За гранью снов (СИ)

- Я не понимаю, чего ты добиваешься? – вскинулась я на него, заводясь. – Ты держишь меня тут уже почти неделю, всё высиживаешь что-то, пытаешься вызвать меня на откровенность, сказать тебе ту правду, которую сам желаешь услышать. Но я не стану тебе ее говорить, потому что для меня это - ложь! - в потоке яростных слов и выплеснувшихся из меня эмоций, я даже не заметила, как помрачнело его лицо. - А что, если я и так пытаюсь донести до тебя истину, Штефан? – продолжала я кричать, яростно сверкая глазами. – Ты обманываешь самого себя! Я больше не твоя, понимаешь ты это или нет! Не твоя! Я дочка аристократа, а ты... Князь, - отчаянно выдохнула я, - но ты не имеешь права меня удерживать здесь против воли! Кому и что ты пытаешься доказать? И что значат эти доказательства для кого-то из нас?!

Штефан был мрачен, мрачнел он с каждым мгновением, с каждым сказанным мною словом.

- Ты сказала всё, что хотела? – сдержанно поинтересовался он, глядя на меня из-под сведенных бровей.

- А ты меня хоть услышал? – фыркнула я. – Очень сомневаюсь, что ты слышишь кого-то, кроме себя!

- Тебя я готов слушать.

- Спасибо за одолжение, - прошипела я, разъярившись окончательно. - Только мне они не нужны! Эти твои подачки! - презрительно выплюнула я. - Я не девочка на побегушках, Штефан, не твоя рабыня и не твоя игрушка, ясно?! Я понимаю, что ты не можешь отпустить меня, наверное, потому что... не привык проигрывать, но я... не вернусь к тебе. Не обманывайся! Я не твоя, не принадлежу тебе больше!

Как легко в гневе ложь может сорваться с нашего языка. И какой отравляющей она может быть, гораздо опаснее, чем она была бы, произнеси мы ее в здравой памяти.

- Ты говоришь много лишнего, Кара, - пытаясь сдержаться, выговорил Штефан.

- Хочешь сказать, много того, что ты слушать не желаешь? – горько усмехнулась я.

- Я хочу сказать, много из того, что не является истиной, - сквозь зубы выдавил он. – И ты моя. Точка!

- Я не твоя девка на одну ночь! – взорвалась я.

- А кто тебя принуждает быть ею?! – рыкнул он мне в ответ.

- Я была когда-то твоей рабыней, но теперь я – дочь Димитрия Мартэ, и ты обязан обращаться со мной, как положено обращаться с аристократкой!..

- Тебе не нравится мое обращение? - зашипел он. - Было бы лучше, если бы я запер тебя в подвал, а сам приходил, чтобы удовлетворить свою похоть!?

Я чуть не задохнулась от ярости и обиды. Так вот что это такое... всего лишь похоть!

- Я никогда не позволю тебе коснуться меня и пальцем, понял?!

- Если бы я обращался с тобой как с рабыней, мне бы не потребовалось твое дозволение! – рявкнул он. – Неужели неясно, что я бы уже давно получил то, что хотел?! Если бы мне только это было от тебя надо! - яростно выкрикнул он, метнувшись в угол, как раненный зверь. – Но вместо этого тебе предоставлены все условия. Всё, что ты хочешь!..

- Кроме свободы, - горько напомнила я, сверля его взглядом. – Ты забыл, что она у меня тоже есть!?

- Она у тебя есть. Но только рядом со мной! – рыкнул он, метнувшись ко мне.

- Что равносильно тому, что у меня ее нет! – вскинула я подбородок, встретив его мечущий молнии взор.

Он продолжал приближаться ко мне.

- Когда ты признаешь, что находишься здесь лишь потому, что сама этого хочешь? – спросил он тихо и жарко. – Когда сознаешься, что всё, что тебе нужно, вновь оказаться в моей власти? Как сейчас!

- Ты сошел с ума!

- Разве? – сощурившись, он продолжал надвигаться на меня, а я стала отступать к стене. – И тебе было уютно на благотворительном вечере, без меня? Комфортно? Улыбаться всем этим хлыщам, позволять им целовать тебя в ручку, безнаказанно? Нравилось? Не хотелось ли тебе знать, что я рядом, и смогу в любой момент защитить тебя от них? Не хотела ли ты присутствовать там со мной? В ином качестве? Неужели и сейчас ты солжешь, сказав, что совсем обо мне не думала тогда? И все те три месяца, что мы не виделись? Ты сможешь солгать мне сейчас, Кара?

Он решительно подступил ко мне, а я отчаянно мотала головой в разные стороны, желая скрыться от его слов, защититься от них. Потому что они... вынуждали меня признавать не пригодную мне истину. Он прав.

- Я бы не пошел на этот шаг, - продолжал атаковать меня Штефан, - если бы ты не дала мне повода. Если бы в твоих глазах не было того жара, что обжигает изнутри. Ты его чувствуешь, не смей лгать мне снова! Если бы ты не просила меня... сделать это. Мысленно, конечно, милая моя, не пугайся, но, видит Бог, я услышал твой немой зов. И пришел на него.

- Ты сам себя обманул, Штефан, - выговорила я, тяжело дыша, и понимаю, что сама сейчас лгу себе.

Штефан покачал головой.

- Я терпелив, Кара, - сказал он, - но не стоит испытывать мое терпение, оно далеко не ангельское и вовсе не безгранично. Я буду ждать столько, сколько сочту нужным, а потом, - его хриплый голос обжег меня, - я начну действовать иначе.

Я поняла, что разозлила его, я видела это по сдержанно поджатым губам и стальному блеску глаз, но и сама я была разозлена. Той правдой, что он кричал мне в лицо.

- Да ты ублюдок, Штефан! – воскликнула я, взорвавшись, не думая ни о чем плохом, а лишь выплескивая эмоции из себя, и не заметила, как Штефан дернулся. И продолжала, не замечая этой в нем перемены, даже того, что он остановился, не замечая: – Ты думаешь, мой отец позволит тебе уйти безнаказанным?..

Он застыл, глядя на меня совершенно пустым, вмиг ставшим таким, взглядом. А потом нахмурился.

- Ты совершенно права, милая, - безэмоционально заявил он, повернувшись ко мне спиной. - Я ублюдок, самый что ни на есть настоящий, - я застыла, глядя на него во все глаза. – Бернард Кэйвано не мой отец, - заявил Штефан, гордо вскинув подбородок. – Не мой настоящий отец.

- Что?.. – проронила я, сощурившись.

- Я не его законнорожденный сын, - сказал Штефан, опустив взгляд и не решаясь смотреть мне в глаза. – Точнее, я вообще не его сын. Меня выкрали из дома и вывезли за грань, когда мне было восемь по людским меркам. Я раб, Кара, - выговорил гордый Князь, поднимая на меня твердый взгляд. По-прежнему жесткий и решительный, что не поверишь тому, что он говорит.

- Я тебе не верю, - прошептала я заплетающимся языком.

Он меня обманывает. Причины мне не известны, но обманывает. Преследует свои цели, хочет сыграть на моих чувствах, заставить меня ему сочувствовать!.. Ведь не может он говорить правду? Это невозможно в принципе, чтобы Штефан Кэйвано был когда-то рабом!..

А он меж тем совершенно спокойно, почти равнодушно продолжал, вынуждая меня тяжело дышать.

- Мой первый хозяин был жесток. Он любил устраивать жестокие расправы над своими рабами каждый день. Он выставлял нас на улицу, привязывал к столбу и бил. Сначала плетью или кнутом, а потом выбирая что-то покрепче. Каждого бил по очереди, выбивая спесь и характер, - он улыбнулся, в глазах блеснула горечь. – Меня – особенно часто и сильно, потому что, как ты заметила, я довольно упертый малый.

- Не нужно... – попросила я, закрыв глаза.

- Когда мне исполнилось пятнадцать, меня выкупил Бернард Кэйвано, - игнорируя мою просьбу, сказал Штефан. Горько усмехнувшись, он добавил: - Думаешь, побои прекратились? Ошибаешься! – жестко заявил он, поразив меня грубой безэмоциональностью к событиям своего прошлого. - О, он был поистине индивидуален в своей жестокости. Он был еще более жесток и безжалостен, чем мой первый хозяин. Он выбивал из меня не характер и силу воли, а, казалось, саму жизнь. Снова и снова, каждый день, удар за ударом. Я думаю, что ему, наверное, нравилось слышать крики своих рабов, - он смотрел в пространство, хотя взгляд был направлен на меня. Но меня он не видел, глаза были пусты. - А потом он, наверное, сошел с ума. Наследственное, да? – горько усмехнулся он, намекая на мое похищение. – Он сделал меня своим сыном. И я больше не был рабом, я стал господином. Бесчувственный и безжалостный убийца. Как и его папаша, так говорили о нас вокруг. И в миг, когда стал Королем, - глаза его сощурились, - я поклялся, что никто и никогда больше не причинит мне подобной боли... не принесет подобного унижения. Я не сдамся просто так, я всё сделаю для того, чтобы избежать этого. Меня ломали почти всю мою жизнь, но сам себя я не сломлю никогда. И плеть, будь это даже хлыст из слов или поступков, никогда не занесется над моей спиной, - он резко повернулся ко мне спиной, гордый и стойкий солдат.

