Юродивый

1

Это был облицованный серым мрамором особняк на самой окраине Парк Роуд – с портиком и колоннадой, увенчанной треугольным фронтоном, с фонтаном в центре уютного дворика, от которого лучами расходились мощеные брусчаткой дорожки. Дом утопал в зелени, а внушительного размера прилегающий участок был обнесен кованым забором. От этого места веяло строгостью классицизма и выдержанным, как хорошее вино, благородством.

Невольно вспомнил я недавний сон: лимонный сад, красивый дом, и с высоты колонн у входа вниз смотрел великолепный фриз, тропинки все вели к фонтану грез, но кто-то страх сюда принес.

Я подошел ближе, и в глаза бросились признаки упадка. Калитка отворилась со скрипом и с заметным усилием со стороны пожилого лакея. Мощеные дорожки облюбовали вездесущие одуванчики, нашедшие в щелях между брусчаткой достаточно для пропитания почвы и влаги. А чем дальше расползались от дома дорожки, тем больше на них оказывалось непрошеных зеленых постояльцев. Фонтан, похоже, не чистили и не включали целую вечность. Мраморную отделку фасада местами вспучило, и таких пузырей вполне хватало, чтобы сокрушить первое благоприятное впечатление. Роскошь на поверку оказалась с гнильцой, с налетом плесени.

В холле я дожидался недолго. Скоро с верхних этажей по лестнице ко мне спустился высокий мужчина средних лет. Осанка и манеры выдавали в нем человека состоятельного и властного. Ни вязаный домашний кардиган, ни мягкие волны вельвета его брюк не могли компенсировать ту силу и энергию, которыми, как казалось, этот джентльмен наполнен до краев. Коротким жестом он приказал лакею удалиться. Тот приклонил голову и тотчас покинул холл.

– Добрый день, мистер Боков! – поприветствовал он меня. – Я доктор Теодор фон Альтшлянг. В настоящее время я исполняю роль душеприказчика мистера Афанасьева, и временно распоряжаюсь в этом доме.

И имя, и акцент выдавали в нем немца. Учитывая это обстоятельство, странное выражение – «исполняю роль», я счел приемлемым.

– Это я распорядился пригласить вас, мистер Боков, – сообщил Альтшлянг, внимательно осмотрев меня с ног до головы, будто я верховая лошадь, которую он покупает. Мне это ужасно не понравилось.

– Вы принимаете опий, мистер Боков? – внезапно спросил Альтшлянг. Выглядело это так, будто речь шла о дешевом виски, запах которого можно учуять за несколько ярдов.

– Исключительно в лечебных целях, – ответил я невозмутимо, не находя в приеме наркотика в качестве болеутоляющего ничего предосудительного. – У меня случаются приступы мигрени. Доктор Фелучи прописал мне прогулки, кровопускание и опий. Из всего перечисленного помогает лишь опий, но я ограниваю себя. Надеюсь, работе это не помешает?

– Помешает, – сказал Альтшлянг. – Это у вас с собой? Давайте-ка, доставайте свои запасы.

Я вынул из кармана остатки опия.

– Бэрри! – выкрикнул Альтшлянг. В комнату немедленно вошел все тот же пожилой сухопарый лакей.

– Я уже здесь, сир! – преклонив голову, отрапортовал он.

– Очень хорошо, – сказал Альтшлянг. – Возьмите у мистера Бокова вот этот флакон, – он указал пальцем на мою руку, – и выплеснете содержимое в ведро с отходами! Когда управитесь с уничтожением наркотика, принесите нам крепкого чаю и захватите пинту ивового настоя для мистера Бокова. Мы будем в моем кабинете. И да, Бэрри, позже обязательно поделитесь секретом приготовления настоя с нашим гостем: он нам нужен здоровым, энергичным и рассудительным.

Бэрри протянул руку. Я отдал ему опий, понимая, что расходы мне будут компенсированы с лихвой, а без болеутоляющего меня, по-видимому, не оставят.

2

В просторном кабинете Альтшлянга слегка попахивало ладаном. Однако, несмотря на запах, больше свойственный часовням, там обитал и дух какого-то особенного домашнего уюта. Я так до конца и не разобрался, что именно повлияло на меня, что расположило к расслабленности и благодушию. Вряд ли это были отклики принятого накануне опия. Скорее, кто-то с великолепным чувством меры поработал над эстетикой этого пространства. Сочетание изысканности, шарма и легкой небрежности вызывало восторг.

– Вам нравится? – заметив мое восхищение, спросил Альтшлянг.

Он мог бы и не спрашивать, потому я позволил себе не отвечать: очевидность не требует слов.

