Ядовитая боярыня

Глава 14 Проклятый корабль

Возвращение Севастьяна казалось чудом. Чумазый, всклокоченный, загорелый, он мало походил на того благообразного, всегда чисто одетого отрока, какого помнила Настасья. Осиротевшие дети Глебова собрались под крышей Флора и до поры скрылись от преследователей и недругов. Однако вечно таиться они не намеревались: их целью было восстановить свое доброе имя.

Настасью разместили в маленькой светлой горнице, которую прежде занимал ее брат; Севастьян довольствовался охапкой соломы на сеновале над конюшней: он объявил, что по-настоящему устроит свою жизнь только после возвращения в родительский дом.

— Ну, просто король в изгнании, — поделилась своими соображениями Гвэрлум с Харузиным. — Ричард Львиное Сердце, выкупленный из плена, тайно возвращается в Англию.

— Почему бы и нет? — пожал плечами Харузин. — Он ведь дворянин, Гвэрлум. Настоящий.

— Мне почему-то всегда казалось, что средневековье на Руси было какое-то ненастоящее, — призналась Гвэрлум. — Расписное, плоское, лубочное… Настоящее — это, к примеру, Ричард. А наши как будто вообще вне времени и пространства. В другом измерении.

— Изоляция России от всего остального мира несколько преувеличена, — сказал Харузин. — Я тоже над этим думал. Говорят, во всем монголо-татарское иго виновато… — И с некоторым вызовом добавил: — А татары, между прочим, чуть Париж не взяли!

Наталья махнула рукой.

— Все не так, как думалось… Но оно и к лучшему. Вот, к примеру, монастырь. Я думала — там все черным-черно, ходят изможденные старухи, бьют себя плетьми по желтым плечам, везде коптят факелы, постоянное похоронное пение. В общем, фильм «Иван Грозный». И — ничего похожего. Светло, монашки спокойные, есть даже красивые.

— Самобичеванием у нас не занимались, — задумчиво молвил Харузин. — Да и в Европе это дело папа Римский запретил. Точнее, пытался. Сама понимаешь — мракобесие…

Вершков открыто томился по Настасье. Она не просто была похожа на брата внешне — это еще полдела. Севастьян копировал ее движения, манеру держаться, он даже пытался подражать ее природной тихости, ее умению сохранять в душе светлый мир.

Это-то и привлекло Вадима прежде всего. Красивая, погруженная в свой простой и ясный внутренний мир девушка пленила человека, задерганного эпохой, в которую он родился. Как никогда понимал Вадим, что двадцатый век своих детей не любит: щиплет их и дергает, пока не растреплет, не растащит на части. При виде Настасьи Вадим как-то всей утробой понял, что имел в виду Лавр, когда говорил о «целомудрии». В вадимовские времена это понятие свелось к физической девственности, но истинное целомудрие охватывает всего человека и подразумевает нерастраченность, цельность, неизменную верность себе.

Настасья казалась Вершкову чем-то недосягаемым — верхом совершенства. Он весь обмирал, когда ее видел.

Эльвэнильдо по просьбе влюбленного друга пел разные эльфийские баллады о недосягаемости эльфийской принцессы для бедного рыцаря. Настасья слушала их вместе со всеми и вся светилась тихой радостью — ей нравилась музыка.

Она почти ни с кем не разговаривала, но не нарочито, а, кажется, просто по застенчивости. Теребить ее и приставать к ней с разговорами никто не решался — все, словно по сговору, боялись разрушить ее очарование.

Не хватало в доме только Пафнутия, но вот вернулся и он, и тотчас словно мрачная туча нашла на новгородских друзей. Ни с кем не разговаривая, злой и тревожный, Пафнутий тотчас скрылся в темном углу возле кладовки, забился туда, точно паук, и больше носу не казал. Лавр присматривался к нему дольше остальных, но ничего не сказал, только головой покачал.

Утро следующего дня, сразу после возникновения Пафнутия, ознаменовалось странным и неприятным событием.

Какая-то женщина, оборванная и страшная, совсем недавно битая кнутом, плясала у ворот близнецова дома и выкрикивала:

— Быть вам пусту! А быть вам прокляту! Летела соколица, обронила перо — а кто его поднял, тому червем ползти, навозом грызть! Шумело море, плескало волной — а кто под волну попал, тому гнилой рыбицей тлеть! Свет погас, не возгорится! Сердце застыло, не оттает!

