порядок — ее плоть как будто была пучком тростинок, который распутывали, пропуская через гребенку. На самом же деле ее мышцы не просто вставали на свои места, а переосмысливали свое окружение и подготавливались к выполнению задач, которые должны были встать перед ними в новых условиях.

— А теперь попробуй сделать несколько шагов, — сказал Джусто.

Ялда неуверенно подалась вперед, а затем перешла на медленную рысь. Аврелия шлепнула ее ногами по бокам и закричала:

— Эге-гей!

— Прекрати, или я тебя сброшу! — предупредила ее Ялда.

Аврелио присоединился к упреку в адрес своей ко:

— Да, прекращай уже! Это я буду кучером!

— Нет, не будешь, — резко возразила Аврелия. — Я сижу впереди!

— Значит, я займу твое место. — Он схватил Аврелию и попытался поменяться с ней местами. Их ёрзанье раздражало Ялду, но она подавила свой гнев и решила воспринимать происходящее как хорошую возможность для тренировки. Если она сможет устоять, держа на спине двух идиотов, которые отрастили руки только для того, чтобы побороться друг с другом, то больной дедушка вряд ли доставит ей много хлопот.

— Ялда, у тебя хорошо получается, — подбодрил ее Джусто.

— Ага, для огромного оковалка, — прошептала Аврелия.

— Не будь такой бессердечной! — воскликнул Аврелио, пытаясь ущипнуть ее за шею.

Ялда ничего не ответила. Может, она и не отличалась грацией по сравнению с Аврелией, которая была на два года старше нее — или даже по сравнению с собственными братом и сестрой — зато по силе ей не было равных во всем семействе, и никто, кроме нее, не смог бы отнести Дарио в лес.

Рысью она подбежала к краю лужайки, где уже начали закрываться цветки пшеницы. Восточная часть неба постепенно светлела, хотя самого солнца Ялда еще не видела. Рассвет приносил с собой столько перемен, что Ялде пришлось несколько раз наблюдать за закрывающимися цветками, прежде чем она убедила себя в том, что сияние лепестков действительно становилось более тусклым, а не просто терялось на фоне солнечного света после того, как сами лепестки заворачивались внутрь цветка.

— И как они понимают, что пора гасить свет? — удивилась она.

Аврелия удивленно прожужжала:

— По восходу солнца?

— Но как именно они его чувствуют? — не унималась Ялда. — У растений ведь нет глаз, так?

— Скорее всего, они ощущают тепло, — предположил Аврелио.

Ялда сомневалась, что температура увеличивалась настолько резко. И тем не менее, за время их разговора все поле уже успело поблекнуть, а букеты, освещавшие ночь своим великолепным красным светом, превратились в бледно-серые мешочки, безжизненно свисающие со своих стебельков.

Ялда пошла обратно к Джусто, продолжая размышлять над своим вопросом, и слишком поздно вспомнила о том, что собиралась пробежать это расстояние, чтобы продемонстрировать собственную уверенность в новой анатомии. Отец — тоже на четырех ногах — шел ей навстречу, а Люция и Люцио тем временем суетились вокруг его карманов, пытаясь распределить нагрузку поровну.

— Думаю, мы готовы, — сказал Вито. — А ну брысь, вы двое!

Аврелио спрыгнул со спины Ялды, свернувшись в плотный шар, прежде чем удариться об землю; его ко прыгнула следом и с победным криком приземлилась прямо на него.

Дарио все еще не мог идти без посторонней помощи и бубнил своим помощникам, что сегодня стоило бы залезть обратно в землю и объявить отдых до конца дня. Ялду это не беспокоило; если бы дедушка не верил, что она сможет донести его в целости и сохранности, то даже бы не стал вставать, не говоря уж о том содействии, которое он им всем оказал. Клавдия и Клавдио подвели его к Ялде, и она опустилась на задние колени, чтобы Дарио смог забраться ей на спину. Раньше он не обременял себя руками, но теперь выпятил сразу три пары, и его упитанный торс заметно похудел, когда из него выросли шесть жилистых рук, которыми он обхватил свою внучку. Ялду заворожила текстура его кожи; в целом она выглядела такой же эластичной, как и ее собственная, однако на гладкой поверхности были видны бесчисленные лоскутки, которые со временем стали твердыми и неподатливыми. Окружавшая их кожа уже не могла обеспечить равномерное натяжение; она была сморщена и покрыта складками.

— Тебе удобно? — спросил его Вито. Дарио монотонно зарокотал, намекая на то, что эти тяготы он сможет перенести безо всяких жалоб. Вито повернулся к Ялде. — А тебе?

— Ага, проще простого! — воскликнула она. Поднявшись на ноги, она начала прохаживаться вокруг собравшейся семьи. Дарио был тяжелее, чем пара его внуков, но Ялде, которая с каждым шагом все увереннее держалась на ногах в своей новой форме, его вес не причинял никаких неудобств. Джусто правильно подошел к выбору ее формы; под ее пристальным взглядом Дарио опустил голову и положил ее между плеч Ялды. Даже если его хватка ослабнет, он, скорее всего, сможет подремать, не свалившись на землю, но Ялда все равно будет неусыпно следить за ним до конца пути.

— Молодец, Ялда! — похвалила ее Люция.

— Да, молодец, — почти сразу же добавил Люцио.

По телу Ялды пробежала странная и приятная дрожь. Она больше не была бесполезным оковалком — прожорливым, как двое детей и неуклюжим, как полуторагодовалый младенец. Если она сможет вот так просто помочь своему дедушке, то больше не будет дармоедкой в собственной семье.

Ялда шла за своим отцом по узкой тропинке, которая тянулась между полями с севера на юг. Солнце уже расчистило горизонт, а с востока дул прохладный ветерок. И хотя пшеница утратила свое ночное великолепие, взрослых всегда интересовали не столько изысканные оттенки цветочного свечения злаков, сколько толстые желтые коробочки с семенами у вершины стебля — и когда путешественники встретились со своими соседями, Массимой и Массимо, которые раскладывали отраву по мышиным норам, ни о чем другом они и не говорили. Ялда терпеливо стояла без малейшего движения — если не считать мелкой дрожи, необходимой для того, чтобы отгонять насекомых, которые садились ей на кожу; за разговорами о надеждах на предстоящий урожай на нее никто не обращал внимания.

Когда троица путников двинулась дальше, Дарио неодобрительно заметил:

— До сих пор нет детей! Да что с ними такое?

— Их дела нас не касаются, — сказал Вито.

— Это противоестественно!

Вито помолчал. А потом ответил:

— Возможно, он все еще думает о ней.

— Мужчина должен думать о детях, — возразил Дарио.

— А женщина?

— И женщина тоже, — Дарио заметил на себе задний взгляд Ялды. — А ты смотри за дорогой! — скомандовал он, как будто одних его слов было достаточно, чтобы оградить их с Вито разговор от посторонних.

