Забытые богини

Глава пятая

В Белых Горах была поздняя весна. Путешественники спускались по скользкой от воды дороге в ущелье, по которому бежал ручей. Вокруг буйно цвели деревья и кусты, и листья на них были незнакомых очертаний. Внизу, у самого ручья, росло дерево, сплошь покрытое белыми цветами. Сквозь прозрачную воду хорошо были видны камешки, лежащие на дне.

Они спускались все ниже, и с каждым витком дороги находили новые штольни, наполовину забитые досками, наполовину осыпавшиеся. В некоторые из них уходили накатанные тачками дороги, исчезая в штольне, как в захлопнувшейся пасти. Повсюду валялись ржавые молотки, изъеденные дождями зубила, кувалды, сломанные тачки. Талая вода бежала вниз по склону, не признавая построенной людьми дороги, тихо журчала на перекатах, тяжелыми каплями падала с уступов.

Двое усталых мужчин и странное лохматое существо с воспаленными глазами молча брели по поющему от воды весеннему миру. Когда-то давно сюда вторглись жестокие й могущественные существа – люди. Они взрезали землю, истоптали, осквернили ее, но потом что-то случилось с ними, и они побросали свои странные железные вещи и ушли. Исчезли неведомо куда и как. И вот наступила весна, которая не привыкла считаться с людьми…

В искалеченном и вместе с тем цветущем мире немолчно пела вода, и Конану все время казалось, что кто-то с гор смотрит ему в спину.

Он остановился, снял с себя груз.

– Разобьем лагерь, – сказал он Дартину.

Место выбрал хорошее – сухое и ровное. Конан вытащил из мешка одеяла. На то, чтобы развести костер и приготовить хотя бы кипяток, сил уже не было, и они безмолвно решили отложить это на завтра.

Кода пристроился рядом со своим другом, и Конан сгреб его под одеяло. «И не противно же ему», – подумал Дартин, у которого Кода вызывай неизменную дрожь отвращения. А маленький Кода, прижавшийся к человеку лохматым горячим боком, всю ночь не давал ему замерзнуть.

Поскольку они не развели костра, то никто в горах не счел нужным заметить их присутствие. Не успели люди сомкнуть глаз, как кто-то в ущелье заорал и зарыдал отвратительным голосом. Казалось, что капризничает чудовищный ребенок.

– Шакалы, – сказал Конан Дартину сонным голосом. – На целую ночь теперь…

И тут же еле слышно захрапел.

Дартин посмотрел на него с завистью. Конан умел спать в любом месте, где только удавалось растянуться.

Истерический плач сменился истерическим хохотом. Над головой повисли звезды. Чтобы отвлечься, Дартин попробовал отыскать звезды, названия которых знал, но, как всегда, не сумел этого сделать. А потом оказалось, что можно спать даже под омерзительное завывание шакалов. И Дартин заснул.

Его разбудил холод. Продрав слезящиеся глаза, Дартин долго моргал и растирал руками лицо, прежде чем высунуться из-под одеяла. Звезды ушли и вместе с ними ушли шакалы. Туман нехотя уползал, и сквозь белизну утра уже проглядывал ясный и теплый день.

– Эй, Конан, – позвал Дартин. Он потрогал ногой одеяло своего спутника, но ответа не получил. Одеяло зашевелилось. Отчаянно зевая, из-под него выбрался Кода.

Дартин поморщился.

– Где Конан? – спросил он, стараясь не встречаться с Кодой глазами.

– Не знаю, – отозвался Кода. Спросонья голос у него был еще более хриплым.

– Собери веток для костра, – распорядился Дартин.

Кода озабоченно трогал болячку за ухом, словно не слыша приказа.

Дартин повторил чуть громче:

– Разведи костер.

– А Конан на что? – нагло возразила нечистая сила. – Он могучий. Он может лучше развести костер.

Дартин покачал головой.

– Знавал я людей, которые из таких, как ты, делают оторочку для плащей.

Кода покосился на тяжелый нож, который висел у Дартина на поясе. Дартин с удовольствием зарезал бы его, и Пустынный Кода предусмотрительно отошел на безопасное расстояние.

– Я гнусная тварь, – заявил Кода. – Я мерзость. Ох, как я мерзок!

И хихикнув действительно мерзким голосом, он стремительно бросился бежать вниз, в ущелье.

Растерявшись от этой выходки, Дартин обеими руками взъерошил волосы.

Солнце пробилось, наконец, сквозь туман, и на душе у Дартина стало легче. Желтый камень Зират. Он спрятан где-то здесь. Нужно только найти его и взять.

Дартин прихватил жестяное ведро, заляпанное краской, и решительно зашагал по скользкой дороге к ручью.

У ручья, возле цветущего белого дерева, весело горел костер. В точно таком же жестяном ведре, только менее грязном, уже закипала вода. Сидя на корточках, Конан задумчиво рассматривал камешки, лежащие на берегу. Белые, рыжие, иногда с яркими желтыми пятнами, словно кто-то присыпал их пригоршнями цветного порошка. Кода, пристроившись рядом, говорил:

– Не нравится мне здесь.

– И мне не нравится, – соглашался Конан. – Очень уж тут красиво.

– Слишком ярко, – сказал Кода. – Это всегда опасно.

За их спинами чернела последняя штольня – самая нижняя. Справа от Конана возвышалась гора отвалов.

Штольня не была заколочена, только осыпалась немного. Вход в нее был обгрызен ветрами. Порыжевшие полупрозрачные кубики кристаллов, размером не больше дюйма, покрывали скалу там, где проходила трещина.

Дартин машинально протянул руку и без всяких усилий снял со скалы несколько кубиков, поражаясь правильности их формы. Там, где кубик не был покрыт ржавчиной, были видны бледно-желтые грани. Дартин размахнулся и бросил кристаллы в воду.

