Глава 2

На столе перед императором всех французов лежит кожаная папка, в каких обычно подают бумаги на подпись. Эта не является исключением.

– Что вы подсовываете мне сегодня, месье капитан? – Голос Наполеона равнодушен, так как его резолюция всего лишь формальность, без которой русские союзники прекрасно смогут обойтись. Чаще всего и обходятся. – Надеюсь, это не договор о добровольном присоединении Корсики к Херсонской губернии?

Остается только шутить. Что еще делать императору, чья власть жестко ограничена инструкциями адъютантов и волей русского царя?

– Нет, Ваше Величество, Россия не имеет к Франции территориальных претензий. Базы нашего флота на Корсике служат сохранению целостности империи и ее защите от нападений извне.

– Тогда что же здесь, месье капитан?

– Расстрельные списки, Ваше Величество.

Наполеон тяжело вздохнул. Еще одна неприятность – Павел Петрович в категорической форме потребовал наказания военных преступников, чья вина в грабежах и убийствах мирного населения доказана, но не ограничился этим. То и дело находились новые доказательства, и военно-полевые суды не оставались без работы. Что хуже всего – утверждать смертные приговоры должен именно он, император всех французов.

Кстати сказать, вполне естественное и предсказуемое желание русского царя повязать союзника кровью. В настоящее время Павла Петровича можно назвать лучшим из политиков, и наивно было бы ожидать, что он упустит великолепный шанс. Ну что же… как говорят сами русские – лес рубят, щепки летят. И больно бьют по безвинным грибам. Тем более в списках невинных нет и быть не может – слишком велики ставки для мелочного обмана. Алтарь Французской империи требует жертвенной крови? Он ее получит.

Но для порядка все же требуется перечитать бумаги самому.

– Оставьте папку, капитан.

– Слушаюсь, Ваше Величество! – адъютант дотронулся до папки, и без того ожидающей внимания императора на столе, и щелкнул каблуками. – Разрешите зайти за подписанными приговорами через два часа?

И этот торопит. Господи, поскорее бы оказаться в Англии, где появится враг, которому не нужно будет улыбаться.

Оставшись в одиночестве, Бонапарт долго смотрел на папку, будто ждал, что та загорится от полыхающей во взгляде ненависти. Даже не задымилась, а жалко… Наконец, придвинул ближе и, преодолевая внутреннее сопротивление, раскрыл. Взял в руки первый лист.


«Протокол допроса.

Лейтенант Антуан де Перпиньяк, 1783 г. рождения.

Уроженец г. Бордо. Из дворян. Образование домашнее.

Под судом и следствием ранее не состоял.

От 20 августа 1808 г.

(Допрос начат в 9 ч. 30 мин.)


Вопрос: Вчера на очной ставке ваш соучастник Жан Першегю разоблачил вас в совершении убийства мирных граждан Российской империи. Расскажите подробнее о ваших преступлениях в так называемом «Восточном походе».

Ответ: В преступления меня вовлек мой собственный командир майор Першегю в октябре или начале ноября 1807 года. С этого времени и началась моя преступная деятельность. При моем личном участии, а также с другими офицерами егерского батальона, к которому я принадлежал, совершены следующие преступления.

В ноябре 1807 года солдатами и офицерами егерского батальона совершено убийство крестьянской семьи в деревне Хрыся в количестве 5 человек, которые были расстреляны за укрытие фуражного зерна. Я их не расстреливал, но после расстрела приказал снять с убитых одежду и бросить трупы в колодец.

В ту же ночь была убита еще одна крестьянская семья в количестве 12 человек, отказавшаяся выдать нам крепкое хлебное вино. В их убийстве я принимал такое же участие, как и при расстреле предыдущей семьи, то есть приказал раздеть и бросить в колодец.

Еще в ноябре с участием офицеров батальона задушена семья в той же деревне. Лично я задушил веревкой местного старосту, а его мать задушили майор Жан Першегю и лейтенант Франсуа-Мари Граве. Трупы мы раздели и опять бросили в колодец. При убийстве семьи старосты присутствовали офицеры гвардейской артиллерии Луи Ле Пен и Альбер де Морсиньяк, которые помогали раздевать убитых и грузить изъятые продукты в телегу.

