Затмение луны

Глава 11 В ТЕНЯХ

Темный Порог: четырнадцатый – двадцать первый дни зимы

Джейм с опаской вступила в Тени Каркинарота. Сперва казалось, что все осталось таким же, как и было, лишь тьма легла на резные стены дворца, накрыла пушистые ковры, превратила пурпур и золото гобеленов в серую холстину. Свет в шарах тускнел с каждой секундой. Потом детали обстановки начали таять и исчезать. Тени обрели необычайную глубину, протянувшись к далеким стенам. Холод пола проникал сквозь тонкие сапоги Джейм. Да, эти плиты никогда не знали прикосновения ковра. Теперь светящиеся сферы были лишь бледными пятнами, маячащими в воздухе. От дворца остался лишь призрачный намек, несколько смутных штрихов. Каркинарот пропал.

Но где же тогда она?

Джейм пошла вперед, ощущая озноб на леденящем воздухе. За окнами Каркинарота лежала теплая южная земля Каркинор, а за этими стенами… И чем тут пахнет? Запах окружал ее, неясный, сладковатый, с гнильцой, какой застаивается в давно пустом флакончике из-под духов. Казалось, его источают сами стены. Как он пугающе знаком, и как глупо, что она не узнает его.

Между расплывчатыми светлыми шарами открылся дверной проем. Джейм чуть не прошла мимо, решив, что это лишь сотканная из теней иллюзия, но прилетевший сквозняк означал обратное. Девушка вошла. Память подсказывала, что она продолжает идти по коридору Каркинарота, а свернув в эту дверь, попадет в бальный зал дворца. Здесь тоже была комната, но куда больше того огромного зала. Джейм бродила по ней, мягкие сапоги беззвучно скользили по темному, с изумрудными крапинками и жилками полу, и под невидимыми глазу сводами потолка не витало эхо. Вдоль стен рядами висели флаги памяти. В обычном кенцирском зале по традиции, размещали вышитые портреты умерших высокорожденных, сотканные из нитей одежды, в которой эти мужчины и женщины встретили смерть. Лица обычно были спокойны, а раскрытые ладони скрещены в благословляющем жесте. Но на этих знаменах люди словно гримасничали, так ужасающе искажены были их черты. Руки изображенных сжимали лохмотья одежды. Под портретами на стенах темнели коричневые пятна засохшей крови.

Джейм огляделась, страх прокрался в душу и неумолимо рос. Это наверняка тот самый, увешанный картинами большой зал, о котором давным-давно рассказывала ее мать; но эти картины – портреты мертвых, и все они выглядят такими голодными и иссохшими потому… потому что кто-то поглотил их души. Но откуда она знает это? И их так много, слишком много. Слишком? Во имя Порога, почему она так думает? Она никогда не была тут раньше… Или была?

В дальнем конце зала располагался гигантский камин, в нем лежало несколько толстых стволов. Меховая шкура прикрывала холодный очаг. Другие шкуры с оскаленными пастями висели на стене. Шкуры аррин-кенов.

Мама не говорила об этом, но так было в том сне, разбудившем ее в Каркинароте. Наверняка она знает куда больше об этом месте, чем может поведать любая история. Джейм уже стояла тут когда-то – и во сне, и наяву. Это главный зал Дома Мастера, куда загнала ее много лет назад жестокость отца, место, где она провела забытое детство. Она была за Темным Порогом.

Джейм убежала бы, но дверь, через которую она вошла сюда, исчезла. Она в ловушке.

Девушка застыла в центре бескрайнего зала под взглядами мертвецов. Ее начала колотить дрожь. Слишком много воспоминаний навалилось на перегораживающую сознание стенку. Если все они прорвутся разом, если она вдруг вспомнит все…

«Нет, – сказала она себе. – Держи себя в руках. Думай только о том, что может помочь. Всю жизнь ты прошагала в абсолютном, вопиющем неведении. Не останавливайся. – Она глубоко вдохнула и медленно выдохнула. – Так, хорошо. Теперь перестань трястись и иди искать своих друзей».