Он замолчал, а мне казалось, я слышу бешеные свистящие удары кнута, ударяющегося о его спину.

- Я... я никому ничего не скажу, - могла лишь сипло проронить я, глядя на его напряженную спину.

- Тебе никто не поверит, - оскалился Штефан. – А если и поверит, то просто закроет на это «открытие» глаза. Никому не нужен другой правитель Четвертого клана, - сказал мужчина, горько усмехнувшись. - Какая ирония во всем этом, да? Леди Мартэ? - выдавил он через силу мое истинное имя. - Вы - знатная дама, аристократка, единственная дочь и наследница одного из влиятельнейших людей во Второй параллели! А я, - он вновь горько хмыкнул. – Кто я? Ублюдок, чужой отпрыск, бывший невольник, раб! – его слова в моих ушах звучат, как приговор, который он сам себе вынес.

Я силюсь воспротивиться, заявить, что он помешался, его рассудок просто помутился, он не понимает, что говорит, он... лжет. Но я не могу произнести ни слова. Стою и смотрю на него, как завороженная.

- Тебе разве не смешно? – повернулся он ко мне с мрачным выражением на лице. – Бывшая рабыня оказалась дочкой дворянина, а дворянин... оказался лишь рабом.

- Штефан, пожалуйста!.. – воскликнула я, метнувшись к нему. Зачем он говорит эти злые слова?!

- Только не вздумай меня жалеть! - сквозь зубы выдавил Штефан, отворачиваясь от меня. - Мне не нужна твоя жалость! – рыкнул он и стремительно направился к двери. – К черту всё! И не нужно говорить сейчас, как ты сожалеешь, что тебе, черт возьми, жаль! - он резко обернулся на пороге, пронзив меня отчаянным взглядом, в котором смешались все чувства мира, и, выделяя каждое слово, выговорил: - Не вздумай. Меня. Жалеть!

Я не успела и слова сказать, только вздрогнула как от удара, а он стремительно вышел, хлопнув дверью.

А моя любовь? хотелось прошептать мне. Моя любовь – нужна тебе?

Не в силах стоять, я медленно осела на пол, закрыв лицо руками. Слез не было, а вот боль - была. Сердце тоже болело. Но только не за себя. А за него.

Через несколько минут я смогла подняться на ноги и подойти к креслу. Села в него, поджав под себя ноги, укрылась его кофтой, оставленной здесь, втянула в себя дурманящий запах его тела. Штефан. Штефан! Взмолилась моя душа. Но о чем она молила, я так и не поняла.

А через несколько минут дверь кабинета резко распахнулась. На пороге стоял Штефан, грозный, мрачный, с телефоном в руках. Я вскочила с кресла, как ошпаренная, орлиный взгляд тут же отметил, что я укрывалась его кофтой. Но Князь промолчал. Глядя на меня очень пристально, захлопнул дверь и подошел ко мне. Мое сердце дрожало, бешено ударяясь о грудную клетку, дыхание сорвалось. Я ждала... чего-то.

- Можешь поговорить с отцом, - сказал Штефан, передавая мне телефон. - Но только не долго. И без глупостей, - и, отойдя к камину, повернулся ко мне спиной. Я с удивлением уставилась на него.

- Ты не выйдешь?

- Нет.

- Будешь слушать?!

- Буду.

Что ж, правдиво. Я набрала нужный номер и бросила быстрый взгляд на Штефана. Он закурил.

- Да? – услышала я мужской голос на том конце провода и даже вздрогнула от неожиданности.

- Пап, привет, - выговорила я. - Это я…

- Каролла, девочка моя! – тут же вскричал Димитрий. - Где ты? Что с тобой? Ты в порядке?

Его дрожавший взволнованный голос бил меня по нервам, вынуждая сдерживать стон.

- Всё в порядке, пап, - выговорила я, чувствуя, как горло режет от застрявших в нем слез. - Со мной всё хорошо, - о ком я плакала сейчас? Об отце и его волнении? Или о его боли? Наверное, всё смешалось.

- Где ты? - спросил Димитрий. - Это он? Штефан, да?! Он?! Я убью его!

Я приоткрыла рот, чтобы солгать, но Штефан резко повернулся ко мне.

- Говори по делу, - коротко посоветовал он. - Я слышу его крики и отсюда.

- Пап, со мной все в порядке, - тут же успокоила я отца, стараясь, чтобы голос звучал твердо. - Он мне ничего не сделал, - я посмотрела на Кэйвано, тот повернулся ко мне лицом с вздернутыми бровями. - И не сделает, - уверенно добавила я. - Пожалуйста, не волнуйся! Я сама так решила!

- Где ты, Каролла, девочка моя? Где ты? Я найду этого ублюдка!..

Я чуть не поперхнулась, с ужасом уставившись на Штефана, лицо которого лишь немного исказилось.

- Я здесь… в гостях, - выдавила я из себя. - Правда. Я сама так хочу! Я же написала тебе всё в записке, - прикрыв глаза, солгала я. – Прости, что не поговорила с тобой лично, просто... Мне нужно подумать. Всё самой решить, понимаешь? – горло сдавил острый спазм.

- Каролла…

- Я люблю тебя, - выговорила я, едва сдерживаясь, чтобы не заплакать. – Очень люблю, пап. Но я...

- Всё, - отбросив сигарету, заявил Штефан и подошел ко мне. - Пора заканчивать.

- Мне пора, пап, - быстро проговорила я, следя за тем, как Штефан приближается. - Я еще позвоню, - посмотрела на Кэйвано, но по его застывшему лицу ничего не поняла. - Завтра, наверное. Люблю тебя…

- Постой! Каролла!..

Но Штефан уже отобрал у меня телефон, вырывая тот из рук.

- Разговор закончен, - заявил он, сверкнув глазами. - Позвонишь ему завтра, как и обещала, - и с этими словами вышел из комнаты. А я стояла и смотрела ему вслед не в силах произнести ни слова.

В сердце шла борьба за чувство, которое я действительно испытывала к этому демону. Борьба между ненавистью и любовью. И любовь побеждала.

34 глава

Прости меня, люблю

Это была бесконечно долгая неделя. Дни тянулись, перетекая один в другой с грубой монотонностью и глухой неспешностью. Мне казалось, что прошла целая жизнь, промелькнула мимо меня, а я и не заметила. Что было, когда, как, с кем? Хотя, глупый вопрос, - с кем. Со Штефаном, конечно же. Вот только что-то между нами было не так. Он был холоден и сдержан, до ужаса сдержан и хладнокровен, даже в моменты, когда я, якобы случайно задевала его рукой или локтем, пытаясь обратить на себя внимание. Он почти не реагировал. То есть, как не реагировал, реакция его тела была, стремительная и горячая, и глаза его горели, подобно факелу, вот только лицо... оно по-прежнему оставалось непроницаемым, больше напоминая маску изо льда. А я желала прежней импульсивности, горячности и вспыльчивости, когда он мог прижать меня к стене и высказать всё, что ему вздумается. Но хладнокровие в нем всегда одерживало верх.

Тот разговор, произошедший три дня назад, до сих пор стоял между нами. Я это чувствовала. Я не знала, хотел ли он сознаться мне во всем изначально, но очень сомневалась в этом. Скорее всего, это произошло спонтанно, по велению эмоций, чувств, требования организма энергетически разрядиться. Но тот факт, что он доверил свою тайну мне, говорил о многом. Честно, он говорил мне всё о Штефане Кэйвано.

Я долго не верила, что он... не родной сын Кэйвано. Не могла даже на мгновение предположить, что он – ублюдок. Он не чурался этого слова, даже, наоборот, как-то решительно произносил его передо мной. Иногда мне даже казалось, что специально, чтобы проверить мою реакцию. Так вызывающе, что мне даже становилось страшно. Зачем он это делал, я не понимала. Боролся с собой и с судьбой? Горько смеясь, показывал на своем опыте, как порой обманчива внешняя личина нашего «я»? А я старалась не слушать его признаний. Мне не нужны были его слова, уверения, напоминания, я все равно не верила, что он... не Князь. Всё в нем, от кончиков пальцев ног до тонкого волоска на голове, кричало, что именно он истинный правитель. Пусть он не родной сын своему отцу, и все же... он Князь. И этого не изменить и не исправить. Так есть, потому что так должно быть. И его тайна уйдет вместе со мной. Никто и никогда не узнает ее. И не просто потому, что мне так захотелось, а потому, что так тоже должно быть.

- Кто-нибудь еще знает? – спросила я его как-то.

Он сразу понял, о чем я его спрашиваю, и покачал головой.

- Все, кто знали, или умерли, или погибли, - пронзив меня до основания, он добавил: - Не по моей вине.

Я промолчала, подумав, что это означает лишь одно: я одна осведомлена, кто есть Князь Кэйвано на самом деле. Только я и он. Тайна между нами, что скрепила нас, будто тонкая серебряная нить. Он доверил мне эту тайну, образуя между нами эту нерушимую связь. И никому ее не порвать теперь...

- Только ты знаешь, - будто прочитав мои мысли, сдержанно выговорил Штефан.

- Да, - вскинула я на него дрожащий взгляд, - только я.

