Мы возвращаемся в лагерь. Я все время касаюсь своих волос поправляя их по поводу и без. Улавливая свое отражение в блестящих поверхностях в груди вспыхивает чувство, что напоминает резкий подъем на качелях. Теперь я буду помнить, чего мне всегда не хватало и стремиться к совершенствованию себя. Наверное, поэтому Рейнс так часто крутит свою золотую монетку в руках. Мне так и не удалось разгадать секрет странного подарка его матери.
Я не только выгляжу иначе, я чувствую себя другой. Будто я поднялась на очередную ступень принятия того, кто я есть. Тогда на ринге была первая, а теперь этот взбалмошный поступок, он стал ступенью номер два.
Подошло время обеда, все собрались в столовой. Я стою на раздаче в очереди, выдают бобовый суп и запеканку. Не люблю бобы. Клиери раскладывает приборы, а Дарий игриво пугает её сзади, но она не злится, наоборот, бросается парню на шею и расцеловывает у всех на виду. Эти двое глядя со стороны просто светятся от счастья. В какой-то момент я ловлю себя на мысли, что меня умиляет эта трогательная картина. Пришло время простить её за всё. Глубоко в душе, я уже нашла сотню оправданий ее ужасному поступку. А главное – я готова принять себя, почему бы не принять и её.
Сегодня на удивление много новых добровольцев, что примкнули к оппозиционерам жаждая перемен. С каждым днем раздор среди народа растет, точно вирус, что поражает здоровые клетки организма: в начале медленно, потому что сильный организм противостоит заразе, но в какой-то момент зараженных клеток становится так много, что болезнь смело заявляет о себе.
В основном это молодые люди в возрасте от двадцати до тридцати лет, но встречаются совсем юные, не старше четырнадцати. По худощавым тельцам и впавшим глазам легко определить их принадлежность к сословию – неприкаянные. Наверняка жили впроголодь не один год. Олиф говорит, что в связи с нарастающим конфликтом мнения бедняков разделились: мужчины с азартом присоединяются к оппозиционерам, а вот женщины не верят в победу оппозиции, они с ужасом представляют свое будущее, где будут вынуждены пустить на свет не менее десятка детишек, чтобы получить талоны на еду и более или менее сносное жилье, так что внезапно открывают в себе интеллектуальный потенциал и бегут под крыло к Ирис, с радостью писать плакаты с лозунгами «Женщина не ферма», «Моя матка принадлежит только мне». Олиф считает, что это нормальная реакция, и вполне прогнозируемое развитие дела, ведь у мужчин больше запала к борьбе, в то время, как женщины ищут для себя менее радикальные способы выбраться из нищеты. Я же уверена, что, во-первых, женщина по своей природе умнее, а во-вторых, у них на подсознательном уровне заложен инстинкт самосохранения, вот и не лезут махать кулаками. Я тоже не хочу, но видимо судьба моя другая…
Скрестив руки на груди, Рейнс ходит по залу останавливаясь то возле одних, то возле других новобранцев. Судя по строгости, наверняка раздает советы по недоработкам в боевой подготовке. С тех пор как мы спустились в «БарДак» он не взглянул на меня даже украдкой, зато Олиф уже обнял несколько раз.
– Вау! ― низкий голос Лоренса отвлекает меня от Рейнса. ― Ты выглядишь… ― он разглядывает меня с интересом, судя по глазам приятно удивлен, ― иначе.
– Тебе нравится? ― смущенно спрашиваю я.
Лоренс мне нравится. Он излучает положительную энергетику, с ним приятно общаться и всегда есть о чём поговорить. Правда его щупленький вид и излишняя заумность вызывает у меня ко всему прочему желание его защитить. Худенькие ручки, узкие плечики и нос крючком. Не то, что у Рейнса. Совсем не то. Когда я стою близко к Рейнсу мне хочется сократить расстояние между нами ещё больше, сколько бы его не было. Иногда я представляю, как приникаю к его груди и растворяюсь в его объятиях. Каждый раз, когда меня с головы до ног охватывает это странное чувство, его затмевает страх перед грубостью. Складывается впечатление, что, когда Рейнс не видит никакой угрозы повисшей надо мной он старается создать ее сам.