Янтарь. Вирус бессмертия

Глава 3. В кабинете

– Вы уверены? – переспросил Водопьянов.

– Да, на сто процентов, – твердо ответил некробиолог.

– Трофим, – вмешался Алексей, – если я правильно понимаю теперь, то основные наблюдения проводятся лично вами?

– Да, и теорию выдвинул я, а потом мы подтвердили ее в ходе полевых и лабораторных исследований, – кивнул Трофим.

– Очень интересно. Никогда не думал, что целое направление науки в наше время может задать всего один человек, – не то искренне восхитился, не то подкинул «леща» голубоглазый. – Вы бы не могли кратко освежить для меня тему? Я в курсе основных событий, но очень интересно получить информацию от первоисточника. Научный язык отчетов – дело тонкое, а я, боюсь, не настолько тонкий ценитель сложных формул и постулатов, поэтому, пожалуйста, попроще, – попросил Алексей.

– Да что там тонкого-то, – махнул рукой Трофим и вздохнул, – с какого места вам интересно?

Голубоглазый немного замялся. Он слегка наморщил лоб, вглядываясь внутрь себя и перебирая имеющуюся у него информацию.

– Давайте с самого начала, но тезисно, – попросил Алексей.

– Ну с начала, так с начала. Модификация papillosa virum, взятая с образцов… – начал Трофим.

– Стоп, – поднял руку Алексей. – Трофим, пожалуйста, человеческим языком. Этой вашей научности я начитался в докладах, признаться, все, что там написано, особенно как это написано, вызывает у меня головную боль. Сможете простыми словами? Специально для темного человека? – устало, с полуулыбкой попросил голубоглазый, откинувшись назад на стуле и сцепив руки на пухлом животе.

– Но ведь тогда снижается научная точность. – Трофим озадаченно посмотрел на Алексея.

– Плевать на точность, мне главное достоверность и ваше личное мнение, – махнул рукой Алексей.

– Хм… ну ладно. Все, что живет в Зоне, мутировало, – некробиолог с вопросом посмотрел на голубоглазого и на директора, взглядом спрашивая, таким ли языком надо говорить. Голубоглазый кивнул, давая понять, что это именно то, что он и хотел. – Мутационным изменениям подверглись не только флора и фауна, но также бактерии и вирусы. Скорость мутации вирусов в Зоне превосходит скорости мутации этих же вирусов за ее пределами в тысячи, десятки тысяч раз. Если начальный вирус не может воспроизводиться вне живых клеток, то здесь он научился выживать и воспроизводиться и в некротических средах, он научился вступать в симбиоз с бактериями и археями.

Алексей вздохнул, сдерживая нетерпение.

– Чуть короче, Трофим. С такими темпами мы дойдем до середины лишь к утру. А у меня не так много времени.

Ученый с удивлением приподнял брови, в его понимании короче уже было просто невозможно.

– Эм… – протянул Трофим, соображая, как же донести суть до собеседника кратко, но не расплескав смысл. – Если совсем коротко, то сильно видоизмененный вирус папилломы человека распространен в пределах Зоны, им заражается от двадцати пяти процентов обследованных тут людей. Этот видоизмененный вирус растет в клетках человека как в начальной среде, уничтожает патологические бактерии и другие вирусы, встраивается в нервную систему, входит в симбиоз с естественным бактериальным фоном пищеварительной системы человека таким образом, что получать питание может уже не посредством клеток, а непосредственно взаимодействуя с микробиомом носителя. За период в четыре—шесть месяцев вирус встраивается в мышечную систему, на начальных стадиях частично встраиваясь в ДНК, а позже и заменяя собой ДНК клетки, по сути, копируя клетку, оставляя за собой право влиять на дальнейшее ее строение. Это обуславливается тем что вирус имеет трехцепочную структуру и через очень сложный механизм нуклеотидного копирования меняет две из трех своих цепочек, уничтожая оригинальное ДНК человека, заменяя его своим, по сути, не переставая оставаться вирусом в третьей цепочке нуклеотидов. – Трофим открыл было рот, желая пошире описать внутриклеточный процесс и связанные с ним моменты, но осекся, вспомнив о поставленных ему условиях. – В изученных нами образцах мы получаем средние значения замененных клеток, до сорока процентов клеток носителя в мышечной ткани, такой же высокий процент замененных клеток в эпидермисе, внутренние органы – до шестидесяти. Нервная система, а также мозг значительно, до пятидесяти процентов в живых носителях, поражаются этим вирусом, но человек не теряет индивидуальности. Возможны проявления изменения вкусовых предпочтений, поведенческих реакций. В период до двенадцати месяцев вирус образует собственные центры управления, по функциональности схожие с нервными узлами простейших организмов, никак не обусловленные внешними факторами. Предназначение этих центров еще не выяснено. Вот, наверное, и все, если уж совсем кратко, – неуверенно закончил Трофим.

