Застывшая кровь

9. Мали-онна

Ни за что бы не подумала, что страдающий ребёнок — это так страшно. Знаю, Анвар делает всё возможное, чтобы Никаю не было слишком больно, но тот всё равно то и дело слабо постанывает сквозь сон, и звук давит жалостью сердце. Весь его лоб и лицо покрыты густым слоем зелёной кашицы, остро пахнущей прелой травой. Моя задача — периодически капать в приоткрытый рот бесцветное масло, не дающее проснуться. Иначе бы всю усадьбу сотрясали ужасающие крики.

После приготовления снадобий Юнику Анвар отправляет спать: планируется, что она подменит, когда у него не останется сил бороться с гнилью. Он не отрывает пальцев от висков мальчика до самой полуночи, сосредоточенно прикрыв веки и временами хмурясь. Я не мешаю и стараюсь не издавать лишних звуков. Мы сидим у изголовья кровати с двух сторон, и лишь свеча слабо потрескивает с тумбы. К тому времени, как в окно заглядывает лунный свет, что-то неуловимо меняется: через слой уже подсохших трав видятся проступающие на бледной коже Никая капли испарины.

— Есть, — прерывисто выдыхает Анвар, наконец-то открывая глаза. Вижу в них яркие голубые всполохи, которые не могут улечься, пока он не моргает ещё несколько раз.

— Получилось? — осторожно спрашиваю я, наблюдая, как он медленно выпрямляет спину и тянется за полотенцем на спинке кровати.

— Рано говорить. Но поддаваться начинает, он хотя бы борется. Дам ему немного передохнуть и продолжу.

Он откидывается на стуле и устало вытирает испачканные снадобьями ладони. Невольно задерживаю взгляд на закатанных рукавах его рубахи. Жилистых предплечьях, начинающихся от запястья правой руки ожогов. Перстне с соколом. В царящем полумраке тёмный силуэт манит ещё больше обычного, вызывает странное желание коснуться, провести кончиками пальцев по тёплой шоколадной коже, и я сжимаю кулаки.

— Спасибо, — шепчу, немного нервно улыбнувшись: мои любования собственным мужем сейчас точно не к месту, и от них неплохо бы отвлечься. — Получится его вылечить или нет, я всё равно очень благодарна за попытку.

— Брось. Я бы сделал это в любом случае, даже если бы тебя тут не было. Это ребёнок. Уверен, ты тоже сидишь у его постели не из одного только чувства вины.

Он пытается поймать мой взгляд, но я не могу поднять головы, слепо созерцая начинающуюся лёгкую лихорадку Никая. Он прав, мы оба сейчас тут не потому, что должны, а потому что так правильно. Мир ломается, если где-то вот так мучается дитя. Но чего Анвару не изменить и не исправить — чувство вины всегда будет со мной, преследовать в кошмарах, тянуть когтистые лапы к горлу. Не каждую ночь он сможет быть рядом, чтобы прогнать то чудовище, которое норовит заморозить моё тело.

— Я всегда останусь виновной, — глухо лепечу я, отчаянно зажмурившись. — В том, что решила нарушить порядок и посягнуть на трон. Что подняла тот кхорров меч и ранила им отца. И что за своими переживаниями совсем не обратила внимания, как Маиса перестала быть собой. Эти смерти останутся на моих руках, я унесу их с собой в безвременье и буду отвечать у врат Харуна.

Над постелью Никая повисает гнетущая тишина, в которой слишком громко слышится его отрывистое, слабое дыхание. По позвонкам сбегает неуютная холодная дрожь. Зря я затронула эту тему и ожидаю чего угодно, но не тихого низкого зова, от которого пересыхает во рту:

— Иди сюда.

Анвар приглашающе разводит руки, без тени улыбки или насмешки. Смотрит через слабый свет в мои глаза — так внимательно и долго, что немеют плечи. И надо бы отшутиться, но сопротивляться нет ни малейших сил, а от подступающей к пальцам ног прохлады уже тревожно колотит в груди. Кажется, что для связи разумов не нужна кровь, потому что почти слышу успокаивающее эхо — «иди ко мне». То, что крутится огнями в бликах прозрачной радужки.

Не думая, лишь желая коснуться его и ощутить безопасную твёрдость тела, поднимаюсь со стула и огибаю кровать. Я колеблюсь, а вот Анвар — совсем нет, когда сам обхватывает меня за талию и усаживает к себе на колени. Левая рука собственнически ложится на моё бедро под тканью так и не снятых дорожных брюк. Беспокойно сглатываю, не решаясь поддаться этому теплу, прокатившемуся до самых пяток. И сжимаюсь в комок, едва шею покалывает пряным воздухом от приглушённых слов:

— Ты ошибаешься, — твёрдо говорит Анвар, незаметно приближаясь к моему уху. Щекотные мурашки туманят рассудок как вино. — Твои руки до сих пор чисты. Даже кровь Зверя их не коснулась, потому что важно намерение. Ты никого не хотела убивать. Не знала, что меч отравлен, а подмену Маисы не заметил даже я. Прекращай винить себя зря.

