Закон есть закон

Глава 3

Я поставил три будильника. Один прозвонил на рассвете, второй через полчаса, третий – через час. После третьего звонка я все же выбрался из кровати. Подъем для меня – самая трудная процедура на свете. Посему я предпочитаю развозить заказы после полуночи. Подъехать, закачать титановые баки у дома концентратом, пробить жетон и тихо удалиться. А потом можно сладко спать или валяться в кровати до полудня – вывеска на моей заправке гласит, что она открывается в тот же миг, как выстрелит на бастионе старого форта пушка. Обожаю эти часы ни с чем не сравнимого покоя, тишины и неспешных бесед… С кем? Не буду говорить, мне все равно никто не поверит.

Хотя раз в неделю ни свет ни заря меня будит какой-нибудь придурок.

Однако этим утром я сам по доброй воле выдернул себя из койки, потому что за два оставшихся дня я должен был доделать все, что не сделал за предыдущие пятнадцать лет. А я много чего сделать не успел. Последние два года я бездельничал: жил себе тихо-мирно, прессовал синеву, ровно столько, чтобы хватало на оплату налогов, жратву и пару новых штанов и куртку раз в месяц – концентрат разъедает любую ткань не хуже кислоты, а титановые портки еще не придумали.

Я всегда мечтал о легкой жизни. Почему-то у каждого эта мечта бывает разной степени легкости. Мою можно было назвать средней – я готов был ради грядущей легкости сильно расстараться однажды в жизни – а не только лежать на диване, строя грандиозные планы. Но пятнадцать лет назад я дал себе слово не ввязываться в драку. Увы, как говорится, благими намерениями выстлано все дно Океана. Потому что с тех пор уже не раз я данное себе слово нарушал. А если бы не нарушал – не оказался бы вновь на нашем чудном острове под покровом Пелены, а жил бы где-нибудь на Северном архипелаге в приличном домике и… работал на заправке. Как видите, жизнь, сука, такая разнообразная!

Теперь у меня есть кристалл, и – чтоб мне утонуть в синеве! – я не могу его никому отдать. У меня есть Черный Кролик – то бишь Лоцман. И еще – Макс, крутой на вид чувак под два метра. На самом деле я беру его в команду не из-за роста, а из-за профессии. Он – синоптик. И еще он умеет крошить кристаллы в хлам. То есть он Разрушитель. Подводим предварительный итог: в плюсе пока совсем немного, учитывая стоящую перед нами задачу, но уже кое-что. И еще у нас хата Макса, которую, на худой конец, можно использовать как замок. Мифическую норку Кролика я пока в расчет не брал.

Но главное, я умею поднимать волну и даже рассчитал ее уравнение, правда очень-очень давно. Не то чтобы очень точно рассчитал, но достаточно для того, чтобы Лоцман с нею справился и направил к Двойной башне. Может быть, Максим прав (все-таки он ошибается только через раз): все эти годы я мечтал подраться. Но у меня не было кристалла и, значит, не было шанса на выигрыш. Посему я притворялся, что мне нет дела до предстоящей драки за Двойную башню.

И вдруг я нашел кристалл. Вернее, кристалл нашел меня.

Не попробовать выиграть, если кто-то другой оплатил твои фишки, – глупо.

Вопрос звучал иначе: зачем этот другой решил за меня платить?

Я умылся, надел рабочий комбинезон и второй браслет. По одному браслету носит каждый житель нашего острова. Второй положен лишь заправщикам. Если соединить их определенным образом, даже без синьки можно прикончить человека или пережечь металлический прут. А можно зажарить собственный живот.

Каждый год случаются такие бяки – по пьяни или просто из-за забывчивости какой-нибудь заправщик не снимает на ночь браслет и во сне, нечаянно соединив руки, сжигает себе тело до костей.

Так что у меня над кроватью висит бронзовая табличка (излишне пояснять, что это работа Кролика):

Еще до рассвета я приехал на пирс к насосной станции, волоча на прицепе цистерну. Дело в том, что синеву из Океана можно качать не ближе чем в полумиле от берега. Так что в Жемчужной гавани имеются четыре длиннющих пирса с насосными станциями. Я заправляюсь на первой станции, плачу раз в месяц по абонементу. Смотритель станции – обычный человек, не отщепенец и не законник – он просто включает свой рычащий насос и качает забортную синьку, пока я держу руки с браслетами на его агрегате. По закону, прописанному в Пелене, одновременно могут качать синеву только две станции, но сейчас, в воскресное утро, в бухте вообще не было ни души. Уходя от берега, пирс из серого превращался в синий, так что станцию вдали вообще не разглядеть. Впрочем, станция-то станция: слабосильная насосная установка под навесом, крошечный домик смотрителя, ну и плюс открытая площадка, огражденная деревянными перилами.

Сами пирсы были сложены из огромных гранитных обломков и кое-как залиты бетоном. Раствор засыхал с потеками, но, остановленный поверхностной защитной пленкой Океана, образовывал живописные наплывы. В отличие от суши, пирсы не имели опоры на твердую породу и фактически плавали над Океаном, соединенные с набережной бетонными перемычками. Дело в том, что в бетон добавляется соль кристаллов, как и в стальную обшивку кораблей. Тогда Океан обволакивает их защитной пленкой. В принципе, можно даже создать плавучий остров. Вот только для этого придется истолочь все существующие в мире кристаллы.

В дни хаоса волны ломали пирсы, как щепы. Помнится, пятнадцать лет назад в тот день, когда я примчался на набережную, чтобы взойти на борт «Виктории», три пирса из четырех смело волнами, Океан, бушуя, выбросил их на набережную, разломав на десятки крупных осколков и тысячи мелких. Они лежали стадом огромных каменно-бетонных левиафанов. Несколько человек взобрались на самый высокий обломок и смотрели, как укрощенный Океан отступает все дальше и дальше к Барьерному рифу.

Тут же на каменюге обосновалось несколько лодочников. Они тоже ждали – в первые час-два установления Пелены, пока новый магистр зачитывает свои законы, Пелена закона еще не действует – и этого времени должно было хватить, чтобы добраться до стоящей на рейде «Виктории» и ускользнуть с Альбы Магны без всяких разрешений, дозволений, виз и пропусков. Там, на этом обломке, я познакомился с Черным Кроликом.

