Засеянные звезды

Космический корабль класса «Иона» Техническое описание

Галактическое судно «Иона» с планеты Тара — корабль с гиперпространственным приводом, предназначенный для паломнических и миграционных целей. Применяется для межзвездных перелетов и посадок на планеты.

Базовую основу системы движения составляет гиперпространственный накопитель на ионах, запускаемый генераторами перехода типа вещество-антивещество. Энергия, вырабатываемая в цикле перехода, используется для перемещения в пространстве и для работы систем жизнеобеспечения и обороны.

Масса, создаваемая в цикле, используется гравитаторами, расположенными на каждой палубе. Избыток массы возвращается в реактор-накопитель, где сохраняется на случай аварии в системе преобразования энергии.

Система жизнеобеспечения включает в себя все вспомогательное оборудование, используемое для внутренних целей, а также протеиновую ферму.

Коммуникационная система представляет собой множество нейтронных передатчиков телепатической энергии, усиливающих и модулирующих суммарную телепатическую мощность членов экипажа.

Система вооружения включает Конденсаторы Лазерного Излучения различной мощности, расположенные в стратегических точках корабля. Указанные КИЛы снабжаются энергией от основных генераторов.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ ГОРОД

Симус О’Нейл потянулся к кнопке тормозного устройства, взглянув назад, в чернильную темноту, где «Иона» продолжала следовать по орбите. Это зрелище отозвалось острым приступом боли в его склонной к сентиментальности душе.

Достаточно беглого взгляда, чтобы понять, что «Иона» — это старая разбитая титановая посудина, и все же, около четверти века она была его домом. Здесь он родился и вырос. «Иона» стала символом духа Освоения и Исследования космоса. Духа, за сохранение которого борется Священный Орден святых Бригады и Брендона.

Как и все второе поколение Диких Гусей,[1] он часто подшучивал над ее «тюремными» стенами.

И все же, он вздохнул с грустью, так свойственной всем таранцам. В конце концов, на «Ионе» он был дома, среди соплеменников. А сейчас ты один, и тебе предстоит высадиться на незнакомой, поросшей вереском, планете… Уверен, что они называют ее пустынной, — уныло подумал он. — И ты веришь? Ты веришь в это, комендант Симус О’Нейл?

Да, сдается мне, предприятие будет рискованным. Очень рискованным. Очень.

Ирония была свойственна таранцам, так же, как и грусть.

Он отсчитал пять секунд до полного торможения и вспомнил светлые волосы Тэсси.

Что-то приобретешь, что-то потеряешь. Так было всегда. Не потерять бы все…

Симус хорошо держался во время прежних стоянок, потом дела пошли хуже. Он снова тяжело вздохнул. С какими еще потомками землян ему предстоит встретиться? Эту мысль можно было сравнить с острым приступом астмы.

Он нажал на кнопку, челнок «Имон де Валери» содрогнулся в безмолвном протесте и начал снижаться в направлении небольшого просвета в зарослях.

Трудно было заподозрить О’Нейла в излишней набожности, но ведь и на убежденного агностика он мало походил.

Господи, если ты не возражаешь, пусть посадка пройдет удачно. Сделай так, Господи, чтобы я смог выйти из любого положения. И пока ты благоволишь мне, я не стану отказываться от любой твоей помощи и защиты, которую ты согласишься оказать мне в этой «увеселительной» прогулке. Господи, прости меня за то, что я посмел загадывать.

Симус допускал, конечно, что Всевышний осознает ситуацию, но полной уверенности в том, что Он болеет за его дело, не было.

Старый челнок опустился на твердую красноватую почву с максимальным достоинством, на которое был способен его уставший корпус.

Как и предсказывал компьютер Потрадж, этот старый сквернослов, — было немного пыльно.

— Есть посадка, — проинформировал Симус звезды на случай, если они слушали. Потом вздохнул в третий раз. Этот вздох предназначался Господу, звездам, Леди Дейдре и любому живому существу в этом пространстве, которое, возможно, слушало его. Это был вечный протест Кельта против превратностей Судьбы.

Момент был торжественный — посадка на неизвестную планету. Вот только, похоже, решительно никому не было до этого дела.

Даже спустя сотни лет, после Второго Великого Освоения, посадка на новую планету — грандиозное событие, не так ли?

Симус вопрошал Создателя.

Создатель не снизошел.

Можно предположить, что доминирующий здесь род появился, примерно, в то же время, что и поселения прокельтов на Таре. Мы стали скитальцами потому, что хотели сохранить свою культуру. Они — потому, что хотели создать совершенное общество.

Выходит, мой запоздалый визит сюда — что-то вроде последнего акта,

И все же…

И все же что?

С трудом сдерживая рвущиеся из груди вздохи и стягивая жесткий шлем, Симус уставился в смотровой иллюминатор в форме трилистника.[2]

Это было мрачное, неприветливое и дикое место, и в то же время — последний шанс для скитальцев «Ионы».

Тем не менее, Зилонг был наиболее красивой планетой, которую он когда-либо видел, возможно даже, как сказала Фитцджеральд, одна из красивейших планет Галактики.

Во время десятилетий беспорядочного и неуверенного поиска «Ионой» миров, нуждающихся в ее помощи и знаниях, О’Нейл часто высаживался на обитаемые планеты. Иногда посадка проходила мирно. Иногда — в компании вооруженных парней из команды Диких Гусей. Это вооружение было лишь в целях самообороны — таранцы отличались миролюбием и не были воинственны. Стоит ли вступать в бой с другими, если можно бороться созидательно, без кровопролития?

В любом случае, Закон Святого Ордена непреклонен: их миссия заключалась в сохранении Духа Освоения и основании постоянно действующего монастыря только там, где нуждались в их помощи.

Одному Всевышнему известно, решат ли они, что нуждаются в нашей помощи. И если решат, что да, то захотят ли принять ее от нас?

Спорный вопрос, ребята, не так ли?

В отличие от орденов Св. Колумбия в Швейцарии или Св. Доната в Италии и Св. Киллиана в Баварии, существовавших до Эпохи Первого Великого Освоения, их Орден никогда не сворачивал с пути истинного христианства. Другое дело, если обитатели планеты будут настолько поражены знаниями монахов и оказанной ими помощью, что захотят принять их Веру…

Захотят ли обитатели дикой и огромной планеты принять их Религию? Симус сомневался. Более того, он сомневался, что «Иона» вызовет хоть какой-то интерес с их стороны. Правда, для установления контактов существует масса способов.

Место было суровое, но в то же время, наполненное пышной роскошью. Удивительно подходящее для того, чтобы разделить постель с «настоящей» женщиной. Конечно, если допустить, что такая здесь найдется… Ни одна планета, которую он посетил, не могла сравниться с Родиной «Ионы» — Тарой, не говоря уже о планете-прародительнице Земле. Ведь его далекие предки вышли оттуда.

Однако, Зилонг с его буйной растительностью по красоте приближался к этим далеким планетам больше, чем какая-нибудь другая. Художник, создававший этот пейзаж, необузданной и щедрой рукой рассыпал здесь все существующие в мире краски. Это напоминало глянцевую картину из старинных монастырских книг — слишком роскошную, чтобы быть реальностью. Зеленые тона были слишком густыми, синие — слишком глубокими, красные и пурпурные — слишком сочными.

И, самое главное, эта планета не мчалась через пространство с бешеной скоростью, превосходящей в несколько раз скорость света.

— Эх, — бормотал Симус, — для нашего поселения не самое плохое место, если не брать в расчет то, что аборигены, возможно, не будут от этого в восторге, пропади они пропадом. Нам бы хоть маленький намек на гостеприимство — будем тут как тут со всеми пожитками. Даже в их дела вмешиваться не придется. Дайте нам год—другой, и они станут почти совсем как мы.

О’Нейлу не нравилась его миссия. Вот если бы он прибыл на «Дремлющем Экипаже», предводительствуя взводом Диких Гусей… Тогда бы не пришлось ждать инициативы от местных.

О самом себе Симус думал только как о солдате. Просто это была работа, и ее нужно было кому-то делать. Но офицер он был знающий и опытный. Правда, шутники с «Ионы» считали, что в военном деле он понимает больше, чем в рифмах, но, что бы там ни говорили эти болтуны, шпионить — не его призвание.

Совсем не мое, совсем…

Он готов был пожертвовать своей жизнью. Но если бы Господь не настаивал, он отложил бы это мероприятие на год—другой. Даже на несколько десятков лет.

И пока не призвали на Высший Суд, можно было бы закончить ряд неотложных дел.

Ну, например… уговорить настоящую женщину разделить с ним постель до конца дней.

Эти мысли заставили его снова вздохнуть и предаться отвлеченным фантазиям о том, каким развлечениям можно было бы предаться с такой настоящей женщиной.

Сначала… вы целуете ее очень, очень нежно, а потом… Если вы в порядке… — он на мгновение прервался, не поступит ли от Всевышнего других предложений. — …Я бы провел несколько лет в таком режиме.

Как бы там ни было, смертность была высокой и среди монахов, и среди Диких Гусей. Если ему суждено прожить так же мало, как и его родителям, стоит ли терзать себя сомнениями по этому поводу?

Разведка бывает разной. Но какие бы необыкновенные названия не придумывал коммодор для его миссии, все-таки он был шпионом. Прибыв на крошечном челноке, он не был вооружен лазерным пистолетом. В его распоряжении была миниатюрная арфа. Одет он был не в щегольскую форму коменданта, а в скромную серую накидку менестреля. И… никакой связи с «Ионой»; зилонгцы не должны ничего знать о ее существовании до тех пор, пока не закончится исследование планеты.

Лишь его собственные телепатические способности будут служить ему связью — слабой и ненадежной.

Я очарую их остроумием и песнями. Всевышнему известно, что я прекрасный бард, и плевать я хотел на болтунов с «Ионы». И пока я внушаю им благоговейный трепет песнями и рассказами, прояснится, чем можно расшевелить этот муравейник.

Подернутое дымкой солнце, пройдя толщу атмосферы, клонилось к закату. Его свет смягчил все оттенки окружающего, заливая пространство золотистым свечением. Замечательное место, — думал О’Нейл. — Я бы не испытывал сомнений, если бы мы решили здесь обосноваться.

Совершенно очевидно, что «настоящая» женщина в постели, умело раздетая и желанная — это как раз то, что необходимо, чтобы укрепиться в принятии важного решения.

Пока же Симус ничего такого не осуществил, несмотря на безудержные фантазии.

Возможно, я кончу тем, что останусь сварливым холостяком, одиноким и старым. Ну, если, конечно, я проживу достаточно долго, чтобы сделаться сварливым.

Насладившись жалостью к себе почти в той же мере, что и мечтами о единственной в мире женщине, он с глубоким отвращением поднялся с кресла пилота. Настало время работать.

Его проинструктировали, что атмосфера будет раскалена и сыра, но поток влаги, в который он опустился, ошеломлял. Ароматы цветов были так же щедры, как и их краски. Они упоительно растекались повсюду, очень напоминая монастырскую оранжерею в Пасху. Это действовало возбуждающе. Мантия поэта начала прилипать к телу. Он расстегнул ее сверху и вновь погрузился в грезы о «настоящей» женщине и о том, как это должно быть восхитительно — застегивать и расстегивать ее одежды.

Теперь О’Нейл, главнокомандующий Диких Гусей, у тебя есть более важный повод для раздумий, чем разоблачение особы женского пола.

Покопайся в голове! Попытайся сосредоточиться. Итак, начнем с того, что Леди Дейдра воспринимает все твои мысли. Правда, это женщина большого вкуса и такта, и вряд ли ее интересуют твои маленькие слабости.

И, все-таки, не будем искушать судьбу. Ведь это твои личные проблемы, Симус О’Нейл.

Он виртуозно расстегнул застежку на плаще.

— Мир этой планете, — мельком оглянувшись вокруг, произнес он традиционное приветствие таранцев и преклонил колено. — Кругом никого. Ни своих, ни чужих, — добавил он молитвенно, — Кроме Всевышнего, охраняющего и нас, и их от несчастий. Было бы отлично, если бы на этой планете нашлось что-нибудь стоящее. Хуже, если придется заниматься оздоровлением их культуры.

Он прервался, чтобы оценить изящество своей молитвы — простой, искренней, подходящей случаю.

Даже неплохо, если придется под влиянием обстоятельств прикладывать усилия для достижения цели.

Довольный своей изобретательностью молящегося человека и решив, что это обращение займет достойное место в его исторических мемуарах, Симус оглядел небольшую посадочную площадку.

Джунгли казались непроходимыми. Но даже в этом случае хорошо проинструктированный офицер предпочел бы их равнине, скорее всего освоенной аборигенами. Какой бы интерес ни вызывали у него местные обитатели, все-таки они не были объектом первейшего исследования.

Потрадж, эта развалина с обложенным языком, изрыгнул из себя советы по поводу посадки:

«Посадка на равнине, неподалеку от их столицы, могла быть расценена, как вторжение. Челнок может быть уничтожен».

Симус запросил компьютер: «Есть ли у них оружие, способное уничтожить челнок?»

«Точных данных нет», — огрызнулся тот.

«С другой стороны, в случае высадки в пустыне или в джунглях, на значительном расстоянии от города, можно остаться незамеченным. И даже если они его все-таки обнаружат, то вряд ли будут затрачивать усилия на уничтожение пришельца».

«Ну а если они — раса мистиков, способных спасти каждого?»

Пока компьютер выплевывал предположения и советы, Симу с принял решение оставить челнок в джунглях.

Все-таки лучше оказаться мароном[3] в джунглях с запасом воды и пищи, чем быть уничтоженным или умереть в пустыне от жажды.

«Почему бы мне не высадиться на одной из горных вершин? — иронически поинтересовался Симус. — Говорят, что смерть от холода — самая легкая, если вы решили свести счеты с жизнью».

Смеяться было некому.

Итак, он в центре джунглей. Знают ли местные о том, что он здесь? Вызвало ли это у них беспокойство? Возникло ли у них желание вызволить его из этого благоухающего раскаленного ада? Ведь у него не было ничего для отражения нападения диких животных, которые уже, вероятно, притаились неподалеку.

Единственное, что сказал ему Крейтон Тим, биолог, при инструктаже: «Полной информации о негуманоидной фауне нет. На планете есть стада крупных рогатых животных, которых местные жители, будучи преимущественно вегетарианцами, разводят ради молока и шерсти».

— Шерсть… Стада покрытых шерстью? — засомневался Симус.

— Да, одомашненные стада. Подчиненные расы с более низким уровнем развития, несомненно, всеядны и истребляют мелких животных. Возможно, существуют так называемые «пищевые цепочки». Нельзя полностью исключать вероятность встречи с крупными хищниками. Было бы очень любопытно, — Крейтон заискивающе улыбнулся, — выяснить, не проявит ли у них кто-нибудь интерес к человеку?

— Ты подразумеваешь людоедство?

— Да, верно.

— Крейтон, дорогой ты мой, я непременно постараюсь сообщить тебе, если такая встреча произойдет.

— Да уж, постарайся, Симус.

Симус уселся прямо на землю в тени челнока и, откинув капюшон, начал бренчать на арфе. Это была старинная и печальная кельтская мелодия, вполне соответствующая моменту. О женщине, которая тоскует по милому возлюбленному, покинувшему ее, о том, как ему тяжело в его странствиях, какие лишения он переносит. Песня была бесконечной.

Если у зилонгцев есть звукоуловители, и они в данную минуту сфокусированы на нем, им станет ясно, что Симус — одинокий странствующий космический менестрель. Менестрель? Есть ли у них такое понятие? Достанет ли у них вкуса насладиться его игрой?

А если у них вообще нет музыки?

Всем развитым формам разумной жизни сопутствует музыка. На этом настаивал учитель монастырской школы, когда они проходили историю цивилизаций. Разве можно утверждать это так безапелляционно? Симус сомневался.

Справедливости ради надо признать, что Симус не был приспособлен к восприятию школьной программы.

— Ты далеко не так бестолков, Симус Финбар О’Нейл, — добродушно говорила ему Леди Дейдра. — Просто твоя одаренность не совсем укладывается в школьный курс обучения.

— Похоже на то, — соглашался Симус. — Мне трудно концентрировать внимание в классе.

— Особенно в присутствии молодых женщин?

— Ну, — соглашался он, обаятельно улыбаясь, — во всяком случае, их присутствие усложняет этот процесс.

— Уверена, что ты продолжаешь думать об этом и в их отсутствие.

— Пожалуй, еще больше, — соглашался он.

— Ты сведешь меня в могилу, — вздыхала она. — Ты, Симус, слишком тяжкий крест для пожилой женщины.

Симус воздержался отрицать ее возраст. Инстинкт подсказывал ему, что ее огорчение по поводу его наклонностей комплиментом не развеять. Он не отвергал деликатной лести, но не считал, что следует ограничивать себя соображениями такта, особенно в споре с женщиной.

Реплика Святой Настоятельницы по поводу его успехов была вызвана ошибкой, которую он допустил однажды на занятиях.

Она читала традиционную лекцию о начале освоения космоса. В середине двадцать первого века, сказала она, избыток дешевой энергии и относительно стабильное положение на Земле привели ко Второму Великому Освоению, во время которого многие отправились на поиски либо богатств и приключений, либо веры и идеологии. Многие отправились на поиски лучших миров.

Симус грезил о восхитительно вздымающейся груди своей «настоящей» женщины. Он почувствовал, что необходимо как-то выразить свое внимание к лекции и сказал: «Колумб, Лиф и Брендон со своими феллахами, все они тоже были ирландцами…»

Ее Святейшество вышла из себя.

— Нет, это было во время Первого Освоения, за многие сотни лет до заселения Тары. Наш Святейший Орден, — заметила она холодно, — создан для того, чтобы сохранить Дух Освоения, который привел наших предков на Тару в те незапамятные времена.

— Абсолютно точно, — согласился Симус, пытаясь выразить, как высоко он ценит исторические познания Леди Дейдры.

Таранцы хотят сохранить дух путешествий, зилонгцы же, напротив, не желают ничего помнить об этом. Пока продолжалась песня о страданиях воображаемой несчастной возлюбленной, О’Нейл взвешивал свои шансы.

Гармоди, бригадир, исполняющий обязанности главного офицера на «Ионе», уверял его, что последние данные свидетельствуют, что никакой серьезной опасности в ходе этой разведывательной миссии возникнуть не должно.

— По шкале агрессивности, зилонгцы находятся гораздо ниже нормального уровня. Скорее всего, они подвергнут тебя проверке, сочтут безопасным для себя и отпустят на волю.

— А сочтут ли они меня безопасным теперь?

О’Нейл тронул струны арфы, что должно было означать тест на иронию.

— Сможете ли вы оценить вероятность счастливого исхода в этом случае?

Гармоди, пожимая могучими плечами, нахмурил скуластое лицо, потом пробормотал:

— Между шестьюдесятью и семьюдесятью процентами.

О’Нейл расхохотался. Фитцджеральд, Гармоди и даже святейший Потрадж просто гадали на кофейной гуще.

Надвигались сумерки, и вместе с ними усиливались нежные ароматы и свежесть. Прерванные фантазии вновь одолели Симуса.

Это замечательное место для настоящего медового месяца с настоящей женщиной. Уверен, что это благоухание не вызовет у нее отвращения.

Воображение упорно возвращало его к ее восхитительной груди, к предмету, навстречу которому его сердце было всегда открыто. И как много всяких приготовлений и ухищрений создано для того, чтобы продлить удовольствие.

Ты овладеваешь женщиной здесь, среди этого благоухания. Потом мы вместе возвращаемся на Тару, на которой никогда не были. Возможно, она забеременеет на Зеленых холмах…

А потом мы отправимся на Землю, и твой ребенок появится на свет на планете-прародительнице на берегу Зеленого озера. Это будет замечательный медовый месяц. Все путешествия сольются в одно.

Он бегло оглянулся вокруг.

После того, как мы поженимся, ничего предосудительного не будет в том, чтобы чередовать молитвы с занятиями любовью.

Благодаря созданию около полутысячелетия назад транзитных станций, Тара находилась на расстоянии двухнедельного путешествия от Земли.

Даже если смонтировать станцию из элементов, хранящихся в трюмах «Ионы», здесь, на Зилонге, это путешествие от Зилонга до Земли займет не более двух месяцев.

И, несмотря на то, что в эпоху между двумя Великими Освоениями транзитные путешествия не пользовались популярностью, на таранцев, неисправимых кочевников, это не распространялось.

Главный закон Ордена гласил, что ни один паломник не имеет права вернуться на Тару или Землю до тех пор, пока его монастырь не найдет пристанища на другой планете. После того, как монастырь будет основан, посещения разрешались, но только с религиозной или образовательной целью.

Ей-Богу, ничего, другого у меня в голове нет — только религия и только образование.

Кораблям паломников мудро запрещалось поддерживать контакты с планетами, которые они покинули. Это делалось с целью сохранения канонических обязательств перед Орденом (как, например, участие в Римских выборах Святой Настоятельницы).

Зилонг, без сомнения, был еще более изолирован. Кроме странствующих космических бродяг они не видели никого. Они не поддерживали контактов с миром, который основатели Зилонга покинули около тысячелетия назад. Это был их выбор.

Святая Настоятельница брезгливо кривила аристократический рот, говоря о коррупции на Земле. У нее не было заблуждений относительно человеческой природы.

— Симус, — разложение заложено в генах и не связано с местом обитания. Ты согласен?

Конечно, он согласился, хотя и не знал ни Тары, ни Земли. Рожденный во время скитаний, он изучал эти планеты по картинкам. Посещение Старых Миров казалось ему таким же замечательным делом, как любовь стоящей женщины.

Он был поглощен своими мечтами и чуть не пропустил зилонгский патруль. Они бесшумно крались по джунглям. О’Нейл узнал о их приближении до того, как услышал.

Его довольно притуплённое физическое чутье — притуплённое по сравнению с выдающимися способностями Настоятельницы — позволило ему установить приближение пяти «существ», встревоженных и обеспокоенных, но не враждебных. Старый болтун Потрадж настаивал на том, что они будут гуманоидными.

— В чем-то они будут, конечно, биологически отличаться от нас, после сотен лет самостоятельного развития, — говорила на инструктаже Фитцджеральд, — но, возможно, не настолько сильно, чтобы была исключена возможность скрещивания. — И добавила с легкой иронией: — Так что не чувствуй себя обязанным экспериментировать в этом направлении.

«Существа», возможно, были гуманоидами. А что касается продолжения рода, этого вечного и достойного похвалы занятия — все это начисто вылетело из головы Симуса О’Нейла, пока он напряженно ждал встречи с ними.

Я не астролог, не исследователь. Я — солдат и поэт, черт возьми! Какого дьявола я здесь делаю? Неужели мне так важно, прикончат ли меня гуманоиды «просто встревоженные» или «враждебно настроенные»?

Зилонгцы бесшумно выскользнули из джунглей. Беспокойство Симуса немного улеглось. Они не производили жуткого впечатления, и скорее были так же напуганы, как и он.

— Нормальное явление. Все друг друга боятся, — громко произнес он.

Зилонгцы, словно оцепенев от его голоса, остановились, как вкопанные.

Это были трое мужчин и две женщины. Ростом немного ниже таранцев, со смуглой кожей, темными волосами и европейскими чертами лиц. Зилонгцы напоминали своих земных предков. Четверо держали массивные копья. У одного мужчины в руках было оружие, напоминающее древний карабин. Дуло ружья было направлено прямо в голову О’Нейла.

Женщины были очаровательные — миниатюрные и пышные, словно маленькие Венеры. Их смуглые плечи и руки — удивительно хороши и соблазнительны, если не принимать во внимание копий, которые они сжимали. Судя по легкой седине в волосах, одна была немного старше другой.

Ага, они не знают, как реагировать на мой голос. Интересно, как они воспримут музыку?

Он потянулся к арфе. Мужчина угрожающе поднял дуло. Симу с тронул струну, и парень немного опустил ружье.

Чтобы подразнить Леди Дейдру, наверняка слушающую сейчас, он завел бесконечную песню, восхвалявшую женщин; их прелести, нюансы телосложения, делающие их особенно соблазнительными партнершами в любви.

Зилонгцы слушали с прежним бессмысленным выражением и озабоченностью, однако, тела их слегка раскачивались в такт музыке.

Несомненно, они отзываются на чувственную музыку. Слава Богу, им не дано понять, какие штуки я советую проделывать с этими прелестными малышками.

Он прекратил петь и стал ждать. Мужчина, выглядевший старшим в отряде, заговорил. Очень спокойно, но решительно. Молодая женщина робко приблизилась к Симусу и дотронулась до арфы. Когда она убедилась, что пришелец не возражает, то деликатно забрала ее и стала перебирать струны. О’Нейл был выше ее на голову.

Ну что же, музыка им, несомненно, известна, — подумал О’Нейл.

Судя по изящному телосложению, мужчины бойцами не были. Безусловно, они были привлекательны, но эта привлекательность скорее напоминала обаяние таранских юношей.

Я могу легко справиться с целой оравой таких, как они. В считанные секунды разоружить всю компанию. Отколотить мужчин и похитить девушек.

Возможно даже, что девушки охотно пошли бы со мной. По-моему, их очаровал шестифутовый рост и рыжая борода.

Симус О’Нейл, ты просто кретин, если тебе в голову лезут такие мысли. Думать-то об этом ты можешь, пока не устанешь, но не более.

Закон запрещает использовать в своих целях аборигенов, касается ли это сексуального аспекта, или любого другого. Бог мой, Симус, ведь ты всегда свято чтил Закон.

Зилонгцы были одеты в бирюзового цвета накидки, обернутые вокруг тела, с жетонами. Эта одежда напоминала юбку шотландского горца. Судя по жетонам, скорее всего это была униформа. У мужчин она держалась на талии, у женщин — под мышками. Несмотря на жару и высокую влажность, легкая ткань выглядела свежей и неизмятой.

Должно быть, у них не возникает никаких проблем с раздеванием.

Послушай-ка, Симус О’Нейл, а как же Закон?

Да ведь я думаю об этом только потому, что решительно не представляю, как шпионить. Должен же мужчина владеть собой!

Местный с ружьем подошел к нему и начал говорить на очень мелодичном языке. О’Нейл пытался дотянуться до ручки настройки универсального транслятора, находившейся в дюйме от его груди. Он поднял руки и широко, с видом победителя, улыбнулся.

Молодая девушка дотронулась до его бороды.

Что они, никогда не видели такого?

Вооруженный мужчина что-то отрывисто произнес. Она залилась краской, отдернула руку и опустила глаза, невнятно бормоча. Симусу показалось, что она извиняется.

— Все нормально, все нормально, — утешил Симус. — Даже таранским женщинам нравятся рыжебородые мужчины.

Девушка залилась краской еще сильнее.

Ну, не удивительно ли, что одной интонацией можно выразить так много?

Напряжение Симуса постепенно спадало. Возможно, в задачу полицейского патруля и не входило лишать его жизни, если он и проявит агрессивность.

Прогноз Гармоди сбывался. Они были в нерешительности. Мужчина отдал распоряжение, и женщина с проседью опустила копье. Верх ее униформы был причудливо украшен множеством золотых полосок, и это совсем не портило ее полной груди, совсем не портило.

Скорее всего, это были знаки отличия или принадлежности к медицинской службе. Выглядела она солидно, внушительно. Чувствовалось, что она привыкла отдавать распоряжения и привыкла, что они тотчас же выполняются. Из кармана туники она вынула что-то, похожее на шприц.

Полицейский доктор, — неторопливо подумал О’Нейл для того, чтобы на «Ионе» было легче воспринимать. — Очевидно, они хотят парализовать или усыпить меня.

Женщина приближалась к О’Нейлу медленно и боязливо, с марлевым тампоном в одной руке и с иголкой в другой. Остальные подступили на шаг ближе, с копьями наготове.

Ее голова приходилась ему на уровне груди. Подняв выразительные карие глаза навстречу взгляду его голубых, казалось, она умоляла его не причинять ей вреда. Их взгляды встретились. Она быстро отвела глаза. Потом снова решительно взглянула на него. На этот раз ее темно-карие зовущие глаза были еще более ’ испуганными.

Для этой исполненной ужасом женщины О’Нейл был просто сосунком.

Она годится мне в матери.

У нее были круги под глазами, едва заметная сеточка морщин, тронувшая кожу у подбородка. Но это не портило ее. Она была прекрасно сложена и удивительно привлекательна.

— Не бойтесь меня, — О’Нейл дотронулся до ее щеки. — Я не собираюсь причинять вам боль. Но видеть ваш испуг для меня мучительно.

Она опустила иглу и ждала, словно давая ему время для ритуального приветствия.

— В отличие от вас я — не язычник, — засмеялся Симус.

Она легко засмеялась в ответ, возможно сочтя, что это входит в порядок ритуала.

Прикосновение к ее лицу, теплому и нежному доставило удовольствие. Не отдавая себе отчета в том, что он делает, он слегка погладил ее, сначала кончиками пальцев, потом всей ладонью. Женщина едва заметно подалась к нему, словно полностью доверяя.

Симус оглядел всех. Остальные не выглядели возмущенными. Они наблюдали, как завороженные.

Он был уверен, что не нанесет никакой обиды, и поцеловал ее в лоб. Женщина от неожиданности напряглась, но не отшатнулась от него. Ее друзья затаили дыхание.

Похоже, что они не оскорблены, а скорее ошеломлены, — подумал он.

«Оставь женщину в покое, — сказала Святая Настоятельница, — и отойди от нее, слишком уж играет в тебе молодая кровь».

Прекрасно, но ведь она не протестовала против приветственного поцелуя вначале. Кроме того, какой же я буду бард с Тары, если не прикоснусь губами к ее губам.

Его поцелуй был мимолетным. Ее дрогнувшие губы были упруги и теплы. Глаза ее расширились, лицо вытянулось. Она склонила голову. Симус с интересом заметил, как под тканью униформы напряглись твердые соски.

О, а ведь это был не лучший поцелуй. И все же, тебя еще никогда не целовал рыжебородый гигант.

Сдавленное дыхание остальной шайки свидетельствовало скорее о зависти, чем о чем-либо другом.

Полюбуйтесь, Ваше Святейшество, я довольно ловко справляюсь со шпионскими обязанностями. Правда, поцелуй не избавил меня от опасений, однако, я совершенно не боюсь, совершенно.

Ну, во всяком случае, гораздо меньше, чем это бедное создание.

С некоторой нерешительностью женщина подняла шприц и покосилась на него, словно заручилась согласием.

— Все в порядке. Никаких проблем.

Симус взял ее руку и приблизил к своей. Он почувствовал ее дрожь и учащенный пульс и представил себе, как бьется ее сердце.

— Не стоит опасаться, — он засучил до плеча рукав одежды и показал на свой бицепс. — Вы здесь хотите уколоть?

Она с сомнением покосилась на него. Видимо, полной уверенности в том, что он не отшвырнет ее не было.

Он уже стал подумывать о том, не поцеловать ли ее еще раз, но вместо этого взял ее руку в свою и заставил ее сделать то, что она собиралась. Он почти не почувствовал иглы, когда она входила в руку.

Когда ноги уже подкашивались, Симуса стало одолевать смутное беспокойство по поводу того, выдержит ли гениальная программа, заложенная в него на «Ионе», проверку страстью.

Зилонгцы не должны догадываться о том, как он реагирует на великолепных представительниц медицинской комиссии.

Возможно, они и не будут возражать против таких обменов. Ведь до сих пор возражений с их стороны не последовало. Возможно даже, что они не будут возражать и против мимолетных связей с таинственными гигантами из внешнего мира ни теперь, ни потом.

Даже если я первый, кого они когда-либо видели.

О’Нейл чувствовал себя умиротворенным. Его одолевала сонливость, и он стал клониться к земле. Врач обхватила его руками и криком подозвала остальных. Очень осторожно они опустили его на дерн, на котором он еще так недавно располагался.

Пока все идет по плану. Разве это не великолепно?

Предпоследняя его мысль была не о зилонгских женщинах, и не о его миссии. Эта мысль была о капитане корабля, Святой Настоятельнице монастыря Дейдре Кардине Фитцджеральд.

Последняя — о том, что внезапно стало очень темно.

Как бы там ни было с ритуальным поцелуем, докторша пытается меня убить.

— Комендант О’Нейл прибыл для получения последних инструкций, Ваша милость, — доложил Симус, небрежно салютуя. Его тон содержал достаточно подобострастия, чтобы скрыть дерзость.

На этот раз мадам скажет всю правду, а не полуправду, как она часто делает по политическим соображениям, даже когда ее уклончивость нецелесообразна.

Настоятельница сняла руку с кварцевого кристалла, передающего физические импульсы на огромный экран, расположенный в ее тронном зале.

Изображение Зилонга поблекло, толстые красные шторы опустились. В открытых бортовых иллюминаторах все еще были видны холодные звезды, безучастно мерцающие в абсолютной темноте. О’Нейл, не любивший темноты, вздрогнул и отвернулся от иллюминатора.

— О да, Симус, — сказала она рассеянно. — Входи.

При его появлении в ее глазах всегда появлялся легкий блеск. Симус знал, что был для нее почти сыном, вместо ее трагически погибших детей. Это затрудняло взаимоотношения, но ни один из них не решался признаться в этом.

С другой стороны, приятно сознавать, что в ее сердце есть уголок для тебя.

Перебирая бумаги, она начала читать заключительный отчет.

— Этот отчет, Симус, составлен на основании четырех источников:

а) рапортов путешественников, случайно высадившихся на Зилонге, обычно по ошибке;

б) научных оценок, благодаря которым нам известно об общинных утопических обществах со схожей природой;

в) нашего собственного физического сканирования, которое, между прочим, осталось незамеченным ими; и, наконец,

г) наше психическое считывание, которое, как и физическое сканирование, более чем неудовлетворительно с такого расстояния. Ясно?

— Да, — коротко ответил он.

Она порылась в бумагах.

— А теперь на основании обобщения материала я попробую прокомментировать эти данные, хорошо?

— Уверен, что Вам не часто приходится выступать в роли социального ученого.

— Я прибегаю к жаргону, когда считаю, что он уместен, — она слегка порозовела. Это свидетельствовало о том, что в последней перебранке, а это была излюбленная манера таранцев вести разговор, последнее слово оказалось за ним, но и только.

— По всей вероятности, это утопическая культура, достигшая завершающей фазы и перед полным разложением. Общинная направленность, возродившая ее однажды, длилась очень долго.

Можно предположить, что прежде, чем притворное единодушие стало пустым обрядом, прошло довольно много времени. Эта культура может быть высоко цивилизованной, умелой и изящной до тех пор, пока никто не оспаривает основополагающих принципов реальной власти…

И не следует заблуждаться, Симус Финбар О’Нейл, эти общинники-утописты располагали очень сильной властью с самого начала.

— И мы, конечно, точно не знаем, к чему они пришли спустя тысячу лет. Да?

— На редкость тонкое умозаключение, — она подняла тонкие брови. — В любом случае, они должны быть очень сплочены, но эта сплоченность вызвана скорее социальным контролем. У них недостаточная свобода личности в нашем понимании, недостаточная творческая активность.

— Не похожи на нас, — ухмыльнулся Симус. Настоятельница не удостоила вниманием его замечание.

— Вряд ли они сильно отличаются от банды полусумасшедших анархистов-индивидуалистов, за которых я призвана нести ответственность.

В глубокой задумчивости она перебирала изящными пальцами по крышке стола.

— Мы вздорны, беспокойны, свободолюбивы, принимаем решение меньшинством голосов…

— Кроме ежегодных перевыборов вашей милости.

— Это к делу не относится, — пальцы двигались все быстрее, — …не отличаемся воспитанностью и вежливостью, не очень образованы, и все же мы не только не ограничиваем индивидуальную творческую активность, доходящую до эксцентричности, как, например, в твоем случае, — она родительски улыбнулась ему, словно избалованному ребенку, — мы активно усиливаем ее. Мы, на самом деле, очень гордимся своей неординарностью и эксцентричностью.

— Да уж, мы, наверное, последние представители такого племени.

— Да, мы последние, Симус Финбар О’Нейл. Наши манеры и мораль мало изменились со времени прокельтов на Таре. Мы слишком много пьем и слишком много спорим, слишком много говорим, слишком часто сражаемся…

— К слову, прошу прощения у вашей милости, слишком часто занимаемся проституцией.

Ее Преосвященство нахмурилась.

— Не совсем так. Зачастую наши мужчины довольно робки в этих вопросах, больше говорят, чем делают. Я попала в точку, Симус?

О’Нейл не нашелся, что ответить. Мадам, довольная тем, что последнее слово осталось за ней, продолжала:

— Наши сексуальные отношения обычно сопровождаются бесконечным словесным поединком.

— Ну, может быть не совсем так, не совсем, — Симус дружелюбно ухмыльнулся. — Гораздо более миролюбиво.

— Мы слишком часто предаемся бесплодным мечтам и оправдываем это мистицизмом. Мы часто молимся, но лишь потому, что считаем Бога Гэлом,[4] вроде нас. Мы постоянно принимаем души и ванны, все время в воде. Мы создали фетиш из личной гигиены, и в то же время неисправимо неряшливы в доме. Во всей Галактике не найдется более запущенного корабля. И все это — несмотря на мои бесконечные усилия содержать его в чистоте и порядке.

— Все-таки он выполняет свои функции, — Симус поднял руки, словно прося пощады.

— Будем надеяться, что уже не долго осталось. Итак, на чем я остановилась? Ах, да, мы научились ненавидеть, но и научились любить. Мы поем, когда нам плохо, и плачем, когда счастливы. Мы смеемся и пьем, мы занимаемся любовью после пробуждения, и плачем, и снова пьем; часто не выполняем супружеских обязанностей…

— Все это просто ужасно…

— Итак, — сказала она более натянуто, — взвешивай все «за» и «против». В любом случае, культурные контакты с распадающейся утопической общинностью… — она порылась в бумагах, — кажется, наши учителя именно этот термин применяли, да. Сильно сказано, не правда ли?.. Между, как я сказала, разлагающейся общинностью, и неисправимыми — дай-ка я взгляну, да — анархистами-индивидуалистами, контакты чреваты трудностями.

— Анархисты-индивидуалисты? Это мы и есть? Прекрасно, вполне убедительно. Мы мне нравимся больше.

— Превосходно. Вот только наших друзей там, внизу, придется простить, если они встретят нас так же, как наши предки — викингов. При любом сценарии могут быть серьезные трудности.

— Мы же не собираемся причинять им зла, — Симус нетерпеливо заерзал на стуле. — Не оставлять же их одних?

— Не собираемся причинять зла? — она нервно дотронулась до нагрудного креста из слоновой кости. — Это именно то, что провозглашали первые миссионеры на Таре, когда нечаянно занесли заразные болезни, погубившие почти поголовно всех аборигенов. Теперь мы успешно справляемся с медицинскими проблемами. Но наш образ жизни может оказаться для них столь же губительным. Ты можешь себе представить, цитируя францисканских монахов, зилонгских женщин, пытающихся противостоять бесконечному потоку лести, текущему из уст таранских самцов?

— Или зилонгских самцов, пытающихся подсчитать, сколько раз из тысячи ответов «нет» женских особей фактически будет означать «да»?

— Не совсем так, — как обычно, когда последнее слово в споре оставалось не за ней, упрямый изгиб ее губ становился жестоким.

Такое изменение настроения Кардины Фитцджеральд не сулило ничего хорошего. Мерка, применимая к одному, должна применяться и к другому, и, вместе с тем, по ее тону чувствовалось, что в словах Симуса была правда.

— Вернемся к серьезному тону. Что могло произойти с культурой, не знавшей политической демократии в том виде, в котором она известна нам везде веками; оказавшаяся лицом к лицу с обществом, для которого занятие политикой — любимое времяпрепровождение.

— В любое время дня и ночи.

Она решительно не замечала его реплик.

— …С культурой, не допускающей проявления личной неудовлетворенности при неожиданном столкновении с другой, для которой прославление этого свойства личности стало нормой жизни, обычным делом, как пение псалмов в церкви?

— Кажется, я начинаю понимать, — Симус подался вперед. — Если наша оценка верна, то трудности с их точки зрения состоят в том, что их культура утратила движущую силу. У них же, как мы убеждены, она достигла наивысшей точки.

— В анархии есть отрицательные моменты, насколько я могу судить по нашим людям. Это и беспорядок, и распущенность, но анархия редко приходит в упадок.

С другой стороны, их культура в опасности. Она будет либо медленно угасать, словно часы, которые нельзя завести, либо накопит колоссальный запас разрушительной энергии, готовой взорваться в любую минуту.

Потрадж предполагает шанс распада в течение года — пятьдесят на пятьдесят. Бесспорно, что оба эти процесса произойдут.

— Кто-нибудь из них будет знать об этом?

— Большая часть не примет этого, — она мельком взглянула на зашторенный экран, — но часть наиболее интеллектуально развитых, более безумных, конечно, будет знать. От этого ситуация станет еще более неустойчивой и при кажущемся внешнем спокойствии и благополучии.

Неожиданно, глядя ей прямо в глаза, он спросил:

— Таким образом, на краю пропасти, у вас возникла необходимость послать туда человека, жизнь которого вы оценили дешевле старого компьютера?

Леди Дейдра Фитцджеральд вздохнула.

— Ты же знаешь, Симус О’Нейл, что не обязан этого делать, — она показала на карту Зилонга, изображение которой, благодаря ее ментальным усилиям, показалось на небольшом дисплее. — Симус, возможно, это конечная точка нашего паломничества. Богу известно, что время уже пришло. Мы оба знаем, какую цену пришлось заплатить за это право. Мы не можем допустить еще одну неудачу.

В плотно задрапированной комнате повисла тишина.

Настоятельница была облачена в траурную темную одежду вместо традиционного голубого кельтского платья для торжественных церемоний с тонкой красной каймой и голубым крестом. О’Нейл знал, что сейчас она думает о муже и детях.

Он тоже вспомнил своих родителей, убитых десять лет назад во время трагической высадки на Ригоне. Говорить об этом он не хотел.

— Кроме того, я хочу, чтобы ты знал все. В монастыре существует фракция, которая считает, что пришло время изменить Святой Закон.

— Кретины! — Симус вскочил с кресла, готовый сражаться с любым, кто посмеет бросить вызов мудрости Ее Милости.

— И ты не лучше, — она указала на кресло. — Умерь свой пыл и сядь. Это слишком сложный вопрос, чтобы пытаться решить его с помощью кулаков, — она поправила крест из слоновой кости, убрала под вуаль несколько выбившихся прядей. — Их недовольство понятно. Повод для серьезного беспокойства у нас есть. Однако, если мы превратимся из миссионеров в колонистов, вместо того, чтобы оставаться вежливыми гостями, ждущими приглашения, станем насаждать нашу веру, это приведет к насилию и смерти. Может быть, вначале это принесет нам успех, но в дальнейшем наши потери будут значительно более ужасными, чем если бы монастырь превратился в безжизненную пустыню.

— И вы не будете принимать участия во вторжении?

— Не буду, — она вытянула вперед руку, твердо и уверенно.

— Как и большинство из нас. Если до этого дойдет, они сами будут захвачены.

— Тише, тише, Симус, — энергично зашикала она. — Слава Богу, до этого еще не дошло. Пока об этом только говорят. Однако, я понимаю отцов и матерей, которые не хотят видеть медленную и мучительную смерть своих детей без пищи, воздуха и воды. Но разговоры о мятеже — это еще далеко не мятеж.

— Итак, я должен немедленно отправиться и выяснить, согласятся ли зилонгцы выделить землю на острове самой большой реки под монастырь, — он надеялся, что такой бодрый и энергичный тон развеет ее грусть и озабоченность.

Настоятельница, поигрывая рубином на пальце, сказала:

— Как тебе известно, Симус, наш Орден не миссионерский. Странствование скорее просто девиз, не требующий подтверждения. Мы никого не обращаем в нашу Веру силой. Со времени Великого Колумсайла на «Ионе», наши монастыри предназначались для обучения и молитв. И если наш пример вдохновляет кого-то на изучение и принятие нашей Веры — это прекрасно. Никаких других условий мы не ставим.

Это было официальное мнение. Дейдра повторяла его скорее как хорошо заученный урок. Симус знал, что она верит в это, но он и сам более или менее верил, и его родители тоже верили. Иначе зачем молодым отправляться в такое безумное путешествие?

Издеваясь над официальной версией, с известной долей сарказма Симус продолжил:

— Поскольку с тех пор все мы стали немного ростовщиками, закончить наше странствие мы согласимся только когда будем достаточно уверены в том, что местных обитателей заинтересует не только наш ирландский самогон. Если Потрадж прав, зилонгцы рассчитывают на кого-то, кто снабдит их оружием в ближайшем будущем.

Он пытался зажать ее в угол и вынудить сказать все до конца.

Дейдра не обращала внимания на его сарказм. Роясь в бумагах, она говорила:

— Не забывай, мои святейшие предки тоже полагали, что их примут с распростертыми объятиями на Ригоне. И только благодаря Гармоди и парням из Диких Гусей нам удалось избежать полного истребления.

О’Нейл помнил все. Он помнил себя четырнадцатилетним мальчишкой, стоящим с окровавленным копьем над телами изуродованных близких. Никогда он не мог забыть Ригон и тех святых дураков, которые послали их на смерть.

— Значит, мне необходимо выяснить, сколько времени в запасе у зилонгцев?

— Да, примерно, Симус О’Нейл.

Она снова вздохнула. Что-то в материалах, лежащих на столе, приковало ее внимание.

Проклятье, даже не взглянет на меня. Если и выдвигать возражения, то именно сейчас.

— Почему бы не предоставить их самим себе? Если у зилонгцев с культурой все нормально, зачем же подвергать ее риску разрушения? Разве они испытывают неудобство от того, что не свободны?

Поднявшись с кресла, Настоятельница подошла к иллюминатору.

— Симус О’Нейл, ты знаешь только свободу. Ты даже не можешь вообразить жизнь без нее.

Она старалась избегать его взгляда.

— Мы не собираемся причинять зилонгцам вреда. Ты достаточно хорошо меня знаешь, чтобы не подозревать в том, что я могу посягнуть на чье-либо счастье или благополучие. Я доверила тебе эту миссию; ты тоже должен мне доверять, что бы я не предприняла.

Она выглядела уставшей и измученной от своих мыслей. Вся команда «Ионы» преклонялась перед этой женщиной. Каждый год на выборах ее победа была ошеломляющей. Все, даже те, кто собирался менять Священный Закон, были за нее. Симусу интуитивно казалось, что она допускает такие изменения.

И уж если кто и мог привести их скитания к счастливому концу, то только она. Она умела предвидеть проблемы и разрешать их.

Он видел своими глазами, как ей удалось увернуться от столкновения с огромным астероидом, когда защитные поля вышли из строя. И, как говорил Лайм Гармоди: «Это сотая доля того, что она может».

Ничего необычного в том, что женщина избиралась капитаном, не было. Много лет назад Святая Бригада возглавляла женщин и мужчин монастыря.

Конечно, она была не девственница; до тех страшных событий на Ригоне у нее был муж и трое детей.

Если верить сплетникам, в молодые годы на Таре, еще до скитаний, особенным благочестием она не отличалась. После трагедии она приняла решение оставить Диких Гусей и вступила в монастырскую общину, чтобы хоть как-то приглушить сердечную боль.

Очень преуспела в политике, отличалась мудростью и набожностью, не утратив юношеской энергии. Средних лет, но выглядела моложе благодаря черным, как смоль, волосам, изящным чертам лица, по-юношески широко распахнутым светлым глазам.

Была ли у нее абсолютная власть? Учитывая характер таранцев — вряд ли. Но на их преданность и верность она могла рассчитывать всегда.

Никто не мог ее представить иначе как в монашеском одеянии. Но она, как и все члены команды, плавала в бассейне, в темно-красном купальнике с бахромой, и каждый мог убедиться, что она была в прекрасной форме.

Обсуждать эту тему, однако, было не принято, а уж в ее тронном зале об этом все и подавно забывали.

Однако, продолжим.

Печальный тон насторожил О’Нейла. Он выпрямился во весь рост.

— Женщина, есть что-то, о чем ты умолчала? Она задумчиво разглядывала карту.

— Конечно, есть. Все дело в аборигенах. Существа, жившие на Зилонге, прежде, мигрировали. О них упоминается в нескольких докладах. Путешественники отмечают, что есть что-то необычное, связанное с ними или их отношением к зилонгцам.

— И это тоже входит в мою задачу — присматривать за дикарями. Леди Дейдра, неужели же слухи о космических бродягах — это серьезный повод для такой озабоченности? Женщина, прекрати ходить вокруг да около. Ты доведешь меня до бешенства.

— Ты очень наблюдателен и чуток, — она устало вздохнула, грациозно поднялась с кресла, взглянула в боковой иллюминатор. — До нас дошли наброски с изображением аборигенов, сделанные путешественниками до нас. Они хранятся в банке данных Потраджа. Вот, взгляни, Симус.

Он склонился над бумагами. Существа очень напоминали человека.

— Это похоже на давно вымершее маленькое существо из учебника биологии. Догуманоиды? Что они делают здесь?

— Превосходно, Симус Финбар О’Нейл. Я не знаю. И, может быть, никогда не узнаю. Занесенные с Земли целую вечность тому назад, во время Великого Освоения или из какого-нибудь другого места, о котором мы ничего не знаем. Очень медленно эволюционировавшие из-за неблагоприятных условий на этой Планете. Возможно…

— Бригада, Патрик и Колумсайл?

— Замечательно! — она нажала на кнопку в стене, и к великому облегчению Симуса, иллюминаторы задернулись шторами.

— И другими Великими Святыми. Таким образом, вполне вероятно, что так называемая доминирующая раса вмешалась в процесс эволюции этого вида, который, по всей вероятности, является совидом нам и им.

— Ох.

— Я высказала то, что подсказывает моя интуиция, Симус, — Она порывисто прикрыла ладонями огромный живот изображенного существа. — Там, где ты усматриваешь преобладание совида, ты сталкиваешься с сексуальной эксплуатацией. При нехватке женщин обладающие властью мужчины выставляют свою силу напоказ, в гаремах, насаждая проституцию.

Расы смешиваются. Потом, когда превосходящая раса ужасается сделанному, она отрицает прошлое. Это означает, что она отрицает совидовость подчиненной расы. В результате — еще более жестокое насилие, эксплуатация, деградация миллионов существ. Ты понимаешь?

— Как Вы сами сказали, даже таранцы — фанатики.

— Даже они, — она криво улыбнулась. — Наконец-то мы выяснили это, — Она вернулась к креслу, опустилась в него так же изящно, как и поднялась.

— Вы даже сказали, что фанатик извращается сам гораздо в большей степени, чем предмет своего фанатизма.

Она снисходительно улыбнулась.

— Хорошо соображаешь, Симус Финбар О’Нейл. Оставим в стороне предвидения социальной науки, — она нетерпеливо откинула отчет. — Держу пари, если только Настоятельнице святого монастыря это разрешается, на оставшиеся на корабле драгоценности, что доминирующая раса под именем своего мнимого превосходства совершила ужасные преступления по отношению к себе самой и другим.

— Так на чьей же мы стороне? Надеюсь, на стороне несчастных маленьких существ?

— Каждой расы, — она буквально набросилась на него. — Мы пытаемся восстановить мир, а не принимать ту или иную сторону в конфликте. Пойми.

Напустив важный вид, он парировал:

— Мне потребуется некоторое время, чтобы вспомнить хорошенько Святой Закон.

Капитан откинулась в кресле и сказала очень примирительно:

— Мы не имеем права быть пристрастными, Симус. Мы не можем на этом замкнуться.

У зилонгцев есть некоторые странности, которые не укладываются в нашем представлении. Культура слишком отличная от нашей, и мы не можем влиять на нее. Поэтому нам и нужен «ретранслятор»… — у нее сорвался голос.

— Вы имеете в виду внедрение в психику? Но я не из таких! — его прорвало.

— А почему ты так в этом уверен? — ее проницательные голубые глаза видели его насквозь.

Несомненно, в извилинах Потраджа хранятся данные о нем с самого детства. Он не отличался высокими способностями по восприятию психического воздействия, но мог оказывать его на других.

Его послали на Зилонг, чтобы он впитывал в себя колебания энергии и пересылал их на корабль для расшифровки. Черт бы побрал эту женщину! — ее глаза не отпускали его. Он покорно скользнул в кресло.

— Высказывайте уж сразу все, до конца.

— Зилонг, возможно, последняя планета, — она положила руку ему на плечо. — Те, кто поговаривает об изменении Закона, плохо себе представляют наше истинное положение. Иначе бы они требовали более энергично. Мы не можем допустить мятежа.

— Последняя планета? Женщина, что это значит? В космосе столько планет… Разве Господь не создал их в количестве большем, чем достаточно?

— Симус, я имею в виду, последняя — для нас. «Иона» устала и стара. Она уже не может функционировать так же хорошо, как раньше.

Наше странствие было самым длительным в истории Тары, и мы не знаем, сколько еще может протянуть этот корабль. По моим прикидкам — еще год-два.

О’Нейл сурово молчал.

— Прекрасная моральная поддержка, — невесело резюмировал он. — Положение безнадежно.

— Неужели, Симус. В нас, кельтах, фанатизм перемешан с надеждой. Именно поэтому мы отправляемся странствовать. Когда надежда исчезает, остается парализующая существо меланхолия. Таких неисправимых оптимистов, как ты, остается совсем мало, — она немного улыбнулась. — А вот меланхолии на нашем корабле хоть отбавляй. Это невозможно исправить. Сколько свадеб среди молодых Диких Гусей было в последнее время? Я думаю, что с твоей помощью это положение можно исправить.

— Вы полагаете, что с нами происходит то же, что и на Земле во время Великого Голода? У людей просто не осталось надежды на будущее, чтобы заводить семью?

И снова тяжелый вздох.

— Слишком много несчастий, слишком часты крушения, слишком много поражений, Симус, даже для такого маленького экипажа с Тары.

Она говорила медленно, тяжело, словно на ее плечи взвалили печали сразу всех паломников.

— А если мы не высадимся?.. — спросил О’Нейл.

Черт побери, конечно я смогу. Но почему она все время что-то недоговаривает?

Дейдра улыбнулась.

— Тогда этого не произойдет, и странствие будет продолжаться.

Она отпустила его взмахом руки.

— Все, Симус О’Нейл. С тобой все. Пока я не получу от тебя хороших известий, я больше ничего не смогу добавить.

Подготовка началась. Монах-психолог приготовил микстуру из лекарств и легенду О’Нейла на Зилонге, как безобидного странствующего космического менестреля. Эта роль хорошо подходила Симусу, и вероятность того, что зилонгцы разрушат защиту, специалисты оценили шестью процентами. Защита внесла коррективы и в его внешность. Теперь он выглядел, как в бытность студентом-антропологом Тарского Университета до исключения за чрезмерные возлияния («А кто из нас не пил?» — возразил тогда О’Нейл).

Аббат спел прощальную мессу. Это было удивительно трогательно. Если бы у них не было надежды на его возвращение, сама Настоятельница приняла бы участие в «прощальном ритуале». Если бы его шансы были высоки, то чествование проводил бы помощник Аббата.

Поскольку пел Аббат, шансы были средние.

После Мессы он подошел к Ее Милости.

— Я не теряю надежды получить ваше последнее благословение до отправления. Уверен, что это не повредит.

Он преклонил колено, чтобы поцеловать Кельтский крест у нее в руке.

Она обняла его голову.

— Иди с Богом, О’Нейл. Возвращайся назад целым и невредимым.

Это было торжественным благословением. Благостное прикосновение этих рук пронзило все его существо. Он был преисполнен светом, теплом, избытком любви.

Удивительно, что Настоятельница чувствовала такую любовь к нему.

А что, собственно, удивительного? Она была женщиной, а он был для нее ребенком.

Ведь он тоже любил ее. Как мать. Почти…

В ее глазах застыли слезы. Это было потрясающе. Ведь сентиментальностью их Капитан не отличалась.

На мгновение показалось, что это оплакивание. Комок подступил к горлу.

Хеннеси, его второй помощник, ждал вместе с женой у компрессионной камеры, ведущей к миниатюрному космическому кораблю.

Прекрасно, парень. Твой лучший друг женился на твоей девушке, и теперь они вместе провожают тебя.

Он пожал руку Фергусу, крепко обнял Тэсси. «Я уверен, детка, ты сделала правильный выбор. Никогда не жалей об этом». Пройдя по длинным коридорам камеры, О’Нейл подумал, что Тэсси, должно быть, действительно права.

Ну кто бы послал сентиментального Хеннеси на такое дикое задание?

Он прошел мимо большой группы транспортных судов — «Кевин Барри», «Томас Патрик» и «Даниэль Р. Монихан», миновал тренировочное судно «Неппа Тенди», шаттл Аббата «Майкл Коллинз», крейсерские суда «Бернард Дельвин», «Имон Кази» и «Джон Г.Кеннеди».

В самом центре камеры швартовался его потрепанный «Имон де Валери». Уверяли, что это корабль для межзвездных перелетов. В действительности же это было расшатанное непредсказуемое корыто, растратившее себя, как и его пилот.

В переговорном устройстве слышался звон колоколов, зовущих на вечернюю молитву. Он задраил люк корабля. Перед тем, как он нажал на кнопку старта, Потрадж пожелал ему бесстрастным механическим голосом:

— Да пребудет с тобой Бог, Симус О’Нейл.

В ответ на это Симус задал несколько конкретных непристойных вопросов о его предках.

И чтобы лишить старого болтуна возможности ответить, отключил коммуникационный ввод.

О’Нейл с трудом карабкался из глубокой пропасти. Сознание возвращалось к нему. Зилонгцы, тряся и подбрасывая, несли его по джунглям. Они явно недооценивали его способности перемещаться самостоятельно. Он почти пожалел, что сознание вернулось, так как был в жару, в испарине, с пересохшей глоткой.

Неровная дорога причиняла страдание. Все же, он решил не открывать глаза и начал «считывать» окружающую обстановку — посылал в душе проклятия всем им, столпившимся в Ее тронной комнате.

С заметными усилиями и множеством отрывистых команд, подаваемых докторшей, они внесли его в небольшое транспортире судно.

Оно, со свистом рассекая воздух, перемещалось над джунглями, потом над каким-то широким водоемом — озером или рекой — он не успел «рассмотреть». По-видимому, его голова покоилась у нее на коленях, что само по себе было бы вполне утешительно, но не в такой ситуации.

Джунгли кишели жизнью: крейтоновскими «пищевыми цепочками». Было множество существ, совершенно неизвестных Симусу. Но встречались среди них и огромные медведи, подозрительного вида средних размеров динозавры, стада мастодонтов, какие-то удивительные кошки, очень напоминающие саблезубых тигров с картинок.

Словно кто-то, забрав их с Земли, разместил всех вместе и совершенно забыл об их существовании. У Симуса было впечатление, что это самое сердце джунглей. Наиболее дикие животные держались на расстоянии. А, кроме того, его захватчики совершенно оцепенели от страха и явно торопились покинуть это место.

Затем они пересекли интенсивно возделанную равнину, часть которой занимали огромные стада крупного рогатого скота с густой шерстью.

Будучи продуктом цивилизации, в старинных сагах которой воспевались захватнические набеги на стада, Симус смело смотрел в глаза этого рода «опасности». Но он был слишком разбит и утомлен, чтобы получать удовольствие от подобных встреч.

Представлены были два или три типа сельскохозяйственных культур, которые обрабатывали роботы и человеческие существа (или похожие на людей), управляющие техникой.

Ближе к Городу он «увидел» караван повозок, длинную процессию из больших телег, запряженными животными, напоминавшими приземистых неуклюжих лошадей. Караваны повозок сновали взад-вперед по равнине, развозя материалы, напоминавшие металлическую руду и лесоматериалы, и возвращались пустыми за новым грузом.

По мере приближения к Городу стали попадаться механические средства передвижения — тяжелые, медленно перемещающиеся и гремящие, и удивительно стремительные скутера, подобные их летающему судну.

Вдали неясно прорисовывались очертания Города. Гигантский промышленный и торговый центр, сердце Зилонга. Однако, психокинетическое чувство Симуса подсказывало ему, что это на удивление безжизненное место. Казалось, оно располагало намного меньшей людской энергией, чем крошечная «Иона».

В натуре планета выглядела гораздо более привлекательной, чем на картах Леди Дейдры; с единственным континентом в северном полушарии — на полюсе тундра, переходящая по мере продвижения к экватору в степи, далее равнина, центром которой был Город.

Ниже располагался покрытый снегом массивный горный хребет, окруженный слева тропическим лесом (на окраине которого приземлился Симус), а справа — пустыней. Осадки на планете преимущественно приходили с запада.

Сам Город располагался на берегу окаймленной лугами реки, берущей начало в горах. Далее она проходила через джунгли, образуя широкий водопад, и, минуя Город, заканчивалась, широкой дельтой вливаясь в море.

Бог мой, я, проведший всю жизнь в титановой посудине, должен был бы наслаждаться этими восхитительными пейзажами и видами. А вместо этого беспомощно валяюсь в полубессознательном состоянии с жуткой головной болью.

Наконец, они приземлились на краю города — на такой ослепительно блестящей на солнце платформе, что кроме ощущения полной безлюдности этого места, остальное было выше его усыпленной восприимчивости.

Я вернусь сюда потом, — слабо пообещал он.

Вооруженные охранники помогли перенести О’Нейла на монорельсовую платформу. Сначала они миновали поросший травой луг, затем проследовали вдоль набережной медленно текущего широкого водоема, вошли в черный туннель, где Нейл охотно снова потерял бы сознание, если бы это было возможно.

Докторша беспокойно суетилась над ним. Сказать по правде, ужасно раздражала болтовней и суетой.

Да оставь ты меня в покое, женщина! Неужели тебе не понятно, что я больной человек? Положи мою голову к себе на колени, и очень прошу тебя, дай мне немного покоя!

Платформа вылетела из туннеля в широко раскинувшийся большой Город. Масса высоких зданий, окрашенных в нежные пастельные тона — розовый, голубой, нежно зеленый и лимонный — мелькали то слева, то справа.

Несмотря на дикую головную боль, он «прочел», что Город состоит преимущественно из гигантских башен, высотой в сорок и пятьдесят этажей, сооруженных из горных пород или тяжелого металла, отличающихся формой или отделкой. Казалось, размер зданий подобран под цвет. Но цвета не были нанесены, они каким-то образом были вкраплены в породу и металл. Башни были без окон, но, тем не менее, зилонгская ночь не была непроглядной. Они мерцали в лучах искусственного освещения, исходящего от фундаментов.

Признаков какой-либо растительности не было.

Здания разделялись площадями, широкими эспланадами, выполненными в виде шахматного узора — все это изобиловало привлекательной одеждой с разнообразной блестящей отделкой, как и у тех, из полицейского патруля.

