Захватчики из Центра

Летучие, точнее сказать, планирующие существа здесь тоже имелись. Наблюдая за их перелетом с одного дендрита на другой, я не заметил ничего похожего на взмахи крыльев. Была и кое-какая приземная растительность, состоявшая в основном из образований круглой формы разного размера. Я и представить не мог, какой метаболизм был у этих созданий; мне было известно лишь о бактериях в обычных экосистемах, которые способны расти в отсутствии кислорода, но о метазоидных существах с полностью анаэробным существованием слышать не доводилось. Здесь, насколько я понимал, имела место какая-то исключительно обособленная версия базовой ДНК-системы, если только эта жизнь вообще имела что-то общее с нашей.

Поездка по уровню оказалась короткой. Мы подъехали к большому зданию с окнами, стены которого, округляясь в обе стороны, тонули в темноте. Проехали сквозь вторую систему воздушных шлюзов, но вместо того, чтобы погрузиться в очередной гигантский лифт, который спустил бы нас к следующему уровню, мы припарковались на стоянке. По выходе из машины нас моментально окружили вооруженные солдаты, и я понял, что дальше пути нет. Мы достигли конечной точки.

Мои наручные часы показывали время в асгардианской метрике, но по человеческим меркам наше путешествие заняло почти двое суток. Пока было на что глазеть, я совершенно не чувствовал усталости, зато теперь, когда мы добрались до «дома», я вспомнил, что из прошедших сорока восьми часов спал всего шесть.

Сначала я удивился, что конечный пункт расположен в столь враждебной окружающей среде, но быстро понял логику выбора. Какое место может быть лучше для устройства тюрьмы, чем здание, окруженное ядовитой атмосферой? Одно это должно отбить пыл у всех любителей побегов.

Теперь, когда мы прибыли на место, ничто уже не отвлекало мысли от бедственности моего положения. Здесь, в пятидесяти уровнях от поверхности, не было ни малейшей надежды, что тетраксы смогут что-нибудь сделать для моего освобождения. У Сюзармы Лир тоже не будет шанса хотя бы найти меня, даже если она задействует всю мощь военно-космических сил.

К тому же, словно мало бедствий свалилось на мою голову до сих пор, я предчувствовал, что мои тюремщики собираются выжать из меня гораздо больше сведений, чем я мог им дать, и что при этом они не будут принимать на веру мои ответы.

Позже я обнаружил, что народу в этой тюрьме сидело немало, но в момент нашего появления это никак не проявилось. Коридоры были пусты, охрана малочисленна. Впрочем, ее много и не требовалось: мысли о побеге или восстании казались в этих стенах абсолютно бессмысленными.

Казематы были выстроены основательно, в чем я убедился, пока меня вели по коридору. Стены отливали холодным металлическим блеском, одинаковые двери камер находились в шести метрах одна от другой.

Пока меня вели к месту заключения, будущее казалось абсолютно беспросветным, но, когда меня втолкнули в камеру, я с удовольствием обнаружил, что все не так плохо, как я ожидал. Заключенные жили по двое в камере, наши тюремщики оказались достаточно деликатны, ибо сажали подобных к подобным, то есть сокамерники принадлежали одной расе. К моменту моего прибытия в лагере сидел всего лишь один человек, поэтому меня не долго думая поместили к нему.

Едва дверь захлопнулась за моей спиной, как он уставился на меня с открытым от удивления ртом, словно мое появление было настоящим чудом.

— Привет, Алекс, — сказал я. — Тесна Вселенная, не так ли? И давно ты здесь баланду хлебаешь?

Какое было счастье видеть на его лице сменявшие друг друга оттенки изумления!

— Руссо! — воскликнул он так, словно встретил не меня, а Санта-Клауса или дьявола во плоти.

— Можешь звать меня Майк.

— Но ты же улетел еще до вторжения, — пробормотал он. — Ты же должен быть сейчас на Земле.

Говорил он на пароле; английский не был его родным языком, и он старался им не пользоваться, если его специально об этом не попросят.

Я осторожно огляделся.

— Здесь подслушивают? — спросил я по-английски. Он устало мотнул головой, скорее с удивлением, чем отрицая.

— Вряд ли, — ответил он тоже по-английски. — По-моему, эти люди — варвары. Если не принимать во внимание технологии, которыми они овладели, сами их не понимая, то они не более образованны, чем люди начала двадцатого века.

— Хорошо, — произнес я. — Возможно, это даже не имеет значения. Просто я не знаю, что этим неандертальцам известно обо мне и что я могу им рассказать. Джейсинт Сьяни донесла на меня как на парня, который опускался в шахту Саула Линдрака, и полностью разрушила сочиненную мною легенду. Я интересен им в связи с тем, что видел там, внизу, и, насколько понимаю, это единственное, что удержало их от расстрела меня на месте как тетронского шпиона. До сих пор я старался держать язык за зубами, но не знаю их намерений. Сам-то ты что им рассказал?

— Смею тебя заверить, — напыщенно произнес он, — что я не сказал этим дикарям абсолютно ничего и не имею ни малейшего желания это делать. Они могут считать меня своим двоюродным братом по расе из-за нашего внешнего сходства, но это лишь выдает убогость их мышления.

Я кивнул. В вопросах чести на Александра Соворова можно было положиться. К тому же он никогда не шел на полумеры. Раз уж он решил ничего не говорить своим тюремщикам, значит, будет хранить молчание до самого Судного дня.

Я сел на свободную койку и вытер вспотевший лоб тыльной стороной ладони. Слегка знобило, и саднило горло. Сначала я приписывал свое недомогание усталости, но теперь мои синусы начали всерьез меня беспокоить.

— У тебя случайно нет лишнего носового платка? — спросил я. — Кажется, по дороге я простудился, а путешествовать пришлось налегке. Вряд ли медицинские услуги здесь хотя бы издали напоминают тетронские стандарты.

— Разумеется, — буркнул он, потом нашел платок и решительно сунул его мне в руку. Не было смысла избегать физического контакта: раз уж нам сидеть в одной камере, значит, пусть и вирусы будут общими.

— Насколько я понимаю, кто-то из наших друзей-землян донес, что ты лучше всех разбираешься в тетронской технологии? — предположил я. — Им не понравилось твое нежелание сотрудничать, в результате тебя отправили сюда, вниз, на перевоспитание.

— Примерно так, — сказал он.

— Тебя не пытали?

— Нет. Пока что они пробовали добиться моего сотрудничества убеждениями и подкупом. Кому они по-настоящему грозят, так это тетраксам.

— Приятно слышать. Надеюсь, ко мне они будут применять ту же тактику. Убеждения и подкуп я как-нибудь выдержу.

— Я думаю, — холодно произнес он, — ты не собираешься сотрудничать с этими кровожадными убийцами.

— Это зависит от того, что они хотят узнать, — ответил я. — У меня есть определенные полномочия вести переговоры. Кто здесь, в лагере, главный тетронец?

— Его зовут Вела-822, - с некоторой подозрительностью сказал Соворов.

— У нас есть возможность с ним поговорить?

— Конечно. Два раза в день здесь выпускают на прогулку, и заключенные могут общаться довольно свободно. У тебя есть достаточно оснований вступать с ним в контакт?

— Я агент военно-космических сил. Тетраксы наняли меня, Сюзарму Лир и корабль с солдатами, чтобы разведать обстановку на планете и установить каналы связи.

— Ну и как ты собираешься передать ответ? — язвительно спросил он. Охрана здесь слабая, да что толку. Даже если тебе удастся достать скафандр, то идти здесь некуда, кроме шахты лифта. Но даже если ты поднимешься или спустишься на лифте, все уровни контролируют захватчики.

— Значит, пока никто отсюда не убегал?

— Никто даже не пытался, — заверил он меня.

— В таком случае, — сказал я, — мне придется выторговывать свой выход отсюда. А если для этого потребуется рассказать кое-что из того, чем они интересуются, я это сделаю. Всем нам рано или поздно приходится чем-то жертвовать.

Пока я не произнес эту мысль вслух, то до конца не сознавал острейшую необходимость разработать четкую линию поведения; сказать по правде, я вообще ничего не успел спланировать, но Алекс Соворов был из тех, кто всегда провоцировал меня своей нетерпимостью, поэтому я прикусил язык, чтобы не проболтаться о полном отсутствии у меня представления, что я могу или что должен сделать.

Он смерил меня неопределенным взглядом, не будучи вполне уверен, допустимо ли ему оспаривать мое последнее утверждение. Для него эта дилемма была внове: во всех предыдущих наших делах он всегда был уверен, что ничего, кроме неодобрения, я не заслуживаю.

— Так ты работаешь на тетраксов? — поинтересовался он, — Да, работаю. У них были трудности в налаживании контактов с нашими дружелюбными хозяевами, поэтому они послали на планету три команды разведчиков для выяснения ситуации. Мне не повезло, и я вышел из игры еще до окончания первой фазы. Надеюсь, что, пока меня сюда везли, кому-нибудь из остальных повезло больше. Но я был бы весьма тебе признателен, если б ты удовлетворил мое любопытство и рассказал все, что ты знаешь, конечно, если твое намерение молчать не распространяется и на меня.

— Разумеется, нет. К сожалению, много информации мне здесь собрать не удалось. Больше всего я хотел бы поговорить с сидящими здесь аборигенами Асгарда, но меж нами языковой барьер. Некоторые из них с радостью выучили бы пароль, как и захватчики, но у них ограниченные возможности. Кое-кто немного научился говорить во время прогулок, в то время как лингвисты захватчиков дни и ночи работают с коллаборационистами и преуспели в этом гораздо больше.

— Чудес не бывает, — сказал я. — Давай начнем с тюрьмы. Сколько здесь народу и кто они?

— У меня не было возможности точно их сосчитать. Его педантичность начала меня утомлять. Голова раскалывалась. Наверное, лучше было бы пойти поспать и с большей пользой продолжить разговор завтра. Но я пересилил себя.

— Давай же, Алекс. Хотя бы примерно. Что это вообще за место?

— Хорошо, — произнес он. — По моим предположениям, здесь порядка двух тысяч заключенных. Большинство — представители негалактических гуманоидных рас. Я насчитал по меньшей мере двенадцать различных типов. Приблизительно десятая часть заключенных — жители галактики. Большинство — тетраксы, но захватчики, похоже, поместили сюда по представителю от всех рас, находившихся в Небесной Переправе. Это одновременно и тюрьма, и учебный центр. Наверное, поэтому любого, кого хотят как следует допросить, доставляют именно сюда. Кажется, здесь нет обычных издевательств над заключенными, но где что происходит, я толком не знаю. Пока у меня не будет больше данных, я не хочу делать предварительных заключений.

— Вот дерьмо, — пробормотал я. — Мне следовало этого ожидать.

Затем я положил голову на подушку и посмотрел на него снизу вверх.

— У тебя усталый вид, — заметил он. Приятно было видеть, что он способен делать хоть какие-то умозаключения.

— Ты еще не сказал мне, когда здесь кормят, — напомнил я ему.

— Мы живем по дневному графику чуть короче тетронского, — сказал он мне. У захватчиков сорокачасовое деление суток. Понятия не имею, почему. Свет включают в ноль часов и выключают в двадцать пять ноль-ноль. Прием пищи в час, в одиннадцать и в двадцать один ноль-ноль. Прогулка между пятью и шестью и между пятнадцатью и шестнадцатью.

— Постараюсь запомнить, — пообещал я. После некоторой паузы, во время которой в его толстый череп наконец-таки пробилась мысль, что пользы от его информации очень мало, он, понизив голос, спросил:

— Что с нами будет, Руссо? Смогут ли тетраксы нас отсюда вызволить?

— А с какой стати тетраксам о тебе беспокоиться? — Я не преминул добавить в свой вопрос злорадства. — Несмотря на всю твою самоотверженную работу в Координационно-Исследовательском Центре, они наверняка и палец о палец ради тебя не ударят, а теперь, когда моя миссия провалилась, то и обо мне будут беспокоиться ничуть не больше. На твоем месте, Алекс, я бы задумался, как помочь себе самому. Лично я делаю именно это.

— А-а, — уныло протянул он. — Тогда — желаю удачи.

Когда человек говорит неискренне, я всегда это чувствую. К сожалению, мне действительно может потребоваться максимум удачи, и даже немного больше. Я закрыл глаза и попытался прикинуть, какую роль играть, когда допросы возобновятся, а в том, что они возобновятся, сомнений не было. Жаль, но с мыслями собраться я уже не мог. Слишком устал и постоянно хлюпал носом в безуспешных попытках прочистить синусы.

"Из всех самых дурацких мест, где можно подцепить простуду, — пронеслась в моей голове раздраженная мысль, — я выбрал то, где нельзя получить нормальной медицинской помощи".

Судьба, похоже, упрямо продолжала сдавать мне плохую карту, и я понял: то, что я сказал Алексу, скорее всего окажется правдой — никто не пошевелится, чтобы вызволить нас. И если я не буду правильно разыгрывать свою карту, то могу застрять здесь очень и очень надолго.

Второй допрос начался куда более вежливо, чем первый. Новый переводчик говорил на пароле гораздо лучше моего голубоглазого приятеля и явно не был "просто солдатом". Он даже начал с того, что представился. Звали его Сигор Дьян. Одет он был в черную униформу, как и все мужчины, но никаких знаков отличия не имел, что косвенно указывало на его значительность, позволявшую стоять вне иерархии. У него была привычно бледная кожа, белые волосы росли там, где положено, но глаза — необычные: лилового цвета — нечто среднее между светло-синим и розовым, какой бывает у альбиносов. Надбровные дуги несильно выдавались под высоким лбом, что делало его совсем похожим на человека.

