Глава 49

Питер Смит и чародей Мирддин лежали на земле молча. Один раз Мирддин начал было что-то шептать, но Питер одарил его таким свирепым взглядом, что старик тут же отполз в сторону и замолчал.

Время тянулось мучительно медленно. Судя по внутреннему хронометру Питера, вот-вот должно было рассвести, но затянутое тучами, низко нависшее небо не становилось светлее, чем в полночь. Питер ждал восхода, надеясь, что тогда развиднеется, но общая видимость осталась нулевой и тогда, когда по всем расчетам Смита, солнце уже взошло.

Что-то шевельнулось в тумане. Питер облизнул пересохшие губы. Он затаился и ждал, словно волк; выслеживающий зайца.

Наконец Питер разглядел какого-то человека, невероятно медленно приближавшегося к шатру Артуса.

Человек шел, выпрямившись во весь рост, но при этом старался держаться в тени — точно так же, как до того Питер с Мирддином. «О Боже!» — мысленно воскликнул Питер. У него противно засосало под ложечкой. Он узнал силуэт этого человека. К шатру приближался тот самый, кого Питер видел ночью в покоях Dux Bellorum.

Анлодда вернулась, чтобы завершить работу — лживая принцесса все-таки явилась, чтобы убить Артуса.

Питер чуть было гневно не окликнул девушку, чуть не вскочил, хотя понимал, что поступи он так, в его действиях было бы желание удержать Анлодду от убийства.

Но тут злодей оглянулся через плечо и шагнул на открытое пространство. Свет фонаря, озарявший окрестности шатра Артуса, выхватил из тумана лицо злоумышленника: то был Медраут.

«Жаль, что это он, — подумал Питер. — Но хвала Иисусу и Богородице за то, что это не Анлодда».

Мирддин нервно коснулся плеча Питера и указал на Медраута, что в общем-то было совершенно не нужно. Питер молчал. Пока Медраут приближался к шатру, Смит заметил, что за юношей кто-то крадется. Оказалось, что это гвардеец из преторианской гвардии. Стало быть, личная охрана Артуса заметила Медраута.

Вскоре пятеро гвардейцев окружили юношу, но узнав его, препроводили ко входу в шатер. Один из стражников вошел внутрь, и почти тут же вышел обратно. Гвардейцы откинули полотнище на входе и пропустили Медраута в шатер.

— Пора, — сказал Питер. — Представление началось. Завидев Питера, гвардейцы вытянулись по струнке и отсалютовали ему. Питер ответил на приветствие и шагнул ко входу в шатер.

— Гм.., государь… — неуверенно проговорил один из стражников. — Dux Bellorum просил, чтобы его не беспокоили.

— А теперь побеспокойся о том, чтобы не беспокоили нас, — распорядился Питер тоном, не допускающим возражений.

— Но у него там сейчас этот парень. Тот, который.., ну, в общем, ты знаешь, о ком я говорю, государь.

— Медраут здесь? Вот и прекрасно, не придется за ним посылать. Вернись на свой пост, легионер.

Явно сомневаясь в том, правильно ли поступает, слушаясь Ланселота, гвардеец из команды Какамври посторонился и пропустил главнокомандующего войска Артуса в шатер.

Следом за Питером туда же скользнул Мирддин. Питер быстро пересек «прихожую» и нашел дверь, ведущую в «штаб». Оттуда доносились голоса Артуса и Медраута. Питер отыскал щелочку и заглянул в нее.

— Гвинифра здесь, в лагере? — удивленно спросил Медраут.

Артус кивнул.

— Я сам предложил ей поехать с обозом на следующий день после нашего выступления. Они прибыли вчера, через некоторое время после того, как мы встали лагерем. Предстоит самое славное сражение в моей жизни, и мне бы хотелось, чтобы в этот день со мной рядом были моя супруга.., и мой сын.

Медраут озадаченно смотрел на Артуса.

