За орбитой Плутона

ЗА ОРБИТОЙ ПЛУТОНА

«Регер» больше не отзывался…

Это означало, что он достиг границ Солнечной системы. Последняя радиограмма с корабля, принятая станцией на Марсе, была датирована 2211 годом. Она не содержала ничего такого, что позволяло бы сделать вывод о катастрофе.

Теперь на календаре стоял год 2213-й. Для экипажа это было годом возвращения на Землю. Но «Регер» уже существовал в виде обломков.

Их было девять.

Они лежали в инерционных креслах. Головы покоились на высоких спинках. Через несколько мгновений должен был заработать двигатель.

Чадвик посмотрел на Людмилу. Большие серые глаза ее были широко раскрыты, и взгляд, полный ожидания, был устремлен на светящийся экран. Там исчезла мерцающая лента Млечного пути, которая вот уже два года, не меняясь в размерах, плыла им навстречу. Звездный мир пришел в движение. Все новые и новые лучистые искорки появлялись в нижней части экрана, взмывая вверх и удаляясь. В полете «Регер» повернулся кормой вперед.

Они достигли орбиты Плутона. Так далеко никто еще не залетал. Программа была завершена, можно возвращаться.

— Солнце!..

— Где?

— Вот оно!

В полукружиях кресел приподнялись головы.

Только Чадвик остался недвижим: он смотрел на Людмилу Ее серые глаза радостно поблескивали, по лицу блуждала улыбка. Она повернула голову и сказала:

— Погляди же туда.

Чадвик вздохнул.

Посередине экрана, занимавшего почти всю лицевую часть рубки, находилось Солнце. Его диск был крошечным, но испускал яркий беложелтый свет.

Исследовательский корабль все еще двигался по инерции, кормой вперед. Сейчас должно начаться торможение. Вот прозвучал предостерегающий сигнал пилотрона-автопилота. Минутой позже стало трудно дышать, тяжесть парализовала космонавтов.

— Ноль, — с трудом выговорил Мезор, командир корабля.

Тормозящий поток двигателя остановил движение «Регера». На несколько секунд он неподвижно повис в пространстве. Затем с плавно нарастающей скоростью устремился к Солнцу. Давление, которое все еще ощущалось, резко ослабло. Мезор разрешил оставить кресла. Каждый бросил последний испытующий взгляд на приборы в своем секторе пульта. Откинулись быстрозатворные замки поясов. Космонавты поднялись из кресел. В рулевой рубке стало шумно.

Лишь Чадвик продолжал сидеть в кресле. Его задумчивый взгляд скользил поверх смотрового экрана, задерживаясь на буквах над ним — названии корабля. Буквы были начищены до блеска. В его ушах звучали голоса товарищей, и он думал: «Я тоже радуюсь возвращению, Людмила… Что ждет нас обоих на Земле?» Гудящий бас Бео легко перекрыл остальные голоса. Огромный, широкоплечий, он раскинул руки в стороны и обнял одновременно бортового врача Анну и Акатля, математика.

— Земля! Земля! — то и дело восклицал он. «Планета малая и чудная притом», — пропел он шуточное изречение космонавтов.

— Мы могли бы повернуть к Земле на два месяца раньше, — услышал Чадвик зычный голос Гиада, ядерного физика. Было заметно, что Гиада раздражало хорошее настроение товарищей. «Глупо вести себя так при виде солнечного кружочка, — думал он. — Словно завтра утром предстоит ступить на родную планету. До Земли еще годы и годы полета». Его худая фигура сновала среди космонавтов, а взгляд ощупывал всех в поисках поддержки. — Намного раньше вернулись бы мы домой.

Указательный палец Гиада был поднят вертикально вверх. Умолк бас Бео. Начальник экспедиции снял руки с плеч Анны и Акатля. Он провел рукой по черной блестящей бороде, задумчиво посмотрел на Гиада. «Он прав», — подумал Бео. Наши измерения очень важны для фотонных ракет, которые спустя несколько лет отправятся в просторы Галактики.

— Да, да, — прогудел Бео. — Это тяжело…

Он не договорил и махнул рукой. Внезапно раскатисто засмеялся и привлек к себе ученого:

— Гиад, ледяной ты человек! Во время своих опытов у точки абсолютного нуля температур ты, наверное, приобрел суперсвойства!

Все рассмеялись. Даже Чадвик улыбнулся. Гиад давно и упорно исследовал так называемые «суперсвойства» материи при сверхнизких температурах.

— Не омрачай нашу радость, — мягко сказала Гиаду Анна.

Рука Гиада проделала несколько бесцельных движений и беспомощно опустилась. Он нахмурил брови и вышел. Остальные последовали за ним. Вскоре на центральном пункте рулевой рубки водворилась тишина. Людмила и Чадвик остались одни.

— Сейчас определю положение и отправлю радиограмму, — сказала она деловито.

Чадвик встал и медленно приблизился к пульту радара. Пока Людмила проверяла показания автоматического навигатора, Чадвик настроил радиоприборы.

Вдруг он почувствовал, что девушка стоит за его спиной. Чадвик обернулся, вопросительно посмотрел ей в глаза. Людмила склонила голову чуть набок и сказала:

— Как только мы вернемся на Землю… в первый же день я бы хотела долго бродить с тобой по лесу… Представь сосновые стволы, освещенные солнцем, опушку с мягкой травой. Мы хорошо отдохнем.

— Да, — улыбнувшись, промолвил Чадвик. — Сосновые деревья.

Он задумчиво глядел в иллюминатор.

Людмила подошла к приборам, нажала клавишу.

— Говорит исследовательский корабль «Регер». Координаты: кубическая эклиптика 7189-9032-д. Мы поворачиваем к Земле. Привет!

Прибор, восприняв наговоренный текст, преобразовал его в импульсы и стал излучать в направлении Марса. Людмила подумала, что эта радиограмма будет принята Марсом только через шесть часов.

Она прижала ухо к трубке звукоконтроля, вслушиваясь.

Чадвик тронул ее за плечо:

— Идем! В комнату Этики! Отпразднуем возвращение и помечтаем о доме.

Они пошли, обнявшись, к выходу. В этот момент на пульте прогудел зуммер. Удивление и сомнение смешались на лице Людмилы. Чадвик тоже подумал: «Невозможно… Обусловленное время радиоприема еще не наступило. Радиовызов сейчас — полная неожиданность».

В два прыжка он достиг пульта. Настроился на прием. Из контрольного динамика раздались тихие, неотчетливые звуки — чересчур тихие, чтобы их можно было разобрать.

Людмила быстро натянула радиошлем. Затаив дыхание, вслушалась.

— Сигналы постепенно становятся громче, — сказала она. — Значит, мы входим в направленный луч. — И сорвала с головы шлем:- Пеленги, — прошептала девушка. — Это пеленги. Неужели поблизости есть еще один корабль? Но откуда?

— Дай-ка мне, — спокойно попросил Чадвик.

Он надел протянутый девушкой радиошлем.

Да, без сомнения, это были пеленговые сигналы, применяемые флотилиями службы космической безопасности- охотниками за астероидами, которые разыскивали метеоритные потоки, ставили на астероидах предупредительные бакены. Но каким образом оказался здесь такой охотник?

Чадвик снял и протянул ей шлем.

Прошло какое-то время.

— Опять короткие пеленги, — сказала Людмила.

Чадвик передал по бортовому радио: «Командир, прошу в центральный пост».

Мезор пришел быстро. Это был невозмутимый, даже несколько флегматичный гигант. Его ничто не могло застать врасплох, не смутили и эти едва ли объяснимые пеленги. Свои решения Мезор принимал с поистине кибернетической быстротой. Такие же точные и обоснованные, как электронная машина.

— Ответить на пеленги. Дать опознавательный сигнал. Усилить мощность передачи. Установить местонахождение передатчика. — Он покрутил головой, словно воротник был ему слишком тесен, и, понизив голос, сказал: — Пеленгам все же недостает кое-чего. Они неполны.

Людмила сравнила их с первыми. Сигналы явно были громче. На этот раз в цепи знаков некоторые отсутствовали, другие были дополнены. Все выглядело так, будто передающий сигналы не очень хорошо разбирался в системе этих знаков.

Мезор размышлял. Затем он велел Чадвику прощупать радаром пространство вокруг «Регера». Оказалось, что направленный луч пеленгов от неизвестного передатчика был на удивление широк. «Регер» уже несколько часов пересекал это направленное излучение.

Тогда волнение почувствовали все.

