Я пришел умереть

Леонид СурженкоЯ пришел умереть

У Гуги мы собирались после каждой «ходки». Пустой идёшь, либо «гружёный» — уж Гугин-то бар обойти трудно. И не то, что других за периметром не было. А вот сложилось так, что именно здесь собирались такие, как я или Шнур. По многим причинам. А самая главная из них — Гуга знал, что такое бродяжничать по Зоне. Знал нашего брата — сталкера не понаслышке и, соответственно, скромные и своеобразные запросы нашей братии изучил досконально. Да и… Тут, браток, ещё одно: коли после Зоны ты уходишь «туда», «в гражданку», тебе ж немного пообсохнуть надо. Совсем чуток. Мозги проветрить, нервишки устаканить. Может, и «подлататься» немного. Мало ли… У многих-то — семьи. Прямо «оттуда» домой не завалишь… Да и хабарок скинуть у Гуги — самое то: деньгу даёт реальную, потому что «здесь», на этом «берегу»… Там ведь, в Зоне, хабарчик не сдают… Там его ищут. А ежели и скупит кто — так разве что те, кто у самого периметра «пасутся», да за гроши сущие…

Мне вроде повезло. Кармашки набил, месячишко — два с Олькой протянем. Если не наглеть — то даже четыре. Нормально. Бывает и хуже. Со Шнуром — оно «похуже» и вышло. Вышли-то мы вместе, да ведь в Зоне «вместе» не ходят: не столь часто там штучки попадаются, за коими мы приходим. Как делить-то? Потому и — «бродяги». Вольные. И выбираться из Зоны уже лучше вместе. Швали всякой достаточно, да и… В Зоне в одиночку крыша едет. Стремительно. Ночь переночуешь — утро с улыбкой встретишь. Если, конечно, встретишь. Только улыбаться потом всю жизнь будешь…

Ладно, о чём это я? Да, о Шнуре… Беспокойный он, Шнур. Резкий. Сталк из него — что и говорить… Уважаю. Но вот характер… Никого на дороге не потерпит. Был бы послабше — били бы его. А так — здоров, как лось… В «прошлой жизни» то ли борцом, то ли многоборцем числился…

Сегодня у Гуги народу мало. Местные, да муть какая-то незнакомая. Да, вот ещё приятное: Гугина дочка, девушка — красавица, меж столиками курсирует. Милка-Миленка… Чернявая, но не чёрная, глаза — карий огонь… И смотрит всегда — будто смеётся над тобой… Не злобно, а так, вроде как любя. Все наши «старички» Миленку обожают. Есть за что. Эх, Миленка - Миленка, тебе бы парня найти подходящего… Только не здесь ты его ищешь. Сталкер — это шлак отработанный. Это, сестричка, инвалиды души. Да и тела — это уж как повезёт… Глупенькая, романтика тебе мерещится? Это так, пока с Зоной вплотную не познакомишься. Страшная она, Зона. И человеку места в ней не отведено. А вот же манит, сволочь… Ещё как манит… Как наркомана конченного. Неделю ещё высидеть могу, а потом… Тоска потом жуткая охватывает — не вытерпеть. Особливо как вечером за закат глянешь… Крылечко у нас аккурат на Запад выходит… И тянет, тянет туда — прям сил нет. Олька моя тогда сама не своя. Да удержать меня не может… И я это знаю, и она.

— Чё уставился? — вполголоса прохрипел Шнур.

Я проследил за его взглядом. Обычный мужик. Невысокого роста, в драном свитере. Из местных, вроде… Хотя не факт. Где-то я его видел… Где-то… Только вот взгляд изменился совсем. Взгляд незнакомый, да какой-то…

А Шнур уже пробирается в угол, расталкивая посетителей. Ему не возражают — народ здесь уставший, хоть и нервный, а Шнур… А Шнур здоров. И зол. И самое ему теперь «то» — это заехать кому-то в лоб. Хотя бы этому мужичку… Погоди… Погоди, Шнур…

— Ну — ка, стой… — опережая меня, перегораживает дорогу Шнуру Гуга. На широком лице — приклеенная улыбка, но глаза — глаза не улыбаются. Шнур упёрся в дородное тело Гуги, и стал, как вкопанный. Несмотря на искусственную ногу, оставленную Зоне на долгую и недобрую память, Гуга был человеком крепким.

— Ты это… Вернись назад. Ты что, не узнаешь его? Долго тебя ж не было, сталк… Это ж Саня. Санька-Отморозок. Пошли, пошли…

— Санька? Отморозок? — попытался припомнить Шнур, теснимый Гугой к нашему столику.

— Ага… Только теперь кличут его по-другому. Мёртвый… Санька-Мёртвый…

Саньку-Отморозка я знал. Местный алкаш. Молодой, наглый и разбитной. Большой фан «Сектора Газа». Впрочем, он сам являлся живой иллюстрацией к старым добрым песенкам покойного Хоя. Я помнил, как Санька орал свою любимую тему:

Частично это было правдой: пил Отморозок всё, что горит. Дрался со всеми, кто посмотрит не так. При этом был чрезвычайно жизнерадостным человеком. Немногие знали Саньку с другой стороны. А узнавшие его поближе утверждали: надёжней и добрей человека нет. Хотя со стороны в это верилось с трудом… Кормился Санёк, как и большинство местных мужиков, с Зоны. Ходил за периметр — недалеко, правда. Бил иногда кой-каких уродцев, таская их яйцеголовым. Проводил честной народ через «колючку» путями неизведанными. Дрянью всякой, вроде артефактов да оружия, не увлекался. При себе таскал разве что старый обрез, полученный кустарным способом из 66-й дедовской «тульчанки». Впрочем, пользоваться этим «инструментом» Санёк умел досконально. Особенной фишкой было его уникальное умение с одной подачи всадить в ствол сразу два патрона. Поэтому скорострельность Отморозка считалась феноменальной.

Так же феноменальным умением Сани была способность перепить любого завсегдатая «Ротонды». Гуга всегда восхищался возможностями железной глотки Отморозка. И даже бесплатно «проставлял» Саньке, как лучшей рекламе его заведения. Сторонние сталки, видевшие Саню впервые, частенько попадали в неприятные истории, пытаясь поглумится над прикольным алкашом. Зачастую кончалось подобное сильно повреждёнными физиономиями, а для любителей выпить «на спор» — практически смертельными алкогольными отравлениями. Для нас же, тех, кто знал Саньку поближе, первым чувством была острая жалость к этому парню. Сильный, решительный и душевный человек пропадал, спиваясь, как обычный алконавт.

А потом случилось чудо. Отморозок бросил пить. В это не верил никто! Как? Отмороженный Саня, которого в последнее время всё больше кликали «Конченым», вдруг да охладел к водке? А это оказалось истинной правдой. И причиной невиданного перерождения была…

Её звали Настей. Не казалась она нам красавицей, но было в этой застенчивой, неторопливой девчонке нечто, что сразу выделил Санька. Нашёл — и больше не смог расстаться со своей суженой. И вот диво: случилась у них любовь взаимная, редкая по своей тихой красе. А Настёна расцвела — и превратилась из невзрачной полноватой девочки в пригожую девушку, с цветущими тёплыми глазами…

Тотчас всякие грубые деревенские шуточки в её сторону прекратились, как по волшебству. Весь посёлок знал: это Санькина дивчина. А Санька… А Санька Отморозок за Настю любому бошку оторвёт. И не только бошку…

Санька «летал». Увидев его как-то после очередной ходки, я не мог поверить глазам: Отморозок аж светился от счастья.

— Привет, бродяга! Смотри, отощал… Не кормит Зона, да? А? Как Олька? Не-а, ищи Крамара или Сытого. Я «завязал». Да там вроде твои собрались… Ну, давай…

Я стоял, пытаясь понять, что случилось с бывшим конченым раздолбаем. Пояснил это Гуга за бокальчиком тёмного «Мельника»:

— Так втюрился он по уши… В нашу, местную. Ну, дай Бог… Хороший же парняга… Правда, мне теперь доход поубавился, да хрен с ним… Переживу.

И вот я опять вижу иного Саньку. И опять у него другое прозвище. И прозвище это мне совсем не нравится. Нехорошее это имя для живого человека — Мёртвый…

— Гуга, не тяни… Что с ним?

— Значит, и ты ни хрена не знаешь? Ну, слушай.

И Гуга начал свой рассказ.

Прибыли как-то в Хвою ребятки мутные. Здесь таких, впрочем, было навалом — но эти были особенными. Местные сразу их оценили и, оценивши, держались подальше.

Вновь прибывшие вели себя уверенно и даже нагло. Оккупировали «Ротонду», и Гуге ничего не оставалось, как подносить бокальчики этим далеко не милым его сердцу ребятишкам. На обычных бродяг непрошенные гости похожи не были. На пену околозоновскую — вроде разных там мародёров, бандюков да барыг — тоже. Слишком уж серьёзные ребятки. И по снаряге видать — не «зелёные». Только и не сталкеры это вовсе. В общем, Бог их разберёт… Но внушали они Гуге, человеку вовсе не боязливому, некоторый страх.

С тех пор, как появились в посёлке «весёлые ребята», как метко окрестили местные прибывших, дела у Гуги пошли худо. Местные «Ротонду» стали обходить стороной, ибо никому не хотелось нарваться на жутковатых резких парней, которые, по всей видимости, не опасались на данной территории никого и ничего. Главный из них, чернявый молодой мужик с очень нехорошим, пронзительным взглядом, и вовсе внушал жителям натуральный ужас. Вроде и не творили «весёлые ребятки» ничего такого, не устраивали погромы и не били морды местным мужикам, но… Но встречаться с ними никто не желал.

Залётные сталкеры, заходя в «Ротонду», быстро понимали, что к чему, и старались слинять пошустрее. К непонятливым подсаживался чернявый, заводил задушевную беседу и, буквально через несколько минут даже у самых упёртых возникало нестерпимое желание оказаться от этого места подальше. Потому что от каждого из группки, а особенно от её главаря ощутимо тянуло смертью.

Главного называли Шваном. Кличка это или какое-то не совсем славянское имя, Гуга не знал. Да и знать не хотел… Ему и так хватало острых впечатлений. Не большое удовольствие — каждодневно наблюдать жуткую бычью шею главного, исполосованную, словно синим пламенем, какой-то непонятной татуировкой. И ещё там был шрам — на этой же шее. Уходил он, как и татуировка, куда-то под черную майку. Тяжко давалось Гуге усилие — не смотреть на шею Швана. И единственным и самым сильным желанием было — дождаться, наконец, когда эта жуткая компания покинет его «Ротонду».

А они не спешили. То ли ждали кого, то ли к чему-то готовились. Со временем Гуга выучил их всех. Двое одинаково угрюмых ребят возле Швана — вроде его телохранители. Близнецы. Различить их трудно, но можно: Рэкс — тот с лица чуток потоньше, да и фигура у него посуше. Жилистая. Сила чувствуется в нём немалая, да только нехорошая. А Майдан — тот чуть поплотнее, да вроде бы поулыбчивей. Только от улыбок этих чего-то прям в дрожь кидает… Сразу видно — ребятки то ли из спорта какого явились, либо со службы откинулись. Движения, повадки, даже разговор — вся выверено, от всего прям сквозит опасностью. С Майданом, правда, хоть заговорить можно было, а вот Рэкс… Задевать его Гуга не решался.

Самым видным был Блондин. Волосы — и вправду белые, глаза — голубые, как лёд. Бабам такие нравится. А вот сам Гуга такой глаз не любил: чувствовался в нём холод. Блондин вёл себя пораскованней, однако эта раскованность Гуге не нравилось вовсе. Цеплял на улице местных девчонок, заглядывал на его Миленку… Гуга даже дочери приказал — в «Ротонде» больше не появляться. От греха подальше… Рисовался Блондин, это было видно. Даже костюмчик светленький носил — в отличие от других, которые закутывались в тёмное. Было в нём что-то… ненастоящее, что ли. Как вот в Щелкунчике — прекрасный принц в обличие уродливой куклы… Только наоборот.

Буйвол своей кличке соответствовал. Полностью. Даже глазки у него наливались кровью точно так же, как у дикого сородича, когда тот начинал злиться. Но был Буйвол большим молчуном, внимание на себя обращать не любил и, в общем, хлопот Гуге не доставлял. В отличие от его дружка — Жжёного. Правда, звали его ещё и Африкой. Было за что: кожа у Жжёного была практически чёрной, губы — действительно африканскими: толстыми да мясистыми, и даже глаза — тёмно-карие, практически чёрные, ассоциировались с пустынями да джунглями, но никак ни со средней полосой. Тем не менее, Гуга был уверен, что Жжёный — представитель белой расы.

Африка имел характер беспокойный и весёлый. Только веселость эта Гуге была ох как не по сердцу. Ни одного посетителя, которые теперь и так редко посещали «Ротонду», Африка не упускал без того, чтобы не дать воли своему острожному юмору. Гуга его опасался: заводился-то Африка с полуоборота, а попасть под его пудовые кулаки не очень — то хотелось. Тем более с кормы Африка напоминал Тайсона в его лучшие годы: коротко стриженая башка, широкая спина с прокаченными плечами. Наверное, именно поэтому Жжёный носил майки без рукавов.

О виде деятельности Длинного Гуге и догадываться было нечего. С первого взгляда Гуга распознал в нём киллера. Да, разные они бывают — эти наёмные убийцы. Только взгляд у них всегда одинаковый. Выцветший, несмотря на цвет глаз. Пустой и оценивающий. Взгляд человека, потерявшего душу. Это в фильмах они — романтики. Способные любить или хотя бы творить человеческие поступки. Брехня это. Гуга знал. Нечем им любить. Зомби не любят. Потому что они — уже не люди. Убить другого — это им под силу. Полюбить — нет.

Длинный был опасен, но не страшен. Гуга знал, что дай Шван приказ — и этот бесцветный, серый мужчинка с постоянной кривой ухмылочкой на лице без всяких разговоров «хлопнет» любого, на кого укажет начальник. Те, остальные, тоже могли убить (и, Гуга был в этом уверен — убивали), но… Но. Эти были скорее бойцами. И разницу между ними Гуга видел чётко.