– Так получается, наш вирус просто проблема какая-то, – спросил Алексей, явно ожидая другого повествования. – А как же лечебный эффект? А как же излечение от онкологии, неограниченный срок жизни клеток, при наличии питания?

– Ну строго говоря… папиллома имеет высокий онкопотенциал, и заражение человека этим вирусом является, по сути, метастазированным поражением всех его органов, только без отрицательных прижизненных последствий. Да, этот вирус уничтожает всю микропатогенику своего носителя, в том числе известные онкологические процессы, в этом его неоспоримый плюс…

– Во-о-от, – значительно подняв указательный палец, протянул Алексей, – а то что он легко разрушается за пределами Зоны двумя, тремя инъекциями пенициллина вкупе с противовирусными препаратами – это его второй плюс. А то что бойцы, как вы говорите «зараженные» этим вирусом, двигаются быстрее, стреляют точнее, их раны затягиваются, инфекция не берет, спят они меньше, это как понимать? Заражение? – воинственно вскинув голову, спросил Алексей.

– Ну… – начал Трофим. – Вы же в действительности не пытались лечить зараженных живых сталкеров на стадии от двадцати процентов поражения? Скорее всего, либо носитель погибнет, либо на него не подействуют известные противовирусные препараты, по крайней мере, в известных дозировках. Насколько я понимаю, это из отчетов Гладовласова?

– Про пенициллин и препараты сопровождения? – спросил Алексей. – Да, из его отчетов.

– Тогда я думаю, что выводы неверные. Он экспериментировал на тканях, а не на системе носителя в целом. Кроме того, он любит притягивать желаемый результат… извините, за уши. Не хочу говорить о коллегах плохо, но его ошибочные выводы могут иметь непредсказуемые последствия для носителей.

– Так, значит, вы считаете? – тихо произнес гость, задумчиво почесывая подбородок.

– Да. На ранних стадиях поражения, действительно, достаточно приема простых противовирусных препаратов или вообще можно обойтись без них. Но по нашим расчетам и наблюдениям при поражении порядка двадцати процентов клеток организма органы уже не могут работать без замененных клеток, и их гибель означает гибель органа со всеми вытекающими последствиями, – ответил некробиолог.

Водопьянов тем временем что-то быстро чиркнул в ежедневнике, лежавшим у него открытым на столе.

– Ладно, – задумчиво сказал голубоглазый, выныривая из пучины своих мыслей. – Трофим, я не очень понял про питание и взаимодействие друг с другом ваших объектов. Там в докладе очень сложно все описывалось.

– Питаются они всем, что могут расщепить пищеварительные бактерии человека, подстраиваясь и синхронизируя свои обменные процессы с обменными процессами клеток хозяина. Тут все сильно зависит, насколько сильно человек, так сказать, сросся с вирусом при жизни. Я бы хотел сказать, что тут не хватает полевых исследований.

– Позвольте спросить, почему вы не экспериментируете на сталкерах… или на военных? Гоняться за, как вы их называете, объектами по всей Зоне – не самая лучшая трата времени.

– Мы, конечно, используем добровольцев, но мы же не можем вскрывать живого человека, чтобы узнать, на какой стадии процесс развития колонии вирусов, кроме того, образцы тканей, которые мы приняли за показательные, невозможно взять у живого человека без причинения долговременного вреда его здоровью, – ответил Трофим. – Лаборатория ведет регулярные осмотры, замеры, берет пробы у живых носителей, но наш вирус заботится о своем хозяине и не подает внешних признаков своего присутствия. Конечно, мы скрываем истинную цель наших заборов проб, чтобы не спугнуть сталкера лишний раз. Иногда бывают случаи изменения цвета кожи или глаз, но это… наверное, лучше к Берику Капезовичу, он у нас больше по этому направлению. Другое дело, как их привыкли называть зомбированные, там мы не производим особого ущерба. У вируса в теле носителя идет чистое выживание и свои собственные процессы развития, не обусловленные навязанным ему волевым поведением. – Трофим потер руки о колени, видимо, немного смущаясь того, что в чем-то он не уследил за событиями.

– А что же с взаимодействием зомбированных объектов с окружающей средой? Они способны понимать, что от них требуется и что происходит? – сделав свои выводы, спросил Алексей.

