За Черной рекой

8. Конец Конайохары

Война бушевала над Рекой Молнии; жестокие бои шли под стенами Велитриума; топор и пламя гуляли по берегу, и не одно жилище поселенцев обратилось в пепелище, прежде чем раскрашенная орда отступила.

После бури наступила особенная тишина. Люди собирались и говорили, понизив голос, а суровые мужчины с окровавленными повязками пили пиво в прибрежных тавернах.

В одной из них к Конану Киммерийцу, угрюмо отхлебывавшему из большого кубка, подошел худой следопыт с обвязанной головой и рукой на перевязи. Он единственный из гарнизона форта Тускелан остался в живых.

— Ты был с солдатами на руинах форта?

Конан кивнул.

— А я не смог, — хмуро буркнул следопыт. — Боя не видел?

— Пикты бросились через реку. Что-то отняло у них отвагу, и лишь пиктский дьявол может сказать, что именно.

Следопыт постоял молча. Потом разлепил сухие губы:

— Говорят, что не нашлось тел для захоронения?

— Пепел. Прежде чем уйти за реку, пикты свалили все трупы в одну кучу и подожгли. И своих, и людей Валаннуса.

— Да… Валаннус пал последним в рукопашном бою. Хотели взять его живым, но он вынудил их убить его. Десять из нас, ослабевших и не способных драться, попали в плен. Девятерых прирезали на месте. И тогда сдох Зогар Саг, а мне представился случай удрать.

— Зогар мертв?! — воскликнул Конан.

— Мертв. Сам видел. Вот почему пикты штурмовали Велитриум столь вяло. Странное дело, однако. В бою он не получил ни царапины. Плясал, подлец, среди мертвых, топором размахивал, которым и срубил голову последнему из моих товарищей. Да и ко мне двинулся, воя по-волчьи… и вдруг зашатался, выронил топор, свернулся колесом и завизжал так, что подобного визга не слыхал я ни от человека, ни от зверя. Упал между мной и костром, для меня же и разведенным, пена пошла у него изо рта — и застыл. Пикты завопили, а я в суматохе освободился от веревок и помчался в лес.

Видел его. Потом. В блеске огня. Ни одно оружие не коснулось шамана — а меж тем были на нем следы от удара мечом подмышкой, на животе и на шее. Последний удар почти отделил голову от тела. Ты что-нибудь понимаешь?

Конан ничего не ответил. Но следопыт знал сдержанность варвара и продолжал:

— Жил магией и помер от магии. Собственно, смерть эта и отняла у пиктов боевой дух. Ни один из видевших гибель Зогара Сага не пошел на штурм Велитриума — все вернулись в пущу. А оставшихся оказалось слишком мало, чтобы взять город. Я шел за ними — единственный уцелевший из гарнизона. Так и прошел в город. Ну а ты благополучно привел своих поселенцев, а их жены и дети вошли в ворота вообще раньше крашеных дьяволов. Если бы молодой Бальфус с Грызуном не задержали пиктов, смерть настигла бы всех в Конайохаре. Я видел то место, где парень с псом приняли бой. Они лежали у штабеля мертвых пиктов; семеро, зарубленных топором или разорванных клыками, и другие, нашпигованные стрелами.

О боги, какая это была битва!

— Настоящий мужчина, — сказал Конан. — Пью за тень его, и за тень пса, не знавшего страха.

Он отпил часть вина и особенным таинственным жестом вылил остаток на пол, разбивая кубок.

— Десять пиктских голов оплатят его жизнь, и семь — пса, который оказался лучшим воином, чем многие мужчины.

И следопыт, глядя в суровые голубые глаза, знал, что клятва варвара будет выполнена.

— Форт не отстроят?

— Нет. Конайохара утрачена для Аквилонии. Границу перенесли за Реку Молнии.

Следопыт вздохнул и покосился на свою ладонь, огрубевшую от рукоятей меча и топора. Длинная рука Конана протянулась через весь стол за кувшином вина.

Следопыт сравнил киммерийца с людьми, сидящими вокруг, с павшими над рекой и с дикарями из пущи.

Конан не замечал его испытующего взгляда.

— Варварство — естественное состояние человека, — наконец пробормотал следопыт, хмуро глядя на Конана. — Это цивилизация неестественна, она лишь — стечение обстоятельств. И, в конце концов, варварство победит окончательно.