Он принял меня в уютно обставленной комнате и предложил сеть на софу, тогда как сам остался сидеть на угловатом стуле с подъемным сиденьем, что давало ему возможность смотреть на меня сверху вниз, хотя ростом я был выше него на добрых три сантиметра. Между нами располагался низенький столик, покрытый стеклом, две чашки и чайник с каким-то горячим напитком. Не спрашивая, он наполнил чашки и подвинул одну из них мне. Я осторожно попробовал жидкость. Она была зеленой и сладкой, как мятный чай с сахаром. Тут же я почувствовал облегчение в горле, которое жестоко саднило. Сейчас наверняка шла демонстрация пряника, но я понимал, что впереди ждет и кнут.

— Ваше имя — Майкл Руссо? — спросил он.

— Да, — просипел я в ответ.

— И вы являетесь жителем планеты, называемой вами Земля?

— Это исходная планета представителей моей расы. Я же родился на планетоиде в астероидном поясе. Это тонкий слой из больших скальных обломков, удаленный от звезды гораздо дальше, чем наша родная планета. Вам известно, что такое звезды и солнечные системы?

— Мы изучаем это. Я верю, что Асгард действительно находится очень далеко от вашей системы, так далеко, что мне трудно это представить. Мы привыкли обращаться с расстояниями гораздо меньших масштабов. Теперь мы узнали, что наши концептуальные горизонты оказались гораздо уже, чем мы могли предполагать.

— Надеюсь, ваши солдаты не страдают агорафобией, — прокомментировал я его слова. Он улыбнулся.

— Боюсь, что все-таки страдают, — ответил он. — Многим трудно работать на поверхности. Даже под куполом Небесной Переправы открытые пространства для нас непривычно велики. А вне купола… вы, очевидно, можете представить, как закружилась у наших людей голова, когда они впервые глянули в небо.

— Наверно, могу, — согласился я. На самом деле не мог: если ты родился в астероидном поясе, то вырос под таким небом, после которого все остальные небеса кажутся милыми и домашними.

— Что привело вас в Асгард, мистер Руссо? Говорил он вежливо, и мне искренне не хотелось его разочаровывать. Но слишком скверно я себя чувствовал, хотя пытался сохранять бравый вид и подавлять внешние симптомы простуды.

— Романтика приключений, — сказал я ему. — Рано или поздно в жизни наступает момент, когда ты можешь позволить себе купить звездолет, и внезапно в твоих руках оказывается вся галактика. Планетоид становится невыносимо патриархален, и вдруг выясняется, что астероидный пояс может предложить тебе крайне мало — лишь миллионы вращающих по орбите булыжников. У меня был друг, который любил слушать романтические истории. Асгард — это Романтика, причем с большой «Р» — самый крупный, самый странный обитаемый мир во всей известной Вселенной. В те времена известия о его открытии только достигли нашей системы, и он представлялся великой тайной, величайшей загадкой Вселенной. Рожденные в космосе, как правило, глядят вдаль… редко кто из них возвращается обратно на Землю. Для них Земля — это мертвое прошлое, а галактическое сообщество будущее. А вас что сюда привело?

— Определенные способности к языкам. Хотя вы, вероятно, задали этот вопрос, не имея в виду меня лично. Может быть, вы спрашиваете, что привело мой народ в эти условия существования?

— Интересно было бы знать, — ответил я.

— Первоначально, — сказал он, — потребность открывать новые территории, помимо тех, что достались нам в качестве места обитания, была вызвана проблемой перенаселенности. Наш уровень имеет примерно тридцать миллионов квадратных километров полезной площади, но у нас нет никаких сдерживающих факторов роста населения. Мы не знаем, сколько нас было вначале — вероятно, не очень, много, — но, когда мы нашли выход на другие уровни, нас насчитывалось уже шесть миллиардов, и перспектива удвоения населения за период одной человеческой жизни была неизбежна. Большую часть нашей истории — я бы назвал ее предысторией, поскольку у нас не осталось письменных свидетельств о событиях той жизни, — мы принимали все, что было вокруг, как само собой разумеющееся. Только в последние времена начали учиться самостоятельно пользоваться заложенными в окружающих вещах технологиями.

Мы считали, что быстро прогрессируем по мере того, как уходили от первоначального уровня. Других уровней, столь же совершенных в техническом плане, как наш, нам не встретилось, зато мы обнаружили много пустых уровней. Большие трудности для экспансии вниз похожи на те, что окружают нас здесь. Под нами точно такие же. Было очевидно, что проще и перспективнее двигаться вверх, но мы дошли до холодных слоев. Вот тут возник непреодолимый барьер, пока мы не наткнулись на нижние уровни вашего города. Тогда это показалось отличной лазейкой, и мы даже не подозревали, какой недоброжелательный прием ожидает нас впереди, пока не ввели в действие войска.

Он выжидательно замолчал. Я не хотел его разочаровывать, поэтому поддержал дискуссию, которую ему не терпелось развернуть.

— Значит, вы обнаружили, что вы — вовсе не боги, сотворившие этот мир, произнес я. — И теперь не знаете, что делать.

— Мы… в растерянности, — согласился он. Он явно ждал продолжения, и я решил, что ничего плохого в этом не будет.

— Как я понимаю, вы мало знаете даже об Асгарде, не говоря уже о Вселенной. Вы понятия не имеете, как сюда попали. Когда ваши прапрапрадеды впервые начали открывать, что представляет из себя мир, в котором они живут, они, разумеется, решили, что все это было построено исключительно для них и для удовлетворения потребностей растущего населения. Хвалу же за это они воздали своим предкам. Ваши экспедиции и завоевания, вероятно, заставили кое-кого взглянуть на эти утверждения скептически, но не было решающего фактора, чтобы поколебать нашу веру в собственную исключительность. До тех пор, пока вы не вышли в Небесную Переправу. Вы сделали вылазку, рассчитывая стереть в порошок еще несколько варваров, паразитирующих на технологии ваших предков, и вдруг обнаружили, что сами попались, как кур в ощип. Это было ударом для вас.

"Кур а ощип" перевести на пароль довольно трудно, но суть мой собеседник уловил правильно.

— Вы — проницательный человек, мистер Руссо, — произнес он. Вид у него был чрезвычайно довольный. Вероятно, он изголодался по интеллектуальной беседе, поскольку ни Алекс Соворов, ни тетраксы не хотели с ним говорить.

— Почему вы не идете на переговоры с тетраксами? — напрямик спросил я его. — Они не собираются мстить. Заблуждение они простят. Они с радостью порешили бы все миром к обоюдной выгоде сторон.

— В этом же нас уверяют наши тетронские гости, — произнес он. — Но вы должны попробовать взглянуть на все с нашей стороны. Что произойдет, если мы заключим мир с тетраксами? Они захотят получить доступ в контролируемые нами уровни, чтобы продолжить свои мирные исследования. В ответ, вне всякого сомнения, они предложат нам свою технологию и знания. Они начнут принимать участие в наших проектах и интересоваться нашей средой обитания. Но они уже считают, что Асгард принадлежит им, только потому, что обладают технологией, позволяющей строить города на его поверхности и исследовать его глубины! Если мы разрешим им ходить где угодно и делать что угодно, Асгард действительно станет тетронским. Тогда они, и только они, научатся управлять технологией наших предков. Это будет несправедливо. Наследники всего, что вокруг, — мы. Поэтому мы должны делать все, что в наших силах, дабы сохранить над этим наследством контроль.

И вновь он выжидательно замолчал. Я играл честно, пытаясь встать на его точку зрения. И должен был признать, что в его доводах есть разумное зерно.

— Если вы пустите тетраксов хозяйничать в своих уровнях, они, безусловно, окажутся в гораздо более выигрышном положении, чем вы, с точки зрения изучения строения Ас-гарда. Технология строителей, та самая, что заложена в архитектуре этого макромира и системах энергоподачи в уровни, во много раз превосходит тетронскую. Но если вы и тетраксы одновременно станете пытаться ими овладеть, то у тетраксов гораздо больше шансов сделать это первыми. Я понимаю, почему вы хотите сохранить все для себя. Вы сидите на самой мощной технике, которая известна Вселенной, и если вы научитесь понимать принципы ее действия, вы опередите тетраксов, вы опередите всех. Однако пока вы не имеете никакого представления, как она действует, вы не понимаете даже технологию, захваченную вами у тетраксов в Небесной Переправе, разве не так?

— Асгард — наш! — произнес Сигор Дьян. — Мы принадлежим этой планете. Я думаю, что слово «захватчики», которое население Небесной Переправы применяет к нам, не совсем уместно, не так ли? На самом деле жители города — захватчики нашего мира. Разве нет?

— Лично я могу понять вашу точку зрения, — осторожно согласился я.

— Насколько мне известно, ваша раса недавно воевала против других разумных существ и победила, — сказал он. — Или я не прав?

— Нет, это правда.

— А почему вы воевали?

В ответ я лишь криво улыбнулся.

— Территориальные споры, — только и оставалось сказать мне.

— И, насколько я понимаю, ваши противники тоже были гуманоиды, но, как мне сказали, не так похожие на вас, как мы?

— И это тоже правда, — осторожно подтвердил я.

— А как вы думаете, если б они были похожи на вас так же, как мы, смогли бы ваши расы уладить разногласия более мирным путем?

— Сомневаюсь, — сухо ответил я. Тем не менее это был интересный вопрос, хотя однозначного ответа на него я и не знал.

— Ваша раса считается технологически ниже тетраксов. Но, несомненно, выше нашей. И вам пришлось найти свое место в сообществе рас, управляемом тетраксами. С учетом того, что известно вам о сообществе, как вы полагаете, сможет ли когда-нибудь человечество сравняться с тетраксами? Позволят ли сами тетраксы какой-нибудь расе сравняться с ними, когда сейчас они имеют такое превосходство?

Я отхлебнул зеленого напитка. Все, что он говорил, звучало в высшей степени разумно. И вопросы его были таковы, что лучше было отвечать вопросом на вопрос.

— А каковы ваши шансы, если вдруг случится вооруженный конфликт с тетраксами? — спросил его я. — Они очень гордятся тем, что избегают насилия, но могу побиться об заклад — в случае необходимости они могут применить оружие ужасающей разрушительной силы.

— Я в этом не сомневаюсь, — ответил Дьян. — Если хотя бы половина того, что рассказывают нам люди о своих военно-космических силах, правда, то я не сомневаюсь в вашей способности превратить Небесную Переправу в пыль и нашем бессилии ее защитить. Но захотят ли тетраксы бомбардировать Небесную Переправу, пока здесь находится столько их людей? И что они выиграют в далекой перспективе? У нас в нижних слоях двадцать миллиардов. Если они попытаются отбить Небесную Переправу, не разрушая ее, то сделать это будет сложно — я не говорю «невозможно», но способа, которым это можно осуществить, пока не вижу. А если Небесную Переправу все же придется уничтожить, то что тогда? У нас по-прежнему останется двадцать миллиардов внизу. И сколько, по-вашему, времени понадобится вашим армиям, чтобы взять хотя бы десять уровней, не говоря уже о пятидесяти?

Разумеется, у него было больше времени на обдумывание этого вопроса, чем у меня. И аргументация его выглядела подозрительно сильно. Если жители галактики попытаются взять их маленькую империю силой, то работа действительно предстоит тяжелая. В самом деле: отбить Небесную Переправу большого труда не составит, но что дальше? Смогут ли тогда тетраксы посылать своих исследователей в нижние уровни, заселенные огромным по численности и враждебно настроенным народом? Я слишком хорошо знал, как трудно давались КИЦ первые шаги, хотя тогда единственным врагом был холод. Возможно, неонеандертальцам удастся выиграть время, чтобы как следует укрепиться. Возможно, они сумеют держать тетраксов на расстоянии не только в течение нескольких лет, но нескольких поколений, и все это время будут трудиться в поте лица, чтобы действительно овладеть разбросанной вокруг техникой, которая встроена в ткань их замкнутой Вселенной.

— О'кей, — произнес я. — Вы можете не пускать их в Небесную Переправу и в контролируемые вами уровни. Но у вас нет способов контролировать, что происходит на другой стороне планеты, не так ли? Ваша империя простирается вверх и вниз, а если возникнет соперничество, тетраксы начнут бурить во всех остальных зонах первого уровня, И тогда они подключат к этому куда больше людских ресурсов, чем когда-либо было у КИЦ. Вы, разумеется, будете превосходить их численно пусть даже миллион к одному, но вы уже успели убедиться, что они умнее. В этом случае у них все равно больше шансов выиграть гонку, даже если вы сделаете все возможное, чтобы их остановить, но стоить это будет очень дорого. Возможно, все двадцать миллиардов жизней. Неужели вам нужна такая война?

— Мы привыкли воевать, — холодно ответил он. — А отдать врагу то, что наши предки оставили нам, значит гнусно их предать.

Я мог бы оспорить его утверждение о так называемых предках, но не захотел. Я тихо сидел, превозмогая головную боль, которая быстро нарастала как расплата за нашу дискуссию.

— В любом случае, — мягко произнес Сигор Дьян, — существуют другие факторы, которые нельзя сбрасывать со счетов, или я не прав? Нам известно, что на Асгарде есть и другие обитатели, куда более развитые, чем тетраксы, тем более — мы. Это могут быть наши предки, все еще живые, ушедшие в глубины планеты. Если наши предки вдруг возникнут из небытия, ситуация может драматически измениться. Вы понимаете, мистер Руссо?

И тут я сообразил, хотя и поздно, чему так обрадовались захватчики, когда меня выдала им Джейсинт Сьяни. По Сигору Дьяну получалось, что я был человеком, говорившим с их предками… то есть мессией, который имел контакт с самими богами. Я все время думал о сотрудничестве, исходя из того, что захватчики интересуются своими нижними соседями как потенциальными союзниками. До меня не дошло, что их миропонимание сделало меня гораздо более важной фигурой, чем я есть.