– Сам вирус не может иметь интеллекта. Также и в объектах, уже не имеющих самосознания, он способен включать только защитные механизмы, алгоритм которых он успел скопировать при жизни носителя.

– Стрельба из автомата, вскрытие тушенки? – уточнил гость.

– Да. Все сигналы, прошедшие по рефлекторной дуге или другой части нервной системы, начиная от головного и спинного мозга, прошедшие по замененным вирусом клеткам, записываются, так же как и порядок сокращения мышц. И чем чаще наш вирус участвовал в этом, тем слаженнее работают созданные им элементы мышц и органы, также активируются и собственные мышцы и органы человека. Пищеварительная система вполне справляется со своими функциями даже после смерти носителя.

– Потому что она работала без перерыва… И ходят объекты, и стреляют, потому что их научили этому при жизни? – сделал вывод Алексей.

– Именно так, – подтвердил Трофим. – Собственно, сердце также может запускаться при необходимости, как и дыхательные функции. Легкие и другие органы не поддаются разложению…

– Потому что вирус уничтожает всю патогенику? – перебил его Алексей, жадно впитывая информацию.

– Да, – в очередной раз подтвердил некробиолог. – Только легкими и сердцем объекты практически перестают пользоваться.

– Но это значит, они иногда дышат и заводят мотор. Для чего? – сжав руку в кулаке, имитируя сердце, Алексей встряхнул им пару раз.

– Они запускают сердце в процессе кормления, поскольку готовая кровеносная система лучше разнесет питательные вещества, чем естественный межклеточный процесс. Это если мы говорим о второй категории объекта, – показав рукой куда-то вправо, ответил Трофим. – Кстати, кровь носителей второй категории перестает свертываться, ее количество уменьшается на семьдесят, семьдесят пять процентов, этого достаточно для транспорта питательных веществ.

– Это примерно литра полтора? – быстро просчитал Алексей. – А что, первая категория не может запускать сердце? – с любопытством поинтересовался он.

– С первой категорией все сложнее. Объекты в незначительной степени поражены вирусом. Системы объекта работают крайне разлаженно, нестабильно. В не захваченных вирусом органах идет борьба самого вируса с аммонифицирующими микроорганизмами.

– Это с бактериями разложения, то есть? – спросил Алексей.

– С ними, – подтвердил ученый.

– И что получается, и кто выигрывает? – с явным азартом спросил гость, заметно наклонившись в сторону ученого. На его лбу выступила легкая испарина возбуждения. Он повернул голову в сторону Николая Николаевича. – Что-то в горле пересохло, вы не могли бы чего-нибудь…

– Сейчас все сделаем, – моментально отозвался Водопьянов. Нажав несколько кнопок, он буркнул что-то в трубку телефона внутренней связи.

– Продолжайте, Трофим Аристархович. Никогда не думал, что этот вопрос мне будет настолько интересен, – признался голубоглазый.

– Тут по большому счету два варианта. Если побеждает вирус, а это случается крайне редко, поскольку в естественной среде Зоны раздобыть питание для объекта представляется непосильной задачей. Мутанты слишком сильны и быстры, а человек вооружен и опасен. Но это не останавливает вирус, и мы имеем агрессивного зомбированного, – Трофим указал левой рукой в сторону, словно определяя место для объектов первой категории слева от себя. – А когда побеждают естественные процессы разложения, вирус скапливается на эпидермисе и впадает в спячку, ожидая, когда его подцепят сталкеры.

– Или другие мутанты… – закончил гость.

– Другие мутанты тоже могут подхватить его механически, но, несмотря на всю виолентность вируса, он не поражает мутантов, – ответил некробиолог. – Причины этого вам… точнее подскажет вторая лаборатория, но если вкратце, то…

– Не надо, – прервал его Алексей, – это меня не интересует. Так как же они взаимодействуют? Я читал в ваших отчетах, что у них, у объектов то есть, есть определенный порядок взаимодействия. Поясните мне?

– Разумеется, – кивнул Трофим, неосознанно сцепляя руки на животе и слегка откидываясь назад, копируя собеседника. – Это наиболее интересная часть исследований. По сути, зомбированные – просто колония вирусов, копирующая для своего выживания прижизненные процессы носителя, пищеварительные, рефлекторные, осознанные физические, если они повторялись достаточно часто. Эта колония, замещающая собой определенную часть человеческого организма, консервирует и постепенно заменяет путем копирования и остальные клетки человеческого организма.

