ГЛАВА 12

РАССКАЗЧИК – КЕЛВИН

Не знаю почему, но мне совершенно не понравилась гостиница, в которую нас отвела Блейз. Она выбрала ее потому, что останавливалась там раньше, и безошибочно нашла туда дорогу – не так уж плохо для человека, который бывал на Порфе семь лет назад. Гостиница располагалась на окраине и поэтому была дешевой и тихой. Ее хозяйка оказалась местной повитухой, добродушной женщиной средних лет, которая согласилась готовить для меня вегетарианские блюда и угостила нас превосходным медовым напитком со специями. Сад гостиницы соседствовал с заросшим цветущими кустами кладбищем, так что запахи здесь оказались скорее деревенскими и не так уж оскорбляли мой нос. Гостиница даже располагалась поблизости от дома той женщины – Анисти Бритлин, – которую мне порекомендовал Гэрровин и к которой он должен был прислать свой медицинский сундук. У гостиницы были, конечно, и недостатки: например, мне приходилось ночевать в одной постели с Деком, а потолок нашей каморки на чердаке был таким низким, что я не мог выпрямиться во весь рост, не стукнувшись головой. Дек находил это обстоятельство чрезвычайно смешным. Ему также очень нравились циновки на полу: они были сплетены из таких же ярких полос панданы, как и паруса пакетбота, и если смотреть на них долго, рисунок начинал, казалось, извиваться, как змея.

Эти мелочи не должны были бы заставлять меня постоянно чувствовать себя не в своей тарелке, и тем не менее… У меня было такое же ощущение, как перед сильнейшей летней грозой: туча еще не выползла из-за горизонта, но дышать уже трудно. Я даже ловил себя на том, что посматриваю на небо, только, конечно, никакой грозы так и не было. Я человек не мнительный, поэтому понимал, что для моего беспокойства существует реальная причина; я просто никак не мог ее обнаружить.

Дело тут было не в тех новостях, которые сообщили нам наши разведчики – птицы-дастелцы, ожидавшие нас на причале, – я их просто не слушал, да и вообще старался избегать участия в разговорах, которые вели Блейз и Флейм насчет своих намерений. Я ничего не хотел знать ни о дун-магии, ни об их планах борьбы с ней.

Моя тревога, безусловно, никак не была связана с приятельницей Гэрровина: Анисти оказалась очаровательной старушкой лет семидесяти. Ее лицо было морщинистым, но розовые губы постоянно улыбались, а темные глаза блестели так, словно она никогда не знала ни горя, ни бед. Она тепло обняла меня, когда я пришел в ее расположенный позади кладбища маленький домик, окна которого выходили на океан.

– Я рада видеть любого из племянников Гэрровина, – воскликнула она. – Ах, батюшки, до чего же ты на него похож!

Анисти настояла, чтобы я выпил горячего шоколада с испеченным ею кокосовым пирогом; за угощением я рассказал ей, как поживает Гэрровин, одновременно оглядывая комнату. Плита и раковина располагались в пристройке за домом, и тесное помещение вмещало только стол, два стула, комод и большой – очень большой – книжный шкаф. Его полки были забиты книгами и свитками. Когда Анисти заметила, что я поглядываю на книги, она улыбнулась и сказала:

– Ах, это же все не мое, дорогой мальчик. Книги принадлежат Гэрровину. Он попросил разрешения оставить их у меня и заказал для них шкаф. Гэрровин говорил, что на старости вернется и все их прочтет… – В глазах Анисти появилось мечтательное выражение. – Он такой красавчик!

– Он дал мне письмо для тебя, – немного растерявшись от такого проявления чувств, сказал я, протягивая ей листок. Представление о Гэрровине как о красавчике нужно было переварить.

Анисти долго, краснея, разбирала каракули дядюшки.

– Ах, он такой негодник! – чопорно поджала она губы, но запах ее сказал мне, что она вовсе не рассержена, а довольна. – Гэрровин пишет, что ты, наверное, захочешь ознакомиться с книгами и бумагами, пока дожидаешься прибытия его сундука. Добро пожаловать! Приходи в любое время, когда захочешь. Просто позор, что все эти знания хранятся тут без всякой пользы. Я сама пыталась читать кое-что, только материи эти не для меня: они сухие, как выброшенные на солнце кораллы, и гораздо менее занимательные. – Она снова мне улыбнулась. – Так что приходи, когда захочешь, мой дорогой.

Я пообещал, что непременно воспользуюсь ее приглашением.

Я решил, что мое беспокойство с Флейм тоже не связано. Оказавшись на твердой земле и вернув себе аппетит, она быстро поправилась. Через неделю румянец вернулся на ее щеки, глаза и волосы обрели блеск. Флейм казалась молчаливой и не отвечала на подначки Блейз, как раньше, но я считал, что силы с каждым днем к ней возвращаются. Я приписывал отсутствие прежней живости ее тревоге о том, что ее ждет: ей предстояло столкнуться с человеком, который ее изнасиловал и заразил какой-то ужасной болезнью, из-за чего ей пришлось ампутировать руку, – для любого нормального человека этого было достаточно, чтобы впасть в подавленность.

У меня не было особого опыта в помощи жертвам нападений и насилия. Такие вещи редко случались на Небесной равнине и обычно бывали следствием психического заболевания виновника, однако Гэрровин много рассказывал мне о том, что видел в других местах, и о тех последствиях, которые бывают после таких ужасных травм. Сравнивая то, что я видел, с рассказами Гэрровина о влиянии, которое насилие могло оказать на личность жертвы, я находил мужество Флейм поразительным.