Я удивлялась его сдержанности, отстраненной холодности, которые он демонстрировал мне в последнее время. И не была уверена, что мне это нравится. Я желала вернуть того Штефана, которого знала в Багровом мысе, того, который был жесток и горяч, безжалостен и неистов. Того, которого полюбила...

Я любила его. Да, я его любила. Больше, чем ненавидела. Может быть, я никогда по-настоящему его и не ненавидела? Была обижена той болью, что испытала, его неверием, вскрывшейся, как плохо зажившая рана, яростью и ревностью. Но еще больше – его отрицанием чувства. Того, что не могло не быть. Иначе, зачем ему устраивать всё это? Зачем похищать меня из-под носа отца, увозить в далекую Норвегию, где мы будем лишь вдвоем, где сможем выяснить всё до конца, поговори, наконец, по душам? Он рисковал, но все же сделал это, пошел на отчаянный, немыслимый по всем допустимым меркам поступок. Похитил меня. А до этого... присылал цветы, подарки и открытки. Неужели просто так всё это? У Штефана Кэйвано – просто так? У Штефана Кэйвано, который никогда ничего не делает просто так!? Я не верила в это. И почему глаза на происходящее открылись мне лишь сейчас? Когда он... сделал еще один шаг мне навстречу. Признался, открылся, доверился. Этого я не могла не оценить.

Но между нами по какой-то причине образовался настоящий вакуум, безэмоциональный и глухой. Он не желал говорить мне главного, будто не решаясь на этот последний шаг, что разделял нас друг от друга, словно похищение и его откровенное признание сказали мне меньше, а я не могла произнести этого, боясь вновь быть обманутой в своих чувствах. Я не была уверена, что ему это нужно. Я боялась получить удар.

Он позволял мне звонить отцу, разговаривать с ним не больше трех минут, чтобы телефонный звонок не «засекли», но никогда не оставлял меня во время этих минут. Опасался, что я скажу лишнее? Совершенно напрасно, неужели он не понимал? Я и так знала уже его большою тайну, чтобы раскрыть этот маленький секрет, который, к тому же, мы делили с ним на двоих. Но он чего-то опасался, а я уверяла отца, что со мной всё в порядке. Я не лгала, со мной действительно всё было в порядке. Я находилась в одном доме с мужчиной, которого любила всем сердцем, вопреки всему, такого, каким он был на самом деле, а не тем, каким он пытался предстать передо мной сейчас. Я видела его темную сторону, когда ярость и жестокость управляли им, дезориентируя в пространстве и вынуждая подчиняться отчаянному гневу. Но видела также его светлую сторону, ту, что пряталась в глубине его души, раскрываясь, как любовница перед своим возлюбленным, лишь передо мной. И это тоже о многом мне говорило.

Но он, сам Штефан, так ничего мне и не сказал. Ничего о том, почему похитил, привез в этот дом, забрал у отца, почему так рисковал. Я могла лишь догадываться о причинах его поступка, но не знать наверняка. А Князь молчал, выпытывающе глядя на меня своими серо-голубыми глазами, в которых скрывалась правда. Чего он не мог высказать вслух? Неужели чего-то, действительно, боялся? Того же, чего подсознательно боялась и я, - унижения чувств? Боялся, что, открывшись, познает боль потери и предательства? Он пережил это однажды, - когда его предали родители, продав. И я пережила это однажды, - с ним, когда он сорвал с моих губ признание в противоположном чувстве.

Поэтому я так и не призналась ему? Боялась, что мое чувство... растопчут вновь? И он... неужели он опасался того же? Это был словно замкнутый круг, по которому мы ходили изо дня в день, не решаясь на большее. Он не доверял мне, полагал, что я могу причинить ему боль, унизить чувством. Неужели так плохо меня знал!?

Шесть дней в капкане из собственных сомнений, обид, разочарований прошлого. В границах замкнутого круга, через который мы с ним не могли найти в себе силы перешагнуть.

Но ночью седьмого дня моего пребывания в Норвегии этот круг, наконец, разорвался.

Он услышал ее крик и проснулся. Наверное, даже не от самого крика, а оттого, что почувствовал, что тот вскоре разбудит его. Резко вскочил в постели, растрепанный, в джинсах и рубашке, так как не разделся на ночь, заснув, в чем был. Это было не редкостью для него. Он часто засыпал, в чем был, потому что когда приходил в комнату, ложился в постель и закрывал глаза, представлял ее лицо. И ему снились неприличные сны с ее участием, а может, воспоминания их общего прошлого. Те дни, когда она была его.

Может, ему стоило бы отпустить ее? Если она действительно его женщина, то вернется к нему. Если же не вернется, значит, никогда и не была его. Ведь так, кажется, говорят? Но разве мог он пойти на это? Монстр и хищник в нем мгновенно просыпался, заявляя на Кару свои эгоистические права. Разум твердил о хладнокровии и степенности, а чувство заводилось и кричало о горячности и импульсивности. Он не мог ее отпустить. Но одновременно понимал, что держать ее здесь бесконечно, не может. И готов был лезть на стену от гнева, яростно круша всё вокруг себя. Он и крушил, кстати говоря. В сарае, который находился за домом, было много ненужных вещей, на которых можно было вылить свое раздражение. Попадись ему в этот миг Карим Вийар, он бы и его избил до полусмерти. Но Вийара рядом с ним не было. Зато была Кара.

И он не мог ее отпустить. Он противился самой мысли о том, что когда-либо нужно будет это сделать. А она всё чаще задавалась вопросом, что дальше? И почему он не отпускает ее, зачем сюда вообще привез? И что будет если он не докажет ни ей, ни себе, что она по-прежнему принадлежит ему? Она не задавала ему этих вопросов вслух, но он знал, что они горят внутри нее. И достаточно ли ему сейчас, чтобы она просто была рядом с ним?! Оказывается, недостаточно. Ему было мало. Уже было мало. Недостаточно одного ее присутствия, ему нужно было... ее чувство. То, которое читалось в глазах, движениях, приоткрытых губах, когда она что-то хотела сказать. Он знал, что она чувствует... что-то, как и он, но сказать ему этого не могла. Не решалась. Не верила до конца? Или не была уверена в нем? В том, что ее чувство не будет унижено, как когда-то?

Наверное, правильно делала, что не верила, думал с лютой горечью. Разве может он поручиться, что зло когда-либо не вспылит и не выпрыгнет из клетки, в которую он его загнал? Сможет ли он сам себе верить, чтобы вынуждать ее верить ему!? Ведь он не хороший, и никогда хорошим не станет. Вся его «хорошесть» и терпение были рассчитаны до мелочей, - специально для нее. Он пытался сдержать пыл и погасить импульсивность, чтобы показать ей, что умеет быть таким. Но это совсем не означает, что он будет таким всегда. Скорее всего, наоборот. Таким он будет очень редко. Готова ли она взять его таким и смириться с ним таким? Сможет ли он когда-нибудь признаться ей, как много она для него стала значить!?

Это и стояло между ними, будто стена. И не перешагнуть ее, не перепрыгнуть. Может быть, обойти?..

Он доверил ей свою самую сокровенную тайну. Сначала даже опешил от собственных слов, а потом вдруг четко осознал, что это – правильно. Именно ей он может рассказать. Из всего мира – только ей одной. И она не предаст, не подведет, она сохранит его секрет. Но все равно, как мазохист, напоминал ей о своем истинном происхождении, следил за ее реакцией, подмечал изменения в глазах и лице. И видел их. Она на него сердилась! За то, что он называл себя «ублюдком». Мрачнела сразу же, а глаза ее темнели, щурясь. И он понял, что она его таким готова была принять. И они больше не заговаривали об этом.

Он позволил ей звонить отцу. Когда она произнесла, что любит его, Штефана передернуло. Подобные слова в адрес другого мужчины для него было слышать неприятно, даже если этим мужчиной был ее отец. Он обозвал себя идиотом, но не перестал ревновать Кару к своему другу. Димитрий в свою очередь ловил возможность поговорить с дочкой, а потому в адрес Штефана нелестных эпитетов старался не высказывать, хотя Князь знал, что того тянет сделать это. Его бы точно тянуло, будь у него дочь, и уведи ее кто-нибудь у него из-под носа. Он бы перебил этому суициднику нос, да и не только его. Мысли о дочери его испугали и обрадовали одновременно. Он не был готов стать отцом, что уж скрывать, он только-только примирился с мыслью, что любит Кароллу, а тут еще кто-то! Но тот факт, что у него дочка может быть... и не от кого-нибудь, а именно от Кары, грела его ледяное сердце. Но он отметал ее столь же быстро и дерзко, как она приходила к нему.

А вот мысли о Каролле не отпускали его. Он плохо спал все последние ночи. Все ночи, пока она спала в соседней комнате. Поздно ложился, всегда, перед тем как уйти в свою комнату, подойдя к ее двери и прислушиваясь. Уже спит? Он хватался за ручку двери, каждый раз желая зайти внутрь, но в последний момент резко отворачивался и уходил. Она не запирала дверь на ключ, однажды он проверил это, когда, толкнув ту вперед, обнаружил, что она поддалась. Он ушел в тот день к себе, больше не испытывая судьбу. Спал, естественно, плохо. От мыслей, воспоминаний, от желания обладать той, что лежала за стеной в своей постели. И бесился от понимания, что ей это, возможно, совсем не нужно.

