За краем небес

Глава 1 - О воине пришлом

И распахнутся крылья в вышине,

Неся меня все вдаль и вдаль, к мечте...

В полном виде книга есть на "Призрачных мирах"

Пригорок косо сбегал к воде, омываясь внизу неспешно текущей широкой речкой, а на поверхности еще плавали кусочки льда.

Я стояла на коленях и полоскала в неласковой водице белье, а пальцы сводило от холода. С досады шлепнула ладонью по гладкому зеркалу, когда еще один дядькин носок вырвался из непослушных пальцев и подхватился могучим течением. Попадет ведь и что за день сегодня такой!

Прополоскав последнюю рубашку, скрутила ее насилу, отжала кое-как и погрузила поверх остальной одежи в плетеную корзину. Взвалила на спину и пошагала вверх по склону, к дому дяди Агната.

Пока с трудом волокла на себе неподъемную ношу, рядом голос веселый раздался:

— Мирка!

Сердце в груди застучало, в пляс пустившись от радости. Это был мой Лик.

Парень, одетый в нарядную вышитую рубаху, подскочил ко мне и, пользуясь тем, что руки заняты, взъерошил длинную косу.

— Мирушка, у меня сегодня отец возвращается. Буду с ним о свадьбе говорить.

Остановилась резко, скинув со спины тяжеленную корзину, и прижала ладони к загоревшимся щекам.

Лик отвел руки мои в стороны, коснулся губ нежным поцелуем.

— Пойду я, — прошептал. — Дождись вечера, встретимся на нашем месте, у березы.

Я лишь улыбнулась счастливо, поглядев вослед убежавшему парню. Потом обернулась корзину поднять, а белье все по земле рассыпалось. С тяжким вздохом сложила обратно и поплелась снова к реке.

Весь день сердце пело в груди, и насилу я вечера дождалась. Матушка прикрикивала, потому как все из рук валилось. Когда вовсе отчаялась толка от меня добиться, неумехой обозвала и отправила в лес собирать красную ягоду любину.

Эта ягодка удивительная росла на полянках, спея под пушистым снегом, а когда снег сходил, яркие бусины первыми показывались на черной земле. Говорили, что ее сами маги посадили, а после живучее растение разрослось повсюду. Вот соберу полное лукошко, пересыплем в короб, зальем медом и уберем в прохладный погреб, настаиваться и превращаться в хмельной напиток, который так любил мой дядька.

Я вышла на опушку, всю усыпанную любиной, и принялась низко склоняться к земле, неспешно собирая яркую поспелую ягодку. Все мысли были только о Лике. И настолько я ничего вокруг не замечала, что чуть не наступила на острое лезвие большого меча, лежащего в траве.

В испуге едва не выронила почти полное лукошко. Меч здесь откуда? Поставив свою ношу на землю, оглядела полянку, и показалось, что на самом краю, в кустах, что-то темнеет.

Подняв для верности тяжеленный меч, не ведаю, правда, зачем (край его все равно от земли оторвать не могла), побрела к кустам, прочерчивая острым кончиком полосу на земле.

Едва ближе подошла, как, вскрикнув, выронила оружие и зажала руками рот. В кустах мужчина лежал, крупный, с длинными каштановыми волосами, какие воины носят, и весь в крови от полученных ран. Кровь уж запеклась, а мужчина, кажется, и вовсе не дышал.

Осторожно ближе подошла, присела на колени, протягивая к груди руку, чтобы пощупать, бьется ли сердце. Оно билось, только очень тихо. Воин был еще жив.

Не раздумывая доле, со всех ног кинулась к дядькиному дому, кликнуть помощи.

Воина мы в клети[1] разместили. Дядька не пожелал устроить его на полатях в избе. Еще отдаст небесам душу, разбирай после бревенчатый угол, выноси ногами вперед, чтобы душа путь назад не сыскала. Мне, как нашедшей, наказ дали о раненом заботиться.

Я если что и умела, так это болезных выхаживать. Родительница моя славилась на деревне как знахарка хорошая, а ей знания от бабки достались. К нам в дом часто всех, кто в лечении нуждался, приводили. Варить травяные зелья, как у матушки, у меня не выходило, зато с уходом я прекрасно справлялась.