– Ты уверен, что с ней все в порядке? – однажды после того, как я побывал у Флейм, спросил меня Руарт. Он опустился мне на плечо, когда я вышел из гостиницы и уселся на скамье в саду.

– Она хорошо себя чувствует, – ответил я. – Пожалуй, я посоветовал бы вам поскорее отправиться в путь: понимаешь, бездействие и ожидание могут быть для Флейм особенно тяжелы, ведь ей предстоит снова встретиться с тем чудовищем. К тому же когда пакетбот вернется в Лекенбрейг с известием о том, что мы перебрались на Порф, феллиане и гвардейцы могут отправиться в погоню.

Мальчик-слуга, которого хозяйка послала узнать, не желаю ли я чего-нибудь, остановился как вкопанный, разинув рот, и вылупил на меня глаза.

Я ответил ему недовольным взглядом.

– В чем дело, мальчик? Ты что, никогда не видел, как человек сам с собой разговаривает?

Мальчик продолжал таращиться.

– Принеси-ка мне медового напитка.

Руарт слетел с моего плеча и устроился на перекладине стола. Только теперь мальчишка побежал выполнять мой заказ.

– Я обеспокоен, – продолжил разговор Руарт. – Мне кажется, что Флейм… изменилась.

– Ее ведь изнасиловали. Такая травма не проходит бесследно: воспоминания то и дело возвращаются. Ты не можешь ожидать, чтобы Флейм оставалась такой же…

– Ты думаешь, я этого не знаю? – перебил меня Руарт. – Я ведь был там, не забывай.

Я почувствовал, что земля уходит у меня из-под ног.

– О Сотворение, – прошептал я, гадая, правильно ли я понял его слова, – ты видел, как это произошло?

– В первый раз – нет. Флейм пошла в уборную во дворе гостиницы, где мы тогда жили. Когда она не вернулась, я отправился ее искать. Флейм лежала на земле… и я видел, как явились приспешники Мортреда и унесли ее. Я полетел следом.

Руарт умолк, и пауза, казалось, тянулась целую вечность.

– Да, – наконец заговорил он снова, – я видел, что он сделал с ней, потом, той же ночью, в своем доме. Я был там, я слышал все, что он ей говорил. – Руарт по-птичьи склонил голову и взглянул на меня одним глазом, но взгляд его был совершенно человеческим. – И он… он был не один. Они все…

Последовала новая долгая пауза. Я с трудом сдерживал тошноту.

– А потом Флейм отправилась к нему в Крид. Отправилась по доброй воле – чтобы спасти Блейз и Тора. Я присутствовал и при этом тоже. Ночь за ночью…

Выслушав Руарта, я долго не мог говорить. Я открывал рот, но не находил слов, которые выразили бы мои чувства. Я вспоминал то, что однажды рассказала мне Блейз: Флейм и Руарт выросли вместе, они были неразлучны. И он ничем не мог помочь ей, потому что был всего лишь птицей, и единственным человеком, который понял бы его, была сама Флейм…

Я пытался представить себе, какие чувства испытывал бы, случись подобное с Джастрией и со мной. Нет, такое и вообразить было невозможно… Нестерпимая боль и унижение, которые по-настоящему понять мог бы только другой мужчина… мужчина даже в облике птицы.

Когда мальчик-слуга вернулся с медовым напитком, я осушил кружку одним глотком.

– Не знаю, как вы оба это пережили, – сказал я Руарту.

– Придет день, и я убью его.

Слова Руарта могли бы показаться смешными: он был меньше моей ладони, с клювом короче моего ногтя, с когтями менее острыми, чем шипы розы. И все же в нем чувствовалась такая холодная ярость, что угроза выглядела просто констатацией факта и вовсе не казалась смешной.

Скорее всего мое беспокойство не утихало просто потому, что я снова и снова ощущал ужасное зловоние – такое сильное, что оно превосходило запах и напоминало удар физической силы. Каждый раз оно оказывалось более сильным и более зловещим.

– Дун-магия, – говорила мне Блейз. – Кто-то из злых колдунов недавно побывал здесь.

Да, так она говорила, только я был практически уверен: сама она в это не верила. Она считала происходящее вспышкой чего-то, что осталось во Флейм от осквернения ее Мортредом, чего-то, что Флейм отчасти могла в себе контролировать, но от чего окончательно избавится только в тот день, когда Мортред умрет.

Через десять дней после того, как мы прибыли в Амкаб-рейг, во время завтрака в саду Блейз сообщила мне, что они решили отправляться дальше.

– Я советую тебе тоже перебраться куда-нибудь из Амкабрейга или по крайней мере спрятаться – на случай, если пакетбот в следующий раз привезет приказ здешним властям схватить нас, – сказала она.

– Если хочешь, мои друзья-дастелцы встретят корабль на пристани и выяснят, что смогут, – предложил Руарт. – Из таких мелких и незаметных птичек, как мы, получаются хорошие шпионы.

Я кивнул и поблагодарил Руарта. Он был совершенно прав: хоть на Порфе не такой жаркий климат, как на самом Мекате, все равно окна здесь не имеют стекол, а решетки или ставни – не преграда для птичек: все привыкли, что они часто залетают в помещения, и никто не обращает на них внимания.