У некоторых одежда опускалась до колен, молоденькие женщины были обнажены до середины бедер. Симус был настолько слаб, что не обратил внимания, хороши ли бедра у женщин.

Дорогой Создатель, — молился он, — отключи меня полностью. Если я больше не обращаю внимания на женскую, анатомию, значит, я слишком устал. Не гожусь для этой 4 жизни совершенно.

Конечно, он очень устал, смертельно, но было впечатление, что на его вкус все-таки бедра и округлости полноваты.

Ему удалось уловить, что кроме монорельса, по которому они сейчас двигались, по улицам взад и вперед сновало множество легких разноцветных персональных суденышек. Кроме этого, существовала широко развитая система туннелей, и время от времени монорельсовая дорога ныряла в них.

Для таких, как Симус, рожденных и воспитанных на космическом корабле, Город представлял восхитительную панораму цивилизованной жизни, даже несмотря на невообразимую головную боль.

Должно быть, их культура загнивает очень интенсивно, но поскольку я здесь, я просто обязан хоть чуть-чуть понаслаждаться этим разложением. Ровно настолько, чтобы не измениться самому.

Конечно, со мной этого просто не может произойти.

Он почувствовал, что действие наркотиков ослабевает, и решил пересмотреть свое отношение к заботам медички.

Раз она настаивает на том, чтобы моя голова покоилась у нее на груди, я выполню миссию в части, касающейся вырождения культуры.

Что же, немного вырождения еще никому не причиняло вреда…

Стоило ему прижаться потеснее, изображая глубочайший транс, как платформа снова нырнула в туннель, на этот раз более протяженный. Симус пытался уловить шум потоков воды из системы водоснабжения города, но никаких инженерных сооружений подобного рода не было.

Женщина вела себя совершенно непринужденно. Безусловно, на платформе они были не одни. Он чувствовал присутствие остальных. Но ведь было темно.

А теперь, Симус, мой мальчик, принимай вещи такими, какие они есть.

Помни, сознание совершенно покинуло тебя.

Неожиданно они выскочили на поверхность и остановились перед большим комплексом башен бледно-лимонного цвета. Он почувствовал, что от комплекса исходило хаотическое человеческое излучение.

Его собственная плоть побуждала к проворству. Женский упругий бюст превратился в источник мучений. Трудно было удержаться и не придвинуться еще чуть-чуть.

Он успел подумать, что его, должно быть, несут в этот комплекс. Больше он уже не смог воспринимать ничего — мгновенный острый приступ боли и пустота…

Бог, должно быть, услышал его молитву о забытьи.

— Доброе утро, поэт О’Нейл. Сегодня вы выглядите лучше, — голос звучал, как хрупкий стеклянный колокольчик.

Он лежал на горизонтальной кушетке в комнате без окон, освещенной рассеянным светом. Это больше походило на стоматологический кабинет на «Ионе». Да и женщина в мягком белом халате смахивала на ассистента зубного врача.

Где я, — удивился он, — и кто эта холодная особа, так серьезно разглядывающая меня? Уж не умер ли я? На ад не похоже, потому что совсем не жарко.

Может быть, я в раю, но почему не слышна божественная музыка, да и женщина не похожа на ангела, по крайней мере, пока не похожа.

— Я чувствую себя отвратительно, — он помолчал, тщетно пытаясь приподняться. — Слишком слаб, откровенно говоря.

— Это скоро пройдет, — она улыбнулась. — Вы очень интересный пациент. Чтобы удержать вас, потребовалось шесть наших санитаров. Мы… — она смутилась, — не в обиду будет сказано, но мы еще не имели дела с кем-нибудь вашего размера, поэт О’Нейл.

Мои размеры, какого черта она имеет в виду?

— Надеюсь, я не причинил никому вреда?

— Только несколько синяков. Мы должны извиниться за грубое обращение. Но вы же понимаете, не каждый день в наших джунглях приземляются корабли. Первое Правило обязывает нас быть гостеприимными. Если мы были невежливы по отношению к вам, искренне просим извинения.

Джунгли? Что за черт?

С трудом он вспомнил Зилонг. Должно быть, они «прощупывали» меня, но, поскольку я жив, им немногое удалось выудить.

— Я вижу, вы запрограммировали меня на ваш язык, — он почувствовал, что сказал глупость. Истинный шпион вел бы себя увереннее.

— Это было совсем не трудно, поэт. У наших языков общие предки. Ваши… дайте мне взглянуть… — она заглянула в блокнот, — …относятся к проанглийскому и древнегальскому с некоторыми необычными чертами тевтонского, в то время, как наш — к романской группе. Мы могли бы обойтись и без перепрограммирования, если бы вы применили транслятор, который носите на поясе.

О’Нейл оглядел себя. На нем была зилонгская юбочка серого цвета, точно такого же, как мантия менестреля. Транслятора не было, возможно, они изучали его.

Потом он вспомнил женщину из медицинского персонала. На ее белой униформе были золотые полоски, еще более изысканные, чем тогда, в джунглях, и не менее привлекательные.

Полоски охватывали грудь, четко обрисовывая ее, дальше спускались по бокам, подчеркивая гораздо более смело, чем в дневном костюме, все изгибы фигуры.

Правда, в волосах было чуть больше седины, чем ему показалось утром. Тем не менее, она вполне соответствовала «настоящей» женщине.

У меня никогда не было романа с женщиной зрелых лет. Это может быть любопытно.

Симус О’Нейл, оставь в покое эту тему. Ты здесь для того, чтобы заниматься разведкой, а не для того, чтобы стать посмешищем в любовных делах.

Не мели вздора. Разве любовные похождения — это не часть разведывательной миссии? У всех разведчиков, про которых ты читал в монастырской библиотеке, было достаточно времени для таких развлечений.

И сама она не говорила «нет». Однако, она и «да» не говорила. Ты что, забыл о Законе?

Только после приглашения!

Ну, а если я получу такое приглашение от этой женщины?

— Простите, — продолжала женщина в замешательстве, — за нашу вынужденную жестокость по отношению к вам. Это было необходимо… — Она явно смущалась. — …Мы думали, что это необходимо. Я надеюсь, что вы примете мои извинения, как официальные, так и мои лично.

— Прекрасно… продолжайте, доктор.

Она тряхнула головой, словно ее звание не имело никакого значения.

— Моя мать учила меня не допускать фальши.

Он попытался изобразить самую игривую улыбку, на которую был способен, но ему удалось едва приподнять губы.

Она засмеялась, приоткрыв ряд слегка заостренных прехорошеньких зубов.

Безусловно, их предки были плотоядными. Очко в пользу Леди Дейдры.

— Поэт О’Нейл, Зилонг редко посещают. Три дня назад мы обнаружили неизвестную мощную активность во внешнем кольце улавливающей системы. Мы не знали, кого или что нам ожидать. Некоторые наши наиболее суеверные люди вспомнили древнее предание о рыжебородом боге, который спустится на Зилонг для того, чтобы его уничтожить. Даже мы, ученые, пришли в замешательство от вашего вида… Да, я доктор. Мое имя Самарита, я директор Центра Биологических Исследований при Институте Тела.

Они проявили довольно пристальное внимание ко мне, потрясающее внимание, я бы сказал.

— Рад познакомиться с вами официально, — он пытался придерживаться дружелюбного тона, — и убедиться в том, что обо мне заботятся выдающиеся ученые.

Она залилась румянцем, все еще испытывая смущение в его присутствии.

Не может же это помешать?

— Я надеюсь, — она нахмурилась, — что вы приняли мои извинения. Я искренне сожалею о том, что произошло. Это было крайне негостеприимно.

Она была серьезна. Извинения не являлись пустой формальностью. Может быть, среди них не было полного единодушия, как поступить с ним? Может быть, она представляла группу ученых, которые не разделяли официального мнения? Или это было проявлением глубоко укоренившейся вежливости?

Во всяком случае, Потраджу и Настоятельнице было над чем поломать голову. Зилонгцы отследили присутствие «Ионы», и где-то в своей мифологии откопали рыжебородого гиганта.

Неплохо, ребята. Еще одна оплошность с вашей стороны, и вы можете распрощаться с О’Нейлом. Вслух он сказал:

— Я принимаю ваши извинения, доктор Самарита. Если уж подвергаться проверке, то приятно сознавать, что ее проводит такая компетентная и милосердная женщина.

Казалось, что от смущения она готова броситься вон из комнаты.

— Поэт О’Нейл, вы используете слова с поистине поэтическим искусством.

Похоже, что они мастаки раздавать титулы.

— Если вы биолог, то, во всяком случае, вы убедились, что я не бог, если не считать рыжей бороды.

— Ваше биологическое строение представляет интерес… Я хочу сказать, что во многом оно напоминает зилонгское. Мои коллеги считают, что у вас превосходные данные.

Казалось бы, она видела его в беспомощном состоянии, кроме того, снимала с него одежду (не говоря уже о том, какие картины рисовало его воображение). И все же, она старалась не смотреть на него, избегала его взгляда.

— А кроме этого, что вам удалось узнать обо мне? — поинтересовался О’Нейл. — У меня такое чувство, что ничто не скрылось от вашего внимания.

Красавица вспыхнула.

— Извините, поэт О’Нейл, что пробы были такими тщательными. Конечно, это унизительно, когда такое происходит без согласия человека. Прошу вас простить меня.

— Тысячу раз прощаю, — он вложил в эти слова все свое обаяние, — я прощаю вас, доктор, и на будущее.

Уверившись в его искренности, она легко рассмеялась и села на стул у его изголовья.

— Вы хорошо себя чувствуете? Иногда после проб бывают неприятные ощущения. Позвольте проверить пульс.

Когда женщина склонилась над ним, О’Нейл подумал: О, если кому-то потребуется раздевать меня и изучать мою биологию, пусть лучше этим займется она.

Он не был уверен, сохранилась ли после исследований защита.

— Итак, вы убедились, что я не божественного происхождения? И что у меня нет намерений разрушать ваш мир?

Она взглянула на свой жетон.

— Агрессивность по нашим стандартам низкая, — ее пальцы задержались на его шее чуть дольше, чем это было необходимо. — Но вполне свойственна вашей биологии… Мы нашли вас крайне миролюбивым, — она снова обратилась к записям в книжке. — Поэт Симус О’Нейл, изгнанный с Тары за нарушения, не имеющие для нас никакого значения. Космический менестрель, скитающийся по мирам в поисках удачи, топлива и пищи, несущий миру свое искусство. Мы приветствуем вас на Зилонге. Сожалеем о том, что первая встреча была негостеприимной. Обещаем сделать ваше пребывание у нас приятным.

Наконец, она взглянула на него и улыбнулась. О’Нейл почувствовал, что с его сердцем происходит что-то необычное.

Она снова заглянула в записи и покраснела.

— Вы позволите задать один, возможно, неуместный вопрос? Это… это не входит в круг вопросов, касающихся моей специальности. Но я чувствую, что наши студенты, изучающие поведение, не осмелятся задать вам его.

— Ради бога, не смущайтесь.

— Мы обратили внимание, мы не могли не обратить внимания на то, что вы поцеловали меня там, в джунглях, перед тем, как я сделала успокаивающий укол.

— Разве? — Симус О’Нейл, да ты круглый дурак. Первое, что ты сделал в этом языческом мире — грубо нарушил их запреты.

— Такое поведение свойственно вашей культуре? — ее кожа стала пурпурной.

Она ужасно привлекательная, когда смущается.

— Просто мы не находим в этом ничего предосудительного. Если у вас так не принято, я прошу прощения в свою очередь.

— Конечно, мы целуемся, но в уединенных помещениях, и только в кругу близких или друзей.

— Мы тоже так делаем, — он решил выиграть время.

— Но ведь мы не были формально представлены друг другу. Мы не близкие и не знакомые. Ваши нормы допускают такое?

— Ну, как вам сказать… — Говори, как есть. — Мне показалось, что вы боитесь меня. Я дал вам понять, что не причиню зла.

— Понятно. Вы очень добры. Я была испугана, и вы решили меня успокоить, — она походила на Еву, вкусившую яблоко; ее лицо и фигура клонились в немом протесте, выражая очарование, испуг и виновность. — Но еще больше поразили. Это было волнующее эротическое ощущение.

И сейчас?

— Запретный плод? — сказал он, думая о Еве.

Изучая с подчеркнутым вниманием свои записи, она проговорила:

— Меня потом все расспрашивали, что я чувствовала? На что это было похоже?

— И?..

— Смеясь, я говорила, — она расхохоталась и удивительно похорошела, — что больше всего это было похоже на то, когда тебя при всех целует рыжебородый бог.

А что говорил МакМорток на занятиях по этике?

«Нет ничего приятнее, чем в поисках истины нарушать принятые правила».

— Я виноват в том, что поставил вас в затруднительное положение, — думая совсем по-другому, сказал О’Нейл.

— Таким образом, ваша культура допускает такое проявление чувств между доктором и пациентом? — она делала пометки в блокноте.

Теперь его длинный ирландский язык мог очень повредить, очень. Даже самое незначительное вранье могло привести в дальнейшем к серьезным последствиям.

— Если не бояться высокого слога, это благоприятно влияет на процесс выздоровления, если хотите знать мое мнение.

Вполне безобидное преувеличение. Он не ожидал, что его примут всерьез.

— Неужели? — она оторвалась от записей. — Да, вижу, вы вполне могли быть…

— Но не больше двух—трех раз в день.

В конечном счете, это был очень целомудренный поцелуй.

— Что вы говорите?! — она делала пометки. — Как это интересно.

— Да, были проведены специальные исследования, показавшие, что это способствует процессу восстановления, ускоряет его ужасно…

Если они не делали этого раньше, теперь будут.

— Необычайно интересно! — она снова делала пометки в блокноте, глядя куда угодно, только не на него.

— Как долго я пробуду в госпитале?

— Мы называем это Центром по изучению тела, — она, наконец, посмотрела на него. — Два дня, сегодня утро третьего.

— И это означает, — он всего лишь пошутил, — что вы задолжали мне минимум четыре, а то и все пять поцелуев. Ловлю вас на слове.

— Это поразительно, — сказала она, что-то быстро записывая. — Очаровательно. Я должна немедленно поделиться со своими коллегами-антропологами.

Дальнейшими поступками Симуса Финбара О’Нейла руководил Дьявол.

Он приподнялся с койки, одной рукой обхватил ее руки, притянул к себе, другой обнял за талию и дважды быстро ее поцеловал.

— Теперь ваша очередь, — она носила что-то наподобие тонкого, но плотного корсета под накидкой. Он позволил своей руке опуститься немного пониже; ниже было восхитительно упруго.

Она не пыталась высвободиться.

— Это не в наших обычаях, однако, ничего неприятного в этом нет, — ее губы немного подрагивали. Сделав ударение на слове «должна», она спросила: — Я должна отблагодарить вас?..

— Это зависит от вашего желания.

— Конечно, я этого хочу, поэт О’Нейл. Хотя я и являюсь директором Исследовательского Центра, у меня нет иммунитета против человеческих инстинктов.

— Рад это слышать.

Будь осторожен, Симус, мой мальчик. Твой чувственный рот доставит тебе немало хлопот. Похоже, что эта женщина считает любовь страшным грехом.

Время все расставит по своим местам.

Она с бешеной скоростью писала в блокноте.

— А что ваши люди думают делать со мной дальше? Запрут меня в клетку и станут показывать зилонгскому люду, чтобы каждый мог поглазеть на рыжебородого небожественного происхождения?

— Конечно же нет, — ее темные глаза гневно вспыхнули. — Мы не дикари! Вы будете нашим гостем, пока вашу машину не починят. Поскольку ничего, похожего на вашу технику, у нас нет, это, наверняка, займет некоторое время.

Она сунула записи под мышку и направилась к двери.

— Сейчас решается вопрос, где вас поселить. Через некоторое время техник Лондрау проведет вас по Центру Здоровья. Это приемлемо?

— Как вам будет угодно, мэм, — он вздохнул громко и покорно.

У дверей она приостановилась.

— Мы будем задавать много вопросов, вы не должны расценивать это, как проявление враждебности.

— Догадываюсь о том, что являюсь предметом для расспросов, — он изобразил самую обаятельную улыбку.

— Отлично.

Быстро и грациозно она спланировала к кушетке, наклонилась, позволив на короткое мгновение Симусу заглянуть в вырез платья, и поцеловала его в губы. Дважды.

— Теперь я в расчете с вами, поэт О’Нейл?

— За прошедшие два дня, — он запнулся.

— Дальше будет видно, — она скрылась за дверью.

Есть о чем побеспокоиться. Я просто возгордившийся юнец. Бог этого не допустит. Ничего хорошего не выйдет, если попирать принципы морали.

Но ведь она сама хотела этого. Потрадж говорил, что культура здесь идет под уклон.

Может быть, в ходе разведывательной миссии мне придется целовать каждую хорошенькую женщину этой планеты. Собственно, она сама вынудила меня к этому.

Он с удовлетворением обдумывал возможность превращения Зилонга в колоссальный гарем для себя, но вскоре решил, что это было бы слишком фантастично, и ему не следует обольщаться.

Вряд ли это позабавило бы Леди-Настоятельницу. Нет, решительно не позабавило бы.

Техник Лондрау оказался энергичным молодым человеком с очень невыразительным голосом, напоминающим чем-то голос компьютера с «Ионы». Тем не менее, утомительный обход с ним Центра Здоровья заставил Симуса более-менее отвлечься от мыслей о симпатичном боссе в белой накидке.

Центр представлял собой огромный комплекс зданий, вмещающих в себя клиники и научно-исследовательское оборудование.

Численность персонала медицинского комплекса вдвое превосходила пять сотен монахов, Диких Гусей и паломников на «Ионе», вместе взятых. Насколько мог заметить Симус, зилонгцы вряд ли располагали большими медицинскими возможностями, чем крошечный медицинский штаб монастыря, однако, они гораздо больше расходовали на охрану здоровья.

Конечно, говорил он себе, у них больше денег и больше людей. Беда в том, Симус О’Нейл, что ты просто провинциал, вся жизнь которого прошла среди странных нудноватых отшельников и прочих своеобразных типов.

Конечно, тебе показывали фильмы и рисунки, давали читать книги. Но четверть века твой мир был ограничен скорлупой корабля и пятью сотнями людей.

Сейчас ты в огромном городе, с совершенной и развитой цивилизацией. Если ты будешь неосмотрительно озираться кругом, они сочтут тебя простофилей. Придя сейчас в восторг от твоего здоровья, телосложения и жуткой рыжей бороды, они скоро поймут, что ты — просто неотесанный парень.

Особенно если не перестанешь приставать с поцелуями к солидным особам.

Правда, я уверен, что они и понятия не имеют, что такое настоящий поцелуй. Так, легкий кивок, если хотите знать мое мнение.

— Перед вами стая, над которой Директор Самарита проводит свои самые важные исследования, — прогудел Лондрау. — Обратите внимание, как здесь чисто и как хорошо с ними обращаются. Директор учит их читать и общаться. Они — не просто прирученная порода, прислуживающая нам, это дикая разновидность из района пустыни и джунглей. Однако, обратите внимание, как они спокойны и счастливы.

Стая состояла из миниатюрных существ, не более четырех футов ростом, действительно очень похожих на прогоминидов из учебника курса биологии. Часть из них поедала пищу или спала, другая играла и нянчилась с детенышами, столпившись на большом участке, имитировавшем джунгли.

Действительно, они проявляли спокойствие и кротость, нимало не смущаясь присутствиям четырех техников в белых халатах, наблюдавших за ними.

— Клетки не нужны, — хвастался Лондрау, — все они очень любят доктора Самариту.

— Это делает ей честь, — согласился О’Нейл. — Очевидно, они представляют раннюю стадию эволюционного развития. Догоминиды?

Возможно, это коренные жители планеты, и им удалось выжить рядом с колонистами с Земли, предками зилонгцев. Конечно, на Земле, если бы было возможно существование в различных экологических нишах, эти виды до- и постгоминидов могли бы веками соседствовать. Пока древний человек не занял бы все ниши.

— Конечно нет, — техник тщетно пытался сдерживать темперамент. — Совершенно очевидно, что они не имеют к нам никакого отношения.

— Я вижу, — согласился Симус с тем, что не было так очевидно для него. Он подметил достаточно схожих черт у этих понятливых, симпатичных маленьких существ, чтобы не сомневаться в том, что когда-то в прошлом они были совидны.

Ну, например, у Самариты слегка заостренные зубы. В этом нет ничего плохого, но зачем же это отрицать?

Самый интересный вопрос состоял в том, почему догоминиды с Зилонга были так похожи на догоминидов с Тары, совершенно самостоятельно развивавшихся. Параллельные, невзаимосвязанные процессы?

Или существовали доисторические посетители, которые завезли данный вид с Тары в этот мир, где он благополучно сохранился, в то время, как на Земле их собратья вымерли.

Зилонгцы так тесно сосуществовали со своими догоминидными соседями, что именно поэтому отрицали скрещивание двух видов. Трудно было ожидать от них ответа на этот вопрос.

— Возможно, вы обратили внимание, что они не ходят нагими? — прервал Лондрау его размышления.

— Действительно. Здорово, что вы обратили мое внимание на это. Я вряд ли бы заметил.

Этот малый заслуживает доверия.

— Это очень интересная история. Научившись общаться с нами, они пожелали носить одежду. Мы не препятствовали, конечно. Похоже, в процессе общения с нами они познали чувство стыда.

— Может быть, просто подражание?

Это высказывание разбило холодную сдержанность техника Лондрау.

— Какая интересная мысль, — он что-то нацарапал в своем блокноте. — Восхитительно.

Симус раздумывал над тем, может ли у него возникнуть желание заниматься сексом с хрупкими, возбужденно мечущимися женскими особями этого племени, с дерзко болтающимися грудями и тощими бедрами.

Он решил, что они были бы достаточно соблазнительны, если бы рядом не было своих женщин, или если человека возбуждало насилие по отношению к испуганному и слабому существу.

Поскольку такие фантазии никогда не посещали Симуса, он решил, что маленькие существа не угрожают его добродетели.

Прекрасно! Ведь доставило же тебе удовольствие смущение и испуг доктора?

Ну, сравнил. Она далеко не беспомощна, я думаю.

Во время экскурсии Симус сделал еще целый ряд интересных наблюдений.

Прежде всего, только небольшая часть персонала выглядела занятой работой.

Энергичные особы вроде Самариты и Лондрау составляли меньшинство, по сравнению с теми, кто явно бездельничал. В основном, все были заняты собой или вяло следили за видеомониторами.

Они лениво двигались и, казалось, были совершенно безразличны у работе. Единственное, что вызывало их интерес — появление Симуса.

На протяжении осмотра их сопровождала одна и та же группа зевак, едва слышно переговаривавшихся между собой.

— Прочь отсюда, любопытствующий сброд! — прикрикнул он один раз и, чтобы отвязаться от них, театрально взмахнул рукой.

Эта толпа в панике разбежалась, но спустя некоторое время собралась новая.

— Это было очень забавно, — прокомментировал Лондрау похоронным тоном. — Вы их напугали.

— Зато им будет о чем поговорить, — вздохнул Симус.

— Безусловно, — воскликнул его сопровождающий, записывая что-то, — Прелестно.

Во-вторых, в Центре почти не было пожилых людей. Или они были заняты в другой сфере, или на Зилонге по-другому строили отношения со стариками.

Симусу это не понравилось. Но он решил пока не расспрашивать.

И, наконец, несмотря на то, что в Центре было чисто и просторно, было хорошее освещение и свежий воздух, Симусу показалось, что работа здесь идет неважно.

Лифты зачастую не работали. Терминалы не светились, и персонал тупо взирал на пустые экраны. Несколько крупных машин — по производству крови и питания, как ему 1уманно объяснили — не действовали. Каждый раз Симусу давалось разъяснение, что эта техника на «профилактическом ремонте».

А на «Ионе»… Как постоянно сокрушалась Настоятельница, там все было в полном беспорядке. Таранцы вообще не занимались наведением порядка, не то, чтобы три раза в день, как здесь.

Фактически, чем больше беспорядка, тем лучше; если есть беспорядок, значит, идет работа.

Или, например, если немного лень работать, стоит создать видимость беспорядка, чтобы твои товарищи по путешествию думали, что ты занят сверх меры.

Справедливости ради необходимо сказать, что с обслуживанием техники, на которой Симус работал, он справлялся очень квалифицированно.

И, тем не менее, вся техника была исправна, и даже та, в которой в данную минуту не было потребности.

Любую сломанную машину, даже если она была просто резервной и никогда бы не пригодилась во время путешествия, таранцы воспринимали как личное оскорбление, как вызов его или ее чести и достоинству.

Он подвел итог увиденному для себя самого и для любого, кто слушал его на «Ионе».

С учетом избытка штатов и наличия поломанной аппаратуры, возможно, они располагают достаточными ресурсами, чтобы позволить себе и то, и другое.

— Вы извлекли что-нибудь полезное из экскурсии? — допытывалась Самарита позже, когда нашла его уставшим и почти заснувшим на койке.

— Безусловно, — отозвался он. — Можно один вопрос? Каково назначение металла, я назвал бы его серебром, который многие из вас носят вокруг шеи?

— Это? — она застенчиво дотронулась до своей шеи. — Это наши брачные обручи. В тот день, когда мой мужчина — Музыкальный Директор — и я формально поженились, он надел мне на шею это звено. А я надела ему точно такое же. Это символизирует, — она мгновение колебалась, — цепь любви, которая будет вести нас по жизни. Разве у вас нет подобного обычая?

— Мы используем кольца, вкладывая тот же смысл.

— Интересно… Вы не носите такого кольца, поэт О’Нейл?

— Космический бродяга, вроде меня, где он найдет спутницу жизни? Да и какая женщина согласится разделить со мной семейную жизнь?

Его печаль была так искренна, что он сам почти поверил в то, что говорил.

— Удивительно и печально.

— Ужасно, я бы сказал.

— Теперь, что касается вашего пребывания у нас, — ее тон стал очень официальным. — Вы можете еще несколько часов отдохнуть. А на закате придти на жизненное пространство Музыкального Директора Орнигона и разделить с нами дом. Комитет принял решение, что он и я будем вашими хозяевами. Там мы будем отдыхать. Техник-студент Хорер, наш сын, может нас развлечь, кроме того, Секретарь и Руководитель, возможно, будут нас навещать. Кроме того, кто-нибудь из наших соседей по кварталу разделит с нами прием пищи. После этого будут состязания. Такая программа вас устроит?

Все это выглядело так, словно Потрадж выдавал программу.

— А если нет? — ответил он сухо и не слишком вежливо.

И снова он увидел немую мольбу в ее глазах, как тогда, на посадочной площадке. Она медленно отвела взгляд.

Похоже, я занимаю тебя не меньше, чем ты меня, — подумал О’Нейл.

Она была из тех женщин, которых хотелось обнять. Он представил, как бешено забьется ее сердце, когда его руки обовьют ее.

Сбавь обороты, Симус. Это просто флирт, и ничего больше. Помни об этом, ты, чучело.

— Боюсь, поэт О’Нейл, что не совсем поняла вас, — медленно проговорила она. — Может быть, мы отложим намеченное?

О’Нейл заверил ее в том, что все запланированное доставит ему удовольствие.

Она оставила комнату — а, может быть, тюремную камеру? — в некотором недоумении от ответа таранца.

Почему симпатичная докторша говорила так официально? Может быть, такая манера типична для зилонгцев? Кажется, она верит в то, что он просто шатается по мирам, во всяком случае, она дала это понять.

«Директор Исследовательского Центра» и «Музыкальный Директор» по всей видимости, очень важные особы. Почему они должны развлекать и опекать бродяжку из космоса? А «Секретарь» и «Руководитель» тоже не рядовые, иначе зачем так торжественно докладывать о их визите? Почему такие персоны должны терять время с кем-то, не заслуживающим внимания?

У него впервые зародилось подозрение. Она что-то скрывает.

Он был удивлен тому, что в отдыхе должна принимать участие целая группа людей.

Остается надеяться на то, что все закончится благополучно.

О’Нейл влюбился в Лейтенанта Мариетту с первого взгляда.

Это было совсем не похоже на то расположение, которое он испытывал к остальным окружающим. Например, к Сэмми, нежной и кроткой, с которой хотелось пофлиртовать. Или к своим, на «Ионе». Даже его чувство к Тэсси не шло ни в какое сравнение с этим.

Мариетта была его судьбой, она предназначалась ему. Это была любовь на всю жизнь.

Чтобы понять это, ему потребовалось достаточно большое время — чуть больше полминуты.

Это заключение могло заметно повлиять на его миссию здесь, на Зилонге, если не произойдет ничего ужасного. Оно могло ускорить высадку «Ионы» на большом острове посреди реки, который присмотрел Потрадж. Мариетте придется оставить свое язычество. Сейчас для него все это ушло на второй план. Она была той самой Единственной Женщиной, в поисках которой он провел всю свою жизнь.

По крайней мере, последние шесть месяцев.

Начнем с того, что она отнеслась к Симу су пренебрежительно. Всем своим видом давая ему понять, что он заброшенный крикливый болтун, каприз природы, который способен ввести в заблуждение разве что старшее поколение зилонгцев, и что уж она-то с проницательностью своих девятнадцати лет видит его насквозь.

Никто не мог привлечь Симуса больше, чем женщина, не обращающая на него внимания.

Более того, она была ошеломляюще хороша собой — высокая, гибкая, стройная, с коротко подстриженными темными волосами, изящно очерченным овалом лица, выразительными губами, сверкающими глазами, изумительно стройными ногами, с прекрасной выправкой военного офицера — О моя дорогая Маржи, ты самая лучшая из всех. Трудно будет завоевать тебя, но это даже интереснее.

Она не входила в компанию Сэмми и Эрни, но и не относилась к числу друзей их сына и его «суженой», холодной чопорной темноглазой молодой женщины по имени Карина (Симус решил, что оба они, наверное, студенты).

Ее поведение, скорее, напоминало его собственное отношение к старшему поколению, свойственное ему еще в совсем недавнем прошлом.

И если старшее поколение зилонгцев находило его обаятельным и интересным, молодые просто сочли его надоедливым, если не сказать хуже. Рыжебородый бродяга — великан? Это же смертельно скучно!

Сначала Симус был явно раздосадован. В конце концов, ведь он мятежник! Разве это не должно привлекать молодежь?

Кроме того, он приветлив, и у него хорошо подвешен язык.

Ведь женщины неизменно находили его обаятельным.

Тогда почему Карина и особенно Мариетта с отвращением отвернулись, когда он отпустил незаслуживающий внимания комплимент одной пожилой гостье, пока они лакомились засахаренными фруктами? Кстати, похоже, что эти фрукты употреблялись зилонгцами перед едой вместо стаканчика спиртного на Таре.

В любом случае, либо в сиропе, либо в самих фруктах содержались вещества, вызывающие легкое опьянение. Симус чувствовал, что у него развязывается язык.

Как бы там ни было, он им не нравился. Это был вызов! Он почти забыл, что представляется им совсем не тем. Да стоит ли принимать так близко к сердцу обиду, нанесенную субъекту, за которого они его принимали?

— А чем занимаются солдаты на этой планете? — дружелюбно поинтересовался он.

— Защищают ее от захватчиков, — получил он выразительный ответ, сопровождавшийся нетерпеливым подергиванием совершенно восхитительных плеч.

— И как часто вам приходилось этим заниматься, если не считать моего визита?

— Ни разу.

— Тогда у вас не так много работы.

— Мы занимаемся самоустройством.

— Уверен, что вы с энтузиазмом станете присматривать за мной и будете моим постоянным сопровождающим — ну, чтобы не упустить из виду.

— Может так оказаться, что не все поверят в то, что вы заслуживаете такого доверия.

— Вы с этим не согласны?

— Мне абсолютно безразличны как прибывающие тысячами рыжебородые бродяги, — ее прелестные губы презрительно дернулись, — так и рыжебородые боги, которые, по легендам этих диких стай, должны принести им избавление.

— Откуда у этих народов взялись легенды?

— Спросите у них. Возможно, это память о путешественниках, забросивших их когда-то на нашу планету. Задолго до нашего появления.

— А, значит, это все-таки произошло?

— Что вы имеете в виду?

— Интересный вопрос — не течет ли в ваших жилах их кровь? — он ждал взрыва.

— Вы пытаетесь шокировать меня, подвергая сомнению официальную версию? Напрасный труд, Космический Странник О’Нейл. Должно быть, вы обратили внимание на слегка заостренные зубы?

— Ну… не у вас. А почему такая обаятельная девушка, как вы, выбрала военную карьеру?

— Все члены моей семьи занимали командные посты. Мне предназначается та же роль.

— Как только станете взрослой девушкой?

— С рождения. Почему вас это так удивляет? Разве вам было предназначено стать странствующим менестрелем? — спросила она тоном, не терпящим возражений.

— О, нет. Это был мой собственный выбор.

— Какая дикость.

— А разве вам не хотелось бы заняться чем-нибудь другим, я имею в виду, не военным делом?

— Абсурдный вопрос.

Симус с гордостью подумал: Ба, да я преуспел! Многие из них презирают официальную политику, и потом, эта злоба, очень много злобы…

Отношения между Хорером, сыном хозяев, и его невестой, были довольно странными. Они все время подкалывали друг друга и сердились. Он явно считал ее набитой дурочкой, она относилась к нему, как к тупице.

И, тем не менее, когда они выходили из апартаментов в компании великолепной Мариетты, то держались за руки.

Сэмми шептала ему торопливые объяснения. На Зилонге молодые люди обручаются с раннего детства. До этого тщательно просчитываются все данные, чтобы получить наиболее благоприятный генетический результат.

Иногда молодые сопротивляются такому порядку и отказываются жениться на своих «суженых». Это допускалось.

Мариетта, блестящая молодая женщина, нервно сообщала Сэмми, настояла на отсрочке на неопределенное время своей свадьбы с военным, которому она была предназначена. А поскольку в такой ситуации оба могут так и не обзавестись семьей, то Комитет делает исключения, особенно если претендент более беден.

Многие молодые люди принимают свою судьбу, но никогда не привязываются эмоционально к своим партнерам. Некоторые после женитьбы влюбляются друг в друга.

Карина и Хорер сейчас влюблены друг в друга, хвала Главному, хотя и пытаются это всячески скрыть.

— Они будут счастливы. Теперь мы в этом не сомневаемся, — волнуясь, заявила Сэмми.

— Точно так же и вы оказались вместе? — О’Нейл кивнул в направлении ее супруга.

— Конечно. И вот, вы видите, как удачно мы женаты. Комитет принимает очень мудрые решения, не правда ли?

О’Нейлу не показалось, что энергичная обворожительная женщина счастлива со своим меланхоличным мужем. Любят они друг друга, или нет, это выяснится позднее. Сэмми была из породы неунывающих, стремящихся убедить себя и всех окружающих в том, что все, что не делается, к лучшему.

— Мариетта славная девушка, — осторожно заявил он.

— Тогда вы ничем не отличаетесь от наших мужчин, — она улыбнулась на эту реплику. Ему показалось, что ее улыбка была почти злой. — Все они думают точно так же. Возможно, она еще встретит своего мужчину. Во всяком случае, ей придется заплатить высокую цену за это.

О’Нейл не хотел ничего знать об этой цене.

— Ее родители умерли?

— Да, — проговорила Сэмми, печально тряхнув кудрями, и Симусу показалось, что у нее прибавилось седины. — Оба убиты в сражении.

— Я думал, что здесь нет никаких захватчиков. С кем же вы сражаетесь?

Сэмми тревожно огляделась, словно боялась, что их услышат.

— Благоразумнее не обсуждать эту тему.

Ого. Кажется, ты способен не только мысленно снимать одежду с лейтенанта Мариетты, но и, вести расследование.

А почему бы тебе не сочетать эти два занятия? В конце концов, ты молод. И пусть твоя молодая кровь играет, как ей и положено.

Вечеринка шла своим чередом. Симус Финбар О’Нейл был явно озадачен странным поведением гостей.

С одной стороны, предполагалось, что они целуются только со своими супругами, и то в «уединенных апартаментах»; с другой стороны, все выглядело так, словно они готовились к оргии в его честь.

Если их общество пришло в упадок — Симус собрался с мыслями о терпимом отношении к этому — то почему бы им не предаваться подобным развлечениям?

Наконец, произошло событие, которого все с нетерпением ждали — приезд Руководителя и Четвертого Секретаря. Первый предстал в виде трясущегося старика, приветливо улыбающегося и одобрительно кивающего головой, когда отвечали на его традиционные вопросы, порхавшего по комнате и пожимающего руки всем подряд. Он извинился перед поэтом О’Нейлом за неучтивость. Не успел Симус ответить, как старик продолжил певучим голосом:

— Мы приветствуем вас. Странникам всегда рады. Мы благодарны. Будем рады, если вы останетесь. Расскажите о нас всем. Спасибо, спасибо!

Четвертый Секретарь представлял собой нечто совершенно другое. Более отвратительного урода Симус никогда не встречал — короткий, толстый, елейный, хитро косившийся на женщин (никто не позволял себе этого на Зилонге). Он с притворной сердечностью покровительствовал мужчинам, явно наслаждаясь сознанием своей власти над ними.

Особенно О’Нейла задевали его откровенно похотливые заигрывания с Мариеттой. Надо отдать ей должное, она наградила этого типа тем же презрением, что и Симуса.

Но ведь я совсем не похож на это чудовище, — протестовало в нем все.

— Прекрасно! Вижу, что рыжебородый Бог наконец посетил нас, — Четвертый Секретарь улыбнулся Симусу. — Особенно приветствую вас.

— Если, конечно, космического бродягу без топлива и денег можно принять за Бога, — спокойно ответил Симус.

— Вы слишком скромничаете. Наши пробы показали, что вы одарены множеством талантов.

— Которые просто меркнут на фоне вашей потрясающей цивилизации.

— Вы прекрасно сказали, — Четвертый явно не испытывал от этого удовольствия.

— Что свойственно поэтам.

— Итак, наша планета вам понравилась? А наши женщины? Вы видели что-нибудь подобное во Вселенной?

— Вселенной знакома красота, но Зилонг особенно богат ею.

Неужели мне не показалось? Мариетта слегка улыбнулась на мое замечание.

— Долго ли вы пробудете у нас?

— Только до тех пор, пока мое судно не будет готово, или пока вы не устанете от меня.

— О, мы никогда не устаем от гигантов и рыжебородых богов.

— Что вы говорите?

Если вы слушаете меня там, наверху, Ваша Милость, это — Враг.

Четвертый Секретарь удалился, грубо хохоча. Все почувствовали облегчение — худшее было позади.

Трое молодых людей хотели уйти вслед за политиканом, но Сэмми потребовала, чтобы они остались и послушали пение Симуса.

— Космические барды — великолепные певцы, — чопорно заявила она.

Лица детей выражали покорную скуку. Симус предпочел не обращать на них внимания и сосредоточить все усилия на прелестном лейтенанте.

— Как я завидую маленьким птахам, которые могут высоко подниматься в небо и щебетать рядом на одной ветке. Как жаль, что я и ты, моя возлюбленная, должны просыпаться так далеко друг от друга.

Моя любовь белее лилии, ее голос нежнее звуков скрипки, ее красота ярче Солнца. Умом и изяществом она превосходит всех на этом свете… О Боже, в твоей власти утолить мою боль!..

— Прощайте, Благородный Гость, — Мариетта говорила с насмешкой. — Я надеюсь, мы больше никогда не встретимся.

И ни одного слова о моей песне? Ведь я пел только для тебя!

— Это будет трагедией для меня. Неужели я не заслужил хотя бы небольшое одобрение лишь потому, что Сам невзлюбил меня?

— Разве что небольшого, — ответила она, озаряя его улыбкой сожаления.

— Его недостаточно, чтобы вы захотели вновь увидеться со мной?

— Конечно, нет.

О женщины, дьявольское отродье!

Спустя полчаса он говорил сам себе тоном бодрого предостережения, что если женщина, откинувшаяся назад рядом с ним, еще раз слегка заденет его плечо, он пойдет вразнос.

Он сделал еще один маленький глоток «освежающего», чтобы успокоить нервы, и стал созерцать торс Энергетического Инспектора Ниоры, находившийся в дюйме от его лица.

Казалось, что он начинает входить во вкус зилонгской оргии, утонченной и цивилизованной, но его пугало завершение всего этого. Он пытался угадать, с какой из этих женщин ему предстоит переспать. Наконец, он испугался, что, возможно, придется со всеми…

Несмотря на все свои разговоры и фантазии о любви, когда доходило до дела, он пытался на минуту представить себя в таком положении. Оказалось, что он не чувствует себя достаточно опытным и уверенным. Он растерял всю свою юношескую самонадеянность, столкнувшись лицом к лицу с этими зрелыми и, безусловно, опытными красавицами, лениво развалившимися за столом и совершенно явно флиртовавшими с ним в то время, как их мужья просто забавлялись этим зрелищем.

Бригида, Патрик и Колумсайл, защитите и помилуйте меня, взмолился он с заметным усердием.

От лимонных стен «жизненного пространства» струился мягкий свет. Ароматы и музыка дополняли друг друга.

Тела гостей были расслаблены.

Томные формы Энергетического Инспектора Ниоры и Штатной Художницы Рины, сидевших с двух сторон от него, все-таки не могли отвлечь его внимание от ног хозяйки, которыми она, словно шимпанзе, обхватила ножки стола.

Директор Самарита, — мечтательно размышлял он, — у вас самые потрясающие ноги, которые я когда-либо видел. Мариетту, конечно, оставим в стороне. Нет, ваши ноги и бедра, и то, чем они заканчиваются, совершенно безупречны.

Все, на что способен О’Нейл — это грезы о женщинах.

Но в такой ситуации разве можно думать о чем-то другом?

— Вы полагаете странным, — мягко заметила Ниора, — что мы не пытаемся усовершенствовать Моцарта?

О’Нейл старался сосредоточиться. Он соревновался в выпивке с гостями. Бесспорно, в этом деле они способны оставить любого таранца «под столом».

Вся стряпня в этом логове содержала алкоголь, включая розовое мороженое. Это напомнило Симусу напиток двадцать третьего века, который называли «обжигающий».

— Честно говоря, милая леди, я даже не знаю, о чем думать в данную минуту, — его взгляд скользнул по изгибу её шеи и скату плеч, выступавших из тонкой голубоватой накидки, служившей зилонгским женщинам вечерним платьем. Он воображал, что под этим покровом находится что-то вроде корсета, поддерживающего свободно струившееся платье без бретелек и, одновременно, несколько дисциплинирующего прелести зилонгских женщин.

Интересно, как он расстегивается? А, ерунда, разберемся, когда до этого дойдет. И, вообще, кого волнует Моцарт?

— А ваше правительство, Благородный Гость О’Нейл, допускает полную свободу в музыке? — спросила Ниора, соблазнительно поигрывая бокалом.

— Оно не видит в этом ничего предосудительного. У нас разрешается таким людям, как Музыкальный Директор Орнигон сочинять собственную музыку или интерпретировать других композиторов.

— Очень странно, благородный Поэт. Ведь это может привести к серьезному соперничеству, — она нахмурилась.

Неужели все зилонгские женщины так роскошны? Неужели могут встретиться такие же, как Мариетта? Я этого просто не переживу!

Он медлил с ответом. Почему они не расспрашивают о подробностях моего путешествия? Неужели им не интересно? А, может быть, правила поведения запрещают?

Ответ был осторожным:

— Мы убеждены в том, что элемент соревнования ведет к совершенству.

Ниора начала что-то говорить, но потом продолжила потягивать напиток.

Он постарался сосредоточиться на креме, который поглощал в изрядном количестве.

Все происходящее озадачивало его — формальные беседы в сочетании с волнующей чувственной атмосферой.

— Разве прослушанная только что запись Моцарта не великолепна? — прервала она его раздумья. — И в рамках официальной интерпретации существует множество способов самовыражения.

Симу с попытался переместить центр тяжести, чтобы случайно не коснуться губами ее обнаженных плеч. Он подумал о том, что музыка симфонии не совсем соответствовала атмосфере. И навалился на крем.

Ты превращаешься в свинью, О’Нейл.

Ниора придвинулась совсем близко.

— Вы не находите меня привлекательной, поэт О’Нейл?

Симус поперхнулся.

— Надо быть каменной глыбой, чтобы не считать вас самой очаровательной женщиной во Вселенной.

— Ну, это преувеличение, благородный Поэт! Вы совсем не смотрите на меня. Во время церемонии принятия пищи мы наслаждаемся телами друг друга. Это не означает насилия. В вашем обществе это принято? Я нахожу ваше тело очень привлекательным!

Бригида, Патрик, Колумсайл, во что меня втянули? Ее муж, Второй Главный Геммоф, сидит рядом!

— Я так долго скитался по Мирам… Думаю, я слишком старомоден, — слабо протестовал Симус.

— О, пожалуйста, доставьте мне удовольствие, пока мы едим. Это восхитительно — возбуждать желание Благородного Гостя, — потупившись, она смущенно улыбнулась и снова начала есть. — Разве в вашем Мире подобная прелюдия не принята?

— Уф… нет, конечно, нет. Я думаю, мы… ну, мы несколько более сдержанны в этом вопросе.

— Но зато менее сдержаны в насилии.

— Мы отрицаем насилие над женщиной, — твердо заявил он, убеждая самого себя, — практика часто отличается от теории.

— Как необычно! Значит ли это, что возбуждение желания заставляет вас обладать женщиной?

— Нет! Конечно, нет!

— Значит, все так же, как у нас.

О’Нейл глотнул спиртного и решил, что ничего не станет предпринимать до тех пор, пока кто-нибудь не начнет первым.

А если все они ждут меня? — подумал он и в отчаянии положил себе порцию плотного темного крема.

— Вижу, вам понравился наш темный крем, Поэт О’Нейл, — обратился к нему Музыкальный Директор, худощавый мужчина с пепельно-серыми волосами и приветливой ласковой улыбкой.

— Я в восторге. Очевидно, вы получаете все это от ваших диких рогатых животных?

— Диких?

— Не обращайте внимания, просто такая манера выражения, — О’Нейл сделал над собой усилие, чтобы оторваться от томной позы Рины.

— Всю нашу пищу мы изготавливаем из того, что дает урожай, и из молока коров. А наши ученые, подобные моей благородной супруге, разрабатывают различные технологии синтеза разнообразных продуктов на базе этих компонентов, — он говорил так же торопливо, как и уродливый политикан, словно продавал с молотка.

Симусу показалось, что эта тема ему совершенно безразлична.

— Кроме того, вам удается изобретать из них деликатесы, — маленький комплимент в адрес повара никогда не повредит.

Хозяин гордо улыбнулся.

— Моя супруга наделена большими способностями.

Трудно было ожидать такого высказывания от мужчины, привыкшего меняться женами на вечеринках.

О’Нейл повернулся к своей соседке по столу, полулежавшей совсем близко от него. Она очень изящно откусывала кусочки пирожного.

— Позвольте сказать вам комплимент, не сочтите за грубость! Вы так хороши собой, что мой голос просто застревает в горле, как только я пытаюсь заговорить с вами.

Она была польщена, румянец разлился по ее смуглой коже.

— Очень милый комплимент, — одобрительно улыбнулась она и добавила: — Созерцание — это то, что нужно. Все действительно замечательно.

— Не хочу быть навязчивым, но я не собираюсь забирать комплимент назад, — настаивал он.

— Исключения вполне допустимы для пришельцев, особенно если они поэты, — она скромно потупилась, совершенно довольная своим компаньоном по столу. О’Нейл расслабился. Кажется, его оставили в покое. Никаких оргий!

Все это забавно. Рассказать кому-нибудь — не поверят!

Складывалось впечатление, что все то, чего он так опасался, происходит.

Гости полулежали в интимных позах очень близко друг от друга, но не соприкасались. От партнеров требовалось невероятное внимание, чтобы следить за движениями друг друга и постоянно сохранять разделяющее их расстояние в несколько дюймов.

Когда партнерша слишком близко придвигалась к бедрам партнера, ему следовало отклониться всего на какие-то доли дюйма. Это требовало чрезвычайного умения и совершенно изнурительных затрат энергии.

Когда Самарита в очередной раз склонилась над столом, чтобы предложить ему десятое или даже одиннадцатое по счету блюдо, он попробовал невзначай задеть ее бедро плечом.

Она отскочила назад с выражением ужаса и злости на лице. Симус пробормотал извинения, что-то о свойственной таранцам неловкости. Извинения были приняты благосклонно.

Чтобы отвлечься от Ниоры, он стал расспрашивать о туземцах. Это была область, в которой каждый имел свое собственное суждение — все говорили об этом, даже дети в школе писали контрольные работы на эту тему.

Самарита утверждала, что они не являются гоминидами и не имеют никакого отношения к предкам гоминидов.

Если не предпринимать усилий со стороны зилонгской цивилизации, то процесс их эволюции будет очень замедлен.

В своей естественной среде они ведут совершенно дикий образ жизни, но могут быть приручены в раннем возрасте или при рождении в неволе.

Становятся общими любимцами и вполне справляются с несложной работой.

Важнейшей научной работой Самариты было селекционное скрещивание туземцев для выведения сильного доминирующего вида. Это была трудная, требующая большого количества исходного материала, работа, поскольку та область генов туземцев, с которой приходилось работать, слишком мала.

Все это было совершеннейшей чепухой. Худенькая женская особь, прислуживающая им за столом, совершенно очевидно обладала гоминидным строением тела, которое прикрывала бежевая накидка.

Она очень походила на обезьянку. Речь существа была рудиментарна — пощелкивание и ворчание, а руки почти не отличались от человеческих. Она была явно создана для вертикальной постановки тела, а не для хождения на четвереньках.

Более того, было достаточно одного беглого взгляда на ее заостренные зубки, чтобы понять, от кого зилонгцы заимствовали «интересные отличия» от таранцев.

Туземцы могли скрещиваться с гуманоидами, и однажды в истории Зилонга это уже произошло.

Потом этот процесс приостановили, и теперь возникла необходимость в отрицании этой реальности.

О’Нейл удивлялся тому, что такой крупный ученый, как Самарита, может произносить такие глупости. Он заметил, что маленькое существо улыбнулось ему с выражением понимающего сочувствия: мы оба знаем, что они просто набожные обманщики, — словно намекала служанка. И оба мы выживем, используя их глупость.

Была ли прирученная малышка привлекательной, когда улыбалась, — молодое гибкое тело, миниатюрные, но крепкие груди, соблазнительные порывистые движения…

Безусловно, она достаточно привлекательна.

О’Нейл решительно пересмотрел свое мнение об аборигенах. Мужчина, оставшийся без женщины на долгое время, совершенно спокойно мог бы заниматься любовью с подобным существом. Неужели что-то подобное происходило и на Земле?

Раз уж мы эволюционировали «горячую» фазу, с адом, должно быть, произошло то же самое.

Так вот что представляли собой наши далекие предки!

Грязные животные!

Чувственная часть обеда подходила к концу. Орнигон предложил отправиться на состязания. Восхитительно расслабленные прелести Ниоры приняли подтянутый вид, что вызвало двойственное чувство Симуса, одновременно облегчения и сожаления.

Даже температура в комнате, которая доходила еще недавно до субтропической жары в полдень, понемногу снизилась.

Детки, игра закончена, — подумал О’Нейл. — Все на «состязания», что бы они собой не представляли.

Арена находилась в том же квартале Города, что и жилое здание, где располагались его хозяева. Они сошли с эскалатора и пересекли блестяще освещенную, заполненную толпой площадь. Снова Симус почувствовал себя сельским пареньком, приехавшим в столицу.

Ночной воздух был целительным и свежим. Сотни людей двигались к розовой башне в конце короткой улицы, пересекающей площадь под углом.

Они вошли в здание, спустились на эскалаторе вниз и оказались на огромной арене, часть которой занимал гимнастический зал, а другую — плавательный бассейн.

Публика сидела на ярусах, составленных из глубоких кресел.

А вы предпочитаете наблюдать за спортсменами в комфортных условиях, — отметил О’Нейл.

Соревновались Северный квартал, где жили Самарита и Орнигон, и Южный центральный. Его гости прикрепили к одежде маленькие красные и белые ленточки, другая сторона — желтые и голубые. Никто не пытался выразить поддержку командам.

Состязания начались с традиционного ритуала приветствия. Это напомнило Симу су японский театр масок, который он видел на «Ионе» в видеозале. Потом пошла серьезная борьба: комбинация волейбола, ватерполо и хоккея на траве, в которой принимали участие как юноши, так и девушки. Больше всего это походило на прекрасно поставленный балет — стройные сильные тела молодых прикрывали плотные корсажи.

Минимум нижнего белья, которое носили зилонгцы обоих полов.

Все-таки я не вижу, как можно снять корсаж с женщины. Только если изо всех сил потянуть вниз.

Это было жестокое и яростное зрелище. О’Нейл никогда бы не смог замахнуться на девушку, даже в игре. Зилонгские юноши нисколько не смущались этим, да и девушки в долгу не оставались.

Его страшно поразила реакция публики. Они аплодировали умелой игре, нисколько не реагируя на сломанные конечности или изуродованные лица. Все это дикое зрелище их просто забавляло. Трудно было определить, волнует ли их выигрыш собственной команды.

Он старался не терять самообладания, но когда поволокли худенькую девушку со сломанной рукой, висевшей, словно плеть, с хлещущей изо лба кровью, отвращение и ужас охватили его.

Посмотрев на него, Самарита быстро заверила:

— Не волнуйтесь за нее. Здесь очень опытные хирурги. Через день или два от травмы не останется и следа. Она будет играть в следующих состязаниях.

— Каково же ей сейчас?

— Скорее всего, она счастлива, что мужественно боролась. Со мной и не такое случалось во время состязаний. И я всегда страшно гордилась, когда удавалось удачно провести партию.

Кровавое побоище закончилось победой команды хозяев. Все поздравляли Второго Инспектора Геммофа — это была его школьная команда.

Другие пары, живущие в соседних башнях, отправлялись домой. О’Нейл со своими хозяевами вернулся в семейное жизненное пространство, чтобы слушать музыку и продолжить возлияния.

— А у вас на Таре бывают такие состязания, Поэтический Гость? — Музыкальный Директор задал свой вопрос тоном, подразумевающим, что очередь снова дошла до «серьезного разговора».

О’Нейл попытался объяснить им, что такое футбол и игра в ручной мяч. Однако, обе эти захватывающие игры показались им скучными.

Он сменил тему разговора и спросил у Музыкального Директора, играл ли он на состязаниях в школе.

— Увы, тем, кто запрограммирован на искусство, это запрещается. Директор Исследовательского центра завоевала славу за двоих. Весь квартал гордился ее мастерством, — в его голосе не было никакого энтузиазма.

— Прекрасно, но если она рассердится на вас, и ей под горячую руку попадется палка? — Если бы не «освежающий» напиток, он никогда бы так не пошутил.

— Но Директор никогда не сердится на меня. Мы супруги, — Орнигон был страшно поражен.

Самарита ужасно покраснела.

— Никто не имеет права замахиваться на другого палкой. Если кто-то допускает такое вне состязаний, это преступление! Я не понимаю, о чем вы говорите.

Так вот, в чем дело! И жестокость, и чувственность были, безусловно, свойственны природе зилонгцев, но оба эти чувства постоянно сдерживались жестким социальным контролем в повседневной жизни.

Да, это их образ жизни, — подумал О’Нейл и, преследуемый сластолюбивыми телами с окровавленными палками, провалился в сон.

У него вновь разламывался затылок. Симус О’Нейл стремительно оглянулся. Сзади никого не было. Мост был пуст, извилистая улица темна и безлюдна. В домах на другой стороне моста не было признаков жизни. И все-таки, кто-то следил за ним. Весь день они шпионили за ним… шпионили за шпионом…

Ну что ж, все достаточно славно.

Еще днем он пришел к выводу, что эта планета управлялась страхом веками — страх насаждался теми, кто определял, что есть добро и благо, заставляя других поступать так же. Сама Дейдра часто повторяла, что самый опасный тип — это тот, кто уверен в своей непогрешимости.

— …Или она, — добавил Симус.

— Ай, — Кардина повертела рубиновое кольцо управляющего, — мы, женщины, превосходим вас даже в фанатизме.

И вот теперь страх фанатизма был прямо за его спиной.

Он потер затылок и вернулся назад, к ручью. Сеть таких ручьев, несущихся к большой реке, пронизывала весь Город.

Они составляли часть системы водоснабжения и санитарной чистки Города. Их берега и дно были выложены той же каменной породой, что и дома.

В который уже раз он почувствовал себя деревенщиной.

Симус всегда считал, что система канализации и рециркуляции на «Ионе» была очень совершенной. Теперь она казалась ему детской игрушкой по сравнению с колоссальной сложной зилонгской схемой, рециркулирующей сливные воды таким образом, что их можно было употреблять снова и снова, и при этом в процессе регенерации вырабатывалась энергия.

Более того, запас природных ресурсов планеты был таков, что в усложнении не было нужды. Естественное течение мощной реки способно было очистить город за час или два. Сама река при помощи каналов могла обеспечить Город гидроэлектрической энергией. И зилонгцы прекрасно знали об этом, поскольку располагали крупными заводами в предгорьях.

Таким образом, вы следуете учению Первого и Основателя, сберегая природные ресурсы от разрушающего воздействия цивилизации. Но вы же устанавливаете и нормы, в каких случаях и до каких пределов эти правила распространяются. В горах Река не считается неприкосновенной, вблизи Города — да. Если прибегать к такой градации, то легко все объяснить.

Про себя он обозначил Реку заглавной «Р», поскольку совершенно очевидно, что по мере приближения к Городу она становилась охраняемой.

Вы не оскверняете Реку ни стоками, ни плотинами с генераторами. Почему? Потому что Первый завещал бережно относиться к великим силам природы. В них содержится Высший Смысл.

Замечательно, если не считать того, что, как он успел заметить, они не были религиозными людьми. И рециркуляция стоков так или иначе влияла на естественные природные процессы.

Но оспаривание не входило в его задачу, так же, как и поиск логики поступков. Только наблюдения и анализ.

Возможно, и таранцы показались бы пришельцу со стороны непоследовательными; правда, он надеялся, что они способны честно признаться в этом сами себе.

Местные же, будучи пойманными на таком противоречии, либо начинали бешено спорить, как Сэмми, либо издевались, как великолепная Маржи.

Таранцы, скорее всего, просто рассмеялись бы и сказали: «Ну и бог с ним, мы ведь никогда не утверждали, что всегда логичны в своих поступках, разве не так?»

Большую часть времени последующих двух дней он провел в «Исследовательском Центре» Зилонга, листая исторические документы. Центр располагал огромным штатом (которому были даны указания предоставить любые документы по первому требованию Симуса) при совершенном отсутствии посетителей.

К великому сожалению, в материалах не было почти ничего о жизни Основателя и Первого — или о том времени.

Ранним утром того дня, когда библиотечные изыскания в Исследовательском Центре были почти закончены, Симус, тяжело подперев голову руками, буквально падал от усталости перед терминалом.

За долгие годы скитаний на «Ионе» ему не раз приходилось сталкиваться со злом, но он даже не мог себе представить всей степени варварства зилонгской тысячелетней истории. А ведь он смог узнать ее едва ли наполовину.

Не обладая выдающимися психическими способностями, Симус Финбар Дармуд Брендон О’Нейл каждым своим нервом постоянно ощущал страх Зилонга. Он должен как можно скорее выбираться отсюда и захватить с собой эту женщину.

Все-таки, говорил он себе, если это место может произвести на свет существо, подобное Маржи, то не так уж все безнадежно.

Он расправил скомканные заметки «Высказываний Основателя» и углубился в них. «Я чертовски хочу, чтобы вы там, наверху, разобрались в этой куче дерьма», — прошептал он читателям из монастыря.

Транслятор переводил высказывания на космогальский, но даже в переводе становилось очевидным, что они относятся к разному времени, к разным ситуациям, к разным авторам.

Некоторые были плоскими и грубыми:

«Не вступайте в соглашение со скотами. Изгоняйте тех, кто так поступает».

«Каждая женщина — это ходячее чрево. Избивайте тех из них, кто отворачивается».

Другие были более ортодоксальными:

«Женщина для мужчины. Мужчина для женщины. Еда для всех. Женщина для всех. Те, кто много ест, пусть голодают. Те, кто часто бывают в зачатии, пусть останутся бесплодными».

«Уничтожайте тех, кто творит мир. Будьте в мире с теми, кто будет уничтожать».

Многие высказывания были бессмысленными:

«Остерегайтесь времени ветров. Остерегайтесь слова пророка. Остерегайте тело от искусителя. Не допускайте мужеложества. Пусть те, кто пришел на Зилонг разрушать, познают мир. Любите его, который наказывает нуждой».

Однако, другие не были лишены разумности и некоторой подвижности мысли:

«В нашем мире мы должны иметь только такие правила, которые освобождают человеческую природу для добра».

«Секс — не для всех радость, кто будет наслаждаться им».

«Все равны — мужчины и женщины, старый и молодой. Жизнь каждого заслуживает уважения».

«Сила не может применяться, дабы не развращать».

«Благодать всем, кто повторяет эти слова с нами. Мы должны быть равны, чтобы быть свободными. Мы должны быть свободными, чтобы быть равными. Никакой свободы, угрожающей равенству. Никакого равенства, угрожающего свободе».

В конце приводился целый раздел высказываний, посвященных женщине, самыми умеренными из которых были следующие:

«Тот, кто убивает младенца мужского пола, совершает тяжкий грех. Тот, кто убивает младенца женского пола, предотвращает великое зло».

Возможно, — подумал Симус, — если найдется тот, кто сможет это переварить, он отнесет эти высказывания к 1119 году со дня освоения Зилонга.

Более осмысленные из этих высказываний могли быть отнесены за счет полного идеализма Основателя, верившего в природную человеческую предрасположенность к добру, общественное благо, уважение к природе, полную сексуальную раскрепощенность.

Читая между строк умеренной и набожной официальной истории, Симусу удалось составить вчерне общее представление о предмете.

Он пришел к выводу, что сексуальная свобода допускалась только для мужчин, и это означало для мужчин забаву, для женщин — работу.

«Сексуальная свобода = сексуальное закрепощение женщин как минимум в двух поколениях», — пометил Симус на бумаге.

Произошло восстание женщин, которое было жестоко подавлено. Великие Лорды взяли в жены туземных женщин и построили большие города по всей планете. Во время отчаянных и ожесточенных войн они истребляли друг друга, уничтожая поселения и разрушая технику, которую привезли с собой. После этого наступил период «Первой Реорганизации». Реорганизаторы провозгласили трезвость и умеренность, уничтожая всех, кого подозревали в смешении крови, и начали перестраивать центральный Город, где произошло первое заселение. Они уничтожили все остальные города и запретили всем «внекастовым и дегенеративным» жить в стране.