— Было так просто винить тебя, — неохотное признание, от которого ёжусь, обхватив руками свои плечи под тонкой льняной блузой.

— И ты всё ещё веришь, что это было справедливо? Что я нарушил обещание и решил убить Казера?

Вздрагиваю, с сопротивлением негнущейся шеи поворачиваю голову. В этих свистящим шёпотом прозвучавших вопросах столько неуловимого надрыва, что затянувшееся, застывшее мгновение я вовсе не могу дышать. Хотя бы моргнуть, и продолжаю внимательно смотреть в самую глубину колдовских глаз — столь чистых, прозрачных, отражающих суть его противоречивой души. И воли на то, чтобы держать призрачные стены, больше нет. Устало прислонившись лбом к его лбу, едва слышно шепчу:

— Сейчас я тебе поверю. Поэтому будь честен. — Глубокий вдох еловой терпкости, когда кроме его взгляда не остаётся ничего вокруг. — Анвар, это ты пытался убить моего отца?

— Нет. Моя маленькая Эфилона, я бы ни за что не причинил тебе такую боль, — лёгкая хрипотца в уверенном голосе отзывается волнующей пульсацией под рёбрами. Анвар прижимает к моей щеке горячую ладонь, размазывая откуда-то взявшуюся влажную дорожку. Всхлипываю, придвигаюсь к напряжённому телу ещё ближе, чтобы обнять и спрятать лицо на его плече. Я верю. И эта вера бесконечным потоком облегчения омывает до дрожащих коленей.

Дышу им, этим смолистым теплом, позволяя пальцам Анвара зарыться в мои волосы. Вжимаюсь всё теснее, нуждаясь в нём до соли в глазах и комка в горле. Бездумно провожу губами вдоль почти незаметных следов от царапин на его шее, будто какой-то частью себя хочу попросить прощения за них. За то, что не слышала. Что самый простой вывод приняла за правильный. На языке играет солоновато-терпкий привкус тёмной кожи, от которого тепло стремительно перерастает в жар, особенно когда ладонь Анвара требовательно сжимается за моём бедре.

— Ты меня отвлекаешь, — сипло выдыхает он, а я и сама ощущаю ягодицей твёрдость под тканью его брюк, отчего вдохновлённо гудит в висках. — Сейчас кто-то пойдёт спать. Я позабочусь об этом ребёнке… А ты подумай о нашем.

Чуть отстраняюсь, чтобы снова отыскать такой нужный взгляд. И едва удаётся не замурчать от того, сколько в его тембре неприкрытой нежности. Он и впрямь уже любит тот зачаток жизни, который сейчас так стойко согревается отцовской магией. В ослепительно прекрасном моменте нас остаётся трое, и я беру руку Анвара за запястье, робко притянув к себе и впервые позволив его ладони лечь поверх блузы на мой живот.

— Ты уже несколько раз спас его — думаю, у тебя есть право познакомиться.

Восхищённые искры в его радужке становятся лучшей наградой. Улыбнувшись так, что от прорезавшихся на его щеках ямочек я пропускаю критично важный вдох, Анвар предельно осторожно и трепетно касается меня, невесомо поглаживает живот большим пальцем. Теперь кажется, что не дышим уже мы оба. Мелко дрожу, потому что внутри всё переворачивается кверху дном, все смыслы и мотивы, оставляя лишь острое понимание: я хочу этого ребёнка. Хочу, чтобы он увидел чистое и мирное небо, королевские сады, великие воды Артона и горящие от счастья глаза своего отца. Ощутил восторг от поездки верхом, тепло солнечных лучей на лице, азарт первой охоты и всю любовь, какую ему подарят материнские руки. Мои руки.

— Спасибо. — Всё ещё давя улыбку, Анвар коротко целует меня в уголок губ. — Я правильно понимаю, что ты всё же решилась дать ему жизнь?

— Да, — почти неслышным шелестом отзываюсь я, сама не веря, что это признаю.

— Значит, радоваться наконец-то можно. — Он незаметно прижимает меня к себе ещё теснее. — В лучшие времена закатил бы славную пирушку… но придётся отыгрываться на его рождении.

По позвонкам склизким щупальцем скользит острый отрезвляющий холод. Радужный миг лопается и рассыпается, вновь возвращая в тёмную комнату, куда так и норовит этой ночью зайти Харун, забрать все поводы для недолгого счастья.