Ялда послушно отвела взгляд, чтобы так сильно не смущать дедушку, а сама стала ждать продолжения.

Но Вито твердо сказал:

— Хватит! Это не наше дело.

Тропа заканчивалась развилкой. Дорога за правым поворотом вела прямо в поселок, но путники направились в противоположную сторону. Ялда уже много раз ходила по этой тропе — играла, обследовала окрестности, навещала друзей, — но еще ни разу не заходила так далеко. Когда она шла на запад, перемены не заставляли себя ждать: вскоре расположение перекрестков становилось более плотным, по пути ей начинали попадаться другие люди, а вдобавок она слышала, как между полями пыхтят грузовики, — даже если самих машин было не видно. Гостеприимная деревенская суматоха проникала уже сюда и давала о себе знать задолго до того, как вы оказывались в самом поселке.

Путь на восток был совсем другим: казалось, что тишине и уединению, в окружении которых начиналось путешествие, не будет конца. Будь она одна, то сама мысль о том, что ей придется провести целый день в дороге, оставляя позади все знакомые ей признаки жизни, привела бы Ялду в ужас. Хотя, видя перед собой восходящее Солнце, она и без того чувствовала одинокую тоску и понимала, что будет продолжать свой путь даже после того, как оно скроется за горизонтом.

Ялда взглянула на своего отца. Вито ничего не сказал, но одного его ободряющего взгляда было достаточно, чтобы унять ее страхи. Она посмотрела на Дарио, но он уже задремал, и его глаза были закрыты.

Все утро они пробирались через фермерские угодья, где их окружали поля, настолько похожие друг на друга, что Ялде ничего не оставалось, кроме как искать в придорожных валунах какие-нибудь закономерности, лишь бы убедить себя в том, что они действительно движутся к цели. Сбиться с пути и ходить кругами было просто немыслимо — ведь они шли по прямой дороге и следовали за Солнцем, — и все-таки эти частные дорожные столбы давали ей приятный повод отвлечься.

Около полудня Вито разбудил Дарио. Они свернули с дороги и сели в соломе у края чужого поля. До Ялды доносился только шелест колосьев на ветру и слабое жужжание насекомых. Вито достал три каравая, и Ялда предложила один из них Дарио, который остался лежать у нее на спине; для такого случая он начал было подготавливать новую конечность, но затем робкий бугорок у него на плече исчез, и Дарио взял хлеб одной из имеющихся рук.

— А ты раньше бывал в лесу? — спросила его Ялда.

— Давным-давно.

— А зачем ты туда ходил? Кто-то заболел?

— Нет! — пренебрежительно отозвался Дарио; может он и согласился подыграть идеям доктора Ливии, лишь бы успокоить свою семью, но в прошлом с такой чепухой бы никто мириться не стал. — Тогда лес был ближе.

— Ближе? — не поняла Ялда.

— Больше, — объяснил Дарио. — Некоторые поля тогда еще не были полями. Когда мы не были заняты своей работой, то помогали расчищать новые поля на границе леса.

Ялда повернулась к Вито:

— А ты тоже ходил?

— Нет, — ответил он.

Дарио добавил:

— Твоего отца еще не было на свете. Дело было при жизни твоей бабушки.

— О, — Ялда попыталась представить Дарио в образе энергичного молодого человека, вырывающего деревья прямо из земли, и бабушку, которая трудилась с ним бок о бок. — Значит, раньше лес доходил до этого места?

— Если не дальше, — ответил Дарио. — На дорогу у нас уходила половина утра. Правда, тогда мы никого не таскали на спине.

Они доели хлеб. Солнце уже перешло через зенит. Ялда видела, как тени склонялись к востоку. Вито сказал:

— Надо идти дальше.

Когда они снова отправились в путь, Ялда своим задним зрением стала следить за тем, чтобы Дарио не ослабил хватку. При необходимости она всегда могла обхватить его своими собственными руками. Но его глаза оставались открытыми, несмотря на то, что после еды его слегка клонило в сон.

— В старину лес был другим, — сказал он. — Более диким. И более опасным.

Ялда была заинтригована.

— Опасным?

— Не пугай ее, — сказал Вито. Дарио пренебрежительно заворчал.

— Сейчас бояться нечего; древесников уже много лет никто не видел.

— Кто такие древесники? — спросила Ялда.

Дарио задал вопрос:

— Помнишь историю про Амату и Амато?

— Нет, такой я не слышала, — ответил она. — Ты мне ее никогда не рассказывал.

— Разве? Значит, это были твои двоюродные братья с сестрами.

Ялда не понимала, действительно ли Дарио сбит с толку, или просто ее дразнит. Она дождалась, пока он нечаянно не спросил:

— Так ты хочешь ее услышать?

— А то!

Вито прервал их разговор неодобрительным рокотанием, которое под умоляющим взглядом Ялды превратилось в ворчливое и неохотное согласие. Неужели она слишком мала, чтобы выслушать историю, которую Дарио уже рассказал ее двоюродным братьям и сестрам, если, в отличие от них, именно она несет рассказчика в лес на своей спине?

— В конце седьмого века, — начал свой рассказ Дарио, — мир охватил страшный голод. Урожай погибал прямо в земле, и еды стало так мало, что в каждой семье вместо четырех детей было всего двое.

Амата и Амато были в числе этих детей, потому-то их отец Азелио дорожил ими вдвое сильнее. Всю еду, которую ему удавалось добыть, он, в первую очередь, отдавал детям, и только после того, как они готовы были поклясться, что насытились, Азелио ел сам.

Азелио был добрым человеком, но заплатил за свое добро высокую цену: проснувшись однажды утром, он понял, что ослеп. Он пожертвовал своим зрением, чтобы прокормить детей, но как теперь искать им пропитание?

Когда об этом узнала его дочь Амата, она велела отцу отдыхать. Она сказала:

— Я пойду в лес со своим ко и соберу столько семян, что хватит на всех.

Дети были молоды, и Азелио не хотел с ними расставаться, но выбора у него не было.

Лес был недалеко, но растения у самого его края люди уже давным-давно обобрали дочиста. Амата и Амато углубились в лесную чащу, пытаясь найти пищу, до которой еще никто не успел добраться.

Через шесть дней они нашли место, где еще не доводилось бывать ни одному мужчине и ни одной женщине. Ветки деревьев сходились так плотно, что сквозь них было не видно Солнца, а цветы, не переставая, светились и днем, и ночью. Там по-прежнему росла дикая прародительница пшеницы; Амата и Амато наполнили карманы ее зернами. Они съели столько, сколько им требовалось для поддержания сил, но твердо решили принести домой достаточно еды, чтобы к отцу вернулось зрение.