Сексуальная свобода была возвращена.

Была предпринята попытка искоренения туземцев, как «дьявольского отродья». Причины, объясняющие провал этого плана, отсутствовали.

На смену пришла эпоха «Абсолютной вседозволенности», в течение которой мораль деградировала и, (по сохранившимся источникам, около четырех веков назад) все виды пороков процветали, кроме предупреждения, запрещающего случайное вступление мужчин в «плотский грех» с туземками.

Затем наступила Вторая Реорганизация около двух столетий назад, во время которой были учреждены должности Руководителя, Комитет Секретарей, Совет Попечителей — институты власти, провозгласившие «порядок, дисциплину и неподкупность».

«Очень мудрый план, Вторая Реорганизация», — как оценил один из мудрецов того времени.

Прекрасно, — думал Симус, — это удерживало их от кровопролития около двухсот пятидесяти лет, и это уже хорошо. А что дальше? Второй период Вседозволенности?

Его потрясли не только истории, повествующие о пытках, резне и позднем геноциде. Еще больше Симус удивлялся тому, что при такой продолжительной, последовательной и вполне искренней верности данным принципам, зилонгцы, как ни странно, умудрились пересмотреть методы, обеспечивающие равенство, общность, открытое проповедование добродетели.

Если женщины или туземцы подвергались нападкам, то объяснение причин состояло в том, что они представляли собой угрозу добродетели.

Когда время от времени осуждался секс, это объяснялось тем, что секс представлял помеху умеренной и рациональной гражданской ответственности перед обществом. Когда попиралась личная свобода, то делалось это во имя всего человечества.

Итак, сотни лет разрушения, тирании и смерти. Чем это закончится? Правда, в последней четверти тысячелетия им удалось создать видимость благополучия. Но сейчас иллюзия разрушалась, все еще владея умами поколения Сэмми, они уже не удовлетворяли младшее поколение, ее сына и Маржи, например.

Сохранение видимого благополучия обеспечивалось постоянным чувством страха, всегда присутствовавшем на Зилонге. Даже здесь, в живительной спокойной атмосфере библиотеки, это явно ощущалось. В этом Симу с был убежден и не мог объяснить, как и почему это происходит.

Разве одного этого уже недостаточно для гениев там, наверху, на «Ионе»? Возможно, нет. Они хотят знать все подробности и нюансы этого страха сегодня.

Ты должен, обязан, помочь им в этом, Симус.

Итак, уже после наступления комендантского часа, нарушая местные правила, он в поисках причин этого страха, рисковал, исследуя в этом секторе Города <про который Сэмми сказала, что он «неподходящий» для прогулок) санитарную систему.

Так в чем же дело?

Симус был из тех, кто всегда придерживается установленных правил. Кроме того, на него начало давить постоянное беспокоившее его присутствие хозяев. Отношения складывались трудно, особенно после того, как они проводили ночь в отдельных комнатах, и это было типично для всех зилонгских супружеских пар.

Он нуждался в нескольких спокойных минутах, проведенных на чистом ночном воздухе, для того, чтобы хоть как-то осознать этот таинственный роковой мир, в котором оказался не по своей воле, и, как он говорил теперь, вопреки своим лучшим намерениям.

Он шел по Старому Городу Зилонга, узкие улицы которого, застроенные невысокими зданиями, были живыми свидетелями эпохи до небоскребов. В конце улицы, ведущей к мосту, он заметил оживление, царившее на большой Центральной Площади. Впитывая цвета и звуки, он легко пересек площадь, заполненную людьми в элегантной, яркой одежде. Они прогуливались, разговаривали, сидели за столами, слушали бродячих музыкантов. Их голоса звучали мягко, манеры были сдержаны, приветствия, относящиеся к нему, изысканно вежливы.

Хозяева спокойно относились к его прогулкам «за глотком свежего воздуха», хотя смутно представляли себе, зачем ему это нужно.

Около одиннадцати часов вечера зилонгский Город был наполнен жизнью, блистал красками и светом. Симус жадно впитывал его очарование, наиболее примечательную часть которого составляло и большое количество пронзительных женских форм. Да, это было великолепное место, это было… настоящие изобилие самых привлекательных во всей Вселенной женщин. Впрочем, нет, таких же привлекательных, как Мариетта, которую он ни разу больше не видел (вот и ответ на его вопрос).

Если бы только они не следили за мной!

Вскоре освещение начало мерцать, предупреждая гуляющих о том, что пора расходиться по домам. Без какого-либо недовольства или возмущения, в течение четверти часа, толпа растворилась, и Центр Города опустел. Потом освещение погасло совсем, и, казалось, Симус остался в одиночестве, в полной темноте, и лишь слабое и невыразительное мерцание одной из лун слегка растворяло непроглядность.

Полное одиночество, если не брать в расчет соглядатаев.

Он склонился над черной водой ручья, выглядевшего очень глубоким. Конечно, они не говорили ему всей правды. Или даже если большая часть из того, что они говорили, была правдой, многое от него скрывалось.

Он не мог понять, почему они так страстно пытались показать ему лишь суровые стороны зилонгской жизни.

Что-то в этом всем было неправильное.

Снова пришлось растирать затылок. Черт бы побрал, снова никого нет.

— Выйди из укрытия, сразимся! — выкрикнул он на космогальском. Никто не отозвался.

Его мысли снова вернулись к потокам воды — глубоким и быстрым. Без сомнения, это были сточные канавы.

Я боюсь, что меня спихнут туда.

Утром события завертелись, быстро сменяя друг друга. Технический Институт, Компьютерный институт, Институт Изучения Тела — он совершенно официально познакомился и осмотрел все эти заведения.

Он видел. Большую Центральную Площадь с широко раскинувшимся комплексом Центрального Строения — компьютерного центра и военного ведомства. Он прошел по петляющим маленьким улочкам Старого Города за Площадью. На все его вопросы о политической жизни получал подробные ответы: управление осуществлялось тщательно разработанной структурой Комитетов, как его убеждали, единодушно принимающих решения на всех уровнях общественной жизни.

Ему не пришлось задавать много вопросов. Большинство его вопросов предвосхищалось. Некоторые разражались таким потоком слов, пытаясь объяснить ему буквально все, что он чувствовал себя погребенным под грудой деталей.

Если давать названия каждого дерева, то можно лишить человека возможности сосредоточиться на лесе вообще. Он выслушал массу рассказов обо всем, практически ничего не узнав.

В бледно-зеленых стенах строгого антисептического Института Тела О’Нейл был поражен отношениями между Самаритой и ее подчиненными.

От Директора Исследовательского Центра он ожидал больше строгости с молодыми. Однако, она была совершенно раскована и естественна. Казалось, что эта банда любит ее; их непринужденность, конечно, не шла ни в какое сравнение с тем, что царило на борту «Ионы», но в этом сверхзажатом месте это было еще более неожиданно.

Она несколько раз улыбнулась и даже продемонстрировала то, что по зилонгским стандартам следовало трактовать как смех. И когда она смеялась, у него снова возникало непреодолимое желание сгрести ее в охапку и поцеловать; приходилось себя контролировать.

От доктора и ее сотрудников он узнал, что зилонгцы жили в полной гармонии с окружающим миром. Во времена Реорганизации был предсказан рост популяции и что оставшаяся часть континента должна быть отдана исконным обитателям планеты. Джут, их основная сельскохозяйственная культура, был для них источником пищи и одежды. Добыча руды и металла за чертой Города обеспечивала материалом для строительства.

Для быстрого воспроизводства засухоустойчивых сортов джута и создания новых технологий для наиболее полной его обработки требовалось вести постоянный научный поиск. В задачу Центра, руководимого Самаритой, входило достижение наиболее полного понимания интересов обитателей, с которыми они соседствовали по планете.

Симус решил, что в этом была логика и здравый смысл; но до тех пор, пока не дошло до генной инженерии. Молодые люди обручались в младенчестве на основе компьютерных рекомендаций по их генетическому потенциалу. Было декларировано, что случайное воссоединение расценивали как отсутствие дисциплины в обществе и социальную опасность.

Сотрудники Института были потрясены тем, что О’Нейл не был связан ни с кем обязательством и тем, что при желании жениться он мог выбирать по своему усмотрению.

После Института Самарита проводила его в Музыкальный Центр, где шла репетиция под руководством ее супруга.

Ему удалось уловить смятение и тревогу в ее восприятии музыки, в ее изящном чувственном теле.

— Вы действительно не связаны обязательствами ни с одной женщиной, Поэт О’Нейл? — с сомнением, хмурясь, расспрашивала она. — Разве это не ведет к беспорядочным отношениям?

— Ну, обычно мне удается сдерживать животные инстинкты. Правда, это трудно, когда рядом красивая женщина.

Она нахмурилась еще больше.

— Вы должны постараться понять и принять нашу культуру, — это было прямое высказывание. Комплимент остался незамеченным.

При выходе из Музыкального Центра она формально попрощалась и направилась вниз по улице. Симус загляделся на изящно покачивающиеся бедра этой женщины.

Помилуй, Создатель. Она на двенадцать лет старше тебя.

Бедняга продолжал любоваться, как зачарованный, пока она не затерялась в толпе.

Некоторое время это видение преследовало его. Однако, на Площади стемнело. Ему нужно было торопиться на жизненное пространство — ведь хозяева могли встревожиться.

Сэмми и Эрни были неизменно гостеприимны к нему. Комитет обязал их отвечать на все его вопросы. Они могли ожидать, что произойдет еще что-нибудь, но либо боялись узнать об этом, либо были слишком мудры, чтобы не расспрашивать.

Знали ли они о тенях, преследовавших его целый день? Возможно, нет. Для Сэмми было существенно не только то, что он знает ответы на те вопросы, которых они не касались, но и что он воспринимает и разделяет благоразумие зилонгской жизни. Означало ли это, что у нее самой были некоторые сомнения?

На этот раз он был твердо уверен в том, что слышал какие-то звуки за спиной. Но по-прежнему никого не было видно. Сэмми безусловно искренне верила в то, что говорила. О ее супруге этого сказать было нельзя.

— Моя жена — добродетельная женщина, — сказал в тот день Музыкальный Директор. — Она не может просто объяснить или принять что-либо, она должна это обязательно отстаивать. Для благородного гостя это, должно быть, утомительно, — и снова в его мужественном голосе были нотки безразличия.

О’Нейл убеждался в том, что такая роскошная женщина не могла быть утомительной. Орнигон продолжал:

— Благородный Директор Исследовательского Центра еще в молодые годы была очень популярна. Она всегда отличалась энтузиазмом. Такие натуры добиваются блестящих успехов в науке, я думаю. Я, как артист, возможно, заслуживаю прощения за то, что более циничен, — он с сожалением пожал плечами.

Это было уже после репетиции. Звучала музыка Гайдна, исполняемая на инструментах, выглядевших карикатурно по сравнению с известными симфоническими инструментами. Горны, скрипки и даже духовые были вдвое короче, чем в типичном таранском оркестре. Была еще пара инструментов, напоминающих фагот, с глубоким, низким и таинственным звучанием.

О’Нейл и его хозяин стояли на мосту Реорганизаций, наблюдая за причудливыми отсветами заходящего солнца. Багряные блики падали на стремительно несущийся поток ручья, рвущегося к большой Реке, на городские стены, на бескрайние просторы берега самой Реки.

Они дружно потягивали из бумажного пакета, который Орнигон обнаружил в комнате за эстрадой.

— Это правда, что супруги подбираются компьютером? — спросил О’Нейл, небрежно перегнувшись через ограду моста.

— О да, это правда. Но для меня не очевидно, чтобы это заметно улучшало нашу расу, разве что в физическом смысле. Зато я знаю, что это возводит преграды в нашем обществе. Супруги выбираются в соответствии с принципами, которые обязывают их заключать браки внутри их собственных групп. Так, в нашем случае, мы оба из семей важных особ. Наш сын женится на студентке Военной Академии, дочери ответственных чиновников. Цели бесклассового общества, похоже, находятся в противоречии со стремлениями генетически совершенного общества, — он говорил ровно, спокойно, но пустой стаканчик в его руке был скомкан.

— А как же такие, как Директор Самарита объясняют это противоречие? — О’Нейл осушил свой бумажный стаканчик и снова его наполнил.

— Она утверждает, что большую часть времени наше общество подчинено процессу создания промышленной сферы и сбору урожая, что, в конечном счете, и определяет наш образ жизни.

Фестивали чередуются со временем интенсивного труда — это периоды, когда мы возвращаемся к примитивному равенству. Возможно, такое чередование занятий должно удовлетворять тех, кто считает себя жертвой жесткого социального порядка. Должен оговориться, что не считаю себя достаточно проницательным и информированным, чтобы настаивать на правильности таких выводов.

Комитеты придерживаются такого мнения; редко кто жалуется. Естественно, те, кто находится наверху социальной лестницы, не станут жаловаться, зачем?

Он отказался от предложения Симуса выпить еще по стаканчику, словно удивляясь тому, как быстро опустошил первый.

— Социальные разногласия? — О’Нейл не скрывал своего любопытства.

— В известном смысле, — его хозяин уже пожалел о своей словоохотливости. — У нас это редко обсуждается.

О’Нейл выплеснул остатки себе в рот и загляделся на великолепный закат.

Небо спасает нас, так оно прекрасно. Слишком дорого мы платим за эту красоту, но все же восхитительное зрелище.

Симфония пастельных тонов на безоблачном голубом небосклоне была несравнимо выразительнее и богаче концертной пьесы, которую они слушали.

Кто несет ответственность за все, что здесь происходит? Какие призрачные силы принимают решения? На «Ионе» все просто и ясно. Там всегда известно, какие группировки и фракции входят в данном году в Совет Настоятельницы, кто подчиняется ей, Аббату и Помощнику Аббата. Всегда ясно, к кому нужно обращаться в тех или иных случаях.

Здесь все было безразлично, загадочно, покрыто тайной. «Комитеты», «Руководители», «компьютеры»… Бессмыслица какая-то. Кто-то же должен управлять всем этим. Кто конкретно?

А может быть, развитая цивилизация стала настолько древней и устоявшейся, что в этом нет необходимости?

По крайней мере, треть рециркуляционной системы не функционировала. Два ручья пересохли, и их вымощенное камнем русло четко вырисовывалось на солнце. Ему сказали, что они будут приведены в порядок «вскоре». Однако, слова звучали скорее как избитая фраза, чем как твердая уверенность в том, что ремонт действительно на подходе. Один из двух лифтов в жилом небоскребе Эрни и Сэмми также простаивал и «вскоре» должен был быть пущен. На вопрос, как долго он не будет работать, Симусу объяснили, что:

а) он не должен задавать подобных вопросов, и

б) несколько месяцев.

— Комитет, отвечающий за ремонт, очень загружен. Слишком многое необходимо сделать. Существуют определенные приоритеты очередности выполнения. И мы, не знающие всего, должны терпеливо ждать. Жаловаться не годится.

Это следовало понимать таким образом, что энергичная Самарита и хотела бы от нетерпения пожаловаться, но вынуждена сдерживать себя.

В обществе, располагающем богатствами и ресурсами для таких длительных простоев не было объяснения. Кроме, пожалуй, бюрократической некомпетентности, о которой он столько читал, но ни разу не испытывал ее на собственной шкуре в стенах тесного и вздорного монастыря.

Если ремонтная бригада не появилась в течение пятнадцати минут, вы разыскиваете ответственного и задаете ему несколько вопросов о том, не страдает ли он дурной наследственностью, склонностью к сексуальным извращениям, и не считает ли он целесообразным предпринять немедленно выход на постоянную индивидуальную орбиту.

Конечно, кое-что вы услышите в ответ, но после этого он приходит со своей угрюмой бригадой и делает дело, после чего пропускается стаканчик—другой. И не надо ждать месяцами.

— А вопрос о том, когда обзаводиться детьми, тоже решает компьютер?

— Беременности санкционируются Комитетом по Беременностям, — медленно произнес Орнигон. — Разрешение дается только после тщательных проверок. Редким семьям позволено три беременности, обычно — две, чаще всего — одна. Иногда запрещается вообще.

В дополнение к этому, младенец проходит квалификационный отбор на жизнь. Если он не проходит отбор, то от него избавляются. Очень трудно получить разрешение на дополнительную беременность, — Орнигон помолчал. — У нас был второй ребенок… дочь… был небольшой дефект… — И добавил грубо: — Жаль, конечно, но существует социальная плата за такие дефекты, которое общество, подобное нашему, просто не может себе позволить. В любом случае, ребенок не мог бы быть счастливым.

— Что-то подобное происходит и с пожилыми людьми? — поинтересовался О’Нейл, начиная догадываться, почему он так редко встречал стариков.

— Как я понимаю, любая активность «прерывается» в период между семьюдесятью двумя и девяноста годами. Возможно применение и более раннего предела, иногда в случае болезни устанавливается более ранний срок, чем официально установленная дата. Вас интересует, как мы «прерываем» деятельность, но вы не решаетесь спросить?

О’Нейл кивнул и, допивая капли ликера, старался не выдать своего ужаса.

— На Фестивале, посвященном сбору урожая, — объяснил Орнигон. — Они уходят к Богу! Они становятся одним целым с Зилонгом.

— Человеческое жертвоприношение? — О’Нейл задыхался, его собственный бумажный стаканчик превратился в скомканный плотный шарик.

— Когда-то давно так было, Благородный Гость. Теперь мы стали слишком цивилизованными, чтобы поступать так. Все происходит совершенно безболезненно, никакой боли — легкий способ завершить деятельность. По крайней мере говорят, что легкий. У нас нет свидетельств от тех, кто через это прошел.

Заметив, что О’Нейл тяжело дышит, перегнувшись через перила, он слабо улыбнулся.

— Вы шокированы нашими обычаями. Они отличаются от ваших? У нас гуманные мотивы, никто не хочет быть в тягость на старости лет. Всегда утверждалось, что они не были бы счастливы…

Они молча стояли рядом, наблюдая за угасанием солнца.

Уже позже, оперевшись на другой маленький мостик над быстро несущимся стоком, он подумал о том, что этот блистательный мир наполнен жестокостью до краев. Но существовал, несмотря на это. Собственно, почему все в космосе должны становиться кельтами-анархистами, как таранцы? Он выпрямился. Хотел направиться домой, но вдруг потерял направление к «жизненному пространству».

Да, таранцы — сумасшедшие, но они любят детей, даже трудных, особенно трудных. И они ценят стариков за их мудрость, повествования, великодушие.

Это не просто отличие в подходах, горячо убеждал себя Симус. У. них прекрасно развитое общество, мы же — варвары.

Но правда на нашей стороне, черт бы их побрал.

Затылок буквально разрывался от ноющей боли, как никогда прежде. Он ощутил гнилостный запах, словно под самым носом раздавили испорченное яйцо. Одновременно кто-то сильно обхватил его плечи и запястья. Он попытался резко освободиться, но они надавили еще сильнее, прижимая его к земле.

Симус почувствовал тошноту, силы покидали его. Закружилась голова, сознание угасало. Он пытался бороться, но мускулы расслабились и отяжелели.

Его рывком подняли над перилами и скинули вниз. Он успел ощутить, что вода очень холодная и грязная.

Самая настоящая клоака, вяло подумал он, уходя на дно. Он предпринял отчаянную попытку вынырнуть, но его заторможенное тело тянуло вниз. Еще одна отчаянная попытка, и рука зацепилась за каменный парапет. Он попытался прижаться к нему, рука скользила. Последняя надежда на спасение пропала. Поток нес в темноту. Ему хотелось молиться.

Вдруг кто-то уверенно подхватил его. Он уступил этой силе. В кромешной темноте его потащили к берегу, с трудом вытянули из воды, заставили встать на подгибающиеся ноги. После этого, пропитанного запахом нечистот, подвели к зданию, по короткому пролету ступеней ввели в помещение. Он упал на жесткую кровать.

Чуть позже он открыл глаза. Комната была заляпана чем-то желтым. Слабость проходила. Действие наркотиков понемногу выветривалось.

Даже следов на теле не обнаружат.

— Наш ликер слишком крепок для вас, Пришелец с Тары, — послышался укоризненный женский голос.

Ах, это Ее Милость, неужели? Она — мой ангел-хранитель, послала защитников славному малому?

— Какого дьявола ликер, женщина? — отозвался он слабо. — Я был отравлен, — он попытался сфокусировать зрение. Это действительно она?

— О, — скептически заметил голос, — как захватывающе.

Это была действительно Она. Сердце Симуса бешено заколотилось. Он открыл глаза.

Маленькое помещение было обставлено по-казарменному просто: кровать, на которой он растянулся, стул, стол, видеоэкран, маленький бассейн для купания, стены, выкрашенные в светло-желтый цвет, рассеянный свет. Тем не менее, в этой комнате обитала женщина, все имело отпечаток чисто женского присутствия.

— Я должен услышать, наконец, имя замечательной женщины, которой я обязан спасением, — тряся ноющей головой, проговорил он.

Волевые темные глаза внимательно разглядывали его.

— Вы прекрасно меня знаете, пришелец, неужели забыли, как по-дурацки строили мне глазки на вечеринке у Директора Исследовательского Центра. Я Лейтенант зилонгской армии Мариетта, и не уверена в том, что ваша жизнь в опасности.

— Прекрасно, — тихо проговорил Симус, — тогда вы не заслуживаете того, чтобы вам строили глазки.

— Можете и дальше разбираться в своих чувствах, меня это совершенно не волнует, — Она уже стащила с себя армейскую робу. А сейчас потянула практически незаметную застежку и откинула верхнюю часть корсажа.

Ах вот, как это работает, составленное из двух половинок. Он скептически вспомнил свои жалкие попытки вообразить себе эту часть ее тела. Она была изысканно безупречна.

Быстро, но без всякого стеснения, она скользнула в бассейн.

— Мне, конечно, все равно, может быть, вам нравится, что от вас несет, как от мусорного бачка. А если нет, можете воспользоваться ванной. Вы мне не помешаете.

— Если это был ликер, — оправдывался Симус, — и если я напился, то почему все так быстро выветрилось?

— Идите сюда, — коротко приказала она.

Он повиновался, словно ему приказывала Леди Дейдра. Кстати, эта женщина вполне могла бы сравниться с Настоятельницей характером. Симус испытал легкое замешательство.

Он спустил ноги на мягкий ковер и неуверенно подошел к ванне. Она погрузилась достаточно глубоко в непрозрачную воду, оставаясь в рамках приличий, и вместе с тем выглядела достаточно соблазнительной, чтобы не повлиять на его самообладание. Девушка упорно смотрела на него. Он же старался выглядеть невозмутимым, хотя сердце и выскакивало из груди.

Неудовлетворенная, она подтянула его голову поближе.

— Дайте мне разглядеть вас. Я не собираюсь вас бить. Хммм. Похоже, вам помогли искупаться сегодня вечером. Правда, это не мое дело, — она отпустила его голову и погрузилась еще ниже.

Вопреки словам, девушка была явно озадачена и обеспокоена.

— Итак, я полагаю, что Четвертый Секретарь не находит вашу легенду убедительной.

— Это был он? Да?

Она безразлично пожала плечами.

— Ну а кто еще обладает властью в этом хаосе? Нашлись бы и другие, да вряд ли они уже знают о вас.

— Другие?

— Если вы пробудете в нашем городе достаточно долго, то познакомитесь с ними.

— Может быть, вам было бы спокойнее, если бы я оказался на дне? — его интересовала реакция девушки.

Ее глаза вспыхнули гневом.

— Не говорите ерунды. Меня призвали, чтобы защищать жизнь.

Немного поколебавшись, она продолжила:

— Поэт О’Нейл, я же вас пригласила. От вас разит, как от сточной канавы. Будьте добры, разденьтесь и ступайте в ванну. Я отвернусь, пока вы раздеваетесь, надеюсь, это не затронет вашей излишней щепетильности. После того, как я выкупаюсь, вы останетесь здесь и отвернетесь к стене, пока я одеваюсь. Потом я выйду из комнаты, и вы проделаете то же самое. После этого я провожу вас в жизненное пространство Самариты и Орнигона.

— В моем положении даже ваша красота не возбуждает меня, — он пытался рассмеяться, снимая одежду и, вступив в ванну, осторожно держался подальше. Все же, он увидел ее грудь, которая немного просматривалась под кромкой воды. Она решительно повернула его голову к стене.

— Вы будете делать то, что я вам сказала, — никаких признаков иронии в ее голосе не было.

Он все еще пребывал в изумлении. Старался не думать об этом. Все его тело ныло.

— Да, все-таки здорово, что вы случайно оказались рядом, когда я тонул, — вежливо обратился он к стене.

Осторожные всплески воды на ее стороне прекратились.

— Да, вы правы, Поэт О’Нейл. Я ведь могла оказаться также и среди тех, кто вас спихнул. Вы ведь очень удивились, что я в этом не участвовала?

Шутливый тон и очаровательный смех, которые последовали, заставили его забыть о смущении. Он сжал кулаки, чтобы не оторвать взгляда от стены.

— Вы ужасная женщина, — отвесил он комплимент, который вызвал новый приступ смеха.

Ей это нравится. Она держит меня в неизвестности и старается запугать. Последнее явно доставляет ей удовольствие.

— Прекрасно, просто для заметки, я хочу вас искренне поблагодарить за спасение жизни. Может быть, это не так уж и значительно, — он печально вздохнул, — но это все, что у меня есть.

— Я просто выполнила свой долг. То же самое я сделала бы для каждого, — ее тон потеплел. — Итак, я принимаю вашу благодарность и страшно рада, что вы живы. Ведь вы, — она слегка осуждающе хохотнула, — нелегкая ноша для вытаскивания из канавы.

Послышались всплески, свидетельствующие о том, что она выбирается из бассейна. Симус не осмелился взглянуть.

— Этот плащ, возможно, прикроет вас, пока мы не вернемся к вам, — она кинула на кушетку темную мешковатую накидку. — это горная роба. Она будет немного тесновата, но ведь вы не вписываетесь в стандартные размеры. Теперь я оставлю комнату, чтобы не смущать, — она бесшумно вышла.

Когда О’Нейл, изрядно помучившись, оделся, они вышли из помещения и спустились по ступенькам.

Ужасное место для таких, как она, пришло ему в голову.

Машинально он произнес древнее гальское благословение: «Да хранят Иисус, Мария и Бригада это жилище».

— Кто это такие? — потребовала разъяснений Мариетта.

— Святые люди.

— Что это значит?

— Ну, такие друзья Бога.

— Понимаю, — в темноте ее голос звучал иначе. — У вашего бога есть помощники?

— Вроде того. Они передают ему наши молитвы, мы верим в их могущество и влияние на Создателя.

— А как считается, Бог — добрый?

— Не всегда. Но он нас не покидает, направляет нас в жизни, если хотите знать мое мнение.

— Удивительно, и вместе с тем не лишено смысла. Хотелось бы поподробнее узнать о нем. Он мужского рода, да?

— Иногда да, — ответил О’Нейл. — Правда, Святой Дух объединяет в себе и женское, и мужское начала.

— Вы не обманываете меня?

— Зачем мне это нужно?

Она довела его до квартала гостей. За все это время оба не проронили ни слова. Когда они очутились в небольшом скверике перед небоскребом Сэмми и Эрни, Симус отыскал в темноте ее руку и тихо проговорил:

— Спасибо. Теперь я ваш должник.

— Для чего вы говорите эту чепуху? — нетерпеливо отозвалась она.

— Вы спасли мне жизнь, и я… — он подыскивал слова. — Вы можете рассчитывать на мою помощь в любое время.

— Это так красиво звучит, — у нее перехватило дыхание. — Возможно, мне понадобится ваше участие. Я с радостью позову вас.

Как изменился ее тон, тревожно подумал О’Нейл.

— Чем же я могу помочь? — порывисто прошептал он.

— Никто мне не может помочь, — она почти плакала.

Совершенно необъяснимо они оказались в объятиях друг друга. Неистовый О’Нейл никогда не испытывал ничего подобного. Он чувствовал ее близость, ее упругую грудь, чувствовал, как бьется у нее сердце, его руки жадно ласкали ее тело. Их тела слились воедино в безумном порыве страсти.

Плащ упал с его плеч, ее одежда соскользнула от легкого прикосновения его рук.

Симус почувствовал, как она вся замерла в ожидании.

— Пожалуйста, — умоляла она.

Симус чувствовал ее печаль. Она умоляла пощадить. В ее голосе было все — и желание, и неуверенное сопротивление, а главное — не было надежды, что он услышит ее мольбу.

Он инстинктивно понял, что может обидеть ее. Пусть лучше потом, когда-нибудь позже она сама позовет его.

А кроме того, садовая дорожка была слишком раскалена.

Именно в это мгновение Симус Финбар О’Нейл постиг, что значит любить. Ее хрупкость стала важнее его бешеной страсти. Ее чувства — важнее его неуемных желаний.

Его губы и руки не стремились завоевать, они превратились в инструмент ее наслаждения; в его объятиях не было властного требования. Ему хотелось защитить и уберечь ее; его поцелуи были нежной и чувственной данью ее добродетели.

Она таяла в его руках. Симус отпустил ее. На несколько секунд она отпрянула, затем снова прижалась к нему.

Он наощупь отыскал плащ, накидку и нежно закутал ее дрожащие плечи.

— Ты отпустил меня, — прерывисто шепнула Мариетта.

— Ведь ты хотела этого.

— Большинство мужчин поступили бы иначе. Это моя вина, эмоции оказались менее дисциплинированными, чем я думала. Теперь я — твоя должница.

— Не говори так.

— Может быть, ты и космический паразит, Поэт О’Нейл, но ты очень хороший, — она помолчала. — И великолепный любовник.

— Я польщен, — он пытался рассмеяться, — По крайней мере, я всегда так думал.

— Ты поцеловал Доктора Самариту точно так же? — ревниво поинтересовалась она.

— Я никогда и никого не целовал так.

— Почему?

— Я никогда и никого в жизни не любил так, как люблю тебя.

«Когда мы в конце концов познаем настоящую любовь, — часто говорила Кардина, — мы познаем Бога».

— В таком случае, я тоже польщена. Но довольно. Я должна доставить тебя домой. Вот моя рука, — рассмеялась она, — рука провожатого. Иди за мной.

Все в нем ликовало. И она испытывала то же самое. Необходимо ее спасти из этого ужасного места. Он был именно тем человеком, который это сделает.

— Поэта О’Нейла наш Город зачаровал до такой степени, что он потерялся, — строгим тоном доложила она четырем людям, тревожно ожидающим его возвращения — Хореру, грациозному ревнивому сыну, Карине, миниатюрной особе с непропорциональным лицом — будущей законной жене, хозяину и хозяйке.

Дети были совершенно спокойны. Эрни и Сэмми вздохнули с облегчением.

— Среди ваших людей есть очаровательные проводники, — шагая рядом с Мариеттой и весело улыбаясь, заявил он.

— О, счастливый случай привел славного Лейтенанта в наш дом, — обрадовалась Сэмми, тепло пожимая руку девушке.

Казалось, все в комнате были рады присутствию подтянутого военного, особенно молодежь. Для ребенка, не достигшего двадцати лет, она была слишком хорошо известна.

Ох, женщина, мне следует узнать тебя получше.

Все-таки, он немного побаивался ее. Уж больно она походила на Леди Дейдру.

Придется вам поломать голову, Ваша Милость, над тем, какой дьявол и зачем хотел меня прикончить.

Покидая комнату, она сказала, взглянув на О’Нейла:

— Да хранят Иисус, Мария и Бригида это жилище. Все уставились на нее в изумлении.

— Это одна из молитв Поэта О’Нейла, — она позволила себе чуть-чуть улыбнуться. — Обращенная к друзьям его бога. Я нахожу это утешительным.

Слава тебе, Господи!

Позже О’Нейл блаженствовал в благоухающей воде своей ванны. Ароматы джунглей заполняли комнату и постепенно стерли неприятное ощущение от наркотиков и канализации. Зилонгцы были еще более капризными чистюлями, чем таранцы, если такое вообще возможно. Даже в Студенческом квартале, менее благоустроенном, как ему объяснили, домашние бассейны были оснащены большим количеством водопроводных труб, встроенных в пол, по которым подавались разноцветно окрашенные пульсирующие струи, создававшие ощущение глубокого расслабления и покоя.

Потом в его памяти всплыл ужасный запущенный район Лейтенанта. В этом мире не все были равны.

Он плеснул в лицо водой и опустился пониже, вспоминая прелестные стройные ноги Лейтенанта Мариетты.

Скользнула дверь его комнаты, и вошла Доктор Самарита.

— Я пришла поинтересоваться вашим самочувствием, Благородный Гость, — она прислонилась у дверей тихо, почти не дыша.

Ох, Лорд, теперь их уже двое.

— Все в полном порядке, — хвастливо заявил он. — Просто был длинный и трудный день, но зато в приятной компании.

Самарита улыбнулась. Потом спросила:

— Благородный Поэт, могу я задать один вопрос?

О’Нейл кивнул.

Она выпалила:

— Я совершенно не нравлюсь вам?

— Да что вы! Что заставляет вас думать так? Ни у одного космического скитальца не было таких заботливых и гостеприимных хозяев, — он стал споласкивать лицо, чтобы скрыть свое замешательство.

— Поэт О’Нейл, вы странный человек. Иногда вы шутите, иногда говорите серьезные вещи, иногда добры и доверчивы, а временами смотрите на меня очень подозрительно. Это… это меня страшно смущает, — у нее на шее подергивался мускул.

Волнение ей страшно шло. Он вжимал ладони в дно ванны, чтобы не вскочить и не схватить ее в объятия.

— Ну, обаятельные женщины всегда выводят меня из равновесия. Кроме того, иногда мне кажется, что я многого не понимаю.

— А вы хотите понять все? Плохо быть слишком любопытным. Музыкальный Директор и я не желали вам плохого. Вы должны позволить нам доставить вам удовольствие. Но… Мне нужно слишком много сказать вам, — Она отвернулась и выбежала из комнаты, словно не могла справиться с нахлынувшими чувствами.

Ох-хо-хо, О’Нейл. Ты, кажется, здорово влип. Ты здесь всего несколько дней, а у тебя на руках уже две красивые несчастные хрупкие женщины.

Кажется, это не входило в Программу. Совсем. Совсем.

На следующий день О’Нейл вынужден был узнать отвратительные, буквально клинические подробности о хрупкой и уязвимой Самарите-Сэмми — в постели. Ее представили скорее как дикое животное в лихорадке, чем как женщину, требующую предельной нежности в обращении.

Он и Эрни отправились «размяться» в местный гимнастический зал. Он, вообще, плохо играл в гандбол — игра, в которой мужчины становятся сами собой. Хотя он и был на голову выше зилонгских парней, и на тридцать фунтов тяжелее, они были в более благоприятном положении, более подвижны. Каждый его мускул ныл — слишком много выпито ликера и съедено крема, решил он.

«Джентельменский» разговор при закрытых дверях, который последовал затем, привел его в состояние шока. Оказалось, что все пять парней из их команды занимались любовью с женами друг друга и с удовольствием обсуждали это. Коллективное описание Сэмми во всех стадиях ее страсти возмутило его до глубины души.

Они выставили женщину похотливым, стонущим и завывающим, отвратительным животным.

На «Ионе» тоже велись фривольные разговоры в мужской компании. И Симус не считал участие в них ниже собственного достоинства. Его всегда интересовало, позволяют ли себе дамы посудачить на такие темы, но спрашивать он не решался.

Допускались и пикантные подробности, но когда речь шла о знакомой женщине, не позволялось ничего грубого и недостойного, и уж тем более в присутствии ее мужа.

Таранцы, при всей их неотесанности и невоспитанности, были стыдливы и щепетильны. Они любили женщин, наслаждались ими, побаивались их, обожали и более-менее уважали.

Зилонгские мужчины, казалось, искренне презирают и ненавидят женщин, что предполагало широкое распространение секса на этой планете, еще больше, чем среди таранцев.

Один из зилонщев с неподражаемой прямолинейностью стал расспрашивать Симуса об одержанных им победах. О’Нейл ответил ему, что на Таре секс гораздо слабее, чем на Зилонге.

— Я могу заниматься любовью только сто сорок раз в течение двадцати четырех часов, можете сами судить, как непримечательна моя романтическая жизнь.

Он заметил, что Эрни это позабавило.

А ведь тебе не нравится эта компания, но ты не можешь ей противостоять, слабак.

Позже он и хозяин сидели в уличном кафе и уплетали вафли. Предполагалось, что это был ужин.

Орнигон начал извиняющимся тоном:

— Мне очень жаль, Благородный Гость, что наш утренний разговор вывел вас из равновесия. Если бы я знал, то не допустил бы этого. Вы, конечно, понимаете, что в каждом обществе существуют традиционные способы самовыражения. Есть люди и с толстой кожей, не стоит обращать внимания.

— Да, что и говорить, секс — это сильная штука, — примирительно согласился Симус. — Он приносит много радости, но может выбить из колеи, надеюсь, вы меня понимаете?

— Вот поэтому, — охотно согласился Орнигон, — секс и ограничивается периодами фестивалей, посвященных сбору урожая и окончанию строительства. Если бы это происходило круглый год, силы общества были бы подорваны. Даже при наших порядках это не просто. Мы располагаем специальным запасом энергии на период Фестиваля, но даже в этих условиях деловая активность заметно снижается.

Симус облокотился на стол. Голова пошла кругом.

Создатель, он не мог сказать того, что я сейчас услышал.

— Вы ограничиваете секс двумя месяцами в году, и все? — он пытался овладеть своим голосом.

Это гораздо хуже, чем монашество.

— Это наш путь, у него есть недостатки… хм… лишения, — мужчина нервно жестикулировал выразительными руками. — Правительство считает, что это лучший путь для сохранения идеалов нашего общества. Продление рода должно ознаменовывать периоды напряженного труда. Это позволяет снять постоянное напряжение, как вы остроумно подметили.

Когда далекие предки зилонгцев прибыли сюда с Земли, они были утопистами-общинниками, ярыми противниками супружества, заложниками «полной сексуальной свободы». Однако, в ходе освоения планеты — вырубки джунглей, охоты за туземцами, разработки рудников, постройки первых городов, постоянные связи стали возрождаться. Они становились более удобными в условиях разбросанных ферм и сторожевых застав.

И с точки зрения логики и чисто эмоционально такие отношения уменьшали напряжение, — Орнигон говорил по-прежнему равнодушно. — Вначале женщины были более привержены к такого рода отношениям. Позднее и мужчины пришли к выводу, что близость с одной постоянной женщиной более целесообразна.

Для поддержания представлений о том, что идеология, как и прежде, определяет развитие общества — а идеология всегда была важна для нас, — подчеркнул Эрни, — был период, когда наши далекие предки снова возвратились к более общинному стилю сексуальности. Один месяц в году для удовлетворения влечений — что-то типа Карнавала на древней Земле. Тем не менее, по прошествии многих лет, Фестивали превратились в банальное мероприятие. Так продолжалось до Реорганизации. Правительство столкнулось с дилеммой. С одной стороны — примитивная практика полной сексуальной доступности была обусловлена законом; с другой стороны — разрушительная и глубоко укоренившаяся практика случайного спаривания невыносима.

Да, учтите, еще влияние Комитета Генной Инженерии, они не могли смириться с незапланированными беременностями. Было принято решение ограничить проявление сексуальной активности двумя месяцами Фестивалей, сразу же после периода посева и сбора урожая, ежегодно.

Первые пятнадцать дней каждого месяца совокупление не ограничивается ничем, вторые пятнадцать дней этим могут заниматься только супружеские пары.

Санкционированные беременности должны происходить именно во второй период.

В оставшееся время года сексуальные отношения запрещены. Только во время Фестиваля и только после брачной церемонии. Конечно, возможен обман, но нарушители строго наказываются.

— Эти Фестивали должны были стать чем-то большим, — удивился Симус.

— Так оно и есть, Благородный Поэт, это очень необычные периоды. Многие ждут их наступления с большим нетерпением.

Его лицо превратилось в трагическую маску, он печально тряхнул головой.

— Это период, когда колоссальный заряд энергии вырывается наружу. В этом многие находят удовлетворение и наслаждение, доходя до неистовства. Мы истощаем себя морально и физически. Редко кто сожалеет, когда приходит конец Фестиваля.

Год от года они протекают по-разному, иногда особенно сокрушительно. В последние годы все хуже и хуже, в нас словно вселился демон. Я думаю, что не только сексуальный голод движет нами. Есть такие, кто понимает это. Биологическая реакция, которая выработалась в нас в ходе эволюции или повторяющегося опыта.

— И никто не нарушает общепринятых правил?

Он переспросил О’Нейла очень осторожно:

— Что вы имеете в виду?

О’Нейл вспомнил двух возбужденных женщин.

Орнигон заметил:

— Конечно, люди нарушают закон.

— Но, ведь вы сказали, что строгое наказание ждет того, кто нарушает?

— Насколько мне известно, за всю мою жизнь никто не был уличен.

— Но ведь есть способы обойти правила?

— Посвященные горожане типа моей жены могут сообщить вам официальные данные. Я уверяю вас, никто не нарушает правил. Контролеры за культурой достаточно могущественны. Никто не говорит об этом. Притворство процветает. Возможно, притворство было всегда. Осуждение в нашем обществе очень развито. Таким образом, необходимо, даже если нарушения имеют место, сохранять фасад послушания. А как часто это происходит, не могу сказать.

Искусный уход от ответа, достойный таранца, самого Аббата.

Он сказал, что они с Сэмми не нарушают закон. Нет, он не утверждал этого. Как можно жить бок о бок с такой женщиной и не…

Как его учили в монастырской школе — нормы общества налагают обязательства на поведение людей.

— Я предполагаю, что в последние годы нарушений бывает больше? — О’Нейл спрашивал очень осторожно, думая о тех, кто слушал там, на «Ионе», возможно, с открытыми ртами и недоверчивыми лицами. Возможно, у таранцев путаница в головах от этого секса, возможно, они не знают точно, как лучше им заниматься, но зато они занимаются им часто, это точно.

— Все говорят, что наше общество портится. Я подразумеваю, что так говорили во все времена. Я недостаточно умен, чтобы рассуждать на такие темы. Я дирижирую музыкой, и, как вы без сомнения заметили, довольно топорно. Я только знаю, что когда мы с будущей женой были обручены, никто из нас даже не помышлял об этом до свадьбы. Сегодня, как я понимаю, такая практика широко распространена. Мне говорят — инстинкты сильны. Но ведь они были сильны и тогда. Я совершенно убежден, что Хорер и Карина уже были близки. Моей же жене даже мысль об этом покажется невероятной.

Вы понимаете, что здесь происходит? Вы должны были послать сюда монаха вместо двадцатипятилетнего холостяка с необузданным воображением и крепким телом. Ваша Милость может отозвать меня сейчас же.

Реакции он не ожидал, да и не был уверен в том, что она будет.

В тот вечер они тихо сидели втроем, слушая новую запись Баха в исполнении оркестра Орнигона.

О’Нейл был задумчив. Отдельные отрывки складывались в целое. Репрессии, вольность, и снова репрессии. Сильные общественные узы, слабая личная свобода. Однако, индивидуализм ярко выражен. Эрни, Сэмми, привлекательная и загадочная Мариетта не были ни просто винтиками в огромном общественном механизме, ни послушными муравьями в муравейнике.

Ваше Благословенное Преосвященство, я не додумался ни до чего, кроме того, что Вы с нашим компьютером с запачканными мозгами представляли себе.

Но должно же быть еще что-то, что я упустил. А как Вам нравится посменное безбрачие? У нас бы такой номер не прошел.

Кроме того, они по-прежнему нависают надо мной, если верить в мои жуткие головные боли.

— Вы остались довольны офицером Мариеттой? — Самарита прервала его раздумья.

— Да, вполне. Она произвела впечатление очень знающего и образованного солдата, — уклончиво отозвался О’Нейл. — Так о чем мы говорили? Ах да, о безбрачии.

— Она очень независима, — добавил Орнигон. — Слишком независима, как считают многие. Ее решение отложить брачную церемонию огорчило многих. Капитан Пужон может настаивать на расторжении соглашения, и для Лейтенанта Мариетты это очень плохо.

Для обиженной стороны есть возможность найти нового супруга. Сторона, нанесшая обиду, лишается такого права. Такие люди оставляют общество совсем, до наступления установленного срока. Они не остаются с нами.

Совершенно новая категория людей, а Орнигон не собирался давать подробные объяснения.

— Так она, что… Капитан ее не устраивает? — он спрашивал, стараясь показаться безразличным, но сердце буквально выскакивало из его груди.

— Она говорит, что он ей нравится, очень, — неодобрительно заметила Самарита, — но что она еще не готова к замужеству. Но ведь и от него трудно ожидать, что он будет ждать до «завершения» деятельности.

Они слушали в тишине очень печальную Вторую Бранденбургскую. Как только затихли последние аккорды, Самарита беспокойно завозилась на кушетке.

— Теперь удобно задать ему вопрос, благородный супруг?

— Если хочешь, — несколько нервозно ответил Орнигон, включая звуковую систему.

— Если вы не обидитесь, Благородный Пришелец, мы поговорим на другую тему. Мой благородный супруг и я заметили, что иногда вы называете нас странными именами. Например, мое имя Самарита, а вы иногда обращаетесь ко мне «Сэмми». Орнигон говорил, что его вы называете «Эрни». Даже к блестящей Мариетте вы обращаетесь, если не ошибаюсь, «Марж»?

— Маржи.

— Нас интересует, почему вы так поступаете?

— А, хорошо. Это всего лишь уменьшительные имена. Почему вы с такими опасениями спрашиваете об этом? Это ласкательные имена. Мы, таранцы, обращаемся так к друзьям. Это совсем не обидно, уверяю вас.

Ужасно странно было видеть Самариту плачущей.

— Поэт О’Нейл, как же вы можете считать нас друзьями? Ведь мы едва знакомы, — она села на кушетку и низко склонилась, уронив голову на руки, так, что была видна почти вся грудь.

— Может быть, мы вкладываем разный смысл в слово «друг». Я считаю… так, ну, это кто-то, кому можно довериться в трудную минуту, — он совершенно оторопел, пытаясь выплыть из глубокого омута, в который его занесло.

Поддержки ждать не приходилось. Оба супруга выглядели сбитыми с толку.

Симу с сделал еще одну попытку:

— Друг — это тот, с кем можно быть самим собой, от которого не нужно прятаться, и который просто не даст вам замкнуться на ваших проблемах.

Какие банальности я говорю, Господи!

— Удивительно, — бормотал Орнигон. — И для нас это значит то же самое, хотя мы и не смогли бы так ясно выразить. Мы оба признательны вам, что вы так думаете о нас. Много-много лет, уже когда мы были супругами, у нас ушло на то, чтобы стать друзьями… это было нелегко…

— Как же вы можете видеть во мне друга. Ведь я злая, заносчивая и самолюбивая? — Сэмми залилась слезами еще пуще.

Ситуация выходила из-под контроля.

Дорогой Господи на Небесах, да я еще гадал, любят ли эти двое друг друга. Ну, что мне теперь делать, что говорить?

Поддавшись инстинкту, О’Нейл встал, сцепив руки на всякий случай, чтобы не потерять контроль над собой.

— Черт возьми, Сэмми, вы забыли, откуда я прибыл сюда, — грубовато проговорил Симус. — Когда красивая женщина говорит такие глупости, нужно обнять ее, пока она не засмеется, вот и все.

Она немного подняла голову и взглянула на него влажными темными глазами.

— Если можно, — с глубоким волнением поднялся Орнигон, — у нас есть обычай, не такой поэтичный, как «ласкательные имена» или «крепкое объятие» и «поцелуй». Люди протягивают друг другу руки, вот так, — Орнигон подошел к Самарите, которая протянула навстречу ему руки. — Друзья прикасаются друг к другу так, — Орнигон и Самарита нежно соприкоснулись кончиками пальцев и сплели руки. Это было удивительно трогательное красивое мгновение. Потом они подали свободные руки ему, образуя круг дружбы.

Позже, пытаясь заснуть, О’Нейл удивлялся, кем он теперь стал для этих людей. Затылок разламывался. В дверях никого не было.

Черт возьми, я надеюсь на вас, ребята, наверху, защитите меня. Эй, вы, доверяйте этой девушке на берегу, когда я дрейфовал. Прекрасная мысль.

А что прикажете делать с этими двумя?

Сэмми и Эрни великодушно приняли его в круг своих друзей. А ведь на Зилонге дружба — такая редкость! Тем более, это было очень серьезное обстоятельство. Теперь они ему полностью доверяли. Ни здесь, на Зилонге, ни на Таре обманывать друзей не годилось.

Медленно, достойно и торжественно двигались толпы вниз по узенькой старинной улочке. Это напоминало церковное шествие.

Сотни светильников в руках людей, как символ благоговейного поклонения, отбрасывали мрачные жуткие тени в рассеивающихся сумерках.

Словно церковное шествие. Что я делаю здесь, среди этих язычников?

Монастырская процессия немного отличалась. У этой не было ни организующего центра, ни священных символов, которые несут служители, ни Аббата или Приора, завершающего шествие, ни церковников и послушников, возглавлявших толпу.

Эта толпа образовалась естественно, сама по себе, словно воодушевленная единым порывом.

Там, на «Ионе», любили процессии и Святые Дни. Фестивали ломали привычный монотонный ритм жизни скитальцев. Но таранцы были совершенно неспособны спонтанно формироваться в процессию или фестивальное шествие. Даже под холодным и всевидящим взглядом Капитана-Настоятельницы их шествие напоминало разорванное хаотическое движение. Когда таранцы веселились, то были совершенно неспособны сохранять ритуальное достоинство.

Симусу пришло в голову, что эта утренняя церемония в большом Городе была слишком подобострастна. Нет, даже больше, все они немного пресмыкались.

Это был день Зилонга — первый из десятидневной зилонгской недели. Как он узнал, месяц состоял из трех недель, год — из десяти месяцев. Таким образом, нужно умножать на 0.8, чтобы получить земную продолжительность зилонгского века. Сэмми сказала, что было бы очень «странно», если бы они выбрали другой день для богослужения. Разницы нет никакой, но люди должны соблюдать религиозные обряды хотя бы несколько раз в году.

С тех пор, как она и ее супруг стали занимать в обществе заметное положение, посещать Площадь Богослужения стало их долгом. Эта площадь находилась за Центральной Площадью.

Это была своего рода уловка, позволяющая не ломать принятый ход вещей. О’Нейл понял. Комитеты имели обыкновение «замечать» такие отклонения.

Как бы там ни было, Комитеты существовали.

Подходя к главной Площади Богослужения (был еще целый ряд малых площадей, разбросанных по всему Городу), О’Нейл увидел, что она приподнята на пять—шесть шагов над землей. В центре ее был установлен большой просвечивающий шар, излучающий мягкий мерцающий свет.

Впереди шара, за поднятой платформой, находилось отверстие, из которого поднимался легкий дымок. Очевидно, именно в этой яме люди «уходили к Богу» во время Фестиваля.

Может быть, под площадью Города были термальные источники, выбрасывающие на поверхность пар.

Возможно, в яме был зыбучий песок.

Умело транквилизированные жертвы должны уходить из жизни без недовольства. Поскольку Бог олицетворял и планету, и общество, опускание в землю вполне допустимо было назвать «уходом к Богу».

Те, кто умирал естественной смертью до наступления официального дня, сбрасывались в скважину во время погребальной церемонии.

Когда Площадь Богослужения заполнилась людьми, зажглись фонари, освещая белые тоги собравшейся ассамблеи. У каждого в руках была небольшая чаша с жидкостью, напоминавшей вино.

Как только на небе появились первые отблески, низко ударил колокол. Над толпой воцарилась полная тишина. Внутри шара начали струиться и переливаться цвета. Группы фигур в капюшонах, одетые в богатые пурпурные и золотые тоги, приближались к шару с одной стороны площади.

Они двигались очень медленно, тихо напевая. Мелодия нарастала, в нее вливались голоса из толпы.

Этот хор «жрецов» и «молящихся» становился все громче и громче, захватывая всех окружающих ритмом и мощью.

Нет, это мне совсем не нравится, совсем, — сказал себе Симус. — Ее Милость была бы бесконечно удивлена тому, что они сделали с нашей литургией.

После каждого псалма они прикладывались к чашам с жидкостью.

Симус умудрился выпить все залпом. В темноте никто этого не заметил.

Цвета в шаре сменялись все быстрее. Пение, освещение и движение жрецов — все действовало гипнотически.

О’Нейл изо всех сил пытался сохранить равновесие. Странная жидкость, даже в небольших количествах она была чем-то более крепким, чем ликер или вино. Сладкая и тягучая, она обладала мощным и мгновенным действием.

Отвратительные образы возникли у него в мозгу; он уже не мог справляться с чувством страха, которое пробудилось в нем.

Его преследовали образы взрывающейся «Ионы», Диких Гусей, кроваво разрубленных на части, Капитана-Настоятельницы, задушенной сатанинской змеей; сцены насилия в церкви. Они сменяли друг друга, как в кошмаре. И самое страшное — образ Бога, как ничто.

На несколько страшных мгновений весь этот ужас стал единственной реальностью. Все, что он видел, было правдой. Он хотел вырваться, но его не отпускали. Они завладели его разумом, воображением, заполнили собой душу.

Это был конец всему, во что он верил, чего хотел, за что готов был отдать жизнь…

Несколько жутких секунд он испытывал только одно страстное желание — подняться на мостки и броситься в яму с огнем, чтобы покончить со всем этим. Он не мог жить без надежды, он не мог жить без любви…

Потом выкатился яркий диск солнца и залил площадь светом.

Все кончилось.

Громкие крики восторга неслись из толпы, подобные «Deo britias» в конце мессы.

Люди стали расходиться. Они были так же умиротворены и нормальны, как и когда шли сюда на площадь; мило переговаривались со своими приятелями.

Даже если кто-то из них и осознавал, что еще недавно был в наркологическом экстазе, то этого не показывал. Что бы это ни было, но его действие быстро проходит, решил О’Нейл.

Обливаясь холодным потом и дрожа, О’Нейл пытался разобраться в этом.

Если ты не восприимчив к веществу, тогда это экстаз страха. Может быть, и с ними происходит то же самое, и они так привыкли, что не замечают этого.

Все равно, что биться собственной головой о крепкую монастырскую стену. Когда прекращаешь, то сразу становится так хорошо, что не помнишь уже никакой боли.

— Разве не красивая и освежающая церемония, Благородный Друг? — поинтересовалась Сэмми, когда они пробирались сквозь толпу к собственной башне. — Это так красиво. Становишься единым целым с Зилонгом, со всей семьей, друзьями, со всеми людьми, со всей Вселенной. Постигаешь все и понимаешь свою незначительность в этом мире.

Казалось, она в прекрасном состоянии (совсем как Дейдра в воскресное утро).

— Что все это должно означать? — наивно поинтересовался он.

— Это невозможно выразить словами, Благородный Друг, — ответил Эрни. — Нужно стать зилонгцем, чтобы понять.

За этим последовало совершенно неожиданное хорошее известие, связанное с Днем Зилонга. Эрни отнесся к этому событию, как к «легкому развлечению» в полдень. Для О’Нейла это был просто пикник. После богослужения атмосфера в Городе улучшилась — всеми завладел дух отдыха и праздника.

Маленькие бродячие оркестрики наигрывали на площадях и в скверах.

Уличные кафе были переполнены. Улицы наводнены красиво и ярко одетыми людьми, мирно прогуливающимися вместе и беззаботно болтающими.

Что бы там не представляла собой «община», наркотик явно прорвал формализм и тенденциозность зилонгской жизни.

Его гости были более оживлены, чем обычно. Сэмми, порхая по «жизненному пространству» в приготовлениях к «легкому развлечению», мурлыкала какой-то мотивчик.

Когда они покинули башню, чтобы совершить «короткую» прогулку к стене Города, она затянула другой мотив и заставила О’Нейла и Эрни подпевать ей.

Представление женщины о расстоянии явно не совпадало с представлениями Симуса. Через полчаса он, по привычке таранцев, начал занудствовать.

— Вы годитесь мне в сыновья и достаточно сильны и молоды, — погрозила она пальцем. — Прекратите жаловаться.

— Я буду жаловаться столько, сколько захочу, женщина, — Симус схватил ее за талию и поднял в воздух, как ребенка, и начал кружиться вместе с ней. И когда решил, что с нее довольно карнавальной карусели, бесцеремонно усадил прямо на землю.

Эрни и все прохожие, направлявшиеся вместе с ними к городской стене, решили, что это ужасно смешно — таранский молодой дикарь вытворяет свои штучки в День Зилонга. Сэмми раскраснелась, ее покачивало от кружения, она сияла и была ужасно довольна, совсем как маленькая девчонка.

— Вы делаете такие странные вещи, Поэт О’Нейл, очень странные.

— А ты, женщина, держи язычок за зубами, — посмеялся он, — а иначе я сделаю что-нибудь еще более странное.

Все решили, что можно умереть со смеху.

— Прекрасно, жаловаться больше не придется, — она все еще тяжело дышала, и ее восхитительная грудь быстро вздымалась. — Мы почти пришли.

— Возвращение домой — вот что меня беспокоит, — протестовал он.

— Домой мы поедем, Благородный Гость, — Эрни не совсем понял, что Симус просто дурачится.

«Почти» означало еще пятнадцать минут мучений для его страждущих ног. Он жаловался. Сэмми гримасничала над ним, но доводить дело до карусели не решалась. Очень жаль, ему это доставило удовольствие.

Уверяю вас, славная маленькая игра, ничего больше, — доложил он Леди-Настоятельнице на тот случай, если она слушала.

Городская стена была тем, что Эрни называл «символом» — длинные узкие каменные плиты с искрящимися розовыми вкраплениями окружали Город по периметру (без сомнения, их производили на заводе в Центре по быстрой очистке, который О’Нейл посещал на прошлой неделе).

От прикосновения панели раскрывались. В случае опасности или конфликтов электрическая энергия превращала их в неприступный барьер; теперь же любой мог легко перепрыгнуть через это препятствие — что Симус и сделал, к ужасу и развлечению своих хозяев.

— Когда вы пропускаете ток через нее? — Симус прикинулся дурачком.

— Во время конфликтов, — спокойно ответил Эрни.

— Когда в вашем хорошо устроенном и спокойном мире возникают конфликты?

Хозяева молчали.

— Никогда, конечно, — Сэмми пошла вдоль стены, не глядя на него. Ее муж последовал за ней, как всегда, когда она так себя вела.

— Это просто предосторожность, — сумрачно добавил ее муж.

— Ах вот как, — Симус поднял свою корзинку для пикника, самую тяжелую (как самому большому из всех, — так ему объяснила Сэмми), послушно и молчаливо поплелся за ними.

Через ближайшие открытые в стене ворота, которые подпирали два сонных стража с заржавленными копьями, они вошли в блокгауз и спустились на эскалаторе в подземное помещение. Оно располагалось под Городом.

Это было кольцо монорельсовой дороги. Рядом с кольцом находилась стоянка машин с маленькими электромобилями, которые сновали по всему городу.

Статус Эрни давал ему право на пользование электромобилем. Он опустил жетон в прорезь. После безуспешного опробования двух, которые отказывались заводиться, они нашли один, который с трудом заработал.

Потроха Города, как заметил Симус, пока не отвлекся, были неприглядным зрелищем.

Образцовая чистота, соблюдение которой требовалось наверху, не была обязательной для подземки.

Станция монорельсовой дороги и стоянка машин были забросаны обрывками бумаги, камнями. Кроме того, здесь стоял тяжелый сильный запах от человеческих экскрементов.

Монорельсовая платформа, подошедшая как раз в то время, когда они уже отъезжали, казалось, прихрамывала от усталости.

Даже терпеливые зилонгцы сердито заворчали по поводу опоздания поезда.

В подземке необязательно оставаться сдержанным и вежливым: даже моя хозяйка и хозяин погрубели от того, что совершенно дурацким образом не работает ни одна машина.

Потом он отвлекся.

Симус увидел Леди Дейдру собственной персоной. Она выходила из поезда.

Очень, очень похожая на нее высокая гибкая женщина, черноволосая, с проседью. Такое же аскетически узкое лицо, нежное и вместе с тем решительное.

Так могла бы выглядеть Мариетта в пятьдесят лет. Прежде, чем Симус смог удостовериться, женщина смешалась с толпой.

Это не могла быть она, — говорил он себе. — Просто это мое больное воображение.

Нет, могла. Ты хорошо знаешь, что как и другие сенсоры, там, на «Ионе», она умеет воссоздавать свой фантом, который невозможно отличить от реальности в любом месте. Может быть, она решила пошутить в честь праздника?

Может быть, ее силы истощены? Что она делает здесь, внизу? Следит за своим шпионом, кретин, что же еще!

И почему Леди Кардина напоминает мне Мариетту?

Потому что они очень похожи, кретин, неужели ты еще не заметил?

— Что-нибудь не так, Благородный Поэт? — с тревогой в голосе поинтересовалась Самарита.

— Да пустяки. Я решил, что увидел одного знакомого человека. Совершенно исключено. Он не мог бы здесь оказаться.

— Благородного Лейтенанта Мариетту?

— Не совсем. Особу старше ее лет на тридцать. Я же говорю, этого не может быть совсем. Совсем.

У нее не было упругой пышной груди, как у моей Маржи. Или я не заметил? Так кого же я видел?

Машина остановилась, и они выскочили по наклонной плоскости из расщелины далеко за городскими стенами.

— День такой замечательный, — широко улыбнулась Сэмми, — Я думаю, будет славно оставить Город.

Воздух был теплый и сухой, небо совершенно безоблачное. Щедро светило солнце.

Запах цветов был везде. Поскольку вблизи их не было видно, аромат, очевидно, исходил от зеленой поляны между Городом и Рекой.

Это не Рай, но ничуть не уступает. Я уверен, это не могла быть Сама.

У тебя просто сознание виновности — вот что у тебя.

Я не сделал ничего дурного, чтобы чувствовать себя виноватым.

Еще не сделал, но уже близко к тому.

Их электромобиль оказался небольшим судном, подпрыгивающим на воздушной подушке. Его мотор нуждался в хорошей наладке. Очевидно, Комитет уже присвоил ему приоритет.

Прекрасно, если он рухнет вниз, то я надеюсь, они не ждут от меня, что я его соберу. Я поэт, а не механик.

Конечно, у женщины могут быть дела здесь, внизу, и кроме меня.

А, может быть, я заложник?

Эта мысль привела его в бешенство.

Ведь ты же с самого начала знал о том, что ты — заложник.

Ну и нечего беситься.

Женщина знает, что делает, можешь держать пари.

Они быстро миновали поляну и оказались на небольшом покрытом гравием пляже на берегу Реки.

Остров (другого названия у него не было) тянулся параллельно Городу, на расстоянии около двух миль от него.