Всё бы ничего, да только засобирались, наконец, ребятки в поход. Гугу ничем особым не напрягали — видать, всё нужное собрали загодя. Но как-то вечерком подошёл к нему Шван, и задушевно спросил, не знает ли он какого-нибудь проводника из местных. За хорошие деньги. Только за «колючку», чтобы всё тихо было. И — надёжного.

Знать-то Гуга знал. Только вот отправлять кого-то из своих с такими — не хотел никак. Да и кто согласится? Народ тут всё больше мирный, семейный. Одно дело — сталкёра за «колючку» перекинуть, пусть даже группку. А тут — бригада головорезов. Зачем, почему — совсем непонятно. И уверенности, что вернёшься — никакой. Мало ли… Следы заметать начнут, либо рожа не понравится… В общем, задачка для Гуги выдалась непростой. Собирался, было, соврать, сказать, что не знает ничего и вообще его дело — сторона, но, лишь глянув в лицо Швана, понял: не прокатит. Чего доброго, ещё самому вести придётся. На одной-то ноге…

Долго думать не приходилось. Эх, кабы пораньше, кабы до Настеньки — так Саньку — Отморозка посулил бы. Тот — рубаха-парень, ему чёрта давай — переведёт. Но теперь… Теперь «сдавать» Саньку не хотелось. Больно уж душевно у них с Настей получалось.

Гуга попросил время. Шван кивнул — полчаса. Удалившись в свою каморку, Гуга принялся вызванивать всем, кто засветился ходками за периметр. Но, заслышав, кого придётся вести, народ дружно отказывался. Открестилась от «заработка» даже молодёжь, несемейная и расторможенная. Не было доверия Швану и его бригаде. Не было. Оставался только Саня… Гуга набрал номер. Сбросил. Откинулся на спинку деревянного стула. Опять набрал. Нажал «вызов». «Саня?».

В общем, пришёл Саня. Пообщался со Шваном. Покалякали они душевно, расписал Шван красиво — что и почём, деньгу напророчил немалую. И наблюдал Гуга из своего угла, как идёт беседа. Очень уж скользкий народ с обеих сторон: Шван и его компания — как жбан с кобрами, а Санька… Вот то-то и оно, что не зря Саньку Отморозком кликали. А деньги ему были нужны, ох как нужны… Перед свадьбой-то.

Но, видать, и Шван дураком не был. Понял, что за птица — Санька. Посему говорил красиво, грамотно. Своих отослал сразу — что б не вякнули чего лишнего. Ох, и нужен был им проводник, видать, позарез нужен… Видать, и ждали тут именно его — проводника. Который не явился… Что — почему — можно было только догадываться. Но в тёмных делишках всяко может случиться. Не его, Гуги, дело это. Но если пляшется у них с Отморозком — так пусть тому и быть. Хоть уберутся они из Хвои. А то ведь стервенеют потихоньку… Не к добру.

Весь извёлся Гуга, каждую минуту ожидая кипиша. Однако, по всему видать, сговорились Шван с Саней. Уходя, Санёк весело попрощался с Гугой. Да и Шван стал приветливей. Заплатил хорошо за пивко да закусочку, «на чай» оставил… И всё пытал Гугу: что за человек такой — Санька — Отморозок… Гуга рассказывал, что знал. Он тоже был доволен. Ребятки засобирались, засуетились. Видать по всему, совсем скоро уж освободят они «Ротонду» и двинут за периметр. А там, глядишь, и сгинут вовсе… Зона — она ведь не различает, кто ты: серьёзный человек либо так, мелочь. Она любого скрутить может. Любого! Завтра пойдут, или, может, послезавтра — Гуга не знал. Но по всем приметам выходило — скоро совсем. Только бы тихо всё вышло…

А тихо не получилось. Получился полный «швах». Наутро узнал Гуга: поцапались Блондин с Саней. Серьёзно поцапались… Сам он того не видел, но рассказывали про дело это так.

Блондин, чувствуя, видать, что на воле-то гулять ему недолго, стал на девчонок местных охотится. Кто поосторожнее-то был, те попрятались. Кой-какие дурочки, правда, сами на него прыгали: ещё бы! Кавалер — видный, да ещё и при деньгах… Только Блондину, по всему видать, хотелось чего-то нового.

Настю он встретил не случайно. Караулил девок возле деревянной баньки, ибо суббота же. А тут… Да, сегодня Настя была действительно пригожа — распаренная, цветущая, да светилась вся — Санька-то, наконец, решился, открыл сердце своё… Не шла: летела. Прямо в лапы к Блондину. Говорят, сперва он и руки-то не распускал: дорожку только заградил собой, да давай комплименты разные сыпать… Настя — вмиг улыбка с губок слетела. Не отвечая, ни разговаривая — в сторону. Блондин — за ней… Потом — за руки хватать. К себе прижал… Настя — вырываться. А кричать-то стесняется… Как Санька увидит? Что подумает? Да и односельчане скажут: «стыд потеряла». Молчит, и только вырывается. Да куда ж ты вырвешься? А Блондин к амбару отступает, и тащит Настеньку за собой. Весело тащит, со стороны даже не скажешь, что силой… Шуткой вроде. Да понятно уже, что не до шуток здесь.

Подружка Настина выскочила — Нинка. Увидела — и тихо так, виду не подав — в обратную сторону. К хатам… А как скрылась за заборами, так и к Саньке бегом. Насилу нашла.

Блондин в амбар Настю затащил уж, прижал крепко, голову рукой обхватил — она у него крепкая, рука-то, и…

Развернуло его на месте, и только чудом ушёл от кулака Саниного. Тренированный оказался. Взвыл от ярости, кинулся на Отморозка. Саня-то раньше в драках мастак был, но тут… Сбил его Блондин на землю, добавил ботинком тяжёлым. Другой бы и не поднялся уже, но не тут-то было. Схватился Отморозок мигом, вцепился в Блондина и… И пошло. Растерялся Блондин. Дрался он верно, профессионально, но как тут драться — когда пацан этот сумасшедший ударов не замечает, будто и боли-то не чувствует? Когда ему молотишь в голову, пробиваешь в печень, сечёшь по почкам — а он, знай, рвётся к горлу, как зверь дикий… Впервые перепугался Блондин, давай орать благим матом, на помощь дружков звать…

Прибежали. Буйвол с Африкой Саню от Блондина отдирают, следом — близнецы со Шваном несутся… Тут бы Сане и конец, да Шван разогнал своих по углам. К Блондину сам подошёл, шепнул на ухо слово. Тот притих, хотя на Саньку посматривал косо, взглядом змейским.

Говорили, Шван пытался уладить дело. Подходил к Саньке, хлопал по плечу, что-то говорил… Послал их всех Отморозок подальше. Вообще, был он как бешенный — казалось, разорвёт всех, кто только дёрнется. Шван отступился. На прощанье бросил: «Смотри, не пожалей, пацан».

Вернулся в «Ротонду» чернее тучи. Гуге тут же наказал искать проводника нового. Сейчас же. Гуга, белый, как мел, схватился за мобильный… Да кому звонить? Но повезло ему. Скинул ему сообщение товарищ один, из сталков. В Зону возвращался. Ходка у него была не первой, за колючку проходил сам. К деньгам был неравнодушен, соответственно, к способам их добычи разборчивости не проявлял. Посему была надежда, что возьмётся он за дело…

И действительно, оценив размер обещанной суммы, Сытый согласился. Дело-то, поди, для опытного человека плёвое: проход в «нейтралке» указать, где мины обойти можно. Кто ходил — сможет.

Сытый появился к вечеру, когда солнце ещё освещало Хвою. Шван тут же взял его в оборот. Увидев своих «пассажиров», Сытый немного растерялся, но отступать было поздно. Да и свежие хрустящие пачечки около самого носа сталкера сделали своё дело. Сытый согласился.

С места снялись быстро. Без прощаний и послесловий. Были — и нет. Гуга вдохнул свободнее: пронесло, кажись. Пронесло… Нужно было опять налаживать бизнес. «Весёлые ребята» основательно распугали клиентов. Ну, ничего, это дело наживное.

А наутро Гуга узнал, что Настя пропала. Вышла вечером во двор, покормить Трезора, и не вернулась в хату. Думали — у подруг или соседей засиделась… Обзвонили, обошли — нету нигде. Подняли Сашку. Облазил весь посёлок, окрестности, в лесу всю ночь шастал — ни Насти, ни пса…

В «Ротонду» Сашок ввалился с открытием. Сразу же кинулся к Гуге: не слыхал ли, не видел ли, не… Нет, Гуга не видел. И не слыхал. «Весёлые» ушли ещё вчера. Нет, никого с ними не было. Наверное… В общем, Гуга не проверял. Может, Сытый чего знает? Связаться? Можно…

Но Сытый не отвечал. Это могло означать что угодно — в конце концов, где там в Зоне языком трепать… А может, и бросил где свою ПДА-шку. Впрочем, любое могло случиться…

— Вот так-то… — Гуга остановился, налил себе стаканчик «тёмного».

Шнур молчал. Мне тоже говорить не хотелось. Я просто обернулся назад, в уголок, где ещё недавно стоял Саня — но там пристроился совсем другой сталкер. Сани не было.

— Знаешь, Мёртвый с ума сходил, разыскивая Настю. Страшным стал — не подойти. Пить начал. Жутко пить… Напьётся — и в Зону. Ты ж не новичок, Кир, сам знаешь — пьяному в Зоне — смерть. А ему… Не брала его смерть. Возвращался едва живой, измочаленный, с глазами… С неживыми глазами. Ночь переночует, напьётся, и — опять туда… Он даже обрез свой не брал. Забывал, или смысла не видел… Пустой ходил. Понимаешь? Совсем пустой… Как будто именно там надеялся её найти.

Гуга замолчал. Тяжело опёрся на стойку, кивнул какому-то клиенту: мол, сам… Тот, всё поняв, самостоятельно откупорил бутылочку и удалился на своё место. Шнур, как недавно я, всё смотрел в угол, где совсем минуту назад стоял Мёртвый.

Гуга вдруг ухмыльнулся: невесело, криво и страшно.

— Нашёл он свою Настю… «Там» нашёл. На руках всю дорогу тащил… Представляешь, Кир? Всю дорогу… Тут до посёлка-то — километров семь, не меньше… А ещё «там»? Ты смог бы? Шнур, а ты — смог бы?

Я отвернулся. Шнур вообще старался не смотреть в лицо Гуги. Ибо теперь сам Гуга стал похож на мертвеца.

— Едва вырвали у него девчонку родители… Он ведь как пришёл, так сел на камне у хаты, обхватил её крепко-накрепко и держал, держал, как в ступоре… Глаза — не видят, и только губы шепчут: «Настя… Настюша моя…». Девчонку вырвали. Живая она была. Живая… Только… Только не такая. Не узнавала никого, взгляд — стеклянный, непонимающий… Я её видел — знаете, смотреть страшно… Будто, и не человек вовсе… Фельдшера вызывали — так он приехал, посмотрел, и настрого приказал: срочно в город везти. Догадываешься, куда, Кир? Ага… Потом Игната в сторонку отвёл, и сказал: мол, договорится, чтобы в Хвою те не заезжали, чего местных будоражить? Пусть они сами собираются — вроде как в райцентр, а Настю… Настю из ФАПа заберут. Кому положено. Он же не дурак, Игнат… Он же знает, что ТАКОЕ не лечится… Нигде не лечится. Ну, а потом можно сказать, что в больнице померла. Всё лучше, чем так…

— С фельдшером я разговаривал. Видел он всё. И что руки у Насти в синяках да порезаны, и что… В общем, попользовались ею, как могли… Она ж… «девочкой» она была. Была… Так вот: Санька-то не знал, куда её везут-то. Но, видать, сердце подсказало… За Игнатом увязался. Ты ж Саньку знаешь… Его ж волк не учует, если он спрячется… Проследил он Игната с дочкой до самого условленного места. А уж там… Там приехала бригада. Специальная, а как же… С охраной. Настеньку под руки — и… Не получилось у них ничего. Её — к «воронку», а там у двери железной — Санёк уж стоит: к дверце прислонился, отдыхает будто, а в руке — обрез «на взводе». Охрана, ясное дело, то же с «табельным», однако жить обоим охота — даже не дёрнулись… Не ждали, что заместо девчонки безумной их мужик с обрезом встретит… Игнат потом рассказывал — растерялся он совсем. Да и прибит он был горем, здорово прибит… А Отморозок — он и есть Отморозок — сразу видно, с шутками у него туговато… Охранники быстро это поняли — мы, мол, ничего, мы, мол, так, сбоку… Нахрена им связываться? Он им на дверцу указал — послушно сели, как овцы… Главный, который там, у них, вроде за доктора — только в форме военной — так что-то доказать пытался. Мол, ошибку делаешь, парень… Мол, сам посмотри — с ней всё уже… Никто ей помочь не сможет. Много говорил этот «доктор». А Санька… Одной рукой Настю держит, крепко держит… Другой — «тульчанкой» своею на «доктора»: «Ты бы закрылся, дядя… Езжай, или это тебе уже никто не поможет!». И, знаешь — уехали. Четверо мужиков здоровых да ко всему привычных — уехали. Видать, почуяли в Отморозке силу. Большую силу… Страшную… А Игнат божился — сам видел, глазами своими, как Настя вдруг легонько, совсем слабенько приобняла вдруг Отморозка… А когда Санёк обернулся чуть, чтобы Настю-то половчее попридержать, то…

Гуга опять остановился. Отвернулся от стойки, и я видел, что он провёл ладонью по щеке. Не оборачиваясь, Гуга продолжил дрогнувшим голосом:

— Божится Игнат, что слёзы увидел. Отморозка слёзы…

Не знаю, как Игнат, но я был поражён увиденным. Гуга — старый пират Гуга — разве мог кто-нибудь заподозрить его в сентиментальности? Если он и плакал, то разве что от смеха. А теперь? Что это было, Гуга? Что ты смахивал со своей дряблой, давно не бритой щеки?