В дверь постучали, и на пороге нарисовался известный подхалим и подсказчик чужих секретов, заместитель директора Маркелов Борис Васильевич с подносом, на котором стояли три красивых чашки дымящегося чая, две вазочки с печеньем и вареньем, бутылка воды и три стакана. Немного оторопев от вида довольно расслабленного Трофима, он зачем-то поклонился и суетливо расставил чашки и стаканы напротив каждого из собеседников, а бутылку и вазочки поставив в центре, но все-таки ближе к Водопьянову, не забыв бросить ласково-масленый взгляд на Алексея. Секунду с вопросом поглядев на Водопьянова, получив освобождение, он кивнул и удалился, подобострастно аккуратно закрыв за собой двери. Алексей хрустнул крышечкой от бутылки, налил себе воды и махом опрокинул его внутрь, тут же наполнив стакан вновь, он перевел взгляд на Трофима, ожидая продолжения.

– Хм… колония, – собирая ушедшую нить повествования, произнес некробиолог. – Получается так, что носитель, равно как и копирующий его вирус, может собирать визуальные образы, определенно имеет тактильную чувствительность, обоняние, слух, может даже возбуждать определенные участки головного мозга, но пользоваться мозгом как таковым не умеет.

– Иначе это была бы третья категория. Верно? – прервал его Алексей.

– Да. По классификации, предложенной мной, это была бы третья А категория, – согласился ученый. – У вируса есть одно очень важное свойство: даже будучи в образце ткани, вирус четко реагирует на электромагнитные колебания, – Трофим задумчиво почесал губу. – Любые электромагнитные колебания. Понимаете?

– Понимаю, – кивнул Алексей.

– Не уверен, что вполне, – позволил сделать небольшой выпад Трофим. – Вирус прекрасно реагирует на свет, на тепло, на радиоактивное излучение, электромагнитный след человека и проявляет избирательную способность, определяя носителя. Я думаю, что это зашифровано в его геноме. Он имеет очень сложную структуру.

– Не очень понял про электромагнитный след человека, – приостановил некробиолога гость. – Это что?

– Это наше собственное излучение, наша собственная индивидуальная волна. Колебание клеток, ток жидкостей, дыхание, нервные импульсы – все это создает определенный фон, который считывается разработанными нами приборами – фазометрами. Прибор определяет человека с расстояния до сотни метров, если нет препятствий прямой видимости.

– Приборы сталкеров тоже определяют мутантов на расстоянии, – сказал Алексей.

– Да, конечно, но принцип работы фазометра основан на другом: он измеряет угол сдвига фаз между… – начал Трофим.

– Не надо, Трофим. Давайте к нашему вирусу, – резонно прервал Алексей.

– Вирус считывает то же самое, только с расстояний гораздо больших, даже у носителей первой категории, – ответил ученый.

– Я что-то не понял, как все-таки они взаимодействуют? – вернул к начальному вопросу собеседника гость.

– Мы полагаем, что речь идет о некоторой электромагнитной синхронизации между объектами, поскольку они могут не только принимать сигнал, но и менять свой, транслируя его вовне, подавлять электромагнитные колебания других существ. Коэффициент трансляции… – некробиолог вовремя осекся, понимая, что переходит на не нужный собеседнику язык. – В общем, при определенных условиях все зомбированные начинают двигаться как единый организм, подчиняясь наиболее развитой среди них колонии. Это, как правило, носитель второй категории, – ответил некробиолог и позволил отпить себе глоток чая из чашки.

– Теперь понятно. Это большая работа, Трофим Аристархович, – подняв вверх указательный палец, сказал Алексей. – Если Гудин уедет в Ладогу, то кто продолжит его полевые исследования? – обратился Алексей к Водопьянову.

– Мы… у нас есть сотрудники, которые смогут продолжить его работу, – секунду поколебавшись, не в силах удержать прямой взгляд, ответил директор.

В доли секунды движение глаз директора были схвачены гостем и прочитаны как открытая книга.

– Боюсь, что нет у вас достойной кандидатуры на место Трофима Аристарховича. А, Николай Николаевич?! – с азартом спросил Алексей, вполоборота поворачиваясь к Водопьянову. И не дождавшись ответа, протянул лежавшее перед Трофимом заявление к себе. Бегло прочитав текст, он небрежно смял бумагу и отодвинул белый комок в сторону. Лицо директора не изменилось ни на грамм, оставаясь внимательным и покорным.