А сверху, с деревьев за ними наблюдал древесник. Прежде он никогда не встречал таких существ, и не на шутку разозлился, когда увидел, что они пришли в его сад и стали воровать его пищу.

Амата и Амато собрали столько зерен, сколько смогли бы унести, но, ослабев от долгого пути, решили отдохнуть прежде, чем возвращаться на ферму. Они вырыли в земле ямки и легли спать.

Как и окружавшие его цветы, древесник никогда не спал, поэтому он долго не мог понять, что произошло с его незваными гостями. Когда же ему, наконец, стало ясно, что они полностью отрешились от этого мира, древесник переполз на нависшую над ними ветку, вытянул руки и обхватил ими Амату.

Но в гневе он переоценил собственную силу; оказалось, что поднять Амату не так просто. Когда ее тело было уже на полпути к ветке, Амата проснулась, и хватка древесника ослабла. Она стала сопротивляться и, вырвавшись, упала на землю.

От удара Амату так оглушило, что она не могла пошевелиться, но все-таки сумела прокричать своему ко, чтобы тот спасался бегством. Он вскочил на ноги и бросился бежать, но древесник, перепрыгивая с ветки на ветку у него над головой, двигался быстрее. Когда Амато споткнулся о корень дерева, древесник вытянул руки и схватил мальчика. Он оказался легче и меньше Аматы, поэтому древеснику было по силам его поднять… и проглотить.

Дарио замялся.

— Ну что, напугал я тебя или нет? — спросил он.

От описанной им сцены у Ялды внутри все съежилось, но она подумала, что Дарио всего-навсего подтрунивает над нерешительностью Вито. Сохраняя спокойствие насколько это было возможно, она опустила на него взгляд и произнесла:

— Ничуть. Продолжай.

Дарио вернулся к своему рассказу:

Амата обезумела от горя, но сделать уже ничего не могла. Она бежала через лес, пытаясь представить, что скажет своему отцу. Он пожертвовал своим зрением, чтобы сохранить им жизнь; новость сведет его в могилу.

Когда упавшая ветка преградила Амате путь, ее осенило. Она взяла два камня и стала что есть силы бить их друг о друга, пока у нее в руках не оказался осколок настолько острый, что им можно было резать дерево. И тогда она вырезала из ветки подобие Амато.

Добравшись до фермы, Амата высыпала все собранные зерна на землю перед своим отцом; услышав ее, Азелио воспрял духом. Тогда она сказала:

— Путь оказался тяжелым, и Амато заболел; как ты потерял зрение, так и он лишился дара речи. Но со временем отдых и еда поставят вас обоих на ноги.

Азелио опечалился, но, прикоснувшись к плечам сына, почувствовал, что в Амато еще остались силы, и постарался не терять надежды.

Половиной добытых зерен они угощались несколько дней, и Азелио, доверяя Амате, приступал к еде с уверенностью в том, что его дети насытились первыми. Остальными семенами Амата засеяла поле, и они дали всходы. Когда к ней вернулись силы, Амата отправилась на край леса и пополнила припасы; так они с отцом пережили голод.

Зрение так и не вернулось к Азелио, да он и сам уже привык к своей слепоте. Но он не мог смириться с тем, что за все это время Амато не произнес ни единого слова.

Прошли годы, и Азелио, наконец, сказал:

— Пора бы мне завести внуков. — И надеясь добиться от своего сына ответа, добавил: — У тебя хватит на это сил, Амато, или твоей ко придется все делать самой?

Вопрос, понятное дело, остался без ответа, и Амата уже не знала, как скрыть правду от своего отца.

Двенадцать дней Амата усердно трудилась, чтобы наполнить съестным все погребки, и, наконец, собрала достаточно припасов, чтобы отцу их хватило на целый год. А потом она ушла с фермы, пока отец спал. Она решила жить в лесу совсем одна и втайне возвращаться лишь для того, чтобы пополнить запасы.

Ялда больше не могла сдерживаться; все ее тело содрогалось от душевной боли. Амата была не виновата в смерти своего ко. Она не заслужила такой участи.

— Однажды ночью, — продолжал Дарио, — Амата была в лесу и, взглянув на деревья, увидела древесника, который перепрыгивал с ветки на ветку. Она выросла и стала сильной женщиной — зверь, забравший ее ко, теперь выглядел гораздо слабее и уязвимее.

Днем и ночью она следила за древесником, изучая его повадки. Поначалу древесник тоже был настороже, но успокоился, когда понял, что Амата не собирается ему мстить.

Спустя какое-то время у Аматы созрел план. Она выкопала в земле гнездо и заполнила его маленькими фигурками, вырезанными из дерева. Потом она спряталась позади гнезда и стала ждать.

Когда древесник увидел гнездо, то принял фигурки за детей Аматы и не смог сдержаться: он вытянул руки, чтобы схватить одну из них и утащить на дерево. Но Амата привязала фигурки к тяжелым камням, спрятанным под слоем почвы, и покрыла их липкой смолой. Древесник попал в ловушку — он был прижат к ветке своими же руками, которые растянулись до самой земли.

Вооружившись каменным осколком, который она использовала для резьбы по дереву, Амата забралась на ветку и отрезала древеснику руки. Когда зверь попытался отрастить новые конечности, чтобы оказать сопротивление, она запрыгнула на него и, широко растянув рот, проглотила древесника точно так же, как он проглотил ее ко.

Когда Амата спрыгнула на землю, ей стало плохо, но она заставила себя удержать древесника внутри. Она легла на землю и попыталась уснуть, хотя все ее тело колотила дрожь и мучила лихорадка. Спустя какое-то время она уже не могла контролировать свою форму: ее плоть перетекала то в одну, то в другую сторону, отращивала какие-то неведомые конечности и втягивалась у нее на глазах. Уверенная, что древесник борется с ней изнутри, Амата снова нашла тот осколок и приготовилась отрезать звериную голову, как только она покажется снаружи.

Как и следовало ожидать, из ее груди выросла голова, и все ее четыре глаза открылись. Амата уже занесла над ней осколок и приготовилась рубить, она неожиданно услышала голос:

— Разве ты меня не узнаешь?

Это была голова Амато; все это время он жил внутри древесника и копил силы, чтобы вырваться на свободу.

Амата успокоилась, собралась с силами и вытолкнула плоть Амато на одну сторону своего тела; между ними осталась только узкая трубочка кожи, тоньше пальца. Тогда она разрубила ее каменным осколком и освободила своего ко.

Они вышли из леса и вернулись на ферму, где и рассказали всю правду старику Азелио. Услышав голос сына, Азелио обрадовался и простил своей дочери ее обман.

В положенный срок у Азелио родились четыре внука, и хотя зрение к нему так и не вернулось, он всеми силами помогал их растить, а они взамен приносили ему покой и утешение на старости лет.

