Заражение

Глава 8

Осень 2012 года

Они не соврали.

Это было не больно. Совсем не больно. Как комарик укусил. Маленький, звенящий комарик. Комарик, звенящий так назойливо и монотонно – она хотела махнуть рукой, чтобы отогнать его от уха, отогнать, отогнать! – но ничего не получалось.

Ей было не больно, хотя… тело ее кричало и мозг пронзила игла ужаса, но прежде чем он среагировал, чтобы послать ответные волны страха, та его часть, что сигнализирует об опасности, уже отключилась и Саша просто констатировала: боли нет. Смерти нет. И жизни тоже нет. Ничего нет.

В бескрайнем пространстве белого потолка проплыл розовый шарик. Ее ОСОБЫЙ ШАРИК. Она не понимала, почему не может взять его за желтую извивающуюся словно хвост змеи ленточку. Шарик бился о потолок, а она смотрела на него снизу-вверх немигающим взглядом.

Потом она увидела над собой лицо с бородкой. Это был Айболит. Его колпак съехал, а когда он нагнулся к ней, стягивая дрожащими руками «светаскоп», и вовсе упал ей на лицо.

Саша хотела рассмеяться, ей показалось, что это такая игра – доктор играет с ней, и теперь нужно вскочить, сбросить его щекочущий колпак, схватить за ленточку скачущий шарик и срочно догнать Петю. Похвастаться ему, взять за руку и потом вместе, вприпрыжку, побежать в группу, где можно будет играть до самого вечера. И рисовать дом. Папу. Маму. Город. Гору.

Гора.

Она не могла вскочить. Просто не могла. Руки и ноги не повиновались. Как во сне, когда нужно бежать со всех ног от ужасного чудовища, все тело вдруг онемело, налилось свинцовой тяжестью, отказываясь слушаться – от кончиков ее русых волос до самого последнего пальчика на ноге. То есть, совсем.

Но если во сне ей все же удавалось, не сразу, но ценой неимоверных усилий хотя бы поднять руку, сдвинуть стотонное тело на миллиметр, которое вязло в тягучей черной смоле, то здесь…

Где – здесь?

Саша повернула голову. Или ей показалось, что повернула. Калейдоскоп картинок, всего того, что она видела и не увидела в тот момент обрушился на нее со скоростью несущегося навстречу поезда. Кадры мелькали подобно желтым окошкам – едва различимые, и по мере того как она смотрела на них, становились все более страшными.

– Доктор? Доктор! Она потеряла сознание! Она не дышит!

Потолок взметнулся, стены повело, стол, возле которого стоял Айболит – накренился и стал расти в размерах, приближаясь. Медленно, очень медленно. Но соображала она на удивление ясно и быстро – как никогда, словно тормоз, державший все это время сознание, отпустил.

Глаза доктора расширились. Она сперва не поняла его реакцию, а потом вспомнила, что точно также отреагировала мама, когда она взяла нож, чтобы помочь чистить картошку и рубанула себя по большому пальцу – до кости. И никакой боли она вовсе в тот момент не чувствовала, лишь легкий, невесомый комарик прожужжал где-то рядом, над ухом. И почти не испугалась вдруг выступившей жирной полосы алой крови. Опустила нож на стол, положила картошку. Повернулась к маме, улыбаясь, и протянула ей руку. Мама мыла посуду и не сразу откликнулась. Но когда она, наконец, повернулась…

Да, у нее были точно такие же глаза.

– Мамочка, ничего страшного не случилось, я немножко порезалась, – сказала она самым ласковым голосом, на который была способна, зная, что ей влетит по самое первое число и может быть даже, родители заберут планшет в качестве наказания. Ведь никто не разрешал брать этот проклятый нож. И картошку из грязной плетеной корзинки.

Она просто хотела помочь. Помочь маме приготовить ужин. Мама устала, ее задолбало каждый день стоять у плиты.

Скорее всего, Айболита до коликов задолбало (так сказала мама, доктор так не говорил) ездить по детским садам и колоть проклятую прививку. Он тоже стоял спиной и не видел, что произошло, а когда повернулся на истошный крик медсестры, неловко взмахнул руками, задев стул, который отлетел к стенке, перевернувшись ножками вверх (как это смешно!) – только тогда его глаза стали один в один как мамины и рот приоткрылся буквой «о», дудочкой, усы сморщились, а колпак опасно накренился.