Конан и Кода обернулись к нему одновременно, и на их физиономиях, таких разных, появилось одинаковое выражение досады. Дартин поднял бровь. «Этого только не хватало, – мелькнуло у него в голове. – Я им, оказывается, мешаю беседовать. Друзья-приятели. И угадайте, кто тут лишний? Разумеется, бедняга Дартин. Не повезло старику».

Конан махнул ему рукой.

– Присаживайся к нам. Сварим похлебку – у меня оставалось немного солонины.

Дартин зашел в ручей и долго, с шумным плеском, умывался. Сразу стало легче. Перестали слипаться ресницы, ушел озноб. Он обтерся рукавом.

– Солонина? Что же ты раньше молчал?

– Берег до гор, – спокойно объяснил Конан. – Работать на голодный желудок трудно, а поохотиться здесь я сумею только завтра.

– Вот дурак, – пробормотал Дартин, – ты же мог не дожить до гор.

Конан не ответил.

Дартин еще раз оглядел ущелье. Он уже начинал понимать, что небольшой камень можно отыскать на старом руднике только с помощью чуда. «И все-таки я найду его, – подумал Дартин, сжимая губы. – Найду, даже если мне придется перебрать все эти отвалы, камень за камнем».

Между тем Конан и Кода возобновили свой негромкий разговор, словно Дартина здесь и вовсе не было.

– Ты заметил, Кода, во рту странный привкус, – сказал Конан.

– Я заметил странный привкус, – проскрипел Кода, – как будто под языком железный шарик.

Конан сиял с огня ведро и, порывшись в кармане, вытряхнул на ладонь несколько ломтиков солонины.

– Отойди-ка в сторону, – сказал он Коде, сливая лишний кипяток на землю.

– Нехорошо здесь, – сказал Кода, наблюдая за ним. В больших глазах пустынного гнома появилась тревога, и они стали косить еще больше. – Нехорошо здесь, Конан. Даже мне. Людям тем более.

– Глупости, – сердито вмешался Дартин. – Предрассудки. Место как место…

– Это плохое место.

– Плохих мест не бывает.

– Может, и нечисти, и духов, и гномов тоже не бывает? – вставил Кода.

Конан больно стиснул его пальцы, и Кода затих.

– Дартин, – вполне серьезно сказал Конан, – Кода видит здесь беду, и я склонен с ним согласиться. На этих каменоломнях люди быстро умирали от болезней. Что ты потерял в ущелье? Нам лучше уйти.

– Ты никуда не уйдешь. Слушай меня. На этом руднике одиннадцать штолен. Где-то в завалах спрятаны сокровища – и будь я проклят, если уйду отсюда без них.

– Полагаю, твой план отводит мне значительную роль в поисках? – осведомился Конан.

– Ты, как всегда, проницателен, – сказал Дартин. – Отправишься в нижние штольни. А я осмотрю верхние.

– Никуда он не полезет, – Кода втиснулся между людьми. – В нижние штольни? Никогда, покуда я жив! Там – смерть. Я – его друг, а он – мой друг. Я не позволю ему это делать.

Конан взял разбушевавшегося Коду за плечо и мягко отодвинул в сторону.

– Что ты хочешь здесь найти, Дартин? – спросил он.

– Я уже отвечал тебе на этот вопрос. Где-то в этих штольнях спрятано целое состояние, – начал Дартин, и если ты поможешь мне отыскать его, я отпущу тебя на свободу.

Последнее обещание прозвучало смехотворно – Конан и без того давно уже был свободен, – но Дартин пытался хотя бы «сохранить лицо».

– Врет, – прокаркал Кода. – Не верь ему, Конан, он ведь врет!

Неожиданно Конан рассмеялся. Дартин впервые видел, как этот человек смеется.

– Ты что, – спросил Конан, – хочешь найти Желтый камень Зират?

Тебе известно об этом сокровище? – поразился Дартин.

– Да кто же в Аш-Шахба о нем не знает! Мне рассказали о нем в первый же день. И знаешь кто? Две откормленные рабыни, предназначенные для утех смотрителя господских садов! Даже им известно о сестрах-богинях, о древнем храме, о сокровищах, которые пропали во время одной из мелких местных войн. Ну и о прочем. Не знаю уж, что тебе еще поведали. Удивительно! Почему же ты не слыхал об этом раньше?

– Я не прислушивался к глупым разговорам.

– А потом вдруг прислушался? Конан улыбнулся совершенно дружески. Дартин почувствовал себя уязвленным.

– Да. Взял и прислушался. Любая легенда рождается не на пустом месте. А что касается сокровищ и сестер-богинь… Знают о них, может быть, и все. А найду желтый камень Зират я.

Конан не счел нужным скрывать усмешку, однако от продолжения разговора воздержался. В молчании они съели похлебку и разошлись.

Дартину хотелось поскорее убраться подальше от опасного места. Как ни противилось его сердце выкрикам маленького гнома о том, что здесь-де нехорошо, Дартин шестым чувством понимал: Пустынный Кода прав – дурные предчувствия охватывают всякого, кто оказывается в этих местах. Ну, всякого – кроме Конана. Этому варвару, кажется, все нипочем.

Глядя, как Дартин взбирается наверх, Конан еле слышно пробормотал:

– Дурак…

Он повернулся к Пустынному Коде, который обиженно хлопал пушистыми светлыми ресницами и ждал, пока его заметят.

– Иди ко мне, малыш.

– Я сержусь, – с глубоким вздохом ответил Кода. – Ты толкнул меня. Ты смеялся надо мной.

– Прости меня, Кода.

– Ты неискренне говоришь это. Я сержусь. Они немного помолчали. Конан снова начал перебирать гальку. Первым не выдержал Кода.

– Я сержусь, – напомнил он жалобно.

– А ты не сердись, – посоветовал ему Конан. Гном потоптался на месте и решил сменить тему разговора.