Когда Дарио умолк, Ялда изо всех сил старалась не потерять самообладания. Скрыть свою нетвердую походку от пассажира она не могла, зато у нее был шанс продемонстрировать свою невозмутимость перед собственным отцом, доказав, что даже такие душераздирающие истории не причиняют ей никаких неудобств.

Выслушав дедушкин рассказ, Ялда не испугалась конечной цели их путешествия; она была готова к тому, что в лесу ей придется сохранять бдительность, но даже если там до сих пор обитали древесники, существу, которое едва сумело поднять самую обыкновенную девочку, наверняка не хватит сил, чтобы похитить гигантский оковалок.

Гораздо больше ее беспокоило другое: Что если бы никто не спас Амато? Что если бы Амата осталась одна? И хотя в их истории проблема, как по волшебству, решилась сама собой, Ялда не могла уйти от вопроса: какая судьба была уготована Амате, если бы жизнь ее ко оборвалась окончательно и бесповоротно?

Ближе к вечеру они встретили двух фермеров, Бруну и Бруно, которые направлялись в деревню. Хотя никто из членов семьи раньше их не встречал, после непродолжительной беседы Дарио выяснил, что был знаком с братом их деда. Ялда не завидовала их долгому пути; проделать такое путешествие ради подвернувшегося приключения — это одно, но и оно должно было быстро надоесть, если речь шла о регулярном пополнении припасов. Если бы по этой дороге, от деревни до леса и обратно, раз в несколько дней проезжал грузовик, всем бы жилось проще. Но грузовики приезжали сюда только ради сбора урожая.

Перед самым закатом они сделали еще одну остановку, чтобы поесть. Пшеничные поля все еще окружали их, насколько хватало Ялдиных глаз, но дорога, по которой они шли с самого начала своего путешествия, стала неровной и начала слегка отклоняться в сторону. Этого хватило, чтобы разрушить притупляюще-однообразное ощущение, которое Ялда испытывала в начале пути, хотя поверить в то, что рано или поздно поля закончатся, а впереди их ждет девственная природа, было все так же нелегко.

— Осталось еще немного, — пообещал Вито. — Мы могли бы остановиться на ночлег прямо здесь, но это будет нам стоить одной ночи в лесу.

Ялда понимала: все было ради того, чтобы Дарио смог испытать на себе благотворный свет диких растений, а значит, задерживать свое прибытие до утра было бы безумной тратой времени.

Вскоре после того, как они снова отправились в путь, Дарио задремал. Убедившись, что он держится достаточно крепко, Ялда подняла задние глаза, чтобы посмотреть, как загораются звезды. Светящиеся шлейфы, появившиеся в небе, напоминали разноцветных червячков, которые словно пытались пробиться сквозь сгущающуюся черноту; их усилия, впрочем, казались тщетными — увлеченные медленным водоворотом, раскинувшимся по всему небу, они все же были обречены на вечное скитание.

— Если звезды так далеко, — сказала она, — что красный свет добирается до нас позже фиолетового…, то почему звездные следы направлены в разные стороны?.

— Потому что звезды движутся в разных направлениях, — ответил Вито.

— Не может быть! — возразила Ялда. — Ведь они все восходят на востоке и заходят на западе.

— А, — судя по голосу, Вито был доволен и удивлен одновременно, как будто она задала глупый вопрос, на который он, тем не менее, был рад ответить. — Восход и заход — это не движение самих звезд, а вращение нашего собственного мира.

— Я знаю. — Он уже рассказывал ей о вращении мира, и Ялда ничего не забыла. — Но в чем разница? Если фиолетовый свет достигает нас первым… и, пока красный свет его догоняет, мир успевает повернуться… разве из-за этого цвета не должны рассредоточиться по всему небу?

Вито сказал:

— Мне кажется, я уже ответил на твой вопрос. Ты же видишь, что звездные следы не направлены строго с востока на запад.

— Тогда я ничего не понимаю, — беспомощно заявила Ялда.

Вито ласково посмеялся над ее мелодраматичным приговором.

— С пониманием у тебя все в порядке, — сказал он. — Просто, когда рассуждаешь, прояви чуть больше внимания.

Приободрившись, Ялда стала искать на небе другие подсказки, но вместо озарения, которое бы как-то прояснило суть дела, она просто вспомнила еще один загадочный факт.

— У Солнца нет шлейфа, — пожаловалась она.

— Именно! — отозвался Вито. — Значит, звездный шлейф нельзя объяснить вращением мира, иначе бы у Солнца он тоже был.

Ялда прикрыла задние глаза и попыталась мысленно представить происходящее. Забудем про звезды; если красный свет был таким медленным, то как же Солнце могло перемещаться по небу, не оставляя за собой красного пятна, постоянно отстающего от более быстрых зеленых и голубых оттенков?

— Доктор Ливия говорила, что в солнечном свете слишком много голубого. А красного или зеленого в нем совсем нет?

— Нет, они есть, — настаивал Вито. — Голубой преобладает в солнечном свете, но других цветов в нем почти столько же, сколько и в звездах.

— Хм-м. — В представлении Ялды Солнце выглядело, как пылающий бело-голубой диск, а мир — как медленно вращающийся холодный сероватый круг, слегка смещенный в одну сторону. — Когда свет покидает Солнце, то в начале пути два цвета — красный и фиолетовый — идут бок о бок. Но фиолетовый свет доберется до нас первым — точно так же, как Люция, которая никогда не проиграет Люцио в догонялки — и когда красный свет достигнет цели, мир успеет немного повернуться, а Солнце переместится по небу. Так почему же цвета не смазываются?

Вито сказал:

— Только что ты описала одну-единственную вспышку на Солнце. Но Солнце ведь не светит вспышками, верно? Оно горит непрерывно.

От отчаяния Ялда была готова выпрыгнуть из собственной кожи.

— Как же так получается? Где здесь смысл?

— Выбери звездный след и опиши, что именно ты видишь, — предложил Вито.

Ялда открыла задние глаза и, сдерживая эмоции, последовала его словам.

— Я вижу бледную полосу света. С одной стороны она фиолетовая, но дальше цвета меняются — сначала голубой, потом зеленый, потом желтый и красный.

— И все эти цвета ты видишь в разные моменты времени, — настойчиво продолжал Вито, — или одновременно?

— Одновременно. Ой! — от простых вопросов отца у нее в голове все перемешалось. Она представляла, что красный и фиолетовый свет добираются до цели в разные моменты времени, но, если не считать рассуждений о том, что в промежутке между этими моментами Солнце будет двигаться по небу, совершенно забыла об этой разнице и, смешав два разных события, получила нечто, что ожидала увидеть в определенный момент времени. — Мне нужно думать не о свете, который покидает Солнце в конкретный момент времени, — сказала она, — а о том, что я вижу в определенный момент.

