Завещание вурдалака

Тяжелая дверь купе, лязгнув, отъехала в сторону.

— Вставайте, молодой человек! — Проводница энергично потрясла Павла за плечо. — Через полчаса — Глинск!

Сон как рукой сняло. Павел резко сел на верхней полке. Внизу недовольно заворочался мужик в тренировочных штанах. Одеялом была прикрыта только его голова, все же остальное, включая не совсем свежие носки, выставлено на всеобщее обозрение.

Павел осторожно, стараясь не задеть стаканы с недопитым чаем и пустые бутылки из-под пива, поставил ногу на столик и спрыгнул на пол. При тусклом свете крохотной лампочки в изголовье узкого ложа вытащил из бокового кармана рюкзака тюбик пасты и зубную щетку. Надо умыться.

Пять утра…

Тяжелая дверь купе еще раз отъехала в сторону, и Павел вышел в коридор. Здесь воздух был несравнимо свежее. Он бросил взгляд в окно. За грязным стеклом с несвежими занавесочками занимался серый рассвет.

— Похоже, будет дождь, — пробормотал Павел, сонно потирая ладонью колючую щеку. Черт! Бритву забыл. Он снова нырнул в душное купе, нашарил в рюкзаке бритву и, пошатываясь от толчков, двинулся в конец вагона.

Туалет окончательно нагнал на него тоску. Поезд только в полночь отошел от московского вокзала, так что было совершенно непонятно, как за такое короткое время это помещение успели столь основательно загадить. Аккуратист, Павел привык к чистеньким и удобным английским вагонам и сейчас страдал оттого, что из железного крана шел только кипяток, бумаги не было и в помине, а на полу стояли лужи. Нет, бриться здесь невозможно. Пожужжав электрической щеткой и наскоро прополоскав рот, он выскочил в коридор.

Поезд уже тормозил. Стащив с верхней полки рюкзак, Павел окинул прощальным взором свое ночное прибежище. Кажется, ничего не забыл. Под храп оставшихся досыпать соседей он задвинул громыхнувшую на прощание дверь и устремился в тамбур.

Вагон, выпустив из сизого прокуренного тамбура на влажный утренний перрон города Глинска одинокого пассажира, плавно поплыл дальше, в серые промозглые сумерки. Собственно, перрона тут не было, и Павлу пришлось спрыгивать с высокой подножки прямо на землю. Богом забытый городишко, затерянный среди многих других таких же. Пять часов к югу от Москвы, стоянка три минуты. Павел огляделся. Вокруг никого. Город Зеро. Сюда никто не приезжает, отсюда невозможно выбраться — совсем как в одном из тех фильмов, что в числе других рекомендовали ему посмотреть аборигены, чтобы он проникся историей и менталитетом соотечественников.

Павел встряхнул головой и решительно двинулся по направлению к зданию вокзала. Итак, заказать гостиницу, арендовать автомобиль и — в справочное бюро. Фамилию бабки он помнит, там должны поднять архивы, найти адрес, а уж дальше он сам разберется. Не впервой. Он на своем веку с такими гениями частного сыска работал — найдет иголку в стоге сена, способы известны.

А найти же ему необходимо сведения о своей бабке Анне Антиповне Карасевой, почившей двадцать пять лет назад в этом городе. Для того и прибыл в Глинск Павел Ткачев (он же Пол Тэйлор, англичанин по воспитанию и убеждениям).

Первой неожиданностью для него оказалось то, что в этот предрассветный час не только справочное бюро, но и вообще ничто здесь не работало. Ни гостиницу заказать, ни машину взять напрокат, ни газету в киоске купить. Даже касса закрыта. И в зале ожидания ни души. Ткачев бросил взгляд на часы.

Пять тридцать. Похоже, придется ждать начала рабочего дня. Если по субботам у них тут вообще рабочий день. А если нет?

Пожалуй, лучшим выходом из положения сейчас могло быть только ожидание. Ночной пассажир примостился на краешке неустойчивого пластикового кресла возле пыльной пальмы и приготовился коротать время до восьми.

Часы тянулись медленно. Павел вздремнул, как это могут делать люди его профессии, — не обязательно лежа и не обязательно с закрытыми глазами.

В восемь, конечно же, никакая справочная не открылась, зато в начале девятого за окошечком кассы Ткачеву почудилось неясное движение. Он не ошибся. Приветливая кассирша, тетка лет эдак за шестьдесят, охотно поведала ему, что ни о каком таком прокате машин у них в городе никто никогда не слышал, но на площади перед вокзалом полным-полно таксистов, и люди знающие до гостиницы больше полтинника не платят, хотя мастера частного извоза могут заломить и втрое, и вчетверо больше. Гостиниц в Глинске две: одна средненькая, а вторая еще более средненькая. Мест в обеих полно, так что московский гость не прогадает, если отправится в первую, «Турист» называется. Там в администрации Раиса Юрьевна, она и люкс подберет, и с питанием нормальным помочь сможет.

Поблагодарив словоохотливую кассиршу, Павел легко вскинул рюкзак на плечо и пошел к выходу вдоль стены, выкрашенной унылой зеленоватой краской. Оказавшись на привокзальной площади, он огляделся. Киоски «Союзпечать», «Мороженое», «Проездные билеты». Желтая бочка на колесах с надписью «Квас». Несколько бабок уже пристраиваются на тротуаре торговать — кто зеленью, кто солеными огурцами. Ага, вот и стоянка такси.

Увидев, что через площадь в его направлении идет высокий темноволосый молодой человек с рюкзаком — стало быть, приезжий, — таксист в клетчатой рубашке вылез из машины и вразвалочку двинулся навстречу Ткачеву.

— В город поедем? — вкрадчиво осведомился представитель транспортной службы. — До гостиницы? Договоримся, молодой человек!

Павел оглядел таксиста. Неопределенного возраста и неопределенной внешности. Глаза скрыты темными очками.

— Гостиница «Турист», — как можно небрежнее процедил Павел.

— Полтораста, — живо отреагировал таксист.

Павел пожал плечами и попытался обогнуть своего собеседника, всем своим видом демонстрируя, что таксистов в Глинске много, а турист всего один. Стало быть, на предложенные условия соглашаться не обязан.

— Сто двадцать, молодой человек, — сбавил цену таксист, в свою очередь оглядывая с ног до головы потенциального пассажира, желая, видимо, составить представление о его платежеспособности по качеству одежды и обуви. Не дождется — Павел весь свой прикид, как здесь говорят, приобрел в Москве, и отнюдь не в центральных магазинах. Так, на всякий случай, чтобы не выделяться.

— Сто, последняя цена, только для вас. — Таксист пошел за Павлом, стараясь не замечать того, что от второй машины уже отделился его конкурент и сейчас, очевидно, тоже вступит в торги. — Ну а сколько вы хотите, молодой человек?

— Полтинник, — бросил Павел и перевел взгляд на подходящего к ним второго таксиста.

— Вы меня грабите, молодой человек, — возмутился первый. — За такие деньги сейчас и прыщ не вскочит. Вы из Москвы?

Павел оставил вопрос без ответа. Из Москвы, из нее, родимой, а до того — из самой английской столицы. Но это не является достаточным основанием, чтобы драть с него втридорога. Не на лоха напади.

Вот именно — не на лоха.

Павел был очень доволен своими лингвистическими способностями. Молодец. Быстро схватывает современные языковые веяния.

— Ладно, садитесь, — сдался таксист. — В «Турист», говорите?

Павел бросил рюкзак на заднее сиденье, сам устроился рядом, чтобы избежать ненужных разговоров с водителем. Почему в этой стране считается особо почетным садиться возле шофера? Ведь гораздо безопаснее ехать сзади! Во всем мире так поступают, только здесь — особый русский путь…

Спустя десять минут такси затормозило возле гостиницы «Турист». Заурядное бетонное здание, серое, унылое. У входа — круглая клумба с парой чахлых цветочков. Над дверью в алюминиевом профиле — выложенная мозаикой картинка: то ли космонавты, то ли чемпионы Олимпийских игр. Не иначе уроженцы города Глинска.

Сунув таксисту новенький полтинник и не вняв его исполненному досады взгляду и многозначительному канюченью вроде «надо бы добавить, командир», Павел легко взбежал по ступенькам.

В просторном вестибюле гостиницы Ткачева встретила не лишенная очарования толстушка администраторша лет сорока с хвостиком. Кругленькая, маленькая, вся какая-то ладная и обтекаемая, облаченная в форменное платье, она поливала из лейки цветы, выставленные в холле.

— Простите, это вы Раиса Юрьевна? — осведомился Павел, посылая администраторше обаятельную улыбку — из тех фирменных, «тэилоровских», что он освоил, сотрудничая с английской полицией.

— Я, молодой человек, — повернулась к нему администраторша. — Устроиться хотите? Это всегда пожалуйста.

Она проплыла к своей стойке, вытащила какой-то формулярчик, попросила у Павла паспорт и аккуратным крупным почерком заполнила все графы.

— Здесь, внизу, распишитесь, пожалуйста, — закончила Раиса Юрьевна. — Надолго к нам?

— Как получится, — пожал плечами Павел. — Хочу управиться побыстрее. Мне бы родственницу в Глинске разыскать. Не подскажете, как это делается?

— Очень просто, — отозвалась Раиса Юрьевна. — Ваша родственница… она жива еще?

— Нет, — ответил Павел. — Бабушка умерла двадцать пять лет назад. Жила здесь, в Глинске. Я и сам бывал у нее ребенком. Мне хотелось узнать поподробнее, что да как…

— Понятно, понятно, — закивала Раиса Юрьевна. — Тогда надо в городской архив, к Людочке. Вам повезло, они сегодня работают, правда, только до часу дня. Ну, ничего, успеете. Сейчас идите устраивайтесь, потом позавтракаете и можете ехать.

— Да, Раиса Юрьевна… — спохватился Ткачев. — Мне говорили, что вы можете посоветовать, где поблизости лучше перекусить. А то как-то, сами понимаете, отравиться в городе детства — это пошло…

— Это вы правильно заметили, — согласилась Раиса Юрьевна. — Что ж, гость дорогой, придется вас взять под свою опеку. Вкусно кормят на Кленовой, это пару кварталов отсюда. Кстати, оттуда до архива — десять минут пешком. Для вас, москвичей, чай, не расстояние, а?…

Конечно, не расстояние, думал Павел, вставляя ключ в замочную скважину отведенного ему люкса. Ключ несколько раз провернулся, однако долгожданного щелчка не последовало. Павел попробовал еще раз — с тем же успехом. Проверил бирку. Все правильно, номер совпадает с тем, что красуется на обшарпанной деревянной двери. Однако замок не желал открываться. Черт! Как же это раздражает — бесхозяйственность, неустроенность, бестолковость… Ну что ему теперь, отмычки доставать? Можно, конечно, попробовать. И не такие сейфы взламывать приходилось.

Павел брезгливо вынул бесполезный ключ, вытащил из внутреннего кармана связку длинных металлических крючков и принялся, поглядывая на замочную скважину, подбирать приблизительно подходящий по размеру. При этом он случайно прислонился плечом к двери, справедливо полагая, что та является достаточно надежной опорой.

К его удивлению, тут же раздался странный шелест, потом хруст, а в следующую секунду дверь вместе с частью косяка подалась внутрь. Павел едва успел отступить, чтобы принять устойчивое положение. Номер открылся сам собой, без ключа и отмычек… Чудеса! Достаточно просто надавить плечом — и вход свободен.

Павел даже крякнул от изумления. И вошел в апартаменты.

Люкс по-глински оказался двухкомнатным номером, ремонт в котором производился, очевидно, еще при советской власти. Краска на стенах местами облупилась. Плинтусы давно стали гнездилищем тараканов, вон они повысовывали свои длинные рыжие усы! Обтерханные тумбочки, стенной шкаф. Дверца шкафа держится на одной петле… Зато в первой, проходной, комнате сверкает холеными полированными боками и безбожно тарахтит холодильник. Тут же красуется цветной телевизор. Действительно «люкс», не поспоришь.

Наспех покидав вещи в шкаф, умывшись и почистив зубы, Ткачев вытащил бритву и окончательно принял товарный вид. Ну вот, теперь фирменная улыбка будет работать безотказно.

В этот момент мобильник призывно звякнул. Ага, SMS-ка пришла. Ну-ка поглядим, кому в субботу с утра пораньше понадобился Павел Ткачев. Валентине? А может, Жене?

В следующий момент он даже сплюнул с досады, прочитав на дисплее:

«Куда ты провалился, Пол? Немедленно выйти на связь!»

И подпись внизу: «Дэвид Мак-Кормик».

Все ясно. Понадобился не Павел Ткачев, а Пол Тэйлор. Его разыскивает шеф, руководитель лаборатории паранормальных явлений. И неудивительно: краткий отпуск, взятый Полом на то, чтобы съездить в Россию, давным-давно подошел к концу. Обычно они с Мак-Кормиком не общались по мобильному, сотовые телефоны легко прослушиваются. Для связи существовал другой канал, но во время отпуска Пол Тэйлор имел право его перекрывать. Он так и поступил, приехав в Россию. И вот на тебе…

В России Пол оказался после того, как узнал, что на самом деле он родился в Москве и что звали его тогда вовсе не Пол Тэйлор, а Паша Ткачев. Родители его погибли, и некоторое время мальчика опекала бабушка по материнской линии, Анна Антиповна Карасева. Однако потом при каких-то загадочных обстоятельствах (которые теперь Павел как раз и намеревался расследовать) она отдала ребенка супругам Тэилор.

Пашу увезли в Англию, дали новое имя. Довольно скоро у мальчика обнаружились удивительные способности. Приемный отец использовал свои связи и сумел дать ему хороший старт. Пол изучал оккультные науки и постигал законы параллельных миров. Его биография была бурной. За плечами — борьба с потусторонними силами, работа в лаборатории под началом профессора Мак-Кормика, сотрудничество с полицией, вступление в Орден Иерархии, путешествие в Японию, где его наставником в боевых искусствах стал великий учитель Акира Моримото. И, в общем, Пол был вполне доволен и счастлив, пока… Пока не наткнулся на письмо, которое перевернуло все в его сознании с ног на голову.