— Если конус радиолуча столь широк, — рассуждал Мезор, — значит, передатчик должен находиться на расстоянии многих световых лет, что, конечно, невероятно. Скорее всего, кто-то следует за «Регером» с направленным лучом по траектории нашего полета. Но в таком случае мы бы достали его радаром. Однако радар ничего не обнаруживает. Все другие измерения и наблюдения тоже безрезультатны. Направление, показанное счетным автоматом, ведет к отдаленному созвездию. Но чтобы сигналы пришли оттуда? Сомнительно. Каким образом могли узнать земные радиосигналы, возможно, живущие там существа?

Экипаж терялся в догадках.

Акатль, математик, все время обсчитывал угловые показатели, пытаясь определить действительное местонахождение передатчика. Не результаты становились все непонятнее.

Чадвик несколько усовершенствовал кибернетику радиоавтоматов и с помощью транзисторной системы повысил мощность приема. Этим он облегчил прослушивание Людмилой таинственных волн.

Трофимов забросил свою лабораторию по корпускулярному излучению и ползал снаружи по корпусу «Регера», укрепляя дополнительные антенны направленного действия.

Мезор рылся в звездном каталоге, потому что все большей популярностью пользовалось мнение об инопланетном источнике сигналов.

Самым несчастным человеком на борту был Канзу, инженер-двигателист. Он нес рулевую вахту — «серые будни космонавтов» — и не мог отвлекаться. К тому же, ядерная реакция в тяговом двигателе стала давать странные скачки, и найти причину этого Канзу не удавалось.

Лишь Гиад не принимал участия в раскрытии тайны сигналов. Правда, услышав о пеленгах, он появился в Централи управления, однако вскоре ушел в лабораторию сверхнизких температур. Временами его тощая фигура мелькала в Централи, он склонялся над чьим-нибудь плечом, ненадолго прислушивался к разговорам, качал головой и снова исчезал, не проронив ни слова. Но в его лаборатории суперисследований чаще, чем когда-либо прежде, гремели вакуумные насосы, жужжали холодильные установки и экспериментальная камера открывала свои двери в космос. Казалось, с тех пор, как Бео в шутку назвал его «ледяным человеком», Гиад еще больше вгрызался в работу.

Но стоило кому-нибудь из членов экипажа раздраженно высказаться о замкнутом характере Гиада и его безразличии, Анна тотчас заступалась за него. Бео тоже оправдывал Гиада, он предполагал, что их неприступный коллега все-таки займется проблемой загадочных радиосигналов.

Бео оказался прав. Однажды, когда в двигательном реакторе цепная реакция снова стала делать необъяснимые скачки, Гиад находился как раз в Централи управления.

— Чудесно! — сказал он хрипловатым голосом и потер ладони, словно втайне радуясь чему-то. — Чудесно, — повторил он удовлетворенно. И тут же вдруг, поймав неодобрительный взгляд Трофимова, грубо сказал:- Хватит тебе ползать по корпусу! Твое место отныне — в лаборатории. — Он таинственно шепнул Трофимову: — «Дельта-два».

Это ключевое слово побудило Трофимова тотчас же вскочить и побежать в лабораторию корпускулярного излучения.

— Отлично! — сказал Гиад и торжествующе посмотрел вслед ему.

Через несколько часов сигналы заметно ослабели. Людмила предложила прервать обратный полет к Земле и снова отвести корабль в центр направленного радиоконуса. И там ждать, пока можно будет услышать что-нибудь, кроме этих пеленгов.

— Я уверена, что мы натолкнулись на важное явление. Пеленги могут принести нам нечто неожиданное.

Ко всеобщему удивлению, Гиад тоже потребовал вернуться к центру радиолуча.

На этот раз возражал Мезор:

— Мы рискуем попасть в метеоритный шлейф Плутона.

Тем, что «Регер» все же повернул к центру радиоконуса, все были обязаны Акатлю, вычисления которого привели еще к одному поразительному результату. Вследствие того, что корабль долгое время находился на границе конуса, Акатль смог проделать угловые измерения и, обработав их на электронном вычислителе, торжественно сообщил:

— Передатчик находится от нас на удалении в одиннадцать световых лет. Сигналы идут с Эпсилон Эридана!

Вскоре после этого Канзу, Гиад, Анна, Бео и Мезор совещались в комнате Этики.

— Передатчик у них прямо-таки неслыханной мощности, — восхищенно сказал Канзу. — Перекрыть около ста биллионов километров — и такая слышимость!

— А точность посылки луча! — добавила Анна.

— Откуда известно, что там есть люди? — спросил Бео.

— Не такая уж точность, — заявил Гиад. — Они всего лишь коснулись Солнечной системы.

— Возможно, они немного ошиблись в расчетах… — предположила Анна.

— Они сделали это сознательно, — уверенно сказал Мезор. — Своими сигналами они внесли бы путаницу в околоземном пространстве.

— И не только это, — сказал Гиад. — Они хотят установить контакт лишь с теми, кто уже выбрался за пределы Солнечной системы. А до этого мы неинтересны им, попросту недостаточно созрели…

Даже снисходительная Анна уловила неприятный оттенок в словах Гиада.

— Существа с Эпсилон Эридана смотрят на нас, как на своих братьев! — воскликнула она.

Однако Бео поддержал Гиада:

— Наша ступень развития очень важна для них. Ибо, если мы выйдем далеко в космос, расшифруем их радиолуч и будем в состоянии ответить им, они будут уверены, что опаснейшая фаза развития- атомное варварство- нами преодолена. До этого любой контакт — бессмыслен.

— Но почему они посылают нам только эти пеленги? — недовольно заметил Канзу. — Пора уж передать свои приметы-признаки, если они хотят установить контакт.

— Терпение, терпение, — ответил Бео.

— Откуда они узнали наши пеленговые знаки? — спросила Анна. — Или они уже были здесь? Это могло случиться в последнем веке.

— У них не было необходимости бывать здесь, — попытался объяснить Мезор. — Пеленги настолько мощны, что могут быть приняты на большом удалении от Солнечной системы. На Эпсилон Эридана…

В этот момент быстро откатилась в сторону дверь. На пороге стоял Чадвик. Он прерывисто дышал — с отсутствующим лицом, как человек, наблюдавший только что необычайное явление. Он переводил взгляд с одного космонавта на другого, не зная, с чего начать.

— Новые сигналы! — наконец выпалил он. — Мелодичные периоды. Очень нежные…

Они вскочили, побежали в рубку управления. Там, действительно, звучала мелодия — невыразимо своеобразная, едва постижимая разумом.

За пультом сидела, напряженно выпрямившись, Людмила. Не оборачиваясь, она сделала рукой раздраженный жест, требуя тишины. Новые сигналы стали затихать. Скупыми движениями пальцев она отрегулировала настройку. Прием тотчас улучшился.

«Почему она до сих пор не включила электронную запись? — подумал Чадвик. — Иноземные сигналы должны быть записаны». Он шагнул к пульту и включил прибор.

Несказанно чудесные звуки все еще наполняли рубку. Чадвик увидел, как Бео облокотился на спинку кресла и благоговейно вслушивался. Мезор стоял не шевелясь. Взгляд его был устремлен вдаль. На лице обозначилась высокая сосредоточенность.

Неожиданно Чадвик посмотрел на стрелку, она неумолимо приближалась к предупредительной красной черте. «Перегрелись реакторы!» — хотел он закричать. Но Мезор уже отдавал команды: «Включить двигатели! Вывести корабль из центра радиоконуса!» — Черты его лица заострились.

Людмила повернулась на кресле.

— Нет! — выкрикнула она умоляюще. — Останемся в центре! Иначе потеряем инопланетные сигналы. Прошу!

Мезор не ответил ничего.

Канзу подскочил к пульту управления двигателем. Все сели в кресла, пристегнули ремни.

Канзу осторожно перевел реакторы на новый режим.

В сознании Чадвика теснились таинственные инопланетные звуки. Они словно волнами накатывались на него, загадочные и непонятные. Разве неясно, что они высоко-ритмичны? Или ухо привыкло к их колдовскому звучанию? Чадвику показалось даже, что он различает отдельные группы сигналов.

Вдруг он ощутил странное беспокойство вокруг себя.

Чадвик увидел, что Канзу, стоявший за пультом двигателя, неуверенно поднял плечи. Мезор отстранил его и сам взялся за работу.

Тщетно.

— Двигатель не включается? — загремел бас Бео. Глубокий раскатистый голос его своеобразно контрастировал со стройной мелодичностью чарующих сигналов инопланетян.

Чадвик взглянул на Людмилу. По ее лицу пробегала нервная гримаса. Она упрямо повернулась к своим приборам и тщательно регулировала направленность антенн.

— Двигатель еще не заработал? — спросил теперь уже Гиад. Он схватил руку Трофимова и победно смотрел на него.

— Первый цикл выпал, вероятно, разрыв, — громко сообщил Канзу. — Ядерный распад возрастает сам по себе, даже сейчас, когда реактор отключен!