… и Меч, и Кольцо, и Книгу, и принца…

Трое, да что же это, потерялись все, кроме нее, или она сама потеряна? «Не думай, не отвечай. Иди».

И Джейм пошла – через зал, под арку, в глубину Дома. Талисман знала, как двигаться среди теней подобно тени, и воровское искусство пригодилось: она кралась, каждое чувство настороже, каждый нерв напряжен. Как же здесь просторно и пусто. Сводчатые переходы, широкие каменные лестницы, спиралями уходящие вверх и вниз, еще коридоры, еще залы. Всюду холодный камень и ледяные тени. Где хоть кто-нибудь?

– Мертвы, – раздался в ушах знакомый голос. – Они все мертвы.

– Марк? – Она резко обернулась. Ничего. Никого. Это всего лишь воображение. Забудь.

Итак, где могут держать пленников? Ни в одном из проемов, сквозь которые она проходила, ей не встретилось запертых дверей. Промозглый ветер беспрепятственно гулял по извивающимся дорожкам. Джейм не решалась закричать, позвать – что-то удерживало ее. Место выглядит пустынным, но мало ли кто (или что) может услышать?

Дальше, дальше. Какая-то страшная притягательность витала здесь, словно в любую минуту из темного угла может выпрыгнуть забытое прошлое. Запуганный, изгнанный ребенок пришел сюда и превратился в человека – в нее саму. Кто-то учил ее, что такое честь, а кто-то – как пожинать души, благодаря этим потерянным годам она такая: парадокс, создание света и тьмы.

А Мастер Геридон, что с ним? До его падения долгое отступление перед Темным Порогом было горьким и мучительным, но все-таки терпимым, потому что и проигрывали люди с честью. А после даже потомки тех, кто бежал от зла, чувствовали на себе пятно позора. И это зло все еще существует, не так ли? У Марка осталось по меньшей мере три шрама после встречи три года назад с людьми Мастера, налетевшими на Восточный Кеншолд, скачущими от дымящихся развалин ее старого дома, ищущими ее и Книгу. Марк видел даже самого Геридона, тот сидел на черной лошади на вершине холма, глядя, как грабят город.

Джейм вспомнила, что его лицо было в тени, а несгибаемую фигуру окутывал лоскутный плащ из похищенных душ. Правая рука в перчатке с крагами сжимала поводья, а левая, пустой рукав с серебряной рукавицей, неподвижно лежала на угольно-черной шее коня.

Память услужливо развернула перед Джейм картинку из прошлого: левая рука, потянувшаяся к ней из-за красных лент, пологом висящих у постели, еще из плоти и крови… «Ты потеряла отца, дитя, – мягкий, обволакивающий голос. – Я заменю тебе его, я стану для тебя больше чем отцом, гораздо больше». Рука сомкнулась на ее запястье. В слепой панике она полоснула по ней, и еще, и еще, пока…

Нет. Джейм, трепеща, прижалась к стене. Она не будет вспоминать об этом. Не будет.

Но если единственный способ найти Марка и Жура – это полностью распахнуть разум прошлому? Она могла бы выяснить, куда отводят пленных. Осмелится ли она рискнуть? И почему она так уверена, что это риск? Здешний воздух успел проникнуть в нее. Стены эти уже не так пугали, не казались отвратительными. Даже вездесущий запах разложения не раздражал обоняние. Когда-то это место было домом. Когда-то ее приняли здесь – так, как, должно быть, нигде больше не принимали и не примут. Но оно больше никогда не будет домом.

«Помни об этом, – твердила она себе зло. – И помни, какие ужасные вещи случились тут. Помни, где ты».

Пленники, заключенные, какая-то клетка без решеток, но что это может быть и где? Может, подсказка таится где-то дальше. Она оторвалась от стены и продолжила путь во тьму Дома.

