Глава 5

Железная дверь распахнулась, словно в нее сдури вломили ногой.

Захватившие сознание мысли растворились в просторах зала, заставив Ролан посмотреть на внезапно прибывшего.

Прибывшим оказался Дей, что слегка Ролана удивило. Сам он дожидался Нелли, чтобы обсудить с ней некоторые вопросы касательно начатой работы в баре. Она сама попросила его прийти – как видно, Нелли решила ограничить свои визиты в «Красную метку». Вот и примостился на ручке дивана, временами поглядывая на зелень за окнами, не менее зеленую, чем цвет занятой им мебели.

А вот что здесь делал Дей?

Александру не понравятся их зачастившие визиты, одиночки-ferus не любили вторжений.

Выглядел друг не лучшим образом: взвинченный, напряженный, внешне взъерошенный. Волосы, достигавшие ключиц, растрепанными прядями падали на глаза, сами глаза лихорадочно блестели, губы плотно поджаты.

Увидев Ролана, Дей остановился и как-то странно на него посмотрел: казалось, на Ролана смотрит наркоша, казалось, у наркоши двоится в глазах. «Ну-ка–ну-ка, – отразилось в сетчатке, – кто это у нас тут такой?» Дей склонил темноволосую голову под кривым, неестественным углом и, излучая загадочную пристрастность, направился к Ролану.

Остановившись рядом, немного помолчал, продолжая с любопытством его рассматривать, а затем поинтересовался:

– Что-то забыл?

Ролан не понял.

– В смысле?

– В прямом.

Ролан выгнул бровь.

– Да вроде нет. А должен был?

– Хорошо выглядишь, – заметил Дей.

Ролан выгнул обе брови.

– Спасибо. Не могу сказать о тебе того же.

– Еще бы, – оскалился Дей.

– Что с тобой стряслось?

– Даже странно, что так хорошо, при твоей-то нагрузке, – не слышал его друг. – Не устал?

– Не устал?

– Вчера, говорю, не устал?

Ролан задумался.

– Устал, вчера был сложный день, но это не проблема. Ты ведь знаешь, мне всегда нравилось этим заниматься.

Дей коротко рассмеялся не свойственным ему ехидным смехом.

– Этого я как раз-таки не знал.

– В принципе, сегодня день будет не легче. Откуда такая забота?

– Ааа, значит, сегодня все же намечается продолжение марафона?

– Дей, с тобой все в порядке? – Ролан не на шутку обеспокоился: Дей напоминал шизофреника. – Что ты вообще здесь делаешь?

– А ты что делаешь?

– Я пришел к Нелли. Да что с тобой творится?

– А я к Александру: ты же мне помогать отказался.

Ролан не помнил, чтобы в чем-то отказывал Дею.

– Я уже думал, что в ближайший месяц все мы вовсе тебя не увидим. Думал, ты до того ослабел, несчастный, что не в состоянии подняться с постели, даже рукой пошевелить не в состоянии, чтобы телефон свой гребаный поднять! Полагал, что за какой-то день до того тебя, бедного, затрахали, что в ближайшую неделю-две ты только в чувства приходить будешь! – под конец Дей совсем разъярился.

Ролан помрачнел. Он неторопливо поднялся и встал напротив Дея: следовало расставить все по своим местам.

– Может, расскажешь, что произошло? В противном случае я решу, что тебя настигло бешенство.

– А тебя что настигло? Жажда продолжения рода? Решил наплодить маленьких фэрусят?

Ролан молчал и смотрел на Дея в надежде получить разумные объяснения. Определенно: он дождется, когда Дей успокоится и соизволит просветить его о причинах своего нелепого поведения.

Ждать пришлось недолго. В какой-то момент до Дея дошло, что ведет он себя не вполне адекватно. Если не сам пришел к такому выводу, то пытливо-выжидающий взгляд, намеренно адресованный ему Роланом, позволил это понять.

Дей склонил голову и провел руками по лицу, очищаясь от паутины раздражения. Затем посмотрел на Ролана, более-менее успокоившись.

– Я звонил тебе немыслимое количество раз, неужели за все это время нельзя было ответить на вызов? Хотя бы единожды? А если я умирал?

– Ты мне не звонил.

– Не звонил? – удивился Дей. – Да я звонил тебе весь вчерашний день! Только ты был очень занят…либо оглох – интересно от чего?

– Дей, я говорю тебе, ты мне не звонил, – спокойно пояснял ему Ролан. – Неужели ты думаешь, я бы не услышал.

– Ну, если, как говорит твоя любовница, ты был в душе…

– Какая любовница, и какой, к черту, душ. Я весь день пахал в баре.

Дей криво усмехнулся.

– Это ты Нелли рассказывай сказки, о том, как ты усердно пахал в баре. Черт, Ролан, не ожидал от тебя такого!

