Замочить Того, стирать без отжима

Приступание и Превозмогалово

На подходе к приёмной наместника наперерез Николаю вдруг бросился немолодой, вполне себе седой сухопарый мужчина, обогнул одного из конвоиров и ухватил попаданца за рукав:

— Вы к наместнику? Прошу вас, окажите содействие, я ведь вижу – вы тоже грамотный культурный человек! Местные варвары совершенно неспособны оценить всю гениальность и простоту моего изобретения!

Изъяснялся господин на безупречном русском языке, но наработанная годами сноровка Николая не подвела, с первых слов понял – не наш. Точно не наш.

Полицейский собирался уже силой пресечь контакт с задержанным, но старший товарищ угрожающе поднял брови:

— С уважением! — Напомнил он и отработанным жестом расправил холёные усы.

Решительный господин уже выхватывал из пухлого портфеля чертежи и раскладывал их на стоящем в коридоре бильярдном столе.

— Моя фамилия Бродсейлер, представитель фирмы «Кемел». По-вашему это… ну, человек, который рядовой по калачам, продавец, — иностранец напрягся, наморщил лоб.

— Вспомнил! У потомка Лермонта читал – Калачников! Это как я, то же самое. Ещё я нашёл животное, послужившее образцом для логотипа нашей фирмы!— Он тычет пальцем в чёрно-белую фотографию, на которой запечатлён в пробковом шлеме, обнимающим за шею классического африканского дромадера.

— Гм, — пытаясь хот как-то изобразить участие в разговоре, выдавил Николай.

— Так вот, мной изобретено приспособление, позволяющее без особых затрат механизировать любые процессы, связанные с земляными работами и вскапыванием почвы! Оцените изящество предлагаемого решения! Местные, извините за выражение, инженеры – существа неумные и напрочь лишённые творческой жилки, своими мелочными придирками не позволяют мне внедрить эту нужную и своевременную новацию!

На разложенных чертежах Николай с некоторым удивлением обнаружил весьма знакомый инструмент, изображённый в трёх проекциях.

— Извините, но это штыковая лопата, — удивился Николай.

— Я сразу понял, что вы человек знающий, — согласился иностранец, извлекая из портфеля ещё несколько листов.

— Вот! Вот этот несложный механизм, будучи посредством двух креплений ленточного типа укреплен на рукояти лопаты, совершит переворот в инженерных работах!

Судя по чертежу, основным рабочим элементом агрегата являлся достаточно массивный эксцентрик, сопряжённый с электродвигателем и аккумулятором.

— При включении механизма посредством нажатия кнопки «ON», электродвигатель приводит механизм в движение, создавая колебательные импульсы, посредством которых рабочая часть инструмента сначала погружается в грунт, а потом изымает его из массива и отбрасывает в сторону!

— Интересно, интересно — пробормотал Николай, с опаской поглядывая на изобретателя, — И насколько хватает заряда батареи?

Нерусский даже подпрыгнул от радости:

— Заряд практически неисчерпаем! После того, как механизм выходит в рабочий режим, двигатель начинает работать в режиме генератора! Это гибридная установка.

Оператору лопаты останется только контролировать направление движений инструмента!

— Позвольте, — Николай возмутился, — мистер Бредсейлер, вы уверяете что смогли изобрести действующую модель перпетуум мобиле?

— Бродсейлер, с вашего позволения. Несомненно! Это понятно даже гимназисту!

— У вас есть действующая модель?

— Для того чтобы понять очевидное, нормальному мыслителю не требуется возиться с железками! Он генерирует идеи, понимаете, ИДЕИ!

— Вечный двигатель невозможен! — ещё сильнее возмутился Николай, но изобретатель его не услышал.

— Сотни тысяч, миллионы таких аппаратов преобразят нашу планету! Новые каналы, корабли, бороздящие просторы Сибири от Урала до Гудзонова залива...

Николай гения аккуратно обошёл, брезгливо отряхнул рукав, за который его столь бесцеремонно ухватили, и направился к дверям в приёмную.

Массивная дубовая дверь с металлическим лязгом впечатывается в проём, наглухо отсекая кабинет наместника от остального мира. Помещение сие больше напоминает пятидесятиметровый стрелковый тир – полумрак, пустота, лишь у дальней стены за массивным столом удаётся разглядеть мужскую фигуру, совершенно теряющуюся на фоне старомодной мебели.

— Стол у стены, одинокий мужик — я это где-то недавно видел. Дежа вю, однако. Но тот постарше был, однозначно.

Додумать не удалось.

— Ты где шатался? – озадачивает Николая поднявшийся из-за стола молодой человек.

Николай близоруко щурится, делает поправку на возраст, дурное освещение, анекдотичность ситуации …

— Александр? Господин осветитель? Однако, помолодевши, должен отметить. Поздравляю!

— Поздравляет он! Я тут неделю, не щадя сил и здоровья, Дальний Восток к войне готовлю, а единственный человек, в радиусе ста лет, способный меня понять, где-то шляется! И нечего тут рожи кривить, Родина в опасности!

— Ты, молодой человек, аккуратнее со словами, базар фильтруй. Я вчера спать на Белорусском вокзале лёг, а сегодня утром здесь проснулся, до сих пор не понимаю, где и когда оказался. Если знаешь – делись информацией. Меня, кстати, к какому-то наместнику вели, не подскажешь, куда он делся?

— Старый в санаторий намылился, а новый это я.

Николай сочувственно смотрит на молодое, но сильно помятое лицо коллеги – попаданца.

— И как тебя угораздило?

Собеседник вяло машет рукой:

— Как – как. По пьяни, конечно. Второй день, как в себя приходить начал. Сперва, конечно, кураж был, а теперь уже назад сдавать никак нельзя, понимаешь?

— А то! Оседлал тигра – хватай за уши и держись из последних сил, иначе порвёт. И что делать собираешься?

— Войну выигрывать! Нашёл о чём спрашивать, будто не русский.

— Я и есть нерусский. Белорусы мы.

— А, — кривится Александр, — хоть ты не прикалывайся. У тебя с вещами как, с деньгами? Вечером в Артур дунем, я приказал миноносец приготовить. Тебе чего-нибудь в магазинах надо?

— С деньгами непонятки какие-то. Мелочь осталась российская – в смысле, тогдашняя. А бумажки изменились. Вот, смотри, форменные ассигнации. Семьдесят тысяч нынче это как, на ресторан хватит? Так-то мне ничего не надо, пожрать только. Похмеляться не буду, не люблю. Но к вечеру жор будет – мама, не горюй.

Наместник-осветитель улыбнулся впервые за весь разговор:

— На пару кабаков хватит. В смысле купить. Только на кой они тебе во Владике? О пище телесной можешь не переживать. Я себе такого адъютанта нашёл,— на южном полюсе у белых медведей ананас найдёт, отберёт, а те его после этого благодарить будут.

— На южном медведи не живут.