– Приятельница Гэрровина Анисти, – сказал я, – предлагает мне поселиться у нее, если меня будут разыскивать. – Я уже несколько раз ходил к Анисти читать книги Гэрровина, но сундук так пока и не прибыл. – Единственная неприятность, которая может меня ждать, – это затруднения с переездом на Брет, если здешние стражники начнут на меня охотиться.

Флейм налила себе в кружку простокваши.

– Если ты пробудешь здесь достаточно долго, мы вернемся обратно, и тогда я с помощью иллюзии смогу изменить твою внешность, – сказала она.

Я покраснел. До чего же меня раздражала эта моя особенность – заливаться краской, словно я стеснительная барышня, а не взрослый мужчина! Вот и теперь – Флейм предлагала мне свою помощь после того, как я отказался помогать им, и это меня смутило. Блейз, негодяйка, скривила губы, наслаждаясь моей растерянностью: она, конечно, сразу догадалась, отчего я покраснел. Флейм ничего не поняла, но Блейз то читала меня как раскрытую книгу. Дек, временами отличавшийся исключительной тупостью, громко поинтересовался:

– Почему ты стал таким красным, сир-Гилфитер?

– Не твое дело, – прорычал я.

Блейз наконец пожалела меня и переменила тему разговора.

– Знаете, мне, пожалуй, не особенно нравятся эти орхидеи. – Я оглядел беседку, в которой мы сидели: к каждой перекладине были привязаны плетеные корзинки, из которых свешивались яркие соцветия. Марин, хозяйка гостиницы, очень гордилась своими орхидеями и по нескольку часов каждый день за ними ухаживала.

– Почему? – удивилась Флейм. – Они такие красивые!

Я пододвинул к ней блюдо с пирожными – как знак примирения, – и она с улыбкой взяла одно. Будь я моложе и впечатлительнее, эта улыбка растопила бы мое сердце; теперь же я часто смотрел на нее просто ради удовольствия полюбоваться совершенной красотой.

– Слишком кричащие, – сказала Блейз, – слишком хвастливые. Слишком крупные, слишком плотские, слишком экзотические. Словом, чересчур похожие на меня. Я предпочитаю изящные розовые благоухающие цветочки – обладающие всем, чего мне не хватает. Глупо, правда?

– Розовые? – с отвращением переспросил Дек.

– Да. А за эту гримасу, мой мальчик, тебе полагается наказание: после завтрака отправляйся и найми для нас повозку. Мы отправимся к Плавучей Заросли со всеми удобствами.

– В этом нет нужды, – возразила Флейм. – Я вполне могу идти.

– А кто сказал, что повозка нужна тебе? – пожала плечами Блейз. – Может, я хочу поберечь свои старые коленки.

– Не смей меня опекать! – бросила Флейм, добавив ругательство, поразившее всех нас своей грубостью.

Я знал, что иногда Флейм сквернословит – эта привычка возникла у нее еще в детстве, в результате общения с дастелцами, – но никогда еще не слышал от нее подобной непристойности. Это было на нее не похоже, и все мы потрясенно вытаращили на нее глаза.

– Флейм! – с упреком чирикнул Руарт.

– Я сыта вами по горло! – воскликнула Флейм. – Вечно сплетничаете обо мне у меня за спиной! – Она погрозила пальцем Руарту. – А ты, паршивый пучок перьев, предатель! Ты все время проводишь с Блейз и Келом, а не со мной! – С этими словами, полными злобы, Флейм вскочила из-за стола и кинулась прочь, оттолкнув по дороге хозяйку гостиницы и выбив из ее рук поднос. Предназначенные нам на завтрак оладьи были спасены только благодаря эгоистическому героизму Дека, кинувшегося к Марин и подхватившего тарелки.

– Вот, видали? – пропыхтел он. – Вы все передо мной в долгу! Если бы не я, вы все остались бы без завтрака!

Руарт полетел следом за Флейм, Дек принялся уничтожать оладьи, а Марин отправилась на кухню за новой порцией. Блейз взглянула на меня.

– Ей становится все хуже.

Я кивнул.

– Да.

– Когда ты только встретил ее, она не была такой.

– Нет.

– Похоже, ампутации руки было недостаточно. Даже и лечения Датрика и других силвов было недостаточно.

– Существуют болезни, которые возвращаются через много времени после того, как, казалось бы, были излечены.

– Дун-магия – это не болезнь, – язвительно поправила меня Блейз.

Я пожал плечами.

– Ты же сама спросила мое мнение, не так ли?

Блейз всплеснула руками.

– Да спасет меня Великая Бездна от врачей-пастухов с мозгами как у селвера!

Мы в упор смотрели друг на друга, а Дек завороженно наблюдал за нами, не забывая при этом уплетать оладьи.

– Ты в самом деле думаешь, что дун-магия – это болезнь? – после долгого молчания спросила Блейз.

– Да, я так думаю. Наверняка, конечно, тут ничего сказать нельзя, но думаю я именно так. В одном ты права: Флейм не была полностью излечена. Таких болезней много: болотная лихорадка, например, возвращается снова и снова, даже если давать заболевшему отвар целебной коры, особенно если лечение не было начато достаточно рано. Ты сама говорила, что Флейм получила помощь не сразу после того, как Мортред заразил ее.