– Да чего?! – Что за наезды? В чем его обвиняют? – Ты, видно, ошибся, неправильно все истолковал. – Только что за таинственное «все» такое Ролан никак не понимал.

В этот момент входная дверь распахнулась, пропуская в дом еще одного ferus – на пороге нарисовался Кас. Светлая рубашка из-под черной жилетки оттеняла трехдневную щетину, волосы оттенка «темный шатен» подчеркивали выразительность хищных глаз. Согласно законам генетики ferus был он высок и мускулист,… а сегодня еще и недоволен – насупленный взгляд говорил о многом: например, о том, что паршивым настроением решил поделиться не только Дей.

Увидев Ролана, Кас насупился еще больше и сразу же направился к нему.

– Ролан, у тебя с головой все в порядке? – с присущей голосу хрипотцой поинтересовался Кас. – Мне вот кажется, что нет.

Ролан насторожился. Нынешнее утро явно не задалось, оно, определенно, шло по неверному плану. Все предъявляли ему какие-то претензии, от всех исходили токи недовольства, и ни от кого он не слышал толкового объяснения, в чем их чертова причина.

– Что не так? – с ощутимым напряжением спросил Ролан. Все чувства кричали: «Хорошего не жди!»

Кас достал свой мобильный, потыкал по экрану пару раз и, одарив Ролана все тем же мрачным взглядом, сунул телефон ему в лицо.

– Что это? – отчеканил ferus.

Ролан слегка отстранился, так как рассматривать что-либо с такого близкого расстояния было крайне неудобно – он не испытывал такого желания, – взял телефон и прочитал:

– Тряпка. Ты. Есть. Тряпка. Как был тряпкой, так им и остался. Я – самец, Я – Бог, Я – это Все, а ты – тряпка, тряпка, тряпка.

– В тебе что, проснулось чувство юмора?

Текст смс воображение не поражал, но Ролан перечитал сообщение повторно, теперь про себя – так, может, что недопонял.

Допонял: те же слова, тот же отсутствующий смысл. Что за ясли?

– Я этого не писал. – Ролан вернул телефон обратно.

– Ролан!

Он оглянулся и увидел спускающегося по лестнице Александра.

– При желании я смог бы понять, что ты считаешь меня «тюфяком» и «пустым местом», но Нелли! Да я шею тебе сверну! – Александр целенаправленно шел на него, тогда как Нелли семенила следом, пытаясь того сдержать.

Сейчас Ролан не просто насторожился – в нем зародилось нехорошее предчувствие, что оказался он в глубокой жопе. Пока он спал, мир перевернулся. Происходили странные вещи, и он неким образом был напрямую к ним причастен.

– Не пори горячку, Александр, и объясни мне внятно, что я сделал не так, – рассудительно, но в то же время, сдерживая просыпающееся раздражение, проговорил Ролан.

– Что не так?! – гаркнул Александр и остановился рядом на расстоянии вытянутой руки. – Ты пишешь моей женщине о любви, которая, оказывается, между вами расцветала, и после этого тебе достает наглости спрашивать «что не так»?! – Александр так и кипел. – Что там водится за невозмутимой личиной? – всматриваясь в Ролана, поинтересовался Александр. – Лицемерие и предательство? Это про тебя, Ролан?

– Дай взглянуть. – Ролан потянулся к телефону, который Александра сжимал в ладони, желая убедиться лично, что данное сообщение, как и сообщение, поступившее Касу, отправлено с номера Ролана.

– Чего ты там не видел?!

– Просто дай мне взглянуть, – процедил Ролан и отнял у Александра телефон.

Он посмотрел на верхнюю графу – да, номер его, – а затем прочитал:

«Нам было хорошо вместе, ты неплоха, но всему приходит конец. Моя любовь «опала», как листья ясеня. Прости, но ты мне больше неинтересна. Не пиши, не звони, подучи программки. Курсы юного программиста, 2656532».

Что за чертовщина? Что за детский лепет? Это даже не смешно. Ему точно не смешно. Как видно, остальным тоже.

– Я этого не писал, – четко, глядя в глаза Александру, проговорил Ролан. – Ты меня знаешь…

– Ролан!!! Ах, ты, гавнюк, ты что охренел?!

– Твою ж мать, я этого не делал! – крикнул он Рагнару, уже зная, с чем тот пришел. Он и сам начинал закипать, ощущая, как в нем просыпается лихорадочное возбуждение – предвестник скорых физических изменений.

– Тогда кто посмел с твоего телефона – с телефона ferus! – отправить мне послание о том, что мне пора прекратить трахать мужиков и заняться делом! – рявкнул Рагнар, останавливаясь рядом и глядя на него искрящимися злостью глазами.