Она плясала и странно трясла руками, с которых ниспадали лохмотья, и все завывала и выкрикивала жуткие слова.

Услышав ее, Пафнутий вдруг ожил в своем углу. Поднялся, волоча ноги прошел через двор, остановился в воротах. Безумная прямо ему в лицо завопила:

— Как есть я Катька, так есть ты убивец! Как есть я дура, так есть ты безумец! Спасите, спасите, спасите, люди добрые!

Она завертелась волчком, поднимая босыми ногами тучи пыли, а потом, размахивая руками, визжа и завывая, бросилась бежать. Пафнутий смотрел, как мелькают в воздухе ее грязные пятки, и сам не замечал, что по лицу его текут обильные густые слезы.

Затем вернулся в свой угол, забрался туда и долго не подавал признаков жизни.

Вопли и угрозы безумной не произвели особенного впечатления на Лавра, зато не на шутку встревожили остальных.

— Беснование этой дуры говорит только об одном: все, что мы затеяли, очень раздражает падшего духа, — уверял Лавр. — Но мы ведь и без того это знали. Быть на стороне правды — значит, разозлить врага, не так ли?

— Не подослали ли ее наши земные враги? — задумывался Флор.

— Хотя бы и так! — ответил Лавр. — Запугать пытается? По-моему, не стоит внимание обращать. Пытается запугать — стало быть, сам испуган! Радоваться нужно, а не беспокоиться.

Гвэрлум находилась под впечатлением увиденного.

— Я боюсь, Флорушка, — призналась она, а сама так и прижалась к новгородцу. — Видала я колдуний, они многое могут…

— Может, и так, — Флор провел рукой по ее волосам, — но мы-то можем больше… Всегда это помни, Наташа.

Она вздохнула и обхватила рукой его широкие плечи.

— Я помню, — сказала она.

Флор тоже ее обнял, осторожно, боясь раздавить своей богатырской мощью.

— Не бойся, — повторил он.

Однако чертовщина на этом не кончилась. Отправляясь в город, Флор заметил, что к его воротам кто-то прибил двух здоровенных крыс. Крысы были еще теплые, кровь испачкала крашеные доски и накапала на вытоптанный пятачок земли у калитки. Пришлось возвращаться в дом и звать Иону, чтобы тот вычистил ворота.

Мальчик был очень недоволен случившимся.

— Помяни мое слово, — говорил он Севастьяну, — они на этом не остановятся. Это они сейчас только так, пугнули, а вот погоди-ка, пойдут в наступление! Тут тебе и полки крысиные будут, и кошка из пищали стрелять начнет…

— Глупостей не болтай! — рассердился Севастьян. — Знаю я, чьих рук это дело.

— Чьих? — с любопытством спросил Иона.

— А тех же, что донос на батюшку написали! — отрезал Севастьян и сжал кулаки.

Флор отправлялся в гавань — в Новгород прибыл знакомый корабль, английская «Екатерина», и Флору хотелось перемолвиться словом-другим с давним приятелем, Стэнли Кроуфилдом.

Стэнли обладал на удивление трезвой головой и мог, глядя на ситуацию со стороны, дать неожиданный и весьма дельный совет. Конечно, не исключено, что и не стоит посвящать чужого человека в подробности дела — больно уж оно неприятное, — однако, по здравом размышлении, Флор решил Кроуфилду довериться. Англичанин еще никогда его не подводил, а море роднит всех моряков.

Но оказалось, что и у Кроуфилда имеются для Флора тревожащие вести. Красавицу «Екатерину» Флор увидел сразу. Она выглядела так, словно вернулась с бала, а не из плавания. На корабле царил полный порядок. Стэнли Кроуфилд стоял на палубе и пускал дым.

— Привет, Кроуфилд! — закричал Флор и помахал ему рукой. — Добро пожаловать в Новгород!

— О, Флор! Дивный цвет… э-э… благоуханный! — изрек англичанин и вынул трубку изо рта. — Счастлив видеть!

Его глаза искрились, но лицо оставалось совершенно невозмутимым. Флор оценил шутку и фыркнул.

— А ты, дракон огнедышащий, опять привез свое зелье, чтоб я меньше благоухал?