— Анвар… Я больше всех хочу, чтобы ты увидел его рождение. Чтобы вообще сделал его возможным. Но в Сахетии тебя будет ждать казнь, и даже я не могу её отменить. В делегации есть палач, и кто он…

— Ты про тех двух идиотов? — неожиданно небрежно фыркает он. — Я их вычислил в первый же день. Заметно ведь, кто не привык держать строй. И ты всерьёз думала, что два олуха способны меня убить, тем более в родном доме? Какая же ты у меня ещё наивная…

Я теряю дар речи от таких насмешек и обескураженно замираю, пока Анвар без малейшего волнения поглаживает кончиками пальцев мою скулу. Вспыхиваю румянцем возмущения, но чего во мне куда больше — так это затанцевавших крупиц надежды. Однако наружу пропускаю только первое, наигранно закатив глаза:

— Ты невыносим.

— И тебе это нравится, признай. — Довольно ухмыляется он моему замешательству, так что спешу привести его в чувство:

— А с преторами что предлагаешь сделать? Они-то в курсе настоящего приговора.

— Давай решать проблемы по очереди. Вернемся в столицу, тогда и разберемся. Сейчас мне надо продолжить с Никаем. Только погоди…

Он вдруг тянется к нагрудному кармашку рубахи и вытаскивает оттуда тонкую серебряную цепочку. На её конце крутится подвеска: зацепленный за крыло маленький сокол из чёрного оникса. В удивлении поднимаю брови, но послушно подставляю раскрытую ладонь, позволяя фигурке коснуться моей руки.

И громко ахаю от исходящего от птицы тепла, того самого, неповторимого, нужного.

— Что это…

— Ты же не хотела быть от меня зависимой. Я долго думал в последние дни, и попробовал перед сном сливать весь остаток сил сюда. Натуральный камень может держать магию, правда не знаю, насколько долго. — Анвар чуть хмурится, когда я с восторгом смотрю на него, указательным пальцем проводя по краю крыла и знакомясь с весом нового украшения. — Виола, что бы со мной ни случилось, этого должно хватить на дорогу до Сахетии. А там тебе поможет Волтар. Только обещай, что ты… не сделаешь глупостей. И если завтра казнь всё-таки меня найдёт, ты будешь продолжать бороться за нашего ребёнка.

Много же хочется сказать и сделать — прошипеть какую-нибудь колкость, стукнуть от души за такой мрачный настрой или хотя бы отшутиться. Но моментально вспоминаю, как легко вылетела из леса стрела и едва не выкинула Анвара в безвременье. Он прав. Как бы ни повернулась судьба, наш с ним общий долг — защитить созданную крохотную жизнь. Судорожно сглотнув, сжимаю сокола в кулак и киваю без малейших сомнений:

— Обещаю.

— О большем не прошу. — Подтянув мою руку к своим губам, он мимолетно целует костяшки пальцев и вздыхает: — Все, теперь точно — спать. А я пока займусь лечением: мальчишка должен выжить.

Из тысячи способов проснуться этим утром мне достаётся неудачный — поверх одеяла на ноги кулем плюхается нечто тяжёлое. Громкий, усталый стон дополняет и без того не самые приятные ощущения, и я нехотя открываю глаза, чтобы увидеть развалившуюся поперёк кровати Юнику, которая жалобно скулит:

— Духи песков, я рук не чувствую…

С обречённым вздохом вытащив ноги из-под её закутанного в льняной халат тела, медленно прихожу в себя и зеваю. Раздражения такое пробуждение не вызывает совсем: к наглости уже привыкла, а в отведённой Филзаром спаленке всё равно было этой ночью слишком пусто и одиноко. Уверена, что если бы не покоящийся на груди ониксовый сокол, то мне бы уже было и дико холодно. И пусть до лёгкости прошлых рассветов далеко, в целом чувствую себя отдохнувшей.

— Как дела с Никаем? — вспоминаю я главное, медленно садясь на постели и подтягивая одеяло к плечам.

— По… порядок, — едва различимо бормочет Юника, даже не приоткрыв век.

— Порядок? У вас получилось? — вдохновлённо вскинувшись, я тут же стряхиваю остатки сна, часто моргая и привыкая к струящемуся в оконце яркому свету.

Однако ответом мне служит лишь громкое сопение. Раскинувшись безвольной звёздочкой и разметав в стороны косички, Юника засыпает, явно основательно вымотавшись за ночь. Не желая её будить, осторожно сползаю с кровати, а напоследок прикрываю бедняжку краем одеяла. Надеюсь, Анвар не довёл себя до такого же состояния: пусть они друг друга и сменяли, его караул точно был дольше. К тому же нам сегодня нужно продолжить путь, а мне ещё и написать письма в столицу и Тридорог.

