Странное чувство охватывает нас, когда мы, незначительная группочка смельчаков, проникаем в эту глухую, мрачную пустыню. Пустыня смыкается за нами и охватывает нас с каждым часом все больше и больше.
Лед теперь перед нами, как бесконечная, неизмеримая белая равнина, чуть заметно повышающаяся к востоку, – равнина под куполом светло-голубого неба. Куда приведет нас она, если мы будем постоянно подниматься?
Утром, когда край затянут мглою, приходится руководствоваться компасом на каждом шагу. Машина идет вперед медленно, хотя область трещин и неровностей осталась далеко-далеко за нами.
Регулярно в полдень Петер Гальберг производит измерение широты и долготы. Сегодня барометр показывает высоту 6.500 футов, а одометр, – что машина прошла 60 кил. Научные исследования делаются, конечно, правильно и заботливо.
Сегодня отмечаю случайность, ясно иллюстрирующую, как неожиданны и коварны бывают опасности пустыни, и как малейший недосмотр может повести к катастрофе.
Юго-восточный горизонт был затянут. Я стоял на лыжах на широкой равнине. Я забежал далеко вперед, и машина представлялась мне, как неопределенное темное пятно на фоне белой поверхности края.
Я один среди бесконечной тишины. Эта тишина говорит, сказал бы я. Слышен шум собственной крови, пробегающей по жилам. Охватывает бешеное желание лететь на лыжах вперед, все вперед, дальше и дальше, без конца, без границы, только бы избегнуть чувства какой-то особенной угнетенности.
Вдруг я заметил, что на меня несется снежная буря. Мысль о грозящей гибели пролетела через мозг. Не теряя ни секунды, я понесся к автомобилю. Но было уже поздно. Бешеный юго-западный ветер налетел, как бес. Я едва улучил минуту накинуть на голову башлык. В одно мгновение весь край исчез. Вихрь выл и гудел. Потемнело. Я остановился. Снежная буря необузданно гналась по наклонной плоскости к морскому берегу. Она громоздила перед собой целые волны сухого и мелкого, как пыль, снега и кружила его. Пыль эта проникала повсюду, щипала, резала, замораживала тело. Она пробиралась и сквозь закрытые ресницы.
Буря стихала, умолкала и вдруг снова завывала еще сильнее. Я сделал два-три неуверенных шага, сопротивляясь свирепому ветру всем весом своего тела. Куда двинуться?
Я знал, к несчастью, слишком хорошо, что такие бури длятся часто и по нескольку дней. Но в таком случае, – в таком случае ясно, – я погиб. Дороги к машине я не найду. Ориентироваться в этой ужасной мятели невозможно. Ни у кого также не хватит отваги искать меня.
Я почувствовал, как мои виски словно чем-то сдавило. У меня захватило дыхание, а потом сердце начало сильно стучать.
Словно надсмехаясь над моей беспомощностью, буря завыла, и облака мелких ледяных кристаллов со свистом полетели мне в лицо. Я двигался, как пьяный, и лишь усилием воли победил первое замешательство. Пытаясь определить место, где находился автомобиль, я несколько времени растерянно крутился. Потом начал двигаться вперед в том направлении, которое казалось мне приблизительно самым верным.
Как мало имел я надежды!.. Через сотню шагов я убедился, что моя попытка безрассудна. Я был оглушен и утомлен. Голова у меня кружилась. А буря не переставала.
Я начал кричать. Вихрем вырывало каждый звук еще у самого рта и уносило в бушующую тьму. Час проходил за часом. Под постоянными ударами ледяного ветра я чувствовал, как мои члены стынут.
С большим усилием я успокоил снегом жажду и поплелся наугад в обратном направлении. Я боялся сесть. Не значило ли бы это замерзнуть?
У меня не было с собой огнестрельного оружия, чтобы дать знать о себе. Впрочем, кто мог бы поручиться, что выстрел услышат.
Удивительное спокойствие и покорность судьбе охватили меня. Я перестал размышлять и уже не думал и о самосохранении. Вдруг я заметил, что нахожусь с подветренной стороны сугроба, и стал механически снимать лыжи.
«Э… э…» говорю вслух, без всякого повода. Думаю, что тогда я тихонько улыбался. Чувство смертельного утомления взяло верх над другими. Не отдавая себе отчета, я воткнул лыжи в снег, выгреб яму и свернулся в ней клубком. Мятель нанесла снег кругом меня и на меня. И через минуту я был покрыт им, словно скорлупой.
В этом футляре было действительно тепло, а главное – спокойно и тихо. С наслаждением слушал я, как буря с шумом носится надо мною. Я то засыпал, то вскоре снова просыпался.
Я не могу точно передать того особенного состояния, в котором я находился. Меня поражали галлюцинации и полубредовые картины. Мне казалось, что буря прошла. Влажный и благовонный воздух над большим городом полон белесоватых испарений, сливающихся с синевой небосвода; жаркое утреннее солнце нагрело после прошедшей бури крыши города. Черепичные крыши блестят от влаги, и трубы отбрасывают резкие тени. Далеко за рекой, среди золотистых испарений, вздымаются бесчисленные башни, – так это, действительно, мой милый, милый город! Мне так свободно. Но картина постепенно исчезает, расплывается в тумане, а я впадаю в оцепенение.