— Этот найдёт. Короче так, я тебе провожатого выделю, по городу погуляй, на людей посмотри, но чтобы к семнадцати часам был в приёмной, как штык – готовым к отъезду и экипированным для победы над супостатом, понял?

Миноносец заслуженно именовался «Страшный». Размерами это грозное орудие морской войны было чуть больше «Ракеты» или «Метеора», и впечатление производило самое удручающее – миноносец оказался узким, тесным и изрядно измазанным – грузить уголь закончили перед самым прибытием наместника, прибраться банально не успели.

Выходили вечером, оставляя за спиной красный закат над линией тёмных сопок. Холодный зимний ветер заставлял ёжиться и поднимать воротники. Офицеры миноносца мялись, не знали толком, как вести себя с новым наместником. Николай, которого самозваный спаситель Отечества отрекомендовал «советником по экономике и промышленности», старался не путаться у моряков под ногами, встал у раструба левого переднего вентилятора, расставив ноги пошире – качало. Рядом остановился старший офицер корабля, подозрительно покосился на фигуры стоящего на мостике начальства, и потянул из кармана тужурки трубку и кисет с табаком.

— Не советую, — доверительно, вполголоса, сообщил ему Николай.

— Почему? — удивился моряк.

— Вырежут. Закон такой — запретили курение в общественных местах и художественных произведениях.

— А в синематографе?

— И там запретили. Отовсюду режут.

— Совсем гайки завернули. Придётся отвыкать. — Лейтенант рассовал курительные принадлежности по карманам. — Спасибо.

— Не за что,— ласково ответил Николай.

Алексей, несмотря на свежий ветер и усиливающуюся качку, упрямо стоял на мостике, представляя, как он проведёт страну сквозь штормы и испытания – вот так, выпрямившись в полный рост, не отворачивая лица от встречного ветра. Правда, обзор сильно закрывала носовая трёхдюймовка, но он решил не обращать внимания на мелочи. А ещё до чешущихся ладоней хотелось забраться к корабельному прожектору и хлестнуть лучом по ночной темноте, высветить идущие с востока волны. Ну, или как там у моряков эта сторона горизонта именуется, норд там, или зюйд. Запийсало громко и выразительно вздыхал за его плечом, но Александр не обращал на страдания адъютанта никакого внимания – вырабатывал волю. У обоих.

Николай в это время сидел в небольшой, но уютной кают-компании, не обращая внимания на мелкие бытовые неудобства и запивал бутерброды густым до черноты сладким чаем. Нежная кетовая плоть, щедро расположенная поверх изрядного слоя домашнего масла на куске той самой французской булки… Душевно заходило, организм радовался и вовсе не собирался наказывать любителя хорошо покушать морской болезнью. Поэтому на палубу «советник» поднялся поздним утром, выспавшись, был доволен жизнью, собой и окружающими. И был прав, ибо кто когда видел счастливым голодного худого типа с лихорадочным блеском глубоко запавших глаз? Прав товарищ Маркс, материя первична, а те, кто утверждает обратное, живут скучно, уныло и, как правило, не очень долго.

Подойдя к героическому адъютанту, шёпотом поинтересовался:

— Уходил он отсюда?

— Ни, — скорбно замотал головой Зпийсало, — Тильки до ветру.

Дежурный по кораблю дипломатично отошёл на другое крыло мостика, вместе с сигнальщиком, и Николай вежливо поинтересовался у Александра:

— Совсем охренел, твоя светлость? Сам спать не можешь, так слезь хотя бы с мостика – людям мешаешь.

— Мутит меня – признался Александр. Боюсь опозориться.

— Забей. Подсоли рюмку водки, накати, прикажи поставить стул на палубе, и любуйся морскими пейзажами. И хохла своего спать отправь, у него от служебного рвения скоро пупок развяжется.

Проводив начальника, повернулся к оживившемуся мичману:

— А что, господин мичман, в этих водах рыба ловится?

На четырнадцати узлах экономического хода ловилось плохо, но разве в рыбалке главное результат? Время пролетело незаметно.

Встречали с помпой – дорожка на причале, почётный караул, оркестр и выстроенные вдоль бортов команды на кораблях эскадры. Обнажённая сталь сабель, взятые «на караул» винтовки – красота и отдых всякой милитаристской души. Сверкали ордена, ветер трепал окладистые бороды, а встречающие определённо волновались. Нужно признать, не зря – измученный морской болезнью новый наместник был зол и жаждал крови.

Стессель наклонился к адъютанту:

— Слушай, Водяга, а ведь он на нас смотрит, как Верочка после болезни.

Генерал зябко передёрнул плечами от воспоминаний и нехорошего предчувствия.

— Совершеннейшим образом с вами согласен, — изогнулся ротмистр в ответной реплике.

— О чём шушукаемся? — Повернулся к парочке Александр. Оба вытянулись и застыли, поедая новое начальство, как полагается, взглядами лихими и придурковатыми. Отчасти от служебного рвения, но более оттого, что иначе не умели.

— Ну-ну! — уронил через губу новый наместник и прошествовал к предоставленному экипажу. Мундиры, собравшись в кучку, двинулись следом, соблюдая уважительную дистанцию.

— Идите, господа, идите. А я тихонько, без шума и грохота, по тылам пройдусь, авось, надыбаю[1] что-нибудь.

Царящее в порту благодушие Николая не то чтобы поразило — скорее, подтвердило ожидания. Непонятного штатского в странной одежде никто не останавливал, в комендатуру не тащил и документов не спрашивал. На территории судоремонтного завода тоже — в распахнутые ворота и обратно шлялось множество народа, ещё один проходимец внимания не привлёк.

Спокойным шагом, внимательно рассматривая неторопливую трудовую деятельность, обходил Николай территорию, с любопытством осмотрел пустующий док, прикинул на глазок запасы материалов. Не впечатлился. С учётом опытности глазка ошибся тонн на десять-пятнадцать, не больше. С такими запасами много не наработаешь. А ведь наверняка придётся кессоны сооружать, помнил попаданец что-то такое. Хотя, может и выкрутится Александр, взбодрит здешних военморов, не даст япам метать торпеды в упор по стоящим в праздничной иллюминации броненосцам.

Николай уже заканчивал обход территории, когда за очередной кучей мусора открылся ему вид на интереснейший объект, издалека видом и запахом напоминавший выброшенного на берег кита. Подойдя ближе, удивился ещё больше – сооружение явно разваливалось на части.

— Милейший, — окликнул белорус проходящего мимо мастерового, — это что за конструкция?

Чумазый рабочий аккуратно поставил на попа отрезок трубы, с которым шатался вокруг, изображая бурную деятельность.

— Это, барин, очередной Хрюнин прожект, скрытноподводное суднО. Морской змеёй кличут. Чтоб, значитца, к чужому кораблю споднизу подплысть, да рули с винтами и отломать. Вишь, сверху у него от носа до кормы как раз быдто ножовка по металлу пришпандорена? Ей, значитца, и пилить.

Николай хмыкнул, и ещё раз обошёл вокруг загадочного объекта.