Быстро умываюсь в стоящем в углу комнаты тазу, сама себе поливая из медного кувшина: в скромном доме барона мне виделся от силы один старый слуга, которого звать совсем ни к чему. Одевшись в чистые брюки, блузу и вельветовый жилет, заплетаю самую простую косу и выбегаю в коридор. Не сразу нахожу дорогу, но спустя недолгие метания среди дверей попадается нужная, толкнув которую, замираю в напряжении.

Родители сидят у постели Никая, и от представшей передо мной картины перехватывает дух. Баронесса открыто плачет, без конца целуя руку ребёнка, а Филзар треплет его то по голове, то по щекам, налившимся краской жизни — словно проверяет, что это не сон. Сам мальчуган полусидит, опираясь на подушку, и неловко, хрипловато тянет:

— Мам… ну хватит, ну мам…

Вчера мне не довелось увидеть его глаз — а сегодня он смотрит на меня в лёгком ребяческом смущении, и абсолютно точно могу сказать, что взгляд этот не слеп, полон смысла и чист. В лёгком неверии происходящего медленно подхожу к постели, и Никай первый обращает на меня внимание:

— Ого… Ваше Величество…

— Ох, простите, моя королева, — неловко кряхтит Филзар, поднимаясь со стула и зачем-то кланяется в пояс. — Не заметил… Мы так счастливы, вы не представляете. Спасибо вам, огромное спасибо!

— Не стоит, барон. Рада, что мальчику стало лучше, — смущённо улыбнувшись — ведь это вовсе не моя заслуга — я оглядываю комнату в поисках Анвара и вижу его спящим в кресле у окна. — Вот, кого надо благодарить. И надеюсь, вы помните, что рассказывать о чуде исцеления никому не стоит?

— Ах, а ведь и жаль, на самом деле, — приглушённо и будто бы стыдясь собственных слов, отчаянно краснеет Филзар. — Ни за что бы не подумал, что магия может спасать жизни.

— Об этом никто не думает, пока не приходится прибегнуть к магии самому.

Филзар активно кивает, вновь возвращаясь к сыну, а я ловлю долгий, тяжёлый взгляд баронессы, наконец-то оторвавшейся от руки Никая. И на короткий миг она чуть заметно склоняет голову, прикрыв полные радостных слёз глаза. В груди разливается тепло облегчения: мой долг этой женщине уплачен. И Маисе тоже.

Я проскальзываю мимо кровати к креслу, но будить Анвара не собираюсь точно. Никто ничего не потеряет, если мы покинем Залеск после полудня, зато он и Юника наберутся сил. Мне всё ещё странно видеть его спящим, расслабленно откинувшимся на спинку и таким… измождённым. Глубокие тени залегают под глазами, на лбу заметны две тонкие морщины. Ужасно хочется обхватить его лицо в ладони и целовать до тех пор, пока оно не просветлеет, пока не растворятся последние крупицы пережитой боли, часть которой причинила сама. От нежности и благодарности к нему давит в груди, но всё, что я себе позволяю — наклониться, коротко и почти невесомо коснуться губами лежащих на подлокотнике обожжённых пальцев.

— Спасибо, — шепчу я ему, пусть он и не услышит.

В итоге выехать из города удаётся только во второй половине дня. Филзар всё не спешит нас отпускать, задавшись целью накормить двумя десятками видов местной стряпни весь отряд — будто все пекарни Залеска работают сегодня на королевскую армию. Даже мне удаётся оценить пышные пшеничные булочки с начинкой из сладуницы: благодаря соколу могу позавтракать без касания Анвара. У него действительно получилось меня освободить, и самое смешное в том, что его желание отпустить лишь привязывает крепче, рождает очередной поток признательности. От новой лошади я легко отказываюсь — незачем забирать у небогатого барона последнее. Так что, когда мы вместе садимся на Цивала и выезжаем за ворота, оставляя после себя столько всеобщей радости, я смело прижимаюсь к груди Анвара спиной. А он в свою очередь словно нечаянно придвигается бёдрами к моим, к духам сбивая дыхание.

И я просто рада, что он со мной, эта надёжная опора. Что уверенно возвращается на дорогу отряд, его стараниями — способный продолжать путь. Рада, что не поддалась бездумной ярости и горю в столице и не позволила свершиться казни, которую теперь есть возможность обмануть. И что мне есть с кем открыто, вполголоса говорить о тревогах последних дней.

— Хорошо, что леса остались позади, — осторожно замечаю я, повернув влево голову, где теперь видятся лишь бесконечные поля с колосящейся пшеницей. — Мне до сих пор кажется, что на нас в любой момент налетят какие-нибудь безумцы.