Приемный отец открыл Полу тайну его рождения. Эх, зря ты это, папа, сделал… Хотел, конечно, как лучше, но в результате невольно заставил своего обожаемого сына испытывать ненужные страдания. Ой ли, такие уж ненужные? Сейчас Павел не решился бы с наскока отвечать на этот вопрос. Но это сейчас. А тогда он мучился страшно, несколько месяцев ходил как в воду опущенный, пытаясь уяснить, кто он на самом деле: Пол Тэйлор или все же Павел Ткачев.

В итоге он решил: «Я вырос здесь, в Англии. Эта страна дала мне все, в том числе и родителей, пусть приемных. Тут мой дом и моя работа. Меня зовут Пол Тэйлор, и это окончательно и бесповоротно».

Россию после этого Пол буквально возненавидел: она дважды отняла у него родителей — тогда, много лет назад, и теперь, когда он узнал, что Тэйлоры ему не родные. «Ничто не сможет заставить меня поехать туда», — думал Пол.

Но все оказалось не так просто. Внутренняя борьба с самим собой не прошла для него бесследно. Миссия в Мексике провалилась, Пол потерял возлюбленную — прекрасную, неистовую Люсию Санчес, и чуть не лишился верного друга Анджея Крашевского.

Пол погрузился в черную бездну депрессии и был вынужден обратиться к помощи психоаналитика. Старик Родригес, со свойственной ему нелюбовью к обходным маневрам, прямо посоветовал ему отправиться в «логово медведя», то есть вернуться в Россию и на месте разобраться с тем «раздвоением личности», которое не дает Полу спокойно жить. Похоже, другого пути и впрямь не было…

Эх, застрял ты, Паша, в России. Скоро в тебе от Пола и не останется ничего… Что за глупости! Ему, конечно, до смерти хотелось как можно скорее покончить с этим затянувшимся приключением и вернуться под крыло Мак-Кормика. Однако он не может вернуться, не прояснив всего, что его интересует. Но вот беда! Ему не хватило времени!

Парадокс. Секретный агент, рыцарь Ордена Иерархии, человек, который живет не по часам, а по секундам и привык четко планировать свое время, не смог уложиться в срок! Такого с Полом прежде не случалось. Впрочем, были и объективные причины его задержки — те невероятные события, которые произошли с ним в Москве…

После них ему тем более хотелось восстановить бабкину биографию. Даже не хотелось, а требовалось — в целях излечения от синдрома раздвоения личности. Так что ближайшие выходные Пол, он же Павел, планировал посвятить Анне Антиповне Карасевой. Покончить с этим — и баста! Можно будет с чистой совестью лететь в Лондон, заниматься серьезными делами.

Павел еще раз пробежал глазами послание Мак-Кормика. Пожалуй, лучше не отвечать ему прямо сейчас. Дэвид искренне не понимает, что такое нарушить срок. Он начнет требовать, наседать… Эх, ему бы пару недель поработать здесь, сразу бы выучился свои сроки множить на два. А то и на четыре. И не приставать с нелепыми придирками. Хотя, с другой стороны, как объяснишь, что здесь поезда опаздывают, учреждения не работают, а люди на встречи приходят на два часа позже… Но ведь приходят же!

Павел сунул мобильник в карман и решил наслаждаться жизнью по-глински. А для этого было необходимо сначала перекусить.

Завтрак на Кленовой в кафе с тривиальным названием «Встреча» действительно, как и уверяла сладенькая Раиса Юрьевна, оказался отличным. Павел отведал великолепной яичницы с беконом и запил зеленый витаминный салат стаканом свежевыжатого сока, после чего расплатился и двинулся по адресу, написанному ему на бумажке предусмотрительной администраторшей. В городской архив. К Людочке.

Людочка, молоденькая шатенка, что называется, в теле, отнеслась к просьбе Ткачева с пониманием. Двадцать пять лет, что он не был в Глинске, — срок немалый, но для Людочки это не составляло проблемы.

— Как фамилия бабушки вашей? — поинтересовалась она.

— Карасева. Анна Антиповна Карасева.

Лицо Людочки, мягкое, улыбчивое, на мгновение вытянулось. Будто бы Павел сказал ей что-то неприличное. Ну конечно, сейчас начнет себе цену набивать. Ткачев машинально нашарил в кармане купюру. Однако дополнительной мзды не потребовалось.

— Вы ничего не путаете? — недоверчиво спросила она.

— Почему я должен что-то путать?

— Да нет, не должны, конечно. Просто Карасева — личность у нас в Глинске была очень известная. Сейчас принесу ее данные.

Людочка удалилась, оставив Павла недоумевать. Сам он бабушку совершенно не помнил: та умерла, когда ему было неполных пять лет. Павел прожил в Глинске несколько месяцев после того, как его родители погибли. Джон Тэйлор, приемный отец, упоминал о колдовских талантах Анны Антиповны. Получается, не он один об этом знал, раз бабка была в родном городе персоной знаменитой? Интересно, интересно…

— Вот, смотрите, — из-за двери вновь появилась Людочка. В руках у нее была обтрепанная по краям карточка. — Анна Антиповна Карасева. Проживала по адресу: Путейская, 7. Скончалась в 1978 г. Не знаю, стоит ли еще этот дом…

— Простите, вы сказали, что она была в городе известной личностью, — напомнил Павел. — Нельзя ли поподробнее?

— Да нечего мне особенно рассказывать… Не тот возраст, — кокетливо улыбнулась Людочка, накручивая на указательный пальчик каштановый локон. — Вот старики многое могли бы поведать о Карасевой. Я знаю только, что способности у вашей бабушки были необыкновенные. В частности, городское руководство регулярно обращалось к ней за врачебной помощью, когда доктора в больницах уже отказывались, болезнь неизлечимую диагностировали. Честно говоря, тут, в архиве, у нас данных маловато на эту тему.

— А где можно было бы информацию почерпнуть?

— У тех, кто Карасеву лично знал. Я понимаю, сейчас таких уже немного осталось, как-никак столько лет прошло… — вздохнула Людочка и непринужденно сложила полные руки на груди, так что в глубоком вырезе розовой кофточки недвусмысленно обозначилась соблазнительная ложбинка. — Но вы все же попытайтесь. Съездите на Путейскую, соседей поспрашивайте. А кроме того, попробуйте в городскую библиотеку сходить. Большинство материалов тех лет — я имею в виду личные дела — сейчас там. У нас, видите ли, условия хранения просто ужасные. Сырость, плесень, ценные документы теряем. Так что временно перевели основные фонды в центр. На Карасеву там приличное досье имеется.

— Не посоветуете, к кому там обратиться? — спросил Павел, разглядывая отороченный кружевной тесемкой вырез розовой кофточки.

— Ну почему не посоветую? — не задумываясь, ответила Людочка, поводя плечами. — У меня подружка там работает. Катя Сельцова. Только к ней уж, наверное, в понедельник только попадете. Завтра она выходная.

Павел вышел из архива, ругаясь про себя. Понедельник! Только этого не хватало! Целых два пустых дня в этой Богом забытой дыре! А он-то рассчитывал разделаться с бабкиными делами за сегодня! Что скажет Мак-Кормик, если он еще два дня не выйдет на связь? Ничего не скажет, а просто съест его, Павла, с кашей. И правильно сделает.

Как ему надоело это бесконечное увиливание от своих обязанностей… Словно школьник, выдумывающий невероятные причины, лишь бы не ходить на уроки, Павел принялся лихорадочно сочинять, что сможет послужить достаточным оправданием его затянувшегося пребывания в Глинске. На ум как-то ничего подходящего не пришло, и Павел с досады стукнул кулаком о собственную ладонь.

Неприятное ощущение вернуло его к реальности. Ну что он, в конце концов, так разволновался? Подумаешь — одним делом больше, одним меньше! Найдет Мак-Кормик ему замену. Немножко пошумит и найдет. Имеет он, Павел Ткачев, право хоть раз в жизни побыть наедине с самим собой, разобраться в собственных проблемах?

Мысли такого рода были для него новыми. Однако, поразмыслив, Павел решил не паниковать. В понедельник так в понедельник. И гори все ясным огнем.

Утренняя хмарь окончательно развеялась, и небольшая площадь перед городским архивом была залита солнечным светом. Павел перевел дух, осмотрелся по сторонам и подумал, что на самом деле в Глинске не так уж плохо. Городок не лишен своеобразного провинциального очарования. Хлопья тополиного пуха скатывались в невесомые белесоватые шары, переносимые ветром с места на место, и оседали в придорожных канавах. Вокруг лепились уютные дворики, за заборами которых подставляли солнцу ветви яблони и вишни. Очевидно, в таком же доме с садом жила когда-то его бабка. Ну и он сам, Пашка Ткачев, разумеется.

Сунув водителю дежурный полтинник, Павел вылез на узенькой улочке под названием Путейская. Даже не заасфальтирована. Колдобина на колдобине. Куры и гуси бродят по траве. К покосившейся жерди привязана пронзительно блеющая коза. Тоска…

А ведь, наверное, в детстве ему здесь нравилось. И неторопливая скотина, и величавая домашняя птица. Павел зажмурился. Сквозь туманную пелену лет в сознании ярким пятном всплыла огромная пестрая корова, что шествовала вдоль забора. Ткачев вспомнил, что бабка держала кроликов, которые периодически плодились, и ему давали подержать в ладошках крохотных крольчат с длинными ушками и нежным пухом на брюшке. А крольчиха, гигантская, страшная, недобро косилась на маленького Пашу, и тот боялся, что она укусит его. Да, все было именно так. Только раньше ему казалось, что все это происходило в Корнуэлле, там, где жили Тэилоры…

Путейская, три… пять… Так, а где же седьмой дом?

— Простите, не подскажете, — обратился Павел к старичку лет за восемьдесят, в задумчивости застывшему посреди проезжей части. — Я ищу дом номер семь. Где это?

Старичок с готовностью обернулся. Одет он был в пятнистые солдатские штаны, из-под которых высовывались стоптанные китайские кроссовки, телогрейку, открывавшую взорам не первой свежести майку с надписью русскими буквами «Адидас». На голове у старика красовалась бейсболка, лихо повернутая козырьком назад, точно у какого-нибудь американского тинейджера.

— Здорово, братан! — залихватски хлопнул Павла по плечу дедок. — Седьмой дом давно срыли. Еще в семьдесят восьмом.

— Понятно. А вы давно живете на Путейской?

— С после войны здесь, мил чел. Всех на улице знаю. Евсей Ильич меня зовут.

— Очень приятно, Евсей Ильич. А не помните вы такую Анну Карасеву?

— Нюрку-то? — оживился старик и в воодушевлении даже притопнул кроссовкой по пыльной мостовой. — Ну как же не помню! Нюрку у нас все знали, ясный перец. Да что у нас — весь город ее почитал. У Нюрки дома проходной двор был. Не в том смысле, что ты подумал, — предостерегающе поднял руку дед. — Нюрку люди уважали, попасть к ней стремились. На прием.

— А зачем к ней стремились попасть, Евсей Ильич?

Старичок помедлил, подозрительно покосился на Павла, пожевал губами. Ткачев внутренне порадовался. Нет, не перевелись еще на Руси ее радетели и защитники. Не пройдет по этой земле незамеченным окаянный супостат…

— А ты, братан, с какой, прости, целью интересуешься? — медленно сплюнув сквозь зубы, словно герой телевизионного боевика, спросил его Евсей Ильич.

— Простите, я не представился, — широко, по-тэйлоровски, улыбнулся он. — Павел Ткачев. Я внук Карасевой. Жил здесь в детстве.

Старик изменился в лице. Выражение настороженности уступило место вначале крайнему удивлению, потом едва ли не умилению.

— Так ты… Пашка?

— Да, Пашка. Неужели и меня помните?

— А то! Слушай, братила… Ну и дела… Надо же, Пашка вернулся… Мы уж и не чаяли, после…

Евсей Ильич осекся на полуслове и снова оценивающе прищурился:

— Так ведь Пашку вроде того… За границу увезли. Англичане или американцы… Нюрка, правда, не говорила, куда внука дела, но слухи ходили.

— Все верно. Я жил в Лондоне некоторое время. Потом вернулся, — объяснил Павел, не уточняя, когда именно это произошло. Пусть дед думает, что давно — знание языка у Ткачева приличное, за своего сойдет. Кроме того, не совсем законно приобретенный российский паспорт, который Павел предъявлял в гостинице вместо своего, настоящего, иностранного, лежал у него в боковом кармане.

— На историческую родину, значит, потянуло… — сочувственно закивал дедок. — Понятно. Бабка, выходит, не зря тебя спасала.

— Спасала? От кого?

— Была причина…

Евсей Ильич надвинул бейсболку пониже на лоб, снова задумался, прикрыв глаза, словно прикидывая, стоит ли рассказывать приезжему всю правду о Нюрке Карасевой или пока повременить.

— Папироску не хотите, дядя Евсей? — неожиданно доверительным тоном предложил Ткачев, вытаскивая из кармана рубашки непочатую пачку «Мальборо». Сам он не курил, но таскал с собой сигареты для таких вот случаев, когда надо разговорить свидетеля. А что? Конечно, свидетеля. Старик же был свидетелем того, что происходило с Карасевой. Значит, пусть дает показания.

— И-эх, Пашка, помнишь ты мою слабость! — расцвел старик и ловким движением, неожиданным в человеке столь почтенного возраста, вытянул из пачки сигарету. — Может, и прозвище мое помнишь?

— Запамятовал что-то, дядя Евсей… — вздохнул Павел.

— Никсон, — важно произнес старик, точно представляясь послу какой-нибудь второразрядной страны, прибывшему к сильным мира сего выпрашивать кредиты.

— Это какой Никсон? Американский президент, что ли?

— Он самый. За ум меня так прозвали, ну и за… хе-хе… непримиримость характера… Особливо по отношению к бабьему племени.

Павел услужливо щелкнул перед Ильичом-Никсоном зажигалкой с профилем скандально известного лидера тоталитарных демократов Мажордомского. Увидев, что дед проводил зажигалку заинтересованным взглядом, протянул ему вещицу.

— Презент, — объяснил Павел. — Не 6yду врать, что сам Мажордомскии мне ее вручил, но вот что один из его заместителей — точно.

— Гм, — хмыкнул дед. — Выходит, ты, Пашка, с большими людьми накоротке… Ладно! Раз приехал, должен все узнать про бабку. — Ильич сунул зажигалку в карман и погрузился в воспоминания. — Нюрка, Нюрка! Как живая, перед глазами стоит! До самой смерти красавицей была, мужики на нее заглядывались! А знаешь, Пашка, почему? Ведьма наша Нюрка была!