Номер Рагнара не покидал его телефонной книги с тех самых пор, как Океан самовольно его туда вписал, когда приехал в Радлес. Знал ведь, что не к добру!

– Ролан, где твой телефон? – осторожно поинтересовался Дей.

Ролан полез в карманы, но ничего в них не обнаружил.

– Должно быть, оставил дома, в других брюках.

Он уже готов был сорваться с места – помчаться к себе домой, чтобы найти свой несчастный телефон, когда на пороге возник Океан.

Ролан остановился и приготовился к очередной порции дерьма: уж больно физиономия у того была довольная.

– Что у тебя! – не вытерпел Ролан.

– Я тут хотел было промолчать…– начал Океан, – тем более ты сам просил меня об этом в своем послании…

«Не просил!»

– …но раз все решили высказаться, я просто обязан поддержать большинство.

Ролан приготовился к худшему. Уже не казалось странным, что все ferus разом собрались в одном месте, поскольку он понимал: они намеренно его выследили, прочувствовали на ментально-энергетическом уровне и пришли в дом Александра.

– Значит, так, – продолжал Океан, – стихотворение называется «Плачу».

В моей груди горит пожар,

Пожар любви, мечты, надежды,

И губы трепетно как прежде

Хотят тебя поцеловать.

«Что за…хрень…Какого…?» – думал Ролан и одновременно с этим начинал догадываться, что телефона дома, в других брюках он так же не обнаружит.

И все то время без тебя,

Что я живу, как лох ползучий,

Я плачу горестнее тучи,

Тебя любя, тебя любя.

– Дай сюда телефон! – Ролан прямо-таки помчался к Океану. – Отдай, я сказал!

– Ааа, нет, нет, я еще не закончил! – Океан поднял руку с устройством и, делая круг по комнате, побежал от Ролана к остальным. – Совсем немного осталось!

И рук твоих стальных касаясь,

И пресс твой каменный целуя,

Живу, в мечтах себя волнуя,

Явись же, Оки, предо мной!

Иначе жизнь моя отстой!

– И тут написано, что продолжение следует.

Образовалась гробовая тишина. Все смотрели на Ролана. Нелли с жалостью, Рагнар в немом неверии, а кому-то было смешно…

– Я ржал, как конь, – сказал Океан, артистизму которого оставалось позавидовать. – И плакал. Ржал и плакал, ржал и плакал. А когда прочитал, что стихотворение посвящается мне… – он отвернулся, очевидно, сжалившись и решив не смеяться Ролану в лицо.

Ролан стиснул челюсти. Вот нахалка, вот стерва: наглая, беспринципная стерва!

Вот к чему был разыгран тот спектакль, вот ради чего она терлась к нему, словно не способная совладать с течкой самка. Устроила целое показательное представление. «Я не местная, растерялась, бла-бла-бла…», а в это время бесстыдно его щупала, тогда как второй рукой воровала телефон. Чуть ли в задницу к нему не залезла! Что б ее!

Лишь она подходила к нему вчера так близко. И вообще – лишь она к нему и подходила: как правило, люди обходили его стороной. Но не эта…нет, не эта.

Мстительной оказалась гадина, такая не пропадет. А мужиками как вертела, та еще вертихвостка – головная боль любого, кто осмелится с ней связаться. Подобные ей обычно и становились созидателями нескончаемых проблем: взбалмошная, своенравная, стоило признать, красивая, и при этом странная.

Да, странная. Она казалась не такой…не такой как другие люди – как другие женщины. Ее энергетика…она отличалась от всего того, с чем Ролан сталкивался до этого. Разительно отличалась. Мягкая, призывная, как у человеческих женщин, но при этом читалась в ней некая резкость. Да и запах был необычный: диковатый для его обоняния.

Он почувствовал его сразу же, стоило ей встать за его спиной, но не придал тому значения – был занят куда более важным для себя разговором. Но когда нахалка не постеснялась, оттеснила его в сторону и стала демонстрировать свои прелести всему бару, Ролан смог внимательнее к ней присмотреться: не преминул возможностью оценить ее красоты по достоинству – стройные ноги, округлая попа, хорошо очерченная грудь. В общем, было чем порадовать глаз. Вот местные детишки и повелись, пустили слюну, пока она играла на их слабостях – на их мужских слабостях.

Ролан и сам разинул рот, отупел от току подобных касаний, словно никогда не ведал женских ласк. Да. А эта похотливая самка в это время его обворовывала.

И теперь нахалка решила, что ей недостаточно полученного адреналина, ей захотелось вновь пощекотать свои нервы. Решила, что содеянное сойдет ей с рук, и она продолжит безнаказанно творить все то, что душе ее угодно.

Раздался короткий мелодичный звук.

– Ролан, – позвал его Дей.

– Что? – огрызнулся Ролан.