Так вот то место, где она хочет приземлиться.

Ну что же, совсем неплохо, совсем. В сравнении с чернотой гиперпространства это местечко выигрывает.

Несмотря на очарование полудня здесь попадались случайные маленькие группы зилонгцев, бродивших по поляне или сидящих на берегу. Они словно старались держаться поближе к городской стене. На пикнике они были смелее.

Их судно оставило берег и направилось к небольшой бухточке на Острове. Топография Зилонга была необычной — низкие горы простирались далеко от главного горного хребта планеты.

На протяжении пяти миль раскинулись снежные вершины, долины, несколько сочных лугов, крошечные леса, овраги и с каждой стороны широкие, прибрежные полосы оранжевого песка.

Для монастыря совсем неплохо, совсем. Почему бы нам просто не отобрать все это? Мы можем сказать туземцам, что это прихоть, каприз рыжебородого бога.

— Пусть Иисус, Мария и Бригада хранят этот остров, — благоговейно проговорила Сэмми, как только они выбрались из шаткого суденышка.

— Что вы сказали? — Симус не поверил своим ушам.

— Это ваше благословение. Нас научила благородная Мариетта, — оправдывался Эрни. — Вас огорчает, что мы пользуемся им? Это кощунство?

— Ах нет, что вы, — Симус громко вздохнул. Мне стоило бы самому благословить будущее место посадки «Ионы». — Вопрос не в том, будут ли они возражать. Они гораздо более терпимы, чем мы.

— Как это прекрасно, что у вашего Бога есть друзья, — набожно шептала Сэмми.

— Да, много-много. Слишком много друзей.

Они плавали в теплой ласковой Реке, пили ликер в изрядном количестве, уплетали разнообразные деликатесы, приготовленные Сэмми, и нежились на мягком песке.

У О’Нейла было достаточно времени, чтобы не сводить глаз с Сэмми — с того самого момента, как она передала ему свою накидку, как только вся их компания причалила к берегу.

Открытый корсаж лишь только подчеркивал ее соблазнительные прелести.

Сэмми была пышнее, роскошнее Мариетты, хотя и не так безукоризненно сложена.

Подтянутая грация Мариетты будоражила, плавные формы Сэмми приглашали на лоно земли.

Бесспорно, это место создано для обеих.

Полу обнаженность в их культуре предполагала только дружбу, во всяком случае, до Фестиваля. Казалось, она совершенно не испытывала неловкости, лежа на горячем песке между мужем и другом, такими же обнаженными, как и она.

Эрни снова отправился поплавать.

— Вы находите мое тело привлекательным, Благородный Друг? — мягко посмеиваясь, спросила она.

От удивления у него широко раскрылись глаза.

— Я нахожу вас привлекательной, Сэмми, — достаточно искренне ответил он.

Симус попытался представить Мариетту в открытых купальных трусиках и прогнал видение. Оно тотчас же вернулось.

— Как всегда, вы говорите красиво и загадочно, — она прижала ладонью его пальцы. — Вы гораздо решительнее, когда целуетесь.

— Что вы под этим подразумеваете? — удивился Симус, осторожно убирая руку.

— Вы говорили, что доктор и пациент обмениваются поцелуями дважды в день.

— Я никогда этого не говорил.

— В Центре по изучению Тела, и даже проделывали это.

— Ах, да. Но ведь это наш обычай, а не ваш.

— Но это хороший обычай.

— Мне больше нравится… вот этот, — он повторил свою веселую карусель.

Поцелуи, решил он, подкидывая над головой восхищенную Сэмми, гораздо менее опасны, чем вот это.

Сейчас она останется вообще без всего.

Поэтому он положил ее снова на песок, смеющуюся, задыхающуюся, и нежно дважды поцеловал, воздав полной мерой.

После этого он решил, что ему тоже необходимо поплавать.

Когда он вернулся, друзья спросили, не будет ли он возражать, если они вдвоем прогуляются по берегу.

— Я думаю, что заслужил право чуть-чуть вздремнуть, — он потянулся и зевнул. — Женщина подняла меня затемно, да еще заставила пешком обойти пол-планеты. Теперь ей ничего не остается, как дать мне немного покемарить.

Пусть думают, что я не догадываюсь о том, что они отправились нарушать правила, дурачки!

— Немного покемарить? — она мягко переспросила, но в ее голосе был немой вопрос.

— Это идиома, означающая непродолжительный сон.

Вот уж никогда не думал, что она способна преступить закон. Или они давно этим не занимались?

Или просто не рискуют проделывать это по ночам в своей башне?

Он готов был держать пари, что секретная служба здесь, на Зилонге, вездесуща.

Возможно, Правительство контролировало их спальни для поддержания правопорядка?

Если, занимаясь любовью, вы рискуете быть сброшенными в огонь, вряд ли вы станете заниматься этим часто.

И все-таки, это происходило.

Очевидно, происходило много такого, что Комитеты не хотели знать, иначе они нашли бы средства контролировать людей всегда и везде.

Даже если при женитьбе Сэмми и Эрни не испытывали влечения друг к другу, сейчас они были влюблены по уши. Разве можно было ожидать от них воздержанности?

В монастырской школе он слышал о Шатунах, из-за удивительных песен, которые они слагали. Но вопреки своей замечательной музыке они вычеркивали себя из общепринятой жизни, верили в безбрачие не только для монахов.

Симус считал, что человек вправе распоряжаться собой. Тем более, если монашество — твое призвание. Бог его знает… Другое дело — женатые люди.

Возможно, они становились Шатунами из-за условий жизни. Если плохо живется — это достаточное основание. Песни были веселые и удалые, а каково было им самим?

Он вспомнил мотив «Простого счастья» и напел своим хозяевам. Им понравилось. Симус перевел слова этой песни на их язык, и они охотно подпевали.

— Действительно, быть свободным — это счастье, — мечтательно вздохнул Эрни. — Большое счастье. Почти такое же, как, — он взял Сэмми за руку, — прекрасная жена.

Сэмми зарделась от счастья и прижалась к нему.

— Мы должны немного прогуляться, Благородный Поэт.

— Счастливой прогулки, — Симус не удержался от лукавой улыбки.

Оба супруга вспыхнули и побрели прочь.

Можно стать Шатуном, если очень этого хочется, или общество загоняет тебя в тупик.

Но большинство людей не могут. А их принуждают к этому, заставляют долго воздерживаться.

Хорошо. Итак, это возможно. Но ведь это глупо.

Когда Симус остался сиротой, в вопросах пола его просветил Кармоди — монахам было не до того.

Бригадир был хорошим учителем. Это заявила его жена, Майва, которая год от года становилась все красивее, и, многозначительно подмигнув, добавила:

— Ты понимаешь, что я имею в виду?

— В чем сила секса? — объяснял Кармоди, — В том, что он заставляет двух таких разных, в общем-то, людей, жить в одном доме, спать в одной постели. Ты можешь себе представить что-нибудь более трудновыполнимое для двух совершенно непохожих человеческих индивидуальностей?

Симус подтвердил, что не может.

— Представь себе, — огромный седеющий бригадир перешел на сочный баритон, — когда ты уже готов убить женщину за то, что она не приготовила тебе чашку утреннего кофе, тобой снова овладевает желание. Это самая великолепная штука в мире.

Объяснение звучало убедительно.

— Это, как ощущение Бога в нас, — заключил Кармоди, стараясь подстроиться к теориям Дейдры.

— Нет, нет, это совсем другое, — протестовал Симус. — Бог — это дух.

— Это учителя в школе вбивают вам в головы всякую чепуху. Разве дух не может испытывать страсть? Бог даст нам в этом сто очков вперед. Именно об этом говорит Сама, проповедуя, что супружество — это таинство. Так мы и познаем Бога. Уверяю тебя, Бог даже больше помешан на любви к нам, чем мы друг к другу.

— Хватит говорить глупости, — сказал Симус решительно. — Если Бог такой, тогда…

— Стал бы я вводить тебя в заблуждение? — сердился Кармоди.

Конечно, не стал бы…

Секс — это частица Бога? Замечательная идея. Надо будет рассказать об этом Мариетте при следующей встрече. По-моему, она серьезно интересуется Богом.

Когда я увижу ее снова?

Хорошо этим двоим шататься по лесам, наслаждаясь друг другом. А я вынужден оставаться холостяком, не ощущая себя монахом.

Таранцы не пытались регулировать сексуальные отношения в своем обществе.

— Когда-то давным-давно такие попытки предпринимались, — витиевато объяснила Настоятельница, — но это не работает.

На подобные эксперименты косо смотрели. И когда возникали попытки введения ограничений — раздавались высказывания типа: «А парни не хотят оставлять девушек в одиночестве» или наоборот.

Как сказала Настоятельница: «В те времена кровь была горяча».

А сплетники за спиной обязательно бы добавили: «Уж Самой-то это хорошо известно».

К внебрачному сексу относились серьезнее, потому что между семьями в тесном монастырском пространстве были очень крепкие дружеские связи.

Мужчины и женщины старались избегать сложных и запутанных отношений.

Не то, чтобы адюльтер исключался совсем, просто участники старались не попадаться.

Когда же такое случалось — «Не захотели бы сами — не попались», — объясняла Настоятельница — то ударение делалось не на наказании или возмездии, а на том, что «пора бы и одуматься».

Таранцы никогда не пытались оценивать свои сексуальные способности. «У нее это не принято, — сокрушался Кармоди, — По крайней мере, проволочек в этом деле не бывает, и некоторые из нас, — при этом он самодовольно улыбнулся, — очень долго наслаждаются этой игрой».

Симус решил, что он непременно окажется одним из таких. Если только ему повезет, и он встретит стоящую женщину. А это оказалось не таким уж простым делом.

Пока трогательные плечи Мариетты не ворвались в его жизнь.

Трогательные и сильные, — подумал он, вспоминая, как ей удалось вытащить его из канавы.

Сэмми и Эрни вернулись рука в руке, сияющие и самодовольные. Они хорошо насладились своей игрой.

Симус притворился спящим, чтобы не смущать их. Или самому не смущаться.

Наконец, он прекрасно изобразил пробуждение, словно не замечая их присутствия. И уверенный в том, что данное ему обещание — не возвращаться домой пешком — правда, решил истощить себя последним заплывом.

Солнце медленно склонялось к горизонту, заливая башни Города золотыми и розовыми тонами.

Прозрачный легкий туман стелился над Островом и Рекой.

Они искупались в последний раз, выпили остатки ликера и, распластавшись, валялись на песке около своего маленького судна.

Наконец, Сэмми заговорила:

— Дорогой друг О’Нейл, мы должны задать вам один личный вопрос.

— Пожалуйста… я догадываюсь, — неохотно согласился он.

— Спроси ты, Милый Супруг. Я уже много чего говорила, — она зарывалась изящными пятками все глубже в песок.

— Нам нравятся «ласкательные имена», которые вы выбрали для нас. А как называли вас хорошие друзья на Таре? — смутившись, спросил Музыкальный Директор.

Он вспомнил Тэсси и Хеннеси.

— Так знайте, мои лучшие друзья, с которыми я рядом вырос, звали меня «Джимми».

Сэмми захлопала в ладоши.

— Гими — замечательное имя. Оно вам так подходит!

Может быть, после этих каникул все зилонгцы станут чуть-чуть счастливее?

День подошел к концу. Неохотно «Гими» и его хозяева собрали одежду, пожитки и отправились на другой берег.

Симус протянул Сэмми ее накидку. Когда она заворачивалась к нее, то улыбнулась немного сердито.

— Да, я должна носить ее. Но скромность в кругу друзей надоедает, не так ли?

Слава тебе, Господи, что бы могло произойти, если бы ты сказала это раньше.

Он помолился своему святому — Джеймсу, чтобы это была не Леди Дейдра, там, на станции.

Вряд ли это помогло бы скрыться от нее, если она решила не спускать с него глаз.

В Город они возвращались уже поздно. Сэмми и Эрни, словно решив не обращать внимания на строгий тон отношений в черте Города, были очень нежны друг с другом.

Они подошли к гаражу. Освещение в подземке было тусклым, станции — совершенно пустынными.

Симусу очень хотелось спать. Впечатления дня навалились на него, и он чувствовал себя расслабленным, приятно уставшим.

Он даже не обратил внимания на нервозность своих хозяев, нетерпеливо ждавших вызванную платформу.

Потом раздался отвратительный душераздирающий крик.

О’Нейл почувствовал, как ему скрутили за спиной руки, и увидел блеснувшее лезвие, приставленное к его горлу.

Симус был не в лучшей форме. Во-первых, день был достаточно утомительным, кроме того, он давно не практиковался в кулачном бою. Во-вторых, он был не только поэт, но и один из Диких Гусей, лучших бойцов в Галактике.

«Мы сражаемся только когда это необходимо», — был их девиз.

Но был и другой: «Не доводите нас до бешенства».

Что же, сейчас необходимо было защищаться. И он действительно был в бешенстве.

Слишком долго они прятались за его спиной.

Он, резко развернувшись, выбил нож из руки атакующего и швырнул его навстречу другому нападающему. Когда человек рухнул на пол, Симус услышал тошнотворный глухой удар.

Кажется, с ним все кончено. Бедняга.

Второй кинулся на Симуса с огромным острым копьем, направленным прямо в грудь. Симус присел. Человек развернулся, загоняя его в угол, и снова бросился на него.

У Симуса не было другого выхода. Он яростно воткнул нож прямо ему в сердце и быстро выдернул.

Произошло то, что произошло. В течении одной минуты два мертвеца в черных капюшонах лежали на станции.

Стоя над ними и тяжело дыша, О’Нейл машинально сжимал в руке окровавленный нож.

Сэмми истерически рыдала. Еще двое в капюшонах, зажав женщину в угол, стаскивали с нее одежду. Эрни, смертельно бледный, лежал без чувств. Из головы у него сочилась кровь.

О’Нейл ударом ножа в живот прикончил третьего, незаметно выскочившего из темноты, и спихнул его на рельс. Платформа медленно въезжала на станцию.

Схватив двоих, напавших на Сэмми, он столкнул их лбами. Молниеносный удар ножа настиг одного из них, проявившего признаки жизни. Теперь пять мертвых тел лежало на станции.

Эрни все еще был без сознания. Сэмми, вжавшись в стену, билась в истерике.

О’Нейл схватил ее за плечо и приказал:

— Присмотри за Эрни. Я поищу полицию. Сэмми взяла себя в руки.

— Нет, нет! Только не полицию. Тогда нам конец. Ты должен сделать, как я скажу, Гими. Потом все объясню.

Она склонилась над Эрни, ощупала его голову и приподняла за плечи. Потом бросилась к О’Нейлу.

— Очень плохо, Гими. Если я не достану сыворотку жизни, он не выживет, мой любимый. Быстрее, или он умрет!

Они отодвинули дверь вагона монорельсовой дороги и внесли Эрни. Усадили его на сиденье и прислонили к контрольной панели.

— Ночью работает автоматика, — она тяжело дышала. — Думаю, что смогу ее запустить. Надо избавиться от этих чудовищ. Нет, неси их сюда. И пол, пол вытри!

— Да, мэм.

Он поспешил выполнить все, как всегда, когда приказ отдавала женщина.

Втащил пять капюшонов в вагон, остатками одежды стер кровь с пола и стены, оружие выбросил в мусорный контейнер.

Внутри вагона Сэмми лихорадочно перебирала рычаги управления. О’Нейл без всякой надежды наблюдал за этим. Эрни хрипел.

Агония, подумал Симус.

Вдруг панель засветилась, вагон- медленно стронулся с места.

— Думаю, что нашла ключ аварийного пуска в случае опасности, — она старалась перекричать грохот вагона. — Теперь состав проследует прямо в Институт Тела, без остановки и не поворачивая.

— Теперь все нормально?

Вагон несся по непроглядно-черным туннелям, проскакивал на скорости тускло освещенные станции, пока не повернул налево от центральной трассы и не оказался в подземном комплексе Института.

Пользуясь сенсорным управлением, Сэмми провела состав через ряд дверей, которые откатывались автоматически при приближении к ним. Когда вагон остановился, Сэмми выпрыгнула в темноту и нажала кнопку на стене.

Панель стены откатилась в сторону, открыв цилиндрическое помещение с низким потолком, освещенное бледно-зеленым светом. По периметру помещения было ограждение. Это была опускающаяся панель перед дверью, ведущей в помещение, целиком заполненное плотным, слегка пузырящимся раствором. От раствора исходил отвратительный запах смерти.

Сэмми не колебалась ни минуты.

— Быстрее, Гими, если нас здесь увидят, мы погибли. Она потащила один из трупов к кипящей емкости. Симу с хотел откинуть капюшон, но она остановила его.

— Мы не хотим знать, кто они. Это было бы слишком.

Как только первый труп достиг поверхности кипящего раствора, вырвался шипящий пар, частично скрывший процесс последовательного разъедания кислотой — сначала кожи, обтягивающей мускулы, потом самих мускулов на костях, и, наконец, всего скелета.

От каждого последующего трупа испарения поднимались все выше. Когда Симус швырнул последний, поверхность полностью была затянута ядовитой зеленоватой пеленой.

Сэмми кинулась к выходу. Уже стоя на подвижной панели, она выкрикнула:

— Я за сывороткой для мужа.

О’Нейл провел несколько бесконечных минут в темном подземелье, вспоминая молитвы Яхве, Бригиде, Патрику, Колумсайлу, Финбару, Джеймсу, Брендону, Кевину и всем святым, несколько выделив при этом Яхве, как представителя здешних, Дейдре Кардине Фитцджеральд (титул, к которому прибегали только в случае необходимости психического содействия). Такая помощь сейчас не помешала бы. Никто не отозвался. Глаза Эрни опасно потускнели, его слабое дыхание прерывалось.

Это конец. Симус молился еще усерднее. Задыхаясь, с большим шприцом в руках, вбежала Сэмми. Она ввела иглу в грудную клетку мужа. О’Нейл с тревогой следил, как убывает уровень в шприце. Потом он заметил, что грудная клетка Эрни вздымается более равномерно, кровь, испачкавшая его седые волосы, перестала течь.

Сэмми поднялась.

— Он жив, Гими, — устало прошептала она и с рыданиями бросилась к Симусу на грудь. Он терпеливо ждал, когда она успокоится.

Потом, когда минута слабости прошла, она вернулась за чистой одеждой к стенному шкафу. Они переоделись. Затем быстро и очень умело она вывела состав в главный туннель.

Теперь, после затянувшейся прогулки на Остров, Благородный Поэт и его хозяева возвращались к комплексу «жизненного пространства».

— Небольшой инцидент с составом, — объяснила Сэмми станционной обслуге, когда они помогли уже пришедшему в себя, но еще слабому, Эрни подняться на эскалатор их башни.

— Хорошо, что поезда на Зилонге иногда задерживаются, — слегка пожурил смотритель.

Когда они сошли с эскалатора, Сэмми шепнула:

— Конечно, он доложит о нас, но никто не узнает, что именно произошло.

Да, шпионы здесь на каждом шагу, разве не так?

Позднее, уже в доме, когда жена занималась его раной, Эрни, морщась от боли, объяснил Симусу:

— Эти, в капюшонах, не из тех, кто больше не с нами. Они анархисты, не инакомыслящие. Редко появляются днем, правда, в последнее время, такие случаи участились. Нападают после наступления темноты, и только на небольшие группки людей, вроде нас с вами.

Еще недавно их вылазки не были такими частыми и такими ожесточенными. Обычно они нападают за чертой Города. Сегодняшняя попытка около главных ворот — необычна.

Редко кто рискует выходить после полуночи — боятся нападений.

Мы с вами поздно возвращались, но все-таки до полуночи.

Те, кто больше не с нами, — обдумывал Симус услышанное. — Здесь, на Зилонге, гораздо больше разновидностей опасных элементов, чем мог себе представить бедный космический бард.

— Почему мы не заявили в полицию? Почему мы так боялись, что кто-нибудь увидит? Почему должны были заметать следы преступления, словно мы виноваты? — недоумевал О’Нейл.

— Люди в капюшонах, — сказала Сэмми, осторожно зашивая рану, — официально не существуют. Некоторые из них в дневное время могут жить как обыкновенные горожане, но гораздо большая их часть селится в пещерах подземной системы. Эти пещеры тоже официально не существуют. В обществе не принято обсуждать то, что официально не признается. Если доложить о нападении кого-то, кто официально не существует, это может вызвать беспокойство в Городе.

Человек, заставляющий полицию бороться с тем, кто не существует — враг Города. Такого человека ждет печальный конец в кислоте — вы же видели. Гими, мы были на волосок от этого! Я бежала вниз по коридору Института за сывороткой, когда внутренний голос заставил меня повернуть в боковой проход. Как раз вовремя. По коридору шел полицейский патруль. Все, мой возлюбленный, больше я не буду тебя мучить. Рана зашита.

Она нежно провела рукой по лицу Эрни.

Симуса поразила догадка.

— Так эти люди в капюшонах… это и есть правительство?

Сэмми замерла с бутылочкой из-под лекарства в руке. Эрни заговорил:

— Мы так не думаем. Но говорят, что люди в капюшонах называют себя «Правительством Завтрашнего Дня», «Новой Реконструкцией».

— А сегодня?

— Существует реальная опасность, — объяснила Сэмми, — их стихийного объединения, особенно, если они решат изгнать навязанное нам правительство, не пользующееся больше признанием.

— Лучше не думать об этом, — очень медленно сказал Эрни. — Совсем не думать. Совсем.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ СТРАНА

Симус О’Нейл с карабином наготове крался по низкому холму, как раз над расположением лагеря капитана Пужона. Луны не светили, были только смутные тени от света звезд. Все это напоминало перемещение вслепую по складским помещениям «Ионы», в полной темноте, если не принимать во внимание, что отдельные индивиды, скрывающиеся там, были привидениями. Таким образом, нечего было бояться, если, разумеется, вы не верите в привидения.

То, что он называл «карабином», представляло собой легкое оружие, испускающее электрические разряды вполне достаточной силы, чтобы убить при попадании в жизненно важную точку. Словом, не такое смертоносное, как автоматическое оружие или лазерные винтовки Диких Гусей, но достаточно опасное.

Симус, конечно, верил в привидения, но несколько иначе, чем он верил во врагов, притаившихся в холмах за его спиной. Привидения могут внезапно испугать. Те, в горах, могли убить.

Зилонгцы были слишком несообразительны, чтобы разбить лагерь на правильной позиции, и слишком глупы для того, чтобы выставить надлежащий дозор.

Какое несносное сборище вояк. Да, Сама была права, это общество рассыпается.

Уверен, они крайне нуждаются в помощи. Именно сейчас тебе необходимо придти к ним на помощь. Да, именно так я и сделаю.

Никто к нему не обратился за все это время ни разу. Они забыли о Симусе Финбаре О’Нейле. У этой женщины прекрасная броня от нападения. Так что же, миссия, с которой он был послан — самоубийство? Прекрасно, Симус всегда умел позаботиться о себе. Ему необходимо обеспечить свою собственную безопасность.

Лагерь располагался в нескольких шагах ниже того места, где находился Симус. Он смутно различал очертания небольших палаток, в которых располагались эскадроны. Он тосковал по серебристому свету зилонгских лун, этих беспокойно мечущихся по небу бильярдных шаров. Лошади оставались невидимыми из-за лагеря, но он уловил нетерпеливый перестук их копыт. Все, кроме двух часовых, спали. Он нервно дотронулся до своего ружья.

Прекрасная мишень для атаки. Выставленный напоказ лагерь без пикетов и без каких бы то ни было приготовлений к обороне. «Здесь, у подножия гор нет никакой опасности, — небрежно заметил Пужон, — Гораздо важнее немного выспаться перед завтрашним маршем». Мариетта ничего не возразила на это. Ее попытки собрать в марширующую колонну этот призванный в армию сброд молодняка были осторожными и сдержанными; она не хотела ставить в неловкое положение своего будущего супруга, давая ему советы на глазах у Благородного Гостя, который не был даже офицером.

Гордая женщина. Вот что это значит. Ужасная гордячка. Дочь Евы.

Что является причиной, что вызывает эту безмерную гордость? — Он не мог толком вспомнить. — Да, бог с ним, какое это имеет значение… Пужон — самодовольный болван. И Симусу О’Нейлу нет до него никакого дела, совсем, даже если она и делает вид, что я не существую — пропади она пропадом за то, что так поступает.

Он решил пересмотреть последнее пожелание.

Только счастья бедной девочке. Ведь в своей жизни она видела так много горя.

О’Нейл пытался заснуть в маленькой душной палатке, но его психическое чутье и военные мозги упорно подсказывали, что сегодня ночью опасность подошла слишком близко. Большими психическими способностями он не обладал, но нюх на опасность имел хороший.

— Очень полезное свойство для Коменданта, — сухо проговорила Леди-Настоятельница, вручая ему значок офицера в виде золотых дубовых листьев, в придачу к миниатюрной серебряной арфе, конечно.

Это предгорье имело стратегическое значение, вне зависимости от того, считали ли зилонгцы его опасным с точки зрения нападения, или нет. Если их атакуют, он будет готов к этому, что бы они не предприняли. Спасти хотя бы Маржи. Любой шум в горах, любой шорох ветра настораживали Симуса, усиливая его нервозность. Он нащупал генератор освещения, который стащил из складской палатки. Симус надеялся, что тот исправен. Карабин, который выдала ему Мариетта, был старый, но вполне сносный. Содержать оружие в исправности — это ее обязанность, как отрывисто пояснила Мариетта, когда он проверял его.

Она старается не смотреть мне в глаза. Неужели она считает меня виновным в том, что произошло той ночью? Уверен, что все, что произошло, захватило ее так же, как и меня.

Симус осторожно передернул затвор, чтобы убедиться, что оружие не заедает. Женщина сказала правду. Из нее получится отличная жена, гораздо более хорошая, чем из этих нерях с «Ионы», пропади они пропадом за то, что послали меня на смерть в этой ужасной пустыне.

Ну, что бы там не случилось, он предпочитает иметь исправное оружие.

Эскадроны зилонгцев состояли из молодежи, большей частью из молодых призывников. Многие никогда не садились на лошадь Уж что там говорить о том, что никому из них не приходилось никогда убивать — как ему. Святой Патрик, какие страдания, какую боль он испытал. Они не умели сохранять строй на марше более чем на полчаса, большую часть времени просиживали в палатках, они отправлялись дрыхнуть даже в опасных ситуациях. Сомнительно, что они умеют пользоваться оружием, чтобы защитить свою жизнь. А ведь, возможно, именно это им и предстоит.

Неудачники, — презрительно думал Симус, — которых высшее командование отправило на уничтожение. Заодно с Благородным Поэтом Симусом Финбаром О’Нейлом, Бог ему в помощь.

Они покинули Военный Центр еще затемно, уходя вниз по улице от Центральной Площади Города. На станцию отправления прибыли в конце следующего дня. И хотя багаж был расформирован, уже в конце следующего дня он предстал перед Пужоном, Мариеттой и Кадетом Ретой — испуганной девочкой-подростком, на вид одиннадцати лет. Она пыталась навьючить лошадей.

Из Города они проследовали через Ворота Отправления, и их строй весьма отдаленно напоминал линию готовности. У них за спиной из гарнизона раздавались прощальные звуки увечного хора.

Марш к форту Гиперион предстояло совершить на планетолетах. Во-первых, потому, что таких судов было всего несколько штук, а во-вторых, ни одно из них не имело требуемого технического уровня для перемещения на другой конец материка.

У Симуса не было уверенности в правильности того и другого утверждения. Он подозревал, что те, кто правил Зилонгом, просто хотели держать под контролем каждый шаг транспортировки по планете.

Рейд через пустыню был очень жарким, не обошлось без приключений. На закате второго дня уставшие и утратившие боевой дух эскадроны достигли подножия необозримо раскинувшихся гор. Вдалеке они увидели покрытые снегом горные вершины. И несмотря на то, что закат за горным хребтом был великолепным, О’Нейл, поглощенный беспокойством за ход экспедиции, не обратил на это внимания. Командный состав был не так и велик — туповатый Капитан, Лейтенант, полностью занятая своими проблемами, и запуганный подросток-Кадет. Симус удивлялся, кому она не угодила.

Если Комитет собирался осуществить экспедицию внезапно для вражеских сил, то почему он проделал это с такой очевидной открытостью? Ведь не могли же они знать, что в их рядах находится Комендант Диких Гусей. Или они знали?

Чужая душа — потемки. Во время марша по пустыне все продолжали носить одежду с капюшонами, которая сменила туники. Конечно, она предохраняла от солнца и песка, но заметно сковывала подвижность, особенно в сражении. Эти простаки понятия не имеют о том, что такое настоящая схватка. Зачем им армия? С ножом за поясом О’Нейл, крадучись, выбрался из палатки.

Луны начали подниматься из-за горизонта.

Мариетта была так непохожа на Самариту. Та была с виду напряжена, очень деловая, но в глубине — отзывчивая, чувственная, податливая.

Маржи, по-видимому, была целомудренна, как гранитный утес, правда, прелестный.

Должно быть, на Зилонге существовало что-то вроде военной традиции. Безусловно, она была очень искушенным и умелым солдатом, даже по меркам Диких Гусей. Ему было очень интересно, что она думает о своей армии.

Первое напоминание о походе через пустыню началось спустя два дня после потасовки на монорельсовой станции.

Симус пытался поговорить с молодой служанкой из аборигенов. Она его понимала, но он ничего не мог разобрать в ее пощелкиваниях и похрюкиваниях. Правда, он понял, что как и на преобладающее большинство женщин, на нее он также произвел впечатление.

— Тебе нравится добрая доктор Самарита? — начал он разговор.

Маленькое существо с большим энтузиазмом залепетало.

— А вообще все эти люди?

Она неодобрительно тряхнула головой.

— Гмм. Что-то вроде давления на ваш народ с их стороны?

Малышка тревожно оглянулась по сторонам, кивнула головой и прищелкнула.

— Еще наступит день торжества для вашего народа. Да?

Служанка защебетала с выражением ужаса, показала пальцем на него и выбежала из комнаты.

Опять эта легенда. Почему она так боится? Безусловно, если дикие туземцы выступят из пустыни, это будет явное грубое предательское сотрудничество. Такой ход событий все усложнит до предела.

Обычно бездействующий видеоэкран в его комнате затрещал и засветился. На экране появилась Мариетта, холодно глядя на него.

— Поэт О’Нейл, Комитет счел разумным пригласить вас посетить рудник в форте Гиперион. Мой старший офицер, Капитан Пужон, поведет туда конвой через три дня. Это даст вам возможность осмотреть окраины нашей планеты перед тем, как наступит время покинуть ее. Вы рады принять это приглашение?

Поэта это сообщение совершенно не обрадовало. Комитет давал ему понять, что дни его пребывания на Зилонге закончены. Кроме того, ему предлагали принять участие в сомнительной экспедиции спустя всего два дня после того, как кто-то попытался его убить. Это больше походило на приказ, чем на приглашение.

Если Мариетта и заметила его нерешительность по поводу путешествия к форту Гиперион — странное название, греческое? — то никак не отреагировала на него.

— Вам необходимо явиться к Военному Центру завтра в три часа после полудня и попросить охранников проводить вас к моему департаменту на подготовительный инструктаж. Постарайтесь быть пунктуальным.

— Сука! — простонал О’Нейл, когда она отключилась. — Но чертовски очаровательная.

Он отправился на поиски Самариты, чтобы узнать ее реакцию на полученное им приглашение.

Он отыскал ее читающей на диване в комнате. Из соседнего помещения слышался звук воды, набираемой в ванну.

Он все еще не мог привыкнуть видеть ее обнаженный соблазнительный живот. Каждый раз у него возникало желание бежать — правда, он не знал точно, куда — прочь от нее или к ней. Ее плоть звала и манила. Это смущало и одновременно привлекало его. Она же блаженствовала от его восхищения. Однажды, давно, она спросила его наивным и одновременно кокетливым тоном: «Разве друзья не могут наслаждаться друг другом?»

— Со мной что-то не так, Гими? — спросила она, откладывая в сторону книгу.

— Уф… Нет, все в порядке, — Только бы его не выдали глаза, ведь они каждый раз от смущения широко расширялись, когда он видел ее.

— Входи, Гими, — приветливо сказала она, протягивая навстречу изящные пальцы, — Приглашаю тебя разделить со мной успокаивающую ванну. Увидишь, как это восстановит твои силы. Ты что, боишься меня, смущаешься? Ну полно, ведь ты достаточно хорошо меня знаешь — я не предприму ничего недопустимого. Мой муж считает, что тебе просто необходимо расслабиться.

Она стянула с него робу и подвела его, утратившего способность сопротивляться, к бассейну с теплой водой.

— Послушай, это действительно правда, что у вас, на Таре, друзья сжимают друг друга в объятиях вместо касания кончиками пальцев? Может быть, для тебя будет правильнее сжать меня сейчас в объятиях, а? — Она весело рассмеялась и обвила его руки вокруг себя.

С ней было удивительно удобно — она подходила ему изумительно, он чувствовал податливость ее тела.

Слава и хвала тебе, Создатель, Дейдра, — , эта женщина пытается соблазнить меня!

И хотя Дейдра не сочла нужным подать реплику, Сэмми не пыталась его обольстить. Просто от успокоительной ванны возникал тот же эффект, что и от ликера. Это было чувство доверительной интимности, которая иссушала любые страсти. Температура воды менялась неуловимо, вызывая во всем теле приливы то прохлады, то приятного тепла. Страсть истекала, не успев достичь верхнего предела. И это тоже было достижением зилонгской техники контроля за сексуальными проявлениями.

— Гими, — проговорила она, наконец, после долгого молчания. В ее глазах стояли слезы.

— Ну вот тебе и на, милая, — отозвался Симус. — Не о чем плакать, что ты.

— Почему ты не заберешь Мариетту с собой и не оставишь эту планету? Возвращайся на Тару. Живи радостно и мирно со своим народом, — она склонила голову ему на грудь.

— Ну вот, прекрасно. Если говорить честно, мысль неплохая. Правда, я не уверен, что молоденькая женщина страстно мечтает вступить на борт моего потрепанного космического корабля. Не сомневаюсь, что старенький «Дев» — не та вещь, которая может привлечь женщину, которую ожидает такая блестящая, как у Мариетты, карьера, — Ему не хотелось, чтобы кто-нибудь думал, что он заблуждается на этот счет. И потом, неужели она затащила меня в свою ванну для того, чтобы рекламировать Мариетту?

— Нет, Гими, ты ошибаешься. Она пойдет за тобой. Я знаю, она пойдет. Вы будете очень счастливы. Ты обретешь возлюбленную гораздо моложе, чем я. Ты должен уйти от нас. Совсем скоро ты должен уйти.

Все это время его голова покоилась у нее на груди, и она нежно перебирала его волосы. Намек на двусмысленное положение рассеялся; сейчас был только он и эта прекрасная женщина, пустившая его в святилище своей любви.

Он дотронулся до ее лица; оно было напряжено от страдания, но под его нежным прикосновением стало мягким. Он почувствовал себя снова маленьким мальчиком, как в далеком детстве, а она была его нежной и любящей матерью.

Сейчас в этой пустыне, несмотря на ночной холод, он почувствовал, что все его тело горит в испарине. И это была не загорающаяся страсть от воспоминания этого материнского успокаивающего объятия. Оно отозвалось в нем болью.

Кажется, я рассыпаюсь на части. Дикие Гуси не мечтают о женщинах, когда находятся в боевой готовности.

Раздался стук. Он мгновенно поднял ружье. Возможно, это просто сорвался камень.

План путешествия был предельно прост. Транспортная колонна, состоящая из сорока изрядно нагруженных лошадей-тяжеловесов (их предки, возможно, не отличавшиеся породистостью, пришли с первыми поселенцами) и двадцати солдат со снаряжением и запасами продовольствия, должна быть переправлена к самому концу перехода через освоенные регионы планеты на большом транспорте. Транспорт должен пересечь пустыню и прибыть к подножию гор и далее сопровождать их к форту на конце континента. Там они выгрузят снаряжение и запасы, несколько дней отдохнут, соберут концентрированные минералы, используемые в строительных сплавах, и, повторив переход, вернутся домой. Целиком путешествие должно занять не более двух недель, в крайнем случае — три, если настигнет песчаная буря. Кстати, это было впервые, когда О’Нейл услышал о штормах на этой планете. Потрадж, опять ты вляпался! Таким образом, поход мог закончиться за несколько недель до жатвы.

Это было довольно просто, особенно для цивилизации, последовательно и капризно ограничивающей применение техники.

С одной стороны, они использовали компьютеры, ничем не уступающие компьютерам с «Ионы», обеспечивали Город электричеством благодаря ядерному реактору в Инженерном Центре, смогли создать сложную монорельсовую систему движения в Городе и сплавы для строительства. А с другой — доставлять грузы предпочитали на лошадях. Единственный крупный планетолет, способный преодолевать большие расстояния, принадлежал «Комитету», как ему сказали, и использовался для «официальных» целей.

Эрни объяснял это стремлением сохранить гармонию на планете, за пределами Города. Причем, по тону голоса Музыкального Директора становилось ясно, что он излагает именно официальную версию.

Симус догадывался, что за этим стоит и желание держать под контролем ресурсы планеты, и стремление комитетов защитить коренных зилонгцев (для их же собственного благополучия, разумеется) от контакта с аборигенами или другими «чудовищами», пребывающими в дикости. Именно это словечко вырвалось как-то раз у рассерженной Карины.

— И этим Натом! — добавила сердито она.

— Кто он?

Она же надменно тряхнула головой и направилась к молодому юноше, ожидающему ее.

На следующий день после «приглашения» Симус направился в Институт Тела для прививки против болезней во время похода. Зилонгцы контролировали ситуацию с возможными заражениями в черте Города и освоенных окрестностях. В пустыне же дело обстояло иначе. Сэмми была очень озабочена. Она не знала, какие именно заражения там возможны, — Департамент по Прививкам не подчинялся ее Центру. Их исследования не публиковались, но любой знал, что сыворотки очень эффективны. Повода для опасений не было.

— Неужели людям вроде тебя и Эрни нравятся Фестивали? — неожиданно спросил О’Нейл. — Тебе не противно делить своего мужа с другими?

Сэмми отвернулась, чтобы поставить пробирку с вакциной в холодильник, из которого достала ее. Она стояла, напряженно вытянувшись.

— Конечно, нет. Ты думаешь, приятно терпеть грубые прикосновения работяг? Или ты воображаешь, что я обожаю этих молодых дур… которые обладают моим мужем? Это невыносимо. Но это происходит. И ничего нельзя исправить. Фестиваль — это часть нашей культуры. Это в нашем теле, мы всего лишь его пленники. Мы должны терпеть.

Она оглянулась. Ее глаза светились яростью.

— Теперь ты удовлетворен, Симу с О’Нейл? — выкрикнула Сэмми. — Теперь ты знаешь о нас все, что хотел?

Чуть погодя, он продолжил:

— Тогда, во время первой половины Фестиваля, когда вы принадлежите друг другу без разбора, вы очень несчастливы. Люди вроде тебя и Эрни, искренне привязанные друг к другу, вынуждены все время лгать. Я требую, чтобы вы не подчинялись этим правилам, как бы добродетельны вы ни были. Я прошу, заклинаю тебя той ночью, когда спас вам обоим жизнь в подземке.

Она швырнула в него пустой шприц и выбежала из комнаты. Симус вздохнул.

Хорошенькие дела. Похоже, что их действительно разрывает на части. Ну что, глупцы во главе с Ее Преосвященством, довольны? Проклинаю себя за то, что сейчас сделал.

Когда наступил час прощания, Сэмми и Эрни откровенно загрустили.

— Они не посмеют сделать это, — причитала она. — У нас заключено соглашение…

— Они вольны сделать то, что считают нужным, моя дорогая, — Эрни беспокойно теребил накидку. — И ты это знаешь.

— А, бросьте, не нужно волноваться за меня, — Симус помахал им рукой. — Будьте уверены, космический скиталец сумеет постоять за себя. И почему я не рассказал вам о том, что произошло в баре на Третьей Колледжской, когда этот урод… — И он поведал им историю, столь же невероятную, как и то происшествие в подземке.

— Что ж, безусловно, ты убедил нас в своих возможностях и умении защищаться, — Эрни поднял бокал с ликером в знак уважения его достоинств. — Я-то сам был не в состоянии оценить тебя тогда, но, судя по рассказу моей супруги, у тебя отличные бойцовские качества.

— Он страшный противник, — она восторженно глядела на Симуса. — У вас на Таре все поэты владеют приемами борьбы так же восхитительно, как и ты, Гими?

— Не совсем, не совсем, — смущенно слукавил Симус. — Я не самый лучший. Вы бы поглядели на Диких Гусей. Вот однажды я и один парень из Диких Гусей влипли в пьяную драку на Керре, и…

И понеслось.

Довольно быстро ему простили сцену в Институте Тела. Сэмми смотрела на него полными восхищения глазами, и когда они прощались в Военном Центре, порывисто поцеловала его и пообещала:

— Если ты будешь отсутствовать три недели, Гими, я задолжаю тебе шестьдесят поцелуев.

— Как минимум. У нас ставки повышаются, когда пациент покидает доктора.

Бог Мой, ведь она не верит и никогда не верила в эту шутку. Просто ей нравится целовать меня. Ну разве это не интересно?

Когда он заметил, что Мариетта внимательно наблюдала за сценой прощания, его настроение изменилось. Прелестно, почему же эта молодая особа подглядывает за мной вместо того, чтобы ожидать в департаменте, как обещала?

Он попытался скрыть замешательство и принялся атаковать девушку вопросами о возможных опасностях во время предстоящего путешествия.

— Никаких опасностей, — она старалась не смотреть на него, — самый обыкновенный поход.

— А дикие туземцы?

— Встреча с ними возможна, но опасаться их не приходится.

— Сколько их?

— По официальной версии несколько тысяч на всей планете.

— Меня не интересует официальное мнение, — он грубо схватил ее за руку. — Я хочу знать правду!

— Основная их масса не вооружена и боится нас, — она выдернула руку. — Я допускаю, что их десятки или даже сотни тысяч, но они не опасны для тех, кто не верит в детские сказки о том, что они пожирают людей.

— А чудовища?!

— Кто вам рассказал о них? — в ее глазах вспыхнуло презрение. — Несколько безобидных мутантов.

— Вооруженных?

— Если и вооружены, то устаревшими видами оружия.

— А зилонгцы?

— Вы не имеете права допрашивать меня, Поэт О’Нейл. Я буду вас защищать — это мой долг. Оставьте мои руки в покое. По-моему, я ясно дала вам понять, что физический контакт с вами мне неприятен.

— Новая песенка.

— Ну хорошо, хорошо, действительно, среди обитателей страны существует небольшая группа изгнанников и потомков ранних цивилизаций. Но я не собираюсь обсуждать эти вопросы, вам ясно? Теперь, извините меня.

— Только после того, как вы объясните, кто такой Нат.

— Он не существует, — она развернулась на каблуках и отправилась прочь.

Все, что она говорила, сказал себе Симус там, в пустыне, когда наблюдал за лагерем, ложь. Она лгала и даже не пыталась хоть как-то это скрыть.

Убаюканный образами двух прелестных женщин, О’Нейл провалился в сон.

Неожиданно что-то вроде сигнала тревоги зазвучало у него в мозгу. Он резко проснулся и включил генератор освещения. Все, что он увидел, напоминало стоп-кадр из фильма. Этот кадр выхватил из темноты мгновение, когда шайка туземцев и зилонгских союзников начала атаку.

Возбужденные аборигены, прищелкивая языками, хрюкая и зловеще ворча, приближались к лагерю, воинственно размахивая длинными смертоносными копьями. За ними, тяжело топая, следовали волосатые существа — согнутые, уродливые, омерзительные, вооруженные массивными палашами. Чудовища двигались медленно, но они были так огромны, что одним ударом могли уничтожить трех—четырех зилонгских подростков.

На заднем фланге наступала конница — щеголевато одетые солдаты верхом на лошадях, с длинными, тяжелыми пиками в руках, прямо как из старинных земных фильмов о Востоке.

Какого черта здесь делает кавалерия? Женщина не сказала мне и сотой доли правды!

Яркий свет генератора и ружейные выстрелы О’Нейла привели атакующих в замешательство. Всадники, как по команде, развернули пики, словно избегая вооруженного конфликта.

Туземцы ворвались в расположение лагеря, где были встречены сокрушительным залпом карабинов.

Я расшевелил их, слава Богу, — зло подумал О’Нейл. — Как раз вовремя. Он запустил еще один генератор освещения и продолжал палить по рядам атакующих противников. И хотя он разделял в душе их намерения и цели, но понимал и то, что подобные стычки не принесут мир на Зилонг.

Дезориентированные лучами прожекторов и неожиданным отпором, туземцы обратились в бегство, давая возможность своим громадным и более напуганным союзникам отступать в более организованном порядке, прихватывая с собой ручные тележки с оборудованием из лагеря. Карабинеры в лагере безмолвствовали.

— Карабины! — воскликнул О’Нейл в отчаянии. — Эти придурки позволили им захватить ружья!

Он бросился вниз по склону к лагерю. Его ослепили вспышки гранат. Лагерь напоминал кровавую бойню. Солдаты метались в панике. Рета, чьи часы разбились вдребезги, съежившись, лежала на полу палатки, которую она занимала вместе с Мариеттой, истерически всхлипывая. Сержант Маркое, обхватив кровоточащую руку, изрыгал искусные ругательства, которые О’Нейл и не ожидал услышать от зилонгца, даже от вояки.

Он тряхнул парня.

— Где Пужон?

— Убит, — скорчившись от боли, выдавил Сержант.

— Мариетта?

— Они уволокли ее.

— Вы должны были пристрелить эту скотину, который надругался надо мной, — истерически вопила Кадет.

— С нами все кончено, — простонал Сержант. — Мы уничтожены. Они захватили все ружья, кроме моего.

— Что они могут сделать с Мариеттой? — О’Нейл с трудом выдавил из себя этот вопрос.

— Сожрут ее, понимаешь? Что же еще туземцы могут сделать с пленником? Они — каннибалы! — Сержант Маркое обезумел от боли и злобы.

Вопли Реты стали невыносимы. Да, это была тупая затея с самого начала. Теперь О’Нейлу придется иметь дело со сдвинутым сержантом и младшим офицером-истеричкой.

Он поднял Рету с земли и грубо тряхнул.

— Слушай меня, маленькая трусливая размазня. Тебе лучше забыть о том, что ты не кадровый офицер. Иначе никто из нас не вернется в Город живым. С этого момента ты командуешь подразделением. А если ты ни черта не смыслишь в линии обороны, то прочтешь об этом в учебнике к моему возвращению. Или я лично поджарю тебя на медленном огне! Ясно?

Он швырнул ее на землю.

К огромному удивлению, уже взбираясь по склону холма, он услышал ее тоненький голосок, отдававший отрывистые приказания.

Бедный ребенок! Что ты можешь сделать с одним карабином и поломанными копьями?

О’Нейл крался по голым безжизненным холмам без фонаря. Он доверился своему физическому инстинкту. Именно чутье должно подсказать в этой непроглядной ночи то место, где томится Мариетта.

И, как назло, в тот момент, когда он больше всего нуждался в нем, оно не сработало.

После нескольких часов безрезультатных поисков и проклятий в адрес Леди Кардины, он был опустошен, раздавлен, обессилен. Он исследовал все окрестности вокруг. Ни одного следа туземцев и этих омерзительных чудовищ.

Мариетты больше нет. Надо кончать поиски и возвращаться. Ну почему, почему она, профессиональный кадровый офицер, согласилась на это безумие, эту идиотскую экспедицию. — О’Нейл тряхнул головой. — Знала ли она, что шанс уцелеть — минимальный? Может, она хотела такого исхода?

Возможно. Да, тогда мне показалось, что жизнь для нее ничего не значит. Может быть, женщина не хотела больше жить?

Он тяжело вздохнул. И все-таки, она — самая стоящая женщина.

Люди умирают во время скитаний. Ты оплакиваешь их. Ты помнишь их. Потом уходишь и ты. И вы снова встречаетесь — пьете вино и смеетесь, вспоминая вашу жизнь.

Симус принадлежал к числу тех, кто не исключал возможности пропустить стаканчик—другой и посмеяться в загробном царстве.

Он прочитал молитву о ней и просил ее простить его за то, что не сумел помочь.

Он был солдат и должен был выполнять свой долг, даже если эти идиоты с «Ионы» и забыли обо мне.

Уже повернув к лагерю, он остановился в последний раз и оглядел долину. На одно мгновение ему померещился мерцающий огонек. Лагерь?

Он заставил себя снова подняться на хребет и пошел вдоль него. На самом краю ущелья он разглядел черневший внизу вход в пещеру.

Бесшумно он скользнул вниз по склону и неожиданно увидел двух нагих туземок, разводящих огонь. Мужчина около них грубым ножом из камня готовил вертел. Около скалы виднелись ребячьи головы. Никаких следов Мариетты.

Я могу прикончить их всех, но Мариетту этим не вернешь. И потом, откуда я знаю, они напали на наш лагерь, или другие?

И вдруг он ее увидел. У задней стены пещеры. Она была подвешена к скале, связана, без одежды, с заткнутым ртом, словно для заклания.

Бог мой, жива ли она еще? Неужели они содрали с нее кожу?.. Есть только один способ выяснить это!

Туземцы блаженно ворковали друг с другом в предвкушении лакомства. До его ноздрей долетел запах дыма.

Стрелять в пещеру нельзя, иначе пуля рикошетом может задеть девушку. Он достал нож, добытый тогда, в подземке, и взял карабин за дуло, как дубину.

Даже если их больше числом, я тяжелее!

Он сделал глубокий вдох, пробормотал молитву и нырнул в пещеру, ревя, как разъяренное раненое животное.

Туземцы пришли в ужас, увидев рыжебородого гиганта. Два неуловимо быстрых приема, и женщины отлетели к стене, защищая своими телами детей. Мужчина вел себя более мужественно. Он повернулся лицом к нападающему, выставив перед собой нож. Симус испытывал к нему симпатию. Это существо решительно защищало свой дом, семью и добычу. Еще одно молниеносное движение, и камень выбит из рук туземца. Жесткий удар правой, и захватчик Мариетты вырублен на несколько часов.

Он освободил Мариетту от веревок, снял ее со скалы, перекинул через плечо и, подхватив карабин и тяжелый мешок, валявшийся на полу, выбежал из пещеры. Мариетта была без сознания. Ее беспомощно свисающее и болтающееся тело мешало Симусу быстро передвигаться, особенно при подъеме на перевал.

Вдруг он услышал, что она пытается что-то говорить. Уже на достаточно большом расстоянии от пещеры он вытащил кляп у нее изо рта.

— Болван, поставь меня на ноги. Отпусти меня! — приказала она. — Где ты, прохлаждался? Почему тебе потребовалось так много времени, чтобы разыскать меня?

— Вот ты и заслужил благодарность, — от раздражения он сбросил ее довольно резко на землю. — У нас не было времени останавливаться. Они будут преследовать нас и поднимут на ноги весь клан.

— Идиот! Они этого не сделают. Они приняли тебя за огромного рыжего бога. Пройдет несколько дней, прежде чем они осмелятся покинуть пещеру. Мы могли бы передвигаться значительно быстрее, если бы ты не тащил меня на плечах.

Потом она добавила более мягко:

— Не считай себя обязанным рассказывать мне о Капитане. Я видела его, когда меня волокли из лагеря.

Неужели я не заслужил хотя бы малейшей симпатии? — удивлялся О’Нейл.

Она неуверенно поднялась на ноги и проговорила срывающимся голосом:

— Это был хороший человек, О’Нейл… Он заслуживал женщину достойнее меня.

Не зная, что ответить на это, О’Нейл сухо предложил взбираться на следующий перевал. Сверху, уже не в такой непроглядной ночной тьме, хорошо просматривалась пустыня. О’Нейл молча показал направление к лагерю. Мариетта кивнула.

— Но, О’Нейл, что за огни там, сзади?

Он повернулся и увидел отблески, поднимавшиеся с другой стороны хребта. Очень осторожно они обогнули скалу, чтобы заглянуть в следующую низину.

Мариетта схватила его за руку.

Долина, раскинувшаяся перед ними, представляла собой широкое, почти круглое углубление в земле, диаметр ее превышал милю. Каждый дюйм ямы был уставлен палатками с многочисленными пылающими кострами. И, несмотря на то, что почти все в лагере спали, О’Нейл и Мариетта отчетливо разглядели вооруженный патруль, охранявший лагерь. Да, это была отличная военная позиция, достойная профессионального военного. В самом центре располагалась группа более вместительных палаток. Рядом с ними стояли часовые, готовые к действию в любую минуту. О’Нейл был поражен, увидев этот семитысячный, а может быть, даже десятитысячный неприятельский лагерь.

Мариетта прислонилась к скале.

— Лагерь Ната, — прошептала она. — И всего на расстоянии одного дня перехода от обжитых районов. И на расстоянии трех дней пути от самого Города.

И хотя это было не самое удачное место для урока истории, О’Нейл не сделал бы больше ни одного шага до исчерпывающего объяснения происходящего.

— Я не одета, — протестовала Мариетта.

— Очень сожалею об этом, но сейчас темно, и именно сейчас твои телеса меня совсем не интересуют, — это должно было поставить ее на место. — Единственное, что волнует меня в данный момент — это правда о происходящем. И если я ее не услышу, то перегну тебя через колено и задам такое ускорение, о котором ты так мечтала с тех пор…

— С тех пор, когда увидела тебя целующимся с Директором Исследовательского Центра, — похоже, молодая, женщина посмеивалась над его угрозами. — Ну хорошо, хорошо. Я расскажу все, что мне известно. Но предупреждаю, и я не все знаю. Даже высший состав не предполагал, что Нат так близко.

— Говори, — приказал Симус.

Она заговорила четко, толково, без лишних слов, как и подобает хорошему солдату. Симус готов был простить ей неблагодарность.

Как оказалось, на Зилонге по-разному обходились с теми, кто пытался активно изменять, или не соответствовал принятым устоям общества.

Часть из них «отправлялись к Богу» во время Фестиваля — ущербные, душевнобольные или слишком старые. Другие, их считали социальными нарушителями, исчезали в цистерне с кислотой. Были и такие, кто занимал важные посты или просто были слишком хорошо известны. Их ждала другая участь. Они публично изгонялись из Города во время специальной пышной церемонии. Это были те самые, про которых Сэмми и Эрни говорили, что «они больше не с нами». А та часть из них, которой удавалось не погибнуть в пустыне и джунглях, сбивалась в небольшие сообщества, боровшиеся за существование на крошечных отрезках обработанной земли, занимаясь охотой.

Волосатые существа, с которыми столкнулся О’Нейл во время вражеской атаки, были мутантами, получившимися в результате сбоев в генетических компьютерных программах. Их выдворили за пределы Города на верную смерть. Туземцы же отнеслись к этим уродливым существам, как к священным, и спасали всех, кого могли, дав толчок к развитию новой ветви гуманоидной расы на планете. Они превосходили аборигенов силой и выносливостью и были беззаветно преданы своим приемным родителям. Численность дикарей, достигших было полного исчезновения, стала восстанавливаться. Они начали охотиться за горожанами и убивать их при каждом удобном случае. Поедая их мясо, дикари надеялись стать такими же сильными, как и их жертвы.

— Участь, от которой ты меня спас.

— Хммм. Продолжай.

Туземцы облюбовали более теплый район планеты с другой стороны хребта, покрытый дикой растительностью, с источниками питьевой воды, и находились в состоянии неустойчивого перемирия с изгнанными зилонгцами, обосновавшимися с другой стороны горного хребта, выходившего на пустыню. Иногда обе группы объединялись и совершали набеги в пустыне на рудный транспорт, однако, никогда не преступали Реки.

Пять лет назад, поведала Мариетта, блестящий зилонгский генерал был сослан к изгнанникам за попытку совершения революционного переворота.

— Он был одним из моих учителей, сумасшедший человек, с идеей, которая многим из нас казалась заманчивой. Он хотел свергнуть комитеты и стать Императором. После этого вернуть прежние свободы.

— Ты мечтаешь об императорской власти?

Темнота впереди него отозвалась глухим молчанием. Потом последовал странный ответ:

— Не думаю, что проживу так долго, чтобы интересоваться подобными вещами. Мне все равно, хотя, нет. Император, а особенно такой, как Нат, довольно скоро одну тиранию заменит другой. Нет. Я хотела бы свободы.

Вы только подумайте! После всех этих долгих лет люди на планете не забыли слова «свобода». Я надеюсь, Леди Дейдра, вы меня слышите и восхищены моим выбором избранницы.

Вслух он произнес:

— Продолжай дальше.

Нат не смирился на церемонии изгнания и угрожал вернуться и уничтожить Город. После его ухода поползли слухи, что он сколотил три группы из отверженных под его личным предводительством. Существование подобного союза (и даже подобных групп) не признавалось официальной властью. Преобладающая часть зилонгцев сочла эти легенды об империи Ната чушью. Так бедная Доктор Самарита пытается вывести все большее число прирученных диких особей — ведь она странным образом убеждена, что дикое племя туземцев, в сущности, угасает.

— Имеет ли Комитет представление о том, что армия Ната подошла к Городу так близко? — О’Нейл задал этот вопрос, чтобы систематизировать полученную информацию.

— Конечно, знают. Ты что, думаешь, сенсоры в пункте отправления не могут уловить такое скопление людей? Именно поэтому нас и послали в экспедицию. Они знали, что Нат будет преследовать наших карабинеров. Особенно они рассчитывали, что мы будем уничтожены.

— Так они шли за нами? — он прислонился к скале.

— Безусловно. Даже с твоими скудными умственными способностями можно было бы догадаться, что они шли за мной. Среди моего поколения растет недовольство. Ты знаком с Хорером и Кариной. Таких, как они — сотни. Комитет знает, что я не присоединилась к ним. Пока не присоединилась.

Комитет знает и то, что если я перестану колебаться и сделаю выбор, то стану опасным бунтовщиком. А значит, я должна умереть, и Пужон, и Рета, и все остальные. Они просто счастливы избавиться от тебя, правда, могли бы добиться этого более простым способом. Мне жизнь безразлична, поэтому я и пошла.

Вполне допускаю, что и Ната предупредили они же. И что для них может значить жизнь небольшого отряда карабинеров в сравнении с потенциальной бунтовщицей, которую защищают стены подземки до тех пор, пока она в черте Города? — в ее голосе не было сожаления или горечи, хотя говорила она почти с отчаянием.

— Ты, женщина, рискуешь испытать тяжесть моей руки, комментируя мои умственные способности. А теперь скажи, если у Ната так мало шансов на захват города, зачем же он подошел к нему так близко?

Как же мне разобраться в этом винегрете? Заберите меня отсюда. Ведь это не наша война. И эту женщину заберите вместе со мной. Я дам ей свободу, о которой она мечтает. Такую свободу, что она даже вообразить не может.

— Возможно, он рассчитывает, что во время Фестиваля лазерное контрольное вооружение в Энергетическом Центре не будет подключено. Ведь это наша единственная серьезная защита от внешнего окружения, и я не уверена, что она обязательно сработает. Я знаю, что ты его не видел, как, впрочем, и большинство офицеров. Оно расположено за стеной, предположительно, под землей, и срабатывает от нажатия кнопки.

— И ты никогда не видела его в действии?

— Только на чертежах. Похоже, что действие его опустошительно. Обитатели внешней части страны очень боятся этого оружия. Однако, Фестивали с годами становятся все более бесноватыми. Возможно, капюшонники в сговоре с Натом, они могут уничтожить лазеры. Существование Ната доставляет огромное беспокойство Комитету. Я не осуждаю и не виню их, он очень свирепый и ужасный человек, — Мариетта задрожала.

— Ты так считаешь после того, как он покушался на тебя? Он хочет обладать тобой? Да?

— Да, он рассчитывает на это.

— Он тебя не получит никогда, ты поняла меня?

— Тебя я боюсь больше, чем его.

Славно, что бы это значило? Не похоже на злую оплеуху с твоей стороны. Это мудро и осторожно. О’Нейл размышлял. В его задачу не входила война ни с Натом, ни с зилонгцами. Да, он разведывал ситуацию для «Ионы», надеясь, что она все еще на орбите и поможет Мариетте и ему выпутаться. Чувство долга и ответственность он несет только перед своими соплеменниками по полку и скитаниям.

Мариетта прервала его раздумья, снова схватив за руку.

— О’Нейл, посмотри, они пытаются совершить налет.

В растворяющихся сумерках он увидел группу из шести огромных гротескных волосатых чудовищ, двигавшихся цепочкой по гребню горы. Они были нагружены ружьями и двигались прямо на них.

— Наши карабины, — прошептал Симус, снимая с предохранителя свой. — Как ты думаешь, глушители не помешают этим реликтам?

— На таком расстоянии, на котором нас собираются расстреливать — не думаю, — выразительно отозвалась она.

— Я начну с задних, ты берешь передних. Стреляй короткими очередями. Похоже, эти существа медлительны и неповоротливы. Другого шанса у нас не будет. Когда я скажу «огонь», делай, как я сказал. Иначе наша молодежь не дождется восхода. Рета будет лакомым кусочком для некоторых дикарей.

Она стреляла отлично. Не хуже О’Нейла. Чудовища быстро погибали. Бедняги, — сочувственно подумал О’Нейл. — Мне не нравится убивать вас. Господи, от этого можно спиться.

Потом они с Мариеттой быстро собрали карабины, снова вскарабкались по склону и направились к лагерю. Когда они добрались до последнего перед лагерем зилонгцев невысокого перевала, Мариетта засвистела. Послышался ответный свист.

— Все в порядке, — прошептала девушка прямо ему в ухо. — Рета знает, что это я.

Молодые солдаты, сурово сжимавшие копья, забились за небольшие скалы над расположением лагеря. Сержант был забинтован и выглядел сильно помятым. Рета овладела собой полностью, была собрана и решительна. Увидев их приближающиеся фигуры, она бросилась навстречу и накинула на голые плечи Маржи (на которые О’Нейл отказывался смотреть, не говоря уже об остальных частях тела — ну, если откровенно, то если и взглянул, то мельком) одежду, и взяла из ее рук тяжелую связку оружия.

Взвод был готов к сражению, и, несмотря на то, что они вряд ли были способны на длительное сопротивление, вид у них был решительный. Рета боролась с искушением обнять своего командира.

— Как хорошо, что вы вернулись невредимой, благородный Лейтенант.

— Согласна, это действительно неплохо, — отозвалась Мариетта.

— А на меня это не распространяется? — возмутился О’Нейл.

Рета покраснела и, смутившись, быстро отвернулась.

— Разумеется, Благородный Поэт, спасший всех. Что бы мы делали без вас?