– Значит, давайте договоримся, Трофим. Я определю для вас помощников. Из своего штата. Можете убегать от них, как захотите и когда захотите, если они от вас отстанут, я их уволю. Это очень хорошие ребята, и я ими дорожу, но поверьте, вы от них и не сможете убежать. Если что, они выстрелят вам в ногу, – глянув на опешившее лицо Трофима, на котором читалось и облегчение, и признательность, а теперь и доля паники, Алексей расхохотался. – Да шучу я, шучу. Не будут они стрелять… эх, Трофим, Трофим…

Отсмеявшись и отпив еще воды, он спросил:

– Да, так а что там про третью категорию? Вирус научился думать?

Трофим, на котором лица не было от разрешившейся проблемы, с трудом вернулся к сути вопроса.

– Нет, не уверен в настоящий момент, что это возможно, – отрицательно покачал головой некробиолог. – Думаю, что тут использован другой принцип. Объекты способны не только считывать, принимать и транслировать электромагнитные сигналы, но также могут подавлять электромагнитные поля живых существ. Более того, они способны вызывать сбои в функционировании органов человека, при продолжительном воздействии подобного подавления у человека возникает ряд заболеваний: от депрессии до критического обессиливания и впадания в кому. Это своего рода защитный механизм колонии.

– Надо же… – удивленно поднял брови Алексей.

– Поэтому мы не можем изучать объекты в неволе, – прокомментировал Трофим. – А вот считывать сигналы окружающей среды, сопоставлять их, маркировать их – это колония в состоянии. Кроме того, мозг человека хоть и умер фактически, может находиться в стерильном состоянии. Разрушаются только клетки, непораженные вирусом, то есть матрица для обработки визуальных и других сигналов сохранена, как вирус пользуется ими, еще не выяснено. Я иногда подкармливаю зомбированных, поэтому, возможно, они считают меня частью своей экосистемы. В любом случае объект дождался того, чтобы я смотрел в указанном им направлении, – закончил некробиолог.

– И вы увидели снорка? – предположил Алексей.

– Нет, не увидел. Скорее, догадался, – ответил Трофим.

Голубоглазый вздохнул и ненадолго задумался. Его пальцы правой руки заиграли тихую дробь на столе.

– Хорошо, – встряхнув оцепенение, сказал Алексей. – Так почему вы называете его папилломой? Из отчетов лаборатории НИИ Ладога он имеет мало общего с этим вирусом. Или они ошибаются? – спросил Алексей, слегка прищурив один глаз.

– И да, и нет. Одна из цепочек нуклеотидов по своему строению имеет почти точную копию известного вируса, которого, к слову, более тридцати видов. Его можно было бы отнести, скажем, к тридцать первому виду, что и было сделано, – ответил некробиолог, – но позже выяснилось, что это только часть одной из его цепочек, еще позже выяснилось, что вирус имеет еще две цепочки ДНК, которые он и встраивает в ядро клеток человека. Но к тому времени первые отчеты о его классификации к вирусам папилломы были отправлены, а затем мы не стали его переименовывать, – тут Трофим виновато посмотрел на Водопьянова. – Сами знаете, работы много, материал не успеваем перерабатывать, дали ему только рабочий номер и все.

– И какой же это номер? – поинтересовался Алексей.

– Номер сто и производные от ста: сто десять, сто двадцать и так далее. Поскольку вирус постоянно меняется, мы и шаг номеров сделали побольше, – ответил Трофим, чуть разведя руки в стороны, чувствуя некоторую легкомысленность объяснения. Сейчас он подумал, как бы хорошо ответил на эти вопросы его шеф – Алексей Иванович. Нумерация, классификация и прочая номенклатурная философия были его коньком, но шефа, к сожалению или к счастью, тут не было.

– Так, получается, название свободно? – спросил уже у директора Алексей.

Водопьянов, вжившийся в роль слушателя, не ожидал обращения к нему, слегка поперхнувшись от неожиданности, ответил:

– Да, выходит, названия не присвоено.

Алексей выпрямился на стуле.

– Ну тогда, если позволите, я дам ему название. Это будет очень хорошо для развития интереса и привлечения инвесторов в раскрытие его потенциала. Вы не против, Николай Николаевич? Трофим Аристархович?

Ожидаемо не встретив возражения ни в жесте, ни в слове, голубоглазый с нескрываемой ноткой торжественности произнес:

– Николай Николаевич, все модификации этого вируса и все его производные зарегистрируйте как вирус бессмертия.

Название ярким цветком вырвалось изо рта голубоглазого, едва слышным эхом крутнулось в хрустальных плафонах люстры и с дикой скоростью полетело через стены Янтаря по просторам Зоны, касаясь сутулых спин зомбированных, чутких ушей химер и кровососов, едва оставив след, шепнуло о себе на ушко контролерам и слепым псам и растворилось в воздухе.