Но от перспективы стать мессией я большого удовольствия не испытал. Это очень опасная во всех отношениях работа.

Я чуть было не ляпнул, что Александр Соворов и по меньшей мере дюжина тетронских пленников знают дорогу к шахте Саула, но вовремя прикусил язык.

Я не знал, сколько они уже успели наговорить. Бели вся информация поступила к захватчикам исключительно от Джейсинт Сьяни, то она должна была отличаться вопиющей некомпетентностью. Возможно, они понятия не имели о сделке, которую я заключил с КИЦ, а также то, что путь вниз, к биотехническому супермену Мирлину, был тщательно заблокирован. Мне не следовало забывать предостережение "безответственная болтовня может стоить людям жизни", потому что жизнь эта запросто могла оказаться моей. Я должен был тщательно взвешивать каждое слово до тех пор, пока не выясню, чего они от меня хотят и что, по их мнению, я могу им дать.

— У вас нет никаких оснований полагать, — осторожно начал я, — что люди внизу имеют отношение к вашим предкам. Они вполне могут оказаться еще одной расой, посаженной в соответствующую среду обитания, как вы — в свою. То, что они имеют технологическое преимущество, ничего не значит. Спросите самого себя, мистер Дьян, что будет, если они окажутся еще одной захватнической расой? Под чьим игом вам будет лучше жить — их или тетраксов?

— Именно на этот вопрос, мистер Руссо, мы надеемся услышать ответ от вас, — произнес он не менее сахарным голосом, чем напиток, которым меня поил и который теперь, после того как я его допил, оставил во рту странное, не совсем приятное вкусовое ощущение.

Во время следующей прогулки, когда меня временно оставили в покое, вероятно, чтобы дать обдумать все услышанное, представилась возможность поговорить с Велой-822.

Мы стояли возле одного из смотровых окон, поэтому во время беседы у меня была возможность переводить взгляд, с его морщинистого лица на дикий пейзаж. Клубившийся маслянистый туман не позволял видеть дальше, чем метров на десять — пятнадцать, но возле стены росло несколько дендритовых кустов, и среди них, как расплывчатые пятна, порхали какие-то мелкие существа. Разноцветные огоньки, мерцавшие на ветвях дендритов, мягко трепетали в тумане, подсвечивая его радужными красками, а вокруг танцевали, и проносились огненными стрелами светящиеся мушки.

"Зачем здесь создали это? — думал я. — Неужели такая жизнь настолько необычна для громадной вселенской схемы, что ее нужно оберегать как сокровище?" Вела-822 объяснял мне политику, которой решили следовать тетраксы в Небесной Переправе.

— По сути своей, — говорил он, — наша стратегия базируется на трезвом размышлении, взвешенном упрямстве; и заманчивых предложениях. Мы стараемся высветить выгоды, которые получат от соединения знаний и ресурсов как галактические расы, так и жители Асгарда. Мы делаем упор на стандарты поведения, необходимые для существования галактического сообщества в мире и гармонии. Мы отказались рассказывать захватчикам о наших технологиях, об открытиях на Асгарде и о месте расположения наших подземных баз до тех пор, пока они не заключат с нами какого-либо соглашения и не позволят установить эффективную связь с космическими кораблями.

— Это хорошо, — произнес я, решив поднять свой рейтинг, упомянув пару громких имен, — потому что Камина-1125 и Тульяр-994 логическим путем вычислили, что вы будете следовать именно этой политике, и увязывают с ней свои планы. Проблема в том, что захватчики не отвечают ни на какие призывы, а без дополнительной информации трудно решать, что делать дальше. Если повезет, то хотя бы одна из наших групп сумеет установить связь, и люди на орбите получат полную информацию, но что будет дальше, сейчас судить трудно. Вам, вероятно, легче судить, пойдет ли Камина-1125 на какую-либо военную акцию.

Выуживать информацию из тетраксов — занятие неблагодарное. Они слишком умны, чтобы попадаться на удочку, закинутую простым человеком. Вот все, что он мне ответил:

— Несомненно, Камина-1125 примет наилучшее решение. Можем ли мы рассчитывать, что в этом вопросе вы будете следовать нашим указаниям, как делает это доктор Соворов? Многие ваши собратья по расе активно сотрудничают с захватчиками, но, к счастью, мало кто из людей или китнян может оказать им существенную помощь.

Трудно было судить, что он имел в виду; возможно, что от меня тоже будет мало толку, но меня это не волновало. Некоторое время я просто смотрел на клубы тумана и размышлял: неужели в этом уровне тоже десятки миллионов квадратных километров обитаемых территорий и какие еще экзотические вариации жизненных систем могут на них располагаться?

Мой ответ ему был таков:

— Из сотрудничества тоже можно извлечь выгоду. Вы уже заметили: мои собратья по расе не в состоянии объяснить захватчикам премудрости тетронской техники, поэтому вреда от них мало. Зато они смогут войти в доверие. Мы должны помнить: то, что внезапно открылось им, когда они захватили Небесную Переправу, перевернуло все их мировоззрение. Когда моя, раса вышла за пределы Солнечной системы, мы знали о Вселенной куда больше и предвидели, что она может быть населена. Контакты с галактическим сообществом не явились для нас неожиданностью. Эти же пережили гораздо больший шок. Возможно, их похожесть на нас позволит им переубедить самих себя, и постепенно они сумеют войти в контакт со всей галактикой. Возможно, мои братья по расе как раз и наводят эти жизненно важные мосты.

Я гордился собой; моя речь была ничуть не хуже тетронской по своей деликатности и коварству. Не было ни малейшего сомнения, что Вела-822 с ней не согласится, но тетронец никогда не соглашается с теми, кто играет в его игры хотя бы наполовину так же хорошо, как он сам.

— Это была бы опасная политика, — заметил Вела-822. — И вы должны помнить, мистер Руссо, что вы, люди, не имеете достаточного опыта в дипломатии. Точнее даже — вы вообще не имеете опыта в политике установления дружественных отношений и легко можете принести больше вреда, чем пользы.

Что другими словами означало: "Не пытайся строить из себя умника, человек; ты еще не дорос до этого".

— Я не уверен, что они до бесконечности будут соблюдать вежливое обхождение, — сказал я ему не без некоторой мстительности. — Полагаю, что представителям вашей расы грозит пытка. По-моему, просто необходимо дать захватчикам некоторые ответы, и те из них, которые можем дать мы, люди, способны предотвратить попытку насилия.

Нельзя сказать, что лица тетронцев вообще не имеют выражения, но прочесть его трудно, даже человеку, который прожил с ними достаточно долго. Я остался в неведении, был ли он разочарован, раздражен или просто подумал, что ничего иного от паршивого варвара ожидать нельзя.

Откуда ни возьмись рядом со мной материализовался Александр Соворов. Он, очевидно, понял, что я произнес секунду назад, хотя, когда я говорил, наверняка не подслушивал.

— Очень важно, Руссо, четко знать, где твоя лояльность начинается и где кончается, — строго произнес он. — Твоя безрассудная храбрость уже однажды стоила нам шанса установить контакт с более прогрессивной расой, живущей в нижних слоях. И уж совсем будет скверно, если твое нынешнее безрассудство обернется невосстановимой потерей нашего престижа в галактическом сообществе.

— Дело в том, Алекс, — произнес я со всей любезностью, которую только смог из себя выжать, — что ты не в состоянии воспринимать картину в целом. Как бы то ни было, но теперь я боец военно-космических сил, и безрассудство — моя профессия.

Соворов и тетронец обменялись взглядами, и, прежде чем уйти, тетронец слегка кивнул.

— Вчера, пока тебя допрашивали, у нас с Белой был разговор, — сообщил мне Соворов. — Мы попытались выработать линию, которой тебе лучше всего придерживаться.

— Очень любезно с вашей стороны, — просипел я. — Тетраксы могут гордиться тобой, Алекс. Ты знатный подпевала. Тетраксы любят подпевал. Рано или поздно они дадут тебе почетный номер. Может быть, даже тринадцатый.

— Трудно поверить, — отчужденно произнес он, — что для разведки тетраксы выбрали именно тебя. Наверное, у них не было выхода. — Ага! — подтвердил я. Мой взгляд продолжал изучать извивающиеся ветви дендритов, унизанные разноцветными огоньками, и танцующих между ними светлячков.

— Как ты думаешь, эта жизненная система имеет ДНК-основу? — спросил я его.

Он едва глянул через плечо.

— Думаю, да, — жестко произнес он с упрямством человека, не желающего менять тему разговора.

— Ну же, Алекс, продолжай. Ты ведь ученый. Тебе все это должно быть интересно. Оно же восхитительно, оно прекрасно. Пусть ты торчишь здесь давно и уже привык, но не мог же ты полностью утратить любопытство.

Соворов лишь пожал плечами.

— Да, выглядит красиво, — согласился он. — Но мы можем только смотреть издали. Если тебе нужно побольше узнать про здешнюю биологию, расспроси своих новых друзей. Может, это заставит их самих хоть что-нибудь исследовать самостоятельно. У меня сложилось впечатление, что псе, что не стреляет, их не интересует.

— Иногда, Алекс, — сказал я ему, — ты можешь быть жутко неинтеллигентным, и тогда слушать тебя просто отвратительно. Похоже, ты уже начинаешь забывать, зачем прилетел на Асгард. Ведь прилетел ты, чтобы вести научные исследования, не так ли? Ты прилетел, чтобы добывать знания. Я понимаю, тебя раздражают «фантазии» насчет Центра, но это раздражение, кажется, убило твою собственную фантазию. Неужели ты никогда не задавался вопросом, для чего существует Асгард и какую роль играет он в мировом масштабе?

— Нет смысла задавать вопросы, пока нет данных, чтобы сформулировать ответы, — сказал он.

По-моему, это было стопроцентное заблуждение. Вопросы сначала надо сформулировать, и чем крупнее вопрос, тем он ценнее.

— А тебе было известно, — спросил я его, — что вокруг Урана сейчас летает исследовательский планетоид, который собирает органический материал из атмосферы и колец? Они нашли уже тонны — упаковки ДНК во всех возможных вариациях. Если верить тетронскому ученому, с которым я говорил, то материал этот существует там с момента возникновения Солнечной системы, когда Солнце было еще очень горячим. Жизнь старше Солнечной системы, Алекс. Возможно, старше самой галактики. Она рассеяна в пылевых облаках между звездами. Иногда она пребывает в замороженном состоянии миллиарды лет. Но это не имеет значения. Она плавает в пространстве до тех пор, пока местные условия не становятся благоприятными для репродукции, и тогда она оживает. Она падает как дождь на все гравитационные колодцы Вселенной, и в тех местах, где находит благоприятные для себя условия, начинает множиться и множиться, позволяя естественному отбору отсортировать наиболее эффективные для данной местности формы. Там, где она может дать жизнь экосфере, она ее дает. Она согласовывает свои энергетические параметры с окружающей физической обстановкой и вырабатывает своеобразный химический компромисс.

Этот тетронец уверен, что ДН К образовались спонтанно, в очень далеком прошлом — порядка десяти миллиардов лет назад — и размножались, пока не заполонили всю Вселенную. Он считает, что базовый генный набор гуманоидов возник очень давно в каком-то удаленном уголке Вселенной и со временем приплыл в наш рукав вместе с гигантским галактическим облаком несколько сотен миллионов лет назад, засеяв, таким образом, окрестные звездные системы почти одновременно.

Тогда получается, что Асгард — продукт отдельного творения, имевшего место в какой-то другой галактике невообразимо давно. И сейчас его обитатели, а возможно, и строители, являются братьями как нам, так и тетраксам. Но если так, то почему он здесь? Не был ли Асгард послан, чтобы оплодотворить нашу галактику? Не он ли занес первичные ДНК-упаковки, которые затем распространились по всему галактическому рукаву? А может, его снарядили в путешествие с целью что-то спасти? Не потому ли он несет в себе образцы экосфер тысяч миров, что спасает их от какой-то невообразимой угрозы? И, наконец, где сейчас его строители? Почему существование их чудесной планеты пущено на самотек, в результате которого целые уровни вымерли или деградировали, а на их месте возникли карликовые империи, мечтающие о неограниченных завоеваниях? Что вообще здесь происходит, Алекс? Ты ведь тоже думал об этом, не так ли?

Он все-таки оказался достаточно любезен, чтобы не вздернуть свою черную бородку с брезгливым "Не знаю". Вместо этого он произнес:

— Насчет Урана я ничего не знал. Это действительно проливает новый свет на теорию "галактического посева". Теперь теория конвергентной эволюции выглядит довольно шатко.

Я кивнул в сторону чужого леса с волшебными огоньками.

— Здесь конвергентной эволюцией вообще не пахнет, — сказал я. — Похоже, мы имеем дело с…

Тут я, поперхнувшись, осекся на полуслове. Соворов смотрел мне в лицо, стоя спиной к лесу, поэтому ему понадобилось время, чтобы развернуться и увидеть то, что видел я. Но он опоздал: видение за окном исчезло.

— Что там такое? — спросил он.

— Если мне не показалось, — ответил я, — то, возможно, это продукт конвергентной эволюции. По-моему, я видел среди деревьев гуманоида.

— Этого не может быть, — ответил он. — Местная экосистема имеет слишком слабую энергетику. Она не может поддерживать живые формы крупнее твоего мизинца. Недостаточная экологическая эффективность, обусловленная слабыми пищевыми цепочками.

Его комментарии выдавали, что он все-таки размышлял об окружающей экосфере, и это несколько восстановило мою пошатнувшуюся веру в природное любопытство человека. Сам же я был уверен, что мгновение наблюдал гуманоида. Оценить расстояние до объекта и, соответственно, его размеры мешал туман, но у меня сложилось впечатление, что он был большим и грузным, напоминая скорее не человека, а гигантскую обезьяну.