«Так, похоже, сейчас что-нибудь загнет, — подумал Павел. — Главное, чтобы от темы не отклонялся и про леших с домовыми не начал байки травить».

Надо сказать, что ко всем этим фольклорным побасенкам про нечистую силу и злых духов Павел относился несколько снисходительно. «Дела давно минувших дней, преданья старины глубокой» — так, кажется, когда-то написало их русское «всё» по фамилии Пушкин. Полностью согласен. То ли дело английские замки с привидениями, граф Дракула со товарищи или, на худой конец, немецкие вервольфы! В них верят, их можно потрогать, они вообще в Европе по улицам разгуливают. О них книги пишут, фильмы снимают, почитают их, одним словом. Вот люди и привыкли к ним, воспринимают их как нечто само собой разумеющееся. А здесь… Разве что дети верят в сказки про ведьмаков. Да и то не все. Атеисты сплошные. Или язычники. Черт их разберет.

— Да-да, Паш, ведьма, — будничным голосом, словно такое было сплошь и рядом, сообщил Евсей Ильич. — И не кривись, внучек. Бабкин дар и тебе передался. По крайней мере Нюрка как-то обмолвилась. Или не прав я?

Вместо ответа Ткачев вздохнул. Конечно, дед-шишок в бейсболке прав. С недавних пор и сам Павел был вынужден объяснять свои паранормальные способности генетической предрасположенностью. Куда ж денешься…

— А в чем ее дар проявлялся, дядя Евсей? — поинтересовался он, оставив вопрос Ильича без ответа.

— До войны Нюрка приворотами и отворотами занималась, — пояснил Евсей Ильич. — И не так, как сейчас шарлатаны, которые в газетах объявления пишут. Настоящая была ведьма. Парни и девки к Нюрке со всего Глинска табунами ходили. Через нее много пар счастливых сложилось. Только всегда, прежде чем человека выслушать, сядет, бывало, Нюрка перед ним и уставится прямо в лицо. Ничего не говорит, просто смотрит. Вроде как определяет, нет ли у него какой мысли темной. А потом словно оттает, начнет спрашивать, в чем его беда…

Павел опустил глаза. Он прекрасно понял, о чем говорил старик, поскольку сам постоянно практиковал похожий способ получения информации. И хотя он был много сложнее описанного и подразделялся на множество разных подвидов и методик, разработанных деятелями Ордена Иерархии, суть была одна. Теперь понятно, почему у Павла никогда не возникало проблем с обучением сканированию.

— А еще Нюрка людей лечила, — продолжал Евсей Ильич, глубоко затягиваясь и приглашающе кивая головой в сторону лежавшего на обочине бревна, возле которого стояло несколько гладко обтесанных чурбанов. Наверное, принятое в среде путейской элиты место для азартных игр типа домино, догадался Павел. Казино по-глински. — И целебные зелья варила. Бог весть какие она туда травы мешала, никто рецепта не знал. Но факт есть факт — одного соседа на Путейской от рака вылечила. Врачи от него отказались, он уж и завещание написал, все семейство слезами обливалось, как водится. А Нюрка пришла навестить, выслушала жалобы и велела пока не паниковать. Неделю химичила у себя в задних комнатах, наварила какого-то зелья, заставила выпить. И что ты думаешь, Паш? Этот сосед только в запрошлом годе помер!

— Н-да, похоже, мастерица бабка была, — неопределенно протянул Павел, устраиваясь на бревне по правую руку от Евсея Ильича.

— Ну, а уж после этого случая у Нюрки, как сейчас принято говорить, от клиентов отбою не стало. Я сам не видел, но у нас поговаривали, будто по ночам за ней черный «воронок» приезжал.

— НКВД, что ли?

— Ну да, — понизил голос Евсей Ильич, доверительно наклоняясь к Павлу и обдавая его крепким запахом вчерашнего перегара. — Только возили ее не в тюрьму или там на допрос, а чтобы реально помогла. Все наши городские головы у нее лечились — и партийные бонзы, и генералы.

— Не знал, — усмехнулся Павел, слегка отстраняясь. — Вроде, когда я у нее жил, никто особенно к нам не захаживал. Хотя… кто знает. Я маленький был, может, внимания не обращал.

— Да, когда ты приехал, все уже по-другому было, — согласился Евсей Ильич, выразительно поглядывая на оттопыренный нагрудный карман рубашки Ткачева. Павел перехватил его взгляд, вытащил пачку и протянул старику. Тот вынул сигарету, пачку засунул в карман телогрейки. На этот раз он не спешил, тщательно размял «Мальборо» желтоватыми пальцами, аккуратно оторвал фильтр и только после этого сунул в рот. — Всякие темные дела у нас в городе стали твориться.

— Какие темные дела?

— Это я толком не знаю, я ж тогда сидел, — развел руками Евсей Ильич, страдальчески морщась. — Вроде Матвей Нюркин чудил…

— Какой еще Матвей?

Павел точно знал, что его деда по материнской линии звали Кузьмой (еще в Москве навел кое-какие справки). Дед погиб во время Великой Отечественной. Бабка больше замуж не вышла — да это и понятно, мужчин после воины мало осталось, на всех не хватало. А тут какой-то Матвей…

— Матвей-то? — затянулся Евсей Ильич и озорно подмигнул Павлу. — А хахаль Нюркин. До войны к ней таскался.

— Любопытно… Я первый раз слышу.

— И лучше было бы, если бы ничего не знал. — Евсей Ильич принялся пускать дым колечками. — Темный человек был. Не любили его у нас.

— А бабка любила?

— Да вроде все у них склеивалось. Матвей был намного ее старше, лет на пятнадцать, а то и на двадцать. Овдовел в тридцать пятом. Тогда многие перемерли — сам понимаешь, колхозы, коллективизация… Грустил Матвей недолго, начал к Нюрке подъезжать. Она его привечала, только замуж не спешила — молодая была, думала, встретит еще парня помоложе да посвежее.

— А потом?

— Потом суп с котом! — неожиданно ответил дед. — Неплохо бы спрыснуть встречу, а? Не каждый день такие бывают!

— Не вопрос, дядя Евсей! Ты мне дорасскажи, а потом уж мы в магазин… Все чин чинарем.

— Ну ладно, верю. Внуку Нюркиному грех не поверить… Что, говоришь, потом было? А потом, Пашка, война началась, — посерьезнел Евсей Ильич. Светлые, выцветшие глаза старика слегка заволокло туманом, чуть дрогнули углы губ, глубже залегли морщины на лбу. — Матвей в сорок первом ушел добровольцем на фронт. А через год пришло на него извещение, мол, пропал без вести, скорее всего, пал смертью храбрых. Выяснять никто не стал, официальных родственников у Матвея не было, а Нюрка — так, ни жена, ни невеста.

Евсей Ильич замолчал и принялся почесывать пятерней под бейсболкой, будто стараясь таким способом пробудить дремавшие много лет воспоминания. Павел не мешал старику. Он отвернулся, обозревая окрестности. Какие-то крупные цветы, похожие на золотые шары, торчали за невысокой оградкой палисадника, возле которого помещалось незатейливое «казино». Что-то едва ощутимо ёкнуло в сердде, словно Павел услышал далекий голос из детства. Он помнил эти цветы — тогда они казались ему чуть ли не размером с солнце, яркие и праздничные, как новогодние игрушки…

— Нюрка очень горевала, — снова заговорил Евсей Ильич. — Черт ее знает, любила она Матвея или нет, может, просто жалела. Она во время войны сестрой милосердия в госпитале работала, здесь, в Глинске. Очень ее дар пригодился. Солдаты на нее прямо молились, и доктор наш Нюрку ценил. Так в госпитале она одного бойца и спасла от верной гибели. Кузьма его звали.

— Мой дед тоже Кузьма был, — вставил Павел.

— О нем и речь. Кузьма безнадежным считался, тяжелая контузия, осколочные ранения. А Нюрка его подняла, можно сказать, со смертного одра, выходила, к жизни вернула. Расписались они. Кузьма на Путейскую переехал. Только недолго они прожили. Скоро он совсем оправился, здоровехонек стал, как и не было ранения вовсе. Пошел, записался снова в армию. «Не могу, — говорит, — в тылу сидеть. Стыдно». Нюрка ни слова ему не сказала, но по тому, как провожала, было видно — не чает снова увидеться. Чувствовала, наверное, что-то… И действительно, за три месяца до победы похоронка пришла. Нюрка тогда беременная ходила. Дочка у нее в мае сорок пятого родилась…

— Это моя мама.

— Ну вот, Пашка, восстановили мы с тобой ход истории! — довольно хлопнул себя по колену Евсей Ильич. — Не зря, стало быть, на выпивку потратиться пришлось?

— Не зря, — заверил его Павел, вкладывая в ладонь старика стольник. — Спасибо.

— То есть, я так понимаю, пить ты не будешь.

— Нет, дядя Евсей.

— Брезгуешь?

— Что вы! Просто сегодня еще много дел. Да и, признаться, пить я не умею…

— Нюрка тоже не умела… — хмыкнул старик, как-то уж слишком самодовольно и подозрительно улыбаясь. Не желая углубляться в причины подобной осведомленности, Павел поднялся.

— Пойду, дядя Евсей.

— Иди, Паш. А насчет того, что после войны тут было… — заметил напоследок, так сказать, в качестве постскриптума Евсей Ильич. — Это тебе надо документы почитать. Старики, которые все помнили, уже поумирали. Я тебе тут не помощник — на отсидке был.

— За что срок-то мотал, дядя Евсей? Пришиб кого?

— Да нет, по торговому делу, — неопределенно ответил старик. — К разговору нашему отношения не имеет… А в документах, я слыхал, много чего любопытного про послевоенную нашу жизнь имеется.

— Темните, дядя Евсей.

— Темню, — буркнул старик. Похоже, ему уже не терпелось закончить разговор и поскорее отправиться в магазин. — Ладно, Паша, бывай. Заходи, ежели что.

— Обязательно, — пообещал Павел и, не оглядываясь, пошел прочь.

Вечер субботы и все воскресенье прошли в неприятной, а главное, неравной борьбе с гигантскими тараканами, прочно оккупировавшими ткачевский люкс. Очевидно, столь престижные апартаменты проезжающие арендовали не часто, и рыжим усатым созданиям не терпелось хоть на ком-то выместить накопившуюся за время вынужденного одиночества злобу. Тараканы поджидали Павла в засаде на краю белой фаянсовой раковины; внимательно, наклонив головы набок, следили за ним с подоконника; трясясь, словно юродивые на паперти, протягивали рыжие усы с журнального столика и длинной вереницей, будто с американских горок, скатывались с железных набалдашников широкой двуспальной кровати. В их поведении прослеживалось что-то исконно русское, настырное и неугомонное, до невозможности изобретательное и вместе с тем бесшабашное. Когда Павел в бешенстве бросался против несметных полчищ со свернутой в трубку прошлогодней газетой «Коммерсантъ», обнаружившейся здесь же, в номере, тараканы умирали, но не сдавались. На место павших тут же вставали другие, еще более отважные и дикие. Ни газета, ни иные спецсредства (подошвы ботинок и даже пластиковая бутылка из-под минеральной воды) не дали положительного результата. В конце концов Павел позорно ретировался с поля битвы, словно Наполеон после сожжения Москвы и отступления по Смоленской дороге, бросив на произвол судьбы остатки армии и военного имущества. Французский император бежал в Париж, Павлу же такая перспектива не светила. Его устремления были много скромнее — стойка администрации на первом этаже.

Вездесущая Раиса Юрьевна только руками развела, когда взбешенный постоялец люкса скатился по лестнице и на повышенных тонах потребовал немедленно и окончательно убрать насекомых из его номера.

— Сожалею, но вы хотите невозможного, — пропела пухленькая администраторша, выходя из-за стойки с лейкой в руках и устремляясь к кадке с пальмой. — У нас всегда тараканы были. Чем только ни травили — толку ноль. Мы их в правом крыле поморим — они в левое перебегут. В левом начнем травить — они снова на прежнем месте. Неуязвимые какие-то. Знаете, я тут намедни в газете прочла, что бывают тараканы-мутанты… Так те величиной чуть ли не с крысу. А эти — так, мелочь.

— Я заплачу, — упавшим голосом предложил Ткачев.

— А что толку? — пожала плечами Раиса Юрьевна. — Ну заплатите. Ну поставлю я вам в номер ловушки. А завтра все равно тараканы от соседей прибегут. Так что не нервничайте, молодой человек, ложитесь спать. Свет не до конца гасите, ночник оставьте. Тараканы только в темноте по лицу ползают, а при свете боятся.

— Вы что, серьезно полагаете, что я смогу спать, когда у меня по лицу кто-то ползает?

— Ну что вам посоветовать… У нас есть расслабляющие процедуры — массаж, сауна, соляная пещера. Посетителей мало, для вас специально организуем. Попробуйте, может, легче к жизни относиться будете.

От процедур Павел отказался — не то было настроение. Ни сауна, ни массаж, ни прилагающиеся к этому известные удовольствия не вдохновили его. Собрав волю в кулак и вспомнив весь свой бесценный опыт выживания в экстремальных условиях, Павел вернулся в номер. Не раздеваясь, при полном освещении он рухнул на кровать и, прибегнув к специальной психотерапевтической методе «быстрый сон», уже через пять минут отключился.

В десять утра понедельника Павел вошел в здание городской библиотеки и спросил Катю Сельцову. Библиотека оказалась на удивление современной организацией — ровные белые стены, новая мебель, прозрачные, бесшумно закрывающиеся за посетителем двери, приятного салатового оттенка ковровое покрытие на полу. Павла порадовало и наличие компьютера в отделе каталогов, и присутствие на входе охранника, который не замедлил проверить его паспорт, и обилие живых и искусственных растений, и два огромных аквариума с рыбками.

Пока Павел любовался интерьером этого оазиса культуры города Глинска, навстречу ему вышла невысокая темноволосая девушка с короткой стрижкой и приятным худеньким личиком. Платьице на ней было из дешевого турецкого ситца, на ногах — незамысловатые джинсовые сабо, зато большие глаза в обрамлении густых ресниц производили неизгладимое впечатление.

— Я. Катя. Это вы меня спрашивали?