Мы с Кроликом сидели на куске гранита, похожем на собачью морду, смотрели на недостижимый пока лайнер и любовались Жемчужной гаванью – никогда больше: ни прежде, ни потом – я не видел ее такой красивой. Обычная серая галька пляжа сделалась либо фиолетовой, либо черной, а белые камешки так и остались белыми, отчего казалось, что Океан вынес на берег тысячи жемчужин.

Наконец-то я понял, откуда бухта получила свое название.

Я был уверен в тот день, что никогда не вернусь в Альбу Магну. Но я вернулся.

Смотритель, разумеется, дрых. Я бесцеремонно разбудил его и потребовал заполнить цистерну под завязку.

– Чтоб тебе утопиться в синеве! – пробормотал смотритель, сползая с койки. – Ты же никогда не встаешь раньше полудня, Синяк! С какой радости ты притащился в воскресенье в такую рань?

– Ты что, не слышал, Зак, – мою заправку разгромили в хлам. Мне даже не на чем поджарить яичницу с беконом.

Разумеется, я лгал, но нынешняя Пелена дозволяла мелкую ложь, хотя и фиксировала ее раз за разом, чтобы по итогам года ошарашить штрафом в две сотни бертранов. Главное преимущество заправщика – возможность держать дома практически неограниченное количество концентрата. И у меня в кладовой всегда имелось три неприкосновенных титановых баллона.

– Яичница с беконом! – возмутился Зак. – Когда в последний раз ты ее жарил в пять утра на рассвете?

Полное имя смотрителя Захар, но все называют его либо Зак, либо Зах, и, по-моему, оба эти сокращения ему не нравятся.

– Ну, наверное, в тот день, когда я вообще не ложился, – прикинул я.

Он продолжал ворчать, но при этом скинул с причала обросшую сероватыми наростами застывшей пены кишку, подсоединил шланг насоса к цистерне и включил агрегат. Я положил ладони на отполированные до блеска ручки и повернул кольцо. Внизу тоскливо всхлипнул Океан. Мне всегда казалось, что в издаваемых волнами синевы звуках есть что-то от человеческих эмоций – боль, страх, симпатия, ненависть. Все это, разумеется, фантазии, у Океана нет информационного поля, как, например, у Пелены. Океан мертв – это энергетическая субстанция, которая никому не позволяет заглядывать в свою толщу. Пока что ни один предмет не удалось опустить в Океан глубже двух сотен метров, а когда в волнах оказывается живое, Океан высасывает жизнь минут за пятнадцать. Лишь призраки синевы способны погружаться в Океан. Но, уходя, они редко возвращаются на сушу. Кто знает, быть может, там, в глубине Океана, обитают боги? Во всяком случае, многие в это верят, и кое-кто даже поклоняется неведомым властителям синевы.

Пока насос заполнял цистерну, смотритель сходил отлить, умылся, пожарил яичницу и сварил кофе. Потом он выключил насос, я вымыл под умывальником затекшие руки, и мы уселись на открытой террасе завтракать. Вид отсюда был отличный, утро ясным, мелкие волны синевы спешили к берегу. Уровень Океана понижается к суше (работа кристалла, разумеется), поэтому с берега казалось, что Океан вздымается огромным воздушным шаром и нависает над беззащитным островом. От этого зрелища захватывало дух и сладко сосало под ложечкой. Вечная застывшая волна, грозящая нас уничтожить. Все мы знали, как в дни хаоса Океан набрасывается на остров и волны синевы рвутся к Двойной башне. Вот тогда Океан бывает страшен.

Несколько яхт и лодок стояли у причала, а на рейде торчал огромный, будто кит в соленом Внутреннем море, пассажирский лайнер. «Виктория» дожидалась своих пассажиров.

– Видишь вон ту красотку? – Зак указал чашкой с кофе на самую большую белую яхту, что застыла у причала. – Знаешь, что за птичка?

Я пожал плечами. Эту яхту я прежде не видел, хотя бываю на насосной станции довольно часто и никогда не отказываю себе в удовольствии постоять часик-другой, облокотившись о перила, и поглазеть на бухту и на прозрачное небо – обожаю эту бесподобную лазурь над бесподобной синевой.

– «Психея» собственной персоной. Когда-то она принадлежала магистру Дэвиду. Ты его вряд ли помнишь – он умер семнадцать лет назад.

Зак ошибался – я помнил магистра Дэвида, мое детство и юность протекли под его дряхлеющей дланью. Кстати, к концу правления он эту длань самостоятельно уже был не в состоянии даже поднять. Что и неудивительно: двадцать пять лет в симбиозе с кристаллом и Пеленой – тут любой превратится в развалину!

– Давно она здесь? – Я сделал вид, что эта новость, если и удивила меня, то нисколько не заинтересовала.

– «Психея»? Пришла вчера рано утром.

Я вспомнил своего странного гостя, подаренный кристалл, и мне показалось, что эти два события связаны. Вчерашний посетитель вполне мог сойти с борта «Психеи». Весь вопрос – кто он и кем послан.

На обратном пути я не спешил – наблюдал за городом, как врач наблюдает за больным. Я искал симптомы. Они были, но весьма противоречивые… Вот парнишка лет четырнадцати засветил обрезком металлической трубы в витрину. Стекла брызнули, закричали прохожие, а сам хулиган повалился на мостовую в конвульсиях – Пелена вдарила по его браслету. Стражи приехали. Не слишком быстро, но приехали и повязали парня.

Думаю, мальца кто-то подговорил на эту дурацкую выходку: кто-то более умный решил проверить Пелену на прочность.

Что ж – он выяснил: начинать драку рано.

Ну, я и без подобных экспериментов это хорошо знал.

Когда я подогнал «Каплю» к своей заправке, то увидел, что ворот у склада больше нет – они сорваны, и створки валяются возле кирпичной ограды соседнего участка – того самого, где стоял дом сероглазой феи; стекла в конторе разбиты, и стеклянным крошевом усеяна вся мостовая вокруг. В общем-то, я чего-то подобного ожидал: Мэй должна была за ночь сообразить, что где-то на заправке остался настоящий кристалл, а не смешной огрызок. Известно мне о спрятанном кристалле или нет – неважно, главное, она без труда сумела получить ордер на обыск и с утреца заявилась в мое заведение. То, что меня не было дома, еще не препятствие к обыску. Пелена многое дозволяет стражам.