Все это растянулось на долгие-долгие часы, может быть, даже месяцы или… годы. Что-то липкое и вяжущее затормозило Сашу и не только ее, но и вообще все вокруг, превратило прохладный воздух в патоку, серый свет, проникающий сквозь длинные белые вертикальные жалюзи – в зефирное благоухание, такое безвоздушно-сладкое, что легкие замерли, боясь его вдохнуть и… потерять.

Она открыла рот, чтобы сказать доктору, – все нормально, и не стоит так волноваться сущему пустяку. Это даже не порез на пальце, как тогда на кухне – сейчас она видела свои руки и растопыренные пальцы – ни кровинки, ни царапинки. Так почему же он так испугался? Почему его лоб под смешным колпаком собрался жирными блестящими складками?

И нужно обязательно его предупредить, что если он не удержит свой докторский колпак, то останется без него, а разве доктор Айболит может быть без колпака?

Взрослые всегда делают из мухи слона. В тот раз мама так перепугалась, что забыла ее отругать за нож и картошку – так за что же ее теперь могли отругать? Она наверняка что-то сделала не так, скорее всего, не заметила позади какой-нибудь столик и случайно задело его, а там находился важный и хрупкий медицинский инструмент. Других объяснений у нее не было.

Доктор все же не удержал колпак. Это оказалось смешнее всего.

– А-дре-на-лин!!! – прорычал он по буквам. Так медленно, что Саша, утратившая вдруг равновесие (это она поняла по взлетевшим вверх рукам), сначала даже не поняла, что это говорит вообще человек, а не испорченный телефон.

Но и обернуться, посмотреть, что же она уронила, тоже не могла – не получалось.

К чему весь этот спектакль, подумала Саша. Если они хотят ее наказать, поставить в угол, или рассказать все родителям, от которых, конечно же, тоже обязательно влетит (прежде всего, от мамы), то почему бы не сделать это сразу – без гримас и какого-то «ад-ре-на-ли-на», звучащего как заклинание из страшной сказки.

Краем глаза она смогла уловить выражение лица медсестры, находящейся слева – ее улыбку сменила восковая маска страха. Глаза расширились до такой степени, что белки вот-вот грозили выскочить из глазниц и тогда Саша поняла, что действительно, случилось нечто ужасное. Даже может ужаснее, чем просто разбитая склянка или термометр, хотя, что может быть ужаснее?

Пропуская кадры, теряя их яркость, выпуклость, реальность, Саша продолжала наблюдать и то что она видела, мелькало мимо нее – словно уходящий поезд с его желтыми окошками.

На руке затянулось что-то очень упругое, жесткое. Потолок удалялся, она пошатнулась вперед, но падала навзничь. Шарик парил высоко-высоко и как она ни силилась, не могла разглядеть, что же там нарисовано. Какое животное на ее ОСОБОМ ШАРИКЕ?

– Господи боже! – ощутила она горячий выдох на своем ухе.

– Обкалывай, обкалывай быстрее крест-накрест!

Сестра попыталась поймать ее тельце, но Саша проскользнула меж выставленных перепуганных рук, словно серебристая рыбешка в сумбурном потоке ручья.

– Да что ж ты… – в сердцах выкрикнул доктор, приближаясь и нависая.

Тогда-то колпак и съехал с его головы. Смешной такой колпак. Белый, белоснежный. Похожий на кастрюльку для картошки, только без ручек.

Она увидела его глаза – в них читалось недоумение, он не слишком понимал, что вообще происходит и Сашу это обнадежило. Значит, не все так страшно и, возможно, скоро она выйдет отсюда, когда они закончат свою странную медленную игру. Как во сне. Да.

В тот момент, когда он нагнулся над ней, срывая «светаскоп» – глаза его блеснули и был это не отсвет ламп, блеснули его огромные черные зрачки – расширенные, бездонные и бесконечно холодные – Саша слишком поздно это поняла, а может и вообще не поняла, а просто отстраненно зафиксировала – тогда-то колпак и съехал совсем. Он упал ей на лицо, закрыв глаза и потолок и шарик, дразнящий своим розовым боком.

Саша засмеялась.

Она давно не смеялась так звонко, от смеха ее просто выворачивало, бабушка обычно в таких случаях говорила – «смешинка в рот попала».

Действительно. Айболит был полностью лысым.

Потом свет померк.