— В себя Настя так и не пришла. Затухала она, как свечечка затухала. Санька ночи не спал, всё около неё… Да разве тут чего сделаешь? Есть она не ела ничего… Смотрела только так — не передать… Глубокие глаза, одни лишь они на лице и остались… И в глазах — ужас… И ещё — вот… Сам не видел, не скажу, а только говорили — что Саньку на всё ж чувствовала… Как — Богу одному известно. Не слышал я, чтоб те, кого Чёртово Марево сгубило, кого-то из живых различали…

Чёртово Марево — штука страшная. Одна из самых страшных в Зоне. Впрочем, это местные называют его Маревом. По «науке» выходит — пси-поле. Вот ведь дрянь, так дрянь… Встречается, слава Богу, нечасто. Но вот попасть туда… Что такое пси-поле? Это, друг мой, не объяснишь. Это побывать там нужно, чтобы на всю жизнь запомнить, до дрожи в копчике: это смерть. Хуже, чем смерть. Испытал я разок эту мерзость. Краешком зацепил… Хорошо ещё, слабое оно было, Марево… Совсем слабенькое. Как будто симфонический оркестр прямо в ушах загрохотал… Да адский какой-то: какофония, визги, грохот… И страшно, мама родная… Со всех сторон — то ли топот, то ли рёв… И шум, шум такой, что будто бы гигантский рой пчёл приближается… Громче, громче, громче… И кажется, что голова взорвётся, если он ещё немного усилится…. А шум — как по лестнице: выше, выше, выше… Мозги начисто отшибает. Ноги сами бегут, куда — неизвестно. Повезёт — вынесут на «чистое» место. Нет — залетишь в самую муть, где Марево в полную силу бьёт… Тогда — всё. Коли на месте не сдохнешь, домой уж не вернёшься. Будешь тварью безмозглой бродить, пока Зона не прихлопнет окончательно… А ведь вылезти-то почти нельзя. Поля-то эти — не поодиночке, а целыми десятками насеяны. Рядышком. А меж ними — как лабиринт… И не видны совсем. Вообще… Да ещё вот беда: пси-поле — оно на месте не стоит. Оно положение меняет… Говорят, что поля эти — кружатся вокруг центра, как тучи в циклоне. Может, и так. Может, и просто движутся. Только от этого выбраться из Чёртова Марева не легче…

Мне повезло. Помню потом, что страх беспричинный три дня заснуть не давал, ел душу. Бывалые говорили, барбитураты помогают. Только жрать их нужно немеряно… Достал. Попробовал. И вправду, помогли. Только теперь, при одном упоминании про Марево… Вы меня понимаете? А я вот понять не мог: как же Санька Настю-то свою из Зоны вытащил… Ведь они… Которых Марево забрало — они не человеки уже. К ним и подойти-то нельзя: броситься могут, зубами вцепиться… Они ж — как звери становятся. Внутри. А снаружи — как куклы. Страшные куклы… Которые лучше стороной обойти. Здесь их мертвяками зовут. Почему? Да потому, что тело у них — вроде как мёртвое. Ни боли ни чувствует, ни холода, ни жары… Хотя… Хрен его знает, что они чувствуют. Только палить в такого — бесполезно. Пули зря тратить… Бывало, мертвяки в Жарку забредали или в Снежную — идёт такой, одежда на нём горит, а сам… Ни одна жилка на лице не дрогнет. Страшно… С виду ведь — человек…

Нет, никак в мою голову мысль не укладывалась: Настя, Саня, Марево… Не совмещалось это. Может, врут местные? Не было никакого Марева? Заплутала девчонка в Зоне, попалась бродягам бесстыдным, воспользовались… И бросили. Тут у любого «крыша» съедет. По Зоне-то в одиночку, да несколько суток…

Но я знал — точно знал — не врали про Марево. Знал лучше, чем Гуга. Может быть, лучше, чем кто-либо в Хвое.

— Спрашиваешь, откуда про Марево известно? — повернулся Гуга к Шнуру.

— Так это не секрет… Сашка мне всё сам рассказал. Он же ко мне после каждой ходки, когда Настя-то пропала, заходил… В каморке сядем, налью… А он пьёт её, как воду, даже не морщится… И молчит. Почти всегда молчит. И только два раза заговорил. За всё время. Так вот я про Настю и узнал…

— Слушай, Кир… А ты бы сам к Сашке заглянул бы… Странный он теперь… Не разговаривает ни с кем. Сюда вон иногда наведывается — и домой. И вправду, зашёл бы, Кир? Вы ж вроде друзьями были.

Ну, насчёт дружбы — это Гуга, конечно, загнул. С Отморозком никогда я особенной дружбы не вёл, но, в общем, отношения были нормальные. Как проводника и просто хорошего человека я его уважал, он меня — как будто тоже, здоровались, «проставлялись», если с деньгами был напряг… Что ещё? Ну, болтали иногда о том, о сём… Была ли это дружба? Да кто знает… Может быть. А зайти… Что-то мешало это сделать. Сегодня я увидел другого Саню: Саню Мёртвого. И как отнесётся этот совершенно другой человек ко мне — я не знал. И, честно говоря, узнать не торопился.

Я похлопал Шнура по плечу: мол, выйду, освежусь. Шнур кивнул гривой: похоже, он начинал основательно набираться. А значит, теперь ему было на всё наплевать. Дверь «Ротонды», гостеприимно открытая, выпустила меня в тихий тёплый вечер. Свежий ветерок лизнул лицо: Бог ты мой, как я люблю вот такие минуты — вечер, закат, и тёмная полоска леса чтоб на горизонте… И чтобы хотелось дышать, дышать, дышать этим воздухом, напоённым ароматами трав, далёкого леса и такими чудесными, непонятными и неприятными убогому городскому носу запахами деревни… Хвоя застыла в своём величественном средневековье — с патриархальным укладом жизни, с коровами да свиньями во дворах да хлевах, с вечной экономией электричества и допотопными керосиновыми лампами… И это — начало двадцать первого века! Картинки сюрреалиста: деревянный сруб хаты, самодельные оконные рамы с незатейливой резьбой, а в окошке, за грубо сколоченным сосновым столом — мальчишка склонился над экраном ноутбука… А подними глаза выше — и под самым коньком крыши увидишь «тарелку» спутниковой антенны… Чудеса!

— Кир?

Я резко обернулся. Был бы ствол — он оказался бы в моих руках. Ствола не было. Сюда, «в мир», мы приходим без оружия. Нужно будет вернуться — всё будет там. «За периметром». Спрятанное в тайничках, схронах, отданное «на хранение» надёжным людям… Просто брошенное под ближайший куст у самой «колючки». Сюда же мы приходим чистыми… Как ангелы.

Тёмный, абсолютно неподвижный силуэт у деревянных брёвен амбара. Это сказал он. Лица — не разглядеть — в тени. Но голос…

— Саня?

Да, это был он: Санька-Отморозок. Я понял это за секунду до того, как недвижимая тень ответила мне:

— Он самый…

Я подошёл ближе. Чиркнул спичкой, поджигая сигарету. Не потому, что вдруг захотел курить. А потому, что нужно было срочно скрыть волнение. И ещё — разглядеть Саньку.

Это действительно был Мёртвый. Одного взгляда при слабом огоньке спички было достаточно, чтобы убедится в правильности новой клички. Мёртвый. Неподвижное, осунувшееся лицо, тусклые, без выражения глаза. Неживые растрескавшиеся губы. Но всё же это был он — Саня. Я присел рядом.

— Я думал, у Гуги ты меня не узнал…

Я вздохнул. Как бы это ему сказать?

— Ты изменился. Санёк. Сильно…

Чёрная тень слева от меня молчала. Мне стало нехорошо — как-то неуютно. Будто я действительно сидел рядом с покойником.

— Изменился… — как-то странно произнёс Мёртвый.

И снова замолчал. Что бы хоть что-то сделать, я протянул ему пачку «Winston». Саня протянул руку — каким-то деревянным движением, совсем не так, как когда-то. Вытянул сигарету, при этом выронив из пачки ещё четыре. Когда я видел его в прошлый раз? Месяц назад? Полтора? Тогда Саня был — как дикая кошка: резкий, быстрый, ловкий… Теперь эту кошку как будто отравили. Это был он, и в то же время не он.

— Ходишь? — неопределённо спросил он, кивнув головой куда-то влево.

Впрочем, его жест я понял: конечно, Санёк спрашивал о ней, Зоне.

— Хожу… Пока. Сам — то как?

— Я? — как будто удивился вопросу Мёртвый: — я тоже… Пойду. Потом…

— С артами нынче туговато… Я вон на «собачек» перехожу… — поделился я своими наблюдениями.

Мёртвый, наконец, справился с зажигалкой и задымил. Что касается меня, то зажигалок я вовсе не ношу. Привык к спичкам, хотя теперь делают их вовсе погано. Не спички — дерьмо…

— Я тоже… На «собачек»… — Мёртвый произнёс это так, что по моей спине пробежал ощутимый холодок.

Не позавидовал бы я тем «собачкам», на которых решил поохотиться Мёртвый. Не дожидаясь моего ответа, он продолжил:

— Ещё раз схожу, и всё…

— «Завяжешь»? — спросил я больше для приличия.

Уж мне-то было видно, что Мёртвый «завязал» уже. Какой из него охотник?

— «Завяжу». Железно…

— Ну, а потом что? Жить на что будешь? Или накопил уже?

Мёртвый впервые за время разговора повернул ко мне лицо. Пустые, какие-то серые глаза, освещённые слабым огоньком сигареты, смотрели страшно — как будто и не видели ничего. И только в один миг — один-единственный миг я заметил что-то в глубине этих глаз. Что-то старое… Знакомое. Живое.

В кармане громко звякнул мобильник. Чертыхнувшись от неожиданности, я приложил трубку к уху:

— Да, Гуга…

Гуга передавал неприятную новость: забрать нас сегодня некому, машина не пришла. С ночёвкой туго: у него приезжие всё разобрали… Впрочем, по старой дружбе он местечко-то подыщет, у кого-то из местных…

Я с досадой бросил мобильник в карман. Надо же… Впереди целая ночь в Хвое. С полным рюкзаком… Ничего хорошего.

— Что там? — поинтересовался Саня.

— Да Гуга звонил… Буду хату искать, — в сердцах высказал я.

— Не ищи… Хочешь — ко мне иди. Место найдём…

Нет, ещё минуту назад от такого предложения я отказался бы точно. Не нравился мне теперешний Саня, совсем не нравился. Но… Но.

— Ладно… Я только рюкзачок заберу, лады?

Забрав у Гуги свой рюкзак, я неспешно плёлся к Саниной хате. Собственно, во мне боролись две мощные эмоции: с одной стороны, ночевать у Мёртвого совсем не хотелось. Больно сильно в нём сквозило что-то нечеловеческое, неживое. С другой стороны, не уважить, отказаться… Ничего плохого мне Санёк не сделал. Клубок противоречий, в общем-то… Иногда я останавливался, как тот буриданов осёл, не в силах определится. И всё же, поразмыслив, шёл дальше.

Санькину хату я хорошо знал. Подойти к ней можно было от леса — хмурые сосны заходили чуть ли не сам двор. Уже в сумерках я легко перескочил через невысокие жерди забора, обошёл хату со стороны хлева и ступил на крылечко. Заметил свет в окошке — живой свет от печки или керосиновой лампы. Постучал.

Мне открыл сам Саня. Мне опять больно кольнуло сердце: не таким я его помнил. Я помнил его разбитным, весёлым парнем, с душой нараспашку, с опасными, но открытыми глазами, с вечной издевательской улыбкой на губах. Теперь это был совсем другой Санька. Это был Санька, прибитый горем и Зоной, обожжённый Чёртовым Маревом и обложенный со всех сторон, как загнанный зверь.

Я вошёл. В хате было темновато, и только живой огонёк печки давал какой-то свет. Впрочем, и этого света было достаточно, чтобы разглядеть, что в кухоньке был кто-то ещё.

— Настя, не бойся, это Кир… — глухо промолвил Саня, и я понял, чья это фигура застыла в уголке.

— Заходи, братуха… Я знал, что ты не откажешь…

Я пожал плечами: мол, мелочь…

— Давай за стол… Небось, не жрал давно? Сейчас соображу чего-нить… Настёна, помоги…

Наблюдая, как деревянно, как какая-то большая, плохо смазанная кукла, поднимается тёмная фигура, я испытал настоящий ужас. Бог ты мой! Да это же — это ж натуральный мертвяк! Как спутать такое с чем-то ещё? Какая это — Настя? Я вжался в стену и остро пожалел, что не притащил с собой чего-нибудь огнестрельного… Какого хрена я согласился ночевать?

Видимо, Саня перехватил мой взгляд. Он мягким движением ладони подтолкнул существо, названное Настей, в сторону плиты:

— Сальца пожарь, Настюш…

И сел рядом со мной.

— Такие дела, братишка… Видишь, вон что сделали с моей Настей…

И Отморозок рассказал мне свою историю. Про то, как пропала Настя. Про то, как трое суток он шатался по Зоне, выискивая её. Про то, как нашёл. Как сам попал в Марево. Как отнял Настю у спецбригады. О том, как обложили его местные и власти.

Оказалось, вся Хвоя воевала с ним: не в открытую, нет, а войной партизанской, подлой. Ведь все знали, кого он привёл Оттуда. Скрыть было невозможно: достаточно было взглянуть на Настю лишь разок, чтобы всё стало на свои места. Чтобы никогда, никогда в жизни (да и после смерти, что гораздо страшнее) не смыть страшного определения: мертвяк. Местные, бывало, видели их — этих живых мертвецов, которые иногда забредали к самому периметру. Бывало, что кто-то из местных становился Таким. По неосторожности, по небрежности, самоуверенности, в результате чьей-то глупости или злой воли. Попасть под излучение было несложно. Выкарабкаться назад, в мир людей — невозможно.