В середине ноября солдатами батальона в деревне Завершье в одну ночь были задержаны 8 беженцев от французской армии, временно проживающие в деревне Завершье. Все эти беженцы отведены к деревенскому колодцу и задушены. Лично я задушил одного из них, майор Першегю тоже одного, лейтенант Франсуа-Мари Граве задушил двоих, а остальные убиты егерями батальона по приказанию вышеупомянутого майора Першегю. Все трупы нами были раздеты и брошены в колодец.

В декабре 1807 года в деревне Ополь были задержаны две семьи беженцев – одна в составе 6 человек, другая – 9 человек. В их задержании я принимал участие, а кто расстреливал, не знаю. Снятая с трупов одежда распределялась среди офицеров батальона или разыгрывалась в карты.

В середине декабря 1807 года были задержаны 6 крестьян среднего возраста, больные неизвестной болезнью. Все они были отведены к колодцу и там заколоты штыками. Убивал ли их майор Жан Першегю, не помню, но командовал именно он.

Примерно в январе 1808 года вечером меня вызвал к себе командир батальона майор Першегю, и когда я пришел, то застал командира нашего полка полковника Робера Ванно. Полковник мне сказал, что сейчас мы поедем в имение не успевшей сбежать графини Браницкой и там допросим ее. Причин такого приказа я уточнять не стал, и мы поехали. В имении забрали графиню, отвезли в лес, там майор Першегю и полковник Ванно ее задушили, после чего я ее раздел. Труп бросили в лесу, а одежду с нее я отдал лейтенанту Франсуа-Мари Граве.

Вопрос: За что вы убивали невинных людей?

Ответ: Я их убивал по приказу командира батальона и командира полка, без всяких колебаний, и меня не интересовало, в чем заключалась их вина перед императором Наполеоном Бонапартом и Французской империей.

Записано с моих слов верно, мне прочитано, в чем и расписываюсь: лейтенант Антуан де Перпиньяк.

(Допрос закончен в 15 ч. 30 мин.)».

Император с отвращением отбросил бумагу. Русский царь сам виноват в гибели своих подданных! Ведь именно он приказал вывезти с пути Великой армии все население и все припасы. Если кто-то остался, то это вина исключительно русского правительства и их же недоработка. И потом… цивилизованная война не подразумевает тактику «выжженной земли», так вообще никто не воюет! Неужели бы французы стали убивать крестьян из-за нескольких мешков зерна, если бы оно имелось в достатке? Варвары… скифы…

Но подписывать смертные приговоры все равно придется, как и присутствовать при их исполнении. Положение обязывает, оно попросту вынуждает подчиниться грубой силе. Иначе можно распрощаться с далеко идущими планами. Не время пока возражать.

В следующем листе похожий протокол допроса, только имена и названия деревень другие. Ага… среди вменяемых преступлений появилось людоедство – солдат убил и съел собственного командира. Этот приговор можно подписывать со спокойной душой.

Третий протокол… четвертый… пятый…


Вышедшего от императора капитана окликнул посыльный из штаба дивизии Тучкова, о чем говорила красная повязка на руке:

– Ваше благородие, капитан Нечихаев просил вас зайти к нему в любое удобное время. Лучше всего прямо сейчас.

Павел Сергеевич улыбнулся, показывая, что оценил шутку. Он и сам собирался обсудить с Михаилом Касьяновичем кое-какие вопросы, так что просьба оказалась весьма своевременной. В запасе есть два часа, и пока французский император изучает бумаги, можно сходить.

– Проводишь?

– Так точно, ваше благородие!

От кабинета Наполеона до штаба Красной Гвардии пять минут быстрым шагом – Тучков не хотел выпускать императора из поля зрения и всегда размещался поблизости. Или наоборот, определял Бонапарта рядом с собой, но не признается в этом из соображений вежливости по отношению к союзнику.