— А почему разваливается?

Работяга вытер лицо грязной ладонью, и стал похож на салагу-новобранца, впервые добравшегося до набора маскировочной косметики.

— Так это, значитца, из-за заклёпок всё. Вылазять, подлые. Уж наш Хрюня с энтими заклёпочниками и так, и эдак – и лаской и таской, тока не помогаеть ничего. Не успеют заклепать один борт, ан с другого уже все повылазили. Вот и лежит тут. Не везёт нашему прожектёру, опять зря придумывал.

— А что, ещё чего делали?

— Так у него почитай, кажних полгода новая идея. Хоть и выходить полное непотребство, всякий раз в работу идёть, видно, кто-то там, — рабочий ткнул пальцем вверх, — его прикрываеть. Звиняй, господин хороший, пора мне — инженер идёть.

Инженер был осанист и степенен, чем-то он напомнил Николаю медведя. Не бурого громилу, не разбирающего в лесу дороги, скорее гималайского, с нарядным белым пятном на груди, тоже опасного, но выращенного в цирке и оттого послушного воле дрессировщика. Хотя может и цапнуть, да. Не зря цирковые со старыми медведями работать не хотят – непредсказуемая зверюга, себе на уме.

— Интересуетесь?

— Да вот, не смог пройти мимо, знаете ли. Необычное зрелище!

— Наш местный самородок, Гюнтер Адольфович Хрюнинг, изобрели. Удивительно плодовитый изобретатель. Идеи всегда свежие, молодёжи нравятся. Помогает в воспитании юношества, пробуждает интерес к техническому творчеству.

— Так ведь, насколько мне известно, ничего хорошего в результате не получается?

— Не всё на свете можно измерить в штуках и рублях, господин…

— Зовите Николаем Михайловичем.

— Очень приятно! Серафим Шестикрылович Семислуев, к вашим услугам.

— Мы об изобретателе талантливом говорили…

— Ах да, конечно. Адольфович, хоть и не совсем наш, но мышление у него правильное, имперское. Где, как не здесь, на восточных рубежах державы, оказать помощь таланту с таким мировоззрением?

С утра у Гюнтера Хрюнинга, представлявшего в Порт-Артуре интересы компании Зингер, настроение было преотличнейшее. Укрывшись от посторонних глаз в комнате без окон, он переоделся в свой любимый мундир, затянул под подбородком ремень каски и вытянулся перед огромным, от самого пола, в рост человека, зеркалом. Окинул изображение орлиным взором и остался доволен своим видом. Покосился на висящий в красном углу портрет кайзера. Его величество смотрел одобрительно. Гюнтер взял с туалетного столика маузер – почти как настоящий, только легче. Деревянный, конечно, но отлично покрашенный. Прицелился в зазеркалье, насупил брови:

— Умри, собака!

Враг, окажись он на месте отражения, непременно погиб бы на месте – от страха и разрыва сердца.

Гюнтер Адольфович вздохнул, и принялся расстёгивать блестящие пуговицы. Приходилось идти туда, к этим варварам. Что поделать, зарабатывать на кусок хлеба с икрой и маслом в дикой России проще, чем в обожаемом Рейхе.

Откушав, чем готт послал, Гюнтер поцеловал в щёку белокурую Лоттхен, потрепал по головкам киндеров и отправился по делам. Отнюдь не в скучное представительство компании по продаже и ремонту швейных машинок – там справляется Си или Ли, а может быть, сейчас очередь Вана. Ну и пусть справляются, у герра Хрюнинга найдутся дела поважнее. И гораздо доходнее. Герр направился на судоремонтный завод.

У своего последнего детища Гюнтер обнаружил заводского инженера, оживлённо беседующего с каким-то пожилым, странно одетым толстым господином.

— Гутен морген! — радостно поздоровался с ними Хрюнинг. Незнакомец производил впечатление человека состоятельного и, как все славяне, недалёкого. Вполне возможно, удастся раскрутить на пожертвование — немного, но и десять-пятнадцать тысяч будет неплохо. Лотта вчера намекала на новое жемчужное ожерелье…

— Серафим Шестикрыловитч, предстаффьте меня вашему собеседнику, пошалюйста, — Гюнтер вырос в немецкой колонии недалеко от Царицына и прекрасно говорил по-русски, но обычно в разговорах с аборигенами добавлял немецкий акцент – использовал въевшееся в их рабскую сущность преклонение перед всем иноземным.

— Николай Михайлович, это господин Хрюнинг, изобретатель сего шедевра. Господин Хрюнинг, это Николай Михайлович, — инженер оглянулся на разговорчивого господина, вспомнив, что не знает его фамилии.

— Я советник нового наместника, буду курировать вопросы промышленности и логистики Дальнего Востока – пришёл ему на помощь Николай.

— Очень приятно, — от неожиданности акцент у изобретателя выцвел и пропал, — чем, вы сказали, будете заниматься?

— Контролировать транспорт, снабжение и промышленность, — поправился попаданец.

— Хорошо, что вы подошли, господин изобретатель, у меня как раз несколько вопросов назрело. Объясните, будьте добры, почему ваш корабль строится из такого странного набора материалов – дерево не очень хорошо сочетается с железом, тем более, кровельным.

— Разглядел, мерзавец, — подумал изобретатель. — Придётся выкручиваться.

Умение кудряво плести словесные кружева уже не раз выручало Гюнтера в подобных ситуациях. Он дружелюбно улыбнулся, взмахом руки отвлёк внимание собеседника от разваливающейся конструкции и начал:

— Если бы я строил свой аппарат в Бремене или Гамбурге, он был бы целиком выполнен из бериллиевой бронзы, но здесь, на далёкой окраине не слишком развитой в промышленном отношении державы приходится делать из того, что можно достать. Впрочем, если бы финансирование было увеличено…

— Вопрос с финансированием ваших проектов я решу сегодня же, — пообещал Николай.

Не осознавший глубины постигшей его катастрофы Хрюнинг обрадовался:

— О, я так вам благодарен, сама судьба свела нас вместе! Мы покажем всему миру…

Николай не стал слушать, что именно немец собрался показывать всему миру.

— Скажите, господин Хрюнинг, вы человек цивильный, это сразу заметно. У вас в роду было много воинов?

— Нет, наш род издавна славится хорошими портными.

— И никакого военного образования не имеете. Тогда почему вас так увлекает придумывание всяких … — Николай замялся, подбирая правильное слово, — артефактов именно военного назначения?

Хрюнинг вытянулся, втянул щёки и закаменел лицом:

— Пусть у меня нет формального образования — в душе я офицер!

— В душЕ, в дУше… — Николай решил, что пора откланиваться. — Хорошо, что удалось с вами поговорить, да. До свидания, господин изобретатель.

Попаданец пожал на прощание руку инженеру Семислуеву и покинул заводскую территорию.

