Ямской приказ. Том 1. Хаб

Глава 1

Дорожный знак предупреждал — впереди паромная переправа или разводной мост. Внутри красного треугольника изображались чёрные схематичные волны между отвесными берегами. Всё как положено, в строгом соответствии с ПДД.

Имелась только одна загвоздка — никаких водоёмов в том направлении не было. И водотоков тоже. Я это знал доподлинно, потому что ездил здесь каждый день.

Новый знак я заметил издали и так удивился, что остановил мотоцикл. Притёрся к бордюру перед столбом, снял шлем и поскрёб в затылке. Толку от этого не прибавилось. Я таращился, как баран на отреставрированные ворота.

Для верности я припомнил карту района. Ближайшая речка — Клязьма, но она в другой стороне, за моей спиной. А впереди по курсу, через полтора километра — выезд на Ярославское шоссе и поворот на Москву, без всякой воды.

И как это понимать?

Машины ехали мимо знака, не притормаживая. Его появление никого, кроме меня, не смутило. Народ решил, судя по всему, что гаишники промахнулись и от избытка энтузиазма воткнули столб не туда. Бывает.

На улице пахло пылью и выхлопными газами. Жар висел над асфальтом, автомобильные стёкла взблёскивали на солнце. Пух летел с тополей, ложился на землю, склеиваясь в лохматые плети.

Забавы ради я достал телефон, навёл камеру на знак. Сделал снимок и с чувством выполненного долга снова нацепил шлем. Пора было ехать дальше — до собеседования осталось десять минут.

Опоздать я, впрочем, не опасался. Пробки отсутствовали, час пик давно миновал, и я был почти у цели. Да и вообще, Космоград не отличался внушительными размерами, хоть и разросся к двадцать первому веку.

На перекрёстке горел зелёный, и я проскочил удачно, а через два квартала свернул налево и подкатил к Академии. Уже начались каникулы, машин на парковке было немного. Поставив свою спортивную «хонду» с раскосыми глазищами-фарами, я взбежал на крыльцо.

Ещё пять минут в запасе, нормально.

Точность — вежливость космолётчика.

Стереопанно в вестибюле, занимавшее полстены, демонстрировало орбитальную станцию «InterSpace» — первую в истории, обеспеченную искусственной силой тяжести. Колесо диаметром в километр, насаженное на толстую ось, крутилось на фоне звёздного неба и голубого бока Земли.

По лестнице я поднялся с пижонской неторопливостью. Подошёл к деканату, коротко постучал и переступил порог.

Секретарша Оля, уставившись в монитор, возила по столешнице мышью. Вид при этом имела сосредоточенный — не то решала бюрократические задачи с применением матанализа, не то раскладывала пасьянс. Блондинистые волосы были рассыпаны по плечам.

— Привет, — сказал я. — Ты невыносимо прекрасна. Как и обычно.

— Не заговаривай зубы, Рябцев, — буркнула Оля, мельком взглянув на часы. — И хватит на меня пялиться.

— Ты требуешь невозможного.

— Ой, да ладно. Иди уже, воздыхатель. Ждут.

Часы показали полдень, и я шагнул в кабинет.

Декан стоял у распахнутого окна, опираясь задом на подоконник и сунув руки в карманы. Пиджак он снял и ослабил галстучный узел. За его спиной пришёптывал что-то высокий вяз, колыхались ветки. Листва фильтровала солнечный свет.

— Присаживайтесь, Рябцев, — сказал декан. — И знакомьтесь — товарищ Павлов из Центра космической медицины.

Услышав фамилию медика, я представил собачек и слюноотделение по сигналу. Павлов доброжелательно улыбнулся, будто прочёл мои мысли:

— Увы, не родственник. Просто однофамилец.

Он сидел в кресле у стены слева — плотненький и седой, с лучистыми морщинками вокруг глаз. Одет был в рубаху с короткими рукавами. Этакий дачник-дедушка, балагур и любимец внуков.

— Итак, — произнёс декан, — поздравляю вас с окончанием четвёртого курса. Экзамены вы сдали успешно, зачёты тоже. Осталось определиться с полётной практикой. Учитывая специфику нашего заведения, дело это крайне серьёзное. С некоторыми студентами мы проводим дополнительное собеседование. Вот, в частности, с вами.