– Дартин – гнусный тип. Он толкает тебя на верную погибель…

Косящие золотистые глаза медленно налились светом, и Кода вкрадчиво спросил:

– Конан, можно, я наведу на Дартина порчу?

– Еще что выдумал, – сказал Конан, вставая.

– Я еще выдумал, – подтвердил Кода. – А если устроить обвал в горах?

Конан покачал у него перед носом грязным пальцем.

– Ни обвалов, ни землетрясений, ни чумы. Понял? Шею сверну!

– Понял, – уныло сказал Кода. От разочарования его уши повисли, как увядшие лопухи. – Ни обвалов, ни землетрясений, ни чумы. Свернешь шею. Человек!

В последнее слово он вложил всю горечь обиды.

Дартин бил подобранным возле штольни молотком по скальной стенке.

– Привет, – произнес голос у него за спиной.

Голос был женский.

Кто она? Фея гор, царица весны, юная жрица? Только бы не спугнуть. Если Дартин будет с ней вежлив, она поможет ему. Она укажет розовым пальчиком: здесь твое сокровище, парень. Вот здесь – и нигде более.

Но девушка не была ни феей гор, ни царицей весны.

Слегка расставив ноги в сапожках из мягкой желтой кожи, перед Дартином стояла Дин.

Она была одета как мальчишка, в шаровары и белую рубашку. Хлыстиком чернела тонкая косичка с вплетенными в нее медными монетами. Дартин не сразу заметил, что в опущенной руке она держит киммерийский меч – прямой и более длинный, чем носят здешние воины.

– Привет, Дин, – пробормотал Дартин, смутившись. – Ты… что ты так смотришь? – И неожиданно спохватился: – Откуда ты взялась?

– Я шла по твоим следам.

– По пустыне? Одна?

– По пустыне, – высокомерно сказала Дин. – Одна.

Дартин чувствовал, что она говорит правду, и похолодел.

Машинально он отступил на шаг и тронул рукоятку своего кинжала. Такие ножи – широкие, тяжелые, с рукоятками из гладкой кости – называли «лысая голова».

Дин развела руки в стороны, сверкнула сталь ее меча. Бледное лицо девочки было неподвижным, словно вырезанное из камня. Дартину стало жутко. «Убить это существо, – подумал он внезапно, – убить и избавиться от кошмара. Она оборотень, лисица». Он вспомнил, как рыдали ночью шакалы.

Дин опустила руки. Дартин смотрел на нее во все глаза и ждал, когда она превратится в самку шакала, в лисицу, во что-нибудь ужасное. Но она продолжала оставаться девочкой.

– Где камень? – спросила его Дин.

– Какой рамень?

– Дартин, ты лжешь.

– Ты рехнулась, Дин! Какой еще камень?

– Желтый камень, некогда похищенный у Зират. Ты нашел его. Теперь отдай.

– Клянусь тебе, Дин…

– Лучше не лги, Дартин. Этот человек показал его тебе.

– Кто? Какой человек?

– Тот, которого ты украл у меня. Конан. Отдай мне камень, а человека можешь забирать себе.

– Ты ошибаешься, Дин. Он даже не знал, зачем мы идем сюда.

– Разве не он привел тебя в это ущелье?

– Нет!

– Стой, не шевелись, – приказала Дин. Она пристально посмотрела на растерявшегося Дартина, и ему вдруг стало холодно. Озноб пробрал его до самых костей. А Дин смотрела и думала о чем-то своем, тайном.

«Почему я послушно стою перед ней, не смея шевельнуться?» – в смятении думал Дартин. Наконец она с легким вздохом сказала:

– Да, ты его не видел… Ты никогда не видел желтого камня Зират.

Теперь, когда странная власть Дин над ним закончилась, Дартин ощутил прилив ярости. Освободившись от оцепенения, он выхватил нож и подскочил к Дин, навалился на нее тяжелым плечом, приставил нож к ее горлу.

– Что ты знаешь о желтом камне? Где он? Говори!

Дин молчала. Черные узкие глаза не видели Дартина, ее взгляд снова ушел куда-то в глубину ее сознания. Избавиться от постыдного страха перед этой сумасшедшей – ничего другого Дартину не хотелось. Он больше не колебался.

– Проклятая ведьма, – прошипел он и с силой всадил нож в ее пульсирующее, очень белое горло.

Нож сломался.

Дартину показалось, что он ударил по камню. Но на горле осталась тонкая красная царапина. А лицо Дин было по-прежнему неподвижным.

Дартин выпустил девочку. Дин уселась на землю, скрестив ноги, и уставилась куда-то на вершины гор. Точно пыталась заглянуть за перевал. Шатаясь, Дартин стоял перед ней и тупо смотрел на обломок ножа.

– Я Зират, – ровным голосом, как будто ничего не произошло, сказала Дин. – Я Зират Капризная, Своевольная, Дарящая Радость. Великая богиня Алат – моя младшая сестра.

Дартин едва держался на ногах. Шестым чувством он угадывал: девочка не шутит. Она говорит правду. Вот что таилось в ней. Она не была ведьмой, не зналась ни с целительством, ни с колдовскими травами, ни с заклинаниями. И бежавшей из храма жрицей она тоже не была. Богиня. Ни больше, ни меньше. Богиня. Ожившая, принявшая человеческое обличье

Спокойный детский голос продолжал:

– Я хочу получить назад мой камень.

Наваждение становилось нестерпимым. Дартин отчаянно закричал:

– Я не верю тебе! Но он верил.

Она рассматривала его без всякого интереса.

– Где Конан?

– Зачем он тебе?

– Он видел мой камень, – сказала Дин уверенно. – О, он видел. У всех, кто его видел, остался свет в глазах. Я замечала.

– Ну, предположим… А если он не скажет?