— Верно, — сказал Вито. — Продолжай.

— А какая разница? — удивилась Ялда. — Если я вижу красный и фиолетовый свет в одно и то же время… значит, более медленный красный луч покинул Солнце первым.

— Правильно. И как это влияет на то, что ты видишь?

Ялда попыталась представить.

— Положение Солнца на небе зависит от того, в какую сторону будет обращен мир — но не в тот момент, когда красный свет покинет Солнце, а когда этот свет достигнет самого мира. Красный свет начал движение раньше, но это ничего не меняет — мы просто видим то, что достигает наших глаз в данный момент времени. Поэтому для нас все цвета Солнца сходятся в одном месте, и никакой шлейф за ними не тянется.

Задние глаза Вито одобрительно расширились.

— Не так уж и сложно, правда?

Хотя результат и приободрил Ялду, до полной уверенности в том, что происходящее имеет смысл, было еще далеко.

— А звезды? Почему они так отличаются?

— Звезды действительно движутся, — напомнил ей Вито. — Не просто восходят и заходят из-за вращения нашего мира. В промежутке между моментом, когда красный свет, который мы видим прямо сейчас, покинул звезду, и моментом, когда фиолетовый свет, который мы тоже видим сейчас, отправился следом за ним, звезда успеет переместиться на достаточное расстояние, чтобы нам казалось, будто разные цвета приходят к нам под разными углами. Когда мы смотрим на Солнце, фиолетовый и красный цвета следуют по одному и тому же пути, несмотря на то, что красный свет начинает движение первым. Когда же мы смотрим на звезду, фиолетовый свет движется к нам из другой точки — его маршрут отличается от красного.

Ялда обдумала его слова.

— Если звезды действительно движутся, — сказала она, — То почему мы не замечаем их движения? — Цветные червячки были приклеены к неподвижному черному небу — они двигались сообща, никогда не вырываясь вперед и следуя одному и тому же иллюзорному движению из-за того, что мир все время смотрел на них под разными углами. Почему они не двигались вдоль своих же следов и, ускользая из пут созвездий, не собирались в новые узоры каждую ночь?

Вито ответил:

— Звезды движутся быстро, но от нас их отделяют огромные расстояния. Человеку потребуется целая жизнь, чтобы заметить хоть какое-то изменение, даже имей он острое зрение и идеальную память. Но нам повезло, нам не нужно ждать так долго. Иногда в звездных шлейфах отражается история многих поколений — и чтобы ее увидеть, достаточно всего лишь одного взгляда.

Теперь их путь освещал красный свет окружающих звезд. От знакомого свечения Ялду потянуло в сон, хотя силы в ее конечностях еще оставалось предостаточно. Если уж Дарио, даже отрешившись от мира, был достаточно собранным, чтобы держаться за нее в своей полудреме, не ослабляя хватку, то она, вероятно, могла бы идти по дороге прямо во сне, с закрытыми глазами. Не такая уж плохая идея, если бы только Вито захватил с собой веревку — обвязав ее вокруг плеч, можно было бы направить ее шаги в нужную сторону.

Увидев впереди пышное буйство красок, она задумалась, не привиделось ли ей это сквозь сон. Тело Вито отчасти закрывало ей обзор, и этот трепещущий призрак, окаймлявший его очертания, появлялся и исчезал в такт их шагов и неровностей дороги.

Дорога подошла к концу. Они прошли через кустарниковую заросль, усыпанную точно таким же бурьяном и низеньким кустиками, какие Ялде приходилось корчевать большую часть своей жизни. Крошечные цветочки светили на нее прямо из-под ног, но если на ферме коричневые и желтые лепестки были назойливым бельмом на фоне чистого пшеничного света, то здесь они произвели на Ялду совершенно иное впечатление. Она осторожно обошла цветы, не желая топтать их точно так же, как соседский урожай.

Ближайшие деревья были невысокими, и хотя незнакомая обстановка не давала повода для уверенности, Ялде показалось, что похожие деревья она уже замечала на необработанных участках фермы или вдоль поселковых улиц. Возможно, они были родственниками местных кустарников; их приглушенные цвета почти не отличались друг от друга. Позади них, однако же, возвышались какие-то неведомые исполины, покрытые цветами самых разных оттенков.

Дарио зашевелился и открыл глаза. Ялда ожидала, что он начнет ворчать о том, сколько сил им пришлось потратить ради какого-то шарлатанства, но вместо этого он стал молча разглядывать сияющие огоньки. Возможно, он погрузился в свои грезы, мысленно возвращаясь в прошлое — к своим юношеским приключениям на пару с Дарией.

Ялда пошла в лес следом за Вито. Вскоре подлесок стал настолько густым, что пройти по нему, не наступая на мелкую поросль, было уже нельзя, поэтому Ялда была вынуждена придать своим ступням такую же твердость, к какой ей пришлось прибегнуть на дороге, усыпанной галькой; позволь она своим ступням размягчиться, как во время работы в клумбе, и острые стебли мгновенно исполосовали бы ей кожу.

Ее передние глаза были по-прежнему прикованы к земле и следили за каждым шагом, но спустя какое-то время Ялда, набравшись уверенности, перевела задний взгляд со своего пассажира на украшенные гирляндами цветов ветви у себя над головой. Огромные, шире ее плеч, цветы освещали темноту; их фиолетовые лепестки изящно свешивались с переплетенных лиан, служивших им опорой. И хотя Ялда не могла видеть их свет напрямую, сияние, пробивавшееся сквозь нижнюю часть лепестков, было настолько ярким, что от него расходились тени. Вокруг этих громадин росли цветы поменьше — каждая ветка и каждый отросток были унизаны букетами оранжевых, зеленых и желтых оттенков.

Когда они прошли сквозь рой зудней, Дарио вздрогнул и выругался; Ялда могла стряхнуть насекомых едва ли не одним движением мысли, а вот коже ее дедушки согнать их так быстро было не по силам. Он освободил две руки, обхватывавшие ее торс, и стал отгонять зудней, одновременно растягивая свои короткие и толстые пальцы, сцеплявшие его ладони, на манер веера — чтобы проще было отмахиваться от надоедливых насекомых.

По мере того, как они углублялись в лес, фиолетовые исполины у них над головами уступали место своим, если так можно сказать, собратьям — они были чуть меньше размером, а на их лианах, прежде обнаженных, распускались яркие зеленые цветы. Некоторые из них освещали подлесок, и их свет слепил путникам глаза; другие, наоборот, были обращены к небу. Ялда попыталась представить, как бы выглядел лес, если бы на него можно было взглянуть с высоты, гораздо большей, чем сами деревья — гигантская клумба рядом со степенными полями краснозерной пшеницы.

