Загадка ракеты «Игла-2»

Глава 5 НОЧНОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ

В этот день, еще ранним утром, направляясь к самолету, Буров встретил друга, и тот на ходу перекинулся с ним несколькими словами без тени смущения, словно все шло как полагается и не случилось ничего особенного. Ну хотя бы сказал ему что-нибудь вроде: «Извини, дружище, сам понимаешь, мне сейчас не до тебя».

Это был предел терпению. В этот день пилот не возвращался на полигон до самого вечера. Он честно искал весь день ракету. Когда же в пустыне легли резкие длинные тени, пилот круто развернул самолет и пошел не на полигон, а вокруг него, описывая огромную дугу. Не отрываясь, всматривался он в золотисто-серую даль пустыни, пока у него не вырвалось радостное восклицание — он увидел то, что искал.

Впереди, на ленте дороги, клубилась полоса пыли. Пилот снизил машину до бреющего полета — благо пустыня в этом месте была ровной, как стол, — и погнался за облаком пыли.

В юго-западной части пустыни, где летел самолет, землю покрывали отложения лесса — тончайших легких крупинок почвы. На дорогах автомобили поднимали тучи этой пыли, повисающей в воздухе, как дымовая завеса. Было только одно спасение избежать душного пылевого тумана — обогнать впереди идущую машину и не останавливаться в пути.

Буров ворвался в пылевую тучу, потеряв из виду все ориентиры. И когда он вновь увидел впереди зеленоватое предвечернее небо, он быстро нагнулся к борту и взглянул вниз.

Колеса самолета прошли над головами людей, сидевших в автомобиле. Он видел, как женщина испуганно прижалась к плечу человека, сжимавшего руль. Автомашина резко вильнула, сошла с дороги и остановилась. Бурову показалось, что человек, сидевший за рулем, привстал в машине и яростно грозит ему кулаком.

Но это было только начало. Развернув самолет, Буров повел его теперь уже навстречу машине. Он снизился до последней возможности, вздымая воздушным вихрем от винта целый самум. И снова он увидел, как автомашина поспешно свернула в сторону и остановилась сбоку дороги.

…Рев винта пронесся, казалось, над самой головой, и Ольга вжалась в сиденье машины. Пыль закрыла степь, небо — все, кроме находившегося совсем рядом Гусева, сразу поседевшего вплоть до бровей, словно он был грузчиком и только что таскал мешки с мукой.

— Что он делает, сумасшедший! — крикнула Ольга, стараясь перекричать рев уходящего самолета. — Он опять повернет на нас?

— Не знаю. Если захочет — повернет.

Гусев ладонью вытер сухие, запыленные губы. Рев винта становился все слабее и слабее.

— Бандит, — сказал он, отплевываясь от пыли, — атаман разбойничий! Мучаюсь с ним пять лет. Сколько он мне клялся, что станет другим человеком, и вот, извольте видеть, опять забавляется.

— Это я виновата, — сказала Ольга.

Алексей резко повернулся к ней.

— Выходит, мне нельзя показаться с девушкой? Так что ли?

— Не знаю, — засмеялась Ольга. — На кого мы похожи — это ужас.

— Вот прогоню-ка я его обратно на грузовую линию, пусть возит мандарины…

Когда они в сумерках подъезжали к полигону и впереди заискрились огни домов, Ольга сказала:

— Но вы все-таки должны мне обещать, что не прогоните Дмитрия Васильевича. Я не хочу, чтобы из-за меня вы ссорились с другом.

— Можете успокоиться — не прогоню. Оставлю его, потому что, к несчастью, мне нужен человек, который во время полета соображает с быстротой звука и даже еще быстрее. Ракета — это не самолет, понятно?

— Но я прошу и не ссориться с ним, — заметила она,

— Вот уж этого не обещаю…

Алексей отправился к другу тотчас, как только распростился с Ольгой у порога ее дома. Пилот лежал на кровати, закинув руки под голову, и даже не подумал подняться.

Без всякого предисловия инженер сказал:

— Ты сейчас же пойдешь к начальнику полигона и доложишь о случившемся.

Пилот резко приподнялся на кровати.

— К Смирнову?