Едва я открыл рот, чтобы спросить Алекса, не имеет ли местная охрана привычки разгуливать в скафандрах по окрестностям, как меня прервали. Подошли два солдата и бесцеремонно увели меня. Очевидно, Сигор Дьян собирался на этот раз получить от меня кое-какие ответы.

К сожалению, я до сих пор толком не знал, какие ответы ему давать, и каждый раз, когда я собирался придумать приемлемую стратегию, голова безжалостно трещала.

Сейчас бы потерять сознание и тем самым покончить разом со всем. Вместо этого я шел под конвоем подлинным коридорам на очередную встречу с инквизитором.

Когда меня вновь привели к Сигору Дьяну, все было как в прошлый раз, за исключением напитка, который он предложил мне. Новая жидкость имела мутно-коричневый цвет и немного напоминала суп из мидий. В юности мне довольно часто приходилось есть этот суп, потому что в замкнутых экосферах астероидных миров, где в те дни еще и слыхом не слыхивали о тетронской биотехнике, искусственные моллюски часто служили основным элементом процессов рециркуляции. Эти организмы обладают некоторыми особенностями, которые нельзя встретить у других живых существ. Хотя нельзя сказать, что у них приятный вкус. Суп из мидий мне не нравился никогда.

Сделав несколько глотков из чашки, я отставил ее в сторону, чтобы уже больше не прикасаться. Меня по-прежнему одолевали слабость и высокая температура. Болезнь, похоже, не только не собиралась покидать мои носовые пазухи, но проникала все глубже и глубже. И головная боль становилась с каждым часом все сильнее.

— Я не испытываю особенно теплых чувств к тем, на кого работаю, — сказал я Дьяну. — Мне совершенно не нравится манера тетраксов обделывать свои делишки, но сотрудничать с ними я могу. Думаю, что с вами мы тоже могли бы сработаться. Я расскажу вам, где искать шахту, ведущую и нижние уровни, о которой говорила Джейсинт Сьяни. Только скажите, и я вас туда отведу.

Он расплылся в довольной улыбке.

— В настоящий момент нам уже известно местоположение всех баз, установленных Координационно-Исследовательским Центром, включая и ту, что была создана у шахты, ведущей с третьего уровня вниз. Тетраксы могут считать нас дикарями, но мы не дураки. Мы умеем читать карты, найденные в здании КИЦ.

— Тогда зачем же вам нужен я?

— Потому что в этих картах нам не все понятно. Мы не можем читать по-тетронски и не умеем работать с тетронскими банками данных. Рассказ китнянки — вот все, что нам известно об открытии, сделанном вами в том походе. Почему тетраксы до сих пор не установили контакт с обнаруженной вами суперрасой, если таковая действительно существует?

— Эти существа не захотели ни с кем контактировать. Они, как и вы, были сильно удивлены, узнав о существовании Вселенной. Кому-кому, а вам должно быть понятно, какой это был для них удар. Ведь и вам потребовалось время, чтобы подумать, как жить дальше. У них был контакт с уровнем, на котором заканчивалась шахта; экосистема там одичала, а гуманоидные обитатели превратились в самых настоящих дикарей. Но после встречи с нами они решили отгородиться от нового мира. Так по крайней мере они мне сказали.

— Как они выглядят? Я полагаю, они — гуманоиды?

— Я тоже так думаю, — сказал я. — Но со мной говорил лишь посредник.

Мне пришлось вкратце изложить ему историю Мирлина, объяснив при этом, что обитатели нижних уровней захотели принять только его. Эту историю я постарался излагать как можно проще, но были в ней и некоторые детали, на которых пришлось остановиться подробнее, потому что Дьян начал задавать вопросы. Я не стал лгать, и, когда вопросы были исчерпаны, оказалось, что я рассказал ему все, что знал. Но это, разумеется, вовсе не означало, что он мне поверил.

— Если судить по сказанному вами, — произнес он, — этим существам не больше нашего известно о том, кто построил Асгард?

— Так по крайней мере мне сказали, — подтвердил я. — И нет никаких оснований предполагать, что они — ваши предки. Очень может быть, что они, как и вы, просто отдельная раса, которая, единственно, дальше ушла в понимании технологий, заложенных в окружающем ее мире.

— Это вы так говорите. К тому же вы утверждаете, что не знаете, как установить с ними контакт. Все это выглядит слишком складно, словно вы изо всех сил пытаетесь убедить меня, что из всего рассказанного вами мы не сможем извлечь никакой пользы.

— Я не знаю, будет ли вам какая-нибудь выгода от установления контакта с этими людьми или с любыми другими расами, которые, возможно, живут под вашей империей. Есть шанс, что вы найдете союзника, с которым можно объединиться в борьбе против тетраксов. Возможно, вы даже найдете своих предков. Но, мне кажется, вы уже и сами поняли, что никаких гарантий здесь нет. У вас нет данного от Бога права выйти из этой ситуации победителями.

Я думал, что он действительно это понимал. Разумеется, начинать долгую дискуссию о гипотетических предках в его намерения не входило. Во всем, что касалось предков, он, похоже, был агностиком, независимо от того, во что верили окружающие его соплеменники. После некоторой паузы он вернул наш разговор в более практическое русло.

— Есть ли у жителей галактики оружие, аналогичное тем, как вы их назвали, парализаторам, которые применяли существа из нижнего уровня?

— Да. У тетраксов есть точно такое же устройство. И еще у нескольких рас. Оно не действует на всех гуманоидов одинаково, и иногда его надо настраивать на определенные мозговые характеристики существа, но это решаемая проблема.

Беспорядочное и неразборчивое оружие: вы не можете направить его на индивидуальную цель, его сигнал нельзя передать по телевидению — из него можно только выстрелить. Во второй раз они использовали для генерации сигнала весь небосвод, а в первый — какого-то робота.

— Где в Небесной Переправе можно найти широкодиапазонные образцы этого оружия?

— Сейчас, вероятно, нигде. Парализаторам и были вооружены антидиверсионные устройства, защищавшие собственно Переправу. Я подозреваю, вы их уже обезвредили, превратив в кучу мусора и парализаторы, и все остальное, когда уничтожали Переправу.

— А я подозреваю, что это всего лишь одна сторона вашей истории, подчеркнул он. — Интересно было бы знать, почему именно вам вернули сознание, дабы предоставить возможность выслушать рассказ вашего приятеля-андроида. Не лгали ли они вам?

— Этого я не знаю, — ответил я. — Там все могло быть ложью.

— Действительно — могло, — заметил он тоном, говорившим о том, что и в моей честности он вовсе не уверен.

Мне самому вся эта история никогда не нравилась, хотя вслух я этого высказывать не любил. Из глубин я вышел в убеждении, что стал теперь умнее всех, и ужасно гордился своим маленьким секретом. Возможно, они возбудили во мне такие чувства примерно тем же способом, каким взрослый осчастливливает ребенка, дав ему леденец. Мирлин мог быть мертв, а я — стал дубликатом.

Я высморкался и приложил тыльную сторону ладони ко лбу. Пот катился градом, а голова трещала так, словно надо мной только что как следует поработали парализатором.

— Еще одна вещь не дает мне покоя, — сказал Дьян, выдержав паузу, во время которой он потягивал суп из мидий. — Если эти люди настолько превосходят нас с вами, то почему им неизвестно о существовании Вселенной? Почему они не исследовали Асгард сверху донизу, когда могли перемещаться по стольким уровням? Слишком много совпадений, которые не дают возможности предполагать, будто, несмотря на свою ученость, они ведут исследования примерно столько же времени, сколько и мы. Ведь в результате у них под контролем находится лишь небольшое число уровней.

— Не обязательно, — возразил я ему. — Помните, что начали они со своего базового уровня, который находится гораздо глубже вашего. Мирлин предположил, что они бессмертны, а это может означать, что они давно прекратили размножаться, поэтому я лично сомневаюсь, что у бессмертной расы могут возникнуть такие пустяковые проблемы, как перенаселенность. Если в их уровне численность населения стабильна, то они не заинтересованы в распространении экспансии на другие уровни. Научная любознательность не настолько мощная сила, как страсть к завоеваниям. Они могли вести исследования в течение времени, превышающего в десятки тысяч раз продолжительность вашей жизни, прежде чем проникнуть во столько уровней, во сколько проникли вы.

Он с отсутствующим видом кивнул и сделал очередной глоток своего пойла.

— Вам тоже следовало бы это выпить, — произнес он. — При простуде надо пить много жидкости. Может быть, мне вызвать врача, чтобы он вас осмотрел? Возможно, он сумеет помочь.

— Нет, спасибо. У меня все в порядке, — пробормотал я. — Только вот насморк замучил.

— Вы сможете ответить еще на несколько вопросов?

— Думаю — да, — произнес я и тут же пожалел об этом.

— Постараюсь говорить только о самом главном. Я благодарен вам, что вы решились все это рассказать, но есть и другие вопросы, в которых вы можете нам помочь и о которых я обязан вас расспросить. Изложите в письменном виде все детали плана, выработанного вами совместно с вашими работодателями перед засылкой на Асгард. Мы хотели бы иметь подтверждение тому, что нам уже известно о шпионских группах, заброшенных с орбиты, — их состав, их цели, точки базирования и места проникновения в город. Вы можете это сделать?

Если бы я не чувствовал себя так ужасно, то одно это предложение заставило бы меня пойти на попятный. Но получилось так, что к разговору я подошел с большей безответственностью, чем следовало.

— Значит, Джейсинт Сьяни не знала, что я улетал с Ас-гарда, — сдаваясь, произнес я.

— Нет. Но вы были первым членом вашей группы, которого удалось взять. Мы схватили и других, и некоторые из них оказались очень сговорчивым. Информация о вашей миссии поступила ко мне сегодня утром. Кое-кто из ваших компаньонов присоединится к вам завтра. Я думаю, у наших людей есть достаточно данных, чтобы схватить всех диверсантов, но я был бы вам очень признателен, если б вы рассказали нам все, что вам известно.

Я угрюмо посмотрел на него, жалея, что нахожусь отнюдь не в лучшей форме.

— Как офицер военно-космических сил я не могу рассказать вам ничего из того, что может подвергнуть опасности жизнь моих товарищей. Это вопрос воинской чести.

Здесь я лукавил. Сюзарма Лир была далеко не лучшим моим другом, но выдать ее у меня не поднималась рука.

— Как хотите, — просто произнес он, давая понять, что эти данные у него уже имеются. — По-моему, вы сейчас слишком плохо себя чувствуете, чтобы справиться с этой трудной задачей. Я обязательно попрошу доктора осмотреть вас. В конце концов, мы вовсе не хотим, чтобы вы…

Внезапно его благодушное настроение улетучилось, и он посмотрел на меня уже совсем по-другому. По-моему, в тот момент я абсолютно точно прочувствовал, что творилось у него в голове, словно это был я сам, ибо на лице у него застыло выражение, какое бывает у человека, пораженного очень неприятной догадкой.

Я сглотнул. Горло саднило, и голова шла кругом. Пот катился по лбу, затекая на брови и в уголки глаз, где, скопившись, становился похожим на горючие слезы. Мне пришлось даже прилечь на софе, обитой похожим на кожу материалом.

— А не могло ли случиться так, мистер Руссо, — спросил он зловещим голосом, — что ваши тетронские хозяева рассчитывали именно на то, что вас всех схватят?

Я открыл рот, чтобы сказать «нет», но слово это не слетело с моих губ. И не боль в горле была тому виной; я вдруг сам отчетливо осознал, что такая возможность существовала.

Много раз я спрашивал себя, каким образом собираются тетраксы воевать против захватчиков Небесной Переправы. Постарался взвесить в уме все возможные варианты. Но одно я забыл: тетраксы — это не люди. Они не мыслят категориями бронированных машин. Они мыслят как биотехники. И всегда думают в первую очередь о биологической войне и биологическом оружии.

Теперь до меня дошло, правда, с большим опозданием, что лучшим и, возможно, единственным путем внесения под закрытый куполом город вирусного оружия была посылка туда живых бациллоносителей. А с учетом того, что вирус должен быть четко привязан к определенной биологической разновидности, чтобы не покосить самих тетраксов, носители должны были иметь биологическое строение, максимально приближенное к строению мишени.

Внезапно разрозненные куски большой картины встали на свои места. Тетраксы получали послания с поверхности планеты в течение нескольких дней после нападения на город. У них имелись фотографии — они знали, как выглядят захватчики. Возможно, у них даже были результаты генетических анализов. Вероятно, у них имелось все, что нужно для организации контратаки, за исключением неглупых носителей, которые смогли бы занести заразу в город.

Они понимали, насколько примитивны в своем развитии захватчики и насколько не подготовлены они к борьбе с эпидемией. Они понимали, насколько легко будет оставшимся тетраксам восстановить контроль над городом, если суметь ослабить силы противника.

И они использовали нас! В исполнители были наняты военно-космические силы и я в том числе; нам рассказали более или менее похожую на правду легенду о необходимости восстановления каналов связи для передачи разведданных… Единственное, что им было надо, это сделать из нас "ходячую заразу".

— Вот дерьмо! — воскликнул я. — Каковы ублюдки!

Но по лицу Сигора Дьяна было видно, что он ни на грош не верит в мою невиновность.

Настало самое подходящее время прекратить неравную борьбу. Отдавшись на растерзание головокружению и простуде, я упал в обморок.

Понятно, что часть последующих событий вспоминается как в тумане. Бредовых кошмаров я не испытывал, но лихорадка действительно сильно действовала на голову, и в результате я подолгу лежал в забытье.

