Я справлюсь один

2. Врио варакинского лешего

Поначалу Илья не поверил ни единому слову. Он будто бы оказался на передаче некоего телеканала, известного своей любовью к разной паранормальщине. Чушь какая-то…

Но руки-то у Петрова в самом деле светились?

Потом пришло сомнение и по этому поводу. Кто мешал этому таинственному «военному» обработать руки каким-то химическим веществом, которое светится исключительно в темноте? Для того и был разыгран спектакль с «заманиванием жертвы в туалет». Сработало? – сработало. Но зачем? Вот этого Илья понять не мог. У него-то самого руки и в самом деле светились.

И тут новыми красками заиграл вопрос, которым Илья задавался время от времени, но отмахивался от него, уговаривая сам себя, что это неважно, несущественно и вообще ерунда. А на самом деле – как это понимать?

Руки у него поначалу светились нередко, когда любой кратковременный сон приносил кошмары. И почему же в больнице никто не заинтересовался этим явлением? Почему Илью не исследовали, почему не пригласили каких-то учёных, не попытались разобраться, что это за странная аномалия – свечение кистей рук в моменты сильного волнения или испуга?

Первое, что приходило на ум: на самом деле руки вовсе не светятся, Илье всё это просто мерещится. Следствие травмы, мало ли… Второе: почему-то это свечение не видно никому, кроме самого Ильи. Естественно, второе менее правдоподобно. Проще было признать, что с головой что-то не в порядке, да и смириться с этим. И в последние месяцы руки и вправду ни разу не светились. Илья радовался выздоровлению, хотя «радовался» – громко сказано: сильных эмоций не осталось совершенно. Казалось, вместе со страхом из жизни ушли все «соль и пряности».

И вот сегодня…

Если свечение собственных рук Илье всё-таки просто мерещилось, зачем к нему явился этот таинственный Петров и показал «фокус с фосфором»? Откуда ему известно о галлюцинациях Ильи, о которых он за всё это время ни словом не обмолвился ни единой живой душе?

Не так всё просто… А значит – надо разбираться дальше. Слушать «командира», мотать на ус и готовить вопросы. Максимально неудобные, каверзные вопросы.

– Вот ты много чего на свете боишься, – говорил Петров, размеренно шагая по усыпанной рыжими лиственничными иглами дорожке. – И тебе наверняка хорошо знакомо такое состояние: пульс подскакивает, кожа покрывается мурашками, бросает в пот или в холод, пересыхает во рту… Ну, и так далее. Вижу – понял, о чём я. Это такой страх, который пробирает до самого нутра и заставляет терять голову. Делать совсем не то, что ты собирался делать. Что тебя пугает до такой степени? Ну-ка, перечисли.

– Н-ну… Высоты боюсь. – Илья почесал нос. – Скорости. Собак. И девушек, – смущенно хмыкнув, добавил он после паузы.

– А чего смеешься. – Петров по-доброму иронично глянул на собеседника. – Один из самых распространенных страхов, между прочим – страх быть неверно понятым. Боязнь заговорить с понравившейся девушкой – как раз одна из разновидностей. Классификацию ты потом изучишь, всё поймёшь. Но главное здесь что? Большинство этих видов страха связано с отсутствием возможности контроля ситуации. Если упадёшь с высоты, ничем не сможешь себе помочь. Если летишь с бешеной скоростью на мотоцикле, и колесо попадает в выбоину… Понимаешь? К такому же типу относится страх утонуть в болоте, к примеру – когда под ногой проваливается кочка, а ты знаешь, что это означает… Это чувство, когда летишь на самолете, и вдруг начинается дикая тряска. Нет возможности повлиять на ситуацию. Нет возможности помочь себе. И вот тут человек… Как бы это объяснить-то… В общем, человек становится особенно уязвим. Он как будто бы предлагает в обмен неведомым силам всего себя без остатка: тело и душа, чувства и силы, всё готов отдать, лишь бы спастись. Что напоминает? – Петров цепко глянул на Илью.