Нечихаев встретил капитана горячим чаем с баранками. В войсках давно вошли в моду «кутузовские» самовары емкостью в два стакана, а у практически непьющего гусара таковых имелось две штуки. Второй – наградной, с памятной гравировкой на блестящем боку.

– Присаживайтесь, Павел Сергеевич.

– Спасибо, Михаил Касьянович, – капитан налил себе чаю в стакан с подстаканником и придвинул поближе блюдечко с медом. – Все же не можете привыкнуть к сахару? Это вы зря, уж поверьте специалисту.

– Я разве спорю? – улыбнулся Нечихаев.

Да, капитан Воробьицкий знал, о чем говорил. Будучи одним из энтузиастов выведения сахарной свеклы, он до войны смог составить достойную конкуренцию продукции французских колоний и в компании еще пятерых малороссийских промышленников почти монополизировал оптовую торговлю. И при этом опытный офицер, послуживший у самого Суворова по интендантской и квартирмейстерской части и не имевший нареканий со стороны генералиссимуса.

Что еще про него сказать? Умен, расчетлив, честен в картах, склонен к философским размышлением за трубкой и хорошим коньяком, богат. Собственно, и в армию из отставки вернулся добровольцем, дабы отличиться и получить причитающиеся орденоносцу льготы по налогам. Выражал недовольство штабной должностью при французском императоре, поэтому предложенный Нечихаевым прожект принял с воодушевлением.

– Какие-то вопросы, Михаил Касьянович?

– Вот, – на стол перед капитаном лег плотный конверт. – Доклад лейтенанта Фролова, одного из сопровождающих Бобруйский полк офицеров. Что вы на это скажете?

Павел Сергеевич достал бумагу и пробежался взглядом по неровным строчкам. Ну и что в докладе из ряда вон выходящего? Французы постоянно грызутся между собой, и убийство какого-то там Жан-Луи Гастона вряд ли можно назвать выдающимся событием. Рядовых в бывшей императорской гвардии много, и одним больше, одним меньше…

– Но это еще не все?

– Да, не все, – подтвердил Нечихаев и достал следующий пакет. – А вот доклад лейтенанта Самохина, присланный два дня назад. Обратите внимание на фамилию француза.

Ага, вот это уже серьезно. Некий Жан-Луи Гастон сообщил русскому офицеру о переданном Наполеону Бонапарту письме, а на следующий день был задушен неизвестными и выброшен за борт. Падение тела в воду заметили часовые на соседнем корабле, так что замаскировать преступление под дезертирство злоумышленникам не удалось.

– Однако…

– Вот именно, – кивнул Нечихаев. – Вы уверены, Павел Сергеевич, что наш почтальон отдал императору именно наше послание, а не какое-либо иное?

Воробьицкий потер переносицу, что случалось с ним при сильном раздумье:

– А куда ему было деваться? Или пойти под трибунал, что гарантировало веревку, или согласиться с предложением.

– Не слишком ли легко и быстро согласился?

– У него был выбор? – вопросом на вопрос ответил Павел Сергеевич и тут же дополнил: – Хотя наша убедительная просьба вполне могла соответствовать его собственным планам. Можно сказать – удачно наложилась на них. Или он действовал по указаниям, а бонапартистский заговор существует независимо от него. Дело темное.

– Что будем делать? Через три дня флот выходит в море.

– А если… – Воробьицкий в задумчивости завязал узлом чайную ложку. – Если ненавязчиво посоветовать Наполеону в первую очередь бросить в бой гвардию?

– Бобруйский полк?

– Да, его. Понимаю, что от решения императора ничего не зависит, но выйти с этим предложением на Тучкова он может?

– Может, – согласился Нечихаев. – Но как организовать сей спектакль?

– Мытьем и катаньем, – улыбнулся Павел Сергеевич. – Сейчас же и займусь.