В эту ночь он тоже плохо спал, но не сразу понял, что именно его разбудило. А потом повторился ее крик. Не сказать, что громкий, но он услышал, почувствовав, что его прошиб холодный пот. Стремительно вскочив с постели, Штефан кинулся в ее комнату.

Он навис надо мной, демон с холодными серо-голубыми глазами. Он мне часто снился. В кошмарах, в обычных сновидениях, а сегодня... принес с собой эротическую фантазию, такую горячую, откровенную и возбуждающую, что всё внутри меня горело. Он обнимал меня во сне, я ощущала под пальцами жар его ладоней, и едва смогла унять сердцебиение, чтобы прийти в себя и нормально дышать. Он склонялся надо мной, целовал, яростно проникая языком в рот. Он был жестким и беспощадным любовником, но когда он был иным? Мне это нравилось в нем, его буйность, ярость, откровенное желание, даже его грубая сила. Я так давно не видела ее в нем. Меня окружал только холодная сдержанность и колкость замечаний. А моя душа требовала чувства. Апатия была мне не нужна, а агония наскучила. Я жаждала чувства от него, а он... он мог мне дать его лишь во сне.

И он приходил на мой зов во снах, яростный и безумный, как и прежде. Мой личный демон, Штефан.

А потом лицо моего демона стало ощутимым, я даже смогла коснуться его ладонью, настолько горячей, что ею, наверное, можно было обжечься. Но мой демон не отдернул лица, лишь удивленно моргнул, глядя на меня с легким недоумением, а потом... Он, кажется, что-то сказал. Я не разобрала слов, но так, наверное, положено, если ты спишь. Я глазами молила его о новых ласках, но он почему-то продолжал смотреть на меня, удерживая за плечи и встряхивая, будто призывая очнуться. А потом заговорил отчетливее.

- Кара! – услышала я сквозь отпускающий меня сон его хриплый, встревоженный голос. - Кара, проснись! – повторил он. - Что с тобой? Ты так кричишь... Кара! – вновь коснулся он своими ладонями моего лица.

А я всё никак не могла прийти в себя. Неужели я сплю? Действительно? А как же... Почему он здесь?! И неужели мы с ним... Нет, не похоже. Он не мог... О, нет, он как раз-таки мог! Глаза горят, в них полыхает обжигающее пламя, а ладони, касающиеся моих щек, становятся такими же горячими, как моя кожа.

- Штефан, - выговорила я сухими губами и попыталась приподняться.

- Ты кричала во сне, - помогая мне привстать на кровати, сказал Князь, глядя уже не на мое покрасневшее лицо, а на распахнувшуюся сорочку, предоставляющую его жадному взору впадинку у груди.

Странно, но мне не было стыдно, а очень жарко. Я отвернулась от мужчины, попытавшись прикрыться.

Он воспринял мой жест, как намек, и приподнялся с кровати, резко отпрянув от меня.

- Ты кричала, - повторил он, стараясь не смотреть на меня, но продолжая возвращаться ко мне глазами.

- Дурной сон приснился, - солгала я, чувствуя, что начинаю покрываться краской смущения вновь. Знал бы ты, что это был за дурной сон! - Я разбудила тебя, - пробормотала я, чувствуя бешеный стук сердца.

Его жадный взгляд скользнул по моему лицу, остановившись на губах, и меня вновь обдало жаром.

- Да, - медленно выговорил он, продолжая смотреть на меня, будоража кровь, - разбудила.

Мое сердце стучало так сильно, что, наверное, могло бы оглушить меня, если бы этого не сделали слова, которые мне сказал Штефан. Я не двигалась и боялась дышать, а Князь вдруг наклонился надо мной, кладя руки на мои плечи и сжимая их, не больно, но ощутимо. Тот огонь, что полыхал в его демонских глазах, от неяркого света ночника сейчас казался поистине дьявольским. Огонь желания, вожделения, возбуждения.

- Но ты ведь не готова искупить свою вину, - услышала я его гортанный шепот с хрипотцой, и ощутила дрожь, охватившую не только тело, но и, кажется, мою душу. - Я могу взять твое искупление сам, - сказал он, и я почувствовала, как его руки с плеч скользнули ниже, к локтям, кистям, ладоням, легко те сжав, и в один миг вновь переместились на плечи, легко, но с жадностью. - Ты же знаешь это, - медленно скользнув пальцами под бретельки сорочки, потянув те вниз, проговорил он, не отрывая глаз от моего лица. – Знаешь, - протянул он, обнажая мои плечи, едва касаясь разгоряченной кожи кончиками пальцев, возбуждая меня тем самым еще больше.

- Чего ты хочешь? – прошептала я вмиг пересохшими губами, пытаясь подавить сладкий выдох.

- Я могу взять всё, - был мне ответ. Глаза в глаза, а пальцы продолжают скользить по коже, оставляя на ней обжигающий след принадлежности этому мужчине. - Но хочу, чтобы ты отдала мне что-то сама, - он навис надо мной, обдавая теплом дыхания, и мои губы невольно приоткрылись, ожидая поцелуя. Но вместо этого Штефан резко наклонился и прижался губами к моей шее, вынуждая меня откинуть голову. Влажный язык медленно пополз вверх, коснувшись подбородка, а затем вниз, вызывая дрожь в теле.

Я сжала одеяло, сдерживая стон, рвущийся из груди. Его руки коснулись моей обнаженной груди, а жар дыхания коснулся возбужденных сосков. Из горла вырвался тихий стон, тело продолжало пылать, выгибаясь дугой под умелыми губами соблазнителя.

- Штефан, - проговорила я, не зная, что хочу сказать. Просить остановиться? Или молить о продолжении?

- Сладкая, - услышала я его тихий голос, - и горячая, - губы коснулись напряженного соска, и я дернулась, а когда язык обвел его по контуру, невольно застонала. Он что-то пробормотал в мою кожу, тепло его дыхания щекотало кожу и возбуждало трепетную дрожь, но я не могла отдаться ощущениям полностью, будто что-то сдерживало меня. Словно стена, недоговоренность, апатия.

Его руки сжали мои плечи, скользя по ним вверх и вниз, а губы жадно касались груди, прикусывая и лаская. Горячее тяжелое дыхание сводило с ума, наполняя легкие раскаленной лавой и вынуждая отчаянно ловить ртом воздух. С моих губ сорвался стон, а голова запрокинулась. Почему я не могу ему противиться? Я ведь должна сказать ему нечто важное! Сейчас не время, твердил внутренний голос, но я понимала, что потом может не представиться возможности.

- Штефан, - попыталась окликнуть я его, но он покрывал жадными поцелуями мою и грудь и неожиданно двинулся вверх, захватывая губами ключицу и обдавая жаром шею. – Штефан, - повторила я, попытавшись оттолкнуть его от себя. Он, не сразу, но поддался, приподнял голову, взглянув на меня мутными от страсти глазами. Тяжело дышал, приоткрыв рот, а потом вдруг стиснул зубы.

Он всё понял без слов, стремительно приподнявшись и глядя на меня горящими глазами, но сдержанно.

- Штефан, - повторила я глухо, понимая, что знаю, что нужно сказать, но не в силах сделать этого.

И тут его взгляд вдруг падает на мое оголенное плечо и застывает. Не верит, удивлен, изумлен, я вижу это по расширившимся глазам и нахмуренным бровям, сведенным к переносице. Миг... и он смотрит уже мне в глаза. А в этих серо-голубых глубинах - вопрос. Немой, но я слышу, что он кричит, надрывно кричит, задыхаясь.

- Метка, - выдыхает он едва слышно, но в застывшей тишине я могу услышать, как стучит его сердце. – Ты не избавилась от нее, - выговорил он, вдруг сощурившись. - Почему? - голос жесткий, будто он не доволен увиденным. – Почему, Кара?

И я произношу единственное, что следует произнести сейчас. Правду.

- Но ведь я тебе... принадлежу.

Ноздри его вздулись, глаза сощурились, лицо помрачнело, но рука, лежащая на моей груди, вдруг стала тяжелее. Возбужден до сих пор, и я чувствую его возбуждение бедром, которого он касается.

- Ты больше не рабыня, - жестко напоминает он. Мне! Кто бы мог подумать?!

- Это что-то меняет? – вызывающе спросила я, блеснув глазами, а он промолчал. Но глаза выдали его с головой. Я знала, о чем он думает. Потому что думала о том же. О том дне, когда случилось... несчастье.

И я почувствовала невыносимую потребность сказать ему всё. Будто взрыв эмоций, которые были зажаты в нелепые рамки правил, выстроенных кем-то мне не известным. Желание признаться, доказать, рассказать ему... вылить на него всю боль и негодование, что скопилось во мне за эти месяцы. Ту боль, которая мешала говорить о любви. То негодование, которое препятствовало признанию.

- Я не спала с Каримом Вийаром, - выдохнула я ему в лицо, теплый шепот, просто обжигающий. – Только с тобой всегда, - проговорила я, облизнув губы. – Только с тобой.

- Я знаю, Кара, - прошептал он мне в ответ. – Я всё знаю.

Но мне было этого мало. Слишком мало теперь!