— Прекрасно, по крайней мере, хоть один человек проявил благодарность.

Черт бы их всех подрал, бесчеловечное племя.

Начисто забыв о том, что он ничего не должен смыслить в военном деле, О’Нейл предложил вновь вооруженным зилонгцам занять другую позицию — на невысоком холме. С тем, чтобы при атаке иметь возможность быстро скрыться за следующим перевалом до того, как они будут обнаружены.

Мариетта бросила на него испытующий долгий взгляд и кивнула головой.

— Это превосходная тактика, Поэт О’Нейл.

В полдень Нат послал многочисленный отряд в атаку на них — эскадрон чудовищ, взгромоздившихся верхом на лошадей, в сопровождении дикарей, вооруженных копьями. Назначение кавалерии было совершенно непонятно. Ей предоставлялась возможность броситься под первый же залп, туземцы же отдавались на милость ураганного огня зилонгцев. В результате около тридцати — сорока трупов дикарей валялось на территории лагеря, причем ни один из зилонгских солдат не был даже задет.

Сам не Нат появился на перевале в окружении всадников, оставаясь вне досягаемости выстрелов карабинеров. На нем была пламенеющая темно-красная накидка. О’Нейл готов был побиться об заклад, что его окружение составляли представители изгнанных фамилий — императорские стражи.

Между Натом и зилонгским взводом, истощенным и измотанным первым успехом, раскинулось широкое пространство перевала.

Первая же грамотная кавалерийская атака вырезала бы зилонгцев до основания. О’Нейл видел обрамленное густой черной бородой побледневшее и искаженное бешенством и злобой лицо Ната. Видимо, не желая больше рисковать, он развернул свой отряд. В лучах поднимавшегося рассвета они начали спускаться с хребта.

Мокрая курица, брезгливо подумал О’Нейл. В подметки не годится Диким Гусям.

Симус взял на себя роль командующего офицера. Он подозвал Рету, Маржи и Сержанта Маркоса на короткое совещание. Пытаясь изо всех сил говорить сухо и формально, по-зилонгски, он задал вопрос:

— Маржи, прошлой ночью ты говорила, что туземцы не отваживаются вторгаться в пустыню. Они боятся этого места?

Она кивнула.

О’Нейл продолжил:

— Наш единственный шанс — добраться до Гипериона… Попытка вернуться в пункт отправления вынудит пробираться ближе к горам, и у нас все шансы испробовать на себе приемы вашей медицины. Нужно изменить тактику — взять направление прямо на океан, далее вдоль берега — к форту. Этот путь дольше, но, таким образом, нам придется следить только за одним берегом. Дикари вряд ли рискнут углубиться в пустыню так далеко.

А если наш друг Нат со своими придурками последует за нами, у нас будет возможность приготовиться к встрече, — он повернулся к Мариетте. — Сколько времени займет такой переход?

— Верхом на лошадях — два дня, — ответила она.

— Но ведь у нас нет лошадей, — робко заметила Рета.

— Тогда пойдем пешком. Это будет вдвое дольше. Прибавим еще два дня на безопасность, так, итого имеем шесть дней, верно? — Все, кроме Мариетты, согласно кивнули.

Она стояла очень спокойно и с нескрываемым удивлением разглядывала его. О’Нейл понял, какие мысли вертелись сейчас у нее в голове. Да, девушка была сообразительна, весьма, весьма.

— Необходим запас пищи и воды, — продолжал он, — на шесть дней. И достаточный для двух привалов запас топлива. Все лишнее уничтожить. Если останется свободное место в мешках — заполнить водой. Через два часа выступаем.

О’Нейл решительно поднялся. Остальные были в замешательстве и не знали, выполнять ли его распоряжения или ждать приказа командующего офицера.

Мариетта подтвердила:

— Мы выступаем через два часа, как предлагает Капитан О’Нейл.

Майор, если уж начистоту. Вслух он любезно поблагодарил:

— Спасибо за присвоение звания, Маржи, но мне больше нравится Поэт О’Нейл.

Она дала ему понять взглядом, что не верит ни единому его слову.

Ночью, во время привала, когда спал весь их небольшой отряд, за исключением часовых, О’Нейл очнулся от глубокого сна, испытав очень неприятные ощущения. Переход через пустыню измотал его, и он заслужил, черт побери, право выспаться. Он старался перебороть возникшее беспокойство, и вдруг услышал прямо над собой угрозу:

— Проснись, О’Нейл, иначе я убью тебя во сне.

Этого было достаточно, чтобы стряхнуть с него сон. Отлично! Он лениво приоткрыл один глаз. В свете висящего над входом в палатку фонаря он увидел вырисовывающееся злое и суровое лицо Мариетты. Ее карабин упирался прямо в живот О’Нейла.

— Деточка, милая, мужчина должен выспаться. Опусти эту штуку, а утром поговорим, — он закрыл глаза и повернулся на бок.

— Нет, не будем откладывать. Или ты расскажешь мне всю правду сейчас, или я убью тебя, — решительно выпалила она. — Мне не очень нравится убивать, но за сегодняшний день на моем счету столько убийств, что вряд ли я остановлюсь еще перед одним.

В ее тоне была холодная решимость. Симус окончательно проснулся, и, разглядывая направленный на него ствол, пробормотал:

— Женщина, приди в себя.

— Когда мы познакомились, ты утверждал, что никогда не был солдатом, только странствующим поэтом. С момента, когда ты появился в Военном Центре, ты вел себя, как профессиональный военный — следил за внешним видом ребят, организовал сегодняшнюю засаду, предложил план перехода, очень продуманный. Ты проявил отличные военные знания и навыки.

О, господи, она сумасшедшая.

— Прекрасно, мощное умозаключение, — он пытался отвлечь ее от навязчивой мысли.

— Мы теряем время, О’Нейл. Одной левой тут не справишься. Итак, что ты тут делаешь? Почему ты лгал мне, Самарите и Орнигону? На этот раз правду хочу знать я.

Она вплотную прижала дуло ружья.

Он продрал глаза. Существовало так много приятных вещей, которыми можно было бы заняться со стоящей молодой женщиной в это время суток…

— Я не хотел говорить о том, что был когда-то офицером, чтобы не объяснять, почему мне пришлось оставить это занятие. Я опасался, что ты будешь презирать меня, если узнаешь, что я был разжалован, — Симус попробовал вызвать в ней сострадание, но, кажется, с нулевым эффектом.

— Почему ты был разжалован? — рявкнула она.

Да, никакого сострадания…

Он понял, что следующий вопрос будет о том, почему при тестировании в Институте Тела это не было замечено, и решил предвосхитить его, сбив тем самым ее напор.

— Я не знаю, почему ваши пробы этого не выявили. Может быть, из-за того, что когда на Таре тебя вышвыривают с военной службы, то перепрограммируют мозги. Навык-то сохраняется, но о прошлой своей карьере забываешь начисто.

Ружье отодвинулось назад на долю дюйма. Бог мой, она, кажется, призадумалась.

— Я вынужден был заботиться о безопасности моих людей. Когда судебное разбирательство закончилось, мои друзья сказали, что это были политические игры. Я ничего не мог исправить. Между прочим, я был Комендантом, майором.

Что же, ты решил покрасоваться перед дамой? Хочешь произвести на нее впечатление? А почему бы и нет?

— Ты работаешь на Комитет? — и снова дуло ружья уперлось в его живот.

О’Нейл заскрежетал зубами.

— О Господи, почему я должен работать на этих трутней?

— Тогда на капюшонников? — настаивала она. — На этих хулиганствующих анархистов?

— Ты в своем уме? Неужели Сэмми не рассказывала тебе о стычке в подземке?

— Да, немного, — мрачно подтвердила девушка. — Тогда на Молодежный Союз?

— На кого?

— На студентов, радикально настроенных военных — Хорера, Карину, Яна и других. Ты, кажется, дружен с Хорером?

— Да ничего подобного. Я никогда не чувствовал симпатии с их стороны. А кто такой Ян?

— Запрограммированный супруг Реты. Он один из руководителей Молодежного Союза.

— Слушай, ну неужели я похож на человека, который станет связываться с сопляками? — Он хотел, чтобы его голос звучал зло, и поймал себя на том, что действительно заводится.

Чертова сука…

— Четвертый Секретарь, который занимается этими вопросами, очень боится этих ребят. Все они грамотные специалисты и через несколько лет займут высокие административные посты в Городе.

— Да меня не волнуют страхи этого урода. Я не собираюсь вникать во всю вашу чепуху, если хочешь знать.

— Если я правильно поняла, ты не имеешь дела ни с кем из них? — теперь карабин почти не угрожал его жизни.

— Хочу напомнить, что недавно я вырвал тебя из лап кровожадных дикарей — факт, который остался незамеченным вашей милостью.

— Это может быть и частью коварного плана, — вяло отозвалась девушка.

Пора кончать с этим.

— Так, хорошо, Маржи, девочка моя, все, что произошло — это коварный заговор. Ты должна или пристрелить меня, или отпустить. Реши это наконец. Если ты думаешь, что сможешь провести этих детей до Гипериона, тогда ты чересчур самонадеянна. Ты можешь мне не доверять, мне наплевать, но ведь на кого-то ты должна опереться. И я — единственный человек из твоего окружения, который может помочь. А теперь оставь мою палатку и дай мне выспаться, или, если ты хочешь испытать на себе тяжесть моего тела — милости прошу, — он повернулся к ней спиной, совершенно уверенный в том, что выстрела не последует.

— О’Нейл… — жалобно проговорила девушка с порога палатки.

— Ну что еще? — нетерпеливо и раздраженно переспросил он.

— Я очень благодарна тебе за то, что ты избавил меня… от… кровавой обеденной расправы.

— Прекрасно, хвала Бригиде, Брендону, Патрику и Колумсайлу, не прошло и двадцати четырех часов, как ты выжала это из себя.

— Пусть все эти славные друзья твоего Бога не покинут эту палатку…

Ну разве это не восхитительно?

Желаю бедняжке Рете того же, ведь она страшно опасная революционерка, а путешествие предстоит тяжелое.

На следующий день, спустя изрядное время после наступления темноты, они пересекли цепочку песчаных дюн, отделяющих берег океана от пустыни. Вода манила к себе, огромные белые буруны катились по темно-синей поверхности океана. Но было слишком холодно, и освежаться не тянуло. О’Нейл окинул взглядом предстоящий путь. До Гипериона было еще изрядное расстояние. Все, чего им следовало опасаться, были Комитет, Нат, Молодежный Союз, капюшонники и туземцы. Интересно, о чем еще умолчала женщина? Она характеризовала командира форта как высокопорядочного человека, не имеющего никакого отношения к заговору Комитета. Тем лучше. Возможно, их ждала передышка. А что дальше? Ведь они обязаны вернуться в Город. Единственное, о чем мечтал сейчас О’Нейл, это о небольшом военном судне, вроде «Томаса Дохетри», скоростном и мощном корабле, при помощи которого можно было бы взорвать всю эту проклятую планету к чертовой матери.

Дейдра, моя госпожа, как ты могла приговорить меня к такому суровому испытанию… Нет ответа на этот вопрос. И никогда не будет. Ты забыла о моем существовании.

На следующее утро он был мрачнее обычного. Маржи подошла к нему, когда начали разбивать лагерь.

— Пойдем, прогуляемся к берегу, — игриво предложила девушка.

— Мужчине трудно отказаться от подобного предложения.

— Ты действительно был майором на Таре? — прямолинейно и грубо спросила она.

— Хммм, — он кинул песком в набегающую волну.

— Я имею в виду до разжалования. Или ты и это придумал?

Он никогда не отказывал себе в удовольствии быть правдивым, если позволяли обстоятельства.

— Как я уже говорил, я был Комендантом. Майором. И, — добавил он раздраженно, — мне плевать, моя дорогая сучка, веришь ты мне, или нет.

— Не думаю, что мне хочется спросить, что значит «сучка». Сколько тебе лет?

— Дай подумать. Так, двадцать пять по-нашему. Значит… около тридцати ваших лет.

— Тогда ты на пять лет старше меня.

— О, так намного? — поиздевался он.

— Ну, не так уж и намного, — Да никак она смутилась? — но не слишком ли ты молод для такого ранга?

— Способности у всех разные, — коротко парировал он.

— И все же…

— Пусть будет по-твоему. Да, я слишком молод для такого звания. Стало быть, я был хорошим солдатом.

— Ну, это несомненно, — подтвердила она кивком головы. — Ты гораздо более опытный командир, чем я. И я вынуждена довериться тебе. Как ты правильно сказал, у меня нет другого выхода. Ты должен взять командование на себя. И еще, майор О’Нейл…

— О, лапушка, ты можешь обращаться ко мне менее официально — просто Джимми.

Она стояла, поджав губы, руки были на бедрах. Она не отреагировала на его дружеское предложение.

— Хоть мы и не были женаты с Пужоном, теперь, после его смерти, я вдова. И я не собираюсь искать новых знакомств. Во всяком случае, в обозримом будущем. Я никогда не приму предложений подобного рода. Я ясно выразила свою мысль? — ее прелестное личико было суровым, брови нахмурены.

— А с чего ты решила, что меня это трогает? — хамски отозвался Симус.

Она снова горько улыбнулась.

— Все верно, ведь я же сучка. Насколько я поняла, мужчине из вашего мира не пристало связывать свою жизнь с такой дрянью, как я.

Она резко развернулась и направилась к лагерю.

— Это зависит от них, — крикнул вслед Симус.

Она не оглянулась. Эх, все женские прелести при ней, не так ли? И всем этим можно распорядиться гораздо интереснее, чем наносить уколы по ее женскому самолюбию. Достаточно с нее простого предупреждения.

Он тут же осудил себя за подобные мысли во время военного похода. Но эта тема его не покидала, совсем.

Как только она передала ему командование, отношение к нему изменилось. После этого дня ее напряжение уменьшилось, она стала улыбаться. А два дня спустя уже отпускала шуточки и заставляла солдат смеяться. С ним же была подчеркнуто и нарочито серьезна.

Ее юмор поддерживал бойцов в этом трудном и изматывающем переходе. По мере продвижения О’Нейл распорядился сократить норму потребления воды наполовину, а затем еще вдвое.

Они никогда бы не смогли осилить этот переход, если бы продолжали идти днем под палящими лучами, ведь это только увеличивало жажду. О’Нейл принял решение совершать марши в ночное время, а затем отдыхать. Это немного замедлило продвижение — ведь не каждую ночь светили луны — и преодолевать в полной темноте сыпучие дюны было еще труднее. Зато они были менее заметны для врага. Однажды вдали на вершине песчаного холма он заметил пыльное облако. Песчаная буря? Или кавалерия Ната?

Да и песчаные бури заметно осложняли переход. К счастью, чаще они случались в дневное время. Симуса не покидала мысль о том, сколько карабинов было все еще в исправном состоянии?

На седьмой день Мариетта и Симус приютились вместе на склоне большой песчаной дюны. Капюшоны их накидок были опущены на лица, чтобы хоть немного защитить кожу от больно секущего песка.

— Эта ночь будет последней, — он старался перекричать ветер.

Мариетта потянула капюшон, и между ними образовалось что-то вроде соединяющего тоннеля.

— Да, если твои расчеты были верны. В противном случае нам негде будет добыть глоток воды, — она посмеивалась над ним или вместе с ним, так вернее, ведь она полностью доверяла его опыту. Он решил не уточнять, что они в походе уже на целые сутки дольше. Завтрашнее время прибытия было максимально допустимым. После этого начнется паника.

Он натянул свою накидку на них обоих, чтобы было удобнее беседовать.

— Может быть, мне следует поддержать Рету, помочь ей идти? Мне показалось, что у ребенка ноги совершенно сбиты, она не может идти самостоятельно.

— Ведь ты сказал ей тогда, в первом лагере, что она плохой солдат. Теперь она из кожи вон лезет, чтобы доказать тебе, что это не так. Она из числа тех глупых и несчастных женщин, Симус О’Нейл, которые испытывают потребность производить на тебя впечатление.

— Хорошо, что ты не такая. Мне бы в голову такое не пришло, — он порывисто обнял ее. Она не пыталась сопротивляться.

Симус сначала робко поцеловал ее обветренное, иссеченное песком лицо, затем его поцелуи стали неистовыми. Вся нежность и любовь к ней, так долго сдерживаемая, выплеснулась наружу. Он ощутил ее ответное волнение, ее упругую грудь, ее дыхание… Между ними пробежал огонь. И вместе со страстным желанием пришел страх, ее страх. Она отвернула лицо.

— О’Нейл, ты невыносим. Целоваться во время песчаной бури, — Ее голос дрожал. — Я для тебя все еще бесчувственная дрянь, да?

— Как любила говорить моя бабушка, сейчас для всего и время, и место. Тем более для бесчувственной — заметь, прилагательное твое. Я выношу последний приговор. — (Симус никогда не знал своей бабушки, но сейчас это не имело никакого значения). Он снова поцеловал ее. Она мягко отстранилась.

— Ты хороший парень, Симус О’Нейл. Ты даже сам не знаешь, какой ты хороший. Добрый, нежный, никогда не обидишь слабого. Наверное, я больше не увижу тебя после того, как наша миссия будет окончена. Я хочу сказать, что благодарна судьбе за встречу с тобой, — она нежно дотронулась кончиками пальцев до его губ и выскользнула из-под накидки, побежав к основной группе вояк.

Это следует понимать таким образом, что если я захочу ее, то она не будет возражать?

Он провел несколько бесконечно долгих часов без сна, постоянно думая о том, что произошло между ними. Впереди предстоял трудный ночной бросок.

Я надеюсь, вы слышали слова этой девушки, Дейдра. А ведь я всегда говорил, что ваши дураки не в состоянии оценить моих достоинств. И все-таки, хорошо бы добраться до форта Гиперион до завтрашнего полудня. Одному Небу известно, что у молодой женщины на уме.

О’Нейл шагал в ночи, у него на руках спала Рета. Она совершенно выбилась из сил. Ее ноги кровоточили, ее невесомое тельце содрогалось от боли.

Он подхватил ее. В его сильных руках она выглядела маленьким ребенком. Правда, у этого ребенка были совершенно прелестные маленькие груди.

Яну, или как там зовут этого молодого идиота, досталась стоящая женщина.

— Я могу идти сама, — слабо протестовала Рета.

— Ты должна подчиняться старшему, если желаешь себе добра, — притворно ворчал он. — Кроме того, мне доставит огромное удовольствие вступить в форт с прелестной молодой женщиной на руках, тем более, что эта ноша невесома.

Молоденькая девушка залилась румянцем и зарылась у него на груди.

Спустя короткое время после этого разговора майор Симус О’Нейл привел свой измученный, голодный и умирающий от жажды отряд к открытым воротам форта Гиперион. Большая часть «вояк» сразу же повалилась на землю, как только оказалась под защитой стен форта. Он нежно опустил свою невесомую ношу и, закутав ее в накидку, звонко поцеловал.

— Ты отличный солдат и великолепная женщина, — шепнул он ей на ухо. Она блаженно улыбнулась сквозь слезы благодарности и удовлетворения.

Ваше Святейшество, это вы виноваты в том, что я влюбляюсь решительно во всех женщин на этой планете.

Первое, что сделал О’Нейл — обрушил всю свою ярость на стол с военными картами.

— Проклятье!

Карты разлетелись по полу.

Он устало поднял их и разложил на столе. Прямо перед его глазами оказалась карта Зилонга с подробным планом форта и его окрестностей. Гиперион был расположен в отличном месте. Здесь можно было дождаться, когда приземлится «Иона» или подаст сигнал о возвращении. Здесь был большой запас отличной пищи, прекрасное удобное жилье, дружеское расположение обитателей. А главное — он мог каждый день встречаться с Мариеттой. Ну, чего еще?

Форт располагался на самом краю континента, вдававшегося своей оконечностью в океан. Земля на территории форта была покрыта сплошным зеленым ковром, с чистейшими источниками питьевой воды, свежим воздухом. Рядом располагалась фабрика по переработке джута — Гиперион мог существовать совершенно независимо от остальной части Зилонга.

Чуть ниже форта, с противоположной стороны, располагался рудник, который и должен был охранять и защищать форт, так ему объяснили местные.

— На них используется труд рабов — туземцев, — недовольно ворчал он.

— А кто в этом больном мире не раб? — отозвалась жена коменданта форта.

— А вы неплохо тут устроились, — оценил Симус их положение в разговоре с самим комендантом.

— Да, мы могли бы стать полностью независимыми, — гордо проговорил гениальный комендант, обаятельный сорокалетний мужчина. Он был хорошо сложен: широк в груди, с узкой талией. — Человек вашей культуры, наверное, уже отметил, что Город — это пережиток, анахронизм.

— Да уж, — подтвердил Симус. Вообще, этот парень. Кцар, очень напоминал Гармоди, разыгрывая из себя этакого бравого вояку, на самом деле он был непокорным и хорошо развитым человеком.

— Кто бы там не одержал победу, я надеюсь, что это будет не такой безмозглый простофиля, который сейчас у власти. Ему будет необходим наш форт. Минералы, которыми мы располагаем, уникальны. И уж если так произойдет, ему придется считаться с нашими условиями и интересами.

— Так вот почему человек с таким опытом и образованием предпочитает нести службу в таком глухом месте. — если уж Симус брался льстить, то не уступал никому.

— И с легким сердцем. Я сделал все, чтобы оказаться в этих местах, — он наполнил ликером бокал Симуса. — У меня не возникает желания присоединиться к Нату.

— А если он вышвырнет вас отсюда? — Симус блаженно потягивал вино. Стоящая женщина да бутылка стоящего вина — что еще нужно одинокому мужчине? Особенно, если по всем признакам «Иона» больше не существует?

— Не хотелось бы это испытать, — хохотнул комендант в ответ. — Да и императором становиться неохота. У императоров слишком короткая жизнь.

— И все же, вы могли бы сразиться с ним? — Симус осушил очередной бокал. Его трудно было оставить под столом во время пирушки.

— Только если он попытается захватить мое место, чего ему не видать, — управляющий рудником гордо взмахнул рукой. — Никому это еще не удавалось.

— Как ты думаешь, когда они попытаются совершить переворот? — Симуса изрядно развезло, но он владел собой лучше, чем комендант.

— Ну, например, во время следующего Фестиваля, — вздохнул тот. — Неистовства с каждым годом все больше и больше. Наше счастье, что до этих мест еще не докатилось это безумие. Даже если бы у нас не было…

Кцар осекся. Хотя он и был изрядно пьян, но, видимо, было что-то весьма секретное, может быть, самое важное для Симуса и его разведывательной миссии, чего этот парень не собирался раскрывать дружелюбному чужаку-посетителю.

— А чем вызвано такое неистовство? — Симус пытался задать вопрос небрежно, как бы случайно.

Кцар наполнил бокал Симуса аппетитным розовым желе, очень похожим на взбитые сливки. Симусу пришло в голову, что в бокале проступил образ женщины.

Конечно Маржи. Очаровательная женщина, хоть и чересчур напористая. Э, нет. А, может быть, это Леди Кардина? Да полно, стала бы, она подглядывать за двумя выпившими мужчинами?

— Думаю, что для такого искушенного в жизненных делах человека, как вы, очевидна болезненная и опасная аллергическая реакция. Несколько лет назад эти болваны вывели новый сорт джута. Ожидалось, что с тех же площадей будут снимать значительно больший урожай. Можно подумать, что до сих пор нам не хватало. Фестивали и прежде были достаточно безудержными. Поначалу никто этого не замечал, ну, что нравы становятся все более дикими… Ну а потом мы так втянулись, что уже было поздно что-то менять. По моей теории, каждый последующий год население становится все более восприимчивым и чувствительным к воздуху во время сбора урожая.

— Интересная теория.

— Это не только теория, парень. У нас здесь не выращиваются новые сорта, зато и бесноватости нет. Разве этот эксперимент не подтверждает мою правоту?

— Да, пожалуй. И вы здесь не отмечаете праздник Фестиваля так, как в Городе?

Коменданта качнуло.

— Ты об оргиях? Я положил этому конец, как только занял это место. Ерунда. Женщины всегда ненавидели этот обычай. Еще и до меня. А знаешь, почему они нуждаются в нас? — он самодовольно хихикнул. — Мы снабжаем их противоядием.

— Да ты что?

— Да, дорогой. У нас здесь, на случай, если появится нужда, есть запас, любопытное химическое соединение, маленькие пилюли со смесью… но я не хочу тебя утомлять, парень… понял. — И бедняга отключился.

Симус неуверенно встал, его изрядно покачивало. Знатный вечерок, однако.

— Вы двое — хуже малых детей, — это появилась миловидная супруга Кцара, словно по расписанию. — Выпиваете, хвастаете и стараетесь переплюнуть друг друга.

Она перетащила своего благоверного на кушетку. Казалось, что их проделки ее больше забавляют, чем сердят.

Клянусь, если бы она была моей женой, мне бы не захотелось, чтобы ее лапал кто попало. Совсем, совсем. Была бы у меня стоящая баба… Лапушка, э, да она у меня же есть, вот только жаль, что я не могу вспомнить ее имени. А ведь она предлагала себя, ей-ей, но, кажется, я сейчас не готов.

— А твой мужик — гигант, — Симус неуверенными шагами направился к двери. — Но насчет выпивки — слабак, не то, что я. Ну что, оставил он меня под столом, а?

— Невелико достижение. Я тоже так могу, — она благодушно улыбалась, — Отправляйся-ка к своей Мариетте, пока не свалился без памяти, как мой.

Так вот, как ее зовут.

— Я не сплю с ней, поняла? Она лакомый кусочек, но это не значит, что я кинусь к ней, поняла?

— Да, поняла, поняла, — она присела на кушетку к мужу и взяла в свои ладони его руку, — Ты сказал, что не спишь с ней. Вы, из внешнего мира, немного странные. Нас вынуждают к безбрачию, но мы избегаем этого, как только можем. У вас не принято безбрачие, как я догадываюсь, а вы предпочитаете такие отношения. Как это объяснить?

Что-то в ее рассуждениях было не так, но мозги Симуса с трудом ворочались. Кроме того, женитьба на подходящей женщине — это ответственное дело. Это не делается наскоком.

— Да мы все с чудесами, когда дело доходит до секса, разве нет?

— Согласна… — деликатно поддержала его женщина. — Я здесь, здесь, мой дорогой, — она погладила мужа по щеке. — Утром ты будешь в полном порядке. В крайнем случае — днем.

Симус достойно одолел переход в убежище. На свою собственную кровать в офицерской гостиной. Не к Мариетте.

И все-таки жизнь прекрасна, когда душа в душу. Очаровательная женщина днем на берегу, во всех ее одеждах, занимает тебя больше, а вовсе не эти язычники, купающиеся нагишом. Да хорошая выпивка — чего еще желать?

Проблемы, конечно, были, но это скорее его промахи. И Мариетта стала для него главной загадкой. От полного презрения к О’Нейлу ее качнуло к поклонению. Конечно, это лучше, он не сомневался. Но как и большинство женщин, с которыми он сталкивался, она решила, что поклонение даст ей право забавляться им. И теперь молодая женщина посмеивалась над ним каждый раз, когда они были наедине, даже когда он не старался ее развлекать.

— Да, Джимми, теперь я хочу жить, — Шумный смех. — Да, я изменила свое мнение на этот счет. Разве это запрещается? — Снова взрыв веселья. — Ты готов? — Хриплые звуки хихиканья. — Тогда кто?

Вы всего несколько раз целуете женщину среди бескрайней пустыни, и она уже ведет себя так, словно имеет на вас права.

Конечно, она стоящая женщина, подходит мне, но не жениться же, в самом деле, вот так, сломя голову?!

Испугался женщины? Это я, Симус Финбар О’Нейл?

Да, да, ты!

Она ведь — сущее наказание, ну разве не так?

Вы меня понимаете?

Дальше, когда он не был целиком поглощен мыслями об этом очаровательном наказании, существовала проблема, связанная с его взводом.

Сражение в пустыне сделало их «его» ребятами. Не такими, конечно, как отряд Диких Гусей, но все же бравыми молодыми бойцами, за которых он нес личную ответственность. И, несмотря на это, они что-то замышляли. Даже этот прелестный маленький ребенок Рета. Они скрывали свои планы от него, а это плохо. А, может быть, скоро они посвятят его в тайну. Неизвестно, что хуже.

Все это занимало его постоянно. И в конечном счете его окружали люди, о которых нужно заботиться. Люди, которые, каждый по-своему, любили его.

Ох, вот о чем следует подумать! Женщина хочет затащить меня в постель, а эти сопляки — в заговор. А я — всего лишь обыкновенный поэт и шпион в силу обстоятельств.

Я не могу дальше выносить эту неопределенность. Праздное безделье рядом с самой красивой женщиной немного скрашивает мое двусмысленное положение.

Если бы вы могли понять…

Как только Симус устроился и привел в порядок свои мысли, появился Четвертый Секретарь со своим штабом (к большому огорчению Кцара). Штабные напоминали полицейских. Реакцией Кцара была холодная вежливость; он не хотел иметь ничего общего с Комитетом, но вынужден был проявлять лояльность к представителям власти, хотя и с другого конца континента.

О’Нейла занимала мысль о том, как же этот парень будет выбирать между Натом и Секретарем.

О’Нейла проинформировали, что целью визита было торжественное сопровождение Благородного Гостя и отважного Капитана (О’Нейл отметил это повышение в чине) в Город после столь «жестокого испытания». Лейтенант Рета (еще одно продвижение) сможет провести назад остатки отряда, конечно, после полного восстановления сил.

Кцару эта идея пришлась совсем не по душе. Но он был солдат и умел отличить ультиматум от пожелания. Четвертый Секретарь был первым из зилонгцев, к которому О’Нейл испытывал постоянную неприязнь. Этот лживый урод был из породы людей, хорошо известных на Таре — скользкий бесчестный политикан.

— Ну и что ты думаешь об этом? — беспокойно спросила Маржи, когда они выглянули в огромное окно апартаментов Коменданта и наблюдали за выездом Секретаря, облаченного в роскошную синюю мантию, в сопровождении вооруженного до зубов «штаба».

— Я думаю, — мрачно ответил Симус, — что у них есть планетолеты немного большей грузоподъемности, чем они заявляют. Их лошади не были в пути дольше, чем один дневной переход.

— Так чего же они хотят?

— Возможно, нас, — он чувствовал себя в западне и лихорадочно пытался найти выход. Альтернативные варианты не привлекали. Мариетта присоединилась к нему, когда он склонился за столом с военными картами. С того интимного эпизода в пустыне, когда они лежали, обнявшись, теперь между ними происходило что-то вроде игры. Несколько раз за день он нежно похлопывал ее по любым частям естества, которые проявляли себя нескромно, сгребал в объятия и целовал, но и только. Она не принимала этого всерьез, притворно, по инерции, протестовала: «Джимми, прекрати сейчас же!» — и заливалась смехом.

— Разве я смешон? — требовал он ответа.

— Ужасно! — и она заливалась смехом еще пуще.

В этот раз он игриво прихватил ее за упоительный тыл. После «Джимми, прекрати» и почти истерического хохота, она добавила:

— Один из наших друзей за дверью.

— Нигде-то от них не спрячешься. Мы можем побыть наедине, наконец? И вообще, твой Четвертый Секретарь мне не нравится.

— Он из тех, кто обладает реальной властью в Комитете, — Мариетта содрогнулась. — Я не могу выносить того, как он смотрит на меня.

Симус не замечал этого. Глазеть на мою женщину? Ладно, поглядим…

— Давай лишим его такой возможности. Взгляни-ка на карту, — он развернул подробнейшую карту южного полушария. — Только позволь сперва задать несколько вопросов. Ты уверена, что хочешь сбежать от этого чучела? Ведь ты будешь вне закона. Если они позволили тебе вернуться в Город, да еще в сопровождении Четвертого Секретаря, то тебя ждет высокое положение. То, что предлагаю я, связано с большим риском, опасностью, возможно, с медленной и мучительной смертью в случае неудачи…

— Если это твоя идея, Джимми, нас ждет удача. Я верю, все получится.

— Посмотри на юг, — зашептал О’Нейл. — Здесь, около форта Гиперион, континент сходится в точку. Горы еще очень высоки — ты же видела из окна кабинета коменданта покрытые снежными шапками вершины. А вот здесь — низкий перевал, ведущий в джунгли. Вот, прямо за первой грядой. И Река совсем недалеко, она пересекает зилонгское плато, где заканчивается большим водопадом. А мы знаем, что туземцы никогда не пересекают Реку, даже если она совсем близко, как в этом месте. Таким образом, джунгли к востоку от этого места свободны от дикарей.

— Я все это вижу, Джимми, но что мы предпримем потом?

— Мы уйдем одновременно с Секретарем, послезавтра на закате. К середине ночи мы будем вот здесь, на полпути к тому месту, где они разместили большой транспорт, как раз напротив перевала. Именно здесь мы оставим их и срежем расстояние от гор до джунглей. Это не займет больше полутора—двух дней. Правда, придется пересечь небольшой участок обитаемых дикарями джунглей, чтобы перебраться через Реку. Я не думаю, что здесь у Ната большое войско. А потом последуем вдоль Реки до Большого Озера, соберем что-то вроде плота и пересечем озеро до самого водопада. Ты будешь первая среди зилонгцев, кто увидит это место. И дальше — добираемся до нижних джунглей, где спрятан мой корабль, даем сообщение по радио о том, что мы здесь. Весь Город узнает об этом. Комитету ничего не останется, как встречать своих героев.

— Симус О’Нейл, ты сумасшедший, — она восхищалась им, ее замечательные карие глаза сияли.

— Я это уже слышал. Вопрос в том, последуешь ли ты за мной?

— Да, да, да! — она схватила его руку и горячо стиснула ее.

Распрямившись, Симус притянул ее к себе. Когда их губы слились, она отстранилась.

Теперь она дичится. Да что же происходит?

— Симус, не надо, пожалуйста, — Машинально он отпустил ее. — Ну, прошу тебя, не смотри так обиженно. Я не хотела задеть твоих чувств. Я очень, очень люблю тебя — разве тебя можно было бы не полюбить? Я последую за тобой на край планеты, но между нами ничего не может быть… Я так решила. Я обязана вернуться в Город и возглавить Молодежный Союз. Мы обязаны спасти наш народ. Ведь очень много хороших людей несчастны, как Орнигон и Самарита. Они хотят другой жизни. Они должны быть свободны. Ты знаешь, я не рвусь руководить и всегда избегала этого; сейчас же у меня нет другого выбора. Это сражение не твое.

— Кое-кто распорядился по-другому, — холодно проговорил он. — За долгие годы странствий я нашел здесь друзей. Я остаюсь.

Кому я все это говорю? — спрашивал он себя. — Ведь они все лжецы, они ничего не говорят до конца. Господи, из-за этой бабы я совсем потерял голову.

— Не надо говорить этого только для меня одной, — жестко предостерегла она.

— Женщина, не будь идиоткой! Ты не первая, которой я это говорю. До тебя были Эрни и Сэмми, Хорер, и эта малышка, и Пужон, и Рета.

Молчание длилось очень долго.

— Это правда? — мягко спросила она.

— Послушай, хватит испытывать мое терпение. Я не святой. Да, это правда!

— Я никогда не считала тебя святым, Симус О’Нейл, — и она поцеловала его так, как ни одному святому прежде не доводилось. Ее губы были намного вкуснее, чем там, в пустыне, волосы пахли цветами, упругие молодые груди вызывали мучительную сладкую боль во всем его теле. Он сжал ее сильные бедра и прижал к себе.

Чего же еще ждать? Она должна стать моей. Здесь холодно и неуютно, в этой комнате с военными картами. Плевать на все.

Я хочу ее.

Он настойчиво теснил ее к креслу в углу комнаты. Наверное, морская отмель подошла бы больше, но она была далеко, эта отмель. Он больше не мог ждать.

Уступая ему, она шепнула:

— Ты поможешь мне выкрасть успокоительные пилюли?

— Как? — его романтические иллюзии разбились вдребезги.

В то время, когда его душу наполняла романтическая страсть, женщина замышляла воровство. Да, теперь, разглядывая, как эта скромница скидывала свою накидку, он понял ее вполне.

— Они хранят лекарства в подвале, здесь, внизу. Кцар ведь не только солдат, он еще и ученый-исследователь. Вот почему его не трогают и не угрожают баком с кислотой. Он слишком нужен всем им. Ведь мы возьмем лишь столько, сколько потребуется для одного фестивального дня. Нельзя же их вовсе лишить этого препарата. Хорер и Ян обратились ко мне с просьбой сделать это. Я отказалась, но теперь чувствую, что просто обязана это сделать. Рета убедила меня. Она сказала, что если ты спас всем нам жизнь, то у тебя были какие-то причины на это, — безрассудные слова так и выскакивали из нее. Этот горячий шепот и страстный порыв предназначался, увы, уже не Симу су.

Рета? Эта узкоплечая маленькая негодница — просто ходячее беспокойство.

— Ты хочешь снова пройти через весь этот кошмар? — спросил Симус, отстраняясь от Мариетты и садясь в кресло рядом со столом.

— У молодых есть план. В первый день Фестиваля они возьмут с собой таблетки и штурмуют Военный Центр. У них есть ключи от арсенала. С карабинами и взрывчаткой они захватят Энергетический Центр и Главное здание. Они уничтожат Комитет и возьмут управление Городом в свои руки. Когда закончится Фестиваль, весь Зилонг придет в движение, — ее прекрасные карие глаза горели от возбуждения. — Правители, Комитет, население фортов типа Гиперион, техники по энергетике используют эти пилюли, чтобы не терять рационального отношения ко всему, что происходит во время Фестиваля. — При помощи препарата мы захватим власть в Городе.

Симус обхватил голову руками и мрачно склонился над картами.

— Женщина, у тебя свихнулись мозги. Сколько же шансов на успех у этой безрассудной затеи? Неужели ты веришь в то, что двое детей вроде Яна и Хорера, да и эта маленькая несчастная соплячка Рета могут расшевелить ваше старое закостеневшее общество?

— У них столько же шансов, сколько и у нас с тобой, если мы предпримем попытку добраться до твоего корабля, «Дова», или как там его? — вспылила она.

— «Дев», — безразличным тоном поправил Симус.

— Да, пусть будет «Дев». Когда-нибудь ты мне расскажешь об этом человеке.

— Он был слишком умен и сообразителен, чтобы не ввязываться в подобные дела, — потом он вспомнил некоторые поступки де Валери и засомневался в своей правоте. Может быть, этот приближающийся день Фестиваля станет для Зилонга пасхальным понедельником.

Эта женщина никогда не любила тебя. Она плетет интриги, потворствует безумцам и притворяется, что любит. С горьким удовлетворением он заметил, что его сердце наполняется жалостью к самому себе. Зачем жить на свете, если твоя единственная женщина просто хочет заманить тебя в революцию?!

— Хорошо, женщина, я это сделаю. Когда и где? — Это будет самое главное приключение, о котором он поведает своим внукам.

— Поздно ночью. Я зайду за тобой, когда все окончательно прояснится. Это будет легко, — она светилась неподдельной радостью. Потом она рассмеялась и горячо обняла его.

А что? Может быть, она еще не совсем потеряла интерес ко мне? Когда женщины посмеиваются над тобой, значит, еще обожают, верный признак.

И хотя у Маржи был такой вид, словно она бросится сейчас его целовать, Симус О’Нейл уже не терял голову, романтические грезы покинули его. Не вернулись они и несколько часов спустя, когда она тормошила его, и он ощущал тепло ее тела, вдыхал дурманящий аромат ее кожи. Перед ночной вылазкой она скинула свою робу.

— Будет только мешать. Кроме того, все равно темно, и тебе ничего не видно.

— Тем хуже для меня, — громко и печально вздохнул Симус. Его воображение совершило стремительный взлет, и он представил себе ее всю. Старая обида снова напомнила о себе и охладила полет его фантазии.

Кстати, еще неизвестно, что мы оба испытаем, когда добудем это вещество.

Взяв О’Нейла за руку, Мариетта повела его по черному, как смоль, пронизывающему холодом коридору. А они экономят тепло здесь, в Гиперионе. О’Нейл, следуя за девушкой, с нежностью и грустью подумал: какая у нее теплая и нежная рука. И как это славно — ощущать тепло этой руки каждую ночь в постели рядом с ней. Что же смущает меня?

Я скажу, что тебя смущает. Тебе придется терпеть ее язычок и сдерживать свои порывы в дневное время.

Ну и что, и не с таким справлялся. Придет время и, возможно, ты научишься.

Я обречен — это мой рок.

Он перестал спорить с собой.

Маржи, безусловно, знала маршрут. Внезапно они остановились. Она толкнула дверь, которая плавно и бесшумно открылась.

— Стража спит. Я… фу… они так крепко нализались. Никто до этого не пытался выкрасть препарат, ведь официально его не существует, — прошептала ему на ухо Мариетта.

— Пристукнуть для верности?4 — насмешливо поинтересовался Симус.

— Ш-ш-ш, тише, — она потянула на себя крышку люка, за которой скрывалось темное отверстие. — Здесь лестница. Спускайся первым. Будь осторожен, это очень глубоко.

Он был предельно внимателен. Край был железный и очень холодный. Босые ноги едва выдерживали. Из отверстия, в которое они карабкались, сильно пахло морской водой. Возможно, это был подземный морской грот.

Он грустно подумал:

Вот мой последний день Финна Маккула, или Маккона, или Конмакна? Никогда не мог запомнить имен из древней мифологии. Я отправился на поиски Священного Грааля на планету Зилонг. Волшебная чаша — коробка с пилюлями, волшебная принцесса — полусумасшедший заговорщик, а я одинокий, несчастный, замерзший, забытый друзьями…

Она сказала — иди первый. Итак, мне предоставлено право сгинуть в морской пучине, грохочущей внизу.

Поистине, Ланселот дю Лак!

Однако, женщина оказалась совершенно права в одном — путь вниз был бесконечно долог. И когда он, наконец, спустился на каменный пол, его трясло от холода.

— Как я рада, что ничего не было видно, — нервозно сообщила Мариетта. — Я не выношу высоты.

— Ты умрешь здесь от холода в коротеньком корсете, — забеспокоился он.

— Но ведь ты попытаешься согреть меня, — она начала хихикать, постукивая зубами.

— Да, если ты не прекратишь насмехаться надо мной, — гневно заявил он. — Я — Ланселот в поисках Священного Грааля.

Ее хихиканье перешло в еле сдерживаемый смех, а потом в громкий хохот.

— Над чем ты смеешься, несчастная? — потребовал он ответа. — Ты ведь даже не слышала никогда об этом мифе.

— Мне показалось очень забавным это имя.

— Ах, вот в чем дело! Ну, как бы там ни было, давай искать Священный Грааль. Зажигай свой леденящий огонь.

— Что значит «леденящий огонь»?

— Неважно. Зажигай его, как я велел.

Она включила маленький ручной фонарик, болтавшийся у нее на поясе. В слабом свете фонаря проступили очертания маленькой комнаты, в углу которой стояли железные ящики. Мариетта открывала ящики один за другим, пока не обнаружила то, что искала — маленькую деревянную коробочку. Та была наполнена белыми таблетками.

— Одной сотни этих таблеток достаточно, чтобы спасти Зилонг! — ее колотило от возбуждения. — Держи меня крепче, Джимми. Когда я представляю себе, что это может дать моему миру… я… начинаю бояться.

Он крепко прижал к себе девушку, поглаживая ее по спине, стараясь унять ее дрожь.

Прикосновения ее мягкого тела было достаточно, чтобы выбить его из колеи. Он чувствовал, как нежная и теплая волна разливается у него в груди. Ему показалось, что внутри у него что-то сломалось. Он хотел эту женщину, он боялся ее, действительно, очень боялся. Боялся и безумно желал ее. Она была стоящей женщиной, если такие вообще бывают.

Прекрасно, может быть, стоит исследовать еще какие-нибудь пещеры. У него дрожали колени. Сегодняшняя ночь предназначена для этого. Я должен опуститься в этот таинственный подземный мир. Прекрасный образ.

Он сжимал ее в объятиях все сильнее и сильнее, покрывая ее поцелуями.

Так вот о чем эта древняя легенда, не так ли? Финн добывает волшебную чашу и загадочную принцессу. Оба священных сосуда.

— Давай выбираться отсюда, пока мы не решили остаться, — бормотал он в ее волосы. Ну что же, поиски Священного Грааля успешно завершились.

Конечно он не решился отнести Маржи к себе. Она пришла сама. Она была так счастлива и благодарна, что готова была исполнить самое безумное его желание. Симус так не хотел.

— Может быть, искупаемся, Джимми? Сейчас, после этого холода подземелья, вода покажется очень теплой.

— Купаться ночью? — в ужасе воскликнул он.

— Но луны уже взошли, — она опять смеялась над ним.

— Я, пожалуй, воздержусь, — вздохнул он. — У нас впереди трудное путешествие.

Она поцеловала Симуса на пороге его комнаты.

— Бригида, Брендан и Мария будут с тобой, мой любимый.

Она в первый раз сказала так.

— Ты перебрала не все имена, — притворно возмутился он.

— Наверное, я не совсем понимаю, чем отличаются Мария и Бригида.

— У моих предков было больше времени, чтобы разобраться в этом вопросе. Ну, все, все. Тебе необходимо выспаться, ступай.

Симус Финбар О’Нейл, последний великий плейбой, уроженец Запада, провалился в сон. Его преследовали злые драконы и демоны, притаившиеся в глубоких холодных пещерах.

Он проснулся от страха. Было еще темно. Почему он испытывал страх и чувство вины?

Потом он вспомнил. Господи, ведь я нарушил Закон. Я не имел права участвовать в политических переворотах. А ведь я сделал это почти не задумываясь! И все из-за нее. Теперь я буду проклят.

Сцена прощания с Ретой и другими ребятами была тяжелой.

Хрупкая Лейтенант была подавлена предстоящим, тем, что ей нужно повторять этот страшный переход назад, в Город.

— Рета, девочка моя, — старался утешить ее Симус. — Через неделю я буду встречать тебя и твоего парня. Мы закатим такую встречу! Только, пожалуйста, побереги свои ноги, ведь я уже не смогу быть рядом и нести тебя на руках. Будь умницей.

Она улыбнулась. О’Нейл наклонился и нежно поцеловал ее в лоб.

— Я уверен, что у тебя все получится, глупышка! — прошептал он.

Ему тоже было тяжело. Хорошие, все-таки, они ребята.

— Ваши таранцы целуют всех женщин, которых встречают? — холодно поинтересовалась Маржи, когда они следовали в колонне со «штабом».

— Только хорошеньких, моя дорогая, — ответил он.

— Ты считаешь Лейтенанта Рету красивой? — она едва справлялась с собой.

— Честно говоря, нет. Мы всех целуем, — примирительно объяснил Симус. — Однажды мне довелось поцеловать в щеку даже Леди Дейдру.

— Кого? — в ее голосе было раздражение.

О’Нейл буквально примерз к седлу. Да как же у меня сорвалось? Как теперь все это объяснить?

— Да так, ничего важного, — выкручивался он. — То есть, она — особа с высоким положением, что-то вроде религиозного лидера, — признался Симус.

— Она красивая? — сейчас у Мариетты было строгое каменное лицо. Ей это шло.

— Да что ты, нет. Она — старая женщина. Думаю, что и хорошенькой-то никогда не была.

Обед, данный Кцаром в честь их отправления, был таким же трогательным, как и прощальный обед с Эрни и Сэмми.

Колонисты не надеялись увидеть их снова. Глаза Реты то и дело увлажнялись, она едва притрагивалась к еде. Мариетта была очаровательна, но несколько натянута. Отвратительный черноволосый Четвертый Секретарь излучал обаятельную гениальность, как разбуженный предприниматель.

— Это будет быстрое и приятное путешествие, — настаивал он. — Совсем непохожее на то, что вы испытали.

Болтая о музыке и поэзии на Зилонге, О’Нейл постоянно щелкал по его самолюбию, подкалывая его. Это была отличная словесная перебранка, которую так любил Симус О’Нейл, особенно если учесть разницу в возрасте. Симус знал, что этот поединок между ними будет продолжаться и дальше, в пустыне, и он был уверен, что последнее слово будет за ним. Это была просто игра, однако, опасная и захватывающая.

К сожалению, призом победителю в этом поединке была женщина; ведь Четвертый Секретарь не скрывал своих похотливых намерений относительно Мариетты. Он ее желал, совершенно откровенно, и’ был абсолютно уверен, что добьется этого до следующего восхода солнца.

Ну что же, посмотрим, мой дорогой. Она моя, и ты это знаешь. И хотя я еще не решил ничего, но тебе-то ее не видать.

Итак, они сражались за эту женщину, но она была лишь поводом. Ее сумасбродное настроение заметили все. Ее кидало то в безудержное веселье, то в бешеную ярость. Симус решил не принимать это во внимание. Когда дело дойдет до действий в пустыне, она выполнит любой приказ.

Ведь она — отличный солдат. Ну как не стыдно, Симус. Ведь ты же знаешь, что это не так.

Да не отвлекайся подобными рассуждениями. Тебе нужно думать о поединке с этим уродом.

Наконец Четвертый Секретарь объявил о том, что все должны разойтись по комнатам и поспать перед отправлением на закате.

Мариетта остановила Симуса на пути к его комнате.

— Как же мы исчезнем? Ты уже придумал? — спросила она, и ее голос дрожал от волнения.

— Не надо быть такой нетерпеливой, дорогая. У нас еще семь или восемь часов впереди. Я сообщу тебе о своем решении. Вполне вероятно, что до того, как мы доберемся до транспорта, нам ничто не угрожает. Вряд ли они что-то предпримут, пока мы вооружены. Кроме того, они не решатся до тех пор, пока мы в радиусе системы контроля Кцара. Так что, мы предпримем то, что задумали, где-то среди ночи. Я прихватил отличную карту у колонистов, она нам поможет.

Этот клоун держит нас за дураков. Кцар это тоже заметил. Тем лучше, если мы не проявим беспокойства, они снимут охрану. Когда я свистну вот так, — он просвистел несколько куплетов, — сворачивай направо и беги что есть мочи. Я кое-что подкину им на прощание (они будут нас помнить) и последую за тобой.

Она кивнула. Он не собирался говорить, что уже стащил несколько мощных гранат из арсенала Кцара.

О’Нейл направился к своей комнате, но потом оглянулся.

— Ты уверена, что они не причинят вреда Рете и остальным моим… нашим ребятам?

— Конечно, нет. Она теперь героиня. Если мы все погибнем, Комитет не сможет оправдаться. Если я исчезну, предположим, в гареме Ната, или когда Секретарь покончит со мной, то ни Рету, ни кого-нибудь другого им уже не надо будет бояться.

— Думаю, я внесу изменения в этот сценарий. Они что, действительно боятся тебя?

— Я вижу, ты не веришь, майор О’Нейл, но это так. Комитет считает меня блестящей и очень опасной женщиной.

Она скопировала его интонацию:

— Женщины должны знать свое место. — Затем продолжила, — Не беспокойся о своей маленькой подружке Рете. Через несколько дней она уже будет в заботливых руках своего парня.

— Ты хочешь сказать, что они любовники? Ведь она совсем ребенок.

— Ты его не видел, — она робко улыбнулась. — По-вашему, ему около четырнадцати лет. Думаю, что инициатива была за ней. Они без ума друг от друга.

— Нарушают правила?

— Правила нарушаются многими. А здесь вообще не дают себе труда скрывать это.

— Но почему такие молодые стремятся нарушать?

— Все очень просто, — она тряхнула плечами и недовольно взглянула на него. — Они молоды. Они любят друг друга. Они каждый день могут умереть. Разве этого недостаточно, чтобы оказаться в одной постели?

— Пожалуй. Правда, я не предполагал, что такое здесь возможно.

— Таранцы — фанатики, — выпалила она и развернулась, чтобы уйти.

Достаточно, моя дорогая. Не стоит поспешно судить. Хотя я преступил закон своего Ордена, но среди нас есть и другие. Ты горячишься, любимая, но я обожаю тебя. Я никогда не позволю грязным лапам коснуться тебя.

— Мариетта!..

— Да? — она вздрогнула, словно от выстрела.

— Не забудь таблетки, — он хлопнул ее по заду.

Она повернулась и взглянула ему в глаза.

— Я должна полюбить ее?

— Кого?

— Дейдру?

— Да нет, совсем нет, — он разволновался. Ведь он еще ничего ей не говорил, а она решила пойти за ним сама…

— А она меня полюбит?

— Вот это другое дело.

Сумерки в этой части континента уже сгущались. Конвою скоро предстояло отправляться.

— Я думаю, она будет в восторге от тебя, моя девочка. Женщины твоего типа пользуются бешеным успехом и у мужчин, и у женщин. Все мужчины влюбляются в тебя, как и я, молодые женщины начнут подражать тебе, а пожилые (он мысленно перекрестился) и даже такие, как Дейдра, захотят стать твоей матерью.

— Благодарю тебя, Симус О’Нейл, поэт и солдат.

Он искоса взглянул на нее и увидел удивительно нежную улыбку, предназначенную ему.

— Это было так приятно услышать. Иногда ты бываешь очень милым.

— Мужчина старается, — он отвернулся, ошеломленный нежностью и любовью, сквозившей в ее улыбке.

Поздно ночью, когда Гиперион исчез в темноте, и сканеры, установленные в форте, уже не улавливали их присутствия, О’Нейл туго натянул поводья своей лошади. В десятый раз за сегодняшнюю ночь он проклинал зилонгские луны.

Они взошли слишком рано. Он не очень хорошо изучил их цикличность. А сейчас любое углубление на песчаном берегу отчетливо и ясно проступало. Хорошо были видны и подножия гор. Шансов незаметно улизнуть было мало.

Ведь теперь он обладал таким сокровищем. Он не мог подвергать ее жизнь опасности.

У него перехватило горло. Он еще никогда не играл в такую опасную игру. Цена потери слишком велика. И это решало все.

Его чувство опасности сейчас невероятно усилилось. Может быть парни секретаря решили не дожидаться транспорта. Этот урод оказался умнее, чем предполагал Симус. «Никогда, я повторяю — никогда не позволяй себе недооценивать врага», — это первое правило Гармоди. А он нарушил его. Впрочем, не только это правило…

Итак, будь готов к сражению, — предупредил он себя. — Ну-ка, соберись.

Сейчас нужна была не столько храбрость, сколько хитрость. К схватке он был готов и физически, и ментально. Он вдохнул свежий прохладный воздух пустыни. Сейчас он был солдатом, а не шпионом. Но он был не в состоянии активизировать свою изобретательность и внешнюю часть сознания, так долго он был оторван от остальных таранцев.

Послушайте, если вы хотите, чтобы я вернулся к вам, — поставил он в известность Дейдру, если она случайно слушала его, — поскорее придумайте что-нибудь. Даю вам десять минут.

Симус попытался втянуть в разговор Четвертого Секретаря.

— Расскажите мне поподробнее об этом парне, Нате, все в форте только о нем и говорили. Где этот «император»?

Секретарь закудахтал:

— Боюсь, поэт О’Нейл, что мое изложение будет не столь поэтично, как ваше. Много лет назад самый блестящий человек среди нас почувствовал, что его рассудок начал разрушаться от переутомления. Он попросил разрешение покинуть город и поселиться за городом, до тех пор, пока не поправит свое здоровье. Бедный человек, что мог сделать Комитет? Ведь он не смог бы выжить в диких условиях планеты. Но он ничего не хотел слушать, и мы отпустили его. С тех пор его никто не видел. Кроме того, он давно погиб. Большинство зилонгцев боится окрестностей Города, ведь даже такие отряды, как ваш, не могут защитить от нападения дикарей.

Это походило на официальную партийную линию. О’Нейл продолжал допытываться:

— Я еще слышал о капюшонниках и Молодежном Союзе. Кто это? Еще одна легенда?

Секретарь отверг это взмахом толстенькой волосатой руки.

— Совершенный бред. Я удивляюсь, что гарнизон Гипериона забил вам голову такой чепухой. Конечно, в нашем совершенном обществе бывают случайные инциденты между людьми, особенно, если кто-нибудь злоупотребляет ликером…

— А происшествие на монорельсовой дороге? — Симус уголком глаза следил за реакцией толстяка.

Толстые губы Четвертого поджались. Он слишком долго медлил с ответом.

— Да, такое случается, правда, очень редко. Компьютерные программы… В любом случае, это удовлетворяет низменные инстинкты некоторой части необразованных людей. Они воображают себя террористами. И лучшие представители нашей молодежи, такие, как храбрая Мариетта, отдают свои жизни в борьбе с ними.

— Благодарю вас, Благородный Секретарь, — вежливо поблагодарила Маржи и поскакала вперед.

— Моя дорогая, — поклонился тот ей вслед и продолжил: — Правительство изгоняет сверхъестественные силы из нашей культуры со времен Реорганизации. У этого процесса есть и побочные явления. Пока мы запуганы существованием злых духов и самонадеянно думаем, что нам удастся с ними покончить, факт остается фактом — они существуют. В социальном смысле это незначительное явление.

— Я полагаю, что и истории о Фестивалях изрядно преувеличены? — Симус явно перегибал. Секретарь мог заподозрить подвох. Однако, на этот раз ответ последовал без промедления.

— Дорогой мой, я уверен, что такому свободному путешественнику, как вы, знаком карнавальный синдром. Это присуще любому обществу. Вы же знаете, что людям свойственно преувеличивать собственную распущенность, когда рушатся социальные нормы. Если бы вы могли остаться с нами, то поняли бы, что время карнавала — это безобидная возможность расслабиться от напряжения и не имеет ничего общего с дикими историями, которые придумывают. Это очень короткий период отдыха и восстановления сил после длительной и напряженной работы. Наша провинциальная планета слишком мала. И страшные истории распространяются на ней с невероятной быстротой. Я надеюсь, вы не станете этому верить.

Свежо предание. Если бы я не видел всего собственными глазами…

Нападение Ната и его войска на первый лагерь, эти убийства в подземке — все это было реальностью. Покалывание в затылке, так хорошо знакомое Симусу, и ощущение тревоги и страха тоже не были вымышленными. Опасность исходила со стороны марширующей колонны. Что-то тревожное приближалось с каждым мгновением.

Что творится в хорошенькой головке Маржи? С момента начала похода она даже не взглянула на меня. Я чувствую, что она верит мне. Доверяет полностью. Бедняжка, я постоянно ощущаю ее страх и смятение.

Раньше он считал ее неприступной твердой скалой. Теперь он знал, что внутри этой скалы полыхал огонь, приводивший его в замешательство, животный огонь страсти и лихорадочный патриотизм. А под этим огнем он начал распознавать нежность и уязвимость. И отличное чувство юмора, даже когда она посмеивалась над ним.

Когда он держал ее в объятиях, страстное влечение к этой девушке лишало его рассудка. В других случаях он боялся ее, но не мог точно осознать, почему. Будет ли она надежным товарищем в борьбе, теперь, когда все вокруг полыхает огнем? Затылок предостерегал Симуса от полной уверенности.

Как бы там ни было, он не позволит сальным лапам прикоснуться к ней.

Они проскакали еще несколько часов. Чувство страха и опасности не покидало О’Нейла. Теперь было такое ощущение, что источник опасности находился где-то далеко, и исходил совсем не от Секретаря и его команды, а от кого-то где-то в другом месте. Теперь они приближались к горам. Он пытался угадать, где же располагается транспорт, ведь они уже миновали низкий перевал, который должен был привести в пустыню. К счастью, две луны скрылись, стало темно. Их отряд стал сворачивать налево.

О’Нейл почувствовал сильнейший всплеск ощущения тревоги. Именно сейчас они что-то замышляют. Не знаю, что, но момент настал. Пора немедленно удирать.

Как только они вышли на плато, он начал условленно насвистывать, и спихнул Четвертого с лошади. Когда он помчался по склону, у него за спиной засвистели пули и раздался взрыв. Он не видел и не слышал Мариетты. Это была ловушка, но не для О’Нейла и Мариетты, а для отряда зилонгцев. Когда он оказался вне пределов досягаемости выстрела из карабина, О’Нейл притормозил и начал искать Маржи. Она была здесь, умница, прямо за его спиной.

— Что произошло? — возбужденно выкрикнула девушка. — Как только ты ускакал, нашу колонну обстреляли. Плато было занято отрядами Ната. О’Нейл, как ты догадался об этом?

— Я не догадался. Я просто знал, что что-то неладно с этим плато. Это маленький таранский трюк. Как-нибудь я тебе расскажу.

Они наблюдали за происходящим внизу.

Их внезапное бегство спасло отряд от полного уничтожения. Солдаты Ната начали стрелять по ним, дав отряду время спрятаться в скалах. Теперь схватка должна была затянуться.

— Теперь наши друзья с обеих сторон будут очень заняты. Давай-ка как можно дальше удалимся от них, пока они не выяснили, что у них общая цель, и эта цель — мы с тобой.

Он пришпорил лошадь и направил ее через дюны к высокой, в виде башни, скале, очертания которой едва проступали в свете оставшихся лун.

Через полтора часа они добрались до склона отвесной скалы.

— Проход там? — Мариетта махнула на север.

— Да, там, но я пытаюсь сообразить, что делать дальше. Ведь Нат тоже в той стороне. Можно попытаться вернуться в форт. Но Комитет после сегодняшней ночи наверняка еще больше заинтересуется нами.

— Бедная Рета. Ведь она ведет свой отряд прямо в лапы к Нату, — вздохнула девушка.

— Мы ей ничем не можем помочь, пойми. Кцар — отличный солдат. Он догадается, что произошло, и что-нибудь предпримет. Он вышлет подкрепление.

Они медленно ехали вдоль стены. Лошади устали. Преследования можно было не опасаться, а вот к неожиданным встречам надо было быть готовым.

Неожиданно ночной воздух вспыхнул от мощнейшего взрыва. Огненный шар повис над пустыней, и колоссальный гриб зловеще поднялся в черном небе.

Так, у них есть ядерное оружие, и они не боятся его применять.

О’Нейл и Мариетта старались успокоить взбесившихся лошадей.

— Что это было? — выкрикнула Маржи, ее трясло от испуга.

— Возможно, Нат взорвал транспорт. Да, это была не самая удачная ночь для Секретаря и его штаба. Думаю, что тебе теперь не нужно его опасаться.

Справляясь с дрожью, она храбро отозвалась:

— Когда ты рядом, я не боюсь.

— Возможно, я не заслужил такой высокой оценки, но мне очень приятно слышать это от тебя.

— Это всего лишь правда.

Славно, она уже не смеется. Лучше сменить тему.

— Ты уверена, что он реально управляет Комитетом?

— Да, он пользуется большими полномочиями, Джимми, — Она уверенно направляла свою лошадь. — Он способен доводить начатое до конца, и еще не так стар. Хотя его власть не безгранична.