Внушительно покашляв, Стессель оглаживает бороду, прикладывает ладонь к груди в том месте, где подозревает наличие сердца и, волнуясь, обращается к новому наместнику, явившемуся, как снег на голову, без рескриптов и высочайших повелений:

— Ваше высокопревосходительство, офицеры и генералы Порт-Артурского гарнизона, равно как адмиралы и офицеры Дальневосточной эскадры рады видеть вас в нашем далёком гарнизоне. Должен признаться, прибытие ваше оказалось для нас хоть и приятным, но весьма неожиданным сюрпризом.

— Так господин генерал, — новый наместник ухитряется произнести эти два слова так, будто выплёвывает, — полагает, что о назначении моём следовало в газетах пропечатать? В «Ведомости» отчёт поместить, или в «Инвалиде» статейку тиснуть?

Наместник поднимается из кресел, упирается ладонями в столешницу и грозно оглядывает собравшихся из-под насупленных бровей.

— Может быть, — рука наместника сжимается в кулак и рубит дрогнувший, непривычный к такому обращению воздух, — кое-кто здесь считает, что публиковать эту информацию стоило сразу в «Таймс» или «Дэйли Миррор»? Или немедленно отчёт по полной форме в канцелярию микадо предоставить?

В зале повисает зловещая тишина. Только слышно, как отчаянно бьётся об оконное стекло муха, осознавшая, что стала носителем секретной информации. Адъютант наместника с кривой ухмылкой подходит к окну и медленно, напоказ давит несчастное насекомое. Зловещий хруст внешнего хитинового скелета жертвы потом долго вспоминали встречавшие наместника чины. Каждый, буквально каждый, представляет вдруг себя на месте невинного существа, смятого безжалостной ладонью государственной необходимости.

— Возможно кто-то из вас эдакие отчётики регулярно пописывает и отсылает нашим желтолицым соседям?

Наместник подаётся вперёд, пронзительным взором впивается в глаза господ генералов и адмиралов. Тем хочется зажмуриться. Кровь отливает от начальственных щёк, щеконосцы пятятся.

— Ну, нет, так нет, — внезапно успокаивается оказавшийся столь страшным начальник, — это я могу только приветствовать.

Собравшиеся переводят дух, но голос наместника вновь обретает жёсткость:

— Но если хоть одна собака в окрестностях пронюхает, о чём мы тут говорили…

Господа командиры всем телом показывают, что ни в коем случае, ни за что, и вообще, все они будут немы, как могила. Опять же, зачем собакам такая информация? Они больше по помойкам…

— Ну то-то же, — окончательно успокаивается наместник. — А теперь, господа, поговорим о надвигающейся угрозе.

Возвращаясь с очередного собрания общества любителей хорового пения, на коем оные любители с энтузиазмом и душевным подъёмом разучивали новую песню, Вера Алексеевна зорко осматривала из своего ландо территорию вверенного ей волей случая гарнизона. В голове продолжал вертеться бодрый напев: «Если завтра война, если завтра поход…»

Настроение у госпожи комендантши было вполне боевое, так как не привыкла она пасовать перед трудностями, но преодолевала их всю прошлую жизнь. А уж теперь, с такими возможностями, стыдно предаваться унынию.

Встречные дамы госпоже Стессель улыбались мило, что вовсе не обманывало генеральшу — жизненный опыт позволял, не оглядываясь, знать, с какими рожами они таращатся ей в спину. Солдаты подтягивались, провожая коляску, матросы заранее демонстративно поворачивались спиной — в упор мол, не видел, виноват. Мастеровые деловито топали по своим делам, немногочисленные в эту пору бездельники шлялись по набережной. Вдруг взгляд Веры Алексеевны зацепился за совершенно невозможную здесь, но, как ни странно, знакомую фигуру. Опираясь о парапет набережной на акваторию порта пялился невысокий толстяк, одетый в зимнюю куртку. Ошибки быть не могло – именно с этим мужчиной она встретилась в Москве, в пивной, после чего они втроём обсуждали вопросы истории и текущую политическую ситуацию.

— А ну, стой! — крепкий кулачок Веры Алексеевны чувствительно толкнул кучера в поясницу в районе правой почки. Осаженные с рыси кони захрапели, приседая на задние ноги и задирая головы.

— Зря вы так, — немедленно оглянулся старый знакомец, — вовсе незачем обижать этих славных животных!

— Садитесь, Николай — вспомнила вдруг Вера Алексеевна имя случайного собеседника. Ой, случайного ли? — подумалось вдруг.— Поговорить нужно.

— Отчего бы и не поговорить с такой очаровательной собеседницей, — широко улыбнулся попаданец, и легко запрыгнул в коляску. Элегантный экипаж застонал рессорами, заскрипел лакированной кожей кузова, опасно накренился, но выдержал.

Сердце, несчастное больное сердце немолодого уже генерала давешней мухой стучало в грудь коменданта. Немного утешал тот факт, что изнутри. Если б наоборот — просто ложись и помирай. Верный Водяга вовсе испереживался — за кормильца-благодетеля, и за себя, бедного (не успел ещё состояния нажить, не успел, а теперь, может статься, и не успеет). Каково это — своими ушами слышать, что объём — слово-то какое подобрал нерусское! — невыполненных работ наместник будет сравнивать с уровнем благосостояния ответственных лиц! Это, если подумать, подрыв устоев, на святое ведь замахнулся, ирод. А что делать?

— Ох, Господи, за что караешь? — Стессель стащил с головы фуражку и осенил себя крестом — вдруг да поможет? Кроме Господа уповать уже и не знал на кого.

— Не забыть телеграммку отбить государю, может, найдёт укорот на супостата со знаком антихристовым…

От пережитого у коменданта разыгрался аппетит, поэтому из экипажа у ворот своего домика (после страшной беседы Стессель даже в мыслях опасался называть своё жилище особняком), он выбрался с неподобающей его положению поспешностью. Водяга не успел выпрыгнуть раньше патрона и поддержать его на ступеньках.

— Верунчик, душа моя, я голоден, как волк! — Воскликнул генерал, нетерпеливо двигаясь к комнатам супруги. Из боковушки выглянула дежурная сиротка:

— Вера Алексеевна заняты, у неё важный господин сидит!

От таких известий комендант раздулся, будто готовый к драке кобель, и ускорил шаг – вот и повод сбросить накопившуюся злость подвернулся. В конце концов, кто в доме хозяин? Он рывком распахнул дверь.

— Тебе стоит подумать о снижении веса, Анатоль. Ты так топаешь, что со стен скоро картины начнут падать. Судя по всему, шанс завести новые выпадет не скоро.

Жадно хватающий ртом воздух генерал шарил рукой на поясе в поисках рукояти шашки — напротив супруги по-хозяйски расположился штатский штафирка, жирная тварь, которую требовалось изрубить в капусту и немедленно выставить из дома.

— Позволь тебе представить МОЕГО гостя, Анатоль, — пропела супруга своим ангельским голоском, — Это Николай Михайлович, товарищ нового наместника. Представляешь, оказывается мы с его высокопревосходительством давние знакомые. Вы с Водягой пока идите в столовую, девочки там уже накрыли, а мы с господином товарищем наместника пока посплетничаем тет-а-тет, вспомним молодость, хорошо?