- Нет, ты не понимаешь, - проговорила я уверенно. – Ты не веришь мне, ты веришь им... камерам, Вийару, кому угодно, но только не мне!.. - наверное, я его подсознательно провоцировала в тот момент. Не нарочно, на уровне подсознания, пытаясь выкрасть у него чувство, признание, еще одно, самое важное откровение.

- Я верю тебе, - заявил он, склоняясь надо мной. - Лишь твое слово значит для меня всё, - пристально глядел мне в глаза. - А Вийар и камеры... только подтвердили мою уверенность в твоей невиновности.

- Тогда почему ты это сделал тогда? - едва не плача, выдохнула я, удерживая его за ворот рубашки. - Зачем ты поступил так со мной?.. С нами!?

- Я не знаю, - прошептал он, стиснув зубы. – Не знаю...

- Знаешь! – твердо заявила я, пристально глядя ему в глаза. - Ты всё прекрасно знаешь! - повторила я. - Но не желаешь признаться мне в этом. Ты признался, что не истинный Кэйвано, ты не испугался, а сейчас... – и оттолкнула его от себя, но он не поддался. - Уходи, - сдерживая слезы, выдохнула я. - Уходи! - отвернулась от него, стараясь не показать своей слабости. – Ты думаешь, я буду унижать тебя чувствами?! Ты так обо мне думаешь?! – выкрикнула я, уже не сдерживаясь. - Значит, ничего не чувствуешь? - тише произнесла я. – Уходи! – решительно повторила я, не глядя на него. – Уходи! – забрыкалась под ним, пытаясь сбросить с себя каменное тело мужчины, которого по-прежнему безответно любила.

- Ты вынуждаешь меня, да? – выговорил он мне в ответ, не отпуская, а лишь с силой удерживая на месте. – Вынуждаешь сказать это вслух? Что я не могу без тебя? Что ты нужна мне?! Что я... я... Я не могу! – выкрикнул он и отчаянно накинулся на меня, яростно раздвигая языком губы и проникая внутрь. – Кара!..

Я его не остановила, более того сама прижалась к нему, будто только этого ждала. Этого взрыва чувств, этого шага навстречу, ко мне, в мои объятья. Мои губы раскрылись под напором его языка, и тот скользнул внутрь, сплетаясь с моим языком. Руки жестко сжали мои плечи, а потом грубо потянули сорочку вниз, высвобождая меня из пут одежды. Полный жара желания, воздух коснулся моих возбужденных сосков, и я вздрогнула. Штефан зацепил мои губы зубами и слегка потянул, в то время как его пальцы жадно гладили кожу моего живота, спускаясь ниже и потягивая за собой сорочку.

Я не поняла, как мы оказались без одежды, но вдруг в полной мере ощутила его обжигающую кожу, и едва не задохнулась от восторга. Последняя преграда в виде кружевных трусиков исчезла, открывая жадному и ищущему взору мою наготу. Взметнувшееся смущение испарилось, стоило Штефану полными вожделения и страсти глазами взглянуть на меня. А потом он набросился на меня, крепко сжимая в руках и, казалось, желая исследовать меня вдоль и поперек в считанные секунды.

А я могла лишь подчиняться моему демону, потому что хотела и нуждалась в этом не меньше, чем он.

- Я не уйду, - жарко выдохнул он, продолжая целовать мое лицо, спускаясь к шее. - Не остановлюсь. Ни за что, - губы коснулись твердых горошин сосков, захватив те в плен. - Можешь даже не просить, и готовься к последствиям.

- Штефан, - выдохнула я, выгнувшись под его губами, а язык тем временем лизнул грудь, обводя соски.

- Ни слова, - перебил он, продолжая сладкую пытку, скользя губами вниз, к пупку, животу. - Не позволю.

Его ладони решительно скользнули вдоль моего тела, поглаживая, лаская, вызывая мучительный стон, а когда нашли пульсирующую плоть и слегка погладили, я выгнулась под ним дугой, вынуждая действовать. Я пылала, ощущая, как жар давит на меня, сжигает изнутри, вовлекая в свой бешеный круговорот из чувств и прикосновений. Когда его один его палец скользнул внутрь, а другой слегка надавил на возбужденный участок плоти, я едва не задохнулась собственным криком.

- Штефан!.. – взмолилась я, только не понимала, о чем: прекратить эту пытку или не прекращать никогда.

Но демон был неумолим, продолжая движения внутри меня, и одновременно припадая к моей груди, он покусывал чувствительные соски, вынуждая меня молить о новой ласке. Его губы обжигали, его поцелуи разжигали страсть, а сам он... возбуждал меня до такой степени, что я готова была кричать от наслаждения. Он всегда без труда мог этого добиться, словно всегда имел над моим телом высшую власть.

Он коснулся горячим шепотом моего уха, а потом, потерся носом о шею, вдыхая аромат волос.

- Я обожаю твои волосы, - проговорил он. – Обожаю, когда ты сверху, и они касаются моей кожи. Ммм...

Меня пронзило жаром до основания, а между ног усилилась пульсация, нарастая с каждым мгновением от его хриплого голоса и дурманящих прикосновений. Сердце забилось раненой птицей в силках демона, и едва не замерло, когда он надавил на чувствительную точку у меня на шее языком, а потом прикусил. Жар взметнулся во мне, распаляя, между ног стало бесстыдно влажно, горячо. Но свести ноги мне не позволили.

Его губы двинулись вверх, собирая сладость кожи губами и зубами задевая чувствительные миллиметры тела, превратившегося в сплошной оголенный нерв. Язык очертил круги вокруг сосков, в то время как к одному пальцу внутри меня присоединился еще один, вмиг ставший влажным от очевидности моего желания. Я замотала головой в разные стороны, волосы еще больше разметались по подушке, руки против воли взметнулись к его спине, царапая кожу ногтями. Бедра приподнялись, стремясь к источнику желания и удовлетворения древнего инстинкта обладания. Но демон не давал права на разрядку, останавливаясь за мгновение до блаженной дрожи, и отнимая руки, вынуждая меня биться под его возбужденным телом от неудовлетворенности и отчаяния. И вновь возвращался ко мне, проникая внутрь, наслаждаясь хриплыми стонами и раскрепощенностью, которую дарил мне. В его руках я не могла чувствовать себя хоть немного смущенной, потому что он знал о моем тебе всё. Я сдержала крик, готовый вот-вот сорваться с моих губ, когда его палец, отыскав самую чувствительную точку моего тела, надавил на нее, затем, ощутив мою дрожь, сделал это вновь. И вновь, и вновь...

- Кричи для меня, - услышала я его голос около своего уха, - кричи, моя малышка! Кричи для меня!..

И я закричала, когда движения его пальцев, ускорившись, подвели меня, наконец, к кульминации. Меня била крупная дрожь, кончики пальцев ног онемели, а ошеломление от произошедшего еще не отступило и не отпустило меня. И в тот же миг я ощутила, как Штефан толкнулся в меня, резким и уверенным толчком проникая внутрь. Пульсирующая дрожь моего тела вмиг охватила его плотным горячим кольцом. Он замер, словно оглушенный, заглянул в мои глаза, в которых горела неистовая страсть, и застонал сквозь зубы.

- Боже!.. выдохнул он сквозь зубы. – Кара!..

И, выдержав еще одно бесконечно долгое мгновение, резко и немного жестко схватил меня под бедра, приподнимая, и вонзился в меня до конца, застонав вновь, вторя моему приглушенному стону.

- Держись, - едва выговорил он, стиснув зубы, у моего рта. – Держись!.. – повторил он с какой-то долей отчаяния в голосе, а потом вдруг резко приподнял меня, одновременно отстранившись, и вновь вошел в меня. Я едва не задохнулась, воздух будто вышибли из легких. А Штефан продолжал двигаться, жестко удерживая мои бедра, губами скользя по моим губам, касаясь языком подбородка и спускаясь к шее. Он будто испивал меня до дна, как дорогое вино, которое следовало бы смаковать. Но он брал жестко и почти грубо, обезумевший и обжигающе горячий. Приподнявшись на колени, закинул мои ноги себе на плечи, на краткий миг дав мне передышку, а затем ворвавшись в меня с прежней яростной страстью. И я отдалась на милость этого властного мужчины, вскрикивая от восторга, оставляя на его спине метки собственного завоевания.

- Кара, - не прекращая движений, прошептал он, касаясь губами основания моей шеи. Застонал, закусив мою кожу, а потом поцеловав место укуса. - Кара! - выкрикнул он, сжимая меня в руках, до боли, до хрипа, до полного удовлетворения. Он ворвался в меня в последний раз, и я взорвалась сотней разноцветных искр, лишь на мгновение опередив его, задрожавшего и с силой пульсирующего внутри меня. Его била дрожь, а полученное удовлетворение было для нас очевидным, но Штефан продолжал интуитивно вращать бедрами, погружаясь в меня вновь и вновь, пока я, к своему изумлению, с гортанным криком, не кончила еще раз. И только тогда он, застонав, сжал меня в объятьях, притягивая к себе, будто пальцами пытаясь выбить на мне принадлежность ему.