— Да, ты не ослышался, — кивнул Артус. — Как только мы сломаем хребет королю Грюндалю и изгоним ютов с наших северных земель, я наконец объявлю о том, что признаю тебя своим сыном и наследником, как мне следовало поступить много лет назад, мальчик мой. Пока я не могу передать тебе легионы. Это право ты должен заслужить, как заслужил в свое время я. Легионы — не моя личная собственность, и потому я не могу просто так отдать их тебе. Наверное, я мог бы просто объявить тебя следующим Dux Bellorum, но как я всегда говорю, cucullus non facit monachum. He сутана делает монаха монахом. Они не пойдут за тобой, сын мой.

Но у меня достаточно много богатств, земли, домов и вилл, и все это будет поделено между тобой и Гвинифрой, когда я умру.., и боюсь, что это произойдет очень скоро.

Артус прижал руку к груди и печально улыбнулся.

«У него жуткий цвет лица. Землисто-серый!» — ужаснулся Питер. Артус явно страдал тяжелой болезнью сердца — скорее всего, это сердечно-сосудистая недостаточность в довольно запущенной стадии. По сравнению с тем, как выглядел Артус в день выступления из Камланна, здоровье его явно ухудшилось. Когда Питер беседовал с Артусом этой ночью, он решил, что, скорее всего, все дело в тусклом освещении. Теперь же было ясно: сердце Dux Bellorum пошаливало, и притом серьезно.

Медраут смотрел на Артуса — своего биологического отца. Но разум его витал в миллионе миль вдали.., или в пятнадцати сотнях лет.

«Юноша» был испуган, он весь дрожал от волнения. «Господи, — думал Питер, — Медраут явно готовится к прыжку».

— Но пока я жив, мне еще многое нужно успеть, — сказал Dux Bellorum, — и я хочу, чтобы ты помог мне. Меровий мертв. Наверняка ты слышал об этом. Он отнял у себя жизнь в споре со своей совестью — почему, это мне не ведомо.

Однако из-за этого я, как говорится, остался на дереве, а лестницу унесли. Я обязан расширить Новую Римскую империю от Британии до Сикамбрии, а оттуда — по всей Европе, пока не померк свет, пока мои легионы не отступились от меня, пока люди не возвратились к звериному варварству и почитанию Павла.

«Бог мой, — подумал Питер, — да он пророк!» Безусловно, Питер и сам верил в то, что именно Церковь предотвратила окончательный откат человечества к варварству в Темных Веках, но, по всей вероятности, интерпретировать эти события можно было по-разному.

Речи Артуса повергли Медраута в замешательство. Он попятился, отступил в тень и оказался совсем недалеко от Питера. Дышал он хрипло, прерывисто. «Она вот-вот решится — эта сучка все-таки осуществит задуманное!» Марк был прав.

Медраут завел руку за спину, сжал в пальцах рукоятку кинжала, но почему-то растерялся. Артус ничего не заметил. Питер видел, что Dux Bellorum — на волосок от гибели.

И сразу все стало ясно. Естественно, Селли Корвин мечтала о том, чтобы «Новая Римская империя» Артуса распалась, и чтобы власть перешла в руки Церкви.., потому что Селли Корвин, или как там ее звали по-настоящему, была ревностной, фанатичной католичкой.

План Селли, начиная с первого и заканчивая сорок девятым днем, состоял в том, чтобы убить короля Артура до срока, прежде чем он выиграет свое последнее сражение и сделает Англию великой страной и великой нацией.

Так вот почему во времена Питера все исчезло, постепенно превратилось в девственный лес.., потому что Англия так и не достигла величия во времена правления легендарного короля Артура!

Мир замер в неподвижности. Артус застыл в позе оратора с вытянутой рукой, не успевшей очертить воображаемые границы земли, которой суждено будет стать прекрасной, зеленой Англией. Медраут не шевелился, сжав в руке вынутый из чехла кинжал и пряча его за спиной. Почему-то он медлил — то ли не мог, то ли не желал нанести удар.

Совсем, как принц Датский.

Питер отлично видел спину Медраута — нет, спину Селли Корвин, и у него времени на растерянность не было, и на этот раз он не чувствовал ни сомнений, ни угрызений совести.

Он резко шагнул вперед и выхватил клинок, даже не подумав прятать его. Пока ни Артус, ни Медраут его не видели.