Мне пытались задавать еще вопросы, и я пытался на них отвечать, но язык не слушался, поэтому вряд ли из моих ответов можно было извлечь много пользы. Обратно меня отвели уже не в камеру, а в тюремный медицинский изолятор. Самое странное, что все, кому приходилось иметь со мной физический контакт, носили резиновые перчатки и хирургические маски. Но, даже лежа пластом, я понимал: двери за мной запирают накрепко. С тех пор, как я обрызгал слизью из плевуна первого захватчика, меня все время держала под прицелом целая туча солдат. К этому времени болезнь уже наверняка мирно заканчивала свой инкубационный период во множестве тел. Если тетраксы заложили в меня биологическую адскую машину, а я в этом уже не сомневался, то они наверняка постарались сделать ее такой, чтобы ее действие не проявилось слишком рано и длилось достаточно долго. А мне оставалось только продолжать ругать самого себя за то, что вовремя не понял, насколько они коварны.

Тетронские биотехники — прекрасные медики, и против них самих такое оружие было бы бесполезно, даже если заражать им самых близких к ним гуманоидов. Захватчики же не только мало что могли этому противопоставить, но для них было проблемой даже вовремя выявить симптомы. А я, бедное и злосчастное орудие, должен был страдать вместе с ними.

Так я пролежал несколько дней, мучаясь жестокими приступами лихорадки. Сначала я даже не заметил, когда в палату вкатили несколько новых кроватей с больными, и лишь позже до меня дошло, что среди моих знакомых есть только один человек с роскошной копной золотисто-белых волос, которые сейчас рассыпались вокруг головы по подушке.

Теперь нужда выдавать Сюзарму Лир захватчикам отпала сама собой. Ее уже выдали и, возможно, по приказу тетраксов, чтобы она распространяла своих микробов на всех, с кем имела контакт.

Я припоминаю, как в голове моей бродили не совсем связные сожаления по этому поводу, ибо теперь стало ясно, что кавалерия Соединенных Штатов не скачет мне на выручку.

Наверняка был такой момент, когда я потрудился как следует разглядеть оставшихся двух соседей по палате, потому что к тому времени, когда я снова стал "существом разумным", уже знал, кто они такие.

Это были сержант Серн и рядовой Джон Финн.

Как бы мне ни хотелось похвастаться, что организм мой оказался достаточно силен и первым стал вылечиваться от приступов лихорадки, но этого не случилось. Сказать по правде, я все еще продолжал жестоко мучиться, когда другие уже выздоравливали, и полковнику пришлось как следует потрудиться, чтобы я начал более или менее осмысленно ей внимать, когда однажды она разбудила меня посреди ночи.

— Да просыпайся ты, черт бы тебя побрал, — прошипела она, тормоша меня самым немилосердным образом.

— Дайте мне умереть, — хрипло проскрипел я в ответ.

— Хрен тебе, а не умереть, глупый ублюдок. Хочешь, чтобы я тебе по роже дала или окатила холодной водой?

— Не надо, — жалобно взмолился я.

— Тогда подбери сопли и вставай.

Не выпуская из рук ворот ночной рубашки, которую выдали мне наши хозяева, она бешено трясла мою голову, пытаясь таким способом вбить в нее хоть каплю рассудка.

— Ради Бога, перестаньте! — только и сумел произнести я. Она перестала, и сразу стало легче.

Включив лампы на прикроватной тумбочке, чтобы лучше видеть происходящее, она направила ее неяркий свет прямо мне в лицо, чтобы я не впал в забытье и внимал ее словам.

— Теперь лучше? — спросила она. — Серн все еще в отключке, но, кажется, он и эта крыса, Джон Финн, выкарабкаются. Они тебе уже говорили, что считают, будто тетраксы нас использовали для занесения вируса в город?

— Как раз при мне они до этого додумались, — сказал я ей.

— Это правда?

— Я знаю не больше вашего, — заверил я ее. — Но в это верю. А вы?

— Здесь есть подслушка?

— Господи, Сюзарма, да откуда ж мне знать? Алекс Соворов клянется, что они недостаточно для этого умны, но у него самого что голова, что задница — думают одинаково. В любом случае они по-английски — ни в зуб ногой, поэтому не надо устраивать мелодраму! Разве у нас есть еще секреты?

— Только один, — ответила она. — Перед вылетом из Солнечной системы мне поручили изучить возможность заключения сделки с захватчиками для помощи им в борьбе против тетраксов, если это будет более заманчиво, чем то, что предлагают тетраксы. Но если те действительно использовали нас для начала биологической войны, то теперь я начинаю серьезно подумывать, на чьей нам быть стороне.

— А я думаю, что идти против тетраксов — очень плохая затея. Захватчикам этой войны не выиграть, пусть даже их действительно двадцать миллиардов.

— Саламандры все время подкладывали нам аналогичные подарки, — заверила она меня. — И ничего, мы научились бороться. Когда знаешь, с чем имеешь дело, это не так сложно. У захватчиков есть шанс выиграть, если мы им поможем.

— Только не против тетраксов, — сказал я ей. — Это все усугубит. Сейчас у нас простуда, а не бубонная чума; пусть они сыграли грязную шутку, но они могут сыграть еще грязнее. Пока они хотят лишь обездвижить захватчиков, но не убивать их.

— Думаешь, они дали предупредительный выстрел в воздух, чтобы захватчики поняли, насколько они уязвимы?

— Какая разница? — устало ответил я. Затем она меня разбудила — просто по-дружески поболтать, или у нее были более серьезные вещи для обсуждения?

Мое тело словно налили свинцом, а голова раскалывалась. Она, должно быть, понимала, что я в ужасном состоянии, поэтому сразу перешла к главному.

— Нас доставили прямиком сюда, — сказала она. — Поэтому по дороге мы почти ничего не видели. А что видел ты? Каковы наши шансы отсюда выбраться?

Я попытался выдавить из себя подобие смешка, но в результате лишь глухо кашлянул. Тогда я понял, что в ближайшем будущем другого у меня и не получится.

— Они не слишком сильно охраняют двери, — сказал я ей. — Выйти через них пара пустяков. Проблема в том, что в атмосфере на улице нет кислорода. Даже имей мы скафандры, все равно идти здесь некуда, кроме шахты, по которой нас сюда доставили. А по обе стороны от нее — миллионы захватчиков.

Новость эта ее, похоже, не сильно испугала.

— Но если б мы сумели сойти за захватчиков… — произнесла она. Предложение повисло в воздухе. Затем спросила:

— Сколько здесь еще наших людей?

— Только Алекс Соворов, — ответил я ей. — А от него толку как от козла молока. К тому же через день-другой его свалит болезнь: мы сидели в одной камере. Мне он этого никогда не простит.

Она обвела взглядом другие кровати.

— А ему насколько мы можем доверять? — спросила она, кивая в сторону Финна.

— Он наверняка уже выложил им все, что знал, и его подослали сюда шпионить за нами. Подслушивающих устройств у них может и не быть, но если есть Финн, то они им ни к чему.

Такое выражение лица мне доводилось видеть у нее и раньше: решительность, смешанная с отвращением. Когда она вновь посмотрела на меня, я с удивлением заметил в ней перемену. Не то чтобы она лучилась стопроцентным дружелюбием такого в ее репертуаре просто не имелось, — но во взгляде явно читалось беспокойство о моем состоянии.

— Выспись как следует, — сказала она усталым голосом. — Утром продолжай разыгрывать умирающего. Не нужно, чтобы они знали о нашем выздоровлении.

Изобразить смертельно больного было для меня парой пустяков. К тому же мне самому не сильно верилось, что я пошел на поправку.

Однако поутру мне действительно стало намного лучше. Проснувшись, я испытал давно желанное чувство отсутствия болей и дезориентации. Не могу похвастать тем, что жизненная энергия начала бить во мне через край, но и ощущения, будто меня пропустили через машинку для уничтожения документов, исчезло. Голова была теперь гораздо яснее, и я начал замечать происходящее вокруг.

Впервые я заметил медсестру, пришедшую покормить меня завтраком с ложечки, и влить опытной рукой несколько глотков воды в мой иссохшийся рот. Но она была не из захватчиков, а принадлежала, очевидно, к одной из покоренных ими асгардианских гуманоидных рас, выполнявших в тюрьме большую часть подсобных работ. Она ни слова не произнесла, хотя наверняка заметила, что я впервые обратил на нее внимание. И наверняка поняла, когда я поблагодарил ее на пароле за помощь, пусть даже не понимая сказанного мной.

Доктора я тоже увидел впервые, когда тот пришел на утренний осмотр. Он смерил мне температуру и пульс, а потом задрал веки и посветил фонариком в зрачок. Я делал все, что мог, пытаясь выглядеть больным, но понимал — тело не умеет лгать, поэтому не удивился, когда вскоре после доктора вошел Сигор Дьян. Прежде чем придвинуть стул и сесть возле моей кровати, он кинул короткий взгляд на полковника.

— Рад, что вы пошли на поправку, — бесцветно произнес он.

— Спасибо, — слабо отозвался я.

— Это вселяет надежду, что наши люди тоже выздоровеют. Вирус уже косит войска в городе. И я начинаю ощущать его действие. Дня через два слягу.

— Мы на самом деле были в полном неведении, — сказал я ему. — Если тетраксы действительно заслали нас с целью возбудить эпидемию, то сделали это без нашего ведома.

— Хотел бы я верить вам, — ответил он. — Но не получается. Если наши люди начнут умирать… Я понял, что он имеет в виду.

— Мы хотим нанести ответный удар, — сказал он. — То, что сделано, сильно нас рассердило, и если вы говорите мне правду, то должны испытывать не меньшую злость. Ваше желание реабилитироваться в наших глазах требует подтверждения: вы должны подсказать, как нам напасть на тетраксов.

Я понимал, какие чувства бродили сейчас в его душе. При всех прочих условиях мне это было понятнее, чем любому из тетраксов. Когда они задумывали удар, то рассчитывали, что он не только упростит контратаку на Небесную Переправу, но и убедит захватчиков в резонности и неизбежности заключения мирного соглашения. Все это было шито белыми нитками. Тетраксы всегда насмехались над глупостью варваров, но когда дело доходило до вычисления ответной реакции этих так называемых варваров, то тут они часто попадали впросак.

С другой стороны, понимание его чувств не означало моего с ним согласия. Я вовсе не собирался помогать репрессиям против пленных тетраксов или попыткам их уничтожения в городе.

— Это будет плохая затея, — сказал я ему. — Помните: первый выстрел сделали вы. Почему бы теперь не решить, что вы квиты? Они не оставят вас в покое. Для них это тоже вопрос чести. Если вы на них нападете, есть вероятность, что они вас уничтожат. Они могут говорить все что угодно о преимуществах мира и гармонии, но лишь до той поры, пока знают, что им нечего бояться силового сопротивления.

Он сурово посмотрел на меня. Судя по выступившим на лбу крупным каплям пота, чувствовал он себя далеко не лучшим образом. Возможно, сейчас его восприятие уже носило искаженный характер. Но империя из двадцати миллиардов людей, расселенных по пятидесяти уровням, — грозная сила, и поэтому мне было понятно, что сама мысль сдаться на милость нескольких тысяч тетраксов выглядела для него отвратительно.

— Мистер Руссо, — произнес он. — Вам бы лучше окончательно решить, на чьей вы стороне. И доказать это. Сдаваться мы не будем.

После того как он ушел, мы обменялись взглядами с Сюзармой Лир. Она приподнялась на кровати и задумчиво на меня смотрела. Даже издали было видно, как лихорадочно работает мысль за ее голубыми глазами.

— Если мы не будем вести себя осторожно, то можем превратиться в горсть зерен между двумя жерновами, — сказал я.

— Придется играть по обстоятельствам, — ответила она. — Мы можем сделать вид, что на их стороне. На самом деле мы ни на чьей стороне, кроме своей собственной.

Это была, вероятно, единственно правильная точка зрения. У меня возражений не нашлось.

Чуть позже вернулась санитарка с очередной чашкой питья. Я самостоятельно сел на кровать: симулировать смертельно больного больше не было нужды. Он терпеливо стояла рядом, ожидая. У нее была голубоватая кожа, большие глаза и заостренные уши, а на голове, где у людей и захватчиков должны расти волосы, у нее пробивалась шапочка из короткой, похожей на мышиную, шерсти. Мне показалось, что на меня она смотрит дружелюбно, и ничего плохого от нее ждать нельзя. Я улыбнулся в ответ благодарной улыбкой и, возвращая чашку, дружески кивнул. Принимая ее из моих, рук, она быстрым движением сунула мне в ладонь сложенную бумажку. От удивления я заморгал, но у нее хватило сообразительности, чтобы быстро зажать мою ладонь в кулак и сунуть его под одеяло. Записку я развернул осторожно, втайне от всех и не имея ни малейшего представления, что в ней могло быть.

Послание оказалось достаточно простым. Оно гласило:

"Четыре скафандра и искатель направления к дому будут ждать вас в девятом воздушном шлюзе через три часа после того, как выключат свет. За вами придут. Будут еще двое тетраксов. Делайте в точности, как вам скажут, и все будет хорошо".

Подписи не было.

Но это неудивительно.

Удивительно было то, что записка была написана по-английски.

Вы наверняка помните мое четвертое правило успеха при побеге из тюрьмы. Уверен, что догадываетесь, насколько не соответствовала ему нынешняя ситуация. Я заметил, что с первым и вторым правилами — полный порядок: захватчики в отличие от жителей Весельчака действовали по привычному расписанию и нисколько не усиливали бдительность в ночные часы. К тому же принесенная нами зараза начала косить ряды наших добродушных тюремщиков. Я не сомневался, что нам удастся добраться до нужного воздушного шлюза легко и безопасно.

Но вот третье и четвертое правило — это уж как повезет. Было ли у нас безопасное убежище? Куда нам было идти? Что могло нас ждать впереди? Таинственному корреспонденту легко было написать, что вместе со скафандрами, необходимыми для защиты от чужой атмосферы, нам предоставя! устройство, которое укажет "направление к дому", но что это за «дом»?