— Я разное зелье привез, — сообщил Стэнли Кроуфилд. — И такое, и эдакое. Погоди, спущусь к тебе. Я хочу тебя посетить у тебя в гостях… Так это говорится?

— Приблизительно, — кивнул Флор. — Я как раз для того и пришел, чтобы тебя в гости зазвать. Точнее, по делу.

— О, в гости по делу! Это очень точное выражение, — обрадовался Кроуфилд. — Я непременно воспользуюсь.

Он сбежал по трапу, оставив несколько указаний своему помощнику. Разгрузка еще не началась, ждали купцов — заказчиков товара.

— По дороге в Россию со мной случился странный событий, — поведал Кроуфилд, шагая рядом с Флором. — Мы повстречали в море человека!

— И куда он шел? — улыбнулся Флор, хотя на душе у него было сейчас тяжело. Но рыжий, покрытый веснушками, покусывающий трубку англичанин действовал на него успокаивающе.

— Человек? — удивился Кроуфилд. — Ну, он не мог идти по волнам, потому что для такого поступка нужна очень большая сила веры в Бога. Такой силой не обладают теперешние люди… Нет, этот человек почти утонул. Однако когда он пришел в себя, то рассказал интересные вещи…

История о пороховом корабле и случайной команде, набранной с бору по сосенке, очень не понравилась Флору.

— У меня есть предположение насчет заговора с порохом, — продолжал Кроуфилд.

Они уже подходили к воротам Флорова дома. Там по-прежнему трудился Иона.

— Плохо отмывается, проклятая! — закричал он, едва завидев хозяина. — Впиталась! Ядовитая!

— О, тут произошло неприятное событие? — осведомился Кроуфилд.

Иона узнал англичанина и выпрямился, держа тряпицу в опущенной руке.

— Здравствуйте, господин Кроуфилд, — выговорил он. — Не признаете? Меня раньше Животко звали, а теперь — Иона.

— О, Иона — великолепный наименований для моряка! — обрадовался Кроуфилд. — Таковой моряк в воде не тонет!

— Угу, — сказал Иона и вернулся к своему занятию.

Друзья вошли в дом.

— Предположим, некий корабль движется в Новгород и везет груз пороха, — задумчиво молвил Флор. — Как ты думаешь, Стэнли, он выполняет заказ русского государя?

— Ни в коей мере! — решительно произнес Кроуфилд. — Я полагаю здесь наличие заговора! Заговора с порохом!

Наталья Фирсова вышла, степенно поклонилась, подала прохладного киселя. Флор глядел на нее с гордостью. Как сказала бы по аналогичному поводу старенькая учительница начальных классов — «вот какого отличного товарища воспитали мы в наших рядах!»

Важно поклонившись гостю и хозяину, Наталья скрылась. Она знала, что Флор ей все потом перескажет, а сидеть и улыбаться с отсутствующим видом в присутствии полузнакомого гостя ей не хотелось. Наталья любила быть в центре внимания; положение слушателя устраивало ее мало.

Кроуфилд был встревожен и не скрывал этого. Приподнявшись и приветствовав Наталью поклоном, он вновь вернулся к теме пороха.

— Правда ли, что Иоанн намерен посетить Новгород в ближайшее время? — продолжал он.

Флор уставился на него.

— Не хочешь же ты сказать, что некто намерен покуситься на жизнь государя? — вымолвил он.

— Подобные намерения — не редкость, — сообщил Кроуфилд с таким видом, будто ежедневно бывает при королевском дворе и досконально изучил там науку дворцовых заговоров.

Флор задумался. О том, что царь Иоанн намеревается посетить Новгород, говорили уже давно. В Юрьеве монастыре готовились принять знатного богомольца, купцы обсуждали, какие яства поставят для царского пира и о чем будут с царем разговаривать. Издавна не жаловали московские государи вольный Новгород, колыбель практически всех вольнодумных идей российского северо-запада. Следовало подольститься хотя бы на этот раз.

Флор чувствовал некоторую растерянность. С одной стороны, на его семью и его друзей надвигалась опасность со стороны Турениной — пока вдовица жива и в силах, она не остановится ни перед чем, лишь бы извести Глебовских отпрысков. С другой стороны, оставить без внимания подозрения Кроуфилда он тоже не мог: англичанин, несомненно, был умен. Флор не разделял общего заблуждения, которое гласило: если человек говорит на твоем родном языке с ошибками, значит, он глуповат и не разбирается в ситуации. Обыкновение считать всех иностранцев дурковатыми нередко оказывалось роковым — как для русских, так и для англичан.