Бесстрастно, совсем как в Лондондерри и Харлеке и на десятке других роботских заданий, Питер Смит обхватил согнутой в локте рукой горло Медраута и рванул его на себя. Медраут раскинул руки, выгнул спину. Питер как раз этого и ждал. Как только Медраут запрокинулся назад, Питер крутанулся вправо, дабы обрести нужный угол атаки, и вогнал клинок по самую рукоять в почку Медраута.

Выхватив клинок, Питер отпустил юношу, и тот рухнул наземь.

Артус не двигался — он не понимал, что происходит.

— Ланселот, — проговорил он изумленно, — откуда ты взялся? Ланс.., помоги мальчику подняться, похоже, у него обморок.

Dux Bellorum поспешил к Медрауту, нежно коснулся щеки юноши. Тот часто моргал и не сводил глаз с правой руки, залитой кровью. В ней он все еще сжимал собственный клинок — теперь окровавленный.

— Ты упал и накололся на свой клинок, — проговорил Артус срывающимся голосом. — Не шевелись. Сейчас мы пошлем за лекарем. Это простая рана, ты поправишься. Только не шевелись.

Артус прижал к груди голову сына, гладил его волосы.

— Ланселот! — приказал он. — Позови лекаря! Питер чуть было не бросился исполнять приказ Артуса — настолько поразила его уверенность Dux Bellorum в его верности. Он опустил дрожащую руку на плечо Артуса.

— Рана смертельна, полководец.

— Ланс, о чем ты говоришь? Ступай за лекарем!

— Государь… — и Питер указал на растекшуюся по земле лужу крови. Артус уставился на нее. Он, опытный воин, прекрасно понимал, какая рана смертельна, а какая — нет. Он отпустил голову Медраута, бережно уложил его на землю.

— Прости… Прости меня, сын мой. Мне следовало.., давным-давно я должен был признать тебя… Медраут взглянул на Артуса.

— Селли? — прошептал он. — Ты убила меня? «Селли?!» — Все хорошо, сын мой, — сказал Артус и поцеловал сына в лоб. — Ты ведь не нарочно это сделал. Ты не попадешь в ад. Это случайность, нелепая, жуткая случайность.

— Селли? Но я думал, что мы с тобой… — У Медраута перехватило дыхание. Он сделал вдох, и кровь, вытекавшая из раны, вспузырилась.

— Проколото легкое — поставил диагноз Питер.

— Марк? — окликнул он умирающего.

— Селли? — Медраут перевел взгляд с Артура на Питера. — Кто?..

— Я — Питер.

Медраут покачал головой и жутко закашлялся. Струйка крови стекла с его губ.

— Питер — чародей.

— Мирддин — это Питер? Медраут вяло кивнул.

— А Артус — Селли?

Юноша посмотрел на Артуса, открыл рот. Кровь текла оттуда все сильнее, она мешалась со слюной.

— Я в-все пере.., путал, да? — спросил Медраут. Питер молчал. — Пит… Питер, это ты?

— Да, я здесь, Марк.

— Сделай для меня.., кое-что.

— Хорошо.

— Ради Сына В… — Медраут вновь закашлялся, и вдруг к нему как будто вернулись силы. Ему даже удалось немного приподняться.

— Сын мой! — вскричал Артус. — Тебе лучше? — Если предыдущий разговор и заинтриговал его, он не подал виду.

— Ради Сына Вдовы, — закончил фразу Медраут.

— Хорошо. О чем ты просишь?

— Зако… Закопай что-нибудь.

— Что закопать?

— Что угодно. Письмо. Записку. Здесь.

— Закопать записку? О чем говорил Бланделл? Здесь, на Динас Эмрисе?

— Закопай записку, — повторил Медраут. Он дышал все чаще и прерывистее. — Сунь ее в какой-нибудь.., сосуд.., глиняный.., запечатай глиной.., нет, воском.., крепко-накрепко… Только обязательно.., подпишись.., что ты — Питер… Мы ее найдем.., потом.

Питера Смита озарило.

— Ты хочешь, чтобы я здесь закопал записку, чтобы вы могли откопать ее в наше время и доказать, что мы с тобой здесь побывали?

Медраут улыбнулся, кивнул и закрыл глаза.