— Да, к тому самому, которого ты ни в грош не ставишь.

Буров вскочил, схватил ремень и яростно перехлестнул им талию.

— Хорошо, я пойду к Смирнову, я отсижу под арестом сколько положено. Но, по крайней мере, я проучил тебя…

Он принялся натягивать сапог и продолжал шуметь:

— Так было всегда: находится какая-нибудь девчонка — и конец дружбе… Так было всегда, а я-то, дурак, думал…

— Не желаю знать, что ты думал. Благодари, что я не отстраняю тебя от работы с ракетами.

— Да что тебе ракеты! — Буров ударил каблуком сапога об пол, загоняя ногу внутрь сапога. — Две недели я, как ишак, топаю по пустыне, ищу твою ракету, переживаю за друга, даю отпор маловерам… Только и живу тем днем, когда сяду за штурвал ракеты… А он, этот самый «друг» наплевал на все… Нет, ты уже не человек! Ты не человек — ты жених, вот кто ты такой есть!

Буров, надев оба сапога, гремя каблуками, рванулся было к двери, но инженер остановил его:

— В таком виде являться к начальству неприлично — надо застегнуть гимнастерку и причесаться.

Буров хотел что-то сказать, но прямо-таки захлебнулся от ярости. Все же он отправился к зеркалу.

— Недельки через две, после того как ты остынешь, мы свидимся, — заметил Гусев, и в тоне его даже появились обычные добродушные нотки. — Я хочу сказать тебе две вещи, чтобы ты на свободе мог обдумать. Первая вещь: мне необходимо знать, что случилось с ракетой; без этого нечего и думать продолжать опыты. Хотя я и догадываюсь… — он помедлил, подбирая нужные слова, — догадываюсь в чем дело. Но все-таки надо уточнить до конца. Вторая вещь: таким, какой ты есть, за штурвал ракеты не сядешь. Крепко запомни.

И Гусев вышел из комнаты и направился в душевую смывать с себя лесс.

Буров получил строгое взыскание: ему запретили летать две недели и отлучаться с полигона.

Днем он работал на подготовке чужих самолетов к полетам, а вечера проводил дома, избегая встречаться с Гусевым и Ольгой.

Однажды он засиделся в темной комнате у окна позднее обычного. Ему до последней степени опротивело добровольное отшельничество, и весь вечер он боролся с самим собой: ему хотелось отправиться к Алексею и, хлопнув его по плечу, сказать, что он признает свою вину.

Луна была где-то над крышей дома, почти в зените, и все здания поселка заливал неправдоподобно яркий голубоватый свет. На черной земле холодным огнем горели под лунными лучами крохотные кусочки слюды, рассеянные в пустыне повсюду. От этих блесток земля казалась чернее и мрачнее, и это навевало тоскливое чувство, усиленное одиночеством.

Служебные и жилые здания полигона стояли на открытом месте. Деревья в этой пустыне никогда не росли, а те, что успели насадить люди вдоль дорожек и стен зданий — тощие топольки, совсем не давали тени и оставляли открытой для обозрения панораму спящего поселка. Неожиданно Буров увидел, что одно из окон в отдаленном здании радиостанции слабо светится.

По всей вероятности, операторы были заняты какой-то работой в этот поздний час. И вдруг Бурову непреодолимо захотелось перекинуться парой слов с кем-нибудь. Он быстро выпрыгнул из окна и отправился к радиостанции.

Здание было погружено во мрак, за исключением окна, в котором он еще прежде увидел свет. Он хорошо знал расположение помещений и отправился по коридорам, не зажигая огня.

Дверь в операторскую была открыта, и пилот еще из коридора увидел какую-то темную фигуру, склонившуюся над приемником. Тонкий луч карманного фонарика упирался прямо в серую доску аппарата, усеянную ручками и приборами.

Так вот почему окно комнаты едва светилось — тот, кто стоял у приемника, решил обойтись без верхних ярких ламп. Тут было что-то неладно, и Буров, летчик-истребитель, привыкший мгновенно принимать решения, быстро и бесшумно вынул из кобуры револьвер и шагнул в комнату. Услышав шум за спиной, незнакомец резко выпрямился. Он стоял в дальнем конце комнаты и не мог видеть лица пилота, но угрожающе приподнятую руку с оружием, конечно, различая. И он стоял, не двигаясь, и ждал.