Он замолчал, словно дожидаясь моей реакции. Я кивнул. Декан посмотрел на меня внимательно:

— Вы претендуете на участие в дальних рейсах. Хотите пилотировать корабли на штрихпунктирных маршрутах, вплоть до границ Солнечной системы. Заранее подавали соответствующую заявку. Ваше желание неизменно?

— Да, — подтвердил я. — Ну, собственно, ради этого я и проходил подготовку в усиленном варианте весь этот год.

— Штрихпунктир — экспериментальная технология, как вы знаете. Управляющий контур завязан на субъективное восприятие. Ваши медицинские показатели здесь принципиально важны, поэтому инициативу в ходе нашей беседы я передаю товарищу Павлову. Он задаст вам вопросы.

Павлов, по-прежнему улыбаясь, спросил у меня:

— Вас что-то смущает в этом раскладе, Тимофей? Мне так показалось.

— Не то чтобы смущает, — сказал я, — просто я ведь уже прошёл медкомиссию. И до этого врачи меня наблюдали. Думал, всё давно прояснили. Не ожидал, что и на собеседовании эта тема возникнет, но я готов.

— Я изучил отчёты, — заверил Павлов, — включая записи ваших бесед с психологом. По итогам возникли кое-какие соображения. Вот они-то и побудили меня приехать, чтобы уточнить ряд моментов. Надеюсь, это не займёт много времени. В любом случае — мы на вашей стороне, Тимофей.

Павлов раскрыл унылую пластиковую папку, лежавшую у него на коленях. Вытащил несколько распечаток, бегло просмотрел их:

— Ага, вот так… Вообще, доложу вам, восприятие в штрихпунктире — крайне интересная штука. Такие фортели иногда выкидывает, что диву даёшься. Один из пилотов жаловался, к примеру, что, запуская контур, чувствует вкус прогорклого масла на языке. Другому чудился запах мяты…

Оторвавшись от текста, он взглянул на меня:

— А вы ничего подобного не испытывали? После тренировки на симуляторе, скажем? Не обязательно сразу — эффект мог проявиться и спустя какое-то время. Навскидку — вкус любимой еды показался вам незнакомым…

— Нет, — ответил я честно. — Ну, и опять-таки — наблюдающие врачи регулярно об этом спрашивали. Но сбоев восприятия у меня действительно не было. Никаких галлюцинаций — ни визуальных, ни слуховых, ни со вкусом и запахом. Даже жаль вас разочаровывать.

— Рад, что вы шутите, — сказал Павлов. — Уверенность в себе — совершенно необходимое качество для пилота. Но давайте отбросим термин «галлюцинации». Как и словечки наподобие «померещилось» и «помстилось» — они звучат слишком одиозно. Оставим только голые факты. Не возражаете?

— Всецело поддерживаю.

— Тогда расскажите нам, Тимофей, не случалось ли с вами чего-нибудь необычного в последнее время? Хоть в Академии, хоть за её пределами? Казус какой-нибудь, занимательный случай — или анекдотический даже?

— Анекдотический? — переспросил я. — Да вот буквально только что, пятнадцать минут назад. Ехал по Комсомольской в сторону Ярославки, а там знак воткнули — разводной мост. Понятно, что по ошибке, но всё равно забавно. За два квартала отсюда. Хотя это ерунда, конечно, пустяк малоинтересный. А вот весной…

— Погодите, Рябцев, — сказал декан. — На Комсомольской, за два квартала? Я утром там проезжал, ничего такого не видел. Знаки обычные.

— Да? Ну, значит, ближе к обеду выставили. Я сфотографировал, кстати. Если хотите, могу даже показать.

— Я бы взглянул, — сказал Павлов. — Будьте добры.

Достав телефон, я вызвал фотоархив. Картинки выстраивались в ряды, и я машинально нажал на ту, что стояла крайней. Но почему-то открылось фото недельной давности — я, Максим и Артём на фоне перегрузочной центрифуги. Ну да, после двенадцати «жэ» щёлкнулись на память…

Свернув картинку, я задал сортировку по дате — так, чтобы сегодняшний снимок оказался в начале списка. Однако он там не появился. Красно-чёрный значок вроде бы мелькнул где-то ниже, уползая за край экрана. Я быстро пролистал каталог, но так и не выловил искомую фотку, она бесследно исчезла. Как в воду канула — в ту самую, вероятно, где паромная переправа или разводной мост…

— Ну, что там, Рябцев? — спросил декан.