Но зачем же так грубо?

– Мэй! Что за синь! Зачем было громить мою несчастную лавочку? – Я в самом деле обиделся.

Стражам достаточно всего лишь обратиться к Пелене, чтобы двери сами собой открылись перед ними. Я лично не пользуюсь недозволенными замками, не настолько глуп, чтобы дурить Пелену в таких вопросах.

– Мэй, ты еще здесь?

В этот момент мне почудилось какое-то движение в глубине конторы, где-то рядом с дверью. Я уловил это вовсе не зрением – просто ощутил колебание Пелены. Страж не может дать наводку, значит…

Тут до меня дошло, что громили мое заведение вовсе не стражи. Может, они, конечно, и побывали здесь с утра, может быть, даже все обыскали. Но теперь там, за дверью, прятался кто-то другой. А я как дурак не положил флягу с концентратом в карман – потому что ожидал именно стражей и того, что они меня при возвращении со станции обыщут. Фляга в кармане не была нарушением закона, но могла сильно разозлить Мэй и Антона. Если вчера стражи без всяких экивоков потребовали взятку у Макса, что помешает им сегодня двинуть мне по зубам? Даже учитывая хорошее отношение Мэй к моей персоне. Но ведь я был знаком с ней только под покровом Пелены. Никто не поручится, что в дни хаоса она меня не убьет.

Всего пяти процентов падения Пелены закона достаточно, чтобы получить от стража порядка в морду.

– Мэй, – канючил я, кружа на площадке перед раздолбанным складом и стараясь держаться под прикрытием его стены. – Замки-то подчиненные Пелене! Зачем было все ломать? Вам достаточно хлопнуть в ладоши в прямом смысле этого слова, и двери откроются.

Неизвестный внутри моей разгромленной конторы притаился, я уже почти совсем его не ощущал.

И тут за спиной я услышал шорох. Я обернулся, вскидывая руку, – сини у меня не было, но был комок кружевных ниток, точно такой же, что я использовал вчера. Я удержался в последнюю минуту. Верхом на стене сидела фея. Сегодня она была феей наполовину – мешковатые джинсы присутствовали, а вот вместо уродливого свитера она надела светло-серую блузку, полупрозрачную, с короткими рукавчиками.

В общем-то, я очень не вовремя на нее вылупился, на эти формы, едва прикрытые тонкой тканью.

– Берегись! – завопила фея, и тут на меня сзади кто-то набросился, тот, чье присутствие я лишь в последний момент ощутил.

Неведомый ухватил меня за горло и стал душить. Очень неприятно. В ответ я успел ухватить его за ухо – небольшая удача, если не учитывать браслеты. Силу в этот момент я мог закачивать только из себя и таки сумел выжать немного энергии из золотого обода на запястье. Парня тряхнуло, и он на мгновение оставил мое горло в покое. Я развернулся и вмазал ему кулаком. Всегда был уверен, что от подобного удара человек должен пасть к моим ногам и не двигаться. А этот только пошатнулся и отступил на шаг. Что ни говори, но порой мы себя переоцениваем.

Тут осколки стекла из двери несчастной моей конторы разлетелись со звоном. Я успел повернуться, чтобы увидеть, как второй тип мчится на меня разъяренным быком, и в руке у него сверкает нож. Какие неумелые бандиты! Да и где взяться умелым, если нас столько лет берегла Пелена!

Полина завизжала, сорвала с макушки ограды камень – видимо, он там держался на одной лишь старой паутине – и швырнула в лоб быку. Молодец, фея, попала! Бык крутанулся на месте, будто собирался завернуться винтом, и грохнулся на мостовую. Феи, знаете ли, иногда бывают опасными существами.

Как раз в этот момент и произошло второе пришествие стражей.

– Охрана порядка седьмого округа Альбы! – выкрикнула Мэй.

Жаль, столицу не переименовали в Засранск, как предлагал недоброй памяти магистр Башмачник. Он был большой шутник, и большинство шуток у него были отвратными. Но возглас: «Охрана порядка седьмого округа Засранска» звучал бы неплохо.

– Это они! – закричала Полина, тыкая пальцем сначала в одного громилу, потом в другого.

Мэй и Антон подхватили под белы ручки обоих и потащили к машине. Тот, кого я хлопнул браслетом, вдруг завопил:

– У него кристалл! Чтоб мне в синьке утопиться, у него кристалл! Ишт говорил – у него!

Крики смолкли – стражи затолкали моих невежливых посетителей в отделение для арестантов, и Антон укатил. А вот Мэй осталась. Быстрым движением заправила форменную рубашку в брюки, одернула куртку, протерла жетон на лацкане, откинула гриву черных волос с лица и направилась ко мне.

– Где ты был утром? – спросила тоном очень верного стража. Значит, в эту минуту Мэй была в чем-то не уверена. Что-то ее изумило, а стражи, работающие в Пелене, не должны удивляться. Ибо удивление есть чувство самостоятельное и, следовательно, опасное.

– На насосной станции. Смотритель подтвердит, – выпалил я заранее приготовленную фразу.

– Не сомневаюсь. – Мэй критически оглядела меня с головы до ног. – Кто этот Ишт, ты знаешь?

– Понятия не имею.

– Нападавшие? Ты с ними знаком?

– Теперь знаком. А пятнадцать минут назад даже не подозревал об их существовании.

Я был совершенно честен с Мэй, я понятия не имел, кто эти двое и кто такой Ишт. Правда, пояснять, что пришли они наверняка за кристаллом, я не стал.

– Нам надо поговорить, – заключила Мэй. – Может, позавтракаем вместе?

– А я вообще-то… я Полину пригласил! – Я сделал жест в сторону стены, уверенный, что моя фея все еще восседает там верхом.

И не ошибся.

– Точно, пригласил, – подтвердила юная врунья.

– Син, как тебе не стыдно, – вздохнула Мэй. – Девочке семнадцать. А тебе?

– Тридцать… четыре, кажется. Нет, тридцать два. Не так уж и много. Я могу до ста лет прожить. – Я старательно делал вид, что очень не хочу никуда идти с Мэй. Кажется, она мне верила.

– Не можешь. Свою физиономию ты давно в зеркале видел?