— Крепко-накрепко.., запечатай, — повторил он. — Как свитки.., из Мертвого моря. — Но вдруг он открыл глаза. — Селли! — воскликнул он. Откинулся на спину, еле слышно прошептал:

— Жаль.., думаю.., мы так и не.., узнаем.., кто она.

Медраут не шевелился. Артус склонился к сыну, обнял его и тихо заплакал.

— Тебе не придется ни о чем жалеть, брат мой Марк, — проговорил Питер. Оглянувшись, он обнаружил, что Мирддин, он же Селли Корвин, испарился.

Майор Питер Смит поднялся. Теперь он уже едва-едва владел телом Ланселота. Ноги не слушались его. Ланселот окреп, он плевать хотел на оковы, которыми его опутал Питер. Глаза застилал туман, голова кружилась. Ланселот не желал сдаваться, не хотел смотреть на мир глазами Питера.

Питер опустил глаза. С ног до головы он был залит кровью. «Это ты все перепутал, идиот никчемный!» — выругал он себя.

Селли Корвин и не думала убивать Артуса. С какой стати? Он и так умер. Но в реальной истории Артус Dux Bellorum умер, не создав своей Римско-кельтской империи.

— Господи Иисусе, какой же я глупец! Артур, Артус не был английским королем. Он был валлийцем. Кельтом. Извращенный разум Селли Корвин представлял его героем, сражавшимся против англов и саксов — англосаксов, которые дали Англии ее народ, ее культуру, и даже ее название — Англландия.

Но Артур победил их. Он изгнал их со своих земель, почти освободив страну от владычества саксов. Саксы удержались лишь кое-где, скорее всего — в Западной Саксонии, Восточной Саксонии и Южной Саксонии — Уэссексе, Эссексе и Сассексе. А теперь их союзники, юты, наступали на владения Артура с севера.

Но победят ли они? В оригинальной версии это не стоило им особого труда, потому что Артур умер, не успев дать им отпор, — погиб от руки своего незаконнорожденного сына, Мордреда — Медраута.

Того самого Медраута, которого только что убил Питер, полагая, что тем самым предотвратит покушение на Артуса.

— Бог мой, Селли… — прошептал Питер. — До чего же ты хитра, пташка! Она поработала им, словно молотком для крокета, — не дала Медрауту обойти Артуса, главного игрока своей команды.

«Скорее всего, теперь Артус проживет достаточно долго для того, чтобы изгнать ютов из Гвинедда», — догадался Питер. А как только север обретет свободу, он сосредоточит свои усилия на засевших на юге саксах, и займется ими — не в этом году, так в следующем.

«И это ему так или иначе удастся — ведь он Артур! Британия никогда не станет Англией. Промышленной революции не суждено произойти — по крайней мере здесь. Мой мир прекратит существование.

Нет, еще хуже: его не будет вовсе!» Питер посмотрел на Артуса Пендрагона, Dux Bellorum. Короля-прародителя Англии, валлийского кельта. Артус сжимал в объятиях своего мертвого сына, но он больше не плакал. Казалось, он обезумел. Взгляд его был устремлен в одну точку.

«Проклятие, где же Какамври со своей преторианской гвардией?» — гадал Питер. Но тут же понял, в чем дело: убийство Медраута произошло почти бесшумно. Артус был слишком ошеломлен для того, чтобы позвать на помощь охрану, он только просил Питера «Ланселота» привести лекаря. А «Ланселот», герой Каэр Камланна, консул, легат, носитель черного и серебряного цветов, стоял, молчал и смотрел на то, как двое невинных людей умирают в одном теле — теле Медраута.

Но пока никто не знал об убийстве.

Он смотрел на Артуса, своего командира. Своего отца. «Ты послал меня в Сэндхерст. Ты отправил меня в армию. Отец, ты хоть представлял, чем я занимаюсь? Разве тебе, простому полковнику, воевавшему в Северной Корее, понять, что такое — днями и ночами охотиться за ирландскими гадюками на манер святого Патрика, и ждать пули в затылок или бомбы под ногой?» Он смотрел на Артуса, которому только что спас жизнь и тем самым обеспечил ему пожизненную защиту. На человека, который в реальной истории должен был погибнуть.

— У меня нет времени, — сказал Питер. Моргнул — слезы застилали глаза, текли по щекам. — У меня нет времени. Нет времени.