Генерал аккуратно выпустил из груди собранный для негодующего рыка воздух и кивнул:

— Как скажешь, дорогая.

— Какой ты у меня лапочка, — мило улыбнулась Вера Алексеевна, — идите уже, проголодались, небось.

Тихим зомби комендант покинул кабинет жены и двинулся в указанном направлении.

— Так что вот, всё, чего удалось на сегодня добиться, — закончила доклад госпожа Стессель.

— Нда… — покачал головой Николай, — как оно всё сюжетно завернулось. Как хоть к вам обращаться теперь, госпожа генеральша?

— А, — махнула изящной ручкой собеседница, — зовите Верой Алексеевной, привыкла уже.

Эпическая пьянка офицеров артурского гарнизона и Тихоокеанской эскадры по поводу прибытия нового наместника, им же и возглавляемая, подходит к концу. В вышине, среди переплетения голых ветвей, уже достаточно давно мелькает изрядно посиневший голый зад мичмана Пустошкина, но оставшимся на ногах участникам уже не до экстравагантных эскапад ужравшегося моремана.

— Кстат-ти, — концентрируя внимание волевым усилием, интересуется наместник, — А почему я до сих пор не видел капитана Руднева?

— А потому, что его с нами нет, и уже давно, — отвечает ему некий кап-три, тщательно пластая кортиком солёный огурец в наместнической тарелке (закуска заканчивается, тут уж не до субординации).

— Не понял, — удивляется Александр, — помер, что ли?

— Если и помер, то совсем недавно, — невозмутимо отвечает прожевавший захваченный ломтик моряк. Вчера в обед телеграмму из Чемульпо прислал.

— Как из Чемульпо? Почему до сих пор не отозвали?

— Так команды не было. — Кап-три невозмутимо плюхает на намазанный мёдом ломоть жареной свинины пару ложек чёрной икры и начинает всё это старательно пережёвывать.

— Непорядок, — возмущается Александр. — Крейсер спасать надо! И это, не справится Руднев без ковбоя, как пить дать, не справится. Запийсало!

— Слухаю, ваше… ик…ство!

— Штоб завтра утром на крейсере Варяг был мой тёзка, Колчак который. С диктаторскими полномочиями, блин. Пускай адмиральство зарабатывает, каналья.

— Будит исделано! — адъютант шатается, но служебное его рвение непоколебимо. – Разрешите сполнить?

— Валяй! — исполнив свой долг, Александр устало откидывается на спинку кресла, — Мать вашу, всё сам, всё сам… — и тянется за попавшей в поле зрения бутылкой.

Двадцать пятого января в капитанской каюте крейсера Варяг капитан первого ранга Руднев изумлённо взирает на невесть откуда оказавшегося в помещении смуглого человека в меховых одеждах. Лейтенант Колчак, до последнего момента считавший, что возглавляет экспедицию, занимавшуюся поиском пропавшей экспедиции де Толли, с не меньшим изумлением переводит взгляд с капитана Руднева на зажатый в руке лист бумаги. Бумага содержит приказ, предписывающий ему немедленно вступить в командование крейсером Варяг и любым (подчёркнуто) способом не допустить его захвата «богопротивными жёлтыми бибизянами» и «крыть япошек всем, что под руку подвернётся». Орфография документа настораживает, но подпись наместника и печать на месте.

— Чертовщина какая-то, я завтра в Якутск должен был добраться! — Жалуется лейтенант старшему товарищу.

— Вот так летят псу под хвост годы безупречной службы, — вслух думает о своём оскорблённый до глубины души Руднев.

— Господин капитан, я глубоко извиняюсь, и сочувствую, но вынужден выполнить полученный приказ. Всеволод Фёдорович, прошу проводить меня в кают-компанию.

— Один ты у меня остался, Гриша — боднул в плечо капитана второго ранга Беляева бывший командир отряда из двух кораблей капитан первого ранга Руднев, вытер набежавшую на глаза скупую мужскую слезу и выжал платок над пепельницей. Медная поделка китайских ремесленников наполнилась больше, чем наполовину.

— Однако это не повод так накушиваться, Всеволод Фёдорович.

— Как сдержаться, Гриша, — Руднев вцепился левой рукой в столешницу, и всё-таки обрёл утраченное было душевное равновесие.

— Ночей не спал, всё о корабле, о команде, да. А тут наместник, не говоря худого слова раз — и отобрал. И кого прислал? Какой-то отмороженный лейтенант в шкурах! Хорошо, без бубна. Как дальше служить, Гриша?

— Не волнуйся, Сева, всё разъяснится к полному твоему удовлетворению, я просто уверен в этом.

— Никто меня не понимает, — опять закручинился Руднев. — Прикажи катер подать, пойду на «Тальбот», Бэйли настоящий друг, он поймёт! — и бывший командир «Варяга», предусмотрительно придерживаясь переборки, двинулся на выход.

Капитан бронепалубного крейсера второго ранга «Паскаль» Виктор Сенье был доволен жизнью. Нестарый, хоть и не слишком большой корабль, неплохая команда, не доставляющая особых хлопот и спокойная жизнь стоящего в нейтральном порту стационера – нет, капитан Сенье был вполне доволен жизнью. К сожалению, в этой пасторали в последнее время стали возникать небольшие, но уже неприятные трещины. Отчего-то завозились на своих островах японцы. Видимо с похмелья на них начали орать эти бородатые русские. А теперь старший командир на рейде, капитан первого ранга Бэйли без предупреждения нанёс визит французскому коллеге. Зачем?

— Никогда не связывайтесь с русскими, Виктор.

— Не уверен в том, что понимаю вас, коллега.

— А, — Бэйли махнул рукой. — Понимаете, вчера ко мне на корабль притащился Руднев. Вы знаете, что у него отобрали «Варяг»?

— Нет, — радостно насторожился Сенье.

— Отобрали, приказом наместника. Припёрся на «Тальбот», жаловаться.

— И что?

Бэйли пожевал губами, подбирая слова, при этом верхняя почти не двигалась, что производило странное впечатление.

— Понимаете, коллега, при нём наверняка была изрядная сумма денег.

— Понимаю — кивнул потомок галлов, тоже неспособный равнодушно относиться к деньгам в чужой собственности.

— Он уже был изрядно пьян, и я предложил ему сыграть в карты, чтобы отвлечься, понимаете?

— О да! — ещё бы не понять, Виктор и сам бы не упустил такого шанса. — И что?

Бритт пошарил по карманам в поисках портсигара, не нашёл, скривился, будто съел лимон целиком.

— Я ещё никогда не видел, чтобы человеку так везло в карты. Он выиграл у меня сперва всю наличность, затем часы, портсигар, судовую кассу. Потом я стал играть на «Тальбот». На мой старый, безмолвный «Тальбот», разделенный на десять ставок…

— И? — подался вперёд француз.