Инопланетные сигналы с Эпсилон Эридана продолжали истекать из динамика. Чадвику показалось, что его тело стало тяжелее. «Чепуха, — подумал он. — Просто я раздражен».

— Почему усилилось поле тяготения? — недоумевал Акатль, дежуривший у электронного мозга.

Мезор бросил взгляд, казалось, говоривший: «С ума, что ли, все посходили!» Он пытался выяснить причину неисправности. Озабоченно следил за колебаниями стрелок, регистрировавших атомный пожар в реакторе.

Гиад все еще сжимал руку Трофимова.

— «Дельта-два», сверхбыстрые частицы, — сказал Трофимов глухо. — Ты был прав, Гиад.

Мезор повернулся со своим креслом.

— Что ты там говоришь? — вскричал он, затем молниеносно выдернул предохранитель и со всей силой толкнул рычаг от себя. Появилась невесомость. Все вцепились во что попало, где сидели или стояли, чтобы не всплыть в воздух.

Стрелка качнулась назад. Командир принудительно погасил реактор гравитации, создававший искусственное поле тяготения.

Гиад поймал на себе укоризненный взгляд Мезора.

— Я уже вычислил это, — сказал Гиад, сузив глаза до маленьких щелочек. — Хаотической цепной реакции не возникло бы.

— М-мда… Возможно, это так. — Космонавты впервые видели Мезора растерянным.

Бео строго взглянул на Гиада:

— Ты не ошибся в своих вычислениях?

— Считал не я, электронный мозг, — ответил Гиад. Его пальцы беспокойно скользили по туго натянутому ремню кресла.

— Но мозг оперирует абсолютно точно лишь с известными ему факторами, не так ли? А ты не знал, что скрывается за этими «дельта-два», и не мог знать? Ты только подозревал это, Гиад? И расчет, следовательно, носит вероятный характер! — гремел Бео. — Ты ведь не только ученый, Гиад, а прежде — человек!

По длинному сухому телу Гиада прошла судорога. Это был тяжкий упрек. Но и положение, в которое все они попали из-за его скрытности, было весьма опасным.

— Я сделал важное открытие! — с возмущением заговорил Гиад. — В том, что инопланетные сигналы распространяются сверхбыстрыми частицами, я убедился. Я открыл «дельта-два». И позабочусь о том, чтобы Земля, используя мое открытие, вступила в связь с другими мирами.

— А пока ты позаботился о том, чтобы и мы, и корабль превратились в атомное облако! — отрезал Бео. — И Земля может не узнать об открытии.

Чадвик прислушался. Сверхбыстрые частицы, связь с другими мирами, как сказал Гиад? Значит ли это, что мы в силах осуществить скоростной радиомост? Означает ли это, что проникающая способность «дельта-два» настолько велика, что позволит достичь отдаленнейших звезд? Какие возможности…

Гиад склонился и закрыл лицо руками.

Да, верно, проникающая способность «дельта-два» опасна для кораблей, приводимых в движение энергией атома. Он, Гиад, не имел права скрывать от товарищей свои догадки.

В рубке стало так тихо, что отчетливо слышалось тикание автоматики.

— Сигналы стали еще слабее, едва различимы, — доложила Людмила, поправляя радиошлем.

«Неповторимая, бесценная информация для нас потеряна», — подумал Чадвик. Он понимал Людмилу. Очевидно, «Регер» вышел из центра луча.

«Пока эти «дельта-два» недостаточно изучены, лучше выйти из сферы их действия», — решил Мезор.

«Итак, вот в чем причина, — размышлял Бео. Боясь повредить нам, существа с Эпсилон Эридана лишь чуть коснулись радиолучом Солнечной системы. Вот оно что…»

— Мы должны совсем выйти из радиолуча, — потребовал Мезор. — Иначе рискуем еще одним атомным пожаром.

— Но сигналы… — возразил Чадвик.

— Оставим радиоспутник, — предложил Бео.

За радарным пультом Людмила медленно стянула с головы радиошлем.

— Ни одного сигнала больше не улавливается. Все. Очень жаль.

Людмила съежилась в своем кресле. Ее охватила усталость. Чадвик озабоченно поглядел на нее. Такой бледной и похудевшей, с растрепавшимися волосами он никогда еще не видел ее. Почувствовав на себе его взгляд, девушка провела рукой по глазам и выпрямилась.

— Чадвик, ступай в катапультную камеру! — приказал Мезор. — Привари малую разведывательную ракету к стартовой площадке. Она будет нашим аварийным двигателем. А вы, Акатль и Трофимов, тоже пойдете с ним, будете помогать!

Все трое встали. Осторожно подтолкнулись к боковой стенке, чтобы в невесомости не задеть кресло, пульт или стену. Там они надели заранее приготовленные скафандры. С большим трудом им удалось продвигаться вперед- мешала невесомость. Лишь когда были надеты магнитные ботинки, движения космонавтов обрели устойчивость.

Волоча тяжелые ноги, Чадвик приблизился к Людмиле и склонился над ней. Она прижалась к нему, и он почувствовал, что девушка дрожит всем телом.

— Метеоритный шлейф Плутона, — прошептала Людмила и кивком показала на экран радара.

Чадвик испугался. На экране вихрился рой зеленовато-белых искр. Это выглядело так, словно экран был покрыт тонким слоем пыли. Еще никто, кроме их двоих, не заметил этого. Однако, взглянув на показания дальномера, Чадвик успокоился.

— Метеориты идут далеко в стороне, — сказал он тихо.

— Придут другие…

— Но до этого заработает главный двигатель.

Последнее, что увидел Чадвик, закрывая дверь, было светлое пятно ее лица в сумерках рубки и белая рука, поднятая нерешительно.

— Прямо по траверзу метеориты! — доложила она, едва трое оставили рубку. Ей удалось придать своему голосу твердость.

Спустя мгновение пронзительно завыли, предупреждая об опасности, радарные сигнализаторы.

— Немедленно запустить первый цикл тягового реактора! — скомандовал Мезор. — Пойдут Канзу и Бео, — добавил он.

Оба космонавта надели защитные костюмы, обладающие высокой сопротивляемостью радиации. Вскоре, тяжело ступая, они быстро пошли вдоль центрального хода, но в конце коридора остановились перед гладкой стеной. За этой защитной толщей располагались тяговый реактор и установки, дающие поле гравитации и электроэнергию.

Бео нажал кнопку, и перед ними открылась стальная дверь. Они вошли в тесную кабину, из которой далеко к реактору простирались искусственные руки-манипулятор. Сферическое стекло позволяло видеть внутренность всего помещения. Они включили свет. Матово заблестели гигантские цилиндры.

Оба молча и напряженно возились с руками манипулятора. Они еще демонтировали части первого цикла, когда их вызвала рубка управления.

— В каком состоянии работа? — спросил Мезор.

Бео, удивленный торопливостью командира, ответил.

— Можно ли ускорить темп?

Бео и Канзу переглянулись: «Какая-нибудь опасность?»

— Мы и так работаем на пределе сил, — сказал Канзу.

И все же они ускорили демонтаж. «Какая опасность угрожает кораблю? Вероятно, метеоритный шлейф Плутона», — думал Канзу. Ему, инженеру двигателисту, предстояло найти быстрое решение. Пот, стекая с переносицы, заливал ему уголки глаз.

Бео вздохнул, задумчиво покачал головой. Работа продвигалась слишком медленно.

— В реакторной есть еще аварийный прибор, — сказал Канзу, которому было известно, что этот прибор обслуживался вручную и стоял наготове на случай, если откажет манипулятор. — Тебе придется одному управляться с манипулятором, — добавил он.

— А ты? — спросил Бео.

Спрашивать было излишне. Стало ясно: Канзу хочет войти в помещение реакторов. Но это означало смерть! Излучение из поврежденного цикла проникло бы сквозь защитный костюм. Канзу прожил бы часы, в лучшем случае несколько дней. Нужна ли такая ставка в игре?

— Лучше пойду я, — возразил Бео. — Я сильнее.

Канзу не ответил.

Прошло какое-то время. Оба работали с ожесточением. Потом их снова вызвала рубка.

— Ремонт должен быть закончен через девятнадцать минут, — сказал Мезор, и они услышали, как он глубоко вздохнул. — Новый метеоритный рой, — Мезор умолк и выключил связь.

Подняв глаза, Бео увидел, что рядом никого нет. Он заметался, но его руки, готовые схватить Канзу, застыли на полпути. Бео застонал: он не сумел удержать своего товарища. Как же это случилось?

Он схватился за рулевые манжеты манипулятора. Его громоздкая фигура сгорбилась, на губах застыла гримаса. Но что это?