— Представление окончено, — сказал пилот, — можно разъезжаться по домам. Как прикажете вас называть?

Человек молчал, и Буров попросил его поторопиться с ответом.

Странно знакомый голос сказал из темноты;

— Чистая работа… Нельзя ли убрать оружие, оно мне не по душе.

— Алешка! — заорал пилот, кидаясь вперед.

Он схватил карманный фонарик и направил свет на человека.

Самый настоящий Гусев стоял в луче фонарика.

Инженер спокойно сказал:

— Вот что, Митя, ты мне скоро будешь нужен. Какую бы штуку нам придумать, чтобы Смирнов выпустил тебя с полигона?

— Ты меня наказывал, — сам теперь и придумывай… Что же ты делал здесь?

Гусев молчал.

— Алеша, ты что-то скрываешь, это ясно, — произнес пилот, аккуратно застегивая кобуру — И, я даже скажу, в чем дело: ты знаешь, где ракета. В этом я убедился, наблюдая за тобой все это время. И сейчас ты слушал или хотел услышать ее сигналы. Ведь аппаратура ракеты с перерывами может работать чуть не два месяца. Она лежит где-нибудь на скале, а мы, как идиоты, гоняем по пустыне и разыскиваем ее там, где ее не может быть… Почему ты не хочешь ее запеленговать?

Алексей все еще молчал, и пилот заметил:

— Ладно, я не сержусь. У тебя свои планы, и я готов не совать в них свой длинный нос… Ты не хочешь, чтобы Смирнов кое-что знал, — вот в чем штука. Уж меня-то не провести.

В застекленном цехе возвышалась широкая невысокая труба. Эта было уже собранная хвостовая часть ракеты, установленная стабилизаторами на чугунной площадке пола. Под светлой стеклянной крышей цеха медленно плыл в воздухе силуэт кольца — новая секция ракеты. Она была подвешена на стальных канатах к крюкам крана. Кольцо замерло над трубой и стало медленно опускаться вниз.

Буров в синем просторном комбинезоне с засученными рукавами стоял, подняв голову, и рукой подавал знаки машинисту крана: короткие взмахи кисти — «ниже, ниже»; поднятая рука — «стоп»; опять — «ниже, ниже». Кольцо медленно опустилось и как-то незаметно коснулось трубы.

Все механизмы ракеты уже отрегулировали, оставалось только собрать отдельные секции, и аппарат будет готов к действию. Буров всегда появлялся в сборочном цехе во время подготовки к очередному испытательному полету аппарата.

Он следил за сборкой, помогал техникам и инженерам опробовать механизм управления.

Ночной разговор заставил Бурова предположить, что инженер задумал какой-то новый опыт с ракетами. И Буров не уходил из сборочного цеха помногу часов, — надо было как следует все подготовить к этому опыту.

Кран покатил за новой секцией, можно было немного передохнуть. Буров опустился на металлические ступеньки приставленной к собираемой ракете лестницы, Только сейчас по этой лесенке сбежала невысокая девушка в синем комбинезоне и красном платочке — техник и звонким молодым голосом, перекрикивая лязг катившегося под потолком крана, доложила: «Секция легла по отверстиям». Это означало, что новая секция была опущена правильно, отверстия для болтов, имевшиеся в нижней ее части, совпали с отверстиями в уже собранных секциях.

Девушка сунула кулачки в карманчики брюк комбинезона, прошлась взад и вперед по чугунной площадке, на которой собирали ракету, деловито запрокинув голову, посмотрела вслед уплывающему крану. Потом она направилась к Васе, находившемуся здесь же. Во время сборки Вася неизменно добровольно выполнял роль помощника Бурова.

В мягком сильном свете, падавшем через стекла крыши, Буров вдруг заметил, как чисты глаза небольшой подвижной девушки. Он вспомнил ее простое имя — Даша. Эх, Даша, Даша! Какая же ты ясная и светлая! И на душе у тебя, верно, светло и спокойно. Счастливая Даша, не знает никаких треволнений, не то что он, Буров.