Но Отморозок не хотел этого знать. Он сражался за Настю на всех фронтах: доставал какие-то зелья, отвары, таблетки; выискивал каких-то знахарок да ведунов; связывался со светилами медицины и науки, таская им всякую ценную чушь из самых опасных мест Зоны… Но что он мог поделать? Местные боялись его самого, изменившегося, обожженного Маревом, пусть ещё не мертвяка, но уже и не того Саньку — Отморозка, коим он был недавно. Тогда его окрестили Мёртвым — и немудрено, что страшную пару боялись и, следовательно, ненавидели многие сельчане. Саня Мёртвый и мертвячка Настя…

Саня почти не выпускал Настю из дома, дабы уберечь её от неожиданностей. Он не расставался с обрезом и широким, тяжёлым тесаком, который таскал за халявой прочного армейского ботинка. Раза два или три приезжали спецбригады за Настей — но неизменно уезжали ни с чем. Брать штурмом Санину хату не решались. В самом деле, не взвод же солдат вызывать ради какого-то отмороженного местного и его пришибленной подружки. К тому же, по слухам, тихой и безобидной… Кое-кто в Хвое жалел Мёртвого и Настю. Таких было немало — но они боялись в открытую заступаться за странную пару. А общался Саня только с двумя местными — с Гугой да Бурым, двоюродным братом Насти.

— Не смотри, что она такая… Это привычку надо, — вдруг отвлёкся от рассказа Саня.

— Она отойдёт… Ты увидишь — ей уже лучше. Она выздоровеет…

Мама родная! И как ты в это можешь верить, Санёк? Хотя бы один мертвяк выздоровел? Стал обычным человеком? Что-то я не слыхал о таком… Как бы в ответ на мои сомнения Отморозок продолжал:

— Мне отлучиться надо. Слыхал про хрень такую — «Крыло ангела»?

Конечно, слыхал. Видеть только не приходилось… Артефакт есть такой. Редкий очень. И дорогой. Страшно дорогой. Найти такой артик — и до конца жизни будешь в шампанском купаться. Говорят, лечит он. Здорово лечит. Самые тяжкие недуги. За то и ценится… Только вот добытчиков для этого арта найти непросто — мало кому захочется в пси-поля залезать. А водится он только там, да ещё где излучение посильнее, да ещё чтоб обязательно рядом вода была. А водоёмчики в Зоне — это, я вам скажу, штука особая. Фонят так, что воду можно прямо в реактор заместо урана заливать… И ещё условие маленькое: чтобы при этой водичке обязательно Винт окопался бы. Аномалька такая. Редкая, как само Крыло Ангела. Мерзкая, как Мясорубка или Петля. Вот и ищи ветра в поле, если давно известно, что Марево над водой — нестойкое и недолговечное, а Винт — штука подвижная, да в пси-поля ох как редко заходит… В общем, где достать-то такое чудо?

— Посиди завтра с Настей, хорошо, Кир? Мне только туда и назад… Полдня — и вернусь. Я место знаю, не думай… Мне только забрать…

— Ты чего, Сань, серьёзно? Я в глаза таких артов не видел…

— И я не видел… Вот, и посмотрим…

Сказать по правде, предложение Отморозка меня не вдохновило вообще. Сидеть в одной хате с… Кем теперь была Настя? Саня утверждает, что она «отходит», что ей лучше, но… Но нужно же реально смотреть на вещи… Нет, наверное, нужно как-то выбираться из этой ситуации. Что у меня, дел срочных не может быть? Отморозок и сам странный до невозможности, небось, хорошенькую дозу хватанул, не в себе он — это явно… А мне-то что делать?

Я уже прикидывал варианты, как мне с наименьшими потерями выбраться на волю, и вдруг…

Она подошла совсем близко. Протянула тарелку с кусочками жареного сала. Неловко протянула, как тяжело больной или ослабевший человек… И тут я разглядел её лицо. Осунувшееся, похудевшее, невыразительное. Но глаза — глаза Насти жили. Отморозок не соврал. В них был огонёк, слабый, беззащитный какой-то, но — живой…

— Ку-шай, К-кир… — с трудом, но отчётливо произнесла Настя.

И в эту секунду я понял, что не смогу бросить их.

— Ладно, Сань… Останусь на завтра. Давай прикинем, что и как…

Саня ушёл ранним утром. Я даже не заметил, как. Хотя спал, в общем-то, погано. Отморозок уступил мне свой диван, а сам улёгся на полу, закутавшись в ватник. Насте досталась единственная порядочная кровать в доме — та, где когда-то спала Санина мать.

Мне полночи снилась какая-то муть, но под утро, когда я уж надумал подыматься, вдруг накатил мощный цепкий сон, и я провалился в него, как в яму. Минут двадцать я лежал, не желая вставать с постели. Всё же диван, пусть и старый, — гораздо лучше ночёвок в Зоне, где вообще спать не рекомендуется настоятельно.

Настроение было бы вовсе радужным, если бы я не вспомнил, для чего я здесь. Настя. Настя, которая немного… не в себе. Я должен следить за ней. Мысль эта сразу же испортила мне настроение. Я не знал, чего ожидать от… существа, которое теперь неподвижно лежало на кровати. Вчера мне показалось, что Настя… Что в её глазах осталось что-то живое… Но сегодня сомнения с новой силой обуяли мою душу.

Я оделся и направился на кухню, заглянув, впрочем, на Настину постель. Настя лежала не шелохнувшись. Её глаза были открыты… Спят ли они вовсе, эти… Я не знал. Никто не видел, чтобы мертвяки спали. Может быть, просто потому, что они быстро погибали в Зоне — в течение нескольких часов. Не были эти существа бессмертными, совсем не были. Да, возможно, они совсем не чувствовали боли — и потому никак не реагировали на попадание пули или укус твари. Если только эта пуля не пробивала мозг или позвоночник. Тогда они гибли. Почти как обычные люди. Потому что мертвяк — это не зомби из фильма ужасов. Это страшнее…

Я закурил. Вообще-то курил я редко: в Зоне это накладная привычка. И опасная, к тому же. Но теперь мне хотелось согреться и успокоится. Мне нужно было как-то провести этот день. С неподвижной Настей в единственной комнате… Не стану её будить. Если, конечно, она спит. Пусть лежит на своём месте, а я тут…

Отморозок предупреждал, чтобы я не пускал никаких гостей. Оставил свой «ТТ», десяток патронов. Я надеялся, что это не понадобится. Стрелять вне Зоны я не собирался. Мне хватало проблем и по эту сторону периметра. — — Ес-ть будешь? — от этого тихого вопроса у меня за спиной я чуть не свалился со стула.

Настя! А я ещё собирался сесть так, чтобы не поворачиваться к комнате спиной… Расслабился. Я обернулся.

Это была она. Теперь, при солнечном свете, который щедро проникал через окна хаты, я смог её разглядеть. Признаюсь, любопытство моё было даже каким-то болезненным: как будто я собирался рассматривать инвалида или редкого уродца. Всё-таки я никогда не наблюдал мертвяков так близко — на расстоянии руки…

Широкий домашний халат не мог скрыть сероватую кожу рук, вымытые, но местами сломанные ногти, впавшие щёки и медленные, неестественные движения. Впрочем, ничего ужасного в Насте я не углядел. Наверное, так мог выглядеть тяжело больной человек, стоящий на пороге своей смерти. Зрелище жалкое, щемящее, но не неприятное. Всё же это была Настя. Вернее, тень той Насти, которую я знал. Тихой, застенчивой девушки с очень любящим сердцем. Что бы не творил с ней Отморозок, но это определённо работало. Настя не была мертвяком. Уже — не была.

— Буду есть. Сделаешь, или помочь? — делано-бодро ответил я.

— Я са-ма.

Ну, сама так сама… У меня есть дела и поважнее, чем у плиты крутиться. Нужно за двором наблюдать. А то, мало ли какие гости пожалуют… Отморозок намекал, что визиты могут иметь место, и упредить возможные осложнения и было моей задачей. А денёк, по всей видимости, вовсе не обещал быть лёгким. К калитке Саниного двора кто-то приближался.

— Мне бабок не надо… — сталкер навалился на стол грудью, пристально вглядываясь в собеседника.

Тот, мощный, щетинистый, с шальными, опасными глазами, вытянул голову, повёл ею в сторону, будто освобождая шею от слишком жёсткого воротничка, и провёл пальцем по шраму, рассекавшему синюю татуированную шею.

— Чё ж тебе надо? — задушевно прошипел татуированный.

— Чё надо… Ты мне его на время дай, Шван. Ненадолго. На сутки. И всё.

Сталкер впился взглядом в лицо Швана. Тот хохотнул, но совсем невесело, встретил взгляд сталкера своим холодным, стальным взглядом, и снова повёл шеей.

— Ты и вправду «отморозок». Чего попроще проси…

— Или так, или никак, — Саня Мёртвый продолжал сверлить Швана взглядом.

— А нахер ты мне нужен, не задумывался? И без тебя сталков хватает…

— Ты что, первый раз в Зоне? Какой дебил в болото полезет? Кто сюда ходит, того в болото автоматом не загонишь. А с «зелени» тебе ж проку нет — и сам не выйдет, и нихрена не вынесет…

— Слышь, а ты сам-то выйдешь? — Шван придвинулся ближе: — за свою шкуру не дрожишь?

— Моя шкура — не твоя забота. Я не пироги жрать пришёл…

— А чего тогда?

— Неважно…

Шван задумался. Положение было непростое. С одной стороны, всё шло, как нужно: Отморозок появился, он был согласен работать. С другой стороны, отдавать арт никто не собирался. Такие артефакты в чужие руки не отдают. Даже на сутки. Даже на пару часов. Если Отморозок полезет в болото — пусть лезет. Если он сможет притащить Крыло, очень даже хорошо. Хотя тут — пятьдесят на пятьдесят. Не сможет он — пошлём другого. Найдутся идиоты. Хотя тут уж «расход» может быть немалым. Как бы то болотце и вовсе трупами не усеять… С девкой этой получилось не так, как задумывалось. Нужно было приструнить Блондина с Африкой, да поздно об этом… Хорошо ещё — Отморозок ни о чём не догадывается. И не должен догадаться… Шван полуобернулся к Майдану:

— Как там?

— Этот? Рекс его готовит. Заходил: комбез на него этот, «болотный», натягивает. Ну, с прибабахами…

— «Маячок» не выкинет?

— Не-а. Рекс сказал, что только вместе с комбезом. Да он не самоубийца, вроде…

— Чёрт его знает. Упустишь… Сам понимаешь.

— Да не вырвется. Я ребят расставил. Ну, да и скрутит его там — мама не горюй… Сам знаешь, от этой дряни никакой комбез не поможет. Хотя б из «поля» выбрался. Лезть за ним неохота… Да, Шван, новости плохие… Тут человечек стукнул — «эта» вроде в себя приходит…

Шван застыл от неожиданности,

— Да ну, брось…

— Да сам не верю, но с чего ему «свистеть»?

Шван на секунду задумался.

— Длинный ещё не вернулся?

— Нет. Но к вечеру должен тут быть…

— Свяжись… Скажи, пусть не торопится. Понял?

Зона встретила его неласково. Нехороший, резкий ветер трепал грубую материю комбинезона, бросал пыль и влажные листья в маску шлема. Комбез был неплохим: в таком только по болоту и шляться. Только вот болотце его ждало необычное. Злое болотце… Ещё месяц назад он обходил такие места за километр. Теперь… Теперь приходилось лезть в самое пекло. Впрочем, об этом он думал меньше всего. Мёртвого волновало другое: хватит ли сил и воли добраться до цели, сумеет ли он сохранить хоть каплю разума, чтобы выбраться назад и принести добычу домой… А ведь ещё нужно как-то оторваться от Швана и его банды… Обрез ему отдали: всё равно для Швановских ребят это — не оружие. А вот от какой-нибудь твари отбиться поможет. Мало ли что встретиться по пути, особенно на болоте…

Мёртвый перекинул рюкзак с пустым, но тяжёлым контейнером на спину, достал обрез и преломил стволы. Заряжены. Хорошо, не забыл. Что-то в последнее время он стал многое забывать… Нож. Нож есть. На месте — там, где он обычно его носил: на внутренней стороне левого предплечья, острием вниз, закреплённый хитроумным способом резиновыми стяжками. Одним взмахом руки тяжёлое лезвие сбрасывалось прямо в ладонь. Мгновение, не больше. А уж пользоваться ножиком Мёртвый умел…

Всего полсотни метров, и он попадёт в Чёртово Марево. Мёртвый не боялся этого. Он уже бывал в нём. Он вытащил Настю из этой мерзости. Никому бы не пожелал пережить то, что пережил сам, но ради Насти он готов повторить всё снова. За себя он не боялся. Не ради себя он вернулся в Зону. Ради Насти. Только она его держала, не дала угасающей искорке сознания покинуть тело. Он с трудом помнил, как выбирался из Марева с Настей в руках: было какое-то тяжкое, неопределённое ощущение… Как будто что-то тянуло его туда, за периметр, домой… Это чувство было нестойким, оно то пропадало, то возвращалось вновь — и Мёртвый боялся, боялся больше всего на свете, что оно вдруг покинет его навсегда. Это было мучительно: заставлять себя идти, превозмогать себя, шум в ушах, острое желание бросить всё и забыться…

И теперь он выйдет. Не взяло его Марево. Ломало, но не смогло сломать. Потому что его ждёт Настя. Потому что на себя ему плевать.

Болотца отсюда не видно. Оно небольшое, это болотце. И найти там Крыло Ангела будет несложно. Главное — продержаться хотя бы три минуты. И ещё — не вляпаться в Винт. И — назад. Сразу же. С маленькой остановочкой: придётся расстаться с этим прелестным комбинезоном. Конечно, в нём приятнее. Здесь даже прикручена какая-то штука от пси-лучей. Но он знал: комбез его не спасёт. Никого бы не спас. Нет ещё защиты от Марева, нет и, видимо, не скоро будет. Иначе по Зоне ходили бы не они, одиночки отмороженные, а бригады яйцеголовых в скафандрах… Зону не обманешь. Если ей не нужно — она не пустит. Будь ты хоть в титановой броне…

А вот и Бисов Яр. Опять туман… Это хорошо. Для него хорошо. Крыло он по детектору найдёт, даже в тумане. А вот его найти будет сложнее… Где-то там, по периметру лощинки, должны расположится стрелки Швана. Никаких иллюзий насчёт Швановского слова он не испытывал: не тот человек Шван, чтобы Крыло из своих рук выпустить. И не выпустит, это факт. Но это ничего. Главное, чтобы не догадался этот гад, что он, Саня, про него и Настю знает. Может, и не всё, но многое… И пусть пока не догадывается. Придёт по твою душу Саня Мёртвый, придёт, милый Шванушка… Только не теперь. Теперь он пришёл за Крылом. Ему нужно спасти Настю. Настюшку… Милую, драгоценную Настеньку. И пока… Поживёт пока Шван. И его товарищи. Пока поживёт…

Гнилое место. Даже собак не слышно. Не любят они Марево. Чувствуют, твари, издалека. Зато другой сволочи в таких местах хватает… А тут и болото ещё. Болото — это плохо. Особенно здесь, в Зоне.