– Сделку с дьяволом? – Илья с нервным смешком пожал плечами.

– Именно, – серьёзно отозвался Петров. Илья покосился на него – интонации и выражение лица командира ну никак не вязались с бредовым содержанием диалога. – Хотя, конечно, не о дьяволе речь, сам понимаешь. А с другой стороны, как чёрта ни назови… – Петров с досадой махнул рукой. – Некая сила – пока мы не знаем, какой она природы, имеем полное право называть её сверхъестественной, а что, не так, что ли? – так вот, некая сила отвечает на эту отчаянную мольбу смертельно испуганного человека, который мысленно себя уже похоронил, распрощался с жизнью. Она соглашается принять то, что человек предлагает. Но, – Петров поднял палец, – вопрос в том, даёт ли она что-то взамен.

– Подозреваю, что нет, – пробормотал Илья. Он окончательно перестал пытаться выглядеть хоть сколько-то похожим на существо, обременённое интеллектом.

– Правильно подозреваешь. Ну да, звучит как бред, понимаю. Человек, чувствуя, что смерть уже взяла его за горло, искренне молит некие высшие силы о спасении. Чушь. Но суть верна. Эти самые высшие силы забирают то, что человек добровольно отдаёт. И человек умирает. От страха, заметь, а не от того, что ему реально угрожало. То есть если ты падаешь с большой высоты, то умрёшь не от удара о землю, а ещё в падении – от остановки сердца. Но это, как говорится, не та беда. Падающий или тонущий в болоте человек почти со стопроцентной вероятностью умрёт в любом случае. Но бывает и по-другому. Например, человеку показалось, – Петров интонацией подчеркнул это «показалось», – что он находится в смертельной опасности. А опасность на самом деле вполне контролируема. Только вот осознать это ему уже не дадут. И он умрёт от страха, думая, что умирает от некоего внешнего фактора.

– Вот тут не понял. То есть человек пугается, но не сильно… А эта сила приходит и пугает его до максимума, скажем так?

– Примерно так и есть. Эта сила чувствует первоначальный импульс страха и реагирует на него – повышает интенсивность до неадекватной. От простого страха до смертельного ужаса, можно так сказать. И человек умирает. А страх кормится. В данном случае под страхом я подразумеваю не человеческую эмоцию, а эту непонятную силу, энергетическое поле или уж чем оно в итоге окажется, когда учёные разберутся. Страх с большой буквы.

– Никогда о таком не слышал. – Илья покрутил головой.

– Ты много чего в этой жизни ещё не слышал. – Петров усмехнулся. – Такие вещи, если уж где-то вылезают, потом или накрепко врастают в фольклор той местности, или быстро забываются. Особенно в наш век телесериалов и всяких «Секретных материалов». Никому ведь не хочется выглядеть чокнутым агентом Малдером. Вот и помалкивают те, кто столкнулся и выжил. А уж наша организация вообще в этом контексте – сборище ненормальных. Так что, – командир неожиданно хмыкнул, – вербовать новичка в психбольнице – как раз по-нашему!

Илья невольно заулыбался.

– Так что за организация? – спросил он. – Раз уж я отвечаю вашим требованиям, прошёл проверку в психбольнице и получил диагноз… Так и не знаю какой, кстати.

– А тебе интересно? – Петров ехидно покосился на него. – Я вот знаю, но не скажу – не положено… Да ладно, это всё ерунда. Так вот, об организации. Я уже намекал тебе, что ты оказался из числа тех, кто может противостоять Страху. Что означает свечение рук? Это как раз признак повышенной сопротивляемости. Страх как бы рассеян по поверхности земли, но в некоторых местах его концентрация выше, и там он может уплотняться до такой степени, что начинает оказывать влияние на людей. То есть вызывать у них ужас без объективных причин. Например, наверняка в каждом городе найдётся некая улочка, подворотня или заброшенное здание, куда местные жители предпочитают не соваться. А лезут туда только самые отчаянные или фомы-неверующие. Первые обычно выходят невредимыми – они, с высокой вероятностью, нашей породы. А вторые – как повезёт, но чаще всего уже очень даже «верующими». И вот тут возникает ряд интересных вопросов. – Петров с неожиданным воодушевлением потёр руки. – Почему концентрация Страха возрастает только в определённых местах, можно ли как-то определить эти места, и, как следствие – можно ли защитить людей?