И еще одна мысль сверлила мозг: что за человек решился нам помочь? Насколько я знал, за пределами больничной палаты лишь один умел писать по-английски — Александр Соворов. Более неподходящей персоны для организации побега из тюрьмы невозможно было придумать.

Оказавшись в безнадежном положении, Алекс мог бы дать Джону Финну хорошую взбучку, но Финн по крайней мере был перебежчиком, и Алекс никогда бы не докатился до того, чтобы устраивать ему побег.

При первой же возможности я встал с кровати и как можно более скрытно передал записку Сюзарме Лир. Попутно я бросил взгляд на Финна и утвердился в подозрении, что с ним надо держать ухо востро и соблюдать осторожность даже в общении друг с другом. Финн еще не поднимал своей дурной башки с подушки, чтобы выяснить, кто здесь и что делает, но я заметил, что пищу он лопает ничуть не хуже меня и скорее всего просто притворяется, что еще не пришел всезнание. Притворство было для него естественно, как дыхание.

Пока полковник читала записку, я передвинулся так, чтобы оказаться между ней и Финном, поэтому теперь она могла двигать губами, не опасаясь, что тот подглядит. А подслушать наш шепот, по моим расчетам, он тоже не мог.

Первый ее вопрос был прям:

— От кого записка?

— Не знаю, — прошептал я. — Единственный, кто мог написать ее по-английски, это Александр Соворов, если только они не привезли свежую партию англоговорящих заключенных. Но мне не верится, что за этим стоит Алекс. Скорее всего он посредник. Организовать побег могли тетраксы, а ему просто доверили перевести послание.

— Но зачем тетраксам освобождать нас? — спросила она.

— Кто знает? Возможно, из признательности. У них сильно развито чувство ответственности даже по отношению к рабам.

— Ты действительно в это веришь?

— Поверить трудно. Я имел разговор с Велой-822, но умным тот мне не показался. Тогда кто мог договориться с тетраксами? Как бы он ни был, но записку послал. А что нам терять?

Она лишь фыркнула. Слишком много ответов можно было дать на этот вопрос.

Если мы решимся бежать, то это будет прыжок в неизвестность. Для начала следовало задать себе обычный в таких случаях вопрос: "Насколько новая сковородка будет лучше той, на которой мы уже жаримся?" — Так мы идем? спросил я ее. Впервые в жизни меня интересовало чужое мнение. Похоже, военно-космическое сознание начало крепко внедряться в мою душу. Вместо того чтобы самому пошевелить мозгами, я ждал указаний вышестоящего офицера. Чего только не делает с человеком болезнь!

— Разумеется, черт побери, — сказала она. — А как еще, к чертовой матери, нам выяснить, что здесь происходит? Я скажу Серну.

— А с этим… — Я слегка кивнул головой в сторону паренька у меня за спиной.

Она наградила меня одним из лучших своих пламенных взглядов.

— Думаю, мы не можем доверять этому ублюдку.

— Именно поэтому лучше забрать его с собой, — заметил я. — Когда он рядом, за ним можно следить. Но если его оставить за спиной… Кто знает, что еще сможет он натворить?

Она пожала плечами.

— Он все еще под моим командованием. Я не знаю, сколько времени он пробыл у них в руках и что успел выболтать. Нам вообще не следовало брать его с собой, несмотря на его опыт работы в подземельях и знание тетронских систем наблюдения. Его надо было послать в штрафной батальон, который давно по нему плачет.

Здесь я спорить не стал. Эх, знать бы нам тогда, зачем мы вообще понадобились тетраксам…

— Как ты думаешь, что сейчас происходит наверху? — спросила она.

— Думаю, битва за город, — ответил я. — Тетраксы в Небесной Переправе и те, кому они доверяют, будут делать все возможное, чтобы распространить эпидемию как можно шире. У них было несколько месяцев для того, чтобы лучше перерезать пути снабжения захватчиков. Звездолеты приземляются, обеспечивая поддержку. Нам известно только, что тетраксы собираются установить контроль на десять-двадцать уровней под городом. Возможно даже, что сейчас они идут сюда вытаскивать нас. Я не могу недооценивать их способность к ведению эффективной войны.

— А, мы-то думали, что для этого они захотят нанять военно-космические силы, — сказала она голосом, полным сожаления.

— Они никогда не скрывали своего отношения к военно-космическим силам, напомнил я ей. — Косолапые варвары — вот кто мы для них.

Я не стал добавлять, для каких целей, по их мнению, наша армия единственно пригодна; незачем лишний раз бередить рану. Я понимал, какие сейчас она испытывала чувства. Лир была бойцом военно-космических сил до мозга костей, и подлость тетраксов ранила ее больше, чем любая телесная травма. Ее гордость будет питаться ее ненавистью к тетраксам, и если именно тетраксы подготовили наше спасение, то ненависть от этого будет еще глубже. Не стал я выдавать и свою точку зрения: тетраксы сделали то, что сделали, основываясь на собственном чувстве гордости.

К себе на кровать я вернулся с тревожным чувством, что нас вытаскивают на сцену, управляя нашими действиями из-за кулис. Трудно найти рациональное зерно в предстоящем побеге, и чем больше я об этом думал, тем сильнее начинала болеть голова. Надо было поспать, чтобы максимально восстановить силы. В конце концов Сюзарма Лир права: если мы хотим знать, что за чертовщина здесь творится, нужно идти за путеводным клубком.

Перед тем как заснуть, я припомнил фигуру, виденную из смотрового окна во время разговора с Соворовым. Ни с того ни с сего мысль о том, что это мог быть человек в космическом скафандре, перестала казаться нелепой. Но возможно ли, чтобы здесь, снаружи, у нас были друзья?

Проснулся я уже перед ужином и тут же ощутил зверский аппетит — верный признак скорого выздоровления. Медсестра, кажется, обрадовалась, обнаружив, что я сам управляюсь с тарелкой и ложкой. Все трое компаньонов по палате сидели на кроватях, наблюдая. В тарелке был все тот же бульон с большим количеством незнакомых овощей и кусочками третьесортного мяса, но сейчас мне было не до вкуса.

Когда Серн вылез из кровати, у него был очень нелепый вид в ночной рубашке, едва прикрывавшей бедра. И я тут же подумал, есть ли у нас шанс обзавестись приличной одеждой, прежде чем пуститься в бега.

Глянув под кровать, с радостью обнаружил свои замечательные тетронские ботинки, но, к сожалению, комбинезона там не было. Видимо, его отдали в стирку. Сама идея бежать в ночных рубашках, ботинках и космических скафандрах могла вызвать смех своей несуразностью и от этого не становилась более привлекательной. Оставалось надеяться, что тот, кто придет за нами, принесет и соответствующее обмундирование.

Серн прошелся по палате, чтобы поговорить с Сюзармой Лир. Финн тоже вылез из кровати и начал тереться вокруг. Внезапно дверь распахнулась, и он замер на месте с виноватым видом. Когда несколько санитаров вкатили в палату пятую кровать. Серн лишь бесстрастно глянул через плечо. За санитарами в полуобморочном состоянии шел Александр Соворов.

Когда санитары в перчатках помогли справиться с ночной рубашкой, он бросил на меня злобный, уничтожающий взгляд. Я спокойно дождался конца переодевания, а затем подсел к нему на кровать.

— Извини, Алекс, — сказал я. — Откуда мне было знать?

— Ходят слухи, что так тетраксы начали боевые действия, — проклокотал он. — Это ваших рук дело?

— Не совсем, — ответил я. — Нас не спросили.

— Неправда, — сказал он.

— Ну да, конечно, — сказал я. — Наверное, мы с Финном подцепили эту заразу на Весельчаке. Она лежала себе в кольцах Урана миллиарды лет, поджидая, пока кто-нибудь не подойдет поближе и не получит инфекцию. И вот — ура! — вирус на свободе, избавленный от позора прозябать и замороженном виде, пока Солнце опять не превратится в сверхновую.

Произнеся это, я оглянулся на Финна, но тот упорно смотрел в другую сторону. Тогда я еле слышно прошептал:

— Кто поручил тебе послать записку?

Несмотря на ужасное самочувствие, ему все же удалось выжать из себя такой недоуменный взгляд, что вся моя конспирация едва не пошла псу под хвост.

— Какую записку? — прохрипел он. К счастью, голос его был слишком слаб, поэтому слова прозвучали негромко.

— Никакую, — быстро произнес я. — Проехали. Забудь.

Я обернулся, чтобы обменяться взглядами с Сюзармой Лир. Она смотрела на меня, как ястреб, и, хотя беседа наша была не слышна, ей хватило дедуктивных способностей, чтобы вычислить правильный ответ.

— Кстати, — тут же добавил я, — в тюрьму не привозили новых людей? Может, кого-нибудь из военно-космических сил?

— Я никого не видел, — заверил меня Соворов. — Да мне и дела нет до этого.

— Сделай одолжение, Алекс, — сказал я. — Засни. Просто засни и не обращай внимание ни на что, происходящее вокруг.

— Именно это я и собираюсь сделать, — слабым голосом поведал он.

Судя по внешнему виду, сейчас ему можно было верить. Я подождал, пока Финн вновь улегся в кровать и, казалось, ничего не замечал. Думаю, он уже почувствовал, что вокруг что-то происходит.

— Алекс записку не писал, — сказал я Сюзарме Лир, подтверждая ее догадку.

— Это ничего не меняет, — произнесла она. — Мы все равно идем. Здесь могут быть и другие люди — о которых ни тебе, ни ему не было известно. Да это, черт возьми, может быть кто-то из наших парней; мы ведь не знаем, скольких из них, где и когда схватили. Когда мы с Серном попали в засаду, с нами был Джоаксан. Это случилось в том самом месте, которое указал нам этот безмозглый идиот Тульяр. Я уже догадывалась, что здесь не все чисто.

Разумеется, она была права. В тюрьме действительно могли находиться другие люди. И уж наверняка были такие, кто сотрудничал (или делал вид, что сотрудничает) с захватчиками. Возможно, некоторые, как и я, пытались вести двойную игру. В Небесной Переправе к началу всей этой мелодрамы насчитывалось двести человек, и был шанс, что кто-то из них взял на себя роль подсадной утки. Если так, то ждать, пока мы встретимся, я уже не мог.

Пока мы делали вид, что спим, вокруг было темно и тихо. Иногда я действительно начинал дремать, но тут же ловил себя на том, что расслабился, и встряхивался. Для пробуждения хватало малейшего звука. Один или два раза я даже слышал, как открывалась дверь, но то была лишь игра напряженных нервов. Задолго до назначенного часа меня начало терзать нетерпение, смешанное с подозрительностью.

Когда дверь наконец-таки действительно открылась, я увидел пляшущий в темноте луч карманного фонарика, но державший его человек оставался практически невидим. Он вручил мне одежду и специально посветил на нее, чтобы я мог в ней разобраться. Принимая сверток из рук в руки, я случайно задел его пальцы. Они походили на звериные когти и были покрыты шерстью. Не человек и не захватчик. — Одевайтесь, — свистящим шепотом произнес незнакомец. Слово было произнесено на жутко акцентированном пароле.

"Значит, варвар, а следовательно, не тетронец". Сзади замелькали другие фонарики, и я понял, что у нас еще гости. Однако посчитать их количество я не мог, потому что пляшущие лучи то и дело перекрывались чужими фигурами. Я натянул брюки, легкую рубашку. Затем, легко соскочив с кровати, достал из-под нее мои ботинки.

Когда я был готов, шерстистая рука взяла меня под локоть и проводила к дверям. Остальные тоже уже были готовы. Ко мне подвели Сюзарму Лир, Серна и Финна. Я слышал, как Серн предупредил Финна, что если тот попробует пикнуть, тянуть резину и вообще как-то мешать, то мигом станет трупом. Когда Серн не в духе, он просто страшен, и я не сомневался, что Финн будет вести себя тише воды, ниже травы. К тому же выбраться отсюда он явно хотел не меньше нас.

— Я поведу, — произнес один из гуманоидов. — Быстрее! И без шума.

Коридор был погружен во тьму, и мы следовали за скачущими огоньками фонарей. В этой части тюрьмы вообще не было света, но довольно скоро мы вышли к извилистому коридору с несколькими окнами, сквозь которые пробивались слабые разноцветные сполохи.

На фоне окон мне удалось разглядеть контуры наших провожатых. Они были высокие и тощие, с длинными конечностями, похожие на гиббонов. Пару раз мне уже доводилось встречать их на прогулке до того, как я слег, и тогда же я предположил, что это одна из завоеванных захватчиками и изгнанных со своих земель рас. Очевидно, лучшая тюрьма захватчиков была не столь неприступна, как казалась на первый взгляд, а управление завоеванными территориями давалось им нелегко.

Мы добрались до нужного шлюза и нашли в нем, как было обещано, скафандры. Не вакуумные скафандры, используемые в космосе, а тонкие и легкие защитные костюмы. У них не было сложной системы жизнеобеспечения и утилизации продуктов выделения; единственный агрегат состоял из пары цилиндров регенерации кислорода. Столь слабая оснастка заметно поубавила мой энтузиазм. Комплекта должно было хватить часа на четыре дыхания, не больше. А когда это время истечет, мы должны уже быть там, где воздух пригоден для дыхания. Выход в чуждую атмосферу, без определенной цели впереди и четкого направления внезапно представился мне сумасшедшей авантюрой.

— Что за ерунда? — спросил я волосатого проводника. — Куда мы идем?

— Нет времени, — ответил он (или она?). У меня сложилось впечатление, что на этом его (или ее) знания-пароля заканчивались.

— Надеть скафандры! — грубым шепотом приказала Сюзарма Лир. Ее ничто уже не могло остановить. Это была стихия, однажды уже сделавшая ее героиней. Оставалось только надеяться, что сегодня эта стихия не сделает из нее героиню посмертно.