– Пришло сообщение от твоей «любовницы». Меня она пощадила.

Конечно же, Дей все понял.

– Что там написано?

– Пишет, чтобы я не завидовал вашей любви и страсти, потому как зависть – это худший из грехов, и великий Кришна меня за это покарает. Особенно за зависть к ближнему, особенно-особенно (между прочим, так и написано) за зависть к другу.

– А за воровство ее кто покарает, не написала?

– Нет, но она выразила надежду, что в скором времени и мне повезет, и я встречу такую же потрясающую женщину, как она. Потому просит не расстраиваться.

Ролан нехотя улыбнулся, но тут же улыбку спрятал: воровка к тому же высокомерна, а ее самомнению стоит позавидовать. Однако Ролан не собирался завидовать. Он собирался найти ее и забрать телефон, пока она не натворила дел похуже. И проучить. Да, проучить. Чтобы неповадно было впредь лазить по незнакомым мужским штанам.


***

О разговоре с Нелли пришлось забыть: Ролан был не в настроении, Александр был не в настроении, да и сама Нелли также была не в настроении. Вот тебе утро без скандалов. А все из-за какой-то сумасбродной девицы, которую он видел всего лишь раз, но за двадцать четыре часа, которые прошли с тех самых пор, она успела вдоволь над ним поиздеваться и растревожить душу. И ладно бы только его – она всполошила каждого belua ferus, словно улей диких пчел потревожила, и теперь обозленные пчелы метались стаей безголовых кур, и жалили, жалили, жалили, – разумеется, в первую очередь Ролана, – не забывая с восторгом выплевывать обильно вырабатываемый словесный яд.

Укусы Ролан выносил с достоинством. Веками тренированная выдержка не подвела его и теперь: пережив первоначальный удар удивлением, Ролан обратился в сталь, контролируя каждый лицевой сустав, тем самым демонстрируя ложную безмятежность.

Еще в детстве каждого ferus отдавали в специализированные пансионы-интернаты с наиболее жесткими и суровыми законами. От матерей их забирали отцы сразу же после рождения, однако сами не имели ни возможностей, ни желания нянчиться с малолетними детьми. Кормить, одевать, успокаивать – это не про ferus. Они существовали в своем немилосердном мире, ребенку в котором делать нечего, а потому его от себя отдаляли. А кто смотрит за их детьми – люди-не люди – дело десятое. Главное, чтобы их натаскивали под тот самый немилосердный мир, в котором им предстояло в скором времени очутиться. И их натаскивали – еще одно достоинство холодных стен пансионов в глазах отцов. Ребенка с юных лет обучали порядку и послушанию, вытравливали из него детскую взбалмошность и непосредственность, учили мыслить серьезно и трезво. И Ролана учили, и Ролана обучали, и ему даже нравилась та упорядоченная жизнь, которую он вынужденно вел.

«Нужно уметь сосредотачиваться на главном, – так всегда говорил ему Ивор, – отодвигать напускное, фальшиво-прелестное и смотреть глубже, видеть глубже, чувствовать глубже». Фальшиво-прелестного в Ролане не было, так как он смотрел глубже, видел глубже и уж точно чувствовал глубже, только никак этого не демонстрировал. А вот здравомыслия и серьезности, в себе воспитанных, хватило бы на каждого из его друзей.

Детей своих ferus навещали, правда, не столь часто, как хотелось бы детям, и не по тем причинам, по которым хотелось бы детям. Отцы наведывались проверить, насколько хорошо идет процесс «воспитания», в верном ли направлении развивается ребенок или, сохраните Предки силами сакр, отклонился от намеченного курса.

Надзирателей своих чад ferus не щадили.

Для Ролана эти редкие визиты означали одно – он не забывал, как выглядит отец: память поддерживала образ родителя до следующего неблизкого посещения. Помнится, разлука Ролану вначале далась нелегко. Он переживал, даже скучал, сердце сжимала незнакомая доселе, щемящая душу тоска. Но к годам десяти-двенадцати – к возрасту, в котором ferus забирали отпрысков из пансионов, чтобы воспитывать по собственным правилам и законам, ему стало все равно: эмоциональная связь настолько ослабела, что он воспринимал Ивора, как постороннего человека: хорошо знакомого, уважаемого, внушающего страх и почтение, но постороннего.

С одиннадцати лет Ролан стал проживать с отцом. Необходимый фундамент был заложен, и Ролану не приходилось заново привыкать к ограничивающим условиям жизни, поскольку те несильно отличались от прежних. Дисциплина и аскетизм. Во всем – в мыслях, в чувствах, в окружающих предметах. В эмоциях. Ивор не переставал повторять: «Твои эмоции – твои враги. Они мешают думать, мыслить здраво. Отрешись от них, отпусти их – это принесет тебе куда больше пользы и когда-нибудь сохранит жизнь».