Я тяжело дышала, не в силах сделать хотя бы еще что-то, даже пальцем пошевелить не могла, лежа в кольце его руки и прижимая к себе этого мужчину, чувствуя впервые за долгое время спокойствие и тихое умиротворение. Сейчас я могла лишь закрыть глаза, ни о чем не думая, не рассуждая, не спрашивая и не отвечая на вопросы. Просто лежать в его объятьях, слушать учащенное дыхание лежащего рядом мужчины и вздрагивать от осознания счастья, которое настигло нас в эту ночь.

Я начала проваливаться в сон, когда он высвободился из моих рук. Я хотела запротестовать, но он ловко схватил мои ладони и закинул их мне за голову, а потом приподнялся и устроился рядом, вынудив меня положить голову ему на плечо и позволив рукам, метнувшись к груди, застыть в районе своего сердца.

- Я любила тебя, - прошептала я, чувствуя, что сон начинает захватывать меня в свои объятья. – Даже когда ты... это сделал с нами, - мой голос сошел до шепота, - всё равно любила, даже тогда, - призналась я, считая, что мужчина, держащий меня в объятьях, не слышит моего признания.

Но Штефан слышал всё до единого слова.

Он нашел меня в гостиной на следующий день. Я сидела в кресле, поджав под себя ноги и делая вид, что читаю. Ни о каком чтении речи быть, естественно, не могло. Какое чтение, когда весь мысли лишь о нем!? Мой демон, мой палач, мой Князь. Единственный мужчина, которого я когда-либо любила. Всегда любила и всегда буду любить. Вчера я осознала это со всей отчетливостью. И дело было даже не в том, что мы провели ночь, а в том, что он... сорвался. Он чуть было не сказал мне! Он почти признался. Он не дошел до главных слов совсем чуть-чуть. Но я чувствовала себя отчаянно счастливой. Ему нужно время на то, чтобы признаться, чтобы смириться с этим, чтобы с этим жить. И я подожду. Я готова ждать. Ведь все слова, которые он хотел сказать мне, он говорил каждый день. Глазами, губами, движениями и касаниями. Даже своей сдержанностью и холодностью, которые я терпеть не могла. Но они были для меня - не оценить этого я не могла. И даже для того, чтобы произнести всё вслух, обличив мысли и чувства в слово, ему понадобятся годы, я подожду. Потому что я всё и так знала. Я чувствовала, что знаю всё.

Я хотела сказать ему это утром, но нам не удалось поговорить. Когда я проснулась, Штефана не было в постели, я, прикрытая одеялом, лежала на его подушке, обнимая ту, как недавно делала, обнимая горячее мужское тело. Я приподнялась, осматриваясь. Чувство тоски, опустошенности и одиночества, брошенности накатили на меня, обдавая желчью и горечью. Он меня оставил!? Лишь потом я увидела эту его записку. От сердца отлегло, немного, не понравилось же мне то, что он уехал из фьорда. Без меня. На время. Сказал, что у него дела. Я ему не особенно верила, но решила для себя узнать, в чем дело, когда он вернется.

Но вернулся он уже вечером, когда служанки разошлись, а я, глядя в окно, с тоской ждала его. Несмотря на то, что видела, как он идет к дому, я все равно вздрогнула, когда открылась дверь. Отложила в сторону книгу и посмотрела на вошедшего Штефана. Он, застыв на пороге, тоже смотрел на меня. Я заметила в его руках коробку, но обратила свой взгляд на его лицо. Встревоженное, взволнованное? Что не так? Я никак не могла уловить его состояния. Встав с кресла, я сделала пару нетвердых шагов к нему и застыла.

- Где ты был? - вскинула я на него горящий взгляд. Хотелось о многом с ним поговорить, о прошлой ночи – особенно, но начинать с этого не стоило.

- Мне нужно было съездить в город, - ответил он, раздеваясь. – Кое-что купить.

Значит, он ездил в город. А мне туда путь закрыт? Я даже с этим готова была смириться. Пока.

- Мог бы сказать мне об этом, - пробормотала я, не сдержавшись, и заметила, что он нахмурился.

- Я, кажется, оставил записку.

И я почувствовала себя глупо. В чем я пытаюсь его обвинять? Но его состояние, оно не нравилось мне. Какая-то слепая решимость, уверенность горит в глазах. И я боюсь ее, поэтому стою и просто смотрю на него, будто опасаясь подойти ближе.

А Штефан тем временем разделся до джинсов и кофты, тоже молча глядя на меня.

- Что ты купил? – спросила я не в силах выносить молчание, глядя на оставленную им коробку.

Он долго смотрел на меня, таким взглядом, что у меня по телу забегали мурашки. Пронизывающий взгляд, ужасный взгляд, я едва удержалась на ногах от горячей волны, ударившей в лицо.

- Штефан, - выговорила я надрывным голосом, боясь получить ответ на свой вопрос.

- Это мой подарок, - сказал он, наконец, - тебе. Он тебе необходим, чтобы... кое-что прояснить.

Он взял коробку со стола и стал ее раскрывать, медленно, неспешно. А я стояла и смотрела на него с трясущимися руками и бешено колотящимся сердцем. Что он задумал? Что задумал, черт возьми?! Ведь это будет не просто подарок, я видела эту... решимость, этот безумный блеск в глазах! Он что-то выдумал!?

- Штефан, - опять глухо выговорила я, ощущая нарастающую во мне панику. – Не нужно...

Его твердый гордый взгляд встретился с моим, несмелым и встревоженным. Князь был непоколебим.

- Ты знаешь, не хуже меня, что нужно, - сделал он акцент на последнем слове. – Тебе. И мне. Нам обоим.

И раскрыл коробку, отбросив крышку в сторону. Я боялась смотреть на то, что лежало внутри, то, что он взял в руки, так же решительно, как всегда это делал. Я смотрела лишь на его лицо, непроницаемое и какое-то угрюмое. И боялась, внутри всё дрожало, сердце пустилось вскачь, а ладони стали влажными. Грудь сдавило невидимыми тисками, мешая вдохнуть глубже, а я продолжала смотреть в его лицо, не решаясь отвести взгляд и опустить его на то, что он сжал в руках.

- Я слышал, что ты сказала, Кара, - тихо сказал Штефан, отбросив коробку и зажав в руке мой «подарок». – Сегодня ночью. Когда ты думала, что я не слышу, - он горько улыбнулся, увидев мое замешательство.

А я молчала, не могла и слова вымолвить, глядя на то, как он неспешно и размеренно продвигается ко мне. И мне хочется кинуться от него прочь, не потому, что я его боюсь. Нет, вовсе не поэтому, я его не боюсь уже, потому что точно знаю, что он не причинит мне боли, больше никогда. Но мне страшно от его пронизывающего уверенного взгляда. И меня бросает в дрожь. Я хочу уйти, убежать, силясь сделать хоть одно движение, чтобы скрыться от его решительного напора, но он не позволяет мне этого, удерживая на месте. Он продолжает наступать, а я не могу сделать и движения, чтобы остановить его.

- Ты сказала, что любила, - выговорил он сквозь зубы, так, будто эти слова дались ему с трудом. - Любила меня тогда. Это правда? Скажи мне, Кара, - подчиняя меня звуку своего голоса, спросил он. – Правда!?

Я лишь кивнула, а он стиснул зубы и нахмурился. И будто сердце вырвали у меня из груди в этот миг от напряжения, тоски, отчаяния. В глазах мелькнуло что-то, чему я не могла дать названия.

- В тот день я убил в тебе любовь, - сказал он, не спрашивая, а утверждая. – Это тоже правда? Кара!?

- Нет, не правда, - попыталась я возразить.

- Правда, я вижу по глазам, они всегда говорили мне то, что ты хотела бы скрыть, - скривился он горько. – И сегодня я отдам тебе взамен... свои чувства.

Не понимая, о чем он говорил, я стремительно перевела взгляд с его лица на мой «подарок», который он сжимал в руках, и охнула, попятившись. Сверкая свой зазывающей и устрашающей чернотой, в его ладони был зажат кнут. Жесткий, хлесткий, свистящий удар из воспоминаний разорвал воздух, вынуждая меня содрогнуться.

- Что это? - едва выговорила я, отчаянно сопротивляясь всем своим существом.

Я стала пятиться, а Штефан наступал на меня, не желая отпускать.

- Тебе нужно сделать это, – проговорил он, глядя на меня, сжимая кнут. – Нужно, понимаешь?

- О чем ты? – я дрожала, глядя на него.

- Я сделаю это для тебя, - сдержанно выговорил он, не отпуская моего взгляда из своего плена. - Впервые за долгие десятилетия сделаю... сам. Для тебя.

- Я не понимаю, - едва не плача, проговорила я.

- Если это убедит тебя в том, что я... я... чувствую к тебе... то я согласен на все.

Я и так знаю это! Я всё знаю, хотелось крикнуть мне, чтобы прекратить эту пытку, но я не смогла. Горло сдавил спазм, вынуждая задыхаться и лишь повторять без умолку его имя и просить остановиться.

- Штефан, - прошептала я, глядя на него, - что ты делаешь?.. Штефан!..

Он протянул мне кнут, не отрывая глаз от моего изумленного лица.

- Возьми его, - резко сказал он. - Сделай то, что делал я. Я хочу почувствовать то, что чувствовала ты...