– Он ничего не сказал тебе, – отозвалась Дин, потому что ты обращался с ним, как со скотиной. Тебе просто повезло, что он поленился зарезать тебя сонного. – Она встала. – Прощай, Дартин. За перевалом заканчиваются мои. владения. Если хочешь, иди туда. Но в Аш-Шахба тебе лучше не появляться. – Впервые за все это время она смотрела ему в глаза. Смотрела и улыбалась – ясной, жестокой, немного отрешенной улыбкой. – Моя сестра Алат может потребовать человеческих жертвоприношений, если я ее попрошу…

Девочка повернулась и пошла прочь.

Вытаращив глаза, Дартин смотрел вслед девочке, легко шагавшей по скользкой дороге в сторону перевала. Он поддал ногой обломок своего ножа, и металл звякнул, ударившись о камень.

– Дин, – сказал Дартин. – Дин. Таких имен не бывает. – Он задрал голову и крикнул: – Ты не можешь быть богиней! Ты просто ребенок!

Но эхо промолчало, словно у него на этот счет было другое мнение.

Пустынный Кода и его друг Конан сидели вдвоем на берегу реки Белой, глядя на ее мутные бурные воды. Горы остались позади. Прямо перед ними, на противоположном берегу, белели глинобитные стены Хаддаха, тонущие в цветущих деревьях.

– Ты решил бросить Дартина там, в ущелье, – сказал Кода, – и я тебя одобряю.

– С чего ты взял, о Кода, порожденье дикой пустыни, что я нуждаюсь в твоем одобрении? – отозвался Конан.

– Я порожденье дикой пустыни, – мечтательно откликнулся Кода. – А ты человек. Ты нуждаешься в одобрении. Люди всегда нуждаются в одобрении.

Конан снял сандалии.

– Сколько воды, – сказал он, глядя на реку. – Просто не верится.

Вода была ледяная, но Конан словно не замечал этого. Река казалась ему огромным праздником. Он стоял по колено в мутной воде, повернувшись лицом к течению, и смотрел на нее в молчаливом восторге.

За спиной человека пробасил Кода:

– Ой.

Конан повернулся. Солнце светило ему в глаза, и он не сразу понял, чей это темный силуэт неожиданно вырос на берегу. Он только отметил, что стоящий перед ним человек ростом значительно ниже, чем Дартин.

Конан медленно вышел на берег. После воды трава была блаженно теплой.

Худенький подросток с мечом в руке разглядывал перетрусившего Коду. Кода злился, и глаза у Herd неудержимо разъезжались в разные стороны.

– Нечистый, – определил подросток. – Из низших…

– Я Пустынный Кода, – прогудел гном оскорбленно.

– Вас не всех еще истребили? – Подросток явно был удивлен этим обстоятельством, а гном очевидно находил сие удивление весьма и весьма невежливым.

– Милости Бэлит твоему пути, – вежливо заговорил с незнакомцем Конан, подходя.

Кода мгновенно перебрался к своему спутнику-человеку и начал демонстративно дрожать, поддавая трясущейся спиной ему под колени.

Подросток опустил голову и пошел к ним навстречу легким танцующим шагом, словно взлетая над прибрежной галькой. Конан отступил в сторону, случайно отдавив Коде ногу. Пустынный гном вскрикнул и закрыл лицо лапками.

Конан с интересом рассматривал ребенка, невесть откуда взявшегося здесь, бесстрашного и бессердечного. Что-то очень знакомое было в облике странного мальчика. Внезапно Конан узнал его – точнее, ее.

– Дин! – воскликнул варвар. – Ну конечно! Я должен был сразу догадаться. Здравствуй

– Хорошо, – сказала Дин. – Я рада, что ты признал меня. Скажи своему глупому приятелю, чтобы не боялся – я ничего ему не сделаю.

– А кто боится? – хрипло спросил Кода. – Лично я не боюсь. Я гном, существо из низших Мне до тебя и дела нет, Дин. Наверное, ты пришла за человеком. Ну так и забирай его. Пусть он боится, если сочтет нужным.

– Вот еще, – проворчал Конан.

То, как повернулась беседа, ему совершенно не нравилось. Киммериец терпеть не мог, когда вокруг него говорили загадками, и Кода сообразил это первым. Он повернулся к своему рослому спутнику и вцепился в его пальцы своими крепкими горячими лапками:

– Ты хоть знаешь, кто она такая, Конан?

– Насколько я могу судить, это – Дин, – ответил Конан. – Плясунья с рынка. Девочка, которая заплатила за меня девять монет серебром. Большая подруга нашего глупого Дартина.

– Если бы только это, – заметил Кода. – Если бы она была только плясуньей. Если бы она была только тем, кто заплатил девять монет серебром.

– Кода, молчи, – приказала Дин. Она начала сердиться. – Ты проклятый болтун! Я сама ему скажу все, что мне потребуется.

Но Кода внезапно выскочил вперед и яростно завизжал:

– Не стану я молчать! Не смей мне приказывать! Здесь не твои владения! Кончилась твоя власть! Думаешь, ты всемогущая? Можешь бродить по человеческому будущему, по человеческому прошлому, по памяти людей, по их намерениям? Ничего у тебя не получится! Здесь ты – никто! Здесь у тебя нет силы! Здесь ты просто девчонка!

Дин схватила его за шиворот, и Кода мгновенно задохнулся. От злости глаза у него стали совершенно желтыми.

– Отпусти его, – попросил Конан. – Он очень напуган, вот и несет невесть что.

– Я не напуган, – прохрипел Кода.

Не выпуская пустынного гнома из рук, девочка задумчиво заговорила: – Он прав, Конан. Я…

– Зират, Зират! – снова заверещал Кода. – Капризная, своевольная! Зират Убийца! Опаснее ядовитой змеи в желтых песках!