Анвар вдруг отдаёт мне поводья, а сам перемещает одну руку на мою талию, прикрывая живот поверх дорожной мантии. Вздрагиваю от понимания, что недавно приобретённая привычка передаётся и ему, но это невозможно приятно — чувствовать себя в безопасности. Никакие пасмурные тучи и поднявшийся прохладный ветерок не развеют елового тепла его тела позади меня, и я откидываю голову на крепкое плечо.

— Это уже не те края, крестьяне куда более мирный люд. Да и прятаться в степи бандитам негде, — успокаивающий тембр Анвара будто разжимает тиски под рёбрами, а от горячего дыхания окатывает мурашками шею. — Скоро мы будем в моих землях. Слышишь, как рвётся течение Флифары, как бьют волны на её порогах? Это уже наша река. Вена Манчтурии.

В его тоне слышится воодушевление: какой бы бессмысленной он не считал эту поездку, радости возвращения на родину это не отменит. Флифара — лишь ответвление от Артона, который после Залеска уходит к берегам моря вдоль торгового тракта, тонкая жилка, но без неё в песках бы вовсе не было ни садов, ни жизни. Пейзаж вокруг неумолимо меняется, воздух кажется суше и жарче несмотря на собирающийся дождь и лёгкий туман. Дорога теперь намного уже, вмещает всего две лошади, заставляя отряд растягиваться за нами гуськом. Слева дымит трубкой Нэтлиан, тактично не вслушивающийся в разговор и мурчащий себе под нос незнакомую мелодию. И действительно расслабляет звук бурно бегущей воды за крутым берегом справа.

— Не думаю, что твой народ обрадуется визиту белокожей королевы. А уж тем более твои родные, которым вряд ли понравились вести о том, что было в Велории, — неуверенно шепчу я, лишь сейчас задавшись подобным вопросом. Если во мне увидят причину едва не состоявшейся казни…

— Ты мыслишь как северянка, — тихо усмехается Анвар, и хоть не вижу, но вполне слышу его улыбку. — У моего народа другие понятия. Если их лорд называет женой белокожую королеву — значит, она их королева. А уж родители забудут все разногласия, как только услышат наши маленькие новости, — его губы так близко придвигаются к моему уху, что почти его касаются: от жара мягко тянет внизу живота, на котором всё ещё приятной тяжестью чувствуется мужская ладонь. — Виола, не вздумай волноваться по таким мелочам, тебе вредно. Я с тобой, и значит, ты теперь не чужая в моих краях. Ясно?

— Ясно. Ты, кажется, слишком самоуверен, как и всегда. — Сухо сглатываю, плотнее сжимая бёдрами бока Цивала. То, как Анвар растягивает в моём имени букву «о», невольно пробуждает воспоминания, совершенно сейчас неуместные… Неуловимо ускоряющие ток крови.

— Лучше быть самоуверенным, чем бояться. Страх лишает здравого смысла и толкает на глупости. А нам с тобой нельзя глупить, если мы хотим двигать Афлен вперёд, как планировали.

— Давай для начала его хотя бы не развалим, — тяжело вздыхаю я. — Как видишь, в новую власть настолько не верят, что уже объявились какие-то самозванцы, называющие себя королями.

— Как знать, самозванцы ли. Я всё равно склонен считать, что нападение заказали те, кто и впрямь претендует на престол после тебя. Может быть, через кого-то ещё. Если Глиенне хватило ума нанять мага для убийства мужа, не исключено, что тот и дальше действует в её интересах… Кстати сказать — совсем не трудно было после похорон залезть в склеп, достать из бренного тела ещё не сгнившее сердце и своровать личину короля. Только представь, какой эффект это могло оказать на недалёких бродяг.

От таких рассуждений, вроде бы пространных, но вполне логичных и откровенно пугающих, у меня леденеют пальцы, сжимающие поводья. Тревожно оборачиваюсь, чтобы найти тяжёлый взгляд Анвара и убедиться, что он не шутит. Болотные духи, а ведь я совершенно не подумала о таком гнусном и жутком варианте. Что теперь некий маг и впрямь может разгуливать по стране с лицом моего отца — склеп никому и в голову не пришло охранять, забраться туда не составило бы труда. Сколько же всего я упустила, лишь потому что в столице этих подсказок не было рядом!

— Нам нельзя было покидать Велорию, — каюсь, глядя в прозрачные глаза и понимая, как он был прав с самого начала. Если бы я верила ему чуть больше, если бы не дала арестовать и слушала…

— Нельзя. Но теперь уже придётся закончить начатое, а если получится — попросить у отца добротное войско и выбить из лесов всю засевшую там падаль. И объяснить, кто теперь правит страной.