— Иными словами, сейчас образовался вакуум, и ты со своими друзьями можешь сделать рывок.

— Знаешь, путь слишком далек. Это почти невозможно, не так ли?

— Не знаю, не знаю. Ведь я только путешествующий поэт. Подумай о том, что я сказал. Ведь и для Ната эта ночь не слишком удачная. Он наверняка при взрыве потерял много своих людей. Ну, поехали, попробуем отыскать тропу.

Вскоре они ее нашли. Перевал был достаточно высоким. Извилистый проход терялся в вышине, в снегу.

— Ты что задумала? — Симус взглянул на девушку. Она выглядела слишком уставшей для кадрового офицера.

— Знаешь, я всегда мечтала увидеть горы. Я никогда не чувствовала снега. — ее глаза светились в темноте, как звезды. От сияния этих прекрасных глаз у Симуса почти остановилось сердце.

Потом они стали карабкаться вверх. Подъем был достаточно сложным, руки то и дело срывались. Симус был напряжен до предела, он все время страховал девушку; его психические способности истощились.

Когда они добрались до перевала, в двенадцати ярдах от них стоял Нат. Он возник внезапно, словно из-под земли. Его окружали охранники. Они попали в западню.

— Итак, — прогудел чернобородый, одетый в темно-красный плащ, «император» Зилонга. — Восхитительный лидер глупых радикалов и неоценимый майор О’Нейл с «Ионы». Вы оба доставили мне много хлопот. Надеюсь, скоро вы узнаете, что такое настоящая революционная борьба. Отпустите лошадей. Оружие не трогать. О’Нейл, ты мертвец, а вот из нее получится неплохая наложница, конечно, после некоторой дрессировки. Мне придется потрудиться с ней. Возможно, ей даже понравится. Так что не подвергай ее жизнь риску тупым героизмом.

— А почему ты решил, что я начну делать глупости? — Симус тянул время, пока они с Маржи очень медленно спешились. Он не знал, что предпринять, когда его ноги окажутся на земле. — Раз уж вам известно об «Ионе», может быть, нам удастся найти общий язык, а? Женщина меня не волнует. Можешь забрать ее себе. Она ни на что не годится в постели. Тебе хорошо известно, что вояки-красотки фригидны.

— Слышала, что приказал мужчина? — О’Нейл толкнул Маржи к «императору» и его плохо вооруженной толпе. Это все, что осталось у них после взрыва. Не густо. Ладно, жизнь покажет. Он отступил на несколько дюймов к стене каньона, увлекая за собой лошадь.

Бедняжка Мариетта понуро шагнула к Нату. Она едва передвигала ноги.

Женщина, ты могла бы быть попроворнее, если хочешь, чтобы я справился со всем этим сбродом.

Она встала перед Натом, покорная и униженная. Несколько минут он грубо ласкал девушку. Она не сопротивлялась. Ею овладело полное безразличие ко всему. Симус приблизился к стене еще на шаг. Один из телохранителей приподнял винтовку, остальные ничего не заметили.

— Я же говорю тебе, ваши женщины-вояки ни на что не годятся.

— Я буду наслаждаться процессом обучения, — Нат распустил слюни над своей пленницей. — В этом деле конечный результат не так важен, а вот сам процесс доставляет бесконечное удовлетворение. Ты согласен со мной, О’Нейл?

— Предупреждаю. Этот самый процесс с этой штучкой не покажется тебе пикником, — он почти занял позицию, где склон уходил под углом за спиной Ната и его охранников. — Теперь об «Ионе»…

Им бы следовало кинуться на него и связать в первый же момент. Но все они были одинаково ошеломлены взрывом. А кроме того, как и все зилонгцы, Нат немного опасался рыжебородого пришельца из космоса. Кто знает, чего от него можно ожидать, если подойти слишком близко? Лучше держать его на расстоянии выстрела.

— Да, действительно, — Нат хитро улыбнулся. — Я сомневаюсь в том, что ты сможешь передать на «Иону» мое распоряжение, но поискать пути взаимодействия не помешает. Больше того, я хотел бы услышать подробный рассказ о ней, даже если красавица Капитан так не считает.

— Спрашивай, — Симус выиграл еще несколько секунд.

— Ну, прежде всего, каков штатный состав судна? Я снова напоминаю, майор О’Нейл, — должно быть, он заметил яростный огонек в глазах О’Нейла, — не делай глупостей. Существует очень много простых, очень болезненных и ужасно мучительных способов умерщвления.

— Я не понимаю тебя. Каких глупостей мне не стоит делать?

И он действительно предпринял отчаянную выходку. Выхватив гранату, он подкинул ее вверх, вдоль стены каньона, как мячик. Она прокатилась вдоль стены, замерла и начала медленно скатываться вниз.

Нат и его парни не могли оторвать взглядов от этого предмета. Они, не отрываясь, смотрели за приближающимся шариком. Симус схватил карабин. Мариетта вырвалась от Ната и бросилась к нему. Симус поднял оружие, готовый выстрелить после того, как она подбежит к нему. Она прыгнула за скалу.

Когда Симус открыл огонь, стража императора совершила действительно глупый поступок. Было очевидно, что они не были знакомы с гранатами — они начали стрелять по катившемуся предмету. О’Нейл успел только выкрикнуть:

— Ложитесь на землю! — и взрывная волна сбила его с ног.

Прошло очень много времени, прежде чем к нему вернулось сознание. Солнце было высоко над горизонтом и ярко освещало местность. В каньоне царила мертвая тишина. Он действительно был наполнен смертью.

Неужели только он уцелел? Впереди виднелись останки бывшей императорской гвардии. Плащ императора был пропитан кровью. Очевидно, он был изготовлен из материала, который не воспламеняется. Как здравомыслящий человек, он взглянул на свою одежду. Гляди-ка, моя тоже не сгорела.

О чем мне стоит подумать теперь?

Ах да, плащ Ната свободен, значит ли это, что император улизнул? Его могла протащить испуганная лошадь.

Если это так, я не попадусь на этот трюк.

И все-таки, вполне вероятно, что он убит.

Так что же еще? Еще что-то… Что-то очень важное.

А как со мной?

О’Нейл ощупал себя, все было в порядке, цело. А это значит, что он и Мариетта могут продолжить путешествие.

Мариетта! Где она? Он вскочил. Лошади исчезли. Безусловно, их прогнал страх, и они пустились вниз, в долину.

Наконец, он увидел Мариетту. Она распласталась рядом с изуродованными телами стражников Ната. Она лежала лицом вниз, совершенно безжизненно.

У него стучало в висках, он едва держался на ногах, но добрался до нее и перевернул. Казалось, что она просто спит. Только тонкая струйка крови, запекшаяся около раны у корней волос. Он кинулся к походному мешку, который чудом уцелел. Дрожащими руками отыскал сыворотку жизни и ввел ей в руку.

Сначала не было никакой реакции. Он проверил пульс. Пульс был очень, очень слабый. Если сыворотка хорошо действует, можно еще ввести — ведь будет лучше? Жаль, что Сэмми ничего не рассказывала ему об этом. Пульс стал угасать. Он ввел девушке последние две ампулы.

Очень медленно бледное, как полотно, лицо Маржи посвежело. Еще через несколько мгновений, когда она открыла глаза, он держал ее на руках, бережно закрепляя повязку у нее на голове. Она прильнула к нему, преодолевая собственный самоконтроль, и улыбнулась лукаво.

— У тебя отличная реакция, майор, — и, подмигнув, добавила: — Но как ты узнал о том, какая я в постели?

Маржи быстро оправилась. Она была вполне готова двигаться вперед, причем, быстрее, чем Симус, и начала перебирать их мешки, выбирая, что взять с собой, а что оставить.

— Я моложе и лучше, — объяснила она. — Разве я не замечательная? Ведь мне удалось убедить Ната в том, что я покинула тебя и стала его униженной рабыней.

— Да, ты была великолепна, — неохотно согласился он, — Правда, я бы сказал — вопреки самой себе. Но ты могла бы отвлекать его чуть-чуть активнее.

— Тогда бы он не поверил твоей безобразной клевете, — блестяще парировала девушка, — о том, что я холодная девственница, требующая изнурительной сексуальной прелюдии, разве не так?

— По-твоему, я ошибся?

— Уверена, что я не холодная женщина, — Она взвесила на руке ранец и, решив, что он недостаточно тяжел, запихнула туда еще немного еды. — Давай задержимся и проверим. Ну как?

Что ж, предельно откровенно.

— Эй, действительно, почему бы и нет? — Он начал пробираться между разбросанными припасами, от всей души желая не реагировать на ее предложение, хотя готов был держать пари, что, возможно, малоискушенной она и была, а вот девственницей — вряд ли.

— Давай-ка сменим тему, — его руки все еще дрожали, — Ты была очень смелой и проворной. Как я и предполагал. Если бы де ты, мы были бы сейчас также мертвы, как и они.

Она распрямилась и повернулась к нему — высокая гибкая женщина в длинной коричневой накидке, которая так удивительно оттеняла цвет ее волос и огромных глаз, с ранцем за спиной и винтовкой в руках.

— Спасибо, Джимми. Я рада, что ты думал обо мне, и не ошибся.

Симус Финбар О’Нейл, кажется, ты совсем пропал.

Каждый из них хотел покинуть этот ужасный каньон. Нат, возможно, мертв, но его всадники по-прежнему могли быть рядом; оставшиеся в живых могли относиться к ним обоим только как к убийцам Императора.

В полном молчании они поднимались по склону, каждый был поглощен своими мыслями. Когда они подошли к снежной кромке, Маржи заговорила:

— Что такое «Иона»? — Она сверлила его взглядом, расположение снова сменилось подозрительностью и неприязнью. — Нат сказал, что ты — майор О’Нейл с «Ионы». Ведь ты называл другой корабль.

— Разве он так сказал? — снова приходилось лгать. — Так звали мою команду с Тары. Каждое формирование имеет собственное имя. А вот как он узнал о том, что ты собираешься возглавить молодежь, когда мы вернемся?

— Я не знаю. Я никому не говорила… Никому… только тебе.

— Наверное, я бы не стал кидать в Ната гранату, если бы был с ним заодно, — резонно заметил Симус.

— Я и не думаю, что ты на его стороне, — вздохнула она. — Не знаю, что и думать.

— Может быть, Нат обладает… ну, как бы это сказать… особенными способностями, отличающимися от обыкновенных людей. Как ты думаешь?

— Да. О нем поговаривали, что, якобы, он умеет читать чужие мысли. Но как ты узнал об этом? На Зилонге боялись говорить об этом вслух. Слишком это страшно и невероятно, — она вздрогнула. — Джимми, ты обладаешь такими способностями? Ты можешь читать мои мысли? — Ее глаза расширились от ужаса.

— Если бы я и мог, то побоялся бы, — достаточно искренне проговорил он. Потом поскреб голову и решил быть более искренним, чтобы завоевать ее расположение. — Большинство таранцев обладают чертами подобного свойства — что-то вроде отголосков эволюционного развития. Лично мне хорошо удается чувствовать опасность. Правда, это требует большой сосредоточенности, как сегодня на равнине. Потом я устал, и внимание рассеялось. Я не ожидал последнего сюрприза.

— Как я рада, что ты можешь воспринимать надвигающуюся опасность и не можешь читать мои мысли. Это было бы слишком обременительно, — в ее голосе появились хриплые нотки, губы были крепко сжаты.

Что она хотела этим сказать? Как будто ты не знаешь, сосунок. Она хочет тебя еще больше, чем ты ее. И при этом меньше, чем ты, боится.

Заканчивай, заканчивай. Нам предстоит сложное восхождение на гору.

Его представление о сложности этого «низкого перевала» было ошибочно. Он предполагал, что слой снега будет тонким. Оказалось же, что снежный покров доходил до колена, а местами был по пояс. Верхний слой таял в дневные часы, ночью замерзал. Образовался тонкий колючий наст, который не выдерживал тяжести тела.

Днем температура была плюсовой, но с пустыней не сравнить. Их одежда, рассчитанная на равнинный переход, слабо защищала от холода. Правда, обувь была добротной и высокой, и предохраняла ноги довольно сносно.

Мариетта никогда не попадала в такое холодное место. Ей приходилось туго. О’Нейл понял, что за один день этот перевал не преодолеть. А это означало, что ночевать придется на снегу, на вершине перевала, без тепла.

Его беспокоило то, что Нат знал об «Ионе». Как много он знал? Кто ему рассказал? Возможно, зилонгцы немного разбирались в механизме психической энергии. А если Нату известно о монастыре, то вполне вероятно, что кто-нибудь еще знает о нем.

Вскоре стало не до вопросов. Началась борьба за выживание. Когда солнце село за горизонт, они достигли вершины перевала. Перед их взором раскинулись зеленые джунгли и пурпурный в лучах заходящего солнца океан. Они прошли половину пути. Бедная Маржи была совершенно без сил. Она была измождена, испугана и тряслась от холода. Она стискивала зубы, чтобы не кричать от боли.

— Симус, это невозможно, — простонала она. — Я не могу идти. Ты должен оставить меня. Я решила умереть. Это произойдет очень быстро.

— Такое решение — дикость. Давай поищем пещеру и изобретем способ согреться, — он грубо схватил ее за руку и потащил за собой.

Он и сам сомневался, что сможет спуститься с перевала. Но неужели лучше замерзнуть вдвоем? Обнимая спотыкающуюся Мариетту, он продирался по глубокому колючему снегу к склону перевала. Симус шарил взглядом по склону в поисках пещеры, расселины или просто укрытия от ветра, который все усиливался.

Они все-таки отыскали крошечную пещерку, завалили вход тюками для защиты от воющего ветра. Теперь ветер почти не проникал внутрь, снега тоже не было, но было ужасно холодно. Нет, им не пережить эту ночь.

Она это знала. Слезы отчаяния и боли текли по ее щекам.

— В следующий раз, когда мне придется взбираться в горы, я выберу женщину, которая не боится холода, — он пытался шутить, стуча зубами и прижимая ее к себе.

Стало совершенно темно, и он вспомнил о ручных фонариках. Казалось, что со светом легче умереть, чем в жуткой темноте.

Свет! Симуса осенило.

— Маржи, эти осветительные гранаты… может быть, есть способ заставить их сгорать медленнее? Можно устроить такую штуку, чтобы они сгорали в течение часа? Ведь они достаточно мощные, чтобы хоть ненадолго прогреть пещеру.

— В них установлено замедляющее реле времени, — безнадежно вздохнула она. — Если установить стрелку на циферблате на максимум, это составит около пятнадцати минут. Но даже при такой интенсивности сгорания находиться вблизи опасно, это грозит смертельным ожогом.

Он внимательно изучил крышку гранаты и отыскал механизм. Реле представляло собой прочное устройство, сдерживающее истекание кислоты в искровой запал.

— Что, если я оторву маленький клочок материала от моей робы и намотаю вокруг клапана подачи? Материал ведь не воспламенится. Тогда подача кислоты заметно снизится.

— Я не знаю, — она уже раскачивалась от холода с такой силой, что могла разбиться об острые стены пещеры. Еще чуть-чуть, и спазмы стали бы неуправляемыми.

Прекрасно, эта штуковина может взорваться в любую минуту, и тогда мы получим больше тепла, чем нам хотелось бы. Мы можем сгореть заживо. С другой стороны, я не собираюсь сидеть здесь и ждать, когда моя женщина окоченеет.

Он соорудил самодельный «снаряд», положил его на карниз пещеры и выдернул чеку. Началось слабое свечение, в пещеру стало поступать тепло — слабое, но вполне достаточное для спасения их жизни. Когда волна слабого тепла коснулась ее лица, Маржи слабо вздохнула.

— Вот так-то, малышка, держись старого дяди Симуса, с ним не пропадешь, — он крепко обнял бедняжку…

Они ели концентрированный суп из тюбиков и запивали витаминизированной водой из фляги. В пещере было очень неудобно, блеск от гранаты слепил глаза. Потом они вспомнили о защитных очках, которыми пользовались в пустыне. Теперь свод пещеры окрасился в причудливые зеленые тона. Это развеселило Мариетту.

Граната излучала тепло около часа. Таких гранат у них было шесть; можно было обогреваться всю ночь.

— Молодая женщина, — игриво объявил Симус. — В других обстоятельствах мое предложение могло бы показаться неприличным, но я предлагаю тебе предаться грезам сна в моих объятиях.

— Вряд ли можно представить себе другое место, где моя непорочность старой девы сохранилась бы с большей гарантией, — она удовлетворенно вздохнула, но вдруг снова встрепенулась. — Но тебе придется менять гранаты. Ты не сможешь спать.

— Кто командует этой экспедицией, женщина? — потребовал ответа О’Нейл.

— Конечно же ты, — И снова ехидная улыбочка, блеск изумительных глаз, тотчас же лукаво прикрытых.

— Так что я сказал? — он взял ее за подбородок и заставил поднять на него глаза.

— Ты сказал, что я нуждаюсь во сне, — теперь она улыбалась робко и смущенно.

— Тогда немедленно исполнять! — страшным голосом приказал он и подтащил ее еще ближе.

— Да, сэр! — она расположилась на его груди.

Через десять минут она уже сладко спала, уютно устроившись на нем, получая тепло от него и отдавая ему свое.

Симуса одолевали смущение и нежность, сложный букет переживаний. Он должен был думать о предстоящем прорыве. Но эта девушка выводила из равновесия; она притягивала его и лишала самообладания.

Почему она так смотрит на меня? Я могу взять ее, когда захочу. Она отдает мне все — невинность, себя, свою жизнь. Но ведь это смертельный грех — воспользоваться этим сейчас.

Если ты начнешь, Симус О’Нейл, ты уже никогда не сможешь остановиться.

Она — единственная во всем мире. Ты это знаешь.

Я спрашиваю тебя, где ты найдешь лучшую избранницу?

Нигде.

Разве Гармоди не объяснил тебе, что секс сближает и связывает людей вопреки их опасениям?

Да,

Ведь ты же не собираешься позабавиться с ней и бросить?

Я уничтожу любого, кто осмелится это предположить.

Разве она не любит тебя?

Ну, я не стою ее; правда, бедняжка всегда будет думать иначе.

Тогда чего же ты ждешь?

Но ведь это страшный грех. Кардина никогда не простит меня. Заниматься любовью с беззащитной обитательницей чужой планеты.

Она вовсе не беззащитное существо.

Что да, то да.

Симус напряженно раздумывал. Леди-Настоятельница. Его трясло не от холода. Потом он вспомнил, как Кардина объяснила ему каноническое правило. Если двое хотят вступить в брак, но долгое время не могут найти священнослужителя, они могут обменяться обязательствами, и тогда это будет законное и подлинное супружество.

Разве мы не в таком положении? Сама Кардина говорила об этом?

Да, сама.

Тогда прочь сомнения. Она — твоя избранница. Обвенчать вас некому, следовательно, она твоя жена, и все.

Хорошо, хорошо, я подумаю над этим. Не стоит терять время.

Трус!

На следующее утро его занимали другие думы. Предстоящая борьба не будет легкой. Не мешкая, они выбрались из-под снега и начали спуск по склону. Маржи еще была слаба, она постоянно скользила и спотыкалась. Симус несколько раз удерживал ее от падения вниз.

— В следующий раз непременно предупреди меня, когда выберешь «низкий перевал», — смеялась она.

Это ужасно развеселило их обоих. Ее ирония стала напоминать его манеру шутить. Зилонгцы вообще склонны к восприимчивости, ведь их цивилизация выставила жесткие требования к однородности общества. И если они будут общаться достаточно долго, она может позаимствовать у него много хорошего, даже темперамент.

Ну, вот это уже совершенно лишнее! Позже!

Уже днем они добрались до холмов, где начинались джунгли. Здесь было тепло и приятно, а они были страшно измучены. Маржи хотела передышки. О’Нейл настаивал на том, что необходимо до темноты переправиться через Реку.

И они снова пошли вперед. Симус мог думать только о мягкой траве и теплой воде. А женщина может и подождать. Наконец, когда спустились сумерки, они добрались до Реки. Там был небольшой водопад и тихая заводь.

Дальше они идти не могли. Оба, не сговариваясь, скинули одежду и бросились в воду с чувством облегчения.

Поразительно, — подумал он. — Мы это преодолели.

Ведь это было почти невероятно. После купания Симус и Мариетта легли на травянистом берегу около заводи. В лунном свете Мариетта превратилась в гипсовое изваяние.

Ее нагота была безупречна, совершенна во всех роскошных и изящных изгибах. Но он продолжал испытывать безотчетный страх. Разве может красота настораживать? Почему ему кажется, что это ловушка? Разве прекрасный сад наполнен цветами, несущими смерть?

Как часто ты уносился в своих мечтах в пустынный лес с обнаженной красавицей?

Полюбуйся на себя теперь. Ты восхищен Евой, но ты не хочешь обладать ею.

— Джимми, — ее удивительные карие глаза смотрели на Симуса с мольбой. — Ты уверен, что не можешь прочесть мои мысли?

— Женщина, твоя подозрительность не имеет границ.

— Мне очень хочется, чтобы ты их прочел, — очень тихо и нежно призналась она.

— Ты ничем не отличаешься от таранских женщин, — засмеялся Симус, — постоянно меняешь свои вкусы, — он снова бросился в воду.

Эта женщина искушала его настойчиво и бесстыдно, после тяжелого путешествия… Куда она торопится?

— Я вполне серьезно, Симус О’Нейл. Мне осталось жить немного, и я хочу принадлежать тебе. Я хочу этого с того самого дня, когда вытаскивала тебя из канавы. Я нарушила все правила моей культуры, и теперь настало время нарушить последнее — с тобой. Я просто горсть пыли с едва теплящейся жизнью внутри. Все, что я могу отдать, я хочу отдать именно тебе. Я твоя.

— Я боюсь, что причиню тебе боль, Мариетта, — это звучало нелепо, но было чистейшей правдой. В лунном свете она выглядела такой хрупкой, незащищенной, уязвимой.

Проклятье, она умеет уступать.

— Мне безразлична боль, Джимми. Я хочу быть твоей. Я больше ни о чем не прошу тебя. Подари мне счастье ненадолго и забудь обо мне. Ты — это единственное хорошее в моей жизни. Я не могу лишиться радости быть с тобой, пусть даже всего несколько дней.

Он обнял ее и порывисто прижал к себе.

— Поверь мне, Маржи, я полюбил тебя с первого взгляда, — он не мог повернуть назад. Голод стал сильнее страха. Невозможно было оторваться от божественной шелковистой кожи. — Я никогда не смогу забыть тебя и буду с тобой всегда.

— Не надо говорить о любви, Симус. Для меня эти слова слишком много значат. Просто я не могу больше жить без тебя, — ее губы раскрылись, взгляд блуждал, сердце бешено вырывалось из груди от его прикосновений.

Голоса продолжали звучать в его измученной голове, предупреждая об опасности, но он отмел их.

Его руки блуждали по ее телу, он хотел чувствовать ее всю, каждый изгиб. Она безотчетно отзывалась на каждое прикосновение, но лицо вздрагивало от испуга и напряжения.

— Я говорю о своей любви, когда хочу, женщина. Я знаю, что это такое.

Меня соблазнила испуганная девственница, которая ждет, что я немедленно овладею ею.

Его губы исследовали каждую клеточку упоительного тела.

Теперь она мягко и нежно уступала его ласкам.

— Что бы там ни было, я приму от тебя все.

— Когда эта ночь кончится, я буду считать тебя своей женой до конца дней. И если ты, глупая, задумаешь свести счеты с жизнью, я остановлю тебя в дюйме от пропасти, ты слышишь меня? — Он шутливо шлепнул ее по восхитительной выпуклости.

Она заплакала.

— Навсегда, Джимми. И даже после смерти.

Симус покрывал поцелуями ее лицо. Страстное безумное желание овладело им.

Полегче, мой милый. Малышка сломается, если ты не будешь осторожен.

Он сдержал себя и начал медленно и любовно готовить ее к упоительному слиянию…

Перед Симусом О’Нейлом раскинулось огромное, ослепительно сверкавшее зловещее озеро. Колыхавшиеся на воде водоросли, словно огромные кости вцепились в его душу. Им овладела Черная Меланхолия — худшее, что могло приключиться с таранцем.

Как объяснила бы Капитан-Настоятельница, «жалость к себе и неверие порождают Черную Тоску, Ваше Преподобие».

Однако, ни образ Кардины, ни песни менестреля, ни молитва — ничто не помогло. Конечно, это должно было пройти само собой. И если верить Леди Дейдре, справиться с этим можно «начав снова действовать, как и подобает истинному, зрелому и целеустремленному пилигриму.».

Редко Черная Меланхолия становилась фатальной для человека. Никогда это состояние духа не длилось слишком долго.

Но ведь все люди одинаковы, и каждый считает себя исключением, подтверждающим правило.

Только один раз до этого за всю свою жизнь Симус стал жертвой этой напасти. Сейчас он даже не мог вспомнить причину, правда, был убежден в том, что лучшие свои песни он написал именно тогда.

В этот раз он не писал стихов и не пел песен. Он сломал свою арфу без тени сожаления. Она была нужна, чтобы петь еще не написанные прекрасные песни своей невесте. Песни любви, которые он так и не написал. Он проклинал себя за это.

Тяжелое состояние длилось уже четыре дня. Он даже начал привыкать к нему и почти полюбил. Симус швырнул камень в тяжелую воду Великого Озера.

Будь оно проклято. Будь проклят Зилонг, «Иона» и Мариетта вместе с ними.

Будь проклят он сам. Суетливость была его ошибкой, промахом. Неужели он растерял последние мозги от любви? С того момента, как они спустились с перевала, он только и делал, что ошибался. Это он был виновен в отчаянии Мариетты. «Иона» списала его окончательно, если вообще не ушла с орбиты. Теперь он обречен скитаться по джунглям всю свою оставшуюся жизнь, а она будет очень долгой.

Может быть, причина его жестокого и грубого обращения с Маржи была в том, что он приписывал ей свои собственные переживания и ощущения. Он наорал на нее, что если она будет вести себя так, то пусть убирается в джунгли и умирает там. Не проронив ни единого слова она собралась и ушла. «И не вздумай следить и красться за мной», — добавил он вслед.

Она не пыталась крадучись следовать за ним, как он злобно предполагал.

Милостивый Господи, не оставь ее.

Он вовсе не хотел этого. Ну неужели она не может понять, что он просто дал волю своей злости? Ладно, когда она, наконец, вернется, он скажет ей пару ласковых.

— Ты еще не пробовала тяжесть моей руки, — крикнул он. И это ведь тоже только слова. Хорошая жена таранца должна понимать, когда ее мужчина только говорит.

Тупица, она же не с Тары.

Заткнись. Когда я захочу узнать твое мнение, я спрошу о нем!

Она ушла рано утром; сейчас была уже ночь. Раскаиваясь и проклиная себя за все сделанное и сказанное, он продирался сквозь заросли и кричал, звал ее по имени. Ее поведение было непредсказуемо. Ведь знал же он ее темперамент, должен был предвидеть… У всех зилонгцев тупая манера «постоянно стремиться уйти из жизни». Сейчас бедная девочка снова в таком состоянии, может, она уже наложила на себя руки.

Ведь это наш медовый месяц, — сказал он себе. — Мы не должны ссориться.

Ты не имел права так обращаться с ней, кретин. Надо управлять своими страстями. Настоятельница всегда предостерегала тебя. А ведь у нее большой опыт и житейская мудрость.

Она же еще девочка, чуть старше Реты. Ты не имел права навязывать свои желания ребенку. Она ведь в первый раз в жизни полюбила. А ты — искушенный мужик, великий путешественник. Ты был отвратительным партнером, отвратительным спутником. Бесчувственное бревно, ты не имел права прикасаться к ней!

Он швырнул еще один булыжник. Тот отскочил от камней и больно ударил его. Даже озеро объявило ему войну.

О каком насилии ты говоришь? Она этого хотела.

Ты должен был сказать ей.

Хорошо тебе рассуждать…

Их первая попытка была не очень удачной. Они устали, нервничали, боялись. Оба были неумелыми, особенно он.

Им хватило юмора не огорчаться. Они весело подшучивали над своей неловкостью, и превратили все это в веселую комедию. Играя друг с другом и смеясь, заснули.

Опыт пришел со временем. Видит бог, женщина была способной ученицей. Ни на Зилонге, ни на Таре сексуальным воспитанием никто не занимался. Но Мариетта достигала совершенства во всем, за что бы ни бралась.

Особенно в любовных утехах, подумай над этим.

— Практика — залог совершенства, — поучал ее Симус на следующее утро. При этом он аппетитно чавкал вкусными фруктами, которые собрал в джунглях по ее совету.

— Хорошо, давай попрактикуемся еще. Я хочу овладеть этим в совершенстве, — Она картинно накинулась на него.

В эти дни полной идиллии они много практиковались. Женщина была неутомима. Это уже было не забавой и игрой. Его предчувствие полностью подтвердилось — она была великолепной любовницей, стоящей женщиной. Что бы не происходило между ними, он предчувствовал, что она никогда не будет холодной в постели. Да, прав был Гармоди, есть женщины, от которых невозможно оторваться. Мариетта являлась одной из них.

А ведь она только начала постигать искусство любви. Что же будет, когда она в совершенстве овладеет мастерством?

— Ты меня вполне устраиваешь и сейчас, — глупо хихикнул Симус, отрывая на мгновение губы от ее божественных податливых грудей.

— Ты заслуживаешь совершенства, мой возлюбленный, — со слезами обожания и восторга проговорила Маржи.

Сначала обожание, потом бешенство. Отвратительнейшая черта таранцев. Это было печально.

Конечно, их совместная жизнь началась в трудных условиях. Продирание сквозь зилонгские джунгли было не совсем похоже на безмятежное свадебное путешествие.

Наверное, — убеждал себя Симус, восставая против Черной Меланхолии, — все сложилось бы по-другому, если бы не эта западня.

Что толку говорить теперь об этом. Ведь мы в западне. Но не будет же так вечно продолжаться.

Когда они покинули тихую заводь и отправились в долгий поход назад к Городу, джунгли встретили их неприветливо. Растительность напоминала изображения докембрийских лесов на Земле. Рептилии с шорохом стремительно разбегались у них из-под ног. Вокруг было изобилие воды и фруктов. И хотя из-за его тупого упрямства они перевернулись на плоту в темноте и потеряли большую часть своего снаряжения, выжить не составляло труда.

Отчаянная женщина, она нырнула в реку, чтобы спасти мою арфу.

Разве плохая жена решилась бы на такое, идиот?

И, тем не менее, джунгли взяли свое. Мелкий густой кустарник, болота, дождь, туман, жара — удушливая влажная жара, невыносимая после захода солнца, — истощили их силы. С единственным дротиком и карабином они продирались сквозь непроходимые заросли.

Оба очень устали. Прививки, которые сделала Самарита в Институте Тела, уберегали их от инфекции, но они оба были апатичны, бессильны, подавлены.

В «брачной заводи» они провели четыре дня, забыв обо всем, окруженные великолепными горами, в восторге от близости. Он был слишком поглощен страстью, чтобы заметить, когда с Маржи началось неладное. Практика, как говорила девушка, отшибла его разум. Да, это были упоительные дни. Его нежность начала сковывать ее страсть. И дело не в том, что ее любознательность и неистовые желания не совпадали с его восприятием. Просто она была более страстная.

Именно его щадящая нежность разрушила все. Супружеский союз для зилонгской культуры был чем-то радостным, приносящим удовольствие. По-другому и быть не могло. Ведь всякие проявления индивидуальности грубо подавлялись десятилетиями. Он должен был догадаться, что для зилонгцев сексуальная близость стала очень коротким и жестоким актом. Люди, такие, как Сэмми и Эрни, познавшие, что может быть иначе, составляли крохотную горстку на этой планете. Для большинства обитателей это было удовлетворение животных инстинктов, простой и легкий способ уйти от одиночества и разобщенности! Нежность и участие к другому были незнакомы им.

И когда молодая женщина, пройдя через множество разочарований, стерших ее связь с родной культурой, открывает в себе инстинкты, о которых даже не подозревала, ее ждет растерянность. Это вполне объяснимо и понятно. Даже если новые переживания доставляют ей наслаждение и она стремится «попрактиковаться» при каждом удобном случае.

А когда других занятий нет, кроме поедания изумительных фруктов, и когда твой партнер — сексуально озабоченная недогадливая свинья, удобных случаев более чем достаточно.

Это приговор ему. Не ей. Столкнувшись с новой культурой, Маржи утратила связь со своей. Какая гримаса судьбы в том, что она сломалась на идеале таранцев — нежности к партнеру.

Если бы О’Нейл грубо и властно обладал ею, это было бы естественно для нее. И тогда ничего не было бы потеряно.

После своей неуклюжей и робкой попытки он стал еще нежнее, играя роль великодушного любовника, и потерял все. Сейчас бы Дейдра сказала ему: «Это твой промах, идиот. Разве ты мог бы когда-нибудь контролировать свои влечения?»

Стычки начались сразу же, как только они покинули уютную заводь. За один день ее словно подменили. Она упрямилась, не соглашалась, спорила и придиралась. Он не узнавал свою нежную кроткую возлюбленную. Она знала, как задеть его самолюбие и выбирала самые уязвимые места. Это необходимо было пресечь в самом начале. А он прощал, стараясь ничего не замечать, терпел — типичная реакция таранца, которая превращает жен в фурий.

Чем больше он уступал, тем ожесточеннее становилась она. Когда он, наконец, вышел из себя, то перешел всякие границы. Отношения были испорчены.

Следующей ночью она оттолкнула его, холодно заявив: «Я не желаю делить постель с мужчиной, которого не уважаю». Его ошибкой было то, что он отпустил ее с этим. Он был так сильно задет и унижен, что не дал себе труда разобраться, что это просто каприз неуверенного в себе ребенка. Он должен был отвлечь ее, развеселить, разбудить в ней желание и завоевать снова.

Нет, пусть она живет своими страхами, а мой удел — черная меланхолия. Бог нас создал, а дьявол распоряжается нами.

Их борьба с зарослями проходила в полном молчании, и только во время отдыха оно нарушалось взрывом обвинений и жалоб Мариетты.

Если верить карте, после Большого Озера путешествие должно было стать менее изматывающим. Течение реки, ровное, но достаточное для плота; берега до самого Города были пологие, удобные для причаливания. Он снова промахнулся.

Когда они вышли на берег озера, оно показалось еще более удручающим, чем джунгли. Оно было стоячее и спокойное, покрытое густым туманом, наполненное растительностью и торчащими из воды острыми скалами.

— Мы будем пересекать вот это? — недовольно спросила она.

— Конечно, обязательно, — с холодным ехидством ответил он, хотя давно решил этого не делать. Но когда она цеплялась, он упрямо делал все наперекор. Итак, вопреки здравому смыслу, он заставил ее отправиться дальше на плоту. Это была самая грубая его ошибка.

Озеро кишело нечистью, выскакивающей из воды, нахально хватавшей за шест, за сам плот. С таким же успехом это могла быть чья-нибудь рука или нога. Плот бесконечно запутывался в водорослях, туман становился все гуще и гуще.

— Я же говорила тебе, — самодовольно крикнула Маржи. — Озеро опасно!

Они причалили и пошли вдоль берега. Возможно, это был остров.

Черная Меланхолия поднялась из мутной воды и овладела всем его существом. Он потерял ориентиры в непроглядном тумане. В какой стороне водопад? Он предлагал идти в одном направлении, Мариетта — в другом. Пошли в его направлении — уткнулись в непроходимое болото. Они затерялись на берегу огромного мрачного озера в самом центре джунглей.

Она припомнила ему все:

— Ты негодный поэт, безобразный солдат, худший из тиранов! Сколько раз тебе еще необходимо ошибаться, чтобы прикончить нас обоих? В гареме Ната мне было бы лучше.

Конечно, она так не думала. Это был крик о помощи отчаявшегося ребенка. Ему бы обнять ее, успокоить, приласкать… Любой менее бесчувственный мужик сделал бы именно это.

Но у Симуса не хватило мудрости для понимания. Черная Меланхолия сделала свое дело.

— Заткнись сейчас же! — заорал он. — Как и все твои соплеменники, ты просто тупая дура, телка, плаксивый ребенок.

— Трудно стать хорошей любовницей в неуклюжих лапах насильника.

Он не мог больше этого вынести и выгнал ее. Видит Бог, у него были причины для этого. Это был конец всему.

Конец Миссии, конец Мариетты, и, скорее всего, конец Симуса О’Нейла. «Бедный малый, — скажут о нем на „Ионе“. — Какая жалость, что он умер таким молодым. Отличный был парень. Прекрасный поэт. Хоть мы и не ценили его при жизни. Первоклассный воин. Просто у него не оказалось того, что необходимо в такой ситуации. Не получилось из него ни шпиона, ни любовника. Это позор, действительно, но мы бы не пожелали никому такой участи». Потом бы они вздохнули и еще раз вздохнули.

Неудачливый шпион и плохой любовник — вот эпитафия Симусу Финбару Дармуду Брендону Томасу О’Нейлу.

Спустя некоторое время они совсем забудут его.

Он обхватил голову руками. Нужно бороться за свою жизнь, за свою любовь. Но отчаяние было таким черным, что он не мог даже заплакать.

— Джимми! — тихо раздалось где-то вдали.

Мне показалось.

— Джимми, любимый мой, — нет, нет, это ее голос.

Он поднял голову. Это была Маржи; она тихо стояла в нескольких ярдах от него, по ее щекам текли слезы.

Его сердце было готово выпрыгнуть из грудной клетки. Господи, она красива даже после недели скитаний по джунглям. Он был восхищен ею.

— Итак, ты решила вернуться. Долго же ты раздумывала, — зло проворчал он.

Она справилась с собой, спокойно и тихо спросила:

— Могу я присесть на этой коряге?

— Планета свободна, — он уронил голову, стараясь не глядеть на нее. — Ты можешь сесть, где тебе заблагорассудится, — он не хотел уступать.

— Я могу поговорить с тобой? — она была очень серьезна.

— Господи, прекрати это, умоляю тебя! — Он еще ниже опустил голову.

Мариетта была в отчаянии от его молчания. Она бросилась к его стопам и, обняв за ноги, зарыдала:

— Мой повелитель, прости меня. Я так несчастна без тебя. Я не стою твоего мизинца. Я мерзкая… сука. Дура. Идиотка. Я уже никогда не буду стоящей женщиной для тебя. Позволь мне стать твоей рабыней. Я буду выполнять любые твои желания. Умоляю, умоляю тебя, прости… Я обещаю, я… никогда не позволю себе…

Он встал и резко поднял ее на ноги.

— Ты никогда не будешь рабой. Единственное, кем ты можешь быть — это хорошей женой. Единственное, чего я не выношу — это пресмыкающуюся женщину.

Она перестала плакать.

— Джимми, ты, наверное, шутишь.

— Нет, и не думаю. Но я скажу тебе одну вещь, женщина. Между нами никогда не будет ни повелителя, ни раба. Ты моя жена, это делает нас равными. В этом случае я только выигрываю. Ведь если бы ты не была моей женой, ты, конечно, была бы выше меня.

— Джимми!.. — ее глаза сияли.

— Фактически, — когда он входил в роль, то не мог уже остановиться, — жена или не жена — это лишь отговорка, ты все-таки немного выше меня, совсем немного. Тебе ясно?

Она только кивнула. Слов уже не было.

— Мы, таранцы, иногда теряем самообладание, но потом жалеем об этом. Жена же, вроде тебя, заслуживает хорошей порки…

— Так высеки меня, если хочешь. Я заслужила. Я…

— Ты никогда не дождешься этого от меня, слышишь. Даже если очень провинишься. Тем более, что с тобой можно проделывать гораздо более интересные штучки, что я и собираюсь предпринять немедленно.

Неплохо сказано, а?

Он поцеловал ее в щеку в знак примирения. Видит Бог, Гармоди был прав.

— Значит, я прощена? — она была растеряна, едва верила своим ушам.

Чего же ты еще ждешь от меня, женщина?

— Я тоже прощен?

Она бросилась к нему на шею.

— Я так люблю тебя. Ты такой замечательный. Я самая счастливая женщина во всей вселенной.

— Ну наконец-то.

Она глубоко вздохнула. Слова полились, как бурлящая вода.

— Симус, что со мной происходит? Меня разрывают противоречия. Я не похожа на себя. Ведь я солдат. Я верю в смелость, а веду себя, как трусиха. Я бесконечно доверяю тебе, но стараюсь все время помешать. Я верю в то, что должна поддерживать тебя, но делаю все, чтобы потерять. Я люблю тебя и причиняю тебе боль. Я хотела умереть из-за того, что унизила тебя, и уже была на краю. Но голос внутри меня сказал: «Вернись к этому человеку, ты необходима ему». И вот я вернулась. Но ведь я не нужна тебе, ведь так? Нет, конечно, нужна. Я знаю, ты любишь меня. Что происходит? — она упала к его ногам. — Джимми, прошу тебя… помоги мне…

Ну как ей объяснить, ведь она в таком стрессовом состоянии сейчас.

— Маржи, я не могу помочь тебе, — тяжело и спокойно ответил он, но сердце в его груди бешено колотилось, и все его существо страстно желало ее.

Она едва слышно продолжала, заливаясь слезами у него на груди:

— Я не хотела причинять тебе боль, Джимми. Когда я решила свести счеты с жизнью, голос сказал, что я причиню тебе еще большую боль. Я вернулась, чтобы попробовать еще раз.

— Я страшно рад этому, — он бережно осушал губами ее прекрасные глаза, потом губы, шею, грудь.

Любовь после размолвки лучше всего, говорил Гармоди. Скоро я это выясню.

— Скажи мне, что случилось. Я схожу с ума? — умоляла она.

— Я скажу тебе, только, пожалуйста, дай мне слово, что не рассердишься. Что будешь внимательно слушать.

— Обещаю, — она вытерла слезы. — Но как же я могу внимательно слушать, когда ты вытворяешь такое с моей грудью?

— Это входит в программу.

Конечно, это немного затрудняло взаимную беседу. Тогда он откинул ее короткие волнистые волосы и очень нежно погладил ее. Потом скрестил пальцы, чтобы не отвлекаться, и начал очень осторожно:

— Видишь ли, дело в том… Понимаешь, ты потянулась ко мне во-первых потому, что я неотразим, а во-вторых, я против тех зилонгцев, которым не доверяешь, сомневаешься и разочаровалась ты сама. Вспомни, в тот день, когда ты спасла меня, ведь ты сказала, что не хочешь больше жить?

— А после встречи с тобой я стала заговорщицей. Она быстро схватывает.

— Ты обнаружила, что ваше правительство постоянно лжет вам и даже пытается убивать непокорных. И ты замкнулась в себе, как и большинство других.

Она смотрела на него очень серьезно. Откинувшись назад, освободилась от его объятий и ждала продолжения.

— Я пришел, как искуситель. Я вывел тебя из равновесия тонкой лестью, которую ты никогда не услышала бы от зилонгского холостяка, мы прошли через потери и пустыню, через горы. Потом я пустил в ход нежность. Я заставил тебя испытывать чувства, о существовании которых ты не подозревала — уступчивость, доверие, страсть, сексуальное наслаждение.

Я уподобился монаху, дающему ежегодную проповедь.

— Я испугал тебя, и ты решила защититься, снова став ребенком. Это так естественно.

Последние слова он сказал зря. Она вырвалась от него, страшно рассерженная.

— Как ты смеешь сравнивать меня с ребенком. Я такой же зрелый человек, как и ты. Даже более зрелый.

Он сжал зубы и крепко схватил ее за кисти.

— Женщина, ты хуже ребенка. Я же сказал, постарайся проявить свою зрелость, выслушай меня.

Она сжала кулаки и упорно старалась освободиться. Потом начала хохотать.

— Симус, ты удивительный милый идиот. Это ужасно смешно, — она уткнулась лицом ему в грудь. — Ты пытаешься проучить меня, как расшалившегося ребенка, — веселье девушки было искренним.

Вдруг в нем зародилось отвратительное подозрение.

— Ты говорила, что услышала голос, который сказал тебе вернуться? Какой это был голос?

Она дотронулась до его лица.

— О, я не помню. Разве это имеет значение? — она почувствовала, как он стиснул челюсти. — Хорошо, хорошо, дорогой, это важно. Дай вспомнить… голос сказал: «Отправляйся назад, идиотка, бедняга нуждается в тебе». Да, именно так это и было.

«Бедняга». Это не похоже на Зилонг. Это был голос с Тары. Дейдра, я твой должник. Так ты все еще слушаешь и следишь. Последнее, что ты можешь сделать для меня — предоставь нас самим себе.

Она вывела его из задумчивости, взяв его руки в свои и положив себе на грудь.

Убирайтесь, Ваше Преосвященство. Вы меня слышите?

— Я хочу быть с тобой, а ты? — робко спрашивала его женщина.

— Да, очень хочу, любимая, — вздохнул он. Ну что же, если Настоятельница хочет поиграть с ним в эту игру, он покажет, на что способен. — Ты забудешь обо всем, я тебе обещаю.

— Как замечательно, — она счастливо вздохнула. — Какой ты славный.

— А потом?

— А потом… — не только у нее меняются настроение и намерения, — потом мы отправимся в Город Зилонга и наведем там порядок, чтобы достойные люди вроде нас с тобой могли жить свободно и мирно.

Саблезубый тигр бросился на Симуса, как демон из преисподней.

Пока он нащупывал свое копье, то успел заметить, что это был очень крупный экземпляр. Создатель совершил ошибку, превратив очаровательного котенка в такое страшное и свирепое существо.

Почти такой же в длину, как и его судно «Дев», поразился Симус, когда чудовище распласталось в прыжке, нацелившись на его шею.

Симус понял, что не успеет воспользоваться копьем. Жизнь была такой интересной.

— Мариетта! — завопил он, зная, что это его последние слова.

Каким-то образом она успела протиснуться между ним и рычащим хищником и воткнуть в грудную клетку того копье, изменив тем самым направление его броска.

Зверь рухнул рядом с Симусом, корчась и скалясь от ярости, разрывая воздух страшными клыками и когтями.

Мариетта бережно оттащила Симуса подальше от умирающего животного.

— Ты ждешь, когда он прикончит тебя? Смотри, он еще жив.

Дрожащий и молчаливый, он позволил девушке поместить его на краю маленькой поляны, на которой они расположились.

— Что с тобой происходит? Почему ты стоял и ждал, когда это чудовище растерзает тебя? Почему ты не схватил копье и не убил его? Проклятый искуситель!

— Почему искуситель? — дыхание вернулось к нему.

— Потому что ты самый глупый идиот. Почему ты не убил его?

— Ну, потому что я оцепенел от ужаса…

— Глупости, я никогда не поверю, — ворчала она.

— Кроме того, я не знал как.

— Да, да, конечно. Можно подумать, что на других планетах ты с ними не сталкивался и не тренировался убивать, как это делают военные у нас.

— Вы что, тренируетесь вот на таких, на живых?

— Конечно же нет, — она понемногу отходила от испуга. — На механических.

— А у тебя великолепная реакция.

— Да уж, твои святые наверняка оценили, — она обвила его руками. — Ох, Джимми, я почти потеряла тебя!

— Теперь я твой должник вдвойне, — он сгреб ее в объятия. — Этот тип целился прямо мне в глотку. Иди ко мне, давай присядем, пока мы оба не погибли.

Они растянулись прямо на траве, избегая смотреть на труп хищника и стараясь успокоить свои нервы.

— Я должна признаться тебе, — смущенно заговорила она, — я давно хотела сказать об этом. Скажу сейчас… пока не случилось еще что-нибудь.

Симус не на шутку разволновался. В этой женщине уживалось так много — комичность, ребячливая благодарность, страстная любвеобильность, стремительность военного.

Не обманывай себя, Симус Финбар О’Нейл. Все равно она — твое наказание.

— Никаких признаний, моя девочка.

— Ни одна зилонгская девушка не ведет себя так с незнакомым мужчиной, как я в первую ночь. Мне было стыдно.

— Если ты хочешь знать, я так толком и не успел тебя разглядеть, — он прижался к ней совсем близко. — Неплохая грудка. Правда, я видел и лучше. Не очень большая, ты знаешь. Вот на планете Корк…

— Успокойся, — настояла она примирительно. — Ты не смутишь меня своими глупостями. Просто я хотела тебя соблазнить. Меня ужасно тянуло к тебе с самого начала… Вот поэтому я и была такой грубой, ты понимаешь?

— Думаю, что да.

— Я знала, что скоро умру, и хотела испытать это чувство перед смертью, а рыжебородый бог был бы лучшим любовником из всех, вот… ну, ты знаешь, что было потом.

— Да, я…

— Только потом я поняла, что значит любить…

— Ну и что же?

— Это то, как ты относишься ко мне, нежно, ласково, какое счастье ты мне даришь, какое редкое наслаждение. Все, что ты делаешь, доставляет мне удовольствие. Я без ума от тебя. Именно с той ночи я хотела быть с тобой.

— Вот ты и заполучила меня?

Она прижалась лицом к его груди.

— Теперь ты жалеешь об этой печальной истории соблазнения доверчивого космического бродяги?

Она очень серьезно задумалась.

— Думаю, что нет.

— Ее Преосвященство говорит, что когда люди познают, что значит любить и быть любимым, они понимают, что такое Бог.

— Как это прекрасно. Твой Бог Иисус, да? Он думает обо мне так же, как и я о тебе? Он так же любит меня, как и ты?

— Ну, наверное, в данную минуту Иисус совершенно запутался в этом, так я думаю. Но, ответ на твой вопрос скорее утвердительный.

— Действительно Дейдра так говорила?

— А… — опять всплыло имя этой женщины. Он задумался на несколько секунд. — В ту ночь, в Городе, ты следовала за мной?

— Конечно, мой любимый, — казалось, что она несколько удивлена его вопросом. — Ведь я знала, что Четвертый Секретарь боится тебя, и ты нуждаешься в защите.

— Избавь нас, Повелитель, от саблезубых тигров и Четвертых Секретарей, — Симусу очень понравилось построение фразы.

— Что это значит?

— Это молитва, обращенная к моему ангелу-хранителю… Господь доверяет духам и заботится о нас.

— Твой Бог такой удивительный. Совсем как ты, — она уютно пристроилась поближе к нему. — Думаю, что я уже вполне готова заняться любовью, Симус.

— А я уже начал бояться, что этого не произойдет.

После этого, когда она блаженно спала в его объятиях, Симус недоумевал — и что за нужда признаваться в том, что совершенно очевидно любому здравомыслящему мужчине — признаваться в том, что он не преследователь, а всего лишь преследуемый.

— Другими словами, такому здравомыслящему, как я, — бормотал он печально.

На следующий день они столкнулись с бандой хорошо вооруженных туземцев. И снова Мариетта первая почувствовала приближение опасности.

Она втянула воздух.

— Кто-то приближается, Симус. Быстро в укрытие.

Это был приказ. И он, испытывая чувство вины перед Кардиной, последовал за девушкой в густые заросли красноватого кустарника.

Совершенно уверенные в себе туземцы — их было около сорока — мужчины и женщины, молодежь следовала сзади — растянулись вдоль берега озера. Все были вооружены до зубов — ножами, копьями и огромными дубинками. По озеру вдоль берега, параллельно отряду, двигалось несколько больших каноэ. Лодки были нагружены оружием и припасами.

О’Нейл с Мариеттой неподвижно ждали, когда скроется эта процессия.

— Нам не следует разжигать их аппетит, как ты считаешь?

— Это военный отряд, а не охотники, — задумчиво проговорила она. — И направляются они в Город.

— Они собираются штурмовать его при помощи копий и дубин?

— Скорее всего, это разведчики Ната. Он послал их пересечь Реку и выяснить, действует ли лазерное оружие. Если они погибнут, Нат атаковать не станет.

— Он мертв.

— Мертв? — скептически переспросила она. — Будем надеяться, что так.

— Ты хочешь сказать, что Изгнанные тоже не считают аборигенов людьми?

— Конечно нет. Они их используют и убивают. Да и почему они должны отличаться от нас?

— Но ведь ты же считаешь туземцев людьми?

— Иногда мне кажется, что они более человечны, чем мы. И как бы они ни попали на нашу Планету, они были первыми.

— Тогда даже если… я имею в виду, после нашей победы в Городе, нам придется что-то сделать и для них?

Она наклонилась за своим рюкзаком.

— Что ты можешь сделать, Симус О’Нейл, чтобы исправить ошибки тысячелетней давности?

Прекрасно, на этот раз поистине деликатный вопрос.

— Я шепну Кцару, чтобы он вступил с ними в переговоры. У него правильно устроена голова.

Она гордо улыбнулась.

— Узнаю моего Симуса. Никто не придумал бы ничего лучше. Симус не подал виду, что согласен с ее оценкой. Что я смыслю в политике?

— Свободу всем, свободу каждому, — она сжала его руку, — включая и этих несчастных.

— Каждому, — согласился он нехотя, без всякого воодушевления.

— Поспешим в Город, пока не поздно. Свободу всем!

Много дней спустя, после бессонной ночи, проведенной в раздумьях о всеобщей свободе, Симус О’Нейл открыл один глаз, когда солнечный луч, заглянувший в кабину «Имона де Валери», разбудил его.

У входного люка стояла нагая женщина, ее молодая стройная фигурка казалась позолоченной в лучах солнца. Она внимательно и восхищенно смотрела на него. Он быстро прикрыл глаз.

О, эта женщина доведет меня до могилы. Все время на пути от Большого Озера она потешается надо мной, разве это не ужасно? Она хочет заняться любовью в такую дикую рань, а я никак не могу решить — отправляться в этот проклятый Город сегодня, или нет.

Он старался не дышать, опасаясь, что ее дикая страсть станет еще сильнее, как только она поймет, что он уже проснулся. Вот уж чего он совсем не ожидал, так это того, что она превратится в комедиантку. Когда они добирались до Гипериона, она почти не улыбалась. Теперь же она постоянно смеялась и танцевала целыми днями, даже после того, как они оба уже были истощены любовными играми.

Она всегда была такой, просто скрывала это. Кажется, я влип.

Он снова почувствовал приступ страха, правда, это скоро прошло. Ее удивительное чувство юмора часто придавало ему силы. Даже когда он готов был сдаться, как на пути от Большого Водопада, кишащего диким и хищным зверьем.

Немыслимая женщина. Она и теперь говорит те же самые вещи, что и до нашей ссоры, но теперь это похоже на веселую шутку. Что мне с ней делать? Он знает, чего она хочет от него… она хочет, чтобы мужчина выдохся… Все это началось после встречи с дикарями на Озере.

В то утро, когда он проснулся, Мариетты нигде не было. Карабин тоже исчез. Погода улучшилась. Туман над озером рассеялся, ветер утих, ярко светило солнце. Он надеялся, что она ушла на разведку.

Вернулась она с горящими глазами.

— Мы нашли наш водопад, Симус О’Нейл! Если бы у тебя был такой же слух, как у зилонгцев, то сегодня утром ты проснулся бы от его рева. Скорее вставай, дорогой, это такое великолепное зрелище.

Симус много повидал в своей жизни, но Большой Водопад Зилонга потряс его. Без всякого предупреждения почти все озеро падало вниз с высоты в полумилю. Другого конца не было видно, он терялся в клубящемся внизу водяном тумане. Стена воды блестела в лучах солнца, брызги разлетались во все стороны. Они промокли до нитки. О’Нейл и Мариетта от восторга обнялись и начали кружиться.

— Джимми… — она погрустнела, зарываясь пальцами в его ладони, — Если мы пройдем через все это, они отпустят тебя на Тару?

Почему она спрашивает об этом сейчас?

— Ну, я думаю, что у моих друзей хватит политического влияния, чтобы устроить это.

Куда ее занесет еще?

— А Дейдра поможет? — И когда она заметила его удивление, быстро добавила: — Помнишь, ты рассказывал о безобразной пожилой священнице, твоем друге. Сколько ей лет?

— О, около шестидесяти или семидесяти, и страшна, как смертный грех, — он обнял Мариетту и притянул к себе.

— Среди бела дня, в таком великолепном месте Зилонга нужно наслаждаться созерцанием, а не… — упрекнула она его. — Джимми, у тебя нет самоконтроля.

— Поверь, прекрасный бюст молодой женщины — гораздо более привлекательное зрелище.

— Зилонгских мужчин совсем не интересует эта часть женского тела. Это твоя слабость? У всех таранцев так? — притворно злилась она.

— Вот что я тебе скажу, женщина. Если тебе не нравится моя слабость, можешь пойти поискать себе какого-нибудь зилонгца с холодной кровью. И не забывай, что ты замужем за таранцем с явно выраженной индивидуальностью, и все!

При этом он был готов отскочить от Мариетты, чтобы избежать холодной ванны. Но женщина была настроена игриво. Она повалила его на землю, преодолевая его притворное сопротивление, уложила на спину и стащила с него одежду.

— Таранец ты или нет, мой дорогой Джимми, у тебя потрясающее тело, и я хочу его прямо сейчас. Можешь забавляться моей грудью, если хочешь, но веди себя смирно. Я хочу поиграть с тобой.

— Достаточно ясно сказано, — он вздохнул, с готовностью отдаваясь ее ласкам.

Я всегда говорил, она — потрясающая женщина.

— Только умоляю тебя, перестань меня щекотать, слышишь, женщина? Это уже слишком!

— Ну уж нет. Я никогда не перестану. Как тебе это нравится? Ну что же, практика делает свое дело.

Они провели в играх все утро, купаясь в заводи на конце водопада, любуясь разлетающимися брызгами, отдыхая и снова наслаждаясь близостью, снова, и снова. Это было начало настоящего медового месяца, оргия любви, которую ничто не могло омрачить, никакие тяжелые испытания в будущем.

И она никогда не насытится мной. Это несколько больше того, о чем я мечтал.

Ах, и никогда больше он не впустит в свое сердце Черную Тоску. Эй, где ты, ты все еще здесь?

Итак, в то утро, в «Деве», пока она заливалась смехом, танцевала и напевала языческие песни, тревожные думы занимали его голову и сердце.

Мариетта никогда не свернет с выбранного пути. Он имел в виду освобождение Зилонга. А он, как истинный таранец, не признавал спонтанных порывов. Да, они принесут свободу Зилонгу, если это возможно сделать. А вот в этом он не был уверен.

Нельзя выполнить невозможное, как говорила Леди-Настоятельница.

Недопустимое нарушение догм.

Правильно. Завтра «Ионе» решать вопрос: «идти или не идти». Если они решат окончить миссию, то завтра пусть определятся. Он очень ясно дал им это понять. Теперь он точно знал, что его слушают.

Если мы это совершим, они будут слагать о нас песни сотни лет.

И вообще, кто такой этот Финн Маккул?

Но им придется сделать выбор. Я выдвигаю вам ультиматум. Или заберите меня и мою женщину из этого проклятого места сейчас, или я отправлюсь в Город и приглашу вас вниз в случае успеха.

Не думаю, что у нас много шансов на победу, но другого выхода нет. Я буду ждать вашей помощи, вы слышите меня?

И никаких сентенций, вроде «бедняга Симус», пока я разыгрываю перед вами утренне-ночные представления. Я не нарушил ни одного Закона. Разве они не сами просили меня об этом?

Или ты забираешь меня сейчас — слышишь меня, Леди графиня Настоятельница, Капитан, Кардинал? — или даешь мне полную свободу действий. На этот раз я не позволю тебе улизнуть от ответа.

Все предельно просто, не так ли? Хорошо, вы думаете, Симус совсем потерял голову из-за любви?

Тогда я вот что скажу. Да, я люблю эту женщину. Ради нее я пойду на все. И я не хочу выбирать между тобой и ей, но если ты будешь принуждать меня, ты знаешь, кого я выберу.

Обрати внимание, — добавил он немного угоднически, — все это я делаю по Библии, храня верность моей жене, потому что мы теперь одно целое. Ты вынудила меня.

И если хороший секс сделал меня еще более упрямым и несговорчивым, чем прежде, тебе просто придется считаться с этим. Понятно?

Радиоприем «Дева» был включен, они должны были знать об этом. Он готов к принятию сигнала. Если сигнал не поступит, он может расценивать это, как одобрение его решения отправиться с Мариеттой в Город. И довести задуманное до конца. Он старался не думать о возможном трагическом финале. Информация «Ионе» больше не нужна. Зилонг был в кризисе. Оценки Потраджа о возможном взрыве, как пятьдесят на пятьдесят, явно консервативны, особенно если учесть план революционного переворота Мариетты.

Он переходит от сбора информации к действию, что противоречит приказу Дейдры. Что она и Большой Совет думают об этом? Знают ли они о двух принципиально важных чертах, которые открыл Симус в зилонгцах? Зилонгцы сознают, что их общество распадается, и на этой планете существует скрытое сопротивление, наиболее развитые и остро чувствующие представители общества стараются избегать давления официальной политики. Подтверждение этому — жестокая ирония Эрни, ощущение нелепости своего существования у Мариетты,

Маржи подошла к нему и положила холодную нежную ладонь на его лоб.

Я ничего не могу с собой сделать, я влюблен в эту женщину.

— Ты хочешь вернуться к себе? — она спросила нежно, как прошлой ночью, — если ты хочешь отправиться в космос, я пойду за тобой.

— А ты этого хочешь?

— Нет, у меня долг перед своим народом. Но теперь я отвечаю и перед тобой. Я хочу того же, чего и ты.

Вы слышите? Мы — единое целое. Она говорит так же, как и я.

Вчера он сказал ей: «Мы подумаем над этим вечером, а утром решим». Сейчас было утро, и она снова хотела принадлежать ему. И несмотря на его истощение, сейчас он хотел того же. Она была такой восхитительной, удивительно привлекательной, непреодолимо соблазнительной, особенно нагая.

— Сейчас я хочу тебя, любимая, — он решительно потащил ее к кушетке. Она притворно сопротивлялась, шутливо боролась с ним, и в конце концов он оказался сверху. Она не могла пошевелиться, а он таял от нежности к ней.

— Ты такая красивая, моя любовь.

— Спасибо тебе.

— Твоя красота только подчеркивает твое совершенство. Ты красивее, чем твое тело.

— Ты хочешь заставить меня плакать или любить тебя?

— А если и то, и другое?

— Как прекрасно это звучит… Мне понравилось. Сделай так снова.

— Ненасытная.

— Это твои губы, а не мои.

Хорошо, если это не приносит радость и наслаждение моей возлюбленной, я не буду таким неистовым.

— Я так счастлив сейчас, — шептал он ей, — первый раз с тех пор, как убили моих родителей.

— Твоих тоже?

— Моих тоже.

— Ты хочешь иметь детей, Джимми?

— Ведь их матерью будешь ты.

— Ну а кто же еще?.. О, Джимми, это потрясающе, не останавливайся.

— Ты не хочешь мне ничего сказать… Если ты беременна, это ужасно осложнит все.