Чтобы надеть костюм, ботинки пришлось снять, но потом я вновь их натянул поверх пластиковой оболочки, ибо впереди нас ждала нелегкая прогулка, а набивать мозоли мне не хотелось. Пока я облачался, народу в шлюзе прибавилось. И хотя в окружающей темноте никого и ничто нельзя было разглядеть, я вспомнил, что в записке говорилось о тетраксах, значит, это могли быть и они.

Внутренняя дверь шлюза с лязгом закрылась, автоматически загорелся свет, резанув привыкшие к темноте глаза. Я лихорадочно заморгал, не в состоянии видеть, что творится вокруг. Высокие шерстистые гуманоиды остались в коридоре. Вместе с нами оказались двое тетраксов. Трудно отличить одного тетронца от другого, но один из них я поймал мой взгляд, и по его ответной реакции я понял, что он меня узнал.

— Тульяр? — спросил я, не будучи уверен, что это именно он.

По выражению лица тетронца нельзя судить об эмоциях, но его ответный взгляд красноречиво свидетельствовал, что я не ошибся. В нем читалось смущение, смешанное со страхом.

Внезапно зазвенели сигналы тревоги. Двое тетраксов со всей возможной торопливостью облачались в костюмы, звук тревоги подхлестнул их до состояния панической спешки. Я тут же понял, что Тульяр-994 и его компаньон не больше нашего знали, куда мы идем. И это означало, что не тетраксы организовали наш побег.

Я развернулся, чтобы поделиться снизошедшим на меня озарением с полковником, но она даже не смотрела в мою сторону. Она сосредоточенно изучала некий прибор, который мохнатые гуманоиды, прежде чем исчезнуть, прикрепили к ее запястью поверх пластиковой оболочки костюма. Как и все приборы, указующие "дорогу к дому", он был чрезвычайно прост. Это был допотопный компас с подвижной стрелкой, которая всегда смотрит в одном направлении, как его ни поверни. Но здесь, насколько я понял, стрелка смотрела отнюдь не на север.

Работа шлюза происходила в два этапа: сначала нормальный воздух заменялся на азот, а затем его вытесняла газовая смесь с улицы. Насосы работали быстро, но секунды тянулись бесконечно долго. Тревожные гудки были слышны даже в скафандрах, правда, приглушенно, как бы издалека. Я заметил, как Серн нервно поглядывал на свои пустые руки, явно жалея, что в них нет ничего, чем можно было бы отбиваться. Свой скафандр я уже задраил. Тетраксы сделали то же самое. Мы еще могли кое-как слышать друг друга, если кричать во весь голос, но возможность переброситься парой слов накоротке отпала сама собой. Я еще раз глянул в лицо Тульяру, стараясь угадать, что он чувствует, но глаза инопланетника были пусты и бесстрастны.

Когда наружная дверь наконец открылась, мы бросились в ее проем. Скорее, под защиту тумана и «деревьев»! Я молился, чтобы компас, который полковник из предосторожности прикрывала ладонью, привел нас в какое-нибудь нормальное место, а не в какой-нибудь забытый Богом уголок, где мы тихо скончаемся от удушья.

Сначала я предполагал, что у нас есть четыре-пять минут форы — это время полного цикла шлюзования. Но я упустил из виду, что шлюзов здесь было много и что неонеандертальцы запросто могли ввалиться в первый же попавшийся. Не прошло и двух минут, как дендрит слева от нас внезапно взорвался, разлетевшись на мелкие куски. В него попала одна-единственная пуля, но все тело этого растения, должно быть, было хрупко, как стекло. Не хватало только поймать на излете какой-нибудь острый осколок.

По мере того как мы углублялись в лес, инициатива проводника полностью перешла к полковнику, поскольку компас имелся только у нее. Сначала она тщательно обходила ветвистые кроны дендритов, унизанные огоньками всевозможных цветов и форм, но, задев несколько раз внешние веточки и убедившись, что они не причиняют вреда, петлять стала меньше. Однако броситься напрямую сквозь гущу кустарника по-прежнему не решалась. Колючки уже не казались такими страшными, хотя острые предметы представляли опасность для наших скафандров, и потому, прокладывая путь, мы прорубались сквозь ветви и кусты. Мысли об уроне, который наносили мы нежному квазикристаллическому лесу, меня удручали, но разрушения, причиняемые ему летевшими нам вдогонку пулями, были куда сильнее, поэтому ощущение вины поглощалось чувством злости.

Вокруг нас кружили планирующие насекомоподобные существа. В туманной полутьме они казались облаком поднятых вихрем старых листьев или колышущимся на ветру пламенем свечей. Когда очередной дендрит рушился, сраженный пулей, его огни не гасли сразу, словно кто-то повернул выключатель, а медленно умирали до полной темноты, поэтому оставляемый нами след постепенно превращался в серую полосу.

Я обрадовался, когда из разноцветного леса мы перешли в поле, где своим продвижением не могли уже проявлять столь очевидного вандализма. Но если иметь в виду погоню, от которой хотели мы уйти, то изменение характера местности играло не в нашу пользу. Туман здесь был прозрачнее, а почва стала мягкой и податливой, засасывающей ноги на каждом шагу. Одно утешение: вместо деревьев здесь росли гигантские шарообразные образования, скрывавшие нас от глаз преследователей. Красочная феерия сменилась одноцветным ландшафтом, состоявшим по преимуществу из разнообразных оттенков серого. Биолюминесцентные «цветы» росли мелкими группами между грибообразных шаров. То, что шары эти — живые формы, сомнений не вызывало: по ним пробегали медленные волны, и они казались влажными, как кожа лягушки. Встретилось нам и несколько древообразных структур, но уже без разноцветных огней. Их голые ветви свисали вниз, а бледный цвет говорил о том, что они, возможно, мертвы, хотя в столь чуждой нам экосистеме болезненные, на наш взгляд, симптомы могли служить признаком цветущего здоровья и мощной жизненной силы.

Летучих существ тоже было мало. Светлячки стали мельче, да и попадались реже, а "животный мир" состоял в основном из планирующих тварей размером с вытянутую руку, удивительно напоминавших сделанных из папиросной бумаги бабочек и воздушных змеев.

Теперь по нам стреляли реже — на глаза преследователям мы попадались нечасто, к тому же первый безумный раж у них прошел, и они начали экономить патроны. Серн в отличие от меня уделил им куда больше внимания и в конце концов подал знак, что их всего полдюжины. Но Сюзарма Лир несколько раз быстро выбросила пальцы руки, напоминая ему о возможности скорого прибытия подкрепления. Мы могли перекрикиваться сквозь пластиковую оболочку шлемов, но расслышать друг друга было крайне затруднительно, поэтому приходилось пользоваться особым языком жестов, типа того, каким пользуются для общения в вакууме. Я видел раздражение, с каким полковник выдирала ноги из трясины, и нетрудно было догадаться о его причине.

Если наши преследователи пустятся в погоню на машинах, то передвигаться им здесь будет значительно легче, чем нам.

К тому же наши проблемы осложнялись тем, что Тульяр со вторым тетронцем держались уже на пределе сил. Даже Финн оказался достаточно натренирован и быстр, но тетраксам физическая культура была чужда, а Тульяр вообще был просто городским обывателем, привыкшим к комфорту развитой цивилизации. Я заметил, как Сюзарма Лир уже не в первый раз задумчиво на них оглянулась, и мог представить, какие мысли шевелятся у нее в голове.

До какого предела должны мы рисковать собственными жизнями? Что с того, если они отстанут, заблудятся — компас-то в наших руках?

Моего совета она даже не спросила. Я ни на грош не верил в ее желание помочь им выбраться из этой передряги, но и за собой такого желания не замечал. И никто не мог меня осудить, что теперь я охладел в своих чувствах к тетраксам вообще и к Тульяру-994 в частности.

По прошествии часа наше положение нисколько не улучшилось. Стрельба прекратилась, но радоваться, что мы ушли от погони, тоже не было оснований. Бежать напролом изо всех сил мы прекратили, но за нами все еще оставался видимый след. Иногда серая топь становилась достаточно жидкой, чтобы скрыть следы сразу у нас за спиной; иногда она была твердой, как полистирен, и не оставляла отпечатков подошв; но в основном представляла из себя нечто среднее. Захватчики, очевидно, не имели опыта хождения по следу, но, чтобы разобраться, в каком направлении мы движемся, им не нужен был следопыт-профессионал.

К концу первого часа мы продолжали идти быстрым шагом. Тульяр и второй тетронец по-прежнему старались не отставать, хотя все признаки, что силы их на исходе, были налицо.

Я подумал, что шары не просто лежали на земле и тем более росли из нее, а были сгустками квази протоплазмы, пружинящей у нас под ногами, внутреннее тепло которой я ощущал даже сквозь ботинки. Казалось, что идем мы по гигантскому надувному матрасу мраморно-белого цвета, который почему-то вздувался через неравные промежутки гигантскими пузырями.

Легко было вообразить себя горсткой паразитов, снующих по коже какого-то чешуйчатого зверя, и я, повинуясь своей привычке фантазировать, постарался усилить иллюзию, представив окружающий нас ландшафт в качестве покрытого бородавками некоего укромного места на теле гигантского альбиноса. Шары имели совершенно разные размеры: от одного до тридцати метров в диаметре; самые крупные нависали над нами тяжелыми громадами и, казалось, касались блекло светящегося потолка.

Мы старались не делать остановок для отдыха. Серн шел по пятам за Сюзармой Лир, и иногда они касались друг друга шлемами, очевидно, чтобы лучше слышать друг друга. Их голоса доносились до меня в виде тихого, отдаленного воркования, а большая часть ручных сигналов оставалась для меня невидимой, но я понимал, что они обсуждают тактику дальнейших действий. Я понял, у Серна чесались руки отбить несколько ружей, потому что он чувствовал: двое опытных воинов военно-космических сил запросто одолеют полдюжины дикарей, вооруженных вульгарным допотопным оружием. И чем дальше мы будем идти, не зная, где нас ждет конечная точка, тем привлекательнее будет казаться полковнику эта идея. Однако она понимала, что времени на организацию сложной засады у нас нет. Мы не представляли, сколько еще идти, а регенераторов кислорода хватит еще лишь часа на три.

Будь я полон сил, темп нашего продвижения можно было бы считать вполне нормальным, но лихорадка только-только меня отпустила, и теперь я стал ощущать катастрофически нараставшую слабость. Желудок подавал мятежные сигналы, и я испугался, что меня вырвет прямо в скафандре. Задохнуться в собственной блевотине можно даже раньше, чем кончится запас воздуха.

Полковник и сержант как будто не устали, однако я все же заметил, что на ходу они слегка пошатываются. Быть может, они великодушно предоставляли тетраксам шанс от нас не отстать, но скорее всего слабость начинала одолевать и их. К моей досаде. Финну, казалось, все было ни по чем.

Очень скоро во мне начало пробуждаться чувство, именуемое "дежа вю", то есть — "уже видел", напомнившее мой последний побег из тюрьмы; и очень скоро я от всей души пожалел, что покинул свою безопасную и комфортабельную камеру. Я напомнил себе, что захватчики сделали все, что могли, стараясь обращаться со мной так, словно я был им добрым другом, пока их не начала косить зараза, которую, пусть невольно, но занес именно я. Моя неблагодарность за оказанный ими радушный прием теперь наверняка вызывала в них желание убить меня. Но за что? Мы до сих пор не имели ни малейшего представления, куда идем и зачем.

И тут же я вспомнил, что с тех пор, как в последний раз я был захвачен глубоко внутри Асгарда вместе с Сюзармой Лир, ее доблестным отрядом, бандитами на хвосте и неизвестностью впереди, жизнь превратилась в продолжительный кошмарный сон.

"Вот сейчас я вдруг проснусь с больной головой после действия этого дурацкого парализатора и обнаружу, что стою на том месте, где подловил меня его выстрел".

К сожалению, произошло не это. Над нами грохнула взрывом целая небесная секция, и ее осколки черным дождем посыпались на грибные джунгли. На какую-то долю секунды это выглядело так, словно фантастические друзья Мирлина наконец-таки воспользовались своим парализатором ради нашего спасения, но ничего подобного не было и в помине. Звук и ударная волна, сопровождавшие расщепление небосвода, объяснили причину произошедшего. Захватчики пустили в нас снаряд из танка. Но они сделали неверный прицел, траектория оказалась слишком высокой, и снаряд задел потолок.

Это было совершенно неспортивно — все равно что гарпунить рыбу в аквариуме. Я не сомневался, что их действия возымеют эффект, даже если они будут просто продолжать долбить в небеса, обрушивая на наши несчастные головы тонны обломков.

Страх придал моим ногам свежие силы, которых, как мне казалось, у меня уже не было, и я побежал. То же самое сделали все остальные. Иногда бывают моменты, когда нужно дать панике овладеть тобой и отдать свое будущее в ненадежные руки судьбы, даже если ты прекрасно знаешь, что она к тебе не благосклонна.

С ног меня сбил, кажется, четвертый взрыв, хотя грохот, ударные волны и твердый черный дождь превратились в нескончаемый хаос вокруг, а голова трещала так, словно мозг пытался извергнуться из черепа, как магма при взрыве вулкана.

Я ткнулся лицом в белую тестообразную землю, моментально прилипнув к ней своими закованными в пластик конечностями, как муха к липучке. Какое-то время я продолжал дергаться, пытаясь встать, но тут рядом страшно грохнуло и вниз обрушилась еще часть потолка.

Силы меня оставили. Тогда я попытался спрятать голову в вязкую массу, надеясь, что она полностью меня поглотит. Я не думал о том, что будет дальше: переварит она меня, задушит или выплюнет. Мне было так плохо, что смерть уже не страшила.