— Извините. Похоже, глюк — картинка не сохранилась.

— Ничего страшного, — сказал Павлов. — Современная электроника не всегда работает идеально — будь она хоть советская, хоть американская, хоть японская. Обойдёмся без иллюстраций, вашего рассказа достаточно. А если в общем и целом — как у вас настроение перед практикой, Тимофей?

— Жду её с нетерпением. Это я без иронии — действительно жду.

— Нисколько не сомневаюсь. Молодёжь просто бредит космосом, а уж студенты Академии — и подавно… А вне учёбы? Как складывается общение с друзьями или в кругу семьи? Вы, кстати, давно общались с родителями? Они ведь, если не ошибаюсь, живут далеко отсюда…

— На Сахалине. Но мы буквально на днях созванивались, у них всё по-прежнему. С друзьями — тоже окей. Без драк.

— И на том спасибо. — Павлов негромко хмыкнул. — Драки между будущими асами Космофлота — это не то, что нужно прогрессивному человечеству… Ну, и коль скоро мы рассуждаем о психологии, давайте чуть добавим наглядности. Я вам тоже хочу показать картинки — только без всякой техники, по-простому, вы уж не обессудьте…

Павлов достал из папки несколько квадратных картонок и выложил их на тумбочку рядом с креслом. На карточках были геометрические фигуры — круг, трапеция, ромб, овал, пара симметричных многоугольников и хитрая загогулина, похожая на растолстевшую букву «м».

— Пожалуйста, — сказал Павлов, — выберите что-то одно.

Я покосился на него с недоверием. Это выглядело как розыгрыш — полудетские тесты на собеседовании, от которого зависела моя практика (а может, и вся карьера вообще). Но Павлов встретил мой взгляд всё с той же безмятежной улыбкой.

Ещё раз оглядев карточки, я задумался на секунду-другую.

Никакого подтекста в этой шараде я не усматривал. Судить о моих психологических склонностях на подобном материале — попросту глупо. Особенно после всех предыдущих тестов, по-настоящему мозголомных. Круг или загогулина — пофиг. Таким идиотским способом можно проверить разве что, как долго я буду колебаться…

Взяв наугад одну из картонок, я показал её Павлову.

— Замечательно, — сказал он, переглянувшись с деканом. — Восьмиугольник, иначе говоря — октагон. Выбор зафиксирован. Давайте теперь усложним задачу.

Он сгрёб картонки с тумбочки, положил вместо них другие. Эти выглядели солиднее — уже не фигуры, а цветные рисунки, довольно сложные.

— Не спешите, присмотритесь как следует. Скорость реакции в данном случае неважна. Выберите тот элемент, который вам понравится больше. Критерии оценки — любые, на ваше усмотрение. Смысловые, эстетические, ассоциативные. Прошу, Тимофей.

Я принялся изучать рисунки. Изображались металлические предметы — украшения, древние научные инструменты, посуда.

Кубок из серебра с узорчатой гравировкой. Армиллярная сфера из тусклой меди. Маятник Ньютона — четыре шарика в ряд, подвешенные на нитях, плюс один, отведённый в сторону. Золотая заколка в виде бабочки с инкрустацией. Монета с орнаментом из зубчатых листьев и стилизованной единицей. Аптекарские весы…

Всего я насчитал десять карточек. Прорисовка была на уровне, до мельчайших деталей, в едином стиле. Но чаще всего я цеплялся взглядом за два изображённых предмета. Один из них был похож на розу ветров — звезда с восемью лучами. Другой — цветок, лепестки которого завивались, как рукава спиральной галактики.

«Галактический» цветок я и выбрал. Потянулся к нему, но в последний миг неожиданно для себя передумал — и взял картонку с розой ветров. Поднёс её к глазам, изучил подробнее.

Да, художник постарался на славу. На металлической звезде просматривались даже царапины. На поверхность ложились блики и тени — так натурально, будто это был не рисунок, а фотография.

Остроконечные лучи-стрелки были изготовлены из двух разных металлов. Те, что обозначали основные стороны света, имели серо-стальной оттенок, а промежуточные — жёлто-латунный.