— Иона! — позвал Флор, приняв по наитию решение, которое показалось ему правильным. И, когда мальчик возник на пороге и угрюмо уставился на англичанина, велел: — Ступай, братец, к ливонцу. Передай: Флор Олсуфьич-де кланяется и просит пожаловать к нему.

— Ладно, — буркнул Иона. По всему было заметно, что очень не хочется ему идти к ливонцу и вступать с басурманом в переговоры, да делать нечего.

И ушел Иона.

— Ливонец? — выговорил Кроуфилд и зачерпнул ложкой густого киселя. — О, это очень вкусное! Немного похоже на пудинг… Вы знаете, имеется множество сортов пудинга, и все они не похожи один на другой…

Они поговорили немного о пудингах и киселях. Кроуфилд пытался сделать несколько замечаний о погоде, но Флор слишком тревожился, чтобы поддерживать легковесную беседу, и Стэнли — человек вежливый — заметил это и замолчал.

В тишине они внезапно услышали странные звуки. Очень странные — их не могло испускать ни одно живое существо, и одновременно с тем они не были присущи ни одному предмету, независимо от степени его скрипучести. Ни двери, ни старые половицы так не визжат. Разве что нож по стеклу… Звуки были то громче, то тише. Иногда они затихали надолго, но потом возобновлялись через неравные промежутки.

— Что это? — осведомился Кроуфилд.

Флор покачал головой.

Вбежала Наталья, кинулась к Флору.

— Что это, Флорушка?

Кроуфилд опять приподнялся, приветствуя ее появление.

— Мы как раз обсуждали это странное звуко… как это сказать? — произнес англичанин.

— Эти странные звуки! — выпалила Наталья. — Но это ужасно, ужасно! У меня все внутри так и переворачивается!

— Ты не поняла, голубка, откуда они доносятся? — спросил Флор осторожно.

— Ну… — Наталья задумалась. Когда она бежала сюда, то несколько раз ей почудилось, будто скрежещет у нее прямо над ухом. — Возможно, из угла… Там, где старая кладовая… Где ненужные вещи хранятся…

Флор уставился ей в глаза, и Наталья увидела в них настоящий ужас.

— Пафнутий! — выговорил Флор и встал. — Стэнли, идешь со мной? — предложил он гостю. — Возможно, мне понадобится помощь…

Англичанин отложил свою трубку, проглотил еще одну ложку киселя, подмигнув при этом Наталье, и вышел вслед за хозяином дома. Наталья осторожно прокралась следом.

Флор не ошибся.

Пафнутий сидел в своем углу, тупо глядя себе под ноги, и тихо раскачивался из стороны в сторону. Левая рука у него была в крови, и стена слева от Пафнутия вся была разрисована кровью. Какие-то загогулины, запятые, смазанные и искаженные рожи с оскаленными ртами и выпученными глазами.

— Бесы! — взвизгнула Наталья.

Пафнутий чуть приподнял голову, раздвинул губы, и из его горла вырвался странный скрежещущий звук.

Безумцев в те дни не изолировали — они свободно гуляли по улицам городов, стращали народ и пользовались всеобщим состраданием к несчастным. Кроме тех случаев, естественно, когда их в чем-либо обвиняли и побивали камнями.

Глаза Пафнутия побелели, зрачки сузились, превратились в точки.

— Пафнутий! — позвал Флор.

Безумец поднял лицо, и Флор увидел, что у него трясется кожа — как у лошади, на которую села муха. Пафнутий поднес ко рту левую руку и впился в нее зубами. Кровь опять потекла из ранки.

— Держи его! — велел Флор Кроуфилду.

Вдвоем они навалились на Пафнутия, но тот отбивался с нечеловеческой силой, скрежетал и верещал.

Наконец двум крепким мужчинам удалось совладать с безумцем и связать его.

Пафнутий бился, подпрыгивая все выше над полом. Из его рта текла розоватая пена, а потом и кровь.

— Боже, что с ним? — бормотал Флор, пытаясь утихомирить сумасшедшего.

И тут он вспомнил, что Наталья стоит рядом и смотрит на происходящее широко раскрытыми, перепуганными глазами.