— Канзу-у!..

А Канзу уже проник в реакторную через узкую шахту аварийного входа. Едва появившись там, он сорвал с себя защитный костюм. Костюм сковывал его, отнимал силы и замедлял работу. Канзу больше не нуждался в костюме, он и без того был уже на грани смерти. Когда Бео закричал, Канзу подскочил к переговорной трубке.

— Не мешай мне своим криком, — проговорил он спокойно. — Прощай, Бео. Передай привет нашей Земле. — Затем он разбил трубку Последняя связь с ним прервалась.

Пока Бео с помощью манипулятора демонтировал части второго цикла, Канзу успел установить ручным механизмом новые секции.

Резкий голос Мезора заставил Бео вздрогнуть:

— Стартовую площадку повернуть на двенадцать градусов. Двигателю — полное торможение!

Еле слышно до Бео донеслось: «Чадвик, дорогой… — это был полный страха голос Людмилы. — Обломок метеорита! Чадвик, наша опушка…»

Бео выпустил из рук манипулятор и вскочил.

— Канзу-у! — крикнул он в тоске. — Канзу-у!..

Мелькали обрывки мыслей: «Он не слышит… Предостерегать бессмысленно… Спасайся… Резервуар-20».

Бео судорожно натянул на лицо шлем, повернулся. В углу стоял защитный резервуар с особой жидкостью. Кто погружался в нее, мог перенести крайние ускорения и выдержать двадцатикратную перегрузку при маневрах корабля. Во всех главных отсеках «Регера» стояли эти «резервуары-20».

Бео ощутил толчок: сработал приваренный аварийный механизм в носу корабля. Но он был слишком маломощен, чтобы предотвратить столкновение с метеоритом — он не мог заметно изменить курс огромного «Регера». Это была последняя отчаянная попытка.

Не рассуждая, Бео прыгнул в «резервуар-20». Защитная жидкость плеснулась вверх, и тут же над космонавтом захлопнулась крышка.

Тишину разорвал лопающийся удар. Прогнулась стена, брызнули лучи трещин. С пронзительным свистом уходил воздух.

Рассеченное тело «Регера» плыло в пространстве. Длинное, веретенообразное туловище корабля было расколото почти посередине. Только несколько продольных шпангоутов соединяли обе половинки корпуса. Громадный метеорит коснулся корабля зубчатым краем. Хотя реактивная отдача малой ракеты на носу «Регера» и не смогла предотвратить катастрофы, все же полного разрушения «Регера» не произошло.

Теперь корабль напоминал латинскую букву «фау». Его черный корпус едва просматривался на черном фоне Вселенной, покрытом тонкой звездной вуалью. Неподалеку, словно застыв, неподвижно висела в бездне человеческая фигура в скафандре. Предохранительный трос связывал ее с разломанным «Регером», делая человека немым свидетелем катастрофы. Неожиданно эта фигура пришла в движение. Вспыхнуло небольшое пламя — реактивный откатный пистолет. Человек медленно, явно колеблясь, подплыл ближе к кораблю. Мерцающий свет фонаря прошелся по матово-блестящей обшивке, задержался в месте разрыва корпуса. Свет обнажил спутанные части конструкций, зазубренные края металлических листов, согнутые трубопроводы, клубки кабеля… И вскоре погас. Трос натянулся: человек подтягивался к носу корабля, где его трос был закреплен. В носу зияла дыра раскрытой катапультной камеры. Малая разведывательная ракета выступала из нее метра на два, но реактивное сопло уже давно не источало огненной струи.

Человек обследовал конец предохранительного троса-фала. Второй канат переплелся с ним. Этот канат висел расслабленно и вел внутрь катапультной камеры. Но куца девался третий трос? Человек медленно повернулся. Свет его фонаря проследил расслабленную нить, наткнулся на пару магнитных башмаков, схватил бесформенные «ноги» скафандра и вдруг поднялся к шлему.

— Акатль!

Акатль сидел на краю стартовой площадки.

Удар выбросил его через катапультный люк в космос. Однако к нему быстро вернулось сознание, и он поспешно подтянулся назад. Но тут его охватило отчаяние. Надежды на спасение- никакой. «Регер»- два скрепленных между собой обломка, космонавты — мертвы.

Порождением лихорадочного бреда, не иначе, был тот свет фонаря, который приближался к нему. Человеческая фигура бросилась к нему, шаркая подошвами, подняла на ноги и стала трясти его.

— Чадвик? — непослушные губы Акатля едва шевелились. — Чадвик!..

У него возгорелась отчаянная надежда: если они выжили, почему бы не остаться в живых и остальным?

Гиад откинул крышку «резервуара-20». Со стоном выпрямился. Защитная жидкость каплями отделялась от его костюма. Отделившись, капли не падали, а лишь отплывали от него, невесомые. В лаборатории горело аварийное освещение. Гиад подозрительно огляделся. В обшивке нигде не видно вспуханий или трещин. Он перелез через край резервуара, захлопнул крышку, тяжело прошелся туда и обратно. Потом взглянул на часы: с момента катастрофы прошло всего несколько минут. Улыбка тронула углы его рта. «Всемогущество природы еще не победило могущества человека», — подумал он. Потом посмотрел на приборную доску. Датчики температуры и давления воздуха, содержания кислорода были разбиты вдребезги. Только стрелки измерителей энергии аварийного питания слегка вибрировали на своих шкалах.

Гиад несколько раз взмахнул рукой. Чувствуя сопротивление воздуха, он осторожно стянул кислородную маску и сделал пробный вдох. Затем выпустил маску из рук. После несложных подсчетов на лабораторных кибернетах он узнал об оставшихся запасах энергии и воздуха. Возвращение на Землю было исключено. Кто знает, на какую орбиту вышли останки корабля. Но те же расчеты показали, что для запланированных им измерений было достаточно срока, который предоставляли ему эти запасы. Он занялся установками низких температур. Холод в них вырабатывался транзисторами. Сейчас Гиаду требовались определенные типы их. Ибо он решил вступить в связь с существами Эпсилон Эридана. Для этого надо было построить прибор «Дельта-два», то есть аппарат, который еще никто не видел. Хватит ли ему времени?

Гиад задумался. Здесь, в лаборатории, у него почти нет продуктов питания и питьевой воды. То и другое он должен себе достать. Но как? Как сможет он покинуть это помещение, возможно, единственно уцелевшее? Лаборатория не имеет воздушного шлюза, и он не рискнет открыть дверь: в коридоре определенно царит пустота. Гиад подошел к двери, ощупал ее изучающим взглядом. Приблизив лицо к бронированному стеклу величиной с ладонь, которое было вделано в дверь на уровне головы взрослого человека, он в страхе отпрянул назад. На него смотрели два глаза, губы шевелились и, казалось, что-то выкрикивали. За дверью стоял Чадвик.

Гиад машинально хотел нажать на кнопку около двери, управляющую затворным механизмом. Чадвик замотал головой. «И верно, — спохватился Гиад, — в коридоре господствует вакуум».

Неожиданно он обнаружил, что Чадвик неподвижно смотрит мимо него — на одну точку в лаборатории. Неприятный холодок пробежал по телу Гиада. Он медленно обернулся, посмотрел, но ничего подозрительного не увидел и снова взглянул на дверь.

Чадвик по-прежнему глядел на что-то в лаборатории. Что бы это могло означать? Вдруг радость догадки промелькнула в глазах Гиада. Экспериментальная камера! Она имела сквозное отверстие, проходившее через бронированную обшивку корабля. Ее можно использовать как шлюз, через который легко проникнуть в лабораторию. Так вот почему Чадвик смотрит туда…

Гиад кивнул ему, подбежал к экспериментальной камере, хлопнул по ней ладонью, сделал знак Чадвику и снова кивнул. Чадвик исчез.

Прошло много времени…

Гиад давно открыл камеру снизу, соединив ее с мировым пространством. Но она была все еще пустой.

Наконец послышался стук.

Спотыкаясь, Гиад ринулся в камеру и рванул запоры. Воздух из лабораторий, шипя, устремился в аварийный шлюз. Крышка люка откинулась, выдвинулось безжизненное тело. Гиад сразу узнал Бео. За ним в люк протискивался Чадвик. Гиад уже расстегнул защитный костюм Бео. Лицо начальника экспедиции было в крови.

Кто-то закашлял в камере. Удивленный, Гиад обернулся: пара рук протягивала баки с провизией и водой. Значит, перенес катастрофу? Это был Трофимов. За ним сразу же появился Акатль.

— Так вы все живы? — вырвалось у Гиада. Он вопросительно заглядывал в темную камеру, ожидая, что вот-вот появятся остальные.

Однако там никого больше не было видно.