– Сегодня утром. Когда зубы чистил. У меня отличные зубы, я их берегу, – я оскалился. Зубы у меня в самом деле были идеальные – ровные, белые. Да и губы почти не пострадали – ведь в момент обращения на меня надели не только защитные очки, но и загубник, чтобы я не нахлебался синьки.

– Я могу подправить тебе улыбку, если ты не закроешь пасть, – пригрозила Мэй. – И речь не о зубах… и не о глазах… а обо всем остальном.

Я дернул себя за волосы:

– Это не парик. И потом, Полине нравится моя внешность.

– Это правда, – подтвердила фея. – Очень нравится. Заправщик самый прикольный.

– Пошли, – Мэй взяла меня под руку. – Мне тоже нравится твоя внешность, Син, во всяком случае временами. Я приглашаю тебя на завтрак, и я плачу. Вряд ли твоя Полли будет так щедра.

– Заправщик! – завопила Полина на всю улицу, видимо решив, что в этот момент все должны оторваться от своих утренних дел, высунуться из окон и полюбоваться на нас. – Стой! Подожди!

Я и не собирался убегать. Я не настолько чудак, чтобы бегать от фей.

– Подожди! – Полина спрыгнула с ограды в свой двор, и похоже, неудачно – из-за кладки послышалась ругань.

– Она сломала ногу, ей надо помочь! – Я даже изобразил, что пытаюсь вырваться из когтей Мэй. Разумеется, попытка оказалась безуспешной, зато еще больше усилила желание Мэй со мной побеседовать.

– Нет, не надо, – сурово сказала Мэй, сдавливая мой локоть, как клещами.

– Стойте! – закричала Полина, возникая у нас на пути.

Какая радость, она не сломала ногу, а всего лишь стукнула колено – судя по тому, что она потирала его и морщилась.

– Никаких завтраков! – предостерегла Мэй таким тоном, будто собиралась добавить: или пристрелю.

– Вы хоть знаете, кого вчера убили тут во дворе перед заправкой? Знаете?

Мэй промолчала. Разумеется, она должна была знать, и то, что она не ответила Полине, мне не понравилось.

Я сказал:

– Нет. – И при этом смотрел на Мэй. Лейтенант кусала губы.

– Это же Архитектор! О, синева! Вы что, не слышали его «Вечную пену»?

Разумеется, я слышал. Я проигрывал ее вчера на старенькой музыкалке моей «Капли». Ну да, я слушал ее вчера, уже после того, как Архитектор ушел в вечную синь. Вот почему его лицо показалось мне таким знакомым – его фото мелькало в журналах, а постер с его концерта почти год висел у меня над кассой в конторке. Только Архитектор сильно изменился за последние годы. Вообще говоря, Архитектор редко появлялся у нас в Альбе – говорят, у него был замок где-то на одной из скал Малого Барьерного рифа. Сам-то я считаю, что это байки. У таких, как Архитектор, обычно не бывает ни гроша за душой, не говоря уже о замках. Однако он где-то взял кристалл минимум в двадцать карат. И разумеется, он сочинял свои песни, уходя из-под Пелены.

То, что кристалл принадлежал Архитектору, многое меняло. Но я сделал вид, что это ничего не значит.

– Ты был знаком с Архитектором? – удивилась Мэй. Как мне показалось, на этот раз искренне.

– Нет, – огрызнулся я. – Видел вчера его в первый раз. И в последний.

– О, боги синевы! – пробормотала фея. – Вчера убили Архитектора, а никто даже слезы не проронил. Да что вы за люди!

– Синь – это срань, девочка! – строго заметила Мэй. – И у нее нет богов.

– А вот и есть! – закричала Полина, и слезы потекли у нее из глаз. – Есть! Есть! Есть!

Она все еще выкрикивала свое «есть», когда мы садились в машину.

Мне не нравилось, что я оставляю ее одну на улице.

«Надо непременно взять Полину с собой в замок, – решил я. – Макс не будет против…»

– Что? – спросила Мэй, как будто подслушала мои мысли.

– Абсолютно ничего.

Лейтенант в самом деле решила накормить меня завтраком и привела в кафе на углу Пятой круговой и Торговой радиальной. Мне здесь не нравилось – прежде всего потому, что в этом заведении собирались в основном стражи правопорядка, а отщепенцы вроде меня, даже притом что стражи под покровом Пелены не позволяют себе лишнего, избегают встреч с цепными псами магистра. Ну и уж тем более теперь, когда Пелена истончалась буквально на глазах, мне совершенно не хотелось завтракать в подобном обществе, потому что завтрак мог плавно перетечь в обед за Вратами Печали. Врата Печали – чудесное место, там на весь день дают миску полусырой каши и ломоть черного хлеба. Отличная диета для похудания, но я и так тощий, так что мне она ни к чему. А за мои фокусы с кристаллом мне светил минус седьмой уровень.

Сейчас в кафе, кроме хозяина за стойкой и двух официантов, никого не было. К слову, хозяин сам был из отставных стражей – под покровом Пелены их тянет друг к дружке, как железо к магниту.

Мэй заняла столик у окна, нам тут же принесли яичницу с беконом, кофе и булочки. Почему-то сегодня все решили угощать меня яичницей. Интересно, что бы заказала Полина, окажись она сейчас со мной за столиком у окна?

– Запиши на мой счет, – сказала Мэй официанту. И добавила: – Еще две порции коньяку. Я сменилась с дежурства. Мороженое будешь? – Она подмигнула мне, мол, соглашайся.

– Буду. Можно узнать, по какой причине такая щедрость? – Дурацкий вопрос. Я и так обо всем догадывался. Но иногда полезно казаться глуповатым. Тут главное не переиграть, чтобы тебя не сочли полным болваном.

Она подождала, пока официант отойдет, и шепнула одними губами:

– По этому счету не придется платить.

Я пожал плечами, сделав вид, что не понял, хотя давно уже сообразил: когда Пелена падает, все старые договоры теряют силу, все недоплаты, долги, векселя можно выбросить в сортир и отправить в синьку. Сегодня – двадцать третье июля, а расплатиться Мэй могли попросить только в конце месяца, значит, она точно уверена, что остались считаные дни.

Нам принесли коньяк и мороженое.