— Потом я поставил на кон «Паскаль»

— Вы не имели права так делать, это мой корабль?

— К этому времени меня это волновало слабо, коллега. Я почти проиграл и вашу посудину, но тут Фортуна решила повернуться ко мне лицом.

— Не томите, Бэйли!

— «Паскаль» остался у вас, не дёргайтесь. Я даже выиграл у Руднева «Кореец». Но вся команда моего крейсера на эту лохань не поместится. Помогите довезти парней до Шанхая, капитан.

Руднев поднялся по трапу «Корейца» под утро. Приказал вызвать капитана, обнял его и сказал на ухо:

— Трындец, Гриша, своди команду с корабля.

— Как своди, Сева, о чём ты?

— Вот, — Руднев ткнул рукой в высокий борт британского крейсера. — Палыч, принимай аппарат. Махнул, не глядя.

— Как вы полагаете, Александр Васильевич, чего ради наместник произвёл столь неожиданную для всех перестановку? — решил узнать мнение нового командира крейсера капитан второго ранга Степанов, старший офицер крейсера.

— Вениамин Васильевич, — лейтенант Колчак при помощи новых сослуживцев уже избавился от своего мехового облачения и был одет в приличествующий случаю мундир, хоть и не совсем по фигуре. — Кроме зачитанного приказа других распоряжений не имею. Однако, как человек военный, считаю обязанностью приказы исполнять, не тратя время на обсуждение оных. Хотя…

Колчак задумался. Рассказывать не хотелось, но после всего произошедшего необходимость выговориться оказалась сильнее.

— Пообещайте, что не расскажете того, что я вам сейчас поведаю, Вениамин Васильевич.

— Никогда не был замечен в разглашении чужих секретов, тем паче служебных! – несколько обиделся Степанов.

— Помилуйте, Вениамин Васильевич, никаких секретов, просто… Просто то, что я расскажу, несколько необычно.

Степанов разгладил усы, скрывая улыбку.

— Александр Васильевич, что по сравнению с вашим прибытием на крейсер может показаться необычным?

Колчак озадачился:

— Действительно… В общем, пока я столь необычным способом перемещался из сибирских просторов на наш крейсер, довелось мне побывать в странном месте, которое обитатели его отчего-то нарекли Цусимой. И на этой Цусиме мне изрядно натолкали в голову.

Колчак задумался, вспоминая.

— Отчего-то мне кажется, что на Цусиме натолкали — или натолкают — всему российскому флоту, — вдруг выпалил Степанов.

— Цусима, да не та, не остров и не пролив. Это такое место, вроде Валгаллы, только не для погибших героев, а для несостоявшихся, что ли. Так вот сии герои мне натолкали в голову знаний. И я совершенно точно помню, что через считанные часы японцы попытаются высадить в Чемульпо десант, после чего нападут на наши корабли целой эскадрой, но этого допустить нельзя ни в коем случае. И приказ наместника это подтверждает! Так что готовьте корабль к бою, Вениамин Васильевич. Сгружайте на берег всё дерево и прочие горючие вещества, кроме угля и боеприпасов, конечно. Чемульпо будем защищать, как Севастополь. А я пока с империалистическими предателями разбираться поеду, прикажите приготовить катер.

На «Паскаль» Колчак попал после посещения «Тальбота», а посему пребывал в приподнятом настроении, что с ним случалось нечасто.

— Я должен сообщить вам пренеприятнейшее известие, господа.

Лейтенант не был поклонником Гоголя, тем более не склонен был к просмотру пиес комедийного жанра, но интонацию и позу городничего воспроизвёл так, что Станиславский, увидев мизансцену, наверняка возрыдал бы — от счастья.

— Ваши корабли должны в течение часа покинуть рейд Чемульпо во избежание риска повреждений, которые корабли нейтральных стран могут получить, когда здесь разразится битва между российскими и японскими кораблями.

Услышав информацию капитан первого ранга Бэйли вскочил со стула:

— Вы сошли с ума, лейтенант! Если вы посмеете угрожать кораблям великих морских наций, то будете поставлены на место немедленно!

Колчак хитро прищурился:

— У тебя пистолетик-то есть? То есть, крейсер имеется?

Смутившийся бритт потёр красную шею:

— Тогда получите ноту протеста!

Колчак улыбнулся:

— Можете про тесто хоть целую гамму написать. Я, господа, имею личный приказ наместника не допустить высадки японского десанта в Чемульпо, который намерен выполнить, и имею для этого все возможности. Те капитаны, которые не желают оставаться в гавани с блокированным фарватером до конца боевых действий, должны как можно быстрее покинуть эти негостеприимные воды.

— Это произвол! — на этот раз голос прорезался у француза. — Экстренный подъём давления пара вызовет повышенный износ котельных трубок!

— Это ваши проблемы, господа!

Бритт взмахнул трубкой, направив чубук на Колчака, как ствол револьвера:

— Вы за это ответите!

— А это уже мои проблемы! — ответил Колчак, — Не смею больше отвлекать ваше внимание и тратить своё драгоценное время.

У лейтенанта начинался приступ ревматических болей, и резко портилось настроение. Неожиданно поднял руку американец:

— Сэр, приятно было видеть капитана корабля, у которого яйца на месте! К сожалению, не могу рисковать имуществом своей страны, но было бы интересно поглядеть на вашу перепалку с желтолицыми. Удачи, капитан!

Старшина-торпедист первого класса Мухоморо Потомуто с самого утра знал, что сегодняшний день богами назначен для того, чтобы он вписал своё имя в историю. Воин с вечера трижды бросал гадательные палочки, и Книга, Которая Никогда Не Врёт, сказала:

1. Удачный день для пролезания узкой норы

2. Щедрому вернётся больше, чем сможет удержать руками

3. Наглая рожа шире скромной.

Расположив предсказания в привязке к сторонам света, скромный последователь мудрости предков понял — именно сегодня он познает смысл хлопка одной торпедой. До восхода солнца он вознёс благодарственную молитву богине Аматерасу, до блеска начистил свой минный аппарат. Напевая технические мантры, проверил давление в замечательной самодвижущейся мине, проданной сынам богини дружественными гэйдзинами для уничтожения гэйдзинов вражественных. Тушью, сделанной из пепла интимных волос отшельника с западного склона священной Фудзи, нанёс на священную белую ткань иероглифы «Исполнение» и «Предназначение», дождался, когда надпись высохнет и повязал на разгорячённый лоб сделанную своими руками повязку.

— Ты настоящий сын своей страны, я горжусь тем, что мне выпала честь командовать такими матросами, — сказал ему младший боцман Поплывуна Каяки.

Все экипажи кораблей императорского флота с радостью и энтузиазмом ожидали возможности отомстить северным варварам за нанесённое Императору оскорбление.

Миноносец «Хаябуса» готов был, подобно своему тёзке — сапсану наброситься на врага и нанести ему смертельный удар.