Он опустился на колени, схватил Dux Bellorum за волосы, запрокинул его голову и резким движением перерезал сонную артерию острым, но все же недостаточно острым кинжалом.

Перед глазами Питера возникла строчка — что-то вроде титра в конце учебного военного фильма: «Вот так Питер Смит обрек мир на гибель своим эгоизмом и любовью, совершив ритуальное убийство».

«Я стал агентом Закона Сохранения Реальности», — мелькнула у Питера горькая мысль.

Артур выпучил глаза, уставился на Питера, поднял руку к шее и повалился ничком на мертвое тело сына. Губы его сжимались и разжимались, глаза с сожалением глядели на лучшего друга — он словно старался загладить вину Ланселота.

— Гвинифра, — произнес он еле слышно. — Не дай ей увидеть.., не дай ей возненавидеть тебя.

Его голова тяжело упала на грудь Медраута, глаза закрылись.

— У меня нет времени, — повторил Питер. Грудь его сковала жуткая боль. — Ни для короля, ни для страны. Я всего-навсего особый поверенный в делах Закона Сохранения Реальности.

Целых пятнадцать веков Питер смотрел на два мертвых тела, плохо понимая, что он натворил.

А потом он встал. Его руки обагрила кровь Артуса.

— Иисусе! — прозвучал чей-то возглас у него за спиной. Питер обернулся. У входа стояла Гвинифра, бледная как смерть. Ее золотистые волосы были покрыты сеткой, украшенной сапфировыми звездочками. На ней была пушистая желтая туника, отделанная парчой.

Гвинифра, не сводя глаз с трупов, шагнула вперед. Она смотрела на окровавленные тела отца и сына. Подойдя, она опустилась на колени, забыв о том, какие дорогие на ней одежды, и прежде всего потрогала запястье Артуса. А потом — шею Медраута.

Она поднялась, поглядела на затянутые в перчатки из телячьей кожи руки — так, словно видела их впервые в жизни. Теперь и ее руки были залиты кровью. Голос ее дрожал от ужаса, но только голос, да испуг в глазах выдавали ее переживания.

— Ужасно, Ланс. Ужасно. Я бы сказала, что это ты убил их, и наверное, они не стали бы с этим спорить. — Она кивнула в сторону выхода из шатра, где стояли на посту гвардейцы.

— Да, я, — отозвался Питер, все еще не вполне владеющий собой.

— Я знаю. О, Бригитт! Молю, заверь меня, что ты сделал это не из-за любви ко мне. — Она смотрела на Питера, часто-часто моргая. Покачнулась, и неожиданно опустилась на походный трон Артуса.

— Нет.

— Хвала Господу и Богородице. Гвинифра закрыла лицо руками. «Она не рада этому», — решил Питер.

— Любовь моя, — сказал он. — Я не думал о тебе, когда.., когда делал это.

Принцесса опустила руки на колени. Похоже, она немного оправилась от потрясения. На лице ее застыла маска непередаваемой тоски.

Нет, ей никогда не пережить случившегося. Как она сможет такое пережить? Уже сейчас не осталось следа от прежней Гвинифры — она стала холоднее, трезвее. Она понимала, что им больше никогда не суждено будет увидеть друг друга после того, как вина Ланселота в гибели ее мужа и его сына будет доказана.

— Могу ли я спросить, зачем ты сделал это? Питер печально покачал головой. Как он мог ей объяснить?

Принцесса нахмурилась, чуть было не поднесла руку к губам, но вспомнила, что она в крови. Единственная горючая слеза стекла по ее щеке.

— Что ж.., тогда нужно как-то выпутаться. Но как мне помочь тебе?

Питер ошарашенно смотрел на Гвинифру.

— Ты хочешь мне помочь? После того, как я признался в убийстве твоего мужа? Неужели ты его совсем не любила?

— Очень любила. Но теперь его нет, Галахад. Его больше нет у меня. У меня остался только ты.., и тебя я тоже люблю.

— Гвинифра, я не знаю, долго ли нам суждено быть вместе.

— О? — испуганно воскликнула она, потрясенная мыслью о том, что ей, быть может, суждено потерять сегодня еще одного возлюбленного. Потерять?