– Да, только у нее же была не болотная лихорадка, Кел… Флейм умрет?

– Откуда мне знать? Опыта лечения дун-магии у меня нет. Я до недавнего времени вообще не верил в ее существование.

Блейз бросила на меня недовольный взгляд.

– Я спрашиваю тебя не потому, что думаю, будто ты понимаешь в дун-магии. Я рассчитываю на твой нюх. Я хочу знать, что твой нос говорит тебе о состоянии Флейм… о том, что у нее не в порядке.

Под ее напором я сдался и сделал то, чего врачу никогда делать не следовало бы: я стал гадать.

– Не знаю, убьет ли Флейм эта болезнь в конце концов или Флейм с ней справится, но мой диагноз, основывающийся на том, что я чую, таков: в настоящий момент болезнь не угрожает жизни Флейм.

Взгляд Блейз стал острым как стальной клинок.

– И что это значит, если говорить простым человеческим языком?

– Я не думаю, что она вскоре умрет или даже тяжело заболеет. Мне кажется, что болезнь развивается циклически: она будет появляться и исчезать, у Флейм будут хорошие и плохие дни. Мне кажется – и повторяю, это всего лишь предположение, – что вы успеете сделать то, что задумали.

– Шанс на это увеличится, если с нами отправишься и ты.

Я виновато потупился: возможно, она была права.

– Блейз, ты не можешь ожидать от меня помощи в убийстве кого-то, кого я даже не знаю и кто не причинил мне никакого вреда. К тому же как я могу быть уверен, что смерть Мортреда повлияет на течение болезни Флейм, разве что поможет ей сосредоточиться на инфекции и победить ее? Флейм требуются отдых и забота, а не преследование по всем островам злодея, который ее изнасиловал.

Глаза Дека широко раскрылись, но мы не обратили на мальчишку внимания.

– Может быть, тебе следовало бы найти силва, который занялся бы лечением Флейм, раз уж вы думаете, что это может помочь.

– У нас имеется силв – сама Флейм, – возразила Блейз. – И она старается… как мне кажется.

– А не лучше ли было бы привлечь кого-то другого? Или нескольких силвов? Ты сама говорила, что в прошлый раз Флейм потребовалась помощь не единственного целителя.

– Даже если бы мне удалось найти целителей-силвов, они были бы мне не по карману, да Флейм и слышать об этом не захочет. Она говорит, что может сама о себе позаботиться. Она просто хочет найти Мортреда и убить его.

– Тогда, пожалуй, именно этим вам стоит заняться, и как можно скорее. Мне жаль, что я не могу вам больше ничем помочь.

– Ты мог бы, да только не хочешь, безмозглый костоправ, – бросила Блейз, потом печально добавила: – Что ж, тут ничего не поделаешь… Завтра утром мы отправляемся. – Она криво улыбнулась. – По крайней мере я верю в то, что смерть Мортреда излечит Флейм – полностью и немедленно.

Блейз забыла, что я могу определить, когда кто-то лжет…

На следующий день они и в самом деле отбыли. Блейз пошла на компромисс: тележку нанимать не стала, но купила осла, на которого были навьючены все их вещи и запас продовольствия. Флейм, должно быть, извинилась перед своими спутниками, потому что отношения между ними снова стали сердечными.

Я глядел им вслед и, как ни странно, чувствовал себя покинутым. Они были источником стольких неприятностей, а теперь я только и мог думать о том, как мне их всех будет не хватать: Флейм с ее добрым сердцем, красотой и мужеством, Блейз с ее насмешками над собой, честностью и надежностью, Руарта с его бесконечным терпением и мудростью, которых трудно было бы ожидать от птицы, Дека с его энтузиазмом и романтизмом, которые не смогло угасить даже трудное детство. С внезапной болью в сердце я понял, что все они – мои друзья. До сих пор единственным моим другом была Джастрия, да и то я сделал ошибку, женившись на ней. А теперь ее не стало…

Я прошел в беседку с орхидеями и попросил принести мне эля. Настойчивый внутренний голос шептал: «Если таковы твои чувства, ты просто не имеешь права отпустить их одних. Если ты будешь с ними, они получат больше шансов на победу. Тебе всегда будет ее не хватать. Отправляйся следом, глупец. Отправляйся к ней!»

Я выпил эль и заказал новую кружку. Постепенно алкоголь принес мне приятное чувство жалости к себе…

К счастью, прежде чем я совсем расчувствовался, меня призвали к выполнению долга врача: кухарка умудрилась отрезать себе кончик пальца, и мне пришлось накладывать на рану швы.

После этого по окрестностям разнесся слух о том, что я – врач, который берет недорого, и в гостиницу потянулись пациенты. Мне даже пришлось несколько раз сходить в лес за городом, чтобы набрать целебных трав и мхов взамен моего быстро тающего запаса. Я почти каждый день навещал Анисти, выпил бессчетное количество чашек горячего шоколада и съел множество испеченных ею пирогов, просматривая собранные Гэрровином записи. Находиться рядом с Анисти было на удивление приятно: от нее пахло умиротворенностью и довольством; этот запах напоминал мне о яблоках и теплом летнем ветерке. Скоро я уже рассказывал старушке о своем изгнании и о том, как Блейз и Флейм звали меня отправиться с ними вместе на Плавучую Заросль. Единственное, о чем я не мог говорить, хоть и не ожидал порицания со стороны Анисти, была смерть Джастрии и мой поступок. Эта рана все еще оставалась слишком свежей.