- Штефан!.. – воскликнула я, отмахнувшись от кнута, как от яда. – Ты сошел с ума!.. – выдохнула я.

- Ты меня любила тогда, ведь правда? - продолжал он хрипло, но немного грубо. Холод его глаз пронзил меня до основания. – Любила, я знаю. А я тебя предал, не поверил тебе, унизил... уничтожил твою любовь...

- Штефан, не нужно!..

- Я хочу понять, - безжалостно продолжал он, - что ты чувствовала, когда любимый человек избивал тебя. Как умирала в тебе любовь и рождалась ненависть, – он уверенно протянул мне кнут. – Возьми!

- Нет, - прошептала я, отскочив от него, и глядя на Штефана изумленно. – Нет...

- Тебе станет легче, Кара... Каролла, - тут же поправился он. – Ты поймешь. Это нужно!..

- Как ты можешь так говорить? – воскликнула я. – Мне не станет легче оттого, что я... я... – и, взглянув на него, закричала: - Я не стану этого делать! Нет!..

- Ты добрее меня, ты лучше. Я никогда не был тебя достоин, я знаю. Но ты за что-то... полюбила меня, - сказал он сдержанно, стиснув зубы, гордый мужчина, непоколебимый в своей уверенности. - И я не хочу, чтобы ты жила с болью предательства в груди. Я предоставляю тебе право на месть, все по-честному, - жестко добавил он: - Я хочу, чтобы ты сделала это. Я хочу, чтобы ты не чувствовала боли... и ненависти. Может быть, тогда ты сможешь, - глаза его сощурились, губы сжались в плотную линию, будто слова давались ему с трудом, - полюбить меня вновь. Как раньше.

И эти его слова взорвали во мне вихрь чувств и эмоций, закружили, взбудоражили, захлестнули, почти убили. Он, этот гордый, волевой мужчина, уже всему миру доказавший, чего он стоит. Князь, палач, демон во плоти, жесткий и безжалостный, когда-то отобравший у других право занести над собой плеть, позволил сделать это мне. Мне!? Чтобы доказать, что он... чтобы убедить меня... Боже!.. Вся суть происходящего открылась передо мной, будто картинка в книге. Он делает это для того, чтобы я смогла... вновь полюбить его! Он обещал себе никогда не позволить этому свершиться, никогда не пасть на колени, самому вершить собственное правосудие, но не позволить вершить его над ним. Но разве стоял он сейчас на коленях? Разве был слаб и беспомощен? Истинный Князь! Гордый и волевой, решительный и сильный. Даже в проявлении этого поступка, достойного лишь сильного мужчины!

И я приняла решение, глядя в его сощуренные глаза, на сведенные брови, мрачное сдержанное лицо и плотно сжатые губы. Никаких эмоций он не выражал, и одновременно в нем было столько эмоций, что не каждому под силу выдержать их, приняв их как данность.

Я вскинула подбородок и кивнула, глядя ему в глаза.

- Хорошо, - облизнула дрожащие губы. – Я сделаю... это.

Его глаза уверенно блеснули, он кивнул мне в ответ. Подошел ко мне, протягивая кнут, но не отрывая глаз от моего лица. Я взяла в трясущиеся руки кнут, ощущая в пальцах его тяжесть, и сжала.

Штефан стянул с себя свитер и повернулся по мне обнаженной спиной.

- Сделай это, - резко сказал он, гордо выпрямившись и расправив плечи. - Сделай, Кара!..

Он был воином, он был Князем, он был мои падшим демоном. Но он был мужчиной, которого я любила больше жизни. За ЭТО проявление его любви ко мне, так и не высказанное вслух, но не менее, а даже более ценное, чем пустые слова!

Мой милый, гордый демон, неужели ты думаешь, я действительно сделаю это, после твоего признания? Я бы и без него не смогла, а уж после него!..

Мои руки дрожали, когда я подходила к нему, а ноги стали ватными. Мгновения слились в один единый и беспощадный миг, когда я должна была занести кнут, чтобы вершить справедливость.

И, когда Штефан, очевидно, ожидал первого удара, я приподнялась на носочки, пытаясь возвыситься над его спиной, обнимая плечи, и, коснувшись уха, прошептала:

- Прости, не могу. Я люблю тебя.

Я почувствовала его дрожь всем телом, будто она пронзила меня, а не его. Я отбросила кнут в сторону и обняла Князя обеими руками, прижимаясь всем телом к его обнаженной спине, желая, чтобы он обнял меня в ответ.

- Я не достоин тебя, - прошептал он сдержанно и почти холодно. – Не достоин твоей любви.

- Я знаю, - коротко шепнула я, целуя его висок. - Но я все равно люблю. И никогда не причиню тебе боли.

- Но я причинил ее тебе, - покачал он головой. – Я причинил!..

- Я знаю. Но также я понимаю, - я обняла его еще крепче, - почему ты так поступил. И я принимаю, - прошептала я чуть слышно. – И прощаю.

Он резко повернулся, рывком схватив меня в объятья, повернув лицом к себе. Я затаила дыхание, боясь шевельнуться, и всё смотрела в его серо-голубые демонские глаза, которые жгли меня чувством, страстью, откровением, благодарностью... И я не могла оторвать от него взгляда, я сжимала его в объятьях, причиняя ему боль ногтями, но не могла иначе, не могла отпустить его. Не теперь. Никогда. Только мой Князь.

- Ты ведь читала мои визитки, - заглянув мне в глаза, проговорил он, грубо сжав меня за плечи и спину.

- Ты же знаешь, что читала, - усмехнулась я, вспомнив вечер, когда он меня похитил.

- Тогда ты понимаешь так же, что если скажешь «да», - рыкнул он, захватив меня в хищнический плен, - то я уже не отпущу тебя. Никогда.

- А ты собирался отпустить? – удивилась я.

- Черт, конечно же, нет!

- Тогда зачем говоришь глупости, - и сама потянулась к нему для поцелуя. Жадного, сладкого, желанного.

- Ты... научишь меня, правда? Любить себя так же, как делаешь это ты? - прошептал он, глядя мне в глаза.

- Я не хочу, чтобы ты любил меня так же, - покачала я головой. – Люби так, как всегда это делал. Просто люби. Больше мне ничего не нужно, - и улыбнулась, немного грустно, но легко.

Он долго смотрел на меня, а потом вдруг прижал к себе, кладя голову себе на плечо, поцеловал мои волосы, виски, вдохнул аромат ванили. Я дрожала в его объятьях, слушая, как стучит его сердце. Он любит, я точно знала, я чувствовала это. Пусть он не признался мне в этом, пусть... Потом, он сделает это потом. Ему просто нужно время. Важнее, что он сделал, чтобы доказать мне свои чувства. А слова... пусты.

И вдруг...

- Я... люблю, - прошептал Штефан хрипло, едва слышно, я удивленно моргнула. Попыталась отстраниться и заглянуть ему в глаза, но он не позволил, настойчиво прижав меня к своему плечу. - Каролла!.. – выдохнул он, будто сам удивленный своим неожиданным признанием, не позволяя мне отстраниться.

И я поняла его без слов. Покорно положила голову на прежнее место и улыбнулась уголками губ, не в силах сдержать лучистый свет глаз.

- Кара, - поправила я его. - Только твоя Кара. Пусть это для тебя означает... любимая, - выговорила я сквозь слезы, вдруг коснувшиеся моих щек и губ.

Он сжал меня в объятьях, уткнувшись в мои волосы. И я услышала его восторженный шепот.

- Я люблю тебя. Боже, как же я люблю тебя!..

______________________

Эпилог

Не проигранная война

Газеты всех стран мира трезвонили об этом событии. Свадьба года. Представительница знатного рода Мартэ, недавно найденная наследница, единственная дочь Димитрия Мартэ, известного промышленника, Каролла, согласилась стать женой одного из влиятельнейших людей мира, предпринимателя Штефана Кэйвано. Очередной любовный союз в высшем свете, который, тем не менее, всполошил общественность.

Кто-то поговаривал, что это был лишь брак по расчету. Два древних рода решили объединиться, чтобы возглавить собственную империю, и ни о каком чувстве со стороны леди Мартэ и Кэйвано не было и быть не могло. Когда они могли познакомиться, успели полюбить друг друга, что их вообще могло связать, если она долгое время была никем, лишь в один миг завоевав всеобщую известность, а он был всем в том мире, о котором она могла лишь мечтать. Конечно, это был расчет. Не редкость, а скорее, принимаемая как данность альтернатива получить повсеместную власть. Но были смельчаки, утверждавшие, что леди Мартэ и Штефана Кэйвано связывает крепкое чувство. Таковых было мало, потому что проявления этого самого чувства никто не подметил. Их редко видели вместе на публике, а подкрасться к ним ближе, чтобы, улучив момент, застать их вдвоем в компрометирующей ситуации, не удавалось. Об интервью не могло быть и речи, обе стороны категорически отказывались от этого. Долгое время эта свадьба считалась фальшивкой, разыгранной лишь для привлечения внимания, а факт, что ни одному фотографу за это время не удалось застать эту пару вместе, говорил сам за себя.

Но вскоре слух, принимаемый многими за очередную газетную «утку», был опровергнут, когда одному удачливому фотографу удалось запечатлеть леди Мартэ и Штефана Кэйвано вместе. И данная фотография облетела страницы всех газет и журналов мира в считанные часы.