Чувства и мысли начали расплываться. Девушку покачивало, словно в полусне, возникло смутное желание прилечь или найти что-нибудь попить. Рот, казалось, был набит сухой пылью. Сколько же она идет? Часы, дни? Появились неясные ощущения, что комнаты, по которым она бредет, не совсем необитаемы. Тусклый свет и тени сплетались в немые фигуры, призраками стоящие по углам. Их пустые глаза провожали ее. Возможно, для них она была привидением.

Ветер пахнул в лицо. Она какое-то время шла за потоком воздуха, не сознавая этого. Но теперь дуновение усилилось и принесло с собой любопытный запах, так что Джейм даже слегка встрепенулась. Она стояла лицом к арке, выглядевшей разинутым ртом. Когда-то проем был замурован, а теперь массивные плиты в беспорядке валялись рядом, как выбитые зубы, и ветер задувал сквозь них. Запах был… таинственный, чужой. Что-то мертвое, что-то живое, и много чего посередине… Свет в дальней комнате тоже был странный, он переливался всеми оттенками зеленого. Джейм перешагнула камни и прошла под аркой. Свет падал из окна – первого окна, которое она увидела в этом доме. Оно было зарешечено. Прутья обвивали лозы с белыми цветами, похожими на обескровленные надутые губы, а между веток блестело тошнотворно-желтое небо.

Решетка на окне, неземной пейзаж… Словно она вновь оказалась в комнате обратных камней в Безвластиях.

Джейм, дрожа, обхватила плечи руками. Старые песни уверяли, что Дом Мастера тянется назад по Цепи Сотворений из одного порогового мира в другой. До падения Геридона Кенцират даже пользовался Домом как способом бегства во время бесконечного отступления, запечатывая каждый неудержанный участок, каждый мир за спиной, куда они уже никогда не могли возвратиться. Ничто не могло разбить печати с той стороны. И не разбивало. Вероломство кенцира разрушило барьеры между мирами, открыло самые дальние, запретные комнаты Дома, откуда ползли тени и где люди становились перевратами.

Нет, не стоит тут задерживаться. Джейм попятилась обратно к арке.

В окно влетел тихий вздох, словно сорвавшийся со множества губ разом. Что-то белое мелькнуло перед лицом Джейм, белое и зеленое. Лоза. Ветка обвилась вокруг шеи девушки, другая уцепилась за руку, за ними третья, четвертая. Они дернулись разом, подтягивая ее к окну. Джейм рванула ту, что держала ее за горло, но плеть только сжала еще сильнее. Белые губы цветов что-то шептали в ухо, щекотали шею. Они порозовели, потом покраснели. Кровь застучала в ушах. Девушка смутно ощущала, что железные прутья врезались ей в спину, а сила уходит из ног и они подкашиваются.

Потом кто-то возник перед ней. Блеснул нож – белый, весь белый, и клинок, и рукоять, заметила она неосознанно, – и красные губы отступили с шелестом-криком. Мигом засохшие листья осыпались шуршащим дождем. Джейм лежала на полу, и кто-то склонился над ней: человек с истощенным лицом мертвеца с гобеленов в зале Мастера.

Крики. Спаситель отпрыгнул и рванулся прочь, в глубину Дома.

– Террибенд, глупец, погоди! Вы трое, за ним! Громыхают удаляющиеся шаги, бегут.

Теперь на нее смотрит другой человек. Светлые волосы, юное лицо, серебристо-серые глаза…

– Принц Одалиан? Он улыбнулся:

– Тепло, тепло. Ты попала в переделку? Кажется, некоторым вещам никогда не суждено меняться. Ну-ка, посмотрим. – Он взял ее за подбородок и повернул голову сперва в одну сторону, потом в другую. – К счастью, ничего серьезного, хотя ты наверняка потеряла немало крови. Стоять можешь?

Она попробовала – и обвисла в его руках:

– Проклятие.

– Ничего. – Он приподнял ее. Джейм удивилась, какая сила таится в этом тонком теле. – Дело не в размерах, – сказал он, словно она произнесла мысль вслух. – И не в силе. Но ты это и так должна знать. Держись крепче.