Я уже начинал думать, что сумею достаточно приятно заполнить время ожидания и даже заработать немного денег, если только стражники с Мекате не явятся меня разыскивать… и все же часто ловил себя на том, что смотрю на дорогу, по которой ушли мои друзья, и гадаю: выбрал я правильное решение или всего лишь удобное, позволяющее не испытывать боль снова.

Когда причалил следующий пакетбот из Лекенбрейга, дастелцы провели разведку и сообщили мне, что с ним, по-видимому, не прибыло никаких распоряжений местной страже; не приплыли на нем и полные благочестивого рвения феллиане. В порту говорили о другом: в Амкабрейг явились хранители, разыскивавшие свое похищенное судно и обнаружившие его обгорелые останки на пляже Порфа; это вызвало некоторые дипломатические трения: корабль оказался, конечно, «Свободой хранителей», захваченной Мортредом на косе Гортан после того, как ему удалось скрыться из Крида.

Поговорив с дастелцами, я облегченно перевел дух, поняв, что меня – по крайней мере на Порфе – не разыскивают, и решил остаться в гостинице.

Дни шли за днями, и я чувствовал себя все более захваченным тем, что содержали книги и свитки Гэрровина. Только Сотворению известно, где он все это нашел; Анисти говорила, что Гэрровин собирал свою коллекцию много лет. Как я понял, их дружба была очень давней. Голос Анисти, когда она говорила о Гэрровине, делался мягким, хотя, похоже, иллюзий насчет своего приятеля она не питала.

– Он как бабочка: порхает с цветка на цветок, – беззлобно говорила она. – Высосет нектар и летит дальше, старый негодяй, да еще и предпочитает давно расцветшие цветочки – в них больше сладости, по его словам. – Анисти начинала хихикать, а я краснел, как подросток, и утыкался в книгу.

Собрание Гэрровина содержало свитки с описанием того, как магия возникла на Райских островах, книги, рассказывавшие о применении силв– и дун-магии на протяжении веков, медицинские отчеты об исцелениях с помощью силв-магии. Я прочел о том, как древние боги моря даровали силв-магию некоторым семьям из первых жителей Райских островов и как люди, которым этого показалось мало, добавили к ней свои тайные умения, превратив ее в злое колдовство. Тогда – так было сказано в книге – другие боги, на этот раз небесные, даровали другим семьям островитян Взгляд, чтобы можно было бороться с дун-магией.

Исторические хроники описывали, как правители островов Хранителей изобретательно способствовали появлению силвов, чтобы число жителей с магическими способностями росло. Эта целенаправленная политика насчитывала почти пять столетий и была обязана своим успехом, вероятно, отсутствию на островах Хранителей наследственной власти: правящие семьи в остальных островных государствах всегда стремились ограничить число своих подданных, обладающих могуществом.

Больше всего, конечно, меня интересовали работы на медицинские темы. Первым делом я просмотрел все, что стояло на полках, и отобрал книги, где говорилось об исцелениях с помощью силв-магии и о передаче колдовских способностей по наследству. Все их я внимательно прочитал.

Через шесть дней после отъезда Блейз и остальных хозяйку гостиницы Марин вызвали к роженице. По дороге она остановилась рядом со мной – я читал в саду – и сказала:

– Еще один младенчик вот-вот появится. Я на этой неделе приняла семь родов, можешь ты себе такое представить? – Я улыбнулся и помахал ей вслед рукой.

Мальчик-слуга принес мне кружку медового питья. Прихлебывая его, я продолжал читать, но неожиданно рядом со мной раздался голос:

– Ты врач Гилфитер?

Я удивленно поднял глаза: погрузившись в размышления, я не слышал, как кто-то вошел в садовую калитку. Передо мной стоял средних лет мужчина, судя по одежде, торговец, хотя и с мозолистыми руками работяги.

– Повитуха Марин просит тебя осмотреть ее пациентку: она хотела бы получить твой совет. Я провожу тебя.

Я удивился еще больше: Марин при всем своем дружелюбии очень ревниво относилась к своему ремеслу, никогда не обсуждала со мной своих пациенток и не спрашивала моего совета.

– Хорошо, только мне нужно взять свои инструменты и снадобья. Подожди меня здесь. – Я поднялся к себе, собрал все, что могло понадобиться, и снова спустился.

Имя моего провожатого, как сообщил он мне по дороге, было Кеоти. Он владел небольшой стеклодувной мастерской поблизости; я обратил внимание на его бочкообразную грудь и обожженные губы и предположил, что это отметины его ремесла, хоть я и мало знал о стеклодувах – на Небесной равнине мы стеклянной посудой не пользуемся, а в случае необходимости покупаем сосуды на побережье.

– Кем тебе приходится пациентка? – спросил я, пока мы торопливо шли по улице.

– Племянницей, – ответил Кеоти. – Она из деревни. Совсем еще девчонка: ей не исполнилось и тринадцати. Мать отослала ее к нам месяца два назад.

– Что с ней случилось?

Я сразу почуял нерешительность Кеоти: лгать ему не хотелось, но и говорить правду – тоже. Наконец он тихо сказал:

– Бедная девчушка… С ней плохо обошлись. Поэтому-то родители и отправили ее к нам. Она дочка сестры моей жены, зовут ее Джинна. Жена говорит, что она распухает. – Заметив мой недоуменный взгляд, Кеоти неохотно объяснил: – В положении она.