– У Аглаи великолепное чувство пространства и особенный, неподражаемый вкус, – сказал он. – Ах, да! Вы же еще не в курсе! Я пригласил сюда одну необыкновенную женщину. Знаете, иногда мне очень жаль, – произнес он с досадой, – что нас связывает кровь. Она давно мечтала посетить Альбион, а мне как раз оказались нужны надежные помощники. Я позже познакомлю вас. Присаживайтесь, – он указал на одно из кресел-близнецов, обступивших резной журнальный столик из цейлонского эбенового дерева.

Я и сам почувствовал неловкость, с которой усаживался в старинное кожаное кресло, а Альтшлянга это явно повеселило. Казалось, ему нравится наблюдать за людьми смущенными крайне непривычной для себя обстановкой.

Наконец, усевшись и освоившись, я вдруг осознал, что пауза, которой не следовало бы быть при обсуждении дела, ради которого я явился в этот дом, странным образом затянулась. Альтшлянг молчал и пристально изучал меня: смотрел безо всяких эмоций, безо всякого желания прояснить суть предстоящей сделки.

К этому времени, взвесив все возможные варианты, я почти утвердился во мнении, что, вероятнее всего, я понадобился в качестве консультанта, как бывший боевой офицер армии генерала барона Врангеля.

– Вы не могли бы, – неуверенно начал я, – рассказать мне о деталях…

– Вы о написании книги? Да не волнуйтесь вы так, – прервал меня Альтшлянг. – Нет ничего проще, чем записать с диктовки готовый роман. Плюс мелочи – небольшая коррекция, редакторские правки, чтобы можно было сдать в печать, не ударив в грязь лицом. Так что никаких проблем возникнуть не должно. Впрочем, вам и вовсе незачем об этом беспокоиться, ваше имя даже упомянуто не будет. Сделаете простую работу, получите гонорар, и все.

Единственное, что я понял – это то, что он меня успокаивал: пытался, во всяком случае. И больше ничего. Не ясным оставалось главное – если изобразительная сила моего сомнительного таланта не востребована, что само по себе вселяло надежду на благополучный исход предприятия, то почему на этот диктант пригласили именно меня? Неужели трудно отыскать русскую стенографистку? Она сделала бы работу с недосягаемой для меня скоростью.

В принципе, с творческой и технологической сторонами я готов был примириться и вопросов по ним не задавать. В конце концов, кто платит, тот и музыку заказывает. А роман – это всего лишь игра воображения, полет фантазии чужого для меня человека. Честна ли сочиненная им история? Это не ко мне, а к тому советскому писаке, который готовится отбыть в мир иной. Там с него и спросят. Но ради чего я должен участвовать в этом? Какова цена вопроса? Этого пока никто не обозначил.

Я уже собрался озвучить свои размышления, как в кабинет вошел Бэрри.

– Ваш чай, сир, – провозгласил он так, будто речь не о напитке, а о личном прибытии короля.

В руках у лакея ничего не было. Значит, кто-то другой скрывался за дверью, ожидая разрешения войти.

– И где же он? – удивленно спросил Альтшлянг.

В этот момент мне показалось, что правый его глаз, прежде зеленый с золотым отливом, вдруг стал карим. Впрочем, это могла быть игра света и тени.

Едва отзвучал вопрос, дверь распахнулась, в кабинет вкатился сервировочный столик со всем, что может потребоваться для приятного чаепития. Вслед за столиком вошла роскошная брюнетка, облаченная в черную пачку-шопенку.

– Аглая! Вот так сюрприз! – смеясь и хлопая в ладоши, воскликнул Альтшлянг. – Вы бесподобны!

Похоже, женщину это раззадорило. Она улыбнулась, в глазах сверкнула шальная искорка. Чуть отстранившись и сделав балетный арабеск, она вдруг закрутила фуэте. За ним последовал глубокий реверанс, а после, вдруг, она умчалась прочь, не проронив и слова.

– Ну, как дитя! – смеясь и продолжая хлопать, воскликнул немец. – Вот, – обратился он ко мне, – вот какая она – Аглая! Энергия льется через край! А вы говорите… Кстати, почему вы ничего не говорите? – он коротко взглянул на меня. – А-а! Понимаю.

Только теперь до меня дошло, что сидел я, раскрывши рот. Все произошло настолько неожиданно, что я растерялся. И ситуация, и само зрелище совершенно шокировали меня своей необычностью. Я был просто ошеломлен. Мало того, что Аглая оказалась весьма недурна собой, но и эти балетные штучки она выделывала с исключительной легкостью.

– Ох уж это женское любопытство, – посетовал вдруг Альтшлянг, – и эта страсть к эпатажу. И как теперь вести деловую беседу? В то же время это было забавно, согласитесь. Аглая танцует с раннего детства. Вы же знаете, русский балет – это нечто неописуемое, волшебное! Она родилась в Санкт-Петербурге, училась в балетном классе. После долгое время, и уже при советской власти, жила в Москве… Впрочем, она сама расскажет, если захочет. Да, не удивляйтесь, она тоже ваша соотечественница.