— Я хотел записаться… — широко улыбнувшись, начал Павел. — Только я из Москвы.

— Ничего страшного, — успокоила его Катя. — Давайте паспорт. Что вы хотели почитать?

— Понимаете… — немного смущенно принялся объяснять Ткачев. — Меня интересует литература по вопросам… По вопросам нечистой силы. Русской.

— Научная или художественная?

— Ну, предположим, художественная…

— Могу предложить классику. Алексей Константинович Толстой, «Упырь» и «Семья вурдалака»; Гоголь, «Вечера на хуторе близ Диканьки»; Сенковскии, «Русалка» и другие рассказы; Вельтман…

— А научная?

— Из популярного — Максимов, «Нечистая, неведомая и крестная сила», Зелинский, но это уже посложнее… Сейчас подберем.

«Вот он, профессионализм по-русски. Наизусть, с ходу, все, что угодно, по самой идиотской теме. Блеск, — невольно восхитился Павел. — Им бы так экономику строить и дороги прокладывать. Наверное, не те люди серьезными делами ворочают. Одна такая Катя, да на высокой должности — ух как изменился бы окружающий ландшафт…»

Коротая время за подобными размышлениями в ожидании симпатичной библиотекарши, Павел поглядывал за окно. На улице в придорожной пыли два мужика стояли, крепко задумавшись, над разрытой траншеей. Третий и четвертый курили, пятый и шестой о чем-то оживленно спорили. В стороне, наполовину перегородив дорогу, вхолостую работали компрессор и трактор.

Катя принесла Павлу книги, оформила читательский билет и проводила в просторный зал, где кроме Ткачева уже сидели два пенсионера со стопками газет на столах.

Признаться, Павла не слишком занимали те книги, что он назаказывал. Он вовсе не собирался читать про чертей, ведьм, домовых, овинников и кикимор. Не слишком увлекательное занятие. Тем более что он успел в целом ознакомиться со всей этой шумной братией — перед отъездом на досуге пролистал собрание сказок Афанасьева. Цель его была совершенно иная, а именно: свести знакомство с библиотекаршей и получить от нее самую полную информацию о бабке, какую только возможно. А для этого следовало проявлять терпение. По психологии у Павла в разведшколе всегда были пятерки, и он назубок затвердил: спешка — первый враг при работе с людьми. Всегда нужно установить личный контакт, а еще лучше — доверительные отношения. Что требует времени.

Впрочем, Павел добросовестно листал книги, даже прочитывал отдельные куски, но особенно не вникал.

Да, бабка оказалась не так проста. Вряд ли на Нюрку Карасеву было, как уверяла Людочка из архива, заведено целое досье только потому, что она привораживала парней и лечила контузии. Причина лежит глубже.

Павел мужественно проторчал в библиотеке до часу дня, потом с плохо скрываемым облегчением сдал Кате книги и очень галантно, по-тэйлоровски, пригласил девушку пообедать. Та, разумеется, согласилась.

— А почему вы интересуетесь нечистой силой? — спросила Катя, когда они двинулись по разогретой солнцем улице. — Исследование пишете?

— Ну, в некотором роде, — неопределенно отозвался Павел, — Приехал на родную землю, пытаюсь вникнуть, до корней докопаться.

— Это вы по адресу прибыли, — понимающе кивнула Катя. — В нашем городе всякой нечисти выше крыши. Последние лет пятьдесят точно.

— Это как? — изобразил удивление Павел, чувствуя, что напал на след.

— Очень просто, — непринужденно пояснила девушка. — Завелась одна ведьма году в тридцатом, так после нее целое направление образовалось. И ведьмак у нас был, и последовательницу себе вырастил. Не верите? Хотите, когда вернемся, я вам их личные дела покажу?

— А что, в Глинске на ведьмаков личные дела заводят? — улыбнулся Павел.

— Еще как! — воскликнула Катя, словно не замечая его сарказма. — Вам интересно будет ознакомиться, если, конечно, предметом владеете. За давностью срока дела недавно рассекретили, а места для их хранения нигде не нашлось. Архив вот-вот развалится, в милиции и так все на головах друг у друга сидят. Наше здание самое новое и оборудованное.

— Я заметил.

— Еще бы. Вот к нам дела эти и поместили. Я сама их прочитала, прямо как роман фантастический.

Девушка свернула к небольшому непритязательному кафе, укрывшемуся в тени деревьев. Павел невольно поежился при виде белых, в трещинах, столиков и стульев, выставленных перед входом, а также покосившегося полосатого зонтика. С краю сидела компания раскрепощенных молодых людей, судя по всему, представителей местной молодежной элиты. Они потягивали пиво из прозрачных пластиковых стаканов, заедали его чипсами и орехами, а пакеты, за неимением урны, бросали прямо на землю.

Внутри оказалось немногим лучше. Неуютное душноватое помещение, впрочем, с некоей претензией на оригинальность: по стенам были развешаны, очевидно утащенные с ближайшего шоссе, дорожные знаки, потолок по всей длине пересекали черно-белые полосы, а скатерти на столах были красного, желтого и зеленого цвета. Название заведение носило соответствующее — «Светофор».

— Представляете, — откашлявшись, закинул удочку Павел, усаживаясь за столик и раскрывая меню, — не далее как в субботу ездил я на ту улицу, где как раз в тридцатые годы жила моя бабушка. Собственно, она и потом там жила, даже я какое-то время у нее гостил… Встретил там старичка. Удивительно занятный старичок оказался. Очень современный. Пытался меня уверить, будто бабушка моя тоже ведьма была.

Катя подняла на Павла глаза. Неожиданно взгляд ее сделался очень серьезным, даже немного испуганным.

— Извините, я, может, лезу не в свое дело… — осторожно проговорила девушка. — А фамилия вашей бабушки, случайно, не Карасева?

Настала очередь Павла вытаращиться на молоденькую библиотекаршу.

— Допустим, Карасева, — выдавил он наконец.

— Анна Антиповна?

— Она самая.

— Все ясно.

Вид у девушки стал такой, будто у нее резко пропал аппетит. Павел насторожился. Нет, все-таки не зря он остался в Глинске до понедельника. Как говорится, предчувствия его не обманули…

— Катя, странное дело… Как только я называю кому-нибудь бабушкину фамилию, все, словно сговорившись, принимаются, как бы точнее сказать… темнить, уходить от ответа. Чем моя родственница так прославилась? Мне говорили, она ничего плохого не делала. Людей лечила, парней привораживала… Отчего вы пугаетесь одного ее имени?

Катя выдержала паузу, словно собираясь с мыслями. Лицо ее приняло напряженное выражение.

— Понимаете, Павел, — наконец заговорила она, — дело не в вашей бабушке. Ее никто не винит в том… В общем, в том, что творится у нас, в Глинске. Она действительно была светлым, прекрасным человеком. Я читала ее дело. Знаете, скольких людей Карасева спасла от неминуемой гибели? Ни разу не ошиблась. Однако самый главный человек в ее жизни… вот он-то… из-за него это все.

— Вы имеете в виду моего деда? — предположил Павел.

— Да нет… тот человек… он к вам не имеет отношения.

— Тогда кто? Матвей?

— Вы его знали? — оживилась Катя.

— Слышал краем уха, — уклончиво ответил Павел. — Хотел бы узнать поподробнее. Может, у вас и на него личное дело есть?

— Есть.

— И вы его читали?

— Читала.

Павел не сводил с Кати глаз. Лицо девушки еще сильнее погрустнело, приобрело даже, можно сказать, какое-то трагическое выражение. Хороший физиономист, Ткачев понимал, что в ее поведении нет ни капли наигрыша. Катя говорила о чем-то, что представляло опасность. Точнее, представляет и сейчас.

— Давайте спокойно поедим, — решил сменить тему Павел. — Мне кажется, разговор, который я затеял, вам неприятен.

— Не то что неприятен… — протянула Катя, нетерпеливо покусывая нижнюю губу. — Просто Матвей Сабуров оказал на наш город огромное влияние. Можно сказать, что мы до сих пор расхлебываем то, что он натворил, вернувшись с войны.

— А он много натворил?

— Больше не бывает.

— И моя бабка, как я догадываюсь, в этом косвенно виновна? — подмигнул девушке Павел.

— Не совсем… — замялась Катя.

— Но если бы она его дождалась, все могло бы сложиться иначе?

— Д-да… То есть нет… То есть как она могла его дождаться, когда на Матвея пришла похоронка? Он вернулся, когда война давно закончилась, у вашей бабушки уже дочка довольно большая была.

— Вы так подробно знаете историю моей семьи, — улыбнулся Ткачев. — Вам не кажется, что это не случайно?

Рука Павла легла на скатерть, медленно двинулась в сторону Катиной. Чуть склоненная набок голова, выжидающая улыбка, доверительный взгляд… Скольких женщин ему удалось «обработать» и разговорить таким образом! Но в случае с Катей Сельцовой, похоже, номер не прошел. Девушка нетерпеливо заерзала на стуле, отодвинула ладонь, поджала губы.

— Думаю, никаких сверхъестественных причин в этом нет, — немного сухо отозвалась она. — Я пишу дипломную работу по послевоенной истории Глинска. Поэтому хорошо ориентируюсь в документах.

— Понял. Извините, — откинулся на спинку стула Павел. — Так вы хотели мне про Матвея рассказать…

— Матвей вернулся в начале пятидесятых. Выяснилось, что похоронку прислали ошибочно, дело по тем временам вполне обычное. В одном из боев его серьезно ранило. Сильная контузия. Матвей попал в плен, потом в концлагерь. Он точно бы погиб, но на него обратило внимание лагерное начальство.

— Чем же он их очаровал?

— После контузии у Матвея открылись удивительные способности. Может, сказалось долгое общение с вашей бабушкой, может, еще что… Он научился исцелять головную боль, усмирять нервные припадки. Наложением рук, что ли.

— Зачем немцам лечить головную боль наложением рук? — рассмеялся Павел. — У них хороших лекарств много. И во время войны армия прекрасно снабжалась медикаментами.

— Справедливо, — согласилась Катя. — Только надо учитывать специфику эпохи. В то время вся немецкая элита оккультизмом занималась. Собственно, у нацизма вся природа оккультная. Общество «Туле», «Аненербе», поиски Грааля, копья великого Зигфрида и так далее. Об этом много сейчас написано… Наверное, читали?

— Случалось, — ответил Павел, из осторожности поскромничав: дело в том, что в Ордене им на эту тему преподавали специальный курс.

— Ну вот. Значит, помните, что алхимия и черная магия также входили в круг интересов верхушки Третьего рейха. Так что мигрени Матвей лечил недолго. Как-то в их лагерь приехал большой чин. Не кто-нибудь, а сам полковник СС Вольфрам Сивере, генеральный директор научного института «Аненербе», один из тех, кто был казнен позже по приговору Нюрнбергского суда. Перед казнью ему дали возможность вознести тайные молитвы. Отдав свой долг неведомому культу? Сивере хладнокровнейшим образом сунул голову в петлю. Многие полагали, что он вообще не человек. Так вот, именно Сивере забрал Матвея из лагеря с собой, предварительно подвергнув его каким-то изуверским испытаниям. Для чего Сабуров был ему нужен, неизвестно. С того момента следы Матвея теряются. Был ли он у Сиверса до конца войны или переходил к кому-то еще, чем занимался — тайна, покрытая мраком. Но выучился, судя по всему, многому…

— Почему вы так думаете?

— Есть причины. Когда советские части вошли в Германию, Матвею скрыться не удалось, хотя он наверняка пытался это сделать. Во время бомбежки Сабуров был тяжело ранен. Раненого его наши и подобрали.

— Погодите, кажется, я догадываюсь, что было дальше, — подался вперед Павел. — В числе прочих военнопленных его этапировали в СССР?

— Естественно. Потом долго разбирались — кто таков, зачем сдался в плен, почему не пытался бежать… Обычная история. В деле есть протоколы допросов Матвея. Следователь отмечает, что подсудимый упорно молчал, точнее, повторял одно и то же: работал в подсобном хозяйстве у немцев, пас скот, выращивал пшеницу. Дали ему в итоге десять лет — стандартная норма. Отсидел он из них семь, попал под амнистию. На зоне известной личностью был. Его не только заключенные, но и начальство побаивалось. В уголовные авторитеты, правда, не выбился, потому что к этому и не стремился, урок презирал. В пятьдесят третьем великий вождь и учитель умер, и Матвей вернулся в Глинск совершенно другим человеком. Ничего общего с тем, прошлым, Матвеем у него не было. Если что и осталось в нем светлого, человеческого, так это любовь, или, скорее, воспоминание о любви к Карасевой. Пришел, а у нее дочь растет, замужем побывала, хоть и недолго. Матвей к ней попытался пристроиться, да только ничего не вышло. Неизвестно, что между ними произошло, — одни говорят, ссора, другие утверждают, что она его выгнала, едва на пороге увидала… В общем, Матвей дом продал и переехал куда-то за город. Только, похоже, бабушка ваша его раскусила.

— Раскусила? В каком смысле? Катя отвела взгляд, уставилась куда-то в угол. Казалось, она взвешивает слова, прежде чем ответить на вопрос своего собеседника.

— Понимаете, Павел, — наконец решилась она. — Матвей был намного старше Анны. У него до войны уже была семья.

— Мне говорили. Лет пятнадцать, а то и двадцать у них с моей бабкой была разница. И что в этом позорного? От кого он прятался в глуши? Город у вас небольшой, все как на ладони.

— А вот представьте: пятнадцать или двадцать лет разницы плюс немецкий концлагерь плюс ранение и контузия, потом наши места не столь отдаленные… Человек после таких испытаний должен стариком выглядеть.

— А Матвей?

— А Матвей такой же, каким и до войны был. Статный, сильный, ни одного седого волоса. Люди поражались, как он сохранился, а Карасева сразу сообразила, в чем секрет его молодости.

— И в чем же?

— Ну, как? — Брови Кати изумленно поползли вверх. — Вы же только сегодня читали про упырей… Кто пьет кровь живого человека, тому передается чужая жизнь и чужая молодость, так и Матвей.

Павел откинулся на спинку стула.

— И вы в это верите? Вы же образованный человек, Катя!

— Не верила. До тех пор, пока с документами не ознакомилась. Да и что вокруг делается, вижу, не слепая.

— Вы хотите сказать, что Матвей продал душу дьяволу?