Питер задумался. Зачем ему возвращаться? Еще несколько дней — какая разница, в конце концов?

— Гвинифра.., прошу тебя, поверь: я сделал это не из ревности, не для того, чтобы отобрать тебя у него… Я любил его.

— Я знаю.

— Но.., я люблю тебя. И я останусь с тобой — так долго, как сумею. Если я покину тебя, то не по своей воле. Скажи, когда ты поняла, что любишь меня?

Она пристально посмотрела на Питера, и, похоже, поняла смысл его вопроса.

— Несколько недель назад, когда ты вдруг так переменился. Просто описать не могу… О, Ланс, он мертв! Мертв!

Питер глубоко вдохнул, медленно выдохнул.

— Гвинни… Я — не Ланселот из Лангедока. Она опустила голову, кивнула.

— Я так и думала. Ты бог. Но какой? Питер пожал плечами.

— Какой угодно. На самом деле я вовсе не бог, любимая. Я… Чародей из далекой страны послал сюда мой дух. Я завладел телом Ланселота.., но он слишком могуч, и скоро изгонит меня.

Как бы то ни было, я не вправе долее владеть его телом. Я и так натворил уже слишком много зла.

Гвинифра устремила на Питера взгляд, полный надежды.

— Далеко ли ты уйдешь?

Питер собрался было ответить, но никак не мог подобрать нужных, понятных Гвинифре слов. Но дело тут было не во временной афазии: он просто не имел права еще раз разрывать ей сердце.

— Гвинифра, единственная моя, ты не сможешь уйти туда вместе со мной. Никогда.

— Но ты.., ты не смог бы вернуться сюда? Быть может, в чье-нибудь еще тело? Что, если бы кто-то согласился время от времени принимать в себя твой дух?

— Кто бы согласился на такое?

— А если бы согласился? Мог бы ты вернуться? Питер покачал головой.

— Так не получится. Я не могу сам выбрать… Тут все решает случай.

— Мне все равно, в чьем теле ты окажешься! Я люблю тебя, кем бы ты ни был, а не то тело, в котором ты живешь.

— Я мог бы оказаться в теле женщины.

— Мне все равно.

— Я мог бы оказаться старой каргой, рабом, рабыней, маленьким мальчиком.

Ее взгляд не выдал ни малейших колебаний.

— И еще… Наша встреча может произойти через много месяцев.., или наоборот, я могу вернуться задолго до сегодняшнего дня.

Она прикусила губу и наконец разрыдалась по-настоящему.

— Но ты можешь хотя бы попытаться? Ланс… О, Господи, как тебя зовут?

— Питер. Питер Смит.

— Питер-кузнец, я буду ждать тебя… Я буду ждать тебя вечно, если так будет нужно. Дай мне знак, чтобы я узнала тебя, когда ты вернешься, кем бы ты ни оказался.

— Я скажу… — Питер на миг задумался и решительно кивнул. — Я скажу, что я — Сын Вдовы.

— Это правда? Ты — потомок Иисуса? Питер покачал головой.

— У Иисуса не было потомков. Он умер на кресте и никогда не был мужем Марии Магдалины. Это всего-навсего жуткая ересь, и из-за этого глупого, злого мифа страшная волна крови заливает всю землю.

Так оно и было. Если бы не Василидова ересь, Артус, наверное, и не возмечтал бы об империи, Меровий был бы жив, и руки Питера не были бы обагрены кровью.

— Но.., но что же мы скажем преторианской гвардии? — Гвинифра встала с трона. Она, кутаясь в тунику, расхаживала по шатру. Взгляд ее метался по сторонам. Классическая картина стресса.

— Скажи им, что Медраут убил Артуса, а я убил Медраута. Она кивнула.

— Да. Так все и было. Я все это.., видела.., собственными глазами. Ты готов? Сейчас я закричу.

И Гвинифра испустила вопль, от которого у Питера чуть не лопнули барабанные перепонки. На крик прибежало с десяток воинов, чуть не до смерти напуганных звуком «сирены». Гвинифра убежала в угол шатра, съежилась, закрыла лицо окровавленными руками, став похожей на леди Макбет. Вопила и содрогалась она настолько натурально, что Питер уже готов был броситься к ней и умолять успокоиться.