Вито остановился и огляделся кругом. Они добрались до небольшой полянки, где цветы светились настолько ярко и отличались таким разнообразием, что доктор Ливия наверняка бы осталась довольна. К тому же деревья здесь росли не слишком близко друг к другу, а подлесок не был похож на густые заросли. Если в лесу и было более подходящее место для ночлега, то искать его пришлось бы до самого рассвета.

Вито обратился к своему отцу:

— Что скажешь?

— Сойдет. — Дарио обернулся к Ялде. — Обещаю, древесников здесь не будет.

— А их и не боюсь, — сказала она.

Когда Дарио спустился, Ялда начала втягивать верхние половины длинных передних ног. Усталость не давала ей как следует сосредоточиться на форме своего тела, но, чтобы вернуться в первоначальную позу, ей просто нужно было подавить усилием воли ту осторожность, которую она намеренно поддерживала на протяжении всего пути — ведь расслабившись и приняв нормальную форму, она бы сбросила своего дедушку прямо на дорогу.

Когда Вито выложил на землю содержимое своих карманов и тоже принял двуногую форму, они с Ялдой выкопали ямки, в которых троим путникам предстояло провести ночь. Корни деревьев уходили глубоко под землю, и чтобы просунуть между ними руки, а затем приподнять целый слой почвы, Ялде приходилось раздваивать свои пальцы по три-четыре раза; впрочем, благодаря помощи отца, задача оказалась не слишком обременительной. Черви, которых она лишила крова, были упитаннее и злее привычных; когда Ялда поняла, что они не станут разбегаться от одного ее прикосновения, то стала разбрасывать их по всей поляне.

Когда три ямы были готовы, она уже едва ли не спала на ходу. Ковыляя к своей постели на коротких ногах — других конечностей у него в данный момент не было, — Дарио обернулся к Ялде.

— Спасибо, что помогла мне сюда добраться, Вита. Ты молодец.

Ялда не стала его поправлять; чем бы ни были заняты его мысли, комплимент в его устах прозвучал искренне. Обменявшись с ней взглядом, в котором Ялда прочла довольное согласие с мнением Дарио, Вито пожелал ей спокойной ночи.

Несмотря на усталость, Ялда какое-то время стояла рядом с дедушкой, разглядывая его спящую фигуру. Джусто утверждал, что видел, как по ночам от тела Дарио исходил желтый свет. Если они хотели оценить действенность лечения, назначенного доктором Ливией, разве им не следовало понаблюдать за проявлениями этого симптома — и прямо сейчас, и по возвращении домой? Заметив, что ее тело отбрасывает сразу несколько теней, Ялда надеялась увидеть, как Дарио будет выглядеть на их фоне — но увы, теням явно не хватало черноты, чтобы изобличить свет — если он вообще был, — исходящий от его кожи. Куда бы она ни встала, заслонить его сразу от всех цветков и понаблюдать за светимостью одного только его тела было невозможно.

Когда Ялда, наконец, отказалась от своей затеи и перебралась в постель, она, несмотря на разочарование, сосредоточилась на светлой стороне. Если свет, исходящий от кожи Дарио, был настолько слаб, что терялся на фоне лесного сияния, то оттенок, который он терял, находясь на ферме, теперь наверняка восполнялся быстрее, чем утекал наружу.

Зарывшись поглубже в прохладную землю и раздавив нескольких червяков, которым до этого удавалось избежать выселения из ее постели, Ялда сосредоточилась на фиолетовом свечении, исходившем от цветов позади нее. Она подумала о древеснике, который, разозлившись похлеще червей, незаметно перебирался с ветки на ветку. Но даже если он придет за ней ночью, она будет готова. И если древесник утащит мужчин — как более легкую добычу — она не пойдет по стопам Аматы, избравшей извилистый путь вины и искупления, и первым дело поутру просто разрежет тело зверя и выпустит их на свободу.

На радость Ялде лес в это время дня и в самом деле чем-то напоминал описание из рассказа Дарио: многие мелкие цветы, занимавшие подлесок, не утратили своего сияния, благодаря древесному шатру, который защищал их от солнечного света.

Правда, большая часть поляны была закрыта от Солнца не полностью. Фиолетовые цветы сжались, превратившись в морщинистые мешочки, и по переплетающимся лианам, которые раньше служили опорой для их распростертых лепестков, струился солнечный свет, покрывавший землю пестрым ковром ярких пятен.

После завтрака Ялда вырыла погребки для караваев, которые они принесли в лес, а Вито, позаимствовав часть листьев приземника, в которые был завернут хлеб, выстлал ямы изнутри. Ялда не верила, что местные черви живут по привычным законам, но отец убедил ее, что резкий запах лепестков отпугнет любого вредителя.

Когда дело было сделано, у Ялды не нашлось другого занятия, кроме как разглядывать лес. Для нее это было непривычно; ведь если бы она слонялась без дела на ферме, Вито быстро бы подыскал ей работу, а если бы делать все равно было нечего, то ее братья и сестры со свойственной им неуемной энергией непременно втянули бы ее в какую-нибудь игру.

В полдень Вито принес еще три каравая. Дарио, который приступил к еде, не покидая полузарытой в землю постели, довольно щебетал без всякого стеснения. Ялда стоя наблюдала за малейшими движениями окружавших ее ветвей, пытаясь разгадать их первоисточник. За это утро она научилась отличать колебания под действием ветра, который одновременно раскачивал несколько веток, от подрагивания одной-единственной ветки в тот момент, когда по ней пробегала маленькая ящерица. Иногда ей даже удавалось заметить, как поочередно отскакивали ветки, когда ящерица, оттолкнувшись от одной из них, приземлялась на другую.

— А чем питаются ящерицы? — спросила Ялда у Вито.

— Насекомыми, наверное, — ответил он. — Я точно не знаю.

Вторая часть его ответа заставила Ялду задуматься. Откуда такая неуверенность? Неужели в мире есть то, чего не знают взрослые? Дарио не стал высказывать своего мнения по поводу питания ящериц, и хотя он, наверное, был просто слишком занят, чтобы отвлекаться на ее вопрос, Ялда начала сомневаться, а не заблуждается ли она насчет чего-то важного. Она считала, что задача любого взрослого — обучать детей и отвечать на их вопросы до тех пор, пока дети — которые к тому моменту сами станут взрослыми — не овладеют всеми знаниями мира. Но если некоторые ответы не передавались из поколения в поколение, то откуда им вообще взяться?

Рассудив, что проверять объем знаний Дарио в его присутствии будет невежливо, Ялда решила потерпеть, пока он снова не уснет.

— Откуда ты знаешь про звезды? — спросила она у Вито. — И обо всем, что ты мне рассказал прошлой ночью? — Она ни разу не слышала, чтобы Дарио рассказывал о происхождении разноцветных следов.

— Этому я научился у твоей матери, — ответил Вито.