Что Ролан с успехом и делал.

По тем же спасительным причинам Ивор неустанно твердил ему, что он не должен ненавидеть своих врагов, он не должен ненавидеть догмар. «Никогда. Почему? Все те же эмоции, они делаю тебя слабым». Интересно, другие ferus говорили своим чадам подобное? Например, Рагнару? Ролан подозревал, что вдалбливали в него ровно противоположное.

Однако, несмотря на все свои старания, несмотря на успехи, которых он достиг в воспитании сына, Ивор не добился главного – не смог привить Ролану неприязни к людям.

Ролан понимал, что он сильней и могущественней людей, имеет ярко выраженные, происхождением обусловленные преимущества, только эти преимущества не являлись поводом ненавидеть смертных. Любви и привязанности тоже не было. Скорее равнодушие, временами сменяемое заинтересованностью. Человеческая раса была ему по-своему любопытна: за ними занимательно было наблюдать, с ними было о чем поговорить, было чему у них поучиться. Однако заинтересованность проступала через призму отстраненности. Его не волновало, кем они были, чем занимались, о чем болела их голова. Не стань их, он бы не расстроился. Но то была не антипатия,…нет, не антипатия…

Именно по этой причине Ролан поступил на службу в армию – ему хотелось общения, хотелось новых, оригинальных впечатлений, но не от ferus. И он пошел в единственное место, где видел себе применение в человеческом мире; туда, где его строгое воспитание получило дополнительную огранку. Наверное, только тогда, в момент принятия данного решения, Ролан впервые испытал в себе эмоциональный недостаток, почувствовал эмоциональную брешь, которую срочно захотелось залатать. Ему хотелось изменить свою пресную жизнь.

С решением Ролана Ивор не согласился, посчитав его глупым и недостойным ferus – что б его сын, да пресмыкался перед людьми. Тогда-то Ролан поразмыслил и окончательно отделился от пуповины; он начал строить собственную жизнь по своему аскетичному усмотрению – армейский спецназ, внешняя разведка; проведение диверсий – подрыв, поджог, внесение хаоса в государственное управление и много других тонко спланированных операций, составлявших смысл его тогдашней жизни.

За годы обучения и интенсивных нечеловеческих тренировок рядовой солдат становился сверхсозданием. Ролан же им был. Собственно наблюдения за изменениями человека, за тем, как он себя воспитывал, делал лучше, сильнее, быстрее, оценка того, кем он был, и кем стал в итоге – именно это заставило Ролана зауважать людей. Они не обладали бессмертием, не имели фантастических способностей, однако люди были смелы, самоотверженны, выносливы, как физически, так и морально; они были сильны…сильны духом. Ролан не мог не признать, что люди все же обладали теми качествами, в отсутствии которых их обвиняли ferus и в результате недолюбливали. Только увидеть все это, найти тому подтверждение смог лишь Ролан. Просто потому, что на протяжении десятков лет жил человеческой жизнью – простой, непринужденной, вдохновенной.

Ивор говорил «смотри глубже». Только сам он глубже не смотрел.

– Что ты планируешь делать?

Прозвучавший вопрос отрезвил, вырвав Ролана из заскорузлых воспоминаний.

Ролан посмотрел на Дея, затем на Океана – он и забыл, что находился в компании двоих привязчивых ferus.

– Ты о чем?

– О телефоне, – ответил Дей. – Думаешь, она успокоится? Мне показалась, девице не свойственно чувство меры.

Пока они шли в бар, Дей успел рассказать ему о своем весьма занятном разговоре с этой, теперь уже вдвойне обнаглевшей мерзавкой. За свою длинную, богатую событиями жизнь ему не раз доводилось встречать подобную разновидность людей: опрометчиво смелых и безбашенно глупых одновременно. Такие представители общества даже на мгновение не желали задумываться об очевидных (казалось бы Ролану) неблагоприятных последствиях, к которым приведут их необдуманные поступки. Вот только их слепой, бестолковый идиотизм никогда не касался лично его – видимо, не настолько они были глупы, чтобы связываться с Роланом. Но вот эта…

– Найду ее и заберу телефон.

– И?

– Что «И?»?

– Поставишь девчонку на место?

– Лучше расскажи, для чего ты меня искал? И почему столько названивал, вместо того, чтобы явиться лично?

– Уже не важно, – ответил Дей, как показалось Ролану, излишне торопливо.

– По твоим словам, ты звонил мне десятки раз, а сам чуть ли не при смерти лежал. Ты к Александру с этим прискакал, и теперь это не важно? – Ответ казался сомнительным.

– Да, – ответил Дей. – Сейчас мы говорим о тебе, а не обо мне.