— Дьяволу, черту, Вельзевулу, Воланду… Слов много, а смысл один. Важно, что ваша бабушка это поняла.

— И Матвей, как я догадываюсь, стал ее врагом? — уточнил Павел.

— Сказать, что они открыто враждовали, нельзя. Но втайне…

— В чем это выражалось?

— Например, вашей бабушке неоднократно предлагали сотрудничество спецслужбы. Она иногда соглашалась, иногда нет.

— В этом, мне кажется, нет ничего зазорного, — пожал плечами Ткачев. — На Западе многие так поступают. Если человек обладает сверхспособностями, естественно, что государство стремится использовать его дар в своих интересах.

— Это хорошо, если цели у государства благие, — отозвалась Катя. — А если нет…

— Ее склоняли к доносам на клиентов?

— Это далеко не самое страшное, — усмехнулась девушка. — Анна Карасева умела насылать порчу. Ее пытались заставить устранять очень высокопоставленных персон. Но она отказалась.

— Что ж, достойно уважения, — не удержался от комментария Павел.

— Ее многие уважали, хотя толком никто не знал, куда ее возили по ночам. Думали, что лечить городское руководство. Когда же Карасева заартачилась, там, наверху, обратились к Матвею.

— И он оказался более предприимчивым?

— И насколько! Вероятно, ему не хватало лишь старта, некоего толчка. Скоро Сабуров в такие генералы вышел, что у кого угодно бы дух захватило. Хотя чинов официальных не имел, шитый золотом мундир или там ордена за заслуги не носил. Карасева пыталась по-своему противостоять ему, но куда там. На его стороне стояла огромная государственная машина… В общем, в итоге он натравил кого надо на Карасеву. Ломать ее начали с детей…

— Да, мои родители погибли во время автомобильной аварии…

— Похоже, авария эта была не случайной. Однако, несмотря на горе, Анна Антиповна не сдалась. Тогда Матвей взялся за нее как следует.

«Выходит, именно этому человеку я обязан тем, что остался сиротой и вырос в чужой стране, — подумал Павел и тут же сам себя оборвал: — Вот это да! Как быстро я стал называть Англию чужой страной! А ведь еще не далее как два дня назад… Ладно, проехали. Надо со здешними парадоксами быстрей кончать — и к родным пенатам…»

— Что же произошло потом? — спросил он у Кати.

— Ничего. Карасева бесследно исчезла. Куда — неизвестно. Да ее особенно никто и не искал…

— А Матвей?

— Он еще долго жил в городе. Такой же молодой и холостой.

— Неужели не женился? — не поверил Ткачев. — Вроде мужчины в цене после войны были.

— Мужчины всегда в цене, — обворожительно улыбнулась Катя, и Павел с удовольствием отметил про себя, что зубки у нее ровные, а на щеках, когда она улыбается, появляются очень даже симпатичные ямочки. — Но вы правы. Матвей себе подругу жизни так и не выбрал. Он вообще жил очень уединенно. Детей у него тоже не было, даже от первого брака. И вот тут-то мы и доходим до самого интересного.

— Ого! Еще интереснее, чем было?

— Думаю, да. Матвей взял из детдома приемного ребенка. Не знаю, тоска его заела или он кому-то дар свой темный уже тогда захотел передать… Упорен в этом был, говорят, просто жуть. Все бумаги собрал, все разрешения. Чтобы официально было. Приглядывался к детям долго. Воспитатели рассказывали, придет, сядет в углу — и молча исподлобья наблюдает.

— И кого же он в итоге выбрал?

— Девчонку одну, сироту. Матвей удочерил ее, обучил всему, что знал, и умер.

— Как же он умер? Он же не мог умереть обычной человеческой смертью, вы мне сами только что сказали! — удивился Павел.

— О, это отдельная история, — усмехнулась Катя, поднимаясь со стула и глядя, как Павел расплачивается за обед. — Пошли, на обратном пути расскажу.

Ткачев спрятал бумажник, распахнул перед девушкой дверь и пропустил Катю вперед, не без удовольствия отметив крайне соблазнительные особенности стройной фигурки — тонкую талию, лебединую шею…

— Так вот, Павел, завершая наш экскурс в историю города Глинска, — бодро сказала Катя, шагая по разогретому полуденным солнцем тротуару, — скажу вам, что умер Матвеи очень интересно.

— Я весь внимание.

— Дело в том, что между вашей бабушкой и Матвеем не так все просто было.

— Я понимаю…

— Нет, я о другом. Думаю, у Карасевой было что-то, что Матвей страстно стремился заполучить и ради этого не остановился бы ни перед чем… Нашли же Матвея в лесу — упал в волчью яму, прямо на острые колья, которые торчали на дне. В кармане у него была найдена то ли записка, то ли карта с точным указанием этой волчьей ямы, причем написанная явно не им. Никаких других улик не нашли, потому произошедшее сочли несчастным случаем и дело закрыли.

— И что же в этой смерти странного?

— А то, что записка была написана рукой вашей бабушки, Анны Антиповны Карасевой, и колья на дне этой ямы были сделаны не из дуба или там ольхи, а из осины.

— А это откуда известно?

— Из протокола. А насчет осины — я сама туда ходила. Яма эта там до сих пор есть. Сгнило все, конечно, но кое-какие следы сохранились. Павел присвистнул.

— Так вы хотите сказать…

— Да, именно это и хочу. Яма была западней. Анна Антиповна точно все рассчитала. Она знала, что Матвей будет искать вещь, принадлежащую ей, и оставила карту или схему того, где она спрятана. Карту, как водится, поместила в яйцо, яйцо в утку, утку в зайца и так далее, чтобы Матвей, добыв карту, поверил что она настоящая. По крайней мере я бы именно так поступила.

— А когда колдун пришел к указанному месту, его поджидал сюрприз? — подхватил Павел, недоумевая, как он сам раньше не догадался.

— Конечно. Все проще простого. И концов не найдешь.

— Действительно, — усмехнулся Павел, на минуту представив, как какой-нибудь местный Пинкертон делает подобный доклад перед милицейским начальством. Психушка — минимум, на что он мог бы рассчитывать сразу после его окончания.

— Катя, можно, я сам эти дела почитаю? — не выдержал Павел, заметив, что они уже подошли к дверям библиотеки.

— Не верите? — задорно рассмеялась девушка. — Сейчас принесу. Они теперь в открытом доступе.

— И многие спрашивают?

— Есть кое-кто. Воспитанница Матвея интересовалась. На дом ей возили. Что удивительно, оба дела она вернула. Я сама опись документов составляла, там ничего не пропало. Идите в читальный зал. Я мигом.

Катя поспешила в хранилище, но по пути остановилась, обернулась и смущенно заулыбалась.

— И спасибо за обед, Павел.

Скоро Катя притащила два аккуратных скоросшивателя и оставила Павла наедине с личными делами Анны Карасевой и Матвея Сабурова. Ткачев углубился в чтение. Он листал материалы, не отрываясь, и спохватился только перед закрытием, когда в библиотеке погасили верхний свет, а к его столу снова подошла Катя.

— Закончили? Убедились, что я ничего не насочиняла?

— Да, Катя. Спасибо за помощь. Позвольте я провожу вас. Вы далеко живете?

— Да нет, не особенно. Минут двадцать пешком. Давайте я отнесу материалы в архив, и потом мы свободны.

Они под руку вышли на улицу. Теплый летний вечер только опускался на Глинск. Робкие сиреневые сумерки намечались над горизонтом, и в воздухе застыла умиротворяющая тишина. Город собирался на покой. Истомившиеся за день говорливые бабульки в платочках и ситцевых юбках уже поднимались со своих лавочек в уютных двориках, а непреклонные мамаши тащили упирающихся, перепачканных уличной пылью детей домой ужинать. В густой листве деревьев умолкли птицы, а солнце, ленивое, оранжево-розовое, плавно клонилось к закату, готовясь упасть в прозрачную пелену перистых облаков на горизонте.

То ли очарованный красотой окружающего пейзажа, то ли просто оттого, что ужасно не хотелось тащиться в гостиницу с тараканами, Павел решил попытаться продолжить интересное знакомство.

— А скажите мне, Катя, — с «тэйлоровской» улыбкой на устах начал он, — где в Глинске можно приятно провести вечер? Предположим, в кино сходить, в баре посидеть, в боулинг сгонять?

Катя заинтересованно улыбнулась.

— Все можно. В одном и том же месте. Развлекательный центр «Сатурн». Вам так объяснить или проводить до дверей?

— Честно говоря, я рассчитывал, что вы составите мне компанию, — объявил Павел.

— Вот как?

— Конечно. Вы столько для меня сегодня сделали, так помогли мне продвинуться в моих… э-э-э… изысканиях. Я хотел бы вас отблагодарить. Просто по-дружески.

— Ну раз по-дружески, тогда пойдемте.

Катя развернулась в противоположную сторону и зашагала вниз по улице — вдоль висящих в пыльных двориках чьих-то цветастых простыней, вдоль унылых однообразно желтых двухэтажных зданий довоенной постройки и лениво облаивающих кого ни попадя дворняг, коротающих время в придорожных зарослях лопухов.

— Кстати, «Сатурн» принадлежит Ларисе Кирьяш, воспитаннице Матвея, о которой я вам сегодня рассказывала, — обернулась к Павлу Катя, окончательно войдя в роль экскурсовода. — В общем-то почти все, что приносит в Глинске солидный доход, принадлежит ей. Исключительно удачливая бизнес-леди.

— Надо же, а я собрался было спросить, что стало с несчастной сиротой после смерти Матвея.

— Теперь она уже не несчастная сирота. Совсем наоборот.

— Рад за нее. А поесть в «Сатурне» можно? — поинтересовался Павел.

— Еще как! Там такие изыски… У нас туда в основном приезжие и заходят. Не с нашими зарплатами так шиковать…

«Сатурн» оказался вполне приличным, даже по московским меркам, трехэтажным развлекательным комплексом. На первом уровне помещалось три небольших кинозала, в каждом из которых крутили разные фильмы (не в смысле содержания, конечно, а в смысле названий — что-то вроде «Умри, тварь», «Не лохмать бабушку», «Убийство за три бакса», «Любовь на крыше небоскреба» или что-то в этом роде). «Да, и сюда добралась американская поп-культура», — вздохнул про себя Павел. У кассы толпилось десятка полтора скверно одетых подростков. Очевидно, наскребали по карманам необходимую сумму. Взгляды их с вызовом, но в то же время и с затаенной завистью скользнули по Кате и ее спутнику. Похоже, посещение «Сатурна» действительно считалось в Глинске весьма престижным и дорогостоящим мероприятием.

Указатели говорили о том_, что в подвале находится уютный боулинг, на втором этаже — бар, а также зал игровых автоматов. На третьем уровне посетителям сулили удобства и стильный интерьер изысканного ресторана. Туда и направили свои стопы молодые люди.

Удивительно, но все посулы оправдались. Приглушенный свет, интерьер, выполненный в красно-золотых тонах, вышколенный персонал — в общем, Ткачеву понравилось. Он кивнул на столик у окна, занавешенного тяжелыми портьерами. Официант тут же предупредительно отодвинул стул для Кати и положил перед гостями два меню.

Наконец Павел почувствовал себя в своей тарелке. Тут он мог проявить себя с самой лучшей стороны. Это был островок цивилизации на диких скифских просторах, чудом занесенный сюда осколок западного мира.

Павел изящно откинулся на спинку стула, вежливо выслушал пожелания слегка оробевшей при виде цен Кати, сам сделал заказ на двоих, придирчиво оценил принесенное вино и как ни в чем не бывало улыбнулся своей спутнице.

— Расскажите мне немного о себе, Катя, — повел он светскую беседу. — Вы давно живете в Глинске?

— Я здесь родилась. Училась, правда, в Москве, сюда вернулась диплом писать, заодно и подработать.

— Что же, в Москве работы не нашлось?

— В Москве мне не понравилось. То есть красиво, интересно и все такое, только очень уж город сумасшедший. Мне здесь уютнее.

— А еще говорят, все из глубинки стремятся переехать в столицу, — щегольнул знанием менталитета соотечественников Павел.

— Не все. В Москве люди только деньгами озабочены. Все куда-то спешат… Убивают, воруют, не любят и не уважают друг друга. Меня саму там три раза грабили.

— А в Глинске, конечно, все по-другому?

— Не знаю. Наверное, так же. Только тут народу меньше, жизнь медленнее, спокойнее. Ведь для счастья не обязательно крутиться как белка в колесе или быть известным и знаменитым?

Павел мысленно согласился с ней. Но все же не до конца. Он любил города, любил их сумасшедший ритм, в котором можно было почувствовать биение самой жизни, ее постоянную, стремительную изменчивость, непредсказуемость, красоту. Павел всегда был деятелем. Даже учитель Акира Моримото отмечал эту его особенность. Поначалу он еще нагружал своего ученика дополнительными упражнениями и тренингами, которые должны были выработать в Павле способность к недеянию и склонность к продолжительной медитации, но потом махнул рукой. «Ты — воин, — сказал Акира-сан. — Твой путь — это путь силы и отваги. Дорога мудрости и созерцания не для тебя». Учитель, как всегда, был прав.

Помимо того, что Павел был натурой кипучей и деятельной, его тянуло в Москву и еще одно обстоятельство — там его ждала Валя. Воспоминания о ней согревали душу. Однако сидеть в ресторанчике с Катей тоже было приятно. Хорошая девушка. Чистая, неиспорченная. И неглупая. А фигура выше всяких похвал.

От приятных размышлений Павла оторвал официант, который принес заказанные блюда. Разложил вилки, ножи, расставил тарелки, ловко щелкнул зажигалкой (в результате чего загорелась маленькая свечка в изящном подсвечнике) и бесшумно удалился.

Сервис был вполне на уровне. Ткачева насторожило только одно: на секунду в дверном проеме, где скрылся официант, мелькнуло женское лицо — смутное, мимолетное видение. Лицо показалось Павлу странным — напряженным, жестким, злым, и тотчас же он почувствовал едва ощутимое покалывание в висках, словно его «прощупывали». Однако в следующий миг все прошло. Лицо исчезло, в проеме скользнул женский силуэт, слабо хлопнула входная дверь, и вновь воцарились тишина и покой.

«Внимание, — просигналил внутренний голос. — Опасность».