Открываю рот для ответа, но тут громкий, неожиданный треск впереди вынуждает прерваться и повернуть голову. Пасмурная серость дополняется сгущающимся в молоко туманом, через который плохо видно. Треск повторяется, и я чувствую, как Анвар взволнованно напрягает плечи, чуть крепче прижимая меня к себе, обвив талию.

— Что это? — глухо спрашиваю, не особо надеясь на объяснения, и тут трещит в третий раз, ещё громче, протяжнее — будто кто-то ломает толстый ствол дерева или даже раскалывает камень.

— Нэтлиан, стоп, — резко требует Анвар и коротким свистом останавливает Цивала. Тот недовольно пыхтит и внезапно отступает на два шага назад, как и гнедой ленегата, не получавший подобных команд седока. Словно… испугался? И у меня от такой реакции чутких животных тоже сводит страхом лопатки.

— Всем стоять! — без лишних вопросов зычно кричит Нэтлиан, подняв правую руку вверх, и за нами прекращается топот копыт и звяканье сбруи. Лошади беспокойно ржут, одна из них вырывается вперёд, пролетев мимо нас и сбросив сидящего на ней воина. Бешено скачет, приминая траву и слепо мотая головой.

И тут под нами начинает дрожать земля. Всё сильнее и сильнее, как если бы из твёрдой опоры превратилась в дёргающее крыльями бестолковое насекомое. От ужаса и непонимания происходящего намертво вцепляюсь в гриву Цивала — среди лошадей он держится спокойнее всех, остальные же громко ржут, позади уже слышны крики воинов, лязг вскинутого оружия. Туман всё гуще, а воздух стойко отдаёт запахом прелой листвы, земли… и гнили.

— Сохранять спокойствие! — пытается командовать Нэтлиан, развернув коня к начинающему паниковать отряду. — Мы переждём, следите за лошадьми…

— Не переждём, — вдруг обречённо шепчет Анвар и одним хищным прыжком покидает спину Цивала. Без его тела позади плечи кусает холод, и я возмущённо вскидываю брови, когда он перехватывает мой взгляд и добавляет: — Не слезай на землю, что бы ни случилось.

— Ты понимаешь, что это? — от волнения горло предательски дрожит.

— К сожалению.

Не дыша смотрю, как он уверенно снимает свой колчан со стрелами и откидывает на траву вместе с луком, и даже меч с собой не берёт, осторожно выходя вперёд на тропу. Очень медленно поднимает вверх открытые безоружные ладони, а земля буквально уплывает из-под его сапог. Боясь шелохнуться, слежу за его фигурой в чёрном плаще, и тут мимо меня, мимо самого Анвара ловко проскакивает некто определённо безумный.

— Ромашка, ц-ц-ц, ну-ка иди сюда…

— Эд, нет! — только и успеваю вскрикнуть я, но он уже летит к брыкающейся в стороне от тропы серой лошадке, сбросившей седока.

— Парень, стой! — требовательно вторит мне Анвар, но резко метнувшийся вперёд Эдсель будто бы нарушает какую-то видимую только магу границу.

Оглушительный, возмущённый рёв и треск ломится в уши. Всхлипнув, прижимаюсь к Цивалу всем телом, обнимая его за шею. Тот тревожно стучит копытом, но по сравнению с тем, как несут лошади за нами, как встаёт на дыбы гнедой Нэтлиана — это выдержка, равная стойкости его хозяина. Эдсель не добегает до несчастной Ромашки. Потому что земля перед ним расходится, трескается пополам прямо поперёк тропы, и он едва не падает в свежий разлом. Упал бы, если бы его не подхватило нечто толстое, грязно-зелёное — будто одномоментно выросший из самой бездны огромный стебель.

— Эд! — в ужасе кричу я остатками воздуха. Стебель-щупальце стягивает брыкающееся худосочное тельце Эдселя как верёвка и точно трофей поднимает вверх. С громким прощальным ржанием падает в чёрную яму несчастная Ромашка.

Вопль Эда оглушает, морозит вены. Глаза застилает мутная пелена. То, что возникает перед нами, абсолютно точно не человек. Существо скрежещет клыками и шипит, медленно выползает из треснувшей земли, поднимается из-под неё на ворохе живых зелёных стеблей, которые жадными стрелами тянутся во все стороны. Гибкое серое тело покрыто комьями глины, вместо одежды — клубящиеся побеги и мелкие цветы. Это определённо женские очертания, силуэт с тонкой талией и полной грудью, с круглым лицом в обрамлении пышных болотно-зелёных волос, переходящих в живые стебли. Алые губы и закрытые глаза с дрожащими веками, словно чудовище неспешно просыпается. Воины за моей спиной в ужасе кричат и взывают молитвами к Сантарре, а я слышу потрясённый писклявый возглас Юники:

— Мали-онна…

— Не смотреть ей в глаза! — волевым громом приказывает Анвар, так и стоящий впереди нас с поднятыми руками. — Эдсель, только не смотри ей в глаза!