Мёртвый скользнул вниз по сыпучему песочку и плавно окунулся в нехороший, жиденький туман. Туманы здесь разные бывают. Бывают и вовсе безобидные, такие же, как за периметром. А бывают… Мёртвый вздохнул. Об этом сейчас не время. От всякой химической мерзости комбез спасёт… Пока. А есть вещи, от которых не спасёт ничто. Например, от Паутинки. Любит она туманы. Только там и обитает. Длинные серебристые нити, иногда сплетаются в сеть навроде паучьей. Сталь режут, как масло… В тумане такую мерзость заметишь только тогда, когда она тебе ногу отхватит…

Ага, началось. Нехорошее чувство появилось — как будто тревога непонятная… Страх. Оно это — Марево. Ничего, недалеко уже. Полста шагов — и болотце. Только… Вроде бы здесь что-то есть. Чутьё его ещё не подводило…

Мёртвый поднял обрез…

Шван опустил бинокль. Отморозок уже скрылся из виду. Впрочем, маячок работал исправно — на КПК отметка была чёткой. Расстояние-то небольшое, сигнал сильный. Бойцы на месте. Главное — чтобы тот сам до артефакта добрался. И выбрался из поля… Там уж ребятки перехватят, если, конечно, будет кого перехватывать. И «оформят». Или… Или пусть ползает по Зоне в таком виде, пока его твари не сожрут? Кто-то говорил, что не жрут мутанты зомбяков… Брехня. Жрут. Неохотно, но жрут. Сам видел…

Непонятная тревога всё же точила нервы. Вроде бы всё предусмотрено… Беспокоится не о чем. И всё же, всё же… Может, место так действует? Тут и вправду — ночевать жутко. Сны какие-то… Мерзкие. Впрочем, пси-поле рядом, так что обижаться не на что. Ничего, сегодня же переберёмся. Коли всё гладко пройдёт. Есть ещё заказы… Хорошие заказы. А пока…

— Майдан… Буйвола с оцепления сними. Пусть к периметру отойдёт. На тропке заляжет. Где ложбинка кончается, у валунов… Давай.

В голове шумело. Какие-то крики, голоса, писк сверлили и без того измученный мозг. Хотелось лечь, свернуться калачиком и заснуть навсегда. Шатало, как после хорошей бутылки «сивухи». Ствол дробовика троился перед глазами…

Мёртвый бросился за влажный, обомшелый валун, но свистопляска в голове мешала оценить силы и расстояние — он ударился о камень, неловко перекатился через его шершавую поверхность, срывая сизо-зелёный мох, и шлёпнулся на землю. Тварь была здесь, совсем близко. Он слышал её дыхание — страшное, неживое. И, тем не менее, это было живое существо. Мерзкое, чудовищное, порождённое болезненной фантазией Зоны… Но оно жило. Оно пыталось добраться до Мёртвого. Пыталось умно, осторожно.

Может быть, тварь чувствовала оружие. Может быть, просто играла с человеком. А возможно, Мёртвый просто не походил на добычу — обычную добычу твари. Как бы то ни было, но невидимый враг кружил рядом, не решаясь напасть. Но круги эти становились всё уже…

Минуты три. Может быть, четыре. Не больше. Потом — точка невозврата. Он просто станет обычным трупом, только ходячим. Безмозглой куклой. Зомби. И ничто не спасёт: ни его костюм, ни его удивительная стойкость к аномалиям. Он не стал мертвяком в первый раз, но даром прогулка по Мареву ему не прошла. Теперь он чувствовал — здесь всё хуже. И времени у него почти нет… До болотца — пусть минута. Ещё — минуты две на поиски. Это если всё пройдёт гладко… И выбраться назад. Туда, где его уже ждут… Фантастика. А секунды тикают, а высунуться нельзя. Там она, тварь болотная. Здесь, у камня, его спина закрыта от нападения. Там, в тумане, с чугунной раскалённой от боли головой — он труп. Он и обернуться не успеет…

Время, время… Перед глазами прыгают зелёные пузыри — мерзко, опасно… Где ж ты, сволочь? Давай уже!

Но тварь не спешила. Некуда ей было спешить. В родной стихии она была хозяином положения. Ещё минута или две — и добыча будет в лапах. Ещё тёплая, но уже — беззащитная и неопасная. Нужно лишь немного подождать…

Минута ушла. Мёртвый не шевелился. Может быть, это единственный шанс подманить тварь — стать мертвецом. Ну, не угнаться ему за ней в тумане болота. Но если она сама придёт — что же… У него найдётся чем встретить гостя. Такую дробь умел готовить только он, Саня Отморозок. И вряд ли хоть одна живая тварь обрадуется, получив заряд из обоих стволов этого фирменного блюда. Вторая минута… Зелёное мельтешение перед глазами стало превращаться в желтое месиво, среди которого мелкими мошками носились красные искорки. Рука с дробовиком неподвижно лежала на земле, но и там её сводила крупная судорога.

Время ушло. Мёртвый с трудом удерживал уходящее сознание. Цель, близкая физически, улетала от его мыслей со скоростью реактивного самолёта. Мёртвый мучительно пытался вспомнить, зачем он здесь и что ему нужно сделать… Настя — вот единственное, за что мог зацепиться его воспалённый мозг. Настя… Идти… Шум в ушах отдалился, стал каким-то неясным, терпимым… Нас-тя… Что это за слово — Нас-тя? Какая-то мерзкая, полупрозрачная тварь вырисовалась из тумана, осторожно заглянула в лицо…

Нас-тя… Как качается мир… Как будто на волнах… Пронзительные, нечеловеческие глаза с огромными серебристыми зрачками впились в него, но Мёртвому было всё равно. Нас-тя… Как понять? Откуда это? Это… Это…

Мягкие руки. Волосы на его плече. Нежный шёпот в ухо… Нас-тя… «Мне хорошо с тобой, Сашка…». Тепло на груди. Нас-тя… Помню. Помню… Помню!

Труп перестал быть трупом. Тварь поняла это в последнюю секунду, когда подобралась слишком близко. В бессмысленных, плавающих зрачках жертвы вдруг появилось нечто, изменившее всё. В отчаянном прыжке тварь бросилась вперёд, взмахнув страшной когтистой лапой, в попытке опередить страшное в своей необычности существо. Существо, только внешне похожее на тех, кого она убивала прежде.

Оба ствола громыхнули одновременно. Тяжёлое скользкое тело отбросило на добрый метр, развернуло и уронило на землю. Дикий предсмертный визг ударил по ушам. Забили по траве когтистые лапы, и тёмная, бурая кровь вязкой лужей расползлась из-под извивающегося в агонии существа.

Мёртвый рывком поднялся. Идти… Нужно было идти.

Жжёный слышал выстрел. В тумане нельзя было разобрать его локализацию, но определённо стреляли недалеко. Обрез, это точно — уж в оружии Африка разбирался. И ещё — как будто вой… Резкий такой, короткий… Не вой даже — а рявканье. Спалился герой деревенский, не иначе… Набрёл-таки на свою погибель. И хрен с ним… Только вот артик пусть бы вытащил. А то ведь ещё такого же придурка искать придётся… Хотя — Швана это забота, а не его. Пусть у главного голова болит…

Жжёный поправил новёхонький «Рагер». Всё-таки мастак Шван добывать стволы… Умеют в Штатах стволы делать: лёгкие, удобные, по руке лежат — как влитые. Правда, видок непривычный: ствол длинный, рукоятки близко, вместо дерева да стали — пластик. И бой — ровненький, мягкий. После «калаша» — как будто игрушку в руках держишь. Хотя — лирика это… Нужно ушки держать востро. Отмороженный этот — больно уж он не нравился Жжёному. Сдох или нет — неизвестно. Маяк это не покажет… Только движение. А движение было… Жив, паскуда… Точечка на дисплее медленно поползла к северо-западу. Классная штука — эти маячки. Упрощают задачу.

Долго он… Не успеет. В Поле столько нельзя: что «Вегу» на него натянули — так это больше для них выгода, чем для Отмороженного. Ни один комбез от пси-поля не спасёт. Разве что от мошкары Зоновской да дряни ядовитой. В болоте этого добра навалом. А вот маяк запрятать в комбезе — милое дело. И найти его там — нереально. Даже если знаешь, где именно зашит. Потому что для этого комбез стягивать придётся. А в болоте это — смерть.

Наверняка готов уж Отморозок. Ползёт ещё точечка, только не он это уже. Не человек. Трупак — кукла ходячая. Тринадцатая минута пошла — а он на месте. Всё, аут. Отработали Отморозка. Если появится — даже стрелять не придётся. Только вот с артом заминка будет… Ничего, найдём смертничков. За бабки любители найдутся. Особенно из «зелёных».

Сдох, что ли? Светящаяся точка застыла на одном месте. Скорее всего… Готов. Надо бы Швану доложить, чтоб до темноты их не мариновал зря. Ха… Знал бы этот придурок деревенский, что они с тёлкой его сделали… Блондин особо старался. Можно было бы и полегче… Задело Блондина, что чикса враз его отшила, да ещё фраерок её с норовом оказался… Да, знал бы колхозник реальные дела, ни по что к Шванну не подался бы. А теперь вот — по всему видать, хана ему. Спи спокойно, Африка. И Блондин — тоже спи. Да и все остальные. Счёт за тёлку никто не предъявит. Некому уже.

Жжёный усмехнулся. Даже жить как-то легче стало… Нет, он не боялся. Глупо бояться какого-то там деревенского бухаря, но… Но дышать реально стало легче.

Африка не боялся гражданских. Его самого — да, боялись. За последние годы Африка привык к крови, смертям и тому, что ты сам — угроза и опасность. Что с твоего пути не просто уходят, а разбегаются. И то, что кто-то всё же стал на его пути — вернее, на их пути, это раздражало. Раздражало и… И тревожило. Такого не должно было быть. Такого не бывало. И поэтому лучший выход — это смерть деревенского выродка.

Жжёный прохрипел в портативный микрофончик, который обеспечивал членам группы связь с Шваном и между собой:

— «Оса», объект «застыл».

Передатчик ответил практически тут же:

— «Уголь», держи радиус. Позицию не менять. Перемещения фиксировать и докладывать в реальном режиме.

— Понял, исполняю…

— Н-не говори ему, Кир…

Тихий Настин голос заставил моё сердце сжаться от боли. Настя, бедная, несчастная Настя… Она была живой. Теперь я знал это. А Саня знал это всегда. Даже тогда, когда в это не верили её родные… Бедная девочка… За что это ей? За что это Саньке? Почему именно она оказалась на пути этих зверей? Я вздохнул.

— Не го-вори… — так же тихонько, неловко растягивая слова, повторила Настя.

Мне не нужно было говорить. Я это видел. Представлял так ясно, как будто сам был свидетелем. Как будто собственными глазами…

Подвал. Аккумуляторная лампа на полу. Голые бабы по стенам. Хорошие, добротные спальники по углам. Страх. Руки, стиснутые металлическим тросом. Тонкие беззащитные руки. Кровь на рассеченной губе. Безумное желание оказаться отсюда далеко-далеко… Такая же безумная надежда что он успеет, он придёт… Он найдёт, пока не случилось ужасное…

Потом…

— Мальчики, ну не надо… Не надо… Пустите меня… Пустите!

Он не успел. Он не пришёл. Не мог прийти. Потому что не знал. Потому что не мог знать. Но он искал. Везде. Не щадя себя. Он ведь не мог без тебя жить, Настя. И он нашёл… Поздно, но нашёл.

Они ошиблись. Расслабленные победой над беззащитной девчонкой, попыхивая сигареткой после нелёгких трудов… Они и подумать не могли, что она вырвется. Что какая-то деревенская девчонка сможет сделать то, на что не решился бы отмороженный мужик — изрезав руки в мясо, выкрутить кисти из металлической петли… Вырваться по лестнице туда, в ночную тьму, ожидая, что в тебя в любую минуту влетит раскалённая медь пули…

Они не могли ожидать, что обезумевшая от издевательств жертва ринется туда, куда за ней не пошёл бы и опытный сталк — в Поле. Туда, откуда живыми не возвращаются. Туда, где нашёл её Саня.

Африка напрягся. Там, в тумане, что-то было. Определённо было. Жжёный вскинул полевой бинокль, но пользы от него было немного. У Блондина и Рэкса были тепловизоры — вот они бы здесь пригодились. Блондин сидел недалеко — на два часа южнее, но Африка не хотел его напрягать. После случая с этой девкой почему-то общаться с бывшим корешем не хотелось. Странно, раньше разное бывало, и ничего… А теперь — не хотелось, и всё. Да и хрен с ним, с тепловизором. И так понятно, что что-то живое… Только вот хрен увидишь, пока не выползет… Ладно, доложить нужно.

Африка щёлкнул тумблером:

— «Оса», 120–150 метров по фронту, зюйд-зюйд-вест, замечено движение.

— Принято… — послышалось в переговорном.