Конан склонил голову набок. Вот оно что. Вот почему Дин с самого начала не показалась ему колдуньей, хоть он и ощущал в ней нечто сверхъестественное. Она даже не чудовище. Богиня. Древняя забытая богиня, которой некогда поклонялись люди. Оставленная, но не утратившая мощи. Опасней ядовитой змеи. Ему следовало бы догадаться об этом с самого начала.

– Я Зират, – подтвердила девочка. – Нас было четыре сестры, там, в Аш-Шахба. Алат, младшая из всех, – владычица города. Мне повинуется время, заключенное в памяти людей. Я могу заглянуть в прошлое любого человека и увидеть там все, что потребуется. Некогда нам построили храм за Серыми Стенами. Люди поклонялись четырем сестрам, которые держали в своих руках их судьбу – Зират посмотрела на свои испачканные, пыльные ладошки. Меньше всего она напоминала сейчас великую грозную богиню. И в то же время таинственный ореол величия окутывал ее хрупкую фигурку: странным образом в девочке сочеталась детская хрупкость и несокрушимая мощь древнего божества.

Она посмотрела прямо в синие глаза варвара и улыбнулась – так простодушно и открыто, что Конан ощутил к ней мгновенную горячую симпатию. Как будто она действительно была его добросердечной подружкой, милой спутницей, с которой хорошо коротать вечер у костра.

– Сейчас все это не имеет больше никакого значения, – сказала Дин. – Кода прав. Мы, четыре сестры, враждуем с владычицей Хаддаха. Я ступила на чужую землю.

– Тебе угрожает опасность? – спросил Конан. Она весело тряхнула волосами.

– Возможно!

– Я могу тебя защитить?

– Если захочешь

Маленькая богиня, утратившая свою власть, стояла на берегу мутной реки, держа в правой руке прямой киммерийский меч. В левой болтался забытый Пустынный Кода. Эти детские руки, искусанные мошкой, брали из печки пылающий уголь. Конан сам видел, как это происходило.

– Кто остальные сестры? – спросил Конан неожиданно.

– Неважно, – сказала Зират.

– Ответь мне! – настойчиво повторил он. Зират опустила Коду на землю. Забытый, он отполз в сторону и, ворча, устроился на берегу. Сунул в угол рта травинку, пожевал, с отвращением выплюнул. Настроение у пустынного гнома было ужасным. Эти «верзилы», как он именовал всех, кто был выше его ростом, опять пустились в долгие разговоры. Кому какое дело до страданий бедного гнома?

– Я не намерена подробно рассказывать тебе о моих сестрах, – сказала Зират. – Мы были вместе очень давно. Сейчас почти все это утратило значение. Нет смысла вспоминать. Те времена миновали. Некогда мы распоряжались судьбой и временем. Время различно. Судьба – различна. Их сочетания и аспекты порождали разные культы.

– Поясни, – попросил Конан.

Зират провела по песку черту острием меча.

– Мне не хочется. – Она вздохнула. – Ладно. Судьба может обретать облик неизбежности смерти. Это – обличье одной нашей сестры. Судьба есть неуклонное течение времени. Это – я. Судьба есть странные, неожиданные, непонятные случайности, которые происходят сплошь и рядом и подстерегают человека там, где он меньше всего ожидает их встретить…

– Если бы я знал, что у этой судьбы есть имя, я поклонялся бы этой богине, – заметил Конан. – Полагаю, недурно было бы ее задобрить.

– Люди пытались это сделать, но затем моя третья сестра совершила ужасную ошибку, – вздохнула Дин. – Неожиданность подстерегла нас. Нас, ее сестер, наших жрецов, наш храм, людей, которые нам поклонялись. Она была самой капризной из всех. Она сочла любопытным устроить капризный поворот судьбы для самой себя.

– И вы погибли?

– Богини не погибают – их забывают. – Зират вздохнула. – Забыли и нас. Аш-Шахба сделалась скучным форпостом на подходах к блистательному Шадизару, а Алат, хозяйка города. – На глазах Дин сверкнули слезы. – Ей пришлось хуже всех. Она попросту исчезла. Сделалась пылью. Расточилась – растворилась в воздухе.

– Должно быть, оттого жители вашего городка так похожи на женщин – любят сплетни и ужасно не любят посторонних, – не удержался Конан.

Дин вздохнула еще раз – так печально, что у Конана вырвалось:

– Прости меня!

– Тебе не нужно извиняться, Конан, – сказала Зират. – Я не сержусь на тебя. Это Дартин во всем виноват. Но я и на него не сержусь больше. Он просто хотел завладеть моим камнем. Никому из вас нет дела до забытых сестер. Но это не потому, что вы желаете зла.

– Разве тебя волнует – желает ли кто-нибудь зла? – удивился Конан. – Впервые слышу.

Богинь, как мне представляется, эта сторона жизни вообще никогда не занимала. Дин медленно покачала головой.

– Мне грустно, только и всего, – но и в той жизни, которую я веду сейчас, я сумела найти немало забавного.

– Зачем ты шла за нами следом по пустыне, Зират? Что тебе было от нас нужно? Неужели ты рассчитываешь вернуть свои девять монет, которые ты потратила на то, чтобы избавить меня от правителя Аш-Шахба и его правосудия?

– Ты не самый лучший из людей, – ответила Зират. – Ты мне не нужен. Я всего лишь хочу получить назад мой камень. Его украли у меня незадолго до конца войны. В нем часть моей силы. Ради него я и ушла когда-то к людям. Я смирила мои капризы, стала выступать на площади. Я превратила свои тайные знания в уличные фокусы. Я бродила по рынку, заглядывала людям в глаза. Несколько раз мне казалось, будто я напала на след, но всегда выяснялось, что я ошиблась. Люди слишком слабы, слишком алчны. Почти все они либо ничего не знали, либо погибали на подступах к сокровищу. Наверное, ты вслед за Дартином спрашивал себя: для чего мне понадобился телохранитель?