Я не сразу понял, что он имеет в виду. На Небесной равнине мы не считаем нужным, говоря о беременности, прибегать к иносказаниям. Сердце мое заколотилось. Я знал, конечно, как вызвать выкидыш, но мы, горцы, никогда такого не делаем: аборт у нас приравнивается к убийству. Гэрровин научил меня нескольким приемам: он считал, что бывают случаи, когда избавление женщины от нежелательной беременности оказывается благодеянием для всех, хотя не думаю, чтобы он когда-нибудь применял свои умения на Крыше Мекате.

– Слушай внимательно, мой мальчик, – говорил он мне, – и запоминай. Никогда не знаешь, когда какое знание тебе понадобится.

Мои собственные воззрения на этот счет были двойственными, и я предпочел бы, чтобы мне никогда не пришлось разрешать это противоречие на практике. Я и не ожидал, что такое когда-нибудь случится: в конце концов, в нашей семье акушерством занимались женщины.

На мгновение мужество мне изменило; я хотел только одного – оказаться дома, как-нибудь вернуть себе ту жизнь, которую я вел в Вине… жизнь, которая не требовала принятия трудных решений.

– Но дело, видишь ли, не только в этом, – продолжал Кеоти. – Когда Джинна только приехала к нам, она все больше молчала и много плакала. Мы думали, что она пойдет на поправку, да только в последнее время она сильно переменилась. Всегда-то она была тихой, послушной малышкой, доброй и милой, а теперь я ее просто не узнаю. Да ты сам увидишь. – Больше он ничего не сказал и только ускорил шаг.

Я понял, что влип в неприятности, еще прежде, чем мы дошли до дома Кеоти. Я определенно чуял зло… дун-магию, если Блейз была права по поводу этих миазмов. Зловоние буквально душило меня, заставляло болеть все тело. Мне хотелось избавиться от него, повернуться и бежать прочь.

– Что с тобой? – спросил Кеоти, заметив, как я ловлю ртом воздух.

– Аллергия, – солгал я. – Ты не беспокойся, это пустяки. – На мгновение я остановился, пытаясь разобраться в том, что чувствую. Я не мог позволить злу заполонить меня. Должен же быть какой-то способ разделаться с ним, сохранить контроль над собой, победить боль… Я заставил себя дышать ровно и глубоко. – Пошли.

Чем дальше мы шли, тем сильнее становилось зловоние. Наконец мы остановились перед маленьким домиком, рядом с которым располагалось большое строение, пропахшее древесным углем, поташом и чем-то еще, чего я не мог определить. Я заставил Кеоти задержаться у входа, чтобы взять себя в руки и по запаху определить, что ждет меня внутри. Сомнений быть не могло: источник мерзкой вони находился в домике.

Я печально усмехнулся в душе: я так категорически отвергал все заверения Блейз и Флейм в существовании дун-магии, а вот теперь сам с ней столкнулся.

– Давай войдем, – сказал я, приготовившись вытерпеть еще большие мучения: мои суставы уже болели, а в носу чесалось.

Кеоти познакомил меня со своей женой – величественной женщиной с необъятной грудью и монументальными ягодицами, – и она провела меня наверх. Пол в доме был покрыт такими же яркими циновками из листьев панданы, как и в гостинице; посреди спальни стояла постель, и на ней лежала девочка. Меня поразило, что ее запястья и лодыжки оказались привязаны к столбикам кровати. При нашем появлении Джинна оскалилась и разразилась ругательствами. Особенно тяжело слушать ее было потому, что слова, которые она выкрикивала, были совершенно детскими: Джинна явно просто не знала взрослых непристойностей и проклятий, а потому не могла придумать ничего другого, кроме перечисления обычных телесных функций. Все это производило трогательное и душераздирающее впечатление.

Милые темные глаза девочки смотрели на меня из-под длинных детских ресниц; нужные розовые губы и румяные щеки еще не утратили детской округлости. Рядом с постелью воздух казался густым, почти непригодным для дыхания; я подумал, что долго этого зловония не выдержу.

Я повернулся к Марин и вопросительно поднял брови. Заговорить я не рискнул: на меня накатывали такие волны тошноты, что я боялся с собой не справиться.

– Никогда такого не видела, – тихо сказала повитуха; по ее запаху я почувствовал, как сильно она встревожена. – Я не знаю, что с ней. – Она откинула одеяло, и Джинна забилась, стараясь сбросить веревки. Однако вызвано это было не болями: девочку сотрясала ярость. Я ясно ощутил тяжелое облако ненависти и гнева.

Марин подняла рубашку девочки, и я ощупал ее живот. Руку мне пришлось отдернуть: кожа была обжигающе горячей, но не из-за жара, а отчего-то еще.

– Сколько недель ее беременности? – спросил я.

– Около восемнадцати, – ответила Марин. – Ребенок шевелится.

Гэрровин предупреждал меня о том, что при таком сроке аборт делать не следует: он считал, что это слишком опасно для матери. Что ж, по крайней мере от необходимости принимать решение я оказался избавлен.

Мне было нужно уйти из этой комнаты, я задыхался от миазмов боли и ненависти. Я не хотел больше слышать грязную брань, извергаемую этими детскими устами. Я кивнул на дверь, предлагая Марин выйти.