– Ты хочешь знать…– Ролан осекся и замер на месте. Тело напряглось, ноздри расширились, и стали с удвоенной частотой втягивать воздух. Запах…он уловил этот запах. Ее запах. Он словно кулак врезался в его ноздри.

Ролан заозирался, изучая, сканируя округу. Стало необходимо найти ее, увидеть, удостовериться, что это именно она, а не обманчивая игра воображения.

– Ролан, что не так? – В голосе Океана, все время до этого внимательно прислушивавшегося к их разговору с Деем, прозвучала настороженность.

Все так. Ролан засек свою жертву: он, наконец, увидел, как знакомая длинноногая девица идет по другой стороне дороги, на приличном от них расстоянии, и переводит взгляд с одной витрины на другую, даже не догадываясь о его присутствии.

Надо же, какое везение, какая приятная, невероятная неожиданность.

Ролан бросился на противоположную сторону улицу, пересекая широкую проезжую часть и игнорируя сигналящие ему вслед машины. Они его не волновали – теперь его ничего не волновало. Он видел лишь ее, свою очаровательную цель и стремительнее падающей птицы направлялся к ней.


Пронзительные гудки клаксонов заставили нахалку оглянуться на дорогу.

Временно замершее движение транспорта ее не впечатлило, и она отвернулась, намереваясь продолжить познавательное занятие – разглядывание тряпок и блестящих побрякушек, однако что-то ее все же насторожило. Она посмотрела на дорогу снова, но и теперь ничего не заметила. Нахалка отвела блуждающий взор, когда в процессе мимолетного скольжения он все же зацепил причину интуитивной обеспокоенности своей обладательницы. Нахалка торопливо вернула взгляд в ту самую «горячую» точку, и увидела его, Ролана, который обходя, отодвигая или попросту сшибая попадавшихся на пути людей, шел прямиком на нее.

Нахалка посмотрела ему в глаза. Ролан надеялся, что тяжелый, недобрый взгляд, которым он намеренно в нее метил, был красноречивее всевозможных слов.

Девчонка неуверенно огляделась: сначала скосилась вправо, потом влево.

«Ты, ты», – указал он на нее пальцем. – «Иди сюда», – подозвал к себе.

Теперь нахалка не мешкала: моментально развернувшись, она поспешила обратно, туда, откуда пришла.

Вначале она шла, как и прежде, спокойным, размеренным шагом, словно ничего критичного не произошло: в девичьем сердце теплилась надежда, что он обознался, либо вдруг ослеп, а может, и вовсе обращался в космос – через прану вселенной отправлял туда смс. Вот и не хотела, как он полагал, привлекать внимание своим постыдным, бросающимся в глаза побегом. Однако стоило ей оглянуться, как все сомнения, если те и были, улетучились – он еще как ее заметил и не собирался от нее отставать. Напротив, Ролан прибавил шаг и сократил разделявшее их расстояние.

Нахалка тоже прибавила и теперь уже полубежала. Его всегда веселила спортивная ходьба, а в исполнении этой дамочки в короткой облегающей юбочке, он и вовсе готов был уржаться.

Брюнетка снова оглянулась, и теперь, более не медля, вихрем помчалась вперед. Правильно, он практически ее нагнал: ему не мешали девятисантиметровые танкетки, он не спотыкался о коварную брусчатку, его ноги не кривились от скорости и напряжения. И сумки а-ля мешок, загруженной всяким хламом, у него тоже не было. Зато нахалка и тут отличилась, одновременно оставшись верной себе: она бежала, повиливала попой, и, не задумываясь о такте и приличиях, расталкивала всех локтями. Не то, что Ролан, в целях привлечения меньшего внимания, делающий это куда аккуратнее.

Однако преимуществ внезапное ускорение ей не дело. Ролан готовился ее схватить – между ними оставалось не больше полутора метров, а девчонка явно выдохлась, – когда в ней проснулась небывалая прыть, она включила дополнительную скорость и со всех ладных ног помчалась вперед. Чтобы спустя ничтожные мгновения налететь на полицейского.

– Помогите! – закричала гадина. – За мной гоняться! Меня хотят убить! Помогите! – Она вцепилась в мужскую руку и вонзилась в глаза полицейского своими, широко распахнутыми.

Служитель порядка слегка опешил – подобное случалось не каждый день.

– Успокойтесь, что случилось? Кто гонится? Кто желает убить?

– Он! – выкрикнула мерзавка, наводя указательный палец точно в голову Ролана.

Ролана это не остановило, он надвигался прямо на нее.

Девчонка шагнула назад, затем снова…

– Стоять! – сказал полицейский: рука человека уперлась ему в грудь, заставив Ролана все же тормознуть. – Что здесь происходит?