– Не нужен был тебе никакой телохранитель, – проворчал Конан. – Ты хотела от меня кое-чего другого.

Она кивнула с грустной улыбкой:

– Я нашла отсвет моего камня на твоем лице. Ты видел его.

– Да, – сказал Конан. – Если это то, о чем я думаю, то он – настоящее чудо. Мне доводилось охранять караван, который вез из Вендии благовония и шелковые кхитайские ткани. Мы сбились с пути. Проводник оказался алчным негодяем, который только о том и мечтал, чтобы забрать побольше денег с караванщика и бросить доверившихся ему людей на произвол судьбы. В конце концов, караван оказался в этих горах. Несколько лет назад тут хозяйничала разбойничья банда, и мы с трудом отбивались от нападений. В одной из стычек меня огрели камнем, и я остался валяться у ручья с пробитой головой. Не знаю, как я не помер.

– Все дело в отменном здоровье и отсутствии чувствительности, – вставил Кода, но на него никто не обратил внимания.

– Они сочли меня мертвым, но даже пальцем не пошевелили, чтобы похоронить. Оставили в пищу шакалам, – продолжал Конан, презрительно кривя губы. Было очевидно, что лично он подобной ошибки бы не допустил: противник всегда мог оказаться живым и прийти в себя в самый неподходящий момент. – Я очнулся ближе к вечеру и видел, как наши враги разбивают лагерь. Я хорошо рассмотрел их главаря. Он был странным человеком. Ему повиновались беспрекословно – среди бандитов такое редкость, – задумчиво прибавил варвар. – А потом я понял причину. У него, у этого главаря, был при себе поразительный камень. Желтый кристалл удивительной чистоты и красоты. Главарь нашел его здесь, на заброшенном руднике, и взял себе. В этом камне таилась мощь, и она передавалась владельцу камня. Я запомнил это. А потом настала ночь, и я смог добраться до каравана. Мы разгромили бандитов через несколько дней. Убили, должно быть, всех. Но камень пропал. Сколько я ни обыскивал мертвецов, сколько ни шарил по их оставленному лагерю – нигде я не видел желтого камня Зират. Признаюсь, нередко мне приходила на ум мысль вернуться сюда и поискать еще раз.

– Почти все из твоего рассказа мне известно. Ты говорил об этом, – напомнила Дин. – Там, в лавке Афзы.

– Я бы рассказал тебе все и так, без дурмана. – заметил Конан. – Могла бы попросту спросить – я нуждался в хороших союзниках для того, чтобы добраться сюда. Дартин был наихудшим из возможных.

Дин улыбнулась озорно, совершенно по-детски.

– Но ведь я совершенно не хотела, чтобы ты догадался, что именно в твоем прошлом мне понадобилось. Это означало бы открыть тебе мою тайну.

– Скажи, Зират, а старая Афза – она знает, кто ты такая?

Девочка кивнула.

– Она – единственная во всей Аш-Шахба, кому известна правда обо мне.

– Она догадалась? Но как?

– Ей не пришлось догадываться, – Дин потянула себя за волосы, сунула в рот кончик косички и принялась жевать ее. Конан вздохнул.

– Кажется, я понимаю. Афза – еще одна сестра.

– Да. Та самая. Случайность, неожиданность, поворот судьбы. Она сама наказала себя, приняв облик старухи. Время остановилось для нее. Я больше не имею над ней власти, но и ее власть надо мной окончена. Говорю же тебе, мы – забытые богини. Будь ты более проницательным, ты находил бы подтверждение этому в каждом пашем шаге, в каждом жесте, в каждой детали нашего облика.

– Ты нравишься мне, – сказал Конан внезапно, поддавшись порыву. – Ты могла бы сказать мне все прямо. Я охотно стал бы тебе помогать.

– Ты не стал бы мне служить, – возразила девочка. – Ты не захотел бы сделаться моим жрецом. Пойми: я не нуждаюсь в друзьях. А где ты оставил Дартина? – неожиданно спросила она.

– Бросил одного в горах, – ответил он тут же. – В полумиле отсюда когда-то был мост… Я намерен уйти отсюда как можно скорее. Здесь дурные места. – Он склонился над Кодой, который возил пальцами в сыром песке и готов был уже разрыдаться с досады. – Вставай, малыш. Мой разговор с Зират окончен. Мы уходим.

Кода поднялся на цыпочки и прошептал ему на ухо:

– Конан, на пару слов…

Конан оглянулся на Дин и пожал плечами. Когда они отошли в сторону, Кода посмотрел ему в глаза и строго произнес:

– Отдай госпоже Зират ее камень. Конан постучал его пальцем по лбу.

– О чем ты?

– Не ври мне, Конан, иначе я в тебе разочаруюсь. – Розовые уши Коды слегка покраснели. – Ты же сам спрятал его в нижней штольне, после того, как убил главаря шайки бандитов и сбежал от них под прикрытием темноты…

– Тише. Она услышит.

Конан покосился в сторону Дин.

– Я разочаруюсь в тебе, – повторно пригрозил Кода.

– Этот камень – целое достояние, – шепнул Конан. – Подумай, Кода. Мы сможем купить корабль. Нанять верблюдов. Добраться до любой страны. Хочешь, отправимся в Кхитай? Будешь изучать философию, есть розовые яблочки и гулять в саду по шелковым покрывалам. Тебя ждет большой успех – в Кхитае все небольшого роста и к тому же ценят эксцентричную внешность. Поверь мне – своему другу.

– Отдай ей камень, – проскрежетал Кода. – Опасно. Держать такую вещь при себе опасно.

Конан повернулся к Зират. Ничего от богини не было в ней сейчас. Она пришла одна, растеряв по дороге все свое могущество. Здесь, на земле своих врагов, она ничего не может с ним сделать.