Сам же Питер стоял посередине шатра, сжимая в руке окровавленный клинок. Вид у него был самый глупый и ошарашенный.., и эта роль давалась ему легко.

Какамври допрашивал его целый час. Стражники пустили слух о том, что Медраут убит, но пока ни словом не обмолвились о смерти Артуса.

После предварительного допроса Какамври не слишком охотно поверил в рассказ Питера и Гвинифры, но предупредил их о том, что позднее всенепременно воспоследует настоящий суд, во время которого им обоим придется произнести самые священные клятвы.

Пришел лекарь, измерил кинжал Питера, осмотрел рану Медраута и объявил, что, скорее всего, юноша был убит именно этим оружием. Конечно, он не мог сказать ничего определенного о резаной ране на шее Артуса, кроме того, что она нанесена более или менее острым клинком. В качестве предполагаемого оружия убийства вполне годились как кинжал Питера, так и клинок Медраута — и тот, и другой были покрыты запекшейся кровью.

Гвинифру, которая во время допроса «упала в обморок», вынесли из шатра помощники лекаря-брадобрея.

Питера в конце концов отпустили, учитывая то обстоятельство, что предстоял великий бой, а легион Питера — «Ланселота» — стоял в лиге от лагеря Артуса.

Питер вернулся к стойлам, где был привязан Эпонимус, и обнаружил там Мирддина. Селли Корвин сидела на наковальне и ждала его.

— Поздравляю, — ухмыльнулась она. — Я слышала, что ты отправил на тот свет злобного убийцу Медраута и не дал ему прикончить Артуса.

В сознании Питера бушевал Ланселот. Он то вырывался на волю, то отступал. «Ночь длинных ножей» продолжалась. Вряд ли Питеру удалось бы продержаться в теле Ланселота еще день.

— Зачем, Селли? — спросил Питер, не особо надеясь на то, что получит честный, прямой ответ. Она удивила его.

— Артур умер, и мы, саксы, завладели этим прекрасным островом. Теперь не завладеем. — Селли улыбнулась, пожала плечами. Она весьма экзотично выглядела в теле дряхлого старика.

«Мы — саксы?» — Но пока Артус жив, — возразил Питер, — Римский католической Церкви никогда не установить здесь свое владычество… Артур — кельт, но он отступник, еретик! Как же ты можешь вот так запросто лишить спасения весь свой народ?

Селли, похоже, удивилась такому вопросу. Она погладила седую бороду Мирддина.

— Церковь? Но с какой стати ты решил, что я — католичка?

Питер обмер.

— Если уж считать меня верующей, — продолжала Селли, — то я англиканка, дружок.

— Но как же.., как же Ирландская Революционная армия…

— Я к ней не имею ровным счетом никакого отношения, милый. О да, я правда давала им денег на покупку бомб, и вообще в том, что касается торговли с ними дело иметь исключительно приятно. Платят вовремя и никогда не задают глупых вопросов.

Питер покачнулся. Ланселот отчаянно рвал сковывавшие его путы. Правая половина тела начала собственную жизнь. Рука потянулась к несуществующему топору. Но все же Питеру удалось одержать верх, и хотя бы на миг он вновь загнал Зверюгу в темницу.

— Чувствуешь его? — искренне полюбопытствовала Селли. — Ланселот выталкивает твое сознание, как и Мирддин — мое? Тебе, наверное, потруднее приходится — тяжко небось сражаться с таким великим воином. А Мирддин — всего-навсего трусливый старый отставной колдунишка.

— Селли Корвин — это твое настоящее имя? Она кивнула.

— Ты.., англичанка?

— Такая же, как Фрэнк Китц и Г.Б. Сэмьюэлс. «Анархисты».

— Ты анархистка?

— Наверное. Нет, не совсем.

— Но тогда.., почему? Господи Иисусе, почему, Селли? Я правда, правда очень хочу понять!

Она оскалилась, словно готовящаяся сожрать добычу акула, обнажив при этом гнилые зубы Мирддина.

— Потому что я до смерти ненавижу всех вас, мерзкие ублюдки саксы!

Питер не сводил с нее глаз. Отвращение подкатило к глотке, словно жгучая желчь.