Мэй чокнулась со мной.

Если бы в детстве я обожал книги про честных и неподкупных стражей, то непременно влюбился бы в Мэй. Но я терпеть не мог книг, которые давали мне учителя. В ту пору, еще сам не зная почему, я их отталкивал, не в силах прочесть и пары страниц. Уже когда вырос, я понял, что все они лгали: героизм наших стражей на самом деле ничего не стоит, пока кристалл поддерживает покров Пелены из Двойной башни. Ложь я ненавижу больше всего на свете. Не вымысел, не фантазии, не дружеские подколы – нет, именно ложь о сути людей, когда лентяй выдает себя за трудягу, трус за смельчака, подонок – за героя. Я и сам лентяй, но никогда не кричу, что являюсь трудоголиком. Могу простить труса, если он не скрывает, что боится всего на свете, – во всяком случае, буду знать точно, чего от него ожидать. Я знаю, на что способен Черный Кролик, потому что я видел его без Пелены. Но я понятия не имею, как поведет себя в дни хаоса Мэй.

Может быть, я ненавижу Пелену из-за того, что она всех нас заставляет лгать?

– Можно я тебя поцелую? – спросила она.

Как ни странно, некоторые особы женского пола любят со мной целоваться. Ну а мужиков я сам не люблю целовать – уточняю, потому что прозвище Синец иногда сбивает с толку: синец – из-за цвета кожи на лице. Правда, она у меня голубая чуть-чуть, а в основном прозрачная.

– Целуй.

Мы взаимно коснулись губами щек друг друга. Ее кожа напоминала теплый мрамор с запахом лета и цветущих лугов на склонах Редин-гат.

– Где кристалл? – шепнула она мне в ухо.

Я отстранился. Наивно округлил глаза.

– О чем ты, Мэй? Ты же сама сняла камушки с трупов.

– Кристалл. Настоящий, а не дешевые осколки. Или для тебя откроются Врата Печали.

– У тебя нет доказательств, Пелена молчит…

– Зато Пелена позволит мне заключить тебя в предвариловку. На три дня. Поверь – этого будет достаточно, чтобы все-все потерять. А ведь ты можешь выиграть, недаром Архитектор выбрал именно тебя. Ты что, еще не понял, почему он вернулся на Альбу Магну?

– Почему? – Вопрос был совершенно искренним: я не ведал, почему Архитектор выбрал именно меня, – чем я был лучше других, сильнее других, упорнее других, всех тех сотен несчастных отщепенцев, что прозябали на заправках и заводах, день за днем сжимая синеву для двигателей, отопления и освещения нашего острова. И главное – для оружия и взрывчатки.

Не за мою же изуродованную физию. Правда, мне досталось больше других, и все потому, что я пытался дергаться, когда ощутил, как синь жжет мою кожу, – в тот миг я сообразил, что какая-то сволочь налила в титановый тазик концентрат, а не простую синеву. Когда я вспоминаю тот день, меня начинает мутить, и я посылаю все известные мне проклятия в адрес магистра Конрада, хотя ему теперь все это до синевы – он умер пятнадцать лет назад. Не выдержав двух лет его правления, Пелена лопнула мыльным пузырем. Конрад боялся, что его свергнут, и его таки свергли, хотя это казалось почти невероятным. Его правление было настоящим безумием. Захватив Двойную башню, он первым делом огласил, что все отщепенцы-неудачники, проигравшие ему битву за башню, должны пройти обращение по новому обряду. Лишь после этого им выдавали разрешение прессовать синеву в Альбе. И до Конрада способные обращаться с синевой жители Альбы Магны находились под надзором – они получали браслеты, работу которых контролировала Пелена. Счастливчикам в период безвластия удавалось бежать, остальные отправлялись работать на заправки и заводы, кроме тех, разумеется, кто попадал в команду нового магистра. Вдобавок к браслетам Конрад решил всех заправщиков пометить – чтобы, как говорится, видно было издалека. Дело в том, что синева и так, мало-помалу въедаясь в поры, придает коже заправщиков синеватый оттенок. Этакий бирюзовый налет, который многие находят красивым. Женщины с таким цветом кожи пользуются бешеным успехом у мужчин, да и мужчины тоже не обделены вниманием со стороны прекрасного пола. Но это происходит с годами – в первые дни и месяцы никакого налета нет и в помине. Кто-то умный – сам Конрад или нет, не ведаю, – решил, что, если на три минуты опустить будущего заправщика лицом в тазик с синевой, кожа сразу же станет такой, будто отщепенец просидел на заправке уже лет десять. Это ввели в закон Пелены, то есть сделали нерушимым. Сам закон, как и правление Конрада, продержался всего два года, но мне от этого, как говорится, что синь, что несинь. С полсотни неудачников из проигравших собрали до кучи и стали купать мордами в синьке. И только на тринадцатом несчастном сообразили, что в тазиках налита не обычная энергетическая субстанция Океана, а концентрат, сжигающий кожу. Этим тринадцатым был я. Я вырывался, как зверь, и потому меня держали дольше других. У прочих двенадцати ожоги проступили спустя несколько дней, но моя непокорность спасла остальных, тех, кто дожидался процедуры в очереди. Когда с меня сняли защитные очки и вытащили заглушку для рта, кожа с лица попросту стекла и чулком упала на пол. Регистраторша, что сидела у двери, хлопнулась в обморок. А я смотрел в глаза стража, что держал меня во время экзекуции, и запоминал его лицо.