Чадвик сидел на плоском «резервуаре-20», опустив голову. Глухая давящая боль сжимала сердце.

Людмила была мертва.

В зыбкой тьме прошлого он увидел ее расплывчатый образ. Потом она яснее представилась ему, светлая и стройная. Он узнал бы Людмилу среди тысяч женщин. Своеобразная привычка держать голову так, словно она ждала порыва ветра, на волю которого готова была отдать свое лицо в обрамлении великолепных каштановых волос, придавала ей озорной вид. Большие серые глаза с тонкими, далеко разлетевшимися бровями всегда смотрели на Чадвика тепло и нежно… Еще недавно она мечтала… и вдруг… Чадвик со стоном сжал ладонями лицо.

Ему сообщил об этом Трофимов. Он первым побывал в рубке управления. Стены рубки были прошиты каменными осколками, почти все приборы, пилотрон, радарные установки, электронный мозг оказались разбиты. Мезор, Людмила и Анна погибли мгновенно, тела их рассыпались пылью в жесточайшем холоде вакуума.

Чадвик отнял от лица судорожно сплетенные пальцы рук. «Что ж, ничего не вернуть», — подумал он, и спокойствие неожиданно пришло в его душу Новые воспоминания и образы больше не причиняли ему страдания, словно смерть Людмилы стала для него завещанием. В глазах Чадвика снова появился блеск. Он вернулся к действительности.

Акатль склонился над Бео, стараясь привести начальника экспедиции в чувство. Трофимов нервно расхаживал взад и вперед, а Гиад крутился около аппаратуры.

— Как долго мы еще протянем?

Этот вопрос ни к кому не относился. Но Гиад, оторвавшись от работы, повернул голову к Чадвику:

— Один я прожил бы тридцать два дня. Для пятерых остается только… — Он не договорил и сделал гримасу, словно ему стало вдруг неприятно говорить об этом.

Шаги Трофимова стали быстрее.

«Итак, еше шесть или семь дней, — подумал Чадвик. — Времени достаточно, чтобы побывать в рубке. Людмила!..» — Чадвик вздохнул.

Он только сейчас заметил, что стены лаборатории слегка покрылись инеем. Всюду — на потолке, на полу и на стенах — осаждается пар, дыхание пятерых спасшихся. За бортом, и это недвусмысленно доказывали мельчайшие ледяные кристаллики, хозяйничала Вселенная. Лишь стена, к которой он прислонился, была сухой.

«Как? — Чадвик был озадачен. — Стена без инея?». Он медленно встал и ощупал ее. Значит, там еще одно помещение, пригодное для них, пригодное для жилья?

— Гиад! — крикнул он. — Гиад! Что за этой стеной?

Раскачиваясь, как на ходулях, подошел Гиад. Недоверчиво провел рукой по гладкой поверхности. Внезапно он раскинул руки и в порыве бурной радости обнял Чадвика.

— Регенерационная установка, — сказал он. — Там именно она. Может быть, еще действуют некоторые из регенерационных элементов. Тогда мы имели бы воздух, еще сотни дней воздуха для нас!

Чадвик мрачно смотрел в сторону… Что им этот воздух. Все равно с тем помещением нет сообщения. Но даже если бы они прорезали дыру в этой стене, они не нашли бы там для себя ни пищи, ни воды.

«Какая разница, — думал Трофимов, — задохнемся ли мы через несколько дней или умрем от голода, жажды через несколько недель. Неужели моя жизнь должна оборваться так глупо? А ведь я мог бы жить. Нет!» Страх охватил его, страх за себя. Разве нельзя спастись одному, хотя бы одному ему? Трофимов продолжал беспокойно прохаживаться взад и вперед.

Тем временем Бео открыл глаза и огляделся вокруг. Странная улыбка- грустная и одновременно радостная — пробежала по его лицу. Грустная потому, что он думал о гибели Канзу и, не видя здесь Анны, Мезора и Людмилы, понимал, что это значит. И радостная — оттого, что Гиад, Акатль, Трофимов и Чадвик здесь, что они живы.

— Гиад, ледяной человек, — проговорил он слабым голосом, — ты еще не сдался, а?

Гиад на мгновение обернулся и кивнул ему, словно хотел сказать: «Вижу, вижу, ты снова стал на ноги». Потом выпрямился и крикнул Трофимову:

— Чего мечешься, как одержимый? Делай что-нибудь! Подумай, как лучше сможешь быть полезным.

Трофимов растерянно остановился и отпрянул к стене.

— Сейчас, сейчас, — пробормотал он, глядя на Гиада, словно впервые видел его.

— Правильно, — поддержал Акатль. — Мы должны что-то предпринять, чтобы улучшить свое положение. Я думаю, нам надо обследовать обе части «Регера» и притащить сюда все, что найдем из еды и жидкостей.

— Главное — выяснить, в каком направлении движется «Регер», — устало вымолвил Бео, — и как обстоит дело с энергией.

— Прорежьте отверстие в сухой переборке! — распорядился Гиад.

— А я пойду на поиски консервов, — вызвался Чадвик. — Идем со мной, — предложил он Трофимову.

Они надели скафандры и через шлюз выбрались из экспериментальной камеры.

Энергичный стук донесся оттуда. Гиад, Акатль и Бео переглянулись удивленно и обеспокоенно. Может быть, с кем-то из двух что-нибудь стряслось там, снаружи? Акатль быстро освободил предохранитель на замке люка. Крышка отскочила. Через узкое отверстие протиснулся Чадвик. Одной рукой он крепко прижимал к груди несколько металлических капсул, а другой стягивал с головы шлем.

— Чужеземные сигналы! — выпалил он. — Со мной электронные записи. Они лежали в одном из «резервуаров-20». Людмила… мы ей обязаны этим!

Друзья безмолвно смотрели на него. И без слов было понятно, какая великая ценность попала им в руки.

…Чадвик проник в опустошенную рубку. Долго стоял он возле разбитого радарного пульта — там, где в последний раз сидела Людмила. Разве она не могла так же, как Бео и Гиад, спастись в «резервуаре-20»? Времени было достаточно, ведь она раньше других заметила приближение катастрофы. Что же помешало ей? Размышляя, он внимательно осматривал ряд спасательных резервуаров. Они стояли вдоль одной из стен рубки. А это что там торчит под одной из крышек? Чадвик осветил лампой и вгляделся пристальнее. То был конец ленты с магнитной записью. Чадвик дотронулся до нее, она мгновенно рассыпалась в прах. Медленно открыл он «резервуар-20», в защитной жидкости плавали несколько круглых капсул. Это записи сигналов с Эпсилон Эридана! Как видно, Людмила в момент приближения катастрофы бросила их в противоударную жидкость. Но зачем?… Конечно, она надеялась, что если даже погибнут все, то придет время и однажды какие-нибудь земные космонавты найдут останки корабля. Может быть, это ей и помешало спастись самой…

— Нужно расшифровать сигналы! — произнес он решительно.

Ему вспомнилось, как Людмила час за часом неотрывно слушала эти сигналы и как для нее все остальное стало неважным и незначительным. Разве теперь не долг всех спасшихся членов экипажа завершить труд Людмилы?

— Мы должны расшифровать их и передать на Землю! — повторил он.

— Ты принес консервы, воду? — спросил Бео.

— Расшифровать сигналы едва ли нам удастся, — проговорил Акатль. — Для этого нужен электронный мозг, десятилетия времени и сотни специалистов — кибернетиков, математиков, астробиологов и лингвистов. Невозможно! Нам это в одиночку сделать нельзя.

— Но мы обязаны, обязаны, — бормотал Чадвик.

Он думал о том, какую ценность представляют собой сигналы с Эпсилон Эридана. Возможно, они содержат важнейшую информацию. Тысячи лет мечтают люди связаться с разумными существами иных миров. Неужели эта надежда снова исчезнет на сотни лет? Даже Бео спросил только лишь о воде и консервах.

— Мы обязаны, — повторил Чадвик еще раз, прижимая к груди капсулы.

Бео с трудом поднялся, взял у него записи и показал на сухую стену. Только теперь Чадвик увидел: стена прорезана, и люди обеспечили себе доступ к секции элементов регенерации. Он снова воспрянул духом.

— Кислородом мы теперь обеспечены, — сказал Бео. — И нашли еще один выход к части коридора, герметически изолированной от пространства. Этот выход свяжет нас с еще большим количеством помещений и лабораторий. Многие приборы, в том числе вычислители-кибернеты, стали доступны. Но одним воздухом мы не можем жить. Теперь все зависит от продовольствия. Ты нашел консервы, хлеб, воду? — спросил он еще настойчивее.

Наконец Чадвик понял смысл этого вопроса. Значит, товарищи вовсе не против расшифровки сигналов и готовы сделать все, чтобы они стали достоянием человечества?