– Интересные вопросы, действительно. – Илья невольно покосился на свои руки.

– Синее свечение – это тоже Страх, – понизив голос, произнёс Петров. – Это наше сродство с ним. Мы чуем его, а он чует нас. Мы патрулируем опасные участки. И если где-то плотность Страха возрастает, мы слышим его зов. Приходим туда и, грубо говоря, разметаем кучу мусора ровным слоем по округе. Но тут есть опасность. И очень серьёзная. Твой случай. Ты догадываешься, что произошло?

– Ну… – Илья недовольно поморщился – он ненавидел «угадайки», но деваться было некуда, командир спросил – надо отвечать. – Андрюха попал в этот… Сгусток Страха, да?.. И когда я полез ему помогать, Страх учуял меня и… И что?.. – Он беспомощно глянул на командира.

– И то, – сочувственно отозвался Петров, – что ты не умел контролировать Страх в себе и, вместо того чтобы рассеять сгусток, подпитал его.

– Так значит, всё-таки… – Подозрения с новой силой и яростью полыхнули в сознании, как уснувшее без кислорода пламя при пожаре вырывается в неосторожно распахнутую дверь. – Всё-таки это я…

– Я же тебе сказал, – повысив голос, перебил Илью Петров. – Да, ты вызвал огонь. Но убил товарища точно не ты! Он уже был мёртв, пойми ты наконец! – Командир схватил Илью за руку и резко развернул к себе. – Там была такая аномалия… До сих пор фонит, а уже пять лет прошло. Тебе чертовски повезло, ты хоть понимаешь?

– Пока – нет, – упавшим голосом ответил Илья, пряча взгляд.

– Ладно, – вздохнул Петров. – Многовато всего и сразу, да ещё и после больницы. Поехали уже в расположение части, так сказать. Хоть поешь нормальной еды, не больничной. А через пару дней начнём тебя обучать. Там всё в голове устаканится. Не ты первый. Я сам, помнится, сбежал от своего вербовщика – за сумасшедшего принял. – Командир усмехнулся. – Это у нас что-то вроде инициации – поверить в пять невозможных вещей до завтрака, как у Кэрролла.

– Не читал, – пробормотал Илья.

– И не надо. – Петров махнул рукой. – Я лучше тебе что-нибудь про боевых магов дам из библиотеки. Поймёшь, что про нас уже полно фэнтези написано, кхм…

***

Учебная база располагалась в мрачном и живописном месте – в пригороде Санкт-Петербурга, в старинной усадьбе, окружённой слегка одичавшим садом с прудиками и каналами, по которым бежала ржавая от прошлогодних листьев вода и плавали жирные самодовольные утки, которые, судя по их виду, съедали едва ли не треть довольствия курсантов-страхоборцев.

Кроме Ильи на обучении находились ещё пятеро новичков в возрасте от двадцати двух до тридцати лет. Трое проходили подготовку уже три месяца, двое прибыли несколько дней назад. Наставников было двое – сам Петров и щуплый усатый полицейский в отставке по фамилии Рымарь. Занятия состояли из теории (как говорил Петров, «мифы и легенды, в которые когда-нибудь войдёте и вы»), практики, где страхоборцев учили контролировать потоки Страха через свои руки, улавливать движение Страха под поверхностью земли, определять направление и рассеивать сгустки, и банальной общей физической подготовки.