Потом прибежал дежуривший в соседней комнате врач и сделал мне укол. В коридорах началась паника. Страж стал вызывать «скорую». Я потерял сознание. Уже два месяца спустя я узнал, что в тот день, несмотря на противодействие Пелены, две сотни отщепенцев ломанулись в порт и смогли удрать на яхте из-под покрова. Пелена попросту не сумела в тот раз накрыть Жемчужную гавань, а заправщики по закону получали доступ на пирсы к насосным станциям. Кто-то разузнал об этой прорехе и кинулся в бега, остальные устремились следом. Создавать Пелену закона тоже надо уметь. Конрад сделал промах, из-за которого вся Альба Магна ощутила дефицит топлива. Первые тринадцать обожженных несколько месяцев не могли прессовать синеву, остальные же «резвились» кто во что горазд – одни саботировали работу на заправках, другие, на фоне общего дефицита, устраивали бешеные очереди, третьи торговали из-под полы концентратом по тройной цене. Многие заправщики, пользуясь несовершенством нового закона (а попросту огромной дырой в Пелене), продолжали удирать. Вместо того чтобы как-то стабилизировать ситуацию с помощью дополнительных «слабых» законов, Конрад штамповал один запрет за другим. Он собрал до кучи оставшихся заправщиков, устроил один-единственный огромный завод на западе Альбы Магны и заставил всех работать за одну жратву. Как ни странно, концентрата стали вырабатывать в два раза меньше, чем прежде. Я сам отпахал на том заводе полгода: мы сидели по утрам в подвале и курили травку, потом приходил надсмотрщик и разгонял нас по рабочим местам. Орал, иногда пускал в ход палку. Но все без толку: дело в том, что наши браслеты давали наводку друг на друга, то, что хорошо делал один, тут же без всякого злого умысла портил другой. Попытки объяснить ситуацию воспринимались начальством как самый чудовищный бунт, и в ответ мы слышали лишь вопли: «Еще одно слово, и ты окажешься за Вратами Печали!» Орали они, разумеется, зря, Пелена не карала за подобные вещи, но желание что-либо менять отбили напрочь. Бардак все ширился, две холодных зимы довели население до белого каления. Пелена лопнула – или ей помогли.

За год мое лицо покрылось новой кожей, очень гладкой, синеватого оттенка и – почти прозрачной. Сквозь нее видны были мышцы и связки. Причем сосуды, просвечивая сквозь новую кожу, казались едва ли не черными. Мама каким-то образом всеми правдами и неправдами добилась для меня консультации в Университете: там был какой-то крутой профессор, который мог мне помочь, – так ей сказали. Мы пришли на консультацию. Меня попросили раздеться догола, заставили снять второй браслет заправщика и вывели… ха-ха… вывели в огромную студенческую аудиторию. Скамьи поднимались амфитеатром, и все они были забиты студентами и преподами. На первом ряду сидели смазливые девчонки. Я так растерялся, что окаменел. Потом запоздало прикрылся ладошками. В аудитории захихикали.

– Наглядное пособие по кровообращению… смотрите…

Указка профессора ткнулась мне в висок.

– Мне обещали консультацию, – пробормотал я, дрожа от холода и унижения.

– Поверни голову… – приказал профессор, будто и не слышал моих слов.

Я не двигался.

– Ты меня слышишь? – прошипел профессор.

– По-моему, у него что-то не в порядке с головой, – фыркнул кто-то из студентов.

Аудитория грохнула. Студентки визжали от смеха, парни били кулаками по откидным столикам.

– Поверни голову… тебе сказано… – Профессор ухватил меня за ухо. – Вот же синь! Кто привел сюда этот тупой экспонат?

До этого момента я еще надеялся на какую-то помощь. Но, услышав слово «экспонат», вырвался (ухо тут же вспыхнуло огнем боли) и рванул к двери. Она оказалась заперта.

– Откройте! – потребовал я, понапрасну дергая бронзовую ручку.

– Этот человек срывает мне лекцию! – Профессор указал на меня охраннику.

Ярость захлестнула меня с головой, перед глазами поплыл багровый туман… Прохрипев что-то невнятное, я повернулся к профессору. В тот же миг я ощутил колебание Пелены: не дожидаясь моих действий, она готова была меня обездвижить.

Внезапно с заднего ряда сбежал невысокий светловолосый паренек в клетчатой рубашке и серых брюках. Он скинул с себя рубашку и набросил мне на плечи. Потом слегка толкнул меня в спину и указал на боковую дверь в аудитории:

– Уходи!

– Что ты себе позволяешь… Кайл Рейнвелл? – возмутился профессор. – Ты срываешь лекцию. Этот экспонат никуда не уйдет.

– Этот человек уйдет! – заявил Кайл и, шагнув к профессору, слегка хлопнул того тыльной стороной ладони по щеке.

Я ощутил, как Пелена дрогнула. Проверяла – допустимо ли то, что сотворил сейчас Кайл, или присутствует нарушение закона. Что это? Оскорбление или дружеский жест? Видимо, магистр Конрад ничего не понимал в вопросах чести, и его Пелена была точно так же тупа в этом смысле.

В два прыжка я вылетел из аудитории, пробежал по коридору, нырнул в ту комнату, где мне велели раздеться, спешно натянул одежду, второй браслет и хотел было вернуться. У меня не было при себе синьки, но и с помощью браслетов я мог угостить профессора хорошим разрядом. Однако в аудиторию меня не пустили. Два стража выросли у меня на дороге, будто по волшебству, – все же Пелена учуяла непорядок в происходящем.

В итоге меня оштрафовали на тысячу бертранов, и я выплачивал этот штраф вплоть до самого падения. Спустя два года после моего обращения, когда Конрад погиб и его Пелена пала, я бежал с Альбы Магны. Пока другие дрались за право утвердить новый закон в Двойной башне и водрузить в центре зала свой кристалл, я прятался в заранее облюбованной норе, а спустя несколько дней на лайнере «Виктория» удалялся все дальше и дальше от берегов родного острова. Я был счастлив и одновременно полон печали. Тогда еще не ведая, что Кайла убили в первый же день хаоса, я все равно чувствовал себя проигравшим. А я терпеть не могу проигрывать. Себя проигравшего я ненавижу…

– Ты заснул, Син? – спросила Мэй, и я вернулся в день настоящий.

– Нет, просто вспомнил прошлое.

– Что скажешь?

– «Виктория» не случайно стоит на рейде. И…

– И?

– Я не знаю, почему Архитектор выбрал именно меня. Не из-за этого же, – я коснулся рукой изуродованной щеки.

Самое противное, что кое-где борода продолжает расти, брить тонкую кожу на подбородке и щеках невозможно; если отрастить бороду – вид станет еще более нелепый и уродливый, так что эти треклятые редкие волоски я выщипываю. Однажды я завалился в косметический салон и попросил сделать мне эпиляцию на морде и шее, так девица в салоне грохнулась в обморок, а вторая стала так визжать, что я бежал из салона, как магистр Феликс из Альбы, когда созданной им Пелены не хватило даже на то, чтобы прикрыть дворец рядом с Двойной башней. Впрочем, что толку? Если ты установил кристалл в постамент и провозгласил себя магистром, твоя жизнь навсегда уже связана с кристаллом. Кристалл распадется – ты умрешь. Кстати, меня тоже зовут Феликс, что значит Счастливый. Сами понимаете, я не очень люблю, когда меня так называют.