Вкусно позавтракав моти с соевым соусом, японские моряки встают по боевым постам.

Время возвращения долгов приближается, все сердца на эскадре адмирала Урю бьются, как одно сердце, все груди дышат, как одна грудь.

Узкий фарватер не даёт японским командирам как следует развернуться, но и враг будет вынужден идти, как по рельсам. Уж Мухоморо не упустит шанса вогнать свою торпеду прямо под мидель русскому крейсеру!

То, что произошло затем, вызвало у каждого истинного последователя Бусидо гнев и возмущение! Русских считали врагом сильным и достойным, адмирал Того выказал северным варварам великое уважение, направив против крейсера и канонерки шесть крейсеров, авизо и восемь миноносцев! А гэйдзины показали себя лишёнными чести — мало того, что «Варяг» струсил и остался в порту — канонерка русских попыталась проскользнуть в море, пристроившись за крейсерами уходящих из Чемульпо стационеров! Ну уж нет, презренным не удастся скрыться в дыму из чужих труб! Только смерть может смыть такой позор!

Полный презрительного сожаления Потомуто развернул аппарат и выпустил торпеду, ощущая боль и жалость от того, что противник оказался труслив и недостоин. Матросы миноносца вскрикнули, одобряя его поступок. Оставляя за собой пенный след, торпеда неотвратимо, как сама смерть устремилась к вражескому борту. Как будто для того, чтобы сыны Ямато могли лучше видеть, как погибают трусы, ветер отнёс в сторону клубы дыма и расправил кормовой флаг канонерки — синий, дважды пересечённый красными крестами.

— Ой-е! — рванул с головы повязку и клочья волос поражённый в самое сердце Мухоморо.

Поздно. Мощный взрыв подбросил столб воды выше топов мачт несчастной канонерки. Через десять минут только обломки и качающиеся на воде головы немногих спасшихся английских моряков указывали место её гибели.

Выудив из воды подмокших англичан, эскадра адмирала Урю двинулась к цели. Подавленность, вызванная невольной ошибкой, постепенно сменялась праведным гневом на русских обманщиков. Вскоре команды вновь были готовы голыми руками рвать в клочья белолицых северных варваров. Но хитрые бородатые гэйдзины вновь сумели избегнуть многократно заслуженной кары — поперёк фарватера, медленно заваливаясь на правый борт, тонул растянутый на якорях пароход «Сунгари».

— Прикажите оттащить судно, пока оно окончательно не легло на грунт, — распорядился господин адмирал. Но вокруг тонущего транспорта на волнах покачивались якорные мины неизвестного образца. Попытавшийся взять пароход на буксир миноносец чудом, форсировав машины на заднем ходу, сумел остановиться и сдать назад, на монашеский посох разминувшись с плавучей смертью.

— Смотрел бы и смотрел бы, — проникновенно произнёс Степанов, не отрывая глаз от окуляров бинокля. — А если бы он всё-таки влез в заграждения, и понял, что это притопленные бочки?

— Было бы ещё лучше. На этот случай чуть глубже там несколько настоящих мин есть — миноносец пройдёт, а крейсер непременно напорется, — Колчак недовольно морщился, сожалея об излишней доверчивости японцев.

— Простите, Александр Васильевич, а как же нам теперь отсюда выходить? — удивился старший офицер.

— Как-нибудь выйдем, с божьей помощью. Я, признаться, больше озадачен тем, как нам подольше здесь задержаться. У причалов. А японцы, если хотят, пусть свою армию на материк шлюпками таскают. Или из рогаток выстреливают.

— Если вы, господин мичман, не способны понять поставленную командиром задачу, значит природа слишком много сил на внешнюю отделку, ничего не оставив для внутреннего наполнения! Подозреваю, что голова вам дана только для того, чтобы туда есть! И носить фуражку! С таким рвением по службе через день-другой будете примерять бескозырку! Третий раз повторяю — должен быть способ подплыть на катере, Асаму утопить, потом взрыв — и всё, легла на борт и стрелять не может, а «Варяг» лихо отрывается от остальных и уходит в море! Потом абордаж, шашки, «Ура!» и наша победа. Я всё помню!

Нужно признаться, на самом деле лейтенант Колчак не может вспомнить, что и в какой последовательности нужно делать для одоления супостата, с каждым часом полученная из странных источников информация тускнеет и забывается, но это не повод, и вообще, терпеть такое нельзя, возмутительно и должен быть наказан — весь, как один. Ну, вы меня поняли.

— Дубиноголовых нынче морской корпус производит мичманов!

Колчак разворачивается на каблуках, задирает украшенный бородкой подбородок, и удаляется в командирский салон гордой походкой выполнившего свой долг человека. Сопящий и сверлящий взглядом командирскую спину мичман Балк остаётся пыхтеть в коридоре. Когда давление в этом человекообразном самоваре угрожает сорвать крышку, мичман разражается длиннейшей матерной тирадой и взлетает по трапу, удивляя нижних чинов налитыми кровью глазами. Через полчаса с парой матросов из своего плутонга он спускается в шлюпку, сжимая в мощных лапах рукоять кувалды. Набор зубил крупного калибра пулемётной лентой свешивается у него с плеча.

— Гребите, сучьи дети! — и шлюпка уходит в темноту ночного залива.

Контр-адмирал с удивлением взирает на торчашие из воды мачты и трубы самого мощного корабля своей эскадры.

— Господа, а что случилось с «Асамой»?

— Никто не знает, господин контр-адмирал. Она вот была, а потом оп-па — и только мачты из воды. И вообще, ночью темно же! Слышно было — гремело что-то, ругалось, потом скрип и хлюп, а когда рассвело — вот.

Дежурный офицер сам ничего не мог понять, и по этой причине был здорово не в себе.

Адмирал Урю угрюмо осмотрел то, что осталось доступно взору — стоящие на якорях крейсера своего отряда, притулившиеся с края миноносцы, ждущие возможности высадить на берег истосковавшихся по бою пехотинцев транспорты, стоящие чуть в стороне. Всё на месте, а «Асама» — под водой.

— Большая вонючая дубина! — в раздражении гнусно выругался адмирал. Прекрасно воспитанный, в обычном состоянии он не позволял себе осквернять уста бранью, но полоса невезения слишком затянулась.

— Господин контр-адмирал! Господин контр-адмирал, «Асама» обратно всплывает! — сигнальщик и сам не знал, радоваться ему или бояться, поэтому боялся, но радовался при этом всем сердцем.

Все головы на мостике флагманского крейсера повернулись к месту последней стоянки броненосного красавца. Действительно, со скрытым водой кораблём что-то происходило. Мачты качнулись, потом начали медленно, очень медленно подниматься из волн.

Команды крейсеров сгрудились на палубах, завороженно наблюдая, как поднимается из глубин нырявший по какой-то своей надобности исполин. Вот уже над поверхностью показались надстройки, за ними — башни главного калибра. Шумит стекающая в море вода…

Тенно хэйко банзай! — похоже, матросик сам не понимает, зачем выдал гордый клич, голос его дрожит. По привычке вякнул, наверно.