На кухне нас ожидали полные беспокойства тетя и дядя Джинны. Мне пришлось ухватиться за спинку стула, чтобы не упасть.

– Что случится, если ее отвязать? – спросил я. Во рту я ощущал вкус крови: чтобы справиться со своими чувствами, мне пришлось сильно прикусить губу.

Кеоти и его жена обменялись виноватыми взглядами.

– Она все время пытается убежать, – наконец сказал Кеоти. – Она твердит, что хочет вернуться к тому мужчине, который… сделал с ней такое. Это… это странно. Сначала она радовалась, что ей удалось от него скрыться. Как мы понимаем, она убежала, рискуя жизнью, после того как провела несколько дней взаперти, подвергаясь надругательствам. Ее начинало трясти, как только об этом заходила речь. А теперь она ведет себя так, словно этот… этот мужчина – ее любимый, хотя она так его никогда не называет. Ерунда какая-то…

Мне это тоже было непонятно, но я не мог не вспомнить все, что рассказывала мне Блейз насчет заражения дун-магией.

– Девочка – силв?

Снова Кеоти и его жена искоса взглянули друг на друга.

– Мы – богобоязненные люди, – пробормотал Кеоти, – мы от магии держимся подальше. Наш проповедник говорит, что иметь такую силу греховно, а мы добрые менодиане.

– Однако, как я понимаю, из силвов получаются хорошие целители.

– Ну да, так я слышал.

– Так Джинна силв или нет?

Ответила мне в конце концов его жена, вытирая передником вспотевшие ладони:

– Ах, беда: в нашей семье и правда силв-магия передается из поколения в поколение, сир-Гилфитер. Мы и сами не рады и боремся, как можем… Когда родные узнали, что Джинна может создавать иллюзии, ей крепко-накрепко запретили это делать. Ее учили не давать воли магии, и она охотно слушалась. Джинна у нас послушное, добродетельное дитя… хотя теперь…

– Где она жила?

– Да уж чего там, расскажи ему, – кивнула Кеоти жена. – Если ему нужно это знать, чтобы помочь бедняжке, что уж там скрывать… – Женщина посмотрела мне в глаза. – Я что угодно сделаю, чтобы спасти дочь сестры, сир-врач. Пока с ней не началось, она была такой милой девочкой…

– Ее отец – плетельщик циновок, – сказал Кеоти. – Он собирает пандану на Плавучей Заросли, потом режет и сушит листья и делает из них циновки. – Кеоти показал на яркие половики. – Это его работа. Когда он привез к нам Джинну, он говорил, что на острове посреди озера поселились какие-то чужаки и что он считает виновником одного из них… А еще он рассказывал, что из деревень вокруг Плавучей Заросли стали пропадать люди… девушки. Когда мужчины отправились их искать, они тоже исчезли, так что теперь никто больше не хочет туда соваться.

– Дун-маги, – сказал я.

– Дун-маги? – переспросила Марин. – О таком я еще не слышала. Люди на базаре говорят, что чужаки, должно быть, разозлили духов озера… или чудовищ, которые живут в воде. Легенды о них мне рассказывали еще в детстве. Ох, боже, только бы у нас снова не появились дун-маги!

– Снова?

– У нас на Порфе, прямо тут, в Амкабрейге, лет семь или восемь назад появился наместник – дун-маг, – объяснил Кеоти. – Только хранители и помогли нам от него избавиться. Какие ужасы он творил ради удовлетворения своих прихотей! Сколько людей погибло, пока не разобрались, что он собой представлял! Говорят, дун-маги питаются страданиями и смертью… – Голос Кеоти задрожал, когда он увидел, как переменилось лицо его жены. – Джинна?..

– Я думаю, что ее изнасиловал дун-маг. Думаю, он заразил и ее своей болезнью. И боюсь, ребенок тоже заражен.

– Болезнью? – прошептал Кеоти.

– Я полагаю, что дун-магия – это болезнь. Мне кажется, что и Джинна, и ее ребенок страдают ею. Жар у девочки – следствие дун-магии, а не лихорадки.

Шок, который обрушился на Марин, Кеоти и его жену, когда они осознали весь ужас сказанного мной, лишил их слов.

– Ты хочешь сказать, – наконец выдавила из себя Марин, – что Джинна тоже – дун-маг? И родит еще одного?

– Мне это кажется вероятным. – Боль, мучившая меня, немного отступила, и я мог с ней справиться. Я взглянул на свои руки, все еще сжимавшие спинку стула. Стоило мне ослабить хватку, как пальцы начали дрожать.

– Не можешь ли ты хоть чем-нибудь помочь? – умоляюще спросила меня жена Кеоти.

– У меня нет опыта в лечении дун-магии. Я не обладаю Взглядом и даже не могу с уверенностью утверждать, что мой диагноз верен. Я посоветовал бы вам найти человека, способного при помощи Взгляда точно определить, в чем дело… иеще: отбросьте свои предубеждения против силв-магии и найдите целителя-силва. Может быть, он сможет помочь, особенно если вы не станете ждать.

– Обладающие Взглядом! Силвы! – воскликнул Кеоти. – Это же Порф! Кто здесь имеет такие дарования? Да даже если целитель-силв и найдется, разве будут мне по карману его услуги?

Жена бросила на него осуждающий взгляд. Как я догадался, она полагала, что денежки у супруга водятся, только вот расставаться с ними он не любит.