Уж после того как мужчину уложили на крытую покрывалом скамью, я сняла с него высокие сапоги и стала потихоньку одежу стягивать. Порой приходилось ножом ткань вспарывать, а кое-где водой размачивать, так крепко присохла. Когда стянула наконец все до последней ниточки, едва не ахнула. Тело раны покрывали, на укусы похожие, а от них запах исходил тошнотворный. Благо я привычная, не мутило от вони, больше края рваные напугали. Растерялась на миг, хорошо хоть матушка со свежим отваром в сарай заглянула.

— Мирушка, ты вещами его займись, в порядок приведи, глядишь, еще понадобятся. Я пока целебным зельем оботру. Раны промыть хорошенько следует, чтобы всю заразу убить.

Я уступила матушке место и, подняв порванные штаны да рубаху, упихнула их в грязный плащ и потащила к реке. Уже на самом берегу, пока одежу выворачивала, чтобы сперва выстирать, а после заштопать, сыскала в кармане письмо.

В нашей деревне никто читать не умел, никто кроме меня. Учить-то было некому, а для меня нашелся учитель, и случилось это так:

Глава 2 – О влюбленности первой

Ох, и многому научил меня отшельник! Столько всего узнала от него, что даже подружкам не расскажешь. Не верили они мне, думали, брешу для красного словца, байки сочиняю.

— Ты, Мирка, любишь приврать, — однажды Рося сказала, когда завела я разговор об эльфах, — глупости какие! Маги есть и король тоже, а то, что кроме людей еще кто другой на земле живет, так сказки все это.

— Ничего я не выдумываю, мне обо всем отшельник поведал.

— Как же, как же. Что-то отшельник тебе одной обо всем рассказывает, другим к нему и подойти-то боязно, не иначе как к тебе неровно дышит?

— Ты, Рося, дура полная. Весь ум в косу ушел, только и можешь, что перед парнями бедрами вилять, а как головой подумать, так сразу волос шевелиться начинает, заместо мозгов работать пытается.

Знала ведь я чем уколоть. Я завсегда быстро в людях слабости подмечала. Рося волосами своими очень гордилась, а умом и правда не блистала, простых вещей понять не могла.

— У тебя самой язык наперед ума лезет. Ты-то больно умная у нас, даже парни шарахаются. Так и говорят: «У нашей Мирки, язык, что нож острый, боязно с ней на свиданку идти, еще прирежет».

Ох и обиделась я на нее тогда, потому как верно сказала, парни и правда чурались, а дядька жаловался, что никто меня замуж брать не хочет. Сгоряча оттаскала Росю за ту самую косу, а она в долгу не осталась. Растянули нас молодцы деревенские, мимо проходившие, а среди них Лик оказался.

Лика я и раньше встречала, то на улице, то в гостях, да только мы все мимо друг дружки поспешали, лишь головой кивали. Мне казалось, что больно он зазнается. Парень видный был, плечи широкие, руки могучие, волос золотой, словно спелые колосья пшеницы, глаза яркие голубые, искрятся, точно самоцветные камушки, вот девчонки на красоту его и велись. А он то одну целует, то другую. Так, по крайней мере, девчонки друг между дружкой хвастали.

Вот и сейчас стоял да зубоскалил с дружками своими, меня за плечи крепко обхватил и не пускал к Росе кинуться, а второй ладонью разлохматившуюся косу приглаживал.

— Чего не поделили, красавицы? — спросил.

— А тебе какое дело? — ответила, пытаясь вывернуться из-под его руки. Рося, напротив, замолчала неожиданно и стояла вся такая робкая да невинная.

Выскользнув все-таки, я вновь кинулась вперед, чтобы уж бежать отсюда, а то больно стыдно стало. Вот только молодец за руку ухватил.

— А ну пусти, оторвешь ненароком!

Лик усмехнулся.

— Никак из-за кавалера подрались?

— Да ей о кавалерах только мечтать, — не удержалась Рося.

Я даже губу закусила, вот только снова кидаться не стала, решила назло Росе по-другому поступить.

Взяла вдруг, к Лику повернулась да спросила:

— Что ты так в руку мою вцепился, упустить боишься аль понравилась больно?

Парень сперва удивленно глазюки раскрыл, а опосля усмехнулся, весь ряд белых зубов обнажив:

— Так давно уже нравишься, иль на говоринах не приметила?

— Приметила, — бесстрашно ответила, хотя в груди все сжалось, то ли сладко, то ли боязно, не понять. — Неужто и на свидание позвать не оробеешь? — сама не ведаю, как так прямо об этом спросила. Никогда прежде на встречу с парнем не напрашивалась, все думала, молодцы девчонок вперед приглашать должны. А теперь вот назло этой гадюке осмелела. Выпрямилась ровно, ответа жду, изо всех сил стараюсь не краснеть.