Ролан посмотрел на руку, затем на ее обладателя. Пускай человек не молод, и не отличался крепким сложением, однако смелости ему хватало – Ролан ощущал его энергетику. Да и раз посмел противопоставить себя Ролану, превосходящему его физически…

Ролан молчал и смотрел на женщину.

Образовалась невнятная пауза, наполняемая звуками кипучего города.

– Я спрашиваю, что здесь происходит? – вопрошал полицейский, теперь обращаясь к ним обоим.

– Он за мной гонится, – пробормотала нахалка, не имея смелости взглянуть на Ролана. – Он не в себе.

Ролан сузил глаза.

– Она украла мой телефон. – Отчеканил, не спуская с нахалки глаз.

Женские глаза расширились: «Вот гад! Ты меня сдал!» – читалось в обращенном на Ролане взгляде. Но спустя мгновение вернули приемлемую форму, так как полицейский посмотрел на нее.

Она разозлилась: искры ярости раскаленным маслом обожгли кожу Ролана.

– Я ничего не крала! – крикнула воровка. – Это все он! Он! – Воровка нервничала и, казалось, начнет заикаться. Кто-то явно испытывал трудности со своим оправданием.

– Что «Он»? – спросил полицейский. – Так, сейчас вы оба поедите со мной в отделение, и там мы во всем разберемся.

– Нет! – выпалила воровка. Ее не прельщала перспектива провести ночь в обезьяннике. В прочем, как и Ролана. – Это все он! Он виноват! Мы с ним разводимся…да-да, разводимся. Вот он и хочет лишить меня последнего телефона. – Нахалка, воровка, а теперь еще и лгунья прикусила губу, страдальчески исказила лицо, и с надрывом закричала:

– И все из-за своей белобрысой шлюхи! Хочет всего меня лишить и отдать ей! Ей!!!

Казалось, у Ролана лопнут желваки – так сильно он стиснул челюсти.

– Что ты несешь? – процедил он сквозь зубы.

– Он лишил меня подарков, машины, украшений – лишил всего! Его шлюха живет в моем доме, купленном на мои деньги, спит в моей постели, даже бельем моим пользуется. Как…– спросила сумасшедшая, которой предрыдательные спазмы сковали горло. Она обернулась к сконфуженному человеку. К человеку, явно неготовому к такому повороту. – Ну как так?

– Она ненормальная…– поражался Ролан. – Она сумасшедшая…

Он стоял и не мог поверить в происходящее. Эта ненормальная…она…она действительно ненормальная.

– Вот! – воскликнула гадина. – Вот! Он называет меня ненормальной, чокнутой, идиоткой, и всегда так называл! – По женской щеке скатилась скупая слеза. – Ну, какой приличный мужчина будет говорить такое своей любимой женщине? Какой? – Скупая превратилась в щедрую, слезы полились рекой, и в попытках унять Амазонку (вялых и бесперспективных), с искаженным от мук лицом, нахалка обратилась к человеку:

– Вот вы любите свою жену? – Нахалка вытирала слезы, с удовольствием размазывая тушь по лицу.

– Ну, всякое бывает,…но чаще да, чем нет, – поспешил согласиться человек.

– А вы говорите ей подобное?

– Нет, – был лаконичен бедняга.

– А он мне говорил это постоянно. И что я страшная, безобразная. Разве я страшная? – Тут у нее началась не то икота, не то одышка.

– Нет, что вы, – человек был поражен. – Вы красавица.

– Хватит нести чушь! – Улыбки полоумной, расплывшейся на лице от последних слов полицейского, Ролан не выдержал. Она не просто больная на голову и несет ахинею – она верит в то, что несет! Да что с ней не так? Она издевается над ним?

Мысль поразила Ролана в самое сердце. Он посмотрел на ее испачканное тушью, мокрое лицо, блестящие от слез глаза, затравленный взгляд, пытаясь во всем этом отыскать крупицу правды, и не смог. Тогда почему ей верит человек?

Потому что девчонка отличная актриса, играющая роль весьма убедительно. Наверняка, будь он человеком, тоже ей поверил бы, и даже думать не смел, что такая прелестная, очаровательная гадина может быть не искренна. Но Ролан не был человеком. Не был. Он за версту чувствовал фальшь, он видел, как в удивительного оттенка бирюзовых глазах плещутся искры довольства. Мерзавка. Она продолжает над ним издеваться.

Ролан медленно втянул в себя воздух.

Просто так он ей не дастся. Действовать придется нетривиально – пускай, – но он примет установленные ею правила игры.

– Ладно, – выдохнул Ролан. – Ладно. Тогда пойдем,…милая, – заставил он себя выговорить это слово. – Поговорим по душам, спокойно, без свидетелей.

Последнее было сказано явно зря.

Девчонка отошла назад и посмотрела на него побитой дворнягой.