— Мы должны быть благодарны погибшему Мезору, что многие из нас остались в живых и что «Регер» разрушен лишь наполовину.

Да, это правда. Мезор действовал умно, когда использовал малую разведывательную ракету как аварийный двигатель и запустил ее именно в нужный момент.

Гиад о чем-то размышлял. Потом обратился к товарищам:

— Прежде чем мы расшифруем сигналы, мы должны подтвердить Эпсилон Эридану, что их передача принята. Это более легкая задача, чем разгадка инопланетных радиознаков.

Трофимов пренебрежительно усмехнулся:

— Наши сигналы они не поймут. Точно так же, как мы не понимаем их.

Свирепый взгляд Гиада заставил его замолчать.

— Эриданцам не составит большого труда перевести наши сигналы на свой язык. Их уровень развития выше нашего.

— Что это у всех сразу возникли грандиозные идеи? — сказал Акатль. — Вы хотите из соломинки выстроить мост, а из нитки выткать целую рубашку. Откуда взять энергию, чтобы на расстояние в одиннадцать световых лет послать сигнал? Ответ на передачу, о которой мы ничего не знаем и которая, возможно, не имеет отношения к Земле?

— Энергии нужно немного! — вскричал Гиад. — Мы будем передавать с помощью сверхбыстрых частиц «Дельта-два». Я уже рассчитал. Возможно, мы снова будем иметь работающий реактор — и значит, ток.

— Здорово! — насмешливо сказал Акатль. — Сейчас ты пустишь в ход двигатель, и наша развалина отправится прямехонько к старой, милой Земле.

Гиад нахмурил брови. Акатль не принимал его всерьез.

— Ты сказал: при помощи сверхбыстрых частиц? — спросил Бео.

Гиад оживился. Он тотчас объяснил, как можно на останках корабля наладить производство сверхбыстрых частиц, как применить их в качестве носителей сигналов, а затем излучить в нужном направлении.

— Насколько я знаю тебя, Гиад, ты уже приступил к монтажу передатчика?

Гиад посмотрел на Бео недоумевающе. Что это-похвала или упрек начальника экспедиции? На неподвижном лице Бео под белой головной повязкой невозможно было прочесть, считает ли он проект осуществимым. Но Бео размышлял о большем. Ои пытался окинуть взглядом все происшедшие события, привести в порядок мысли и обдумать, что в их положении нужно сделать в первую очередь. Предложение послать сигнал-подтверждение, конечно, было заманчивым. Согласно расчетам Гиада, оно казалось вполне осуществимым делом. Но это была меньшая задача по сравнению с разгадкой сигналов Эпсилон Эридана. Расшифровка радиознаков — большой труд, но для них, запертых в обломке «Регера», это было спасением: работа помогла бы им забыть о безнадежности положения.

Однако важнее всего был вопрос о питании, о тепле, энергии, которые они имели в своем распоряжении. Сколько удастся продержаться? По какой кривой идет теперь «Регер» к Солнцу и какие возможности для спасения имеются у них? Последнее зависело оттого, действительно ли корабль в такой степени не способен маневрировать, как это кажется. Все-таки он и Канзу почти полностью сменили испорченный цикл реактора. Если астероид поразил корму не так сильно, как рубку управления, то двигатель еще может обеспечить самый простой, грубый маневр…

— Мы, потерпевшие кораблекрушение, не можем ставить перед собой подобные задачи, — сказал, нарушив молчание, Акатль.

— И все же, — возразил Бео. — Мы бы сдались, изменили самим себе, не делай мы ничего. Надо помочь Гиаду соорудить передатчик сверхбыстрых частиц. Трофимов! Тебе придется вести астрономические наблюдения, чтобы узнать, куда нас несет. А я позабочусь о реакторах, двигателе, энергии.

Трофимову стало не по себе: он уже знал, разведал это — лишь один-единственный из них имел шанс вернуться на Землю! И этим единственным хотел быть он…

— Бессмысленно, — солгал Трофимов, опустив голову. — Когда я был с Чадвиком снаружи, я осматривал корму По блоку реактора тянутся большие трещины. Значит, в баках нет ни капли водорода.

— Печальная весть…

Бео был подавлен. Надежда направить останки «Регера» в околоземное пространство рушится. Оставалось уповать на то, что «Регер» отброшен на траекторию, которая сама по себе, пусть не так скоро, приведет их в зону нормальной космонавигации. Туда, где проходят обычные экспедиционные маршруты. Таким образом, от измерений Трофимова зависело их будущее.

— Но это еще не все, — продолжал Трофимов. — Съестных припасов, которые мы спасем, хватит не больше, чем на шесть-семь месяцев.

Поверили ему или нет, он не знал, так как не отважился поднять глаза. Трофимов действительно был перед этим на корме и подсчитал небольшие запасы продовольствия и воды. Но результаты подсчета были несколько иными, чем он доложил сейчас. Реактор оказался в исправности и мог поставлять электроэнергию для обогрева помещений, освещения, для инструментов и установок. Нужно было лишь изготовить кабельное соединение. Немного труда требовал и окончательный ремонт первого цикла, где разогревался для реакции водород. Правдой было, разумеется, то, что пищи осталось слишком мало. Одному из них ее хватило бы на три года, а при экономии — даже лет на пять. Но для всех хватит только на несколько месяцев. Трофимов хотел быть тем, кто проживет эти пять лет. Остальные могут не знать об этом.

Наконец он поднял глаза. Кажется, его сообщению поверили. У всех были смятенные лица. Только Гиад оставался беспечным. Пожалуй, он думал лишь о своем эксперименте с «Дельта-два». Для Трофимова Гиад был далеким от жизни ученым, человеком «не от мира сего». Трофимов не мог понять его. Трезвость и рассудительность Гиада казались ему противоестественными. В случае успеха с «Дельта-два» Гиад наверняка приложил бы все силы, чтобы передать на Землю сведения о принципах производства и применения сверхбыстрых частиц. Но тогда он очень скоро бы дознался, что двигатель в порядке. Гиад раскусил бы его. Трофимов боялся Гиада.

Спустя некоторое время Трофимов и Чадвик снова вышли через шлюз экспериментальной камеры… Они стали наполнять шлюз ящиками с продовольствием. Вскоре запасы пищи штабелями высились в лаборатории Гиада. И это выглядело так, словно люди были теперь обеспечены на долгое время.

Акатль тем временем оказывал помощь Бео, у которого рана на голове все больше давала знать о себе.

Гиад корпел над новым передатчиком, и его схема, деталь за деталью, росла под его умелыми руками.

Наступил великий момент для пятерых, переживших катастрофу. Устройство для излучения «Дельта-два» к Эпсилон Эридана было готово. Шесть недель прошло с той поры, как они решили подтвердить прием радиосигналов. Часть передатчика размещалась в одной из вакуумных кабин лаборатории Гиада. Гудели аппараты, подготовлявшие эффект «Дельта-два». В ходе атомных процессов должен был возникнуть тонкий пучок излучения — луч из сверхбыстрых частиц.

Гиад был доволен. В руках у него находился бланк с текстом передачи. Текст, который они составляли много часов, гласил:

«Мы. находящиеся на борту космического корабля живые существа Земли, приняли ваши сигналы. Приветствуем вас и благодарим за внимание, которое вы уделили части Галактики, где мы обитаем. Мы еще не разгадали текста вашей передачи. Но через годы, когда наши сигналы достигнут вас, люди уже будут знать о вас. Надеемся в ближайшем будущем обменяться с вами опытом и знаниями. Одно из заветных желаний человечества — познакомиться с вами, духовно, очевидно, близкими нам. Надеемся, что очень скоро нас свяжут радиомосты. Мы ясно осознаем величие часа, который принес нам весть о жизни иного мира около звезды, которую мы называем Эпсилон Эридана.

Экипаж космического корабля «Регер».

Стрелки на шкалах генератора медленно поднялись до уровня полной готовности. Установка стала поглощать массу энергии. Бео с тревогой следил за расходом тока.

Приближалось время передачи.

Акатль и Трофимов вышли в космос, чтобы поточнее направить телескопическую антенну на далекую цель. И вот, наконец, по радио прозвучал голос Акатля:

— Антенна готова!

Гиад включил генератор «Дельта-два». Почти одновременно Чадвик пустил в ход электронную запись с текстом передачи. На контрольных экранах в дикой пляске зазмеились кривые, замерцали световые импульсы. Один Гиад понимал сейчас процессы, бушующие в генераторе. Он был первым из людей, укротившим сверхбыстрые частицы.