А он, как нарочно, голову набок наклонил, стоит, подлюка, рассматривает меня задумчиво. Я прямо спиной торжествующий взгляд Роси ощутила.

— А ты-то придешь? Говорят, больно гордая да на язык острая, остерегают и близко к тебе подходить?

— Кто остерегает? — от удивления даже о смущении позабыла.

— Завистники, кто ж еще! — расхохотался Лик, выпустив мою руку и снова взлохматив косу.

Ух, даже понять не могла, злиться мне на него или тоже рассмеяться в ответ. Тут взгляд на лицо Роси упал, и такая на нем досада была написана, что я и правда от души рассмеялась. А потом повернулась, да гордо прочь направилась.

— Мирка, — крикнул парень вдогонку, — так на свидание-то придёшь, завтра у березы, что за вашей околицей растет?

— Подумаю еще! — гордо перекинула косу через плечо и пошагала домой.

На свидание я, конечно же, пошла, и в мыслях не было не явиться. Мне ведь Лик тоже нравился, только я никому этого не показывала и ни на что не надеялась. Вечером уговорила отшельника не ходить в лес. Старец тогда поглядел на меня задумчиво, но спрашивать ничего не стал. Кивнул, развернулся да один ушел. Мне даже не по себе как-то стало, на мгновение задумалась, правильно ли поступаю, но вскоре мысли о Лике вытеснили из головы все остальные.

Я радостно побежала к березе, немного задержавшись для порядка, иначе решит, что минуты до нашей встречи считала. Может и считала, только ни за что никому не сознаюсь. Заметив издали парня, прислонившегося к тонкому белому стволу, не сдержала улыбки. Он и правда ждал меня, а я до последнего поверить в то не могла. Приблизившись, резко остановилась, заметив его нахмуренное лицо:

Глава 3 - Как дальше быть

— Мира! — резкий окрик вырвал меня из беспокойного сна. — Дочь, ты уснула!

— Матушка! — я подскочила со стула да на ногах не удержалась и свалилась на пол.

— Что же это такое?! Один не разбудил нарочно, другая уснула, а человеку жизнь спасти можно было!

Матушка кинулась к раненому, приложила ухо к груди и замерла прислушиваясь. Я на своем полу пошевелиться боялась. Так стыдно было, так совестно и еще страшно! Я услышала протяжный выдох, а мама устало опустилась на стул, плечи сгорбились.

— Слава небесам! Удержали.

— Жи... живой?

Матушка кивнула.

— Я... я его не убила.

— Не убила, Мира, спасла. Кризис миновал уж, ты его вытянуть успела, теперь ему хороший уход требуется, а дальше пойдет на поправку.

Я разревелась в голос, а матушка только устало на меня посмотрела.

— Спать иди, Мираня. Я пока посижу пару часиков, а после ты меня сменишь.

Я кивнула, слезы по лицу размазала, кулаки о платье отерла и пошла в дом.

Весь день на мне забота о раненом была, у матушки и по хозяйству дел хватало. К вечеру только мне позволили из дому выйти. Солнышко уже клонилось к закату. Я сходила к березе, проверила, не оставил ли Лик послания какого, но ничего не нашла. Собралась тогда с духом и пошла домой к нему. Уж лучше узнать, что у него приключилось, чем гадать да самой себе сердце трепать. Подошла к знакомой калитке, а за забором сестренка Лика с собакой во дворе возилась.

— Эй, Сюша, брат дома?

— А, Мирка, привет. Дома, где ж ему еще быть? Отцу помогает в сарае.

— А ко мне не мог бы выйти?

— Давай спрошу.

Сюша вскочила на тонкие ноги и резво помчалась в сторону сарая, что построен был позади дома возле озерка небольшого.

Я заходить внутрь не стала. Не из-за собаки, Тяпка меня хорошо знала и облаивала только для вида, а оттого, что войти не позвали. Простояла я так какое-то время, пока Сюша не вернулась.

— Мира, занят он. Сказал, что, когда время появится, сам к тебе заглянет. Они сейчас с отцом постоянно с гостями.

— С гостями?

— Друг батюшкин в гости пожаловал. С ним вместе приехал.

Я кивнула, вздохнула про себя тихонько, голову повыше подняла и отправилась обратно домой.