— Спрашивай… О… пожалуйста, еще, еще!

Потом он был слишком занят, чтобы думать о чем-нибудь.

Позже, когда она отправилась в джунгли за фруктами для завтрака, им овладели его тяжелые сомнения. Если сигнал с «Ионы» поступит, они уйдут. Ну а если до сих пор его не было, то вряд ли уже это произойдет. Дать им еще полдня? Возможно, у них, наверху, тоже сомнения. Решение о завершении своей миссии он может принять самостоятельно. Как расценивать их молчание? Как признание его права решать самому? Или это молчаливое решение свидетельствует о том, что его списали, как агента, выполнившего задание?

Может быть, они ждут дальнейшего развития событий. И сообщение еще придет?

Он подружился с зилонгцами — с Эрни, Сэмми, Хорером, Кариной, бедной малышкой Ретой, которая, быть может, уже погибла в пустыне. С этими ребятами из отряда. А Мариетта — она так изменила всю его жизнь, как никто до нее. Любовь к своему народу заставляет ее рисковать жизнью. Как же он может оставить ее? И как он может стать инструментом, отрывая ее от народа, который находится под угрозой уничтожения.

Она тряхнула его за плечи… те же сильные руки, вытащившие его из сточной канавы.

— Доброе утро, моя прекрасная, — нежно обнимая ее за талию, сказал Симус.

Она поцеловала его.

— Доброе утро, Благородный Майор. Опять дремлешь? Я разбудила тебя? Вот и завтрак. Ты хорошо спал?

Снова смеется надо мной.

— Я видел плохой сон, — с притворной неохотой он позволил ей оказаться сверху. — Вижу по глазам, что твои желания снова проснулись. Так скоро?

Ее руки любовно ласкали его лицо. О, эта ее нежность… потрясающая нежность, заставляющая сладко замирать сердце.

— Как же твое обещание, которое ты мне дал, Джимми… — Бог мой, теперь она плачет.

После этого она села на кушетку рядом с ним.

— Мы идем в город?

— Ты сомневаешься в этом?

— Нет.

— Тогда надо известить их о нашем сверхъестественном спасении. Спрячь свои пилюли в мою аптечку. Мы оставим их здесь до подходящего момента. Не стоит рисковать, ведь их могут конфисковать в Городе.

Несколько часов спустя они уже были на планетолете с четырьмя солдатами и их командиром, капитаном Яном, который действительно выглядел десятилетним по таранским меркам, и приближались к Городу. Все его ребята из отряда были членами Молодежного Союза. Предстояло обсудить прошедшие несколько недель, чтобы придумать официальную версию.

— Соратник-Капитан, — Формально обратился Ян к Ма~ риетте, — мы счастливы, что вы и Герой-Поэт живы.

Мариетта ответила:

— Соратник-Капитан, мы рады, что вы здесь и встречаете нас. Поэт О’Нейл, позвольте представить вам благородного Капитана Яна.

О’Нейл очень хотел узнать, что у них обоих на уме.

— Надеюсь, ваша будущая жена в порядке, Капитан? — спросил он с полным достоинством, отгоняя мысль, что это могло быть и не так.

Ян расплылся в широкой ухмылке.

— Она никогда раньше не чувствовала себя так хорошо, Благородный Поэт, Героический Гость. Я не преувеличиваю. Удивительные перемены произошли с ней во время приключений в пустыне.

— Скажите мне, капитан, вы одобряете эти перемены?

— Да, вполне. Она стала сильнее и решительнее. Другого трудно желать, — его глаза светились счастьем.

— Рад слышать, Ян. Теперь я вижу, что вы — достойнейший человек, — О’Нейл улыбнулся.

— Благодарю вас, сэр. Не могли бы вы ответить на один тривиальный вопрос? Что такое «идиот»?

— Ах это! Так, высокоблагородный искуситель, — расплывчато ответил Симус.

— Понятно, сэр. Очаровательно, — он выглядел слегка озадаченным.

Во время их отсутствия произошло много событий. Смерть Четвертого Секретаря была представлена просто как «трагический инцидент». Шестой Секретарь, по слухам, стал преемником.

— Старый дурак, — вспылила Мариетта. — Во время Фестиваля он преследует девушек.

Комитет, уже неуместный и ненужный, был не в состоянии решать проблемы. Кампания по осуждению Мариетты закончилась, Рете с отрядом беспрепятственно позволили вернуться. Смерть Ната сняла опасения об его «императорстве». В самом Городе капюшонники стали вести себя наглее. Шансы у молодых были неплохие. Комитет не решится выступить против до сбора урожая.

— Ты с нами, Мариетта? — пылко спросил Ян.

— До самой смерти, Ян.

— До полной свободы, — поправил он.

Лица всех выражали решимость.

— Вы раздобыли пилюли? — забеспокоился Ян.

— Да. Они в надежном месте, — ее глаза светились энтузиазмом. Римская дева, нет, Римская матрона, готовая к схватке со львом.

— Майор О’Нейл с нами?

— Конечно, — решительно заявила она.

Эй, минуточку, ребята, я ничего не обещал.

Они дружно повернулись к нему.

— Свобода, Симус О’Нейл!

— Действительно, свобода, — ответил он без всякого энтузиазма.

Они ничего не заметили.

Хотя его лицо горело от смущения, Симус смеялся так же громко, как и все остальные. Прекрасно, эта негодница изумительно передразнивает меня, мой голос, жесты, мимику. И зачем только ей понадобилось пересказывать, как я навернулся с плота или обалдел от саблезубого тигра. Меня совсем перестанут уважать. Ладно, ладно, я проучу ее попозже, ночью.

— И тогда героический майор сказал: «Нет, мы пойдем другим путем», и со всего маху упал в воду. Он падал так грациозно… Вы когда-нибудь видели его падающим? И вот мне снова пришлось его вытаскивать. Похоже, что это мой рок… конечно, это не самое неприятное занятие… Но он слишком огромный, и это уже начинает надоедать… кто-нибудь из присутствующих хочет испытать это на себе?

Она изо всех старалась быть серьезной. Но озорство в ее лучистых карих глазах так и плясало.

Самарита, Орнигон, Хорер и Карина просто корчились от смеха. Ее фантазия и избирательность в описании эпизодов их «путешествия» по джунглям была небывалым развлечением для дома Музыкального Директора, а ведь она еще не дошла и до половины рассказа. О’Нейлу отводилась роль неловкого героя, спасенного мужественной и неутомимой женщиной… роль, которая смущала его, но была близка к правде.

Ручаюсь, что вам, Ваше Преосвященство, все это страшно нравится. Эта особа все-таки удивительно похожа на вас.

В своем воображении он сочинил балладу непристойного содержания, в которой он в такой же фантастической манере описал неуемность и страстность Маржи. Но спеть не решался. Во-первых, это заставит зилонгцев хранить мертвую тишину. Во-вторых, ему еще не было ясно, догадались ли присутствующие об их отношениях с Маржи. Эту тему как-то деликатно обходили молчанием.

— О, Джимми, вы так замечательно провели время в джунглях, — завидовала его хозяйка, ее смуглая кожа порозовела от румянца и от тщетных попыток сдержать смех. Интересно, что она имеет в виду? Неужели не всем очевидно, что возбужденная веселость Мариетты — результат того, что она нашла мужика, с которым можно спать? Наверное, в этом обществе дураков не принято замечать отступление от правил.

— Я страшно рад, что мне удалось развлечь моих дорогих хозяев. Это все, что я могу сделать для вас, — его голос прозвучал слишком печально.

— О, Благородный Гость, — запротестовал Орнигон, — вы должны позволить нам немного развлечься… впереди тяжелые времена… — легкая тень пробежала по его лицу. Он пожалел, что сказал об этом. Возникла неловкая пауза, неожиданно все стали серьезными; Маржи наскоро коснулась их блужданий в тумане, но прежнего блеска и остроумия в ее рассказе уже не было.

Его друзья смеялись и шутили с большей готовностью, чем во время его первого появления здесь. Но над всеми уже нависла тень неотвратимо надвигающегося Фестиваля. Все они ощущали, что их общество стоит на краю пропасти. Молодые знали, что впереди ждет борьба. И даже когда они нежно шептались наедине, необходимо было соблюдать осторожность. Как Мариетта может веселиться? Может быть, в ее крови есть кельтские гены… это было бы великолепно.

В тот же вечер они были приглашены на собрание революционеров. Крепко взяв его за руку, Мариетта повела его в подземное помещение. Они спустились на три уровня ниже Города — под уровнем основных строений, ниже транспортной подземки и коммуникационной сети, — на уровень старого зернохранилища, теперь заброшенного и затхлого. На полу этого каменного помещения находился заржавленный люк, крышка которого удивительно легко открылась. Каменные ступени вели вниз, в еще более тесное помещение. Из него расходилась целая сеть тоннелей, ведущих в маленькие пещеры. Подземный город напоминал Древний Рим с его катакомбами.

Маржи объяснила, что эти подземные пещеры раскинулись гораздо шире, чем можно было себе представить, потому что официальное мнение отрицало их существование. Реорганизаторы очень боялись подземелий, ведь они сами использовали их для заговора. Ночное собрание должно было проходить в штаб-квартире реорганизаторов.

— Здесь, — говорила она с каким-то необыкновенным подъемом и возбуждением, — начался долгий путь угнетения и подавления, и здесь же мы начнем путь к свободе.

Ничего, что давало бы надежду на успех, не было в этой группе из сорока юнцов, сгрудившихся в маленькой комнатке. Идея свержения старой социальной структуры и установления новой была бы похожа на шутку, если бы не их серьезные личики. Лидером был молодой мужчина Хронос, Второй Инструктор философии в университете. Седина придавала ему вид сорокалетнего, но рассуждениями, смехом и энтузиазмом он не отличался от молодежи.

Хронос не был ни военным, ни политиком. Он был мечтателем-мистиком, с отсутствующим взглядом и блуждающей улыбкой. О свободе он говорил так, что, казалось, достаточно ее провозгласить, и все проблемы зилонгского общества будут решены. Они проникнут в Военный Центр, ворвутся в арсенал за карабинами и взрывчаткой (сейчас у них десять винтовок, несколько сот фунтов взрывчатки и немного взрывных устройств в подземном убежище), и затем быстро займут Центральное здание и Энергетический Центр. Таким образом, они возьмут под контроль Центральную Площадь, что обеспечит успешное свержение правительства. Это будет «очистительный огонь свободы», закончил свое воззвание Хронос. Кого он очистит, этот огонь, кто его будет разжигать и что будет дальше — все было туманно.

Молодежь была обрадована. Их воодушевила простота и скорость успеха. Что после Комитета? Кажется, это никого не волнует. Эти юнцы мало чем отличаются от капюшонников; и те, и другие не видят дальше собственного носа. Им важно разрушить существующие институты власти, и все.

Мариетта шепнула ему на ухо:

— Теперь ты понимаешь, почему я так долго не решалась присоединиться к ним; Хронос — ужасный мужчина. Он намного опаснее соблазнителя.

По крайней мере, женщина не поддалась общему безумию.

— Это что, самые лучшие? Других революционных групп нет?

— Другие еще хуже. У этих хоть есть стратегический план. Все остальные — мистики, мечтатели и сумасшедшие анархисты.

Симус ничего не имел против мистиков, мечтателей и анархистов. Большинство таранцев были и теми, и другими, и третьими. Однако, такого, как Хронос, никогда не потерпели бы на «Ионе». «Эмоционально неустойчив» — именно такую характеристику выдал бы Потрадж, добавив пару непристойностей. — «Шесть против десяти за провал». Да, это похоже на правду.

После речи и пения гимна Свободе, Хронос собрался уходить, одарив двух новых членов группы — Мариетту и О’Нейла — вежливым безразличием. Ян, Хорер, Маржи и О’Нейл, которого все сочли неформальным лидером, задержались. О’Нейл стал настойчиво интересоваться тем, что планировалось предпринять после захвата власти. Казалось, что молодежь совершенно не задумывалась над этим.

Конечно, они были бы лицемерами, стремящимися захватить власть и именем народа провозгласить себя новым Комитетом. Но хаос, который воцарится с их приходом, будет хуже любой тирании. Силы, разрывающие Зилонг на части, сделали свое разрушительное дело в умах молодых. Вопрос в том, кому эти части придется собирать.

Когда все разошлись, Маржи, встав на цыпочки, поцеловала его в затылок.

— Пошли со мной, Джимми, — И она провела его в маленькую комнатку, отделенную узким коридором от комнаты для собраний. Она была обставлена мягкими зилонгскими кушетками.

Он был слишком разбит и подавлен, чтобы обрадоваться этим приготовлениям.

— Джимми, дорогой, тебе не нравится? — с сожалением спрашивала она.

— А ты, женщина, хотела, чтобы я прыгал и скакал от восторга? Шайка искусителей и потаскух под предводительством психопата хотят освободить общество. Вот уж, поистине, Свобода! Ты и я будем мишенями. Уверен, что все они нуждаются в успокоительных пилюлях.

— Что значит «потаскухи»?

— Искуситель женского пола, — огрызнулся он.

— Какое счастье. Я каждый день узнаю что-то новое о твоем языке, — она нежно перебирала его волосы. — Симус, а у меня есть новости. Первая: армия туземцев не распалась после смерти Ната. Теперь у них новый вожак — человек по имени Попила, наш бывший Генерал, которого изгнали в прошлом году.

— Ты хочешь сказать, что теперь ими управляет профессиональный военный? И он — полная противоположность этому старику, который сейчас в кресле?

Конечно, она идиотка, но мне так нравятся ее прикосновения.

Он дружески поцеловал ее в лоб, его мысли были заняты революцией.

— Он грубый, тощий и очень высокого мнения о своих способностях. Именно поэтому правительство и избавилось от него. Про него говорили, что он заражен бонапартизмом, — она стянула с Симуса робу, ее пальцы скользнули вдоль его спины.

— Что он за человек? — Он помог ей разоблачиться. Не собирается же он один торчать нагишом!

— Жестокий, Джимми, очень жестокий. Я думаю, что он душевнобольной. Хуже Ната. Я училась у него в школе кадетов. Он… он очень плохой человек.

— А следующая плохая новость какая? Давай покончим с этим, женщина, — он начал покрывать ее поцелуями; губы сами отправились в знакомое путешествие к прекрасной упоительной молодой груди.

Все-таки, ты счастливчик.

— Если ты будешь так продолжать, я не смогу тебе ничего рассказать… Нет, нет, останавливаться не надо, Джимми, просто чуть-чуть помедленнее. Ох… чудесно. Так, слушай, вторая новость касается тебя. Они решили, что ты ничего не станешь предпринимать первым. Теперь они думают свести с тобой счеты после Фестиваля.

Он сжал ее талию. По-моему, надо перебираться на кровать. Нет, последний вопрос…

— Кто планируется на смену Хроносу?.. Кто-нибудь из вас ведь задумывался о том, что будет потом?

В тусклом свете переносного фонаря ее глаза выражали страстное желание, упругие соски вздрагивали около его груди. Она колебалась перед тем как ответить.

— Это не так важно, — и отвела глаза.

Так вот как далеко зашла эта история. Он бесцеремонно толкнул ее на импровизированное ложе, схватил одежду и начал одеваться.

— Ты сука, Маржи, — взорвался он, — Я не хочу заниматься любовью с тобой ни за какие сокровища этой проклятой планеты.

Правду сказать, весь его страстный порыв как ветром унесло. Сейчас им овладела холодная ярость.?

Она села на разбросанную по полу одежду, испуганная и униженная.

— Что я сделала, Симус? — чуть слышно спросила она. — Пожалуйста, прости меня. Не знаю, чем я обидела тебя, но, поверь, я этого не хотела.

— Не успели мы вернуться в Город, как ты навязала мне участие в этом глупом заговоре. Теперь, оказывается, я должен его возглавить. Нет, моя дорогая, вы забыли посоветоваться со мной! Этот номер у вас не…

— Мой дорогой супруг, я очень сожалею, — прервала его она. — Я не думала… Я не могла предположить… но… ох, я очень виновата. Прости мою глупость. Я тупица. Я никогда не научусь, наверное… Не уходи… Я должна была сказать тебе раньше. Не знаю, с чего начать, — рыдала Она, — Все думали, все были уверены, что ты станешь во главе. Ведь ты вел себя как лидер… Мы и подумать не могли, что ты будешь просто участником…

Она грациозно поднялась.

Проклятая баба, не старайся меня очаровать.

Мариетта по-матерински дотронулась до его руки.

— Не злись на меня так долго, ведь у нас так мало времени, чтобы быть вместе.

Его сердце захлестнула волна раскаяния. Он примирительно и нежно похлопал ее по спине и прижал к себе.

— Да, любимая, конечно, ты как всегда права. Теперь я буду прежним, даже лучше. Но я не король и не рыцарь, ты слышишь меня? Я просто хороший вояка, ты понимаешь меня? — он сжал кулаки.

Теперь я не смогу выставить ее.

— Да, дорогой, — покорно кивнула она.

— Тогда порядок, — И все-таки, он ей не поверил.

Когда они уже засыпали, она шепнула:

— Ты рассердился, потому что я шутила над тобой на сегодняшней вечеринке?

Он увесисто шлепнул ее по ягодицам, но так, чтобы не причинить вреда.

— Это было очень неуважительно.

— А вот и неправда. Ты наслаждался каждой минутой. Ведь таранцам все равно, что о них говорят, главное, чтобы ты был центром внимания.

— Я тебя выпорю, если ты не прекратишь, — он робко поцеловал ее, ожидая нового прилива сил.

— Но ведь это правда, — вздохнула она, — Ты же не станешь этого отрицать?

— Что ты воображаешь себе? Стоящая жена выставляет мужа на посмешище, чтобы все узнали, как она любит его.

— Напрасно ты стараешься, — она прижалась к его груди. — Я ничего не боюсь.

А потом он спел ей несколько стансов из непристойной баллады о ее падении и потери невинности. Причем рефреном к каждому куплету была строчка: «Тут Симус снова повалил негодницу на пол».

Она начала гнусно хихикать после первого же куплета, а потом закатывалась от хохота все сильнее.

— Да, это было бы ужасно, — пыталась вставить она между приступами смеха. — Они все просто остолбенели бы. Вот я бы порадовалась… но все-таки хорошо, что ты ее не спел. Бедный Директор Исследовательского Центра, она бы этого не пережила.

Образ шокированной Сэмми показался ей особенно уморительным, и О’Нейл вынужден был продолжить свою балладу дальше.

— О, сумасшедший, — корчилась она от смеха, — когда же это кончится, когда же женщина дождется любви?

— Настоящая таранская баллада бесконечна, но женщина получит свое. Сейчас я тебе покажу.

И он исполнил обещанное.

Уже позже, когда они выскользнули из своего тайного убежища для любовных свиданий в неприветливое мрачное зилонгское подземелье, О’Нейл вдруг понял, что если она захочет, он сделает для нее все. Именно после этой, истощившей их обоих ночи, полной страсти и нежности, безумных желаний и веселья, он вдруг понял, что не может жить без нее.

Полюбуйтесь, Ваше Преосвященство, во что вы меня втянули.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ ФЕСТИВАЛЬ

Он нащупал свой нож. Кто-то приближается со стороны Реки. Симус приготовился к нападению. Он достаточно хорошо знал, что творится на планете в это время, и был готов ко всему. Он отошел от входа в палатку и стоял неподвижно.

Это оказалась Сэмми. Она откинула край палатки, ее тело блестело и лоснилось от воды.

— Джимми, — позвала она, задыхаясь, — мы подумали, что тебе очень одиноко, и решили навестить, — ее глаза были широко распахнуты и глядели с тревогой.

С нею были Энергетический Наблюдатель Ниора и Штатный Художник Рина, его старые знакомые. Все три с трудом дышали и были только в нижнем белье. Потом было много веселья, встряхиваний мокрыми волосами, отжимания мокрого белья и стирания капель воды с соблазнительных женских тел. Прямо как на «Ионе» в. женской спортивной раздевалке, когда он в своих фантазиях заглядывал в это святилище. Правда, в это время на Зилонге стыдливость не была в ходу.

Они его успокоили. Не стоило волноваться, их никто не потревожит. Женщины прихватили с собой пирожные. Они просто хотели повеселиться, выпить ликера и попеть песни. Праздник сбора урожая продолжался уже третий день. Веселые беззаботные горожане шатались по площадям, танцевали, пили ликер, пели песни. Сэмми и Эрни увезли Симуса из Города и поселили в палатке на острове, снабдив запасом воды, ликера и книгами. Из Комитета поступило указание о том, что он не может присутствовать на священном ритуале.

Он очень тревожился за Мариетту, хотя и были приняты меры для ее защиты, и защиты ее молодых друзей от злых ветров Фестиваля. Их снабдили пилюлями, чтобы они могли контролировать свои эмоции и применение оружия в целях самообороны.

Все, что творилось вокруг, было безрассудным бесстыдством, которое трудно было даже вообразить, но Симус не мог ни о чем другом думать.

В первый день праздника зилонгцы собирались в небольшие группы в своих излюбленных местах и покидали границы Города, весело распевая песни. Многие отправлялись прямо к Реке, откуда О’Нейл мог наблюдать за ними со своего острова. Любое действие превращалось в ритуал и сопровождалось песнопениями — жатва, вязание снопов, погрузка их на повозки, отдых и даже купание в Реке перед ужином.

Все движения, пение и ритуалы завораживали и гипнотизировали; рабочие во время работы были в глубоком трансе. Очевидно, вечернее купание отрезвляло их от дурмана, и они немного высыпались перед следующим днем.

Звук горна, прозвучавший на третий день праздника сбора урожая, был для О’Нейла сигналом. Ему следовало на планетолете добраться до «Дева», взять пилюли и доставить молодым заговорщикам до захода солнца. Потом должен был начаться их безумный бунт.

Ему было о чем подумать. Он страшно тосковал по Мариетте, беспокоился за этих сдвинутых революционеров.

И он не очень нуждался в обществе сверхвозбужденных дам.

Но, чтобы не говорили, что таранцы негостеприимны и дичатся, их нужно развлекать.

Обстановка располагала к нежным, печальным и эротическим песням. И он стал обучать своих очаровательных приятельниц нео-кельтским любовным песням.

Потом он попросил их поучить его зилонгским песням. Сначала они смущенно хихикали, но ликер сделал свое дело, и они стали смелее. Их песни были гораздо более откровенными. Трудно было поверить, что это те самые дамы, которые были бы шокированы его балладой про Мариетту.

Какой бы смысл ни вкладывала система в карнавальные оргии, сменяющие долгие месяцы репрессий — это была необходимость — переход от существования без интимной близости к разнузданности инстинктов во время Фестиваля.

Определенная логика у системы была, если согласиться с базовой предпосылкой о том, что секс — неотъемлемая часть человеческого существования. Таким образом, концентрация этих естественных человеческих проявлений в течение двух коротких периодов в году, вполне достаточна для воспроизводства населения и для сексуальной разрядки; и духовное, и физическое подавление этих инстинктов во все другие периоды — обосновано. Логика есть, но все остальное — нелепое сумасшествие, совершенно незнакомое галактике и всей истории христианства.

Температура в палатке повышалась; его гостьи толпились около него, их лица и тела были совсем близко. Сэмми положила руку ему на грудь. Ее подружки запели что-то очень забавное. Она прикрыла ладонью его губы и мягко засмеялась. Две другие завистливо наблюдали. Сэмми нежно дотрагивалась кончиками пальцев до его лица. Ее глаза стали круглыми, огромными, тело расслабилось, стало доступным, манило.

Он снова почувствовал, как завораживает его материнская ласка. Все началось снова. Он снова страстно желал эту женщину. И ее влекло к нему. Он сейчас чувствовал это так ясно. Ее подруги следили за представлением, затаив дыхание. Потом женщины побежали купаться, чтобы подготовиться к завтрашнему дню.

Они приходили к нему еще дважды. Каждый раз О’Нейл развлекал их балладами. Сэмми выглядела немного обиженной, но по-прежнему дружелюбной.

Он вздохнул с облегчением, когда на третий день праздника женщины не пришли.

Благодарю тебя, Создатель, за эту передышку.

Его благодарность была преждевременной. Он уже почти заснул, когда его разбудил взволнованный голос. Сэмми, совершенно нагая, стояла над ним. Она была сильно возбуждена. На смену кокетству пришла явная страсть и вожделение: люби меня, пока мы еще живы.

Она украсила палатку цветами. И на ее талии был венок из цветов, и изголовье его кровати было усыпано прекрасными цветами.

— Я твоя, Джимми, ты можешь делать со мной все, что захочешь. Ты всегда хотел меня, и я тоже. С самого первого дня. Давай обменяемся подарками, пока у нас есть время.

Симус нервно сглотнул. Перед ним была не краснеющая девственница, отдающая себя в жертву. Перед ним была соблазнительная роскошная искушенная женщина в расцвете своего совершенства. У него никогда не было романа с такой женщиной, только в самых безумных фантазиях.

Бог мой, кто же устоит?

Стоп, стоп! Есть по крайней мере две уважительные причины — Эрни и Мариетта.

Дай Бог, чтобы ни тот, ни другая никогда не узнали об этом.

— Ты раздумываешь? — она была готова разрыдаться. — В этом нет ничего порочного. Через каких-нибудь два дня я все равно стану объектом для развлечения. Любые грязные лапы будут бессовестно обладать мной. Почему же мне не отдать себя человеку, который любит меня? Мой прекрасный супруг не осудит меня за это. Ему будет легче, если меня возьмет человек, который уважает меня.

— Но ведь он не думает, что я сделаю это прямо здесь? — он застонал и сжал кулаки.

— Он сказал, что не станет осуждать меня. Особенно сейчас… мы скоро умрем, все мы, ты же знаешь это; больше уже ничего не будет, Джимми!

— О, я в этом совсем не уверен, но даже если… — он отвернулся от ее взгляда, не выдержав сквозившего в нем отчаяния.

— Ведь Мариетта больше не девушка. Мы все это поняли. Ее тоже будут брать все подряд. Это наш путь. Она не будет тебя осуждать.

Может быть она и не будет осуждать. Но я не допущу этого ужаса, я не отдам ее никому.

— Я сам тебя не прошу, — он решительно встал, отошел к другой стене и оделся. — Я знаю, что ваша культура допускает это. Но, может быть, не всегда. Мне трудно разобраться. Но, Сэмми, я знаю, что моя не допускает…

Проклятье, почему все, что я говорю, звучит так самоуверенно?

— И еще. Дело в том, что если мы с тобой поступим так, то после Фестиваля, если мы уцелеем, мы не сможем больше оставаться друзьями. Ты знаешь это, и я знаю. Я хочу остаться твоим другом на долгие годы, а не любовником на несколько мгновений.

— Ты просто не любишь меня, Джимми, — слезы катились по ее щекам, — ты никогда не любил меня, вот и все.

— Я очень люблю тебя, Сэмми.

— Со мной это началось с того дня, когда ты поцеловал меня в Институте Тела. Я кинулась домой к мужу сказать ему, что теперь готова нарушить правила. Он был так счастлив, — она закрылась руками, смутившись своей наготы. Он бережно укрыл ее одеялом. — И ты научил меня любить мужа, но отказываешься любить меня…

— Я говорю «нет», потому что люблю тебя.

И потому что я полный кретин и чертов моралист. Мне больше уже никогда не выпадет такой удивительный случай.

Она сжалась клубочком в его крепких руках, истерзанная страданиями — бедный ребенок. Он тихо мурлыкал колыбельную, чтобы она немного забылась.

Он пел о том, что она, как нежный цветок ежевики, ароматное малиновое соцветие.

Он пел ей о том, что она — его любимая, дорогая, как свежий яблоневый цвет. Он пел о том, что она для него, как весна в холодный дождливый день.

Теперь пора было ее будить и отправлять назад в Город, до полицейского патруля.

— Симус Финбар О’Нейл, ты самый поразительный идиот во всей истории человечества!

Это она. Сама Настоятельница. О Создатель, ну почему меня всегда будят женщины? Где я? Как здесь холодно и сыро, очень неуютно.

Он перевернулся на другой бок, чтобы заснуть.

— В добавление к сказанному, — голос был безжалостный, — ты болтун, губошлеп, краса космоса, трус, урод, недостойный «Ионы».

— Это Вы? — Симус слегка приоткрыл один глаз и сел на кровать. И тут же его прикрыл. — Это ваш фантом. Сгинь, пропади, женщина, все это можно было передать в записи, — потом он огляделся по сторонам в поисках источника звука.

— Ты будешь молчать, пока я не закончу, — приказала она. — Ты провалил все, что тебе было поручено. Когда монастырская дисциплинарная комиссия будет рассматривать твое поведение, я не дам и картофельной шелухи за тебя.

Кажется, я попал в переплет. И все же, это лучше, чем иметь дело с самой Настоятельницей, когда она так гневается. Потом она стала более рассудительной.

— Послушайте, что я сделал не так? — обратился он к чему-то, что едва проступало в воздухе на другом конце комнаты.

— Что ты сделал не так? — ее голос перешел в истошный визг. — Ты что, совсем дурак, действительно не понимаешь? Тебе бы следовало спросить, что ты сделал так, как надо. И на этот вопрос мне легко будет ответить: Симус О’Нейл, ты все сделал неправильно, абсолютно все.

В свечении в углу проступило подобие астрального тела, мерцающего в мрачной темноте. Сильный эмоциональный выброс энергии интерферировал с астральной проекцией. Ее Преосвященству следовало бы владеть собой, иначе она снова рискует оказаться на «Ионе».

Это было бы замечательно.

Симус снова прикрыл глаза и вздохнул:

— Послушайте, не могу я быть таким плохим.

Она стала перечислять:

— Ты позволил втянуть себя в их политическую борьбу, ты участвовал в их внутренних войнах, ты убил Четвертого Секретаря, который, несмотря на все его недостатки, был единственным человеком в правительстве, способным управлять. Ты помог избавиться от лживого Ната и заменить его Попилой, а ведь он — выдающийся военачальник, и его армия готова выступить через три дня. Ты поддерживаешь трескучее революционное движение, организованное горсткой детей; ты совершил кражу в одном из фортов; ты соблазнил их женщин, многие из них не старше школьниц. Ты хочешь услышать еще? Зилонг в беде. Сейчас в гораздо более страшной беде, чем до тебя. Благодаря тебе.

Симус храбрился и пытался найти себе оправдания.

— Они позвали меня. И я верю, что мои поступки будут расценены справедливо.

Ее губы стали угрожающе тонкими, глаза засветились ледяным холодом. ’

— Симус, ты не просто неисправимый бабник, ты маньяк, а это намного хуже. Ты начал флиртовать с этой молоденькой бедняжкой, как только она попалась тебе на глаза. Чего ты ожидал? К чему могло привести появление рыжебородого и богоподобного идиота? Ты настолько неизлечимый соблазнитель, что даже не понимаешь, что делаешь, — она закончила свое расследование перед присяжными, сложив руки, словно от ужаса перед содеянными преступлениями.

— И все-таки я не могу понять, что происходит. — Почему я расхныкался, как ребенок?

— Эта женщина не должна была переступать порога твоей палатки. Ведь ты же знаешь, с каким риском для нее это связано. Но ты не только впускаешь их, ты заманиваешь их песнями и выпивкой.

— Просто мне было очень плохо, я был так одинок. Но уж, во всяком случае, у меня с ней ничего не было.

— Нет. Сначала ты просто не давал ей прохода, а потом разбил ее сердце.

— Знаешь, лучше нравственное поведение, чем позднее раскаяние, — он рассердился. Надо использовать ее же собственные слова для защиты.

— Скажи это комиссии, которая будет рассматривать дело о развращении несовершеннолетней. Или этой бедной женщине, которая томится на дне отвратительной тюрьмы и бьется в истерике от отвращения к самой себе. Бедное существо! Это не ее вина, кретин, это твоя вина. Они собираются ее казнить послезавтра. Почему твое чувство не подсказывает, что ей необходима срочная помощь? У них существуют свои отвратительные понятия о том, как убивать нарушителей супружеской верности. Она будет жестоко растерзана за преступление, в котором не виновата. Ведь ты же должен был знать, что они наблюдают за твоей палаткой. Ты можешь еще успеть сказать ей, перед тем, как ее разорвут на куски, что тебе было плохо и одиноко.

О’Нейл дико озирался вокруг. Он понял, что оказался в небольшой металлической клетке. Он метнулся и завопил:

— Дейдра, ты должна выпустить меня!

— Потрудись узнать, что Мариетта и твои молодые бунтовщики тоже в тюрьме. Полиция поставила на тебе психологический опыт.

— Маржи?

— Конечно, и на ней тоже. Думаю, что насчет нее у них особые планы.

— Дейдра, я хочу умереть, — стонал он.

— Этот номер тебе не удастся, — она торжествовала, прожигая воздух указующим перстом. — Мудрый человек из Комитета собирается вышвырнуть тебя с планеты завтра утром, до начала Фестиваля. Они не желают твоего присутствия. Поэтому, хотим мы этого, или нет, но забрать тебя придется.

— Милостивый Бог, Дейдра! Неужели ничего нельзя сделать?

— Ты недостоин искупления, Симус О’Нейл. Ты разрушил, погубил человеческие жизни. Ты вмешался в умирающее общество и усложнил ситуацию. Теперь тебе только и остается, что спрашивать, можно ли что-нибудь сделать, — И снова поза обвинителя.

— Что мы можем сделать? — умолял он. Раз она так старается довести меня до отчаяния, значит, шанс все-таки есть.

— Что делать? Да что же еще, как не попытаться освободить этих людей и осуществить твой сумасшедший замысел и завоевать планету. Если это сработает, тогда они смогут пригласить нас высадиться. Если нет, тогда у нас исполнят великолепную траурную мессу по тебе, кретин!

Может быть, все не так отчаянно плохо.

— Что ты думаешь о ней?

— Что? А-а, ты имеешь в виду твою… э… стоящую женщину. Ну, я думаю, она совершенно прелестная крошка. Честно говоря, она слишком хороша для такого типа, как ты. Пожалуй, мы ее заберем с собой, а тебя оставим здесь.

— Ведь ты же знаешь, она сама соблазнила меня, — посмотрим, как это сработает. — Уверен, что ты сама допустила это.

— Все мужчины говорят одно и то же, — Славно, славно, ты признаешь, что женщина достойна внимания. Благодарю тебя.

Он рискнул:

— Ты должна оценить мой вкус.

— Да, но вот ее выбор — едва ли.

— Мы законно поженились. Ведь ты сама говорила, что если…

— Правила Святого Писания, — она отвергла его доводы элегантным взмахом руки, выразившим отвращение, — и порочный человек Симус О’Нейл несовместимы по священным канонам.

Когда Капитан-Настоятельница успокоилась, ее образ проступил более отчетливо. У Симуса возникло ощущение, что она более реальна.

— Потрадж пересмотрел свои оценки. Теперь он настаивает на одном шансе из десяти тысяч, что зилонгское общество во время Фестиваля сохранит прежнюю структуру. Он совершенно уверен, что оно не переживет и первого дня. Тебе и раньше говорили — мы еще не совсем ясно представляем себе механизм биологических, физических и социальных сил, который движет этим бешенством. Если интенсивность будет достаточно высока, этих сил будет довольно, чтобы уже в первые дни разнести общество на части. Капюшонников становится все больше и больше. Дух психопатии, который движет ими, все шире распространяется в обществе…

Даже в бестелесном варианте я чувствую себя здесь неуютно; это отвратительное гиблое место. Население вырвется на улицы завтра утром, когда начнется ветер. Через день армия, занявшая горы, переправится через Реку и уничтожит все на левом берегу. Потрадж советует захватить Город до их выступления, — она пожала плечами. — Если ты установишь хотя бы временный контроль, то приобретешь союзников.

— У вас есть идеи, предложения?

— Нет, Симус. Я бы пошла напрямик и приняла бы ту или иную сторону, но мы не имеем права вторгаться непосредственно в развал их цивилизации. Мы не можем взять на себя смелость стать для этих людей Господом Богом.

Если у нас будет возможность помочь им потом, конечно, мы это сделаем. Я попытаюсь забрать тебя и твою Мариетту с этой планеты. Но я не могу заставить пилигримов на корабле думать так же.

— Тебе понравилась моя избранница? — Он был, как маленький ребенок, которому нужна похвала.

— Ты идиот! Не зли меня. Все святые видят, как я изо всех сил стараюсь владеть собой. Да, я очень полюбила эту прокаженную малышку. Любой на «Ионе», кто контактировал с ней, восхищен девушкой. Теперь ты должен вызволить ее из тюрьмы! Охрана здесь слабая. Твоя возлюбленная этажом ниже, на две камеры ближе к лестнице, чем твоя темница. Да будут с тобой Иисус и Мария. Теперь действуй, идиот!

Ее Преосвященство растаяла, потом снова возникла.

— Ты обязан жениться на бедняжке, ты слышишь меня, подлец?

— Женщина, я обязательно это сделаю! Правда. Я клянусь тебе. Других намерений у меня нет.

Она дала ему подзатыльник.

— Ничего другого я от тебя и не ожидала.

— Ну я же сказал — давно решено. И вообще, я не нуждаюсь в советах, — он начал злиться, к нему возвращалась уверенность в себе.

— Только попробуй передумать, — она уходила, последнее слово осталось за ней.

Затем снова вернулась.

— Она ждет ребенка.

— Так скоро!

— Ты не имеешь права бросить бедняжку, — на этот раз она растаяла окончательно, оставив самую важную новость на конец.

О’Нейл сжал зубы. Маленькая моя, ты теперь не одна. Теперь нужно бороться за двоих.

В квадратной камере Симуса, похожей на куб, была встроенная в стену железная дверь. В маленькое окошечко он увидел двух охранников, сидевших на столе прямо напротив его камеры и мирно беседующих друг с другом. Захватчики позволили ему одеться перед пленением. Он снял одежду и сложил ее в дальнем углу камеры, придав ей форму человеческой фигуры, потом встал около двери и начал издавать крайне низкие хриплые стоны, постепенно усиливая их, пока они не стали трудно переносимыми, почти нечеловеческими. Панель двери откинулась, и один из охранников кинулся в помещение. О’Нейл сшиб его сильным ударом и почти одновременно накинул одежду на второго. Пока тот распутывался, Симус схватил обоих и сильно столкнул лбами, бросив в угол камеры.

Потом он замер наверху лестницы и прислушался. Всеобщее безумие уже началось, а он еще не достал пилюли. Возможно, ему и не удастся освободить их сейчас, как и забрать пилюли. Правда, в тюрьме они в большей безопасности. Он как молния метнулся вниз по ступенькам, мгновенно расправившись еще с одной парой солдат, карауливших на нижней площадке.

На прилежащей к тюрьме улице было пустынно. Он выбежал на площадь. Там, как и обещала Маржи, стоял планетолет. Когда он летел над Городом, направляясь к городской стене, внизу были толпы людей, возбужденных, агрессивно настроенных. На окраинах города начались кровавые столкновения между группами. Над Зилонгом уже нависло безумное неистовство, хотя официально Фестиваль должен был начаться только утром.

Он на большой скорости преодолел городскую стену (она не представляла собой препятствия для машины, которая просто спланировала над преградой), и направился к Реке, к полям. Потом на предельной скорости — к «Деву», за этими проклятыми таблетками. Предки этой толпы должны были быть настоящими безответственными варварами с их омерзительной привычкой применять наркотики. Симус был страшно обеспокоен. Он с трудом отыскал проход в джунглях. Его закрывали огромные тенистые деревья. Ни разу на протяжении всего пути по джунглям он не столкнулся с огромными рептилиями.

— Итак, — Нат, как и положено негодяю, злобно оскалился, — Мы опять встретились, комендант О’Нейл.

Связанный, как мешок с соломой, с дюжиной туземных копий, направленных ему прямо в кишки, Симус О’Нейл не был склонен к здравому смыслу.

— В следующий раз мне надо будет убедиться в твоей смерти.

Необъятное брюхо Ната омерзительно заколебалось от смеха.

— Ты меня развеселил, таранец. Пожалуй, я не стану убивать тебя сразу, и ты увидишь уничтожение Города. Забавно будет понаблюдать за тобой, когда мои молодцы лишат жизни, очень медленно и с любовью, конечно, твоих друзей, а особенно — ту очаровательную женщину, которую ты присвоил себе.

Стандартные садистские угрозы насильника. А что должен сделать положительный герой? Избежать их?

Испуганный столкновением с планетолетом динозавр метнулся в джунгли.

Как назло, во время приземления Симус очень картинно вывалился из кабины и сильно ударился головой о дерево.

Когда к нему вернулось сознание, он стал выпрямлять металлические полозья, на которых машина могла перемещаться по земле. Занятие было не из легких. Работая без инструментов, он ободрал руки до крови. Когда машина была готова к новому запуску, дикари накинулись на него; их когтистые лапки вонзились в его тело, как сотня жалящих насекомых. Они опрокинули его на землю, уселись на него и, прищелкивая языками и хрюкая, связали. Потом, окровавленного и в кровоподтеках, лишившегося всякого достоинства, его поволокли к лугу в расположение Ната, в опасной близости от «Дева».

Его волновало только одно: обнаружили ли они корабль, или нет, и уничтожили ли они медикаменты?

Одного беглого взгляда на лагерь было достаточно, чтобы понять, что это уже не так важно. Он увидел тысячные отряды вымуштрованных всадников в темно-красной форме с огромными кровавыми знаменами. Эту армию нельзя остановить сомнительными устаревшими лазерными пушками. И уж, без сомнения, в Городе не было сил, способных противостоять этой мощи.

— Ты поражен, О’Нейл?

— Ну, у вас нет опыта ведения войны, — проговорил он. — Они сломаются и побегут при первом же достойном сопротивлении.

— Которое нам не грозит. Я точно знаю. Именно я разрабатывал систему защиты. Эти дряхлые дураки ничего не смогут сделать. Ведь это оружие может нанести удар как по моей армии, так и по Городу. Слишком велик риск.

— Ты лучше рассчитывай на то, что лазерное оружие будет использовано. И тогда твоя толпа пустится наутек, только пятки засверкают.

— Хочешь держать пари? — издевался толстяк.

Ну что же, он не единственное доверенное лицо, да и я тоже. Конечно же, он гений — собрать такие силы вместе! Если его не удалось согнуть до сих пор, возможно, он непобедим.

Но ведь это не поможет герою выбраться из лап негодяя, верно?

Гораздо более опаснее Ната был его второй заместитель, Попила, по слухам, его преемник. Высокий, худой, с мистическим взглядом, постным лицом фанатика. Попила напоминал аскета Мерлина при Нате — пустослове Короле Артуре. Он не был гением-организатором этого пестрого сборища мутантов, рабов и изгнанников; но никто не сомневался, что он сможет со всей жестокостью и беспощадностью использовать их для разрушения и уничтожения кого угодно.

— Убей его сейчас, — бесстрастно посоветовал он. — Его слова опасны.

И если бы была воля Попилы, Симуса О’Нейла скормили бы голодным туземцам во время похода.

— Сначала нужно взглянуть на «Иону». Мы могли только слышать ее, но беседовать не могли. Более того, я плохо разбираю этот космогальский, на котором они говорят — смесь со староанглийским. Мы могли бы договориться с твоими руководителями, майор О’Нейл?

— Может быть, прямо сейчас?

— Отнеси его в мой шатер, — приказал Нат одноглазому трехрукому гиганту, отгонявшему стаю голодных туземцев от Симуса.

О’Нейла отволокли в палатку. Здесь была очень древняя приемо-передающая система, приводимая в действие генератором на жидком топливе. Бак с топливом стоял рядом с генератором. Коммуникационное оборудование двадцать второго века, в мире, где не изобретены еще солнечные батареи.

— Старая рухлядь, — О’Нейл едва различал в темноте палатки выход.

— Ты можешь заставить его передавать так же хорошо, как он принимает? Или майор Диких Гусей не обладает таким умением?

— Естественно, могу, — солгал Симус. — Но это действительно очень древняя машина. Я должен поломать голову над ней.

— Небось, думаешь, что мы отпустим тебя, и ты сможешь продолжать свою борьбу? — утроба Ната начала мелко подрагивать.

— А разве у меня есть шанс? Ты хочешь, чтобы эта штука заработала, или нет?

Нат выхватил из-под одежды механический револьвер старого образца.

— Одно неверное движение, и я разряжу его тебе в кишки. Славное предупреждение?

— Славное, славное.

Прежде, чем ты успеешь воспользоваться им, подумай о своей безопасности.

Они немного подзаправили генератор и завели его рукояткой. Симус вращал ручку, пытаясь уловить речь сквозь потрескивание и шум. Послышалась едва различимая пара слов на космогаль-ском.

Почему эти идиоты не засекли передатчик? Слишком маленькая мощность источника?

— Очень мощная древняя техника, — бормотал он.

— Надеюсь, ты справишься с этим, — Нат угрожающе поднял револьвер.

— Дай мне время, — попросил Симус, ощупывая онемевшими пальцами механизм. — Все слишком ветхое.

Так, посмотрим. Если замкнуть красный и черный провода и подержать так, ток выбьет искру, возможно, сильную. Теперь, если искрящие провода бросить в открытый бак с топливом, произойдет взрыв. Запомнится им этот взрыв! Туземцы смогут отведать поджаренной человечинки.

— Вот здесь, кажется, сейчас взгляну… так, если соединить эти провода… — его сильно дернуло током. Жареный Дикий Гусь.

Он соединил провода. Ничего не произошло.

— В чем дело, кретины? — требовательным тоном поинтересовался он, — Почему нет тока в проводах?

— Какого тока? — Попила настаивал: — Убей его, лорд Нат, он провокатор.

Глаза его при этом засветились, лицо вытянулось и зарделось, словно он наслаждался сексом.

У него башка еще больше не в порядке, чем у его босса. Славная парочка. Бог их создал, а Дьявол ведет.

Очень осторожно Симус положил искрящиеся провода в дюйме от открытого бака.

Повезло, что выключатель не был опущен. Теперь необходимо его найти и потом прижать…

— Так, так, а вот и переключатель, Лорд Нат, тебе следовало бы немного разбираться в таких вещах.

Он сделал глубокий вдох, щелкнул выключателем и прыгнул прочь, нырнув под стволом револьвера Ната, головой вперед, прямо ему в брюхо.

Палатка расцвела, как от фейерверка в Рождественскую ночь. Туземцы дико завопили, зилонгцы пронзительно завизжали, мутанты выли. Симус О’Нейл заревел, как целый отряд Диких Гусей, освободил голову из необъятного мягкого живота Ната, подобрал револьвер и нырнул в горящее отверстие шатра.

Он уложил охранника императора выстрелом в голову, сорвал с него красный плащ, накинул его на плечи, вскочил на коня и галопом помчался через лагерь.

Остатки охраны попытались остановить его. Симус поднял револьвер и спустил курок. Тот не выстрелил.

Но, как и Нат, он забыл об осторожности. Его лошадь влетела в толпу солдат. Они забросали его копьями, промахнувшись на волосок. Наконец, ему удалось вырваться невредимым. Охрана рассыпалась по джунглям, и Симус, как вихрь, рванул из лагеря, извергая проклятия и крики, как разъяренный громовержец.

На этот раз я их побил. Но что мы будем делать, когда они покажутся в Главных воротах Города, и мы попытаемся справиться с ними при помощи палок?

Грохот сильного взрыва заставил городские стены содрогнуться и временно лишил Симуса О’Нейла слуха. Они взрывают арсенал! Проклиная подвернувшегося динозавра, он припарковал потрепанный планетолет с подветренной стороны Города, в наименее заселенном Северном Квартале. Около часа он потратил на то, чтобы приладить на место поврежденную носовую часть машины. Теперь руки и спина ныли, ладони были содраны, и он уже на несколько часов не укладывался в намеченный график. Фестиваль на Зилонге уже начался.

Весь Город был залит светом. Выкрики, смех, плач и дикая музыка эхом разносились по Северному Кварталу, который он выбрал для рекогносцировки. До него доносились звуки небольших взрывов и вопли женщин, насилуемых и насилующих — если теперь это чем-то отличалось. Толпы людей, в большинстве своем совершенно голые, носились с бутылками ликера, дрались, толкались, валялись на земле. Да, это была самая настоящая оргия в сумасшедшем доме. Как сказала Настоятельница, это было гиблое место.

Он страшно опасался за молодежь из Союза. Если бы не этот чертов динозавр, он доставил бы таблетки еще утром. Теперь он не представлял, как добраться до них. Яростно дул ветер. Может быть, стены камер защитят его друзей.

Симус спрятался за стенами склада. Незаметно проскользнуть по улицам Города на планетолете было невозможно, машина была слишком повреждена, чтобы перескочить через городскую стену.

Пешком? Это безумие. Его единственной надеждой оставалась подземка. Он надеялся, что людей там не будет — похоже, все высыпали на улицы и наслаждались фестивальным бризом.

Тюрьма, как и Энергетический Центр, Центральное Здание, Военный Центр и Площадь Поклонения, располагались в Старом Городе, или центральном квартале. Большинство зданий в этой части города было кирпичной кладки с деревянной обшивкой, четырех—пятиэтажные. Улочки были извилистыми и узкими.

Здание тюрьмы и полиции располагалось отдельным блоком в конце короткой улицы, выходившей на Площадь Поклонения.

Именно на этой улице, когда он в первый раз ночью встречался со всей группой заговорщиков, Хорер провел его через дверь заброшенного магазина. В полу магазина находился люк, ведущий в амбар, который никогда не использовался, — это была конспиративная штаб-квартира. По подземному лабиринту он мог добраться до зернохранилища; проблема была в том, как попасть в помещение тюрьмы.

Думать о том, как прорваться сквозь охрану, было некогда.

Он снова услышал громкий взрыв. Кто-то использовал взрывные устройства, подобные тем, что спрятаны в штаб-квартире Союза. Значит, восставших на улице было больше. Или это была другая группа, добравшаяся до складов Военного Центра.

Транспортная система подземки доведет до склада, в котором он сейчас укрывался. Он обнаружил что-то вроде смотрового окна. Узкая железная лестница вела вниз, в туннель, заполненный кабелями и трубами. Другой люк, который он искал, оказался на хорошо освещенной мостовой. Внутри было пустынно. В нишах туннеля, вдоль стены, парковались планетолеты. Он выбрал поновее, со вставленным ключом зажигания. Как и все подобные машины, заводился он неохотно. Симус уговорил его несколькими отборными словами из космогальского, которые, как он успел заметить, отлично воспринимала любая техника в этом Богом забытом месте. (Слова были заимствованы, как любила сообщать Настоятельница в своих обзорных лекциях, из англо-саксонского, с тех давних пор гальский стал чистым языком, свободным от подобных вульгаризмов.) Сжимая в руках аптечку с «Дева», в которой были драгоценные пилюли — его беззащитно выглядевший Священный Грааль, — он повернул на светящиеся огни. В туннеле было абсолютно темно, и он покатил по проезду монорельсовой системы. Теперь необходимо было найти направление к эскалатору, ведущему в Старый Город.

На перекрестке Симус притормозил, задумавшись над тем, какое направление выбрать.

Трое в капюшонах отделились от темной стены и кинули в него толстый пакет. Выжав из машины максимальную мощность, ему удалось избежать взрыва.

Значит, у капюшонников есть взрывные устройства. Это являлось осложнением, в котором ни Симус, ни его друзья не нуждались. Он старался отогнать навязчивые мысли о том, что штаб-квартира ограблена.

Наконец, после того, как он трижды сбивался с пути, заброшенный эскалатор был найден. Куда направиться? Вниз, в амбар, или наверх, на улицу? Сначала он решил исследовать зернохранилище. Послышались женские вопли. Выпрыгнув из машины с портативным фонариком в одной руке, с пилюлями на поясе и карабином в другой, Симус побежал на голос. Обогнув угол, он увидел двух мужчин, зверски мучавших молоденькую девушку. Симус отпугнул их выстрелом в воздух.

Менее одурманенная фестивальным безумием, чем ее мучители, она рыдала от страха и боли. Она бросилась к Симусу, стуча зубами. Как только страх прошел, безумие начало возвращаться к бедняжке. Она похотливо прижалась к нему. Он запихнул одну из таблеток ей в рот.

Реакция была почти мгновенной. Она на мгновение отпрянула, потом снова приблизилась со словами восторга и благодарности:

— Ты действительно великодушный Бог, поэт с Тары.

Что же теперь делать с ней? Ведь у него были важные неотложные дела. Она была маленькой и хрупкой, с хорошенькими грудками и прелестным задком.

На этой планете слишком много раздетых женщин.

— Я не бог, — настоял он. Я не могу ее здесь оставить, и не могу в^ять с собой.

— Не будете ли вы так щедры дать мне еще одну пилюлю? — попросила Девушка. — Я дала бы ее моему мужу, может быть, ему тогда удастся пережить Фестиваль. Я его очень люблю, — она стояла с протянутой рукой. Ее умоляющие глаза разрывали сердце таранца. Он готов был отдать всю свою жизнь за этого милого ребенка и ее супруга. Он дал ей вторую таблетку.

— Кто ты? — ласково спросил он.

— Я Мина, лорд О’Нейл, — она склонила голову в поклоне. — Я содержу небольшой магазинчик. Он прямо у нас над головой. Я пришла проверить, закрыт ли он. Мой муж еще не вернулся с полей.

— Мина! — воскликнул О’Нейл, — Тебя прислал Бог! Ты хорошо знаешь подземку в этом районе? Есть ли неохраняемый проход к тюрьме?

Она смутилась от такого настойчивого вопроса.

— Я прожила здесь всю свою жизнь. Когда мы были детьми, то любили играть в амбаре под магазином, — она несколько секунд колебалась, потом с обожанием посмотрела ему в глаза и предложила: — Я знаю дорогу. Пойдем со мной. Мы любили забираться в тюремный подвал, когда чувствовали в себе смелость и искали приключений.

В его мозг попала свежая информация. Оказывается, зилонгские дети охотно искали приключений. Прекрасная черта характера для тех уцелевших, которым придется восстанавливать культуру общества.

Мина подвела его к небольшому отверстию в проеме степы — выпускное отверстие старой вентиляционной системы. Светя под ноги фонариком, он последовал за ней по узкому сырому коридору, который не был рассчитан на высоких таранцев. Кроме тусклого фонаря они определяли направление по запаху.

— Вот та лестница, — шепнула ему на ухо Мина, когда дошли до конца прохода, — ведет в тюрьму. Нужно приложить усилие, чтобы сдвинуть крышку люка. Ты сильный, легко справишься.

О’Нейл наклонился.

— Спасибо тебе, Мина, — он поцеловал ее в лоб. — Теперь отправляйся домой и жди мужа. Никуда с ним не выходите, пока это не кончится. Надеюсь, что он отличный парень, заслуживающий такую отважную малышку, как ты.

Она схватила его руку и поцеловала.

— Спасибо тебе за то, что ты подарил нам жизнь, лорд О’Нейл. Он — хороший человек. Спаси наш народ, — она бросилась назад по проходу. Симус смотрел вслед, пока запыленная смуглая фигурка не исчезла в тени коридора. Он снова испытал прилив щемящей нежности к этому существу.

Она назвала его «лорд О’Нейл». Никогда я ее уже не увижу.

Пыльный старый коридор загудел от невероятно сильного взрыва. Кто-то взорвал заряд. Симуса отбросило к каменной стене, голова ударилась о металлические перила. Несколько мучительных долгих минут он не понимал, кто он и что произошло.

Потом, невероятно медленно ощущение реальности вернулось. Он поднялся по лестнице и нажал на крышку. Она не сдвинулась.

Он вдохнул побольше воздуха и снова попытался ее отжать. Безуспешно.

Потом последовал еще один взрыв. Совсем близко. Лестница загудела и зашаталась. Симус изо всех сил пытался устоять. Когда вибрация стала нарастать, он снова толкнул крышку. Она — открылась. Послышалась какофония криков, воплей и выстрелов. Он очутился в задымленном узком проходе, по которому бежали туземцы. Попила атакует? Нет, это были одомашненные аборигены. Симус скользнул в боковую нишу и подождал, пока волна уморительно кричащих дикарей не прокатилась мимо. Все существа были в красных одеждах, и, как ему объяснила Сэмми, это означало, что они приготовлены для жертвоприношения в конце Фестиваля. Намеренно или нет, но благодаря взрывам капюшонников они вырвались на свободу, чтобы слиться с остальной бешеной толпой на улицах.

Охраны нигде не было видно. Очевидно, их или смело волной пленников, или, потеряв рассудок, они сами устремились в Город, чтобы крушить все на своем пути.

Блуждая наугад по камерам он опасался не найти своих друзей.

Дорогой Господь небесный, помоги мне найти мою женщину и моего ребенка.

Наконец, когда он уже был готов покинуть тюрьму и начать искать ее в каком-то другом месте (он еще не знал, где), до него донеслись сдавленные хрипы на другом конце коридора. Звуки доносились из-за массивной железной двери.

Вдруг это они?!

Он откинул засов и увидел удручающую картину…

Молодежь уже была в отчаянном состоянии. Они были похожи на стаю бездомных собак, на лицах была ярость, они огрызались, зубы оскалены, изо ртов текла слюна, конечности дергались, как в фантастической дикой пляске, руки готовы к драке. Некоторые дрались между собой, некоторые бились головами о стену. Часть юношей корчилась на полу, издавая тяжелые стоны.

Мертвое тело Хроноса распласталось около двери, его череп был расколот, как яичная скорлупа. Когда они увидели О’Нейла, то стали подкрадываться к нему, скалясь и рыча, как дикие звери. Он наставил на них карабин, и они отбежали назад.

Мариетта из последних сил подползла к его ногам с судорогой отчаяния на бледном лице.

— Быстрее, О’Нейл, быстрее! — умоляла она.

Он просунул пилюлю в ее сжатые губы и грубо оттолкнул в сторону, снова направив оружие на молодежь, которая с безумной злобой в глазах обступила его.

— Прелестное обращение с молодой женщиной после долгой разлуки, — заворчала она, тень прежней иронии осветила ее измученное лицо. — И мне дай немного своего священного Грааля.

Ты спас ей жизнь, а она начинает снова командовать. И так будет еще очень долго, всю вашу долгую жизнь, Симус Финбар О’Нейл.

Вместе они стали оказывать помощь остальным. О’Нейл вытаскивал их по одному, ружьем загонял в угол, а Мариетта засовывала таблетки. Эффект был мгновенным и в этом случае. Это должно было что-то означать, только он не знал что.

— Почему ты была не в таком тяжелом состоянии, как другие? — спросил он, когда они прижали в углу хохочущую Рету.

— Большой запас сексуальной активности, — шепнула она в ответ. Громко засмеявшись, сказала: — Поднимайся, Рета, поднимайся, все уже хорошо. Никто тебя не обесчестил. Помоги мне справиться с другими.

Худенькая офицер тряхнула головой, стараясь окончательно освободиться от дурмана.

— Хронос убил себя сам, лорд О’Нейл, — прошептала она. — Он бился головой о стену.

Ему захотелось поцеловать ее, но вместо этого он поступил лучше.

— Ты опять называешь меня лордом, женщина. Я отправлю тебя назад, в пустыню, если ты не прекратишь.

Транквилизация молодых происходила медленно, но скоро вся команда была «нормализована».

Они были смущены, ведь они уронили себя в глазах таранца.

— С нами еще никогда не было такого. Ветер гораздо сильнее, чем прежде, даже в этих тюремных стенах.

В самой тюрьме было тихо. Снаружи продолжались взрывы, которые совершенно безнадежно не вписывались в задуманный график. Отряду предстояло вернуться в подземку, забрать оружие из штаб-квартиры и атаковать Военный Центр. Где-то внизу была Сэмми, наверное, она жива, и никто ее сейчас не тронет. Если ему не удастся найти ее сейчас, ей придется подождать, пока они займут Военный Центр. Увидев среди спасенных ребят ее сына и будущую законную дочь, он остро почувствовал свою вину перед ней. Знают ли они о том, что произошло? Спрашивать не было времени. Все помыслы сейчас были устремлены к одному — Военному Центру.

Много времени ушло на то, чтобы добраться до поста повстанцев. О’Нейл послал Мариетту и Яна вперед с инструкцией на случай провала. Сам он отправился в дальний конец на поиски Сэмми. Все попытки найти бедную женщину оказались тщетными.

Когда он снова присоединился к молодым, их ряды пополнились двумя зилонгцами — Миной и невероятно длинным молодым человеком, ее мужем,

— Эти двое сказали, что хотят присоединиться к нам, — доложил Ян.

О’Нейл пожал руку молодому человеку.

— Мы благодарны всем, кто хочет стать нашими союзниками. Муж Мины такой же храбрец, как и она.

— Мы пойдем за вами на смерть, лорд О’Нейл, — просто ответил юноша.

О’Нейл поморщился. Проклятье, опять этот «лорд», набивший оскомину.

— Выбрось эти мысли из головы. Ты должен жить, чтобы заботиться о молодой жене и о будущих детях, которых она тебе нарожает. Ты слышишь меня? Мне не нужны мученики.

— Да, лорд О’Нейл.

— Я хочу подарить ему много-много детишек.

— Рад за него. Теперь обещайте оба, что будете осторожны.

Они важно поклонились. Бог их знает, какой смысл вложила парочка в этот жест.

Вооруженные карабинами, копьями и взрывными устройствами, молодежь из Союза и их таранский лидер выбрались на поверхность. Город превратился в бойню.

Оставив большую часть отряда в подземке, он отправился на разведку на поверхность, чтобы оценить обстановку перед началом запоздалой атаки. Оставив Мариетту за командира, он с Ретой отправился вперед по узкой извилистой улочке. С первых же шагов они попали в преисподнюю. Повсюду плясали языки пламени. Огонь вырывался из дверей домов, горели крыши. По улице, которая на видимом участке была пуста, доносились душераздирающие крики с площади.

— Неужели вы доверяете трусам, лорд О’Нейл? — спросила с сарказмом Рета, когда они бросились вдоль по улице.

— Замолчи, женщина, ты выбрала удачное время, чтобы напомнить о моих ошибках! И зови меня Джимми, слышишь?

Они добрались до конца улицы. Здесь происходило сражение за площадь между группой капюшонников и остатками полицейского формирования. У полиции были карабины, а у противников — небольшие взрывные устройства. Полицейские были защищены иммунитетом. Они стреляли очень точно, без промахов, и уложили многих. Одурманенные капюшонники презирали смерть. Они постепенно оттеснили полицейских к дальнему концу платформы для поклонения. В то время, как бушевало сражение, Рета и О’Нейл слышали рев толпы, доносившийся от Центрального здания на Площади. Оргия продолжалась. Толпа не обращала никакого внимания на смертельную схватку. Все это напоминало изображение сумасшедшим художником сцен ада.