Я поднял взгляд на Павлова. Тот следил за мной на удивление пристально — даже перестал улыбаться и чуть подался вперёд. Декан и вовсе напрягся, как охотничий пёс, выследивший добычу.

— Что ж, — кивнул Павлов, — теперь мы, пожалуй, сможем принять решение.

— Ладно, — растерянно сказал я. — А когда будут результаты? Вы позвоните? Или мне самому в деканат зайти?

— Ждать не придётся, Рябцев, — сказал декан. — Решение мы сообщим вам здесь и сейчас, а до конца дня оформим официально. Нынешний разговор — лишь вершина айсберга, образно выражаясь. Предпосылки накапливались все последние месяцы, складываясь в картину, которая теперь окончательно прояснилась.

— Именно так, — согласился Павлов. — И позвольте отдать вам должное, Тимофей. Вы тренировались с полной самоотдачей, мы это ценим. Но…

Вздохнув, он развёл руками. Декан же проговорил:

— Сожалею, Рябцев, но по ряду параметров вы не подходите для дальнейшего обучения в Академии Космофлота. Я вынужден инициировать процедуру вашего отчисления. Документы, повторюсь, будут готовы быстро. Благодарю вас за добросовестную учёбу и желаю удачи. Знания и навыки, полученные у нас за четыре года, вы наверняка сумеете применить в профессиональной деятельности, пусть даже она не будет напрямую связана с пилотированием космических аппаратов.

Весь этот бред я выслушал спокойно, даже несколько отстранённо — просто не воспринял всерьёз. Когда декан замолчал, я вежливо спросил:

— Это тоже часть собеседования? Тест на психологическую устойчивость?

— Откуда такое предположение, Рябцев?

— Чистая логика. Если бы предпосылки для отчисления были, то всё решилось бы раньше. Меня погнали бы сразу. Зачем тянуть до последнего? Какой смысл тратить дорогостоящие ресурсы на моё обучение, на тренировки? Здесь высокотехнологичные тренажёры, их использование расписано поминутно. Вместо меня поставили бы кого-нибудь перспективного…

— Мы ведь объясняем вам, Тимофей, — мягко заметил Павлов, — полная ясность наступила только сегодня. И нам действительно очень жаль, поверьте мне на слово…

— Простите, товарищ Павлов, но это выглядит слишком явной инсценировкой. Хотите сказать, что меня отчислили из-за этих вот карточек? Курам на смех. Ещё раз прошу прощения за прямоту. Или вы специально моделируете абсурдную ситуацию? Ну, чтобы выбить из колеи, из привычных паттернов поведения? Тогда ладно. Но опять-таки — получается слишком в лоб…

— Мы не играем здесь в игры, Рябцев, — сказал декан. — Всё следует понимать буквально и недвусмысленно. Собеседование окончено, вы отчислены. Мы больше вас не задерживаем.

Ещё несколько секунд я переводил взгляд с одного собеседника на другого. Декан бесстрастно молчал, Павлов виновато покряхтывал. Поняв, что продолжения не последует, я поднялся, кивнул и вышел в приёмную.

Секретарша Оля взглянула на меня вопросительно, но я лишь пожал плечами и шагнул в коридор. Машинально добрёл до лестницы — и только там заметил, что всё ещё держу в руке картонку с рисунком. Огляделся в поисках мусорного ведра и услышал:

— Тимофей, подожди!

Оля бежала следом, цокая каблучками. Поравнявшись со мной, спросила обеспокоенно:

— Что случилось? Ты такой хмурый вышел, я даже испугалась.

Я всмотрелся в её лицо. Не похоже было, что она притворяется. И хотя декан мог просто не посвятить её в хитрый план, я именно в эту секунду начал осознавать — собеседование не было постановочным.

— Не знаю, Оля. Меня, по ходу, отчислили.

— Что, прости?

Её глаза округлились. Теперь уже ей казалось, что я придуриваюсь. Мне почему-то стало смешно. Я притянул её к себе и чмокнул в макушку, после чего спустился по лестнице в вестибюль. Вышел на крыльцо и зачем-то вновь посмотрел на нарисованную звезду.

Солнечный луч коснулся её, и она сверкнула металлом.