Несколько дней я не видела Лика. Сердечко уж истосковалось совсем. Только гордость девичья и не позволяла снова незваной в гости явиться. Сказал ведь, что сам придет. Занимала себя работой по дому, уходом за раненым, который стал потихоньку набираться сил, но только мысли о светловолосом парне из головы не шли.

Иногда волнение меня охватывало. А вдруг отец его против нашей свадьбы? Что если запретил со мной видеться? Хотя с чего бы? Ведь с детства меня знал, дурных слов от него в свой адрес не слышала и с дядькой у них разлада не было. Зря только волнуюсь. Наверное, и правда занят.

Неделя миновала, когда уж и гордость сдалась окончательно. Снова пошла я к дому Лика и опять во дворе только Сюшу повстречала.

— Привет, Мира. Опять к Лику?

— Не приключилось ли чего, Сюша?

— Да чего с ним приключится?

— Давно его не видала.

— Он все Данару развлекает. Бятюшка наказ дал, чтобы она не скучала в незнакомой деревне, пока им с отцом не придет пора возвращаться.

Сердце вдруг сжала в тисках злая ревность.

— Данару?

— Да.

— А кто это?

— Дочь друга батюшки нашего. Только на отца своего не шибко похожа. Волосы черные, совсем не как у наших девок, глазищи зеленые, что у кошки Мурки. Да и молчит больше. Мне с ней совсем неинтересно.

— Так они ушли вдвоем куда-то?

— Нет. Батюшка с гостем ушли. Матушка к соседке отправилась. Лик вроде в сарай собирался, что-то там починить. А саму Данару недавно в доме видала, что-то из лоскутков цветных мастерила, я не рассматривала особо. Ты в сарай отправляйся, посмотри, может, брат еще там.

— Спасибо, Сюшенька.

Мне вдруг так радостно стало на душе, так полюбила в один миг славную младшую сестренку Лика. Я отворила калитку да по дорожке, минуя дом, побежала к сараю.

Дверь раскрылась без скрипа. Солнечные лучики проникали сквозь щели и скакали по деревянному полу. Глаза постепенно привыкли к полумраку, и вскоре я смогла различить на полу, возле ног, мотки веревки, прислоненные у стены лопаты и косы и даже плуг, лежащий неподалеку, да сбрую лошадиную на крюке.

Я сделала пару шагов и остановилась как вкопанная, когда до меня донеслись чьи-то тихие стоны. Сейчас только присмотрелась к стогу сена в углу, присмотрелась и зажала руками рот, а кровь хлынула в голову. Там на сене мой Лик лежал, а поверх него сидела девица, мне незнакомая. Черные волосы закрыли спину до талии, а руки Лика сжимали ее бедра, и оба двигались навстречу друг другу. Дева эта стонала, а Лик шумно дышал, прикрыв глаза. Кажется, крик вырвался из сжавшегося горла, я даже не поняла толком мой ли, перед глазами все поплыло. Лик встрепенулся и меня увидал.

Глава 4 - Где сердце уступает, гордость помогает

К вечеру староста явился, да не просто так пришел, а с настойкой сливовой. Нашу-то всю мы с матушкой поизвели, а как мужикам общий язык находить ежели без настойки за стол садиться? Мы вдвоем наготовили снеди, весь стол для них уставили, а сами ушли, чтобы не мешать. Матушка Басютку в комнату унесла, а я за занавеской с ягодой сушеной разбиралась.

Воин наш ел за троих, чай вконец оголодал, пока без сознания лежал. Впрочем, дядя со старостой не шибко ему уступали. Мне все послушать хотелось, кто он такой, откуда явился, что за письмо вез, а воин не говорил. Его, понятно дело, расспрашивали, а он так ловко от ответа уходил, что будто бы ответил, но только ничего не понятно. Вконец запутал мужиков наших, у тех к концу вечера у самих языки развязались, стали баб глупых поминать, про урожай заговорили, про лошадей языки почесали, а воин знай себе пьет, поддакивает, а про себя молчком.

Устала я их слушать, ссыпала оставшуюся ягоду в холстяной мешочек, подвесила на крючок над печкой и выскользнула на улицу, да по пути прихватила непочатую бутылку настойки. Староста немало их принес и все бутыли возле печки составил. Сегодня точно допоздна засидятся, все выпьют, а наутро дядька начнет на голову жаловаться, будет ему чем боль унять.