Звуки выстрелов карабинов и взрывы, крики сражения, происходившего на улицах Старого Города, глухой шум безумных криков наслаждения и боли — таким был конец Зилонга.

Неужели возможно его Возрождение?

Ответ на этот вопрос зависел от Симуса О’Нейла и этих симпатичных, но неопытных детей.

Если бы я был человеком, делающим ставку, я бы не поставил на нас.

Последнему сражению суждено было развернуться там, где начинал застраиваться Город, где первые колонисты-пилигримы, подобные таранцам (исповедовавшие совсем другую религию) заложили маленькую деревеньку и занялись построением свободного и справедливого общества.

Цель, заслуживающая человеческих усилий и надежд.

Пока О’Нейл и Рета с ужасом и отвращением наблюдали за происходящим на платформе Поклонения, новый поток капюшонников устремился на площадь из соседней улицы. О’Нейл затащил худенького лейтенанта в укрытие. Капюшонники устремились мимо платформ, где был установлен Великий Глобус Зилонга, мерцавший в отблесках зарева, и направились к Военному Центру.

Эх-х, — подумал О’Нейл, — они украли наш план. Сияющий шар рассыпался от мощного взрыва и рухнул в яму. Потом последовала еще более мощная вспышка, озарившая ночное небо. Вся центральная часть платформы провалилась под землю.

Рета охнула:

— Когда разрушится Глобус, Зилонг погибнет!

— Что? — наклонившись к девушке, он пытался перекричать рев второго взрыва.

— Древнее высказывание. Глобус — это символ Города и народа! Если его разрушить, Город перестанет существовать. Мы погибли, — она задыхалась от ужаса.

— Пока еще не совсем, — Симус рвался в бой и надеялся его выиграть.

Полиция отступила внутрь Центрального Здания. Начались взрывы в самом Военном Центре. Ясно и отчетливо в его мозгу возникло ощущение большой опасности.

— Бежим, Рета, бежим! Не отставай! Назад, к нашим, как можно скорее!

Пламя начало лизать облицованную деревом дверь Военного Центра. Первая взрывная волна сбила их с ног. О’Нейл вскочил первым и втолкнул девушку в дверь ближайшей лавчонки. Это было сделано вовремя. Огромный огненный шар взмыл вверх, и через несколько мгновений последовал рев взрыва. Это взорвался Арсенал Зилонга. По воздуху летели осколки кладки, металлические листы с грохотом падали на то место, где они только что стояли.

— Ты в порядке, малыш? — спросил Симус, нежно погладив ее по волосам.

— Да, Джимми, — у нее были квадратные от испуга и отчаяния глаза.

— Возвращайся к Яну и Мариетте. Скажи им, чтобы возвращались в подземку, в защищенное место. Я немного осмотрюсь.

О’Нейл проводил взглядом ее худенькую сгорбленную фигурку, у него сжалось сердце.

Не бойтесь, ребятки. Дядя Симус вас вытащит.

По заваленной булыжником мостовой он направился к Центральной Площади и выглянул из-за стены. И пришел в шок от увиденного.

Военный Центр и Центральная Площадь превратились в дымящийся огромный кратер. От людей, только что праздновавших, ничего не осталось. Центральное Здание было полностью разрушено. Пыль стояла столбом над горящими руинами.

Уцелел только Энергетический Центр. Центр Зилонга больше не существовал.

Он поспешил к своим спутникам. Они выглядели испуганными, его молодые солдаты, студенты, артисты, техники, писатели, администраторы. С такими не следует отправляться на войну. Он коротко обрисовал им ситуацию, добавив:

— Капюшонники сделали за нас работу. Комитет больше не существует. Жаль, что у нас нет необходимого оружия для наведения порядка в самом Городе, — он замолчал.

Они вопросительно смотрели на своего вожака, но он не знал, что им сказать. Ему нужно было время для раздумий.

Ну, дядя Симус, давай, давай!

Он усердно придумывал план действий. Уже давно пора бы придумать. Он очень устал, все его тело кровоточило от ссадин, голова раскалывалась от звуков взрывов. Нет, он не мог ничего придумать.

Его жена и ребенок зависят от него. Огни в туннеле замерцали. Хорер, стоявший рядом с О’Нейлом, спросил:

— Что с Энергетическим Центром, лорд О’Нейл?

— Частично уцелел. Но вряд ли долго продержится, если взрывы будут продолжаться. Может быть, и капюшонников почти не осталось. Думаю, что Центр — следующий на очереди.

— Теперь это уже не имеет значения… там ядерный реактор. О все святые, вы все идиоты, все!

Компьютер располагался в помещении под мостовой Центрального Здания, а ядерный реактор — под Энергетическим Центром.

— Если Городу суждено исчезнуть, то атомный взрыв — лучший вариант, — обреченно продолжал Хорер. — Однако, если еще хоть что-нибудь уцелело, мы можем лишиться единственного источника энергии. Рядом с реакторным залом находится контрольное помещение с механизмом регулирования стержней. Я… я думаю, что справлюсь, а Ранон, муж Мины — механик. Он может пойти со мной, если возникнут трудности с регулировкой.

— Как мы туда доберемся? Ведь по улицам нельзя.

— Одна из подземных рек снабжает систему охлаждения реактора. По ней можно добраться до контрольного помещения.

Парень говорил таким спокойным и бесстрастным голосом. Его цивилизация трещала по швам, а он вел себя, как на семинаре.

Молодежь осталась под присмотром Мариетты; Хорер, Ранон и О’Нейл готовились к отправлению по подземной реке. Огни вспыхивали и гасли теперь часто. Энергетический Центр агонизировал. Мариетта опасалась, что освещение может погаснуть в любой момент.

— Береги себя и потомство, — дотронулся до ее лица Симус.

— Ты знаешь?

— Леди Дейдра сказала.

И это была святая правда.

Высокий крепкий Район и узкоплечий книжник Хорер уселись в планетолет вместе с Симусом. Очень медленно они перемещались вдоль улицы, объезжая руины. Очень долго он чувствовал присутствие Маржи.

Хорер дотронулся до его руки.

— Думаю, что остановиться нужно здесь, лорд О’Нейл. Следует экономить освещение — наши фонари, потому что в случае успеха возвращаться придется в полной темноте.

Они спустились через люк на углу улицы, по нескольким трапам, последний из которых упирался в каменную плиту. О’Нейл услышал шум воды.

— Какая глубина, Хорер? — скептически поинтересовался он.

— Не очень глубоко, но в это время года будет очень скользко.

Вода была ледяная.

Они спустились в воду и пошли по руслу, держась за стену туннеля. Хорер шел впереди, время от времени включая фонарик, чтобы сориентироваться. Наконец, он остановился и объявил:

— Мы под контрольным помещением, я думаю. Да, здесь лестница. Осторожнее, лорд О’Нейл, будет очень скользко. Забираться придется высоко.

— Не бойся, буду осторожен! — бодро отозвался Симус.

Осторожности ему не хватило. К счастью, Ранон подхватил его, когда он только начал падать.

Пожалуй, это единственный человек среди зилонгцев, способный удержать таранца, падающего с высоты двадцати метров, радостно подумал Симус.

— Долг платежом красен, — пробурчал он.

Большой парень дружелюбно засмеялся.

— Нет, лорд О’Нейл, я потребую очень много. По-моему, неплохое начало.

Когда они добрались до верха, Хорер не смог сдвинуть крышку люка. О’Нейл протиснулся к нему, и, лавируя на склизкой узкой лестнице, прижавшись друг к другу, они одолели ее вдвоем.

Взрыв потряс Энергетический Центр весьма основательно. Защитный отсек был завален хламом, везде валялись обломки стульев, столов, техники.

Хорер затряс головой от ужаса — контрольная панель была разворочена.

— Лорд О’Нейл, я не знаю, что делать. Придется восстанавливать механизм. Как ты думаешь, Ранон?

— Нет такой машины, которую нельзя починить, если есть время, конечно.

— Времени-то как раз нет, — сказал Симус. — Сделай, что сможешь. А я гляну вокруг. Где стержни регулировки? Там? — он показал на зловещую черную стенку.

— Да, за свинцовой панелью. Сейчас мы в безопасности, радиации нет. Разумеется, если сдетонирует, она вряд ли спасет.

Симус О’Нейл, пробираясь по коридорам Энергетического Центра, усиленно молился, особенно о своей дочурке (он решил, что это будет непременно девочка).

Надо будет назвать ее Дейдрой.

Помещения здания кое-где горели, и, пробираясь по коридорам, он вдыхал густой прогорклый дым. Еще немного, и одежда на нем воспламенилась бы, но от регулирующих стержней зависело будущее.

Будущее дяди Симуса.

И если капюшонники или пожары приведут к сдвигу критической массы, ни у кого из них не будет никакого будущего.

Он открыл дверь в следующий коридор и чуть не наткнулся на пляшущий и искрящий электрический кабель. Персонал Центра, должно быть, покинул здание, если только хоть кто-нибудь, обладающий иммунитетом, выжил.

Завернув за угол, он столкнулся с небольшим отрядом капюшонников. Повстанцы знали, что делали. Они оттеснили полицейский отряд с Площади Поклонения и теперь рвались к энергетическому сердцу Города. Он уложил их из карабина одного за другим, до того, как они попытались метнуть в его сторону взрывчатку. Затем снова нырнул за угол вниз по лестничной клетке. На последней ступени он остановился и поднял вверх карабин, как раз в то время, когда еще три фигуры в капюшонах перегнулись сверху. Он быстро открыл огонь, но один из них успел вставить запал в гранату.

Симус отпрянул. Его голова разламывалась, он был оглушен, и одна из рук действовала не так, как ей положено. Лестницу над ним снесло, террористов не было видно. Пламя пожирало железные стены. Невероятным усилием воли он заставил себя подняться на ноги и отправился в обратный путь к контрольному помещению. Его бедная контуженная голова гудела и звенела, он не мог думать, не мог найти обратный путь, плохо видел и слышал. Спотыкаясь, он ввалился в контрольную комнату.

— Лорд О’Нейл, что с вами? Мы боялись, что вас убили. Вы тяжело ранены? Да вы истекаете кровью!

— Ничего, выживу. Тебе удалось что-нибудь сделать с этой чертовой штукой? Там, наверху, свирепствует огонь, у нас около пяти минут в запасе, от силы — десять!

Хорер повернулся к Району.

— Что ты думаешь?

Ранон тряс головой.

— Мы должны ввести вас в курс дела, лорд О’Нейл, — спокойно сообщил Хорер. — Мы нашли способ, как снизить мощность и заглушить реактор, но, вполне возможно, что произойдет взрыв, который… э… в результате которого реактор выйдет из-под контроля. Если бы было пятнадцать минут, остановку можно было бы произвести с достаточной гарантией безопасности. Как нам поступить?

Когда агонизируешь, нет смысла терять время.

— Ребятки, отключайте к черту!..

Хорер щелкнул тремя переключателями. Бросив короткий взгляд на Района, он толкнул рубильник на контрольной панели. Первые несколько секунд ничего не происходило. Индикаторная стрелка на круглой шкале металась из стороны в сторону. Потом освещение медленно погасло.

— Сработало?

Хорер ответил:

— Я думаю, мой лорд, можно ответить утвердительно. Давайте включать фонари и возвращаться к коллегам.

На обратном пути О’Нейла пришлось поддерживать. Его ранения не были серьезными — порезы, синяки, и очень болезненная ноющая тяжесть в руке. Но, по каким-то совершенно непонятным причинам, он едва передвигал ноги.

Сотрясение мозга, предположил он. Слишком часто кое-кого щелкали по голове. Словно негодный игрок, слишком часто получающий клюшкой по ненужной части тела.

Студеная вода канавы нисколько не помогала стряхнуть опьянение от взрыва. Когда они добрались до планетолета, он был в глубоком шоке. Город погрузился в непроглядную тьму, носовой прожектор судна выхватывал из темноты развалины улицы. Когда они приблизились к угловому периметру обороны, занятому ребятами, Хорер посветил несколько раз фонариком вверх-вниз, чтобы подать сигнал о приближении.

Ян подбежал к дверям машины встретить их.

— Нас атаковали! Несколько отрядов капюшонников, — возбужденно докладывал юноша, — Они спустились в туннель со стороны тюрьмы.

— Что произошло? — потребовал доклада О’Нейл, когда его выгружали из судна.

— Мы разбили их, но туннель к тюрьме блокирован завалом от их взрывчатки, — парнишка был очень воодушевлен первой в своей жизни боевой победой.

О’Нейл подумал о несчастной Сэмми. Теперь до нее не добраться. Вслух он спросил:

— Потери?

— Только трое, лорд О’Нейл, два ранения легких.

— Кто ранен тяжело?

Голос молодого офицера дрогнул:

— Боюсь, что Капитан Мариетта сломала ногу… Все наши медикаменты уничтожены взрывом. Ее нельзя транспортировать.

Сквозь темноту Симус рванулся к своей жене. Она лежала на холодном каменном полу туннеля, с неестественно вывернутой ногой. Ее милое лицо было искажено болью.

— Родная моя, как ты себя чувствуешь? — заботливо спросил Симус, всеми силами души желая взять её боль на себя.

— Жутко болит, ты, соблазнитель, — огрызнулась она, — что еще можно чувствовать, как ты думаешь? Слишком долго ты добирался назад, — она попыталась приподняться, чтобы дотронуться до израненного лица Симуса. — О, дорогой, что с тобой? Ты в Порядке, все хорошо?

Он готов был заорать во все горло, чтобы позвать к ней на помощь, но вовремя вспомнил, что прихватил с собой таранскую аптечку. Как только обезболивание начало действовать, в луче прожектора он вправил Маржи ногу, наложил крепкие шины и повязку. Потом ввел сыворотку для быстрого заживления. По крайней мере, теперь она сможет опираться на ногу. Конечно, еще несколько дней это будет очень болезненно.

— Ангел-хранитель бережет меня… если бы не аптечка… Как чувствует себя младенец?

— Идиот, он же не в ноге у меня, — проговорила она сквозь стиснутые зубы.

— Она.

— Да что ты говоришь?

— Она будет походить на тебя внешностью походить на тебя, а характером пойдет в отца.

— Бедный ребенок, — вздохнула насмешница, блестяще сымитировав его собственный вздох.

— Пусть благодарит бога, что ее мать окружают такие великолепные люди, — он стал укладывать медикаменты в аптечку.

— Вот я себя спрашиваю, Симус, где бы я сейчас была, если бы не ты? Я знаю ответ — в таком положении, как сейчас, я бы не оказалась, — она кивнула на свою негнущуюся бесчувственную ногу.

Затем она ухватилась за аптечку, которую собирал Симус.

— Дай-ка сюда. Я собираюсь дать тебе порцию твоих медикаментов.

Симус наслаждался трогательной заботой. Когда он всем своим существом откликался на ее нежные прикосновения, появилась Рета.

— Я закончила осмотр Города, лорд… э-э… Джимми. В центре Города ничего не уцелело, только пожары кругом.

— Ты слышала взрывы в остальных частях Города?

— Нет. Я думаю, что капюшонники ушли.

— Отлично. Скажи капитану Яну, чтобы он обеспечил охрану присутствующих. Мы немедленно переходим к следующей фазе нашего предприятия.

— Есть, лорд О’Нейл, — она убежала.

Безусловно, необходимо двигаться дальше и переходить к следующей фазе, как только я соображу, что это должно быть…

Его жена, словно прочитав его мысли, поинтересовалась:

— Тебе, наверное, следует сообщить нам, что же ты собираешься предпринимать дальше.

— Я обязательно сообщу, женщина. Как только ты перестанешь молоть вздор. Я сделаю это очень просто.

Думать было трудно. Фактически, на всем протяжении его миссии этот процесс не был очень напряженным для Симуса, как заметила бы Кардина.

Зилонга больше не было. Его жизненная энергия и политическая структура были стерты. Население пребывало в хаосе. Тысячи людей погибли. Не все капюшонники были уничтожены, кое-кто остался жив и забился в подземные норы. Некоторые из них, возможно, ушли из Города. Можно было ожидать нападения туземцев под предводительством генерала Попилы. Как скоро? А ветер так же силен за пределами Города? Подвержены ли аборигены наркотическому действию?

Может быть, они не в состоянии атаковать до конца Фестиваля? И даже если они не смогут войти в Город, то ведь запасы пищи на следующий год свалены на краю Города. Эти запасы могут быть уничтожены, имея в виду население, которое переживает это безумие.

Продовольственные запасы… может быть, именно на это следует бросить все силы повстанческого отряда? Кроме того, они будут ближе к открытому пространству для посадки «Ионы», если придется эвакуировать этих ребят. Дейдра, правда, говорила только о Мариетте и о нем, но… При всей ее суровости, судьба молодежи ей небезразлична. Если он продержит свой маленький отряд в темном сыром туннеле еще хоть ненадолго, ребята сломаются.

Его мысли были прерваны.

— Симус.

— Ну что еще, женщина?

— Я хочу сказать тебе, что действие успокоительных пилюль ослабевает. Я чувствую, что бешенство возвращается. Ты должен раздать еще по одной.

— Послушай, но ведь еще не прошло положенных двадцати четырех часов. И потом, на следующий раз ничего не останется.

— Ветер утром стихнет. Обычно так бывает. Тогда днем мы продержимся. Ну а потом… не стоит и говорить, — ее зубы начали сильно стучать, слова вырывались с трудом, резко.

— Проблема за проблемой, — растерянно пробормотал Симус. Он начал раздавать драгоценное снадобье своим смущенным спутникам. Они страшно стыдились своего странного безумия на глазах Благородного лидера.

— Хронос никогда не говорил об освобождении от этого безумия, — бормотал Ян, взяв таблетку из рук Симуса.

— Бедный парень, — ответил О’Нейл, — Он совершенно ничего не понимал в этом.

Решение уходить окрепло, когда, гремя в темноте, прибежала Карина и объявила:

— Лорд О’Нейл, по туннелю течет вода! Или забился один из резервуаров, или подземный поток вышел из русла под давлением взрывной волны. Поток пока неглубокий — всего несколько дюймов, но быстро нарастает!

О’Нейл уже слышал плеск воды под ногами.

Он собрал свой отряд.

— Наша команда, — заговорил он более официальным тоном, чем хотел, — это единственная организованная группа в Городе. Поэтому мы обязаны взять на себя ответственность за сохранение запасов, необходимых для поддержания жизни в Городе и для восстановления разрушенного. Хорер и Ранон изобретательно предотвратили энергетическую катастрофу, теперь нам необходимо перебросить наши силы на окраину Города, где у главных ворот сложен урожай. Мы не собираемся умирать с голоду, поэтому я не думаю, что неочищенный джут будет соблазнительным лакомством.

Они дружно рассмеялись в ответ на его тонкую шутку.

Симус приказал им держаться поближе друг к другу при переходе через Город. Защищаться от «простого народа» только в случае нападения. При помощи копий и карабинов они легко разгонят цивильную атаку. Капюшонников осталось мало, поэтому он не стал акцентировать внимание на том, что если они повстречаются, то такая компактно движущаяся горстка будет легкой мишенью для взрывного устройства.

С фонарями они выбрались на поверхность и пересекли руины Центрального Квартала. Ни темнота, ни катастрофа не остановили буйного разгула на улицах. Их путь лежал к Главным воротам Города.

Их продвижение замедлилось повторяющимися встречами с группами «празднующих»; копья и непроницаемые лица молодых отпугивали пристающих. Больше всего пожаров было в Центральном районе, на улицах валялись изуродованные тела, в точной темноте в воздухе повисали дикие вопли. Пение, крики, пьянство и занятия любовью происходили повсеместно. Суровые лица ребят из отряда ни разу не дрогнули в ответ на призывы зилонгских парней присоединиться к ним.

Болезненно прихрамывая, держась за его руку, Мариетта печально сказала:

— Никогда еще не было такого кошмара, Симус. Это действительно конец всему.

— И начало. Хаос и снова космос, — он и сам не знал, что означала эта фраза, но в монастырской школе ее часто повторяли на лекциях, где он большей частью дремал. Но звучала она прекрасно.

Они добрались до ворот с первыми проблесками рассвета и быстро направились в раскинувшиеся луга, за которыми на берегу Реки громоздились кучи джута.

Лишь Симус нашел в себе силы оглянуться на Город — теперь совсем темный, исключая отдельные всполохи пожаров, вырисовывающиеся на светлеющем небе.

Когда они проходили госпиталь, он обратил внимание, что комплекс уцелел. Был ли там запас транквилизаторов?

Возможно, позже днем он сходит туда на разведку. Сейчас было важнее занять удобную позицию около склада джута и немного поспать. Он так устал…

Маржи разбудила его. Солнце ярко светило прямо в лицо.

— Симус, к нам визитеры, — спокойно сказала она.

С горящими факелами в руках к ним устремилась толпа, выливающаяся из ворот Города. Дикие злобные крики оскверняли чистый холодный утренний воздух.

Он тряхнул головой, отгоняя остатки сил.

— Почему факелы, Маржи? Ведь уже светло?

— Не думаю, что им нужны мы, Симус. Они хотят еды.

Приближающаяся толпа была в тысячу раз сильнее. Его молодые ребята хотели спасти и сохранить Зилонг; вполне естественно, что они готовы отдать свои жизни, защищая джут — основу их цивилизации. Он повернулся, чтобы оглядеть свой малочисленный отряд. Ему бросилось в глаза стремительное движение на противоположном берегу реки.

— Нет сомнений, передовой отряд Ната. Ну что же, желаю тебе успеха, парень. Милости просим к тому, что осталось.

Он организовал своих бойцов в оборонительную линию перед главными воротами, отдал приказ не стрелять до его команды. Неожиданный обстрел передних рядов может вызвать панику среди остальных.

Подсознательно он заметил, что начавшееся утро обещало необыкновенно хороший день. Небо было темно-голубое, начался великолепный восход солнца. Большие белые облака мягко плыли по воздуху, с убранных полей доносился запах плодородной земли. Его «передовая линия» нервно переминалась с ноги на ногу, но стойко ждала приближения ревущей толпы. Он понял, что эти дети будут стоять насмерть.

— Посмотрите! — крикнула Карина, стоящая рядом с Хорером, недалеко от Маржи. — Посмотрите, кто их ведет!

— Кто этот человек?

— Фардж, Верховный комиссар полиции.

Фардж выглядел привлекательно — стройный, русоволосый, одетый в форму капюшонников, с обнаженной головой. Он одновременно возглавлял полицию и шайки капюшонников. Коррупция на Зилонге процветала.

Взбешенные зилонгцы были совсем близко.

— Приготовиться к атаке! — скомандовал он. Приготовиться к смерти. — Первый залп в воздух.

— Я люблю тебя, Симус.

— Огонь!

Ружья его малочисленной команды прозвучали, как залп дешевого фейерверка. Но, кажется, трюк им удался. Разъяренные зилонгцы поджали хвост и в беспорядке отступили в Город.

— Мы победили! — он сжал в объятиях Мариетту. — Это антикульминация дня. По крайней мере, пока это победа!

— Я так не думаю, — она показала на Реку. — Посмотри.

Там была армия Ната.

Восставшая армия растянулась вдоль берега Реки влево и вправо. Им не было видно конца. Палаши и копья сверкали на солнце, багряные знамена развевались на ветру. По воде разносилось верещание туземцев и ржание лошадей.

Пока Симус, храня гробовое молчание, наблюдал за происходящим, масса аборигенов рванулась к Реке с огромными плотами в руках. Они швыряли плоты в реку, как бумажные фантики. Другие туземцы, чудовища и кавалерия изгнанников в пурпурных плащах карабкались на плоты. В воздух поднялось несколько планетолетов с всадниками и лошадьми на борту — императорская охрана.

— Что нам теперь делать? — с холодным спокойствием поинтересовалась Мариетта.

— Мы отвлечем их единоборством, вот что мы сделаем.

Как только у меня появится идея, как это осуществить.

— Исправить линию огня! Стреляйте, пока я не отдам приказ прекратить огонь.

Ну, эта идея не нова.

Потом ему в голову пришла другая мысль, тоже не очень оригинальная, но, несомненно, полезная. Он не подумал о последствиях потому, что для этого не осталось времени, да и нужды в этом уже не было.

Охрана высадилась на берег. Их вел в бой Нат. Он восседал на вороном жеребце.

Они остановились на достаточном расстоянии от Симуса.

Кажется, он усвоил прошлый урок?

Ладно, поживем — увидим.

— Я думал, что уже поджарил тебя для туземцев, жирная свиная задница! — проревел Симус. — Что случилось? Они не любят жирной пищи?

— Я порублю тебя на мелкие кусочки, таранский червяк!

— Ты, крикливый трус, подбери слюни, — продолжал Симус.

— Симус… — начала шептать Мариетта.

— Помолчи, женщина, я занимаюсь разработкой стратегии, — Он продолжал, срываясь на крик: — Может быть, если я сдеру с тебя шкуру, они сочтут тебя более аппетитным?

— Ты и твоя потаскуха умрете в течение дня! — физиономия того стала краснее плаща.

— Глядите-ка, парни, как хорошо он говорит, когда увешан оружием. Пусть сразится один на один.

Попила, подгоняя свою лошадь, соскочил с планетолета и подъехал к вожаку.

— Убей его сейчас! — взвизгнул он истерично.

— Эгей, старина Попила, он не может этого сделать; для начала вам придется взять нас в плен. А за это время многим из вас суждено умереть раньше, чем вы убьете нас. В моей команде первоклассные стрелки, — позорная ложь, — возможно, он подохнет в первых рядах.

— Приготовиться к наступлению! — Нат прогарцевал за передние ряды всадников.

— Говорю тебе — сразимся один на один!

Нат осадил коня.

— Спроси у твоей потаскухи, она скажет — я выдающийся боец на Зилонге!

— Да, это так, — Мариетта была совершенно невозмутима.

— Да плевать я хотел, — прошептал Симус, — Предлагаю тебе сделку, — выкрикнул он срывающимся от злости голосом. — Спускайся с коня со своей секирой и щитом. У меня будет только копье, — Он вырвал из рук Маржи оружие. — Победитель возьмет все. Если ты меня убьешь, мы не будем вас трогать. Если я убью, твои охранники отпустят остальных на все четыре стороны перед тем, как вы уничтожите Город.

Как и рассчитывал Симус, войско с нетерпением ожидало ответа своего вожака. Он не сомневался, что их бесстрашный вождь ответит пришельцу. Нат попал в ловушку.

— Убей его! — крикнул Попила.

— Именно это я и собираюсь сделать, — Толстяк тяжело слез с жеребца, сбросил плащ, отобрал щит у одного из телохранителей, примерил тяжесть невероятно огромной секиры, и бодро направился к Симусу.

— Быстро расскажи о его слабых сторонах, — попросил О’Нейл у своей жены.

— Он уязвим в тот момент, когда поднимает секиру для смертельного удара. Он толстый, поэтому неповоротливый. Думаю, что несколько лет он не участвовал в поединках. Он очень опасный противник, а ты ранен и истощен.

У этой женщины совсем нет нервов.

— Тогда я превосхожу его численностью.

— Симус…

— Да? — Он подкинул в руке копье и ждал слов любви.

— Что нам делать, если тебя убьют?

— Бежать, как от дьявола.

— Как ты думаешь, они сдержат слово, если ты победишь?

— Возможно, нет.

— Сгруппироваться за мной, — скомандовала она отряду. — Будьте готовы немедленно выполнять мои команды. — Потом шепотом: — Будь осторожен, Симус.

Как она похожа на Кардину.

— Ага, толстый боров, — начал он перебранку, — удивляюсь, как ты удерживаешь такую секиру?

— Сейчас я тебе покажу, как, — он поднял секиру над головой, мощно и умело взмахнул ею.

Симус быстро нырнул вниз. Нат действительно блестяще владел оружием.

— Подбери свое толстое брюхо, а то ты сам себя поранишь, если будешь размахивать этой штукой, как пьяная бабка ночной вазой.

Стратегия Симуса, если можно так назвать его действия, состояла в том, чтобы уворачиваться от ударов противника и измотать этого тяжеловеса. И когда Нат зазевается или потеряет бдительность — нанести молниеносный удар, подобный тому, которым Мариетта ранила саблезубого тигра.

Топчась, как разъяренный слон, Нат замахнулся снова. Его секира просвистела так близко около уха Симуса, что тот уже был уверен, что лишился его.

— Ага, бабкин горшок стал тяжеловат, не так ли?

Кое-кто из охраны императора прыснул от смеха. Обезумев от ярости, Нат замахнулся снова, как дикий зверь. На этот раз таранец был стремительнее, он уклонился и отступил назад.

— Землетрясение, землетрясение! — закричал он, когда Нат грохнулся на землю. Он стремительно замахнулся и метнул копье в противника.

И промахнулся. Совсем. Его копье вошло в мягкую землю, и он не мог его вытащить.

Я слишком устал от бессонных ночей и ослаблен. Промахнуться было почти невозможно.

В первый раз за время поединка Симусу стало страшно.

Нат взгромоздился на ноги и замахнулся секирой на ногу О’Нейла. У таранца были две возможности: или все-таки вытащить копье, или спасти ногу. Он выбрал второе.

Но теперь он был безоружен, и Нат с торжеством в черных диких глазах наступал на него. Измотанный Симус гадал, что будет дальше, он почти задыхался. Краешком глаза он взглянул на жену. Она спокойно и непримиримо ждала.

Святой дух, она уверена, что я бессмертен!

Теперь Симус отступал к реке, увлекая за собой медлительного, ярко разодетого соперника, гадая, что тот станет делать, когда они оба достигнут берега.

В конце концов О’Нейл оказался зажатым между кромкой воды и смертельно опасной секирой. Он попытался рвануться хоть в каком-то направлении, словно собираясь вернуться за своим копьем. Нат же, осознавая свое превосходство и небрежно размахивая чудовищно длинным оружием, отрезал ему все возможные пути.

— Вот ты и попался, жирный окорок, — издевался Симус, — Иди-ка поближе, а то твои люди сочтут тебя трусом.

С омерзительным воплем Нат атаковал его, он занес секиру над головой Симуса. Страшное оружие стремительно опускалось вниз. Блокируя нападение, Симус в прыжке ударил по коленям противника.

Штрафной удар с пятнадцати ярдов за необоснованную грубость, — подумал он, когда Нат перевернулся через него и рухнул в воду.

На этот раз смеялась вся императорская гвардия. Стоя по колено в воде и без ума от ярости, Нат искал свою секиру и не мог ее найти, потому что она осталась лежать на берегу. Толстяк, неуклюже торопясь, попытался схватить ее.

— Я не хочу убивать тебя, — проговорил Симус, стараясь поднять невероятно тяжелую секиру. — Предлагаю тебе мир.

Нат, изловчившись, ухватился за свое оружие. Симус пихнул лезвие ему навстречу, ранив его жирную ногу. Противник упал на колено, все еще сжимая руками секиру. Кровь хлынула у него из раны на мягкий и мокрый песок. Невероятным усилием злодей вырвал секиру из рук Симуса. Симус же отбежал за своим копьем и снова направился к реке.

— Я не хочу тебя убивать, — повторил он, поднимая копье.

— Зато я хочу убить тебя! — проревел Нат. И, несмотря на бьющую ключом из артерии кровь, он поднялся на обе ноги, сделал выпад и, швырнув секиру в сторону Симуса, рухнул на землю, скорчился, как раненый тигр, и замер. Навсегда.

Секира плашмя ударила Симуса в голову. Он упал на землю, но мгновенно поднялся. Он выиграл поединок. Означало ли это что-нибудь для Попилы? Конечно, нет. Почему Симус подумал об этом?

— Убейте его теперь! — вопил сумасшедший.

Охранники колебались.

— Я приказываю убить его!

Всадники спешились и начали приближаться к победителю. Это был конец. Он почувствовал нестерпимо острое желание обнять Мариетту, но теперь было уже слишком поздно. Он бросил последний взгляд на крест. Как же долог путь из Иерусалима.

Старший из отряда был всего в нескольких ярдах. Его палаш зловеще нацеливался таранцу в сердце. В это мгновение Симус Финбар О’Нейл услышал мощный гул, приближающийся со стороны Реки. Этот мощный непереносимый рев привел в оторопь всех нападающих. Для Симуса же милее этого звука ничего не могло быть — это был рев реактивных двигателей.

Лошади и чудовища, обезумев, понеслись прочь. В нескольких шагах от Симуса стоял Попила.

Финальный взрывоподобный рев заставил землю содрогнуться, облако газов на мгновение скрыло стоящих мужчин. Когда дым рассеялся, между ними оказалась стройная женщина с длинными черными волосами, развевающимися на ветру, как знамя. Она была одета в блистающую на солнце темно-красную мантию, отделанную горностаем, и держала в руках тонкий золотой жезл с крестом Святой Бригиды на конце.

— Кто ты? — выкрикнул ошеломленный Попила. Он поднял ружье, намереваясь выстрелить в Настоятельницу. Она же направила в его сторону крест, молния сорвалась с него и выбила оружие из рук сумасшедшего.

Это был сымитированный ментальными способностями Кардины огонь. Но эффект от него был потрясающий. Туземцы бросились кто куда, многие, ополоумев, кидались в воду. Часть императорской охраны уже ретировалась на планетолетах.

— Я, — провозгласило видение, — Леди Дейдра Фитцджеральд, графиня Кук, архиепископ Чикаго-Нова, Командор Флота с Тары, Капитан-Настоятельница корабля паломников «Иона», Жрица-Кардинал Святой Римской церкви Святого Клемента. Могу я поинтересоваться, благородный сэр, кто вы?

С бедняги Попилы этого было достаточно. Он развернул коня и галопом помчался прочь. Испуганное животное оступилось на самом краю воды и сбросила седока в Реку — прямо на пути взлетающего планетолета. Сумасшедший ушел под воду без единого крика, исчезнув в окрасившейся в красный цвет пене. На поверхности он больше не появился.

Кардина подняла свой жезл еще выше. Крест Святой Бригады засиял как солнце. Вызванное ее психическими способностями сияние было так же реально, — оно разливалось вокруг — в сторону городских стен, над поверхностью Реки, над бегущей армией Ната, озарило берег острова, простиралось над убранными полями, отражаясь от далеких снежных вершин.

Это было настоящее шоу.

Река кишела барахтающимися телами. К счастью, дикари, похоже, умели держаться на воде.

Чтобы усилить эффект, Леди Дейдра подняла крест еще выше. На долю секунды воцарилась космическая чернота. Небо стало чернильно-черным, и весь мир содрогнулся от грома.

Конечно, этот гром был плодом ее воображения, но сработал он так же хорошо, как реальный. Облака быстро рассеялись, и снова наступило прелестное прозрачное утро.

С армией Ната все было покончено. Должно смениться хотя бы одно поколение, прежде чем кто-нибудь из них рискнет атаковать Город снова.

Он почувствовал, как его женщина и друзья собрались вокруг него. Он стоял торжественно-гордо. Зачем им знать, что это всего лишь эффектный трюк?

Так-то милая, тебе понравилось это зрелище, — подумал он, глядя, как Маржи, не мигая, уставилась на него.

В это время справа от охваченной благоговейным трепетом молодежи высаживалась с «Майкла Коллинза» и «Томаса Патрика Дохетри» эскадра Диких Гусей.

Они несли свои синие звездно-полосатые знамена. На них были белые электрозащитные скафандры с накинутыми и развевающимися на ветру черными плащами. Их фазеры были готовы к атаке. Чуть ниже по Реке мягко приземлился «Неп Тенди».

— Много же вам понадобилось времени, чтобы добраться до нас, — сказал О’Нейл.

— О’Нейл, ты никогда не смиришься с тем, что ты — не ось истории, — она широко улыбалась. — Когда Город совершенно развалился, мы решили, что потребуются более решительные действия, чтобы не позволить Нату взять под контроль пищу и энергоресурсы, и установить санитарный контроль и порядок на этой богом забытой планете.

Я полагаю странным допустить мысль о том, что заботу о санитарии и установлении порядка ты возьмешь на себя, но Святое Правило — работать с тем, чем располагаешь. Мы были уверены, что ты продержишься в Городе достаточно долго.

— Могли бы и намекнуть о вашем прибытии, — огрызнулся Симус.

— Ох, Симус, не думай, что мы бросили тебя на произвол судьбы, — леди Дейдра не только широко улыбалась, она откровенно смеялась, — Мы были уверены, что ты пригласишь нас высадиться. Ведь ты сделаешь это, лорд О’Нейл?

Дикие Гуси все прибывали и прибывали, их корабли садились один за другим. Молодые зилонгцы стояли в безмолвном потрясении, не понимая, что происходит и как реагировать на происходящее.

Дейдра продолжала, на космогальском:

— Теперь, О’Нейл, ты должен сделать кое-что, что вполне соответствует твоим способностям и талантам, а также адекватно предстоящим переменам, — Потом она продолжила на прекрасном зилонгском: — Позвольте дать вам совет, полковник О’Нейл, может быть, для наведения порядка вы захотите подкрепить ваш отличный отряд несколькими подразделениями Диких Гусей. Возможно, вы захотите оставить вашу одаренную и очаровательную… э… «стоящую женщину» с нами для того, чтобы мы помогли ей справиться с травмой. А она смогла бы помочь нам установить коммуникационные связи, — при этом Капитан нежно обняла Мариетту за талию. — Дорогая моя, ты бы смогла помочь?

— Да, Дейдра, — ответил этот маленький чертенок, ужасно довольный собой.

Молодежь, очарованная своими новыми союзниками, в окружении взвода Диких Гусей под командованием Фергуса, отправилась в Город.

Тишина утреннего воздуха Зилонга снова была нарушена, на этот раз печальным, но неумолимым звуком труб. Они почти уже достигли ворот, когда за их спиной снова раздался звук реактивных двигателей.

Когда над островом рассеялся дым, на самом высоком холме медленно осуществлял посадку огромный серый космический корабль. Скитания «Ионы» были окончены.

Над водой мягко звонил монастырский колокол. Настало время утренней молитвы.

Капитан-Настоятельница серьезно не занималась наведением порядка в собственном доме, считая, что это плохо сочетается с ее пониманием полного оскудения.

Кроме того, это было бы слишком обременительное неблагодарное занятие.

Тем не менее, иногда она делала исключения. У нее была привычка приглашать к себе после дневной Рождественской мессы очень избранную группу людей. В это Рождество, первое на планете, переименованной в Гарон, она решила разделить фруктовый десерт и бренди в своем скромном кабинете в компании с Дармудом МакДармудом, пожилым почтенным Аббатом, сыном Марфи, молодым и проницательным помощником аббата, бригадиром Диких Гусей Гармоди и его женой Майвой, и генералом Симусом Финбаром О’Нейлом, графом Гарона, и его беременной женой, леди Мариеттой (которую все звали Пэджин).

Мариетта, уже очаровательно пополневшая, поведала собравшемуся обществу о том, что больше всего на острове «Иона» ей понравился фруктовый десерт Леди Дейдры.

Ее супруг хмурился. Он всегда хмурился на Рождество, и чтобы ухудшить свое состояние, еще до мессы устроил перепалку с Настоятельницей. Теперь он сердился на себя за то, что не одержал верх в этой перебранке. Настоятельница же не обращала внимания на его настроение, что означало ее победу. Ему страшно хотелось, чтобы Пэджин перестала болтать.

Неужели всем понравился ее лепет о фруктовом десерте? И как быстро она уловила таранский дух.

Пэджин?! Создатель, как тебе нравится это имя?

Самой-то ей, конечно, это имя нравилось, ей нравилось все на «Ионе» — цветные стекла в часовне, библиотека, которую она поглощала книга за книгой, хоровое пение, обслуживание, монахи, монахини, Дикие Гуси. Словно все странствование было предпринято для ее развлечения. «Бедная крошка» была потрясена всем увиденным в монастыре. Вынужденный делить свою жену с монахами, монахинями и подразделениями Диких Гусей, он рисковал больше, чем на самой дикой планете.

Настоящая ярмарка, разве не так?

Его невеселые размышления на эту тему сделали полный оборот — он вернулся к своим аргументам в споре с Дейдрой. Он начал с сетований на близкие, слишком близкие, как ему показалось, отношения между Дейдрой и Мариеттой. Ему надоело «материнское» участие Кардины в его личной жизни.

— Послушай, Симус, что же делать бедной стареющей женщине, когда она понимает, что на ее территорию вступила новая королева? Уж лучше ей быть в мире с ней.

Он ответил раздраженно:

— Ты потеряла рассудок, женщина. Что ты подразумеваешь, говоря «королева»? Она всего лишь капитан уже несуществующей армии.

— Ну, Симус, это не так, — спокойно возразила Настоятельница, перебирая пальцами свой нагрудный крест. — Тебе, конечно, до настоящего графа еще далеко. И уж, конечно, ты получил то, чего не заслуживаешь — для себя в лице этой крошки — ты приобрел истинную королеву.

Так всегда бывает, если уж не везет, то во всем. Сначала она уложила его на обе лопатки, рассказав, наконец, все о его миссии. Теперь она словно насмехалась над ним и очень участливо поинтересовалась: «Ты не очень удовлетворен Пэджин, да?»

— Да нет же, нет. Мои чувства к ней не изменились. И я ни о чем не жалею. Она всегда в моем сердце, пока его не займет другая.

Даже сейчас, когда она без умолку болтала и чавкала фруктовым десертом, даже сейчас его горло сжималось, а глаза увлажнялись. Достаточно одного ее мимолетного прикосновения, и он буквально таял. Не было такой минуты в течение дня, когда бы он не думал о своей возлюбленной. Вот она сидит и потягивает бренди Настоятельницы. Он вздохнул. Будущий младенец очень сильно повлиял на ее сексуальные аппетиты, — вопреки беременности они возросли невероятно.

Все это напоминало Симусу другую длинную ночь, во время Святого пира Рождества. Он снова вздохнул, подумав об Эрни и Сэмми.

Давно это было.

Воспоминания о Сэмми вернули его в тот первый день после приземления «Ионы». Все его устремления были направлены на упорядочение зилонгской жизни. Большую часть своих подчиненных он направил в Центральный Квартал для выяснения состояния дел в Энергетическом Центре. О’Нейл с небольшим отрядом направился к тюрьме на поиски Сэмми. В качестве врача-консультанта с ними была Кэти Хоулиан, прекрасный специалист. Она никогда не теряла самообладания ни в сражении, ни в кризисной ситуации. Ветер стихал, настало время позаботиться о раненых и доставить их в больницу.

Он стремительно вел свою команду по спокойным теперь улицам Города, обходя трупы, к развалинам темницы.

— Симус, ты идиот, здесь уже нечего делать, — воскликнула Кэти.

— Где-то здесь, в этой каше мы можем отыскать директора их госпиталя. Уверен, что ее помощь сегодня будет неоценима.

Всего несколько минут ушло на поиски лестничной клетки подземной темницы, где была заточена Сэмми.

— Слава тебе, Господи! — вырвалось у Кэти, когда открылась тяжелая металлическая дверь камеры, и они увидели то, что было внутри.

Сэмми была еще жива, смертельно бледная от тяжелых ран. Очевидно, она бешено боролась со сковывающими ее цепями. Она все еще была под воздействием наркотика — рыдала, выла, огрызалась, на ее губах выступила пена. Он быстро просунул между сжатых губ женщины успокоительную таблетку. Эффект был обычным. Когда Симус освободил ее, Сэмми, вздохнув с облегчением от сброшенной тяжести, прихрамывая, перешагнула цепи. Она не поднимала головы. Симус нежно прикрыл ладонью ее лицо.

— Доктор Хоулиан, позвольте представить вам доктора Самариту, которая является Директором Института Тела, по-вашему, госпиталя. Вы должны извинить ее за то, что она в таком виде. Уверен, что скоро она будет в полном порядке, — О’Нейл говорил формальным безразличным тоном. Сэмми постепенно овладевала собой, но по-прежнему не поднимала на него взгляд.

— Уверен, что уважаемая доктор захочет немедленно отправиться в госпиталь, чтобы начать трудную работу по оказанию помощи раненым и умирающим. Хоулиан, вы, с оставшимися членами отряда будете сопровождать ее, оказывайте любую необходимую ей помощь. Я же попрошу Капитана-Настоятельницу проинструктировать экипаж «Дэна Монихана» о посадке перед зданием госпиталя для оказания вам дополнительной помощи. Мы вышлем вам оставшиеся медицинские силы, как только доктор Самарита определится с тем, что необходимо в первую очередь. Действуйте.

Он быстро покинул их и отправился в район, где располагались основные силы Диких Гусей.

Позже Кэтлин рассказала О’Нейлу о том, что произошло после его ухода. Небольшая иммунизированная группа пережила ночь ужаса, спрятавшись за стенами госпитального комплекса, отбивая атаки капюшонников. Когда прибыла Самарита, хорошо всем известная, они рассортировали и начали работать. Около часа таранцы и отряд Сэмми повсеместно оказывали помощь тем зилонгцам, которые могли дойти до госпиталя сами за медицинской помощью. Как раз после этого «Монихан» приземлился и высадил группу врачей с «Ионы». Уже к концу дня интернациональная группа медиков спасла сотни жизней.

И, как потом доложила Кэт: «Сэмми исключительно подвержена язычеству, да, исключительно, и вместе с тем удивительно соответствует современным представлениям о женщине. Я хочу поговорить с ней о многом. Я обязательно это сделаю. Симус, она отличный врач».

Когда О’Нейл покинул развалины тюрьмы, он отправился к командному посту Диких Гусей, организованному в руинах Центральной Площади. Рев садившихся кораблей, перемещения военизированных отрядов, наконец — громада монастыря и устрашающий внешний вид Диких Гусей — все это заставило большую часть праздновавшей зилонгской публики разойтись по своим жизненным пространствам. К утру ветер стих окончательно, наркотическое действие ослабло. Те же зилонгцы, которые были еще не в себе и продолжали убивать и насиловать, разубеждались «ошеломляющими» атаками фазеров. К полудню то, что оставалось от Города, было усмирено и успокоено.

О’Нейл полностью овладел ситуацией, когда вспомнил о транквилизирующих пилюлях. Он соединился по линии связи с Дейдрой.

— Что ты думаешь о пилюлях против бешенства, женщина? Очевидно, моим людям они пригодятся уже к ночи, не говоря уже обо всем населении Зилонга.

— Кое-кто так же мудр, как и я, О’Нейл. Мы уже подумали об этом. Твоя… э… возлюбленная была настолько добра, что позволила взять у нее пробы крови с тем, чтобы мы могли подобрать медикаменты. Повторное исследование природы ветра привело к возникновению следующей теории: безумие частично вызвано аллергической реакцией на то, что он поднимает и приносит с убранных полей. Это совпадает с тем, о чем говорил тебе тот человек с Гипериона. Стоит остановить ветер, и безумие прекратится…

— Ваша проницательность лишний раз доказывает, что вы заслуживаете права носить эту очаровательную красную мантию. Теперь, как я понимаю, дело за малым — нужно просто остановить ветер.

— Если мы можем менять траектории метеоритов при помощи нашей психической энергии, то сможем и ветер остановить.

Ну что же, достаточно убедительно — ветер будет остановлен так же внезапно, как и начнется.

На Зилонге воцарится настоящий мир, настолько прочный и непоколебимый, что Симус увидел Рету и Яна спокойными, мягкими, уверенными в себе, как если бы с их детских плеч свалился невероятно тяжелый груз. Они смотрели друг на друга со слезами на глазах.

— Пройдут годы, и мы будем праздновать этот день по-другому. Этот день Мира станет нашим новым Фестивалем, во время которого наши потомки будут вспоминать последний на нашей планете ветер безумия, — сказал Ян, взяв свою жену за руку.

— День Джимми О’Нейла, — Счастливо улыбалась очаровательная проказница Рета.

— Ничего подобного, я решительно возражаю против этого, — настаивал Симус, сказать по-правде, без особого энтузиазма.

Итак, начался процесс реконструкции. Хорер и монастырские инженеры занялись восстановлением Энергетического Центра; техники по обслуживанию компьютера осуществили коммуникационные связи с Потраджем. Надо сказать, что язык старого болтуна был изрядно подчищен в соответствии с восприятием зилонгцев. Ян, как председатель Комиссии по Национальному Спокойствию совместно с Фергусом Хеннеси установил ежедневное патрулирование отрядов Диких Гусей. Порядок в стране медленно начал восстанавливаться.

Он очень беспокоился о Сэмми. Однажды, когда он переходил площадь перед госпиталем, его остановила Кэт и с восхищением рассказала ему о докторе Самарите. Эта женщина проделала невероятно большую работу по восстановлению медицинской службы. «Бедняжка, она вся отдает себя работе, тяжелой, изнурительной», — восхищалась белокурая Кэтлин, кивнув в сторону «Монихана», все еще парковавшегося перед Центром.

— Да, узнаю ее, — он старался уйти от этой темы. Он даже не мог думать о восстановлении прежних отношений между ними.

— На следующий день после открытия Госпиталя произошел странный случай. По-правде говоря, эта история поразила меня в самое сердце, — продолжала Кэт. — К нам поступила группа тяжелораненых зилонгцев из Центрального Квартала Города, только что умиротворенного. Один из них был мужчина с очень тяжелой черепной травмой. Доктор Самарита несколько мгновений колебалась, а потом решительно направилась в операционную и провела там несколько часов. Она спасла этого человека, почти безнадежного. Потом… — Кэт справилась со своим волнением и продолжала: —…она повернулась ко мне и сказала: «Благородный Консультант, вы не будете возражать, если я немного отдохну?»

«О святые небеса, — сказала я, — да вы заслужили гораздо большего. Это была великолепная работа. Я восхищена вами. А у этого парня удивительная внешность. Наверное, он был незаурядным человеком в этом обществе».

«Он руководил оркестром, Благородный Консультант, — сказала она в ответ. — Мне очень приятно, что вы находите его привлекательным. Он… это мой муж».

Нам ничего другого не оставалось, как броситься друг другу на грудь. Говорю тебе, Симус, это удивительная женщина, — язычница она или нет, все это неважно.

Он сказал себе, что должен обязательно увидеть Сэмми и Эрни, должен вымолить прощение у них, должен восстановить былую дружбу. Имел ли он на это право? Он посоветовался с Кардиной, что она думает обо всем этом, старая ведьма.

— Почему ты так долго раздумываешь? Женщина ждет ребенка, как и большинство женского населения этой варварской планеты. Бедняжка по-прежнему любит тебя, идиот. Даже больше, чем прежде. Хоть ты этого совершенно не заслужил, совершенно.

Восстановление Города постепенно переходило от реконструкции материальной сферы к реформам политической структуры. Первой политической инициативой Совета, именно так молодые называли свое правление, было единодушное решение о выборе Симуса королем. На собрании Совета Симус бушевал, говоря, что он будет проклят, если согласится стать королем чего-либо; после этого они пересмотрели повестку дня в разделе «Выборы короля» и уважительно, но настойчиво потребовали от него согласия оказывать им всяческое содействие и принимать участие в обсуждениях и впредь. После этого они взяли на себя ответственность за управление страной в течение предстоящего года (причем, благодаря настоятельным советам О’Нейла, был предусмотрен порядок всенародных выборов следующих членов Совета из числа горожан — этот момент они сами как-то упустили).

Общее собрание отложили до следующего дня, когда планировалась публичная церемония представления таранцев городской общественности и торжественная церемония обмена заверениями в оказании помощи, поддержки и взаимного сотрудничества, ради мира и процветания планеты.

Эта встреча стала поистине величественной церемонией. На одной из небольших, уцелевших от разрушения площадей, рядом с городской стеной, собрались члены Совета и их таранские «консультанты». Собрались на свою первую общую встречу под пурпурным зилонгским небом. Молодежь из Союза была в своих повседневных рабочих робах. («Ужасное отвратительное тряпье», — ворчал старый Дармуд). Дикие Гуси, высокие и статные, были в своих серебристо-черных комбинезонах, монахи и монахини составляли кельтский блок в своих длинных синих монашеских рясах. Зилонгская публика с благоговейным трепетом наблюдала спектакль. Потом оркестр исполнил «Торжественный марш в честь Дейдры», и появилась сама Настоятельница, одетая в роскошную праздничную мантию с золотым крестом Святой Бригады поверх.

Она медленно и торжественно заняла почетный трон. Церемония началась официальным обменом речами, заверениями в дружбе, миролюбивых намерениях.

Потом вышел помощник Аббата Марфи и заявил, что он полностью поддерживает решение Генерала О’Нейла об отказе от королевской власти. Он говорил, что еще ни одной планете королевское правление не принесло процветания. Единственное, чем короли любят заниматься — это развязывать войны. В качестве альтернативы он рекомендовал осуществить управление Городом человеку, титул которого мог бы быть «Граф». Этот человек должен председательствовать над Советом, консультантами с Тары и осуществлять административное руководство сроком не более одного года. Безусловно, это не исключает переизбрания на следующий срок. Он выразил уверенность в том, что генерал О’Нейл вряд ли откажется от оказанной ему чести на таких условиях.

Фергус дополнил помощника Аббата тем, что считает О’Нейла единственным человеком, хорошо знающим традиции обеих культур. Что этим он обязан своей очаровательной супруге. И именно он смог бы объединить общие усилия во имя благородной цели мира и счастья для всех живущих на этой планете.

После этого поднялся Хорер и говорил от имени Совета Гарона. Он заверил таранцев в искреннем радушии горожан к новым друзьям и союзникам. Он высказал уверенность Совета в том, что их первый друг благородный Генерал Лорд О’Нейл согласится править, как Граф, по крайней мере, год, Хорер был единственным, кто сохранил строгое выражение лица.

После этого Дейдра поинтересовалась мнением присутствующих о выдвижении других кандидатов. Других предложений не было. О’Нейл был избран единогласно.

Что он мог сделать? Когда Кардина торжественно спросила его: «Вы принимаете предложение, генерал О’Нейл?», он произнес самую короткую в своей жизни речь: «Да, женщина, принимаю».

Над площадью пронесся гул одобрения, сменившийся радостным и веселым смехом, когда его жена порывисто и крепко обняла его на глазах у публики и привела его в страшное смущение.

О’Нейл пришел к выводу, что занятие политикой оказалось гораздо более трудным делом, чем война или реконструкция. В сражении ты или побеждаешь, или проигрываешь, иногда бывает и ничья, эффективность реконструкции зависит от твоего умения организовать дело — учесть рельеф местности, людские ресурсы и тому подобное.

Когда ты входишь в правительство, никогда не знаешь, правильное решение ты принял, или нет, вечно приходится идти на компромиссы, которые устроили бы большинство людей. Ты никогда не можешь быть абсолютно уверен, достаточно ли мудрое решение ты принял, не запоздало ли оно. Порой ответы на эти вопросы ты так и не находишь.

Спустя неделю после избрания, он встретился с Кцаром на полпути к Гипериону, чтобы установить постоянную связь между Городом и фортом и назначить Кцара Регентом в этом регионе планеты. В его обязанности теперь входила забота и управление туземцами, мутантами и изгнанниками.

— Это займет много времени, — согласился мудрый офицер, — но сделать это необходимо. Это нужно было сделать еще вчера. Я обязан сказать вам об этом. Весь этот спектакль, который вы с друзьями устроили на Реке, надолго вывел их из равновесия. Они действительно считают вас Рыжебородым Богом. И это нам на руку, это поможет установить с этими бедными недоумками мирное соглашение. Мы дадим им шанс.

— Вы возьмете это на себя?

— У меня есть и другие дела, Симус. Но моя жена сказала, что бросит меня, если я этого не сделаю. А ведь вы знаете, что я завожусь, когда меня беспокоят. Да, кстати, я вижу, вы завоевали ту славную девочку.

— Да если бы так. Думаю, что это она меня завоевала окончательно. Если ее послушать, я всего лишь жертва.

Потом поступило робкое приглашение на «небольшую вечеринку» в честь Кцара, который потребовал Самариту к себе в команду, как главного специалиста по аборигенам.

Своей жене Симус сказал:

— У меня совершенно нет времени пойти с вами. Тебе придется представлять меня.

— Мы пойдем вдвоем, Симус, — его лицо стало холодным и отчужденным, он боялся таких перемен в ней больше, чем нахмуренных бровей Кардины.

— Так и надо было говорить сразу.

Итак, Симус призвал все свое обаяние в сердечное рукопожатие и дружеское приветствие Сэмми и Эрни на пороге их дома, сгреб в объятия Карину, потрепал по волосам туземку, по-прежнему живущую в доме его друзей, под аккомпанимент счастливого пощелкивания.

Жена Кцара была единственной женщиной в их компании, которая не ждала ребенка. Зилонгцы, похоже, решили заводить детей, о которых так долго мечтали, немедленно.

Симус пел песни, снова рассказывал замечательные истории о своих фантастических приключениях и космических скитаниях. Прощение и восстановление прежних дружеских нежных отношений, безотчетных и пылких взаимных симпатий, оказалось таким простым и легким.

— Мы не осмеливаемся пригласить вас снова, Благородный Лорд, — сказала Сэмми, провожая его жену. — Ведь теперь вы очень заняты важными делами.

— Если я не буду иметь возможность видеть вас обоих хотя бы раз в месяц, то вынужден буду заточить обоих в монастыре, понятно?

— Ты был таким милым сегодня, — шепнула Мариетта ему на обратном пути к монастырю, — совсем как в ту ночь, когда я поняла, что люблю тебя.

— Думаю, что сегодня я был гораздо лучше, чем тогда.

— Надеюсь, ведь теперь ты женатый человек.

Все было очень хорошо, но всего было очень много! Приближалось Рождество, и Симус все чаще подумывал о том, чтобы забрать жену и ребенка и отправиться на Тару, как только появится такая возможность. Его утомленные мозги были истощены бесконечными, никогда не кончающимися кризисами.

Ведь я же поэт, разве не так? А не бесстрастный политикан.

В ночь перед Рождеством, как раз перед вечерней молитвой, он встретился с Кардиной. Он был в отвратительном настроении. Усталый, взвинченный, он накинулся на нее с обвинениями в том, что его втянули в занятия, к которым он не предрасположен, у него ничего не получается.

Он требовал освободить его не через год, а сейчас, немедленно.

— Ты слышишь меня, женщина? Я устал от твоих вечных планов, дурацких программ, призрачных трюков. Дай мне и моей жене старенький «Дев» и отпусти нас с этой проклятой планеты.

Она дала ему выговориться. А когда он замолчал, спокойно сказала:

— Как ты думаешь, почему мы послали тебя первым?

— Лапушка, вы послали меня сюда в качестве психической губки.

— Ох, Симус О’Нейл, неужели ты все такой же идиот?

Кажется, до него стало доходить.

— Ты хочешь сказать, что вы с самого начала решили сделать из меня политикана? — земля уходила у него из-под ног.

— А разве ты думаешь, что были другие причины? И уж, конечно, не из-за твоего самоконтроля, — она улыбнулась примирительно.

— Ты хочешь сказать, что с самого начала вы задумали сделать меня королем этих мест? — злость гудела в нем, как вода в реке, вышедшей из берегов.

— Королем на один год!

— Это уже неважно.

— Ты думаешь, я могу взять на себя ответственность, и, не посоветовавшись с Советом Гарона, принять решение?

Она вертела на пальце рубиновое кольцо, которое носила в честь празднования Рождества.

— Я никуда не гожусь, как политик, женщина, — теперь он почти жаловался. — Ты теряешь время. Я — посредственный поэт, и еще более посредственный мыслитель. Ты же сама говорила — невыносимый, неисправимый бабник.

— И несносный болтун, ведь это я тоже говорила? — ее брови насмешливо поползли вверх.

— Хорошо, хорошо, добавим и это! — он пнул ногой стену, такого он не позволял себе с детства.

— Все, что ты говоришь, прекрасно характеризует тебя именно как политикана, Симус, — она пропустила мимо ушей его вспышку гнева. — Ну, будь же ты разумным, наконец. Ты великолепный профессиональный военный специалист, ты решителен, умеешь быстро соображать в трудной ситуации, правда, я надеюсь, что нам не придется часто воевать. Ты пишешь замечательную, если не сказать выдающуюся, поэзию. Ты можешь завоевать их симпатию одной улыбкой. Вот что нужно этой планете.

— Все, что ты перечислила, я делаю плохо. Я не буду этим заниматься. И я не верю, что эти парни в большинстве своем видят меня в роли принца крови, — его гнев утих. Теперь он стыдился своей детской выходки.

— Ты заметил, что они часто жалуются на совершенные тобой ошибки, с тех пор, как они признали тебя Графом? — она благодушно улыбнулась и довольно скрестила руки на груди.

— Да, пока они не жалуются, Дейдра Фитцджеральд! Что верно, то верно. Даже намека на недовольство, ты знаешь об этом. Да, у меня это получилось… — Его голос задрожал, когда он осознал то, что только что произнес.

— Что и требовалось доказать, — это был ее триумф.

Теперь ему нужно было думать о вечерней службе и Рождественской Мессе. Сейчас уже было поздно. Пора было покидать ассамблею у Настоятельницы. Пэджин прижалась к нему и склонила голову на его плечо. Он пожелал Леди спокойной ночи и счастливого Рождества.

— Так ты согласен, Симу с? — в ее голосе было больше тревоги, чем обычно.

— Дорогая! Ваше Высочество, благородная Месса — это первое, с чего начнется мой путь к концу, — он вздохнул, как истинный таранец.

— Да, Симус О’Нейл, — согласилась она.

— Будем надеяться, что удача не покинет нас.

— Бог его знает, — ее вздох был очень похож на его. И, как всегда, последнее слово осталось за ней.

Он вышел вместе с Пэджин в холодную, усыпанную звездами ночь.

— У тебя все хорошо, Джимми? — тревожно поинтересовалась она, прижимаясь к его руке.

— А почему у меня должно быть что-то плохо? — удивленно спросил он.

— Когда ты целый вечер так задумчив, значит, что-то тревожит тебя.

— Неужели мужчина не может спокойно поразмыслить над чем-нибудь, чтобы кто-нибудь из таранцев не поднял шума вокруг этого?

— О чем с тобой говорила Леди-Настоятельница?

— Ах, это длинная история, — он снова вздохнул.

— История, которую можно рассказать в ночь рождения нашего Спасителя, — она тоже вздохнула.

Черт возьми, она даже вздыхает, как Дейдра.

— О, Святые, помогите и спасите. Женщина становится религиозным фанатиком! — воскликнул он весело и обнял ее. — Да, думаю, эту историю можно рассказать, если женщина не разочаровалась в своем муже, который оказался самым глупым простаком во всей галактике.

— А что, если она уже давно догадалась об этом, но на все согласна?

Граф Гарона шутливо шлепнул свою спутницу по мягким местам.

Что же, скорее всего, Рождество окажется не таким уж и плохим.

Монастырский колокол вызванивал старинную кельтскую Рождественскую песню. И перед тем, как начать свою длинную историю, он спел эту, прославляющую рождение Христа, песню своей настоящей женщине.