Гиад перевел последний диск… Вначале посылали земные пеленги. Но действительно ли телеантенна выбрасывает лучи «Дельта-два», они не могли определить это. Их передача была в известной степени слепым экспериментом, не поддающимся контролю.

Вдруг из динамика связи вырвались громкие крики Акатля и Трофимова.

Гиад улыбнулся. Чадвик жестом поздравил его.

— Удалось! — сказал Бео.

Восторженные крики Акатля и Трофимова звучали в их ушах музыкой спасения.

…За сутки до эксперимента они выбросили в космос облако ядерного горючего. По расчетам, это облако должно в момент передачи занять центр радиолуча на траектории «Регер»- Эпсилон Эридана». Облако было единственной возможностью проверить, действительно ли передатчик излучает «Дельта-два»: как только пучок частиц попадал в него, должна была произойти ядерная реакция. К сожалению, Бео, Гиад и Чадвик не могли взглянуть в космическое пространство — у них не было смотрового экрана. Зато сейчас вспышка маленького атомного солнца впереди по направлению передачи явилась блестящим подтверждением успеха.

Между тем было послано достаточное количество пеленгов. Электронный «писец» вызванивал мелодичные сигналы.

— Быстрее! — крикнул Гиад.

Чадвик ускорил бег ленты.

— Мы вынуждены возвратиться, — сообщил снаружи Трофимов. — Телескопическая антенна…

Гиад застонал в отчаянии.

— Скорее текст… — прохрипел он. Его взгляд метался от прибора к прибору.

Чадвик спешно пропустил остаток эриданских знаков через импульсную головку. На какой-то миг он подумал о том, как будут удивлены инопланетяне, приняв обратно свои сигналы и притом в лихорадочном темпе. Но тут же он снова сосредоточился. Теперь пошел их собственный текст. Его посылали медленными импульсами, чтобы эриданцы надежно восприняли и поняли сигналы.

Гиад стоял перед пультом управления, стиснув ладони и закусив нижнюю губу. Он так низко склонился над шкалами, словно пытался заколдовать их, чтобы установка не отказала. Построить вторую было бы невозможно. Важнейшие детали являлись незаменимыми, их вообще не было на борту «Регера».

Чадвик тоже затаил дыхание.

— «…Надеемся в ближайшем будущем обменяться с вами опытом и знаниями… — звучало в контрольном динамике. — Одно из заветных желаний человечества — познакомиться с вами… близкими нам духовно…»

Неожиданно все, кто находился в лаборатории, были освещены потоками голубоватого света. Чадвик выбросил руку перед глазами. Он успел еще заметить, как Гиад рванул на себя рычаг и выключил установку. Потом Чадвик споткнулся обо что-то и упал. Он был так ослеплен, что ничего больше не различал. Странный резкий запах наполнил рот и нос. Кто-то схватил его, натянул на лицо кислородную маску и потащил за собой. С гулким стуком захлопнулась переборка.

Установка не выдержала перегрузки. Последние фразы их ответа эриданцам остались не посланными. Тем не менее эксперимент первой радиопередачи от границ Солнечной системы к Эпсилон Эридана с помощью «Дельта-два» удался. Появление голубоватого света не мог объяснить даже Гиад. К счастью, они не понесли большого вреда. Никто не был ранен.

Прошло еще несколько дней. Трофимов регулярно проводил измерения, чтобы выявить кривую, на которую вышел «Регер». Сейчас Трофимов снова был в космосе, проводя последние наблюдения. Бео, Чадвик, Акатль и Гиад с нетерпением ждали его возвращения. Когда Трофимов вернулся, Чадвик помог ему освободиться от скафандра. Трофимов молча протянул Акатлю свои записи. Акатль заложил программу в малый электронный вычислитель. Прибор тихо зажужжал. Прошло немного времени, и он выбросил требуемые данные.

Карта с расчетами переходила из рук в руки. Акатль с помрачневшим лицом прислонился к стене. Чадвик сидел, обхватив голову руками, и тупо-неподвижно глядел перед собой, а Бео держал карту в руке и наспех пересчитывал. На лице Гиада застыла пренебрежительная усмешка.

— Но этого не может быть, — прошептал Чадвик в растерянности. — Передача с Эпсилон, расчеты с «Дельта-два» — все ведь должно было к Земле…

Как нарочно, останки их корабля описывали круговую орбиту гигантского диаметра вдали от Солнца и почти параллельно орбите Плутона. В таком случае другие космические корабли никогда не найдут ни разрушенного «Регера», ни записей о передаче и о новых частицах… Имело ли вообще смысл разгадывать сигналы? Не лучше ли для всех покончить с жизнью?…

Чепуха! Чадвик встал и потянулся. Должна найтись возможность снова вывести «Регер» на другую орбиту, в сторону Солнца. Когда-нибудь, в грядущие столетия, эти останки будут найдены одним из космических экипажей и превращены в автоматическую станцию. Нужно сделать так, чтобы наполнить последние месяцы жизни большим содержанием, чтобы смерть их не была бессмысленной.

— Давайте начнем, — громко произнес Чадвик. Он достал ленты с электронными записями и вложил их в прибор воспроизведения. Сразу же полились удивительные мелодичные звуки, которые они слышали за несколько минут до катастрофы.

«Он сошел с ума, — подумал Трофимов с затаенным ужасом. — Сейчас он будет кричать о своей Людмиле. Что будут делать остальные?»

Трофимов ошибался. Хотя Чадвик на миг и подумал о Людмиле, он был далек от сумасшествия.

Перед Трофимовым вдруг вырос Гиад.

— Ты решил, что мы сдадимся? — спросил он тихо, колюче глядя на Трофимова. Но тут же его взгляд потеплел. В глазах Гиада сквозило такое понимание, какого Трофимов меньше всего ждал от него.

— Трофимов, дружище, — попросил он, — возьми себя в руки.

И он обнял Трофимова за плечи. Уж не чудесная ли мелодия, истекавшая из электронного преобразователя, размягчила этого неисправимого ворчуна?

— Преодолей страх, — снова услышал Трофимов голос Гиада. — Подумай о том, что остальные доверяют тебе, они верят каждому твоему слову. Только я не верю тебе. Прости. — Гиад вздохнул. — Я тоже измерял и подсчитывал и знаю правду. Если ты хочешь живым достичь земной орбиты, ты должен сейчас, в эти дни, покончить с нами.

Трофимов отшатнулся от Гиада, ошеломленный и уничтоженный. Как могло получиться, что Гиад знал все о его мыслях, страхах, планах?

— Умертвить? — пролепетал Трофимов. — Умертвить?…

Нет, теперь он уже не может. Еще час назад это было его твердым намерением. Может, чудесные звуки инопланетян тоже подчинили его своей власти?

…Несколько месяцев космонавты работали над расшифровкой таинственных сигналов. Они применили сотни способов исследования, дюжины математических систем, исходили из разных физических и химических принципов, — лишь бы понять смысл передачи с Эпсилон Эридана. Расчленяли сигналы на группы, интервалы, по сходным звуковым и ритмическим группам. В конце концов был найден исходный пункт для разгадывания.

Время шло. Глаза мужчин, обведенные синими тенями, постепенно теряли блеск. Лица осунулись.

Меж тем, Трофимов отсутствовал. В тот самый день, когда космонавты приступили к анализу сигналов, он еще раз влез в свой скафандр и вышел через шлюз. Никто не слышал тихих слов Гиада, обращенных к нему, и никто не заметил его смятенного состояния. Трофимов больше не вернулся. Когда они решили искать его, они нашли в аварийном шлюзе карту с результатами. Под ними было написано: «Это — правильно. Вы летите к Земле. Поверьте мне. Простите меня». Космонавты поняли, что он прыгнул в бездну.

С того дня все четверо, оставшиеся, заметили, что в лаборатории Гиада стрелки энергоизмерителя стали фиксировать постоянно растущие запасы энергии, точнее приток ее из неведомого источника. Истощенные аккумуляторы стали подавать больше света, и в помещениях, все сильнее охлаждавшихся, стало заметно теплее. Когда они исследовали причину этого странного явления, то обнаружили толстый кабель, который вел к корме, в реакторную.

Был найден скафандр Трофимова. Его тело давно развеялось в холоде межпланетного пространства сухой пылью. Но, как и Канзу, Трофимов работал до последней минуты жизни: он восстановил первый цикл реактора. Он завершил дело Канзу и оплатил свою ложь.

Двигатель снова был в полной готовности.

Когда ключ к расшифровке передачи с Эпсилон Эридана был найден. Бео, посовещавшись с товарищами, на короткое время осторожно включил двигатель и направил останки «Регера» на более выгодную орбиту вокруг Солнца — так, чтобы, спустя ряд лет корабль смог достичь пределов околоземного пространства. Потом они упорядочили и размножили результаты всех своих исследований и опытов, распределили их по космическим бакенам и, наконец, привели в исполнение свое последнее решение.