Не уверена, что он услышал эту команду. Пытается брыкаться, с его пшеничных кудрей сваливается бандана. Он даже вытягивает нож из сапога и пробует перерезать обвивающий его стебель, на что чудовище громко, возмущённо шипит и стягивает оковы ещё туже — грозя сдавить тело Эда в кашу. Юркий живой побег выбивает из его пальцев клинок.

— Что это за тварь? — онемев от страха, пищу я и неожиданно получаю торопливый ответ:

— Душа земли, Мали-онна, — почти свистит Юника, вдруг тонко всхлипнув: — Не смотри ей в глаза. Увидишь свою смерть. И никакого оружия, если хочется жить!

Справедливый вопрос, а как же в таком случае от неё отделаться, я заглушаю — Анвар делает ещё несколько шагов вперёд, забирая внимание твари на себя, и меня разбивает крупная дрожь. До боли кусаю губу и изо всех сил не смотрю на землисто-серое лицо Мали-онны, но кожей чувствую, что она распахивает веки и открывает рот, полный длинных заточенных клыков. Её новое шипение схоже со змеиным, а в ответ Анвар странно загибает пальцы, активно что-то изображает руками… надеюсь, она не успела свести его с ума? Но нет, это больше похоже на попытку объясниться без слов.

— Она его понимает? — севшим шёпотом спрашиваю у Юники, которая трясущимися руками гладит свою лошадь и то и дело щёлкает пальцами в явном желании контролировать её инстинкты бежать.

— Должна. Духи не знают языка людей, но интуитивно могут уловить суть жестов. Он просит отпустить парнишку и всех нас.

— А она…

Порыв гнилостно-прелого ветра перехватывает дыхание и уносит слова, едва не сбивает Анвара с ног. Мали-онна оглушающе шипит, отчего покрываюсь гусиной кожей. Сотни зелёных стеблей поднимаются вверх и вновь стремятся к отряду, один проскальзывает между копыт Цивала словно змей. Судорожно сглотнув, слежу за ним, готовая вопреки предупреждению Юники выхватить меч. Даже без пояснений очевидно, что эта тварь из страшилок не хочет отдавать Эда просто так. Анвар же опускается на колени и вновь быстро жестикулирует, но со спины суть его движений не разобрать.

Мали-онна направляет взгляд прямо на него, и я не представляю, как он может сейчас не смотреть в её глаза, эти зияющие провалы во тьму. Сама с трудом борюсь с соблазном, сосредоточившись на медленно задыхающемся в путах Эдселе. Снова шипение, теперь уже чуть тише.

— Старая тварь, — ахает Юника в потрясении: она явно распознаёт то, что говорит дух. — Торгашка! Она хочет… не понимаю. Приглашение? Жизнь? Что за…

Анвар внезапно оглядывается на меня, и я туго сглатываю — прозрачные глаза будто застланы непроницаемой чёрной пеленой, слепы. В ужасе и тревоге за него даже отлипаю от Цивала, вскидываюсь, мысленно готовясь атаковать и защищать. Что бы это существо ни просило — просто дай, и пусть убирается обратно под землю. Колкая ледяная дрожь бьёт в тело до самых коленей, когда Анвар резко отрицательно дёргает головой и поворачивается обратно к Мали-онне, руками разрезая воздух, говоря ей что-то жестами — и кажется, крича без слов.

Земля протестующе трясётся, разлом ширится во все стороны, грозя затянуть уже всех. Позади творится настоящий хаос из паникующих людей, и даже Цивал мотает головой, медленно отступает назад. В нарастающей панике спрашиваю у Юники, всецело понимая — долгие переговоры будут стоить Анвару чего-то невосполнимого:

— Что она хочет?! Почему он отказал?!

Та неуверенно хмурится, сосредоточенно вглядывается в едва уловимые движения рук и слушает ответное шипение. Поёрзав в седле, Юника тихо признаётся:

— Ей нужен… покой. Она просит вечный покой, но Харун не пустит её в безвременье, ведь человеческой души, жизни у Мали-онны нет. Она грозит уничтожить всех, потому что у нас есть… пропуск. Духи песков, ничего не понимаю! — раздражённо тряхнув жемчужинами на косичках, она передаёт лишь обрывки: — Что-то… кусочек души? Сосуд? Нечто, не принадлежащее этому миру, нечто из мира мёртвых… ересь какая-то! Как Анвар вообще понимает, про что она?