Очередной разрыв прогремел уже чуть поодаль, но тут что-то тяжелое ударило о шлем, и мир поплыл перед глазами. От залепившей лицевой щиток жижи я стал слеп, как крот, поэтому слегка приподнял голову и начал потихоньку счищать ее пальцами. Но тут же получил удар по руке, и кто-то с силой опять сунул меня лицом в грязь.

— Лежи и не рыпайся, ублюдок несчастный!

Слова эхом гудели в ушах, словно я слушал их под водой. Несмотря на преобладание глухих, низких тонов, пробивавшихся сквозь пластик шлема, я моментально узнал чарующую, исполненную поэтического изящества дикцию моего старшего офицера.

Тут в канонаде наступило временное затишье. Я чувствовал, как дергалось ее тело, лежащее бок о бок с моим, а сверху меня обнимала ее рука, с силой притягивая к себе. Но это не было знаком привязанности. Просто она хотела сдвинуть наши шлемы, чтобы говорить без лишней натуги.

— Они не знают точно, где мы находимся, — сказала она. — Но они знают направление, в котором мы шли. По-моему, эти ублюдки хотят обрушить нам на голову крышу, чтобы пробить скафандры обломками.

Я еще раз попытался счистить грязь с щитка. Вокруг стало гораздо темнее, вероятно, потому, что часть неба прямо над нами больше не испускала света даже слабого. На мгновение я представил, как на нас обрушивается целиком весь потолок, вся макроархитектура планеты, вычеркивая из схемы строения Асгарда пятьдесят второй уровень. Перед моим внутренним взором промелькнула картина всеобщего коллапса, в результате которого от уровня остается тонкая прослойка органической грязи между двумя кусками необыкновенно твердого сандвича. В действительности такого, разумеется, произойти не могло. Какой-то жалкий снаряд был способен лишь отколупнуть пару кусков внешнего слоя неба. А под этим тонким слоем лежала стена ужасающей прочности, на которой вряд ли осталась даже царапина.

Прошла минута, и Сюзарма Лир сказала:

— Сейчас они пошлют пехоту прочесывать местность. Замри, Руссо.

На этом наши шлемы разъединились, и она ушла. Я сел и оглянулся. Под испорченным небом было трудно хоть что-то разглядеть. В воздухе по-прежнему стояло много пыли, а туманы превратились в тяжелые клубы дыма. Наперекор известной поговорке, огня здесь не было вообще. Для его горения нужен свободный кислород.

Кое-как я встал на Ноги и продолжил очистку щитка. Из взбаламученной темноты в шести-семи метрах от меня возникла какая-то фигура. Это мог быть кто угодно, если бы не одна деталь: у незнакомца было оружие. Меня он, должно быть, увидел в тот же самый момент и вскинул ружье к плечу. Я ни о чем не успел подумать: слева метнулась еще одна фигура, потрясая большим, с зазубренными краями куском. Томагавк из обломка неба описал в воздухе дугу и едва не снес человеку с ружьем голову с плеч. Ружье отлетело в сторону, и Сюзарма Лир кинулась на него, как ястреб. Потом, бросив мне зазубренный кусок, махнула в направлении, куда мы двигались до сих пор. Ее указательный палец несколько раз настойчиво ткнул воздух, после чего я понял приказ — уматывать отсюда ко всем чертям.

Пустившись бегом, я услыхал уже за спиной, как она открыла огонь.

Каждую минуту я ожидал, что танк опять начнет свою канонаду, и в моем воображении опять возникали картины рушащегося на голову неба. Мышление стало неуправляемым, а сам я находился в состоянии глубокого шока. Все воспоминания о желудочных спазмах, о тошноте и агонизирующих конечностях исчезли без следа. Но голова еще побаливала, кровь стучала в висках, и все равно у меня даже мысли не было, что, если я прекращу бег, мне станет легче.

Наконец я выбежал из дыма и тьмы — небо по-прежнему источало свет, а земля была твердой и ровной. Теперь, вспоминая те минуты, я понимаю, что мне просто повезло. Скоро я опять оказался в зарослях дендритов, но уже совсем не тех слабо светящихся, криво растущих деревьев, что окружали тюрьму. Эти были гораздо крупнее и росли прямо, занимая почти все пространство от пола до потолка, напоминая своими сложно сплетенными ветвями с шипастыми утолщениями нагромождения металла. По счастью, они росли редко друг от друга, а их раскидистые ветви простирались выше моей головы.

Я бежал как по гигантскому подвалу с изукрашенными резьбой колоннами; а то, что деревья упирались как в землю, так и в небо, лишь скрадывало высоту потолка.

Пару раз я оглянулся, посмотрел и по сторонам, но не заметил вокруг ни души. Иногда до меня доносилась редкая ружейная пальба, но теперь она была слышна на удивление слабо и отдаленно. Впрочем, тогда у меня было не то состояние, чтобы над этим задумываться. Я продолжал бежать и бежать. Три или четыре раза падал, но каждый раз, грохнувшись костями о землю, подымался и продолжал движение.

Вот так я бежал и бежал, пока не уперся в стену.

В подземельях Асгарда много всяких стен. В конце концов, без них просто нельзя обойтись, поскольку должно же что-то поддерживать один уровень над другим. В самых верхних уровнях они одновременно были стенами городов со множеством дверей и коридоров. Однако там, наверху, свободные пространства, как правило, имели меньшую площадь, то и дело перегороженные и ограниченные секциями конструкций. Здесь открытые места с виду были больше, а несущие опоры казались толще, потому что стена, преградившая мне путь, была черной, гладкой и без единого признака окон или каких бы то ни было архитектурных деталей. Такой она оставалась насколько хватало глаз, то есть метров на тридцать в обе стороны.

Я всем телом привалился к стене, распластал по ней руки, как будто хотел, чтобы она растворила в себе. На ощупь она была твердая, как алмаз, и удивительно холодная. В отличие от земли, температура которой была близка к температуре крови, стена дышала ледяным холодом. Я оттолкнулся и остался стоять, совершенно не зная, что делать дальше.

Легкие глубоко и торопливо гоняли воздух, а сердце стучало колоколом. Тогда я обернулся и посмотрел назад, в ту сторону, откуда пришел, но сил у меня от этого не прибавилось. На меня навалилась усталость, заставив опуститься на колени, а затем даже прилечь на бок, облокотившись на левую руку. В правой я с удивлением обнаружил зазубренный обломок, который Сюзарма Лир кинула мне перед тем, как приказала бежать. Оказывается, я бессознательно нес его от самого места кровавой схватки.

Сколько прошло времени, я не знал, и тут меня охватил страх, что кислород может кончиться в любой момент. Регенератор продолжал работать нормально, несмотря "а полученные мной удары, но я не представлял, когда он выработает свой ресурс.

В сложившейся ситуации мне пришла одна-единственная разумная Мысль: есть лишь три вещи, которые я в состоянии сделать, — во-первых, пойти вдоль стены налево, во-вторых, направо и, в-третьих, остаться на месте.

Я остался на месте. Теперь можно гадать сколько угодно, почему я так поступил и почему это было правильное решение, но я не могу ручаться, что сделать это меня заставила какая-то реальная причина. Скорее всего я тогда просто почувствовал: настал конец всему. Может быть, я себя недооценил; в конце концов, такое ощущение возникало у меня и раньше, но в тот момент я не смог бы вновь встать на ноги даже под страхом смерти.

Даже когда между шипастыми колоннами замелькали облаченные в скафандры фигуры, я не смог подняться. Сначала одна… потом две… потом полдюжины. Я увидел, как первая рванулась вперед, потом присела на колено и дважды выстрелила. Потом откинула в сторону ружье, в котором, очевидно, кончились патроны, и побежала ко мне. Один человек из тех, что были сзади, упал, а двое или трое открыли ответный огонь. Но шквального огня не получилось, а кое-, кто из преследователей даже отступил назад. Как видно, патроны кончились у всех.

Первой удалось до меня добраться Сюзарме Лир. Она едва на меня посмотрела, но тут же не поленилась нагнуться и забрать у меня из рук зазубренный обломок. Из последних сил я протянул его ей. Когда она вновь обернулась к преследователям, я понял, что пробиться удалось только ей. Серна с нею не было. Не было Финна. И обоих тетраксов. Остальные фигуры в скафандрах были вражескими.

Теперь, когда они поняли, что наконец-таки загнали нас в угол, погоня прекратилась, солдаты залегли и теперь продвигались вперед крайне медленно. Я понял: они ждали подкрепления. Их было пятеро, но ближе тридцати — тридцати пяти метров они не приближались, ожидая подхода свежих сил.

Секунды ползли, но ничего не происходило. Неандертальцы были, очевидно, вымотаны не меньше нашего. Я сидел на земле. Рядом стояла Сюзарма Лир, держа наготове импровизированную секиру.

"Интересно, — подумал я, — хватит ли ей сил самой напасть на солдат, если те и дальше будут продолжать осторожничать?" Затем я увидел, как из-за колонны выехал танк. То был огромный и неуклюжий драндулет на гусеничном ходу, с бронированной пластиком и оттого еще более нелепой башней. Метрах в сорока он остановился. Открылся башенный люк, и из него вылезли трое в скафандрах. С пистолетами в руках они не спеша двинулись в нашу сторону. Мне оставалось только смотреть, как они подбирались все ближе и ближе четкими, неторопливыми перебежками, представлявшими резкий контраст с неверной походкой их собратьев по оружию, измотанных затяжной погоней.

Она ждала, и ни один мускул у нее не дрогнул до тех пор, пока они не приблизились на три-четыре метра. Ее поза была слегка расслабленной, словно она собиралась сдаться.

Но не тут-то было.

Внезапно "боевой топор" молнией вылетел из ее рук, ударив со всей силой в грудь одного из нападавших. Тот упал на спину, все же успев вскинуть пистолет. Не теряя ни секунды, она прыгнула вперед, и, хотя движения ее были гораздо быстрее, чем я мог себе даже помыслить, после всего, что нам довелось пережить, реакции чуть-чуть не хватило. Солдат выстрелил.

Прицелиться он не успел, поэтому пуля попала в бедро и прошла навылет. В пространстве между прозрачным пластиком скафандра и панталонами начало быстро расти кровавое пятно. Она вскрикнула от боли, и тогда я бросился к ней, пытаясь обхватить ногу руками, в безнадежной попытке зажать дыру. Я понимал, что теперь, когда скафандр прорван, жить ей оставалось лишь несколько минут, независимо от тяжести ранения.

Но все мои попытки были тщетны. Парень, получивший в грудь секирой, поднялся на ноги, подошел и с размаху саданул меня по шлему рукояткой пистолета. Лучшее, что могли они сделать в создавшейся ситуации, это оттащить меня в сторону и наложить ей пластырь или бинт.

Но оказывать первую помощь они не спешили. Наоборот, с нескрываемым удовольствием смотрели, как мы умираем. Удар пистолетом пришелся примерно туда же, куда раньше попал кулаком рядовой Блэкледж, только на этот раз я ощутил, что челюсть сломана по-настоящему. Распластавшись на земле, я увидел, что враг мой готовится нанести еще один удар, а для спасения полковника они не собираются даже пошевелить пальцем. Один из них просто отпихнул ее ногой в сторону. В этот момент внимание мое было сосредоточенно как раз на нем, а не на том, кто меня бил, поэтому второй удар получился сильным и неожиданным, обрушившись на шлем уже с другой стороны.

Будь пластик, из которого сделан шлем, твердым, он наверняка бы треснул, но для мягкого скафандра такие удары большой опасности не представляют. К сожалению, это не относилось к системе регенерации воздуха внутри скафандра. Раздался треск, и я понял, что следующие несколько вздохов могут оказаться последними.

Я дрыгнул ногой, но ни в кого не попал и тут же оказался на лопатках, агонизируя от нехватки воздуха. Сверху на фоне полыхающего неба надо мной склонились три силуэта с закованными в шлемы головами — наши убийцы.

А затем началась, как я тогда подумал, галлюцинация: мне показалось, что все три головы превратились в клубящийся черный пар и растаяли.

Несколько секунд надо мной было только небо, потом в поле зрения вплыло «нечто». Оно имело серебристую окраску, поэтому даже при тусклом свете мрачного подземного мира оно сияло и переливалось как волшебное видение.

"Боже мой! — подумал я. — Значит, тот свет все-таки существует!" И тут я, похоже, действительно умер.

Вас, наверное, ничуть не удивит, что я все-таки остался жив. Иначе кто смог бы поведать вам эту историю. Но, с другой стороны, тогда я не мог знать, как оно все получится То, что я очнулся, само по себе уже было удивительно, но окружающая обстановка явно предназначалась для того, чтобы повергнуть меня в еще большее смятение. Я плавал.

Сначала мне в голову закралась мысль, что это мне просто кажется. Я парил в невесомости, но через какое-то время тактильные ощущения вновь подчинились мозгу, и постепенно начала вырисовываться более стройная картина, из которой становилось понятно, что я в самом прямом смысле плаваю в какой-то густой, не смачивающей кожу жидкости. Единственной известной мне жидкостью такого типа являлась ртуть, но для ртути я был погружен слишком глубоко.

В ушах стоял какой-то шум — еле слышное шипение неопределенного типа.

Тогда я решил открыть глаза, но тут возникли проблемы. Нет, глаза не были залеплены, просто к векам были подведены два провода, оканчивающиеся электродами. Чтобы их оторвать, пришлось сначала с усилием вытянуть правую руку из желеобразной жидкости. Еще несколько проводов подходило ко лбу, и чуть больше — к волосистой части головы. Но были они не просто приклеены, а каким-то образом проникали под кожу. И все равно я их вырвал, ничуть не заботясь о сохранности электродов. «Корни» датчиков без особого труда вышли наружу, доставив лишь мгновенное ощущение легкого дискомфорта, а после слабое почесывание кожи.