Африка всматривался в туманную пелену. Да, вот оно… Нечто тёмное, неясное, у самой земли… Контуры размывает туман и Поле, понять невозможно, что это за пятно… Оптика тут бесполезна. Нужно ждать…

Минуты тянулись медленно. Пятно больше не шевелилось. Африка аккуратно докладывал обстановку, время от времени пытаясь рассмотреть, что же за объект скрывался в тумане. Ничего не получалось: пси-поле искажало видимость, а туман был всё ещё слишком густым. Иногда объект вроде бы шевелился, но могло оказаться, что это всего лишь обман зрения. Тут всё могло быть… Вдруг переговорное ожило:

— «Уголь», «коробочка» не видит «птицу». Повторяю: «коробочка» не видит «птицу»!

Африка аж вспотел. Вот этого он никак не ожидал… Послание означало, что артефакт исчез. Стационарный детектор, который они притащили с Большой земли, потерял «Крыло Ангела». Такое могло случиться, если арт запирали в контейнер — в таком случае «засечь» его было невозможно. Значит… Значит…

— «Уголь», проверь объект.

Жжёного передёрнуло. Он ожидал этот приказ, но выполнять его не имел никакого желания. Чёрным пятном мог оказаться он — Отморозок. И если артефакт при нём…

Шагов шестьдесят до первых границ Поля. И там… Столько же. Ладно, ладно, чуть меньше. Если бегом — полминуты до точки. Десять секунд снять контейнер. Ещё полминуты назад. Минута. Минута в поле — хреново. Очень. Поле — штука коварная. Может, поваляется пару дней с головной болью. А может… Тут нельзя угадать. Могут и списать подчистую…

— «Оса», там «яма». Не доберусь…

Недолгое молчание. Решительный ответ, да другого Жжёный и не ожидал:

— «Уголь», проверь объект. Не задерживайся, дотянешься… У тебя «колпак».

«Колпак»… Ампулка с дигидратом. По легенде эта химическая хрень должна была повышать устойчивость к нежелательным эффектам пси-воздействия. Но Африка не верил в сказки. Было бы так, незачем бы Швану набирать команду. Сам собрал бы арты, на одного бы себя и барыши поделил. Чудес не бывает… Чёрт… А лезть придётся. У Швана приказы не обсуждают. Не зря у него такая широкая известность в очень узких кругах… И всё же…

— Плюс два процента. Выполняй, «Уголь». «Светляк» присмотрит.

Шван увеличивал его долю. Что ж, неплохо. Только вот нахрена ему эти «плюс два», если… Ладно. Нужно действовать быстро.

Африка вздохнул, быстро расколол капсулу безо всяких надписей с зеленоватой жидкостью внутри, неловко наполнил пневматический шприц с малюсенькой иголочкой. Поморщился. Колоться Жжёный не любил. Но в данном случае было не до прихотей… Жидкость с едва слышным шипящим звуком ушла в бедро. Готово… Теперь выждать пару минуток. Пусть всосётся… И — в Поле.

Он забыл, как его зовут. Это было неважно… В голове помещалась только одна мысль, большая, огромная мысль — и у этой мысли было имя. Ноги отказали, и теперь он мог только ползти. Куда? Вперёд. Только туда. Зачем? Зачем… Это потом. Теперь — не упустить главное… Последнее, что у него есть: Настю. Одеревеневшие руки хватались за траву, тянули вперёд ставшее вдруг каким-то чужим тело. Что-то сильно удивляло его совсем недавно, но что — он не мог вспомнить. Может быть, и смог бы, но для этого нужно было отвлечься от главного — а отвлекаться он боялся больше всего на свете. Он мог забыть Настю. Нет, всё потом. Потом. Там, на поясе — коробочка. Он достал. Он смог. Что там, в ней? Это тоже потом. Теперь — Настя. И ещё что-то… Там, впереди. А ещё было чувство… Что Она не взяла его. Не смогла. Или не захотела. Он вспомнит, он потом всё вспомнит… Теперь нужно — вперёд. Теперь нужны силы, которых почти не осталось…

Поле встретило Жжёного неласково. Препарат не помогал. В голове бешеный оркестр устроил настоящую какофонию. По спине ручьём лился холодный пот, и страх, животный, неконтролируемый страх забирался в самое нутро. Хотелось бежать. И Африка бежал. Но бежал осмысленно, направленно. Он видел цель, он шёл к ней. Тёмное пятно в тумане. Вот оно обретает очертания… Гигантская морская черепаха, выброшенная на берег… Нет, не черепаха, конечно, не черепаха. Это Поле шалит. Это его шуточки… Человек. Свернувшийся калачиком. Без движения… Или почти без движения. Дуло «Рагера» поймало цель. Можно было стрельнуть для надёжности, но здесь, в тумане, Африка не хотел поднимать шум. Мало ли какая тварь может услышать выстрел… Да и объект, по ходу, уже мёртв.

Жжёный подошёл вплотную. Да, похоже, он и есть. Отморозок… «Рагер» перепрыгнул в левую руку, не оставляя, тем не менее, своей цели. Где контейнер? Никак, под трупом… Надо бы перевернуть. Африка пнул тело ногой. Тяжело, нехотя человек перекатился на спину. Он самый, Саня — Отморозок. Только взгляд неподвижный… Взгляд покойника. А вот и коробочка… Африка наклонился, превозмогая желание сорваться в обратный путь, осторожно приподнял контейнер и потянулся за ножом, чтобы разрезать крепкий ремень крепления. Голова раскалывалась… Пора бы и возвращаться. Уже пора… Вот он, контейнер. Ещё секунда…

Рука мертвеца резко взметнулась вверх, с неожиданной силой пригнула шею Жжёного к самой груди лежащего. В ту же секунду под подбородок шлема наёмника уткнулись два коротеньких ствола.

— Тащи… — услышал Жжёный, и, совершенно ошалев от неожиданности, он прошептал:

— Так ты же…

— Тащи… — повторил Отморозок одними губами.

Палец на курке сделал едва заметное движение, и побелевший вмиг Африка понял, что шутить здесь не следует.

— Там… Там ребята. Они встречать будут… — предупредил наёмник, но, казалось, Отморозку до этого не было дела. Возможно, тот вовсе потерял способность мыслить… Но проверять это не хотелось.

Африка легко закинул неподвижного проводника на спину и, пошатываясь скорее от шока, нежели от тяжести, быстрым шагом направился к границе Поля. Оставаться здесь дальше не было ни желания, ни возможности…

Сознание едва удерживалось истерзанным мозгом. Сил почти не оставалось, да что там почти… Их не было вовсе. Он не поддался Мареву. За это Марево его убивало. Да, всё честно: такова плата. Хочешь пожить — отдай мозг. Как многие до него. Ходи, живой труп, деревянная игрушка, тупоголовый зомби… Ходи, но не живи. Пока не сожрут собаки, пока не сгоришь в Жарке… А он хотел жить. Зона спасла его — он это знал тоже. Спасла. Он это чувствовал. Она оставила ему жизнь, она несла его на руках там, где своих сил уже не было. Она знала, что он пришёл не из-за себя. Он пришёл не набивать мошну, не рвать зубами добычу, не отнимать и не предавать. Можно сказать, что его здесь не было — была лишь мысль, одно желание, одна цель: Настя. Настя должна жить… Они унизили её, отняли счастье, отняли их общее счастье… Они отняли самое дорогое, что было у него — у Сани Мёртвого… Нет, он не собирался мстить. Ещё неделю назад — да, он разорвал бы любого, кто сотворил бы такое. Кто поднял бы руку на его Настеньку. Теперь — нет. Теперь он жаждал одного: вернуть её. Вернуть к жизни… К настоящей жизни. Зона должна была взять его. А взяла её… Ошиблась Зона. Ошиблась… И ошибку эту нужно исправить. И он её исправит. Ему нужно дойти. Теперь. А потом — он вернётся. Вернётся сюда. Не для того, чтобы тут жить…

Этого чернявого вроде называли как-то… Жарко как-то звали, а вот как именно… Может, и неважно это теперь, но он чувствовал, что вспомнить нужно. Нужно, потому что он был виновен. Он и тот… Белый. Белого он помнил — только и его называли как-то по-другому. Он вспомнит. Тоже вспомнит… Когда будет нужно. Здоровая сволочь, этот «жаркий». Прёт, как трактор… Ничего, вот они уже выбрались из Марева. Сила придёт. Когда будет нужно.

Он помнит. Он всё помнит. Он помнит, как нашёл истерзанную, невменяемую, раздетую Настю там, у самого устья Бисова Яра. Он помнил, как сам сошёл с ума, как кровавые круги застлали глаза, как он орал во весь голос проклятия всем, кто сотворил такое с его счастьем… Как он тащил деревянное, синее тело… Как пытался дозваться, докричаться до потухших глаз, увидеть хоть какой-то живой огонёк… Как старался не смотреть на изорванные проволокой руки… Он и на свои-то руки смотреть не мог ещё долго-долго — всё казалось, что они жуткого бурого цвета — цвета высохшей крови… Настиной крови.

Не нужно вспоминать, не нужно… Иначе не дотащит его «чёрный». А так и ляжет здесь, с развороченным дробью черепом. А нужно добраться… Несмотря ни на что, нужно дойти. И он дойдёт. Не ради себя. Ради Насти.

Африка почувствовал, как окончательно обмякло тело, висевшее у него за спиной. Убралась с шеи и холодная сталь дробовика. Не полностью убралась, но спряталось где-то чуть выше лопатки. Отчего-то сильно зачесался затылок, заранее предвкушая неприятную встречу с дробью… Хитрит чего-то Отморозок. Не так он прост, как кажется. Чувствует, собака, что ситуация у него — стрёмная. Страхуется… Правильно страхуется. Со Шванном дела иметь — нужно держать ушко востро. И то — не каждому это помогает…

Блондин, как и положено, встречал чуть поодаль от обрыва, со стволом наготове. Он заметил Жжёного давно, и теперь терпеливо ожидал, пока Африка с его странным грузом приблизится поближе. Жжёный подал знак — всё нормально. Мало ли что — лучше не нервировать ни своих напарников, ни отмороженного. Блондин что-то бухтел в переговорник, но Африка не стал отвечать — и так всё видно. Только указал жестом — мол, подойди ближе.

Блондин не спешил. Его настораживала сама обстановка — Африка с полутрупом на спине.

— Помоги снять…

Блондин перехватил поудобнее свой HК G36, опустив его дулом вниз, но держа ладонь вблизи спускового курка, и неторопливо обогнул Африку с тыла.

Жжёный присел, и Блондин ловким движением перехватил обмякшее тело Отморозка, опустив его на землю.

— Где комбез? И арт где? — коротко спросил Блондин, обращаясь не то к Африке, не то к приходящему в себя Отморозку.

— Комбеза не было… Снял, видать… А арт… У него… На поясе.

— Снимай… — слабо подал голос Отморозок, указывая на поясницу, где крепился крепкий широкий ремень.

Блондин быстро смотрел пояс, перевернул Отморозка на бок — контейнера не было. Ремешки, где должен был крепиться ящик, болтались не застёгнутыми.

— Где? — громче спросил Блондин.

Африка, только что тяжко опустившийся на траву, тотчас же вскочил на ноги и подошёл к Отморозку. Они подняли тяжёлое размякшее тело, осмотрели пояс. Контейнера не было.

— Что… Посеял?.. — издевательски прошептал Отморозок, едва разлепляя губы: — Не… хрен было ящик рвать…

Блондин чужим, нехорошим голосом прорычал:

— Африка, придурок… Чеши назад.

Жжёный без энтузиазма подтянул пояс, натянул шлем и, тяжело шаркая массивными берцами, начал спускаться по откосу. Блондин, не выпуская из виду лежащего Отморозка, стал вполоборота к Африке, держа того в поле зрения. Шаги Жжёного были слышны недолго. Его самого уже и видно не было — болотный туман скрывал всё. Однако Блондин видел зелёную точку на экране переговорника, и это значило, что Африка продвигается вперёд. Отморозок, судя по всему, отключился. А вот с Жжёным, похоже, намечались трудности. Точка на экране металась, иногда застывала на месте, и тут же бросалась в сторону. На неторопливые поиски это не походило никак. Похоже, Африка слегка перетрудился.

— Возвращайся… «Уголь», возвращайся!

Ответом служило какое-то невнятное бормотание. Блондин снял оружие с предохранителя и, пригнувшись, подобрался к самому краю обрыва. Там что-то было… Короткий ствол уставился в туман. Блондин метался взглядом от экрана переговорника к неясному пятну в тумане и обратно. Из динамиков КПК вдруг донёсся какой-то неясный то ли всхлип, то ли вскрик. Блондин напрягся. В такой ситуации положено вызывать помощь — но шуметь теперь Блондин не решался — там, в тумане, могло скрываться нечто зловещее, и привлекать его внимание не хотелось. Пятно стало проявляться… Палец лёг на спусковой крючок. Оптика приблизила фигуру… Ещё секунда… Ещё… Сердце застыло.

Поднятая рука с контейнером могла принадлежать только Жжёному. Блондин опустил винтовку. Африка — а это действительно был он, вывалился из тумана, потрясая квадратным ящиком из металлопластика. Его немного шатало, но, по всей видимости, он был в порядке. Блондин поднялся на ноги.

— Пустой… — крикнул Жжёный, подходя ближе.

Он бросил коробку к ногам Блондина и принялся взбираться по склону. От удара о землю крышка контейнера откинулась. Внутри ничего не было… Блондин протянул Африке руку, помогая подняться. Тот вдруг застыл, как вкопанный, и тянуть наверх его пришлось чуть ли не силой.

— Погоди, а где этот? — чужим голосом прошептал Жжёный.

Блондин молча обернулся. Отморозка нигде не было…

Шван выкатил глаза:

— Как упустили? Не понял, как это от вас полуживой колхозник смотался? Блондин, ты хоть понимаешь, что натворил?

Блондин понимал. Уплывёт из их рук Крыло Ангела — всё, из Зоны он живым не уйдёт. С этим у них полный порядок, срывов быть не может. Должен сделать! Именно поэтому им платили втрое против лучших бригад. Шван свое слово держал всегда. Несмотря ни на что.

— По следу к периметру оба, — Шван бросил переговорник.