— О! — его слова изумили Ялду; неужели можно чему-то научиться у своего ровесника? — Но кто же тогда ее саму научил?

— У нее была подруга по имени Клара. — Вито говорил медленно, как будто разговор на эту тему давался ему особенно нелегко. — Клара ходила в школу. Обо всем, чему ее учили, она рассказывала твоей маме, а уже она объясняла это мне.

Ялда знала, что в поселке есть школа, но всегда считала, что ее целью было обучать людей разным необычным профессиям, а вовсе не отвечать на их вопросы о звездах.

— Я бы хотела с ней познакомиться, — сказала она.

— С Кларой?

— С моей мамой.

— С тем же успехом можно мечтать о полетах.

Ялда уже слышала это выражение, но только теперь вдруг поняла, что в качестве олицетворения недостижимой мечты оно звучит довольно странно.

— А если широко расставить руки — как крылья у зудней…

— Люди уже пытались так делать, — заверил ее Вито. — Мы слишком тяжелые и слишком слабые; летать нам просто не дано.

— О, — Ялда вернулась к вопросу о своей матери. — А чему еще она тебя научила?

Теперь Вито пришлось задуматься.

— Писать — самую малость. Правда, помню я, скорее всего, немного.

— Покажи мне! Пожалуйста! — Хотя Ялда точно не знала, для чего нужна письменность, она не могла устоять перед возможностью увидеть этот хитроумный фокус в исполнении своего отца.

Вито начал было возражать, но быстро сдался.

— Я попробую, — сказал он. — Но со мной тебе придется проявить терпение.

Какое-то время он молча и неподвижно стоял. Затем кожа на его груди начала подрагивать, как будто отгоняя насекомых, и Ялда заметила, как на ней начинают появляться странные рубцы изогнутой формы. Они, однако же, не оставались на одном месте, а волнами скользили по поверхности его тела. Ялда видела, как он изо всех сил старался удержать их на месте, но так и не добился цели.

Вито расслабился и разгладил свою кожу. Затем он попытался снова. На этот раз в центре его груди появился короткий рубец, форма которого, несмотря на легкую дрожь, оставалась более или менее постоянной. Затем прямо на глазах у Ялды линия свернулась в кольцо и стала похожей на грубый рисунок окружности.

— Солнце! — догадалась она.

— Так, посмотрим, получится ли у меня следующий. — От напряжения тимпан Вито туго натянулся: рубец на его груди начал растягиваться, видоизменяться и скручиваться, принимая форму пяти широких колец.

— Цветок!

— Еще один. — Цветок распался на две части, и очертания лепестков расплылись, но затем фрагменты соединились друг с другом, образовав новую фигуру, а края вновь заострились и приобрели четкость.

— Глаз!

— Ну все, хватит трех символов! — Плечи Вито осели.

— Научи и меня тоже! — стала упрашивать Ялда.

— Это непросто, — сказал Вито. — Нужно много практиковаться.

— Здесь все равно больше нечем заняться, — напомнила ему Ялда. Вместо этого она бы с удовольствием предпочла обследовать лес и погоняться за ящерицами, чтобы выяснить, чем именно они питаются, но бросать Дарио было нельзя.

— Думаю, один символ можно и попробовать, — неохотно согласился Вито.

Он поманил ее к себе, и Ялда встала на колени, чтобы быть ближе по росту к своему отцу. Заострив палец, он начал осторожно царапать кожу у нее на груди, оставаясь примерно в одной и той же точке. Вскоре его прикосновение стало раздражать ее не хуже любого насекомого.

Ялда заерзала; ее кожу охватила мелкая дрожь, но легче от этого не становилось. Зудня бы это спугнуло довольно быстро, но раздражающий палец ее отца был слишком тяжелым и не поддавался.

— Не шевели плечами! — строго сказал Вито. — Просто используй свою кожу. Ты делала это дюжины раз на дню, нужно только научиться более точному контролю.

— Я пока никаких фигур не вижу, — пожаловалась Ялда.

— Терпение! — ответил Вито. — Первым делом нужно заставить себя осознать то, что происходит под кожей. Потом ты сможешь переместить это движение в другое место.

Добиться этого было сложнее, чем изменить осанку, сложнее, чем придать новую форму своим рукам, и сложнее любого другого действия, которое Ялда когда-либо совершала при помощи собственного тела. Хотя большая часть трансформаций требовала определенных усилий, обычно Ялде было достаточно проявить немного настойчивости, и инстинкты сразу брали свое. В этот раз все было иначе: ее единственным инстинктивным желанием было перестать попусту тратить время на эти безрезультатные подрагивания и просто смахнуть досадную помеху с помощью рук.

Но она упорно стояла на своем. Ее мать научилась письму у своей подруги, а затем передала навык ее отцу. Возможно это или нет, но прямо сейчас именно материнский палец щекотал ей кожу, побуждая ее снова и снова стараться подчинить своей воле рой крошечных мышц, находящихся у нее под кожей.

Когда полянка погрузилась во мрак, и в хитросплетениях лиан у них над головой уже начали разворачиваться фиолетовые цветы, Ялда, наконец, сумела изобразить на коже собственный символ солнца. Когда она взглянула на свою грудь, темное кольцо сначала стало извиваться наподобие червяка, жующего свой хвост, а потом рассыпалось на части.

После всех своих стараний Вито выглядел еще более усталым, чем сама Ялда.

— Молодец, — похвалил он.

— А можно я Дарио покажу? — Вот он удивится, — подумала Ялда. Ни разу не была в школе, и уже умеет писать!

Вито сказал:

— Дедушка устал, давай не будем его тревожить.

Когда Ялда проснулась, на мгновение ее сбило с толку яркое свечение на лесной поляне. Утро еще не наступило; ее сон был прерван мучительными стонами Дарио.

Она повернулась к нему, а затем поднялась на ноги, чтобы получше рассмотреть. Сначала ей показалось, что по лесу пронесся сильный ветер, который сорвал с деревьев лепестки и засыпал ими Дарио, пока тот спал. Но потом она поняла, что светящиеся желтые лоскутки проступили прямо на его коже.

Ялда склонилась у постели Дарио; он метался из стороны в сторону, хотя его глаза были по-прежнему закрыты. Она чувствовала, как вокруг него кружатся зудни; Ялда попыталась их отогнать, но они были настойчивы.

Она позвала Вито:

— Папа! На помощь!

Когда Вито зашевелился, сонная пелена спала с глаз Ялды, и она смогла отчетливо разглядеть облако зудней. Насекомые, которые садились на тело Дарио, казались совершенно обычными, но те, кто, укусив его, поднимались обратно в лес, уносили с собой частичку того же странного желтого света. Ничего подобного Ялда еще не видела; питаясь цветами, насекомые не перенимали их свет.