– Вы – солдаты, что бы вы там о себе ни думали! – говорил Рымарь, гоняя курсантов по полигону, заставляя отжиматься и подтягиваться и иными способами с явным удовольствием измываясь над «городскими задохликами», которые поначалу могли в ответ на это только ругаться, и то шёпотом (на ругань вслух дыхания не хватало), но уже через пару месяцев стали и в самом деле хотя бы отдалённо напоминать солдат – выправилась осанка, прорисовались какие-никакие мышцы. Появились выносливость и ловкость, улучшилась реакция.

– Вы вот удивляетесь – зачем это всё, – говорил Петров на теоретических занятиях. – Зачем, мол, страхоборцу быстро бегать и тяжести поднимать. А вот что я вам скажу. На всякий, – он поднял палец, – чёрт знает какой случай! Вытащить человека из болота? Догнать, когда он в панике несётся, не разбирая дороги, в направлении того же болота через лес? Никогда не знаешь, что способен отмочить смертельно испуганный человек. А вам его спасать. И себя заодно. Так что – не бухтите, я, между прочим, всё слышу, а Иван Матвеевич и подавно! – а тренируйтесь так, как будто вас уже сейчас Страх хватает… За всякие места.

Илья не бухтел и тренировался. Ему это было только в радость. Тело с удовольствием вспоминало былые навыки – в спортшколе физподготовки было предостаточно. А за четыре года мотания по больницам Илья, естественно, окончательно растерял форму и стал походить, по меткому выражению ехидного Рымаря, на «разваренное макаронное изделие из мягких сортов пшеницы». Так что ощущать себя здоровым – и душевно, и физически – ему очень понравилось.

Вот только… Иногда с трудом верилось в реальность происходящего. Всё-таки странно это до жути: под землёй движутся потоки неведомой энергии, и ты ощущаешь их течение, и можешь отчасти ими управлять, а если зазеваешься, то они возьмутся управлять тобой. Мистика, чертовщина антинаучная. «Не верю!» – истерически вопил перекормленный передовыми научными знаниями рассудок. И тогда Илью словно бы окатывало ледяной водой: а что если ничего этого нет, а он просто лежит в своей палате после очередной таблетки и видит сон – яркий, реальный, но всё же просто сон?

Командиры возвращали к реальности. Можно сказать, за уши к ней тащили. Рымарь – неподражаемым ехидством, частенько обидными подколками; Петров – суровостью старого солдата, строгостью и удивительной проницательностью. Всё он видел, опытный наставник; и то, что новички барахтаются и тонут в окружившей их страшной сказке, компенсировал суровой муштрой и бытовой рутиной, которым в сказках, по всем законам сказочным, не должно было найтись места. И это странным образом превращало мистику в обыденность. До обеда ты чистишь картошку и моешь полы – а после обеда упражняешься в управлении потоками Страха. А потом бежишь кросс по пересеченной местности. И после ужина дежуришь по кухне. Всё банально, всё привычно. Подумаешь, крупный сгусток Страха рассеял. Бывает. Зато манную кашу без комков на завтрак сварил – с пятнадцатого раза – вот это достижение.

Звучит смешно. Но метод оказался действенным.

Ни у кого из курсантов нервы не сдали. Все закончили подготовку, прошли испытания и приступили к самостоятельной работе в разных концах страны.

Илья не поддерживал связи с соучениками, да и они не стремились продолжать общение за пределами школы. Друзьями и даже приятелями за время обучения они так и не стали. Умения и желания взаимодействовать в команде от них и не требовалось: страхоборцы работают поодиночке.

Илье это подходило как нельзя лучше. Рассчитывать на чью-то помощь он не привык. И не собирался привыкать. С детства усвоил простое правило: хочешь, чтобы дело было сделано хорошо – делай сам. Разберись, научись и сделай. Никто тебе не поможет, да и не надо. Сам справляйся – а иначе ты ни на что не годишься в этом мире.

И не заслуживаешь ни снисхождения, ни сочувствия, ни помощи.

***

Объехав все шесть сёл и деревень, Илья остановился на берегу маленькой речушки. Время перевалило за полдень, солнце припекало, хотелось к воде и в тенёк. Усевшись на корягу в тени кустов ивняка, Илья достал из кармана телефон. Сигнал был, хоть и слабый.