— Наташа, позови Сванильдо! Лавра позови! Иди, иди! Ступай скорее! — приказал он.

Гвэрлум побежала вниз по лестнице. Она впервые видела нечто подобное. Темные бездны, в которые способен погружаться человеческий разум, испугали ее куда сильнее, чем любые испытания, коим подвергается бренное тело.

Когда Эльвэнильдо поднялся к несчастному Пафнутию, тот уже затих — обессилел.

— Перенесем его на постель и привяжем полотенцами, — решил Флор. — Тебе, Сванильдо, придется его стеречь. Будь очень внимателен, хорошо? Он может быть опасен.

Пафнутий оказался тяжелее бревна. Он все время изгибался. Наконец его водрузили на ложе и примотали покрепче. Обездвиженный, безумец вращал глазами и тихо мычал.

— Он отравлен, — сказал Эльвэнильдо.

— Ты хочешь сказать, что он умрет? — уточнил Флор.

— Не обязательно. Возможно, он придет в себя… Помнишь, он ничего не помнил, когда мы его встретили?

— Полагаешь, это действие того же яда? — Флор задумался. — Возможно, ты прав. Но где он достал этот яд?

— Вот это вопрос, Флор Олсуфьич… — Эльвэнильдо вздохнул. — И куда он уходил, когда исчезал на несколько дней?

— Бродить… — Флор пожал плечами. — Он не в первый раз уходит бродить. Может быть, себя ищет. Некоторые люди думают, что оставили истинного себя где-нибудь в лесу или у кого-то в доме…

— А некоторые люди путают себя истинного с собой отравленным, — сказал Эльвэнильдо. — Ох, как мне все это не нравится, Флор! У нас на курсе был один нарк…

— Что такое — нарк? — тотчас перебил Флор.

— А… Да, хорошо, что ты этого не знаешь… Нарк, Флор Олсуфьич, — это человек, который не может жить без некоторых отравляющих веществ. Например, без опиума. Или ЛСД. Ну, привык, понимаешь? — Он беспомощно махнул рукой. — В общем, это яд, который вызывает в сознании приятные картинки. У нас его еще называют «причастием дьявола».

— Понятно, — сказал Флор и посмотрел на Пафнутия с сомнением.

— Я за ним послежу, — обещал Эльвэнильдо. — Идите, занимайтесь делом. Там, кажется, Иордан явился.

Иордан из Рацебурга действительно пришел в дом Флора вслед за Ионой. Опасаясь оставлять ливонца одного, Иона исправно угощал его киселем и говорил разные вежливые словеса. Ливонец не слушал, киселя не ел — вертел головой и усмехался собственным мыслям.

Наконец он увидел Флора, а за ним и англичанина.

— Это давний мой друг, Стэнли Кроуфилд, — представил Флор. — А это мой лучший враг и прекрасный товарищ Иордан из Рацебурга.

Иордан польщенно улыбнулся. Кроуфилд вежливо пожал ему руку.

Уселись за стол.

— Времени нет на лишние разговоры, — объявил Флор. — Прошу тебя, Иордан, расскажи подробно обо всем, что было на том пиру у Глебова.

— Извольте, — Иордана, казалось, забавляли серьезные лица его собеседников. — Вдова Туренина завела странные речи. Мы так подумали, что она, должно быть, выпила лишнего и по женской слабости болтает.

— Что именно она сказала? Иордан, пожалуйста! — взмолился Флор.

— Я половины не понял, — признался Иордан. — Да и Глебов, по-моему, тоже… Мол, царь ошибку сделал. Ну, царицей она быть якобы хотела, да ей не позволили… Какой царицей, Флор? Ну какая из нее царица? Ладно… Потом еще намекала: мол, гром грянет — все вы перекреститесь… Ничего конкретного.

Он призадумался и выговорил:

— Да, вроде бы, такое обещала: кто, дескать, меня, Авдотью, любить будет и поддержку мне даст, того не обижу, жемчуга будет в вине растворять и вино то пить, на бархате спать… Что-то такое. Вы что-нибудь поняли?

— Нет, — сказал Кроуфилд.

— Вот и я ничего не понял. А Глебов даже внимания на эти речи, по-моему, не обратил. Вихторин к тому времени тоже выпил изрядно, он все плясать хотел…

Помолчали. Потом Флор произнес:

— Мы точно знаем, что Туренина сгубила Глебова и подослала убийц к Вихторину и к тебе, Иордан. Стало быть, она сочла свои слова достаточно опасными, чтобы уничтожить свидетелей.