Это чувство, будто за ним следят, никогда не подводило Ткачева, что ж, если его пасут, он готов, он во всеоружии. Кобура — под пиджаком, лезвие — в двойной подошве ботинка. Он снова прислушался к своим ощущениям. Неприятное покалывание прекратилось и больше не возобновлялось. Через пару минут Павел успокоился.

«Показалось, — решил он про себя. — Ну откуда в Глинске за мной слежка? Кому я здесь сдался? Ерунда какая-то в голову лезет».

Отбросив сомнения, он сосредоточился на непринужденной беседе с Катей.

Ужин прошел приятно во всех отношениях. Немного выпили, немного потанцевали под хрипловатый саксофон — в заведении даже музыка живая играла, — немного поговорили за жизнь. В общем, когда к десяти вечера Катя засобиралась домой, Павел не смог отказать себе в удовольствии проводить ее. Хотя бы до подъезда.

На улицы Глинска уже опустилась тихая летняя ночь. Катя с Ткачевым свернули в аллею, которая вела к городскому парку.

Едва слышный шелест листвы, дурманящий запах каких-то цветов, мягкий лунный свет настраивали на лирический лад. Павел заметил уединенную лавочку в окружении кустов сирени.

— Присядем? — вполголоса предложил он.

Катя чуть слышно усмехнулась, пожала плечами, словно раздумывая, решаться или нет, а потом, не глядя на своего спутника, опустилась на скамейку. Павел устроился рядом, положил вытянутую руку на спинку лавочки, потом тронул худенькое плечико девушки и осторожно потянул Катю к себе.

— Слышь, мужик, оставь ее лучше нам! — внезапно раздался грубый голос прямо над ухом.

Павел с неудовольствием поднял глаза. В полумраке аллеи перед ними стояли трое. Лиц Ткачев не разобрал, зато мгновенно оценил объем предстоящей работы. Первый — амбал под метр девяносто, качок, но тяжеловат для быстрого реагирования. Второй — пониже, широкоплечий, крепкий, но стоит неудобно, невыгодно для себя, открывается. А вот третий может оказаться серьезным противником. Невысокий, жилистый, стремительный. Этот готов драться долго, на износ. Значит, первых двух надо класть быстро, а с этим придется разбираться конкретно и вдумчиво.

— Я кому сказал — вали отсюда! — рявкнул амбал.

Павел перевел взгляд на Катю. Кто знает, вдруг какие-нибудь ее местные кавалеры пришли устраивать разборки с заезжим конкурентом, а ей это даже приятно. Однако на лице девушки был написан такой неподдельный испуг, такая растерянность, что сомнения Ткачева мигом улетучились.

— Вы их знаете? — поинтересовался Павел для очистки совести.

Катя отрицательно замотала головой. Троица придвинулась ближе.

— Слышь, козел, неприятностей хочешь? — развил мысль амбала широкоплечий.

Жилистый по-прежнему помалкивал, прикидывал расстояние до Ткачева. Тот, в свою очередь, оценил собственные шансы, надо, чтобы Катя осталась в стороне. Значит, вперед, влево, обоих на землю, а потом приниматься за жилистого.

Рефлекс сработал безотказно. Павел в прыжке преодолел оставшиеся пару метров до нападавших, одним точным ударом ноги подкосил широкоплечего, в следующий миг врезал амбалу по почкам, и тот осел на землю, со свистом выпуская воздух.

И тут началось главное. Жилистый выбросил ногу и успел-таки попасть Павлу в солнечное сплетение. От удара Ткачев отступил, стараясь как можно скорее восстановить дыхание. Жилистый теснил его, и Павлу оставалось только уклоняться, выжидать, угадывать тактику противника. Ничего не скажешь, он быстр, очень быстр, ловок и весьма увертлив. Ну что ж, Пол Тэйлор и не таких укладывал на обе лопатки. Надо измотать врага, обманывая, не раскрывая собственных планов.

Однако жилистый никаких признаков усталости или раздражения не обнаруживал. Двигался на Павла неуклонно, мощно, отрабатывая удары словно на манекене. Ткачев понял, что этот ниндзя глинского разлива добивается, чтобы он потерял терпение и перешел к атаке. Нет, не выйдет, дорогой товарищ. Мы тоже грамотные, умеем концентрироваться и использовать энергию противника против него же самого. И знаем, когда наступает нужный момент. Вот сейчас, когда они сошли с твердого покрытия на неровный — ох до чего неанглийский! — газон.

Прыжок. Молниеносный удар. Еще прыжок. В руках жилистого сверкнул нож. Павел быстрым движением пережал кисть противника, вывернул ему руку, обезоружил, локтем ударил под дых и аккуратно уложил на траву, успев, впрочем, ребром ладони врезать по болевой точке на шее, после чего жилистый резко обмяк, послушно сложился пополам и, скорчившись, рухнул на траву.

Павел удостоверился, что парень проваляется без сознания не меньше получаса, выпрямился, отряхнулся, вышел на дорожку, склонился над амбалом и широкоплечим, для гарантии пнул каждого носком ботинка. Готовы.

— Катя, с вами все в порядке? — бодрым голосом осведомился Павел, расправляя плечи.

Девушка стояла возле зарослей сирени, прижимая к груди сумочку. На лице ее застыло выражение неприкрытого ужаса, смешанного с нескрываемым восхищением. Павел мог бы поздравить самого себя, если бы вдруг не понял, что оцепеневшая Катя смотрит куда-то позади него.

Он стремительно обернулся и, к своему удивлению, увидел, что троица в спешке удирает по темной аллее. Странность состояла даже не в том, как быстро им удалось очухаться, хотя Павел не сомневался, что все трое получили глубокие нокауты. Не поддавалось объяснению то, что, несмотря на немалый вес каждого, бежали они совершенно бесшумно, словно даже не касаясь шуршащего под ногами гравия. Создавалось впечатление, что их тянет прочь какая-то неведомая сила, но вот что или кто именно, этого Павел понять не мог. А в висках опять неприятно закололо…

— Жаль, не удалось посидеть в тишине, на звезды полюбоваться, — произнес он, чтобы разрядить обстановку. — Такую идиллию разрушили, гады. Ну, ладно, ничего не поделаешь. Пошли домой.

Катя послушно повернулась, дождалась, пока ее спутник поравняется с ней, и зашагала рядом. Руку, галантно предложенную Павлом, однако, не приняла, шла, по-прежнему прижимая к груди сумочку. Почему, интересно, женщины так хватаются за свои ридикюли? Что у них там такого ценного? Ничего же нет — ни денег, ни оружия, так, флакончик средненьких духов, зеркальце и ключи от квартирки в хрущевке, где и поживиться-то нечем, даже если эти ключи случайно попадут в руки вора…

Таинственные невесомые беглецы, передвигавшиеся вопреки всем известным законам физики, не выходили у Павла из головы. Необходимо было получить какие-то разъяснения по этому поводу.

— Надо в милицию заявить, — предложил минутой позже Ткачев. — Эти могут вернуться. Где ближайшее отделение?

— А какой смысл? — подала голос Катя. — Блюстители все равно разбираться не будут.

— Как это — не будут?

— Да понимаете… — замялась Катя. — Не очень-то они преступников ловят. У них интересы другие.

— Какие интересы могут быть у представителей закона? — не понял Павел. — Кроме того, чтобы этот закон защищать?

— Самые разнообразные. Например, коммерческие ларьки обирать. Или рынки. Или с тех, у кого в Глинске производство налажено, деньги стричь.

— Понятно. И тем не менее я хотел бы обратиться в милицию с заявлением, — мягко настоял на своем Павел и ободряюще улыбнулся Кате.

Пожав плечами, она двинулась по дорожке к выходу из парка. Павел поплелся следом, уже не до конца уверенный, что поступает правильно.

Отделение милиции оказалось сумрачным заведением, где слева помещалась застекленная будка дежурного, а справа — зарешеченное пространство, напоминающее тесную клетку. Павел припомнил, что его московский знакомый Женя именовал это помещение «обезьянником».

За решеткой сидели трое.

Первый, мужик неопределенного возраста, вместо лица имел сплошной синяк, переливавшийся всеми оттенками, от фиолетового до зеленого, а на ногах носил кирзовые сапоги с отслоившейся подошвой, из которых торчали синюшно-серые большие пальцы.

Вторая, крашеная блондинка с черными бровями и очень пухлыми губами, была одета в черную кожаную куртку и очень короткую юбку, из-под которой торчали мощные ляжки и объемные икры.

Третий заключенный, светловолосый очкарик, возрастом и обликом напоминал студента, а то и старшеклассника. Он затравленно поводил глазами из стороны в сторону, время от времени подходил к решетке и пытался втолковать хмурому дежурному, что забрали его по ошибке, а тот, кто на самом деле пытался толкнуть наркоту в подворотне, благополучно унес ноги. Временами парень срывался на крик, куда-то звонил по сотовому, потом садился на лавку в глубине «обезьянника», опускал голову, обхватывал ее руками — словом, нервничал.

Бомж с путаной, напротив, никаких признаков беспокойства не обнаруживали, права качать не пытались, терпеливо и привычно дожидались решения своей участи. Девица, непринужденно закинув ногу на ногу, тыкала длинным крашеным ногтем в мобильник, а ее дурно пахнущий сосед мирно посапывал в углу.

— Здравствуйте, — обратился Павел к сержанту, сидевшему за стеклом.

— Здравствуйте, — устало откликнулся тот, немедленно найдя себе несколько неотложных дел (перекладывать бумагу и ручку на столе, выдвигать по очереди все ящики, внимательным и озабоченным взглядом изучать карту города Глинска, висевшую на стене).

— Мы хотели бы заявить о нападении на нас, — продолжил Павел.

— Понятно, — покорно кивнул сержант. — Напишете заявление, завтра придет начальство, будет разбираться.

Под диктовку Павла Катя мелким аккуратным почерком настрочила страницу текста. Особое внимание в заявлении уделялось точным приметам троих хулиганов. Павел даже подошел к доске «Их разыскивает милиция» и внимательно изучил портреты, вывешенные на ней. Впрочем, ни одного из его ночных приятелей там не оказалось.

Сержант неохотно принял из рук Кати заявление, долго и придирчиво изучал его, поворачивая листок то так, то эдак, словно пытаясь проверить, нет ли на нем водяных знаков. Павел обратил внимание, что примерно в середине чтения брови милиционера на мгновение удивленно взлетели вверх, но потом сразу вернулись на место. Сержант смерил Павла недоверчивым взглядом, потом принялся что-то записывать в толстую тетрадь, лежавшую у него на столе.

В этот момент дверь широко распахнулась, и на пороге появился невысокий подтянутый человек лет двадцати восьми в камуфляже. Он строгим взглядом окинул «обезьянник», а сержант тем временем поднялся со своего места и, приложив руку к козырьку фуражки, выпалил на одном дыхании:

— Товарищ лейтенант, за время дежурства никаких происшествий не произошло!

— Вольно, Бурыгин, — проговорил лейтенант, делая шаг по направлению к решетке. — Ну что, орлы? Знакомые все лица? Михеева, опять ты? Не надоело? Тебе на пенсию давно пора, кто на тебя еще клюет-то? Я, помню, пионером был, а ты уже по кустам шастала!

— Ну зачем вы так, товарищ лейтенант, — кокетливо потупила глазки Михеева. — У меня свой клиент есть, многим нравится с женщиной постарше…

— Ну ладно, женщина постарше, посидишь пока у нас, пусть клиент немного отдохнет…

— А может, договоримся, товарищ лейтенант, — без особой надежды в голосе предложила Михеева. — Мы ж все понимаем, милиции сейчас платят недостаточно…

— Да ты что, Михеева, взятку мне предлагаешь? — недоуменно переспросил лейтенант и расхохотался. — Да еще в присутствии подчиненных? Ну ты, блин, даешь!

— Тогда, может, натурой возьмете?…

— Ох, нет, Михеева, — поперхнулся веселый лейтенант, — пусть мои враги с тебя натурой берут… Ага, Зосимыч, и ты тут? Надоело на свалке ночевать, решил в милицию сдаться?

Сизый бомж из угла неопределенно развел руками и промычал что-то нечленораздельное.

— Бурыгин! — повернулся лейтенант к дежурному. — Опять сюда всякую пакость тащат? Оставили бы Зосимыча в родной канаве, и нам заразы меньше, и ему спокойнее. Кто его привез?

— Не могу знать, товарищ лейтенант.

— Сам, что ли, приплелся? Бомж согласно замычал и виновато поник головой.

— Так, с Зосимычем все ясно, — махнул рукой лейтенант. — А это что за птица? Явно не наш клиент. Как фамилия? По какому поводу задержан? — строгим голосом обратился он к нервному молодому человеку за решеткой.

— Никита Суровцев, студент первого курса, — затараторил тот и, подскочив ближе, вцепился в железные прутья. — Меня взяли по ошибке, товарищ лейтенант, меня приняли не за того… то есть я не тот, кто вам нужен… то есть тот, кто нужен, убежал…

— Гражданин Суровцев! — укоризненно покачал головой лейтенант и сурово сдвинул брови на переносице, вероятно, ощущая себя умудренным опытом наставником молодежи. — Почем вы знаете, кто нам нужен? Разберемся. У нас зря не задерживают. Бурыгин, ко мне его!

Сержант услужливо выскочил из-за стекла и принялся нашаривать на поясе связку ключей. В это время лейтенант еще раз оглядел хозяйским взглядом предбанник и заметил Ткачева с Катей, смущенно топтавшихся у стены, на которой висел стенд «Их разыскивает милиция».

— Вы по какому вопросу, граждане? — спросил лейтенант.

Павел выступил вперед.

— На нас совершено нападение. В городском парке, — пояснил он. — Мне удалось справиться своими силами, однако я написал заявление и готов помочь составить фотороботы преступников. Я детально запомнил их внешность.

Лейтенант с неудовольствием оглядел Павла с головы до ног.

— В парке у нас ночью темно, — покачиваясь с носка на пятку, сухо заметил он. — Вы уверены, гражданин, что действительно разглядели нападавших?

— Абсолютно уверен.

— И как же вы справились своими силами?

— Не превышая пределов необходимой самообороны, — отчеканил Ткачев.

— Хм, — пожевал губами лейтенант. — Тогда подождите. Сейчас с гражданином Суровцевым побеседуем, потом до вас дело дойдет.