Подняв глаза, она увидела, что Вито стоит с противоположной стороны постели.

— Ему больно, — сказала она. — Мне кажется, ему мешают насекомые. — Она расставила ладони шире и стала энергичнее махать руками, надеясь, что отец ей поможет.

— Жар! — измученно протестовал Дарио. — Вот что испытывают во время родов? Таково мое наказание? — Его глаза оставались полностью закрытыми. Ялда сомневалась, что он осознает, где именно находится и кто сейчас рядом с ним.

Вито ничего не сказал, а просто встал на колени и тоже начал давить насекомых. Ялда пристально разглядывала Дарио в надежде заметить какой-нибудь признак, свидетельствующий о том, что их усилия хотя бы немного облегчали его боль. Вспыхнуло новое пятно — мерцающая желтая клякса, которая словно сочилась из ранки на его коже. Оно разрасталось с пугающей скоростью, как будто состояло из какой-то невообразимо мягкой смолы. Если не считать тончайшей пыли, то такое текучее движение Ялда видела впервые — но несмотря на ровный ветерок, обдувавший полянку, это вещество не рассеивалось, как пыль.

— Что это такое? — спросила она у Вито.

— Не знаю. Что-то вроде… жидкости.

В последнем слове Вито послышалась какая-то тревога, но прежде, чем Ялда успела спросить, что он имел в виду, вся поляна начала светиться ярче, чем днем. Ялда инстинктивно закрыла глаза; когда она снова их открыла, свет исчез, но вокруг стало темнее, как будто перед этим она пристально смотрела на Солнце.

— Нам надо уходить, — неожиданно заявил Вито.

— Что?

— Твой дедушка умирает. Мы ему уже не поможем.

Ялда была потрясена.

— Но мы не можем его здесь бросить!

Вито сказал:

— Послушай меня: мы не сможем ему помочь, а оставаться рядом с ним опасно.

По виду Дарио нельзя было сказать, смог ли страшный приговор, который вынес ему сын, пробиться к нему сквозь чащу боли и смятения. Когда Ялда поднялась на ноги, заставив себя подчиниться словам Вито, но так и не убедив себя в его правоте, светящаяся точка, парившая в отдалении впереди нее, взорвалась в болезненной, ослепительно яркой вспышке. Прикрыв переднюю пару глаз рукой, она подумала: это был зудень. Зудни, укусившие Дарио и укравшие его свет, сгорали, оставляя после себя вспышки ярче самого Солнца.

Наполовину ослепшая, Ялда кое-как обогнула постель Дарио и подошла к отцу.

— Мы уходим из леса?

— Да.

— Мне захватить еду?

— На это нет времени.

Вито наклонился и что-то прошептал своему отцу; затем он встал и первым направился к краю полянки. Ялда украдкой взглянула на Дарио, а потом бросилась бежать со всех ног. Она не смирится с тем, что его судьба предрешена; не станет прощаться.

— Закрой задние глаза, — строго сказал Вито. — Держись рядом со мной и смотри только вперед.

Ялда сделала, как он велел. Со стороны поляны до них донеслась третья вспышка — теперь она была позади Ялды, но глаза слепил даже свет, который отражался от ветвей впереди нее. Перед глазами маячили темные следы — призрачный лес, который накладывался на настоящий, сбивая ее с толку.

— Я не понимаю! — воскликнула она. — Я думала, что от света ему станет лучше!

Если бы она заставила своего отца вспомнить слова доктора Ливии и связать их с увиденным, то он, возможно, переменил бы свое мнение и вернулся.

— Мы пытались, — с горечью произнес Вито. — Но некоторые болезни вылечить просто невозможно.

В раздражении Ялда пробивалась сквозь ветки, больше полагаясь на осязание, чем на зрение; хотя она почти не замечала непрерывных вспышек, остаточные образы продолжали накапливаться вплоть до того, что она уже не была уверена, какие из препятствий, выраставших у нее на пути, были настоящими. Грубоватая привязанность Дарио к своей внучке осталась при нем даже на пике его болезни. Как же она могла его бросить?

Они выбрались из леса и направились в сторону дороги. Может быть, зудни, наоборот, помогали Дарио, высасывая из его тела яд? Умирали вместо него. Если бы они остановились на ночлег, Ялда могла бы тайком сбегать обратно в лес, пока Вито спал. И если бы, благодаря самопожертвованию зудней, Дарио исцелился и выжил, она могла бы отнести его к сыну.

Земля перед ними загорелась невыносимо ярким светом, а затем ее сбил с ног порыв ветра. Она пыталась кричать, но ее тимпан застыл, лишив ее возможности слышать и говорить. Ялда ползла по траве, от которой, как ей казалось, осталась только мертвая шелуха, хотя она и не могла сказать наверняка, произошло ли это превращение на самом деле, или же взрыв просто опустошил ее зрение. Она боялась поднять глаза, чтобы найти Вито, и, уверенная, что он должен быть где-то рядом, стала шарить руками вокруг себя. Потом она почувствовала его прикосновение, и они крепко обняли друг друга.

Они оставались на этом же месте, свернувшись калачиком прямо на земле. Даже в объятиях своего отца Ялда не могла почувствовать себя в безопасности, но это было лучшее, на что она могла рассчитывать.

Ялду разбудили звуки насекомых и свет утренней зари. Вито уже не спал и сидел рядом с ней на корточках; он продолжал молчать даже после того, как Ялда поднялась, чтобы осмотреть последствия взрыва.

Лес по-прежнему стоял, но вблизи них заметно поредел и был исковеркан, будто какой-то великан ударил по нему кулаком. Часть нижних веток погибла. Двигаясь, Ялда почувствовала, что ее кожа стала более уязвимой.

— Его больше нет, — сказала она. Дарио не мог выжить в центре такого взрыва — тем более если сам был его причиной.

— Да. — Вито поднялся на ноги и обнял ее одной рукой, чтобы утешить. — Жаль, что его больше нет с нами, но не забывай — он прожил долгую жизнь. Большинство мужчин уходят в землю и гниют в ней, как солома. И лишь немногие отдают себя свету.

— А это хорошо? — Ялда видела, какие мучения он испытывал в самом конце, но сравнить эту боль ей было не с чем.

— Хорошо, что мы успели вовремя убежать, — сказал Вито, избегая ее вопроса. — Он не стал бы счастливее, забрав нас с собой.

— Да. — Ялда чувствовала, как все ее тело дрожит и стонет от горя. Вито держал ее до тех пор, пока она не успокоилась.

— Нам пора идти, — осторожно предложил он. — Будет лучше, если мы доберемся до фермы засветло.

Ялда оглянулась на опустошенный край леса.

— А что случится со мной, — спросила она, — когда я состарюсь?

— А ну цыц, — сказал Вито. — Это удел мужчин. Ни одна из моих дочерей не умрет.