Хотела я к себе пойти, да только тягостно было на душе. Разбередила Ситка раны мои, хоть и клялась, что не будет их солью посыпать. Пошла я на пригорок, возле березы уселась, пробку вытащила из бутылки, принюхалась. Ароматно настойка пахла, вкусно. Приложила я горлышко к губам, сделала маленький глоточек, а настойка будто сок сладкий, который жажду не утоляет, а только пробуждает, я даже не заметила, как осушила бутылку на треть. Присмотрелась, поняла, что скоро ничего для дядьки не останется и пробку обратно засунула. Прислонила бутыль к дереву, а сама вдаль уставилась, точно впервые увидела.

Береза наша на пригорке росла, а он вниз сбегал к самому ручейку, что под луной серебрился, а за ним домишки соседние друг другу погасшими окнами подмигивали. Лучики лунные так по крышам и плясали, а может это в глазах моих все кружилось. За домами поле виднелось, а ещё подальше лес густой темнел и вставали могучей грядой высокие горы.

«Красиво», — вздохнулось мне. Мирно так покойно, а на душе все тоскливей. И ведь как себя не уговаривай, а хочется предателя этого увидеть, сердце по нему тоскует. Я глаза закрыла, а перед глазами он стоит и шепчет мне: «Мирушка». Вот ведь подлец как в сердце врос, будто корнями, и чем его оттуда выкорчевать? Обхватила я голову ладонями, виски сдавила немного, подождала, пока звезды перестанут хоровод перед глазами водить и ухватилась за берёзу, стала подниматься, только ноги держать прямо отказывались, пришлось к стволу прислониться. Стояла я так и думала, как теперь до дома дойти, когда голос позади услыхала:

— Мира.

Кое-как стон на губах удержала. Да неужто и вправду под окнами караулит? Голову подняла, а он рядом стоит, смотрит:

— Ты что тут, отчего не дома?

— А тебе д-дело какое? С-сам что тут делаешь?

Проговорила и поняла, что языком едва ворочаю. Стыд-то какой! Ведь мысли ясные, а ноги не идут и речь меня не слушается.

А этот, который кобелюка плешивый, еще и вниз поглядел, бутылку у березы приметил, только ничего про то не сказал. Глаза в сторону отвел, вздохнул и на вопрос мой ответил:

— Я каждый вечер под окнами твоими дежурю, все ждал, что с тобой увидеться доведется, поговорить хотел.

— А не буду с т-тобой разговаривать, — отрезала я и к дому шагнула. Шагнула, а настойка коварная ноги подкосила. Качнуло меня в сторону и прямо Лику в руки повело. Он за плечи обхватил, в лицо вгляделся.

— Мира, ты что тут пила?

— Р-руки прочь...

— Постой. Успеешь еще обругать. Раз уж сама уйти не можешь, то сперва меня послушай, поговорим немного, а потом помогу тебе до окна дойти и в комнату забраться, иначе дядька увидит тебя и отходит хворостиной.

— Д-дурак ты, Лик, он с-сейчас сам себя в зеркало не узнает, какое там х-хворостиной...

— Садись, — меня вдруг дальше слушать не стали, а усадили на пригорок рядом с собой. Хоть за плечи обнимать не полез, а то бы я ему все волосы повыдергала, если б ухватила, конечно.

— Ты ведь не простишь меня, Мира? Характер у тебя такой, что впору одними сладкими ягодами кормить, да другой еды кроме них не давать. Гордая ты больно, сама за себя все решаешь, нет в тебе девичьей ласки и слабости, вот только все равно в душу запала. Я каждый день о тебе лишь думал, а как себя в руках рядом с тобой держал, даже сказать сложно. Мне и сейчас без тебя тягостно, а сердце будто раздвоилось. Я понять не могу, что творится.

— Не с-сердце у тебя раздвоилось, а пох-хоть напала. С меня не получил, а с другой ст-требовал.

— Ничего я не требовал, сама предложила. Она такая... мимо проходит, взглядом одарит, а в груди жар разливается.

Я голову в сторону отвернула, чтобы гада этого не видеть. Он что же думает, мое сердце каменное? К чему говорит все это?

— Я не знаю, как прощение у тебя вымолить, как объяснить все. Небось, не стоит так прямо рассказывать, только врать я тебе не умею. Сердце в груди едва не разорвалось, когда ты с обрыва упала! Плохо мне без тебя, жалею, что с собой совладать не сумел и порушил все.