На крейсере не видно людей — только на баке бьётся о мокрые палубные доски крупный скат, пытаясь вернуться в сбежавшее от него море.

Будто пытаясь извиниться за своё отсутствие, «Асама» поднимается из воды выше, чем обычно, будто что-то выталкивает его из морской пучины.

— Капитан, пошлите партию на «Асаму», мы должны понять, что с ним происходит!

Адмирал Урю и сам готов броситься к трапу, но требуется сохранять лицо.

Вынырнувший из глубин крейсер покачивается на невысокой волне, будто полегчал на тысячу-другую тонн. В окутавшей отряд гнетущей тишине стук мотора отваливающего от борта катера кажется святотатственно неуместным. Катер подходит к увешанному гирляндами ламинарии трапу «Асамы», и в этот момент с крейсера раздаётся стон сминающегося металла, к которому прибавляется треск досок палубного настила. Палуба в районе носовой башни главного калибра вспучивается горбом, будто в недрах корабля зародилось какое-то ужасное чудовище, и теперь рвётся наружу, разрывая отслужившую свой срок оболочку.

Затем — взрыв, такой же странный и непонятный, как всё происходящее — скорее тягучий хлопок, над развороченной изнутри палубой «Асамы» поднимается столб серого вонючего пара, который мгновенно формирует плотное облако. Это облако лёгкий ветер гонит прямо на стоящие на якорях корабли. На крейсерах и миноносцах раздаются крики ужаса. Плотный пар скрывает от наблюдателей картину окончательной гибели родоначальника новой генерации броненосных крейсеров.

Ужас проходит — пар пахнет…

— Он пахнет сакэ! — вдруг вскрикивает кто-то на палубе.

— Какая страшная смерть… — шепчет адмирал, стараясь дышать через ткань на рукаве мундира, но это не помогает. Через каких-то десять минут надышавшиеся парами спирта команды становятся неадекватны. Счастье, что русские плотно сидят в запечатанной их же руками гавани и не могут внезапно напасть на беспомощных героев империи восходящего солнца. Тем временем вентиляторы, которые никто не догадался отключить, закачивают пары спирта вглубь отсеков, котельных и машинных отделений, артиллерийских погребов. Между тем слой битума, отделяющий агрессивную шимозу от стали снарядных корпусов, тонок и непрочен…

Транспорты с десантом накрыла волна не столь высокой концентрации.

Полковник императорской армии может забыть, как его зовут, но о своём долге помнит всегда:

— А п-почему мы до сих пор не можем выполнить приказ императора, да живет он вечно?

— П-потому что носатые северные в-варвары не пускают нас к п-п-п-причалам!

Капитан транспорта тоже помнит о своём долге.

— П-почему для того, чт-тобы выполнить свой д-долг, я д-должен искать какие то п-причалы? — изумляется полковник.

— Д-действительно, — вместе с ним удивляется капитан. Он делает открытие:

— Варвары не способны совместить порыв высоких чувств стремящихся к исполнению долга сынов Ямато, и законы физики, их ущербные мозги не способны даже сравнивать длинное и тяжёлое, но мы-то сделаны их другого теста! Полковник, долг гонит вас и ваших солдат на берег?

— Да! — восклицает полковник, так и не вспомнивший, как его зовут.

— Тогда собирайте своих солдат на баке!

— Где? — не понял сухопутный крыс.

На носу — терпеливо поясняет капитан. Мы добавим к силе духа действие силы инерции! Методом наложения векторов мы добьёмся нужного результата!

На пояснение гениального плана командам и десанту двух оставшихся транспортов не потребовалось много времени. Капитан занял место у машинного телеграфа, сжал рукоятки, и с высоты мостика оглядел заполнивших носовую часть воинов империи.

— Для нас нет преград в этом мире! — прошептал он, и выкрикнул: — Банзай!

Рванул рукояти машинного телеграфа на «самый полный» и повернулся к рулевому, любуясь его мужественным лицом.

— Прими ещё пол румба вправо, сынок — ласково сказал он, взглянув на приближающийся берег.

Очнувшиеся в ужасном состоянии команды боевых кораблей с удивлением увидели обсохшие во время прилива на мели транспорты и множество разбросанных вокруг них тел в мундирах императорской армии. Делать в этих водах было уже нечего. Медленно и печально японские боевые корабли разводили пары, выбирали якорные цепи, разворачивались и один за другим медленно начинали движение по извилистому фарватеру. Миноносцы первыми преодолели узости и прибавили хода. Вот головной с разгона разрезал первую крупную волну, над острым форштевнем поднялся фонтан брызг, будто отвечая ему, из носового артиллерийского погреба вырвался фонтан пламени. На миноносце сдетонировали боеприпасы. Мощи пятидесятисемимилимитровых унитаров не хватило для того, чтобы разорвать корабль на части – взрыв только пробил дыру в днище. Изящный маленький корабль осел носом, зарылся в волны и будто нырнул, махнув на прощание пером руля идущему следом мателоту.

И будто подал сингнал — чудовищные взрывы начали один за другим сотрясать корабли эскадры, от малейшего толчка взрывались снаряды первых очередей, ждущие своего часа у орудий, детонировало содержимое артиллерийских погребов. В течение часа отряд, посланный адмиралом Того для обеспечения захвата передовой базы в Корее, перестал существовать.

В ожидании чашки чая капитан первого ранга Руднев свободно расположился в одном из кресел своего бывшего салона.

— И что, Александр Васильевич, Балк так и не признался, что делал с японскими кораблями?

— Вовсе нет, Всеволод Федорович, он как раз рассказывает с удовольствием, проблема в том, что на трезвую голову объяснить не может, — печально разводит руками Колчак.

— Не вижу проблемы, — улыбается Руднев, — Балка напоить хоть и нелегко, но вовсе не потому, что оказывается. Хлебного вина, правда, много уходит…

— Пробовали, Всеволод Федорович. Тогда мы его не можем понять.

— Ну я не знаю, — морщится Руднев, — тогда, верно, нужно и самим напиться.

— Я тоже так решил, — соглашается Колчак.

— И рассказал?

—Да.

— И вы поняли?

— Да.

— Так что же он сделал, мерзавец этот великолепный?

Колчак пожимает плечами:

— Видите ли, Всеволод Фёдорович, наутро ни я, ни прочие принимавшие участие в экспериментах офицеры не можем вспомнить того, что услышали вечером…

— Да-с, ситуация… — понимающе кивает Руднев и отхлёбывает чай из поданного вестовым стакана. — А почему у капитана крейсера первого ранга подают чай с сухарями, да ещё и без сахара?

— А это вторая загадка, Всеволод Фёдорович. Ни на «Варяге», ни в городе не осталось ни фунта сахару, ни грамма дрожжей. Куда делись — никто не знает. Может быть, кроме пьяного мичмана Балка. Трезвый не знает, я интересовался.