У него наверняка ёкнула бы сердце,… если бы он не знал, кто перед ним стоит. А Ролан знал. Перед ним стояла наглая, оборзевшая девка, которая расширяла для него границы разумного.

– Ну же…милая…нельзя в семейные дела вмешивать посторонних полицейских людей, – подчеркнуто проговорил Ролан, помня о нежелании нахалки ехать в участок. Он сделал шаг навстречу.

– Стойте, – полицейский его остановил. – Думаю, вам лучше уйти. Вашей жене нужно прийти в себя.

Ролан посерьезнел.

– Я просто хочу поговорить с ней. – Он был собран и предельно рассудителен.

– Не в таком состоянии. Вам обоим нужно успокоиться и о многом подумать.

– Я спокоен, – тут же ответил Ролан. – Пожалуйста, она же все-таки моя…моя жена, – выдавил из себя это оскорбительное слово Ролан и посмотрел на девчонку. – Правда,…милая? Давай поговорим, без посторонних, – он буравил ее глазами: «Только не согласись», – говорил он ей. – «Только не согласись».

– Когда я стала «милой»,…милый? Ты что имя мое забыл? – елейным голосом спросила «жена».

Лживая, лицемерная дрянь. Он действительно не знал, как ее зовут.

– Ты всегда любила болтать…и делать глупости. Милая. Пойдем же, обсудим нашу неудавшуюся семейную жизнь.

– Как вас зовут, дорогая?

Полицейский посмотрел на девчонку.

– Я Паулина.

– Вы хотите уйти со своим мужем, Паулина?

Она перевела взгляд на Ролана. Смотрела на него минуту с какой-то детской наивностью, а затем по щеке ее скользнула слеза, вторая, третья, и их уже было не остановить, и она уже скривила рот и по новой начала свое дешевое цирковое представление.

Дряяяянь! Как она это делает?

– Не смей, – пригрозил ей Ролан и пошел на нее.

Девчонка как лань отскочила назад.

– Думаю, ваша жена вам ответила.

– Не ответила!

– Либо вы уходите, либо мы все вместе отправляемся в отделение. – Не уловить прозвучавшую в словах угрозу было трудно.

Он, конечно, мог стоять здесь до вечера, брызгать слюной и доказывать, что это он обманутая сторона, а не эта полоумная, однако кто ему поверит? Девчонка пустила отупляющие чары, а этот простак и рад в них окунуться. К тому же связываться с полицией не выгодно не только полоумной, но и ему. Ролана как человеческой единицы не существует, не одна база данных его не пробьет. А если вдруг его решат проверить?

Потому угроза возымела на Ролана действие. Как и на женщину.

– Нет-нет, не нужно в отделение, – пролепетала нахалка. – Я…я сейчас не в том состоянии, чтобы еще и там просидеть. Боюсь,…боюсь, я не выдержу, – и смахнула подоспевшую слезу. Откуда они у нее берутся?

На человека слезы подействовали желанным для девчонки образом – истеричка в участке им не сдалась, поэтому он не стал настаивать. Вместо этого человек предложил ее проводить. Нахалка посмотрела на Ролана глазами все той же затравленной лани и согласилась. Они ушли, оставив Ролана кипеть негодованием и смотреть им в след. В процессе девчонка пару раз обернулась, как полагал Ролан, позлорадствовать. Когда она оглянулась в очередной раз, Ролан пригрозил ей пальцем, говоря тем самым, что они еще встретятся,…а она в ответ ухмыльнулась.

Определено. Они еще встретятся.

Немного успокоившись и придя в себя, Ролан вспомнил, что дела не ждут, что он вроде как шел в «Красную метку» и было бы неплохо до нее дойти.

Он развернулся, но внезапно замер.

Чуть поодаль, у пышных кустов, стояли друзья, Океан и Дей, и во всю веселились. А Океан…Океан держал свой смартфон и снимал его на камеру!

– Дай сюда! – крикнул Ролан и поспешил к Океану. – Отдай, я сказал!

Океан засуетился и, давясь смехом, стал нажимать на кнопки телефона.

– Подожди, не подходи, я еще не сохранил!

– Что здесь смешного? – Он остановился напротив парней. К этому времени Океан успел убрать смартфон подальше от его глаз. – Она сумасшедшая!

– Сумасшедшая, – подтвердили ferus.

– Тогда какого черта вы веселитесь? – Он с трудом сдерживал раздражение.

– Поймешь, когда посмотришь запись, – продолжал улыбаться Океан. – Видел бы ты свое лицо: ты был потерян и беспомощен!

– Не говори чепуху.

– Мы хотели прийти к тебе на помощь.

– Отвали.

– И отчитать девчонку за то, что посмела тебя обидеть.

– Она ненормальная!

– Зато крутая!

Загрузка...