Он провел ее через арку обратно в серые залы. По его быстрой, уверенной походке было ясно, что он точно знает, куда идет.

– Принц, как ты назвал того человека? Пару секунд он не отвечал. Потом вымолвил:

– Бренди – одно из его имен. Ему подходит.

Она могла бы поклясться, что Одалиан назвал беглеца Террибендом, но это же было имя брата Тирандиса, того, кто исчез из песен и истории во время Падения. Бренди? Это тоже звучит знакомо, но отчего… Если бы только голова перестала кружиться…

Принц опустил ее на кровать. Она изумленно оглядела богато обставленные покои. Привел ли он ее обратно во дворец, или этот оазис цветет посреди унылых комнат Дома? Скорее, последнее. Белое вино заплескалось в хрустальной чаше. Одалиан секунду стоял перед огнем, глядя сквозь стекло на языки пламени. Потом поднес кубок к постели и почти грубо сунул его в руки Джейм.

– Вот.

Она жадно выпила, отметив, но не обратив особого внимания на незнакомый привкус – как и у того вина, которое она пила раньше, только теперь он стал куда острее. Голова поплыла.

– Вино на пустой желудок, – сказал человек, присаживаясь на край кровати и принимая у нее чашу. – Полагаю, ты не прихватила с собой в эту сумасшедшую экспедицию еду. Ну конечно же нет. Ты никогда не была практичной в вопросах пищи.

Она уставилась на него. То, как он говорил, как двигался – все так знакомо, а она ведь никогда не встречала принца прежде. Она представляла, как он выглядит, только по грубому портрету в комнате Луры, – а ведь похож, очень похож, только вот цвета там… Минутку…

– У Одалиана карие глаза. – Она попыталась отодвинуться от него. – А твои серые, как у меня. Кто ты?

Да, холодные стальные глаза пристально смотрели на нее с лица Одалиана, словно из-под маски.

– Ты меня не помнишь. Хорошо. Но ты наверняка можешь предположить, кто я.

Она кивнула, в горле, несмотря на вино, вдруг пересохло:

– Ты переврат. Что ты сделал с принцем?

– Я? – Он прыснул. – Лично – почти ничего. Я пришел повидаться с ним в ту ночь, когда он послал гонца в Высший Совет Кенцирата с просьбой о помощи. Он подумал, что я – это Торисен. Мы же, знаешь ли, можем принимать почти любое обличье, пока тени не завладеют нами слишком сильно, как это случилось с Мразалем, – ну да ты же возобновила знакомство с ним в Хмари. Короче, я сказал принцу, что решил признать его полноправным союзником Кенцирата до слияния наших войск. Он был польщен, особенно когда я предложил скрепить наш договор кровным ритуалом. Я отведал его крови, отданной без принуждения, и стал способен принимать его форму.

– Но не полностью.

– Верно. Эти глаза всегда доставляли мне массу хлопот. Требуется множество перерождений в самых дальних комнатах Дома, чтобы сделать кого-то настолько… э… податливым, чтобы он мог точно воспроизводить все детали, даже при полном обряде.

– Но слишком много перерождений ведет к тому, что существа уже не могут поддерживать никакой формы, как Мразаль, – сказала Джейм, стараясь, чтобы голос звучал вызывающе. – Сдается мне, что у вас, перевратов, срок годности сильно ограничен.

– О да. Наша лучшая пора длится примерно одно тысячелетие по меркам Ратиллена. Хорошее испытание временем. Но я по опыту знаю, что зло неминуемо разрушается, и то же уже начал осознавать и милорд Геридон. Но мы говорили о принце Одалиане. Как ты понимаешь, он был весьма поражен, оказавшись лицом к лицу со своей копией – пусть и не совсем точной, а в еще большее недоумение его повергли трое его собственных охранников (подкупленных, разумеется), взявших его под стражу. Затем я открыл барьеры между Каркинаротом и Домом Мастера, и его увели в дальние комнаты, где и оставили – в кандалах.

Джейм содрогнулась:

– О мой бог, как жестоко!