Лейтенант молодцевато повернулся и зашагал по лестнице на второй этаж. Нервный молодой человек суетливо заковылял следом. Ткачев с Катей остались сиротливо стоять на прежнем месте.

— Да-а, — усмехнулся Павел. — А ты говоришь, в Глинске не нападают и не грабят.

Катя едва заметно усмехнулась и молча принялась изучать плитки пола. Ткачеву стало ее жалко. Он протянул руку и обнял девушку за плечи. Катя вздохнула, легонько прижалась к Павлу, положила голову ему на плечо, и он с наслаждением втянул нежный запах ее волос.

На столе у дежурного надсадно прогудел телефон. Сержант снял трубку, перевел взгляд на Катю с Ткачевым и согласно кивнул.

— На второй этаж, пожалуйста, поднимайтесь, — сказал он. — Кабинет двести четырнадцать. К лейтенанту Мегрелову. Пропуск возьмите.

Лейтенант Мегрелов брезгливо вертел в руках заявление Павла, словно боясь испачкаться.

— Садитесь, — неохотно пригласил он. — Ознакомился с вашим заявлением. Мы его, конечно, зарегистрируем, будем разбираться, приметы вы здесь очень подробно указываете. Только скажите, уважаемый гражданин Ткачев… Вы ведь, если не ошибаюсь, у нас проездом, из Москвы. Скоро вернетесь в столицу, забудете все, что с вами здесь произошло, как неприятный сон. А вот спутница ваша, Катерина Сельцова, в Глинске останется. Подумайте, будет ли ей на пользу то, что мы будем вести расследование?

Павел оторопел. Он никак не ожидал услышать такое из уст представителя закона. Как можно бояться, что расследование обнаружит преступников? При чем тут Катя? Чего добивается этот лейтенант? Денег? А может, удара кулаком в зубы?

— Я обязан предупредить вас, — продолжал невозмутимый Мегрелов, — шансов, что преступники будут найдены, очень мало. Скорее всего, ни одного из троих нападавших уже нет в городе. Или они залягут на дно на несколько месяцев, или попытаются — извините за откровенность — в ваше отсутствие… гм… воздействовать на единственную свидетельницу. То есть на гражданку Сельцову. Сам вы, гражданин Ткачев, безусловно, способны за себя постоять. Но вот девушка… Кто может гарантировать ей безопасность, когда вас уже здесь не будет?

— Я полагал, вы, — возмущенно выпалил Павел.

— Сожалею, но возможности круглосуточно охранять гражданку Сельцову у нас нет, — отрезал лейтенант. — Вот потому я и призываю вас еще раз хорошенько подумать, прежде чем я дам делу официальный ход. Это висяк чистой воды. Мы, конечно, приложим все усилия, но…

— Павел, пошли отсюда, — подала голос Катя. — Я же говорила…

Что-то в ее тоне было такое обреченное, такое овечье, послушное, что Ткачев разозлился. Он, конечно, свалял дурака, обратившись в полицию, то есть, по-здешнему, ментовку. Выходит, придется, как всегда, действовать самому, на свой страх и риск. Но покидать милицию вот так, не солоно хлебавши, не хотелось.

— Заявление я пока оставлю, — тоном, не допускающим возражений, объявил Павел. — Надеюсь, оно уже зарегистрировано?

— Конечно, — подтвердил Мегрелов, пристально глядя в лицо Ткачеву. — Но вы можете забрать его, как только пожелаете. Обратный билет в Москву уже есть? Может, помочь надо? Мы по своим каналам мигом сделаем…

— Я настаиваю на том, чтобы были составлены фотороботы на-падавших_, — пропустил его слова мимо ушей Павел.

— Это пожалуйста. Сейчас пройдем в соседний кабинет, на компьютере подберем. Компьютеры у нас хорошие, новые, недавно только поставили…

— Ну и порядки у вас! — проворчал Павел, когда они с Катей вышли из дверей успевшей обоим порядком надоесть ментовки. — Бардак! — Ткачев смачно выговорил это заимствованное у французов слово. Нет, по-русски оно звучит все же куда более экспрессивно. И понятие обозначает более широкое. Даже всеобъемлющее: никто не занимается тем, чем ему положено.

Павел даже сплюнул с досады, но тут же осознал свою неправоту. Перед его мысленным взором возникло широкое улыбающееся лицо Андрея Тищенко, сержанта милиции из подмосковного Красногорска, с которым он познакомился примерно полгода назад. Обстоятельства их встречи нельзя было назвать безмятежными, но именно благодаря его с Андреем сотрудничеству была обезврежена целая секта темных и даже предотвращен теракт в центре столицы… Нет, далеко не все в ментовке жлобы и бездельники. Кате, понятное дело, обо всем этом Павел говорить не стал, лишь махнул рукой и зашагал прочь от облупившегося старого здания.

— Скажи, Катюша, а тебе не страшно? — спросил Ткачев немного погодя. — Этот Мегрелов в чем-то прав. Я рано или поздно уеду, а тебе здесь жить…

Катя задумалась.

— Утро вечера мудренее, — улыбнулась она минуту спустя. — Завтра подумаем. Ну, вот мы и пришли. Зцесь я живу.

Павел обвел взглядом четырехэтажный кирпичный дом с ажурными балконами, перевел взгляд на палисадник, засаженный смородиной. «И зачем только в городе сажают эти кусты? — подумал он про себя. — Нелепость полная. Много с них не соберешь, да и толку с этого сбора… Проще в магазин сходить. Наверное, по старой крестьянской привычке, не иначе».

Взглянув на Катю, Павел проникся ответственностью момента и решил, что пора, как говорится, брать быка за рога, становиться мачо и вообще — проявлять инициативу. Многозначительно прищурив один глаз, он зябко повел плечами.

— Как-то сыро в этом отделении было. Признаться, продрог я изрядно и, соответственно, с удовольствием бы выпил чашечку горячего чая.

— Извини, дома полно народу, даже чаю выпить негде, — развела руками Катя. — Спасибо за вкусный ужин. И за приятную компанию тоже. До гостиницы отсюда никакой транспорт не ходит. Придется тебе на такси тратиться…

Не солоно хлебавши, Павел вышел на проспект. Ночная жизнь Глинска, очевидно, не отличалась большим разнообразием. Вокруг не было ни души, большинство окон в домах уже погасли, только возле обшарпанного подъезда целовалась парочка, да где-то в отдалении слышался звон бьющегося стекла и хриплая нецензурная брань. Павел повертел головой в обе стороны пустынного проспекта и не обнаружил ни такси, ни частников. Прекрасно ориентируясь на местности, он очень ясно представлял себе, в какой стороне от Катиного дома находится «Турист», и вполне мог бы преодолеть это расстояние пешком. Тем более что поразмыслить ему было о чем, а делалось это всегда продуктивнее на свежем воздухе.

Злость на Мегрелова уже испарилась, осталась только досада на себя. Что-то подсказывало Павлу, что между ночным нападением странных бандитов и его архивными изысканиями существует прямая связь. Упорно не давало покоя то неприятное ощущение опасности, что на мгновение возникло, когда они с Катей сидели в «Сатурне». Значит, он не ошибся. Слежка за ним велась. Уже тогда.

Стало быть, придется еще задержаться в этом Глинске. День, а то и два, до выяснения обстоятельств… Черт побери, Мак-Кормик ему точно голову оторвет.

За спиной послышался шелест шин. Павел обернулся, поднял руку, остановил машину и за привычный уже полтинник добрался до своего «Туриста».

Раиса Юрьевна из-за стойки одарила Ткачева сладкой улыбкой и выдала ключ от номера.

— Кстати, вам тут принесли… Срочная телеграмма.

Павел двинулся вверх по лестнице, на ходу распечатывая заклеенное бумажной полоской почтовое отправление. Когда он пробежал строки сообщения, у него на мгновение потемнело в глазах.

«Валю сбила машина. Находится в реанимации. Срочно приезжай. Женя».

Час спустя Ткачев уже трясся в рейсовом междугороднем автобусе, который на полной скорости катился по ночному глоссе в сторону столицы. И Катя, и баба Нюра, и глинские менты, и таинственные хулиганы из парка мигом отошли на второй план.

Часа два Павел нетерпеливо ерзал в кресле. Вначале он смотрел в окно, немного погодя слушал, надев наушники, какую-то идиотскую радиопередачу, потом пытался читать газету, которую купил в здании автовокзала, даже начал было разгадывать кроссворд, но не нашел ручки. Зато извлек из заднего кармана брюк серебряную пулю на цепочке. Это вещественное свидетельство своего российского прошлого Павел обнаружил в шкатулке, когда разбирал бумаги Джона Тэйлора, человека, которого на протяжении всей жизни считал отцом. Да, эта пуля была единственным подарком, который достался Павлу от настоящих, кровных, родителей. Кому же принадлежал этот незатейливый талисман? Какую силу хранил в себе? Кому служил оберегом? Бабушке Анне Антиповне, а может, его отцу или матери…

В тусклом свете горящей вверху лампочки Павел попытался рассмотреть металлическую вещицу. Поверхность пули не была идеально ровной. Кое-где ее покрывали мелкие царапины и выбоины. Похоже, не одно десятилетие прошло с тех пор, как неведомый умелец выплавил ее. Решив, что было бы обидным потерять единственное доказательство его генетической связи с этой страной, Павел надел талисман на шею и… тотчас ощутил нечто. Пуля источала мягкое, ровное тепло. «Э, похоже, в ней и впрямь есть сила», — удивился Павел и «прощупал» странный предмет. Результат его немного озадачил. Сгусток энергии, удивительно чистой, светлой, был заключен в этой пуле. Однако энергия не была активна, она, казалось, дремала в надежно защищающем ее сосуде, как бабочка в коконе. «Н-да, интересно, что может пробудить ее? — задал себе вопрос Павел. — Или кто?» То, что обычно предметы с подобной энергетикой бывают запрограммированными на конкретные ситуации либо на определенных людей, Ткачев знал очень хорошо…

Раздумья ни к чему не привели, а лишь окончательно утомили и без того уставшего Павла. Увидев, что все вокруг давно спят, он тоже решил отдохнуть. «Судя по всему, завтра неприятностей меня ждет предостаточно. Так что будет совсем нелишним, если я хотя бы высплюсь», — подумал Ткачев. Закрыв глаза, он расслабился по методике «быстрый сон» и провалился в тревожное забытье.

До больницы он добрался около четырех утра. К Вале Павла не пустили, несмотря на уговоры, толстую пачку денег, угрозы и мольбы. Усталый доктор в зеленоватом халате и шапочке молча выслушал поток веских и продуманных доводов Ткачева, молча указал ему рукой на дверь с табличкой «Ординаторская», пропустил внутрь тесноватой комнатенки и опустился на подоконник, уступив посетителю единственный в комнате стул.

— Я готов ответить на все ваши вопросы, Павел, — проговорил доктор, снимая очки и протирая платком покрасневшие после бессонной ночи глаза. — Ваша знакомая находится в тяжелом, можно сказать, крайне тяжелом состоянии. Авария, несчастный случай. Виновникам ДТП удалось скрыться — наезд произошел на безлюдной улице. Этим занимается милиция, но при таких раскладах надежды на успех мало. Мы, со своей стороны, уверяю, делаем все возможное. Однако когда Валентина придет в сознание, и придет ли вообще, сказать сложно.

— Я бы очень хотел увидеть ее. Пожалуйста, доктор.

— Сожалею, пока не могу разрешить посещение. Да и к чему вам? Она не говорит, не реагирует на внешние раздражители. Подключена к аппарату искусственного дыхания…

Спорить, похоже, было бесполезно. «Ладно, — решил Ткачев про себя, — и не такие препятствия преодолевали».

Он провел десять минут в скверике перед больницей, изучая расположение окон, припоминая, где находится кабинет врача, с которым он беседовал. Реанимация, как Павел успел заметить, помещалась на том же этаже, только в противоположном конце коридора. К сожалению, времени до рассвета почти не осталось. Пришлось карабкаться по водосточной трубе до открытого окна туалета, а потом осторожно передвигаться, прижимаясь к стене, по коридору, мимо дежурной медсестры, дремавшей за столиком.

Валя, бледная, с ввалившимися щеками и запавшими глазами, неподвижно лежала на высокой койке. Руки ее были безжизненно вытянуты вдоль тела, спутанные волосы сбились набок, на виске виднелся кровоподтек. К тонким запястьям тянулись прозрачные трубки капельниц. Сердце Павла сжалось. Чем так привлекала его эта девушка? Почему он всегда чувствовал себя с ней легко и свободно? Он не мог ответить на этот вопрос. Да и нужно ли было на него отвечать?

Павел осторожно приблизился к Вале, склонился над изголовьем. И тут внезапно голова словно налилась свинцом, кровь гулко запульсировала в висках. В то же время серебряная пуля, висевшая у него на шее, чуть шевельнулась, и Павел почувствовал, что его обдало мощной горячей волной. Энергия, скрытая в талисмане, внезапно пробудилась и начала свою работу, стремясь сообщить ему что-то важное, о чем-то предупредить.

Павел выпрямился и осмотрелся по сторонам, пытаясь понять, что именно заставило талисман ожить. Место? Предметы, находящиеся в палате? Или… Он снова приблизился к Вале, и от пули вновь пошла тревожная горячая волна. Может, она реагирует на присутствие потусторонних, злых сил? Павел бегло просканировал помещение. Так и есть. Темные были здесь.

Павел сосредоточился, раскинул энергетическую сеть и принялся на этот раз внимательно, методично сканировать помещение. Чисто. Но следы оставались, Ткачев был в этом уверен. Вон едва заметные хлопья темного тумана висят в верхнем углу. Но зачем они приходили сюда? Чем им помешала Валентина?

И тут Павла осенило. Им вовсе не Валя была нужна. Им был нужен он. И сбили девушку не случайно, ее специально поджидали, выслеживали… Они хотели, чтобы Павел примчался сюда, чтобы навсегда оставил Глинск, забыл, что видел и что слышал за время пребывания там.

Все это за долю секунды пронеслось в его мозгу. И тотчас, словно исполнив свою работу, серебряная пуля перестала подавать признаки жизни.

Ткачев «прощупал» талисман. Энергия снова покоилась в коконе.