– Роман Алексеевич, доброго дня. Это Велесов. Меня сегодня Попов вызывал, просил с Бекетовым разобраться. Ну как – разобраться… Ой, ну то есть не с самим Бекетовым, а…

– Привет, Илюха, – отозвался командир местного отделения. – А я сам тебе звонить хотел. То есть звонил, но ты был недоступен. Я в курсе. Семёныча полиция трясёт, могу его понять… Ну так что, надо как-то помочь, я не против. Только вот как и чем – это вопрос. Сами ничего не понимаем пока. С Бекетовым там работают, конечно… Но муть какая-то совершенно невообразимая поднялась. Ты патрулирование утреннее закончил уже? Ничего не было?

– Да, закончил. Нет, не было. Я вот что подумал… А у нас в Варакинском никого же сейчас нет? Пока никого не прислали из центра? А может, мне ту территорию тоже взять? Я бы успевал. Сейчас, летом – нет проблем доехать…

– О, мысль мою уловил на расстоянии, – обрадовался Роман Алексеевич. – Я как раз хотел тебя этим поручением, хы, обрадовать… Только вот сижу и думаю, как лучше это организовать. Сначала хотел просить подкрепление, но пока в «голове» нет народу лишнего. А кто есть – те «слышат» очень слабо. А там по идее надо походить по окрестностям, считать следы… Так что думаю, придётся тебе брать тот участок на себя. Только вот далековато ездить из твоего Мохова. Что если тебе временно перебраться поближе, а?

– Я вообще не против, если есть куда переехать. Тем более что… – Илья хотел упомянуть про докучливых детей, но передумал. Ни к чему лезть к начальству с такой ерундой. Роман Алексеевич не виноват, что в комплекте с высокой чувствительностью к Страху у Ильи идут нелюдимость и стеснительность.

– Сейчас по карте гляну. – Командир, судя по звуку, включил компьютер. – В Варакинском четыре деревни, собственно Варакино и два посёлка… Немало. Плюс шесть твоих никто не отменял. Надо покумекать, как лучше маршрут составить. Позвони ближе к вечеру, пока не уехал в свою глушь-тьмутаракань.

– Понял вас. Хорошо, часов в пять?

– Окей, до связи. – И командир отключился.

Илья спрятал телефон, достал термос с чаем и банку с варёной картошкой. Пора пообедать и двигаться дальше. Впереди ещё один круг патрулирования.

Особого смысла в двух объездах территории за день не было – зарождались сгустки Страха не так быстро, не за пару часов; а если и зарождались, то «услышать» их сразу после появления вряд ли удалось бы. Илье просто было так спокойнее. Да и возвращаться в деревню не хотелось. Хоть соседи и не докучали, само осознание того, что в любой момент кто-то может заявиться в гости, уже слегка нервировало.

Илья любил уединение, но не до такой степени, чтобы открыто и подчёркнуто шарахаться от людей. Если ты переехал в маленькую деревню из «большого мира», сложно не оказаться объектом всеобщего внимания. Люди устают от однообразия окружения, ищут новых впечатлений, хотят узнавать новости, а ещё больше того – жаждут новых слушателей, для которых «новостями» будет всё привычное и надоевшее им самим. Ведь так приятно рассказывать, казалось бы, всем известные вещи тому, кто о них понятия не имеет.

Вот новый сосед и стал «свежими ушами» для разговорчивых моховских бабулек, и огорчить или обидеть их отказом от общения он просто не мог. Вот и приходилось не просто помогать на подворьях или огородах, а потом ещё обязательно заходить в дом, пить чай и есть пироги, варенье, плюшки и всё-всё-всё… И слушать, и кивать, и охать или смеяться в нужных местах… И уходить домой с приятной тяжестью в желудке и совсем не приятной ломотой в голове.