Два часа, проведенные за изучением протоколов допросов и подписанием смертных приговоров, тянулись бесконечно долго, и Наполеон с нетерпением ожидал появления старшего адъютанта. Нетерпение выражалось в бесцельном хождении по кабинету и в ненавидящих взглядах, бросаемых на злополучную папку с документами. Бросить бы ее в огонь!

Опасные бумаги с опасными признаниями. Скорее всего, их подбирали специально, но по ним выходило, что чуть ли не всю «старую гвардию» можно хоть сейчас отправлять на виселицу. Доказательств, свидетельств, показаний очевидцев – более чем достаточно. Да, привыкшие к победам «ворчуны» не церемонились… но это же не повод! Или повод? Царь Павел Петрович вполне способен оставить союзника без наиболее верных и боеспособных частей. Это своих он бережет, а чужих… десятью тысячами больше, десятью тысячами меньше. Французы всего лишь мелкая монета на кону большой русской игры. Что же делать?

А сохранить людей необходимо, тут вопрос жизни и смерти, как бы ни пафосно звучала избитая фраза. Нет, смерти император не боялся – видеть гибель мечты гораздо страшнее.

Решение пришло одновременно с постучавшим в дверь адъютантом:

– Вы опаздываете, капитан.

В ответ Воробьицкий щелкнул крышкой карманных часов и покачал головой:

– Еще одна минута, Ваше Величество. У вас изделие господина Абрама-Луи?[2] Никогда не доверяйте проходимцам!

– Я подписал бумаги, – Бонапарт не стал развивать часовую тему. – Это все, или ваши трибуналы готовят мне еще сюрпризы?

– Они работают не покладая рук, Ваше Величество. Государь император Павел Петрович не может оставить безнаказанными преступления, совершенные против народа и гуманности. Согласитесь, что пролитая невинная кровь взывает к отмщению?

– Ваш император настолько злопамятен, капитан? Неужели ему чуждо милосердие?

Наполеон осторожно, но упорно подводил адъютанта к нужной мысли, и тот оправдал надежды, клюнув на приманку:

– Милосердие нужно заслужить, Ваше Величество. Потом, кровью, подвигом… Да вы и сами можете это увидеть на примере дивизии Красной Гвардии. Вспомните, она когда-то была штрафным батальоном, сформированным из государственных преступников. А что мы видим сейчас? Лучшая и наиболее боеспособная часть Российской Императорской армии, а бывшие штрафники командуют ею. В чинах и орденах, о прошлых же прегрешениях более никто не говорит и не ставит в упрек.

– Хотел бы я иметь подобную гвардию. – Бонапарт произнес фразу и выжидательно посмотрел на Воробьицкого.

– Так все в ваших руках, Ваше Величество, – с воодушевлением откликнулся капитан. – Предстоит немало горячих дел, и думаю, что найдутся люди, желающие начать жизнь с чистого листа.

– И эти тоже? – Император указал на папку с приговорами.

– Увы, – развел руками Павел Сергеевич, – закон обратной силы не имеет, и осужденные будут повешены. Вчера.

Наполеон сделал вид, что не заметил многозначительной оговорки, и продолжил:

– Но остальные?

– В каком смысле, Ваше Величество?

– Могу ли я устроить свои штрафные части по российскому образцу и обещать их солдатам прощение?

– Разве кто-то может помешать вам в этом? – удивился капитан. – Во Франции, слава богу, монархия, и достаточно издать соответствующий указ. Не думаю, что внутренняя политика Французской империи нуждается в чьем-то одобрении, кроме вашего.

Бонапарт стиснул зубы, чтобы не произнести вслух все то, что он думает о политике.

– Вы подготовите проект указа, капитан?

– Если вам будет угодно, Ваше Величество.

Быстрое согласие адъютанта заняться документальным оформлением необычного предложения несколько насторожило императора. Нет ли здесь какого-либо подвоха?

– Эти части будут подчиняться непосредственно мне, капитан?

– Разумеется, Ваше Величество.

– И никто иной им приказывать не сможет?

– Так оно и будет, Ваше Величество.