Конан опустил голову. Он не понимал, каким образом Кода проведал о том, что камень – у него. Действительно, оставшись в одиночестве возле своего тайника, варвар извлек оттуда кристалл и припрятал его под одеждой. Он не собирался делиться секретом ни с кем – и меньше всего с Пустынным Кодой, чей характер отличался непредсказуемостью, а нрав оставлял желать лучшего.

Однако какая-то сила заставила Конана подчиниться. Он осторожно вытащил из-за пазухи небольшой сверток. Один за другим откинул четыре угла грязного платка, и тихим, глубоким светом засветился в его руках прозрачный лимонно-желтый кристалл, похожий по форме на обелиск.

Зират потянулась к сокровищу. На ее лице, обычно непроницаемом, была написана откровенная жадность, глаза разгорелись. В нетерпении она переминалась с ноги на ногу. Наконец взмолилась:

– Дай!

Но Конан все не мог расстаться со своим сокровищем.

– А что я получу взамен? – спросил он.

– Ты свободен, – сказала Зират. – Свободен от меня.

– Что ты имеешь в виду?

– Я не в силах избавить тебя от неизбежности смерти – смерть непременно настигнет тебя рано или поздно; но она никогда не будет окончательной. Ты избегнешь забвения, Конан Киммериец. Моя сестра позаботится об этом. Я не в силах лишить тебя неприятностей, которые подстерегают человека за каждым поворотом дороги, – но знай: большая часть неожиданностей будут в твоей жизни благими, и об этом также позаботится моя сестра. Я же сделаю так, что время твоей жизни, пусть даже она и окажется недолгой по обычным человеческим меркам, растянется до бесконечности. Ты больше не подвластен краткосрочности мгновений. Всякий миг, прожитый тобою, задержится в вечности. Большего я дать тебе не смогу.

Конан опустил руку, и Зират бережно взяла с его ладони свой камень. Казалось, свет кристалла проникает между ее пальцев и окрашивает их в смуглый золотистый цвет. Она выпустила из рук киммерийский меч, и клинок вонзился в дерн. Зират медленно пошла прочь, к перевалу.

Конан растерянно смотрел ей вслед. Ни человека, ни Пустынного Коды больше не существовало для Зират.

Она шла, легко ступая по траве, не останавливаясь и не оглядываясь, пока не исчезла, наконец, за поворотом.

– Сразу видно – великая богиня, – значительно прошептал Кода.

Конан поднял меч, который оставила ему Зират.

– Выгодный обмен, ничего не скажешь.

– Думаешь, то, что она говорила о времени, о вечности, о судьбе – пустой звук? – возмущенно осведомился Кода.

Варвар повернулся к нему.

– Понятия не имею, – искренне ответил он. – Я не разбираюсь в подобных вещах. Как справедливо заметила Дин, я не жрец и никогда не смогу стать им.

– Возможно, в этом заключается твоя ошибка, – сказал Кода,

Конан показал ему кулак.

– Лучше измени тон. Ты говоришь с будущим властелином времени.

Кода безнадежно вздохнул.

– Правду говорят среди гномов – человека не переделаешь.

– А нужно? – прищурился Конан. Кода махнул лапкой.

– Не знаю. Люди бывают удивительно просты. Ты – прост?

– Только с виду.

– Я так и думал, – заявил Кода. – Как ты назовешь свой меч?

– Откуда тебе известен обычай давать имена мечам?

– Возможно, некогда племена пустынных гномов отличались воинственностью, – многозначительно молвил Кода. – Возможно, когда-то мы выходили на поединки друг с другом и даже оспаривали у людей их земли.

– В таком случае, тебе многое должно быть известно об оружии, – заметил Конан, но таким насмешливым тоном, что Кода счел за лучшее отвернуться и замолчать.

Конан с нежностью провел ладонью по клинку.

– Я назову тебя Атвейг, – сказал он, обращаясь к оружию.

Конан перевернул клинок другой стороной и побледнел. Кода впервые видел его таким и, еще не зная, в чем дело, сам не на шутку перетрусил.

– Что там?

Конан прикрыл глаза, чтобы успокоиться.

– Ничего особенного, – нехотя сказал он. – Смотри сам.

Кода с опаской заглянул, вытягивая шею.

– Ну, это киммерийский меч, – сказал он, недоумевая.

Конан провел пальцем по надписи, сделанной ка клинке четкими ломаными буквами. – «Я Атвейг, – прочел он. – Подруга Конана». Эта надпись появилась здесь только что – могу поклясться, что прежде ее не было.

– А что ты хотел? – возмутился Кода. – Оружие подарила тебе богиня. Не понимаю, что тебя удивляет, Конан. Все происходящее – в порядке вещей.

В белый городок они вошли за несколько часов до заката. Кода плотно завернулся в свой рваный плащ и низко опустил капюшон, скрывая уши.

Он был похож теперь на ребенка лет десяти, который цепляется за руку старшего друга и, пыхтя от усердия, семенит рядом.

Над главными воротами города, сложенными из обожженных кирпичей, лениво шевелился пыльный флаг с изображением крылатого змея на зеленой ткани. Против флага стояла статуя богини с чудовищными бедрами. Статуя была покрыта серебряной краской, которая изрядно облупилась. Теперь статуя имела жалкий вид, словно владычица Хаддаха подцепила какую-то скверную болезнь.

По случаю праздника у ног статуи лежал венок из бумажных цветов, который возлагался ежегодно местными почитателями культа. По обе стороны статуи неподвижно стояли две толстенькие девочки, одетые в одинаковые черные платья, – храмовые ученицы. За ними лениво наблюдал жирный жрец, совершенно лысый. Он сидел на вросшей в землю лавочке и подремывал, истекая потом.

У ворот было тихо. Издалека доносилась музыка и нестройное пение.

Конан остановился. Ворота вели в мир людей. После пустыни и поющего ущелья в горах он возвращается к людям, и Конан заранее знал, что полюбит этот городок и будет вспоминать его.