— Но для чего она их вообще произносила? — удивился Иордан.

— Она хотела быть царицей, — сказал Флор. — А царь избрал другую. И эта дура вообразила, будто царь — ее личный враг. И замыслила его извести… Она искала сторонников, давала намеки.

— Мы не поняли! — воскликнул Иордан. — Говорю тебе, мы ничего не поняли!

— Хорошо бы еще это обстоятельство дошло до Авдотьи… — вздохнул Флор. — Она вообразила, что вы отвергли ее предложение участвовать в заговоре…

Он произнес слово «заговор», и тотчас в мысли вкралось второе слово — «порох». То же самое подумал и Кроуфилд.

— Но если царь должен приехать в Новгород и некто купил порох… — заговорил англичанин.

— Не значит ли это, что безумная Авдотья вознамерилась взорвать русского царя со всеми его гостями и двором? — воскликнул Иордан. — Боже правый! Матерь Божья Мария Тевтонская, это невозможно!

— Очень даже возможно, — сказал Флор.

— Это же Россия, — поддакнул Кроуфилд несколько двусмысленно. — В России возможно абсолютно все!

Взяли лошадей, чтобы ехать быстрее. Иордан, Кроуфилд и Флор помчались по улицам Новгорода и дальше по берегу. Искали корабль под названием «Горация». В гавани его не было, и никто не видел, чтобы такое судно входило в Новгородский порт. Но Кроуфилд настаивал на своей правоте. Он был уверен, что Питер ван Хехст ничего не придумал. Такую историю трудно изобрести. В конце концов, мог просто поведать своим спасителям что-нибудь попроще — не бросили бы его обратно в море только потому, что байка о злоключении показалась англичанам недостаточно занимательной!

— Корабль был, — уверял Кроуфилд, — и он должен уже находиться где-то здесь. Мы можем разделиться, хотя я полагаю, что он через новгородские воды не проходил, бросил якорь не доходя до города.

Совету Кроуфилда последовали — другого выхода попросту не было: роковое судно необходимо обнаружить и обезвредить, иначе произойдет непоправимое.

Гибель царя будет означать всеобщий хаос в стране, у которой и без того довольно врагов. И в первую очередь репрессии обрушатся на Новгород.

— Вот он! — крикнул, поднимаясь в стременах, Иордан. Он вырвался вперед и остановился на вершине невысокого холма. — Вижу!

Его спутники приблизились, напряженно вглядываясь в даль.

— Какие у тебя глаза! — восхитился англичанин. — Как у моряка!

— Лучше, — фыркнул ливонец.

Они двинулись дальше. Корабль действительно покачивался у берега. Он выглядел странно — потрепанным и неопрятным, как неряшливая женщина с косматыми волосами, торчащими из-под рваного платка. Некоторые паруса были убраны, другие висели, концы болтались, по палубе был разбросан мусор.

— Мне это очень не нравится, — пробормотал Кроуфилд. — Скажу больше, друзья мои, я испытываю ужас…

В молчании они приблизились еще на несколько десятков метров. Теперь уже ясно можно было различить: то, что они приняли поначалу за мусор, были человеческие тела.

Люди лежали как попало, застыв в самых нелепых и невероятных позах, у некоторых были изогнуты руки, точно на шарнирах, или голова вывернута под невозможным углом.

— Мертвы! — вскрикнул Флор. Мухи с жужжанием кружили над трупами и ползали по их лицам и глазам.

Флор спешился, осенил себя крестом.

Ливонец последовал его примеру. Англичанин остался в седле.

Они подошли к самому борту и невольно отшатнулись. Все кругом было изрисовано теми же бесовскими значками, которыми испоганил стену флорова дома безумный Пафнутий. Здесь были странные рожицы, кривляющиеся бесенята — Пафнутий узнал бы тех, что прыгали в воздухе вокруг Авдотьи Турениной у нее в дому, — отвратительные орнаменты, странные узоры, один вид которых наполнял здоровую душу необъяснимым ужасом…

— Если Сванильдо прав, — медленно проговорил Флор, — то они все отравлены.

— Но почему они умерли? — спросил Кроуфилд. — В этом нет никакой логики!