Вася сдержанно глянул на подошедшую девушку и тотчас сделал вид, что занят рассматриванием убегающего в синеву цеха крана. Вася был полон недоверия к ней. Ему казалось, что девушка пытается снискать расположение Бурова и уж во всяком случае постоянно подчеркивает, что не только он, Вася, имеет право на то, чтобы как можно быстрее и лучше выполнять распоряжения пилота. Они, Буров и Вася, вполне могут обойтись без услуг этой самой Даши — вполне!

Девушка, не вынимая рук из карманов, подняла острые плечики, презрительно тряхнула головой и отошла от Васи.

Буров все еще задумчиво сидел на последней ступеньке вестницы, покуривая папиросу, когда услышал негромкий голос Даши, обращавшейся к нему:

— Дмитрий Васильевич, вам скучно здесь с нами, да?

Девушка стояла перед ним и, всем своим видом, казалось, говорила: «Бедный, бедный Дмитрий Васильевич», Она смотрела немного исподлобья, брови ее были подняты, и она смущенно и сочувственно чуть-чуть улыбалась.

— Вам скучно с нами в цехе, да? — повторила девушка, — помните, вы как-то сказали мне, что мучаетесь, если остаетесь на земле и не летаете… А теперь вам запретили летать. Помните, как вы сказали?

Светлые глаза Даши смотрели с какой-то печалью, Когда-то он действительно мимоходом в шутку сказал девушке, что на земле ему жизнь не в жизнь. Буров внутренне насторожился: не хватало еще чтобы эта девочка утешала его.

— Не помню, — упрямо мотнул он головой.

Даша хотела еще что-то сказать и вдруг торопливо, слишком торопливо и слишком деловито, воскликнула:

— Кран идет!

Буров поднялся со ступенек, пропустил Дашу на лестницу.

Вася подошел, неодобрительно заметил:

— Бегает без толка взад и вперед…

— Василий, голубчик, — с неожиданным раздражением сказал Буров, — не мешайся не в свое дело.

— Есть не мешаться, Дмитрий Васильевич.

Новое кольцо было уложено на место, и труба вытянулась еще выше. Наверху на площадке лестницы Даша командовала крановщику — укладывала кольцо «по отверстиям».

К месту сборки ракеты приближалась небольшая группа людей — Гусев шел в сопровождении начальника цеха и его помощников. Конструктор всегда пользовался уважением в цехах, обычно здесь его сопровождала небольшая свита ведущих инженеров.

Они остановились около площадки, и начальник цеха, Подвижной черноволосый человек с узким смуглым лицом, начал докладывать конструктору о ходе сборки ракеты. Гусев, рассеянно поглядывая по сторонам, кивал головой.

— Алексей Иванович, — сказал в заключение начальник цеха, — если вам необходимо ускорить сборку, мы можем мобилизовать еще два крана…

Конструктор все так же машинально кивнул головой, и начальник цеха обратился к одному из стоявших около людей:

— Через час поставьте на сборку еще два крана…

Гусев, словно очнувшись от забытья, спросил:

— Это для чего же?

— Как для чего? — удивился начальник цеха, — вы хотите ускорить сборку ракет…

— Не обязательно, — сказал Гусев.

— Не обязательно? — недоверчиво переспросил начальник цеха.

— Совершенно не обязательно, — подтвердил конструктор, — торопиться некуда… тем более, что я собираюсь съездить на недельку в горы пожить на обсерватории. Надо немного проветриться.

Начальник цеха быстро, почти сердито сказал:

— Зачем же тогда я форсировал сборку? Люди мне нужны сейчас вот как… — и он провел ладонью по горлу, — цех плана не выполняет. Значит можно снять людей?

— Можно, — сказал Гусев, с таким обидным безразличием, что Бурову Очень захотелось сказать ему какую-нибудь резкость.

Во время этого разговора пилот стоял в стороне и не отрываясь глядел на своего друга. Вот так тип! Что он опять затевает? Сейчас, когда работы по сборке можно было бы завершить в два-три дня, он вдруг решил ехать в горы на обсерваторию. Значит, полет ракеты неожиданно откладывается.

Почему?