Дело было плохо. Шансы найти другое Крыло были близки к нулю. То, что его унёс Отморозок, сомнений не вызывало. Живучий оказался, гад. Аномально живучий… Теперь он потащит его к своей мертвячке. Испортит артефакт, сука! Допустить этого было нельзя. Шван потыкал пальцем по кнопкам переговорника. Длинный поднял почти сразу же…

— Задержись. Там бродяга вернётся… Наш… Встреть. И ещё… С подругой его разберись.

Тихий невыразительный голос ответил: «Понял». Шван нервно потянул шеей. По-ходу, не уйти от них отмороженному. По всем законам физики — не уйти. Только неясная тревога не отпускала. Настырный попался клиент. Очень настырный… И живучий. Нужно это срочно исправлять…

Мёртвый пробирался одному ему известными тропами. Сил не хватало. Поле отняло силы. Как ноги держали — неизвестно. Думал бросить дробовик, вдруг оказавшийся таким тяжёлым, но оглянулся назад — и не бросил. Могут догнать — не новички в Зоне. Тогда без оружия он — ничто. А догнать его теперь сможет и паралитик… Впрочем, есть одно «но». Это — его земля. Он её знает. Они — нет. Он дойдёт…

Крыло ощутимо согревало тело. Это было какое-то странное тепло: наверное, именно так греет микроволновка. Сам артефакт был холодным, одежда около него — тоже, а тепло ощущалось как изнутри. Может быть, именно это тепло и давало силы. Однако даже с учётом такой нежданной помощи жить ему осталось недолго. Он это знал. Чувствовал. Без вариантов…

Хотя… Один вариант был. Взять Крыло и приложить прямо к голому телу. Говорили, тогда он начинает действовать по-настоящему. Может быть, и спасёт его.

Саня блаженно улыбнулся. Спасёт… Только артефакт — не для него. Он — для Насти. А он — он как-нибудь сам. Он — мужик, ему не привыкать. Он не боялся смерти. Смерть была ненастоящей. Настоящая смерть — это потерять Настю.

Мёртвый секунду отдышался и продолжил свой путь. Нужно было успеть. От этих тварей всего можно было ожидать…

Длинный кошкой отскочил от калитки. Там, за окном, был ещё кто-то. Мужчина. Этого не должно было быть. Отморозок не мог так быстро вернуться. Планы менялись… Просто войти в дом и убить — такой план теперь не подходил. Нужно было ждать. Длинный укрылся за толстой сосной и спрятал пистолет. Подождём…

— Не ходи.

Настя обернулась:

— З-за водой…

— Погоди… Сам схожу.

— К-кир… Т-ты чего? — Настя посмотрела как-то жалко, с лёгким налётом то ли обиды, то ли укоризны: — Я м-могу…

— Не надо, Настёна… Саня не велел. Лучше я проверю, что там… Вроде, кто-то по двору шлялся. Не заметила?

— Н-нет… — как-то сразу опала Настя.

Я смахнул ТТ-шку в карман, подхватил ведро и вышел в сени. Через наборное окошко был виден двор. Никого. Неужели показалось?

Во дворе не было ни души. Я обошёл хату, двигаясь по возможности осторожно. Никого не видно… Правда, тут место такое — лес вокруг. Спрятаться в таком месте — пара пустяков. Но искать никого в лесу я не собирался. Нужно было просто дождаться Саньку.

Я направился к колодцу. Колодец был глубокий — колец на шесть. Не представляю, как Настя в её теперешнем состоянии смогла бы вытащить ведро с водой, но что-то мне подсказывало, что она справилась бы. Я зачерпнул воды, вцепился в ворот, поднимая ведро на поверхность. Оглянулся вокруг. Чего-то на душе было неспокойно. А чутьё меня редко подводит…

Внезапно чувство опасности стало невыносимым. Я резко обернулся, боясь бросить металлический ворот, и в ту же секунду в голове взорвалось…

Длинный опустил рукоятку пистолета. Хорошо приложился. Не скоро очухается… Надо же, учуял в последний момент. Поздновато, правда, но учуял… Сталкер, мать его… Или он уже теряет хватку? Нет, рановато ещё. Рановато себя списывать. Теперь — за этой. Судя по всему, с мертвячкой не должно быть проблем. Длинный видел мертвяков — они глупы, как пробки. Впрочем, его предупреждали, что эта может быть необычной. Но он не верил. Не бывает необычных трупов. Уж он-то повидал их на своём веку предостаточно…

Киллер повернулся к хате. И на секунду застыл. В окне стояла она. Бледно-серое лицо, опущенные вдоль тела руки, тёмные круги под глазами… Типичный мертвяк. Всё как положено обычному мертвяку… Кроме глаз. Они жили. Они смотрели с ужасом. Потом видение исчезло…

Длинный бросился к двери. Нужно было действовать быстро. Скорее всего, у неё не хватит мозгов закрыть дверь, но кто знает… Тогда проблем прибавится.

Он схватился за вертикальную, старой работы самодельную ручку сеней, и в ту же секунду что-то клацнуло внутри. Длинный дёрнул дверь. Закрыто. Выхватил пистолет, направив в сторону двери… И тут же спрятал. Нельзя. Без глушителя нельзя. Кругом люди. А глушитель — на базе. Если стрелять, то наверняка.

Мгновенно Длинный перебежал к окошку сеней. Однако мертвячка была не такой глупой — хлопнула внутренняя дверь, и сени опустели… Он бросился к другому окну — и успел заметить, как белая сорочка укрылась за угол печи. Выбить окно, ворваться вовнутрь… Не его стиль, но видимо, другого пути не будет. Длинный приготовился, было, выбивать стекло, но вдруг заметил, что мертвячка тащит из-под печи тяжёлый ухват. Не глупа, совсем не глупа. А, значит, вдвойне опасна. Она расскажет… И значит, другого выхода нет. Но лезть в окно теперь было небезопасно. Пусть у него пистолет, но, пробираясь через раму с осколками, не очень-то постреляешь. Реальная жизнь — не боевик. Одно неосторожное движение — и можно располосовать себя до кости. Длинный обернулся. Кажется, тот, у колодца, приходит в себя. Нужно иметь это ввиду. Пора было прекращать эту игру в кошки-мышки. Его перебежки могли заметить местные. К тому же, внезапно мог нагрянуть Отморозок…

Киллер забежал с другой стороны хаты. Бежал пригнувшись, чтобы она не заметила, где он прячется. Осторожно выглянул в окошко. Нет, отсюда тоже обзор неважный… И всё же — можно попробовать. Фактор неожиданности — великое дело… Длинный изготовился к рывку, и вдруг…

Это, несомненно, был он — Отморозок. Он возвращался домой. Что же — прелестно. Как раз вовремя… придётся немного изменить порядок. Первым ляжет он, затем — она. Придётся, видимо, стрелять…

Длинный присел за углом хаты, притаившись под косо поставленной старой лестницей, и застыл…

Мёртвый считал шаги… Он был уже совсем рядом. Вот он — дом, который уже и не чаял увидеть. Родной, милый дом. Потому что в доме этом — Настя. Его любимая Настя. Единственный человек, который его любит и ждёт. Настя, для которой он сделает всё. Ещё шагов десять — и крыльцо. Ноги не слушались, устали они, его ноги, но он всё равно дотянет. Ему не привыкать… Он увидит свою Настю. Может быть, ему не суждено увидеть её прежней — цветущей, смеющейся Настёной, с искрящимися от любви и счастья глазами, гибкой, как стебель ивы, с кожей мягче бархата… Может быть, этого уже не будет… Но он помнит. Он не забудет ту Настю. Он будет грызть зубами камень, что бы…

Дверь распахнулась. И на секунду Саня застыл в изумлении. Навстречу ему легко, как будто не касаясь земли, неслась босоногая Настя. Та, прежняя, живая, тёплая и прекрасная Настя… Волосы развевались на ветру, и лицо её — милое, любящее, такое близкое и родное — казалось тем, прежним лицом, ради которого он отдал бы жизнь.

— Саш-ша! Берегись! Он…

Тело Насти как-то рывком бросилось вперёд, руки раскрылись, как в объятии — и вдруг она нежданно споткнулась, медленно, очень медленно сделала шаг, второй навстречу своему Сашке… И только тогда Мёртвый услышал хлопок. Подлый, знакомый до жути хлопок пистолетного выстрела. Он бросился вперёд, подхватил падающее тело — и только тогда увидел стрелявшего. Сомнения отпали сами собой. Он был из тех.

— Настя… Настя…

Мёртвый тормошил её, стараясь не дать заснуть, не дать уйти из его объятий туда, где он не смог бы её спасти.

— Настя!

Ему плевать было на всё, на всех, на то, что через пару мгновений он сам отправится туда, где не нужны артефакты, деньги и еда… Он ничего не видел, кроме глаз — огромных, живых глаз Насти, любимой Насти, уходящей, ускользающей, исчезающей из его рук…

— Настя! Не бросай меня, Настя! Как я без тебя?! Настя! Я принёс его… Мы будем вместе… Мы… Настя-а-а-а!!!!

Это был не крик — это был рык дикого зверя. На секунду даже Длинный застыл в нерешительности. И этой секунды хватило, чтобы один за другим раздались два выстрела — откуда-то из-за спины, и ещё один — когда немеющая рука киллера судорожно сжалась на рукоятке пистолета… Длинный упал на землю, царапая ногтями траву, в отчаянной попытке выплыть, удрать от страшного, последнего онемения, он даже попытался подняться… Но с пулей в голове у него не было шансов.

Настя уходила. Киллер знал своё дело. Крови практически не было — пробитое сердце остановилось почти мгновенно. Последним усилием она смогла поднять ладонь, но сил дотянуться до Сашиной щеки у неё не оставалось. Санька схватил опадающую руку и прижал к своей щеке. Рука была тёплой, рука была прежней… Рука его Насти. Глаза охватили его, как будто пытались вобрать в себя каждую черту, каждую мелочь, прежде чем закрыться навсегда.

— Настя… Не… Не… у…

— Саш-ка… Люби-мый… Мой… Саш-ка… Я про-шу… Не трогай их… Про-шу… Люб-лю те… бя…

Огромные глаза застыли. Ладонь соскользнула с его щеки. Рука с глухим стуком упала на землю.

— Н - А-С-Т-Я! Н-А-С-Т-Я! НАСТЯ, ВЕРНИСЬ! НАСТЯ! НАСТЯ!! НАСТЯ-А-А-А!!!

Когда Кир подошёл ближе и положил руку на плечо, Отморозка трясло, как в ознобе. Он не выпускал тело девушки, обхватив её обеими руками. Казалось, он не видел ничего вокруг.

— Саня… Ничего не поделаешь. Саня, это всё. Держись…

Кир вернулся к колодцу, подобрал две стреляные гильзы, широко размахнулся и закинул их далеко в лесные заросли. Вытер рукоятку ТТ, пошатываясь, подошёл к колодцу и бросил туда оружие. Через пару секунд раздался тяжёлый отдалённый всплеск.

— Извини, Санёк… Не могу остаться. Сам понимаешь… — Кир легко перемахнул через невысокий забор и исчез в зарослях.

Их осталось трое — два трупа и Мёртвый. Фактически, такой же труп, но этот труп ещё мог двигаться. И даже говорить… Любопытные могли слышать, как шепчут его обескровленные, сухие губы:

— Прости… Настя… Им не жить… Прости…

А дальше… А дальше была легенда. Легенда о Сане Мёртвом, в одиночку расстрелявшем бригаду профессиональных наёмников. Легенду эту мне пришлось собирать по крупицам. Где-то догадываться, где-то дорисовывать самому. Так что — не судите строго. Сложил, как мог. И было это как-то так…

Он убил их всех. Кроме Швана. Тот успел скрыться, когда понял, что с Отморозком им не справится.

Первым погиб Африка. Они с Блондином преследовали Отморозка по горячим следам. Впрочем, «по следам» — это громко сказано. Никаких следов не было… Иначе догнали бы враз. Шли осторожно, знакомыми тропами, проверяя каждый кустик. Это отнимало время, и Отморозок успел дойти до Хвои. Там, возле своего дома… В общем, неверно. Первым оказался Длинный. Только убил его не Саня. Его убил я. Длинный здорово меня приложил. Голова гудела, в глазах двоилось, но крики Отморозка подняли бы и мёртвого. Впрочем, к Насте это не относилось. А я очнулся… Хорошо, пистолет оказался на месте. Длинный опять ошибся — нужно было меня обыскать. Видимо, не ждал, что я с оружием. Стрелять с четырёх шагов в неподвижную фигуру — одно удовольствие. У того не было шансов. Я прострелил ему голову. Больше Саньке я ничем не мог помочь, а вот вляпаться сам мог, и даже очень. И я оставил его одного с Настей… И по сей день мне снится это крыльцо, кровь на земле, Настина рука, скользящая по щеке Отморозка.

А он бросился туда, где теперь ждали его люди, лишившие Саньку всего. Он бежал, хотя перед этим с трудом мог переставлять ноги. Не разбирая пути. Не обращая внимания на ловушки, колючую проволоку, мины. Не обходя аномалии… И не споткнулся. Не наступил на мину. Не влетел в аномалию. Казалось, сама Зона расчищает ему путь. Саня бежал… И только почувствовав, что впереди кто-то есть, он остановился.

Это была двойная охота. Двое здоровых, обученных профессионала выслеживали его, одинокого, усталого, полуживого сталкера с несчастным обрезом в руках. У них были детекторы, тепловизор и отличное оружие. У него был лишь дедовский обрезок тульского производства и нестерпимое, жуткое желание мстить. Но он тоже охотился на них.

И всё же первым попался Африка. Обходя очередную аномалию, он на миг отвлекся от местности, взглянув на детектор. Подняв глаза, он тут же почувствовал неладное. Что-то изменилось. Памятуя предыдущий опыт, Жжёный собрался было резко уйти в сторону, но в затылок пониже шлема впились два шершавых ствола, и холодный, подрагивающий от ярости голос прошипел:

— Помнишь Настю?