— Они перебили друг друга, — заметил Иордан, склоняясь в седле. — Это очевидно. Если этот яд вызывает страшные картины перед глазами человека, он начинает отбиваться от несуществующих врагов.

— Это логично, — согласился Кроуфилд и уже в который раз глянул на ливонца с уважением. — Следовательно, — продолжил он мысль, как будто не желая допустить, чтобы все лавры достались Иордану, — тот же человек, что отравил Пафнутия, уже побывал на этом корабле.

— Следовательно, — подхватил Флор, — это — тот же человек…

— Один и тот же человек отравил и Пафнутия, и моряков? — уточнил Кроуфилд. — Нужно посмотреть, господа, остался ли на корабле дьявольский груз.

Все трое замолчали, переглядываясь. Никому не хотелось ступать на борт проклятого корабля. Наконец Флор тряхнул головой.

— Что ж, — выговорил он, — это случилось у меня дома, так что мне и идти.

— Я с тобой, — объявил ливонец. — Ты польстил мне, назвав лучшим врагом. Я знаю, Флор Олсуфьич, что рано или поздно сойдемся мы с тобой на поле брани, но я уважаю тебя и не позволю погибнуть прежде той грядущей войны.

— А может, никакой войны еще не будет, — добавил Кроуфилд. — Но не в характере английских моряков отступать перед дьяволом!

И все трое забрались на борт «Горации». Тучи мух поднялись в воздух, и Флор вспомнил еще одно наименование врага рода человеческого — Повелитель Мух. Поистине, «Горация» превратилась в настоящий ад.

Всем им, людям войны, торговли и авантюрных путешествий, доводилось видеть мертвецов, все они встречали смерть лицом к лицу и не раз — посреди разбушевавшейся стихии или в бою. Но такого в их жизни еще не бывало.

Каждая доска корабля несла на себе следы дьявольского безумия. Повсюду была кровь, кое-где находили сорванные лоскуты кожи или выбитые зубы, а к штурвалу прилипла большая прядь окровавленных волос.

Трупы усмехались, наблюдая за живыми, которые пробирались между ними, стараясь на наступать на руки и ноги. Несколько раз Кроуфилду казалось, что чьи-то пальцы пытаются сомкнуться на его лодыжке, но, опустив глаза, он видел, что это лишь иллюзия.

Поэтому когда одно из тел действительно пошевелилось и двинулось в сторону, Кроуфилд утратил свой невозмутимый вид и подпрыгнул почти на полметра вверх.

Мертвец приподнимался, слепо глядя мутными глазами и топорщась окостеневшей рукой, словно простирая ее к живому.

Кроуфилд прикусил язык, чтобы не закричать. Его спутники уже отошли и не видели происходящего. А когда англичанин решился наконец крикнуть и все-таки позвать их на помощь, то обнаружил, что не может выдавить из себя ни звука. Горло перехватило, Кроуфилд мог только бессильно сипеть.

Наконец мертвец приподнялся еще выше и повалился набок. Под ним обнаружился еще один. И этот новый был живым.

— Слава Богу, — пробормотал Кроуфилд. Он вытащил нож и осторожно приблизился к моряку.

Живой человек беспокойно водил глазами из стороны в сторону. На нож в руке Кроуфилда он не обращал ни малейшего внимания — казалось, он просто не видел его.

— Где Финч? — тихо спросил он. — Это ты, Роб? А? Или нет…

Кроуфилд взял его за руку. Моряк содрогнулся, как будто коснулся ядовитой медузы.

— Это я, — сказал Кроуфилд. — Стэнли. А ты кто?

— А? — снова бросил моряк. — Ну, я… А? Ты? А Роб?

— Кто ты? — повторил Кроуфилд.

— С кем ты разговариваешь? — подал голос Флор.

Кроуфилд приподнялся и громко произнес:

— Идите сюда! Здесь нашелся живой!

Оба его спутника поспешили назад и обступили моряка.

— Кто ты? — в третий раз спросил Кроуфилд.

— Я… Роб, — ответил человек.

— Твое имя Роб?

— Да… А Финч?

— Финч — это капитан? Боюсь, тут все мертвы, кроме тебя, Роб, — сказал Кроуфилд. — Вставай. Ты можешь встать?