– Да, не правда ли? Но милорд Геридон настаивал. «Значит, крошка-принц захотел стать кенциром – как ты. Прекрасно. Осуществи его желание». Так я и сделал. У моего лорда иногда странные… капризы.

Его тон покоробил Джейм.

– Но ведь ты же ненавидишь такие вещи, да? Тебе противно то, что ты делаешь. Зачем же тогда? И почему тебе так важно занять место принца?

– Бедняжка Джеми. Никто ничего тебе так и не объяснил? Если бы Геридон поговорил с тобой тогда, ты так не паниковала бы, а у него остались бы целы обе руки. Я не хочу совершать подобной ошибки. Видишь ли, среди перевратов поднялся бунт. Одни из них отправились в Пустошь и возглавили Рой: повели его на Кенцират. Другие несколько раз пытались убить тебя и твоего брата: тебя, потому что твоя смерть повлияет на Мастера; твоего брата – потому что в настоящее время он один способен сплотить Кенцират. Если мятежные перевраты все-таки уничтожат его до или даже во время решающей битвы, Рой наверняка сметет Войско с лица земли.

– Но разве не этого хочет Мастер?

– В целом – да, но дальнейшие планы бунтовщиков – направить Рой на захват всего Ратиллена и использовать его против своего прежнего хозяина. А такие идеи совсем не радуют моего лорда. Он намеревается стравить двух своих врагов – Кенцират и мятежных перевратов. Кто бы ни потерпел поражение – выигрывает Геридон. Но в данный момент он куда больше сердит на изменников, чем на Верховного Лорда, так что мне приказано при необходимости пожертвовать всей армией принца, но поддержать Войско в битве против Роя.

– Н-но настоящий принц и сам поступил бы так же.

– О да, но учти последствия. Если каким-то чудом Войско действительно побеждает, то вот он – принц Одалиан, готовый требовать признания себя полноправным союзником. Торисен честный человек. Он не сможет отказать после того, как все каркинорцы погибли, сражаясь за него. И когда я отведаю его крови, что ж, я смогу заменить его. И тогда через меня Геридон из Норфа снова станет Верховным Лордом Кенцирата.

Джейм отпрянула:

– И когда ты и твой драгоценный Мастер завершат свое черное дело, что будет с Тори? Ты тоже запрешь его в кандалах?

– Нет. Милорд, может, и желал бы этого, но я никогда не позволил бы себе поступить так с одним из детей моей леди. Конечно, – задумчиво продолжил он, – если это будет полный обряд объединения, при котором пьют обе стороны, то даже один глоток моей крови наверняка убьет его, как это случилось бы с Одалианом, если бы он пил первым. С учетом того, что кровь переврата разъедает даже закаленную сталь, это была бы мучительная смерть. Единственная худшая кончина, которую я могу представить, – это если переврат ухитрится затеять ритуал с шаниром Связующим Кровью. Эти две крови столкнутся так, что переврата может разорвать на кусочки, хотя не думаю, что даже это убьет его. А насчет твоего брата я обещаю: никаких цепей в темноте, никакой агонии. Видишь ли, все части переврата так или иначе смертельны, но в разной степени. Немного моей слюны на рассеченной ладони Торисена – и я смогу держать его под контролем, так, чтобы убийство произошло относительно легко. Он умрет быстро, безболезненно, примерно через час после ритуала. Слово чести!

– Чести! – она почти выплюнула ему в лицо это слово. – Она у тебя еще осталась?!

Украденное лицо застыло, глаза засеребрились нечеловеческим блеском. Джейм подалась назад, вдруг вспомнив, что находится в опасной близости от страшного существа. Затем переврат поднялся и чопорно отступил назад – тени из угла покрыли его лицо.

– Честь, – повторил он совсем не голосом принца. – Дай ей определение.

В голове Джейм что-то раскололось. Все это было так знакомо, но голова кружилась куда сильнее, чем раньше, и она опять не могла ухватить кончик ускользающей памяти.

– М-мы уже спорили об этом прежде, да?