Так. Павел сел на стул, стоявший рядом с койкой. Выходит, пуля — это не что иное, как оберег, подающий сигнал в случае опасности или присутствия темных сил. Мало того, он позволяет восстановить картину произошедшего. «Но почему он раньше не работал? — удивился Павел. — Ведь я всегда носил его с собой, с того самого момента… Стоп. Носил, но в кармане. На шею я его надел несколько часов назад».

Судя по всему, талисман принадлежал бабушке. Все, что Павел успел узнать о ней за время своего пребывания в Глинске, подтверждало это предположение. Ткачев был почти уверен, что именно от Анны Антиповны через года и расстояния получил он этот сокровенный подарок. Словно в ответ на его мысли, от талисмана пришла легкая волна тепла. Потом снова все успокоилось.

Павел наклонился к Вале и поцеловал девушку в губы. Он отомстит за нее. Ни один из тех, кто сделал это, не уйдет от заслуженной кары. «Пусть я стану легок, как ветер, неуловим, как тень, и смертоносен, как скорпион», — прошептал Павел фразу, которую когда-то слышал от своего учителя Акиры Моримото…

Выйдя из больницы, Павел почувствовал, что его охватило злое веселье. Он был полон сил и решимости сражаться. Все встало на свои места. И вчерашнее происшествие, когда трое неизвестных напали на него в Глинске, и крайнее нежелание доблестного лейтенанта Мегрелова заниматься розысками сбежавших бандитов… Да, оперативно сработали, сволочи. Похоже, Валю заказали сразу после неудачного нападения. Скорее всего, по телефону. Но откуда они вообще знают о ее существовании? На это возможен единственный ответ — навели справки заранее, пока он находился в Глинске. Вполне логично. Появился новый человек, ведет себя странно, расспрашивает о том, о чем не полагается, роется в архиве. Значит, Павла и впрямь пасли несколько дней. Не показалось…

Здесь пахнет организацией, и солидной. Тогда что же получается? У них весь Глинск под колпаком?

Павел разозлился всерьез. Выходит, его пытались примитивно обвести вокруг пальца, выставить пешкой, марионеткой, слепо подчиняющейся чужой воле! Не выйдет. Ему объявлена война. Что ж, он принял вызов. Противник, очевидно, не до конца понимает, с кем связался. Возможно, это и к лучшему.

Вале он теперь помочь, к сожалению, ничем не может. Бабкин дар врачевания Павлу не передался. Оставалось только надеяться на врачей. Но это уже потом. После того, как он еще раз съездит в Глинск.

Дар врачевания…

Одна интересная деталь, которую Павлу удалось почерпнуть из дела Карасевой, молнией вспыхнула в мозгу. Он как-то не уделил ей сразу должного внимания, а зря.

Он вспомнил, что к делу прилагались записи бесед с Матвеем Сабуровым, а также протоколы допросов свидетелей по делу о пропаже Анны Антиповны. В них речь шла о книге заклинаний и заговоров, которую при жизни Карасева берегла пуще глаза. Никто не знал, где она ее хранила, но точно не на Путейской. Как следовало из показаний соседей, пока Нюрку по ночам катали на черных «воронках», дома у нее устраивались обыски с одной-единственной целью: найти вожделенную книгу. О существовании книги, как уверяла Катя, изначально знал только Матвей. Он и донес куда следует. Однако книгу не нашли ни при жизни Карасевой, ни после ее исчезновения.

И тут Павел понял. Бабка не успела передать ему свой бесценный дар исцеления на словах. Но, как говаривал великий учитель Акира-сан, человек, которому удается обрести книгу знании, может быстро постичь умение целительствовать и даже поднимать людей со смертного одра. Так вот чем интересовалась наследница Матвея, когда брала из городской библиотеки папки с личными делами своего опекуна и его бывшей возлюбленной! Вот за чем охотился сам Матвей, блуждая по лесу и не зная, что в итоге найдет вовсе не сокровище, а собственную смерть на дне волчьей ямы! Но зачем эта книга темным? Ведь не спасать же людей они собрались. А впрочем, ничего сложного. Знания, заключенные в ней, можно использовать как во благо, так и во вред. Что такое, например, нож? Бездушный, бессмысленный инструмент, который может стать и скальпелем в руках хирурга, и тесаком за поясом убийцы.

Ткачев сжал кулаки. Нет уж, дудки! Им не заполучить этой книги! Он не позволит!

Внезапно Павел остановился и посмотрел на талисман. В запале он не заметил момента, когда тот снова начал действовать. Теперь же оберег уже завершал свою работу, энергия возвращалась в кокон. Выходит, вспомнить о книге Ткачеву помогла серебряная пуля. «Спасибо, бабушка, — прошептал Павел. — Я обязательно выполню твою последнюю волю. Я вернусь в Глинск».

Еще раз сопоставив все детали, Павел больше не сомневался, что кольцо вокруг него сжимается все сильнее. Здесь, в Москве, у приемной дочки Матвея свои люди. А скорее всего, и не люди, а эти. Ткачев не сомневался, что они следят за ним, значит, теперь придется быть вдвойне осторожным, чтобы не подвести под удар не только себя, но и тех, кто так или иначе связан с ним. Женю, например, который пока остается в Москве. Надо действовать, и немедленно.

— Алло, Женька, привет, — энергично поздоровался Павел, услышав в трубке мобильного заспанный голос. — Извини, что ни свет ни заря. Дело безотлагательное.

— Н-да… понимаю… — с трудом ворочая языком, выговорил Женя. — Уже примчался? В больнице был?

— Да, отсюда и звоню. Ситуация осложняется. Ты должен немедленно уехать из Москвы. На пару недель.

— Куда еще? Да и с какой радости?

— Куда угодно. На отдых.

— На отдых? — мигом оживился Женя. — Если за твой счет, то хоть завтра. Если можно, на Карибы.

— Перебьешься Турцией. Деньги переведу на твой счет. Какой, ты знаешь. — Павел опасался, что телефон прослушивают, и потому говорил отрывисто, не вдаваясь в подробности. — Паспорт себе сделаешь у Вадима. Пусть уложится за день. Возьми горящую путевку, и чтобы послезавтра тебя здесь не было. Все объясню потом. Отбой.

Вот так, кратко и четко. По-военному.

«Ничего, пусть парень отдохнет. Развлечется, повеселится, за прекрасными ныряльщицами поухаживает…» — думал Павел. Самого его ждали куда менее радужные перспективы. Ровно в полночь отходил поезд на Глинск, а до тех пор Павлу надо было, во-первых, дожить, а во-вторых, выработать четкую и внятную стратегию расследования темных глинских делишек…

В пять утра тяжелая дверь купе, лязгнув, отъехала в сторону.

— Вставайте, молодой человек! — проводница энергично потрясла Павла за плечо. — Через полчаса Глинск!

Сон как рукой сняло. Павел повернулся на бок на верхней полке, спустил одну ногу…

Внизу недовольно всхрапнул сосед в тренировочных штанах. Дежа вю. Павлу показалось, что он попал в дурной, навязчиво повторяющийся сон. Все это с ним уже когда-то было. А может, не с ним… С кем же? С Полом Тэйлором, агентом английских спецслужб, рыцарем Ордена Иерархии?

Осторожно, стараясь не шуметь, Ткачев спустился на пол, при тусклом свете крохотной лампочки в изголовье узкого ложа вытащил из бокового кармана рюкзака тюбик пасты и зубную щетку. Надо сходить умыться.

Туалет, конечно, отличался условиями от комнат отдыха «Президент-отеля» и «Националя». Из железного крана шел только кипяток, бумаги не было и в помине, на полу стояли лужи.

Ну и что? Разве это помеха для настоящего мужчины, который хочет выглядеть на все сто накануне решающей битвы? Будет нужда — и шилом побреемся…

Поезд начал тормозить. Подхватив рюкзак, Ткачев поспешно устремился в тамбур. Проводница открыла дверь, подняла ступеньку, выпуская одинокого пассажира на влажный утренний перрон города Глинска. Уверенным шагом Павел пересек привокзальную площадь и, привычно нашарив в кармане полтинник, уселся на переднее сиденье такси, небрежно сообщив водителю пункт назначения:

— Гостиница «Турист».

Катя задумчиво помешивала кофе в изящной маленькой чашечке. Переварить информацию, полученную от Павла, оказалось нелегко.

Этот странный человек ворвался в ее тихую и размеренную жизнь как ураган, выхватил из привычной атмосферы пыльных библиотечных полок и скучной телефонной болтовни с подружками. Невероятная история его семьи, которой раньше Катя интересовалась исключительно с научной точки зрения, благодаря Павлу внезапно ожила, завертелась вокруг таинственным и пестрым круговоротом. Миф стал реальностью, фантастическая сказка — жизнью. Что говорить, Павел заинтриговал ее, увлек в мир опасных приключений. И держался он как настоящий джентльмен. Красиво, но без показухи тратил деньги, умел постоять за себя… Их отношения оставались вежливо-неопределенными, Катя не позволила себе (и ему, разумеется) ничего лишнего. Однако где-то в глубине души, быть может, даже сама того не подозревая, девушка надеялась, что история их знакомства будет иметь продолжение. И это несмотря на то, что среди всего прочего она узнала сегодня о существовании Вали. Московская подружка Павла в больнице, в тяжелом состоянии, именно к ней он ездил прошлой ночью. Что ж, не в характере Кати строить далеко идущие планы. Ей хорошо с ним здесь и сейчас. И она готова помочь, чем сможет.

— Я постараюсь поискать по своим каналам, — пообещала Катя, когда Павел закончил излагать свою теорию о волшебной книге заклинаний, которую оставила после себя его бабушка и за которой, по словам Ткачева, охотится едва ли не все взрослое население Глинска. — Одно могу пообещать точно: данные на воспитанницу Матвея мы достанем по базе.

— Милицейской, что ли? — недоверчиво протянул Павел. — В отделение влезем? Или, может, хакерством займемся? Может, компьютер надо купить? Ты только скажи.

— Нет, это лишнее. У нас в библиотеке свои компьютеры есть. Там сведения на жителей города — архивы ЗАГСов и РЭУ. Помогаем им с переводом данных в электронный вид. Я могу попробовать посмотреть прямо сегодня вечером.

— Слушай, давай я подъеду после работы, вместе посидим, может, что и откопаем, — с готовностью предложил Павел.

— Наверное, не получится, — покачала головой Катя. — У нас спецхранилище, тебя не пропустят. Лучше я сама.

— Ладно, — не стал спорить Павел. — Буду ждать возле библиотеки. В случае чего звони на мобильник — вдруг управишься раньше.

Катя кивнула, одним глотком допила кофе, поблагодарила и стала протискиваться к выходу. Павел поймал ее кисть, горячо пожал.

— Кать, спасибо тебе, что ты так со мной возишься, — тихо проговорил он.

— Да ладно, обращайся.

— Слушай, давай, когда все закончится, отметим это как-нибудь?

— Да мы и так каждый день отмечаем. Я с тобой уже столько раз в ресторанах была, сколько за всю жизнь не удавалось…

Проводив Катю до библиотеки, Павел решил нанести визит давешнему знакомому — лейтенанту Мегрелову. Уже знакомая дорога до отделения заняла пятнадцать минут. Дежурный, выполняя свой воинский долг, а заодно оберегая начальство от излишних волнений, под разными предлогами пытался не пропустить незваного посетителя, говоря, что Мегрелов занят, вышел, обедает и его вообще нет, но под сокрушительным натиском Ткачева был вынужден сдаться.

Лейтенант сидел за столом у зарешеченного окна и потягивал из кружки с золотыми петухами какую-то темную жидкость. Завидев Павла, Мегрелов ухмыльнулся, словно появление заявителя вовсе не было для него неожиданностью, понимающе кивнул и полез в ящик стола.

— Здравствуйте, здравствуйте, гражданин Ткачев, — поприветствовал он Павла. — Что, уже вернулись из столицы?

Лицо Павла сохранило непроницаемое выражение. Конечно, менты знали, что он уехал той ночью. Не иначе сладкая Раиса Юрьевна потрудилась. А может, и сами расстарались — до автовокзала проводили, а Павел ничего и не заметил, мысли другим были заняты.

— Да вот зашел поинтересоваться, как идет расследование по моему делу.

— Расследование! — фыркнул лейтенант. — Только заявление написали — и уже результаты подавай!

— Это надо понимать так, что результатов нет? — холодно проговорил Павел.

— Видите ли, гражданин, — внезапно перейдя на официальный тон, произнес Мегрелов. — Мы действительно за эти сутки провели серьезную работу.

«Издевается он, что ли?» — не понял Павел и скептически переспросил:

— Неужели нашли что-нибудь?

— Зря иронизируете. Нашли… Еще как нашли. Мы тщательно проверили приметы преступников, которые вы указали, сравнили с фотороботом, вами же составленным. Одним словом, опознали одного из тех, кто, по вашим словам, вечером в понедельник коварно покушался на вашу персону.

— Прекрасно!

— Правда? Я лично ничего прекрасного не наблюдаю. Неувязочка получается, гражданин Ткачев. Ну-ка, посмотрите внимательно на этот снимок.

С этими словами лейтенант, словно фокусник, извлек откуда-то снизу цветную фотографию и небрежным жестом бросил ее на стол перед Павлом.

Одного взгляда оказалось достаточно. На фото был тот самый жилистый, с которым Павел позавчера разбирался в парке.

— Вам знаком этот человек? — задал вопрос Мегрелов.

— Конечно! — обрадовался Павел. — Это один из тех троих, что напали на меня. Никаких сомнений. А остальные? Их никто не опознал?

— Неувязочка получается! — повысив голос, повторил лейтенант. — Этот человек — местный криминальный авторитет. По кличке Щегол. Так вот. Он был убит в прошлом году во время бандитских разборок.

— Что?!

— Убит и похоронен. При большом стечении народа. У него есть могила.

— Но этого не может быть!

— Вас что, на кладбище отвезти? Или все же поверите мне на слово?

Павел молчал.

— Подозреваю, что другие двое — из той же славной когорты, — продолжал Мегрелов. — Так что ничего не склеивается, гражданин Ткачев. Либо вы что-то путаете, либо специально липовые приметы нам подсовываете. Следствие в заблуждение вводите. И тут возникает законный вопрос: зачем? Не знаю, может, у вас какие-то интересы особые имеются, расчет, так сказать… Меня это не касается. Только за дачу ложных сведений у нас в стране ответственность предусмотрена. Уголовная, между прочим.