— Селли, но ведь ты и сама — одна из этих самых мерзких ублюдков саксов!

— Да? Знаешь, на этот счет я могла бы процитировать Джона Куэйла. «Знай я, что за мерзость эта жизнь, я бы и не подумала рождаться на свет». Сам понимаешь, я в этом не виновата.

— Мне кажется, ты сама не понимаешь, зачем сделала это. Она улыбнулась, откинулась назад, прислонилась к стенке стойла.

— С меня вполне хватит того, что я уничтожила тебя, твой народ, твою страну, твою культуру. Всех вас. Мало не покажется, а, гаденыш Питер Смит? Я сделала это потому, что смогла, мерзкий подонок.

— А ты… Питер Смит Кровавые Руки, ты хоть раз в жизни смотрел на себя в зеркало? Может, там и отражаться нечему? Ты, небось, и тени в полдень не отбрасываешь! Ты убил его, убил этого мальчика, Медраута, только потому, что думал: он — это я!

— Но разве ты теперь не понимаешь, почему я должен был сделать это?

Она злорадно ухмыльнулась. Устремила на Питера пристальный, долгий взгляд — ни дать ни взять, вылитый Чарли Мэнсон.

Питер не мог найти слов, которые разрушили бы упоение Селли победой. Он вытащил из ножен кинжал — тот самый, что уже прервал сегодня две жизни. Что теперь значила еще одна?

«Выходи, ну, выходи же, где бы ты ни был!» — призвал Питер Ланселота.

Селли, завидев обнаженный клинок, ухмыльнулась так широко, что странно, как только кожа не треснула на морщинистой физиономии Мирддина.

— Бери меня! — радостно воскликнула она. — Я твоя! Отправь меня обратно! Я вернусь, ты прекрасно знаешь, что я вернусь и окажу Dux Bellorum помощь в самый трудный час.

— Откуда ты вернешься? Из девственного леса, в котором и в помине нет никакой машины времени?

— Что?

— Я видел этот мир, прежде чем отправился сюда, Селли. Там никакой техники — даже автомобилей нет. — «Убей ее. Убей немедленно!» Но запертый в клетке сикамбриец почему-то не показывал зубы.

— Что ж, замечательно. Как хорошо, что я искушена в истории развития науки, — произнесла Селли, полуприкрыв веки под нахмуренными кустистыми бровями. — На восстановление тороида уйдет несколько лет, но я рассчитаю время и вернусь в Камланн через несколько недель.

— О… — проговорила она чуть погодя. — Похоже, я забыла тебе кое-что сообщить. Когда мы на днях беседовали с Марком — очаровашкой Медраутом, — он проболтался. Там, в реальном времени, твое тельце умерло, Питер, птичка моя.

Ты мертв. Когда ты умрешь здесь, когда Ланселот в конце концов изгонит тебя из своего тела, тебе крышка. Ты станешь достоянием истории. Adios, ты — призрак! — и она зловеще расхохоталась.

Неожиданно Питер заметил, что они уже не одни. Кучка легионеров обступила их с Мирддином. Воины стояли с отвисшими челюстями и наблюдали за их перепалкой. Питер услышал взволнованный шепот. «Вернусь.., в самый трудный час…» — «Mors ultima ratio», — проговорил Питер, шагнул к Мирддину и воткнул кинжал в грудь старика. Друид умер мгновенно, не издав ни звука.

«Проклятие! — вспомнил Смит. — Я ведь ей так и не сказал, что Артус убит. Теперь весь мир — к услугам саксов, он открыт для тебя и меня, старая перечница».

Vaya con dios «Ступай с богом (исп.).», кровавая Селли Корвин. Надеюсь, ты неплохо отдохнешь в «Краме».

Толпа воинов разразилась испуганными возгласами. Легионеры попятились от разбушевавшегося Ланселота, который теперь окончательно занял свое место. Еще несколько мгновений Питер смотрел на мир из своей новой тюрьмы — смотрел глазами Зверюги.

А потом он уплыл, улетел на крыльях смерти, мысленно навсегда простившись с Гвинифрой — единственной своей настоящей любовью.

«Cave canem» — была его последняя мысль. «Берегись собаки».

Загрузка...