Илья был нелюдимым не по характеру, а по самой своей сущности. Людей как таковых он в общем-то любил, но ему было тяжело среди них. И то, что он слыл лёгким и приятным в общении парнем, давалось ему ох как нелегко. С самого детства испытывать мучительную, как зубная боль, потребность в одиночестве – и почти никогда не оставаться одному. Дома, в садике, в школе, в институте… В больничной палате. Повезло, что хотя бы в «казарме» страхоборческого учебного центра курсантов расселяли по одному, благо размеры особняка позволяли разместить в отдельных комнатах ещё и не такой отряд.

Переезд в Мохово отчасти решил проблему – всё-таки народу мало, сверстников вообще нет, дом – свой, на краю деревни, мимо не ходят, в окна не заглядывают. Вот если б ещё не эти «детки из клетки»… Но каникулы закончатся, и они уедут. И снова всё будет хорошо и спокойно.

Илья, конечно, не боялся детей. Он боялся за них.

Он – страхоборец. Его уровень отражения Страха – не самый высокий, но выше среднего. А это означает…

Он чует Страх издалека. И Страх точно так же чует его.

И это значит – что?

Правильно. Опасность появления сгустков в непосредственной близости от Ильи – повышена. А сгустки, если и не убивают человека на месте, могут навсегда оставить на нём метку – и тогда Страх будет преследовать её носителя всю оставшуюся жизнь.

Страхоборцу нельзя подолгу задерживаться на одном месте. Нельзя, к примеру, устроить себе послеполуденный сон прямо тут, под кустом ивняка. Недалеко дорога, Страх вполне может устроить «засаду» на случайного путника. А уж дом, где Илья живёт постоянно…

Ну, тут уж куда деваться. Надо ведь где-то жить. А моховцы?

За соседей Илья был спокоен. В деревне они находились под защитой. Старейшиной деревни как-никак была одна из Храбрых.

Не зря при первой встрече Петров заговорил о фольклоре. В нём можно было найти очень много следов организации, в которой служил сейчас Илья. Порой странных, искажённых следов – но однозначно узнаваемых.

И истории о Храбрых встречались нередко.

…Лес, занимающий почти всю территорию нынешних Перовской и Варакинской сельских территорий Покровского района, испокон веков пользовался у местных жителей дурной славой и назывался то Гиблым, то Чёрным, хотя и был смешанным с преобладанием лиственных пород и, соответственно, вполне себе светлым. И не водилось тут ни хищников сверх обычной меры, ни коварных болот – так, пара штук, да и то таких заметных, что провалиться в них можно было только в кромешной темноте или спьяну. А вот всё же остерегались немногочисленные местные жители ходить по этому лесу в одиночку. Вдвоём-втроём, впрочем, тоже ходили неохотно. По грибы и ягоды собирались большими компаниями, валежник собирали только вдоль просек, не углубляясь в чащу.

Боялись. В этом лесу пропадали люди.

Причём самым интересным в этой истории было то, что ни одного конкретного случая на своей памяти никто из старожилов назвать не мог, но все сходились в одном: таких случаев было немало.

Люди боялись леса, а почему боялись – сами толком не могли объяснить.

По местной легенде, которая в разных вариациях повторялась в совершенно разных и никак не связанных с собой общинах по всей стране, в незапамятные времена в лес отправлялись двое – в моховском варианте это были два брата, но сочетание могло быть любым: две сестры, муж с женой, подружки, отец с сыном… Суть оставалась неизменной: один из двоих попадал в опасную ситуацию – опять же возможны варианты: проваливался в болото, подвергался нападению медведя, кабана, змеи… А второй, струсив, убегал и бросал товарища умирать.

И после этого в лесу поселялся Страх. Он принимал в фольклоре разные формы: от классического лешего до прекрасной девы, зовущей на помощь и заманивающей путника в гибельное место. Ходить в одиночку по лесу, заражённому Страхом, становилось смертельно опасно. И такой воплощённый страх обязательно показывался людям, приходившим в лес по двое. Одного убивал, второго заставлял сбежать. И питался ужасом и предсмертной тоской, и рос, и сгущался… И становился ещё опаснее.