– Джинна – силв и родилась на Порфе, – сказал я. – Где есть один силв, найдутся и другие. Не поискать ли вам силвов среди богатеев? Полагаю, как раз их таланты и позволяют им процветать. А если они не захотят исцелить вашу племянницу, объясните, что тогда на острове станет двумя дун-магами больше.

– Они могут ее убить! – запричитала жена Кеоти. – Разве ты не знаешь, что силвы говорят про дун-магов?

– Да, – резко сказал я, – мне известно, как люди относятся к дун-магам. Только смерть будет для Джинны лучшим выходом по сравнению с тем, что ждет ее, если не удастся ее исцелить. Если я прав, вам нужна помощь силвов, и немедленно. Еще немного, и Джинна будет противиться любым попыткам ее излечить. Может быть, уже сейчас поздно. Простите меня, но теперь я должен идти. – Я не стал слушать их протесты и горестные причитания: мне было необходимо как можно скорее уйти подальше от источника дун-магии. Вот уж никогда не думал, что собственное обоняние может причинить мне такие мучения!

Выйдя из дома, я еле успел добежать до канавы: боль согнула меня пополам, и меня вырвало. Сделав несколько глубоких вдохов, я прислонился к стене сада, поросшей цветущим вьюнком, и зарылся в него лицом. Я все еще ощущал миазмы дун-магии, но по крайней мере теперь они не были удушающими, как в доме. У меня за спиной открылась дверь, и на улицу вышла Марин.

– Сир-врач! С тобой все в порядке? – с опаской поинтересовалась она. Я молча кивнул. Наверное, я был весь в пыльце, и от меня воняло рвотой… – Ты выглядишь больным.

Я махнул рукой в сторону дома.

– Похоже, так на меня действует дун-магия.

– Там… там дела плохи?

– Да, – снова кивнул я. – Да. По-моему, очень плохи. – Я мог не знать, что такое дун-магия, но в одном я теперь был совершенно уверен: она была злом. Меня снова скрутило и вырвало.


От агента по особым поручениям

Ш. айсоФаболда,

Департамент разведки,

Федеральное министерство торговли, Келлс, Достопочтенному М. айсо Кипсуону,

Президенту национального общества научных, антропологических и этнографических исследований не-келлских народов


24/2 БЕЗЛУННОГО МЕСЯЦА, 1793

Дорогой дядюшка!

Я получил Ваше письмо, где Вы интересуетесь островами Хранителей и лично сир-силвом советником Датриком. Вы, конечно, правы: в 1740-х годах Ступица была политическим центром Райских островов, и Совет являлся средоточием власти хранителей. В те времена даже существовала поговорка: «Стоит главе Совета хранителей нахмуриться, как крестьяне на острове Фен вздрагивают» (остров Фен – самый дальний от Ступицы из Райских островов).

Чтобы удовлетворить Ваш интерес, я попросил Натана перевести свою беседу с Блейз касательно этого предмета; прилагаю перевод к письму. Мы как раз обсуждали действия Датрика после того, что случилось на косе Гортан, и политику, проводимую Ступицей. Конечно, Блейз узнавала обо всем из вторых рук – в то время она все еще была на Мекате.

В дальнейшем перевод, который я представляю на Ваш суд, будет состоять из разных частей – воспоминаний как Гилфитера, так и Блейз. Я пытался, насколько возможно, расположить их в хронологическом порядке; надеюсь, наличие разных рассказчиков (в начале каждой части я отмечаю его имя) Вас не запутает.

До этого момента я был самого высокого мнения о здравом смысле Гилфитера: мне нравился научный склад его ума, хоть сам он и не был мне особенно симпатичен. К сожалению, впоследствии мое к нему уважение пошатнулось – на мой взгляд, он утратил объективность. Однако к этому я еще вернусь.

Мне кажется, мое выступление на тему медицины на Райских островах было очень хорошо встречено, Вы не находите? Ну, если не считать того странного типа из Суверенных Штатов, который вздумал утверждать, будто импы – существа такие крошечные, что мы их даже не видим – как раз и вызывают болезни. Аниара потом пыталась его защищать; ее склонность кидаться на помощь неудачнику (а в данном случае еще и иностранному неудачнику), конечно, очень мила, но в некоторых обстоятельствах приводит в бешенство!

Мне представляется, что ежегодное собрание общества – неподходящее место для того, чтобы называть веру в магию родственной религиозной вере, пусть Ани-ару за ужином слышали только мы с Вами и Натан. Епископ Хоран, если бы до него дошло сказанное Ани-арой, заставил бы ее посещать свои лекции на тему кризиса веры. Боюсь, что моя прелестная Аниара никогда не удостоится просветления, поскольку, как известно, лишь безупречная вера позволяет увидеть величие Бога. Аниара вечно стремится иметь доказательства, и хотя ее религиозные убеждения, я не сомневаюсь, непоколебимы, она все же не желает ничего принимать на веру.

Должен признаться, что нахожу этот недостаток Аниары огорчительным. Тетушка Росрис уверяет меня, что с возрастом Аниара избавится от него, но я не уверен… Это создает для меня затруднение, которое мне предстоит разрешить до отплытия на Райские острова.

Прошу прощения за то, что так много внимания уделяю своим личным делам.

Остаюсь Ваш покорный племянник

Шор айсо Фаболд.

Загрузка...