Французский император, приготовившийся преодолевать упорное сопротивление русского офицера, неожиданно пошел на попятную:

– Давайте подождем с формированием штрафных батальонов. Что вы на это скажете, капитан?

– Как будет угодно Вашему Величеству, – на стол легла новая папка, как две капли воды похожая на старую. – Когда мне явиться за этими приговорами?

– Что, опять? Вы оставите меня без армии, капитан!

– Трибуналы работают, Ваше Величество.

Документ 2

Из речи премьер-министра Великобритании сэра Персиваля Спенсера в Парламенте.


«…Как нам сообщили, в свой последний час они пели «Боже, храни Англию»! Какой пример подали нам солдаты в эту великую эпоху! И какое обязательство это накладывает на нас всех, в особенности на весь британский народ.

Нормандия была и остается великим сигналом, который подает судьба Соединенному Королевству. Британский народ, у которого есть силы пережить такое несчастье и при этом еще почерпнуть из этого дополнительные силы, непобедим! В моей речи к вам и к британскому народу я вспомню героев Нормандии, которые накладывают на меня и на всех вас глубокое обязательство. Я не знаю, сколько тысяч человек прочитают это завтра в газетах… Я хочу обратиться ко всем вам из глубин моего сердца и затронуть глубины ваших сердец. Я полагаю, что весь британский народ интересует, что я скажу сегодня вечером.

Поэтому я буду говорить со всей серьезностью, как того требует данная минута. Британский народ, воспитанный в верности короне, в состоянии вынести всю правду. Он знает всю серьезность положения, и потому Его Величество и Его Высочество принц-регент могут потребовать от него жестких и даже жесточайших мер. Мы, британцы, вооружены на случай слабости и нерешительности. Удары и несчастье войны только придадут нам дополнительные силы, твердую решимость, а также душевную и боевую волю для преодоления всех трудностей и преград с присущим англосаксонской расе натиском.

Сейчас не время спрашивать, как все это произошло. Это может подождать до тех пор, пока британский народ и весь мир не узнают полную правду о несчастье последних недель, о его глубокой и судьбоносной значимости. Героические жертвы наших солдат в Нормандии имели глубокое историческое значение для судеб всей Европы. Они не были напрасными, и будущее укажет почему. Когда я перескакиваю через прошлое и смотрю вперед, я делаю это нарочно. Время не ждет! Времени на бесполезные прения и дискуссии не осталось. Мы должны действовать немедленно, тщательно и решительно – так, как всегда действовали англо-саксы.

Именно так действовала Британия с самого своего рождения во время множества войн, в которых она воевала и в которых она побеждала. Соединенное Королевство всегда действовало решительно, когда ему угрожала опасность. Мы не ведем себя как страус, который зарывает голову в песок, чтобы не видеть опасности. У нас хватает смелости для того, чтобы глядеть опасности прямо в лицо, чтобы хладнокровно и беспощадно переходить к решительным действиям с высоко поднятой головой. И как народ, как подданные Его Величества, мы всегда были на высоте, когда нам была необходима решительная воля для достижения наших целей и железное сердце, способное выдержать любую внутреннюю и внешнюю битву. Так будет и сегодня.

Моя задача – представить вам неприкрашенную картину сложившейся ситуации, а также сделать жесткие выводы, которые будут служить руководством к действию для правительства, так же как и для британского народа. В Нормандии мы столкнулись с серьезным военным вызовом. Кризис на данный момент очень широкий, во многом схожий, но не идентичный с кризисом весны тысяча восемьсот первого года. Позже мы поговорим о причинах.

Сейчас же мы должны принять все как есть, найти и применить способы для того, чтобы снова изменить ситуацию в нашу пользу. Ни в коем случае нельзя оспаривать серьезность ситуации. Я не хочу, чтобы у вас сложилось ложное представление о положении дел, которое может привести к ложным выводам и дать британскому народу ложное ощущение безопасности, что при нынешней ситуации более чем неуместно.

Буря, надвигающаяся в этом году от берегов Франции, затмевает собой весь прежний человеческий и исторический опыт».

Загрузка...