– И не раз. Но тогда ты была ребенком. Может, с того времени ты чему-то научилась.

Мысли Джейм вертелись вокруг банальностей – всегда держать данное слово, помогать друзьям, защищать слабых… Как глупо и расплывчато все это звучит, но, кажется, она не способна сейчас думать четко.

– Честь, – вновь сказал переврат из темноты. – Я, как и ты, был уверен, что знаю, что это. Держать свое слово. Повиноваться своему лорду. Но потом мой лорд приказал мне сделать нечто бесчестное. Я решил, что постыдно оставлять его одного, – и совершил то, что было велено. Я был не прав. Но это был мой выбор, и я должен держаться его. Теперь это моя честь – до конца жизни. Возможно, это не растянется надолго.

– Н-но это же Парадокс Чести! – Джейм хотелось кричать, но слова выползали медленно, запинаясь друг о друга. – Тирандис, Сенетари… т-ты м-можешь умереть?

– Огонь убьет меня, если проникнет в кровь, он подожжет ее. – Переврат рассмеялся, кажется, над собой. – Мы, перевраты, презрели смерть, и теперь каждый из нас несет в себе собственный погребальный костер, дожидающийся первой искры. Я часто думал об этом. – Он подошел к камину, наклонился и голой рукой подобрал тлеющий уголек. – Я могу держать его, пока он не прожжет кожу…

– Нет!

– Нет. – Он бросил уголь обратно в пламя. – Не сейчас, пока я еще играю свою роль, и не здесь. Если мне суждено сгинуть, пусть это случится подальше от этого проклятого Дома. Если бы только нашлось такое место, куда не послала бы за мной миледи Джеймсиль; но она придет, даже если я заберусь на самый край мира. Милорд Геридон не позволит верным ему перевратам такую роскошь, как смерть. Нас и так слишком мало у него осталось.

– Слишком мало… А остальные? Умерли? Или Дом всегда был так пуст?

– Для тебя – да. Ты всегда была ограничена пустынным настоящим Дома. А те немногие из нас, кого хранит Мастер, могут передвигаться сквозь пласты времен в сгинувшее прошлое, впрочем, без всякой для себя пользы. Свершившееся нельзя изменить. Мы пытались научить тебя этому фокусу, но ты была еще слишком молода.

– Да, да. – Ох, ну когда же карусель в голове остановится. – Я почти помню. Н-но все те мертвые лица на флагах… Тирандис, что здесь творится? Почему восстали перевраты?

– Ну, просто Мастер растратил уже почти все души, которые собрала для него Госпожа в ночь Падения, что поставило лорда Геридона в несколько неловкое положение. Если бы его удовлетворяло одно только бессмертие, он принял бы грязные души, которые ему предлагает Темный Порог – как подарок, или, скорее, как приманку. Тени хотят окутать моего лорда, чтобы… овладеть им. Он на славу послужил им, когда был Верховным Лордом, предав свой народ и открыв павшие миры. Теперь они хотят, чтобы он стал их созданием, их голосом. Было бы справедливо, если бы и он потерял все человеческое – ведь он так дешево продал человеческую природу тех, кто пошел за ним, но он чересчур умен, чтобы совершить такую огромную ошибку, – я так думаю. Если он желает сохранить и бессмертие, и человеческую сущность, то должен питаться душами высокорожденных или переключиться на кендаров или перевратов.

– У тебя еще осталась душа, Сенетари?

– Да, но поврежденная. Как и у всех нас, добровольно принявших участие в измене Мастера. Это нам как награда. А перевраты взбунтовались потому, что испугались, что когда голод милорда возрастет, он откажется от своего слова и найдет способ питаться ими. А те, чьи души вытянула Плетущая Мечты, стали непогибшими жертвами, купившими Геридону бессмертие. Один из них – мой брат Террибенд. Бедный Бренди. На секунду расслабился, раз – а души уже нет. С тех пор он сражается за то, чтобы вернуть ее и уничтожить Геридона, но Мастер сильнее и держит его душу в заложниках. Он не хочет верить, что у нас с ним одинаковая цель. Здраво рассуждая, и сама Плетущая Мечты всего лишь еще одна жертва Геридона. Она – его орудие и еще может сохранить подорванную честь, не подчинившись ему. Я был бы счастлив отдать остатки своей собственной души и чести, только чтобы увидеть это.