Бывают такие города – и поглядеть толком не на что: глухие белые стены, подсыхающий на крышах навоз, яблоневые или миндальные ветки, поднявшиеся над забором, бурые воды реки под обрывом, постоянное присутствие гор, и больше ничего… но есть в них что-то, от чего так и тянет бросить все и вернуться туда навсегда.

Конан смотрел на стены Хаддаха, на ломящиеся из-за заборов на волю цветущие ветки, на уходящие в тору узкие улицы, по которым стекала невесомая пыль. Сейчас они поднимутся по узкой улочке на площадь и получат даром незнакомый праздник мира людей.

Кода, исподтишка наблюдавший за своим другом, подергал его за руку.

– Конан… Я есть хочу.

– Сейчас что-нибудь раздобудем, – обещал Конан.

Они пошли наверх. Человек впереди, пустынный гном, прихрамывая, за ним. Конан слышал, как сопит маленький Кода, и немного замедлил шаги.

Рыночная площадь была обнесена невысоким глинобитным забором. Посреди площади ходила по кругу старая лошадь и вращала колесо, к которому были прикреплены специальные сиденья для желающих прокатиться.

Пожилые хаддахские дамы, которым по случаю весеннего праздника полагалось пускаться во все тяжкие, сидели на пятках кружком, уронив покрывала на плечи и распустив седые волосы, и пели слаженным хором. Лишь на самых высоких нотах их голоса слегка дребезжали. За старушками полуодобрительно-полунасмешливо наблюдала кучка зевак. Песни перетекали одна в другую и не имели ни начала, ни конца. На другом конце площади старательно фальшивили музыканты. Тощие собаки смиренно побирались под ногами у гуляющих людей. Над площадью плыли облака.

К забору, грохоча и разваливаясь на ходу, подкатила телега, и неряшливый старик начал торговать с нее холодным кислым молоком и лепешками. Кода, ерзая от жадности, глазел на эти сокровища.

– Ты умеешь красть? – спросил он Конана, облизываясь.

– Только грабить, – был ответ. – А в чем дело?

– Да я есть хочу, – напомнил Кода. – Пора бы поживиться парой лепешек, если ты понимаешь, на что я намекаю.

– Веди себя потише, – сказал Конан, склонившись к его уху. – Ты ведь не хочешь, чтобы меня побили камнями за то, что я вожусь с разной нечистью?

Кода замолчал. Конан достал из кармана две серебряные монетки – те самые, что остались у него после сделки с людьми черных шатров. И скоро уже Конан и Кода сидели вдвоем на корточках на глинобитном заборе, как две потрепанные вороны, и уплетали лепешки, запивая их кислым молоком.

Облезлый пес сверлил их умоляющими глазами, развесив уши, страдальчески* сдвинув желтые точки бровей и умильно растянув пасть.

– Хорошо работает, – похвалил Конан, – профессионально.

Он отломил кусок от своей лепешки. Пес поймал кусок на лету и проглотил, только зубы лязгнули.

– Все, – сказал ему Конан, – больше не дам. Пес был опытным побирушкой и, ничуть не обижаясь, удалился, шевеля опущенным хвостом.

Небо мутнело – сперва от жары, потом от влаги. Собирался дождь. Темнело. Гуляющие расходились по домам. Старую лошадь выпрягли из колеса и увели. Девочки-жрицы натянули над толстяком навес из полосатой ткани, чтобы он мог продолжать свое бдение, не подвергаясь опасности промокнуть, и убежали.

Только двое бродяг не знали, куда им деться от дождя. Они так и остались сидеть на заборе, когда хлынул ливень. Холодные струи поливали дома и цветущие деревья, заползали за шиворот. Кода поспешно затолкал в рот остатки своей лепешки, чтобы не размокла.

– Я Пустынный Кода, – сообщил он горестно. – Мне сыро.

– Если бы у меня был сейчас желтый камень Зират, – сказал Конан, – мы не сидели бы на заборе под дождем.

– О, не жалей, – отозвался Кода, шмыгая носом. – Ты получил кое-что взамен.

– Чудесный меч, – согласился Конан.

– Меч. И город Халдах. Реку и дождь. Весь мир. И вечность впереди.

Дождь все не прекращался. Копан и Кода сидели, скорчившись, на мокром дувале, и слушали гром, гуляющий по небу.

– Холодно, – пробормотал наконец Кода. – А тебе не холодно, Конан?

– Ну вот еще, – ответил упрямый киммериец. – Сейчас лето. Летом тепло.

Толстый жрец под навесом устроился поудобнее и задремал, убаюканный ровным шумом дождя.

Конан смотрел, как вода стекает с клинка, и надпись то расплывается, то вновь читается ясно. «Я Атвейг, подруга Конана». Хорошо, что Кода заставил его отдать драгоценность законной владелице. Зачем им часть силы Зират? Разве не сказано, что чужая сила гибельна?

– Эй, Кода… – окликнул своего спутника Конан. Высунув язык, Кода ловил крупные капли дождя.

– Скажи-ка, это правда, что ты умеешь читать чужие мысли?

Кода молча кивнул.

Конан ненадолго задумался. Может быть, использовать дарования Коды? В тех авантюрах, которые рисовались в мыслях киммерийца, такое умение могло бы оказаться весьма и весьма полезным. Однако Конан до сих пор не вполне поверил в то, что пустынный гном сказал ему правду. Следовало бы проверить.

– Расскажи-ка мне для начала… – Конан посмотрел в конец улицы, где под полосатым навесом недовольно заворочался толстый жрец. – О чем, например, думает вон тот господин?

Кода бросил взгляд на жреца и поморщился.

– Еда, еда, еда и еда. Немного выпивки. Поспать. Он даже о женщинах не думает! Пожалей меня, Конан! Если и есть на свете что-то, что я ненавижу больше сырости, так это мысли в людских головах!

OCR: де Монфор