– Где кристалл?

Я молчал. Тут главное не переиграть. Мэй была мне нужна, просто необходима – без поддержки бывших стражей драку за Двойную башню не выиграть. А у меня никого больше не было на примете, кроме Мэй.

– Ты что, не понял, Син? Я не собираюсь тебя сдавать! Я предлагаю тебе договор.

А, ну наконец-то! Она произнесла это первой! Заключая договор, самое важное не спустить все, что имеешь. А кристалл Архитектора был моим главным козырем в этой игре. Правда, я, кажется, уже говорил, что дерьмово играю в карты и могу выигрывать только у равных мне – то есть у Макса с Черным Кроликом.

Но уж кем-кем, а кроликом Мэй никто бы не посмел назвать.

– Каковы условия? – спросил я, сделав вид, что неохотно уступаю.

– А твои?

– Погоди. Не надо так торопиться. Я торопиться не люблю. Для начала ответь, кто эти двое, что напали на меня сегодня? – спросил я в лоб. – Твой ответ – это жест доверия, – пояснил я.

– Люди Берсерка. У этого ублюдка нет кристалла. Команда есть, а камня нет. Если он не раздобудет камень, то после падения Пелены его банда отправится разрушать чужие кристаллы и грабить обывателей.

– Надо же, как хорошо… – пробормотал я, хотя ничего хорошего в том, что на улицах города появится еще одна банда в дни хаоса, не было. – Твои условия?

– Я – капитан стражи при новом магистре, Антон – мой помощник.

– А кто магистр? Я?

Она рассмеялась. Правда, тихо, прикрывая ладошкой рот. Со стороны могло показаться, что она подавилась.

– Магистр тот, Син, кто зачитает свод законов после захвата Двойной башни и запишет их в Пелену. У тебя есть более или менее приличный свод законов?

– Нет. Но я над этим работаю. У меня на заправке лежит тетрадь, и я…

– Значит, ты не будешь магистром, – рассудила Мэй. – Но ты будешь в команде, и тебе не придется следующие двадцать лет сидеть на заправке.

Не самые лучшие условия, но лучших мне никто и не предлагал.

– Хорошо, – сказал я, – заключим договор. Но учти: у меня есть Лоцман…

– Черный Кролик? Не возражаю.

М-да, оказывается, Кролик делился тайнами не только со мной и Максом. С другой стороны, Мэй – страж, и страж неплохой, так что неудивительно, что она в курсе дел.

– Потом Разрушитель.

– Из Максима говенный Разрушитель, но хорошо, мы возьмем его, хотя бы за рост и объем живота.

– И еще…

– Полина исключается.

– Ты ревнуешь?

– А ты кретин. Зачем нам девчонка? Какой от нее прок? Она только смешает нам все карты.

– Может, пользы от нее немного. Но она – перспективная. Мы ее берем. Если она захочет.

Я не стал объявлять, что почувствовал в Полине способности Разрушителя, но Мэй и сама могла догадаться.

– Хорошо, – слишком уж легко уступила Мэй. – Если она захочет, возьмем.

Надо полагать, лейтенант сделает все, чтобы этот пункт договора мы не выполнили.

– И еще один…

– Полгорода записать не желаешь?

– Мои желания куда скромнее. Тот парень, у которого сейчас находится кристалл.

– Идет.

Я ожидал, что она спросит, есть ли у меня на примете за́мок. Но она не спросила. Вместо этого поднялась и сказала подчеркнуто деловито:

– Хорошо, пошли!

Мэй была из тех женщин, кто очень четко разделяет флирт и работу. Может быть, поэтому она так и застряла в лейтенантах.

Мы вышли из кафе. Я услышал звон и обернулся. В окне дома напротив зияла черная дыра, на тротуаре в лучах солнца вспыхивали осколки. Но рядом не было парализованного Пеленой нарушителя, да и стражей тоже я не увидел – хотя в кафе их сидело как минимум человек десять.

Мэй многозначительно кивнула.

Буквально за два часа обстановка поменялась в корне.

Я не стал докладывать Мэй, у кого спрятан кристалл. И так у нее было преимущество: пока держится Пелена, в любой схватке один на один она положит меня на лопатки. Правда, она никого не кликнула в помощь – и это было хорошим знаком, значит, не собиралась меня сдавать и в самом деле решила ввязаться в драку за Двойную башню. С другой стороны, и у меня не было рядом союзников.

Впрочем, Мэй очень быстро разгадала мою игру – я же говорил, что способен обыграть только Кролика с Максом.

– Ну ты и лопух, Син! Ты спрятал кристалл у одного из своих клиентов. Как же я сразу не догадалась!

– Ну догадалась бы. И что? У тебя есть на примете другой отщепенец, способный качественно замутить синеву?

– Ладно, – сказала она мрачно. – Договор заключен. Действуем.

Разумеется, она могла бы послать меня подальше – само слово «договор», произнесенное под покровом Пелены, кое к чему обязывало, но это прежде. Теперь, когда Пелена вот-вот должна была пасть, можно было наобещать кому угодно что угодно и тут же нарушить клятву. Но я подозревал, что Мэй готова держать слово даже после падения Пелены. Во всяком случае, я на это надеялся.

Пока мы петляли по улицам, я приметил, что в двух или трех домах закрывают ставни на окнах: кое-кто уже почувствовал, что в воздухе пахнет хаосом. Правда, большинство обывателей вели себя как прежде безмятежно.

Мы уже были почти рядом с домом поэта, когда синяя пластинка детектора, что лежала на панели тачки прямо передо мной, вспыхнула красным.

– Ты идиот! – заорала Мэй. – Твой хранитель открыл футляр!

Мне некогда было объяснять, что поэт вовсе не хранитель, а его дом – просто удачное место для выбранной цели. Но объясняться было попросту некогда.

– Вон туда! – закричал я, указывая на двускатную черепичную крышу стоявшего за серебристыми деревьями дома.