И Африка понял, что это всё. Что тут ничего не поможет… Что это вечернее небо, эти скрюченные сосны, этот ржавый мох под ногами — это последнее, что ему суждено увидеть в этой жизни… Он сделал последнюю, отчаянную попытку уйти — и встретил заряд дроби тёмным, загорелым лицом…

С Блондином было сложнее. Выстрел он слышал, это несомненно. Однако, как истинный профессионал, он не бросился сломя голову на звук, а тут же затаился у корней высокой ели. Отсюда, из-под тяжёлых еловых лап, его нельзя было заметить. Просветил тепловизором окружение… Вроде, ничего подозрительного. Всполохи тепла были — и немало, это же Зона… Однако ничего, похожего на силуэт человека. Стрелял дробовик. Его звук отличишь сразу: и по громкости выхлопа, и по его тембру. И по тошнотворному чваканью дроби, врезавшейся в живую плоть. Значит, стрелял Отморозок. А выстрела Африки не последовало — выходит, он уже мёртв.

Блондин не испугался. Убили напарника — ничего, бывает Это всего лишь повод стать осторожнее. Он выжидал… Ничего не происходило. Нужно было двигаться. Видимо, Отморозок пошёл дальше либо тоже затаился в засаде. Так они могут сидеть вечно, а ему нужно во что бы то ни стало забрать Крыло. И Блондин медленно, осторожно выбрался из-под еловых лап.

Они кружили добрых полтора часа. Осторожно обходили аномалии, цеплялись взглядом за любые приметы: примятая травка, качающийся куст, всполошенные птицы… Блондин первым заметил серую тень, неслышно скользнувшую под сень зарослей можжевельника. Будь Отморозок в лучшей форме, его бы не учуял даже лучший егерь. Но теперь от былой прыти остались лишь воспоминания… И Блондин поднял свой G 36…

Он попал. Попал основательно, и именно поэтому Шван и оставшиеся в живых наёмники получили возможность уйти. А Блондину оставалось только проверить тело — вдруг Отморозок не выложил артефакт? Опасаться его обреза не было смысла: короткобойный ствол был опасен лишь на малом расстоянии. При наличии бронежилета и хорошего штурмового шлема дробовик становился игрушкой, смертельной лишь при выстреле в упор. Ну, уж такого подарочка Блондин не сделает…

Идти по кровавому следу было просто. Где-то там, под вздыбленными корнями скрюченной узлом сосны и должен был прятаться он. Единственное пригодное укрытие. Слева — гравитационная аномалия, в народе — «Трамплин». Левее — что-то вроде болотца. Даже не болотце, а так — местечко топкое. Незаметно там не пройдёшь…

Мёртвый был ранен. Две пули настигли его — одна прошила ребро, другая едва не зацепила лёгкое. Дышать было трудно. Шум его дыхания наверняка услышал тот, второй… Скоро он будет рядом. От его пушки не уйти — поторопился Саня, ох как поторопился… Ярость — она плохой советчик. И всё равно Белый подохнет… Не жить ему. Не жить…

Блондин почти обошёл укрытие Отморозка. Уже можно было стрелять, но Блондин хотел — наверняка. Правда, взять ещё правее было опасно — Трамплин. А погибать в аномалии не хотелось… Неясный гул за спиной, как раз над правым плечом указывал, что двигаться дальше опасно. Что же, можно и отсюда… Лезть под обрез он не собирался, даже если «этот» уже успел откинуть копыта. Хотя… Может, подразнить его? Глядишь, и высунется…

— Отмороженный… Девку твою — это я с Африкой. Ну, не мы одни, но мы — первые. Не ты, дурень, а мы! «Целочкой» была… А ты не знал, да?

Блондин обрадовался. Его тактика действовала. Из-за корня показался обрез… Дурачок, голову покажи! Обрез на таком расстоянии — что рогатка против быка…

— Сдохнешь, мразь… — прохрипел Отморозок и нажал на курок.

Он даже не попал. Не попал в Блондина. Весь заряд из обоих стволов ушёл выше — как раз в центр аномалии. Трамплин имеет неприятное свойство возвращать попавшие в него предметы. Возвращать с утроенной скоростью. Дробь не является исключением… Раскалённые шарики вернулись назад, разлетелись вокруг малюсенькими кометами, прошили насквозь и замечательный, бронированный комбез Блондина, пробили его шлем, посекли руки и ноги. Блондин ещё пытался подняться, вертелся, как вьюн на сковороде, выл от боли. А над ним уже склонился Саня — мрачный, как скала Гибралтара. И нависал над самой головой вмиг ставший смертельно опасным обрез…

— Так, значит, помнишь Настю… Помнишь, сука? Помнишь!!! Это тебе за Настю…

Потом пришлось долго зализывать раны. Санька спешил, боялся, что уйдут, пока он будет в бреду валяться. Но выдюжил. Каким чудом — Бог знает… Крыло он ещё там, при Насте оставил… Думал, чудо случится. Не случилось… Не воскрешает людей Крыло. Не под силу… И сам едва выкарабкался. И тут же — в Зону. Искать…

Бродил, сил не жалея. Вынюхивал, выпытывал у сталкеров, выкупал весточки у вояк… Следил за всеми подозрительными, кои шли через Хвою. Отчаялся было… Но искал… Знал — умрёт, но найдёт.

Нашёл. Наткнулся чуть ли не случайно на Рэкса — и тут же, в слепой ярости, положил его. Рэкс так и не понял, кто его убил, а через секунду и Мёртвый кусал локти — нельзя было убивать… Тянуть нужно было за ниточку, вырывать, выпытывать, где остальные… Не сообразил. Радовало одно: те — где-то рядом.

Потом — неделя поисков. Ночёвки в Зоне. Ночной Зоне… Его не трогали. Ни мутанты, ни сталкеры. Не раз и не два пролетали патрульные вертушки — и не видели его. Он не берёгся. Он был слеп. Он жил одним — местью. Он пришёл не за жизнью. Не за артефактами. Не за приключениями и адреналином. Он был — вне этой жизни. Его уже не должно было быть. Но он жил. Потому что у него оставалась цель.

Потом ему сказочно повезло. Он нашёл их стоянку. Это было удачей… Он готов был ворваться туда сразу же, но, вылезая из кожи от ярости и нетерпения, удерживал себя от очередной глупости. Их было мало… Шван, Майдан да Буйвол.

Мёртвый едва дождался ночи. А потом… Буйвол оказался слишком живучим. Или просто уже не хватало сил вогнать нож глубже и точнее… Но часовой успел крикнуть, и сюрприз не вышел. Майдан со Шваном схватились за стволы, и взять их голыми руками не удалось. Но он клещом вцепился в этих двоих оставшихся. Он вёл их сутками, он изводил их, здоровых и сильных, как охотники загоняют оленя. Он был осторожен — знал, одна ошибка — и всё. Жертвой станет он…

Первым сдался Майдан. Всего одна ошибка — секундная задержка при выходе, и Мёртвый подстрелил его. Какое-то время Шван волок раненного товарища, но вечно такое продолжаться не могло. Они ночевали по очереди — а он не спал вообще. Он почти ничего не соображал, совсем ничего не ел и, тем не менее, охотником был он, а не они. Мёртвый видел животный ужас на их лицах… Потом у них стало туго с патронами, и Шван понял: двоих он не вытащит…

Майдан защищался отчаянно… Раненый, он минут двадцать не давал Мёртвому высунуться. Саня матерился, кусал губы — но сделать ничего не мог. Майдан был профессионалом… А в это время Шван уходил в одному ему известном направлении.

Убить Майдана Мёртвому не довелось. Запах крови привлёк тварей, и к утру от бойца осталась только изодранная груда мяса в бронежилете. Но Саня был уверен, что Майдан знает, за что платит. Он знал, кто за ним шёл… Но Шван скрылся. И это значило — новые поиски. Новый день, каждая секунда которого стоило неимоверных мук…

А Швану оставался последний день в Зоне. Заказчики оставались ни с чем, но у наёмника были свои люди на Большой земле. Они подготовили выход. Оставалось только добраться до точки — и точкой этой была старая база в Бисовом Яре. Место, где всё началось…

И тут впервые Мёртвому помогли люди. В баре появились чужие, и это было странно. Гуге начинало казаться, что история повторяется. Слишком уж похожи были пришлые на людей Швана. Только было их всего двое… Да не искали они проводников: видно, нужды не было. И Мёртвый узнал: что-то готовится. Тут, рядом.

Возвращение на старую базу для Швана было ошибкой. Он знал это. Но выхода не было. Нужно было выбираться отсюда. Пока жив… С девчонкой вышло погано. Не так, как задумывал. Собирался шантажировать ею Отморозка, но ребятки погорячились. Молодые, горячие… Злые. Он их не винит. И всё же это было ошибкой. Серьёзной ошибкой…

Шван ополоснул лицо, отряхнулся, выровнял дыхание. Открыл тайничок, оставленный им ещё в прошлое посещение, и вытащил припасы. Теперь всё нормально… Ещё пару часиков — и на свободе. А там… Там посмотрим.

— Выходи…

Шван бросился за стену. Чёрт! Надо же… Нашёл всё-таки…

— Выходи…

Шванн зло, отчаянно выкрикнул:

— Да лучше ты ко мне… Иди, отмороженный… Всех ребят моих положил, тварь… Думаешь, сойдёт тебе это? Думаешь, живым выберешься?

Мёртвый помедлил:

— Я сюда не за этим пришёл… Не жить… Настю… Ты приказал?

— А кто ж ещё… Я командир группы. А ты сомневался?

— Ты сдохнешь…

— И ты сдохнешь.

— Я и так пришёл — умереть…

— Ну, отмороженный, я тебе это устрою…

— Зачем Настю?

Шван ответил чётко, чеканя каждое слово:

— Из-за тебя! Не понял ещё? Ты б не ерепенился, и всё было бы тип-топ.

— И…

— А это уж сама виновата. Не хрен было злить Блондина… Это его идея. Пойми, я не оправдываюсь. Но «этого» я не приказывал. Самодеятельность, так сказать… Ну, повеселились Блондин с Африкой, ну, что, за это их убивать?!

— И Бурый, и…

— Не было больше никого! Майдан с Рексом при мне были. Говорю: это их «инициатива». Больше скажу: мне жаль твою девчонку. Получилось так…

— Шван, ты не дави на жалость… Ты сдохнешь, как и они…

— Придурок ты… А жаль…

— Давай. Ты и я. Безо всяких там… Ствол на ствол…

— Ладно… Выхожу. Не пальни сдуру…

Шван выставил вперёд 516-тый SIG, сбросил «забрало» шлема на глаза и легко выпрыгнул за порог. Он ожидал, что отмороженный спрячется — но тот стоял у самой стены, небрежно сжимая дробовик. Швана вдруг охватило чувство невероятного облегчения. Этого он не ожидал… Этот придурок не подобрал даже хороший автомат! У него было столько возможностей… Что, скажите, что можно сделать дробовиком против хорошей сплошной брони?

— Дурак ты, дурак… И подохнешь дураком… — зловеще прорычал Шван и тут же вскинул винтовку.

Сухой выстрел был точен. Отморозка прошило насквозь. И всё же он поднял обрез… Выстрел был громким. Крупная дробь ударила в грудь, отбросила назад на два метра. Но Шван устоял на ногах. Мелочи… Дурак… Наивный дурак. Шван выстрелил, не целясь. Отморозка откинуло назад, на стену, но он медленно, упорно выпрямился. Неуловимым движением загнал патроны в оба ствола. Вскинул обрез. Снова грохнул выстрел. Швана отбросило ещё. На этот раз он не удержался, упав на колени.

— З-за Настю… — прохрипел окровавленными губами Отморозок.

Поднявшись, Шван дал очередь. Кровавые фонтанчики взвились на груди Мёртвого. Полоска крови тонким ручейком хлынула изо рта.

— Да сдохни ты! — в исступлении заорал Шван.

Такого он ещё не видел. Отморозок поднимался, тяжело опираясь на ложе обреза. Откинулся на стену, преломил стволы…

Вторая очередь прошила его поперёк. Саня упал на траву, и Шван тупо уставился на окровавленную стену там, где тот прислонялся к ней спиной. Это был конец… Шван опустил ствол. Вот дурак… Храбрый, отчаянно храбрый дурак… Голой задницей против такой техники… Ему бы этого бойца… Жаль. Шван обернулся. Он стоял на краю обрыва, того самого, за которым было Поле. Оно — Чёртово Марево, превратившее ту девчонку в мертвяка. Что же… У него просто не было выхода. Нельзя было становится у него на пути…

— Шван…

Наёмник резко обернулся. Отморозок стоял в полный рост. Обе руки сжимали обрез. Взгляд исподлобья, но твёрдый и пронзительный. Подбородок и грудь залиты кровью…

— Шван… За Нас-тю…

Оба ствола извергают огонь. Невидимая волна ударяет в грудь, и Шван, не удержавшись, слетает с обрыва вниз — туда, где шепчет неслышными голосами Чёртово Марево… Какофония звуков, скрипов и визгов впивается в мозг, и Шван бросается вперёд, в сторону, назад… Барабаны бьют в полную силу, но грохот всё усиливается… Это невыносимо, он должен… Он должен… Боже! Чёрт подери!!! Мама!!!

Санька сползает по мокрой от крови стене. Лёгкие хватают воздух, но дышать они уже не в состоянии… Сердце, пробитое пулей, дрожит в последней конвульсии… Неважно. Это уже неважно… Он протягивает руки туда, к Полю. Там, солнечная, лёгкая, как облачко, плывёт к нему, едва касаясь земли, его Настя. Жёлтый венок на голове… Как тогда, в самый счастливый день их жизни. Улыбка — такая милая, такая прекрасная улыбка на губах… Настя… Сейчас, сейчас… Он только отдохнёт… И они пойдут назад. Назад, в родную, счастливую Хвою, где всё будет хорошо… Они пойдут, взявшись за руки…

— Прости, Настя… Мы… Теперь… И всегда…

Холодные губы едва выговаривают слова. Память уходит, сознание тоже. Он умирает. Умирает, как умирают люди. Всё было правильно. Он уходит туда, где они вновь пойдут по весенней Хвое, где тёплые Настины руки смогут обнять его, где… Он умирал. Он благодарил за это Небо. Всё было верно. Он пришёл сюда, чтобы вернуться к ней. Он пришёл — умереть.