Но были и люди, которые могли противостоять этой напасти. И не только страхоборцы, пропитанные Страхом насквозь и, по сути, борющиеся с врагом его же оружием. Те, кого называли Храбрыми, хранители поселений, были обычными людьми. Ничем не примечательные в обычной жизни, отнюдь не герои и не воины, они просто готовы были в минуту опасности без малейших колебаний отдать жизнь за близких и соседей. Они обладали такой силой духа, что Страх отступал перед ними. И чаще всего они и сами не знали, что одним своим присутствием отводят от сородичей беду.

А иногда – знали. И знание это приходило к ним через боль. Когда они теряли кого-то, не успевали прийти на помощь…

У Ольги Серафимовны на глазах сгинул в болоте племянник – отец одного из тех самых докучавших Илье сорванцов. Было это восемь лет назад. Не успела добежать по качающимся кочкам – она прекрасно умела ходить по болотам, спасла бы, не раз в жизни случалось подобное; но Страх сковал параличом руки мужчины, ослепил, заставил выдохнуть с криком весь воздух из лёгких… Захлебнулся, ушёл под коричневую торфяную воду – буквально за пару секунд до того, как сильные руки ухватили его за предплечья и потянули вверх… к жизни.

Не смогла спасти. Но успела увидеть голубоватое свечение, охватившее голову племянника. Синяя светящаяся дымка попыталась перекинуться к ней на руки, но – отдёрнулась, как от раскалённой плиты, и растаяла…

И разом вспомнились старые легенды. И оборвалось всё внутри.

«Никогда больше. Больше ты никого не заберёшь».

И когда в деревне появился Илья, Ольга Серафимовна, конечно, сразу поняла, кто он и зачем прибыл. Но ни словом не обмолвилась, ни знаком не показала, кто она такая. Илья догадался сам, позже, когда на практике отточил умение считывать следы Страха. Тогда он и заметил, что постоянное фоновое синеватое свечение под землёй становится заметно слабее в тех местах, где только что прошла эта старая женщина.

Командир местного отделения Роман Алексеевич Винский подтвердил догадку Ильи, рассказав, что пять лет назад сам патрулировал этот участок, пока его не перевели на «административную работу». И Ольга Серафимовна уже тогда твёрдой рукой отгоняла Страх от жилищ соседей.

В деревне, стало быть, относительно безопасно. Но надо ведь и в лес ходить – по ягоды-грибы, по веники, собирать хворост и лекарственные травы… А баба Оля ну никак не может сопровождать каждого из деревенских и приглядывать за всеми в лесу. Тем более что есть ведь ещё и дачники из близлежащих сёл, из того же Перова – частенько забредают в окрестности деревни Мохово, где, как нарочно, самые грибные и ягодные места в округе. И сильнее всего напитанные Страхом. Больше путников – больше жертв. Больше накопленного Страха. И больше новых смертей.

Вроде бы и не так уж много их было – по официальным данным, за полвека в окрестных лесах погибло и пропало шесть человек. Но эта цифра кажется незначительной только сама по себе, а вот если учесть, что в деревеньке в эти десятилетия насчитывалось от сорока до шестидесяти жителей – это очень даже много.

И патрулирование не даёт гарантии безопасности. Территория большая, и так легко что-то упустить. Но лучше уж так, чем совсем никак.

Предыдущий страхоборец с этого участка просто уехал. Не выдержал жизни в такой глуши. Как ни объяснял ему Винский, что своим присутствием в большом городе он подвергает людей опасности, пожилой издёрганный мужчина слушать не стал. Пообещал найти в городе Храброго и поселиться поблизости от него. А как проверишь – выполнил ли он своё обещание? Уехал и уехал, координат не оставил. Ну что ж, это дело его совести… Страхоборцы – не секта какая-нибудь, насильно в своих рядах никого не удерживают.