Мэй газанула, снесла ворота – нам уже незачем было прятаться, – потом ударила по тормозам, остановив машину практически впритирку к первой ступени длинной лестницы, облицованной серыми плитками. Весь первый этаж, несоразмерно высокий, был вообще лишен окон. Ступени вели на открытую просторную террасу, а оттуда через стеклянную дверь можно было попасть в дом.

Мы рванули.

– Через две минуты здесь будут конкуренты, еще через две – стражи. И те и другие нам ни к чему, – бросила на ходу Мэй, прыгая через две ступени. – Есть предложения?

– Пока одно – забрать кристалл и сунуть назад в футляр. – Я шагал через три ступени – у меня ноги длиннее, чем у Мэй. – Потом треснуть Ланса по башке.

– Кто такой Ланс?

– Хозяин дома.

– А потом?

– Драпать.

Мы поднялись на террасу и ломанулись в стеклянную дверь. Поэт стоял в холле и держал в руках кристалл. Я ошибся: в магическом камне было как минимум тридцать карат.

– Красота… – пробормотал поэт, поднимая на меня восхищенный взгляд. Кажется, в этот миг он не соображал, что вместе со мной к нему пожаловал страж, и за все про все нам тут всем светит минус седьмой уровень.

В этот раз Мэй не стала выкрикивать всякую хрень про охрану порядка седьмого округа, а просто прыгнула на поэта, одной рукой хватая его за шею, а второй вырывая кристалл.

Очень вовремя – потому что через пару секунд все стекла в холле разлетелись под градом пуль – в этот раз стреляли из автомата. Я бросился на пол через секунду после Мэй – когда ощутил колебание Пелены, и все-таки успел чуть-чуть опередить стрелков. Мы с Мэй почти одновременно очутились за огромным комодом. Между нами был зажат полузадушенный поэт. Вот уж не думал, что Ланс обнаружит футляр там, где я его спрятал. И уж тем более не предполагал, что он его откроет, – на такую «удачу» я не рассчитывал. М-да, поэты люди непредсказуемые.

– Это же Архитектор… – пискнул Ланс. – Я узнал его строфы.

– Арх что, забил законы в кристалл? – изумилась Мэй.

– Нет, только стихи, – отвечал я ей под градом пуль, которые превращали в решето миленькую шифоньерку рядом с комодом. – Стихи, знаешь ли, тоже дают свои законы. Только опосредованно.

– Что нам делать? – спросила Мэй, доставая свой пистолет. В отличие от оружия тех, кто стрелял со двора, ее пистолет был заряжен синевой. Как только Пелена падет, Мэй окажется безоружной. Да и сейчас в любой момент ее пушка может дать осечку. Как, впрочем, и автоматы нападавших. Нет ничего хуже сдыхающей Пелены: понять невозможно, что сработает, а что нет. Одна надежда на саму синеву, вернее, на ее концентрат.

– Если ты меня сможешь прикрыть… ну хоть полминуты… – предложил я. – Доберусь до бачка с синькой. Концентрата там под завязку. Ну а дальше – ты сама знаешь…

Она кивнула, приподняла брючину и достала второй пистолет. Этот был без синьки, неучтенный. Видимо, Пелена совсем сдала, если допускает такое.

– Катись! – Мэй вскочила и открыла огонь.

Я схватил дверцу от шифоньера и рванул в боковое окно – бак с концентратом был как раз под ним, и от стрелков его защищала бетонная туша огромной террасы. Я молил богов синевы, чтобы с этой стороны никого из стрелков не было. Знаете, боги иногда нам помогают. Или хотя бы не мешают, делая вид, что очень заняты. Я приземлился на гравийную дорожку в гордом одиночестве, отшвырнул пробитую в трех или четырех местах дверцу и рванул к шкафчику с баллоном концентрата. Вырвал бачок, обнял его, словно любимую, и стал вдавливать кран, как будто баллон уже на две трети был пуст. На самом деле я сжимал синеву, превращая топливо во взрывчатку, – наказание в обычные дни на минус восьмом уровне – вместе с убийцами. А потом я просто открыл кран, пнул бачок, и тот мирно так выкатился к стрелкам. Все остальное нападавшие сделали сами: не задумываясь, изрешетили баллон пулями, титан они пробить не могли, но концентрат подпалили, после чего за террасой расцвел ослепительный фейерверк из белого огня. Я же говорил: люди, вырываясь из-под покрова Пелены, бывают неумелыми громилами или убийцами. Или, напротив, уж слишком умелыми, кого даже Пелена за много лет не могла уловить и укротить. Но нам явно попались ребята из первой, более многочисленной категории.

Мой бачок еще отплевывал остатки концентрата, когда из разбитого окна выпрыгнул поэт, а следом за ним – Мэй.

– Вас не задело? – поинтересовался я первым делом.

– Кристалл у меня, – отозвалась Мэй. Я заметил, что ткань на ее куртке в двух местах разорвана. Одна дыра на плече, вторая – у ворота. Пройди пуля чуть правее всего на пару сантиметров, и Мэй была бы мертва.

– Ну что, поэт, хочешь устроить драку за Двойную башню? – спросила лейтенант с насмешкой у моего клиента.

– Я готов драться, – ответил тот, тряхнув каштановыми кудрями. – И, пожалуйста, называйте меня Ланселот.

– Ланс. На большее ты не тянешь, – отозвалась Мэй.

Легенда о Ланселоте дошла к нам из праистории, успев поменяться несколько раз кардинально. Сомневаюсь, что в первоначальном варианте он был певцом и поэтом и его сожгли на костре за крамольные песни.

Иностранцы, из тех, кто никогда не бывал на нашем острове, почему-то воображают, что Двойная башня называется так потому, что имеет две надстройки в виде огромных рогов. Кто-то даже писал – на Северном архипелаге я видел журнал с картинкой, – что на башне изображена голова огромного быка. На самом деле башню называют Двойной из-за концентрических стен, между которыми оставлен просвет – туда-то и устремляется волна синевы, которую гонит претендент на звание магистра в дни хаоса. Синевы должно быть столько, чтобы она заполнила все пространство стен, запечатала вход и – это самое важное – выплеснулась сверху из башни, накрывая остров тончайшей прозрачной Пеленой. Отныне все, что подпадет под покров Пелены, находится под действием закона – вплоть до его падения.