- Я их убью, - глядя на фотографию, выговорил сквозь зубы Штефан.

- Кого? – потянувшись, поинтересовалась я, удивленная, что слова об убийстве были произнесены им совершенно будничным тоном, словно он собирался встретиться с партнерами после обеда.

- Точнее его, - поправился он, продолжая рассматривать фото. - Фотографа, который сделал этот снимок, - он протянул мне газету, и я с широко раскрытыми глазами взглянула на предмет его возмущения. - Он труп, - безапелляционно заявил Штефан, нахмурившись, и подошел к столу, схватив в руки телефон.

Я молчала, глядя на обнимающуюся на первой странице газеты пару. Я поняла, что его задело.

В девушке, стоящей спиной к объективу фотокамеры, меня узнать было не так просто. Точеная фигурка, длинные черные волосы, струящиеся по спине, красное платье чуть выше колен. Мною могла быть любая другая девушка сходного телосложения. А вот Штефан, склонившийся к моим губам и придерживающий меня за талию, был как на ладони. Сомневаться, что на фото именно он, не приходилось. Думаю, что для прессы, сопоставить одно и другое не составило труда, учитывая, как они ждали подтверждения свадьбы.

Я помнила тот день, когда, очевидно, был сделан этот снимок. Это был прием в честь официального объявления о нашей помолвке в светском кругу, для избранных гостей, представителей Второй параллели. Прессе, естественно, путь на данное мероприятие был закрыт. Входы и выходы тщательно охранялись. Но, по всей видимости, кто-то, решив заполучить сенсационный репортаж, смог пробраться к черному входу, через который мы со Штефаном покидали прием. Я помню, Штефан тогда сказал, как ему приятно видеть ошеломленное лицо Карима Вийара, которого он так и не простил, а потом, будто вновь ставя на мне метку принадлежности, поцеловал, жадно и страстно. На радость фотографу, ставшему свидетелем данной сцены.

И, кажется, вскоре этому смельчаку придется поплатиться за свое опрометчивое стремление завладеть сенсацией. Когда Штефан исполнит свою угрозу. Не в полной мере, но фотографу я не завидовала. Штефан почему-то отчаянно оберегал новость о нашей свадьбе от посторонних людей. Если бы я не знала его так хорошо, то предположила бы, что он боится банального сглаза. Но даже мысль об этом была смехотворна. Хотя факт оставался фактом: до недавнего времени круг посвященных в нашу свадьбу был настолько узок, что всех осведомленных можно было пересчитать по пальцам одной руки. После официального объявления Штефан заявил, что на свадьбе будут присутствовать лишь родные и близкие, а поскольку у нас их было не так и много, круг приглашенных на данное торжество тоже был весьма скудным. О прессе, конечно же, не могло быть и речи. Снова. Не сказать, что я жаждала, чтобы такое интимное событие моей жизни освещали вспышки фотокамер, но винить газеты за то, что они банально выполняли свою работу, тоже не стоило.

А фотограф, заснявший нас в весьма... пикантный момент, вот-вот мог нарваться на неприятности.

Я перевела взгляд на Штефана, который искал в справочнике нужный номер.

- Штефан, - окликнула я Князя, - это его работа.

- А мне плевать, - отрезал он. - Я дал частное распоряжение, чтобы ни одной фотографии не появилось в газете. Его нарушили, - он взглянул на меня, сверкнув глазами, - и нарушитель понесет наказание.

Я покачала головой и, отложив газету в сторону, встала с дивана, на котором сидела.

- Штефан, - повторила я, подойдя к Князю и тронув его за плечо, - он не сделал ничего противозаконного.

- Не сделал? – его брови удивленно поползли верх.

Какой же грозный! Я улыбнулась. Истинный грозный Князь, великий и ужасный. И почему я не боюсь?

- Он пробрался на прием, Кара, - сдержанно выговорил он, не прекращая поисков нужного номера. - Что он еще заснял, прежде чем его вывели из дворца!?

- Он просто собиратель сплетен, - уговаривала я его, пытаясь вырвать телефон из цепких пальцев.

- Наша свадьба – не сплетня, - сквозь зубы выговорил Штефан, отбирая у меня телефон.

- Она будет считаться таковой до тех пор, пока мы официально не объявим, что помолвлены.

Он с удивлением воззрился на меня, а потом его глаза вдруг сощурились, а взгляд стал напряженным.

- Ты предлагаешь... дать им еще бо́льшую почву для сплетен? - изумился он, а я, воспользовавшись моментом, вырвала телефон из его рук и отбросила в сторону.

Пока он не опомнился, глядя на меня с изумлением, став возражать, обхватила его за плечи, слегка сжав.

- Я предлагаю поделиться со всем миром нашей радостью, - проговорила я спокойно.

Штефан нахмурился, долго смотрел на меня, а потом, поджав губы, жестко выдал:

- Я не собираюсь ни с кем ею делиться, - схватив меня за плечи, прижав к себе, горячо добавил: - Я тобой не намерен делиться!

Я криво усмехнулась. Будто кто-то посмеет.

Он не мог спокойно на это отреагировать, и я это знала. В этом они с отцом были схожи, тот тоже не желал, чтобы информация о свадьбе просочилась в прессу. Были у него сомнения и насчет самой свадьбы, а особенно насчет моего жениха, его будущего зятя, но я их развеяла. Хотя замечала порой косые взгляды в сторону Штефана, которыми поглядывал на него лорд Мартэ. Они сдержанно кивали друг другу, пожимали руки, даже кое-как, явно через силу, улыбались, а потом один говорил, чтобы я хорошенько подумала и не совершала глупостей и необдуманных поступков, а второй сокрушался, что житья ему больше не будет.

На самом деле, отец смирился с тем, что я люблю Штефана, я это знала, но вот сам Штефан об этом и не догадывался. Оттого было довольно интересно наблюдать за тем, как они пыжились и сверкали глазами. В день, когда я вернулась домой и предстала перед отцом целая и невредимая, я думала, что в ту же секунду над головой Штефана свершится его отцовское правосудие. Но нет, обошлось. С моим вмешательством.

Но в одном эти двое сошлись – никакой прессы.

- Давай дадим интервью одной из газет и успокоим их интерес, - предложила я, сверкнув глазами. – Ммм?

Его губы жестко сжались в тонкую линию, а я улыбнулась.

- Не делай так, - тихо предупредил он меня, но я не подчинилась.

- Как? – поддела я его, прекрасно зная, о чем он говорит. И повторила: - Ммм?

Он накинулся на меня без предупреждения. Впрочем, как всегда. И я без сопротивления раскрыла губы, встречая его жадный поцелуй.

- Ты меня провоцируешь, - выговорил он, оторвавшись от меня и продолжая прокладывать дорожку от губ к подбородку и шее.

- Как ты догадался? – улыбнулась я и спровоцировала его еще раз. – Ммм?

С гортанным рыком он набросился на мои губы, сжимая меня в своих руках и зарываясь пальцами в мои растрепавшиеся волосы.

- Так что, дадим интервью в газету? - прошептала я ему в губы, едва он, оторвавшись от меня, взглянул на меня затуманенными глазами.

Он не долго думал над ответом, я видела это по его глазам, но прожигал меня горячим взглядом, будто сопротивляясь. И я знала, что он говорит лично мне этот взгляд. Это был еще один шаг вперед для нас.

- Черт с ним, - грубо выговорил Штефан, прижимая меня к себе, - пусть живет!

Я счастливо рассмеялась, обнимая своего демона, и думая о том, как повезло незадачливому фотографу, что я оказалась рядом со Штефаном в этот момент. А потом не думала уже ни о чем.

Суховатые пальцы с силой сжали газету в руках, сминая листы, а глаза налились кровью.

Свадьба года! Чет побери, для него это был крах всех надежд. Выгодный союз с дочкой Мартэ, внезапно найденной, будто воскрешенной из пепла, сделает Штефана недосягаемым для него. Он останется у власти. Ублюдок. Щенок. Раб! На самой верхушке Второй параллели!

Исаак Хотвар скрипнул зубами, отбросив газету в сторону, яростно зарычав. Его верный слуга, стоящий рядом вздрогнул, но не проронил ни слова.

- Если мальчишка думает, что победил, то ошибается, - прошипел Исаак, сдвинув брови. - Ничего еще не решено, ничего не закончено!

- Что вы будете делать, мой господин? – поинтересовался слуга, глядя на решительное лицо Исаака.

- Пока не знаю, - коротко бросил тот, сминая газету в руках. – Пока не знаю. Но я обязательно придумаю! Трон Кэйвано станет моим, а щенок-ублюдок отправится туда, где ему всегда было самое место.

- К-куда? – с придыханием проговорил слуга.

- В ад, - прошипел Хотвар и двинулся к двери. - Еще ничего не закончено, Штефан! Битва лишь достигла своего апогея, и теперь... я ни за что не отступлю!

И вышел из зала, преследуемый своей персональной тенью.

И только громкий стук каблуков в зловещей тишине комнаты эхом отзывался в высоких потолках, будто предупреждая и уведомляя кого-то об опасности. Но они этого предостережения не слышали.

Конец первой книги