А Костю Бекетова чертовски жаль. Он всегда был очень ответственным, жизни своей не мыслил без служения на защите людей. Петров даже думал, что он не только страхоборец, но и Храбрый, но тесты это предположение не подтвердили. В любом случае от Кости было очень много пользы – он слышал Страх очень далеко и глубоко, мог за несколько часов предугадывать начало формирования сгустков. И вот именно он сломался. Плохо…

Илья сделал в памяти заметку – надо как-то с Костей пообщаться. Только вот как? Отпуск не скоро. За один выходной в город не обернёшься. Да ещё и переезд в ближайшее время ожидает. Который, как известно, равен двум пожарам. Вещей, конечно, немного, но возня всё равно предстоит. Да и так, если подумать – с чего это он, Илья, решил, что от его разговора с Бекетовым будет какой-то особый толк? С тем наверняка уже не раз побеседовали наставники, которым Илья и в подмётки не годится и по уровню чувствительности к Страху, и, скажем так, по следовательским навыкам. Уже всё выяснили, что можно было…

Да вот только не привык Илья полагаться ни на кого, кроме себя. Если зародились сомнения, назрели какие-то вопросы – иди и сам ищи ответы, не рассчитывай, что кто-то поднесёт тебе готовые на блюдечке. Петров и хвалил его за эту черту характера, и за неё же крепко ругал: иногда доверие к источнику информации позволяет заметно сэкономить время. И вовремя принять решение – пусть, возможно, и не оптимальное, но необходимое в данный момент, вместо выверенного на сто процентов, но уже безнадёжно запоздавшего.

***

Проехав по маршруту ещё раз, Илья вернулся в Перово и зашёл на почту. Ничего новенького по «основной работе» не появилось, и он, попрощавшись с начальницей, как обычно, на повышенных тонах – через дверь подсобки, собрался было ехать домой, но спохватился и вытащил телефон. Позвонить же надо, пока связь устойчивая.

– Роман Алексеич, это Велесов. Какие будут распоряжения?

– А, привет ещё раз. – Винский, судя по звукам, что-то печатал на клавиатуре. – В общем, смотри. В самих деревнях Варакинского района Храбрых нет. Во всяком случае, мы ни одного пока не выявили. А это означает, что тебе придётся поселиться там же, где жил Бекетов. – Голос командира стал виноватым, и Илья мог его понять: Костя, чтобы не подвергать опасности местных жителей своим постоянным присутствием, жил не в деревне, а в охотничьей избушке прямо в лесу. Без электричества, само собой.

– А я и не против. – Илья улыбнулся. – Только вот от моего участка далековато. Это же у самой границы другого района. А других таких же избушек там не найдётся? Поближе к Перово.

– Хм-м… Тут ты прав. Это ж мы почту твою ненаглядную в дополнительные расходы вгоним. Бензин-то они тебе оплачивают. Ладно, я ещё поспрашиваю. Утром сообщу. Ты всё – до дому?

– Так точно. К председателю ещё загляну и поеду.

– Ну давай, до связи. – Винский отключился. Илья спрятал телефон и поднялся на крыльцо администрации.

Михаил Семёнович снова напоил Илью восхитительным кофе и выслушал его рассказ о решении руководства страхоборцев относительно «варакинской проблемы».

– Ну, патрулирование леса – оно в любом случае, конечно, хорошо, – протянул он. – А вот ты бы ещё и в самом посёлке понаблюдал. Прямо в здании администрации. Может, следы какие найдёшь.

– У меня со следами не очень. – Илья поморщился. – Не такой я сильный, как Костя, но я обязательно всё проверю. А вообще думаю – Винский сам туда съездит. Их же это тоже касается.

– Хорошо бы, если так… – Председатель побарабанил пальцами по столу. – Ну а насчёт переезда… Поможем чем сможем. Только дом найдите. У нас на территории точно таких жилых избушек не осталось. Развалины одни.

– Колдуны живут в развалинах, – усмехнулся Илья. Председатель остро глянул на него… И кивнул. Всё верно, колдуны и есть. А как их ещё назвать-то? Колдуны на службе у сельской администрации. Привет, двадцать первый век…