…Их глаза были ясными, когда они в последний раз молча и твердо смотрели друг на друга. Они ощупью протиснулись в тесную камеру и сели. Немного позже их сковал холод.

…Чадвик выпрямился, мускулы его ныли, он пытался стоять вертикально. Он не мог понять, что это был за сильнейший толчок, швырнувший его на пол экспериментальной камеры, когда он собирался выйти в космос для очередных угловых измерений траектории.

Нет, после такого удара, пожалуй, лучше всего вернуться в лабораторию Гиада, чем ползать по корпусу снаружи. Чадвик открыл внутреннюю крышку камеры и вернулся в лабораторию. Освещение еще горело, но, возможно, регенерационные элементы получили повреждения, слишком сильным было сотрясение.

Чадвик в нерешительности остановился,

Что-то незнакомое было вокруг него в тех помещениях, где он знал каждую пылинку. Ничего не изменилось — и все же было что-то чужое. Он подумал, что вспомогательная радиостанция, регулярно посылавшая пеленги, поломалась. В надежде, что его обнаружат охотники за астероидами между Марсом и Юпитером, он включил ее несколько месяцев назад. По его расчетам, «Регер» в данное время должен пересекать зону метеоритов.

Вот тебе на! Радиостанция оказалась в порядке. Она была лишь выключена. Но когда это он успел ее выключить? Нет, он точно помнит, что рация работала, когда он собирался выходить в космос. Чадвик проверил на автоматическом счетчике данные о времени и дате. Нет, этого тоже не могло быть. Не мог же он провести в экспериментальной камере несколько дней.

Чадвик размышлял. Толчок имел сходство с тормозным импульсом двигателя. Но мог ли он отключиться сам по себе?

Пока Чадвик стоял посередине лаборатории и раздумывал, он услышал, как за его спиной открылась дверь. С момента катастрофы на орбите Плутона эта дверь была задраена: она вела в ту часть корабля, где господствовал вакуум.

Чадвик не решался обернуться.

Кто-то спросил:

— Ты не видел Киото Иокохата?

Этот «кто-то» исчез снова, не дожидаясь ответа.

Чадвик оцепенел от страха. Галлюцинации! Неужели долгое одиночество помутило его разум? Возможно, он вовсе не в аварийном шлюзе провел ряд дней, а в трансе бродил по кораблю и в помещениях, от которых зависела его жизнь, наделал вреда? Ужасно… Он не мог вспомнить, что он делал в эти дни. Сможет ли он теперь выполнить свой долг — довести останки «Регера» до околоземной орбиты?

Бео, Акатль и Гиад добровольно приняли смерть, чтобы дать возможность одному ему вернуться к Земле. Чтобы «дельта-лучи» и послание Эпсилон Эридана попали в руки человечества. Они поручили эту миссию ему — самому молодому, здоровому и сильному. Долгие дни и месяцы одиночества до сих пор он переносил хорошо. Наказ Людмилы и других помог ему выдержать это время. Работа над окончательной расшифровкой послания, ключ к которой они нашли еще все вместе, тоже сглаживала остроту одиночества.

И вот теперь, почти у цели, в зоне действия охотников за астероидами, на трассах обычных перелетов, он не выдержал. Чадвик хотел поднести руку к глазам. Вместо этого он наткнулся на пластик защитного шлема.

Дверь оставалась открытой. Чадвик, дрожа, приблизился к ней и вышел в центральный коридор. Странно… Он был наполнен воздухом и светом. Словно лунатик, Чадвик побрел дальше. И обнаружил, что на корабле стало больше, чем прежде, пригодных для жизни отсеков. «Прекрасный сон?» — подумал Чадвик. Он надавил на несколько кнопок в стене. Двери бесшумно откатились в сторону. Чадвик увидел спальную кабину с настоящими постелями. На столе даже стоял букет цветов. Потом перед ним распахнулась камера с одеждой. Тут было все, что нужно для потерпевших крушение в космосе. Рядом был склад продовольствия.

Открыв дверь в четвертое помещение, Чадвик отпрянул в испуге. Снова галлюцинации?… На этот раз- двое мужчин, одетые только в защитные костюмы. Без шлемов. Они даже не заметили, что кто-то вошел. Они горячо спорили:

— Это могли быть только лучи «Дельта-два». Я принимал их обычным способом в течение полугода с интервалами в двадцать один час, — услышал Чадвик слова одного из мужчин.

— Невозможно, — возражал другой. — Если бы передачи, которые ты принимал, посылались с этих обломков, то при их обследовании мы должны были найти радиоприбор совершенно оригинальной конструкции.

— Он был, такой прибор!.. Вспомни об этой рефракторной антенне.

— Но она полностью разрушена и уже годы бездействовала.

Чадвик побежал. Он не мог больше выносить этот иллюзорный сон. Но в конце коридора опять обнаружил целый и невредимый шлюз. Чадвик отвернулся: тоже самообман. Тогда он снял сковывающие его движения башмаки и бросился назад, в лабораторию. По пути он чуть не сбил с ног еще одну фигуру в скафандре. Лицо за закрытым шлемом было неразличимо.

Чадвик протиснулся в экспериментальную камеру. Он решил выйти в космос привычным путем. Там, под куполом звездного мира, он надеялся освободиться от миражей. Он подождал, пока был отсосан воздух, и открыл внешний люк. Увидев хорошо знакомую черноту, усеянную звездной пылью, Чадвик облегченно вздохнул и выплыл в вакуум. В последний момент он успел зацепиться за край люка. И здесь галлюцинации!.. Пузырчатый, обугленный, зубчатый астероид заполнял пространство вокруг У-образного силуэта «Регера». Неподалеку Чадвик опознал вышку радиолокатора и пеленговую мачту. Прямо по курсу в космосе недвижно висел космический корабль, охотник за астероидами, слабо освещенный далеким солнечным светом. Из места разлома «Регера» появилась фигура в скафандре и направилась к Чадвику, делая ему знаки рукой.

Чуть дальше опускалась ракета, рассчитанная на одного человека. Все это уже не могло быть миражом. Это была реальность! Сердце Чадвика заколотилось. Так он сел на астероид? Или его нашли? А сюда отбуксировали останки? Но почему он раньше этого не заметил? Почему не нашли его?

Тут Чадвик обнаружил якорные тросы, которыми останки «Регера» были пришвартованы к астероиду. И тотчас ему стало ясно: «Регер» был обнаружен, и теперь его оборудовали в качестве временной базы для потерпевших аварию в космосе. «Регер» стал спасательной станцией. А его, Чадвика, не нашли потому, что не могли предположить, что кто-то спасся в экспериментальной камере одной из многочисленных лабораторий. Длительный обморок помешал ему, в свою очередь, заметить спасателей.

Космонавт, делавший знаки рукой, подошел ближе. Чадвик распахнул руки, сделал несколько быстрых движений и обнял его.

— Товарищ… друг, — прошептал он. И беззвучно заплакал. Жертвы его товарищей не пропали впустую. Разговор тех двоих он теперь понял: они нашли послание и записи о «дельта-лучах». Скоро радиомост взаимопонимания свяжет два разумных мира.

На борту охотника за астероидами ОА-408 царило радостное волнение. Неожиданно для всех нашелся человек, переживший катастрофу на «Регере». Непонятно, почему не удалось найти его раньше. Ведь в этих, несущихся в мировом вакууме обломках было осмотрено все. Непостижимо, где он мог находиться и оставаться в живых долгие годы.

Чандрагупта, бронзовокожий математик, встретил его снаружи, на корпусе «Регера». В поисках пилота Киото Иокохата он увидел, как из люка экспериментальной камеры выползла фигура. Сначала он подумал, что это Киото. Неожиданно человек бросился вперед и обнял его. Чандрагупта увидел за шлемом незнакомое, изможденное лицо, покрытое слезами.

Члены экипажа торжественно пронесли Чадвика по своему кораблю через коридоры, рулевую рубку в комнату Этики.

…Чадвик закрыл глаза. Он чуть заметно улыбался, вслушиваясь в разнобой голосов. Он снова был дома, среди людей. «Земля, Земля, планета малая и чудная притом», — услышал он смеющийся бас Бео. «Солнце, смотри же вот туда!» — попросила его Людмила тихо. «Прорежьте отверстие в стене. За ней регенерационные элементы», — раздался жесткий голос Гиада. «Повернуть площадку на двенадцать градусов!» — приказывал Мезор. — Полное торможение».

Они все — Людмила, Анна, Канзу, Трофимов, Акатль, Мезор, Гиад и Бео, хоть их никто и не видел, возвращались домой вместе с Чадвиком.