«Про меня. Она хочет, чтобы я провела её через врата», — внезапный слабый женский шёпот в моей голове уже знаком и даже не пугает так, как в первый раз, однако я всё равно нервно передёргиваюсь. — «Дай ей прядь волос. Я проведу».

«Мама?» — робко зову я, но она быстро затихает. Могильный холодок ещё чудится на затылке, когда его перекрывает протяжный крик боли — Эдселя сдавило в стеблях уже слишком сильно.

Тут не о чем и думать. Решительно выхватываю из ботфорта нож, вытягиваю тонкую прядь из косы онемевшими пальцами. Плевать, чем это может быть чревато в дальнейшем, если сейчас такая мелочь может спасти Эда и не дать Анвару потерять рассудок в попытках усмирить саму разбушевавшуюся природу. И всё же от тревожного стука в ушах замирает пульс, когда я отрезаю прядь и будто расстаюсь с невосполнимым кусочком себя. Чушь, это же просто клочок волос….

Даже спрыгнуть на землю не удаётся, чтобы отдать их духу самой — зелёный стебель тут же вылетает вперёд, обжигающе бьёт по пальцам и жадно вырывает из них подношение. Потрясённо ахнув, вижу, как торжествующе, беззвучно открывает пасть Мали-онна и пытается перехватить мой растерянный взгляд.

Не смотреть. Не смотреть. Нож выскальзывает из вспотевшей ладони, едва не оцарапав Цивала. И в какой-то мимолётный момент потерянного самообладания я вижу вспышку абсолютно чёрных глаз без зрачков, бездонных провалов в вечность. Отчаянно мутит желудок и колотит конечности, молочный туман затмевает сознание.

Яркое солнце. Звон кольчуги и стали. Запах раскуроченной земли и крови. Леденящая, тупая боль не от ран — от потери, которую не могу пережить. И вопль… мой собственный, ножом разрезающий лёгкие.

— Ви, нет! Не вздумай! Не очнёшься! — будто через толщу воды зовёт Юника, рывком дёрнув меня за плечо и заставив смотреть на себя. Моргаю, не сразу фокусируясь на её лице.

— Ты получила, что хотела! Убирайся! — зло кричит Анвар, перекрывая восторженное шипение Мали-онны.

— Она же не понимает языка…

— О, тут и понимать не надо: он на грани того, чтобы снести её кудлатую башку! — раздражённо пыхтит Юника на мой слишком сиплый, отстранённый голос.

Кажется, это и правда так — сотни зелёных стеблей медленно втягиваются назад, а серая женская фигура будто рябит среди молочного тумана. Разжимаются путы, сдерживавшие Эдселя, и тот падает на траву, на все лады поминая грязных духов и кхорр. Ругается — значит, живой. Отмахнувшись от предупреждений, я решительно спрыгиваю на землю и бегу к Анвару, всё ещё стоящему на коленях. Что-то не так, я это чувствую кожей. В том, как он застыл в изваяние, определённо нет ничего хорошего — как и в затянутых слепой чернотой чужих глазах.

Земля вновь угрожающе дрожит, но теперь уже стягивая рану в земле обратно, и в неё змеями ускользают последние побеги исчезнувшей Мали-онны. Рухнув перед Анваром на колени, обхватываю в ладони его безучастно застывшее посеревшее лицо.

— Анвар! Слышишь меня?! Очнись! — зову его срывающимся голосом, а от паники льдом трясётся в самом животе.

— Слышу, — пустым, ничего не выражающим шёпотом отвечает он и жмурится. Не дышу, немеющими пальцами поглаживая его скулы, пока он наконец-то не втягивает воздух со свистящим шумом.

Разлепляет веки, несколько раз моргает, и чёрная муть уступает привычной прозрачности, по крупице растворяется в свете. Облегчённо всхлипнув, обнимаю его как можно крепче, прижимаюсь щека к щеке, слушая восстанавливающий ритм пульс. Не нужно объяснять, что произошло — если мне Мали-онна при одном коротком взгляде показала отголосок будущего, страшного будущего, то так долго пытавшемуся с ней договориться Анвару она явно открыла куда больше. И это не то знание, которое кому-либо нужно. Но если бы он не заговорил с ней, мы бы вовсе не понимали, как справиться с этой тварью.

— Она показала тебе твою смерть? — глухо шепчу я, за собственным стуком в висках не слыша себя.

— Неважно. Сейчас она ушла, и мы в безопасности. Хотя бы сегодня…

Он как-то ужасающе несмело обнимает меня в ответ, и я чувствую лёгкую дрожь в его руках. Это пугает куда больше злобного духа, голосов мертвецов в моей голове и всех возможных стрел. Он не может дрожать, не мой Анвар, у которого всегда всё просчитано наперёд. Но сейчас страшно нам обоим.