– Н-не понимаю. – Зубы Джейм начали стучать, как от холода. – У Мастера кончаются похищенные души высокорожденных. Ему нужно еще. Почему он не может отправиться за ними в прошлое Дома – или послать Госпожу на жатву в настоящем?

– Прошлое непригодно для этого. Мы умеем двигаться сквозь одни и те же события снова и снова, но в реальности они могут случиться только один раз, и ничто не может их изменить, даже то, что мы знаем последствия. Прошлое – это прошлое. А Плетущая Мечты почти полностью погружена в ушедшие дни Дома с тех пор, как вернулась из Гиблых Земель. Моя бедная леди может быть не согласна со злом Мастера, но оно столь велико, что не отпускает от себя людей незапятнанными. И когда она возвращается к настоящему, то это лишь несчастное падшее создание, которым она стала, отнимающее души людей прикосновением, хочет она того или нет, и не способное ни вернуть их, ни передать кому-то. Мастер использует ее, только чтобы приносить домой раненых перевратов, тех, чьи души уже так исказились (как у меня и Мразаля), что выдерживают даже ее прикосновение. Геридон давно предвидел, что такое неизбежно произойдет. Когда он обнаружил, что открыть Дом в минувшее не помогает, он послал Джеймсиль, Плетущую Мечты, через Барьер к Серому Лорду Гансу. Ты – ребенок, которого он хотел. Твой брат оказался нежеланным сюрпризом, тем же, полагаю, чем ты стала для Ганса. Близнецы всегда скрывают в себе множество возможностей. Геридон открыл это, когда преждевременно попытался сделать тебя новой Госпожой. Ты не сдалась тогда, не упала. И ты все еще стоишь… пока. Возможно, теперь ты не удержишься.

Его слова волнами накрывали Джейм – набухают, падают, отступают. Она не могла собрать их воедино. Только один раз до этого девушка была пьяна, но тогда было все совсем не так. Это больше похоже… на смерть?

«Дурочка, ты всегда выпиваешь все, что тебе подносят?» Она попыталась подняться и упала – кажется, в какую-то бесконечную яму. Теперь она наполовину лежала на кровати, наполовину – на руках переврата. Девушка подняла на него недоумевающий взгляд:

– Сенетари, ты отравил меня.

– Да. Яд вирмы в вине. Ты уже выпила немного семь дней назад, когда впервые проснулась в Каркинароте, а вот только что – гораздо больше.

– Н-но почему?

– Мой лорд приказал одурманить тебя. Он не хочет больше непредвиденных случайностей. Но, думается мне, было бы лучше, чтобы ты умерла, тем более что это покончит и с нашими мучениями. О, не сразу – у Мастера осталось еще несколько душ на пару глотков; но скоро, если, конечно, он не столь глуп, чтобы принять то, что ему предложат тени. К тому же в эту игру должен играть лишь род милорда Геридона, который он предал и обрек на проклятия своим себялюбием. Тебя не должны были в это втягивать, Джеми. Проще говоря, ты не должна была бы даже рождаться. Это было бы лучшим решением. Однако большая доза яда вирмы может иметь непредсказуемые последствия. Я не знаю, убил тебя или нет. Но ты же понимаешь, что я старался действовать в твоих интересах, да?

Она все еще смотрела на него расширившимися серыми глазами – но уже ничего не понимала. Веки дрогнули и закрылись. Он подержал девушку еще минуту, глядя сверху вниз на ее лицо, потом осторожно приподнял и положил на кровать.

– Если же случится худшее, дитя, если ты выживешь, по крайней мере я успел научить тебя искусству Сенеты на своем примере, и чести на своих ошибках. – Он легко коснулся губами ее губ. – Добро пожаловать домой, Джеми.