Роб осторожно, будто не доверяя собственному телу, выбрался из-под трупа и поднялся на ноги. Он выглядел растерянным и смущенным. Затем он осмотрелся по сторонам и побелел.

— Что здесь случилось? — прошептал он.

— Мы бы хотели поговорить с тобой об этом, — сказал Флор.

— Нет, нет! — вскрикнул Роб, закрывая лицо руками. — Этого не может быть!

Кроуфилд схватил его за локоть и потащил с корабля. Его спутники последовали за ним. Лишь оказавшись на холме, там, откуда проклятый корабль не был виден, Роб немного пришел в себя.

— Я плохо помню, — признался он. — Мы везли… Все думают, что мы везли порох. Мы все время ругались. Это потому, что команда была плохая. Финч набрал кого попало.

— Ты это и о себе или только о своих товарищах? — уточнил Кроуфилд. Он очень не любил, когда моряки предавали дух товарищества.

Роб поглядел на англичанина доверчиво, как ребенок на учителя, и ответил с обезоруживающей простотой:

— Себя тоже. Я боялся, что меня отправят на галеры за воровство, я ведь воровал в порту кошельки… Теперь я этого делать не буду! — добавил он горячо. — Я видел, что бывает, когда приходит дьявол! Я видел это своими глазами!

— А на корабле был дьявол? — удивился Кроуфилд.

— Да! — ответил Роб. Он огляделся по сторонам, как бы опасаясь увидеть скептицизм на лицах своих слушателей, но все трое оставались серьезными. — Я добрый католик, господа, и я верю в дьявола, особенно когда вижу его лицом к лицу!

Моряк выглядел совершенно нормальным, только перепуганным и уставшим, заметил Флор. Но сходство безумия, охватившего моряков с «Горации», с тем, которому был подвержен беспамятный Пафнутий, не вызывало сомнений. Если Сванильдо прав, то Пафнутий принимает ядовитое зелье не в первый раз. А эти бедолаги, возможно, отведали его впервые…

— Ответь на некоторые вопросы, хорошо? — предложил ему Кроуфилд. — Если ты не будешь врать, я возьму тебя к себе на корабль.

— И поплывем в Англию? — добавил Роб.

Кроуфилд улыбнулся.

— Вот именно.

— Хорошо! — сказал Роб.

— У вас был на корабле человек по имени Петер ван Хехст? — начал Кроуфилд.

— Да. Он со всеми ссорился. Говорил, что мы везем порох для какой-то дурной цели. Бранил протестантов. Вообще задирал нос. Он упал за борт.

— Отлично! Следующий вопрос, — Кроуфилд потер руки. — Вы везли порох. Кто был заказчиком?

— Приходил человек, говорил с капитаном. Довольно простецкий на вид. Я думаю, он — доверенное лицо заказчика.

— Он вам заплатил?

— Он разговаривал с капитаном…

— Проклятье! — сказал ливонец. — Если даже порох привезли для Турениной, мы об этом не узнаем. Естественно, она прислала кого-то из своих холуев… Впрочем… — И он вернулся к моряку: — А ты не заметил, этот доверенный человек… Как он держался?

— Обыкновенно, — пожал плечами Роб.

Моряк стоял, окруженный тремя незнакомыми людьми, и вертел головой, обращаясь то к одному, то к другому. Было видно, что он очень слаб, однако ни сесть, ни выпить ему не предлагали, хотя у ливонца имелась при себе фляга.

— Подумай! — настойчиво повторил ливонец.

Роб закрыл глаза и наморщил лоб. Потом вдруг лицо его прояснилось.

— Ну, мне почудилось, что у него бок болит… Он немного кособочился, когда ходил… А что?

— Если это тот человек, о котором я думаю, — торжественно объявил ливонец, — то у него должна быть рана на боку. Это я его поранил, — добавил он и сверкнул глазами.

— А, — сказал моряк. — Ну, может быть…

— Картина мне видится так, — подытожил Кроуфилд, — Туренина имела задачей заказать порох ради творения заговора, а когда получила желательное, то отравила весь экипаж.

— Выходит, и Пафнутий — ее человек? — Флор заметно встревожился.

— Одно к одному! — не без важности молвил Кроуфилд. — Однако это есть также поправимо, поскольку мы обязаны ликвидировать опасность.

Флор усадил английского моряка к себе за спину, и все четверо помчались обратно в Новгород.